Не стоит думать, что мой вояж на Кипр не был подготовлен. Ещё в декабре прошлого года я случайно встретил старого друга Славку Зиновьева, или Вячика, как все его называли. Мы долго вспоминали наше студенчество и давно ушедший от нас 1981 год, когда мы, вчерашние абитуриенты, отправились в совхоз собирать виноград. Приключения начались с того, что я и трое других студентов вышли не на той остановке. Междугородный автобус выбросил нас посередине поля рядом с каким-то указателем.

Чихнув пару раз, «ЛиАЗ» скрылся за поворотом, оставив после себя чёрный дым – явный признак больного мотора. Подойдя ближе, мы прочли: «7-я бригада». А нам нужна была пятая. «Кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая» – знакомая ещё со школы аксиома. Вот поэтому мы и решили идти напрямую по грунтовой дороге до места назначения – студенческого лагеря сельскохозяйственных работ Красноленинского пединститута. А мы – это двое парней и пара девчонок дополнительно зачисленных в ряды будущих строителей коммунизма на ниве народного образования. Бескрайние поля виноградников поражали воображение. Но уходящая красота минувшего лета как-то меркла из-за оттягивающей спину поклажи наших спутниц. Девушки были из очень обеспеченных семей советских партработников, и это позволило им набить сумки и чемоданы до плотности чугуна. Примерно через пару часов пришлось усомниться в открытой ещё древними греками геометрической истине. Оказалось, что мы устало брели совсем в другую сторону и удалились километров на семь от заветного комсомольского «трудового рая». Слава богу, нас согласился подвезти седой бородатый дед, не спеша понукавший пегой лошадкой, тянувшей старую повозку, которая, наверняка, видала на своём веку и лихие кавалерийские атаки времён гражданской войны, и колхозных активистов периода принудительной коллективизации. Деда звали Пётр Кузьмич, и он, в самом деле, участвовал в гражданской войне. Как сказал он мне по секрету: «за храбрость и боевую удаль был даже награждён шашкой», которую хранил в потаённом месте, потому что на клинке имелась надпись: «Лихому рубаке, выть батьки Махно». – А он, Нестор Иванович, за красных тоже воевал. Да только предали они его – послали на верную смерть. Справедливый мужик был и умный. Теперь таких не сыскать, – охотно откровенничал с нами живой участник далёкой войны. К закату на скрипучем тарантасе мы, наконец, добрались до бараков, гордо звавшимися студенческим трудовым лагерем. Вместо того чтобы дать нам возможность отдохнуть и привести себя в порядок, нас сразу погнали на комсомольское собрание. На скамейках, под тремя тенистыми липами сидело человек пятьдесят дармовой студенческой рабсилы, а на деревянной сцене за столом председательствовал заместитель декана факультета по воспитательной работе; рядом с ним – совсем юная учительница английского и один рано полысевший от неуёмной энергии очкарик с непропорционально развитой головой – активист Миша Передряга. Несмотря на молодость, он был уже не только коммунистом, но и членом партбюро факультета. Этого выскочку и крикуна побаивались даже преподаватели. От сладостного ощущения всеобщего внимания его, как обычно, слегка колотило и, чтобы скрыть волнение, он то и дело листал «Комсомольскую правду» с фотографией, улыбающейся на первой странице ткачихи из города Иваново. Но чья-то озорная рука с большим художественным талантом подрисовала ей увеличенные формы бюста. От этого молодая ударница смахивала на незабываемой красоты блондинку с обложки американского журнала «Playboy», который он пару лет назад смотрел дома у одноклассника, приехавшего с родителями из загранкомандировки. В самом центре импровизированного зала, в первом ряду перед сценой стоял и нагло улыбался юной преподавательнице иностранного языка, сверкая золотой фиксой, виновник торжества комсомольской критики и будущая жертва активиста-головастика – одессит Вячеслав Зиновьев, или просто Вячик. Позднее мы узнали, что он находился в некотором привилегированном, в отличие от нас, положении и мог себя вести как ему заблагорассудится. Его отец возглавлял корпункт газеты «Сельская жизнь» в США – большая, по тем временам, должность. В Красноленинск его отправили под присмотр бабушки, которая, конечно, уследить за внуком не могла. Но вузовское руководство не желало портить отношения с Зиновьевым-старшим, поэтому многое Вячику прощалось. Только особенно ретивые строители светлого будущего этого не понимали. И гнали с места в карьер. – Попрошу внимания, товарищи, – начал Передряга. – Мы здесь собрались, чтобы осудить подрывную работу, да-да, я не оговорился, именно подрывную работу студента Зиновьева по разложению трудовой дисциплины. Позавчера Зиновьев дважды в разное время, забравшись на отдельно стоящее дерево, ложным криком «Везут обед – бросай работу!» дезорганизовал труд пяти ударных звеньев, поскольку на самом деле, кухню доставляли на соседнюю шестую бригаду. В результате расстроенные студенты побросали вёдра, и почти час никто не собирал виноград, в то время как Зиновьев улёгся спать под этим же деревом на изготовленную им лежанку. Но когда обед привезли, он снова прокричал вышеупомянутую фразу, только в этот раз ему уже никто не поверил, и все остались работать, а Зиновьев первый, помыв руки, уселся за стол. А вчера, поздно ночью, находясь в нетрезвом состоянии, он тайно проник в комнату девушек естественно-географического факультета и, улёгшись на свободную койку, заснул, где его и обнаружили только утром, да и то из-за непереносимого студентками храпа и перегара. И что вы думаете? Он объяснил это тем, что поспорил с друзьями, что «может переспать сразу со всеми девушками ЕГФ». Кроме того, на прошлой неделе мы решили дать ему шанс исправиться и послали в Красноленинск за агитационной литературой. Однако он, пренебрегая своим интернациональным комсомольским долгом, учинил драку с проживающими в институтском общежитии афганскими, а затем пришедшими им на выручку узбекскими студентами, якобы из-за того, что они оскверняют великий русский язык нецензурной бранью. После чего насильно заставлял и тех и других громко повторять за ним стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Узник». Но и это ещё не все его проделки. Сегодня утром мы стали свидетелями, как этот нарушитель дисциплины, в который уже раз, не вышел на зарядку, но, придя в столовую, не стал последним в очередь за едой, как все, а демонстративно вышел в центр зала и, обращаясь к поварам, произнёс попахивающую оппортунизмом и антисоветчиной речь…Что, Зиновьев, стыдно повторить? А я напомню, у меня тут записано, – головастый очкарик вытащил кусок бумажки и стал монотонно читать: «Пламенный патриот Бургун-Маджарских степей, бывший князь, а ныне простой труженик Востока и бедный советский студент по совместительству с революционной фамилией Вячеслав Зиновьев. Не откажите, господа, подать вне очереди тарелочку супа бывшему члену Временного Правительства и герою Кронштадтского мятежа!». Итак, товарищи, я предлагаю вынести ему выговор с занесением в учётную комсомольскую карточку, – Миша вытер рукой вспотевшую лысину на круглой, как глобус, голове, и выжидательно посмотрел на присутствующего заместителя декана исторического факультета. – А я думаю, не стоит так спешить. Давайте дадим человеку исправиться. Ну, Вячеслав, что же ты молчишь? Скажи нам, что ты всё осознал и больше не позволишь себе поведение недостойное комсомольца, тем более драку, да ещё со студентами из дружественной нам страны. Да? – вопросительно заглядывая в абсолютно безмятежное лицо, с надеждой в голосе спросил преподаватель истории средних веков.

