Яков Аронович Пейхович представлял собой энергичного и потому успешного негоцианта, всегда знающего, что нужно делать для приумножения накопленного за годы состояния. От других дельцов его отличало стремление добиваться цели, во что бы то ни стало и всеми средствами, в каковых он, признаться, был не особенно разборчив.

В Ставрополь Пейхович прибыл, имея явно амбициозные намерения по открытию аптек в разных частях города. Оценив ситуацию на месте, он понял, что единственным серьезным конкурентом ему может быть только Жих, чье финансовое благополучие состояло в неиссякаемом денежном потоке от разных видов коммерции. Кроме аптекарского дела он имел еще и достаточное количество ломбардов, а также один ювелирный салон с несколькими мастерскими. Вот поэтому, для того чтобы захватить хотя бы часть рынка по продаже лекарств, Пейхович вынужден был привлекать довольно значительные заемные банковские средства, тогда как Соломон Моисеевич имел собственные и практически неисчерпаемые источники субсидирования. Это преимущество могло стать определяющим в будущей конкурентной войне и ничего хорошего Якову не сулило. Но несколько дней назад Жих навсегда распрощался с этим грешным миром.

«Наконец-таки я смогу осуществить задуманное. Главное – произвести хорошее впечатление на вдовствующую особу, а впрочем, я в этом и не сомневаюсь», – поправляя перед зеркалом бабочку и улыбаясь самому себе, размышлял авантажный и чересчур самоуверенный мужчина средних лет. Еще вчера он послал горничную с визитной карточкой к дому вдовы, что располагался на 2-й Мещанской улице. Госпожа Жих соблаговолила принять гостя в восемь часов пополудни. Следовало поторопиться.

Извозчик домчал за считаные минуты, и солидного вида господин с тростью, в черном сюртуке, котелке и светлых тканевых перчатках покрутил ручку звонка массивной филенчатой двери. Послышались шаги. Немолодая женщина, оказавшаяся прислугой, разрешила войти.

Поставив трость в передней, Яков, не снимая головного убора и перчаток, как того требовал этикет, прошел вслед за домработницей сквозь длинную анфиладу комнат и остановился перед высокой дверью. Горничная постучала и с разрешения пропустила посетителя. Комната, обставленная мягкой софой, уютной оттоманкой и кожаным диваном, именовалась будуаром. Несмотря на кажущийся интимный характер своего предназначения, помещение являлось парадным и служило местом для личных встреч женской половины, так же как для главы семьи кабинет. Стены украшала роспись под трельяжную беседку, увитую зеленью.

Вдова в черном траурном платье роскошного фасона сидела на пуфике и жестом предложила гостю расположиться напротив. Пейхович отчего-то почувствовал себя неуютно, как будто здесь был кто-то еще.

– Разрешите еще раз выразить глубокое соболезнование по поводу безвременной кончины вашего супруга и моего коллеги. Если вы помните, драгоценная Клара Сергеевна, я присутствовал на похоронах Соломона Моисеевича и даже нес гроб… Да, такая утрата! – скорбно вздохнул гость и продолжил: – Как вы знаете из посланной карточки, моя фамилия Пейхович, Яков Аронович, но вы можете меня величать просто Яковом… Так вот, в Ставрополь я приехал из Варшавы, с тем чтобы открыть собственное дело по провизорской части… А тут это жуткое убийство… и я подумал, что вам теперь будет очень затруднительно следить за всей этой коммерцией. В таком случае я мог бы купить аптеки, правда, с некоторой рассрочкой по платежам, если, конечно, цена будет приемлемой, – сразу начал торговаться опытный делец.

– Благодарю вас за предложение, однако сейчас я настолько потрясена горем, что считаю преждевременным ведение каких-либо деловых переговоров, – скромно потупив глаза в пол, прощебетала Кларочка.

– Да, конечно. Однако едва ли получится быстро найти другого покупателя в этой провинции. Если повезет, вы сможете все продать годика через два-три, а к тому времени аптеки обесценятся. Вы уж извините за прямоту, но я не думаю, что вам удастся вести дела так же успешно, как это делал глубокоуважаемый мною господин Жих, – начинал понемногу выходить из себя коммерсант.

– Вероятно, вы правы, Яков Аронович, но я боюсь поступить опрометчиво и посему, находясь в скорбном расположении духа, не считаю возможным совершать столь ответственные шаги, – индифферентно заметила вдова.

