§ 25. Понятие мичуринской биологии

Общеизвестно, что то направление в биологии, которое после 1948 года было естественно признаваемым в СССР, называется мичуринской биологией. Правда при жизни Мичурина мичуринской биологии не существовало, и он сам, как увидим дальше, не претендовал на создание нового направления в биологии. Это название было предложено Лысенко, который внес в него много от себя. В этой главе мы поэтому будем разбирать только то, что непосредственно может быть приписано Мичурину, оставив до четвертой главы разбор теоретических представлений Лысенко.

Мичурин лысенковцами и философами оценивается чрезвычайно высоко. В Кратком философском словаре 1954 года (с. 353—358) читаем: «Мичурин Иван Владимирович (1855—1935) — великий биолог, поднявший на новую, высшую ступень дарвинскую, научную биологию. С именем Мичурина связан новый, высший этап в развитии материалистической науки о живой природе…

Его оригинальные идеи не были признаны при царизме. Американские дельцы, разузнав о выведенных замечательных новых сортах плодовых растений, предложили ему переехать в Америку. Но великий патриот отказался от этого предложения. Если Дарвин только объяснял законы органического мира, то Мичурин создал материалистическую теорию о путях изменения этого живого мира…

С позиции диалектического материализма он освещал и решал вопросы агробиологии…

Созданное Мичуриным учение включает в себя:

Теорию и методы искусственной гибридизации (половой и вегетативной, внутривидовой и отдаленной);

Теорию и методы направленного воспитания организмов;

Теорию и методы искусственного отбора…

Более 300 сортов плодовых и ягодных растений вывел великий ученый. Но самое ценное его наследство — его теория, «мичуринская биология».

Переворот в биологии, связанный с именем Мичурина, считается настолько большим, что пишутся специальные работы. В частности, А. А. Рубашевским написана целая книга «Философское значение теоретического наследства И. В. Мичурина», изданная в 1949 г. с грифом кафедры диалектического и исторического материализма Академии общественных наук при ЦК ВКПб и получившая Сталинскую премию 2-й степени.

В связи с критикой предложений и взглядов Лысенко возникает необходимость пересмотра всего наследства Мичурина. Эта необходимость ясно сознается всеми и имеет свое объективное выражение в том, что особый предмет «Введение в мичуринскую биологию» уже исключен из программы биологических курсов, упоминание о мичуринской биологии исключено и из программы курса диалектического и исторического материализма. Назрел критический пересмотр мичуринского наследства. Его задача — выяснить, что ценное дал Мичурин в теории и практике и что следует отвергнуть или подвергнуть переоценке. То, что Мичурин был крайне переоценен, ясно из того, что некоторые его характеристики были явно гиперболичны. Много новых сортов растений и животных было создано и до Мичурина, неумеренные же поклонники Мичурина склонны были, пользуясь некоторыми его неудачными выражениями, делать из него основателя теории эволюции. На первой странице учебника средней школы «Основы дарвинизма» М. Н. Мельникова и других (цитирую по 4-му изданию, 1953), выпущенного тиражом в несколько миллионов экземпляров, под портретом Мичурина помещена такая фраза Мичурина: «Многие ученые утверждали, что существующие на земле растительные организмы не изменяются, что лучше природы ничего не создашь, а я утверждаю, что все многообразие растительных форм произошло в результате безостановочно совершающихся изменений в природе из очень ограниченного числа растений, и многими фактами доказано, что человек может и должен делать лучше природы».

Если сравнить эту цитату с оригиналом (Мичурин. Соч., т. Iv, с. 345),то видно, что выброшены слова Мичурина, следовавшие за словом «ученые»: в частности известная школа лесоводов, возглавляемая Морозовым, что было просто неверным, так как покойный Г. Ф. Морозов был убежденнейшим эволюционистом.

В мою задачу входит разбор теоретических (общебиологических), методических и практических достижений Мичурина, но так как самым надежным критерием всякой теории является практика, то я начну с разбора практических достижений, которые могут быть разбиты на три группы:

1) продвижение культур на север;

2) введение новых культур;

3) увеличение ассортимента, выразившегося (включая сюда и решение первых двух задач) в выведении более 300 сортов плодовых и ягодных растений.

Начну с продвижения культур на север, так как это является особенно наглядной проверкой результатов работ Мичурина.

 

§ 26. Продвижение винограда на север

Продвижение винограда на север считается одним из весьма существенных достижений И. В. Мичурина. В альбоме «И. В. Мичурин — великий преобразователь природы», составленном Х. К. Еникеевым (1948), под редакцией П. М. Яковлева, этому вопросу посвящена особая карта (а всего в альбоме две карты). Эту карту я привожу с дополнениями (кружки), обозначающими культуры мичуринских сортов винограда по книге С. А. Лазариса «Виноградарство в средней полосе РСФСР», 1952. В пояснении к карте (табл. 31 альбома) написано: «Работы Мичурина дали возможность продвинуть культуру винограда в центральные районы, на север и восток Советского Союза. Используя мичуринские сорта (Русский конкорд, Сеянец Меленгра, Черный сладкий и др.) садоводы-мичуринцы стали успешно осваивать культуру винограда там, где об этом раньше и не мечтали. Теперь виноградники можно встретить в колхозах и на приусадебных участках Тамбовской, Горьковской, Воронежской, Куйбышевской, Смоленской, Ивановской, Московской областей, Башкирии, Белоруссии и на севере Украины. На таблице помещено изображение винограда Русский конкорд и краткие данные о нем: очевидно, этот сорт считается главным достижением Мичурина. Не трудно показать, что эта карта и текст совершенно не соответствуют действительности.

1) Культура винограда на севере — далеко не новость. У Лазариса читаем: «Попытки разведения винограда в средней полосе нашей страны были и раньше. Известно, например, что еще в XVII—XVIII веках отдельные любители старались освоить культуру винограда в условиях Симбирска (Ульяновск), Москвы, Новгорода, Пскова и даже Вологды. Однако эти усилия не дали положительных результатов. И. В. Мичурин, разбирая причины этих неудач, отмечает, что «тормозом к развитию виноградной культуры у нас послужила, бесспорно, одна лишь грубая ошибка садоводов, делавших до сих пор опыты лишь с сортами, выведенными в странах с теплым климатом, и поэтому терпевших полную неудачу… Следовательно, для продвижения культуры винограда на север необходимо было переделать его природу» (с. 4). Из этой цитаты можно заключить, что все попытки были совершены безуспешны. Но такое заключение неверно. Цитированным Лазари-сом словам предшествует такой текст Мичурина: «Про виноград вообще нужно сказать, несмотря на то, что это растение теплых стран, сеянцы некоторых разновидностей его могут приспосабливаться к таким климатическим условиям, при которых даже простые сорта наших яблонь не могут успешно развиваться, и как бы ни казалось невероятным такое мое сообщение, на деле это неопровержимый факт. Напр., в г. Белебее, Уфимской губ., у д-ра Сафатерова (здесь, очевидно, какая-то ошибка: д-р Л. В. Сафатеров жил не в Белебее, а в Казани. — А. Л.) без всякой защиты в открытом грунте растет и плодоносит сеянец винограда, выведенный из семян Ташкентского винограда г. Храмовым в Казани, уже несколько лет. Далее в г. Барнауле Томской губ., также в открытом грунте, растет уже несколько лет выведенный из семян г. Павловским виноградный куст» (т. 1, с. 245—246).

Имеется указание Мичурина, что иногда в Тамбовской губернии удается созревание таких сортов, как Мадлен анжевин, Малленгр ранний и других, но вкусовые качества ягод и вид кистей настолько неудовлетворительны, что не могли выдержать конкуренции на рынке, загруженном в это время привозными с юга сортами винограда. «Охотников купить по более высокой цене виноград худшего качества, конечно, не находилось. Продавать же дешевле привозного, принимая в расчет расходы, затраченные на уход за растениями, не было никакой возможности. Одним словом, культура винограда в местностях Тамбовской губернии являлась пустой прихотью иметь свой виноград, вдвое дороже стоящий и худшего качества по сравнению с привозным» (т. 2, с. 501). Мичурин возлагает надежду на новые особые сорта.

Из этого ясно, что и до Мичурина любители культивировали виноград на севере, причем указаны и главные сорта (Мадлен анжевин, Малленгр ранний), но эта культура экономически себя не оправдывала. Посмотрим, как обстоят дела сейчас.

2) И сейчас на севере культивируются в основном старые сорта. Возьмем из стандартного ассортимента винограда, приведенного Лазарисом, сорта для наиболее северных районов европейской территории (с. 68), а именно областей Смоленской, Московской, Горьковской, Владимирской, Чувашской, Марийской, Татарской, Башкирской АССР:

1) сеянец Маленгра,

2) Черный сладкий,

3) Мадлен анжевин,

4) Малленгр ранний,

5) Пино ранний (Иския),

6) № 60,

7) жемчуг Саба.

Из этих сортов первых два мичуринские, остальные — французские, итальянские и венгерские сорта. Что такое сорт № 60, мне неизвестно, так как в описании сортов у Лазариса (как, впрочем, и сорта Пино ранний, Иския) этот сорт не указан. Из того, что в стандартном ассортименте мичуринские сорта находятся на первых местах, можно было бы сделать заключение, что они наиболее распространены, но это неверно. Про сорт Мадлен анжевин Лазарис пишет: «Для новых районов виноградства является основным сортом… Мадлен анжевин, очень хороший столовый сорт винограда. Ценится за красоту, вкус и транспортабельность ягод» (с. 82).

Я просмотрел журнал « Сад и огород » за 1953 и 1954 гг. Вот перечень в хронологическом порядке данных о культуре винограда в новых районах ЕТС:

1) Д. А. Анохин в статье «Культура винограда в Горьковской области» (1953, № 6, с. 36) говорит об удачном начале (посадка в 1950 г., первый урожай в 1952 г.) культуры винограда мичуринских сортов — сеянец Малленгра, Русский конкорд, Северный белый и старого сорта Малленгра ранний;

2) Г. П. Косолапов в статье «Виноград на приусадебном участке» (1953, № 7, с. 44) сообщает о своем опыте виноградства в г. Кировограде начиная с 1933 г. Использует исключительно южные сорта (приводит список одиннадцати сортов), в том числе Мадлен анжевин. Правда, Кировоград близок к старым северным границам промышленного виноградства.

3) И. И. Кочура «Виноград в Полтавской области» (1954, № 2, с. 72—73) работает с 1948 г. Наиболее пригодные сорта: Шасла белый, Шасла розовый, Франкенталь, Мадлен анжевин, Изабелла и выведенные автором сеянцы Лубенского белого.

4) Ф. Л. Дзигора «Высокие урожаи винограда в Киевской области» (1954, № 5, с. 71—72) указывает: « Для нашего района наиболее ценными являются раннеспелые сорта Мадлен анжевин, Шасла белый и розовый, Жемчуг Сабо, Кабасия».

5) М. Сулейманов «Виноград в Татарии» (1954, № 6, с. 72—73) сообщает о проводимых им с 1948 года опытах по выведению новых местных сортов из семян, полученных от Центральной генетической лаборатории имени И. В. Мичурина. Пока получены только первые результаты: первый урожай одного сеянца в 1951 г., еще несколько в следующие годы.

6) А. Лепист «По Мичуринскому пути» (1953, № 6, с. 77). В саду техникума в Ряпине (Эстония) успешно растут и плодоносят сорта винограда: Мадлен анжевин, Малленгр ранний, Триумф, Лабруска.

Некоторые данные я имею от виноградарей-любителей Ульяновской области.

В. А. Щербаков (Измайловка Барышского р-на Ульяновской области) получает виноград сортов Мадлен анжевин, Шасла розовый, Малленгр и 4 своих сеянца, которые превосходят их по морозостойкости, но уступают по вкусу. О своем опыте В. А. Щербаков писал в журнал «Сад и огород», 1954 г., № 1, с. 63. Он считает, что вопрос северного виноградарства практически еще не решен.

В Ульяновске имеет виноград местный любитель И. П. Савельев (Зеленый пер., № 5). У него сорта Мадлен анжевин, Маленгр. Есть еще мичуринский Буйтур, но он, видимо, за отсутствием опылителей не плодоносит.

Виноград Б. А. Щербакова и И. П. Савельева я пробовал: он вполне съедобен, хотя, конечно, уступает южному винограду. И. П. Савельев мне говорил, что получил чубуки из питомника, снабжающего некоторые совхозы, и что местный виноград иногда поступает в продажу.

Этот краткий обзор показывает, что сейчас положение с виноградарством в средней полосе России в основном такое же, как и до Мичурина: новые сорта продвигаются в порядке опыта, а господствуют старые сорта, прежде всего Мадлен анжевин. Почему же тот сорт, который Мичурин считал неудовлетворительным, сейчас господствует? Ответ очень прост: резко изменились условия сбыта винограда. До революции виноград был доступен только обеспеченным людям, и поэтому южный виноград, не находя сбыта на юге, вывозили в северные города. Сейчас же огромное развитие курортного дела, повышение жизненного уровня трудящихся привели к тому, что виноград в большей своей части потребляется на месте, попадая в ограниченном количестве (и разбирается нарасхват) только в самые большие города. Кроме того, и плодоводство на севере, в частности в Ульяновской области, было почти уничтожено морозной зимой 1939/40 г. и сейчас восстановлено в очень слабой степени, на Украине же сильно пострадало от войны и от ошибок послевоенного времени. В этих условиях из-за отсутствия конкурентов разбирается и посредственный по качеству виноград. Следует отметить, что виноград даже очень хорошего сорта только при высокой температуре дает действительно первоклассный продукт. В столице Киргизии — г. Фрунзе культивируется хороший местный виноград. Но даже во Фрунзе ввозят более высокий по качеству виноград из Ташкента и продают его там по значительно более высокой цене, а виноград Катта Кургана и Ашхабада еще слаще, чем ташкентский. Поэтому сейчас далеко не ясно, имеется ли возможность в условиях Средней России создать виноград, который мог бы конкурировать по качеству с южными сортами.

3) Судьба многих мичуринских сортов винограда неясна. В списке сортов винограда, выведенных самим Мичуриным и приведенных в книге Лазариса, фигурируют сорта (с. 69 — 109 ),приведенные по алфавиту:

Арктик: встречается в посадках средней полосы СССР;

Буйтур: в производственных насаждениях, встречается во всех;областях средней полосы;

Коринка Мичурина: в посадках встречается во всех областях средней полосы СССР;

Металлический: культивируется в приусадебных садах опытников и на экспериментальных базах опытных станций;

Русский конкорд: встречается в насаждениях ряда районов нового виноградства (Тамбовской, Курской, Воронежской, Орловской, Саратовской областях), Башкирской АССР и северных областях УССР;

Сеянец Маленгра: в СССР распространен в районах нового виноградства РСФСР и УССР.

Черный сладкий: достаточного распространения еще не получил, за пределами Мичуринска встречается редко.

№ 135: распространен еще недостаточно, значительные его насаждения только в экспериментальной базе Центральной генетической лаборатории им. И. В. Мичурина. ,

Я привел дословно слова Лазариса о распространении всех приведенных им мичуринских сортов винограда. Из этого списка ясно, что наиболее значительным распространением обладают сорта Буйтур, Русский конкорд и Сеянец маленгра. Надо полагать, что и сам Мичурин считал их наиболее перспективными сортами. Обратимся ко второму тому сочинения Мичурина, содержащему помологические описания выведенных им сортов. К нашему удивлению, мы в этом томе не находим описаний ни одного из указанных 8 сортов винограда, но кое-какие сведения о них разбросаны в последних двух томах, заключающих записные книжки, дневники и сборные материалы. Но зато во втором томе мы находим более или менее подробные сведения о 7 сортах винограда, из них 4 получены с Дальнего Востока от Тихонова и Кургачева (с. 375—380): Восточный, Кабаний крупный, Сибирский урожайный, Тайговый. Остальные 3 сорта (с. 504—512): Северный белый, Северный черный и Августа гетш. Ни один из этих сортов в списке Лазариса даже не упомянут. (Есть сорт Северный, но это явно другой сорт, точно так же иным является Черный сладкий.) Сорт Северный черный Мичурин рекомендует только для гибридизации ввиду кислого вкуса ягод, но Северный белый он очень рекомендует (с. 508) по выносливости и вкусу ягод и как материал для получения новых сортов. Про виноград Августа гетш Мичурин говорит (с. 512) в 1912 году, что «он неизбежно вытеснит различные рано созревавшие сорта вроде Маленгр, Мадлен анжевин и другие, обычно разводимые в любительских садах средней и северной России, потому что достоинства как видовых, так и в отношении вкусовых качеств винограда Август гетш ничем не уступают означенным сортам, а между тем выносливость его далеко превосходит их». Вадим, что сейчас, через 40 лет после этих слов, ожидаемого не произошло, и хотя мичуринские сорта усиленно рекомендуются, но они не смогли вытеснить сортов старой селекции.

Указанные, рекомендованные Мичуриным, сорта «потерялись» и вместо них вышли в производство другие, старые.

4) Методы селекции мичуринских сортов разнообразны и неспецифичны.

Лазарис так излагает методы работы Мичурина по селекции винограда: «Новые зимостойкие сорта винограда Мичурин создавал путем скрещивания диких видов Дальнего Востока и Северной Америки с культурными западноевропейскими сортами. Так, например, Русский конкорд был получен им от скрещивания американского винограда с диким усурийским виноградом (рис. 43), сорта Северный белый, Металлический, Коринка Мичурина И. В. Мичурин создал путем скрещивания далеких по произрастанию видов. Сеянец Маленгра и №135 выведены им методом посева семян южных сортов и последующего отбора и воспитания сеянцев в направлении зимостойкости, высоких вкусовых качеств, раннего созревания.» (с. 111).

Эти слова правильно излагают историю создания сорта Русский конкорд (т. 4, с. 188; т. 2, с. 564).Что касается Северного белого (как было уже указано выше, в список сортов у Лазариса этот сорт не включен), то здесь мы имеем какое-то противоречие. Из всех сортов винограда ему Мичурин посвящает больше всего места (т. 2, с. 504—509) и изображает его как во втором томе, так и в первом томе (с. 245). Но о происхождении его говорит совершенно ясно (т. 2, с. 504): «Выращен из семян канадского винограда Бранд в питомнике И. В. Мичурина в г.Козлове Тамбовской губернии. Принадлежит к виду Vitis riparia или, что то же, Vitis vuepina. На с. 518 Мичурин пишет, что есть все основания считать его потомство выносливым для севера, «так как по описанию (поставившего мне семена винограда Бранд, от которого он произошел) Ярослава Осиповича Немеца этот сорт растет дико в провинции Квебек в Канаде, где переносит до 30 градусов Р. мороза». Нет даже намека на то, что в образовании этого сорта была применена гибридизация. При таком ясном указании на происхождении Северного белого от сеянцев винограда Бранд (см. т. 2, с. 504), он в списке новых сортов плодовых растений (т. 2, с. 564) показан как гибрид, имеющий производителей: женского — Шасла испанский и мужского — канадский дикий. Это указание, видимо, и было использовано Лазарисом, игнорировавшим основной текст.

Относительно Металлического и Коринки Мичурина в работах Мичурина я не мог найти ни малейшего указания, хотя и в 3-м томе имеется много заметок из дневника о культуре винограда, в особенности сорта Северного белого. В инвентаризации растительного материала (т. 4, с. 655—657) этих сортов тоже нет.

Если же мы посмотрим на происхождение остальных шести сортов винограда, приводимых во втором томе, посвященном помологическим описаниям, то увидим, что четыре новых сорта винограда уже ранее упомянутых (с. 275—280) просто найдены Н. Н. Тихоновым и С. П. Кургановым севернее Никольско-Уссурийска, виноград Северный черный выращен из семян винограда в питомнике И. В. Мичурина (с. 510), а виноград Августа Гетш (с. 511) получен Гетшем из семян крымских столовых сортов.

Опять в полном противоречии с ясным текстом (т. 2, с. 510) на с. 564 того же тома для Северного черного указаны производители: женский — Уссурийский дикий и мужской — Канадский Бранда. Имея в виду ясные слова основного текста, данные на с. 564 следует считать опиской. По отношению к семи приведенным во 2-м томе сортам винограда никакой селекционной работы не производилось: это все — «милости природы».

Без гибридизации согласно Лазарису (у Мичурина я не мог найти указаний) получены сорта: 1) сеянец Маленгра — из семян сорта Маленгр ранний; 2) Черный сладкий — из семян свободного опыления;

3) № 135 — из семян сорта Шасла розовый. .

В общем, следовательно, без гибридизации (по крайней мере сознательно) получено 10 сортов. Гибридизацией, кроме Арктики и Русского конкорда (см. Мичурин, т.4, с. 188) получены, согласно Лазари-су (проверить по Мичурину я не смог за отсутствием указаний), еще Буйтур, Коринка Мичурина, Металлический и Северный (Мускат №7). Решительно никаких указаний на применение специфически мичуринских методов селекции (преодоление нескрещиваемости, ментор и пр.) я найти не мог. Но у Лазариса я нашел указания на то, что сохранности виноградных насаждений от вымерзания в новых районах виноградарства добиваются путем прививки на морозостойкие подвои (с. 145). Лазарис правильно указывает, что метод прививки получил широкое распространение только для борьбы с филоксерой, и мы знаем, что и в старых районах промышленного виноградарства стремятся добиться культуры корнесобственного винограда, так как прививка значительно удорожает стоимость плантажа. Рекомендовать же этот метод в районах, свободных от филоксеры, до сих пор никому из практических деятелей виноградарства в голову не приходило.

5) Резюме о винограде

Из изложенного ясно, что приписывать Мичурину большую роль в продвижении винограда на север нет оснований. Виноград культивировался любителями на севере и до Мичурина и в основном при помощи тех же сортов южного происхождения, что и сейчас. Некоторое увеличение культуры винограда после революции объясняется не столько введением новых сортов, сколько увеличением спроса ввиду резко возросшей покупательной способности населения и гибелью плодовых деревьев от морозов, отчего в средней полосе России наблюдается острый дефицит фруктов и ягод. Весьма вероятно, что среди мичуринских сортов винограда есть и ценные, но большинство их потерялись. Сочинения же Мичурина редактированы настолько небрежно, что по ним невозможно составить список всех выведенных сортов. При выведении сортов нет указаний о применении специфических методов Мичурина.

