1
Клим Пантелеевич Ардашев городскую библиотеку посещал по четвергам. Для присяжного поверенного Ставропольского окружного суда это был единственный способ ознакомиться с заграничной прессой. Ставрополь – не Москва, и уж точно не столица. Купить в киоске «The Times», «Le Figaro» или «Das Reich» было невозможно. Зато публичная библиотека, основанная еще в 1852 году, выписывала немало иностранных газет и журналов.
Начало сентября на юге – это еще почти лето. Деревья не спешат расставаться с зелеными одеждами, и птицы не торопятся на юг. Только вот небо меняется: с каждым днем все меньше голубых оттенков и все больше серых. И облака, еще недавно белые как снег, теперь виснут над железными крышами темными кусками застиранных тряпок. Осень, в этих краях мягкая и тихая, входит в город незаметно, стараясь не пугать разомлевших от августовского тепла жителей грядущими холодными ливнями и ночными заморозками. Солнце по-прежнему яркое, но уже не столь теплое. Оно катится красным шаром за горизонт и, минуя короткие сумерки, отпускает улицы во власть темноты. До его захода – семи двадцати пополудни – оставалось еще два часа.
Библиотека располагалась на Вельяминовской улице, и Ардашеву оставалось преодолеть каких-нибудь пятьдесят саженей до читальни, когда впереди прогремел выстрел. Его услышали все: извозчики, уличные торговцы снедью и, конечно же, городовой. Страж порядка, стоявший на углу Александровской и Театральной, дунул для порядка в нейзильберовый свисток и бросился в подворотню, откуда и послышался ружейный гром.
Клим Пантелеевич ускорил шаг и свернул во двор, где находился вход в библиотеку. На улице, у самых дверей, он увидел доктора Нижегородцева. Эскулап был не на шутку напуган. Завидев адвоката, он шагнул навстречу и, едва сдерживая волнение, дрожащим голосом выговорил:
– Господи, как хорошо, что вы пришли… На моих глазах только что убили человека. Директор 1-й мужской гимназии застрелен!
– Где?
– В читальной зале! Он сидел прямо у окна. Оно было закрыто портьерой. Выстрел, судя по всему, произвели с улицы. Пуля угодила бедняге в голову.
– И вы там были?
– Ну да! Пришел почитать последний номер «Врача». Кроме меня там остались еще трое. Не успел я выскочить на свежий воздух, как принесся городовой. Теперь он никому не разрешает покидать помещение. Может быть, хоть вы его образумите?
– Что ж, давайте войдем, – адвокат решительно потянул на себя ручку входной двери.
В гардеробной никого не было. На вешалке висел плащ и чье-то легкое пальто. В конце коридора виднелась открытая дверь и слышались мужские голоса. Именно туда Ардашев и направился. Неожиданно в дверном проеме выросла фигура городового.
– Сюда нельзя! – грозно предупредил он. – Здесь только что было совершено смертоубийство.
– Именно потому я и должен войти, – настоял Ардашев.
– Кто вы такой?
– Присяжный поверенный Окружного суда. Вы известили полицию?
– Так точно! – вытягиваясь во фрунт, отчеканил полицейский. – Я позвонил им в телефон. С минуты на минуту они прибудут. Господин Поляничко приказал никого не выпускать.
Клим Пантелеевич направился в комнату.
У самого входа сидели трое. Худой и долговязый инженер Вахтель, будто страдая от мигрени, нервно тер виски. Через стол от него с испуганным лицом сидел письмоводитель городского головы Каюмов. Дальше, за конторкой, переминался с ноги на ногу библиотекарь Коркин. На противоположной стороне, у окна, уткнувшись головой в крышку стола и завалившись на левый бок, полулежал труп, который еще недавно был директором первой мужской гимназии Василием Поликарповичем Мавилло. Пуля угодила статскому советнику в висок. Из глубокой раны капала тягучая темная кровь. Рядом с ним – стопка книг, раскрытая тетрадь и заграничное перо.
– Здравствуйте, господа, – тихо проговорил Ардашев, осматривая тело.
– А, Клим Пантелеевич, какая удача, что вы здесь! – воскликнул библиотекарь, пощипывая клиновидную бородку. – Не сочтите за труд, объясните этому полицейскому истукану, что мы тут ни при чем. Ведь все находились в этой зале, а убийца стрелял с улицы, через окно. Так чего же нас держат вместе с трупом?
– Вот именно! – подскочил письмоводитель и, пригладив плешь, добавил: – Глупость несусветная.
– Форменное безобразие! – присоединился к общему мнению инженер и нервно щелкнул костяшками пальцев.
– А мне, господа, не велено вас отпущать. Господин Поляничко так и сказал: «Пусть сидят и ждут, покамест мы не прибудем». Он приедет, ему и жальтесь. А я человек маленький. Мое дело – начальственные приказы исполнять. А вот вы, сударь, – городовой повернулся к вошедшему доктору, – тоже соблаговолите никуда не отлучаться, пока вас не допросят.
– Да я и не возражаю, – пожал плечами Нижегородцев. – Извольте. Однако не вижу необходимости торчать именно здесь. Тут хватает и других помещений.
– А выходного отверстия, Николай Петрович, я так и не нашел, – заключил адвокат, не обращая внимания на перепалку.
– Раз нет, значит, в голове застряла, – послышался чей-то голос.
В дверях стоял начальник сыскного отделения.
– Вот скажите, Клим Пантелеевич, как вам удается раньше нас оказываться на месте преступления? – ступая в комнату, осведомился сыщик.
– А ему дьявол записочки посылает, на манер тех, что на помин души в церкви заказывают. Говорит, мол, такого-то дня, в таком-то месте раба божьего Василия прикончат. И он вместо того, чтобы предотвратить смертоубийство, ждет, когда оно случится. Я прав, Клим Пантелеевич? – выглядывая из-за спины своего патрона, ехидно осведомился Каширин.
– Почти, Антон Филаретович, почти. Он, окаянный, еще и на словах кое-что передает.
– И что же?
– Главное, говорит, чтобы расследованием занялся помощник начальника сыскного отделения. Тогда не только преступник останется безнаказанным, но и невиновного человека отправят на каторгу. И, потирая руки, обычно добавляет: – Благодаря Каширину вместо одного злодейства всегда совершается два.
– А по какому такому вашему римскому праву вы смеете надо мною издеваться? – наливаясь свекольным цветом, возмутился полицейский.
– Ладно, Антон Филаретович, успокойтесь! – махнул рукой Поляничко. – Сами затеяли перебранку, а теперь возмущаетесь. Вы бы лучше посторонились, а то наш фотограф никак не протиснется со своей треногой. – Глядя в окно, он добавил: – А вот и судебный следователь с доктором пожаловали… Сейчас работа закипит.
Тем временем Ардашев стоял у окна и молча рассматривал последствия выстрела. Пуля пробила стекла двух рам под углом, прошила портьеру и только потом угодила жертве в висок.
В считаные минуты в небольшой читальной зале стало тесно. Помещение хоть и было просторным, но свидетели убийства, сыщики, полицейский врач и даже следователь Леечкин после осмотра тела предпочли расположиться поодаль от него и потому заняли вторую половину комнаты.
Не говоря ни слова, Клим Пантелеевич вышел на улицу и принялся осматривать окно снаружи. Голубые сумерки уже уступали место ночи, но темнота пока не наступила. Вскоре появился доктор Нижегородцев.
– Уф! – выдохнул он. – Въедливый тип этот Леечкин. Замучил вопросами. «Была ли открыта портьера или закрыта? Кто открыл ее? А кто закрыл?» Он, чудак, считает, что я должен был обратить на это внимание. Странный человек! Неужели неясно, что, когда ты поглощен чтением, ничего вокруг не замечаешь?
– Это только в том случае, если книга вас захватила, – доставая жестяную коробочку с надписью «Георг Ландрин», заметил присяжный поверенный.
– А разве может не заинтересовать статья профессора Шлейтцера «Воспаление среднего уха»?
