На следующий день Клим Пантелеевич отправился в ателье «Мадам Дюклэ». Войдя внутрь, он вновь обратил внимание, что из дальней примерочной комнаты вышла парочка – дама лет тридцати и мужчина, по виду богатый купец. Судя по тому, что незнакомка прятала глаза, а на щеках у нее проступал стыдливый румянец, можно было сделать вывод, что на дне ее сознания еще теплились угольки совести. Прелюбодейство в этих стенах, судя по всему, поощрялось. И томный взгляд приемщицы, и неожиданное появление хозяйки заведения с образцами тканей, и ее сожаления по поводу того, что сегодняшний вечер она «вынуждена опять коротать с Мопассаном», – все говорило о том, что в салоне над всеми властвовал Асмодей – демон сладострастия. Дабы сохранить инкогнито и не выдать супругу, для заполнения формуляра заказчика статский советник представился своим литературным псевдонимом – Побединцев.

Оставив госпоже Вяземской надежду на легкий флирт, Ардашев прошел в примерочную, которая находилась через стенку с той, откуда только что выпорхнула парочка. И сразу же он угодил в руки закройщика Арона Яковлевича. Вежливо и в то же время с полным безразличием он снимал мерки клеенчатым аршином и заносил их в тетрадку. В его бормотании едва различались слова: «милости-с-дарь», «длина рукава», «пожалуйста, развернитесь», «сию минуту-с», «полуокружность груди», «се бьен» «ширина спинки», «высота полочки», «се шарман», «пройма», «будет как влитой»…

Когда томительные минуты топтания и поворотов на месте закончились, портной попросил заглянуть к нему через три дня. Условившись об удобном для клиента времени, он тут же исчез.

Стараясь не попасться на глаза навязчивой хозяйке, статский советник покинул ателье. Он нанял таксомотор и отправился на Болотную, надеясь составить собственное представление о свершившемся там злодеянии. Привычка осматривать место происшествия появилась у Клима Пантелеевича давно, еще в 1907 году, когда он впервые взялся за расследование убийства ставропольского негоцианта Соломона Жиха. «А интересно, сколько всего я раскрыл преступлений? – невольно задумался статский советник. – Как-никак восемь лет минуло с тех пор, как ко мне заявился Соломон Моисеевич и попросил найти его будущего убийцу… Сразу и не сосчитать. Тем более что попутно приходилось выводить на чистую воду злодеев, не связанных напрямую с основным преступлением. Чего только не случилось за это время! И путешествие по Средиземноморью на «Королеве Ольге», и череда «карточных» смертей на водах, и мои приключения в Ялте, и смертоубийство Тер-Погосяна, и коварный Азраил… Но труднее всего далась тайна персидского обоза. Вот уж где пришлось повозиться! Шутка ли, разгадать ребус восьмидесятилетней давности, не поддавшийся даже следователю III отделения – знаменитому Самоварову! А chantage настоятельницы Иоанно-Мариинского монастыря? «Ограбление» директора Азово-Донского Российского Торгово-Промышленного банка? Поиск городского отравителя? А роковая шахматная партия владельца доходных домов Ерофея Феофиловича Вахрушева? Пропажа драгоценностей графини Ростоцкой-Штауфенбах в Кавказском скором поезде? И это далеко не полный список всех моих разоблачений. Разве все упомнишь!»

На перекрестках злорадно выл ветер, спешили куда-то прохожие, и с треньканьем, предупреждая зевак, проносились желтые и красные трамваи. Их яркие цвета были особенно приятны зимой. Стемнело, и город зажег фонари. «Петербург, Петроград», – подумал Ардашев. Что за глупость! Город переименовали не спросясь, точно сорвали офицерские погоны. Он вспомнил, как на службе барон Нольде – директор юридической секции МИДа – поведал байку о том, что министр путей сообщения Рухлов, будучи на приеме у Государя, сказал как-то самодержцу, что, переименовав Петербург, он, мол, поправил самого Петра Великого. Но Николай Александрович не растерялся. Посмотрев внимательно на министра, ответил: «Царь Петр требовал от своих генералов рапортов о викториях, а я был бы рад и вестям о победах. Русский звук сердцу милее». Может, и так, только Петербург за два с лишним столетия стал вполне русским звуком.

Автомобиль тем временем уже бежал по Болотной улице и напротив серого здания под нумером «167» остановился. Шофер заглушил мотор и остался ждать.

Клим Пантелеевич вышел из машины, достал коробочку леденцов, выбрал прозрачную, как слюда, конфетку и, выбрасывая вперед трость, зашагал к воротам доходного дома. Из-за угла послышался скрежет снежной лопаты и показался дворник. Рассматривая богатого незнакомца, он спросил:

– Чем помочь, барин?

