I

Ровная, как столешница, морская гладь простиралась до самого горизонта. Капитон, еще недавно страдавший от боковой качки, теперь чувствовал себя лучше и решил выбраться из душного трюма на свежий воздух. Зажмурившись от яркого солнца, он удивленно огляделся вокруг. Такой бескрайней водной пустыни сыну казачьего старшины видеть не приходилось. Ветер почти стих, но упрямое судно продолжало двигаться по инерции на обвислых парусах. Неугомонные спутники мореплавателей – бакланы надрывисто кричали и беспокойно носились вокруг, будто пытаясь поведать о чем-то непонятливым людям. Устав кружить, они перелетали с одной реи на другую, взгромождаясь на них словно куры на насест, а некоторые – самые смелые – опасливо бегали по деревянной палубе. Вычерчивая зигзаги, в небе играли качурки. Поднимаясь на немыслимую высоту, они превращались в едва заметные точки и совсем терялись из виду. «Вот бы и мне улететь вместе с ними. Мать, верно, убивается, отец места себе не находит», – Сухой комок подкатился к горлу, и вчерашнему мальчишке захотелось разрыдаться, но в памяти всплыли слова отца: «Запомни, сын, враг никогда не должен видеть твоих слез».

Небольшая команда «купца», так часто называли торговые суда, занималась рутинной работой: матросы поправляли такелаж, несли вахту, делали приборку, чистили носовой свифель и одну небольшую вертлюжную двухфунтовую пушку на корме.

– Що, хлопчик, вышел на птахив подывытись? – сотник вынул изо рта трубку и с прищуром посмотрел на Русанова. – Ты звыгдке такый будешь?

– Из Ставропольской крепости.

– Я не разумию таку крепость… я ее не брав.

– Оно и слава богу, а не то бы вам с моим батькой повстречаться пришлось, – сверкнув недобрым взглядом, выговорил сын казачьего старшины.

– А хто в нас батька буде?

– Казачий старшина. С двадцати шагов запросто в двугривенный из пистолета попадает, – гордо ответил парень.

– Ой, бачу! Вин до-о-брый ка-а-зак! – восхищенно покачал головой Рустам-бей. – Та скоро я и тебэ так навчу. Дывись. – Сотник вытащил из-за пояса пистоль и, едва прицелившись, выстрелил. Грохот распугал птиц. Но одна из них шлепнулась прямо перед его ногами.

– Неплохо! – кивнул Русанов.

Лицо соотечественника посветлело, как небо после радуги. Он с удовольствием потянул глиняную трубку, выпустил облачко дыма и, похлопав парня по спине, сказал:

– Так що пишли к хлопцам, я расповыдаю о мамлюках.

Из рассказа сотника следовало, что мамлюки – это своеобразная воинская каста в исламском Египте. Всех рекрутов набирали из рабов. В основном преобладали черкесы, абхазы, грузины, но были среди них и русские. Юношам делали обрезание, обращая в ислам. В закрытых лагерях-интернатах они обучались арабскому языку, читали Коран, а в перерывах между молитвами тренировались в постижении фуруссии – комплекса разных видов воинского искусства. Основными из них были: верховая езда, фехтование, упражнения с копьем, борьба, стрельба из ружей и пистолетов. Ежедневные занятия превращали вчерашних мальчишек в самых почитаемых и грозных воинов. Каждый мамлюк состоял на полном довольствии и получал жалованье. Ему выдавалась лошадь и корма для нее. Позже он мог обрести свободу и даже стать эмиром.

За разговорами незаметно наступил вечер, на небо всплыла луна. Подул свежий ветер. Море заволновалось, паруса наполнились силой и погнали корабль к турецкому берегу. Стемнело. Поужинав, пленники заснули.

С первыми лучами солнца на горизонте черной размытой тушью проступила полоска суши. О появлении земли возвестил судовой колокол. К полудню тартана вошла в Босфор. Живописные холмистые берега пролива, тронутые легкой осенней желтизной, придавали Константинополю вид сказочного города с домами, будто крытыми золотой черепицей, и витражами, словно выложенными из драгоценных камней. Так забавлялось солнце, играя лучами с берегом. Но для невольников, высыпавших на палубу, вся эта чужеземная красота казалась чужой, холодной и непонятной, так же как протяжное завывание муллы на минарете и мусульманские звезды с полумесяцем на мечетях вместо привычных крестов на церквях. «Одно слово – басурмане! И этот… мамлюк хохляцкий! Ну, подожди, Иудино семя, дай только вырваться! Вот тогда и посмотрим, кто кому обрезание головы сделает!» – подумал Капитон и зло сплюнул за борт.

