Первый рейс завершился отлично. Чартерная цепочка заработала. Мы возили из Якутска пассажиров, а обратно – бананы, колбасу, сыр, яйцо и цитрусовые. Наличные за товар шли потоком. Гурген из недоброжелателя превратился в союзника. Он вывез из Армении большую партию коньяка и никак не мог пристроить её в торговую сеть Красноленинска. Максимум что ему удавалось – продавать в розницу в нашем аэропорту. Грузчики, работавшие в коммерческом складе, потихоньку разворовывали дорогой напиток. Выждав момент, я предложил ему продать весь коньяк нам по весьма низкой цене. И он согласился. Всего за несколько дней мы смогли получить в Якутии лицензию на оптовую поставку спиртного в республику, и пятизвёздочное пойло полетело к северным народам. Вот тут поток наличных резко увеличился. Они пошли сумками и чемоданами. Были случаи, когда приходилось отправлять по две-три челночные сумки, битком набитые купюрами. О том, что в них деньги никто из экипажа не догадывался.

Наступил новый 1995 год. В самом Якутске мы купили машину и два отапливаемых гаража. В одном стоял наш «Москвич», а в другом – коньяк и тот товар, который по каким-то причинам не удалось сдать азербайджанской диаспоре по прилёту в аэропорт. В ту зиму случалось всякое.

В середине января мы продали все билеты в Якутске и решили долететь в Красноленинск без посадки в Новосибирске, сэкономив на оплате тамошних аэропортовых сборов. Из-за погоды командиру приходилось несколько раз менять эшелон, что приводило к повышенному расходу топлива. Когда мы сели в Красноленинске, то неснижаемого (аэронавигационного) запаса топлива осталось под обрез: вместо положенных 5-ти тонн, всего 3,2.

Но в Красноленинске выяснилось, что в аэропорту закончился керосин, и нам придётся ждать двое или даже трое суток. В таких случаях нас иногда выручал знакомый прапорщик с близлежащего военного аэродрома, присылавший военный заправщик за некоторое количество банкнот с изображением Бенджамина Франклина.

Наш диспетчер с АДП сообщил, что он связался с минераловодским аэропортом и там, оказывается, полным-полно керосина. Вот тогда-то я и принялся уговаривать командира корабля слетать в Мин-Воды, заправиться и уже оттуда лететь в Якутск.

– Нет, Валера, это номер сейчас не пройдёт, – возражал лётчик. – Слишком опасно.

– Но почему? Ведь до Минвод не более двадцати минут лёту.

– А потому что у меня всего три тонны керосина. В случае непогоды борт не сможет уйти даже на запасной аэродром.

– Погода в Минеральных водах отличная. Я узнавал в АДП. К тому же, я тоже полечу вместе с вами.

– А что нам по тебе равняться? Может, ты камикадзе? – Он помолчал и спросил: – Сколько заплатишь за риск?

– Пятьсот долларов вам и пятьсот на экипаж.

– Давай так: тысячу мне и тысячу на ребят.

– Договорились.

Ничего страшного не произошло. Мы благополучно загрузились товаром, слетали в Минеральные воды, а потом и в Якутск. Только именно с этого дня меня уже никто не называл по имени. За мной закрепилось прозвище Камикадзе. Позже, когда я рассказывал другим лётчикам об этом рискованном полёте, они лишь качали головой и говорили, что никогда бы не решились на подобное.

На зиму 1995 года пришлось много удивительных и необычных случаев. Помню, например, как однажды нам пожаловался якутский покупатель колбасы, что в наших ящиках всегда обнаруживается небольшая, килограмма по два-три, недостача. Я ужесточил проверку веса непосредственно при получении товара с мясокомбината, но там всё было по-честному. Получалось, что колбасу похищали при погрузке. Я и её лично контролировал, но в Якутске опять вскрылась недостача. Оставалось одно: колбасу похищали во время полёта – но как? – если она находилась в грузовом отсеке?