– Да уж и впрямь! – усмехнулся адвокат. – Особенно при описании симптомов среднего отита в области барабанной перепонки.
Доктор широко раскрыл глаза и проронил потрясенно:
– Широта ваших знаний меня всегда удивляла…
– Благодарю. Однако, и в самом деле, не припомните ли, кто все-таки задернул штору?
– Я могу лишь повторить показания всех свидетелей, в том числе и мои, которые только что были даны судебному следователю. Сначала, как выяснилось, окно было зашторено, но потом, как раз перед приходом директора гимназии, его раскрыл инженер Вахтель, который сидел за тем местом, где обычно располагался директор. За несколько минут до выстрела библиотекарь задвинул все шторы в зале, поскольку на улице стало темнеть (он так всегда делает), и зажег дополнительные лампы. Господин Мавилло заполнил формуляр. Минут через десять Ксаверий Нифонтонович принес целую стопку книг. Затем он выложил ее перед директором, который принялся их рассматривать. Выстрел прозвучал как раз, когда он их листал.
– А где в момент выстрела находился библиотекарь?
– Он стоял почти рядом с директором. Удивляюсь, как в него не попала пуля.
– А инженер? Где он был?
– Сидел за директором.
– Стало быть, пуля могла угодить и в него?
– Безусловно! Ведь тот, кто стрелял в окно, не мог видеть сквозь портьеру, куда точно он попадет.
– Ого! Николай Петрович, вы, как я вижу, уже принялись выстраивать гипотезы. Не рано ли? – Ардашев улыбнулся и спросил: – А где был письмоводитель?
– На втором ряду, напротив окна.
– Выходит, и он мог стать покойником?
– Ну да.
– Получается какая-то смертельная рулетка…
Присяжный поверенный развернулся и сделал несколько шагов по направлению к дому, в котором жили учителя городских гимназий. Окинув взглядом площадку, он поднял голову и сказал:
– Сдается мне, я знаю, откуда стреляли.
– Вероятно, из какого-нибудь окна? – предположил Нижегородцев.
– Не думаю. Однако не будем терять время. Если нас опередит Поляничко, то Леечкин вряд ли согласится продемонстрировать нам орудие преступления. А оно, как я полагаю, весьма необычно. Так что в запасе у нас осталось не более четверти часа. Надобно поторопиться. Надеюсь, полиция первым делом бросится проверять квартиры жильцов с окнами, выходящими на библиотеку.
Клим Пантелеевич направился к парадному. Доктор последовал за ним. Быстро поднявшись по скрипучим деревянным ступенькам на второй этаж, адвокат остановился и, указывая на слабоосвещенный настенной лампой потолочный люк, произнес:
– Надо бы отыскать дворника. Пусть замок откроет.
Не успел он произнести эти слова, как снизу послышались шаги и показался бдительный страж спокойствия жильцов.
– Ищете кого, господа? – справился дворник.
– Вас, любезный, вас. Только что из чердачного окна этого дома был произведен выстрел. Убили директора гимназии. Я – присяжный поверенный Окружного суда. Нам надобно осмотреть чердак.
– Да как же энто? – Мужик взмахнул руками. – Его высокородия не стало? Василия Поликарповича? Да кому же он воспрепятствовать мог? Не люди, а злыдни! А он мне, скажу я вам, завсегда на Пасху целковый вручал… Ах ты, Господи, горе-то какое Гликерии Доримедонтовне!
Дворник полез в карман зипуна и вынул связку ключей. Поднявшись по лестнице наверх, он вставил в замок один из них, но тот не проворачивался.
– Так-так! А замок-то новехонький. Мой-то со ржавчинкой был. А к ентому у меня ключа нема.
– Тогда перепилите его, – вмешался Николай Петрович.
– Не… тут зубилом надоть. Я мигом.
– И лампу, лампу не забудьте! – крикнул вдогонку адвокат.
Дворник исчез, но вскоре появился с «летучей мышью». Передав ее доктору, он двумя ударами, будто всю жизнь занимался лихим промыслом, сбил замок. Крышка люка откинулась, и он, пыхтя и чертыхаясь, залез на чердак и принял фонарь. За ним поднялся Ардашев, следом Нижегородцев. Заскрипели стропила. Запахло пылью и порохом. Уходящий свет еще проникал через небольшое окошко, расположенное почти у самого пола.
Присяжный поверенный взял лампу и подошел к окну. Стекло с правой створки было аккуратно вытащено и стояло тут же, прислоненное к стенке. Рядом валялся кусок штапика. Отблеск «летучей мыши» выхватил из темноты ветхозаветную капсюльную винтовку. Она была привязана двумя веревками за шейку приклада и ложе таким образом, что ствол оказывался направленным вниз под углом примерно в сорок пять градусов. Курка не было вовсе, вместо него виднелся заостренный молоточек с заводной пружиной, внешне напоминающий механизм разобранного будильника. Он же и произвел удар. Это было видно по пробитому капсюлю, надетому на затравочный стержень. Все замысловатое приспособление удерживалось металлической скобой.
– Вот, Николай Петрович, полюбуйтесь! – показал адвокат. – Прелюбопытнейшее устройство на стволе. Благодаря ему и вылетела пуля, поразившая господина Мавилло. Злоумышленник выставил будильник на заданное время. Пружина раскрылась, молоточек ударил по капсюлю и произошел выстрел. Если я не ошибаюсь, это винтовка Шарпа. Такие выпускали в середине прошлого века.
– Да-с, Клим Пантелеевич, вы опять всех опередили. – В проеме люка раздался хриплый голос, и, точно гриб, вырос котелок Поляничко.
Когда полицейский забрался на чердак, за ним поднялись Леечкин и Каширин.
– Снимем отпечатки пальцев, может, что и обнаружится, – осматривая оружие, предположил следователь.
– Само собой, – согласился Поляничко. – Только проку от этого не будет. У нас в основном карточки на каторжан, а здесь, как я вижу, ученая голова работала.
– Что ж, господа, по-моему, мы с Николаем Петровичем вам уже не нужны, – предположил адвокат.
– Да-да, конечно, – кивнул Поляничко, – можете быть свободны. – И вдруг, обернувшись к Ардашеву, спросил: – А что если завтра я загляну к вам на часок-другой? Не возражаете?
– Буду рад, Ефим Андреевич, приходите.
– Вот и договорились!
Уже на улице доктор принялся рассуждать:
– Получается, что преступник заранее знал, где будет находиться Мавилло, так?
– Здесь нет ничего сложного. Директор гимназии всегда по четвергам приходил в библиотеку и садился у окна. Это происходило почти в одно и то же время. Из уважения к нему в этот день его место старались не занимать.
– М-да, – задумчиво протянул Нижегородцев. – Выходит, любой мог подняться на чердак, приспособить винтовку, завести устройство и уйти куда-нибудь подальше, чтобы обеспечить себе alibi?
– Вы правы, – согласился Ардашев. – Но если бы я планировал убийство, то предпочел бы более изящный вариант: быть рядом с жертвой.
– Но зачем?
– Во-первых, на тебя никто не подумает, а во-вторых, если ненавидишь человека, то можешь насладиться его смертью.
– Но ведь есть риск и самому пострадать?
– При таком угле наклона ствола по отношению к окну первого этажа это возможно лишь при условии, если вы, как и господин Мавилло, расположитесь в непосредственной близости от окна. А чуть поодаль, допустим, на два аршина внутрь комнаты, находится мертвая зона, недоступная для пули. Тот, кто планировал это преступление, наверняка об этом знал.
– Значит, убийца среди тех, кто был в читальной зале?
– Совсем не обязательно, но исключать этого варианта нельзя.
– Да разве инженер Вахтель, письмоводитель Каюмов… – Нижегородцев остановился. – Или я – способны на смертоубийство?
