Священной памяти двух людей, образ которых был моральной поддержкой во время работы над этим, кровью неостывшего сердца написанным трудом:

Моего дорогого отца, Александра Алексеевича ЛЮБИЩЕВА (1856—1943);

Моего духовного отца, учителя и друга, Александра Гавриловича ГУРВИЧА

посвящает эту работу автор

 

§ 1. Введение. О монополии Т. Д. Лысенко в биологии

Считаю своим долгом, как ученого и гражданина, возвысить свой голос против монопольного, чисто аракчеевского режима, установленного в биологии академиком Т. Д. Лысенко и его сторонниками. Монопольное положение Лысенко неоднократно подвергалось критике, и эта критика ведется и сейчас в ряде журналов, но дело ограничивается разбором отдельных практических и теоретических высказываний Лысенко. Большинство критиков подчеркивает согласие в основном с Лысенко и расхождение лишь по некоторым пунктам. У постороннего человека может создаться впечатление, что система теоретических и практических взглядов, защищаемая Лысенко и называемая обычно мичуринской биологией, в основном здорова и требует лишь сравнительно незначительных поправок или сокращений: правда, Лысенко и его сторонники не допускают никаких уступок и считают свои позиции безупречными.

По моему же глубокому убеждению, дело сводится не к изолированным ошибкам, а к глубокой порочности всей методики работы Лысенко, к ее крайней примитивности и отсталости, сопряженной с совершенно исключительной самоуверенностью и полным нежеланием сознавать свои, уже доказанные, ошибки. Руководящее же положение, которое Лысенко и его сторонники занимают во всех областях теоретической и прикладной биологии, имеет многочисленные вредные последствия, а именно:

1) совершены и совершаются многочисленные практические ошибки, причиняющие значительные убытки нашему сельскому хозяйству;

2) тормозится развитие нашей сельскохозяйственной науки и снижается методический уровень ряда областей биологии вообще;

3) внедряется дух начетничества и талмудизма в преподавании в высшей и средней школе, притупляющий интерес к этому предмету;

4) снижается моральный уровень советских ученых, одни из которых пытаются подражать деспотизму Лысенко в других областях (физиология, гистология и т.д.), другие же принуждаются к высказыванию того, что не соответствует их убеждениям;

5) терпит большой урон наш престиж у прогрессивных и честных деятелей всего мира.

Задачей моей статьи и является доказать, что эти тяжкие обвинения, бросаемые мной Лысенко и идущим за ним, являются вполне обоснованными.

То обстоятельство, что критика деятельности и научных взглядов Лысенко до сего времени носила и носит частный характер, объясняется огромным числом практических и теоретических предложений, внесенных Лысенко. Поэтому специалисты, работающие в том или ином разделе науки, найдя ошибку в этом разделе, не решаются обобщить свой вывод об ошибочности Лысенко вообще, так как считают себя некомпетентными в других разделах. Ошибки, уже ликвидированные, позабываются, и, естественно, ожидается, что, учтя свои ошибки, Лысенко в своих новых предложениях будет уже более осторожен. Поэтому для суждения о значении деятельности Лысенко в целом надо проанализировать с методической точки зрения его прежние, уже проверенные практикой, предложения. Этот анализ позволит нам выяснить, в какой мере научной является вся методика работы Лысенко.

Своего апогея власть Лысенко в биологии достигла после августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Эта победа имела, конечно, свои объективные и субъективные причины, а именно:

— отставание нашей агрономической науки, неспособной в достаточно короткий срок преодолеть многие узкие места сельского хозяйства;

— консерватизм многих опытников, не желающих использовать современные методические приемы обработки полевых данных;

— обилие, простота и кажущаяся обоснованность практических предложений Лысенко, эффективность которых, как правило, не оспаривалась или вообще недооценивалась его противниками, из которых некоторые (как, например, Шмальгаузен) были далеки от сельскохозяйственной практики;

— рад теоретических высказываний Лысенко, прежде всего его теория стадийного развития, подводившая базу под многие из его практических предложений, в отличие от чистого эмпиризма многих опытников;

— теоретические ошибки противников Лысенко — менделистов, а именно: полное отрицание наследования приобретенных свойств, принятие монополии хромосом как носителей наследственности; эти ошибки привели к длительному замалчиванию и недооценке работ Мичурина;

— утверждение связи между менделизмом-морганизмом, с одной стороны, и такими реакционными течениями в капиталистическом мире, как расизм и евгеника;

— утверждение, что только мичуринская биология является материалистической, а менделизм-морганизм является идеалистическим и потому «с порога» должен быть отвергнут;

— наконец, личные качества Лысенко: его положительные качества — талантливость, убежденность, целеустремленность и работоспособность маскировали его отрицательные качества: примитивность мышления, незнакомство (и нежелание знакомиться) с подлинно научной методикой работы, самовлюбленность, неразборчивость в средствах борьбы и абсолютная нетерпимость к какой бы то ни было критике.

Несмотря на то, что примитивность методики Лысенко и ненаучность многих его высказываний была ясна многим, фейерверк его практических предложений был настолько ослепителен, что каждый невольно задавал себе вопрос (сужу по себе): может быть, мы действительно создаем излишние трудности в работе, может быть, талантливый человек простыми средствами может достичь крупных успехов в сельском хозяйстве? Но тогда требование более совершенной методики будет значить то же, что знаменитый возглас: «Веревка — вервие простое!», осмеянный справедливо в басне Хемницера. Можно было помириться с временным господством аракчеевского режима и даже с теми ретроградными явлениями, которыми сопровождалось установление лысенковского режима. А таких было немало. Так, в результате гонения на математическую статистику, связанную с законами Менделя, из программы преподавания на биофаках в университетах была совершенно изгнана высшая математика и вариационная статистика. Книги по дисперсионному анализу, важнейшему орудию полевых исследований и возникшему как раз на почве прикладной биологии, издавались только в применении к технике. Тщательно изымались из библиотек книги с изложением менделизма и морганизма. Хромосомная теория наследственности (вошедшая, по смелому заявлению академика М. Немчинова, в золотой фонд науки) была изъята на 100%, с запрещением брать из нее то ценное, что эта теория дала. Дошло до того, что сами слова «хромосома» и «кариокинез» (хотя в реальности обоих никто, в том числе Лысенко и Лепешинская, не сомневается) были изъяты из учебников анатомии для средней школы. Сейчас этот вандализм уже ослабел, и в качестве первого отрадного симптома можно отметить введение на первом курсе биофака Московского университета краткого (конечно, слишком краткого) курса высшей математики.

С 1948 года прошло пять лет, и сейчас многое уже выяснилось. В «теоретической» области Лысенко проявил также «достижения», которые вызывают справедливый протест даже одного из его ближайших соратников — Н. В. Турбина.

Но наибольшая сила Лысенко была в кажущейся эффективности его практических предложений и с этого и следует начать, подвергнув подробному разбору методику его работы.

В теоретической же части следует поставить вопрос — мыслим ли прогресс науки на основе огульного отрицания той или иной научной теории по подозрению ее в идеологической невыдержанности или связи с реакционными политическими взглядами, или мы должны следовать той традиции, которая всегда существовала в науке и которой, конечно, следовали и классики марксизма-ленинизма, как основатели нового учения об обществе на строго научной основе: использовать все ценное, что дало предшествующее развитие науки.

«…Вся гениальность Маркса состоит именно в том, что он дал ответ на вопросы, которые передовая мысль человечества уже поставила. Его учение возникло как прямое и непосредственное продолжение учения величайших представителей философии, политической экономии и социализма…».

«…оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии и французского социализма».

Мы видим, что даже такое подлиннореволюционное учение, как марксизм, имело в числе своих источников учения авторов — апологетов капиталистического строя, взяв из этих учений, острие которых было направлено на защиту классового общества, то ценное, что следовало взять для построения нового революционного учения. Так неужели можно назвать марксистским мнение, что в биологии прогресс науки должен заключаться в огульном отрицании «буржуазной генетики»?

 

§ 2.

Практические предложения академика Лысенко и его школы настолько разнообразны и многочисленны, что для полного выяснения их ценности потребуется работа многочисленных специалистов. Поэтому, когда подвергаются критике отдельные практические предложения и доказывается их непригодность, всегда можно выдвинуть возражение, что в обширной работе нельзя обойтись без ошибок, и если из 100 предложений 10 оказываются непригодными, то остается 90 неопороченных. К тому же Лысенко непрерывно выдвигает все новые и новые проекты и блеском новых предложений старается отвлечь внимание от уже раскрытых ошибок.

Моя задача заключается в том, чтобы показать, что дело не в отдельных ошибках, вполне простительных в каждом большом деле, а в порочности самого метода Лысенко при получении им своих выводов.

Обычная практика научных агрономических учреждений заключается в том, что всякое новое предложение испытывается сначала в малых масштабах с соблюдением принципа повторности и прочих методических приемов, гарантирующих от искажения результатов опыта. Перспективные приемы проверяются потом в широком производственном опыте, который тоже должен быть поставлен с соблюдением методических предосторожностей. Слабостью существующих научных организаций является то, что методика широких производственных опытов еще далеко не достаточно разработана и справедлив упрек, адресованный большинству наших опытных станций, что они плохо увязывают свои результаты с широкой производственной практикой. Однако, несомненно, что опыты на малых делянках в условиях опытных станций сами по себе еще недостаточны, чтобы рекомендовать тот или иной прием в производство. В отличие от традиционной методики, Лысенко, после короткой стадии работы на опытных участках, сразу проверяет свои методы в поле на больших площадях, и ему кажется, что массовость опыта сама по себе уже достаточна для получения надежных выводов. Отвечая академику Константинову на его критику в отношении яровизации пшеницы, академик Лысенко указывает, что весь материал Константинова получен на площади 3,93 га, а яровизация проводится уже на миллионах гектаров. Для читателей, незнакомых с вопросом, это возражение может показаться убийственным. Я постараюсь показать на нескольких примерах, что это не так, и что никакая массовость опыта не гарантирует нас от ошибок.

 

§ 3. Добавочное искусственное опыление люцерны

Общеизвестно, что недостаток семян люцерны является одним из важнейших препятствий к расширению этой ценнейшей культуры. Естественно, имеется ряд предложений, чтобы повысить урожай семян, и в книге лауреата Сталинской премии Ф. И. Филатова прекрасно отражен тот разнобой мнений, который сейчас царит по ряду существенных сторон агротехники люцерны. Некоторые рекомендованные приемы уже сейчас забракованы, например, господствовавшее одно время мнение, что урожай семян люцерны можно повысить путем вывоза пасек медоносной пчелы на поля люцерны, в связи с чем производство семян одно время пытались сосредоточить в крупных совхозах. Это мнение сейчас полностью отвергнуто, так как оказалось, что опылителями люцерны являются дикие пчелы, а не медоносная пчела, и появляющиеся до сего времени работы, защищающие роль медоносных пчел, по-видимому, целиком основаны на смешении некоторых важных диких пчел (например, мелиттург) с медоносными пчелами, на которых они походят по внешнему виду: характерно, что в работах, защищающих медоносную пчелу как нормального опылителя, не приводится научных названий диких опылителей. Всё же исследователи, тщательно определявшие видовой состав опылителей, единогласны в своем отрицании роли медоносной пчелы.

Но если домашняя пчела не является нормальным опылителем люцерны, так как не вскрывает ее цветки, то нельзя ли ей помочь, произведя механически вскрытие цветков люцерны? Такую попытку и сделал лауреат Сталинской премии А. С. Мусийко, предложивший новый прием повышения урожайности ряда культур — добавочное искусственное опыление.

Метод Мусийко применялся наряде культур: кукурузе, подсолнечнике, ржи, просе, гречихе, конопле и люцерне. Его полностью поддержал в предисловии к книге (А. С. Мусийко. — Ред.) академика Лысенко. Ограничиваясь рассмотрением только люцерны, укажу, что только по колхозам Украинской ССР в 1947 г. задание на дополнительное опыление составляло 23 тыс. га семянников люцерны (с. 3).

На люцерне дополнительное опыление производится с помощью веревок, волокуш и специальных машин-опылителей, изобретенных Хоменко И. И. и Федосеевым В. В. с сотрудниками. Это дополнительное опыление сейчас включено в комплекс агротехнических мероприятий и рекомендуется по радио.

Лысенко начинает свое предисловие так: «Многочисленные производственные опыты по искусственному добавочному (и естественному) опылению кукурузы, подсолнечника и других культур с полной очевидностью показали практическую важность этого мероприятия» (с. 5 работы Мусийко).

Мусийко утверждает (с. 31), что применение веревок, веников и других приспособлений в широких производственных опытах на протяжении 10 лет обеспечивало увеличение урожая семян люцерны от 0,1 до 1,3 ц с га или от 8,9 до 200% и выше. Подробные данные приводятся им в табл. 12 (с. 49—50). Таблица содержит данные о влиянии дополнительного опыления, всего 25 отдельных опытов в течение 4 лет (1937—1940). Все 25 опытов дали прибавку урожая семян люцерны от 0,1 до 1,3 ц t га, в среднем 0,648 ц на га. То обстоятельство, что во всех 25 случаях мы имеем положительные результаты, совершенно исключает возможность случайной ошибки и, вычислив по правилам математической статистики среднюю ошибку, мы найдем ее равной 0,093 ц, т.е. в 6,97 раз меньше средней прибавки. Казалось бы, спорить нечего, и следует признать, что этот прием вполне оправдан. Однако он оспаривается уже цитированным выше Ф. И. Филатовым, который разбирает этот метод на с. 224—239 своей книги и приходит к выводу, что указанный прием нельзя рассматривать как хозяйственное средство повышения урожая семян люцерны. Такое заключение знатока многолетних трав/естественно, вызывает недоумение, и, например, Карунин Б. А. в рецензии на книгу Филатова (в общем положительной) считает невозможным согласиться с выводом Филатова, так как этот вывод «опровергает многочисленные данные других исследователей и, что особенно показательно, практику работы значительного количества колхозов». Кто же прав — Филатов или Мусийко? Для решения этого вопроса обратимся к тем «другим исследователям», которые якобы подтверждают эффективность метода Мусийко.

Возьмем прежде всего работу изобретателя машины-опылителя И. И. Хоменко.

На основании 4-летних данных (1948—1951) Славгородской государственной селекционной станции Алтайского края Хоменко считает возможным рекомендовать дополнительное опыление, в особенности же работу с машиной-опылителем, которая, по его данным, за один проход опыляет 40% цветков, за 2 — 70%, за 3 — 80%. Но нас, естественно, интересуют не данные об опылении цветков, а данные о прибавке урожая. К сожалению, данных об урожае при работе с машиной-опылителем вовсе не приводится. Но приводятся немногие данные для других методов доопыления.

Приведем данные с с. 43—44:

По сравнению с контролем «доопыление» приводит не к увеличению урожая, а к снижению в 1,6 ц с га (для волокуш) и 0,5 ц для веревки.

Еще любопытные данные табл. 4 за 1951 г.

Сам автор справедливо пишет, что увеличение урожая на поливе произошло, очевидно, за счет полива. Что же касается неполитых делянок, то небольшая прибавка урожая (0,2 ц на га) никак не может быть отнесена на долю дополнительного опыления, так как доопыленные делянки показывают, в среднем, всего примерно 3% открытых цветков, т.е. в 2,3 раза меньше, чем контрольные (53). Несомненно, что разница объясняется, прежде всего, той неоднородностью поля, которая является обычным явлением, легко приводящим к неправильным выводам, но, может быть, имело место и вредное влияние волокуши. Сам автор пишет (с. 44), что работа волокуши отгоняла пчел с делянки.

Все прочие данные по проценту раскрытия цветков очень противоречивы, и вся рекомендация искусственного опыления основана на совершенно произвольной гипотезе, повторенной даже в выводах, что «изменение видового состава опылителей показывает, что не исключена возможность гибели полной или большей части всех видов опылителей». Обратимся к работе другого изобретателя машины-опылителя, помещенной в журнале, издаваемом Министерством с/х и заготовок СССР. Приводятся цифры, показывающие результат по отношению к проценту открытых цветков, проценту образования бобиков и пр. Цифры очень колеблются, и урожайных данных с га совершенно не приводится. Но на с. 52—53 автор сообщает: 1) что машина при высокой скорости вращения дает 10,3% полома стеблей люцерны за один проход; 2) за один проход венчики повреждаются у 10,9% растений; 3) валик машины сильно пригибал растения, что приводило к значительной поломке стеблей (9,1%) при незначительном открывании цветков. Автор касается и тимофеевки, но в выводах рекомендует машину для искусственного опыления трав вообще.