Чтобы разобраться с этим странным полтергейстом я вновь полетел в Якутск. В самолёте насчитывалось всего пять человек пассажиров. Весь салон был заставлен коробками с бананами и апельсинами. И вот уже после нашей дозаправки в Новосибирске, я, засыпая в кресле, вдруг заметил, как мимо меня проследовал штурман. Подождав несколько минут, я пошёл за ним. Моему взору предстала следующая картина: лётчик поднял ковролин, открутил люк, державшийся на болтах и, опустив вниз голову, достал из ящика несколько колец колбасы (замечу, что якуты почему-то не покупали сыровяленую колбасу в батонах, а предпочитали только ту, что кольцами) и наполнил пакет. Моё внезапное появление его озадачило. Он стоял в растерянности.

– Положите назад.

– Да я немного взял, перекусить, – оправдывался тот.

– Вам что бортпитания не хватает?

Штурман опустил краденное и закрутил люк, из которого шёл холод. Я тут же прошёл в кабину и вызвал командира. Узнав, в чём дело, он извинился передо мной, но так ничего и не сказал любителю «Краковской», «Московской» и «Коньячной». Как позже выяснилось, всё это делалось с его согласия. И ворованная колбаса делилась поровну между всеми членами экипажа.

Был и ещё один забавный случай уже в самом Якутске. В тот раз для перевозки товара мы арендовали ещё и грузовой АН-12. Он летел следом за ТУ-154-м. Я впервые увидел отделение для отдыха с двухъярусными парусиновыми койками. Экипаж состоял из шести человек. Грузовой отсек в этом самолёте отделён специальной дверью с иллюминатором. Она закрывается рычагом (есть такая шутка: на вопрос впервые попавшего в кабину АН-12, можно ли закурить, отвечают, показывая на багажное отделение: да выйди и покури. И тот хватается за рычаг, а высота 10 000 метров!.. Грузовой отсек негерметичен, воздух разряжен; через три минуты вдыхания такой смеси наступает смерть; понятно, что новичка всегда вовремя останавливают). Итак, мы прилетели в Якутск и начали выгрузку. А поскольку дело было ночью, и температура минус сорок, то к самолёту всегда подъезжала специальная машина-компрессор, которая через гофрированную трубу гнала внутрь горячий воздух. Иначе нельзя, потому что фрукты моментально замёрзнут и испортятся. Эта услуга нами уже была оплачена и входила в аэропортовый сбор. Но один из водителей постоянно требовал от нас дополнительной взятки. Причём, его денежный аппетит каждый раз возрастал. Он угрожал «поломкой» компрессора. Мне надоело слушать его угрозы, и на этот раз я решил проучить наглеца.

«Задним парктроником» у 130-го «ЗИЛа» выступал какой-нибудь случайный помощник, коим в данном случае, оказался я. Водитель сдавал назад, смотрел в боковое зеркало и ждал команды остановиться. Но труба, по которой шло тепло, была короткой, и «ЗИЛ» подъезжал всё ближе и ближе. И вот тут я умышленно допустил лёгкое столкновение края машины с крылом самолёта. Как только произошло касание, я тут же закричал. Шофёр выскочил из кабины и побелел, как снег. Случилось «ЧП»: столкновение автомобиля с самолётом. За такое, учиняли служебное расследование, а потом увольняли. Мне достаточно было вызвать командира и сообщить о происшествии в АДП. Там бы моментально составили акт, и парень потерял бы очень хлебную работу. Виновник аварии почти слёзно начал умолять меня скрыть этот факт, показывая, что на крыле не осталось никакой вмятины, а лишь лёгкий след краски. Я сначала отказывался, но потом сказал, что тогда ему придётся навсегда забыть про «чаевые». Он обрадованно кивнул. До самого последнего дня, пока мы совершали полёты в Якутск, этот водитель больше ни разу не попросил денег.

Наш бухгалтер поздравила нас с тем, что всего за три месяца оборот фирмы, в пересчёте на доллары, составил один миллион. Но денег мы себе почти не брали. Всё вкладывали в дело. И в этом был какой-то азарт. Моя схема работала безотказно. Были, конечно, сбои. Например, вместо ТУ-154 М нам приходилось арендовать менее экономичный ТУ-154 Б, но высокая прибыль всё равно покрывала небольшой убыток.