Ардашев остановился и, смерив собеседника внимательным взглядом, заключил:
– Вы, Николай Петрович, сможете убить человека лишь в самом крайнем случае. Допустим, если он будет угрожать вам или вашей семье. А когда такое случится, вы будете раскаиваться до самой смерти. Может, даже часовеньку воздвигнете рядом с могилой злоумышленника. А вот инженер Вахтель – другого поля ягода. В карты он не играет, за бильярдным столом не стоит, не пьет и даже не курит. Не разговорчив, но учтив. Мечтает изобрести двигатель, который работал бы не на бензине, а на воде. Что ж, не спорю, идея интересная, но несвоевременная, потому что даже те самодвижущиеся экипажи, которые работают на бензине, пока не очень-то надежны. Сегодня путешествие на поезде более комфортно, нежели на моторной коляске. Вот обидьте такого тихоню, скажите ему, что все его труды бессмысленны, и я не уверен, что это вам не аукнется. Нет, такой субъект не зарежет и голову дубиной не разобьет, а придумает более изысканный способ лишения жизни. Один из примеров вы только что видели. Кстати, не знаете, не было ли у него конфликтов с покойным Василием Поликарповичем?
– А как же! Инженерского сына на второй год оставили. Отец просил директора не торопиться, дать возможность мальчишке осенью латынь пересдать, но тот ни в какую. Есть, мол, общие правила, одинаковые для всех. К тому же Мавилло упрекнул, что недоросль его был дважды пойман в мужском туалете с папиросой.
– Простите, а откуда у вас имеются такие подробности?
– От моей супруги. Она вместе с женой Вахтеля участвовала в благотворительной акции в сиротском приюте для девочек, что в Митрофановском переулке. – Он поднял глаза на Ардашева. – А разве Вероника Альбертовна вам не рассказывала? Она ведь тоже там была.
– Нет, что-то такого не припомню.
– Кстати, Гликерия Доримедонтовна справлялась у Вероники Альбертовны, нельзя ли с вашей помощью подать в суд на директора 1-й мужской гимназии.
– Да? И что же она ответила?
– Насколько я знаю, супруга ваша уверила ее, что дело это гиблое и вряд ли вы за него возьметесь.
– Ого! Надо же! Жена адвоката уже дает юридические консультации… А впрочем, в данном случае я с ней вполне согласен.
– И все-таки не верится мне, что Вахтель способен на убийство, – с сомнением вымолвил Нижегородцев.
– А верить и не требуется, – переходя на Александровскую улицу, проговорил Ардашев. – Нужны доказательства. А они бывают только двух видов: виновности или невиновности.
– Да как же это, Клим Пантелеевич? – воскликнул Нижегородцев. – Ведь здесь, как вы сказали, алиби – и не алиби вовсе! Как тут докажешь?
– Надеюсь, что завтрашний осмотр места происшествия поможет нащупать ту самую заветную ниточку.
– Так вы с утра снова в библиотеку?
– Судебных заседаний с моим участием ближайшие три дня не предвидится, так что я свободен.
– А позволительно ли будет составить вам компанию? Сами понимаете, все произошло на моих глазах, потом этот диковинный механизм с винтовкой на чердаке отыскался, и ваши рассуждения-с… Хотелось бы посмотреть, что будет дальше.
– Любопытство мучает?
– Н-нет, пожалуй. Скорее желание поучаствовать вместе с вами в расследовании столь загадочного дела.
– Хорошо. Подходите к десяти. Я буду в читальной зале.
– Отлично. В таком случае позвольте попрощаться. Мне в другую сторону.
– Честь имею.
Спустившись вниз к Николаевскому проспекту, Ардашев остановился, достал коробочку монпансье и, выбрав красную конфетку, продолжил путь. Всю дорогу до дома его не покидало ощущение того, что он пропустил, просмотрел, не заметил что-то существенное. И именно в этом, важном, и была скрыта разгадка убийства директора гимназии. Ответ пришел в тот момент, когда присяжный поверенный поравнялся с витриной магазина «Лучшие книги». «Господи, – подумал он, – как же это я сразу не догадался? Завтра именно с этого и надобно начинать».
2
Придя в библиотеку на следующий день, Ардашев сразу же поинтересовался у Ксаверия Нифонтоновича, какую литературу заказывал покойный.
– Да вот, – ответил библиотекарь, – смотрите. Здесь в формуляре все указано:
1. «Записки зоолога». О. Крюгер.
2. «Жизнь животных». А. Брем.
3. «Обитатели моря». Д. Укрофт.
4. «Анатомия ланцетника». В.П. Мавилло.
5. Encyclopaedia Britannica, т. 4.
6. «Phoronis». W. Host.
7. «Limax lanceolatus». П. Паллас.
– Выходит, директор гимназии – автор научного труда? – Клим Пантелеевич удивленно поднял брови.
– Совершенно верно. Он писал о морских животных. У нас есть его книга, вернее была.
– Почему «была»?
– На обложку попала кровь, и мне пришлось ее выбросить. Да и кто теперь ее закажет? Ведь кроме него самого эту монографию никто не читал.
– Подождите, но когда я вошел, почти сразу после выстрела, на столе лежала стопка из восьми книг, – задумчиво выговорил адвокат. – Да, верхняя была забрызгана кровью. Я это отчетливо помню.
– Господин Мавилло иногда приносил с собой для работы какие-то сборники, брошюры. Возможно, вы видели одну из них. Да вот и полиция переписала названия семи книг и даже забирать их не стала. Но тетрадь покойного судебный следователь изъял. Не знаю, может, и книгу какую решил прихватить? А вы у него поинтересуйтесь. К тому же знаете, – библиотекарь почесал бороду, – их фотограф делал снимки. На них, я думаю, все запечатлено.
– Пожалуй.
Клим Пантелеевич подошел к картотеке и принялся изучать ящичек с надписью «Естествознание». Минут через пять он добрался до карточки «Анатомия ланцетника» Мавилло В.П. И здесь, под выходными данными книги, указывающими, что она была издана типографией Императорского Новороссийского университета, адвокат обнаружил странного рода оскорбительные надписи. Чья-то уверенная рука вывела черными чернилами: «Грязный жеребец». И тут же химическим карандашом кто-то добавил: «Согласен, он – редкостная скотина». В первом случае почерк отличался каллиграфичностью.
Ардашев повернулся к библиотекарю и спросил:
– А не могли бы вы показать мне формуляр на эту книгу?
Коркин порылся в столе и протянул листок.
– А вы правы, – изрек присяжный поверенный. – Действительно, этот труд популярностью не пользовался. Покойный директор был единственным читателем собственной монографии. Не правда ли, это грустно звучит?
– Я думаю, здесь нет ничего удивительного. Его труд весьма специфичен и может представлять интерес лишь для тех, кто увлекается этой областью зоологии. Однако я не слыхивал, чтобы в Ставрополе кто-нибудь интересовался жизнью морских существ. Губерния, сами знаете-с, степная.
– Скажите, Ксаверий Нифонтонович, а вы карточки проверяете?
– А зачем? Что с ними станется?
– Да вот, какой-то злопыхатель написал оскорбления в адрес автора.
– Да? Позвольте-ка взглянуть?
Убедившись в правоте слов адвоката, библиотекарь покачал головой и возмутился:
– Ох уж эти гимназисты! Глаз да глаз за ними. Это их рук дело. – Он вырвал картонку из ящика, бросил в корзину для бумаг и добавил: – Карточку заменить – вопрос двух минут. Только вот зачем она теперь нужна, если книги нет?
– Да, – вздохнул Ардашев, – вы правы: ни книги, ни карточки, ни человека… Полное забвение. Однако, пожалуй, она мне еще пригодится.
Присяжный поверенный достал картонку из корзины и убрал в карман сюртука. Он уже собирался уходить, когда вдруг, повинуясь какому-то непонятному внутреннему чувству, все же вернулся к ящичку каталога и продолжил в нем копаться. Когда длинный строй картонок подходил к концу, он нашел карточку, которая его заинтересовала. В ней указывалась книга, выпущенная все той же типографией Императорского Новороссийского университета: «Примитивные морские животные». Автором значился Амфиокс К.Н.