Неудача опытов с искусственным опылением (даже улиц, верящих в это дополнительное опыление) не должна удивлять лиц, внимательно изучавших этот вопрос, о чем имеется уже сейчас ряд работ. При искусственном вскрытии цветка люцерны рыльце плотно прижимается к парусу, и дополнительное опыление просто невозможно: самое большее, чего можно ожидать, что в момент вскрытия произойдет самоопыление, но у люцерны это приводит к очень пониженному количеству и низкому качеству семян. Механическое вскрытие цветков люцерны ничего, кроме вреда, принести не может, и рекомендацию этого метода надо прекратить как можно скорее.

Но как объяснить данные, приведенные Мусийко? Дело даже не в 4-летних производственных опытах, приведенных в его табл. 12, а, как указывает он на с. 21, в том, что его методика на протяжении 10 лет обеспечивала прибавку урожая от 0,1 до 1,3 ц на га. А спрашивается, почему из широких производственных опытов приведено только 25 цифр за 10 лет? Ответ напрашивается сам собой: цифры с противоположным результатом (а они выше приведены из работы Хоменко) рассматривались как результат неумения провести доопыление и выбраковывались, в таблицу же помещались только «подходящие» цифры.

Анализ этого первого примера с совершенной ясностью показывает, что:

проводя широкие производственные опыты, лысенковцы или не умели или не желали ставить их и обрабатывать результаты их как следует, и потому могут приходить к рекомендации, в лучшем случае, бесполезных, а часто, даже вредных мероприятий;

Лысенко упрекает большинство научных работников, что они работают слишком медленно. Данный вопрос в 1947 г. имел 10-летнюю давность, в настоящее время не менее 16 лет. Верно, что старые опытники работают часто медленно, но зато большей частью правильно. Работа Мусийко, по крайней мере в отношении люцерны, показывает, что можно работать и медленно, и не верно.

 

§ 4. Гнездовые посевы лесных полос

Как известно, посев и посадки дуба не одиночками, а площадками рекомендовали в некоторых условиях и до Лысенко ряд лесоводов, как например, Огиевский. Но старые лесоводы отнюдь не предлагали этот метод как основной. Лысенко подвел под этот метод «теоретические основания» на основе своей «теории» отсутствия внутривидовой борьбы и старался придать гнездовому посеву монопольный характер. Что из этого произошло, можно видеть из статьи члена коллегии Министерства лесного хозяйства И. Д. Федотова.

Как известно, Лысенко рекомендовал сеять дуб гнездами и совмещать посев леса с посевом однолетних с/х культур. Эти однолетние культуры должны, по мысли Лысенко, защищать молодые всходы или посадки лесных деревьев от появления их злейшего врага — пырея, или остреца. «Мы предлагаем, — пишет Лысенко, — не допускать эту губительную для леса растительность посевом различных однолетних культурных видов растений, которые не являются врагами лесных пород, не имеют специальных органов для борьбы с корнями древесных пород» (Агробиология, с. 665)

Что же из этой «теории» получилось на практике?

Приведем несколько выписок из работы И. Д. Федотова, с. 49: «…Наблюдения над прорастанием желудей и всходами дуба в Калининской, Пугачевской и других ЛЭС, а также на опытных полях Института зернового хозяйства юго-востока СССР позволяют сделать заключение о безусловно отрицательном влиянии покровных культур на рост молодых дубков в условиях юго-востока, где они в связи с недостатком влаги играют не защищающую, а угнетающую роль…

…Путем многократных систематических осмотров гнездовых посевов дуба установлено, что наличие покровных культур не уничтожает вовсе сорной растительности. Произрастание сорняков и покровных культур одновременно лишь еще больше обостряет конкуренцию за влагу. Борьба же с сорняками, тем более механизированная, при таком методе лесоразведения исключается. Более того, исключается и поверхностное рыхление почвы — сухой полив, оправдавший себя в многолетней практике лесоразведения в засушливых условиях юго-востока СССР».

Учитывая это, академик Т. Д. Лысенко внес частичные изменения в инструкцию по посеву полезащитных полос на 1950 г. Он допустил для засушливой зоны юга и юго-востока оставление гнезд дуба без покровных культур и высев их лишь в 4-метровых междурядьях. По измененной инструкции, посев покровных культур в междурядьях должен проводиться не сплошь, а с оставлением в каждом междурядье трех узких свободных полос или высева поздней осенью семян кустарниковых полос. Таким образом, на одной и той же площади осенью посев будет производиться дважды: сначала озимой ржи тракторными сеялками, а позже — семян желтой акации, но уже вручную.

Следовательно, если раньше введением покровных культур по гнездам дуба имелась в виду борьба с сорняками и тем самым исключалось проведение таких дорогостоящих и трудоемких работ, как прополка и рыхление, то теперь последние работы надо будет проводить обязательно и только вручную, так как конвертная форма гнезд не позволяет применять никакой механизации. Таким образом, создается положение, при котором планы по уходу за лесопосадками будут под угрозой срыва из-за недостатка рабочих рук. И в то же время тракторы и почвообрабатывающие машины, отличающиеся высокой производительностью и дешевой эксплуатацией, будут простаивать, как уже второй год простаивают посадочные машины Чашкина и Недалковского.

И в конце статьи И. Д. Федотов пишет (с. 50): «При гнездовом посеве желудей расход их чрезвычайно велик».

Резюмируя вкратце его крайне содержательную статью, про метод Лысенко можно сказать, что в данных условиях: 1) он не устраняет развития сорняков; 2) вызывает угнетение посадок; 3) приводит к простою полезных машин и вызывает напряжение в рабочих руках;

4) вызывает чрезмерный расход желудей.

Лысенковцы пытались опровергнуть эту статью, но мы знаем, что гнездовой посев как общий метод лесопосадок уже отменен, так что прав оказался Федотов, а не Лысенко.

В 1948 г. Лысенко писал: «Отдельные лесоводы, как, например, Морозов, Высоцкий, Огиевский и др., которые были хорошо знакомы с жизнью леса, приходили к правильным практическим рекомендациям. Но в то время им было не под силу изменить биологическую теорию, выбросить из нее реакционное положение о внутривидовой борьбе» (Агробиология, с. 669).

Цитированные Лысенко лесоводы были почтенными, честными учеными, которые вовсе не чуждались теории, но которые никогда не стремились на основе примитивной теории делать рекомендации в государственном масштабе. Лысенко же на основе своей убогой «теории» сразу давал рекомендации в широчайшем масштабе и не допускал возражений. Позволительно спросить (и полезно подсчитать в назидание потомству), во что эта «теория» обошлась государству.

 

§ 5. Теленомус и черепашка

Общеизвестно, что первую попытку борьбы с клопом-черепашкой с помощью яйцеедов-теленомусов еще в дореволюционные времена сделал один из ветеранов русской энтомологии И. В. Васильев. Кое-какие результаты, как будто подарившие надежду на возможность использования этого метода, он получил, но так как черепашка на довольно длительный срок перестала проявлять себя массовым вредителем, то и метод не получил дальнейшего развития. В конце 30-х гг., вследствие сильной вспышки вредной черепашки, этот метод был подхвачен Лысенко, развит им в огромном масштабе, и услужливыми, но невежественными популяризаторами (особенно Геннадием Фиш: «Теленомус и черепашка») был истолкован как окончательная победа над черепашкой. В настоящее время выяснилось, что это очень дорогостоящее и малоэффективное мероприятие, и черепашка по-прежнему проявляет себя как вредитель в ряде районов, проблема же эффективной борьбы с нею далеко еще не решена.

Однако в печати появилось много работ, носивших внешне как будто научный характер, где доказывалась высокая эффективность теленомуса. Одну из этих работ (В. А. Щепетильниковой) я подверг критике и показал, что выводы автора совершенно не соответствуют материалам самого автора. Так как эта критика напечатана, то я ограничусь ссылкой на эту статью (с. 168). Но опубликовано также довольно много опытов производственного характера как будто бы с положительными результатами. Неужели они все неблагонадежны? Для того чтобы иметь право сомневаться во всех этих данных, достаточно ознакомиться с типической инструкцией по проведению этих опытов. Беру инструкцию, опубликованную Орджоникидзенским краевым отделом и применявшуюся во всем обширном Орджоникидзенском крае, одном из самых главных очагов вредной черепашки.

В этой инструкции, между прочим, даются указания по постановке производственных опытов по применению теленомуса. Предлагается (с. 24) выбрать два участка — опытный и контрольный, каждый площадью 80 га. Контрольный участок должен отстоять от опытного не менее чем на 2—3 км, по возможности с наветренной стороны во избежание заноса теленомуса ветром. Контрольный участок должен быть одинаковым с опытным по таким показателям: культура, предшественник, предпосевная обработка почвы, сроки и способы посева, уход за культурой, густота стояния растений, рельеф и тип почвы, однородность всех агротехнических мероприятий. Для установления процента яиц черепашки, зараженных теленомусом, предлагается собирать по 50 яичек не менее чем раз в неделю, но первый сбор яиц клопа производить только на контрольном участке за день до выпуска яйцееда, чтобы установить процент зараженности местным (диким) теленомусом.

Для человека, не знакомого с трудностями опытной работы в поле, эта инструкция может показаться чрезвычайно научной и, кажется, что данные, полученные при помощи этой инструкции, должны считаться вполне надежными. Но нетрудно показать, что на самом деле в этой инструкции есть такие дефекты, которые приводят к ошибочным выводам даже при самом добросовестном следовании инструкции. Эти дефекты заключаются в следующем: 1) в погоне за «однородностью» опытного и контрольного участка инструкция налагает многие практически невыполнимые требования «однородности», для полного осуществления которых (хотя бы в отношении почвы) требуется провести сложнейшие исследования: это требование является обременительным, вряд ли когда осуществимым (трудно представить два совершенно одинаковых по указанным признакам участка на расстоянии 2—3 км) и для данной цели ненужным; 2) вместе с тем опущено важнейшее требование для получения «сравнимости» опытного и контрольного участков — расстояние от ближайшего лесного участка; этот признак является в данном случае важнейшим, так как лес — преимущественное место зимовки местного теленомуса, и поэтому наибольшая естественная (вне опыта) зараженность яиц черепашки наблюдается поблизости от леса; 3) в инструкции вместе с тем дается указание, что необходимо избегать заноса ветром теленомуса с опытного участка на контрольный. Естественно поэтому, что для опытного участка выбираются места, защищенные лесом от ветра, а контрольные тогда (надо расстояние 2—3 км) выбираются далеко от леса. Но тогда, естественно, большая зараженность опытного участка (происходящая от близости к лесу) относится на долю эффективности данного мероприятия; 4) эта ошибка еще могла бы быть избегнута, если бы и опытный, и контрольный участки подвергались анализу на зараженность местным теленомусом до выпуска теленомуса, но, как нарочно, автор инструкции рекомендует проводить учет зараженности теленомусом лишь на контрольном участке: таким образом, первоначальная неоднородность распределения оказывается необнаруженной, и дальнейшие многочисленные (чрезмерно многочисленные)… (нрзб. — Ред.) эту первоначальную ошибку вскрыть уже не могут; 5) наконец, чрезмерная требовательность при выборе однородных участков приводит к тому, что в том случае, если результат опыта оказался отрицательным, всегда найдется резонное как будто основание для того, чтобы исключить данный опыт как неудавшийся в силу несоблюдения требований однородности. Ну а когда результаты отвечают нашим ожиданиям, принимаются как «однородные» участки, весьма резко отличающиеся по многим параметрам; пример такого отсутствия щепетильности можно видеть в цитированной уже работе В. И. Щепетильниковой.

Что эти соображения имеют реальный смысл, можно судить по тем случаям, где эффективность опыта проверялась не только по сравнению зараженности теленомусом яиц черепашки на опытном и контрольном участках, но и с определением видового состава паразитов. И вот были зарегистрированы случаи, когда выпускался один вид теленомуса, а в зараженных яйцах оказывался другой; иначе говоря, эффективность была равна нулю, но без проверки видового состава этот случай был бы зарегистрирован как доказательство удачного заражения. Опубликованы ли эти наблюдения, я не знаю, они были получены одним киевским энтомологом перед самой Великой Отечественной войной.

Результаты опытов были бы гораздо более надежными, если бы в инструкции вместо огромного количества признаков «однородности» ударение было бы поставлено на один, важнейший: расстояние от лесных посадок. Следовало бы выбрать два, по возможности, однородных участка, из них один по жребию отвести под опыт, другой — под контроль, провести два-три учета в возможно большем числе мест обоих участков, но результаты анализов никакой браковке не подвергать.

 

§ 6. Борьба со свекловичным долгоносиком

Как известно, свекловичный долгоносик является настоящим бичом сахарной свеклы в основной зоне свеклосеяния на Украине. Он явился еще в дореволюционные времена стимулом к организации первой энтомологической станции в Смеле. Большое число ученых, включая и И. И. Мечникова, занимались вопросами борьбы с долгоносиком, и выработанная система мероприятий, конечно, помогает спасать урожай свеклы, но требует огромных усилий и даже не гарантирует от пересевов свеклы, являющихся во многих областях Украины обычным, почти ежегодным явлением. Такое неудовлетворительное состояние, естественно, составляет заботу Партии и Правительства, а перед научными учреждениями была поставлена задача выработки удовлетворительных средств борьбы с этим бичом свекловодства. И эту работу включился перед началом последней войны и Лысенко и, по своему обыкновению, в кратчайший срок разработал систему мероприятий, которая «решила» задачу. Посмотрим, как дело изображается ближайшим сотрудником Лысенко, лауреатом Сталинской премии, покойным академиком И. Д. Колесником.

По данным этой статьи, борьба со свекловичным долгоносиком до 1941 г. была оборонительной, но в 1941 г. картина резко изменилась, так как был найден прием, который дал возможность сберечь посевы свеклы от вредителей и сэкономить миллионы трудодней и миллионы рублей. В феврале 1941 г. академик Лысенко рекомендовал для борьбы с долгоносиком широко использовать кур. Новая система мероприятий в основном состояла из использования кур, своевременной окопки канав и уничтожении долгоносика и его потомства на приманочных посевах; решающую роль играли куры.

Колесник иллюстрирует успешность борьбы с долгоносиком за 1941 г. данными о работе кур, с одной стороны, и следующими цифрами для сравнения 1940 и 1941 гг.

Верно, что в 1941 г. вредная деятельность долгоносика была совершенно минимальной, но многие лица, в том числе и я, посетившие весной 1941 г. ряд колхозов Киевской и Кировоградской областей, объяснили этот спад активности долгоносика исключительно прохладной, влажной и затяжной весной, чрезвычайно неблагоприятной для долгоносика; куры в это время тоже были малоактивны. Это объяснение встречало резкий отпор на совещаниях со стороны последователей Лысенко, и Колесник в своей статье отвергнет его по следующим причинам: 1) как раз в 1940 г. холодной затяжной весной объяснили причину огромных пересевов сахарной свеклы; 2) случаев внезапного прекращения размножения, что достоверно известно, за 100 лет ни разу не отмечалось, это подтверждается данными за 36 лет (до 1917 г. включительно) о площадях посева свеклы и пересева. За первые 18 лет (при общей площади под свеклой от 200 до 350 тыс. га) не пересевали менее 6—10 тыс. га, обычно гораздо больше. В следующие 18 лет (1900—1917), когда площадь посева свеклы возросла примерно вдвое, возросла и площадь пересевов с минимумом в 30 тыс. га. Так как в 1941 г. площадь посевов свеклы на Украине составляла около 750 тыс. га, то, даже принимая, что 1941 г. был самым неблагоприятным для долгоносика, следовало бы ожидать не менее 30 тыс. га пересева, а мы имеем от всех причин в 10, а от долгоносика — в 60 раз меньше. Кажется, убедительно! Статья Колесника была написана в первой половине 1944 г., когда еще не могло быть послевоенной проверки эффективности нового метода, но сейчас мы имеем 1953 г., сельское хозяйство Украины вполне восстановилось, урожай сахарной свеклы больше довоенного, так как же обстоит дело с долгоносиком? Мне пришлось вести беседу в Киеве в августе этого года с рядом работников по энтомологии Академии наук УССР. Общий ответ: положение то же, что было до войны, напряжение борьбы с долгоносиком не ослабло, куры используются, но не решают вопроса, и удовлетворительного решения борьбы с долгоносиком пока не получено. Победные заявления сторонников Лысенко оказались преждевременными. В чем дело?

