Родной город нас встретил слякотью и проливным дождём. Я скинул китайский пуховик и облачился в новенькую турецкую куртку, которую оставил себе ещё с последней поездки в Стамбул. Местные таксисты, кормившиеся только редкими рейсами из Москвы, сходили с ума от падавших в их карманы купюр пассажиров из далёкого северного края.
– Такси надо, брат?
– Конечно!
– А куда?
– В Черкесск.
– Выйдет не дёшево.
– Не дороже нас!
Такие диалоги грели душу бомбилам, и в знак особой признательности их «старший» объявил, что меня и Алика они будут возить бесплатно. Правда, такая доброта длилась всего неделю, а потом о ней почему-то армянские таксисты забыли.
Неожиданную сноровку проявил и экипаж самолёта. Без всяких разговоров бортпроводники и механик сдвинули кресла, и приготовили борт к загрузке. В багажное отделение поместили сыр, колбасу и куриный фарш. Коробки с яйцом и бананами – в салон.
Но тут неожиданно выяснилось, что заправлять самолёт нечем. Нет, на складе ГСМ керосина было достаточно, но это было не отстоявшееся топливо, то есть в нём содержались мелкие частицы, которые могли вывести из строя двигатель. Для того чтобы его использовать, надо было ждать до полудня завтрашнего дня. Позволить себе такую роскошь мы не могли. У нас не было денег ни на размещение экипажа в гостинице, ни на оплату стоянки самолёта. К тому же, загруженные продукты могли начать портиться.
От понимания того, что всё может сорваться, меня била мелкая нервная дрожь. И вина была только моя. Ещё недавно я работал в аэропорту и должен был предвидеть такую ситуацию. Командир корабля уже дважды подходил ко мне и спрашивал, почему до сих пор нет заправщика. Я пробормотал что-то невнятное и зашагал в АДП (аэродромно-диспетчерский пункт). На третьей стоянке мне на глаза попался ИЛ-76; от него отъезжала цистерна с горючим.
Я буквально влетел на четвёртый этаж аэродромной башни. Дежурный мирно выскребал столовой ложкой салат из пол-литровой банки.
– Послушайте, мне сказали, что на якутский борт нет керосина, а я только что видел, как семьдесят шестой заправлялся. Что это значит? – негодовал я.
– А ты не кричи. Будто не знаешь, чей это семьдесят шестой! Его утром сливочным маслом загрузят, и он уйдёт на Ереван.
– Ну и постоял бы до обеда, потом бы и улетел, – возразил я.
– Ага! – усмехнулся диспетчер. – Ты это Гургену скажи.
– Знаете что… а давайте сейчас сольём керосин с 76-го и зальём в наш 154-й, а? Пока утром они масло привезут, пока загрузят эти свои сорок тонн, уже топливо отстоится и Гургеновский борт можно будет заправить.
– Что значит сольём? – диспетчер от удивления перестал жевать. – Такое не положено.
– Но почему же не положено?
– А потому что ни в одних инструкциях не указано, что это можно делать.
– Если можно заливать керосин в самолёт, то, стало быть, и сливать можно? Разве нет?
– Я на такое пойти не могу. Меня уволят.
– Да за что же вас увольнять, если запрета нет?
– Всё! – диспетчер поставил пустую банку на стол и поднялся. – Вот тебе, Валера, моё последнее слово: даст начальство указание слить топливо с Гургеновского самолёта и залить в твой, я так и сделаю. А на нет и суда нет. – Он помолчал и тихо добавил шёпотом: – Но если разрешат, всё равно триста долларов приготовь. Давно хочу куртку турецкую купить.
– Ладно, – сказал я и побежал вниз. До бывшего штаба авиаотряда, где размещалось руководство «КААК», по лётному полю от нового аэропорта ходу, примерно, минут двенадцать-пятнадцать. На этой дороге я знал каждую выщерблину в цементных плитах. Сотни раз ходил туда и обратно.
Зонта с собой не было, по лицу хлестал дождь, но я его не замечал. Уже на подходе понял, что генерального директора нет – свет в окнах не горел. Старая бухгалтерша, задержавшаяся на работе позже других, сообщила мне, что Анатолий Петрович уехал ещё часа три назад. «Сегодня у него день рождения, – сказала она. – Отмечает в ресторане «Лесная поляна». Я повернул назад и побрёл в сторону аэровокзала к стоянке такси. Естественно, пришлось сделать крюк, чтобы вновь не столкнуться с якутским экипажем.
Водитель почти до отказа давил на акселератор. Ливень заливал лобовое стекло, и «дворники» уже не справлялись. Ресторан «Лесная поляна» или, как его называли в народе, «Вдали от жён», находился в двадцати пяти километрах от аэропорта, в лесу.
Мы подрулили почти к самому входу. Я попросил таксиста подождать и вошёл внутрь. Анатолий Петрович стоял в самом центре стола с рюмкой водки. Увидев меня, крикнул:
– А вот и «Сахатые авиалинии» пожаловали! Заходи, Валера, садись. Выпей за здоровье своего бывшего начальника.
Он приблизился ко мне и воскликнул:
– Ну что коллаборационист? Предал авиакомпанию? Да? А я учил тебя, как сына, натаскивал… И что?.. Разбогатеть решил. Говорят, взял в аренду борт и к нам прилетел. – И уже тихо спросил: – А пришёл-то зачем? Проблемы?
Я молча кивнул.
– Ладно. Давай выйдем, покурим.
Мы стали под навес.
– Ну, говори… – начал он.
– С днём рождения, Анатолий Петрович…
– Да брось лицемерить! Ты же не за этим сюда приехал.