Клим Пантелеевич вынул записную книжку с золотым срезом и выкрутил Waterman. Он аккуратно переписал инвентарный номер и библиотечный код. Затем вырвал лист и, передав его библиотекарю, попросил:
– Не сочтите за труд, принесите-ка мне вот эту книженцию.
– Хорошо, Клим Пантелеевич, отыщем.
Взглянув на данные поверх очков, Коркин удалился. Ардашев уселся на стул и, будто столкнувшись с неразрешимой задачей, прикрыл ладонью глаза. И в этот момент в дверях возник Нижегородцев. Черный сюртук с муаровыми отворотами был расстегнут, в правой руке доктор держал котелок. От быстрой ходьбы эскулап запыхался, и его щеки слегка зарумянились, как у гимназистки на морозе.
– Поляничко арестовал письмоводителя Каюмова, – с порога воскликнул он. Его подозревают во вчерашнем убийстве. Все сходится!
– Вы не волнуйтесь, Николай Петрович. Пройдите, сядьте, отдышитесь.
– Благодарю, – выдохнул тот и плюхнулся напротив.
– А вот теперь рассказывайте.
– Собственно, и рассказывать нечего, – развел руками доктор. – Возможно, вам известно, что его благоверная некоторое время назад давала частные уроки музыки дочери директора гимназии?
– Нет, этого я не слышал.
– Так вот: Мавилло, как теперь выяснилось, оказывал жене письмоводителя слишком откровенные знаки внимания. И она, судя по всему, пожаловалась мужу. А тот, дабы отомстить наглецу и в то же время самому не пострадать, подкинул ему анонимное поминальное приглашение на его, сиречь Мавилло, похороны и поминки, аккурат на шестое сентября, на час пополудни. Представляете? Он и в дате не ошибся, и во времени оказался точен. Теперь все совпало: хоронить директора гимназии будут завтра, шестого, а вынос тела из гимназии – в час дня.
– Но почему Ефим Андреевич решил, что письмо написал именно Каюмов?
– А вот этого я вам не скажу. Не спросил, не догадался… Поляничко, насколько я помню, сегодня вечером к вам в гости собирался. Вот и попытайте его на этот счет.
– Теперь он вряд ли ко мне явится. Зачем я ему нужен, если преступник пойман? Кстати, – Ардашев уставился на доктора взглядом-буравчиком, – а вы откуда об этом узнали?
– Я не пришел к библиотеке вовремя, потому что лечил от свинки сына репортера Забурина. У него сильное воспаление околоушной железы и опасность нагноения. Я осмотрел его, прописал покой, диету, согревающие компрессы и мази… – Он махнул рукой. – Но не в этом суть. Сергей Авксентьевич, если помните, пишет в «Северокавказском крае» под псевдонимом Сережа Цинга. Он прибежал домой из редакции, чтобы справиться о здоровье отпрыска. И, естественно, не удержался и рассказал мне, что помощник начальника сыска только что поделился с ним свежими новостями по убийству директора гимназии. Естественно, Каширин внакладе не остался, и газетчику пришлось распрощаться с «синенькой».
– Да, Антон Филаретович своим привычкам не изменяет, – усмехнулся адвокат.
– А я вот понять не могу, почему таких корыстолюбцев в полиции держат? Неужто нельзя порядочных людей набрать?
– Можно, наверное, только эти, как вы изволили выразиться «порядочные», знают себе цену и за копейки служить не станут. Есть, конечно, исключения, я имею в виду энтузиазистов-бессребреников, но их количество ничтожно и потому они общей погоды не делают.
– А Поляничко?
– Ефим Андреевич как раз один из последних могикан. Он из тех, для кого слово «честь» – не пустой звук.
Едва присяжный поверенный договорил последнюю фразу, как в залу вошел библиотекарь. В руках он держал книгу в дорогом, отделанном толстой кожей переплете. Название и имя автора были выведены золотом.
– Вот, Клим Пантелеевич, извольте, – Коркин протянул роскошную книгу. – Едва отыскал. Садитесь, работайте, а я пока формуляр заполню…
– А разрешите мне на него взглянуть?
– Сколько угодно. Только он совершенно пуст. Вы первый читатель, заказавший сей «фолиант».
– Да, странно… А давно она у вас?
– Карточку заполнял я. Значит, она поступила к нам не более года назад. – Библиотекарь взглянул на Ардашева и добавил: – Вы ведь тоже в прошлом году сюда прибыли? Говорят, из самого Петербурга?
– Совершенно верно, – подтвердил Клим Пантелеевич, – из Северной, так сказать, Пальмиры.
– А вот этого я никак понять не могу! – Коркин нервно заходил по комнате. – Ладно, я – человек бессемейный; получил место в этой степной глуши и радуюсь. А вы? Из столицы прямиком в захолустье! Да и что такое Ставрополь? Самодовольные купчишки, да желающие ими стать мелкие мещане. А настоящей интеллигенции – что деревьев в степи: раз-два и обчелся. Иной раз и поговорить не с кем. Одни чиновники да педагоги. А знаете, что случается с мужской частью общества, когда на окнах портерных Коломийцева или Алафузова вывешивают объявления «Сенгилевские раки»?
– Нет, – покачал головой Ардашев.
– А я вам скажу! В такие дни мужья засиживаются там до полуночи, а их жены вечерами скучают и, страдая от недостатка внимания, гуляют с офицерами расквартированного запасного батальона. Сей факт общеизвестен, но никто на него не обращает внимания. Провинция, сударь!
– Это уж, Ксаверий Нифонтонович, кто как привык свой досуг коротать: кому-то надобны раки и пиво, кто-то и дня прожить не может без адюльтера, а другим книги или театр нужны как воздух. Тут ведь каждый выбирает на свой вкус. И, поверьте, нет разницы, где ты живешь: в Ставрополе или Санкт-Петербурге. Я знавал немало вполне благопристойных людей, занимающих довольно высокие посты, кои, жительствуя в столице, ни разу не ходили на премьеры. Все свободное время они проводили за ломберными столами. Что до современной литературы, то им хватало беглого знакомства с рецензиями на новинки в «Ниве». Да-с… – Ардашев полистал книгу и спросил: – Вы не позволите мне взять этот труд на неделю? Уж больно интересно написано. Знаете, я всегда интересовался обитателями морей, но знания мои в этой области слишком уж поверхностны, а тут так все доходчиво изложено. Я, конечно, понимаю, что выносить книги из читального зала запрещено, однако я сомневаюсь, что это исследование может кому-то понадобиться в течение этого срока.
– Ну что ж, я готов пойти вам навстречу, раз уж вы заинтересовались морем, – улыбнулся библиотекарь. – Надеюсь, мое одолжение останется между нами, и попечительский совет ничего об этом не узнает… Берите, только не забудьте расписаться, – с этими словами он подошел к конторке, вынул формуляр и положил перед адвокатом.
– Извольте, – Клим Пантелеевич обмакнул перо в чернильницу и поставил размашистую роспись.
– Стало быть, 12-го вы должны вернуть книгу, – поглаживая усы, напомнил Коркин.
– Надеюсь, она окажется здесь раньше. Честь имею.
– Позвольте откланяться, – попрощался молчавший все это время доктор Нижегородцев.
– Всего доброго, господа, – библиотекарь склонил голову в вежливом поклоне.
На улице хулиганил ветер. Он, будто играясь, срывал с деревьев успевшую кое-где пожелтеть листву и бросал на землю каштаны. В этих краях весной и осенью такая погода не редкость. Виной всему месторасположение города. Построенный на возвышенности, он часто страдает от ураганов, которые иногда бушуют неделями. Северо-восточный ветер несется с берегов Каспийского моря, гонит холод и затягивает небо тучами. Юго-западный – подступает с Черного моря. С ним в Ставрополь приходит тепло, потом наступает жара, а в августе жителей донимают суховеи. Но теперь о них остались лишь воспоминания. Впереди были косые ливни и ночные заморозки. Пахло сырой осенней свежестью.