Применение кур (и индюшек) в борьбе со свекловичным долгоносиком и другими вредителями не является открытием Лысенко. Это было сделано с точными экономическими расчетами в самом начале XX века венгерским энтомологом Яблоновским в его работе (на немецком языке) «Насекомые — вредители сахарной свеклы». Советские энтомологи применяли кур, в частности, при борьбе с луговым мотыльком в начале 30-х годов, и статья об этом была включена в сборник, посвященный луговому мотыльку. Однако печатание этой статьи было запрещено на том основании, что автор проводит «антимеханизаторские» тенденции, и редактор сборника за то, что допустил включение такой, едва ли не вредительской статьи, был отстранен от редактирования и заменен другим лицом. После этого наступил запрет метода, и этот запрет был снят Лысенко:, только в этом заключается его заслуга. Но применение кур, вполне целесообразное в ограниченных масштабах, встречает чрезвычайные организационные трудности в современных условиях свеклосеяния, и видеть в нем ведущий метод решительно невозможно.

Было бы несправедливо, конечно, полностью отрицать оригинальность некоторых предложений Колесника; приведу его подлинные слова (с. 11): «Куры с успехом могут быть использованы в борьбе с такими вредителями сельского хозяйства, как свекловичный долгоносик, клоп-черепашка, личинки озимой совки, личинки различных жуков, саранчовые, кобылка, тихиус, фитономус, шведская и гессенская мушки, и для уничтожения этих вредителей курица должна работать в борозде при запашке, культивации, бороновании, лущении стерни, а также на стерне, вслед за уборкой хлебов, и весной, вслед за стаиванием снега». Это — действительно оригинальное предложение, но как академик Колесник представляет работу кур по борьбе с личинками гессенской и шведской мушек, крошечных по размерам и ведущих скрытный образ жизни? Вероятно, какой-то энтомолог сыграл злую шутку с академиком Колесником. Это было бы смешно, если бы не было грустно, что такие нелепости помещаются в солидном (или долженствующем быть солидным) журнале и защищаются с чрезвычайным апломбом.

 

§ 7. Яровизация хлебных злаков

Этот прием является едва ли не первым практическим предложением (связанным с теорией стадийного развития), выдвинутым Лысенко и принесшим ему большую известность. Как известно, сам термин «яровизация» появился в середине 1929 г. после получения выколашивания весеннего посева озимой пшеницы в условиях практического хозяйства (половина гектара на Полтавщине у Д. Н. Лысенко). Ценность этой работы была сразу признана нашими крупными учеными. Так, уже в статье за 1929 г. Лысенко цитирует слова профессора (позднее академика) И. А. Максимова: «Не представляя, таким образом, принципиально ничего нового, полученные Лысенко результаты представляют собой, однако, дальнейший и довольно значительный шаг вперед в деле познания природы озимых и, что еще более важно, в деле управления и ходом развития по желанию землевладельца».

Хорошо помню, что в самом начале 30-х годов присутствовавший на докладе Лысенко по яровизации Н. И. Вавилов горячо поддержал яровизацию как метод получения семян в таких районах, где семена данного сорта по климатическим условиям вызревать не могут. О неоднократном упоминании о яровизации Н. И. Вавиловым в печати и докладах сообщает и Т. Д. Лысенко в той же книге (с. 426). Совершенно правильно пишет Лысенко (та же книга, с. 456): «Благодаря разработке способа яровизации всю мировую коллекцию (собранную под руководством академика Н. И. Вавилова) пшеницы, ячменя, овса, которая представлена тысячами образцов и которую нельзя было выращивать ни в одном пункте европейской части СССР, теперь можно выращивать в любом зерновом районе».

Опыты с яровизацией были поставлены на многих опытных станциях, и общим заключением было то, что яровизация в большинстве случаев ускоряет выколашивание и созревание растений. В большинстве случаев, но не всегда. Лысенко сам приводит пример сорта твердой пшеницы Меланопус-069, у которого предпосевная яровизация выколашивания не ускоряет.

Таким образом, яровизация как прием, позволяющий в большинстве случаев добиваться ускорения созревания, не вызвал возражений в научном мире; введение этого приема в агротехнику есть, таким образом, бесспорная заслуга Лысенко. Спор возник тогда, когда этот прием стал рассматриваться как средство повышения урожайности, в частности, в зоне, подверженной суховеям. И для этой зоны априори можно было допустить благотворное его действие, так как, если путем яровизации мы добьемся того, что пшеница дойдет хотя бы до восковой спелости до наступления суховеев, мы, очевидно, должны получить больший урожай, чем у неяровизированных растений, дошедших, положим, только до молочной спелости. Но и это лишь в том случае, если сорт при яровизации ускоряет свое развитие. А мы видели, что это не является общим законом, и как раз сорт Меланопус-069, один из ценнейших и распространеннейших в Заволжье сортов твердых пшениц, ускорением выколашивания на яровизацию не отвечает. Можно ожидать также благотворного влияния яровизации на севере в холодные годы, где неяровизированные посевы могут не успеть вызреть.

Для проверки этого метода в географическом разрезе были поставлены опыты на многих опытных станциях, не давшие ясной картины. Иногда была прибавка к урожаю, иногда снижение, в северных районах были указания, что яровизация способствует увеличению процента головни и т.д. Эти данные, насколько мне известно, в целом не были обработаны, но Лысенко, не дожидаясь этого, стал производить опыты по яровизации широко в колхозах и совхозах, не считаясь с зонами, сортами и прочими условиями, и в ряде статей доказывал, что яровизация как прием действует, как правило, положительно. Приведем итоговые данные за 1932—1937 гг..

В эти средние прибавки урожаев вошли также случаи одинаковых и сниженных урожаев.

Производственные опыты с яровизацией были поставлены чрезвычайно широко: конечно, главное распространение этот метод получил на юге и юго-востоке европейской части Союза, но опыты ставились и в Чувашии, Татарии, Горьковском крае, Ярославской, Московской, Ленинградской, Киевской областях, в Белоруссии и пр. (там же, с. 623 и 626) и везде с успехом. Правда, отдельные исключения были, но они не показывали какой-либо закономерности. На 1932 г. Лысенко приводит такие данные (там же, с. 617):

Отсутствие положительного эффекта яровизации Лысенко там же объясняет тем, «что в этих колхозах и совхозах были допущены ошибки при выполнении требований техники яровизации, вследствие чего были сильно изрежены посевы и пр.».

На основании всех этих данных Лысенко считал возможным заявить, что одни «опытно-хозяйственные яровизированные посевы зерновых, проведенные колхозами и совхозами хотя бы в одном 1935 г., думаю, оправдают расходы, произведенные институтом за все предшествующие годы».

Если взять вопрос о яровизации зерновых злаков по состоянию его за 1936 г., то мы получаем, по данным Лысенко, что, независимо от вида зерновых злаков, сорта, географической зоны и года, мы имеем прибавку порядка 1 ц на га. А так как всего под яровыми зерновыми культурами у нас засевается около 50 млн га, то, распространив этот прием на всю площадь яровых, мы как будто должны получить за счет него прибавку порядка 50 млн ц, или 300 млн пудов, что составляет половину всего экспорта зерновых злаков в дореволюционной России. Стоит поработать над этим методом, над его полным внедрением в производство!

Вместе с тем мы наблюдаем странное явление. После 1936 г. вопрос яровизации интересует Лысенко только как метод для выведения новых сортов и совершенно выпадает из его научной программы как агротехнический прием для повышения урожайности. В сборнике «Стадийное развитие растений», вышедшем в 1952 г. и посвященном теории стадийного развития и яровизации с/х растений, последняя статья по вопросу яровизации зерновых (очистка семян ячменя перед яровизацией от кусков и комков головни) датирована мартом 1938 г., а все остальные — не позднее 1937 г. Ни слова о яровизации как агроприеме нет ни в последних программных статьях Лысенко (журнал «Агробиология», № 6, 1952, перепечатано в докладах ВАСХНИЛ, 1953, № 1). Но, может быть, не о чем писать? Может быть, техника яровизации в 1936—1938 гг. была разработана вполне удовлетворительно и за этот период прием внедрен настолько, что мы уже собираем эти добавочные 50 млн ц? Мне не удалось найти полных данных о проценте охвата яровизацией зерновых злаков по Союзу, но мне хорошо известно, что, например, во Фрунзенской области Киргизской ССР процент яровизированных площадей резко снизился по сравнению с довоенным, невысок он и в других областях. До стопроцентного охвата, несомненно, очень далеко.

В речи А. В. Пухальского на августовской сессии ВАСХНИЛ сообщается, что в 1940 г., по неполным данным, засевалось яровизированными семенами свыше 14 млн га, в 1948 г. предусмотрено планом проведение в колхозах посева яровизированными семенами на площади 6,9 млн га.

Академик Лысенко, возражая академику Константинову, сам пишет: «Каждый колхозник знает, что эффективность любого агроприема, в том числе, конечно, и яровизации, нельзя определить независимо от края, области и района, а также от сорта. Нельзя отрываться от конкретных условий, отделываться только средними научными данными, полученными не в тех районах и не на тех сортах, и не в тех условиях, для которых решается вопрос… это может только человек, ничего не видящий в жизни, кроме арифмометра».

Мы увидим дальше, в какой степени справедлив этот упрек. Именно эту статью, озаглавленную «О каких «выводах» тревожится академик Константинов?» Лысенко заканчивает: «…Отдельно о яровизации пшеницы Цезиум-111. Эта пшеница часто настолько сильно заражена твердой головней, что протравливание не всегда ее обеззараживает. Такую сильно зараженную головней пшеницу Цезиум-111 лучше в яровизацию не брать».

Вот уже одно предостережение: в известных условиях яровизация способствует увеличению процента головни. Последняя по времени напечатанная статья касается также очищения зерен ячменя от головни.

На с. 638 Лысенко говорит вкратце о значении районного фактора: «В тех районах, где ускоренно выколосившиеся растения попадают в более плохие, более засушливые условия, нежели растения, выколосившиеся на 2—3 дня позже (если после засухи наступают дожди), эффективность яровизации некоторых сортов может даже и не наблюдаться или же эта эффективность может быть сниженной. Но и в таких районах, как мы уже хорошо знаем, запаздывать с севом ни в коем случае нельзя, потому что ранние посевы, как правило, почти во всех случаях дают хороший урожай. Еще в 1936 г., когда я объезжал районы Северного Казахстана и районы, прилегающие к (нрзб. — Ред.), и наблюдал там посевы яровых пшениц, я высказал мнение, что исследовательским учреждениям и работникам колхозов и совхозов этих районов необходимо добиваться получения таких сортов, которые при раннем посеве и при ранних всходах выколашивались бы на 2—3 дня позднее, а вызревали бы на 3—5 дней раньше, нежели Цезиум-111.

Исходя из этого, я тогда говорил, что в этих районах яровизировать такие сорта, как Цезиум-111, не всегда полезно. Положительный результат яровизации — более ранние всходы — в этих районах может быть сведен на нет более ранним выколашиванием. Растения, выколосившиеся на несколько дней позднее, могут попасть в более благоприятные по влаге условия. Я советую также совхозам, расположенным в данных районах, не брать для яровизации пшеницу Цезиум-111, а яровизировать Мильтурум-381 и Гарденформе, как сорта более поздние. В громадном же большинстве областей СССР ускоренное выколашивание тех сортов, которые там высеваются, в том числе и Цезиум-111, всегда является положительным фактором».

Большие трудности связаны с установлением срока начала яровизации: «…нередко колхозы приступают к яровизации раньше, чем это следует, а именно в сроки, когда еще возможны задержки посева вследствие возврата холодов и других причин. В таких случаях увлажненный посевной материал приходится держать в помещении не 5—7 дней (мягкие яровые пшеницы) и не 10—14 дней (ячмень и овес), как требуется по инструкции, а 20 дней и более. Задержка с посевом яровизированного материала всегда в той или иной мере отражается как на всхожести, так и на энергии прорастания зерна. Поэтому нельзя приступать к яровизации яровых зерновых раньше, чем за 3 дня до начала полевых работ (боронование зяби)».

На той же странице и на с. 633 Лысенко говорит о необходимости правильно устанавливать норму высева, так как яровизированные семена увеличиваются в размерах и может получиться так, что необходимые нормы яровизированных семян ячменя, особенно овса, сеялка не сможет выбросить. В этих случаях Лысенко рекомендует перекрестный сев с половиной нормы в каждом направлении.

Из слов самого Лысенко мы видим, таким образом, что в яровизации еще множество нерешенных задач, требующих разрешения, и что техника яровизации вовсе не безобидна. Во многих случаях, не зависящих от доброй воли работников (например, внезапное наступление непогоды, препятствующей севу), может произойти отрицательная эффективность при безупречной работе. На основании только приведенных выдержек из работ Лысенко можно составить целую программу обширной научно-исследовательской работы, и весьма перспективной. Если прав Лысенко и если в современном, неразработанном и несовершенном виде яровизация приносит в среднем (т.е. обезличивая сорт, год и район) около 1 ц на га прибавки, то при приспособлении метода к сортам, годам и районам можно ожидать значительно большей прибавки. Ведь в некоторых случаях наблюдалась прибавка в 8—10 ц и более на га, и в реальности этой огромной, просто революционной прибавки для приведенных случаев Лысенко не сомневается.

Все эти соображения заставляют нас не слишком полагаться на полную надежность данных Лысенко. Но неужели никто не возразил академику Лысенко?! Возражал целый ряд лиц. Хорошо помню, что в газете «Социалистическое земледелие» в 30-х годах были статьи, критикующие безоговорочное применение метода яровизации. Возражали также академики Константинов и Лисицын, доктор сельскохозяйственных наук Дончо Костов. Автор, выступавший в «Социалистическом земледелии» (фамилию его, к сожалению, не помню), опирался на опыт колхозов. Лысенко в своей книге, в специальной статье обрушивается на Константинова. Константинов собрал данные по 54 сортоучасткам, 35 сортам за 5 лет, всего 393 случая. Урожай яровизированной пшеницы оказался в среднем 9,6 ц с га, а неяровизированной — 9,56 ц. Прибавка урожая составляет всего 0,04 ц на га (вполне возможно, что такая прибавка лежит в пределах погрешности опыта), или 0,4% — более чем в 20 раз меньше защищаемой Лысенко. При этом Константинов указывает, что по годам наблюдалось то повышение, то снижение урожая от яровизации, но он отнюдь не отвергает яровизацию вообще, а только настаивает на необходимости уточнения яровизации как агроприема по районам, годам, сортам и срокам посева (с. 637). Для Лысенко странно, как может Константинов защищать яровизацию вообще, когда его цифры как будто отрицают яровизацию. Но в той же статье Лысенко приводит данные Константинова по сортам (с. 636, 637). Сорт Цезиум-111 (72 случая) дает за 5 лет снижение урожая от яровизации на 3,2%. Сорт Меланопус-069 (за 5 лет — 31 случай) дает также снижение на 3,5%. Сорт Гарденформе-010 (39 случаев за 5 лет) дает прибавку от яровизации на 0,5%. Очевидно, есть сорта, дающие и более высокую прибавку, так как для того, чтобы получить среднюю прибавку в 0,4% по всем сортам при наличии сортов, дающих отрицательный эффект, должны быть сорта, дающие в среднем заметный положительный эффект; этих данных Лысенко не приводит.