 

§ 27. Продвижение южных сортов груш на север

Создание нового сорта груш Бере зимняя Мичурина и других сортов груш считается одним из наиболее выдающихся достижений Мичурина. В альбоме Еникеева «Мичурин — великий преобразователь природы» на карте (табл. 24) показано, что благодаря этому сорту,зимние сорта груш продвинулись очень далеко на север. Этому же сорту посвящена табл. 8 альбома, где выведение сорта иллюстрирует один из основных мичуринских методов селекции: скрещивание географически отдаленных форм растений — уссурийской дикой груши и западноевропейского сорта Бере рояль. В пояснении написано: «Бере зимняя отличается обильной урожайностью, имеет крупные, хорошего качества плоды, сохраняющиеся в лежке до февраля. Деревья выносливы к морозам в средней полосе. Бере зимняя — единственный в средней полосе сорт груш, который может долго храниться. Этот сорт введен в стандарт в 25 областях Советского Союза».

Высокая оценка этого сорта соответствует мнению самого И. В. Мичурина. По его мнению (т. 1, с. 309): «Без преувеличения можно сказать, что этот сорт, при разведении его в наших садах, произведет полный переворот в деле нашего садоводства, увеличив более чем в пять раз самую высшую норму доходности наших садов». Помологическое описание сорта (т.2,с. 105) заканчивается словами: «Сорт должен считаться вполне перворазрядным и высокоценным, продуктивным, в особенности если он будет привит высоко в штамб дичка-подвоя».

Мичурин отмечает выдающуюся морозостойкость этого сорта (т. 2, с. 99) и отсутствие терпкости (с. 104). Первое плодоношение этого сорта отмечено в 1914 г. (т. 2, с. 100),но плоды тогда были невелики (до 107 г), впоследствии же имели вес 271 г (с. 104).

Со времени выведения этого сорта прошло около 40 лет, срок довольно значительный, и, естественно, интересно знать, как обстоит дело с этим сортом в настоящее время. Первое сомнение в этом сорте я получил в г. Фрунзе, в Киргизии, где имеются превосходные груши старых сортов летнего и осеннего созревания и нет зимних груш.

Оказывается, в Ботаническом саду имеются плодоносящие деревья этого сорта, но плоды совершенно несъедобные из-за крайней терпкости. Но я подумал, что, может быть, Киргизия не подходит климатически этому сорту, поэтому, в бытность мою в Киеве летом 1953 года, поинтересовался у работников Института плодоводства, как ведет себя этот сорт в Киеве. «Несъедобен, слишком терпкий» — был ответ. Приезжавший в Ульяновск профессор П. А. Генкель тоже сообщил, что в большинстве областей этот сорт дает плоды неудовлетворительного качества и что сорт нуждается в ремонте. Сейчас мне удаюсь найти и печатные подтверждения того факта, что с этим сортом дело обстоит совершенно неудовлетворительно. Не кто иной, как академик П. Н. Яковлев, научный редактор альбома о Мичурине, написал статью «Селекция груши в средней и северной зоне СССР». (Сад и огород, 1958, г. № 6, с. 5—8). В ней он указывает, что сорта Бере зимняя Мичурина и Бере Октября не отличаются высокой зимостойкостью, что Мичурин в последние годы-хвоей жизни обращал внимание на пробел в сортименте груш, и в конце статьи пишет, что груша в садах средней и северной полосы СССР почти полностью отсутствует. Он объясняет это тем, что у нас не было сортимента груш, который бы по зимостойкости и хорошим вкусовым качествам был достоин широкого внимания. В своей статье Яковлев говорит о новых перспективных сортах, полученных методом повторной гибридизации с южными сортами, и думает, что «теперь, когда мы располагаем новыми формами груши, можно полагать, что эта ценная плодовая порода в ближайшие годы займет подобающее ей место в цветущих садах нашей любимой Родины». Но ведь академик П. Н. Яковлев принимает участие в редактировании четырехтомного собрания сочинений Мичурина и альбома: однако там ведь писалось совсем другое: что у нас уже внедрены прекрасные груши в средней полосе России.

В том же журнале «Сад и огород» за 1954 г. помещена статья В. В. Гаврилова «Опыт выращивания груши сорта Бере зимняя Мичурина» (№ 6, с. 78). В г. Ельце Гаврилов посадил в 1926—1927 гг. 80 саженцев груши этого сорта. Они оказались зимостойкими и в большей части перенесли суровую зиму 1939/40 года, но оказывается, что при приближении к 20 годам древесина становится гнилой, и деревья вскоре погибают, чего не наблюдалось с другими сортами груш. Поэтому с 1938 года автор начал прививать Бере зимнюю Мичурина на первой дикой груше и получил хороший результат, добиваясь с одного дерева урожая до 159 кг (около 2000 плодов). Автор кончает статью словами: «Для плодов Бере зимняя Мичурина характерно то, что на разных деревьях и даже на одном дереве плоды имеют разный вкус. В дальнейшем необходимо выбирать деревья с плодами лучшего вкуса и с них брать черенки для прививки. Сорт Бере зимняя Мичурина стоит того, чтобы с ним поработать и сделать его еще лучше».

Все это ясно показывает, что Бере зимняя Мичурина несомненно является интересной новинкой, заслуживающей работы с ней, но настоящим устойчивым сортом ее еще назвать нельзя: это только начало работы, а не достигнутый крупный результат. Любопытно, что из слов Гаврилова выходит, что средний вес плодов равен всего 80 граммам, т.е. размеры плодов были того же порядка, что размеры плодов первого плодоношения (т. II, с. 100 — вес доходил до 107 граммов).

Постараемся выяснить вопрос, чем могла быть вызвана неустойчивость этого сорта. Обратимся к выяснению того, каким методом получен этот сорт. Это ясно изложено (т. 1, с. 364 и т. II, с. 98). В качестве материнского растения было взято первый раз цветущее дерево дикой уссурийской груши и оплодотворено пыльцой горшечного экземпляра груши, названной сначала Бере Диль, но правильное название которой было Бере Рояль.

«Молодое, первый раз цветущее деревцо уссурийской груши было избрано здесь для роли материнского растения потому, что деревца диких видов более старшего возраста при скрещивании с культурными сортами проявляют слишком сильную способность наследственной передачи своих свойств гибридам; в молодых же, выращенных из семян, растениях это влияние на гибриды проявляется значительно слабее» (т. II, с. 98).

Таким образом гибридизация, примененная здесь, была не просто гибридизацией, и даже не простой гибридизацией отдаленных географических форм, но гибридизацией мичуринской. Правда, здесь не использован еще метод ментора, но использовано явление изменения наследственных качеств с возрастом растений. Использование в общем удачно, но только эта удача оказалась непрочной. Несмотря на то, что, применяя этот прием, удалось избежать терпкого вкуса плодов в первом поколении деревьев, это дефект в латентном состоянии сохранился и затем получил тенденцию проявляться у очень многих потомков. Поэтому общим выводом из рассуждений о грушах будет: 1) проблема широкого разведения груш в средней зоне и сейчас так же не решена, как и до Мичурина; 2) Мичурин положил начало новому интересному начинанию, которое «мичуринцами» было недостаточно развиваемо, так как победные фанфары заглушали разумные голоса критиков; 3) изменение доминирования определенного признака с возрастом родителя представляет собой интереснейшее явление, заслуживающее глубокого изучения, но пока им овладели недостаточно и к прочным результатам в селекции это явление еще не приводит.

Весь этот параграф, конечно, касается только широкого внедрения высокого качества груш в средней зоне. Любители же давно получали превосходного качества груши далеко на севере. Хорошо помню превосходный вкус груш, выращенных еще до революции доктором Н. Ф. Гун в Териоках (ныне Зеленогорск), в 50 км от Ленинграда.

 

§ 28. Продвижение абрикоса на север

Продвижение абрикоса на север считается одним из выдающихся достижений И. В. Мичурина. В использованном неоднократно альбоме в табл.24 показана, с одной стороны, северная граница промышленной культуры абрикоса, проходящая по южной Украине и Северному Кавказу, а с другой — ареал (в легенде указана северная граница, но это — явная описка) абрикоса сорта «Товарищ» Мичурина. В табл. 20 того же альбома приведены два лучших мичуринских сорта: Товарищ и Лучший мичуринский.

Указано, что благодаря работам Мичурина культура абрикоса продвинута к северу свыше чем на 500 км. Про оба сорта указано, что они зимостойки, дают небольшие плоды приятного сладкого вкуса. Приводятся слова Мичурина по отношению к лучшему мичуринскому сорту, что «этим новым сортом закладывается теперь прочный фундамент для введения в культуру средней и северной полосы нашего Союза абрикоса в высшей степени морозоустойчивого и с хорошим вкусом плодов».

Из этих указаний ясно, что вопрос о культуре абрикоса в средней полосе России считается разрешенным. Так ли это, об этом поговорим дальше, но сейчас упомянем, что как оба сорта, приведенные в альбоме, так и шесть других сортов, приведенных в помологических описаниях второго тома сочинений Мичурина, как это ясно следует и из пояснений к табл. 20 и из с. 249—266 второго тома, были выведены без применения каких-либо специфических мичуринских методов, простым отбором сеянцев абрикосов монгольских, сибирских и благовещенских.

Картина, однако, сильно меняется, если мы обратимся к совсем недавно вышедшей книге А. Н. Веньяминова «Селекция вишни, сливы и абрикоса в условиях средней полосы СССР», удостоенной золотой медали им. Мичурина. Эта книга подводит итоги по улучшению сортимента косточковых плодовых растений на основе 20-летней исследовательской деятельности автора в научно-исследовательском институте плодоводства им. И. В. Мичурина. Место работы автора и его взгляды (целиком примыкающие к взглядам Лысенко) делают его высказывания во многих отношениях весьма ценными.

Коснемся, прежде всего, вопроса о распространении культуры абрикоса. На с. 275 Веньяминов приводит данные о распространении абрикоса в более северных районах, указывая, что эта культура представлена здесь слабо. «Так, в Воронежской области, по данным переписи 1945 г., имелось только 1733 дерева, в Тамбовской — 15, Сталинградской — 315, Черниговской — 4158, Сумской —1394, Харьковской — 34 134 дерева». Тамбов показан почти в центре ареала абрикоса «Товарищ» и, однако, в Тамбовской области имелось всего 15 деревьев абрикоса (при этом надо иметь в виду, что на территории Тамбовской области не велось военных действий). Максимальное количество в Харьковской области (около 340 гектаров, считая по 100 деревьев на гектар), но Харьковская область находится вне зоны мичуринских сортов, и там, очевидно, распространены старые сорта абрикосов. Главу о хозяйственном значении абрикоса Веньяминов заканчивает словами: «Но в условиях средней полосы абрикосы гибнут от подопревания коры у корней шейки. С другой стороны, сорта этих видов отличаются от сортов обыкновенного абрикоса низкими качествами плодов. Поэтому, пока не будут выведены высококачественные и приспособленные к местным условиям сорта, до тех пор эта культура в средней полосе будет иметь любительский характер. Мы не сомневаемся, что в ближайшем будущем культура абрикоса станет такой же распространенной в средней полосе, как и вишня» (с. 276). Последние слова не стоят ни в какой связи с предыдущими, так как из всего, что мы сейчас знаем, ясно, что культура абрикоса в средней полосе только начинается и перспективность ее не ясна. Это понятно из содержания с. 279, где указывается, что сорта Товарищ, Лучший мичуринский и другие отличаются только относительно хорошей урожайностью и относительно удовлетворительного вкуса плодами. Вопрос с выпреванием не является больше помехой в селекционной работе: это достигнуто путем прививки их в стадийно молодом состоянии на сливу (с. 281).

Сорта Мичурина «Товарищ», «Лучший мичуринский» таким образом не являются решением вопроса о продвижении абрикоса на север, а дают только базу для дальнейшей селекции абрикоса (с. 296). Эта селекция ведется автором при помощи метода отдаленной гибридизации, и ряд новых сортов, полученных этим методом, указан в последней главе: эти сорта рекомендуются для испытания и распространения. Пока о результатах судить трудно, а верить обещаниям не приходится.

Позволю себе высказать два замечания относительно перспективы селекции абрикоса. Удивительным является то, что при гибридизации кроме монгольских, сибирских видов используются сорта европейские и среднеазиатские, подразумевая под последними сортами прославленные урюки Ферганской долины и других областей Узбекистана и Таджикистана. Однако не используются сорта горных районов Киргизии, в частности в Иссык-Кульской области, где урюк идет до высоты 2000 м над уровнем моря.

Кроме того, надо иметь в виду, что вкусовые достоинства определенного сорта абрикоса очень сильно зависят от погодных условий лета. Даже во Фрунзе, где «холодные» лета никак не холоднее «теплых» лет в Средней России, и где имеется огромное разнообразие сортов, вкусовые качества урюка в некоторые годы бывают сильно снижены и одно и то же дерево в разные годы дает плоды с очень различным вкусом.

Отсюда ясно, что проблема продвижения абрикоса на север является еще не решенной и приведенные в начале слова Мичурина слишком оптимистичны.

 

§ 29. Введение новых культур в хозяйство.

Актинидия

Мичурину приписывается заслуга введения новой культуры — актинидии в хозяйство и выведения новых сортов. Актинидия — растение Дальнего Востока, встречается местами обильно в Уссурийском крае и на Сахалине и отличается хорошими вкусовыми качествами. В альбоме Еникеева ей посвящена табл. 23, где указаны два сорта актинидии (Клара Цеткин и Ананасная Мичурина), выведенных путем непрерывного отбора из сеянцев актинидии коломикта. Указано, что оба сорта вполне зимостойки в условиях средней полосы СССР.

Из сочинений Мичурина можно увидеть, что он начал интересоваться актинидией не позднее 1908 года (см. статью в третьем томе) и уже в 1912 году высказывает следующие мысли (т. III, с. 589): «…можно с уверенностью в безошибочности предположить, что в будущем актинидия у нас займет одно из перворазрядных мест в числе плодовых растений нашего края, способных по качествам своих плодов совершенно вытеснить виноград … не только заменяя его во всех видах употребления его ягод, но далеко превосходя его качеством своих плодов, устойчивостью к различным болезням и вредителям и способностью поздним цветением избегать повреждений». Он работал с актинидией много, и в его сочинениях немало материала. В помологических описаниях даны пять сортов актинидии (кроме вышеуказанных трех), все пять выведены путем селекции из сеянцев дикой актинидии (три — от аргута и две — от коломикта). Кроме того, на с. 565 второго тома упоминается актинидия Крупная мичуринская, полученная от скрещивания аргута и коломикта, она же изображена на рис. 204, но больше о ней никаких упоминаний как будто нет.

Исполнилось ли предположение Мичурина, что актинидия распространяется в средней полосе и заменит виноград? Об актинидии чрезвычайно мало известно, хотя времени прошло достаточно, и так как она вступает в период плодоношения примерно на седьмой год и является кустарником, то можно было бы ожидать ее распространения: я не мог найти в печати указаний о ее судьбе, пытался расспрашивать многих лиц, приходилось ли им в Москве, Ленинграде или в других городах кушать актинидию. Огромное большинство даже не слыхали об этой культуре, и единственным лицом, который хорошо знал вкус актинидии, был один энтомолог, кушавший эту актинидию в диком виде на о.Сахалин. Мне известен один любитель-садовод, учитель средней школы Барышского района Ульяновской области Б. А. Щербаков, который пытался разводить актинидию у себя, получал сеянцы из Центральной генетической лаборатории и лично от П. Н. Яковлева и видел актинидии на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. У Б. А. Щербакова растет несколько кустов актинидии, но это не мичуринские сорта, а дикая актинидия коломикта. По указаниям Б. А. Щербакова актинидия, как он называет, чрезвычайно «хитро-капризное» растение и пока об актинидии как плодовой культуре для наших районов говорить не стоит. Это дело будущего.

Из статей Мичурина, опубликованных в третьем томе и датированных с 1908 года ясно, что: 1) примерно из 18 видов рода актинидии довольно давно известны в культуре на Дальнем Востоке три, а недавно введен еще четвертый вид (с. 569); 2) что на Дальнем Востоке дикая актинидия коломикта может быть очень урожайна и давать прекрасного вкуса плоды (с. 572, с. 586 со слов Франка Мейера); 3) что, несмотря на обилие актинидии на ее родине, в Южно-Уссурийском крае и Манчжурии, в «глухих тайгах тамошних лесов», в садах это растение мало известно или даже в некоторых местах совсем неизвестно» (с. 611). Видимо, какие-то особенности роста актинидии являются препятствием к введению этого высокоценного растения в культуру, и эти препятствия Мичуриным не были преодолены. Его заслуга в лучшем случае — пропаганда новой культуры, рекомендация работы с ней для ее культивирования, но сколько-нибудь существенного результата этой работы мы, при всем желании, зарегистрировать не можем.

 

§ 30. Обогащение сортимента яблони

Обратимся теперь не к продвижению культур на север, а к расширению сортимента культур, давно существующих в Средней России, и прежде всего, конечно, яблони, основного плодового дерева. И наибольшее количество сортов, выведенных И. В.Мичуриным, касается именно яблонь. Эти яблони должны были расширить ассортимент, увеличить урожайность и зимостойкость яблонь.

Посмотрим для начала, как сам Мичурин оценивал положение садоводства в разгар своей деятельности. В статье, опубликованной впервые в 1917 году (т. 1, с. 337) он пишет: «… нахожу необходимым, хотя бы в кратких штрихах, обрисовать состояние садового дела у нас и, в особенности, промышленного садоводства в средней и северной России. Обратите внимание, господа, в каком отчаянно плохом оно состоянии у нас в настоящее время, все более или менее крупные насаждения коммерческих садов набиты исключительно старыми малопродуктивными сортами, да и то цена плодов лучших из этих сортов на наших рынках редко доходит до 3 руб. за пуд, между тем к нам ежегодно с юга и из-за границы привозят миллионы пудов тамошних плодов, и мы расплачиваемся за них по 6—10 и 15 руб. за пуд. Какая масса денег уходит у нас и уходит единственно потому, что привозные плоды гораздо более лучшего вкусового качества, чем наша доморощенная дешевка».

В статье «Итоги 47-летней работы по гибридизации в области плодоводства», написанной по предложению Н. И. Вавилова и опубликованной впервые в 1925 году, Мичурин пишет (т. 1, с. 444): «Что мы имеем в наших садовых ассортиментах для культур в обширнейших местностях средней и северной России? Везде и всюду фигурируют одни традиционные Антоновки, Анисы, Боровинки и различные Плодоветки, Терентьевки и тому подобные археологические редкости».

Даже южные районы Европейской России, например Крым, по мнению Мичурина, давали плоды неудовлетворительного качества. Мы читаем (т. 1, с. 176): «… целые столетия времени мы перетаскиваем к себе, платя большие деньги и затрачивая совершенно напрасно труд и время, различные заграничные сорта Ренетов, Кальвилей, Бере, Дюшесов, Ренклодов и т.п. сокровищ, а между тем и до настоящего времени только один Крым, да западная окраина, с грехом пополам, доставляют на наши столичные рынки лишь жалкое подобие тех плодов, какими мы их получаем еще до сих пор (статья, опубликованная впервые в 1911 г. — А. Л.) в огромных количествах с их настоящей родины, из-за границы».

Мичурин считает, что ввоз иностранных сортов не только бесполезен, но приносит прямой вред нашему плодоводству и может вызвать даже его гибель. Он считает (т. 1, с. 180—181), что за последние годы странно размножились вредители, их коих самые, злейшие привезены к нам вместе с выписанными растениями из-за границы. Что это привело (наряду с изменением климата и уменьшением количества лесов) к падению урожайности садов, и что хиреющие в непривычных условиях завезенные сорта заражали своими болезнями местную растительность, в результате чего явилось общее ослабление сил большей части наших садовых растений, что и составило благоприятную почву для быстрого размножения вредителей.

Таким образом, диагноз, поставленный Мичуриным состоянию нашего плодоводства, в частности разведению яблони, таков: ассортимент небольшой, крайне низкого качества, мало урожайный, да к тому же стоящий на грани гибели из-за размножения завезенных вредителей. Этому может поверить только человек, не имеющий никакого представления о состоянии плодоводства в прошлом и о значении вредителей в частности.

Упоминаемые Мичуриным сорта: Антоновка, Анис, Боровинка вовсе не плохие сорта, и они далеко не исчерпывают ранее существовавшего ассортимента: напоминаю (отнюдь не будучи специалистом по помологии) такие известные сорта как: Коричное (упоминается у Мичурина), Хорошавка, Белый налив, Медовое и многие другие. В бытность мою в Самаре (ныне Куйбышев) в 1927—1930 гг., я был свидетелем огромного разнообразия, высокого качества и дешевизны яблок, принадлежавших исключительно к старым, не мичуринским сортам. Ульяновская область начиная с XVII века славилась яблоками, и сейчас (даже после катастрофы с яблонями в 1939/40 году) сохранились еще старые ульяновские сорта прекрасного качества.

Можно ли сказать, что старые украинские и среднерусские сорта яблонь были вообще низкого качества? Я бы лично отстаивал ту точку зрения, что северные сорта яблок по некоторым качествам превосходят южные сорта. Я, помню, давно читал у Эймера, что общей закономерностью при продвижении разнообразных плодовых культур на север является уменьшение сахарности и увеличение аромата. Это я мог отчетливо заметить, когда после трехлетнего пребывания в Крыму мог сравнить качества крымских и харьковских яблок. Для меня ясно, что огульное охаивание качества русских яблок было сделано Мичуриным как-то сгоряча, и, появись эта статья в наши времена, Мичурина можно было бы справедливо упрекнуть в «низкопоклонстве перед заграницей».

Приходилось мне есть хорошие яблоки и в Псковской и в Новгородской губерниях и областях.

Что же касается утверждения, что самые злейшие вредители плодовых деревьев ввезены к нам из-за границы,-то тут Мичурин просто обнаружил очень плохое знание энтомологии. Действительно, если взять плодоводство в целом, то самые страшные враги плодоводства ввезены из-за границы, например, разные червецы на цитрусовых и других плодовых деревьях, кровяная тля и прочее, но все эти импортные вредители совершенно отсутствуют в Средней России, принося большой вред на Кавказе, отчасти в Крыму. В Средней же России для яблонь имеют главное значение такие вредители, как плодожорка, яблонная моль, боярышница, непарный шелкопряд и другие, которые существовали в этих областях издревле.