Я практически всё время проводил на борту. В перерывах между полётами оказывался то в Якутске, то в Красноленинске.

В рейсах случалось всякое. Как-то одна из бортпроводниц во время раздачи минералки случайно капнула из пластикового стаканчика на брюки пассажира, представителя коренной народности. Она сразу же извинилась и подала салфетку. Но не тут-то было! «Обиженный» подскочил и стал кричать, что не позволит всякой самолётной обслуге так с ним обходиться, тем более что он не кто-нибудь, а «потомственный князь»! И пообещал лишить девушку работы. Светлана, так звали стюардессу, посмотрела на него внимательно и выдала:

– Да какой же вы князь, если ведёте себя, как потомственный извозчик!

Якутский «аристократ» разразился скверным русским матом в её адрес. И вот тут уже пришлось вмешиваться мне. Я склонился над ухом скандалиста и красочно обрисовал ему, ближайшие, но возможно, его последние, пять минут жизни, если он не извинится. Не ожидавший такого поворота событий ясновельможный дебошир пробубнил что-то в извинительном тоне и уставился в иллюминатор.

Только на этом инцидент не закончился. Вернувшись на свою историческую родину, «князь» накатал на бортпроводницу жалобу, и её отстранили от рейсов на целый месяц. Такой несправедливости я перенести не мог и однажды наведался к Светлане в гости с конвертом, набитым ассигнациями. Наша фирма выплатила ей столько, сколько она получала от нас за месяц работы. Мы сидели на крохотной кухне и пили «Nescafe» с тем же самым армянским коньяком. Внизу, у плиты, стояла миска с едой, но ни кошки, ни собаки я не заметил. Примерно, в девять вечера в коридоре раздался какой-то шум. Казалось, что кто-то шлёпает босыми ногами. Повернув голову, я обомлел. Мне в глаза смотрела серая крыса величиной со среднего кролика.

– А это мой Петрович, – как ни в чём не бывало, представила гостя хозяйка. – Я его приручила, и мы подружились. А он милый, правда? Ты только не пугайся, он ко всем гостям запрыгивает на руки. Людей любит…

Только Света не успела договорить фразу. Я сорвался со стула и, перепрыгнув через испуганного Петровича, вылетел к входной двери, сорвал с вешалки шапку, куртку «Аляску» и сбежал. Позже, Светлана извинялась за то, что не предупредила меня о «сожителе». Я старался перевести разговор на другую тему. Мне самому было стыдно, за свой страх перед этим отвратительным существом. А виной всему случай из детства.

В тот день я, только что принятый в октябрята, возвращался из школы домой. На белой сорочке гордо краснела звёздочка с маленьким кудрявым Ильичом. Когда до подъезда оставалось метров сто, прямо передо мною из-за высокого забора шлёпнулась огромная крыса с разорванным животом. Она была беременна крысятами. Её убили подростки и швырнули на дорогу. Если бы я шёл чуть-чуть быстрее, мерзость попала бы в меня. От одной этой мысли меня стошнило, я тут же вырвал, расплакался и бросился домой. А там был только старший брат. Узнав причину моих переживаний, он решил отучить меня от этого страха. Когда родители ушли на работу, Игорь отвёл меня в сарай и приказал лезть в подвал, где под закромом однажды нашли мёртвую крысу.

– Просидишь полчаса – мужчина. Нет – грош тебе цена, – закрывая крышку люка и выключая свет, изрёк он.

Вышло так, что брат забыл про меня и вспомнил только через три часа. Всё это время я явственно слышал, как кто-то скрёб и шуршал за ящиком. Чтобы не было страшно, я пел одну и ту же, любимую песню, в которой «шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил…». Эти три часа мне показались вечностью. К тому же я ещё и простудился. Проболел неделю. Но зато старший брат стал ко мне относиться пусть с небольшим, но всё-таки уважением. Жаль только, что оно испарилось с первой двойкой по математике. Конечно же, Светке о детской душевной травме я не мог рассказать. Для неё я был богатым новым русским, арендующим самолёты.