Странно, что Лысенко не заметил, что приведенные Константиновым сортовые различия находятся в полном согласии с его, Лысенко, данными. Ведь ранее были приведены слова Лысенко о том, что сорт Цезиум-111 и по частой сильной зараженности головней, и по особенностям своего развития часто не годится для яровизации. Меланопус-069 также, по данным Лысенко, не реагирует на яровизацию ускоренным выколашиванием. Такое совпадение выводов уже говорит в пользу признания данных Константинова благонадежными. Но Лысенко отвергает выводы Константинова прежде всего на том основании, что они построены на слишком малой площади. 393 случая на 100 м2 составляют всего 3,93 га. Этим 3,93 га Лысенко противопоставляет миллионы га яровизированных посевов в СССР или около миллиона га в одной только Куйбышевской области. Кажется, цифры несравнимые, но всякий, близко знакомый с работой сортоучастков, отнесется с большим доверием к результатам этих опытов, чем к результатам опытов в производственной обстановке. Всякий, кто посещал сортоучастки на юге СССР (а как раз за этот период, 1932—1936 гг., мне ежегодно приходилось бывать в степных районах), помнит, что сортоучастки сортосети (превосходно организованной покойным В. В. Талановым) по обработке были просто высококультурными островками, резко выделявшимися на общем фоне. Все полевые опыты ставились там со строгим соблюдением основных приемов методики полевого опыта, и малые размеры делянок допускали достижение действительной однородности сравниваемых участков, проведения посева в один день и т.д. Когда же мы проводим опыты в большом масштабе, то соблюсти, например, одновременность срока посева представляется крайне затруднительным, и, естественно, что яровизированные семена, как не допускающие длительного хранения, высевали в первую очередь, а неяровизированные — во вторую. А Лысенко, конечно, известно лучше, чем кому-либо, какое значение имеет задержание с высевом во всей степной зоне. Само собой разумеется, что яровизированные семена, на которые затрачено столько труда, высеваются в лучших участках, а это тоже влияет на возникновение различий между обоими участками, ошибочно относимых на счет яровизации. Константинов выставлял в своей статье эти возражения, понятные каждому человеку, но Лысенко они кажутся «невнятными» (с. 640).

У Константинова в иные годы получалась прибавка от яровизации, в другие, наоборот, снижение. Специфика этого приема именно и позволяет ожидать, что яровизация имеет различное значение в разные годы. В годы с суховеями надо ожидать значительной прибавки от яровизации, в нормальные годы — слабой, отсутствующей вовсе или даже отрицательной. Суховеи в иные годы захватывают огромные пространства, и это не может не сказаться на колебании эффекта яровизации по годам. По данным же Лысенко, цифры оказываются очень близкими. Свои данные он приводит в табличной форме, не делая попытки дифференцировать их по культурам, сортам, годам и районам. Данные по колхозам (с указанием сорта и района) он приводит лишь для небольшого числа колхозов, а весь материал остается неопубликованным. Тщательная его обработка представляла бы большой интерес, так как позволила бы уточнить многие детали. В частности, из разговоров с работниками южной части Воронежской области, я вынес вполне определенное впечатление, что ячмень обязательно надо яровизировать при запаздывании сева, так как, если наступают теплые ночи, ячмень не выколашивается и образует «щетку», что раньше приписывалось действию шведской мушки.

Таким образом, совокупность всех соображений говорит за то, что яровизация, будучи полезным приемом в определенных условиях, не всегда бывает полезна, и общая оценка, данная Лысенко, преувеличена.

Наконец, Лысенко прибегает к аргументам совсем не научного сорта. Он пытается объяснить резонные возражения Константинова тем, что здесь речь идет о борьбе двух взаимно исключающих направлений, связывает этот спор со спором вокруг формальной генетики (хотя вопрос о яровизации как агроприеме никакого отношения к формальной генетике не имеет) и заканчивает следующими знаменательными словами:

«…Ведь были же у нас примеры того, как довольно согласованные данные опытных станций по вопросу мелкой пахоты были нацело сметены производственно-колхозными данными. Ведь были же примеры, когда данные некоторых опытных станций о пользе позднего сева зерновых были полностью сметены производственно-колхозными данными. В то же время академику Константинову следовало бы подумать и о том, что вместе с такими данными сметались с поля научной деятельности и те, кто не желал понять особенность таких неверных данных и упорно на них настаивал» (выделено мной. — А. Л.)

В этой статье, опубликованной в 1937 г., Лысенко считал, очевидно, совершеннейшей нелепостью какое-либо запаздывание со сроком посева (очевидно, яровых), а в 1953 г. он посвящает целый раздел вопросу о сроках посева яровых хлебов в Зауралье и в Сибири и прямо указывает, что часто самые ранние посевы (до 25 апреля) дают урожаи намного меньшие, нежели посевы, произведенные в конце апреля— первой половине мая. Он считает возможным сохранить ранние сроки посева лишь путем специального метода: обеспечения растениям запаса пищи в удобоусвояемой форме на ранневесенний период.

Запрет, положенный на поздние сроки посева яровых, привел к тому, что агрономы называли поздние сроки средними и сам вопрос о сроках посева в Зауралье и в Сибири был поднят только на XIX съезде партии делегатом тов. А. Б. Аристьевым (нрзб. — Ред.).

Еще определеннее Лысенко говорит на с. 643 «Стадийного развития растений»:

«…В колхозах были кулаки и подкулачники, которые не раз нашептывали крестьянам, да и не только они, а всяческий классовый враг шептал крестьянину: «Не мочи зерно. Ведь так семена погибнут». Было такое дело, были такие нашептывания, такие кулацкие, вредительские россказни, когда, вместо того чтобы.помогать колхозникам, делали вредительское дело и в ученом мире и не в ученом мире, а классовый враг — всегда враг, ученый он или нет».

Вот иллюстрация неразборчивости в средствах борьбы Лысенко: заниматься политическими инсинуациями по отношению к заслуженным деятелям советской науки, разве это достойно ученого!

Вывод по отношению яровизации как агроприема совершенно ясен. Кажется, никто не отрицает ценности этого приема в известных условиях, но нельзя распространять его на все сорта и во все зоны. Те ограничения, к которым пришел сам Лысенко, совершенно недостаточны. Надо заново переработать весь накопленный материал и поставить, если понадобится, новые опыты, чтобы взять от этого приема все, что он может дать.

 

§ 8. Летние посадки картофеля на юге для предупреждения вырождения посадочного картофеля

В статье, датированной 1936 г., Лысенко говорит, что старая наука десятками лет (около 50—70 лет) безуспешно работала над проблемой вырождения картофеля на юге, Лысенко же удалось разрешить этот сложный вопрос с помощью хат-лабораторий. В статье, напечатанной в газете «Известия» 8 января 1936 г., читаем:

«…И только сейчас мы можем заявить с полной ответственностью перед вождем трудящихся товарищем Сталиным, что вопрос о вырождении картофеля на юге принципиально решен. Я говорю принципиально только потому, что сейчас эта задача решена лишь в 300 колхозах, а ведь всех хозяйств на юге одной только Украины имеется 16 тысяч. Я буду из всех сил драться, чтобы иметь в будущем году право рапортовать товарищу Сталину, что все 16 тысяч колхозов юга УССР (курсив Т. Д. Лысенко) уже решили проблему преодоления вырождения картофеля. Решение этой задачи будет означать, что уже в 1937 г. наши южные районы УССР не потребуют завоза картофеля».

Выполнил ли Лысенко свое обещание не в 1937, а хотя бы в 1953 г.? Как будто, нет: на Пленуме ЦК КПСС 3 сентября 1953 г. товарищ Н. С. Хрущев указал на необходимость «в условиях южных районов больше уделять внимания летним посадкам картофеля по методу академика Т. Д. Лысенко»; значит, до полного внедрения еще далеко. В постановлении Пленума ЦК КПСС от 7 сентября по докладу Н. С. Хрущева об этом методе упоминаний нет. Очевидно, вопрос еще недостаточно ясен.

Припоминаю доклад Лысенко в Академии наук УССР перед войной, где он, демонстрируя крупные клубни картофеля, полученные при помощи данных посадок, сам себе задал вопрос: почему этот метод, не требующий новых сортов и каких-либо новых орудий, медленно внедряется на юге Украины? Сам и ответил, что еще недостаточно ясна экономическая сторона дела. Вспомним по этому поводу цитированные уже обещания Лысенко и его слова, сказанные к 1936 г.: «Так вот, если я не выполню задания, какое право я имею называть себя ученым?»

 

§ 9. Приемы культуры проса

Сторонники Лысенко и некоторые журналисты прославляли его как «спасителя» культуры проса, дававшего до рекомендаций Лысенко (широкорядный посев и пр.) ничтожные урожаи, а после внедрения рекомендованных им приемов сильно подпившего урожайность. По этому поводу уместно задать себе вопрос: каким образом случилось, что просо, одна из старейших культур, всегда считавшаяся «страховой культурой» и давшая во многих местах сносный урожай даже в страшный 1921 г., оказалась в таком положении, что потребовалось ее спасать?

На этот вопрос вполне удовлетворительный ответ можно найти у самого Лысенко. В статье «Задачи Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина» (раздел «Резко повысить урожайность проса») он пишет:

«…После войны и разорения, вызванного фашистско-немецкой оккупацией, а также после прошлогодней засухи ряд районов испытывает трудности с посевным материалом, не всегда выполняет сельскохозяйственные работы в срок. В таких условиях в некоторых районах сложилась нехорошая привычка ликвидировать «посевные недоделки» за счет расширения посевов проса. Поэтому я считаю, что, стремясь повысить урожайность проса, мы должны предупреждать огульное расширение посевных площадей под этой культурой.

Нужно всемерно помогать расширению посевных площадей и другими основными зерновыми культурами. Надо твердо помнить, что для получения хорошего урожая необходимы чистые от сорняков участки, как правило, широкорядные посевы и своевременные культивации и прополки.

Просо, при создании нужных ему условий, может давать очень высокие урожаи. Из передовых просоводов самые замечательные результаты получал казахский колхозник Чагапан Берсиев. Он добился урожаев проса, не известных еще до него в мире ни по одной из зерновых культур, — 200—1300 пудов с га. Этим самым он перекрыл даже те урожаи, которые теоретически вычислялись как самые высокие из возможных. Вместе с тем, когда на просо смотрят как на бросовую культуру, что в практике районов нередко бывает, оно дает самые низкие урожаи из всех зерновых культур».

Из этой цитаты (нисколько не пытаясь ее критиковать относительно надежности упоминаемых в ней данных) можно сделать следующие выводы:

1) падение урожая проса есть лишь одно из сопутствующих явлений послевоенных лет и объясняется, в первую очередь, чрезмерным расширением площадей и нехваткой рабочих рук;

2) поставленная перед Министерством сельского хозяйства, совместно с ВАСХНИЛ, на 1947 г. задача получить на площади в миллион га средний урожай проса в 15 ц с га не требует никаких научных нововведений, если простой колхозник без всякой науки добился урожая 200 ц с га;

3) если рекордные (как у Чагапана Берсиева) урожаи являются достаточным основанием для выдвижения получивших их работников в члены-корреспонденты и действительные члены ВАСХНИЛ, то справедливо было бы избрать Чагапана Берсиева в свое время в действительные члены ВАСХНИЛ. Этот принцип и старался проводить Лысенко при комплектации ВАСХНИЛ, выдвигая туда рекордистов сельского хозяйства. Думаю, что этот принцип неверен. Несомненно, что деятельность выдающихся работников сельского хозяйства заслуживает большого поощрения (что у нас, как известно, и проводится) и изучения. Известно, что на этом настаивают также и наши руководящие организации, хотя, к сожалению, изучение опыта проводится пока, главным образом, репортерским способом. К знатному колхознику приезжают, собирают у него информацию и потом, с его слов, излагают методику его работ. Между тем подлинное изучение передового опыта должно заключаться в таком освоении опыта колхозника, которое позволило бы усваивающему методику получить равные с передовиком урожаи в аналогичных условиях. Усваивающему опыт недостаточно посетить знатного колхозника несколько раз в году, а необходимо самому проводить работу по указанию передовика, и вот если такой наблюдающий, положим, того же Чагапана Берсиева, сумеет выделить все оригинальное, ценное из опыта колхозника и, обработав литературно, распространить хотя бы на окрестную область, то такому лицу вполне уместно дать ученую степень, а если он проделает это для ряда областей и культур и обобщит свой опыт — не грех будет выбрать и в академики. Почему же необходимо такое изучение передовиков, а не репортерское? Я не говорю уже о возможности (и это, к сожалению, бывало) просто дутых цифр. Но бывает так, что бригадир действительно получил, скажем, 100 ц с гектара, но получил такими приемами, которые не могут быть широко использованы. Во время моих разъездов по Киевской области я слыхал, что рекордный урожай сахарной свеклы был достигнут переключением на избранный участок работниц соседних бригад, поливов участка из пожарных шлангов и другими приемами, совершенно не пригодными в данный момент распространению на окрестность. В других случаях колхозник добился результатов вполне объективно значимыми и доступными широкой популяризации приемами, но многое, что он делает, он сам недостаточно осознает и не может ясно изложить. Такие неясности невозможно часто выявить при простом опросе, только при совместной работе их удается установить, и критерием того, что все ценное выявлено и будет получение равных урожаев в тех же условиях вместе с выяснением того, что из нового ценного можно перенести за пределы изученных условий.

Таким образом, подлинное усвоение опыта передовиков сельского хозяйства есть очень серьезная научно-исследовательская работа. Самих же передовиков можно назвать художниками своего дела, могущих учить своему искусству других путем личного общения, но не путем связного анализа всех сторон процесса, что и является характеристикой ученого.

Это касается не только сельского хозяйства. Одно время была погоня за рекордистами, или стахановцами-одиночками. Как известно, появление таких рекордистов часто не сопровождалось общим повышением производительности труда, а выдвижение рекордистов на ответственную руководящую работу сплошь и рядом не оправдывало ожиданий.

 

§ 10. Селекция

Если яровизация как агроприем была первым достижением Лысенко, принесшим ему большую известность и не встретившим, как было показано выше, никакой принципиальной оппозиции со стороны научных работников, то спор по поводу селекции и основы ее, генетики, привел к тому резкому расколу, который закончился полным осуждением так называемой формальной генетики, связанной с именами Менделя и Моргана, и канонизацией мичуринской генетики. Разбор теоретических споров я отношу в одну из следующих глав, где будет рассмотрен ряд теоретических нововведений Лысенко, сейчас же постараюсь коснуться вопроса с чисто практической стороны.

Лысенко и его сторонники не только утверждают, что новые методы селекции дают возможность гораздо быстрее выводить новые сорта растений и породы животных, но что оспариваемые ими менделистские методы не только совершенно бесплодны, но даже мешают в селекционной работе. Вот слова Лысенко: «…никакого отношения к биологической науке Мендель не имеет. Положения менделизма, развитые не Менделем, а менделистами-морганистами, не дают никаких действенных указаний нашей практической семеноводческой работе. Мешают же, как я убедился на собственном опыте, они немало».

Из этих слов явствует, что в первый период своей работы (примерно до 1934 года) менделистские взгляды мешали Лысенко в его работе и, отделавшись от них, он стал работать гораздо быстрее. Что 1935 год был, видимо, таким переломным годом, можно судить по тому, что в работах, относящихся к этому году, есть критика классической генетики (называемой тогда просто генетика), но нет огульного ее отрицания. В той же книге указывается:

«…Но генетика при всей значимости для селекции ряда ее достижений (способы вызывания мутаций, учение о чистой линии, о гомозиготном и гетерозиготном растениях, установление факта доминирования, установление факта расщепления свойств гибрида в ряде положений и т.д.) совершенно оторвалась от изучения закономерностей индивидуального развития растений. В результате этого генетика в разделе о закономерности наследственного развития признаков в значительной степени превратилась в учение о простом продвижении, соединении и разъединении зачатков признаков и самих признаков через ряды поколений» (курсив Лысенко).

Эту ограниченность менделизма-морганизма не оспаривает никто, даже сам Морган, указывающий, что менделизм касается только решения проблем наследственной традиции и совершенно не касается того, что нашим выдающимся биологом, лауреатом Сталинской премии А. Г. Гурвичем названо проблемой осуществления; эта проблема поставлена была еще в XIX веке, четко сформулирована Гурвичем в 1912 г.: им сделан ряд интересных работ, приведших его к понятию биологического поля. Ее иначе называли феногенетика, физиология развития и т.д.

Но ясно, что в цитированном месте ценности менделизма Лысенко не отрицает.

