Бранков спал беспробудно вторые сутки. Еще вчера впавшего в полубессознательное состояние пловца растерли спиртом, влили в рот кружку сладкого чая и уложили в постель.

Корабль уже приближался к Бейруту, когда в каюту кинооператора вошли трое: доктор Березкин, Неммерт и Ардашев. На лице капитана читалось нетерпение. Повернувшись к медику, он поинтересовался:

– Мы можем его разбудить?

– Я бы не рекомендовал. Во сне человек сам восстанавливает собственные силы, и это – лучшее лекарство.

– Я полностью согласен с Петром Игнатьевичем, – негромко выговорил Ардашев. – Кстати, в африканских племенах считают, что спящего вообще нельзя будить, потому что тогда его блуждающая душа не сможет вернуться обратно в тело. По их мнению, во время сна она кружит в пространстве и времени.

– Ну что ж, – передернул плечами капитан, – тогда зайдем позже.

– Присаживайтесь, господа, моя душа уже прилетела, – разомкнув веки, выговорил Бранков. – Вероятно, вы хотите что-то выяснить?

– Прошу покорнейше извинить нас за вторжение. – Врач подошел к самой койке и участливо поинтересовался: – Как вы себя чувствуете, Александр Осипович?

– Устал, как после первой брачной ночи. – Он с удовольствием потянулся и спросил: – Скажите, доктор, я могу закурить?

– Право, это нежелательно. Вы еще слабы, но если очень хочется…

– До чрезвычайности! Ведь я не курил больше суток. – Бранков поднялся, накинув шлафрок, извлек из кармана пачку папирос и глубоко затянулся. – Вас, вероятно, интересует, каким образом я оказался за бортом?

– Весьма, – кивнул капитан.

– Знаете, у меня было достаточно времени, чтобы все вспомнить, но, к сожалению, мне нечего вам рассказать. Это случилось в один миг, и я даже не успел что-либо разглядеть: ни человека, ни его одежды. Только – волны, темень и удаляющийся пароход. Я порядочно нахлебался этого морского рассола. К тому же от волнения сел голос, и я даже не мог позвать на помощь. – Он на миг приумолк и, повернувшись к присяжному поверенному, добавил: – Как видите, Клим Пантелеевич, мои подозрения оправдались. Много бы сейчас я отдал за проявитель и фиксаж!

– Скоро Бейрут, и, вполне возможно, нам повезет.

Капитан уставился на Ардашева непонимающим взглядом.

– Быть может, вы объясните, о чем идет речь?

– Видите ли, Александр Викентьевич, я никогда не озвучиваю догадки, которые еще не нашли своего подтверждения. Ведь в таком случае расследование превратится в заурядное гадание на кофейной гуще. К тому же, господа, нам не стоит злоупотреблять гостеприимством.

Уже в коридоре Неммерт остановился у каюты присяжного поверенного и с вполне различимой ноткой обиды проговорил:

– Надеюсь, Клим Пантелеевич, вы вполне понимаете мое нетерпение. Все эти таинственные происшествия зашли слишком далеко, и судно выбилось из графика. Именно по этой причине время нашего пребывания в Бейруте сократится вдвое. Сегодня же вечером мы покинем порт.

Решив растопить лед недоверия, Ардашев пояснил:

– Я разделяю ваши опасения и, поверьте, тоже заинтересован в скорейшем изобличении злодея. Как бы велеречиво это ни звучало, но раскрытие константинопольского убийства – вопрос моей чести. И потому в такой напряженной ситуации крайне важно не навредить делу лишним словом. Кольцо вокруг злоумышленника сжимается. Он чувствует это и нервничает. А что может быть опаснее загнанного в угол хищника?

– Когда же все-таки мы его найдем?

– Уж точно до высадки экспедиции.

– Что ж, подождем. Немного осталось… А твари, знаете ли, в прекрасном здравии…

– Это радует. И они – создания Божьи.

– Что ж, пойду принимать лоцмана.

Неммерт удалился. Не прошло и получаса, как судно пришвартовалось к берегу. Рассматривая окрестности, пассажиры спускались по трапу. Вся пристань была завалена разнообразным товаром: тюками табака, кувшинами с оливковым маслом, пенькой, бурдюками с вином…

Вокруг стояли белые, кубические жилища с плоскими крышами, утопающие в садах из померанца, апельсина и кактуса. Дома так густо нагромождались друг на друга, что, казалось, будто целый квартал составлял одно единое, разбитое на ячейки здание. Отсюда уже начиналась настоящая пустынная Азия, сильно напоминающая по цвету своих львов, живущих в придворных зверинцах, – ленивых и сонных. Улицы, как и везде на Востоке, были узки, кривы и представляли собой сплошной лабиринт.