Стоянка в порту Константинополя была недолгой. В трюм загрузили пресную воду в деревянных бочках, инжир, груши и яблоки в корзинах, вяленую баранину и лепешки. На палубу забрался низкий и толстый турок в шальварах, расписном, вышитом золотыми нитками халате, в феске с кисточкой. Шаркая красными сафьяновыми туфлями, он с видом хозяина заглядывал в каждый угол, бормоча что-то себе под нос. Обойдя весь корабль, чужеземец подошел к выведенным на палубу невольникам и стал их пристально разглядывать, будто выискивая среди них знакомое лицо. Остановившись перед Капитоном, он воззрился на него и вдруг отшатнулся, будто загнанный кролик поймал взгляд змеи.

– Шейтан рус! Шейтан! – уходя пролепетал он.

– Что-то ты, хлопче, таможни не вгодыв! Побиг вин вид тэбе як чорт вид ладана! – усмехнулся в усы Рустам-бей.

Вскоре корабль со скрежетом отчалил. Миновав Дарданеллы, он вышел в открытое море и лег курсом на Александрию – первый египетский порт.

Ночь выдалась звездной. Далекие огни, словно сотни степных светлячков, рассыпались по черному пространству небосвода, тускло отражаясь в темной воде. Тартана с характерной, прогнувшейся седлом палубой казалась совсем беспомощной и всецело зависящей от воли Господа. На сотни миль вокруг – непроницаемая бездна – таинственная, чужая и непонятная.

Круглый огненный шар медленно выглядывал из-за горизонта, добавляя в лазурную воду оранжево-красный цвет. Наступило утро – спокойное и безоблачное. Ветер стих настолько, что паруса едва выполняли свою роль и судно еле двигалась. В полдень ничего не изменилось. Капитан вышел на палубу с квадрантом – деревянным прибором, состоявшим из двух градуированных линеек в форме усеченных дуг, скрепленных друг с другом с помощью древка. Он водрузил умное устройство на плечи и, взяв за ручки, повернулся к солнцу спиной. Проделав несложные манипуляции, опытный моряк вычислил угол горизонта и угол подъема солнца. Сверив данные по старой, видавшей не одну морскую бурю книге, он определил местонахождение «Черного лебедя». Оказывается, до Александрии оставалось еще не меньше семи дней пути.

Неожиданно вахтенный матрос ударил в судовой колокол. Со стороны африканских берегов показалось темное, едва приметное глазом пятнышко, постепенно превращающееся в очертания незнакомого корабля. Несмотря на убранные паруса, оно имело довольно быстрый ход. Капитан что-то зычно прокричал, и вся его малочисленная, но слаженная команда в один миг оказалась вооруженной. Два матроса заняли места у пушек, а трое с ружьями на изготовку расположились по двум бортам. Рустам-бей появился с двумя пистолетами за поясом. Их рукоятки были связаны между собой лентой, перекинутой через шею. К массивной изогнутой турецкой сабле добавился устрашающий тесак за поясом. Невольников тотчас же загнали в трюм и задраили люки.

Флага у идущей навстречу галеры было не разобрать.

II

«А-л-л-а-а-а-л-л-а-а…» – доносилось с минаретов. – «А-л-л-а-а, а-л-л-а-а…» – тянул муэдзин. Работа на каменоломнях продолжалась даже при свете факелов. Когда кончалась последняя, пятая молитва этого мусульманского пономаря, только тогда колонна каторжников в грязных лохмотьях, издавая зловещий звон, начинала двигаться. Так звучали цепи. Толстые, почти двухаршинной длины, они заканчивались металлическим браслетом, охватывающим каждого невольника за лодыжку. Некоторые плелись в деревянных ошейниках с железным ободом. Всех этих несчастных объединяло одно – они были христиане.