Едва адвокат и доктор вышли на улицу, как последний, смерив Ардашева недоверчивым взглядом, спросил:
– А позвольте полюбопытствовать, каким образом с помощью этой книженции вы собираетесь помочь следствию, если злодей уже и так под арестом?
– Во-первых, арестован – не значит виновен; во-вторых, на данный момент у нас два подозреваемых, имевших мотивы для убийства директора гимназии. Это инженер Вахтель и письмоводитель Каюмов. Раскрывать сейчас сию version я не буду, поскольку не уверен, что она верная. Что же касается личности покойного, то я не удивлюсь, если окажется, что и библиотекарь Коркин его недолюбливал.
– Не просто недолюбливал, а ненавидел.
– Что-о?
– Представьте себе, месяц назад Ксаверий Нифонтонович подал прошение о зачислении его учителем рисования, но покойный ему отказал.
Ардашев остановился и оторопело посмотрел на врача. Потом вздохнул и вымолвил:
– Мой дорогой друг, вы не перестаете меня удивлять. Неужто нельзя было сказать мне об этом раньше?
– Но вы же об этом и не спрашивали! – с обидой в голосе оправдался доктор.
– Да-да, простите. Я сам виноват. – Ардашев вынул из кармана жестяную коробочку с монпансье, но, передумав, убрал ее назад. – Стало быть, теперь у нас три подозреваемых…
– Это как минимум. Я не удивлюсь, если у почившего в бозе директора отыщутся новые недоброжелатели. Однако прошу учесть, что я, как один из четырех человек, присутствующих в зале во время убийства господина Мавилло, никакой неприязни к покойному не испытывал.
– О вас, Николай Петрович, и речи нет. Вы вне подозрений. Только не верится как-то, что можно убить человека за то, что он, к примеру, оставил сына на второй год или отказался принять в гимназию нового преподавателя. Нет, все это, согласитесь, несерьезно. За такое не убивают. На карточке нацарапать оскорбление – вполне допускаю, но убивать?..
– Простите, о чем вы?
– До вашего сегодняшнего появления я знакомился с каталогом раздела «Естествознание». И там на карточке книги господина Мавилло обнаружил две надписи оскорбительного свойства. Причем сделаны они были совершенно разными людьми. Такую месть я еще могу допустить, а вот убийство – нет… Другое дело – приставание к чужой жене. Тут все зависит от темперамента мужа.
– Про темперамент, Клим Пантелеевич, вы очень точно подметили. Был такой случай. Лет пять назад практиковал в Тифлисе один медикус, немец. Этакий мышиный жеребчик. Как-то пришла к нему пациентка с жалобой на мигрень. Дама была весьма недурна собой. Он выслушал ее, а потом велел раздеться, и она повиновалась. Осмотрев ее, он облизнулся, точно кот на сметану, и принялся выписывать сигнатуру, в которой не было ничего, кроме валериановых капель да холодного компресса. Дама оставила «зелененькую», пожала плечами и ушла. А вечером ненароком упомянула мужу, что так, мол, и так, странный врач какой-то попался: я ему про мигрень, а он мне – раздевайтесь догола… Только лучше бы она этого ему не говорила, потому что на следующий день ревнивец этого старого сатира кинжалом зарезал. Мужа отправили на каторгу. А дамочка через пару месяцев сбежала с каким-то заезжим поручиком. – Доктор остановился и спросил: – А вы, как я понимаю, будете заниматься расследованием этого дела?
– Почему же «буду»? Я уже им занимаюсь, и заметьте – совсем бесплатно.
– И какие же будут ваши дальнейшие действия?
– А тут все просто: сегодня вечером, как вам известно, я жду в гости Поляничко. Теперь, после ваших новых сведений, я просто уверен в том, что он придет.
– А почему вы изменили свое мнение?
– Подозреваю, что Ефим Андреевич находится в некоторой растерянности. У него, как и у нас с вами, целых три кандидата в преступники. И он не знает, кто из них настоящий убийца.
– Так что же делать?
– Придется ехать в Одессу.
– Но зачем?
– Нужно выяснить кой-какие факты.
– А что, если мы отправимся вместе?
– На этот раз будет лучше, если вы останетесь в Ставрополе. Через два-три дня я отправлю на ваш адрес телеграмму. Буду крайне признателен, если вы выполните все, о чем я вас в ней попрошу.
– Не сомневайтесь.
– Ну что ж, тогда смею откланяться. Нам, как всегда, в разные стороны.
– Удачи вам, Клим Пантелеевич.
– Благодарю.
Ардашев направился вниз по улице. Но с Театральной он не свернул к Николаевскому, а пошел вверх, туда, где располагалось ведомство ротмистра Фаворского – помощника начальника Терского жандармского управления.
3
– Угощайтесь, Ефим Андреевич, наливочка свежая, из вишни этого года. А закусывать надобно непременно осетинским сыром, – советовал Ардашев начальнику сыскного отделения, утонувшему в мягком кожаном кресле.
– Да-да, знаю, научен. Не первый раз у вас в гостях. А супружница ваша – мастерица, слов нет. Такой нектар самолично готовит! – причмокивая от удовольствия, расточал любезности Поляничко. – Кому скажи – не поверят. Это ж надо, при ее-то происхождении…
– Вероника Альбертовна переняла сей опыт от матушки. Однако должен вам заметить, что наша ставропольская вишня слаще, чем та, что растет на Среднерусской равнине. Все-таки у нас тут теплее и солнца больше.
– Вот смотрю я на вас и удивляюсь: мало того, что столицу на Ставрополь променяли, так еще и с каким воодушевлением восхваляете все местное! Мне, скрывать не буду, тоже наш город нравится, но имеется один весьма существенный недостаток: нет здесь большой судоходной реки. А малые – Ташла и Мамайка – и не реки вовсе, а так – речонки.
– Кто знает, может, лет через сто все изменится. Построят, наконец, канал, связывающий Каспийское и Азовское моря, и выйдут в Черное. Слышал, проект такой есть. Две точки канала должны будут соединиться у села Дивного, в котором сейчас из-за недостатка пресной воды жители пьют дождевую воду. А Ставрополь в таком случае станет точкой, объединяющей Азию с Европой. Хлопок и каспийскую нефть мы сможем поставлять через Черное море по всему миру. Городишко наш превратится в большой и современный город с населением в несколько миллионов человек. Появятся и станции метро, и фуникулеры. Про трамваи я уж не говорю (это само собой разумеется). Надобно только акционерное общество создать и капиталы привлечь. И возникнет тогда «Дивенское пароходное акционерное общество» или «Ставропольское Азово-Каспийское морское товарищество»… А? Представляете?.. Не знаю, как вы, а я в это верю. России сейчас все по плечу. Слава господу, страна выздоровела от недавней смуты и сил набирается.
– Даст бог, Клим Пантелеевич, так оно и будет, – вздохнул Поляничко. – Но давайте вернемся к скорбному настоящему, к убийству директора первой мужской гимназии. Не буду от вас скрывать: я нахожусь в некотором затруднении. Вдобавок ко всем неприятностям, газетчики растрепали на весь город, что по подозрению в убийстве директора гимназии арестован письмоводитель Каюмов. Вот же чертово племя! Пронюхали откуда-то… Да, арестовали. И что с того? Леечкин, хоть и молодой следователь, но твердый. Почти сам принял такое решение… Конечно, без моей рекомендации не обошлось, но я убедил его все-таки, хоть он и отнекивался спервоначалу… Только не так все просто, как может показаться на первый взгляд. Этот самый Каюмов утверждает, что не писал анонимного письма директору гимназии. Слушал я его, слушал, а потом сунул под нос доказательство: «Вот, – говорю, – мил человек, смотри на свои «яти» и «фиты». А он глядит на карточку как баран на кошку и твердит точно беленой опоенный: «Почерк мой, но я этого не писал».