Вокруг суетился народ, по внешнему виду он почти не отличался от константинопольской толпы. Мужчины носили турецкий костюм: куртку, шаровары и феску. Женщины, закутанные в белые покрывала, прятали лица в разноцветных платках, оставив только глаза.

Туристов местные жители рассматривали с большим любопытством. Взгляды сильной половины населения останавливались на представительницах прекрасного пола. Спасаясь от довольно откровенного внимания, многие русские дамы норовили держаться за спинами спутников, и лишь Капитолина Емельяновна Матрешкина, крепко сжимая в руке ладошку дочери, неустрашимо продвигалась вперед. Зазевавшиеся встречные арабы, не успевшие вовремя уступить ей дорогу, отлетали от массивных женских плеч, как сухой горох от египетской пирамиды.

Зато госпожа Слобко, обойденная мужским вниманием на пароходе, теперь порхала бабочкой. На ее щеках горел румянец, а к походке добавилась вертлявость. Она приветливо улыбалась каждому нескромному взгляду, направленному в ее сторону, и разве что не делала книксен.

Проводник где-то затерялся, и почти вся группа разместилась за свободными столиками в кофейне. Мальчишка тотчас же поднес мужчинам кальяны и свежие мундштуки. Подали кофе в таких микроскопических чашечках, в каких в России не стали бы пить даже водку, посчитав это форменной насмешкой. Сласти всевозможного вида, фрукты и вино надолго расслабили туристов. К исходу второго часа появилось еще несколько человек из состава членов экспедиции, которые с удовольствием заняли свободные места. Заметив на лицах русских гостей легкий оттенок скуки, хозяин заведения трижды хлопнул в ладоши, и тотчас же раздались звуки рожка. Неожиданно, будто из воздуха, возникла миловидная девушка, извивающая гибкий стан в арабском танце. Ее глаза то подергивались влагой, то искрились каким-то томным завораживающим светом, а то грустно тускнели. Вышитое бисером платье молодой красавицы было украшено медными и серебряными монетками. Ардашев бросил ей щедрую горсть пиастров. Его примеру последовали остальные. Закончив долгий танец, она быстро собрала деньги и, метнув благосклонный взгляд на присяжного поверенного, так же внезапно исчезла, как и появилась.

– Не понимаю я этих магометанок, – в сердцах выговорила Вероника Альбертовна. – То они ходят закутанные с ног до головы, а то трясут бюстом и крутят голым животом так усердно, что в самую пору в «Мулен Руж» выступать. Наша удалая и развеселая «барыня» – поминальная молитва по сравнению с этими срамными плясками!

– А по-моему, ты слишком предвзято относишься к их культуре.

– Нет, я просто иначе воспитана.

– Тут я с тобой согласен. – Понимая, что самое время сменить тему разговора, Клим Пантелеевич придвинул небольшое блюдо. – Предлагаю попробовать вот это пирожное. Ты и не заметишь, как оно растает во рту.

Супруга последовала совету и совсем по-детски улыбнулась, встретившись глазами с прямым солнечным лучом, пробивавшим себе дорогу сквозь листья фикуса.

– Надо же, на исходе сентябрь, в России уже заморозки ночью, а здесь лето все не кончается…

Безмятежно-ленивое спокойствие праздной публики нарушилось внезапным появлением бегущего человека. И это сразу привлекло внимание всей улицы. На ленивом Востоке не принято торопиться. Несдержанность и спешка – спутники слабости, а достойному господину суетиться не престало. Удивление добавлял еще и тот факт, что бегущий был не араб, индус или иудей, а европеец. А если еще точнее – русский пассажир с только что пришвартовавшегося корабля под названием «Королева Ольга». И фамилия его была – Бранков. Присяжный поверенный, понимая, что оператор направляется к нему, поднялся из-за стола.

– Что случилось, Александр Осипович? На вас лица нет.

Едва отдышавшись, тот начал рассказывать:

– Дело в том, что мне удалось отыскать химикаты для проявления пленок. Естественно, их не нашлось в здешних мелочных лавках, но на соседнем английском пароходе я встретил коллегу с одной британской студии. Он плывет в Египет снимать фильму про царицу Клеопатру… Но суть не в этом. Получив от него препараты, я уже поднялся к нам на борт и прошел по коридору, как вдруг увидел, что из моей каюты выходит какой-то тип. В руках он держал коробки кассет. Заметив меня, он побежал. Я ринулся за ним. Он выскочил на палубу и у самой штурманской рубки выбросил их за борт. От неожиданности я оторопел и остановился. Этого ему оказалось достаточно, чтобы улизнуть в коридор и спрятаться в одной из кают.