– Хорошо-хорошо… Я понимаю, но, видите ли, мне необходимо получить от вас любой, но только определенный ответ. А то ведь, не ровен час, я могу и передумать. – Пытаясь скрыть волнение нарочитым безразличием, Пейхович все-таки выдал себя, машинально сняв котелок и помахав им, как веером, что считалось верхом невоспитанности. И сам понял оплошность. – Разрешите откланяться? Могу ли я надеяться, что вскорости вы найдете возможность оповестить меня касательно принятого вами решения о продаже?

– Непременно.

– И еще. Возможно, когда вы придете в себя от постигшего вас горя, то, вероятно, задумаетесь о своей личной жизни, и в таком случае мы могли бы обсудить возможность, так сказать… нашего союза. Что и говорить, вы весьма привлекательная особа, и в некотором роде место подле вас вакантно… Я, конечно же, не беру в расчет этого армейского пьяницу, обвиненного в убийстве… Но ведь я тоже холост…

– Вам пора, – едва скрывая улыбку, проронила Клара Сергеевна.

Прощаясь, он еще долго раскланивался с хозяйкой, прежде чем вышел на улицу.

«Тоже мне краля. Куда ты денешься?! Еще сама прибежишь просить, чтобы я купил эти жалкие аптеки. Не сегодня, так завтра банк начнет требовать деньги назад. Явятся кредиторы, и вот тогда…» – Охваченный волнением несостоявшийся покупатель едва сдерживал негодование.

Пейхович ушел не сразу. Потоптавшись под окнами большого дома, он достал из серебряного портсигара папиросу, трижды постучал гильзой о крышку, чиркнул фосфорной спичкой, прикурил и только потом неторопливо побрел по пахнущей сдобными булками и куличами улице.

В тот момент, когда Ардашев продолжал внимательно наблюдать за гостем сквозь прозрачную штору соседней с будуаром комнаты, в нее вошла вдова.

– Вы прекрасная ученица, Клара Сергеевна!

– Да, я способная, но только благодаря вам. Знаете, Клим Пантелеевич, с вами я чувствую себя удивительно спокойно. Как если бы рядом был он… я имею в виду Бронислава. Вы уж наверняка знаете о моих с ним отношениях, не так ли? – Потупив взгляд, Клара наигранно застенчиво захлопала глазками.

– Так, только слухи.

– Как вы думаете, долго ли ему еще предстоит томиться в этих ужасных казематах?

– Видите ли, сударыня, на данном этапе расследования меня это совершенно не интересует, поскольку никак не относится к тому поручению, которое теперь я обязан исполнять, – сухо выговорил Ардашев.

– Да, да. Извините великодушно. Я больше не буду вмешивать вас в мои личные дела, – опустив глаза, виновато ответила Клара.

– Ну, если в виде исключения… Мне кажется, его выпустят со дня на день, – холодно проговорил присяжный поверенный. – Но, Клара Сергеевна, я попросил бы вас внимательно меня выслушать. Дело в том, что Соломон Моисеевич все-таки приобрел партию драгоценностей от торгового дома «Бушерон».

– Но я слышала, что эти люди, отец и сын, были убиты еще до приезда в Ставрополь, не так ли?

– Вы правы, только об этом стало известно несколько позже, и один из тех, кому удалось расправиться с курьерами и завладеть драгоценностями, явился к вашему мужу и, выдав себя за посланца французской ювелирной фирмы, продал ему брильянты. Это был смелый и, если хотите, наглый ход, потому что в любом другом случае стоимость краденых камней была бы много ниже. Ваш супруг узнал о нападении на поезд из газет, но уже после того, как купил дорогостоящий товар. Он опасался, что его могут принять за человека, который организовал два убийства и ограбление в поезде, – ведь камни оказались у него. А в воскресенье, как вы помните, во время театрального представления Соломон Моисеевич узнал в одном из артистов того самого «французского курьера». В антракте он посетил гримерную актера и потребовал вернуть деньги в обмен на драгоценности. Артисту ничего не оставалось, как согласиться. Встреча должна была состояться в семь вечера на Николаевском, на лавочке напротив Соборной лестницы.

– Там, где его убили?!

– Да. В надежде получить деньги ваш супруг прихватил с собой пустой саквояж. Опасаясь быть ограбленным, он взял лишь часть камней, все, кроме брильянтов, к тому же он залил их карамелью и поместил в коробку из-под монпансье «Георг Ландрин». Тут же, на лавочке, он купил у лоточницы другое монпансье и для правдоподобности бросил сверху несколько рубинов. Видимо, для того, чтобы не рисковать всеми драгоценностями, если, допустим, преступник, взяв коробку якобы для проверки, попытался бы скрыться. Собственно, так и получилось. Артист сбежал, думая, что все камни у него, а другой сообщник, простите за подробность, задушил Соломона Моисеевича струной от пианино. Драгоценности в виде монпансье ничего не подозревающая полиция передала вам, а вы – мне. Теперь я их возвращаю. – Клим Пантелеевич достал из кармана коробку леденцов, открыл ее и передал вдове. Камни искрились, играли на свету. Клара положила их на стол.

