Борьбу с провинциальным светом я решила начать с вдовствующей миссис Эванс, к которой отправилась после обеда, прихватив скромные подарки из своих запасов. Она приняла мои дары, а именно: прекрасное дорогое кружево, зонт от солнца и белоснежные шелковые перчатки, с каменным лицом, похоронившим рвавшие изнутри эмоции. Попивая чай, Шарлотта едва приоткрывала губы, а я побаивалась, что ее прорвет жуткими словесными излияниями. Наконец, это случилось:

— Я восхищаюсь вами, леди Блайт! Вам неважно, что о вас говорят. Вы выше сплетен.

Ох, значит, дела мои совсем плохи. Я пила чай медленными глотками, не сводя с нее глаз.

— А вам важно, миссис Эванс?

— О, конечно, — огорчилась она. — Я бы этого не вынесла. Я не такая сильная, как вы. Мне все кажется, что миссис Бейли и мадам Кюнтен могут меня неверно понять…

Кажется, я начинаю соображать, в чем дело. Я отставила чашку и обратилась к Шарлотте с самой теплой из своих улыбок:

— Значит, мнение этих дам очень вам ценно?

— О, миссис Бейли и мадам Кюнтен — образчики порядочных леди, — она потупилась, — им не так просто угодить, — она глянула на мои подарки. — О, эти вещицы так милы, но мадам Кюнтен их явно осудит.

— Значит, выглядеть изысканно — это плохо, миссис Эванс?

— Здесь это не приветствуется…то есть дамы сочтут это слишком вызывающим…

— Но разве вам не нравится? В Лондоне, допустим, все женщины ходят с подобными зонтами, и, скажу вам по секрету, давно не носят корсетов на китовом усе. Если вы мне позволите, Шарлотта, то при следующей встрече я покажу вам изысканное белье, которое сейчас в моде, и от которого все мужчины сходят с ума.

Миссис Эванс залилась румянцем и, выкручивая пальцы, коротко и нервно рассмеялась:

— Но я не знаю… если кто-нибудь увидит…

— Ну, кто, кроме любимого мужчины, может увидеть? — я ободряюще похлопала ее по руке.

— Леди Блайт, я вдова…

— Но ведь вы не собираетесь ставить на себе крест, дорогая? Вы молоды и красивы.

— Леди Блайт! — воскликнула она, смущенно припадая к краям чашки.

Я раскрыла зонтик, демонстрируя ей невероятный плетенный узор, и глаза Шарлотты загорелись, как у шкодливого ребенка, увидевшего конфету. Она потянулась к нему, а я возликовала:

— Миссис Эванс, я надеюсь, вы посетите меня завтра? Мы прогуляемся по парку, и вы убедиться, что зонт не только красивый, но и неплохо защищает от солнца…

— Как? Вы уже уходите? — Шарлотта поднялась, чтобы проводить меня.

— Слышала от служанок, что в городе прекрасная кофейня.

Миссис Эванс побледнела.

— Вы пойдете туда? Одна? Мадам Кюнтен говорит, что в этой кофейне собираются лишь мужчины. Вы же не пойдете туда одна?

— Милая миссис Эванс, именно это я и хочу сделать. А если злые языки начнут поговаривать, что я хожу туда не для того, чтобы купить угощенье, я скажу, что возможно так и есть…

Распрощавшись с Шарлоттой, я отправилась в хваленую кофейню. Горничная Джоанна говорила, что там собираются исключительно джентльмены и беседуют о политике. Меня не смущало, что в кофейню не ходят женщины. Я воспользуюсь своим правом приезжей леди и постараюсь узнать самые свежие сплетни Шропшира.

Однако Шарлотта напрасно боялась моей выходки. На самом деле, я оказалась не одинокой охотницей до слухов. Мне составила компанию жена влиятельного промышленника, немка, которая нетривиально дала понять, что я вперлась-таки на ее священную территорию. К слову, «моего» Коулла она приветствовала пожатием руки, как обычно здороваются мужчины.

— Леди Блайт, — увидев меня, немного стушевавшуюся, он улыбнулся. — Позвольте, я представлю вас этим господам, — он любезно подвел меня к своим друзьям.

Меня тут же засыпали вопросами.

— Вы из Хартфоршира, леди Блайт? Неужели жена ярого тори покинула Лондон?

— Я слышал о фабриках лорда Блайта… Как на вас повлиял закон о бумагопрядильном производстве…

— … господа… господа, безработица в Ланкашире дала новый толчок развитию чартистского движения. Леди Блайт, как вы считаете…

— Джентльмены! — несколько снисходительный и насмешливый уже очень знакомый голос мистера Остина заставил меня прикрыть веки и взмолиться. Только его здесь не хватало.

Мне до одури не хотелось поворачиваться ему навстречу, принимая все те дурацкие знаки приветствия, которые были положены в цивилизованном обществе.

— Вы смущаете даму, — продолжил Остин с иронией, — леди скучно говорить о политике.

— А я полагаю, леди Блайт интересуется политикой, — вступился за меня Коулл, покуда мерзавец-Остин целовал мне руку.