Мы знаем, что культуру яблони в Средней и Северной России действительно постигла катастрофа в суровую зиму 1939/40 г., приведшая к гибели в РСФСР (по дошедшим до меня данным) около 200 тыс. гектаров яблоневых насаждений. Что эта цифра вряд ли преувеличена, ясно из того, что такие богатые яблонями области, как Куйбышевская, Ульяновская, не говоря уже о более северных, потеряли почти 100 % яблоневых насаждений и сейчас с трудом восстанавливают эти потери. Это страшное испытание должно было бы выявить большую морозоустойчивость мичуринских сортов, если бы таковая действительно наблюдалась. Мне неизвестно, было ли произведено тщательное обследование сравнительной морозоустойчивости старых и мичуринских сортов. Видимо, в такой области, как Ульяновская, погибли все сорта яблонь в эту суровую зиму. На севере Украины, где климат мягче и где можно было бы ожидать проявления этой разницы, насколько мне известно, результаты получились крайне пестрые. Известно мне также, что при продвижении яблонь в Тяньшанскую область (в Иссык-Кульской области имеются прекрасные яблони на высоте в 2000 м благодаря смягчающему влиянию на климат озера Иссык-Куль) гибнут одинаково и мичуринские и не мичуринские сорта. При продвижении яблонь в Сибири с применением специальных методов культуры (защищенные, карликовые деревья) продвигаются мичуринские и старые русские сорта наряду с сортами сибирских селекционеров. В Ульяновске у местного любителя И. П. Савельева мне пришлось кушать вполне удовлетворительные, хотя и мелкие яблоки сорта Ренет Санина селекции сибирского садовода Санина.

Сейчас принимаются меры по восстановлению плодовых насаждений в тех областях, в которых, как, например, в Ульяновской, были уничтожены морозами в 1939/40 году. Естественно ожидать, что если мичуринские сорта в целом резко превосходят по качеству старье, не мичуринские сорта, то они будут господствовать в новых насаждениях. На этот счёт кое-какие данные мы можем почерпнуть в передовой статье журнала «Сад и огород» — «Великий преобразователь природы» в N° 6 за 1953 год. Статья посвящена 18-летию со дня смерти Мичурина. Приведем цифры, свидетельствующие об удельном месте мичуринских сортов плодовых деревьев: Тамбовская область — 23%, Новгородская и Вологодская — 17%, Московская - 15%, Московская и Калининская — 11%, Челябинская — 8%. Мичуринские сорта оказались ценными и в Сибири: на Алтае 18%, в Кемеровской области — 10%. Та же передовая указывает, что хорошие результаты дают мичуринские сорта яблонь и на юге, в Крымской и Ростовской областях, и в ряде районов Средней Азии и Кавказа.

Эти данные уместно подвергнуть критике. Мы видим, что даже на родине и в месте деятельности Мичурина — Тамбовской области, доля мичуринских сортов не достигает и четверти плодовых насаждений. С другой стороны, утверждается, что сорта Мичурина не только внедряются в той области, для которой специально они были выведены, но успешно внедряются даже в такие области высококачественного плодоводства, как Крым, Средняя Азия. Сам Мичурин был очень высокого мнения о таком среднеазиатском сорте, как алма-атинский апорт, широко распространенном и в Киргизии (см. т. II, с. 22), или об известном крымском сорте Кандильсинап (т. II, с. 27): там он прямо говорит, что при получении сорта Кандиль китайка он ставил себе задачей только приблизиться к крымскому сорту по вкусовым и внешним качествам. Как же могло случиться, что сорта, выработанные для Средней России, смогли вытеснить крымские и среднеазиатские сорта? Мне пришлось провести в одной из среднеазиатских республик, Киргизии, девять лет, и я с полной категоричностью могу утверждать, что там внедрение мичуринских сортов производилось, как правило, как задание сверху, а вовсе не в силу высоких качеств этих сортов. Помимо Апорта в Киргизии имеются и другие сорта яблок исключительно высоких качеств, например Ренет Бурхардта, Бельфлер и др. По климатическим условиям в более низменной части нет надобности в введении зимостойких сортов, а в высокогорных районах, как было указано выше, вымерзают одинаково и мичуринские, и не мичуринские сорта. Бельфлер китайка (мичуринская) внедряется несмотря на то, что она заметно уступает по вкусовым качествам прекрасно растущему во Фрунзенской области Бельфлеру.

Сильный нажим при районировании сорта существует даже там, где легко пользоваться объективными признаками при оценке сортов. В статье академика В. Юрьева «За высокую культуру семеноводства» («Правда» № 266 от 23 сентября 1954 г.) читаем такие слова: «Районирование сортов проводится Государственной комиссией по сортоиспытанию зерновых, масличных культур и трав, но предварительно оно подготовляется на областных соревнованиях. К сожалению, здесь нередки случаи выдвижения без достаточных оснований сортов, выводимых местными селекционными станциями». Если для зерновых, масличных и трав, оценка которых производится на основании веса, урожая, процента масла и других объективных данных, оказываются нередкими случаи неправильного районирования, то чего же можно ожидать для плодовых деревьев, где качество сорта определяется прежде всего по вкусу. Мне приходилось присутствовать на заседаниях дегустационных комиссий: после 1948 года плохая оценка мичуринских сортов рассматривалась, как явное выражение вейсманизма — морганизма.

Поэтому общим выводом о распространении мичуринских сортов яблонь будет, что они, несмотря на господство лысенковцев в Министерстве сельского хозяйства и на производимый ими нажим все таки даже в Средней России заняли относительно небольшие площади и есть много данных, чтобы утверждать, что без нажима эти площади были бы значительно меньше.

Само собой разумеется, что эти слова вовсе не обозначают полного отрицания ценности некоторых сортов, выведенных Мичуриным. Вся беда в том, что лично каждому в этом убедиться очень трудно, так как в продаже этих сортов не видно даже в магазинах крупных городов — Москвы и Ленинграда. Из разговоров с лицами, культивирующими мичуринские сорта, посещавшими Мичурина, можно сделать заключение, что некоторые сорта, как, например, Ренет бергамотный, могут быть вполне удовлетворительными по вкусу, в других же случаях приходилось слышать, что при красивом внешнем виде часто мичуринские сорта отличаются невысокими вкусовыми качествами. Во всяком случае, восторженных отзывов о мичуринских сортах, как заметно превосходящих по качеству старые сорта, мне слышать не приходилось, и, в частности, при восстановлении садов в Ульяновской области стараются сажать старые заслуженные сорта яблок.

В альбоме Еникеева в качестве лучших мичуринских сортов яблок отмечены: 1) Пепин шафранный, введенный в стандартный сортимент в 39 областях и краях СССР; 2) Бельфлер китайка (48 областей и краев); 3) Китайка золотая (36 областей и краев); 4) Славянка (43 области и края); 5) Бельфлер красный (центральная черноземная полоса РСФСР). Колоссальный размах рекомендации этих сортов как будто является прекрасной иллюстрацией к уже цитированным словам академика Юрьева о методике планирования.

Коснемся теперь вопроса, какими методами выведены мичуринские сорта яблонь. В помологических описаниях во втором томе приводятся данные о 42 сортах яблонь, выведенных Мичуриным; из этих 42 сортов:

1 сорт (Антоновка полуторафунтовая) получен как спорт (почковая вариация) без всякого участия гибридизации;

5 сортов получены от посева семян, также без участия (сознательного) гибридизации;

32 сорта — путем обычной половой гибридизации без всякого упоминания специальных мичуринских методов (отдаленная гибридизация, вегетативная гибридизация, ментор);

3 сорта (Бельфлер китайка, Кандиль китайка и .Шампанрен китайка) — скрещивание с применением ментора;

1 сорт (Ренет Бергамотный).— вегетативная гибридизация.

Мы видим, таким образом, что с применением типично мичуринских методов выведены только 4 сорта из 42; из этих четырех в выведении трех основу составила обычная половая гибридизация, а сорт, полученный методом вегетативной гибридизации (Ренет бергамотный), судя по всем данным, так же неустойчив по своим вкусовым качествам, как и разобранная раньше груша Бере зимняя Мичурина.

Общее заключение о яблонях: Мичурин вывел много новых сортов, работая в основном методом обычной половой гибридизации; для установления действительной ценности этих сортов у нас нет достаточных данных, но уже сейчас можно утверждать с достаточным основанием, что эти сорта не выделяются сколько-нибудь заметно по сравнению со старыми сортами ни в отношении качества плодов, ни в отношении морозостойкости. При выведении массы сортов нет упоминаний о применении специфически мичуринских методов селекции.

 

§ 31. Резюме о практических достижениях Мичурина

Разбор практических достижений молено было бы продолжить, коснувшись вишни, сливы, малины и других культур, но в этом нет необходимости. Картина и сейчас достаточно ясна. Конечно, Мичурин всю свою жизнь добросовестно трудился над поставленной им задачей и, несомненно, кое-чего достиг, но практические его достижения были разрекламированы Лысенко и его последователями совершенно невероятным образом. Именование Мичурина великим биологом, преобразователем природы заставляет думать, что Мичурин на основании открытых им биологических законов разработал новые методы селекции и при помощи этих методов вывел больше 300 новых сортов растений, радикально преобразовавших состав плодовых насаждений Средней и Северной России. Сейчас можно сказать, что это преобразование если и достигнуто, то в совершенно минимальной степени.

Коснемся теперь вопроса о числе сортов, выведенных Мичуриным. Правильно ли, что Мичурин вывел больше 300 сортов растений? Формально, это, вероятно, правильно. Правда, в списке новых сортов плодовых растений, выведенных Мичуриным и подлежащих размножению (т. II, с. 559—566), приведено 120 сортов (включая несколько сортов розы, лилии, табака и жасмина).

В инвентаризации растительного материала (т. IV, с. 623—657) приведены 132 сорта и только в списке гибридных сеянцев, не вступивших еще в пору плодоношения (т. IV, с. 658—709), приведено 275 наименований, но они еще не могут считаться выработанными сортами. Так как в сочинениях Мичурина есть много разбросанных указаний о выработке новых сортов, не вошедших в указанные списки, то, вероятно, если произвести тщательную выборку всех упоминаний о новых сортах, то общее число приблизится к тремстам, но надо условиться, что следует подразумевать под выработкой нового сорта. Если считать новым сортом такой, который представляет из себя наследственно устойчивую и совершенно новую комбинацию признаков, то вывод новых сортов, пользуясь законами Менделя, будет делом чрезвычайно простым. Во второй главе уже было указано, что Мендель, скрещивая 2 сорта гороха, различающиеся по 7 независимым признакам, вывел 27 или 128 сортов, из коих 126 сортов оказываются новыми. Для плодовых деревьев в силу длительного периода их развития этот процесс потребует большее количество времени, но при простом высеве семян гетерозиготных сортов (многие сорта, размножаемые обычно вегетативным путем, гетерозиготны) мы получаем сразу большое разнообразие сортов. Я это наблюдал на одном приусадебном участке во Фрунзе, где 12 или 13 деревьев урюка (абрикоса) были получены путем простого высева косточек. Через 10 лет это были большие, обильно плодоносящие деревья, причем каждое дерево давало плоды особых качеств, представляя собой как бы особый сорт, причем один из них отличался весьма интересными особенностями: при очень своеобразном и приятном вкусе плоды не падали сами с дерева при созревании, как это свойственно урюку.

Примерно таким же образом получались у Мичурина и его многочисленные сорта. Например (т. 1, с. 356—357) от скрещивания яблони Недзвецкого с простой Антоновкой два плода дали четырнадцать семян. Из выращенных сеянцев семь оказались с красными листьями и дали семь краснолиственных сортов, получивших свое название: Пасхальное (потом переименованное самим Мичуриным в Антипасхальное), Азалия, Рубиновое (описанное потом под названием Яхонтовое), Кагор, Висант, Детское; название седьмого не указано. Из зеленолистных гибридов получен прекрасный зимний сорт Зимний Аркал . Правда, из этих восьми сортов уцелел в помологических описаниях лишь один (Яхонтовый), но из описания (т. II, с. 88 и 90) ясно, что они не обладают ни стойкой наследственностью, ни высокими вкусовыми качествами: сорт кухонный, третьеразрядный.

В параграфах о винограде и абрикосе было тоже указано, что многие сорта были получены как простые сеянцы и потом потерялись. Ясно поэтому, что для суждения о результатах работы того или иного селекционера мы должны уточнить понятия нового, выведенного им сорта. Настоящим достижением можно считать лишь выведение нового сорта, отличающегося однородностью, наследственной устойчивостью и заметно превосходящего по тем или иным хозяйственно-ценным признакам существовавшие до него сорта. Если мы применим этот народнохозяйственный критерий, то число сортов, выведенных Мичуриным, чрезвычайно резко сократится. Даже такие прославленные сорта, как Бере зимняя Мичурина, Ренет бергамотный и другие, не проявляют должной устойчивости и не являются еще доработанными сортами. После критической проверки, вероятно, окажется всего по несколько хороших новых сортов яблонь, груш, вишен, слив и т.д., всего вряд ли более двух-трех десятков. Кроме них, вероятно, окажется ряд ценных начинаний (Бере зимняя, Церападус и пр.), заслуживающие дальнейшей селекционной работы. Даже в отношении таких, по-видимому бесспорных достижений, Мичурина, как вишня Краса севера и Плодородная Мичурина, читаем у Веньяминова (с. 16): Краса севера — плоды кислые; Плодородная Мичурина — очень урожайна, но плоды кислые, годные только для технической переработки.

Кроме того, как уже отмечалось неоднократно, большинство сортов Мичурин получил методом обычной половой гибридизации, специфически же мичуринские плоды (ментор, вегетативная гибридизация) в ряде случаев дали неустойчивый результат. Поэтому сейчас полезно будет обратиться к разбору специфических мичуринских методов селекции.

 

§ 32. Отдаленная гибридизация

Крупный прогресс в деле отдаленной гибридизации — наиболее бесспорное достижение Мичурина. В курсе генетики Гришко и Делоне (изъятом как морганистский после 1948 года) можно было найти наиболее четкое изложение этого достижения. В книге Рубашевского на с. 51 можно прочесть следующие слова: «Даже враги мичуринской биологии Хелсон и Риченсе были вынуждены признать Мичурина пионером отдаленной гибридизации», а его работы в этой области — «вкладом в биологию, не допускающим никаких кривотолков». Вместе с тем Рубашевский старается показать, что покойный академик Комаров стремился принизить роль Мичурина в этой области. На с. 171 у Рубашевского мы читаем: «Вот почему следует считать в норме неправильным мнение академика Комарова, высказанное им в 10-й главе своей работы «Учение о виде у растений», о том, что за исключением межвидового гибрида Церапалус остальные мичуринские сорта представляют собой межсортовые гибриды. Отдавая дань хромосомной теории наследственности, акад. Комаров не понял мичуринского учения как нового этапа в развитии материалистической биологии».

Если мы возьмем соответствующее место из книги академика Комарова, то легко убедимся, что и в данном случае Рубашеский поступил по принятому"у лысенковцев и поддерживающих их философов методу искажения текста. У Комарова в книге «Учение о виде» читаем на с. 124: «Наш славный садовод Иван Владимирович Мичурин изобрел ряд новых приемов скрещивания, то используя тот факт, что «на рыльцах выделяется жидкость специфического для каждого вида растений, состава, способствующая прорастанию пыльцевых зерен (И. В. Мичурин. Итоги шестидесятилетних работ. Сельхозгиз, 1926), то комбинируя гибридизацию с прививкой. Благодаря этому он создал ряд новых, полезных в хозяйстве гибридов плодовых растений, например: гибрид от скрещивания виргинской черемухи с вишней «Идеал». Чаще, однако, это были не межвидовые гибриды, а между-сортовые, например, между различными сортами яблок, груш и пр.». Церапалус представлен Комаровым в качестве примера видовых гибридов, а вовсе не как единственный случай, и цитированная фраза Комарова в общем вполне справедливая, если не считать того, что пока что Церападус не является непосредственно используемым плодовым растением.

Рубашевский приводит на с. 51 список гибридов, причем из контекста ясно, что это все — примеры отдаленной гибридизации. В список входят 8 сортов груш, 19 — яблонь, 5 — слив, по одному вишни, айвы и миндаля, всего 35 сортов. Сопоставление этого списка с оригинальными работами Мичурина ясно показывает, что Рубашевский здесь смешал три существенно отличных понятия: 1) вегетативная гибридизация в получении сорта Ренет бергамотный, что будет рассмотрено в следующих параграфах; 2) настоящая отдаленная гибридизация (половая), характеризующаяся тем, что без специальных мероприятий или невозможно получить гибриды, или они являются бесплодными; 3) гибридизация сортов одного вида, но географически отдаленных или гибридизация близких географически удаленных видов. В этом последнем случае мы часто (несмотря на межвидовой характер гибридизации) не имеем естественных препятствий для получения гибридов, и эта форма гибридизации широко практиковалась и до Мичурина. Многие близкие виды дают в природе естественные гибриды. Это прекрасно изложено в той же книге Комарова на с. 121—123, где приводится ряд случаев естественной гибридизации близких видов, например, нашего обыкновенного кипрея с камчатскими и ряд других случаев.

Но Рубашевский приводит в списке ряд несомненных внутривидовых, межсортовых гибридов, например, грушу Бере победа, яблони Антоновка шафранная, Шафран северный осенний. Что же касается межвидовых гибридов (например, гибриды обыкновенной груши и уссурийской, культурной яблони с китайкой и сибирской яблоней), то я не смог найти у Мичурина точных указаний, в какой мере эти гибриды при отсутствии специальных мероприятий оказываются бесплодными. Мичурин любил выставлять себя врагом всякого педантизма, и это отсутствие педантизма часто приводило к неточностям и неясностям в изложении. Из помологических описаний гибридных сортов мы обычно никак не можем получить ясного представления, получены ли гибриды простой гибридизацией или с применением специфически мичуринских методов. Там же, где он говорит о приложения своих методов, его высказывания бывают так широки, что не дают возможности конкретизации. Так, говоря о важнейшем из разработанных им методов — методе вегетативного сближения, он пишет (т. 1, с. 453—454): «В этом и заключается причина моей удачи получения видовых гибридов растений, как-то: между абрикосом и сливой, черешней и вишней, иволистной грушей и культурными местными сортами, между различными видами грецких орехов, между различными видами винограда, разными видами айвы, грушей и рябиной, между далекими видами яблонь, между видами смородины и другими ягодными кустарниками, между тыквами и дынями, арбузами и дынями, между различными видами лилий, между физалис и помидорами и т.п. Таким образом, при неудачах простого скрещивания разных видов растений, применяя предварительную подготовку путем вегетативного сближения, мною получено более ста новых сортов растений и, кроме того, введено в культуру нашего края несколько, небывалых у нас прежде, новых видов плодовых и ягодных растений…» Эта фраза имеет место в работе «Итоги 47-летней работы по гибридизации», но остается довольно загадочной: о каких новых видах плодовых и ягодных растений, введенных в культуру при помощи метода предварительного вегетативного сближения, идет речь?

Такое полное отсутствие «педантизма» делает крайне затруднительным точно установить, что именно дали специфически мичуринские методы гибридизации. Постараемся выяснить по отношению к каждому методу порознь.

а) Метод вегетативного сближения. Этот наиболее широко применяемый метод заключается в том, что «от растения одного вида в молодом одно- или двухлетнем возрасте сеянцев, притом преимущественно метисов (т.е. самих по себе гибридных форм), и нечистых видовых типов берутся черенки, всегда с нескольких экземпляров ввиду того, что не всякая особь из них проявит способность сращения с растением другого вида. Такие черенки весной прививаются гайсфусом в несколько ветвей кроны взрослого, приблизительно 10-летнего, деревца другого вида растения, будущего производства, где они развиваются, постепенно изменяясь в своем строении от влияния всей корневой и листовой системы дерева до первого совместного обоих видов цветения, когда и производится более или менее удачное обоюдное скрещивание их между собой» (т. 1, с. 454-455).

Метод несомненно очень интересный. Но что же дал этот метод? По цитированной выше фразе этим путем получены больше сотни новых видов и внесено в культуру несколько новых видов. Какие же это сорта и виды? Посмотрим главу пятую «Об отдаленных (межвидовых и межродовых) скрещиваниях. Метод вегетативного сближения» — основной теоретической, наиболее законченной работы Мичурина «Принципы и методы работы» (т. 1, с. 512—516). На рис. 33 показана прививка рябины на айву для целей вегетативного сближения, упоминается о разнообразных прививках плодовых деревьев без указания полученных сортов. Затем говорится о фиалковой лилии, полученной гибридизацией желтой и красной лилии и давшей частью всхожие семена только на седьмой год. Здесь уже вовсе не упоминается о вегетативном сближении, а просто иллюстрируется положение, что первоначально бесплодные видовые гибриды потом дают семена. В конце главы он указывает на Церападуса, который сделался плодовым после переноски окулировки на черешневый подвой, что сам Мичурин называет подставкой ментора т. е., поучение плодовитого церападуса не относится к методу вегетативного сближения, а к методу ментора, о чем будет дальше.

В альбоме Еникеева метод предварительного вегетативного сближения иллюстрируется (табл. 11) рисунком прививки рябины на груше с целью их последующего скрещивания, но ничего практически ценного от этого не получилось.

б) Метод смешения пыльцы. Этот метод заключается в том, что цветы опыляются смесью пыльцы данных сортов и даже разных видов растений (см. т. 1, с. 617), что, по мнению Мичурина, способствует лучшему раздражению маточных рылец растения. Еникеев в пояснении к табл. 10 просто говорит, что таким способом были получены гибриды яблони и груши, но не указано, какие. В помологических описаниях я нашел указание, что сорт яблонь Северная Бужбон получен от семени яблони сорта Бужбон, цветки которой были опылены смесью пыльцы сортов Эдельротер и Эдельбемер (т. II, с. 64), но это межсортовая гибридизация, а не межвидовая. Наконец, в статье «К межродовой гибридизации плодовых растений», впервые опубликованной в 1934 году, т.е. незадолго до смерти Мичурина (т. 1, с. 613—620), а также с. 578—582), он дает снимки гибридных семян и молодых растений, полученных так: (с. 617) «Семилетний сеянец второй генерации Антоновки шафранной, давшей весной 1932 года в первый раз три цветка, которые при строгой кастрации и изоляции были оплодотворены смесью пыльцы разных видов плодовых и ягодных растений — вишни, сливы, абрикоса, персиков, смородины, крыжовника, рябины».