Цитированное место взято из работы Лысенко (совместно с И. И. Презентом: «Селекция и теория стадийного развития растений», 1935 г.). Но уже в докладе «О перестройке семеноводства», сделанном в Одессе 26 июня 1935 г., Лысенко говорит:

«…Многие наши положения, на основе которых мы планово, в заданный небывало короткий срок выводили виденные вами вчера сорта яровой пшеницы, и изложенные недавно в вышедших наших работах «Теоретические основы яровизации» — Т. Д. Лысенко и «Селекция и теория стадийного развития» — Т. Д. Лысенко и И. И. Презент — на сегодня для нас уже пройденный этап».

Новая выдвинутая Лысенко методика по селекции не вызвала вовсе огульного отрицания со стороны менделистов. Лидер менделистов Н. И. Вавилов «в своем выступлении заявил, что он на 90% согласен с нашими положениями и подписывается под выдвигаемой нами методикой селекции».

На какой же основе работал Лысенко как селекционер до 1935 года? Возьмем опять несколько выдержек из его работы, впервые опубликованной в 1934 году и перепечатанной в 1952 году:

«…Еще Мендель показал, что наследственная основа не монолитна, а дробна. Путем скрещивания и дальнейшего расщепления гетерозиготы наследственная основа делится по-разному, получаются различные генотипы. Следовательно, генотипы комбинировать можно, все дело заключается в том, чтобы знать, какие генотипы друг с другом надо скрещивать. До сего времени любой генетик или селекционер, выбирая растения для скрещивания, исходил не из наследственной основы, а из их свойств и признаков. Известно, что различие генотипов не всегда дает ясное представление о генотипических различиях сравниваемых форм».

Ясно, что тогда Лысенко в своей селекционной работе базировался на дробности генотипа (а эта дробность и привела, как известно, Иоганнсена к понятию гена) и на селекции путем комбинирования различных генов. Что же дал Лысенко в тот период? Кое-что чрезвычайно ценное: именно, ясно отделив две стадии, яровизации и световую, он показал, что если мы имеем два позднеспелых сорта пшеницы, но у одного стадия яровизации оказывается короткой, а у другого короткой является световая, то при комбинации в последующем расщеплении можно выделить сорт, у которого совместятся обе короткие стадии, и этот сорт может быть значительно более раннеспелым, чем любой из родительских сортов. А откуда брал Лысенко материал для селекции? И на этот вопрос мы имеем у Лысенко исчерпывающий ответ:

«…Различие между генотипами как по стадии яровизации, так и по световой стадии чрезвычайно велико. Поэтому крайне необходимо иметь все мировое разнообразие данной культуры. Благодаря экспедициям Н. И. Вавилова селекционеры Советского Союза это мировое разнообразие имеют».

Следовательно, новым в селекции первого периода было только то, что он указал метод выделения сортов, быстро проходящих тужили иную стадию:

«…Те пары, из которых можно скомбинировать путем скрещивания желательный генотип по длине вегетационного периода в условиях данного района и которые, благодаря предпосевной яровизации или ускорению прохождения световой стадии (путем удлинения дня), еще до скрещивания дают наилучший урожай, и будут компонентами в условиях данного района для выведения необходимого нам сорта».

Я не знаю урожайности и других качеств выведенных этим методом пшениц. Допустим, что эти сорта значительно выше всех сортов предшествующей селекции. Но даже тогда, по всей справедливости, мы можем сказать: «Велика заслуга Лысенко, но на эту высоту он смог подняться, лишь попользовав работу Н. И. Вавилова!»

Перейдем теперь ко второму периоду, когда Лысенко освободился от опутавших его за первый период оков менделизма. Для суждения о нем лучше всего обратиться к стенографическому отчету сессии ВАСХНИЛ в 1948 году и цитированной уже программной статье Лысенко 1952—1953 гг..

Так как прошел уже значительный срок, можно было ожидать, что обе стороны (менделисты и лысенковцы) в порядке соцсоревнования приведут площади сортов, выведенных менделистами и лысенковцами (я предпочитаю термин «лысенковцы», а не «мичуринцы» по причинам, которые будут разъяснены в главах, посвященных теории).

Менделист С. И.Алиханян привел такие данные о площадях, выведенных лицами, сознательно использовавшими менделистские приемы (подобно Лысенко в его первом периоде) или, во всяком случае, не враждебные менделизму. Приведу этот перечень:

Шехурдин (сорта яровой пшеницы) … 10 млн га

Академик Константинов (15 сортов пшеницы, ячменя, кукурузы, проса) … свыше 5 млн га

Академик Лисицын … свыше 5 млн га

Я мог бы прибавить еще «миллионеров» (т.е. выведших сорта, занимающие не менее 1 млн га): покойного академика Сапегина, И. Н. Деревицкого; оба — совершенно сознательные менделисты.

Эти данные Алиханяна не были оспорены на сессии. Лысенковцы только пытались смягчить впечатление от этих цифр. Так, В. Н. Столетов говорит, (с. 483):

«…Современные морганисты изо всех сил тужатся записать себе в актив сорта Лисицына, Шехурдина, Юрьева и других известных селекционеров. Признаем на минутку, что менделизм-морганизм был причастен в прошлом к созданию ныне широко распространенных сортов. Тогда возникает вопрос: почему сегодня менделизм-морганизм стал бессилен, почему селекционеры сегодня не пользуются им для выведения новых сортов? Выходит, менделизм-морганизм был плодотворен в прошлом, будет плодотворен в будущем, а сегодня он бесплоден».

Столетову можно ответить: 1) в той же речи Алиханяна, (с. 368) приводятся чисто «морганистские» тетраплоидные сорта крупноплодной гречихи (селекции В. В. Сахарова) и кок-сагыза (селекции М. С. Навашина), так что говорить о бесплодии в настоящем не приходится; 2) . цитированные выше селекционеры и лица, идущие по их стопам, являются добросовестными работниками, сознающими трудность каждой конкретной задачи и не дающими необоснованных обещаний. И. И. Презент (с. 505) считает, что Шехурдин, Константинов, Лисицын работали методом старого дарвинизма, но так как академик Константинов присутствовал на сессии, хотя и не выступал, И. И. Презенту пришлось признать, что Константинов еще «не вооружился ненавистью к морганизму»:

«…Морганисты пытаются приобщить достижения работ наших селекционеров, ваши достижения, академик Константинов, благодаря тому, что вы временно не вооружились ненавистью к такой лженауке, какой является морганизм. Это еще придет к вам, академик Константинов, я верю в вас, вы — настоящий селекционер».

Вспомним, какими приемами критиковал Лысенко Константинова по вопросу об яровизации (см.§ 7), и мы поймем молчание Константинова: он уже старый человек, жизнь свою прожил не праздно, свое дело он сделал. А вот И. И. Презенту его ненависть к морганизму не помогла выполнить данное ему в 1948 году поручение (на что был дан годичный срок) написать учебник по дарвинизму для высшей школы. А прошло уже пять лет.

Прочитав всю стенограмму, я нигде не видел, чтобы лысенковцы могли привести площади «лысенковских» сортов, сколько-нибудь сравнимые с площадями «вавиловских» сортов (назовем так сорта, выработанные методами, признаваемыми Н. И. Вавиловым). Невольно приходят на ум передаваемые из уст в уста крылатые слова, приписываемые одному из крупных советских деятелей: «Едим мы пока вавиловскую пшеницу, а не лысенковскую».

Но, возможно, что эти замечательные лысенковские сорта еще не размножены, но качественно резко превосходят старые?

Академик С. О. Демидов в своей речи в перечне особенно важных достижений селекции приводит такие данные:

«…Сорт озимой пшеницы Одесская-3, выведенный Одесским селекционно-генетическим институтом под руководством академика Лысенко, превышает по урожайности стандартные сорта на 3—4 центнера с гектара, он морозостойкий и одновременно засухоустойчивый. Яровой ячмень Одесский-9 занимает также значительные площади. Сорт хлопчатника Одесский-1 является, по существу, основным сортом для новых районов хлопководства».

Про озимую пшеницу Одесская-3 агроном Хорошилов даже сообщает (с. 198), по данным Госсортсети, она превосходит ранее районированные сорта на 4—7 ц с га. Какова площадь этого замечательного сорта — не указано.

С хлопком тоже как будто все благополучно. Это как будто и надо было ожидать, если принять во внимание прежние уверения Лысенко.

3 января 1936 года Лысенко говорил, что новый сорт хлопчатника, пригодный для Украины, лучший, чем сорт Шредер-1306, он вывел за срок в 2 года (против 10 лет обычного минимального срока селекции нового сорта). В октябре 1936 года он обещал дать этот новый сорт в количестве 5 т семян. Надо полагать, что проблема выведения сорта хлопчатника, пригодного для Украины, уже окончательно решена за время, прошедшее с октября 1936 года? Не совсем, пожалуй, так.

В программной статье Лысенко конца 1952 года есть особый раздел «О хлопчатнике в южных районах европейской части СССР».

В директивах XIX съезда партии указана необходимость внедрения в производство более продуктивных, раносозревающих сортов хлопчатника. Для южных районов европейской части СССР исполнение этого задания имеет особо важное значение: задача быстрейшего выведения хороших скороспелых сортов хлопчатника является одной из главнейших как для Академии сельскохозяйственных наук, ее академиков, научных работников Селекционно-генетического института, так и для институтов и станций Министерства хлопководства СССР. Умелое использование достижений мичуринской генетики может во многом помочь быстрейшему выведению сортов хлопчатника, приспособленных к климатическим условиям районов хлопководства.

Как же это так: в 1936 году, работая с небольшой группой сотрудников, Лысенко хвалился, что вывел хороший сорт за 2 года, а через 16 лет (скинем годы войны и послевоенный период — всего шесть лет, остается 10 лет) Лысенко, как ни в чем не бывало, даже не упоминая о своих прежних словах, организует авральную работу для решения задачи, которая, по его же словам, должна была быть давно решенной. Что это, издевательство над читателями или надо подумать о привлечении психиатра?

И прав был И. А. Раппопорт, когда на августовской сессии бросил реплику Г. А. Набалджаняну: «А вы даете обещание выводить сорта в два года, но не выполняете этих обещаний и ошибок не признаете».

Реплика Раппопорта имела место 2 августа, и единственным ответом на нее я нашел следующее место в речи B. С. Дмитриева 4 августа:

«В. С. ДМИТРИЕВ: Разве достойны ученого такие факты, которые здесь имели место вчера со стороны профессора Раппопорта?

ГОЛОС С МЕСТА: Это хулиганство!

B. С. ДМИТРИЕВ: Этого так оставлять не следует.

ГОЛОСА С МЕСТ: Правильно!

B. С. ДМИТРИЕВ: Это нужно резко осудить».

Поскольку говорится о «вчерашнем» событии, то, может быть, дело шло не о реплике (которая была 2 августа), но тогда зачем помещать этот диалог в стенограмме?

Вывод из селекционных достижений Лысенко и лысенковцев тот, что все это дело требует весьма тщательного рассмотрения, но, несомненно, что утверждение о каких-то особых скоростных методах селекции этого периода является ничем не оправданным хвастовством, а когда лысенковцев уличают в хвастовстве, у них не находится других аргументов, кроме угроз и ругательств. Нет, виноват, находятся и иные средства, но об этом придется сказать в следующем параграфе.

 

§ 11. О методике селекции М. Ф. Иванова

Так как заявить в присутствии живых крупных селекционеров, как Константинов, что они антименделисты, невозможно и приходится только убеждать их проникнуться ненавистью к морганизму, то лысенковцы принялись за мертвых, в частности, за нашего выдающегося зоотехника и селекционера, покойного академика М. Ф. Иванова.

Лысенковцы в настоящее время утверждают, что метод М. Ф. Иванова совершенно противоположен менделизму, и его так излагают даже в учебниках для средней школы.

Это мнение берет начало с выступления ученика (и редактора посмертных изданий М. Ф. Иванова) Л. Н. Гребень.

В выступлении на августовской сессии ВАСХНИЛ Л. Н. Гребень говорил: «…для нас, учеников М. Ф. Иванова, методы его работы являются основой. Когда мы рассматриваем методы академика Иванова в свете мичуринской генетики, нам становится ясно, что академик Иванов стоял на позициях передовой науки. В-трудах Иванова, написанных еще в 1936—1938 гг., имеются выводы, в которых он говорит, что все его работы на 100% не подтверждают положения Менделя».

В предисловии к изданию 1949 г. тот же академик Гребень во многих местах подчеркивает, что методика Иванова — «это советский творческий дарвинизм в области зоотехники»:

«…утверждения формальных генетиков, что единственным носителем наследственности является якобы неизменяемый и изолированный ген, что сущность племенной работы заключается в комбинаторике генов, встречали резкую обоснованную критику со стороны Михаила Федоровича»;

«…научно обоснованные опыты М. Ф.Иванова всегда, во всех случаях опровергали «правила» Менделя, безосновательно возведенные вейсманистами-морганистами во всеобщий закон природы»;

«…из всей 21 метисной группы мы ни у одной не получили потомства с однородной формой хвоста, т.е., иначе говоря, по унаследованию этого признака наши опыты дали 100% исключений…(нрзб. — Ред.)».

В конце предисловия Л. Н. Гребень дает пояснения тех терминов, которые, очевидно, заимствованы из менделисте кой литературы…употребляя термин «генотип», М. Ф. Иванов подразумевал , животное желательного направления продуктивности, проверенное на наследственность. Под «фенотипом» он подразумевал животное, отвечающее желательному направлению только по внешним признакам, но не проверенное на наследственность.

«Гомозиготное животное», в понимании М. Ф. Иванова, это константное животное, проверенное на наследственность, стойко передающее свои свойства продуктивности потомству в определенных условиях среды. В противоположность этому «гетерозиготное животное» нестойко передает свои свойства продуктивности потомству. По внешним признакам эти животные могут быть совершенно схожи.

Называя малозаметные первоначально наследственные изменения «мелкими мутациями», М. Ф. Иванов рассматривает их как результат направленного отбора, подбора и выращивания животного в условиях, благоприятствующих развитию отбираемых признаков.

Формальные же генетики считают «мутации» чистой случайностью».

Из этого ясно, что, по мнению Гребня, М. Ф. Иванов был совершенно чужд менделизму и если иногда употреблял термины менделистской генетики (генотип, фенотип, гомозиготный, гетерозиготный, мутация), то придавал им совершенно не тот смысл, который им придают менделисты. Посмотрим, так ли это? Для этого нам придется обратиться к трудам М. Ф. Иванова (с предисловием того же Л. Н. Гребня), изданным до 1946 года, и сопоставить соответствующие места обоих изданий (1938 и 1949 гг.).

Издание 1938 г.

С. 108: «Чем больше будет животных в F2, тем больше вероятность, что при расщеплении получатся все возможные комбинации генов (выделено мной. — А. Л.) исходных пород; благодаря этому получаются животные с различными качествами, обусловленными разными комбинациями и соотношениями качеств исходных пород», (издание 1949 г.).

С. 110: «Благоприятствующими условиями при этой работе были, с одной стороны, то, что свинья является многоплодным, быстро созревающим и часто поросящимся животным, с другой — что все признаки, на которых было сосредоточено наше внимание (скороспелость, мясность, сальность, величина, выносливость и пр.) обусловлены полигенностью (выделено мной. — А. Л.), благодаря чему в F2 получаются по преимуществу средние формы и сравнительно небольшое количество расщеплений».

(Издание 1949 г.).

С. 111: «В настоящее время генетики в полной мере разъяснили значение родственного разведения, связав вредные последствия родственного разведения с летальными и полулетальными генами (выделено мной. — А. Л.), которые в гомозиготной форме вызывают конституционные изменения, связанные с ослаблением организма, уродствами и нежизнеспособностью животных», (издание 1949 г.)

С. 123: «Рискованность этого метода заключается в том, что при недостаточно умелом отборе животных для инбридинга можно получить в потомстве гомозиготное сочетание летальных генов (выделено мной. — А. Л.), влекущих за собой вырождение и большую смертность животных».