– А в какой именно?

– В том-то и дело, что я не сумел этого выяснить. Я принялся дергать все ручки, но что толку? Двери заперты, пассажиры – на берегу. Я пытался уговорить стюарда достать запасные ключи, но он сказал, что без разрешения капитана ничего не откроет. А его как раз-то и не было… Тогда я решил найти Асташкина. Еще светло, и он мог бы опуститься на дно и поднять наверх уже отснятый мною материал. Возможно, мне удастся спасти пленки, так как алюминиевые футляры достаточно надежны, – он грустно вздохнул, – хотя, конечно, для морских погружений они не предназначены.

– Выходит, боится злодей вашей фильмы, а? – Ардашев огляделся вокруг. – Вы не поверите, но в кофейне присутствуют все пассажиры первого класса!

– Не может быть! – воскликнул Бранков. – Но кто же тогда копался в моих вещах?

– Я думаю, тот же, кто совершил убийство в Константинополе, пытался бросить вас под гребные винты и ухитрился оказаться здесь раньше, чем вы.

– Вот так реприманд! И что же делать?

– Будем доставать пленки.

Остальная часть вояжеров сгорала от любопытства, наблюдая с мест за разговором не на шутку встревоженного киношника и присяжного поверенного.

Ардашев подошел к столику, за которым сидел Асташкин.

– Виктор Павлович, не уделите ли мне несколько минут?

– Всеконечно-с! Что-то стряслось?

– Вы правы. За бортом оказалась кассета с только что отснятой фильмой, и, по всем вероятиям, нам не обойтись без вашей помощи.

– Вы хотите, чтобы прямо сейчас я отправился на ее поиски? – водолаз оторопело уставился на адвоката.

– Именно! – вмешался в разговор Бранков. – Аккурат прямо сейчас! Не откажите!

– А я уже и винца хлебнул…

– И что? Да у меня актеры перед съемками частенько прикладываются. Обычай у них такой. – Поняв, что сболтнул не совсем то, что нужно, оператор поспешил исправиться: – Это я так, господа, к слову… пошутил, знаете ли…

Реплику Бранкова пропустили мимо ушей.

– Ну, если надо – я готов.

– Вот и договорились, – удовлетворенно заключил Ардашев.

Стоило Асташкину объяснить соседям по столику причину своего внезапного возвращения на корабль, как тут же об этом узнала вся группа, и пассажиры, соблазненные возможностью воочию понаблюдать за подводным погружением, живо поднялись с мест и дружно зашагали в порт.

Совсем скоро на судне закипела работа. Из багажного отделения матросы принесли несколько ящиков. Из них извлекли водолазное снаряжение и трехцилиндровую помпу. С одной стороны у нее была ручка, при помощи которой ее можно было крутить, а с другой – маховик – металлическое колесо, раза в два больше того, что обычно стоит на машинках «Зингер». Вся конструкция очень напоминала упомянутое швейное устройство с той лишь разницей, что роль педали выполнял боковой рычаг.

Асташкин, с лицом приходского священника во время воскресной проповеди, подробно инструктировал боцмана и пятерых помощников из числа матросов:

– В результате вращения вот этого колеса приводится в движение коленчатый вал. Прикрепленные к нему поршни нагнетают воздух в шланг подачи и оттуда – в костюм водолаза. Чем глубже ведется погружение, тем сильнее нужно накачивать помпу. Для отслеживания давления установлен манометр. На каждые четыре с половиной сажени требуется создать давление в одну атмосферу. Я только что измерил расстояние до дна, и здесь оно составляет ровно шесть саженей. Следовательно, когда я опущусь, вы должны будете нагнетать воздух в шланг-кабель до тех пор, пока стрелка манометра не приблизится к цифре «1» и еще двум маленьким делениям, сиречь вот сюда, – он показал пальцем. – Ясно?

– Не сомневайтесь, ваше благородие, – ответил боцман.

– А если я дерну два раза вот за этот кабель-сигнал, вам следует поднимать меня наверх, но не быстро, а постепенно, выбирая слабину сигнального конца и шланга одновременно. Понятно? – обратился к матросам водолаз.

– Так точно.

– Ну, хорошо. Давай! – мичман махнул рукой, и в воду спустили штормтрап.

Асташкин облачился в утепляющий шерстяной костюм, резиновую водолазную рубаху-комбинезон и утяжеленные боты. На грудь и спину ему надели две свинцовые отливки: задний груз располагался несколько ниже переднего и придавал туловищу наклон вперед, облегчая движение. На голову офицеру водрузили медный шлем с манишкой, крепившийся к рубахе тремя болтами.