– Анатолий Петрович, мне надо срочно заправить борт. Продукты портятся, экипаж бунтует, а отстоявшегося керосина нет. Будет только завтра к обеду. Но Гургеновский борт заправили. Для него топливо нашлось. Только Гурген улетает завтра. Ему даже сливочное масло ещё не подвезли. Ереван стоит на 11.00. Ну, вылетит в 13.00, какая разница? Что ему эти два часа? Я обратился в АДП, там сказали, что без вашего указания они не могут выкачать обратно керосин из 76-го и залить нам. Такой практики, говорят, не существует.
– Слушай, а ты – наглец. Надо же до чего додумался! Вот за эти нестандартные решения я тебя и ценил, а ты меня предал, ТОО создал какое-то… – Он выпустил сигаретное облако, и, глядя мне в лицо изрёк: – А ты представляешь, что с тобой сделает Гурген, когда узнает, как обошлись с его самолётом? Не боишься?
– Ничего, будем решать проблемы по мере поступления.
– Ладно. Я тебе помогу. Пора этого наглеца проучить, а то ведёт себя в порту, как хозяин. Кто сегодня дежурный в АДП?
– Макарычев.
– Пойдём, я позвоню ему.
Мы нашли телефон, но он не работал. Администраторша сказала, что в дождь такое бывает часто. Видимо, где-то повреждён кабель.
Генеральный пожевал губами, взял со стола салфетку, вынул «Паркер» и написал: «Разрешаю откачать ТС-I из ИЛ-76 и залить в якутскую тушку». Он указал дату и тут же поставил свою витиеватую, похожую на клубы дыма, подпись. Потом подумал, подошёл к своему месту, открыл портфель, достал круглую походную печать, подышал на неё и шлёпнул. На неровной белой поверхности появилась окружность, внутри которой летела чайка, а по краям бежала надпись: «Краснолениская Акционерная Авиационная Компания «ГЕН».
– Держи, – протягивая салфетку, вымолвил он. – А дальше всё зависит от тебя…. Макарычеву сей документ покажи, но потом забери и уничтожь. Как ты это сделаешь, я не знаю.
– Спасибо! – обрадовался я и спрятал драгоценную салфетку во внутренний карман куртки.
– Спасибо – много. Со следующим рейсом не забудь привезти банку красной икры. Она, говорят, там копейки стоит. А к ней присовокупь пару бутылочек местной водки, которую из оленьих рогов делают. Слышал о такой?
– Нет, – признался я.
– Пантокриновая, настаивается на неокостеневших рогах оленя. От неё, говорят, потенция сумасшедшая.
– Обязательно куплю.
– И ещё: в ваших разборках с Гургеном я участвовать не собираюсь. Выкарабкивайся сам. А Макарычеву передай, если Гурген вдруг посмеет на него наехать, пусть звонит мне. Я этого сына великого армянского народа быстро поставлю на место. Здесь ему не Карабах. Понял?
– Да.
– Ну всё, бывай.
Дорога назад казалась невыносимо долгой. Но скрипнули тормоза, я вбежал в здание аэровокзала и через служебный вход влетел на четвёртый этаж.
– Вот, письменное указание генерального директора, – ещё задыхаясь, выпалил я и протянул диспетчеру салфетку.
– Что это за филькина грамота? – дежурный брезгливо скривил рот.
– Так у него сегодня день рождения. Я его в ресторане нашёл. Откуда там бумага? А я не пойму, что вас не устраивает? – стал напирать я, – текст написан собственноручно, подпись, дата, печать – всё на месте. Что ещё надо?
– А что же он, позвонить не мог?
– Пытался, но в «Лесной поляне» телефонная линия из-за дождя повредилась.
– А если Гурген ко мне явится, что делать?
– Генеральный просил передать, что если он хоть одно недоброе слово в ваш адрес скажет, сразу звоните ему. Быстро разберётся.
Диспетчер сунул салфетку в карман.
– Постойте, салфетку отдайте. Я должен её отвезти обратно или передать с кем-нибудь.
– А как я потом докажу, что было такое указание?
– Но ведь, если бы он позвонил вам по телефону, у вас тоже бы не было никаких доказательств, так? Верните. В противном случае, ему это не понравится.
– Ладно, – вздохнул Макарычев, – забирай. А как насчёт трёхсот баксов?
– Мы с вами, примерно, одной комплекции, – с этими словами я снял свою новую кожаную куртку и отдал ему. – Думаю, подойдёт. Я в ней и месяца не проходил. А денег у меня нет. Честно.
– Странный ты, Валера, какой-то, – покачал головой диспетчер. – Целый самолёт пригнал. Грузовики с фруктами, сыром, колбасой грузишь, а говоришь, что без копейки… Знаешь ты кто?
– Кто?
– Новый русский с дыркой в кармане! – хохотнул он и бережно повесил мою кожанку на свою вешалку.
А я всё стоял и не уходил.
– Чего ждёшь-то?
– Дайте команду на заправку. А то знаю я вас…
– Нет, ну посмотрите на него, а? – он взмахнул руками. – Не верит!
Макарычев нажал на кнопку переговорного устройства и вызвал службу ГСМ. Он долго и подробно объяснял, что надо делать. На том конце неохотно согласились. К счастью, оказалось, что экипаж ИЛ-76 был ещё на месте.
Я уже хотел выйти, как диспетчер протянул мне свою матерчатую куртку, вероятно, ещё советского пошива.
– Дарю. Когда новую купишь, эту можешь выбросить.
– О! вот это по-честному, – обрадовался я. – Мой пуховик в самолёте остался. А мне ещё по взлётке бегать. Обратно полетим ещё часа через три.
Не знал я тогда, что совсем скоро мне придётся бегать не только по взлётной полосе, но и по размокшей от грязи пахоте.