Но как же быть с теми опровержениями правил Менделя, о которых говорится в цитированном выше месте (из работы «Наследование масти и формы хвоста метисами первой генерации различных пород овец»)? Обширный опытный материал М. Ф. Иванов анализирует все время с точки зрения менделизма, и, например, при появлении окраски, не свойственной ни отцу, ни матери, он пишет: «Очевидно, новая окраска получилась в результате сложения материнских и отцовских генов».

Дальше идут примеры отклонений от формул Менделя и имеется фраза, приведенная в предисловии к тому I, цитированная выше.

После разбора других случаев, когда унаследование признаков не укладывается в обычные менделевские схемы и обзора аналогичных случаев из литературы, М. Ф. Иванов заключает:

«…несомненно, что и наши результаты, полученные в опыте с окрашиванием различных пород овец, нужно объяснить большой гетерозиготностью наших домашних пород овец (выделено мной. — А. Л.). Ведь, действительно, в области овцеводства нам приходится иметь дело с породами, в различное время сознательно или бессознательно метизированными с самыми разнообразными породами»;

«…склонность овец вообще давать большое количество вариаций в признаках и метисное происхождение большинства наших домашних пород овец являются причинами большой их гетерозиготности. Большая гетерозиготность овец обуславливает своеобразные формы унаследования признаков, не укладывающихся в основные схемы Менделя, изученные преимущественно на растениях и на монофилетических расах мелких животных и насекомых».

Как можно эти слова толковать как отрицание законов Менделя? Первый закон (однообразия первого гибридного поколения) требует, как всякий объективный закон природы, известных условий, именно гомозиготности обоих родителей, ясно, что в случае гетерозиготности он и не должен проявляться.

Мы видим, таким образом, что подлинный М. Ф. Иванов опирался на понимаемые в чисто менделистском смысле понятия комбинаторики генов, полигенности и летальных факторов, и отношение М. Ф. Иванова к менделизму в предисловии Л. Н. Гребня является чистейшей и сознательной фальсификацией взглядов М. Ф. Иванова. Встав на этот путь, академику Гребню следовало бы подумать о совести ученого.

То, что вся работа М. Ф. Иванова была построена на базе классической менделистской генетики, явствует из ряда мест его методических статей (которые даже сохранились в «препарированном» после-августовском издании сочинений М. Ф. Иванова):

«На первое время селекционной племенной работы с крупной белой английской породой свиней в СССР необходимо отказаться от стремления создать в наших условиях более продуктивную крупную белую английскую свинью, чем она есть в Англии, имея в виду, что над улучшением этой свиньи англичане работают около ста лет, и что в отношении продуктивности этих свиней англичане выявили из своего генофонда (выделено мной. — А. Л.), по-видимому, все имеющиеся в нем генотипы и, кроме того, создали большое количество всевозможных высокопродуктивных комбинаций этих генотипов»;

«Сущность селекционной работы заключается в том, чтобы в данном стаде выявить лучшие по качеству генотипы животных и затем, с одной стороны, закрепить эти генотипы и сделать их более-менее гомозиготными путем подбора однородных генотипов или инбридингом, с другой стороны, лучшими генотипами поглотить худшие и, наконец, путем комбинации лучших генотипов создать новые, более продуктивные генотипы. Этими тремя задачами и исчерпываются задачи селекции, если не считать использование мелких полезных мутаций, которые нередко обнаруживаются при разведении животных выделено мной. — А. Л.!)».

При этом термин «мутация» Иванов (вопреки цитированному выше утверждению Л. Н. Гребня) применяет в чисто менделевском смысле случайных наследственных отклонений, вне всякой связи с воздействием условий в отборе. Что это именно так, могу сослаться на одну из основных методических работ М. Ф. Иванова «Методика селекционной работы с мериносами типа рамбулье», где описаны три случая мутаций.

Наконец, М. Ф. Иванов ссылается на метод сложной гибридизации Безенчукской опытной станции, где получились интересные результаты скрещивания черкесской овцы с линкольном и линкольна с рамбулье: «Когда промышленность ознакомилась с их шерстью, она пришла в восторг».

В конце 20-х и начале 30-х годов я часто бывал на Безенчукской станции и хорошо знаю, что селекционную работу по овцам там вела Л. И. Кочеткова, целиком придерживавшаяся менделистской классической генетики.

Ну, а вопрос об условиях содержания животных, неужели ему М. Ф. Иванов не придавал большого значения? Конечно, он придавал ему огромное значение, но отнюдь не в смысле «направленного развития».

Подводя итоги своей статьи «Порода и корм», М. Ф. Иванов в первых четырех пунктах пишет:

«1) Сопоставляя данные наблюдений и опытов, необходимо сделать заключение, что характер кормов и кормления оказывает огромное влияние на внутреннюю и внешнюю организацию животных и на их продуктивность.

2) Корма и кормление оказывают гораздо большее влияние на организм животного, чем порода и происхождение.

При решении вопроса о выборе той или иной породы для того или другого района необходимо прежде всего считаться с кормовыми условиями.

Организация мероприятий по улучшению пород без соответствующих в равной мере мероприятий по организации кормодобывания и снабжения населения сильными кормами является бесполезной тратой времени и денег».

Уже из этого ясно, что хороший корм М. Ф. Иванов считал необходимым лишь для реализации возможностей, заложенных в хорошей породе, а отнюдь не для «направленной изменчивости» породы.

Если сами выводы кажутся недостаточно ясными, то можно для подкрепления привести следующие доводы. Статья «Порода и корм»

написана в 1916 году и напечатана в 1917-м т.е., еще до Октябрьской революции: в это время менделизм только пробивал себе дорогу к известности. В качестве эпиграфа к своей работе М. Ф. Иванов приводит выражение: «Порода идет через рот» (из афоризмов английских скотоводчиков). Слово «английских» в новом издании опущено. Вся эта работа М. Ф. Иванова направлена против тех лиц, которые видят в породе нечто самодовлеющее и полагающих, что «метизация тем и хороша, что при ней нет надобности значительно улучшать и изменять корма и кормление».

И в самой последней из его работ, зачитанной Л. Н. Гребнем уже после смерти М. Ф. Иванова, он указывает, что необходимо всегда вести учет влияния окружающей среды: «…если, бы я в Аскания-Нова захотел вывести складчатого многошерстного рамбулье, то я на этом потерпел бы неудачу. Были бы складчатые животные, и достаточно многошерстные, но это были бы животные среднего качества, потому что сумма естественно-исторических, климатических и кормовых условий противодействовала бы получению этого типа в его высшем проявлении».

Ясно, что речь идет не о наследственном воздействии внешних условий, а о селекции типа животного, подходящего к определенным условиям.

Но как мог приобрести менделист М. Ф. Иванов репутацию противника менделизма? Это объясняется тем, что по частным вопросам методики он вел весьма оживленную полемику со Всесоюзным институтом животноводства (ВИЖ), в частности, с покойным академиком А. С. Серебровским, человеком бесспорно талантливым, но временами сильно увлекающимся и допускавшим грубые теоретические и практические ошибки. А так как А. С. Серебровский был одним из виднейших представителей классической генетики, то М. Ф. Иванова недостаточно знакомые с положением дела люди могли зачислить в противники классической генетики вообще. В этом была вина и самого Серебровского, который утверждал, что М. Ф. Иванов противопоставлял свою методику, как образцовую, методике А. С. Серебровского. По этому поводу М. Ф. Иванов пишет: «…нигде в своем докладе я не говорил, что моя методика образцовая и что она противопоставляется методике академика А. С. Серебровского. В своем докладе я изложил свою методику работы и показал, что она дает определенный положительный результат, и только».

В отношении методики по свиноводству сам М. Ф. Иванов так оценивает обе методики: «…преимущество этой методики, сравнительно с предлагаемой ВИЖем, заключается в том, что она, во-первых, более проста для понимания и уяснения всеми работающими в племенном деле — от зоотехника до рабочих, что очень важно для успехов дела; во-вторых, она требует значительно меньше затрат труда на учеты и расчеты; в-третьих, производительная часть племстада является значительно большей, чем при методике, предлагаемой ВИЖем; в-четвертых, размер стада требуется значительно меньший и, в-пятых, вся селекционная племенная работа по упрощенной методике будет стоить много дешевле и будет более продуктивной, чем при методике, предложенной ВИЖем».

Ни в характеристике сущности племенной работы, ни в сравнении своей методики с методикой ВИЖа М. Ф. Иванов даже намека не дает на существование принципиальных, основных разногласий, а только на технические разногласия. Они заключаются в следующем:

1) в схеме оценки отбираемых для селекции животных; 2) недооценке генетиками ВИЖа конституции животных; 3) использовании «лидера» (т.е. общего улучшателя). А. С. Серебровский всю селекцию сводит к отысканию лидеров, т.е. сводит все дело к одному отбору, а подбор, по-видимому, для него значения не имел. Как ясно из с. 373, под подбором М. Ф. Иванов подразумевает комбинирование полезных признаков и создание с помощью комбинаций общего улучшателя. Поскольку М. Ф. Иванов больше настаивает на необходимости комбинирования, чем А. С. Серебровский, то по этому пункту он является большим менделистом, чем его противник; 4) М. Ф. Иванов в значительной мере пользуется определением качеств животного «на глаз», а А. С. Серебровский настаивает на использовании исключительно объективных признаков. На это М. Ф. Иванов отвечает: «…такими методами «на глаз» работают овцеводы и животноводы во всем мире. Я знаком с племенными стадами овец, свиней и крупного рогатого скота в Германии, Англии, США, Швейцарии и Голландии, где имеются выдающиеся по качеству племенные стада, и все они выведены по той методике, которую А. С. Серебровский называет «на глаз». И ни одного стада нигде еще не создано по математическим формулам. Правда, у академика Серебровского на такие случаи всегда имеется отвод: кто возражает против его методики, тех он называет невеждами и оппортунистами, а иностранный опыт он просто считает социалистическому животноводству не к лицу. Между тем, иностранный опыт дает возможность заниматься селекцией каждому крестьянину и получать хорошие результаты. Достаточно указать на датчан, которые довели удои у своих коров в среднем на все стадо всей страны до 4000 литров».

Мы видим, что по вопросу использования иностранного опыта Серебровский куда ближе к Лысенко, чем М. Ф. Иванов.

Совершенно ясно, что М. Ф. Иванов спорит о частных вопросах методики, стоя полностью на менделистском основании, что прекрасно иллюстрируется хотя бы еще следующей цитатой: «…академик А. С. Серебровский приводит пример, что методика ВИЖа дала возможность Я. Л. Глембоцкому показать связь гена серой окраски каракулей-ширази с летальностью в гомозиготном состоянии (выделено мной. — A. Л.). Но такую же связь окраски с летальностью в гомозиготном состоянии еще раньше т. Глембоцкого показали Константинеску в Румынии на серых пурканах и Михновский в Польше на сокольских овцах, которые вижевской методикой не пользовались». Чтобы показать, что М. Ф. Иванов вовсе не отрицал принципиально методику ВИЖа, сошлюсь на его сочинение «Свиноводство» (8-е изд., 1937, Сельхозгиз): «Испытание хряков по наследственным качествам проводится в племхозах по инструкции, разработанной Всесоюзным институтом животноводства…»

Оценку наследственных качеств хряков проводят методом диаллельного и полиаллельного скрещивания (схемы 5 и 11). Как и многие другие «неудобные» места, и эти слова заменены в «избранном» издании 1949 г. точками.

Наконец, если мы внимательно прочтем «Тезисы к программе научно-исследовательских работ по генетике и селекции овец в СССР» (декабрь, 1930), то мы в них не найдем ничего, показывающего, что автор отклоняется от общепринятой в то время классической менделистской генетики.

Таким образом, не может быть решительно никаких сомнений в том, что М. Ф. Иванов сознательно пользовался в свои зрелые годы методикой менделизма-морганизма, и она ему, очевидно, не помешала в его селекционных достижениях. Но могут возразить, во-первых, что менделизм тут ни при чем, и что М. Ф, Иванов просто пользовался старинной методикой скрещивания. Во-вторых, могут сказать, что М. Ф. Иванов все-таки признавал наследование приобретенных свойств. Разберем эти возражения.

Конечно, методом скрещивания пользовались с незапамятных времен, но этот стихийно выработанный прием еще в меньшей степени может быть назван дарвинистическим или мичуринским, чем менделистским. В частности, триумф английского свиноводства, крупная белая английская свинья (йоркшир), получена в 1851 году английским ткачом Иосифом Тулей. Об этом сообщает М. Ф. Иванов.

Английские породы свиней получены в результате скрещивания простых европейских свиней с неаполитанской, а затем с китайской. Отсюда получились белые, черные и рыжие английские свиньи. Мелкая белая свинья, быстро откармливающаяся, была слишком нежна для пастбищного содержания, и от скрещивания ее с местной некультурной свиньей Иосиф Тулей и вывел ту породу, которая вполне пригодна для пастбищного содержания, достигает 80 пудов веса и является в настоящее время породой, наиболее распространенной в мире.

Менделизм дал научное обоснование тем методам селекции, которыми интуитивно пользовались такие выдающиеся самородки, как этот английский ткач Иосиф Тулей или как коневод графа Орлова, который и был фактически селекционером нашего орловского рысака. Но дальше, при разборе эволюции взглядов на наследственность М. Ф. Иванова, мы увидим, какую выдающуюся роль сыграл менделизм в формировании его взглядов на наследственность.

Ранние работы М. Ф. Иванова собраны в 3-м томе его избранных сочинений. В предисловии к этому тому Л. Н. Гребень, ссылаясь на первую пробную лекцию М. Ф. Иванова в 1900 г. о наследственности, говорит: «М. Ф. Иванов подверг резкой критике распространенные в то время теории наследственности. Указывая на слабые стороны каждой из них, и в частности «теории» Вейсмана, Михаил Федорович уже тогда отстаивал основной принцип мичуринской биологии — наследование признаков, приобретенных в процессе жизни и развития живого организма. В статьях «Акклиматизация и вырождение сельскохозяйственных животных» и «Интересный случай наследственности» Иванов развивает и обосновывает это положение, а в статье «Порода и корм» категорически утверждает, что корм и кормление оказывают гораздо большее влияние на организм животного, чем порода и происхождение. Экспериментальными работами, результаты которых помещены в этом разделе, Михаил Федорович доказал, что «законы» Менделя о наследовании признаков не подтверждаются».

Конечно, всякий ученый претерпевал эволюцию взглядов. В 1900 году М. Ф. Иванов действительно не был менделистом по той простой причине, что тогда менделистов вообще не было. Ведь законы Менделя были вновь открыты в 1901 году. М. Ф. Иванов писал:

«Из этого краткого обзора теорий наследственности можно видеть, что ни одна из них не разъясняет вполне законов наследственности, и поэтому справедливо признается всеми натуралистами, что законы, управляющие наследственностью, неизвестны (выделено мной. — А. Л.). Никто не может сказать, говорит Дарвин, почему какая-нибудь особенность в отдельных существах одного вида или видов разных иногда передается наследственно, иногда не передается; почему потомок часто в известных признаках возвращается к типу дедки или бабки или какого-нибудь более отдаленного предка и т.д.».

Далее М. Ф. Иванов указывает на попытки ряда авторов установить правила наследственности и считает наиболее удачными попытки Геккеля и Рибо, в особенности последнего.

Сейчас лысенковцы пытаются доказать, что Мендель ничего нового в биологию не внес, что расщепление было известно и до него. Факты расщепления, конечно, были известны, но только при помощи законов Менделя и хромосомной теории они были уложены в стройную систему, и «наиболее удачная попытка» Рибо (по М. Ф. Иванову) сейчас совершенно позабыта. Статья 1900 года только подчеркивает значение менделизма и объясняет, почему менделисты, как Бэтсон и другие, на радостях подлинно крупного открытия впали в его переоценку.

Статьи М. Ф. Иванова «Акклиматизация и вырождение» (1910) и «Интересный случай наследственности» (1912) еще не носят следов знакомства с менделизмом, но отнюдь не являются категорическим отрицанием даже вейсманизма: «…несомненно, что зародышевая плазма половых клеток должна быть в значительной мере защищена от видимых влияний, так как в противном случае не было бы константности (постоянства) видов, существующей часто в течение огромного периода времени. Но совершенно немыслимо в настоящее время отрицать возможность влияния внешних раздражений или каких-либо других причин на зародышевую плазму непосредственно или через другие клетки организма…»

Приведя ряд экспериментальных данных из литературы, М. Ф. Иванов затем приводит случай, где от кобеля с обрубленным хвостом в числе других щенят родился один с коротким хвостом. М. Ф. Иванов на основании этого изолированного факта вполне резонно допускает: «Возможно, что это случайное совпадение».