Поляничко вынул из кармана открытку, сложенный вдвое бумажный лист и бросил их на кофейный столик.
– Вот, полюбуйтесь, это то самое послание, которое мы нашли во внутреннем кармане пиджака убитого, а это – он указал на бумагу – образец почерка письмоводителя. Мавилло, вероятно, носил анонимку с собой, чтобы по почерку определить, кто же все-таки ее написал. Нетрудно заметить, что оба текста выполнены одной рукой.
Клим Пантелеевич взял с письменного стола лупу и принялся разглядывать оба образца. Наконец он заключил:
– Трудно сказать что-либо определенное. Действительно, буквы очень похожи. Хотя небольшие отличия есть, но они почти незаметны. – Адвокат вновь склонился над письменным столом и, выудив оттуда картонку, принесенную из библиотеки, опять принялся сравнивать почерк. Через минуту он протянул ее Поляничко и сказал: – Смотрите, Ефим Андреевич, я обнаружил эту карточку в каталоге библиотеки, в ящичке «Естествознание». Здесь указана данная книга покойного Мавилло – «Анатомия ланцетника». Но чья-то рука вывела оскорбление, а другой человек его прокомментировал. Итак, первая надпись: «Грязный жеребец». Согласитесь, она очень похожа на почерк письмоводителя. А вторая – сильно от него отличается. Не находите?
– Вы правы, – рассматривая через лупу, согласился Поляничко. – По-вашему, это рука Каюмова?
– Думаю, да. Хорошо, если бы он это подтвердил. Однако нельзя исключать обратного: из страха, что эта улика совсем припрет его к стенке, откажется.
– А кто второй?
– Н-не знаю… Им мог оказаться инженер Вахтель, а мог быть и библиотекарь. Да кто угодно!
– Ага! – Поляничко покрутил правый нафиксатуаренный ус. – Вижу, вы тоже наслышаны об этих конфликтах?
– Естественно. Жаль только, что, если даже мы все-таки узнаем, кто же на самом деле здесь писал, нам это никак не поможет отыскать убийцу.
– Вот потому-то я к вам и пришел. К сожалению, никаких отпечатков пальцев на винтовке мы так и не обнаружили. Будто призрак действовал. Знаете, у меня сложилось мнение, что душегубство задумали трое: инженер Вахтель, библиотекарь Коркин и письмоводитель Каюмов. Ведь у каждого из них был свой мотив для убийства Мавилло. К тому же не всякий смог бы соорудить такое приспособление к винтовке Шарпа. Тут без технических знаний, которыми обладал инженер, не обойтись.
– Гипотеза вполне логичная, и я не стал бы сбрасывать ее со счетов.
– Так-то оно так, – засомневался в собственных словах полицейский, – но зачем тогда библиотекарь перед самым выстрелом задернул портьеры? Не вяжется это как-то со злоумышлением. Все-таки пуля, пробив два стекла и портьеру, уже потеряла достаточно энергии. И кто знает, остался бы жив Мавилло или нет, попади она ему не в голову, а, к примеру, в плечо?
– Доктор сказал, что Каюмов всегда зашторивал окна с наступлением темноты. Да и я, как постоянный посетитель читальной залы, это не раз наблюдал. Тут, скорее, наоборот: не сделай он этого, на него бы первого пало подозрение.
– Ваша правда, – кивнул полицейский. – Я могу взять эту карточку?
– Безусловно. Я для вас ее и прихватил.
– Премного благодарен.
– Пустое, чего уж там… Меня мучает вопрос, на который у меня пока нет ответа. Когда я вошел в залу сразу после убийства, я машинально отметил в уме, что перед покойником лежали восемь книг. Часть в стопке, часть – нет. Я это хорошо помню. А в формуляре убитого указано только семь. Если я прав, то куда делась восьмая? И что это была за книга? Кому понадобилось от нее избавляться? Если даже допустить, что ее принес Мавилло, тогда она должна была бы остаться в его вещах. А там, насколько мне известно, никаких книг не имелось. Была только его тетрадь. Как сказал Ксаверий Нифонтонович, в самом верху стопки лежала «Анатомия ланцетника». Эту монографию написал когда-то покойный. Так вот она была вся залита кровью, и потому ее пришлось выбросить. Получается, на сегодняшний день в библиотеке осталось лишь шесть книг, выданных директору гимназии, а не семь, как должно было быть. А куда делась восьмая?
– Для ответа на этот вопрос мне понадобится не более двух минут. Вас такой вариант устроит? – подкручивая левый ус, хитро осведомился сыщик.
– Вполне, – улыбнулся Ардашев.
– Позволите воспользоваться вашим телефоном?
– Конечно, прошу.
Поляничко поднял трубку и, дождавшись соединения, произнес:
– Извольте соединить с нумером два тридцать шесть… Да… Цезарь Аполлинариевич… это Поляничко… А не могли бы вы поднять фотографические карточки из дела по убийству Мавилло?.. Хотелось бы уточнить, сколько книг лежало перед убитым: семь или восемь? …Да-да, жду… Семь? Как и в протоколе осмотра? Вы уверены? Точно? А названия… названия можете прочитать? Не разобрать? Вероятно, те же, что и в протоколе, да? …Ясно… Премного благодарен. Выручили. До свидания.
– А вот на этот раз вы ошиблись, – вымолвил сыщик. – На фотографии семь книг; названия те же, что и указаны в протоколе осмотра места происшествия.
Присяжный поверенный поднялся, прошелся по кабинету и, глядя в окно, изрек:
– Все-таки надо ехать в Одессу.
– Куда?
– В Одессу, Ефим Андреевич. – Он бросил взгляд на большие напольные часы и добавил: – Я еще успею на сегодняшний последний поезд до Кавказской. Он, если я не ошибаюсь, отходит через два часа. Надеюсь, дней через пять я вернусь, и тогда все станет на свои места.
– Что ж, не смею задерживать, – поднимаясь, пробурчал Поляничко. – От вас сейчас все равно ничего не добьешься. Очень надеюсь, что о ваших успехах первым узнаю я, а не газетчики.
– А разве я вас когда-нибудь подводил?
– Упаси боже! Если бы не вы, я …
– Да бросьте! – перебил Ардашев. – Отыщем убийцу, не сомневайтесь. Вы первым обо всем узнаете.
– Главное, чтобы не все трое были замешаны, а то стыд-то какой для всего города будет, – покачал головой Поляничко. – Ведь все порядочные люди… Я и в церкви с ними вижусь, и раскланиваюсь при встрече. – Он махнул рукой. – Ладно, пойду, не церемоньтесь со мной, не провожайте, дорогу в переднюю я знаю. А у вас времени в обрез… Да храни вас господь!
Когда за гостем закрылась дверь, Клим Пантелеевич снял с полки принесенную из библиотеки книгу, сел за письменный стол и принялся ее листать.
4
Солнце, пробиваясь сквозь ватные тучи, выхватывало из морской глади большие неправильные куски серой воды и, наполнив их светом, будто подмешав синьки, придавало скучному цвету бирюзовый летний вид. На набережной фланировала беззаботная публика. Город, вырвавшийся из недавнего августовского пекла, теперь казался тихим и спокойным. Бархатный сезон был в самом разгаре.
Клим Пантелеевич прибыл в Одессу всего несколько часов назад. Легкая прогулка после долгого путешествия и чашечка кофе в уличном кафе взбодрили и придали новых сил. Ардашев щелкнул крышкой золотого «Мозера»: хронометр показывал без четверти десять. «Ну что ж, – мысленно рассудил присяжный поверенный, – самое время отправиться на встречу».