– А скажите, любезный, не вы ли, случаем, Архип Шлыков?

– Я и есть, – ответил мужик и недоверчиво покосился на незнакомца.

– Вот как! – обрадовался Ардашев. – Я хочу отыскать того злодея, который изувечил Анну Извозову, но для этого мне понадобится ваша помощь. – Он вынул портмоне, протянул целковый и сказал: – Возьмите, это вам за труды.

– Нет-нет, – замотал головой Архип, – как можно за благое дело деньги брать. Чай не нищий. Я и так вам все поведаю.

– Берите, голубчик, берите, – настоял Ардашев. – Выпьете за помин души ее матери.

– А вот от такого предложения не откажусь, – вымолвил тот и сунул рубль в варежку. Дворник перекрестился и провещал, точно на отпевании: – Упокой, Господи, рабу твою Полину.

Оказалось, что Шлыков обладал поистине феноменальной памятью. Он воспроизвел Ардашеву по минутам весь вечер, предшествующий той трагической минуте, когда в его комнате затрезвонил колокольчик и у ворот он нашел изувеченную девушку. Клим Пантелеевич терпеливо слушал подробный пересказ беседы Архипа с его приятелем Митькой, который служил в доме напротив. Но стоило ему упомянуть имя хозяина – Артема Савельевича Табасова, – как Ардашев принялся расспрашивать о его отношении к модистке. Дворник мялся, недоговаривал чего-то, а потом махнул рукой и выпалил как на духу:

– Да вязался он к ней, чего уж там. Девка-то – загляденье была. Но как узнал, что она со студентом амурничает, так и отстал.

– С кем?

– Да вон, – он махнул рукой на окно с открытой форточкой, – постоялец из четвертой квартеры. Голодранец голодранцем, а корчит из себя целое Высокородие! – сказал и осекся, понимая, что хватил через край.

– Бывает, – дипломатично проговорил Клим Пантелеевич и, глядя на стену, осведомился: – А что это там за надпись белеет?

– Где? – не понял Архип.

– Да вон же, в проеме. – Статский советник указал тростью.

– Не знаю, – пожал плечами тот.

Подойдя ближе, Ардашев прочитал выведенные мелом три слова: «Морок изведет порок». Слова были написаны печатными буквами.

Повернувшись к изумленному дворнику, он спросил:

– И давно это здесь?

Шлыков почесал за ухом и признался:

– Сказать затруднительно.

– А что, если с того самого времени, когда случилось нападение на Анну?

– Очень даже может быть. Сугроб высокий уже с неделю. Я думал, придет время – растает.

– Ясно. А теперь ведите меня к тому месту, где вы ее нашли.

– Да вот там, прямо перед воротами. Они были закрыты. А он, душегуб энтот, в сторону побег.

– Вы совсем не разглядели его?

– Да как увидишь? Метель. Да и в башлыке он был. Я, почитай, раз десять уже полиции об этом долаживал.

– Так-так, – глядя себе под ноги, пробормотал Клим Пантелеевич и принялся ковырять тростью снег. На свет Божий появился серебряный гривенник. – Ага! – как мальчишка обрадовался статский советник. – Вот вам и прибавка к целковому. – Он подтолкнул тростью монетку к ногам Архипа. – Прибыток!

– Балуете вы меня, барин!

– Берите-берите!

– Благодарствую. – Он поднял находку и выговорил раздумчиво: – И когда же эта писанина-то появилась?

– Вчера.

– Вчера? Нет, вчера никак не могет быть. Не…

– Однако же вчера вы куда-то отлучались. Ведь так? – неожиданно спросил Ардашев, глядя Шлыкову в глаза.

И тот, не выдержав острого взгляда, признался:

– Да, был грех. К Митьке ходил чаевничать.

– Вот! В этот момент надпись и появилась. Вы, кстати, ее не трогайте. Полиция может заинтересоваться.

– Понятное дело. – Он почесал за ухом и спросил: – А что, ежели ее раньше нацарапали?

Статский советник покачал головой:

– Никак невозможно. Второго дня метель была. Ветер с Невы дул – как раз на стену мело. Днем солнышко выглянуло. Снег смыл бы все. Или потеки бы остались, на худой конец. А тут, как видите, будто недавно выводили.

– Так, может, шуткует кто?

– Может… – Ардашев вынул жестяную коробку, положил в рот леденец и, не прощаясь, направился к ожидавшему его таксомотору.