Вряд ли этот случай с короткохвостым щенком от бесхвостого кобеля (к которому и при описании его М. Ф. Иванов относился со скептицизмом) может рассматриваться как серьезный довод в пользу наследования приобретенных свойств.

Весьма возможно, конечно, и даже вероятно, что М. Ф. Иванов не был и в зрелый период своей деятельности догматическим отрицателем наследования приобретенных свойств, но он в своей практике селекции пользовался только «консервативной наследственностью», отнюдь не делая попыток ее «расшатывать». Всякий вправе критиковать его за эту позицию, но причесывать его под лысенковца мы не имеем никакого права.

Я привел так много цитат из сочинений Иванова не только для того, чтобы доказать с очевидной достоверностью, что М. Ф. Иванов не имеет решительно никакого отношения к так называемому «советскому творческому дарвинизму» в понимании Лысенко, но и для того, чтобы показать, к каким беззастенчивым методам фальсификации прибегают лысенковцы, чтобы записать в свой актив не принадлежащее им научное наследство. Мертвые не могут заступиться за себя, обязанность живых — восстановить подлинный научный облик выдающегося деятеля советской науки, бессовестно искаженный его учеником.

 

§ 12. О почвенном питании растений

Разобранные весьма разнообразные работы Лысенко и его школы сейчас по большей части касаются прошлого. Лысенко уже длительное время руководит главным штабом сельскохозяйственной науки — ВАСХНИЛ. Может быть, за это время он преодолел ошибки прошлого и повысил свой научный уровень.

Коснемся поэтому последнего крупного выступления академика Лысенко на сентябрьском пленуме ВАСХНИЛа 1953 г. Сокращенная стенограмма доклада 15 сентября помещена в «Известиях».

Поскольку исполнилось пять лет со времени августовской сессии ВАСХНИЛа, можно было ожидать, что Лысенко подведет хотя бы краткий итог пятилетней работы, укажет на допущенные ошибки и раскроет новые перспективы. Однако следы августовской сессии (не упоминаемой в тексте) можно видеть только в том, что раза два упоминаются термины «биологи-мичуринцы» и «мичуринская биология». Но, может быть, Лысенко использовал уроки прошлого? Внешний тон, конечно, гораздо скромнее прежних выступлений, но дух все тот же. Уже во введении мы встречаем такую фразу: «В самом деле, ведь в агрономической биологии до сих пор нет биологической концепции питания растений. Биологический процесс питания растений до сих пор в агрономической науке рассматривается только с химической стороны». И Лысенко полагает, что прогресс будет тогда, когда по образцу физиологии животных процесс питания не будет считаться чисто химическим процессом. Опять чрезвычайно гордое и многообещающее начало, заставляющее ждать в статье каких-то новых идей и обещаний. Но все новое сводится к тому, что «жизнедеятельность почвенных микроорганизмов и их взаимосвязи как друг с другом, так и с корневой системой растений, выполняют в процессе почвенного питания растений ту же функцию, что и пищеварительная система животных организмов». А дальше идет речь о давно уже известных микроорганизмах почвы, микоризах, клубеньковых бактериях, роль которых давно уже хорошо выяснена и к познанию которых Лысенко решительно ничего нового не прибавил. Сам Лысенко приводит давно известные примеры взаимодействия почвенных бактерий, указывает, что «в практике и в агрономической науке давно установлено правило, что известкование кислых подзолистых почв надо Обязательно сочетать с выращиванием на этих почвах хороших урожаев многолетних трав, обогащающих почву органическим веществом». Так что, очевидно, совершенно неверны цитированные выше слова, что «биологический процесс питания растений до сих пор в агрономической науке рассматривается только с химической стороны».

Но если мы откинем чрезмерные «теоретические» претензии Лысенко и обратимся к его чисто техническим предложениям, то и тут новизна его предложений кажется довольно сомнительной. Он указывает на данные опытов последних 4 лет в «Горках Ленинских», где при культуре озимой пшеницы на кислых почвах и внесении 3 тонн суперфосфата, по 1 центнеру калийных и азотных удобрений (при подкормке весной) и 1—3 тонн перегноя урожаи (20—28 центнеров по непаровым предшественникам и 30—36 центнеров по пару) не уступают урожаям, получаемым при внесении в паровое поле 30—40 тонн навоза. То обстоятельство, что значительные количества навоза могут быть заменены минеральными удобрениями, известно и людям, имеющим малое соприкосновение с агрономией, и что полностью отказываться от удобрений типа навоза, торфа и проч. нецелесообразно (вопреки мнению крайних последователей чисто химических методов удобрения), также не ново. Лысенко следовало бы показать, что его комбинация разных удобрений чем-то существенно отличается от предлагавшихся до него. Но Лысенко в науке предпочитает работать по чисто «паровому полю без предшественников». Вот его данные за 1952 год:

Для всех делянок вносилось по центнеру азотных и калийных удобрений.

Сообщив результаты этих опытов, Лысенко пишет:

«Приведенные цифры должны заставить каждого научного работника-агронома задуматься». Задуматься есть, действительно, над чем. Из приведенных цифр явствует, что один суперфосфат без перегноя и извести может дать приличный результат в 22 центнера, но во втором абзаце главы «Опыты в «Горках Ленинских» Лысенко пишет: «Если же вносить порошковидный суперфосфат не в смеси с 1—2 тоннами перегноя или торфа и почву не заправлять навозом, то, при прочих одинаковых условиях, озимая пшеница дает урожай значительно меньший, обычно не больше 10—15 центнеров».

Как примирить 22 центнера и 10—15?

Но оставим этот абзац, ограничимся нашей таблицей. Любопытно, что и контроль (только с калийным и азотным удобрением) дал неплохой урожай — 17,8 центнера. Оптимальный вариант дал урожай в 28,7 центнера, немногим превышающий вариант или при отсутствии извести (27,4) или при отсутствии суперфосфата (27,3).

Так как приводятся данные за один год, данные всех четырех лет не учтены, то вполне вероятно, что эта разница находится в пределах ошибки опыта. Отсюда мы и вправе задать себе вопрос: а является ли предложенный Лысенко вариант действительно оптимальным? Неужели, применяя в наилучшем сочетании все элементы удобрений (навоз или перегной, калий, азот, суперфосфат, известь), нельзя получить более высокий урожай, чем 28,7 центнера? Это как будто далеко от рекорда на подзолистых почвах, про которые один старый ученый выразился, что нет плохих почв, есть только плохие хозяева. Чтобы правильно выбрать оптимальный вариант, необходимо при наличии указанных выше пяти элементов удобрения дать гораздо больше вариантов, используя навоз, калий, азот, суперфосфат и известь в различных дозировках и составляя многочисленные комбинации. Постановка опыта и обработка представляют, конечно, большую сложность, но зато гибкость опыта будет значительно повышена. Несколько слов об этом я скажу в следующем параграфе. Лысенко поступает иначе, по старому своему обычаю. Он не использует существующую методическую литературу и весь предшествующий опыт, не пытается организовать обработку богатейшего материала, накопленного нашими, как правило, добросовестными и трудолюбивыми опытными станциями. Он прямо берет неизвестно откуда взявшуюся малогибкую схему опыта, широко распространяет эту схему и предлагает один вариант (возможно, новый) способа и срока внесения удобрительной смеси: за 1—5 дней до предполагаемой культивации (а не задолго до посева) и не на глубину 16—20 см, а на глубину заделки семян.

Методический уровень этой работы остался таким же низким, как и в прежних работах.

 

§ 13. Общие методические соображения

Критику отдельных практических предложений Лысенко и его школы можно было бы продолжить, коснуться того, что или его предложения не новы и давно были отброшены в силу малой их эффективности, или нецелесообразны, или еще не проверены. Я имею в виду такие его предложения, как посадка картофеля мелкими кусками, летние посадки свеклы, летние посадки семенной люцерны, посевы на стерне в Сибири, внутрисортовое скрещивание и т.д. Мне думается, что и разобранных детально примеров достаточно, чтобы показать, что выводы Лысенко вовсе не заслуживают того доверия, на которое он претендует.

Сейчас следует коснуться вопросов, чем объясняется такой резкий разрыв между огромным количеством практических предложений и низким уровнем надежности выводов Лысенко. Я считаю, что здесь имеет место общая причина: низкий уровень научной методики Лысенко, причем в ходе его деятельности этот уровень не повышался, а падал, и методика его последних работ может быть названа сколько-нибудь научной только при самом снисходительном, маниловском отношении.

Начал свою работу Лысенко на солидной опытной станции, достаточно солидно аргументировал и печатал с подробностями, делающими его работу доступной настоящей научной критике. В дальнейшем он стал преимущественно оперировать данными, отобранными непосредственно в производстве, и печатать обычно очень кратко, большей частью в газетах и других изданиях, рассчитанных на массового читателя, а не на специалистов. Эти обстоятельства многими считаются большим достоинством Лысенко. Пишет кратко, так и следует, чтобы было, как говорят, «словам тесно, а мыслям просторно». Работает непосредственно на сельскохозяйственном производстве, чего же лучше: мероприятия сейчас же внедряются в жизнь на огромной территории, из народа выдвигается огромное количество научных работников, с неимоверной быстротой двигающих науку вперед, в отличие от двигающихся черепашьим шагом опытных станций. И какая огромная экономия государственных средств получилась бы, если бы основная научная работа была бы перенесена в хаты-лаборатории! Никто не отрицает желательности и возможности научной работы на периферии и непосредственно на производстве, это направление надо поддерживать, но значение его было чрезвычайно переоценено Лысенко. Причина такой переоценки заключается в том, что Лысенко не сознавал принципов современной научной методики, но начав работу на опытной станции в Гандже (ныне в Кировоабаде), возглавлявшейся таким высококвалифицированным опытником и селекционером, как Н. Ф. Деревицкий, он, естественно, выполнял требования научной методики, так как вся станция работала строго научно.

Чтобы показать, в чем заключаются эти принципы, придется высказать некоторые азбучные истины опытного полевого дела.

Эта методика опытного дела покоится на требовании соблюдать три принципа:

— надежность выводов, т.е. гарантию от ошибок;

— гибкость выводов, т.е. получение не одного рецепта, пригодного для всех зон, а установление, по возможности, точно сформулированных законов, на основании которых можно бы получать конкретные рецепты для частных случаев;

— экономичность работы, т.е. достижение надежных и экономичных выводов с минимальной затратой сил и средств.

Эти три принципа в значительной мере антагонистичны: если мы будем предъявлять повышенные требования к надежности выводов, то нам придется поставить больше однообразных опытов и охватить меньшую часть программы. Иногда эта погоня за чрезмерной надежностью (при отсутствии научной методики) приводит к тому, что не только расходуются чрезмерные средства, но и надежность не достигается. Как прекрасно выразился Р. Фишер: не только стреляют из пушек по воробьям, но и в воробьев-то не попадают.

Основной специфической трудностью сельскохозяйственной опытной работы является исключительное разнообразие природных условий поля, и эта трудность все еще не достаточно осознана. Часто встречаешь выражения: два участка выбраны так, что они вполне однородны; вполне однородных участков в поле не существует, и всегда должен быть контроль за степенью неоднородности. Если мы один участок обработали тем или иным приемом, а другой оставили в качестве контроля, мы всегда должны проверить, действительно ли полученная разница объясняется действием изучаемого фактора. Простейший прием для проверки этого: введение повторности, т.е. повторение опыта. Различие между двумя участками всегда будет, даже если бы мы их подвергли, по возможности, совершенно одинаковой обработке. Это различие, обусловленное действием факторов, нами не учитываемых, и является тем, что называется случайной ошибкой опыта: особенность ее такова, что невозможно, как правило, предвидеть, будет ли она вызывать увеличение или уменьшение урожая. Поэтому если мы повторим опыт, то одинаково вероятно то, что наш контроль будет (по своим природным качествам) более урожайным или менее урожайным, чем наш опытный участок. При вычислении средней разницы при двукратной повторности случайная ошибка опыта будет меньше, и чем больше будет повторностей, тем меньше будет случайная ошибка. Поэтому увеличение числа наблюдений, увеличение площадей есть самое легкое и надежное средство для уменьшения случайной ошибки опыта. Отсюда лица, незнакомые с научной методикой, и делают вывод, что если мы значительно увеличим число наблюдений, то мы получим вполне надежный вывод, и что вывод, основанный на миллионах гектаров, само собой разумеется, надежнее вывода, полученного на немногих гектарах. Когда слышишь такое утверждение, то этого одного совершенно недостаточно, чтобы утверждать, что высказывающий научной методики не понимает. В чем же дело? Дело в том, что увеличение числа наблюдений позволяет сделать сколь угодно малой (и даже определить ее размеры) только случайную ошибку опыта, но не имеет решительно никакого влияния на систематическую ошибку, несравненно более опасную.

Систематическими называются ошибки, созданные одной или немногими определенными причинами, действующими, как правило, в определенном направлении. В противоположность случайным ошибкам систематические вовсе не уменьшаются при увеличении числа наблюдений. Предположим, что мы взвешиваем результаты какого-либо опыта на неправильных весах, показывающих вес, скажем на 1% больше истинного. Хотя бы мы взвешивали миллион раз, от этого весы правильными не сделаются. Обнаружить и устранить ошибку можно лишь путем реорганизации опыта: или вводя поправку при сравнении наших весов с какими-то хорошо проверенными, или (на чашечных весах) меняя положение гирь и взвешиваемого предмета: совершенно правильный результат от двукратного взвешивания на неправильных весах получится путем перемножения результатов и извлечения корня квадратного из произведения.

Так как систематические ошибки разнообразны и часто их трудно предвидеть, то в точных науках давно установилось убеждение, что действительно бесспорным тот или иной вывод можно считать только тогда, когда он получен разнообразными, независимыми методами, давшими практически тождественные результаты.

В опытной полевой работе стараются избегать систематической ошибки путем превращения возможных систематических ошибок в случайные. Это достигается тем, что сначала намечают два или больше, по возможности, сходных участка, но намеченные варианты опыта размещают по этим участкам по жребию.

В предыдущем изложении было показано обилие систематических ошибок, которые или прямо вытекают из инструкции или весьма вероятны по ходу дела. Например, было указано, что из инструкции по постановке опытов с теленомусом (§ 5) вытекал преимущественный выбор опытных участков (с выпуском теленомуса) поблизости от леса, где надо ожидать систематического превышения процента зараженности местным теленомусом по сравнению с отдаленными от леса участками. Сколько бы мы таких пар ни взяли, это природное, систематическое различие устранено не будет. В параграфе об яровизации (§ 7) было указано, что, естественно, яровизированные семена будут высеваться в более ранние сроки и на лучшей земле, что вносит систематическую ошибку, не устраняемую гигантскими размерами площадей. Но в случае с яровизацией, как и в случае с механизацией вскрытия цветков люцерны (§ 3), вероятна и другая систематическая ошибка, связанная вообще с широкими производственными опытами, так называемая ошибка репрезентативности. Отдельные результаты могут точно отображать состояние опыта в той или иной точке, но регистрироваться будут преимущественно те, которые дают ожидаемые результаты. Следовательно, результаты положительных опытов будут лучше представлены, чем результаты отрицательных опытов, отсюда и возникает само название репрезентативности (представительности). В эту ошибку впадают иногда вполне добросовестные работники: им кажется, что отрицательный результат есть следствие каких-то особых случайных причин, и они охотно его «бракуют»: вот почему вопросу браковки результатов уделено большое внимание в методике опытного дела, так как недостаточно осторожная браковка может исказить результат.