Извозчик оказался неподалеку, и чалая лошадка споро побежала по мостовой. Пассажир достал из кармана синюю коробочку с надписью «Г. Ландрин. Монпансье. Смесь». Выбрав розовую конфетку, он отправил ее в рот и предался размышлениям: «Если подозрения оправдаются, то в моей практике это дело станет вторым, когда смерть настигает из прошлого. Я совершенно уверен в том, что все наши дурные поступки не уходят в вечность, а копятся десятилетиями. И когда их количество достигает критического уровня, господь наказывает: он убирает последнего представителя поколения, допустившего злодейство. Причем в общую копилку грехов попадают деяния не одного человека, а целого рода. И совершенно неважно, что тот или иной дурной поступок не упоминается в «Уложении о наказаниях». Достаточно того, чтобы человек осознал, что совершил мерзость. Стоит ему только об этом подумать, как всевышний тут же поставит метку».
Экипаж остановился у помпезного трехэтажного здания. Вывеска над вторым этажом гласила: «Императорский Новороссийский университет».
5
Николай Петрович Нижегородцев расхаживал по читальной зале и нервно покашливал. Такое состояние он испытывал с того самого момента, когда рано утром заголосил механический дверной звонок, и почтальон вручил конверт с телеграммой из Одессы. Присяжный поверенный просил сегодня, к семи пополудни, собрать в читальной зале публичной библиотеки всех тех, кто присутствовал во время убийства директора первой мужской гимназии, в том числе и арестованного письмоводителя Каюмова. Из официальных чинов приглашался только Ефим Андреевич Поляничко. Все уже были на своих местах. Угрюмый Каюмов в мятом сюртуке и несвежей сорочке примостился рядом с начальником сыскного отделения. Малые ручные цепочки с его запястьев были сняты. Арестант молча уставился в пол. Минутная стрелка на напольных часах приближалась к цифре «7». Никто, кроме Поляничко и доктора Нижегородцева, кажется, не догадывался, зачем их сюда пригласили.
Когда раздался бой часов, в коридоре послышались шаги. В дверях показался присяжный поверенный. Он держал в руках саквояж. Бросив шляпу на стол, адвокат уселся напротив инженера Вахтеля.
– Добрый вечер, господа! Благодарю вас, что смогли уделить мне время. Сегодня минуло шесть дней с того часа, когда в это окно влетела пуля из винтовки, установленной на чердаке соседнего дома. Как вы знаете, это стало возможным благодаря хитроумному механизму, приделанному к стволу. Сам принцип убийства давал возможность преступнику обеспечить себе стопроцентное alibi, находясь не только рядом с жертвой, но и среди остальных свидетелей смертоубийства. Именно поэтому с самого начала я внес в список подозреваемых трех человек: вас, господин инженер, – Ардашев повернулся к Вахтелю, – вас, господин Каюмов, – он смерил взглядом письмоводителя, – ну и, конечно же, так сказать, хозяина читальной залы – господина Коркина.
– А как же доктор? Он ведь тоже здесь находился? – недовольно пробубнил арестант.
– Николая Петровича я вычеркнул из списка по двум причинам: во-первых, мы дружим с ним почти год, и, насколько я умею разбираться в людях, он не способен на преступление, а во-вторых, доктор единственный из всех свидетелей, кто сразу же бросился за городовым и не остался на месте убийства, пытаясь убрать самую важную улику, о которой я расскажу позже.
– Простите, Клим Пантелеевич, что перебиваю вас, – вмешался Нижегородцев. – Но я выбежал на улицу лишь только после того, как убедился, что господин Мавилло мертв и я уже ничем не смогу ему помочь.
– Безусловно, свой долг врача вы выполнили, и никто не может упрекнуть вас в обратном, – уточнил Ардашев. – Однако я продолжу. Из формуляра, заполненного на директора гимназии, следовало, что он получил семь книг. Позволю их упомянуть: «Записки зоолога» Крюгера, «Жизнь животных» Брема, «Обитатели моря» Укрофта, Encyclopaedia Britannica, том четвертый, «Phoronis» W. Host., «Limax lanceolatus» П. Палласа и «Анатомия ланцетника», принадлежащая перу покойного Василия Поликарповича Мавилло.
Позже верхнюю книгу, запачканную кровью, Ксаверий Нифонтонович выбросил. В итоге их осталось шесть. Но дело в том, что я, когда только вошел в залу, насчитал восемь. Так куда делась восьмая? И что это была за книга? Дабы разобраться в этом, я принялся рыться в каталоге. И в ящичке «Естествознание» обнаружил весьма интересную карточку на монографию Мавилло. На ней красовались весьма неприличные словеса в адрес автора. Простите, но я их озвучу. Первая, исполненная черными чернилами и выведенная каллиграфическим почерком, состояла всего из одного словосочетания: «Грязный жеребец», а вторая, написанная химическим карандашом, гласила: «Согласен, он – редкостная скотина». Поскольку наш библиотекарь бросил испорченную карточку в корзину для бумаг, то я счел возможным подобрать ее и оставить себе. Кстати, оба автора этих строк находятся среди нас. Не правда ли, господа? – Ардашев остановил свой взор на инженере Вахтеле, а потом, через несколько секунд, переведя взгляд на письмоводителя Каюмова, добавил: – Я не собираюсь сейчас вдаваться в подробности ваших взаимоотношений с убиенным, но замечу лишь, что у каждого из вас были свои основания для неприязни к директору гимназии.
Таким образом, можно прийти к выводу, что и у господина Вахтеля, и у господина Каюмова имелись мотивы для совершения преступления в прошлый четверг.
– Послушайте! – вставая и одергивая форменную куртку, возмутился инженер. – Вы что? Считаете меня убийцей? Да я в суд на вас подам!
– Успокойтесь, сударь! – проворчал Поляничко. – Вас пока еще не назвали преступником. Вы бы лучше извинились, что испортили имущество публичной библиотеки, оставив непотребные слова на карточке. – Он поднял глаза на библиотекаря. – Ксаверий Нифонтонович, надеюсь, вы не оставите этот поступок безнаказанным?
– Да-да, безусловно. По нашему положению виновные в порче библиотечного имущества должны оплатить штраф, в зависимости от суммы причиненного ущерба. – Коркин поправил очки и вынес вердикт: – В данном случае будет достаточно взыскать с каждого лица по одному рублю.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – пробасил Поляничко и полез за табакеркой. Однако, вытащив ее, передумал и убрал назад.
Ардашев поднялся. Все тут же уставились на него.
– Стоит заметить, что и вы, Ксаверий Нифонтонович, относились к покойному без особенного пиетета. Причиной этому, как известно, послужил отказ директора гимназии предоставить вам вакантное место учителя рисования. Таким образом, вы стали третьим кандидатом на совершение преступления.
– Помилуйте, Клим Пантелеевич, – сконфуженно выговорил библиотекарь. – Да если бы люди убивали друг друга по таким пустякам, то человечество вскоре перестало бы существовать.
– Вы совершенно правы, – кивнул Ардашев. – Все эти три мотива объединяет одно – малозначительность. Но и это еще не все. В том же ящичке с надписью «Естествознание» я обнаружил карточку на другую книгу: «Примитивные морские животные», автор некто Амфиокс К.Н., издана типографией Императорского Новороссийского университета. Данный труд имеет существенную особенность: здесь отсутствует титульный лист. – Ардашев открыл саквояж, вынул фолиант в дорогом кожаном переплете и, раскрыв, продемонстрировал: – Вот, смотрите, его аккуратно удалили. Так что название книги и имя автора можно прочесть только на обложке. И если бы не карточка, то нельзя было бы понять, где монография была издана.
Положив фолиант перед библиотекарем, присяжный поверенный сказал:
– Вот, возвращаю, как и обещал, в целости и сохранности.
– Вы очень любезны, – ответил тот.