Вячик хранил молчание. А мы с трудом сдерживали смех и с нетерпением ждали развязки. И она наступила. Он поднялся на сцену и, приложив правую руку к груди, начал: – Дорогие товарищи комсомольцы, коммунисты и беспартийные, я даю вам честное слово, что больше никогда не трону ни одного афганского студента, потому, что они, как я теперь понял, есть наши интернациональные братья, – потом немного задумался и, потупив глаза, вполголоса добавил: – А узбеков буду бить, они – советские подданные. Мы покатывались со смеху и вслед за нами начали хохотать зам. декана и красавица англичанка. Только Передряга открыв рот, застыл в оцепенении, парализованный всеобщим весельем, а потом сел и тупо уставился в газету. А через два года, в 1983-м, мы с Вячиком устроились работать в цирк. Нет, не клоунами, конечно…Нас приняли на должность звукорежиссёра. Ставка была одна, а работников полагалось двое. Это делалось во избежание болезни или отсутствия одного из нас по какой-нибудь уважительной причине. Ничего сверхъестественного не требовалось. Мы должны были вовремя включать и выключать большой бобинный магнитофон, подсоединённый к колонкам через усилитель «Бриг-100». Например, когда выступали акробаты под куполом цирка, звучала «Лунная соната» Бетховена, а во время бурлеска клоунады включали звук милицейской сирены, а за ней «Чарльстон». Чтобы не ошибиться, между плёнками на бобинах были вставлены кусочки бумажек с надписями. Так было легче понимать, когда следует повернуть ручку выключения лампового магнитофона. Платили нам мало. Но даже дополнительные сорок рублей к стипендии были отличным подспорьем. Деньги не были главной целью. Отчаянно хотелось познакомиться с какой-нибудь акробаткой. Ведь они всегда казались недоступными для простого человека. Вскоре выяснилось, что сделать это проще простого. Зачастую бывает так, что заметив красавицу, стесняешься к ней подойти, полагая, что у неё десятки поклонников и тебе сразу же дадут от ворот поворот. Но в жизни это далеко не так. Многие из них страдают от недостатка внимания. В общем, наша небольшая музыкальная каморка, расположенная почти под самым куполом цирка, стала местом распития шипучего вина «Машук» и любовных встреч.