Значительная часть моей личной научной деятельности прошла в области изучения экономики вредителей сельского хозяйства, и я могу из личного опыта привести ряд примеров. В одном из крупных совхозов Кубани на протяжении одного года ставился опыт по борьбе с плодожоркой: на опытном участке применялся целый комплекс мероприятий. Результат превосходный: урожай на опытном участке выше, а червивость ниже, чем на контроле. Опыт, конечно, излагается в отчете. На следующий год на той же станции повторяется тот же опыт. Результат совершенно неожиданный: на контроле урожай выше, а зараженность значительно ниже, чем на опытном участке. Но борьба ведь не могла в данном случае привести к увеличению количества плодожорки. Все дело, конечно, заключается в неудачном выборе участков (хотя на это было обращено большое внимание): видимо, к опытному участку был близок сортировочный пункт того года, а при сортировке яблок огромное количество гусениц выползает и прячется на зимовку, отчего зараженность яблок около пунктов обычно значительно выше, чем в других местах. Опубликовали ли результаты этого опыта? Конечно нет. Его просто признали браком и тем ограничились. Таких случаев могу привести немало.

Летние посевы люцерны широко рекламируются лысенковцами, и возможно, что в известных случаях этот метод приносит плоды. По ряду обстоятельств мне пришлось столкнуться с посевами люцерны в Ульяновской области. В 1952 г. в колхозе «Ленинец» Ульяновского района (село Грязнуха) при простом осмотре полей люцерны было видно, что участок летних посевов дал несравненно меньший урожай, чем при обычном посеве. Эту неудачу приписали каким-то иным факторам вроде грибков, клопов и проч., не решаясь (может быть, в данном случае правильно) приписать ее вредному влиянию летних посевов. Ну, а если бы те же грибки и прочие факторы поразили не летние посевы, а обычные, стали бы искать причину прибавки не в летних посевах, а в отсутствии вредных факторов у опытного участка? Конечно нет! В 1953 г. в Сурском районе Ульяновской области мне пришлось вместе со старшим агрономом Сурского района Николаем Сергеевичем Сидоровым посетить люцерновые поля района. Из разговора с ним выяснилось его отрицательное отношение к летним посевам люцерны; были случаи, по словам Н. С. Сидорова, полной гибели летних посевов. Поэтому есть основание утверждать, что летние посевы люцерны, по крайней мере при некоторых условиях, приносят не пользу, а вред. Агроном Н. С. Сидоров в коротком личном общении произвел на меня очень благоприятное впечатление как опытный, добросовестный и болеющий за дело человек. Недавно я узнал, что он снят с работы как не справившийся с делом (хотя он работает давно). Может быть, наружность обманчива, и он действительно виноват. Но, припоминая слова Лысенко, приведенные в § 7, о «сметании» лиц, упорно настаивающих на «неверных» (для Лысенко понятия «неверный» и «несогласный с Лысенко», как известно, являются синонимами) данных, невольно закрадывается сомнение, не был ли «сметен» агроном Сидоров по методу Лысенко.

Вот такие случаи, где тот или иной факт замалчивается или истолковывается из опасения ответственности, совсем нередки. Один пример могу привести из личного опыта. В 1931 г. во время обследования зараженности луговым мотыльком сахарной свеклы, я посетил один колхоз в 7 км от Полтавы, который по сводке Наркомзаема Украины в Харькове (тогда — столице Украины) был обозначен как один из наиболее пострадавших во всей Украине от лугового мотылька. Поле сахарной свеклы имело, действительно, ужасный вид, так как оно все густо поросло лебедой, раздвигая которую, можно было заметить чахлые растеньица свеклы, не имевшие даже следов поражения луговым мотыльком. Из расспросов выяснилось, что гибель посевов есть следствие недостаточной дисциплинированности колхозников, обращавших особое внимание приусадебным участкам (на которых, кстати, была великолепная свекла при полном отсутствии борьбы), дававшим им хороший доход ввиду близости города. Был ли в этом месте луговой мотылек или нет, я не знаю, следов его я обнаружить не смог, но соблазн свалить неурожай свеклы на стихийное бедствие был для колхоза слишком велик.

Поэтому при постановке широких производственных опытов или использовании массовых данных их можно считать надежными в двух случаях: 1) если они находятся в согласии с рядом других данных;

2) если надежность их проверена путем выборочной проверки известного количества данных и внесения поправки в случае обнаружения систематической погрешности и определения ее размеров.

Опытные станции и должны быть точками, где с совершенной тщательностью производятся те или иные опыты и потом к ним «привязываются» опыты производственные, подобно тому, как при построении географических карт со всей точностью устанавливается сеть триангуляционных знаков, а к ним привязываются менее точные данные окрестностей каждого знака. При разрыве же результатов между данными опытных станций и недостаточно проверенными данными производственных испытаний Давид крошечных делянок в лице Константинова может оказаться сильнее Голиафа миллионных площадей в лице Лысенко. Недостаточно обоснованные производственные опыты могут привести к колоссальным убыткам: правильная работа опытных станций эти убытки предотвратит. Вот почему работа в отношении новых приемов на основе опытных станций гораздо экономичнее работы в производственных условиях. На опытных станциях накоплен, как мне приходилось убеждаться, огромный материал, только в слабой степени обработанный. Например, на Шатиловской станции был собран превосходный материал по шведской мушке за 14 лет (чистый вес всех тщательно оформленных ведомостей составил около 20 кг), который я смог только слегка использовать в работе по «Белому пятну». Обработка материалов отстает от их собирания, и это, конечно, серьезный дефект работы большинства наших опытных станций.

Другой крупный дефект тот, что работа большинства таких опытных станций не удовлетворяла требований гибкости опыта. Старая методика опытного дела покоилась на необходимости исследования «единственного различия», и если нам необходимо исследовать ряд факторов урожая, то их они исследовали поодиночке. Например, было отмечено, что одна солидная опытная станция работала десять лет над изучением значения нормы высева при одной ширине междурядий, а другие десять лет — над изучением значения ширины междурядий при одинаковой норме высева. А какая же комбинация нормы высева и ширины междурядий является оптимальной, так и осталось нерешенным вопросом, несмотря на длительный срок изучения. Поэтому, когда Лысенко и его сторонники отмечают эту слабую сторону деятельности опытных станций, они совершенно правы. Вся беда в том, что они не только не дают ничего, чтобы исправить этот недостаток, но мешают внедрению в опытное дело прекрасно разработанной методики, специально созданной для возможности гибкой работы.

Мы видели в параграфах 7 (об яровизации) и 13 (о почвенном питании растений), что Лысенко не справился с заданием о дифференцированном применении того или иного метода, если не считать некоторых частных замечаний.

Современная методика наиболее экономичной и наиболее эффективной постановки опытов основана на так называемом дисперсионном анализе, введенном в науку английским ученым Р. Фишером, обосновавшим и развившим теорию малых выборок другого английского ученого, Госсета. Распространяться здесь об этой методике нет места. Пионерами внедрения этой методики у нас были Н. Ф. Деревицкий (давший краткое изложение ее в приложении к переводу книги Иоагансена), профессором В. Н. Романовский, изложивший ее как в своем большом труде «Математическая статистика», так и в более общедоступном изложении в ряде работ, например, в книге «Применение математической статистики в опытном деле» (1947). В 1948 году вышла книга, специально посвященная этой методике, В. П. Перегудова «Статистические методы обработки данных полевого опыта» с предисловием академика B. С. Немчинова. Я привел только книги, которые знаю, отнюдь не пытаясь исчерпать литературу на русском языке (на английском языке литература по этому вопросу грандиозная). И до 1948 года Лысенко, как президент ВАСХНИЛ а, чинил препятствия распространению этой методики, но, ввиду отсутствия монополии, его попытки не всегда были успешны; мне передавали, однако, что переведенная под редакцией Деревицкого и уже набранная книга Р. Фишера по организации полевого опыта была рассыпана как вредная.

После 1948 г., конечно, всякая попытка применить эти наиболее совершенные методы в биологии была полностью подавлена, и на само имя Фишера было наложено табу. Мной в 1947 г. для напечатания была представлена большая работа, посвященная количественному учету и колебаниям численности насекомых и основанная на обработке (при помощи дисперсионного анализа) 22-летних лично собранных материалов. Пожалуй, главным препятствием для ее напечатания выставлялось упоминание Р. Фишера; сейчас, правда, ведется переписка о напечатании.

Но так как монопольное владычество Лысенко, к счастью для русской науки, не распространилось за пределы биологии, то применительно к технике продолжали издаваться книги, посвященные дисперсионному анализу, и после 1948 г. Укажу для примера книгу К. А. Браунли «Статистические исследования в производстве», (1949, Изд. иностранной литературы). В предисловии к этой книге выдающийся авторитет в области теории вероятности академик А. Н. Колмогоров пишете…особенно сильное внимание Браунли уделяет дисперсионному анализу. К сожалению, на русском языке нет достаточно подробного изложения этой важной теории, а достаточно полного критического ее изложения вообще не существует» (курсив Колмогорова).

И, конечно, биологу не может не быть обидно и стыдно, что теория, разработанная на полях сельскохозяйственной опытной станции (первая работа по дисперсионному анализу, датированная 1923 г., в качестве примера брала результаты опытов по удобрению картофеля), с позором была выгнана из биологии и приютилась под защитой оснащенных математикой точных наук, куда невеждам пролезть не так-то легко.

Облегчили это позорное изгнание два обстоятельства: 1) консерватизм многих наших опытников, в том числе даже таких почтенных, как академик Константинов, еще не доверявших этому новому и достаточно сложному методу: по этому поводу мне (и независимо от меня Н. Ф. Деревицкому) пришлось выступить печатно с резкой критикой взглядов Константинова, изложенных в его книге о методике полевого опыта; 2) особенную же роль сыграло то, что Р. Фишер в одной книге защищал взгляды о гибели культуры и о биологическом обосновании классовых различий, ряд своих работ посвятил приложению математической статистики к менделевской наследственности и интенсивно работает в этой области, и в 1948 г. резко выступил против решения августовской сессии ВАСХНИЛа. Поэтому все, связанное с именем Р. Фишера, подверглось резкому осуждению и изгнанию.

Мне думается, что академик А. Н. Колмогоров, участвуя в редактировании книги, посвященной методике Р. Фишера, правильнее выполняет завет Ленина, чем те, называющие себя марксистами и ленинцами, лица, которые из-за ошибок Р. Фишера (и действительно, суждения его в социальных вопросах не выдерживают даже малейшей критики) отбрасывают его действительно выдающиеся достижения в области математической статистики. А ведь Ленин писал после критики попыток наших махистов дополнить Маркса Оствальдом, Махом, Пуанкаре:

«Задача марксистов и тут и там суметь усвоить себе и переработать те завоевания, которые делаются этими «приказчиками» (вы не сделаете ни шагу, например, в области изучения новых экономических явлений, не пользуясь трудами этих приказчиков), — уметь отсечь их реакционную тенденцию, уметь вести свою линию и бороться со всей линией враждебных нам сил и классов» (курсив Ленина. — А. Л.).

В предисловии к одной из своих работ Лысенко пишет (15 декабря 1937 г.): «Было бы большим упущением не отметить участия, которое проявили бывший директор станции Н. Ф. Деревицкий и специалист И. Ю. Старосельский и которое выразилось в помощи в математическом подходе». Значит, Лысенко имел полную возможность хорошо изучить научную методику полевых опытов. Но он все дальше отрывался от современной научной методики обработки данных опыта и в дальнейшем обратился уже главным образом к Дарвину: «…в этом помог мне сотрудник нашей лаборатории И. И. Презент. Он показал мне, что истоки той работы, которую я делаю, исходные корни ее дал еще Дарвин. А я, товарищи, должен тут прямо признаться перед Иосифом Виссарионовичем, что, к моему стыду, Дарвина по-настоящему не изучал».

Конечно, Дарвин был великий ученый, но ведь со дня смерти Дарвина прошло уже 80 лет, и считать главным методическим источником Дарвина почти так же странно, как если бы современный физик базировался в основном на методике двух великих гениев, Ньютона и Фарадея.

Если бы, при примитивности своей современной методики, Лысенко прислушивался к голосу критики — дело было бы еще поправимо. Но, например, в одной из своих последних работ Лысенко решительно отвергает как необоснованную и идеологически невыдержанную критику гнездовых посевов лесных полос со стороны работников Министерства лесного хозяйства и Академии наук, прежде всего академика В. Н. Сукачева.

Но этого мало. Прежние методические ошибки Лысенко можно было объяснить невежеством, зазнайством и нетерпимостью к критике своих взглядов. Эти свойства недопустимы, конечно, у любого ученого, а тем более у руководителя обширной научной организации. Но сейчас можно считать доказанным, что к ним примешивались деяния, чрезвычайно близкие к тому, что в Уголовном кодексе именуется подлогом документов с корыстной целью. На этот путь встал Л. Н. Гребень, фальсифицировавший произведения М. Ф. Иванова (см. § 11), но там, по крайней мере, оставались точки на месте исчезнувших «нежелательных» фраз. Сейчас пошли дальше. В пятом номере журнала «Агробиология» за 1952 г. появилась статья, где говорится о порождении ели сосной. Автор указывает, что этот случай был уже им истолкован раньше как результат самопрививки, но в свете трудов Лысенко о видообразовании этот же случай им толкуется как превращение сосны в ель. Конечно, каждый ученый вправе и даже обязан изменять свое толкование какого-нибудь явления, если новые или незамеченные ранее данные принуждают его это сделать, но, оказывается, в первой работе Авотиншь-Павлов ссылается на работу профессора Цупфера с показаниями лесника Вайзада, где прививочное происхождение этого сосново-елового образования было доказано документально. В рижской газете «Циня» от 31.03.1951 было опубликовано письмо «О честности ученого» группы преподавателей и студентов Латвийской сельскохозяйственной академии и Латвийского государственного университета. Авторы статьи в газете «Циня» спрашивают: «Где же искать причину того, что доцент Авотиншь-Павлов, который хорошо знал, что сосна-ель из Олайне образовалась в результате естественной самопрививки, сознательно подделал научные факты и опубликовал статью, обманывающую читателей, в научном журнале? Ответ может быть только один: доцент Авотиншь-Павлов подделал факты, чтобы создать дешевую сенсацию и удовлетворить свое честолюбие».

Но тут дело серьезнее, чем простое удовлетворение честолюбия Авотиншь-Павлова. Ведь эта статья была помещена в журнале, редактируемом непосредственно Лысенко, и в конце статьи помещено послесловие, где редакция решительно солидаризируется с автором, считает, что в пользу самопрививки нет никаких мало-мальски убедительных доводов, и данное автором толкование считает бесспорным. Ответственность за сознательный подлог несет, таким образом, и Лысенко.

Краткое заключение

Мне нет надобности подробно резюмировать выводы по каждому пункту в отдельности. Общее заключение можно свести к следующему:

1) Среди многочисленных практических предложений академика Т. Д. Лысенко трудно назвать такое, значение которого соответствовало бы высказываниям о нем автора предложений.

2) Ряд предложений не новы, мало эффективны и значение их чрезмерно раздуто; другие новы, но неверны; есть такие, которые, видимо, могут иметь известное значение в определенных условиях, но безоговорочное их применение приносит часто вред вместо пользы.

3) Все высказывания Лысенко проникнуты совершенно исключи-, тельным хвастовством, и по ряду вопросов уже можно утверждать, что данные им обещания выполнены не были; это, однако, Лысенко нигде и никогда не признает.

4) Многочисленные ошибки Лысенко не являются случайными ошибками продуктивного работника, а являются прямым следствием порочности всего стиля его работы, который можно кратко охарактеризовать как комбинацию невежества с вандализмом.

5) Достигнув в 1948 году монопольного положения в биологии, Лысенко продолжил идти по пути полной научной деградации, и этот период может быть охарактеризован наличием сознательной фальсификации данных Лысенко и некоторых работников его школы.

6) Указанные выше качества Лысенко: научно-методическое невежество, самовлюбленность, нетерпимость к какой бы то ни было критике и совершенная нечистоплотность в выборе средств борьбы приводят меня к абсолютному убеждению, что дальнейшее пребывание Лысенко на руководящих постах ничего, кроме вреда, науке и всему нашему народному хозяйству принести не может.

Сохранение же ценного в его прежних предложениях может быть достигнуто лишь в результате тщательнейшей проверки его данных значительной группой работников.

7) Все эти мои выводы основаны на анализе чисто практической деятельности Лысенко, имеющей наибольшее экономическое значение. Его теоретические достижения заслуживают также особого внимания, и анализ их составит предмет последующих глав.

Ульяновск, 21 октября 1953.