– А где же брильянты?

– Пока, к сожалению, мне это неизвестно.

– А может, они в том пузырьке, что я вам отдала?

– Их там не было.

– Как жаль! Но откуда вам известны такие мельчайшие подробности? Ведь даже мне Соломон ничего не рассказывал ни об артисте, ни о назначенной встрече на проспекте.

– За несколько часов до рокового rendez-vous ваш муж оставил у нотариуса письмо, которое мне могли передать только в случае его смерти.

– Я могу его прочесть?

– К сожалению, нет. Я был вынужден передать это послание полиции. По окончании следствия вы можете с ним ознакомиться. Для этого надобно подать соответствующее прошение судебному следователю, и он, я уверен, не откажет. К сожалению, Клара Сергеевна, охота за камнями продолжается. Злоумышленник стремится завладеть не только тем, что я сейчас вам передал… Идет охота за брильянтами.

– Этот самый актер?

– Нет. Артиста на днях нашли мертвым на съемной квартире. Я уверен, что господина Жиха убил другой человек, который сейчас находится среди нас. Именно поэтому вам чрезвычайно опасно хранить эти сокровища у себя.

– Но что же мне делать?

– Я предлагаю вам продать драгоценности одному вашему хорошему знакомому – Доршту.

– Вениамину? Вы думаете, он их купит?

– Я разговаривал с ним на этот предмет, и он изъявил желание их приобрести. Я считаю, что вам стоит протелефонировать ему и уведомить о готовности к проведению сделки. Торговаться не нужно, поскольку я сам назову ему сумму, процентов на двадцать превышающую реальную стоимость.

– И вы думаете, он согласится?

– Только из уважения к вам! Затем пусть он откроет на ваше имя счет, скажем, в «Азово-Донском Российском Торгово-Промышленном банке» и переведет туда все деньги. Ну а вы отдадите ему эту драгоценную коробку. Но, должен вас огорчить, даже после этого, вы, к сожалению, не сможете воспользоваться деньгами.

– Но почему, Клим Пантелеевич?

– Дело в том, уважаемая Клара Сергеевна, что для покупки драгоценностей ваш муж взял большой заем под залог аптек и ломбардов. Вполне возможно, что как раз в том же самом банке. И вы, являясь его законной правопреемницей, также отвечаете по всем имеющимся долгам. Но благодаря сделке с Дорштом вам удастся погасить большую часть задолженности. Я убежден, что сразу же об этом станет известно преступнику, убившему вашего супруга, и как только он поймет, что камней у вас нет, вашей жизни уже ничто не будет угрожать. Согласитесь, это немаловажный довод. Ну а дальше я попытаюсь найти пропавшие брильянты, и, Вениамин Яковлевич, будьте уверены, их тоже с удовольствием купит. А если не повезет с алмазами, то, даже продав заложенное имущество (естественно, с согласия банка) и рассчитавшись с долгом, вы останетесь очень состоятельной вдовой. И все это только благодаря капиталовложениям покойного Соломона Моисеевича.

– Земля ему пухом… – вырвалось у Клары. – Но… Клим Пантелеевич, я тронута вашей порядочностью и благодарна за то внимание, которое вы уделяете одинокой, запутавшейся в своих чувствах женщине, – почти шепотом проговорила Клара. Она приблизилась так близко, что Ардашев почувствовал ее дыхание. – Горничная отпросилась домой, и мы могли бы… некоторое время… попить чаю…

– Благодарю вас за предложение, но мне пора. Честь имею. – Прервав на полуслове хозяйку, Клим Пантелеевич откланялся. Во дворе он остановился, зачем-то внимательно осмотрел калитку и вышел на улицу.

Город отходил ко сну. На ночь люди затворяли наглухо ставни и, ложась спать, задували керосиновые лампы. Лето заканчивалось. Пройдет еще месяц, и начнут горожане опять вставлять вынутые весной вторые рамы, заклеивать и замазывать оконные щели. Осень в Ставрополе всегда подкрадывается незаметно, как старость или внезапная роковая болезнь.

Повернув за угол, отставной коллежский советник оглянулся, перешел на другую сторону улицы и, почти растворившись в ночной темноте, неслышно ступая, пошел… назад.