Любопытно, что в том же томе, на с. 581, для того же опыта виды, давшие смесь пыльцы, уже приведены другие: вишня, слива, груша, ирга, рябина, смородина и крыжовник. Таким образом в двух списках по семи видам повторяются только пять: вишня, слива, смородина, рябина и крыжовник, а остальные четыре не повторяются. Все-таки полагаю, что в изложении своих опытов Мичурину следовало бы быть несколько более «педантичным».

Таким образом, природа этих семян и растений нам совершенно неизвестна, так как в качестве отца конкурируют девять видов. Никакого нового сорта или вида при этом не получено, а только сеянцы, и сам Мичурин пишет, что в настоящее время нет положительных данных, что эти межвидовые гибриды могли бы в будущем хорошо развиваться (т. 1, с. 619), да и опыт ставил в первую очередь решение теоретической задачи: «Несмотря на весь интерес этого опыта, я все-таки не особенно удовлетворен полученными результатами, потому что я ожидал появления родоначальных, если можно так выразиться, форм доэмбрионального периода яблонь. Яснее говоря, мне хотелось выделить ту форму растений, из которых произошел вид яблонь. Не свалилось же, в самом деле, на земной шар откуда-то готовое зерно яблони. Была же она прежде какой-либо другой древесной, а не плодовой формой… Остается подождать получения раскола в сеянцах второй генерации у этих полученных мною межродственных гибридов. Да и то в этом случае могут получиться лишь новые виды растений, а не те, что я первоначально ожидал. Мною это ожидание основано не на простом любопытстве, а потому, что, овладев такой загадкой, я бы мог гораздо сознательнее подбором производителей создать более полезные для человечества виды растений. Судя по слабому карликовому росту сеянцев становится очевидным неудачный подбор производителей».

Нельзя сказать, чтобы эта цитата была очень ясной. Мы знаем, что путем скрещивания пород можно получить признаки их общего предка: классическим примером является скрещивание Ч. Дарвином пород голубя, выявившего признаки дикого голубя: современная генетика, основанная на законах Менделя, дает этому превосходное объяснение. Но неужели Мичурин всерьез мог рассчитывать путем скрещивания яблони сразу с грушей, вишней, сливой, абрикосом, персиком, смородиной, крыжовником, иргой, рябиной получить какое-то древесное, не плодовое дерево, очевидно близкое к общему предку этих столь разнородных растений? Какие виды он ожидал? А почему он не был бы доволен, если бы получились новые виды растений? Ведь именно в последнем случае можно было бы рассчитывать среди этих новых видов найти какие-то новые ценные виды, а если мы только восстановим историю яблони, то это будет очень интересно для теории эволюции, но практически ничего нового не даст. Наконец, удивительно, что, несмотря на такой обширный ассортимент пыльцы (и, следовательно, полной возможности избирательного оплодотворения — «брак по любви», как теперь выражаются) результат получился в общем плачевный.

Судя по всему, этот метод представляет, конечно, теоретический интерес, но практически ценного почти ничего не дал.

в) Метод посредника. Этот метод изложен у Еникеева (табл. 12): «Если два вида, условно названные А и Б, прямо друг с другом не скрещиваются, то подбирается вид В, способный скрещиваться с А и Б. Таким образом, создается промежуточная гибридная форма между А и Б (посредник Г), затем она скрещивается с видом Б. Поясним это на примере. Мичурин настойчиво стремился продвинуть культуру персика на север. С этой целью он скрещивал южные культурные сорта персика с диким зимостойким миндалем. Вначале это скрещивание не удавалось. Тогда Мичурин скрестил сеянец дикого зимостойкого монгольского миндаля-бобовника с американским диким персиком Давида (или диким миндалем Давида, как указано в пояснении. — А. Л.). Такое скрещивание позволило получить новый гибрид, который обладает свойствами легко скрещиваться с культурными сортами персика. Этими опытами Мичурин наметил практический путь выведения зимостойких сортов персика в Средней полосе Советского Союза».

Но, однако, ни сам Мичурин, ни его последователи этим путем персика в Средней полосе Советского Союза не получили, так что и этот метод имеет пока теоретический интерес. В книге Веньяминова в конце упоминается выведение посредника, устойчивого к подопреванию, и говорится, что «наиболее перспективным методом в отдаленной гибридизации, на наш взгляд, должен являться метод сложных посредников, полученных на основе учета истории происхождения видов» (с. 335). Опять пока что — перспективы.

Продолжателем Мичурина в деле отдаленной (и вегетативной, как увидим в свое время) гибридизации является академик Н. В. Цицин, опубликовавший сборник статей 1935—1953 гг. под названием «Отдаленная гибридизация растений», 1954 г. и уже цитированную раньше статью в январском номере журнала «Природа» за 1954 г. под тем же названием. Цицин, несомненно, является горячим сторонником Мичурина. Это ясно из его оценки Мичурина, сделанной еще в 1941 году, где он ставил Мичурина в одну шеренгу с такими учеными, как Ч. Дарвин и К. А. Тимирязев (сборник, с. 158). Цицин еще в 1927 году имел встречу с Мичуриным, и от него он получил идею отдаленной гибридизации злаков. Цицин приводит подлинные слова Мичурина (сборник, с. 67): «От скрещивания пшеницы с пшеницей вряд ли вы получите что-нибудь особенное, способное приблизить Вас к решению задачи создания пшеницы с исключительными свойствами. Надо искать иных, новых путей». Это указание Цицин и проводит в жизнь, достигнув в этом направлении крупных успехов с пшенично-пырейными гибридами. Он получил также многолетнюю пшеницу (см. сборник, с. 241 и 341); эта пшеница еще не доведена до того уровня хозяйственной ценности, на которой уже стоят пшенично-пырейные гибриды, но в перспективности результатов вряд ли есть основание сомневаться. Получены уже гибриды от скрещивания с элимусом, которые пока остаются стерильными при применении всех известных в селекции методов преодоления бесплодия (сборник, с. 368), но несомненно заслуживают дальнейшей работы. В обоих работах имеются указания и на многочисленные другие результаты. Таким образом, академик Цицин является настоящим мичуринцем в смысле продолжения, притом успешного, основного направления мичуринских работ. В статье 1941 года Цицин указывает и на успешную работу ряда советских селекционеров в этом же направлении: В. Зосимовича по свекле, И. И. Марченко по гибридизации топинамбура и подсолнечника, И. Терновского по гибридизации табака, А. С. Яблокова в лесоводстве (с. 150).

Наконец, Цицин относится вполне критически и к так называемому «вейсманизму — морганизму» (см. сборник, с. 293) и (в статье 1939 г.) не отрицает значения работ Лысенко (сборник, с. 105). Но Цицин не отрицает ценности и других методов отдаленной гибридизации. В статье в «Природе» он указывает (с. 30), что преодолеть бесплодие ржано-пырейных гибридов удалось только используя!явление полиплодии. Об использовании колхицина при получении гибридов Цицин говорит и в сборнике на с. 218. Применяет он и мичуринские методы преодоления стерильности, например, при гибридизации желтой акации с горохом («Природа», статья № 1, 1954 г., с. 33), но указывает, что прививка с целью вегетативного сближения оказалась нелегкой и только после долгих усилий удалось получить прививки. Если припомнить многие случаи использования полиплодии, приведенные в соответствующей статье Баранова, то мы видим, что сейчас метод отдаленной гибридизации в самых разнообразных формах, как мичуринских, так и основанных на хромосомной теории наследственности (полиплодия), приобрел широкий размах, и было бы очень полезно критически разобрать все эти результаты и сравнить практическую ценность обоих направлений. Это, конечно, большая и кропотливая работа: по тому, что мне известно, создается впечатление, что Мичурин имеет право претендовать на звание пионера в этой области, но что его методы являются несравненно менее удобными и эффективными, чем использование полиплодии.

Но работа с использованием отдаленной гибридизации, являющаяся прямым продолжением дела Мичурина, отнюдь не встречает сочувствия у именующих себя мичуринцами лысенковцев. Академик Д. А. Долгушин в публичной лекции «Мичуринские принципы селекции семеноводства культурных растений» (1949) так отзывается о работа Цицина (не называет его по имени, но указание на характер работ ясно показывает, о ком идет речь): «Гибридизация для Мичурина — это только начало, это только прелюдия к более тонкой работе по выведению сорта, воспитанию и шлифовке в нем нужных свойств, а вовсе не метод селекции, как это восприняли морганисты, называющие себя мичуринцами только потому, что они занимаются отдаленной гибридизацией. Генетики-морганисты восприняли метод гибридизации Мичурина как самоцель. Они поняли его по-своему. В руках менделистов-морганистов любой мичуринский прием не мог дать того положительного результата, какой получается у Мичурина и мичуринцев. И как ни заманчива, казалось бы, идея гибридизации, особенно отдаленной, с целью получения хотя бы, например, многолетней пшеницы путем гибридизации пшеницы с пыреем, элимусом или с каким-нибудь другим диким злаком, она до сих пор не привела к практически ожидаемым результатам по той причине, что ожидать в потомстве гибрида растений с желательным сочетанием признаков и свойств родителей, независимо от воспитания этих признаков и свойств в организме, как этого хотели морганисты, бессмысленно. Дело в том, что признаки родительских растений при их скрещивании не комбинируются в гибриде, они не сочетаются в каких-то определенных математических точных соотношениях, как это пытались показать менделисты. Признаки не передаются, а развиваются в зависимости от условий жизни организма, от условий выращивания» (с. 5).

Отметим: 1) и Цицин попал в морганисты; 2) вопреки прогнозу Долгушина работы Цицина уже дали весьма ценные результаты; 3) и менделисты не отрицают влияния условий на реализацию признаков, но если пшеница и пырей растут в тех же условиях, то почему не могут комбинироваться в пшенично-пырейном гибриде признаки пшеницы и пырея; 4) наконец, вся история лысенковского направления показывает, что они совершенно забросили метод отдаленной гибридизации и все внимание обратили на описание «порождения» без всякой гибридизации ели из сосны, подсолнечной заразихи из подсолнечника, лещины из граба; неужели они думают, что Мичурин одобрил бы такие «научные работы»?

Чтобы покончить с вопросом отдаленной гибридизации, надо остановиться немного на вопросе приоритета Мичурина и Карпеченко. Бесплодные межвидовые гибриды были известны давно (напомним общеизвестный пример мулов и лошаков), межродовые же гибриды считались невозможными. Как первое приближение изложенное мнение справедливо, но давно уже Ч. Дарвином и другими исследователями были приведены исключения из изложенного правила. Но большинство исследователей полагали, что бесплодие отдаленных гибридов непреодолимо, и селекционеры не возлагали надежды на этот бесперспективный, по их мнению, метод. Вот здесь Мичурин сумел пробить брешь и получить целый ряд отдаленных гибридов; видимо, в этой области приоритет остается за ним. Правда, в ученом мире успешное преодоление бесплодия при отдаленной гибридизации связывается с именем Карпеченко, что и вызвало протест со стороны Мичурина (см. т. IV, с. 244; датировано 1932 г.): «Некоторые «ученые» до самого последнего времени считают отдаленную гибридизацию мечтой, а мои межвидовые гибриды объявляли «незаконнорожденными», хотя я уже давным-давно имею межвидовые гибриды: между рябиной и грушей, между черемухой и вишней, между дыней и тыквой, между малиной и земляникой, с межвидовой гибридизацией стали считаться, однако не тогда, когда я вывел ценные в экономическом отношении межвидовые гибриды, а с тех пор, когда ученый Карпеченко получил гибрид между редькой и капустой, и хотя этот гибрид имеет голый научный интерес и ничего не дает для экономики, Карпеченко все же была присуждена рокфеллеровская премия».

Работа Карпеченко была заслуженно высоко оценена мировой наукой не потому, что им был получен первый межвидовой гибрид, так как межвидовые гибриды были известны и раньше, а потому что им впервые был получен новый растительный организм, удовлетворяющий самым строгим требованиям «нового вида». Получаемые ранее межвидовые гибриды обладали тем свойством, что они были плодовиты с родительскими формами, полученный же Карпеченко гибрид был практически бесплоден с обоими родительскими видами. Обладают ли этим свойством полученные Мичуриным гибриды, мы не знаем: возможно, что и обладают, но об этом Мичурин не пишет. Напротив, из некоторых слов можно заключить, что полученные им межвидовые гибриды плодовиты с родительскими формами. Например, в отношении наиболее выдающегося достижения Мичурина в области отдаленной гибридизации, Церападуса, Мичурин прямо пишет о возможности дальнейшей гибридизации этого нового вида с вишнями (см. т. II, с. 524).

Таким образом, здесь, видимо, смешиваются два существенно различных вопроса. Один вопрос: преодоление бесплодия у отдаленных половых гибридов — и здесь Мичурин имеет полное право на признание, другой же вопрос: искусственное получение действительно нового вида, бесплодного с обоими родительскими формами. Такой задачи себе Мичурин не ставил; весьма возможно, что он получил такие формы, но он такой определенной заявки не делал, и ученый мир имел полное право не знать об этом. Здесь приоритет Карпеченко сохраняет полную силу.

Что же касается вопроса о хозяйственной ценности отдаленных гибридов, то она и в опытах Мичурина совсем не велика, а во многих случаях не больше хозяйственной ценности гибрида капусты и редьки, полученного Карпеченко. Судя по всем данным, действительно мощным орудием в рука селекционера отдаленная гибридизация стала только с того времени, когда стали практиковаться методы искусственной полиплоидии, основанные на применении колхицина и других веществ.

 

§ 33. Ментор, вегетативная гибридизация

Метод ментора является одним из самых ярких случаев общего явления взаимного влияния привоя и подвоя и притом наследственного влияния; таким образом, это есть частный случай вегетативной гибридизации, т.е. получения стойких наследственных форм без всякого участия половой гибридизации.

В изложении Рубашевского это обозначает: «Любой признак может быть передан от привоя подвою и наоборот и закреплен в их семейном потомстве. Этим неопровержимо показывается материалистический принцип, что свойством наследственности обладает все живое тело, каждая его отдельная частица» (с. 175).

Рубашевский иллюстрирует этот метод получением яблони Ренет бергамотный, но напрасно думает, что плоды этого сорта неизменно сохраняют грушевидную форму (см. Мичурин, т. II, с. 58). Правда, и Рубашевский оговаривается, что Мичурин прибегает к вегетативной гибридизации как к дополнительному средству переделки природы растений при половой гибридизации.

В альбоме Еникеева в качестве наиболее ярких примеров метода ментора приведены (в табл. 13): 1) приобретение плодами гибридной вишни Краса севера красной окраски; 2) усиление зимостойкости новых сортов (яблони Кандиль китайка, Шампанрен китайка);

3) изменение сроков созревания и улучшение качества плодов (яблони Бельфлер китайка) и т.д. Приводятся слова Лысенко, что Мичурин показал, как путем питания чужими соками можно изменить наследственность привитого черенка.

Проблема вегетативной гибридизации имеет многолетнюю давность, как и более общий вопрос о влиянии подвоя на привой и обратно. Садоводы большей частью практически игнорируют влияние подвоя на привой, и большинство яблонь и груш культивируется без всякого влияния подвоя на привой. Это влияние игнорировал и знаменитый селекционер Бербанк в своей работе. Искусные садоводы часто изощряются в создании многосортных деревьев: на одном дереве растут яблоки различных сортов. Мне показывали в Алма-Ате дерево, приносившее плоды 25 различных сортов. И все эти сорта сохранили свою специфичность: никакого взаимного влияния не обнаруживалось. Поэтому связывать утверждение об отсутствии влияния подвоя на привой с идеализмом, как это делает, по общей привычке философов, Рубашевский (с. 171), нет решительно никаких оснований. Отсутствие влияния это, несомненно, правило. Наличие такого влияния — исключение. Кроме того, во многих случаях, несомненно, влияние подвоя на привой или обратно не имеет ничего общего с наследственностью. Таким случаем, например, [является] получение плодов лучшего качества при прививке некоторых сортов груши на айве (Мичурин, т. 1, с. 638), причем рост дерева получается значительно слабее и гибель дерева наступает раньше. Мичурин это объясняет главным образом влиянием подвоя — айвы с ее слабо развивающейся корневой системой, имеющей определенный естественный темп и границы роста, далеко отстающие от таковых у груш. Подвой не Может воспринять все притекающие вещества — ассимилянты буйно развивающегося привоя, и они накопляются в последнем преимущественно в виде углеводов (главным образом сахаров и крахмала), «туже набиваясь» в плоды, которые поэтому растут и бывают слаще на карликовых деревьях. Но, однако, несмотря на многолетний!опыт культивирования груш на айве, я не слышал, чтобы таким образом получили вегетативный гибрид груши и айвы.

Помощнику Мичурина, ныне академику П. Н. Яковлеву, удалось получить прививку лимона на грушу и айву (Соч., т. 1, с. 533 и 543); явившийся ментором лимон передал одно из своих свойств — вечно-зеленость — груше и айве, и последние перестали сбрасывать листья. Но вряд ли мы назовем грушу и айву с привитым лимоном вегетативным гибридом между грушей (или айвой) и лимоном, несмотря на то что у привитой груши появилось одно из свойств лимона.

Подобные примеры приводит в сборнике «Отдаленная гибридизация» и Цицин (с. 186—187). В семенах гороха, выращенных на желтой акации, появляется различная окраска, пятнистость, изменяется форма семян, но все эти признаки при первом же посеве исчезают. Цицин приводит примеры работы академика А. А. Шмука на томатах и указывает на общеизвестные факты, что если кормить свинью перед убоем рыбными отходами, то мясо и сало будут пахнуть рыбой, молоко коровы, пасущейся на полынных угодьях, приобретает горько-полынный вкус. Таким образом, несомненно, что свинья может получить некоторые признаки рыбы, а корова некоторые признаки полыни, но значит ли это, что нам удалось получить вегетативные гибриды между свиньей и рыбой, коровой и полынью? Как ни нелеп подобный вопрос, но некоторые лысенковцы всерьез считают, что выкармливание личинок пчел пищей, поставляемой им рабочими кормилицами, может быть названо вегетативной гибридизацией (см. реферат Алпатова В. В., работы Т. В. Виноградовой и М. П. Виноградова «Направленное воспитание пчелиных семей», 1953, в журнале «Пчеловодство», 1954, № 4.).

Ясно, что подобные указанные случаи взаимного влияния привоя и подвоя и не могли всерьез считаться вегетативными гибридами, и поэтому вполне понятно, что большинство биологов склонно было совершенно отрицать возможность существования настоящих вегетативных гибридов, а старые, известные еще Дарвину, случаи сводить к так называемы «химерам».

Что же сделал Мичурин в этом вопросе?

Во-первых, он уточнил влияние одного из компонентов на сроки созревания и другие качества. И до Мичурина садоводы рекомендовали для ускорения первого плодоношения малого роста прививать его в крону взрослого плодоносящего дерева. Мичурин указывает (т. 1. с. 221), что прививать нельзя до первых 3—5 лет самостоятельного плодоношения, потому что иначе строение молодого сорта, невыработавшее еще в себе достаточной устойчивости к различным изменениям, легко поддается влиянию корней взрослого дерева. Может получиться, по мнению Мичурина, новый вегетативный гибрид, при этом примеры, приведенные им, насколько я мог понять, основаны на единичных случаях. Для ускорения плодоношения гибридного сорта он рекомендует не прививать его к взрослому дереву, а например, прививать к нижним ветвям кроны три.-четыре черенка, взятые с плодоносящего дерева заведомо урожайного сорта: под влиянием этого привитого ментора гибридный сорт принесет плоды, после чего черенки ментора необходимо удалить вырезкой, иначе влияние свойств привитого сорта может распространиться и на качества плодов гибрида, а затем это изменение в течение последующих лет может окончательно закрепиться в новом сорте (т. 1, с. 313). Если же у ментора имеются желательные свойства, то для передачи их привитые части оставляют плодоносить в течение первых трех-четырех лет их плодоношения; этого срока достаточно для фиксации в новом сорте внесенных ментором изменений; этот способ широко применялся Мичуриным для ускорения плодоношения в трех случаях (т. 1, с. 314) в целях улучшения качества плодов гибрида, увеличения способности зимней лежки, в двух случаях для увеличения зимостойкости. Указывает Мичурин и на неудачи и на то, что способ ментора можно с успехом применять только к молодым и притом исключительно гибридным сеянцам на своих корнях, а не к привитым на дички и не к старым, давно существующим сортам плодовых деревьев (т. 1, с. 315). Из последних слов можно было бы заключить, что старые сорта не обнаруживают влияния подвоя на привой или обратно, но мы видели раньше, что столь отдаленные виды, как лимон и груша, обнаруживают это влияние. Кроме того, Мичурин объясняет влиянием подвоя дикой яблони тот факт, что из семян гибридов и культурных сортов, привитых на дикой яблоне, вырастают, как правило, деревья дикой яблони (т. 1, с. 319 и 347) и что у старого вполне сложившегося сорта простой Антоновки пыльца имеет свойства дикого вида.

Между прочим, явление ментора сам Мичурин склонен был объяснить влиянием гормонов. Он пишет: «В то время в (1888 году) как раз только еще начиналось развитие учения о гормонах и их влиянии на организм в царстве животных, а теперь, из приведенного выше, мы видим почти то же явление и в царстве растений. Та же возможность омоложения, более раннего вступления в половую зрелость, исправление различных дефектов строения организмов и, кроме того, является возможностью полного изменения структуры всего организма растения, а в недалеком будущем, весьма вероятно, этим путем человек будет создавать совершенно новые виды растений, вполне соответствующие потребностям его жизни и лучше приспособленные к неминуемым изменениям климатических условий» (т. 1, с. 446).

Сводка Цицина «Отдаленная гибридизация» приводит читателя к следующим выводам: 1) не всякое влияние подвоя на привой или обратно можно считать вегетативной гибридизацией: об этом уже говорилось выше, и на с.191—192 в ряде случаев прививки томата и цифомандры не дали никаких наследственных изменений в семенном потомстве; 2) однако применение многократных повторений прививок томата на цифомандру привело в конце концов.к получению настоящего межродового вегетативного гибрида, нового вида культурного растения (с. 404); 3) вовлечение вегетативного гибрида в полную гибридизацию с сортами томата приводит, как и при отдаленных скрещиваниях, к широкому формообразовательному процессу, в результате которого возникают совершенно новые формы растений.