Число пленников за последние годы в Алжире значительно сократилось. Да и на самой набережной было уже не так шумно, как раньше. Но ее белые камни хорошо помнили недавние времена, когда в порт под охраной галер длинной вереницей входили караваны захваченных европейских судов с приспущенными флагами. Победители возвещали об удаче пушечным выстрелом. На берегу собиралась разноцветная, погрязшая в пороках толпа: зазывалы харчевен, торговцы всевозможным товаром, проститутки и нищие. Все ждали той счастливой минуты, когда по сходням спустится ватага пиратов с добычей из золота и серебра. Но теперь многих из тех счастливчиков уже нет. Они давно на морском дне либо болтаются на виселице.

Две великие европейские державы – Англия и Франция – вознамерились положить конец морскому разбою. И теперь вдоль берегов этой страны курсировали военные высокобортные 40-пушечные фрегаты. Эти плавающие крепости жестоко расправлялись с низенькими галерными суденышками «охотников за удачей». Куда там их фальконетам против мортир, каронад или нескольких десятков 24-, 48– или даже 96-фунтовых пушек! Одиноким пиратским галерам то и осталось – рыскать по-шакальи в поисках беззащитных купеческих шебек, тартан и мулет.

Слава Аллаху, что Алжир входил в Османскую империю на правах автономной провинции и можно было всегда прикрыться турецким флагом! К тому же это нисколько не мешало магрибским разбойникам самим потрошить и турецкие суда! Правда, имелось одно исключение – магометане никогда не продавали в рабство единоверцев, но и лишние свидетели им тоже были ни к чему.

Капитон шел в одном ряду со славянами. Он был одним из немногих, закованных в ошейник. Тяжелый «металлический галстук» снимали только на время работы. Этому жестокому наказанию его подвергли за неслыханную дерзость – Русанов перехватил руку с саблей надсмотрщика, занесенную над головой обессилевшего соотечественника – Силантия Некрасова. Этот пленный казак когда-то легко гнул подковы, а теперь совсем исхудал и ослаб. День ото дня силы его таяли. И это было особенно заметно по его глазам. Некогда большие, карие, с легким веселым прищуром, они провалились и погасли, словно в лампадке закончилось масло. Силантий взирал на Капитона с уважением и благодарностью, но на следующий день он поскользнулся на каменоломнях и, упав в пропасть, сломал обе ноги. Не желая с ним возиться, охранники перерезали ему горло.

Как-то на днях десятник Али раздобрился и поведал Капитону, что скоро его должны отдать на галеры. А оттуда один путь – на Небеса. И если каторжники еще имели призрачную надежду на спасение, то галерные гребцы – никогда. Многие из них погибали под шрапнелью вертлюжных пушек легких купеческих судов или умирали под хлесткими ударами плетки надсмотрщика. Больше года там никто не выдерживал, а каторжан иногда выкупали местные жители для работы на огородах или помощи в лавках.

Длинная колонна послушно остановилась, и рабы один за другим стали исчезать в подземных казематах. Уставшие, оборванные колодники с трудом забирались в свои постели – грязные соломенные подстилки на каменном полу. Еду – чечевичную похлебку или разведенную в протухшей воде муку – им давали только один раз в день.

Два года минуло с тех пор, как сын казачьего старшины последний раз видел стены Ставропольской крепости. Память часто выуживала из недр сознания картины далекого и счастливого прошлого: бесконечная степь, быстрая река, хата, добрые глаза матери и крепкие руки отца… Родина – это слово отдавалось внутри тем благостным и волнующим звуком, каким трогает сердце легкий удар колокола в станичной церквушке или первое прикосновение губ юной девушки. Удастся ли когда-нибудь вернуться назад? Кто знает? Да и как бы сложилась его судьба, если бы тогда в море будущие мамлюки не встретили безжалостных магрибских пиратов? В ушах до сих пор стоял зычный крик Рустам-бея: «Та щоб вам, окаянным, на том свите пусто було! У, нэхристи погани, клычьте свойого Аллаха в останний раз!» Топот, пушечная и оружейная стрельба, резкий удар по корпусу судна и отчаянные вопли, звон сабель, пистолетный выстрел и тишина – пугающая и непонятная. Чего ждать от нее? Вскоре распахнулся задраенный люк и показалась чья-то голова в чалме. Невольникам приказали подняться наверх.