К нашим несомненным достижениям можно отнести установку в офисе системы связи AFTN (Aeronautical Fixed Telecommunications Network; информационная сеть гражданской авиации). Благодаря ей, мы могли связываться с любым аэропортом мира и, не выходя из офиса, открывать и закрывать продажи авиабилетов в любом городе, куда летали самолёты «Транзит-Эйр». География рейсов расширилась. Кроме Новосибирска промежуточными аэропортами стали Томск и Новый Уренгой. Иногда, когда были заказы от тамошних коммерсантов, мы отправляли часть товара и туда.

Викентий Закарпатский уволился из авиакомпании и находился в постоянной командировке в Якутске; собирал деньги с магазинов и принимал товар.

Алик за эти несколько месяцев сильно изменился. Конфуция больше не читал. Зато купил видеомагнитофон и бесконечно смотрел «Путь Карлито», «Гангстера», «Билли Батгейта», «Неприкасаемых», «Цвет денег» и «Лицо со шрамом»; «Крёстного отца» и «Однажды в Америке» знал почти наизусть. Он носил модный малиновый пиджак, итальянские туфли фирмы «Baldinini» и обязательную барсетку. Мой компаньон принял на работу молоденькую секретаршу, которая, не только готовила ему чай, но и скрашивала скучные рабочие дни. Для этой цели в кабинете вместо нашей допотопной мебели появился мягкий кожаный диван. Не обошлось без капельной кофеварки и бара в виде глобуса. На самой большой стене он повесил два портрета в тяжёлых золочёных рамах – свой и мой. Какой-то местный художник написал их по фотографиям всего за пять бутылок армянского коньяка. Мой «фейс» получился настолько реалистичным, что, по словам Алика, во время его любовных утех секретарша смущалась. Ей казалось, что с картины я смотрел на неё немым укором. Но вскоре и она разочаровала своего любвеобильного начальника, и потому по окончании испытательного срока он её уволил. Уже на следующий день потомок прусских аристократов дал объявление в газету «Забор» и каждый день после шести вечера начинал приём кандидаток на собеседование.

По словам моего друга, в один из таких февральских вечеров, когда он уже предвкушал появление новой «карамельки», к нему ввалились три наглые рожи «кавказской национальности» и передали привет от Самира.

– Что значит, «при-в-вет»? – заикаясь, спросил Алик.

– А то и значит… Передайте, говорит, пацаны привет с того света Алику и Валере, что бабки мне торчат, – вымолвил коренастый с белыми чётками «старший». Он пододвинул ногой стул и плюхнулся на него. Двое других остались стоять. – Так ты кто? Алик или Валера?

– Алик.

– Ну, давай, Алик, рассказывай, – ухмыльнулся он. – Мы тебя слушаем. Сколько вы были должны Самиру?

– Пять с половиной.

– Вот, молодец, вспомнил. А когда надо было вернуть?

– Не помню точно. Где-то в середине ноября.

– Слышь, братва, он даже забыл, когда бабки заныкал. – Чеченец вынул из кармана записную книжку, – как раз ту самую, что мы видели у Самира, – вздохнул и прочитал: – «15.11.94. А. Клейст и В. Приволин, долг 5 500 дол.». Ну так чо?

– Так никто ж и не отказывается. Мы хотели отдать, да некому уже было.

– Некому говоришь? – осклабился незваный гость. – А я, по-твоему, кто?

Алик пожал плечами.

– Не знаю. Я тебя первый раз вижу.

– Это ничего. Теперь, фраер, каждый день нас видеть будешь. Вы, смотрю, сильно развернулись на бабках Самира. Целую авиакомпанию создали. В Якутск коньяк гоняете. Борзеете, говорят. Порядочных людей на керосин кидаете. Короче: для начала штраф заплатите тридцатку зелени. Срок даю до завтра. А потом я скажу, что с вами дальше будет. Понял?

– Насчёт тридцатки это вы, парни, загнули, – придя в себя, ответил Алик. – Просрочка оплаты чуть больше трёх месяцев, а вы тридцатку хотите. Давайте встретимся послезавтра. Я вас с нашими друзьями познакомлю. Они – люди серьёзные. Там всё и обсудим.