Здесь мы имеем, конечно, интереснейшее явление, которое заслуживает самого тщательного изучения. Но настоящая вегетативная гибридизация вовсе не получается какими-то стандартными методами.

То, что называют вегетативной гибридизацией, есть явление чрезвычайно гетерогенное, но было бы совершенно ошибочным считать, что вегетативные гибриды совершенно опровергают хромосомную теорию, так как при вегетативной гибридизации не наблюдается соединения хромосом партнеров. Соединение хромосом, конечно, не наблюдается, но хромосомный аппарат подвергается изменениям при вегетативной гибридизации. Достаточно привести один из выводов из книги (получившей Сталинскую премию) одного из виднейших лысенковцев, И. Е. Глущенко «Вегетативная гибридизация растений»: «Резкие уклонения от нормы наблюдаются при межродовых прививках. Эти уклонения выразились: во-первых, в нарушениях процесса редукционного деления и, во-вторых, в изменении количества хромосом в половых и соматических клетках» (с. 184). Таким образом, в определенных случаях вегетативной гибридизации влияние партнера может сказаться подобным влиянию долгого хранения семян, рентгеновых лучей, колхицина и проч. и вызывает резкие изменения хромосомного аппарата, а так как, естественно, это влияние может распространиться только на часть половых клеток, то и получается расщепление в потомстве вегетативных гибридов.

Можно резюмировать так, что Мичурин нашел интересные факты, в известной степени использовал явление в деле селекции растений, но полученные им результаты отнюдь не однозначны и во многом неясны.

 

§ 34. Акклиматизация

Акклиматизация растений была одной из главных задач И. В. Мичурина и он посвятил этой проблеме много времени и труда. Однако взгляды Мичурина на акклиматизацию за время его долгой жизни претерпели знаменательную эволюцию, параллельную той, которая имела место в его взглядах на менделизм и которая была изложена во второй главе. Проследить эту эволюцию совсем нетрудно: достаточно внимательно ознакомиться по первому тому его сочинений с содержанием статей, заключающих в своем заглавии слово «акклиматизация». Но сначала познакомимся с его определением понятия. В статье «Что такое акклиматизация плодовых деревьев» Мичурин пишет: «По моему мнению, можно допустить выражение, что тот или другой сорт плодового растения акклиматизирован лишь тогда, когда, во-первых, данный сорт, будучи перенесен из местности с другим климатом, сам по себе в новой местности расти не мог, но вследствие целесообразных сознательных приемов акклиматизатора помирился с условиями нового климата, причем не изменил качества своих плодов; во-вторых, когда этот искусственно акклиматизированный сорт настолько сделался устойчивым, что при дальнейшем его размножении будет в состоянии удержать приобретенную способность успешно развиваться и плодоносить в новой для него местности, уже не требуя особых, против местных сортов, усилий от человека к поддержанию его существования. Наоборот, если перенесенный сорт сам по себе оказался выносливым, или если будучи выносливым, в первом единичном экземпляре, при дальнейшем простом размножении устойчивости не удержал и, наконец, если плоды претерпели значительные изменения в отрицательную сторону, то, по-моему, в этом случае не должно быть применения слова акклиматизация потому, что это тогда не имело бы смысла» (т. 1, с. 135).

В работе по акклиматизации у Мичурина мы различаем несколько совершенно четких этапов:

1) Акклиматизация вегетативных частей простым переносом и особенно прививкой. Здесь Мичурин не был оригинален, а следовал методам французского общества акклиматизации (см. т. 1, с. 272) и особенно у нас целой серии известных садоводов во главе с Греллем, под руководством которого был создан под Москвой Акклиматизационный сад (см. Рубашевский, с. 37). Мичурин долго работал по этому методу (многократной прививкой к дичку) и считал, что этим путем он достиг положительных результатов в отношении груш. В первой статье, касающейся акклиматизации, «Опыт акклиматизации груш в Козлове» (т. 1, с. 111—119), опубликованной в 1888 г., Мичурин приводит список 54 южных сортов груш, причем эти 54 сорта распадаются на следующие категории:

Акклиматизация удалась 38 сортов

Не совершенно акклиматизировались 3 сорта

Не поддаются акклиматизации 1 сорт

Нежные сорта, не боящиеся мороза, но привитые для других целей 12 сортов

Всего 54 сорта

Как видим, результат получился как будто блестящий. Посмотрим на этот результат глазами самого Мичурина через 17 лет.

2) Акклиматизация путем посева без гибридизации. Этому этапу отвечают две статьи, напечатанные в 1905 году: «Каким путем возможна акклиматизация растений» (т. 1, с. 124—127) и «Что такое акклиматизация плодовых деревьев» (отвечает Чебакову) (с. 133—134). В самом начале этих статей Мичурин пишет, что, руководясь 28-летним опытом разведения плодовых деревьев в Тамбовской губернии, он утверждает, что акклиматизация деревьев возможна лишь путем посева хороших культурных сортов. А как же с результатами первого этапа? На этот счет мы имеем совершенно недвусмысленный ответ на с. 137: «Под руководством теории Грелля я тоже чудодейственным образом акклиматизировал в Тамбовской губернии много лучших иностранных сортов груш, которые несколько лет росли благополучно и успешно плодоносили так, что не только я сам уверовал в возможность чудес подобного рода, но, стараясь убедить других, написал о моем опыте акклиматизации статью (см. подп. 1. — А. Л.). Но как на зло, в следующую зиму половина сортов вымерзла, а затем еще в последующие годы за очень малыми исключениями и остальные. В остатке у меня сорта три удержалось, и я утешал себя, что все-таки труд не весь пропал. Но впоследствии у меня закралось сомнение не были ли оставшиеся сорта и без моих ухищрений выносливы сами по себе. Для проверки я вновь выписал тех же названий сорта из заграничного питомника, и оказалось, что мое предположение было верно: последней выписки сорта, привитые обыкновенными способами в школе, были так же выносливы, как и мои акклиматизированные».

Эта прекрасная по самокритичности цитата, как и текст обеих статей, позволяет сделать следующие замечания: а) несколько лет «удачи» вовсе не гарантируют успешности опыта; б) такие кратковременные удачи, а также устойчивость сортов, имевших предварительно устойчивость к морозам у себя на родине, и были, очевидно, причиной упорства, с которым защищали греллевскую теорию акклиматизации ее сторонники; в) несмотря на то что Мичурин начал работать с гибридизацией с 1884 года (см. т. 1, с. 151), в этих статьях нет ни слова о гибридизации: очевидно, на данном этапе Мичурин резко отличал работу по акклиматизации от работы по выведению новых сортов с помощью гибридизации; г) однако в том, что путем посева и выращивания в новой местности можно добиться акклиматизации, Мичурин и на этом этапе не сомневался и считал, что «это ведь непреложная истина и против этого не следовало бы возражать» (т. 1, с. 139).

3) Акклиматизация при содействии гибридизации. Но прошло восемь лет, ив 1913 году Мичурин опубликовал статью «Содействие гибридизации дает более надежный способ акклиматизации» (т. 1, с. 271—276). Эта статья отражает переходный характер взглядов Мичурина. В начале статьи на основании многолетних работ он «с полной уверенностью в безошибочности своего вывода» находит возможным утверждать, что самым лучшим способом акклиматизации растений нужно считать перенос растений посредством их семян. Но на с. 274 он уже говорит, что только с применением гибридизации ему удалось в последнее время окончательно преодолеть упорное сопротивление в акклиматизации некоторых иностранных видов растений. Он поэтому делает оговорку (с. 275), что, в сущности, здесь дело идет уже не об акклиматизации, а о выведении нового сорта, но так как новые сорта имеют много общего со старыми, то не было бы большой погрешностью считать такой сорт за акклиматизированный, прибавив лишь к названию имя второго скрещенного сорта, как то: Кандиль китайка, Бельфлер китайка и пр.

4) Только гибридизация, отрицание акклиматизации.

Сохраняя свое старое понимание акклиматизации, Мичурин уже на третьем этапе пришел к заключению, что вывод нового сорта путем гибридизации, в сущности, не является акклиматизацией. На четвертом этапе он пришел к еще большему пониманию значения гибридизации и, сообразно с этим, к отрицанию акклиматизации. Это уже намечено в высказываниях 1917 года (см. т. 1, с. 344) и свое окончательное выражение получило в самых последних работах Мичурина. Это ясно и из заглавия главы второго основного его труда, появившегося в 1929 году, «Ошибочность мнений о возможности акклиматизации южных растений путем простого их переноса» (т. 1, с. 490, см. также с. 492) и из одной из его последних работ: «60-летние итоги и перспективы моих работ», появившейся в 1934 году (за год до смерти) в параграфе, озаглавленном «Этап акклиматизации», где он, указав на ошибочность теории акклиматизации Грелля, прямо пишет: «О том, что акклиматизация растений, по существу, стоит за пределами науки, мне тогда еще не было известно» (с. 606). В опубликованной в том же году статье «К межродовой гибридизации плодовых растений» Мичурин пишет с той же определенностью: «На основании моих 60-летних беспрерывных работ я нахожу, что путь нашего вмешательства в природу должен базироваться исключительно на искусственном скрещивании, т.е. гибридизации» (с. 606).

Свою многолетнюю деятельность Мичурин вел по двум линиям: непосредственного приспособления и гибридизации, причем сначала доминировала первая линия, а потом она была почти полностью вытеснена второй. Я говорю «почти полностью», так как и в методе ментора и других приемах, разобранных в предыдущем параграфе, содержится развитие этой же линии, но в совершенно новой форме. Однако в предыдущем параграфе было указано, что и метод ментора всегда связан с половой гибридизацией, так что, по-видимому, он не является чисто вегетативным методом, а сводится к изменению явлений доминирования.

Эволюция взглядов Мичурина по вопросу акклиматизации была независимой от эволюции взглядов зоологов, и тем знаменательнее, что она имела тот же характер от примитивных механоламаркистских представлений ко все большему отрицанию возможности направленного воздействия на природу растений. Неудивительно, что и его отношение к менделизму претерпело подобную же эволюцию, о чем была речь во второй главе (§ 21). Для меня нет сомнений, что это не окончательное решение вопроса, а решение лишь в первом приближении. Надо работать над этой интереснейшей проблемой и дальше, но задача, очевидно, не из легких; весьма возможно, что по трудности она окажется аналогичной задаче расщепления атома. То же, «легкое решение задачи направленной эволюции», которое предлагается Лысенко и его сторонниками, не является ни направленной эволюцией, ни мичуринским направлением в биологии, а чистым глумлением над наукой.

Любопытно посмотреть, как эта совершенно ясная эволюция взглядов Мичурина излагается философом Рубашевским в его специальной монографии о философском значении работ Мичурина.

Смена взглядов Мичурина изложена им в общем правильно, хотя и не полно, но к этому добавлены философские комментарии. Оказывается (с. 32—38), «среди ботаников, придерживающихся в общем метафизических взглядов на растительные организмы, мы находим в России два направления. Согласно первому направлению, человек совершенно не может изменить природы растений, потому что она извечна… Представители этого направления отрицали возможность изменения растения под действием условий внешней среды. В русских суровых климатических условиях, учили они, не могут произрастать западноевропейские южные плоды, обладающие тонким вкусом, ароматом и красивой окраской» (с. 32—38). Эти воззрения выражали, по мнению Рубашевского, такие крупные и разнообразные по роду деятельности ботаники, как Эдуард Регель, основатель плодового и дендрологического сада в Петровской академии Р. И. Шредер, известный ботаник-лесовод профессор Г. Ф. Морозов и другие. Сообразно своим взглядам они считали (Макс Лейхтлин), что акклиматизации в действительности не существует. Шредер и другие категорически отрицали возможность вегетативных гибридов, хотя допускали влияние карликовых подвоев яблони на прививки.

Другое направление (по Рубашевскому, в главном прогрессивное) принимало возможность акклиматизации южных сортов, принимало возможность вегетативных гибридов. Его придерживались А. К. Грелль, Л. П. Симиренко и другие (с. 34). Рубашевский признает (с. 37), что теория и практика акклиматизации Грелля оказали отрицательное влияние на Мичурина в начальный период его деятельности и что греллевский метод был ошибочным. Однако он считает, что «это направление в целом развивалось по правильному пути, ведущему к материалистическому пониманию возможности приспособления растений к новым условиям внешней среды» (с. 37). Оказывается ошибочность теории Грелля в том, что «эта теория была метафизической, она не брала растительные организмы в их развитии» (с. 172).

Таким образом, если следовать Рубашевскому, то выходит, что все ботаники-плодоводы были метафизиками, но одни из них были особенно заядлыми метафизиками, а Грелль со сторонниками — тоже метафизики, но менее вредные. Ну а к какой же категории отнести Мичурина? К диалектикам? По классификации Рубашевского, вряд ли, ведь Мичурин пришел к отрицанию акклиматизации, и некоторые его высказывания зрелого периода вполне «метафизические»: «… ни один вид или разновидность каждого растения (а в данном случае каждый сорт плодового растения) не могут изменить строения своей формы, выработанной ими давно и в течение многих лет уже закрепившейся, приобретшей полную устойчивость против изменения от влияния каких бы то ни было посторонних воздействий, в том числе и от всех различных способов, применяемых человеком при размножении растений вегетативным путем, т.е. прививкой, отводками, посадкой черенками и тому подобное» (т. 1, с. 344, 1917 г.).

Таким образом, в «философском» освещении развитие теории акклиматизации шло в форме борьбы двух метафизических школ, из которых более «прогрессивная» и более материалистическая оказалась ошибочной, и представитель наиболее материалистической теории Мичурин, сам, выражаясь языком наших философов, «скатился в болото метафизики». На самом деле к спору наших плодоводческих школ философия никакого отношения не имеет и, несмотря на свою «метафизичность», такие деятели, как . Э. Регель, Шредер, Морозов и другие, поработали немало и немало способствовали развитию русского плодоводства и лесоводства. А что же делали современные «настоящие диалектики»? Они не имеют даже права сказать подобно крыловским мухам: «И мы пахали». Они должны сказать: «А мы мешали… и получили за помеху Сталинские премии».

У старых наших ученых были, конечно, и ошибки, но в то время не было еще менделевской генетики и правильное истолкование многих явления было невозможно. Но цитированная выше фраза Рубашевского содержит грубейшее извращение истины. По мнению Рубашевского, все представители первого направления считали «извечность» и неизменяемость природы растений; при этом он приводит цитату из работы Регеля «Русская помология», со ссылкой на творца. Но эта цитата относится к 1868 году, вскоре после выхода книги Дарвина; возможно (хотя я в этом не уверен), что Регель остался креационистом, но Рубашевский сюда же относит и Г. Ф. Морозова. Последний и печатно, и в личной беседе был убежденнейшим, хотя и недогматическим дарвинистом, и поэтому ни в какой степени не может считаться «метафизиком», значение его в деле развития лесоводческой науки очень велико.

 

§ 35. Теория доминирования

И УПРАВЛЕНИЯ ДОМИНИРОВАНИЕМ

Послушаем, как излагается этот вопрос в книге Рубашевского (1949): «Вопреки менделистам, которые, раболепствуя перед зарубежной буржуазной наукой, утверждают, что теория доминирования будто бы была разработана Грегором Менделем, нужно со всей силой подчеркнуть ошибочность такого утверждения, ибо на самом деле научная теория доминирования была создана и проведена в практике гибридизации Мичуриным. Уже в конце 80-х и 90-х годов Мичурин развивает свое понимание законов доминирования при подборе родительских пар для скрещивания» (с. 176).

Если мы теперь постараемся выяснить, в чем же состоят эти закономерности доминирования, открытые Мичуриным, то по сочинениям самого Мичурина это сделать довольно трудно, так как различные высказывания по этому вопросу разбросаны в разных местах его сочинений; главным образом он касается этого вопроса в четвертой главе своей основной теоретической работы (т. 1, с. 501—512), но и,там эти высказывания о доминировании перемешаны с другими высказываниями. Этим и объясняется то, что изложение этих законов доминирования у разных последователей Мичурина довольно сильно отличается. Наиболее полно изложены они в книге H. В. Турбина «Генетика с основами селекции» (1950, с. 194 и далее). Турбин, правда, не называет этих положений законами доминирования, а более правильно — условиями, влияющими на силу наследственной передачи при скрещивании и на развитие признаков и свойств гибрида.

Этими условиями будут:

филогенетический возраст родителей, т.е. давность происхождения родительских форм;

индивидуальный возраст родительского растения: наибольшая сила наследственной передачи (по сравнению с молодыми и со старыми) у растений возмужалого возраста;

развитость соответствующих признаков у родительского организма в год скрещивания;

состояние здоровья родителей;

у корней собственных растений большая сила передачи, чем у привитых;

чистота видов: большая сила чистых видов по сравнению с гибридами;

особенности местоположения отдельных цветков на дереве;

срок опыления;

среда: у гибридов развиваются только те признаки и свойства, которые в окружающей среде встречают наиболее подходящие для себя условия развития.

Если мы сравним изложение Турбина с изложением Рубашевского (с. 177—180), то у последнего сформулировано пять «законов доминирования», из коих первый соответствует первому же положению Турбина, третий — второму, четвертый — шестому. Второй «закон» в формулировке Рубашевского более или менее соответствует девятому положению Турбина. Что же касается пятого «закона», то он так изложен Рубашевским: «Среди растений-производителей гибридного происхождения наиболее слабой степенью наследственной передачи своих признаков обладают гибриды, полученные от производителей, наиболее отдаленных по происхождению или месту своего воспитания. Такие растения имеют наиболее расшатанную наследственность» (с. 180).

Рубашевский упоминает также без выделения в особые законы и зависимость от условий, от повреждений и пр. (с. 180).

Почему правильнее будет говорить здесь просто об условиях доминирования (как пишет Турбин), а не о «законах доминирования»? Потому, что под законами в естественно-научном смысле мы понимаем такие формулировки, которые позволяют предвидеть результат при знании условий, а не просто констатируют зависимость явлений от условий. Ноу Мичурина в такой форме никаких законов не формулировано, а просто для объяснений того или иного явления от случая к случаю выдвигаются объяснения. Это всего яснее можно видеть из слов самого Мичурина по поводу получения его сорта Бере зимняя Мичурина (т. 1, с. 364): «…в данном случае дикая уссурийская груша в роли материнского растения наследственно передала своим гибридам только одну выносливость, не оказывая особенно дурного влияния на качества и свойства плодов, унаследованных ими от Бере Лиль, очевидно, лишь потому, что скрещивание было произведено во время первого цветения сеянца у уссурийской груши в ее молодом возрасте, еще не успевшей выработать в себе той энергичной силы наследственной передачи потомству своих свойств, какой вообще отличаются все дикие виды плодовых растений. К тому же сила наследственной передачи в этом случае была еще так ослаблена уссурийской груши у нас, в сравнении как почвенных, так и климатических условий ее родины Маньчжурии. В противном случае, при внедрении в пару скрещиваемых растений деревьев дикого вида более старшего возраста получаются уже гораздо худшие результаты, что и подтвердилось у меня при скрещивании той же пары растений-производителей, но спустя три года после первого цветения уссурийской груши, т.е. в ее более старшем возрасте. Все сеянцы этого скрещивания дали плоды плохого качества и раннего летнего созревания. Здесь, видимо, влияние дикой уссурийской груши уже настолько усилилось, что взяло перевес над таковым же влиянием наследственной передачи свойств культурного сорта».

Мы видим, что для объяснения различных результатов скрещивания Мичурин использует четыре из выставленных ранее положений (первое, второе, третье и девятое). В других случаях он использует другие положения, отнюдь не пытаясь свести их все в одну последовательную теорию. Рассуждения Мичурина поэтому весьма далеки от строго научного изложения, когда определенный закон проверяется на достаточно обширном материале: это просто ряд заслуживающих рассмотрения и изучения догадок. Это, конечно, не значит, что ори не имеют ценности, но называть это «научной теорией доминирования» совершенно невозможно.

Заслуга же Мичурина в том, что он собрал большое количество фактов и обратил внимание на относительность доминирования, на подчиненность доминирования ряду условий. Эту заслугу Мичурина отмечает и Шмальгаузен (Проблемы дарвинизма, 1946, с. 173—174).

Но можно ли удовлетворяться тем изложением теории доминирования, которое дается Рубашевским и Турбиным? Конечно нет.

Коснемся теперь теории доминирования современной формальной генетики. Сам Мендель, вопреки словам Рубашевского, никакой теории доминирования не создавал: как было показано в § 15 и 20, он просто использовал факт доминирования для изучения наследственности, отлично сознавая, что кроме доминирования существует, и промежуточная наследственность, и кто из генетиков утверждает, что теория доминирования разработана Менделем, мне неизвестно. Но в современной генетике после открытия менделизма были два этапа развития теории доминирования. На первом этапе пользовалась сильным влиянием теория присутствия — отсутствия Бэтсона, хотя господствующей она никогда не была. По этой теории доминирование объясняется присутствием определенного материального элемента наследственности, рецессивность же — отсутствием его. А так как, что было хорошо известно уже в начале нашего века, огромное большинство новых мутаций рецессивно и этому явлению Бэтсон стремился придать характер закона, то вся эволюция представлялась как следствие постепенного обеднения наследственной субстанции. Но вскоре появилось много факторов, резко противоречащих этой теории, и уже в начале 20-х годов сторонников этой теории почти не осталось, хотя, например, крупный генетик Хэлждурн, умерший 20 ноября 1954 года, до самой смерти сохранил верность этой теории (сужу по некрологу в Nature, vol. 173, p. 61). Каким образом он пытался защищать теорию, мне неясно, так как совершенно несовместимым с нею является, например, факт появления доминирующего признака у двойного рецессива под влиянием паразитического ржавчинного грибка (цитировано в моей работе 1925, с. 99). Имеется и много других убедительных доводов против этой теории, приводимых в любом руководстве по генетике, в том числе в работах Моргана и у его последователей. Что же пришло на смену теории присутствия — отсутствия? Мне известна в кратких чертах теория эволюции доминантности, принадлежащая Р. Фишеру. Согласно этой теории доминирование или рецессивность есть результат взаимодействия гена, изменение которого связано с появлением нового признака, со всеми остальными генами и со всей окружающей средой. Появление новой мутации в исторически сложившейся системе генов связано с ее рецессивностью: но рецессивный ген может сделаться доминантным без всякого собственного изменения, а лишь в силу изменения характера других генов. Эта теория в руках Р. Фишера, Холдена и других математически образованных ученых приобрела математическую форму и успешно развивается и кроме нее, по-видимому, имеются и другие настоящие теории доминирования, о которых я знаю только понаслышке, так как не имел возможности следить за современной научной литературой по генетике. Все эти теории развиваются без всякой связи с Мичуриным в силу законов, развития всякой экспериментальной науки, находящей в себе самой достаточно силы для преодоления временных заблуждений. По этому вопросу никак нельзя противопоставлять мичуринскую генетику менделистской: и в менделистской генетике сейчас представление о неизменном характера доминирования полностью преодолено. Речь может идти только о приоритете и о сравнении формулировок.