Помпа заработала, и Асташкин медленно, едва передвигая ногами, стал спускаться вниз по дощатым ступенькам. В воде он лег на спину, некоторое время оставался у самой поверхности, проверяя герметичность снаряжения, и только после этого начал медленно погружаться.

– Господи, да зачем же его топят? – испуганно вцепившись в руку мужа, вскрикнула мадам Богославская.

– Не беспокойтесь, он ведь на привязи. Если что – моряки его в два счета вытащат, – здраво рассудила Вероника Альбертовна.

– Дорогая, ты демонстрируешь просто удивительные познания, – сыронизировал Клим Пантелеевич. Щелкнув крышкой золотого «Мозера», он засек время.

– Ты забываешь, что я довольно долго прожила в Петербурге и немного разбираюсь в морском деле, – с обидой вымолвила супруга.

Ардашев нежно накрыл ладонью ее руку.

– Не сердись. Я пошутил.

– Так и быть, – примирительно ответила она. – Но та бессовестная девчонка в кофейне пялилась на тебя весь танец, – Вероника Альбертовна по-детски обиженно выставила вперед нижнюю губу.

– Ну что ты… она просто очень надеялась на чаевые…

– И не зря.

Клим Пантелеевич промолчал.

Через восемь минут потравливающий трос остановился на одном месте. А по прошествии еще некоторого времени матросы почувствовали два резких рывка и начали подъем. Боцман выбирал сигнальный конец, а его помощник – шланг. Помпа продолжала работать, и стрелка манометра подергивалась на нужной отметке.

Из-под воды показался медный скафандр, отливавший золотом на солнце. Водолаза подтянули к трапу. Держась одной рукой за поручень, он подал наверх две алюминиевые коробки. Матрос проворно подхватил их, но тут же они оказались в руках у Бранкова, который быстро исчез в коридоре. Асташкин поднялся на одну ступень. Сигнальным концом троса ему помогли выбраться на палубу. Отвинтили болты и сняли скафандр. Остановили помпу. Вокруг столпись пассажиры.

– Как водичка? – поинтересовался Неммерт.

– Прекрасная. Это ведь не Балтика с ее вечными штормами и промозглым холодом. А днище корабля, скажу я вам, изрядно обросло ракушками.

– Придем в Одессу, станем в док и почистим, – ответствовал капитан.

– А что интересного на дне? – поинтересовался Смальский.

– Из толщи ила торчат две корабельные мачты и чернеют горлышки кувшинов; почти под килем лежат два человеческих скелета, один, судя по одежде, совсем недавний; а еще в трех саженях от места погружения я заметил корпус судна. Он очень похож на галеру.

– Это неудивительно. Тут везде – история. А завтра мы будем в Яффе – в самом древнем порту мира. Как следует из античных источников, его построили еще до Всемирного потопа, – демонстрировал эрудицию газетчик.

– Надо же! – удивился водолаз, ожидая, пока его разденут. – Скажите, Александр Викентьевич, а мы скоро отплываем?

– Через два часа. Так что у вас есть еще время снова прогуляться по городу.

– Вот спасибо, а то меня так торопили, что я даже не успел распробовать местную мадеру.

Оставив мичмана, Неммерт приблизился к присяжному поверенному и негромко спросил:

– Ну, а теперь, когда все увидели, что со дна подняли коробки с пленкой, вы объясните мне, наконец, что же все-таки на них запечатлено?

– Момент приготовления к преступлению.

– Помилуйте, уж не хотите ли вы сказать, что злодей попал в объектив кинокамеры как раз в тот момент, когда стоял на палубе и точил нож, примеряя его к спине Завесова?

Адвокат громко расхохотался.

– Неплохая шутка, Александр Викентьевич. Но речь о другом.

– О чем же?

– Потерпите два-три дня, прошу вас.

– Как знаете, – недовольно бросил капитан и ушел на мостик.

Ардашев повернулся к супруге:

– Прости, дорогая, что я совсем не уделяю тебе внимания.

– А я давно к этому привыкла и уже не обижаюсь. Ты знаешь, мне даже интересно наблюдать за твоим расследованием. Скажи, а почему до сих пор ты не арестовал убийцу? – с наивной, почти детской прямотой спросила Вероника Альбертовна.

– А тебе уже известно его имя?

– Да, – невозмутимо ответила она.

– И кто же он? – с ноткой сарказма в голосе спросил Клим Пантелеевич.

– Смальский, газетный репортер.

От неожиданности Ардашев вздрогнул и недоуменно уставился на жену.