– Ты чо, овца, нам стрелку забиваешь? А ты понимаешь, чушок поднарный, что после этих слов ты уже тридцаткой не отделаешься? – чеченец поднялся и вплотную подошёл к Алику.

– Я, хоть и недолго на киче чалился, но «чушком» не был, – ответил Альберт, белея от злости. – А за такой базар ответ держать придётся. Ты адресок оставь и телефон, чтобы тебя долго искать не пришлось.

Два других чеченца будто собираясь драться, стали разминать кисти и делать движения плечами. Но Клейст стоял как изваяние и даже не моргал. Он смотрел в глаза старшему.

– Духовой что ли? – усмехнулся тот. – Ладно, посмотрим. А искать меня не надо. Завтра в это же время мы опять к тебе придём. За бабками. Готовь тридцатку. Сегодня тебя бить не будем. Подождём до завтра.

Он плюнул на пол, и они ушли.

Алик тут же закрыл офис, остановил такси и поехал в известное в городе кафе, где собирались друзья Шаха. Надо сказать, что после своего освобождения он помогал своим недавним сокамерникам. Кроме продуктовых передач, раз в месяц Алик, по согласованию со мной, отдавал разные суммы людям Шаха. Тот знал об этом и однажды даже прислал из тюрьмы маляву, в которой было написано: «Алику. Благодарю за помощь. Обращайся. Шах». Эту записку мой компаньон с гордостью показал мне. Он носил её в кармане своего модного пиджака. Но мне это не нравилось. Я был уверен, что рано или поздно зависть со стороны людей Шаха приведёт к конфликту. Стоит нам хоть раз попросить у них помощи, как те сразу предложат «крышу». А это уже далеко не дружба. Однако Алик убеждал меня, что и с братвой можно иметь нормальные отношения и в то же время, не быть одним из них, то есть не бояться, что тебя посадят.

Я прилетел из Якутска утром следующего дня и узнал, что вечером предстоит неприятная встреча с братом Самира. Все эти подробности Алик рассказал ещё в аэропорту. Он был на удивление спокоен и уверил меня, что дагестанская группировка на его стороне. Мне надо будет лишь признать сумму долга и подтвердить дату возврата. Остальное – не моё дело. Он сам во всём разберётся и можно не волноваться. Только в его слова мне не особенно верилось.

Придя домой, первым делом я открыл уже почти забытую записную книжку Деда. Ко всем старым датам добавилась только одна прошлогодняя запись – 22.11.94. И опять рядом стояла галочка. Свободного места оставалось всё меньше. Но тогда я ещё не задумывался о последствиях. «Да, – рассудил я, – стало быть, этот недоделанный «сын Арарата» чуть не угробил меня тогда в поле, перед первым рейсом. А вот зачем он нажаловался на нас брату Самира – непонятно. Вероятно, зависть.

Неопределённость – вещь отвратительная. Особенно, если ты знаешь, что от тебя почти ничего не зависит. И кто знает, как изменится моя и Алика жизнь после вечерней разборки? Чтобы отвлечься от дурных мыслей, я включил телевизор. Показывали войну в Чечне. В Грозном шли тяжёлые уличные бои. Отряды сепаратистов, постепенно оставляли город. Наши солдаты, с перепачканными сажей лицами, перекуривали после атаки.

Усталость взяла своё, и я сам не заметил, как заснул. Слава богу, что перед этим поставил будильник. Молоточек «Севани» тарабанил отбойным шахтёрским молотом. Я умылся и наскоро перекусил. Старый армейский принцип: если не знаешь, что тебя ждёт впереди, первым делом поешь – в данном случае был как нельзя кстати.

На улице бушевал ветер. Он завывал в трубе школьной котельной, точно в огромном свистке, рвал рекламные щиты и чуть не сбивал с ног прохожих. Погода, будто предчувствуя недоброе, уговаривала меня остаться дома.