В отношении приоритета, видимо, Мичурин раньше, чем менделисты, пришел к заключению об относительном характере доминирования. Из статьи И. И. Презента «Теоретический путь основоположника творческого дарвинизма» (в первом томе Сочинений Мичурина) с. XXXVII выходит, что еще очень рано в неизданной при жизни Мичурина работе Мичурин указывал, что из двух родительских форм та из них имеет большое влияние на формирование гибридов, которая является более старым сортом, имеет более длительную историю существования и поэтому обладает трудно поколебимой устойчивостью». Презент ссылается на статью Мичурина «Заметки по гибридизации…» и т.д. («С практических опытов в период с 1883 г.»), которую я совершенно не мог разыскать во всех четырех томах. Основная его теоретическая работа появилась только в 1929 году, и в ней более или менее отчетливо были изложены взгляды Мичурина на относительность доминирования, но в это время уже в формальной генетике абсолютность доминирования никто не отстаивал. Поскольку для защиты приоритета необходимо опубликование своих результатов, то приоритет Мичурина остается по крайней мере спорным. Сам же Мичурин, видимо, не придавал большого значения своим теоретическим взглядам, так как не позаботился о своевременном опубликовании и достаточно ясном изложении. Он сам написал на одной из своих рукописей, напечатанных в 1917 году: «Для того, чтобы писать, мало одной наблюдательности, нужно и умение облечь свои наблюдения в стройную и законченную форму» (т. 1, с. 678). Наблюдательность у Мичурина, несомненно, была развита в очень высокой степени, но нельзя того же сказать про умение облечь ее в стройную и законченную форму.

Кстати, в той же статье Презент пишет: «Нам неоднократно приходилось уже отмечать, что закономерности доминирования, равно как и способы управления доминирования, были разработаны именно Иваном Владимировичем Мичуриным, а не Грегором Менделем, как это изображает официальная историография генетики» (с. XXXVIII).

Очевидно, эта фраза и послужила основанием к тому утверждению Рубашевского, которое я цитировал в начале параграфа и которое совершенно не отражает действительной истории.

Теперь коснемся кратко обзора условий доминирования в том порядке, в котором они изложены в начале параграфа.

1) Филогенетический возраст родителей, как одно из основные условий доминирования. Эта зависимость известна давно. Из доменделевских работ знаю, например, что известный швейцарский энтомолог Штандфусс в книге «Жизнь бабочек» прямо указывал, что признаки более древнего вида или разновидность доминируют над признаками более новой и даже предполагал считать основным видом — более древнюю разновидность, а разновидность первого — более новую.

С самого начала открытия законов Менделя было установлено, что в подавляющем большинстве случаев новые мутации — рецессивны по отношению к старой форме.

Второе—пятое условия, как было уже показано выше, не являются прочно обоснованными на большом материале и не показано их взаимодействие. Так что в настоящее время это — заслуживающий внимания рабочие гипотезы для объяснения многих любопытных фактов. Заслуга Мичурина в выдвижении этих гипотез несомненна, и одной из задач Мичуринского института является, по моему мнению, организация целого ряда экспериментальных работ для тщательной проверки и уточнения высказанных гипотез. То же относится и к условиям седьмому—десятому.

Что же касается шестого условия (чистота видов), то здесь дело, видимо, объясняется просто гетерозиготностью гибридов: так как у гетерозиготов половина гамет имеет рецессивный ген, то ясно, что сила наследственной передачи оказывается в два раза ослабленной.

Резюмируя настоящий параграф, можно сказать, что Мичурин собрал весьма интересный материал по колебаниям и условиям доминирования, но не озаботился своевременно его опубликовать. Поэтому, хотя многие его замечания предвосхитили то, к чему в формальной генетике пришли значительно позже, установление приоритета является затруднительным. Но менделистская генетика быстро преодолела заблуждение первого периода менделизма и сейчас значительно обогнала в теоретическом (и практическом) отношении мичуринцев, так как у последних почти отсутствует использование того инструмента математической статистики, которым широко пользуются менделисты. Но многочисленные факты и гипотезы Мичурина заслуживают систематизации и серьезной критической и экспериментальной проверки.

 

§ 36. Прочиё методические указания

В этом параграфе я коснусь ряда замечаний Мичурина разнообразного характера и не занимающих большого места в его методических и теоретических воззрениях.

1) Влияние сушки семян на их наследственность. Этого вопроса Мичурин касается в статье, опубликованной в 1915 году (т. 1, с. 289—292). Он указывает, что от пересушки иногда улучшается качество семян (например, для огурцов и дынь), для плодовых же деревьев пересушка обычно имеет неблагоприятные результаты в смысле возвращения к дикому виду, хотя наблюдаются и необъяснимые отклонения (с. 291). Насколько мне известно, это влияние сушки и вообще хранения на наследственные свойства семян долгое время отрицалось генетиками, пока М. Навашин не подтвердил экспериментально, что длительное хранение способствует появлению мутаций.

2) Отбор сеянцев. Мичурин указывает ряд признаков, по которым уже на стадии сеянца можно определить хорошие качества будущего плодового растения (см. т. 1, с. 226, 229, 235 и др.), но этому изложению Мичурин предпосылает весьма критическое введение (с. 225): «К сожалению, передать верно обрисованные признаки всех хороших сортов различных растений в молодом их возрасте почти нет возможности — так они разнообразны и различны почти для каждого отдельно взятого экземпляра, а некоторые из них прямо не поддаются передаче: не подыщешь слов, чтобы понятно для других обрисовать их особенности. По навыку их ясно видишь, а передать другому лицу можно только на месте, перед самим растением. Само собой разумеется, что и те немногие из главных признаков, которые легко заметны и могут быть переданы даже малоопытными людьми, бывают различны не только у каждого вида плодовых растений, но даже и у отдельных разновидностей их…»

Здесь, очевидно, мы опять имеем начало большого дела, целой программы исследовательской работы. Но пока что отбор сеянцев остается в основном искусством, а не наукой. Я слыхал, что посещавшие Мичурина убеждались в том, что он отбор перспективных сеянцев производил по признакам, которые он сам не мог формулировать.

3) Избирательность оплодотворения. В статье, впервые опубликованной в 1913 г., Мичурин пишет: «… Каждому гибридизатору растений необходимо иметь в виду, что в естественном перекрестном оплодотворении растений между собой, при условии возможности для каждого материнского растения, если можно так выразиться, свободного выбора более подходящей к строению ее плодовых органов пыльцы из приносимой ветром или насекомыми иногда от довольно значительного количества разнообразных разновидностей растений, в потомстве получаются относительно более жизнеспособные особи растений, чего не всегда можно ожидать в сеянцах гибридов, полученных от искусственного и, конечно, насильственного скрещивания, потому что гибридизатор частенько может скрестить такие разновидности растений, которые взаимно уничтожают влияние наследственной передачи своими гибридами не только лучших качеств своих плодов или цветков, но случается даже, что гибриды лишаются возможности правильного построения некоторых существенно важных для жизни растения органов, вследствие чего без искусственной помощи человека они существовать не могут» (т. 1, с. 269).

4) Выраженные в этой фразе мысли несколько связаны с методом преодоления бесплодия путем использования смешанной пыльцы, о чем речь была в § 32, но в своей практике Мичурин широко пользовался «насильственным скрещиванием», и в более поздних сочинениях об избирательности оплодотворения много, во всяком случае, не говорится. Избирательность оплодотворения, «брак по любви», в связи с понятием «жизненности» широко трактуется в лысенковской литературе и потому подвергнуть критике эти представления уместно в четвертой главе.

Использование физических агентов. Как относился Мичурин к использованию самых разнообразных физических агентов, ясно из следующей фразы, написанной им на 80-м году жизни, в 1934 году (т. 1, с. 603): «Я не нахожу ничего удивительного только в том, что работаю сейчас над проблемами выведения морозоустойчивого персика, над возможностью выведения новых видов растений при помощи лучистой энергии, вроде космических рентгеновских ультрафиолетовых лучей и ионизации…»

В других местах того же первого тома он говорит об электризации (с. 228, 249), стимуляции (с. 442) и т.д. Мичурин не ставил никаких теоретических ограничений к использованию любых агентов: все дело решалось практикой.

Это здоровое отношение к физическим и химическим агентам, выразившееся, например, в введении колхицина в экспериментальную генетику, как известно было отброшено Лысенко, о чем уже писалось во второй главе (§ 24). Отношение Лысенко ясно выражено в его заключительном слове на сессии ВАСХНИЛ 1948 года: «Ведь мы (подразумеваются мичуринцы. — А. Л.) признаем действие условий жизни на живое тело. Так почему же мы должны не признавать действия таких резких факторов, как рентгеновские лучи, или сильнейшего яда колхицина и других. Мы не отрицаем действия так называемых мутагенных веществ, но настойчиво доказываем, что подобного рода воздействия, проникающие в организм не через его развитие, не через процесс ассимиляции и диссимиляции, лишь в редких случаях и только случайно могут привести к полезным для сельского хозяйства результатам. Это — не путь планомерной селекции, не путь прогрессивной науки» (Стеногр. отчет, с. 516). По данному пункту, как и по многим другим, Лысенко отошел от широкого подхода Мичурина.

 

§ 37. Общее о методических взглядах Мичурина

Как показано в параграфах, посвященных методическим взглядам Мичурина (§ 32—36)„ эти взгляды претерпели значительную эволюцию, во многом противоречивы и содержат, несомненно, ряд интересных мыслей, нуждающихся в дальнейшей разработке. Сам Мичурин совершенно отчетливо сознавал эволюцию своих взглядов и в одной из своих последних работ («60-летние итоги и перспективы моих работ», 1934), носящей подитоживающий характер всей своей жизни, отчетливо различает три этапа работы (с. 606—607): акклиматизацию, массовый отбор и гибридизацию. Первые два этапа он считает преодоленными, в гибридизации же опять различает два приема: скрещивание местных сортов и скрещивание рас и видов удаленных по своему географическому обитанию. Именно последнюю разновидность метода гибридизации он считает правильным путем.

Но современным «мичуринцам» этого кажется недостаточно. Они нашли у Мичурина еще «четвертый этап». Вот что пишет по этому поводу И. В. Грушвицкий в своей совсем свежей статье «О применении системы мичуринских методов в селекционной практике»: «Решения поставленной задачи — подчинить растение сознательному воздействию на всем пути селекционной работы с ним — И. В. Мичурин достиг на последнем, четвертом этапе своей творческой деятельности, не названном, но подразумеваемом Мичуриным в его классическом труде «Принципы и методы работы». Этот этап работы В. Н. Столетов называет этапом направленного изменения природы растений, сознательного управления природой растений, и его можно характеризовать как этап селекционных методов в целостной системе» («Земледелие», 1954, № 8, с. 32—33). В данной статье Грушвицкий повторяет свою попытку дать схему этой системы и на с. 34 приводит сложную схему мичуринских методов селекции, отнюдь не отличающуюся ясностью и убедительностью. Критика этой схемы нас завлекла бы слишком далеко: нас сейчас интересует вопрос, действительно ли правы Грушвицкий и Столетов о наличии четвертого этапа в развитии методических взглядов Мичурина.

В подтверждение своих взглядов Грушвицкий цитирует Мичурина: в этом случае «можно достичь получения самых высоких положительных результатов, так как большинство деталей этого пути находится во власти человека, что только этот путь ведения дела может быть научным, — это видно уже по одному тому, что здесь при повторении одного и того же приема результаты получаются в большинстве случаев одинаковые, а не разные, как в предыдущих двух способах» (т. 1, с. 683). Если мы обратимся теперь к самим сочинениям Мичурина, то без труда убедимся, что цитаты не искажены, но использованы неверно. Слова Мичурина приводятся в примечании 15, где указано, что весь абзац (откуда приведены цитируемые фразы) был заменен в четвертом издании другим (т. 1, с. 496): «Далее, самым существенно важным в деле выделения новых сортов плодовых растений нужно считать третий способ — способ повторного скрещивания гибридов с лучшими культурными (иностранными) сортами». 4

Дальше следуют слова: «При применении этого способа мы можем действовать в смысле целесообразного воспитания при развитии сеянцев… Притом, для выполнения таких работ мы отчасти пользуемся научными данными, но в большинстве случаев за отсутствием последних нам приходится базироваться лишь на навыке, выработанном в долгие годы прежних работ».

Первое издание «Принципов и методов работы» появилось в 1929 году, последнее (четвертое) напечатано уже после смерти Мичурина, в 1936 году. Текст, из которого взята цитат Грушвицкого, исправлялся постепенно во всех последующих изданиях (см. т. 1, с. 684): очевидно, Мичурин сам был недоволен текстом первого издания и одинаковость результатов при повторении одного и того же приема им уже не защищается.

Кроме того, совершенно нельзя смешивать три этапа, о которых говорили раньше (акклиматизации, массового отбора и гибридизации) и три способа, о которых речь идет в последних приведенных цитатах. Первый свой этап, акклиматизации, в конце жизни Мичурин отверг полностью (см. § 34), второй этап — массового отбора — давал незначительные результаты (т. 1, с. 607) и все существенные результаты достигнуты Мичуриным на третьем этапе — этапе гибридизации.

Что же касается трех способов выведения новых сортов, то все они эффективны. Но первый, основанный на отборе случайных находок хороших растений в наших климатических условиях действует слишком медленно (т. 1, с. 494), хотя именно этим способом в течение нескольких столетий сложились все садовые сортименты плодовых растений, и этим же способом работал знаменитый Лютер Бербанк.

Второй способ — гибридизация; этот способ, как признает сам Мичурин (т. 1, с. 495) дает самый большой процент улучшения новых сортов, но он считает, что «на пути этого способа нельзя использовать все возможности вмешательства воли человека в изменение строения сеянцев гибридов». И вот третий способ — способ повторного скрещивания гибридов с лучшими иностранными сортами, по мнению Мичурина, оказывается наилучшим. Остается неясным, почему при применении второго способа, простой гибридизации, целесообразное воспитание сеянцев Мичурин считает невозможным. Другое преимущество третьего способа более понятно, хотя, очевидно, основано на недоразумении. Мичурин считает (т. 1, с. 495—496), что «все результаты скрещивания одной и той же пары производителей никогда не повторяются… Природа, как видно, в своем творчестве новых форм дает бесконечное разнообразие и никогда не допускает повторения». Отсюда Мичурин делает вывод, что при работе по второму способу невозможно планировать результат и вести учет по закону Менделя, что он считает вполне возможным при работе с однолетними растениями (т. 1, с. 498).

Вот этому разнообразию результатов при работе вторым способом Мичурин в первом издании противополагал большое однообразие при работе третьим (что и приведено в цитируемых Грушвицким словах) и что, очевидно, вызвало сомнение у самого Мичурина, отчего он эти слова и исключил при последующих изданиях.

Нельзя не обратить внимание и на расхождение у самого Мичурина. В основной своей работе он считает наилучшим методом — метод повторного скрещивания гибридов с лучшими культурными (и иностранными) сортами, ничего не говоря об удаленности географических мест обитания скрещиваемых растений, а в статье о 60-летних итогах (т. 1, с. 607), тоже позднейшего времени (1934), он выдвигает на первый план географическое происхождение, ни слова не говоря о повторности гибридизации. Таких противоречий у Мичурина мы можем найти сколько угодно. Говорить о «стройной системе» селекционных методов Мичурина совершенно невозможно. Его взгляды непрерывно перестраивались, но общая линия этой перестройки вполне ясна. От переоценки непосредственного влияния внешних факторов он приходил к все большему признанию роли наследственности, ко все большему значению гибридизации, и притом половой гибридизации. Он не отказывался от воздействия на сеянцы путем воспитания гибридов, и многие его гипотезы в этом смысле заслуживают самого внимательного изучения, но наиболее интересные и новые результаты в смысле методики селекции он дал в области отдаленной гибридизации, где его заслуги несомненны, хотя и переоценены. Но все его работы отнюдь не являются какой-то системой принципиально новых взглядов, могущих быть названных мичуринской генетикой.

 

§ 38. Общебиологические взгляды Мичурина

Мы знаем, что после 1948 года было принято говорить не только о мичуринской генетике, но и мичуринской биологии и даже существовали в вузах курсы «Введение в мичуринскую биологию». В философском словаре имеется особая статья «Мичуринская биология», которая определяется как «новый, высший этап в развитии материалистической дарвинистской науки о живой природе… Никто из предшествующих биологов не применял диалектику как метод, как инструмент научного исследования. Поэтому только с мичуринской биологии начинается новый этап развития биологической науки» (с. 355—356). Дальше указывается, что мичуринская биология творчески продолжает все прогрессивное, что было в учении Ламарка, Дарвина, в открытиях Мечникова, Сеченова, братьев Ковалевских, Павлова, Тимирязева. Она раскрыла закономерности взаимоотношений организма с условиями внешней среды, преодолела ограниченность дарвиновской теории, отрицавшей скачки в природе, разработала теорию стадийного развития и т.д. Из этого изложения Философского словаря ясно, что большинство приписываемых мичуринской биологии заслуг относится уже к новейшему времени и связано больше с именем Лысенко, чем Мичурина. Поэтому эти положения следует рассмотреть в четвертой главе, хотя в статье Философского словаря имени Лысенко и не упоминается. jg

Так ли думал сам Мичурин о своей работе? Если брать некоторые изолированные его высказывания, то, действительно, иногда сам Мичурин придавал наибольшее значение своим теоретическим работам. Так, в статье «Товарищи комсомольцы, юные пролетарии и колхозники», опубликованной в 1932 году, Мичурин пишет: «Вся суть моей работы заключается не в бербанковских торговых спекуляциях и рекламных трюках, а в том, что я исключительно занимался изучением законов растительного мира, подходя к этому с диалектической стороны и выработанных мной методов, основанных на глубоких наблюдениях и строгой практической проверке тех крайне бедных по количеству научных данных, которые мы имели как вообще в ботанике, так в частности и в генетике» (т. IV, с. 243).

Однако в более поздней статье «Мечта моей жизни» (1934) (т. 1, с. 602) Мичурин указывает, что в течение своей 60-летней работы он руководствовался прежде всего практическими задачами: выведение ценных в хозяйственном отношении сортов растений, создать северное плодоводство, превратить дикие виды в культурные, создать совершенно новые виды растений, более полно отвечающие нашим потребностям.

Чтобы выяснить это противоречие, постараемся выяснить основные общебиологические взгляды Мичурина. Во второй главе, в § 21 была показана эволюция взглядов Мичурина по отношению к менделизму, также был приведен ряд высказываний Мичурина в духе вейсмановской борьбы частей (генов) и др. (см., например, также т. 1, с. 480).

1) Отношение Мичурина к Дарвину и Ламарку.

Принимал ли Мичурин сознательно учение Дарвина и Ламарка, объединяя их в то учение, которое сейчас называют творческим дарвинизмом? По этому вопросу существуют два мнения даже среди сторонников Мичурина. Так, академик В. А. Келлер во введении к третьему тому сочинений Мичурина пишет: «Наверное, сам И. В. до Октябрьской социалистической революции даже не думал, что он дарвинист… Вместе с тем Октябрьская революция подняла на новую высоту теорию Дарвина в свете марксизма-ленинизма и вскрыла огромную теоретическую научную глубину и силу в творчестве Мичурина, его тесное родство с Дарвином» (т. III, с. XI). Это мнение оспаривается Рубашевским (с. 39), который указывает, что в трудах Мичурина есть ряд прямых ссылок на Дарвина, относящихся еще к 90-м годам и к 1911—1914 гг.

Самая ранняя ссылка (1899) приведена Рубашевским и гласит так: «Нет более людей для идеальных созданий и, кажется, мало осталось людей чистой отвлеченной науки, науки той, которой занимались Галилей, Ньютон, Паскаль, Дарвин и т.п.» (т. IV, с. 349). Эта цитата, пожалуй, более уместна для доказательства того, что Мичурин вовсе не был противником «чистой науки», чем того, что он уже в то время знакомился с трудами Дарвина; ведь если эту фразу считать доказательством знакомства с трудами Дарвина, то придется сделать вывод, что он знакомился и с трудами Галилея, Ньютона и Паскаля.

Прямая ссылка на Дравина имеется в двух других (и, по-видимому, только в двух) местах во всех четырех томах. В рукописной работе 1914 года по поводу нового гибридного сорта — фиалковой лилии со своеобразными приспособлениями Мичурин пишет: «И что еще более замечательно, что описываемое явление приспособления вырабатывалось не постепенно путем естественного отбора, как это трактуется в теории Дарвина, а сразу в одном поколении» (т. III, с. 131).

Из этой фразы ясно, что Мичурин совершенно правильно определяет теорию Дарвина как теорию медленной выработки приспособлений под действием естественного отбора и указывает на факт получения фиалковой лилии с совершенно новыми приспособлениями как противоречащий этой теории. Это наблюдение указывает на знакомство Мичурина с теорией Дарвина, следовательно, может быть использовано антидарвинистами для критики теории естественного отбора, но никак не может служить доказательством того, что Мичурин был сознательным дарвинистом.

Третья ссылка на Дарвина относится к 1922 году (дата установлена неточно, так как эта рукопись не была опубликована при жизни Мичурина (т. 1, с. 399). Здесь Мичурин касается вопроса о телегонии у растений (правильнее сказать, ксений) и указывает, что явление влияния пыльцы не только на яйцеклетку, но и на другие части материнского растения, давно было замечено Дарвином, а в последнее время подтверждается работами Навашина и Гиньяра. Тут ясное указание на знакомство с работами Дарвина (вероятно, с его книгой об изменениях животных и растений в прирученном состоянии), но здесь опять речь идет о явлениях, связанных с гибридизацией, а не об основной теории Дарвина, об естественном отборе.