Залитая кровью палуба, трупы защитников и нападавших устилали все пространство. Пахло порохом и свежей кровью. Судя по всему, Рустам-бей отчаянно защищался и положил чуть ли не с десяток пиратов. Этого ему не простили – мамлюк был изрублен в куски, а его голова, с застывшим на лице свирепым оскалом, валялась где-то у борта. Правая отрубленная кисть храбреца сжимала тесак, а из обрубка левой ладони выглядывал православный образок. Сзади послышалось несколько всплесков. Капитон обернулся и увидел, как с галеры за борт бросали убитых и еще живых, но раненных шрапнелью гребцов. Никто из них не просил пощады. Для многих смерть была самым скорым избавлением от тяжких страданий. Некоторые еще держались какое-то время на плаву, оставляя кровавые разводы в синей морской воде, а потом, обессилев, шли на дно, выкрикнув что-то напоследок. Оставшиеся в живых понуро молчали, опустив вниз головы.

Пленников снова загнали в трюм. Палубу очистили. Красное полотнище с полумесяцем и восьмиконечной звездой спустили, и «Черный лебедь» в сопровождении галеры взял курс на Африку.

К утру сменившая хозяев тартана бросила якорь в алжирском порту. Судно сияло чистотой и блеском, да только простреленные шрапнелью паруса оставались немыми свидетелями кровавой бойни. Невольников, захваченных с разных кораблей, тут же построили и под охраной повели через весь город. Тюрьма находилась на окраине. А там, в подземных казематах, к делу приступил толмач. Он выспрашивал имя, страну и род занятий. Сына одного грузинского князя отвели в сторону и поместили отдельно от всех. Пираты решили отослать письмо его состоятельным родителям и потребовать выкуп. Если же деньги не придут, то юношу будет ожидать участь каторжника. Везло лишь тем, кто что-то смыслил в морском деле: марсовым матросам, кормчим или пушкарям. К ним сразу менялось отношение, ведь у мавров всегда не хватало грамотных и искусных мореплавателей. Христиан, решивших перейти служить на чужие корабли, было не так уж и мало. Правда, имелось одно непреложное условие – принятие ислама. Соглашались многие. А там, глядишь, через пару лет у новоиспеченного Али или Махмуда не за горами и капитанский мостик на какой-нибудь пиратской шхуне или шебеке. Нуждались магрибские разбойники и в опытных врачах, но брали только тех, кто исповедовал магометанство.

Русанов переменить веру отказался и вместе с другими был отправлен на невольничий рынок в Бадестан, где его купил мельник по имени Юсуф. Почти год Капитон таскал мешки с зерном и мукой, гнул спину на приусадебных огородах и винограднике. Хозяин раба не обижал и относился к нему почти как к члену своей семьи. Парень окреп и даже стал подумывать о побеге. Ведь сказывали знающие люди, что венецианские негоцианты, скупающие за бесценок награбленное пиратами добро, иногда прячут в трюмах христианских невольников. И все бы хорошо, да, видно, не судьба… И однажды случилось то, что случилось: приглянулся статный юноша одной из трех жен хозяина, и стала любвеобильная Сафият заглядывать по ночам в сарай под камышовой крышей. Через месяц об этом донесли Юсуфу.

Неверную жену казнили по шариатским законам. Несчастную грешницу, будто столб, связали и вкопали в каменистую землю по самые плечи, оставив на поверхности только голову. И каждый правоверный вместе с проклятиями кидал в изменницу камень, взятый из тех, что горкой лежали рядом. Их приготовили заранее и с расчетом: не совсем большие (чтобы не убить отступницу сразу, а дать помучиться), но и не слишком маленькие (чтобы страдания не длились слишком долго). Такая же участь ожидала и молодого любовника, но Юсуф почему-то пожалел его и продал на городские каменоломни. С того времени прошло уже больше года.

Еще не рассвело, а муэдзин, забравшись на мусульманскую каланчу, все призывал правоверных молиться и чтить Аллаха. Красное чужое солнце уже подкрадывалось к людям, чтобы залить гранатовым светом набережную и озарить белые стены домов. И только в подземном жилище рабов было темно и сыро.

Капитон с трудом разомкнул усталые веки. За ночь он так и не успел отдохнуть, но пора было вставать – начинался новый день его невольничьей жизни.