— Женщин политика интересует не меньше, чем мужчин охота, мистер Остин. Во всяком случае, из любого правила бывают исключения, — проговорила я, не спуская с него глаз.

О, он был чрезвычайно притягателен: черный приталенный фрак, жилет из темного атласного шелка с вырезом из бархатной ткани, высокий накрахмаленный воротник рубашки, обвязанный однотонным шелковым галстуком и светлые брюки.

— Браво, — улыбнулась моя соперница-немка. — Хорошо сказано, леди Блайт. Но скажи что-либо подобное я, мужчины примут за суфражистку или феминистку.

— Святые угодники, миссис Гофман, это была бы большая потеря. Политика — это дело мужчин, — произнес кто-то из джентльменов.

На этой трагичной ноте, все расселись за столики.

— … парламент узаконил новые основания развода, и, боюсь, они додумаются до того, чтобы выделить имущество жены из общего.

— Вполне разумно, — скучающе отозвался Остин. — Если уж женщина не может принять решение за кого ей голосовать, то распоряжаться тряпками и мелким имуществом ей вполне под силу…

О, мужской шовинизм! Оказывается, я не ошиблась, причислив мистер Остина к надменным и высокомерным выскочкам, презирающим женщин.

— Развод — это такая дикость, — немка припала к чашечке кофе, — это против церкви.

— А я полагала, что дикость — это продажа жен, которую еще практикуют некоторые мужья, — чаша моего терпения медленно, но верно наполнялась желчью, — выставляя их на ярмарках, как скотину.

Мистер Остин неожиданно рассмеялся, и все на него уставились с недоумением.

Коулл, к моему великому облегчению, передал мне чашечку черного чая и обратился к моему оппоненту.

— А вы, мистер Остин, кажется, уже вступили в права?

Тот приподнял брови, видимо, не желая беседовать на эту тему. Правда, увидев, как все замерли, перестав даже жевать, ответил:

— Несколько дней назад.

Мы все некоторое время молчали. Я заведомо выяснила у приходского священника, что еще до моего приезда, мистер Остин похоронил своего старшего брата, который владел значительной частью земель в Шропшире, а так же чугунолитейным и кирпичным заводами. И старший брат, который не имел прямых наследников, завещал все состояние Джеймсу.

Беседа почти охладела, перейдя лишь в глухое кудахтанье Гофман, и я, так как уже было поздно, поспешила вернуться домой.

— Леди Блайт, — Остин окликнул меня на крыльце и протянул корзинку с пирожными, которые я случайно оставила в кофейне. — Было очень приятно увидеть вас еще раз, — произнес с холодной вежливостью стандартную фразу.

Наши руки соприкоснулись, когда он передавал мне ношу. Я поспешно притянула корзину к себе.

— Спасибо, сэр.

Некоторое время мы просто глядели друг на друга, не расходясь и ничего не говоря. Он был до безобразия строг и порядочен, и где-то на подсознании мне хотелось вывести его из дурацкого равновесия, и понять, каков же он на самом деле. Скажем, я желала настоящего мистера Остина, а не эту циничную маску.

— Так почему вы рассмеялись? Вас забавляет практика по продаже женщин? — не удержалась от очередной провокации.

— Вы случайно не феминистка, леди Блайт?

— Я ценю свободу и справедливость. Если это сущность этого движения, то да, я феминистка.

— Я имел в виду, что в некоторых случаях продать жену гораздо гуманнее, чем дать ей развод.

— Находите? — он злил меня и притягивал. Умен, образован, строг и сексуален… и ненавидит меня всем сердцем.

— Разведенная женщина предоставлена сама себе, проданная — новому супругу.

— А чувства женщины вас не интересуют?

— Иногда леди сами не понимают за кого выходят…

Что он имел в виду? Неужели мой брак с Энтони?

— Некоторые джентльмены хорошо маскируются, — в мой голос против воли закрался обвинительный тон, — или прячут истинные качества под маской.

Он прекрасно понял, что я хотела сказать этим выпадом.

— Доброй ночи, леди Блайт, — внезапно завершил наш разговор коротким кивком. Я тоже поклонилась.

Он всегда уходил, едва мы оба достигали точки кипения. Как лед и пламя мы были разные по своей природе, и не смогли бы найти общий язык, даже если бы очень постарались. Но нас отчего-то влекло друг к другу.

Я возвращалась со странной тревогой в сердце. Лучезарные глаза Коулла будоражили мою нервную натуру. Бьюсь об заклад, что он чувствовал то же самое. Великолепный мужчина с загорелой кожей и приятной улыбкой мог бы скрасить несколько месяцев даже в такой глуши, но меня тревожило что-то острое и настойчивое. Остин! Перед ним я чувствовался себя почти нагой и беспомощной, будто он знал все, что я хочу сказать или сделать. Чудовищная проницательность!

Даже дома, сидя за бюро и проверяя за экономкой счета, я постоянно ловила себя на мысли, что навязчивый Остин не выходит у меня из головы. Я боялась его. Да, я, наконец, поняла, что чертовски боюсь его. И хочу его не меньше. Страх и желание — опасная смесь…