У обшитого железом ларька с надписью «Круглосуточно» стояло такси, которое я и нанял. Водитель, под негромкую музыку песни Евгения Кемеровского «Братва не стреляйте друг друга», ругал частный инвестиционный фонд «Южный», куда вложил семейные ваучеры и остался ни с чем. И если «МММ» уже лежало на дне, то клоны этой мошеннической структуры, точно метастазы, покрывали всю Россию. Ещё несколько месяцев назад в красноленинском аэропорту садились грузовые АН-26 с логотипом «РДС-АВИА». Финансовая компания «Русский Дом Селенга» создала свою авиакомпанию исключительно для того, чтобы перевозить деньги вкладчиков в основной офис со всех концов нашей необъятной страны». Вот это размах!

Жигули остановились на улице Ленина, рядом с политехническим институтом. Я поднялся наверх и зашагал по длинному коридору, в котором кипела авантюрная коммерческая жизнь. Синим светом мерцали экраны мониторов с программой «Лексикон». Из открытых дверей чужих кабинетов слышалось, как кто-то по телефону менял два вагона леса на вагон краски, краску на тушёнку, а тушёнку на водку… Инфляция была запредельной, и бартер правил экономикой.

Алик стоял у окна и курил.

– А! Вот и ты! Могу обрадовать – никакой разборки не будет. Всё разрешилось само собой ещё днём. Дагестанцы нам помогли. Мы должны отдать брату Самира всего десятку зелени. Деньги у нас есть, так что можно не переживать. Завтра я им отнесу. Но, как ты понимаешь, помощь людей Шаха не бескорыстна. Теперь они будут поставлять нам фуры с товаром для отправки в Якутск под реализацию. По-моему, неплохой вариант.

– И по каким же ценам?

– Не знаю. Они говорят, что всё будет нормально.

– Нормально? Для кого? Ты же понимаешь, что, фактически, они входят в наш бизнес. Это плохо. Проще было с чеченцами договориться.

– Да? Думаешь, они бы не влезли бы к нам? Ещё бы заставили работать на них и по бабкам отчитываться. Платили бы нам мизерную зарплату и никуда бы мы с тобой не делись. Ты видел, какая в Грозном война? Им завалить нас – как воды выпить.

– Не знаю, – пожал я плечами, – не нравится мне это. Но как бы там ни было, надо лететь на Кипр, учреждать офшорную кампанию, подписывать договора с аэропортом Ларнаки, найти турфирму и согласовать цены на приём.

– Вот и поезжай! – оживился Алик. – Там тепло, апельсины, море, тёлки загорелые… Поезжай! А за дело не беспокойся! Новые сотрудники – парни ушлые. Налету всё схватывают.

– Вот это меня и беспокоит. Присматривать за ними надо.

– Здесь ты прав, – кивнул Алик.

Наши новые помощники, действительно, отличались от общей массы сверстников. Евгений, так звали одного из них, пробовал заниматься челночным бизнесом. Он одолжил денег у одноклассника, но рассчитаться так и не смог. Тот ждал, настаивал, ругался, но назад не получил ни рубля. Когда терпение у него лопнуло, он обратился к братве, и те взялись за должника серьёзно. Они приходили к Евгению домой и, не стесняясь, заглядывали в полупустой холодильник. Если находили еду, забирали себе. Им было всё равно, что жена и маленький ребёнок оставались голодными. Иногда после таких визитов у супруги начинались истерики. Надеясь рассчитаться, Женя уговорил хозяина, вечно простаивающего без работы «КАМАЗа», отправиться вместе с ним в Курскую область. Он вычитал объявление о том, что в одном колхозе пропадает в поле картофель. Собирать было некому. Всё село пьянствовало. Правление отдавало урожай за гроши. Вдвоём с водителем они накопали целую фуру. Жили в кабине. Скучное и холодное существование парней скрашивала подобранная на трассе, «плечевая». Девчонка оказалась весёлого нрава. Она делилась не только своим теплом с попутчиками, но и готовила нехитрую еду, а иногда помогала собирать картошку. За неделю они настолько к ней привыкли, что, казалось, знали всю жизнь. Да и сама гостья влюбилась в обоих. Но пора было ехать назад. Путана плакала и не хотела расставаться. Так втроём они и вернулись в Красноленинск. Картофель распродали быстро, и долг Евгений погасил. А «боевая подруга» нашла себе место на улице Объездной. Там, говорят, и «голосует» по сей день. Всё это случилось ещё прошлой осенью. Теперь Евгений работал у нас. В его обязанности входило получать товар, проверять его качество и руководить погрузкой в самолёт.