Прямого отношения к теории естественного отбора в сочинениях Мичурина я найти не мог, если не считать тех вейсманистских высказываний о борьбе генов, о которых уже упоминалось. Но может быть, более ясным является отношение Мичурина к ламаркизму и Ламарку? Если судить по указателю имен, то имя Ламарка вообще нигде не упоминается, не встретил его я (как равно и термина «ламаркизм») и при чтении Мичурина. Но у Мичурина есть совершенно ясно озаглавленная глава «К вопросу о наследовании приобретенных признаков», впервые опубликованная в 1934 году (т. 1, с. 654—656), т.е. незадолго до его смерти. Мичурин указывает, что еще до начала текущего столетия лагерь деятелей науки разделился на две партии, из коих одна всяческими доводами отвергала эту возможность, а другая признавала необходимость такой наследственной передачи, доказывая, что без этого не может быть никакого эволюционного движения. Мичурин, очевидно, имеет в виду тот спор в конце XIX века, когда Вейсман выступил с решительным отрицанием наследования приобретенных свойств, что вызвало решительный протест ряда биологов во главе с известным философом Гербертом Спенсером. Мичурин указывает, что спор в этом вопросе остается до сих пор неразрешенным и что при обычном размножении гибридных сортов вегетативным путем если и происходят частичные изменения размножаемых сортов, то они настолько незначительны, что обычно их даже не замечают. «Другое дело, если мы решимся размножать вегетативным путем новые гибридные сорта в их молодом возрасте, когда сорта эти еще не выработали в себе устойчивости. В таких случаях мы уже неизбежно встречаем, как и при половом размножении, следующее явление: сорта могут как будто бы терять или изменять свои свойства и приобретать совершенно новые признаки от воздействия внешних факторов». Но дальше Мичурин пишет нечто чрезвычайно трудное для понимания: «…Но все это тем не менее не может заставить согласиться с крайне ошибочной установкой Спенсера: «или существуют наследования приобретенных свойств, или нет эволюции». Я бы сказал, что наследственно приобретенные свойства гибридов при размножении этих гибридов половым путем (семенами) во второй генерации, в сущности, не теряются, а происходит лишь изменение формы, комбинации их, причем одни их этих свойств остаются в латентном состоянии (Случается иногда, что если в течение долгого времени для свойств, находящихся в латентном состоянии, не встретится во внешней среде благоприятных для развития их условий, то они постепенно ослабевая, совершенно уничтожаются. — А. Л.), а другие, группируясь с прежде скрытыми, а теперь выступающими свойствами гибрида, являются доминирующими в различных для каждого отдельного сеянца формах группировки (здесь примечание о спортивных уклонениях. — А. Л.). Следовательно, суждение о быстрых и длительных модификациях в данном случае совершенно неуместно, ибо между ошибочным представлением о совершенном исчезновении приобретенных свойств и представлением об их существовании в скрытом состоянии и потомстве — дистанция слишком велика, а всюду видимое эволюционное движение форм живых организмов, имеющие своей причиной наследование приобретенных признаков, настолько очевидно, что решительно устраняет всякие сомнения в этом отношении. Таким образом, изменения комбинаций свойств растений нисколько не мешают эволюционному движению форм живых организмов».

Все особенности свойств каждого сорта плодовых растений есть результат наследственной передачи и комбинации влияния внешних факторов (Плюс коррелятивное влияние между обоюдным их воздействием друг на друга) как в эмбриональный период построения семени, так и в постэмбриональный период дальнейшего развития сеянца из семени (курсив у Мичурина. — А. Л.). А так как комбинации различных внешних факторов с течением времени постоянно меняются, и мы по своей воле не можем создать повторно точно такие же группы внешних факторов, при которых получился сорт, то от посева зерна гибрида мы никогда не получим того же сорта, а всегда совершенно новые сорта. Эти новые сорта будут обладать лишь некоторыми остатками свойств бывшего сорта, уцелевшими вследствие того, что эти свойства заключались в самом организме растений, в половых клетках, а не произошли от внешнего влияния среды».

Дальше Мичурин указывает, что, например, сеянцы Красы севера при многократных посевах всегда представляют совершенно новые сорта.

Я привел эту длинную цитату дословно, так как, с одной стороны, она до чрезвычайности туманна и противоречива, а с другой — дает понятие об общем теоретическом уровне Мичурина.

Позволю себе дать мой личный комментарий к этой цитате:

1. Как примирить такие противоречия: а) спор о наследовании приобретенных признаков до сих пор не разрешен; б) наследование приобретенных признаков совершенно очевидно вытекает из самого факта эволюции; в) утверждение Спенсера об обязательности наследования приобретенных свойств крайне ошибочно. Ведь эти положения написаны не в работах, отдаленных длительным промежутком времени, а на двух соседних страницах одной работы. Я лично думаю, что этот комплекс противоречивых высказываний можно истолковать так, что Мичурин считает принципиально возможным построение теории эволюции с отрицанием наследования приобретенных признаков (поэтому он считает слова Спенсера крайне ошибочными), но что фактически ход эволюции заставляет признать такое наследование. Иначе говоря, Мичурин считает спор не принципиальным, выходящим за границы биологии, а подлежащим разрешению на чисто биологическом материале. А так как вся сессия ВАСХНИЛа 1948 года проходила под лозунгом: «Материалистическая теория развития живой природы немыслима без признания необходимости наследственности приобретенных организмом в определенных условиях его жизни индивидуальных отличий, немыслима без признания наследования приобретаемых свойств» (Лысенко, стенограмма, с. 11), то ясно, что по этому признаку Спенсер ближе к материалистам, чем Мичурин. Наши философы выходят из затруднения просто так, что по данному вопросу не упоминают Спенсера, которого по другим критериям не без основания причисляют к идеалистам.

2. Любопытно, что, когда Мичурин говорит о наследовании приобретенных свойств, он всегда касается гибридных сеянцев, видимо считая, что гибридное состояние облегчает это явление. И здесь,он указывает, что наследование может быть латентным, т.е. скрытым, причем допускает ослабление их и даже исчезновение, если в течение долгого времени не было условий для их развития. Все время при этом он упоминает о комбинации свойств. Эти высказывания показывают, что Мичурин никак не мог привести в согласие многочисленные известные ему факты. Мичурин правильно говорит в примечании, что исчезновение латентных свойств не обязательный закон, а наблюдается только иногда. В самом деле, можно привести разительные примеры исключительно длительного сохранения в латентном состоянии, казалось бы, давно исчезнувших признаков. Всем известен классический случай, использованный Ч. Дарвином: появление окраски дикого голубя при скрещивании пород, давно эту окраску утерявших.

3. Конец вызывает просто недоумение. Мичурин говорит, что от посева зерна гибрида мы получаем всегда совершенно новые сорта и что это касается даже одного из наиболее знаменитых его сортов — Красы севера. Мы хорошо знаем, что многочисленные породы животных и растений, полученные гибридизацией в результате длительной селекционной работы, давали вполне стойкие новые сорта и, пока такой устойчивый сорт не получен, селекционная работа не может считаться законченной. В этой фразе Мичурина ясно видно признание того, о чем говорилось в параграфах о его практических достижениях, что даже лучшие его сорта (Бере зимняя Мичурина, Краса севера) еще не могут считаться действительно новыми сортами: это только материал для новых сортов. Здесь, конечно, сказалось то, что Мичурин, восприняв кое-что от менделизма, очевидно, не усвоил огромного значения третьего закона Менделя (независимости и факторов наследственности) для возникновения разнообразия гибридов. Впрочем, как это было показано в § 20, этого не усвоил и К. А. Тимирязев.

Отсюда понятны и слова Мичурина о творчестве природы, не допускающей повторения, отсюда и то «расшатывание наследственности» под влиянием гибридизации, которое возродило старые доменделевские представления.

Вкрадываются иногда и совершенно наивные представления о наследовании приобретенных свойств, правда, более ранней даты. Так, в рукописи статьи, приблизительно датированной 1906 г. (т. III, с. 516) Мичурин отметил, что «некоторые сеянцы груш, выросшие из семян кордонных деревьев, в своем росте проявляли непреодолимую наклонность не расти деревом, как это, естественно, должно быть, а развились в виде двухплечевого кордона, правильно построенного».

На той же странице у Мичурина мы встречаем и еще более удивительные указания, что иногда передается от матери или отца раскосость глаз, бельмо на глазу, а «у собак и мышей наблюдалась передача потомству недостатка хвоста, причем этот недостаток произошел у матери лишь в течение ее жизни, т.е. не был наследственным».

Сейчас нам кажется странным, что Вейсман рубил хвосты у крыс, чтобы доказать отсутствие наследования повреждений, а оказывается, даже в XX веке человек, которому приписывается роль преобразователя биологии и природы, верил еще в наследование повреждения хвостов. Если бы он действительно внимательно читал Дарвина, то нашел бы у него совершенно справедливое указание, что мальчики народов, у которых тысячелетия практикуется обрезание, рождаются все-таки с крайней плотью. Само собой разумеется, что пример с кордонными грушами без всякой критики цитируется у Рубашевского (с. 132).

Мы видим, таким образом, что взгляды о наследственности приобретенных-свойств в самой примитивной форме не были чужды Мичурину еще в 1906 году. Именно этими взглядами и следует объяснить тот решительный поступок, который совершил Мичурин в 1899—1900 году (см. т. I, с. 35) и который делает честь его упорству и трудолюбию, но показывает вместе с тем невысокий уровень его биологических знаний в то время: я имею в виду перенос питомника с тучной земли Турмассовского участка на новый участок с тощей почвой. Идея Мичурина была такова, что при воспитании сеянцев при суровом режиме они окажутся вообще более устойчивыми, включая и устойчивость к морозам. Этого мнения Мичурин придерживался и в 1906 году, но у него, как у добросовестного наблюдателя, уже закрадываются нотки сомнения: «Хотя тут является странное недоразумение: если сухость и бедность питания были бы способны производить выносливые растения, тогда бы большая часть растений из наших среднеазиатских местностей, как известно, очень сухих, была бы вынослива у нас, а этого на самом деле нет. Тут, очевидно, есть исключение только для растений, взятых из той же местности, а иначе и лимон, воспитанный в сухой комнате из семени, должен был быть выносливым к морозу!!!» (т. III, с. 522). Мичурин высказывался с одобрением о спартанском воспитании и позже, например в 1927 году (т. IV, с. 165—167); с другой стороны, в статье 1905 года (т. I, с. 130) он указывает, что в выборе новых сортов слив он пересолил, назначив такое спартанское воспитание, и тем ухудшил качество плодов новых сортов.

В чем причина таких противоречий? Совершенно несомненно, что очень часто более мощные растения оказываются более чувствительными к морозу. Хорошо известно благодаря работам ряда физиологов, что избыток влаги ослабляет сопротивляемость растений к морозу, поэтому правильно считаются опасными подзимние поливы, удлиняющие период активной вегетации растений, и наблюдение Мичурина, что мощно вегетированные сеянцы на тучной земле оказались менее устойчивыми к морозам, чем более слабые на тощей почве, совершенно справедливо, но только это не имеет отношения к наследственной выработке сортов. Вряд ли можно признать, что опыт с переносом на почву оказался удачным. По крайней мере, в 1913 г. в письме к А. А. Ячевскому Мичурин пишет: «Например, я не в состоянии перенести с совершенно истощенной почвы питомник на новый участок» (т. IV, с. 482). Это писалось за год до первой мировой войны. А после революции он получил в свое ведение и забракованный им, как слишком тучный, Турмассовский участок, где сейчас находится центральная усадьба совхоза-сада им. Мичурина площадью в 2500 га молодых садов с мичуринским сортиментом (т. 1,1. 24). Поскольку и новый, тощий участок сохранил свое значение как основное отделение Центральной генетической лаборатории имени Мичурина (т. I, с. 35), то имеются превосходные условия для тщательной проверки предположения Мичурина о том, что «спартанские» условия воспитания способствуют выработке наследственной морозостойкости.

2) Значение скрещивания в эволюции.

Как известно, не сразу Мичурин пришел к гибридизации, и с течением времени он все более использовал ее для вывода новых сортов. В соответствии с этим и взгляды его на значение гибридизации и эволюции растений становятся все более определенными.

В статье, предположительно датированной 1924 годом, Мичурин пишет: «Между тем, при самом поверхностном взгляде на происхождение многочисленных видов и родов форм растительного царства становится вполне ясным, что одной из главных причин к этому послужило именно скрещивание между собой не только отдельных видов, но и разных родов растений и их семейств, накопившихся в течение многомиллионного периода существования растений на земном шаре. Конечно, здесь нельзя отвергать и большого влияния участия в деле многочисленных вековых изменений климатических условий, которые, хотя и чрезвычайно медленно, но тем не менее безостановочно служат подсобно к первой упомянутой, причине силой к изменению и выработке новых видов и форм растений» (т. I, с. 433).

Из этой цитаты ясно, что основной быстродействующей причиной Мичурин считал гибридизацию, подсобной, медленно действующей — влияние изменяющихся условий. Указание на скрещивание разных семейств вызывает недоумение, так как межсемейственные гибриды, насколько мне известно, до сих пор неизвестны. Это, видимо, не описка, а следствие неясных общебиологических представлений Мичурина; подтверждение этому увидим дальше.

В статье 1932 года уже нет упоминаний о межсемейственных скрещиваниях, а лишь о межродовых и межвидовых: «Указанные «деятели науки», отвергая возможность получения межродовых гибридов, упускали, по-видимому, из виду то обстоятельство, что ведь главным образом этим путем, путем межвидовых и межродовых скрещиваний при воздействии могучих- факторов влияния среды могли лишь возникать в природе на протяжении миллионов прошедших лет новые формы растений, в результате чего она смогла располагать к настоящему времени таким огромным разнообразнейшим количеством растительных видов» (т. I, С. 578).

Как уже было указано в § 32 (метод смешения пыльцы) Мичурин при проведении межродовых скрещиваний иногда преследовал довольно странные цели: получения форм «доэмбрионального периода яблонь». В т. III, с. 623 он пишет про яблоню: «Была же она прежде какой-либо осиной или березой или, наконец, может быть крапивой». Хотя филогения растений очень трудная проблема, но можно с уверенностью утверждать, что предки яблони не были ни осиной, ни березой, ни крапивой. И это писалось в 1933 году!

Аналогичные мысли о значении гибридизации высказываются Мичуриным и в 1934 г. (т. I, с. 613).

Наконец, в рукописи без установленной даты, указывая на получение отдаленных гибридов, считавшихся невозможными, Мичурин прибавляет: «Да, и если бы не подобное же случалось в природе, мы не имели бы так много различных видов. Среда же в этом случае играет второстепенную роль» (т. I, с. 134).

3) Прочие высказывания и заключения об общебиологических взглядах Мичурина.

Любопытные замечания об ограниченности жизни и о старении видов и других форм приведены в рукописи 1926 г.: «… все виды живых организмов и их различные формы по общему непреложному закону мироздания имеют определенный и ограниченный известным периодом времени свой цикл развития. Каждый из них рождается, просуществует согласно строению его организма и условиям среды его существования известный срок, затем старится, слабеет и, наконец, при полном истощении жизненных сил умирает… Вот в силу этого и большинство наших садовых растений прежних сортов уже пережило те благоприятные условия среды, при которых они образовались, и теперь они уже не могут дать те присущие им преимущества, на основании которых они славились прежде. Они, так сказать, уже отжили свой век, и их необходимо заменить новыми молодыми сортами, создававшимися при условиях среды последнего текущего времени и отвечающих своими качествами им» (т. I, с., 468).

Аналогичные мысли высказаны и в 1927 году, где они дополняются только тем, что стареющий сорт «вырождается постепенно и своим ослаблением жизненных сил дает благоприятную почву для развития различных болезненных явлений в своем строении, чему помогает исключительно вегетативное размножение и постоянное изменение климатических условий, не соответствующих требованиям его сложения, ведущее в конце концов к полному вымиранию сорта» (т. I, с. 471).

Из этих цитат ясно: 1) Мичурин был не прочь признать внутренние причины вымирания видов, т.е. склонялся к определенным формам онтогенеза; 2) что он переоценил размеры колебания климата;

3) сомневаюсь, чтобы он мог привести хотя один конкретный пример уменьшения устойчивости сорта к вредителям и болезням в силу «старости» сорта: это — чистейшая фантазия. Между тем все рассуждения о старении Мичурин приводит как довод в пользу необходимости постоянного обновления ассортимента плодовых растений для каждой местности.

Примитивность и отсталость биологических взглядов Мичурина, ясна из следующей фразы, датированной 1927 г.: «… из науки мы внаем, что все бесчисленные виды и разновидности живых организмов очень медленным путем эволюции в течение нескольких десятков миллионов лет произошли от начального одноклеточного организма» (т. IV, с. 153). В 1925 г. «науке» уже хорошо было известно, что жизнь развивалась не десятки миллионов лет (мнение части ученых до начала XX века), а во всяком случае более миллиарда лет и в вопросе о темпах эволюции уже были горячие споры.

Напомню еще об указанном в § 21 (появление новых небывалых свойств и качеств) принятии Мичуриным выработки предварительного приспособления как следствия разумной силы приспособляемости каждого организма.

Резюмируем разбор общебиологических взглядов Мичурина. Они не отличаются ни ясностью, ни постоянством, ни последовательностью: много совершенно сумбурных высказываний, объясняемых плохим уровнем знакомства Мичурина с общебиологической литературой. Совершенно ясно, что он Дарвина не изучал как следует. И у Дарвина есть противоречивость и непоследовательность, но основные его взгляды изложены с исключительной четкостью и обычно, когда он приводит какое-либо серьезное возражение против теории естественного отбора (а самым серьезным противником он считал, как известно, Майверта), он соглашается, что приведенные факты действительно ограничивают его теорию, но надеется, что в будущем это противоречие устранится. Мичурин же, как ясно из текстов, большей частью и не осознает противоречий. Называть его дарвинистом, конечно, совершенно невозможно. В первый период своей деятельности он был бессознательным примитивным механоламаркистом, а затем все больше и больше переходил на признание ведущей роли гибридизации. Коли уж надо указать ученых, близких к Мичурину по взглядам, то таковым будет, прежде всего, великий Карл Линней, который постепенно отходил от идеи о постоянстве видов и придавал большое значение гибридизации, отчего многие линнеевские виды имеют видовое название гибрида. Мы знаем, что в конце жизни под влиянием фактов географического распространения Линней высказывал мысли о возможной эволюции даже порядка семейства. В XX веке идеи о преимущественной или даже исключительной роли гибридизации в эволюции организмов возродились, как известно, в теориях Лотси и Бэтсона, никогда не имевших большого числа сторонников.

До конца жизни Мичурин не отрицал так называемые ламарковские факторы развития, в частности непосредственное влияние внешних условий, но, видимо, не мыслил действия этих факторов без взаимодействия с гибридизацией. Имеются, как было уже указано, и высказывания психоламаркистского, а также вейсманистского характера. Но ясных высказываний в духе классического довейсмановского дарвинизма я не нашел.

Никакой мичуринской биологии, конечно, не существует, и вклад Мичурина в общую биологию крайне невелик.

 

§ 39. Личные качества Мичурина

Я думаю, из изложенного достаточно ясно, что практическая и теоретическая деятельность Мичурина подверглась совершенно невероятному преувеличению в устах лиц, именующих себя мичуринцами, и наших официальных философов. Такой же идеализации подверглась и личность Мичурина. Во многом, конечно, личность Мичурина замечательна.

Он рано поставил перед собой большую и трудную цель, с огромным самоотвержением и упорством боролся за осуществление ее, несмотря на исключительные материальные трудности; вместе с тем он находил в себе мужество ясно осознать совершенные им ошибки и резко изменять направление работы, бросая часто результаты многолетних трудов. Эти качества действительно вызывают глубокую симпатию к Мичурину, и если называть термином «мичуринец» человека, обладающего этими качествами, то это название — почетное название. Совершенно несомненно также, что он с этими высокими качествами совмещал большую наблюдательность и разнообразные технические способности, позволяющие ему изобретать и конструировать необходимые для него приборы. Что же послужило причиной того, что результат его усилий, конечно, несомненно меньше того, что можно было бы ожидать? Здесь немалую роль играли отрицательные особенности его характера. Главное это, конечно, невысокая научная культура Мичурина. Как ясно видно из всего предшествующего изложения, Мичурин пользовался только обрывками научной литературы, да ему было, конечно, и некогда ее по-настоящему изучать; я имею в виду его дореволюционный период деятельности, но революция для него пришла, как для ученого, слишком поздно, хотя и с лихвой вознаградила за его труды. Он же был принужден работать для заработка не по специальности, а возделывание сада размером в несколько десятин и при том очень разнообразного — такая трудоемкая работа, что приходится просто удивляться, как он с этим справлялся. И невольно приходится сопоставлять Мичурина с тем, которого часто считают его антагонистом — великим Менделем: тот работал на крошечном участке земли, но работа его была тщательно продумана на основании критического знакомства с работами предшественников. Мичурин же, и это его главная ошибка, по существу, игнорировал то основное положение всякой науки, что каждый ученый становится на плечи своих предшественников: только этим и достигла современная точная наука своей поразительной высоты. Конечно, Мичурин воспринимал кое-что из науки, но, как правило, из вторых рук, что ясно показано из эволюции его отношения к Менделю в § 21: сначала он слишком поверил в действительность примитивных методов акклиматизации Грелля, потом перешел к гибридизации, всякий раз ожидая очень быстрых результатов, которые позволили бы ему получить средства, необходимые для расширения этого дела. Часто его ожидало при этом горькое разочарование (т. I, с. 32). И это не удивительно, удивительно то, как он смог сохранить энергию после столь жестоких разочарований. Но эти разочарования были обусловлены именно недостаточным знанием современного положения в науке. Его биограф А. Н. Бахарев пишет: «И если вопрос о гибридизации, как методе выведения новых сортов, сам по себе в те времена вызывал почти всеобщее недоверие и отрицание, то отдаленные скрещивания были самым смелым вызовом современной Мичурину науке и особенно тем ее представителям, которые отвергали Дарвина и с пеной у рта отстаивали неизменяемость видов, поповщину в науке» (Соч. Мичурина, т. I, с. 32).