– Но события, – продолжал адвокат, – развивались стремительно. Уже в пятницу арестовали господина Каюмова. Доказательством его вины явилось послание, якобы исполненное им самим, которое нашли в кармане убитого директора гимназии. Только вот Арсений Викторович авторство отрицал, хотя и узнал «собственный» почерк. Это натолкнуло меня на мысль, что злодей заранее выбрал «жертву правосудия», которая должна была в будущем нести крест его человекоубийства. И вот тут, уже второй раз, подозрение пало на господина Коркина, пытавшегося устроиться в гимназию учителем рисования и получившего отказ… Я вдруг вспомнил, что наш библиотекарь, по его словам, сравнительно недавно приехал в Ставрополь. «А не поднадзорное ли он лицо?» – подумал я. Чтобы проверить свою догадку, я отправился к господину Фаворскому. И жандармский ротмистр тут же раскрыл все карты. «Да, – сказал он, – Ксаверий Нифонтонович находится под негласным надзором и прибыл сюда после длительной ссылки. Еще в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, будучи студентом Императорского Новороссийского университета, он был арестован за участие в тайном антиправительственном кружке. Через несколько месяцев его выпустили, но лишили права посещать лекции и выслали в Астрахань. Но и там он не успокоился и вновь попал под арест. Проведя в тюрьме пять долгих лет, господин Коркин был отправлен в ссылку в Усть-Сысольск Вологодской губернии, где и подрабатывал художником при местном театре. По истечении срока, который ему несколько раз продлевали, он приехал в Ставрополь». Но возникает вопрос – зачем? Зачем из одной провинции переезжать в другую, если у тебя уже нет каких-либо ограничений выбора места жительства?.. Ответа на этот вопрос у меня не было, но я надеялся получить его в Одессе. В тот же вечер я уехал. Первым делом я отправился в университет. И там в его научной библиотеке, получив на руки книгу Мавилло В.П. «Анатомия ланцетника», я сделал потрясающее открытие: ее текст совпадал полностью с текстом привезенной мною книги («Примитивные морские животные», Амфиокс К.Н.). Отличались только авторы и названия. Признаться, еще находясь в Ставрополе и листая написанную неким Амфиоксом книгу, я понял, что означает само это слово: ланцетник и амфиокс (Amphioxus) – синонимы, названия одного и того же рода примитивных морских животных семейства ланцетниковых, подтип бесчерепных, класс головохордых. Они живут на песчаном дне, и пищей для ланцетника является планктон. Эти существа считаются промежуточным звеном между позвоночными и беспозвоночными животными. «Стало быть, Амфиокс – это прозвище, – предположил я. – Но что тогда означают его инициалы: К.Н.? Неужто Ксаверий Нифонтонович? – Ардашев молча обвел взглядом присутствующих и, остановившись на Коркине, продолжил: – Ответ явился в виде смотрителя зоологического музея одесского университета. Этот старик преподавал когда-то биологию студенту Коркину, подающему большие надежды. Он, несмотря на свой юный возраст, создал достаточно глубокий труд под уже известным вам названием «Примитивные морские животные». За это увлечение однокашники и прозвали его Амфиоксом. Наш герой снимал комнату вместе со своим другом – Василием Мавилло. Будущий директор гимназии тоже увлекался зоологией, но не сумел достичь таких выдающихся успехов, как Ксаверий Нифонтонович. Только в один прекрасный день Амфиокса, посещавшего еще и кружок социалистов-революционеров, арестовали. Почти законченное исследование так и не вышло в свет под его именем. Зато через несколько лет бывший студент Мавилло издал соответствующий научный труд под собственной фамилией, присвоив себе авторство Коркина, отбывающего наказание. Он изменил лишь название. Как видно, покойный Василий Поликарпович ничего другого за всю жизнь так и не сумел придумать. Однако, получив степень магистра и дослужившись до статского советника, он возглавил лучшую на Кавказе мужскую гимназию. Словом, его жизнь удалась за чужой счет. Как вы понимаете, господа, об этом узнал Амфиокс. И через двадцать пять лет, со свойственной ему изобретательностью, он принялся за осуществление плана по убийству плагиатора. А чтобы отвести от себя подозрение, мститель подделал почерк письмоводителя Каюмова и подбросил анонимную угрозу директору гимназии. Стоит заметить, что господин Коркин и в самом деле пытался устроиться преподавателем рисования, но директор по какой-то причине ему отказал. Однако в этом неудачнике он так и не признал бывшего друга юности. И это обстоятельство, как я полагаю, еще больше оскорбило Амфиокса и убедило в справедливости возмездия. В прошлый четверг, когда ничего не подозревающий господин Мавилло заказал книги, библиотекарь покинул здание, забрался на чердак и, заведя механизм, вернулся обратно. Не берусь утверждать точно, на сколько минут он выставил будильник. Да это и не столь важно. И вот, находясь в безопасной зоне, но рядом с жертвой, он подложил плагиатору собственную книгу. И Мавилло, увидев ее, вдруг все понял. Он поднял глаза на библиотекаря и хотел что-то вымолвить, но не успел – помешала пуля. Убийца не стал убирать книгу на глазах у всех. Он сделал это позже, успев удалить ее еще до появления полиции. Я же вошел сюда как раз тогда, когда она лежала в стопке. По счастливой случайности на книгу кровь не попала.
– Это ничем не прикрытая ложь! Какие у вас доказательства? Видимо, Клим Пантелеевич, вам не дает покоя слава покойного беллетриста Крестовского, – вставая, затрясся от негодования библиотекарь.
– Извольте сесть! – рявкнул Поляничко, и тот неохотно повиновался.
– А доказательств, Ксаверий Нифонтонович, хоть отбавляй, – присяжный поверенный открыл саквояж и выложил на стол книгу. На обложке виднелось название: «Анатомия ланцетника»; в качестве автора был указан Мавилло В.П. – Вот, соблаговолите убедиться – это такая же книга, как та, что вы уничтожили, считая, что еще один такой экземпляр мне никогда в Ставрополе не отыскать. Вот потому-то вы совершенно спокойно – и не без гордости за себя – принесли мне «Примитивных морских животных» Амфиокса К.Н. Однако я отыскал труд Мавилло в Одессе. Он в точности соответствует тексту лежащей перед вами книги. Обратите внимание, – адвокат раскрыл монографию, – здесь имеется титульный лист, на котором значится иное название и другой автор. Но и это еще не все, – он подошел к двери и кого-то пригласил.
Из темноты в залу шагнул старик, по виду еврей.
– Вы узнаете этого человека? – осведомился у него Ардашев.
Незнакомец водрузил на нос очки и, подойдя вплотную к библиотекарю, воскликнул:
– Боже ж мой! Господь тому свидетель! Этот уважаемый господин попросил меня переделать будильник в игрушку-сюрприз для какой-то дамочки. По его просьбе я усилил пружину и заострил молоточек. И он – мое ему почтение! – рассчитался по-царски. Но, если бы я знал, что этот тип столь опасен, я бы никогда – уж поверьте старому Соломону! – не взялся бы за эту работу…
– Благодарю вас, – прервал его Поляничко. – Подождите за дверью.
– Хорошо-хорошо, – закивал тот и засеменил к выходу, не переставая оправдываться.
– В заключение замечу, что вы, – присяжный поверенный окинул Коркина холодным взглядом, – с самого начала предусмотрели почти все: и замок сменили на чердачном люке соседнего дома, и отпечатков пальцев нигде не оставили, и даже шторы перед выстрелом демонстративно задернули, чтобы не только отвести от себя всякое подозрение, но и скрыть место выстрела, поскольку пороховой дым от старой винтовки на чердаке был бы сразу заметен. Не найди мы орудие преступления, то после отъезда полиции его и след простыл бы, а скромный письмоводитель отправился бы на каторгу. Именно так все могло бы и случиться, но вас подвело банальное тщеславие. Вместо того, чтобы уничтожить книгу Амфиокса, вы не только оставили ее в библиотеке, но и завели на нее карточку, подведя своеобразную итоговую черту. Как вы и мечтали, правда восторжествовала, но именно она и помогла мне выйти на ваш след.
Коркин снял очки и опустил голову. Он молчал. В зале воцарилась тишина. А где-то далеко, за зашторенными окнами, раздавался звонкий женский смех и слышался стук проезжающих по мостовой ландо. Там текла другая, уже недоступная для него жизнь.