Но главным человеком в цирке считался не директор, а сорокалетний (совсем старый, на мой тогдашний взгляд) электрик Гена. Это был почти Бог. Он ходил в белом костюме, светлых штиблетах и красных носках. Курил «Marlboro», в буфете пил «Пльзенское» пиво и заедал варёными креветками с зелёным горошком. Можете себе представить? Зелёный болгарский горошек каждый день? Моя мама берегла единственную баночку болгарского продукта до самого Нового года, чтобы сделать салат «Оливье». А тут – каждый день! А сколько стоило импортное пиво? Помните?

Выяснилось, что у Гены имелась ещё и общественная обязанность: расселять по гостиницам или квартирам гастролирующие труппы, устраивать особенно привлекательным артисткам «экскурсии» на дачу партийных начальников на горе «Стрижамент», доставать дефицитный товар и тому подобное. Характерно, что денег за это официально он не получал, но и в накладе, естественно, не оставался.

В тот год Красноленинске гастролировал Валерий Леонтьев. На площади перед цирком толпился народ, в основном, представительницы слабого пола. Билеты стоили невообразимо дорого. К тому времени мы достаточно хорошо подружились с Геной, и он великодушно разрешил нам проводить мимо кассы не более трёх человек. Но обычно мы обходились двумя безбилетницами. На контроле так и говорили: «Гена разрешил». Это срабатывало, и гостей вежливо пропускали. Наверное, для кого-нибудь это могло бы быть неплохим довеском к зарплате, но разве мы думали о деньгах? Мы выбирали из толпы самых симпатичных девушек и приглашали на концерт. Знакомились. Встречались. Расставались. Снова знакомились и опять расставались…

А потом за Леонтьевым к нам приехала новая цирковая труппа из Ленинграда. Во время представления мы так увлеклись «общением» с двумя студентками медицинского института, что перепутали музыку: вместо «Лунной сонаты» включили акробатам «Чарльстон». И даже не заметили ошибки. Сорвав с двери крючок, в комнату ворвался разъярённый директор цирка и Гена… Крики! Скандал! Увольнение. Словом, наша с Вячиком цирковая судьба не сложилась. А посему август и сентябрь мы ишачили грузчиками на «Базе снабжения Крайисполкома». Работа была не из лёгких, но к началу занятий мы скопили немного денег, и я, наконец-таки, купил в комиссионке новый японский магнитофон «Sharp-555».

После окончания ВУЗа Славка, так же как и я, ушёл в армию, и наши дороги разошлись на целых девять лет.

Как-то в середине февраля, вернувшись из Якутска, я зашёл в магазин, торгующий телевизорами. И за прилавком стоял Вячик. Он был с усами и бородкой, но его лукавый взгляд остался всё тот же. Старый товарищ рассказал, что ещё в горбачёвские времена по двустороннему обмену он уехал на Кипр изучать греческий язык. Жил при монастыре Кику, но потом подался на заработки. Исколесив весь остров, обзавёлся множеством друзей в Никосии, Ларнаке и Пафосе. Причём, один из его приятелей был сыном лидера «Левого профсоюза» – очень влиятельной политической силы в стране. Вячик неплохо разбирался в тонкостях создания офшорных компаний, работал в турбизнесе и даже в кипрском филиале «British Petroleum», занимавшейся заправкой самолётов в Ларнаке. Внезапно у него умер отец, и он вернулся в Красноленинск. Месяц пил беспробудно, а потом понял, что пора устраиваться на работу. Друг отца предложил ему поработать пока продавцом. И это «пока» растянулось на целый год.

Я понял, что наша встреча – подарок судьбы. Мы с Аликом убедили Славку бросить торговый прилавок, и уже через несколько дней он улетел на Кипр готовить встречи с будущими партнёрами по бизнесу. И вот теперь с высоты птичьего полёта я рассматривал очертания береговой линии незнакомой мне страны. Самолёт шёл на посадку.