Вторым новым сотрудником был Влад. Раньше он летал бортпроводником в краснолениской авиакомпании. У Влада было два совершенно правильных, по его мнению, пути к богатству. Первый заключался в том, что, имея накаченную фигуру, он должен был устроиться танцором в стриптиз-клуб. И уже там познакомиться с какой-нибудь богатой вдовушкой, пусть даже далеко забальзаковского возраста. Морщины, седина или целлюлит возлюбленной его ничуть не смущали. «Главное, – говорил он, – подойти к сексу с выдумкой». А дальше оставалось лишь заключить брак и жить как трутень в улье до конца своих дней. Второй путь ничем не отличался от первого, с той лишь разницей, что все вышеописанные события должны были случиться в США. В доказательство успешности своего плана, он «охмурил» главного бухгалтера «КААК «ГЕН» и стал её любовником. Пятидесятипятилетняя вдова щедро тратила на Малыша (так она его величала) все свои сбережения. Влад стал одеваться как денди, задрал нос и перестал здороваться с теми, у кого ещё недавно «стрелял» сигареты. Так продолжалось три месяца. Но однажды после рейса в Ереван, находясь в комнате отдыха бортпроводников, жиголо изрядно набрался. Он скинул рубашку и на глазах молоденьких стюардесс принялся отчебучивать такие движения, которые, по его мнению, назывались стриптизом. Хмельные «воздушные феи» хлопали в ладоши и попросили танцора скинуть брюки. И он не отказался. А толстая тётка-бухгалтер в это время, потея и кряхтя, искала свое «счастье» по всему аэровокзалу. И какого же было её удивление, когда открыв случайно дверь комнаты бортпроводников, она узрела в кривляющемся и почти голом существе («почти», потому что на Владике присутствовали только носки и плавки) своего любимого Малыша. Этим же вечером молодой любовник собрал нехитрые пожитки и под отборную матерщину покинул ещё недавно такое тёплое гнёздышко. Он вновь поселился в общежитии авиакомпании. Только месть ревнительницы была настолько сильной, что под надуманным предлогом она добилась отстранения «стриптизёра» от рейсов с последующим увольнением. Я принял несостоявшегося альфонса на должность лётного менеджера, потому что не мог проводить всё время в полётах между Красноленинском и Якутском. К тому же, мечтая уехать в США, Влад неплохо выучил английский. Это обстоятельство, в свете наших планов по «завоеванию» Кипра, мне казалось тогда немаловажным. Да и в авиации он разбирался неплохо.

В тот самый момент, когда мы обсуждали наши дальнейшие планы, в кабинет постучали. Я открыл дверь. Передо мною предстало юное белокурое создание с слегка вздёрнутым носиком лет восемнадцати-девятнадцати.

– Здесь набирают в секретарши? – пропела она и, не выдержав моего откровенного разглядывания, опустила глаза.

– Да-да, проходите, – засуетился Алик. – Будем с вами, знаете ли, беседовать…

– Будешь беседовать, когда станешь директором, – поправил его я.

– Как скажете, Валерий Валерьевич, как скажете, – обиженно пробубнил он. – Ну что ж, в таком случае, позвольте вам не мешать.

Алик ушёл, а я угощал девушку конфетами, поил чаем и расспрашивал о семье. Оказалось, что у неё есть парень и скоро они должны пожениться. Больше всего меня удивило то, что в свои восемнадцать лет она так много прочитала классики. «Ну уж нет, – твёрдо решил я, – ни за что не позволю этому бабнику портить жизнь столь юному и непорочному созданию. Да и хватит превращать контору в бордель!». На следующий день Анна приступила к обязанностям. Алик был с ней сух и подчёркнуто вежлив. Я запретил сотрудникам дымить в офисе и штрафовал за опоздания. Первого марта – в день убийства Влада Листьева – я отправился в Москву для получения кипрской визы, а ещё через несколько дней вылетел в Пафос. Аня мне потом рассказывала, что Алик несказанно обрадовался моему отъезду, да и остальной народ тоже вздохнул с облегчением.