Я не знаю, написал ли эту фразу Бахарев не подумав или он действительно не знает истории биологии, а ведь всякому хорошо известно, что гибридизму Дарвин посвятил целую главу в своем основном труде, и там он изложил основы наших сведений о гибридизации в середине XIX века. Дарвин не отрицал значения гибридизации в выводе новых сортов, но считал основным методом селекцию без гибридизации (в чем, конечно, ошибался): он там указывал на возможность и межвидовых гибридов и вообще отмечал трудности, почти невозможность отдаленной гибридизации.

Развитие теории гибридизации шло помимо Дарвина и вовсе не является прямым продолжением идей Дарвина. Практические же селекционеры, как животноводы, так и растениеводы, всегда широко пользовались этим методом; он применялся меньше лишь для многолетних растений. Работая самостоятельно, Мичурин получил интересные результаты, но, как было показано в предыдущих параграфах, не особенно заботился об их публикации. Здесь мы подходим к интересному вопросу об отношении Мичурина к публикации своих работ. Может быть, его работы отказывались печатать? Нет, он сумел напечатать большое количество статей в ведущих садоводческих журналах, что, очевидно, и сделало его известным в Америке. Но оказывается, он не находил нужным печатать многие свои работы, так как его не удовлетворял тот гонорар, который платили редакторы журналов: «Издатели и их редакторы не в состоянии выплачивать такой гонорар, который мог бы быть выгодным для лиц, серьезно занятых практическим делом садоводства. Нам решительно нет никакого смысла сидеть над составлением статей и затрачивать время, в течение которого каждый из нас заработает на грядах в саду в несколько раз более, чем он получит гонорар от издателя. Ведь нам, смешно сказать, платят гораздо дешевле, чем любому сапожнику за работу» (т. IV, с. 7). Совершенно то же он выражает и в письмах Краинскому и Пашкевичу (т. IV, с. 485—487, 498). Мичурину, видимо, не было известно, что в научных журналах дореволюционной России гонорара, как правило, вообще не платили, ученым даже приходилось приплачивать, если, например, редакция научного журнала отказывалась изготовлять дорогие клише. Публикация научных сообщений о своей работе есть потребность ученого, сопряженная с желанием поделиться результатом своих трудов, закрепить свой приоритет, гонорар же в данном случае имеет второстепенное значение. И если бы- как об этом пишет Мичурин, его главной задачей было изучение растительного мира, то он, конечно, не гоняясь за гонораром, сумел бы найти время в более спокойный период года, чтобы изложить свои воззрения, и, знакомясь с его работами, видишь, что все они страдают огромными дефектами в документации своих взглядов: тон изложения догматический (что, правда, ему не мешало свои догматические установки время от времени менять). Резко критикуя своих противников в тех статьях, которые он все-таки находил нужным публиковать, он крайне болезненно относился к деликатной критике своих выступлений. Любопытную иллюстрацию к этому можно найти в переписке его с журналом «Прогрессивное садоводство и огородничество» в 1907 году (см. т. I, с. 672—676). Редакция этого журнала обратилась к читателям с просьбой присылать поправки по существу ответов на вопросы, печатавшиеся в журнале, если эти ответы, по мнению читателей, окажутся ошибочными. Мичурин послал свое письмо (т. I, с. 162—164); оно было напечатано полностью в журнале, но к нему редакция поместила примечание, в котором позволила себе не согласиться кое в чем с Мичуриным. Примечание написано в совершенно корректном тоне и кончается такими словами: «Садовая периодическая литература поможет читателям оценить в трудах почтенного И. В. Мичурина то, что в них есть действительно полезного, неоспоримого, и укажет одновременно на его чисто субъективные взгляды, нисколько не помогающие выяснению вопроса. А. К. Грелль и его акклиматизационный сад безусловно сделали много для русского садоводства, и издевательства по адресу этого почтенного лица едва ли уместны». Кроме того, редакция упрекнула Мичурина в применении термина «несообразный». Как будто редакция сделала все, что нужно, и лишь воспользовалась своим правом на редакционное примечание. Однако ответ редакции крайне рассердил Мичурина, и он ответил письмом, копия которого помещена в т. I, на с. 675—676. Он протестует: 1) что его письмо, носившее частный характер, было напечатано без его согласия; 2) соглашается, что выражение «несообразное» не деликатное, но он думал, что эта угловатость частного письма должна быть сглажена редактором;

3) считает замечания редакции «дерзкими», пишет, что удивлен неуместным нравоучительным тоном редакции. Этот ответ Мичурина не был напечатан, но и в дальнейшем Мичурин продолжал печататься в этом журнале.

Мы видим, какую странную позицию занял Мичурин: письмо, адресованное в редакцию, не является частным письмом, и странно обижаться, что его письмо не «отредактировали». Издавна существующий и вполне справедливый обычай в научной литературе (да и не только в научной) заключается в том, что редактор не имеет права без согласования с автором вносить изменения в его статью, но редактор имеет право на примечания и не обязан смягчать выражения автора.

Эти обостренное самолюбие и обидчивость иногда в рукописях Мичурина находили совершенно своеобразное выражение. Не могу не привести одну из его мыслей без установленной даты написания (т. IV, с. 448): «…я не сетую на мнения так называемых авторитетов, относящихся отрицательно к моим работам по садоводству,, находящихся ныне на вершине своего самомнения: я читаю с состраданием их сочинения с жалкими заблуждениями, на которые их обрекает недостаточность их практических знаний».

С «состраданием» Мичурин относился и к тому, кого часто считают полным его аналогом: я имею в виду Лютера Бербанка. Не следует, конечно, думать, что Мичурин вовсе не признает Бербанка. Так, он пишет: «Нет ничего удивительного в успехах хотя бы того же Бербанка в Америке, о котором так много нашумели, потому что успехи его достигли таких размеров не от способов, примененных им в деле, а единственно от широкой материальной помощи, оказанной Бербанку как обществом, так и правительством, давшим возможность, не стесняясь размером материальных средств, поставить дело в широких рамках» (т. I, с. 262, статья 1911 г.).

В 1911 году Мичурин не отрицал успехов Бербанка. Но в 1932 г. деятельность Бербанка характеризуется как «торговая спекуляция и рекламные трюки» (см. т. IV, с. 243, а также в начале § 38).

Мичурин резко отделил свой метод от метода Бербанка, сторонника многотысячных посевов, что он считал глупым кладоискательством (т. I, с. 545). На с. 631 первого тома он указывает на быстрое исчезновение многих разрекламированных сортов и полагает, что многое, о чем писалось, существовало лишь в фантазии писателей. Мичурин резко критикует Бербанка за рекомендацию прививать черенки молодого сеянца к кроне взрослого дерева (т. I, с. 632). Еще в 1913 г. в письме к Ячевскому он пишет со слов американского ботаника Мейера, что знаменитый Бербанк оказался для американцев далеко не удовлетворительным (т. ГУ, с. 483).

Совершенно расходятся, с этими высказываниями Мичурина слова Лысенко (Соч. Мичурина, т. I, с. XI): «В царской России мичуринское учение глушилось. Такое учение не может по-настоящему развиваться и за границей, в странах капиталистических. Подтверждением этому может служить работа талантливого американского селекционера-плодовода Л. Бербанка. Правильные теоретические установки, полученные Л. Бербанком в результате его работ, ни при жизни, ни после его смерти не получили развития в условиях капиталистической Америки. Только в нашей советской стране мичуринское дело получило развитие и всенародное признание».

Видимо, Лысенко, будучи главным редактором, не позаботился как следует ознакомиться с сочинениями человека, выдвинутого им как знамя новой биологии. Но это, скорее, типично для советских главных и ответственных редакторов, по крайней мере, в научной области. Полезно разобраться в этих противоречиях.

Неверно ни то, что Бербанк пользовался большой материальной поддержкой со стороны правительства (Мичурин), ни то, что теоретические установки Бербанка не получили развития в Америке (Лысенко). Работа Бербанка была построена на коммерческих началах и была достаточно успешна, так как он работал в благодатном климате Калифорнии и не ставил столь трудных задач, как Мичурин. Я видел в библиотеке ВИРа в Ленинграде великолепно изданное описание результатов работ Бербанка в двенадцати томах; что же касается теоретических установок Бербанка, то он на новизну своих установок и не претендовал, работая классическими методами массового отбора («кладоискательство» по выражению Мичурина) и обычной внутривидовой гибридизацией. Кстати, большинство несомненно новых хороших сортов Мичурина получены именно старыми методами и очень многие из описанных сортов тоже оказались не оправдавшими возложенных ожиданий. По появившимся в печати данным сейчас и в американской литературе имеются работы, показывающие, что подобно тому, как у нас переоценили Мичурина, так и в Америке чрезмерно переоценили Бербанка, но эта литература мне сейчас недоступна.

Если в печатных произведениях Мичурин еще сохранил несколько осторожные выражения, то в опубликованных после смерти рукописях он постоянно применяет по отношению ко всем своим противникам такие выражения, как «профаны» (т. I, с: 334, 335, 544; т. IV, с. 320), «компилянсы» (т. I, с. 632), которые, по мнению Мичурина, в большом числе состояли при всех научных учреждениях (т. IV, с. 319), «полнейшая умственная близорукость и всесторонний кретинизм» (т. I, с. 333).

Характерна его заметка в рукописи, датированной примерно 1915 годом: «Зачастую читаешь статьи наших метафизиков и прямо поражаешься их нахальным беззастенчивым бахвальством. Всюду при всяком случае они стараются выставить на вид свои научные знания, всем и каждому настоятельно советуют поступать согласно науке, которой, в сущности, в нашем деле почти нет» (т. IV, с. 387). Между тем Мичурина вполне справедливо можно упрекнуть, что о настоящем научно-экспериментальном методе он имел самое слабое представление. Описания его расплывчаты, повторности вообще не существует, взаимная критика данных тоже. Все это он считает педантизмом, но настоящая наука без педантического соблюдения приемов научной методики невозможна.

Чтобы закончить характеристику личных качеств Мичурина, следует разобрать творимую около него легенду о том, что он якобы решительно отказался от продажи своих сортов в Америку и от переезда туда из патриотических соображений. Это упоминается и у Рубашевского (с. 56), и в Кратком философском словаре (см. цитату в начале § 25), и у биографа Мичурина Бахарева (Соч., т. I, с. 47). Правда, у того же Бахарева, как и у Рубашевского, есть указания, что наиболее ценные сорта американцы все-таки сумели вывезти в Америку, и Бахарев упрекает царский департамент земледелия, что тот в 1911—1913 гг. предоставил полную возможность американскому ботанику профессору Мейеру вывезти в США коллекцию мичуринских сортов, которые там культивируются уже под американскими названиями (т. I, с. 46). Наконец, на с. 70 того же тома Бахарев прямо пишет: «Большинство лучших мичуринских сортов царизм передал в США и Канаду». Очевидно, не без участия Мичурина, так как Мичурин не был никогда служащим Департамента земледелия.

Ознакомление с сочинениями самого Мичурина, в редактировании которых Бахарев принимал непосредственное участие, от этой легенды не оставляется и следа. Так, в письме А. А. Ячевскому в 1913 г. Мичурин пишет о посещении Мейера: «…в последнее свое посещение (8 января текущего 1913 года) вместе с одним из английских ботаников им сделано мне предложение от имени американского министерства о высылке в Америку всех выведенных мною новых сортов плодовых растений с описанием процессов выхода каждого из них. Но мы, на этот раз, еще не сошлись в условиях, о которых в настоящее время идет переписка. Дело в том, что я не нахожу для себя удобным, хотя бы по значительно повышенным ценам, ежегодно отправлять в Америку все новые растения самому и притом расценивать каждое растение отдельно. Поэтому я, со своей стороны, предложил им назначить постоянную ежегодную плату вообще за мой труд по выводке нужных им выносливых новых сортов плодовых растений и описание их происхождения, независимо от большего или меньшего количества новых сортов, растения которых пусть их агент приезжает каждый год и берет лично для отправки в Америку. Эти условия показались им трудно приемлемыми — говорят, что у них еще не было такого примера…» (т. IV, с. 483).

В письме к С. В. Краинскому того же 1913 года: «…не в продаже суть, продать-то можно гораздо выгоднее иностранцам, как это у меня имеет место с американским департаментом сельского хозяйства уже в течение около двух десятков лет, и вот в текущем году я получил оттуда предложение продать все без исключения выведенные мной новые сорта плодовых растений: им выгоднее продать, потому что они платят гораздо дороже. Но и они, как видно, переименовывают у себя растения, оказавшиеся годными для их местностей, и также о дальнейшей судьбе таких растений сведений получить нельзя» (т. IV, с. 486).

В том же 1913 году в письме к А. Д. Воейкову находим такие слова по поводу предложения американцев переехать к ним и вступления в члены ученого общества «Бридере»: «Конечно, бросить родину и тащиться в такую даль, да еще без знания английского языка — вещь трудно выполнимая и вряд ли я на это соглашусь, несмотря на соблазнительные перспективы, но вот, что касается продажи огулом всех новых сортов растений, — то это, предполагаю, будет возможно столковаться с ними» (т. IV, с. 49).

Наконец, в письме к Н. П. Бедро, датированным 1925 годом он пишет, что «ездивший ко мне в течение 18 лет до войны старший ботаник профессор Мейер в последний свой приезд в 1913 г. предложил официально мне от с.х. департамента Американских Соединенных Штатов переехать в Америку и продолжать мою работу в Квебеке с условием платы за труды 8000 долларов в год и отдельный пароход от Виндавы до Вашингтона давали для переезда меня и моего семейства.

Я, при моих летах и плохом здоровье, не мог сразу решиться на такой шаг, а затем, через полмесяца приехал придворный генерал и передал мне запрещение высших сфер выезда в Америку… обещая дать мне от казны средства на расширение дела в России, но ничего не сделали, а ограничились присылкой в течение года двух орденов, Анны и креста за заслуги по сельскому хозяйству с предложением переселиться в Петроград на службу в Сельскохозяйственный Департамент на 3000 годового жалованья, от чего я, конечно, отказался» (т. IV, с. 939).

Я не мог найти ни одного указания у Мичурина, подтверждающего созданную вокруг него легенду, но к приведенным выпискам можно сделать несколько замечаний: 1) Мичурин, очевидно, по памяти передал неточно: каким образом представитель Департамента Земледелия США мог предлагать Мичурину работать в Квебеке, которые (город и провинция), как известно, находятся в Канаде, а не в США;

2) непонятно каким образом «высшие сферы» в Петрограде могли узнать о желании (еще не состоявшемся) Мичурина эмигрировать в Америку и передать ему запрещение выезда; 3) Мичурин только предположительно говорит о переименовании американцами вывезенных от него сортов; в интересах восстановления приоритета мичуринцам следовало бы выяснить судьбу мичуринских сортов за границей: сколько из них сохранилось под своим именем и сколько под новым; мне лично такие сведения нигде не попадались.

 

§ 40. Отношение к Мичурину его современников

Незадолго до смерти, в 1934 году, Мичурин так охарактеризовал отношение к нему до революции: «…до революции мой слух всегда оскорблялся невежественным суждением о ненужности моих работ§ о том, что все мои работы — это «затеи», «чепуха». Чиновники из департамента кричали на меня: «Не сметь!» Казенные ученые объявляли мои гибриды «незаконнорожденными». Попы грозили: «Не кощунствуй! Не превращай божьего сада в дом терпимости!» (так характеризовалась гибридизация)» (т. I, с. 602—603).

В рукописи 1924 г., подготовленной к печати, но почему-то не опубликованной, Мичурин пишет: «Приезжали также ботаники из Англии, Швейцарии, Франции и др., только от своих русских ученых, за исключением уважаемого профессора Н. И. Кичунова и покойного профессора Рытова, я не видел никакого сочувствия к делу, несмотря на помещенные мной в специальных русских журналах по садоводству до ста статей по этому делу» (т. I, с. 429—430).

Такова легенда, творимая самим Мичуриным об отношении к нему со стороны его современников. Посмотрим, соответствует ли она действительности. Прежде всего удовлетворилось ли первое требование, которое каждый ученый имеет право предъявлять к современности: печатание его трудов? Мы видим, что сам Мичурин пишет, что около сотни его статей было опубликовано. Из предыдущего параграфа видно, что Мичурин не использовал предоставляемых ему возможностей печатания, так как был недоволен гонораром. Иногда он отказывался печатать из ложного самолюбия. Так излагает его биограф, Бахарев, причину его размолвки с А. К. Греллем (т. III, с. XXIII): «Получив от Мичурина статью об этом способе черенкования, Грелль вернул ее Мичурину с резолюцией: «Не пойдет. Мы печатаем только правду». Мичурин, послав в качестве ответа Греллю три черенка с развившимися корнями, отказался от ее опубликования, несмотря на принесенные извинения и просьбы Грелля».

Это было в 1887 году, когда Мичурину было немногим более тридцати лет и недоверие к молодому садоводу было оправдано; оно было выражено в некорректной форме Греллем, но Грелль признал свою ошибку, и отказ от опубликования после извинений Грелля был ничем не оправдан.

Иногда, напротив, он настаивал, чтобы его статья перепечатывалась в ряде журналов. Бахарев отмечает, что в 1905 году Мичурин опубликовал статью «Новое средство против ржавчины роз», где рекомендовал применять сок растения молокан. «В этой статье он описал способ борьбы с ржавчиной и обратился с призывом ко всем редакциям сельскохозяйственных журналов перепечатать эти материалы, а к специалистам — проверить найденный им способ. Увы! Редакции русских журналов ответили молчанием. Как было Мичурину не восставать и не бороться против наших «ученых», высокомерно отворачивающихся от того, что нес в себе русский народный гений» (т. I, с. 71).

В данном случае Мичурин требовал к своему открытию какого-то особого отношения. Научные статьи не перепечатываются, как правило, раз они были напечатаны в распространенном журнале. Но может быть, это открытие Мичурина было действительно выдающимся и заслуживало особого внимания? Но ведь со времени опубликования этого открытия прошло 50 лет, дореволюционные «ученые» сменились учеными без кавычек, но о применении этого метода борьбы с ржавчиной роз ничего не слышно.

Но действительно ли верно, что, кроме Кичунова и Рытова, Мичурин не встречал к себе сочувствия? Из той же биографии, составленной Бахаревым, видим, что это не так. В 1913 г. Общество садоводства избрало Мичурина почетным членом «как скромное свидетельство нашего уважения к Вашей многолетней деятельности» (слова А. А. Ячевского, вице-президента общества) (т. I, с. 48). Ячевский принимал и меры к тому, чтобы Мичурин получил субсидию на свою деятельность.

Но это было не первое публичное признание заслуг Мичурина. Тот же Бахарев отмечает, что еще в 1908 году редакция журнала «Вестник садоводства» в статье, посвященной тридцатилетней деятельности Мичурина, давая высокую оценку его достижениям, присвоила ему имя первого русского розиста: «И. В. Мичурин ежегодно находит возможным обогащать новыми сортами не только отечественную Помону, но и отечественную Флору, так как честь выведения у нас в России новых роз, — да вдобавок еще в выносливейших грунтовых сортах их, принадлежит опять-таки И. В. Мичурину» (Соч. Мичурина, т. III, с. XXXI).

Опять из статей Бахарева мы видим, что к планам Мичурина поощрительно относился известный ученый-садовод доктор Шетлинг (т. I, с. 27).

Ну а как «казенные ученые», т.е. ботаники, занимавшие официальные посты в Департаменте земледелия? На этот счет пишет Рубашевский: «Несмотря на поддержку Мичурина в департаменте крупными специалистами-профессорами, как В. В. Пашкевич и П. И. Кичунов, департамент никакой поддержки Мичурину не оказал. Отказывая Мичурину в поддержке его любимого дела, директор департамента как бы в насмешку предлагал ему перейти на работу в департамент» (с. 53).

Предложение перейти на службу с окладом в 3000 р. (в 1913 г. это был оклад ординарного профессора) ни в коем случае не может считаться насмешкой. Но еще в 1905 году директор департамента писал Мичурину, что, признавая полезное значение его опытов по садоводству, он мог бы в виде исключения (как частному лицу) оказать пособие, если бы он нашел возможным принять на себя постановку опытов по садоводству по инициативе департамента и вообще исполнял некоторые поручения его в этой области (т. I, с. 43). Мичурин, по словам Бахарева, наотрез отказался исполнять «поручения департамента». Он не захотел превратиться в послушного чиновника. Называть «послушными чиновниками» всех людей, которые занимали тот или иной пост на государственной службе в царской России, значит наносить оскорбление многочисленным дореволюционным ученым, которыми по праву гордится русский народ: Ломоносов, Бэр, Лобачевский, Докучаев, Пирогов, Голицын, Менделеев и другие — были, во всяком случае, менее «послушными чиновниками», чем многие наши современники.

Ну а как с угрозами «попов»? Судя по биографии Мичурина, единственным попом, угрожавшим Мичурину, был козловский Протопоп Потапьев (т. I, с. 45). Но если «попы» против гибридизации, то как быть с Менделем? Он-то ведь тоже «поп». Выходит, за границей защищать гибридизацию это — поповщина, а у нас поповщина — против гибридизации?

В общем, отношение к Мичурину и до революции было вовсе не плохое: он портил дело своим исключительным самолюбием и требованием создания для себя таких условий, которых не требовал ни один даже выдающийся ученый.

Но в отношении старых ученых к Мичурину остается одна загадка. Почему Тимирязев ни словом не упоминает о Мичурине? Попытку ответить на этот вопрос мы имеем в биографическом очерке о Тимирязеве, составленном академиком B. Л. Комаровым (Избр. соч. Тимирязева, т. I, с. 40): «Они не встречались друг с другом, и Тимирязев не знал Мичурина. Даже сейчас об этом вспоминаешь с горечью. Они не могли встретиться в силу дореволюционных условий. А такая встреча, знакомство, сотрудничество подняли бы на более высокую ступень русскую сельскохозяйственную науку».

Удивительно, какие это «дореволюционные условия» могли помешать знакомству Тимирязева с работами Мичурина и самим Мичуриным? Ведь из предыдущего ясно, что ему не было отказа в печатании в русских журналах, что его посещали не только русские, но и иностранные ученые, причем в течение длительного периода. Его знали видные деятели русского плодоводства и, в общем, как мы видели, относились к нему сочувственно. Дело, следовательно, не в условиях дореволюционной России, а в чем-то другом.

Надо отметить, прежде всего, что и в сочинениях Мичурина имя Тимирязева попадается чрезвычайно редко, и притом только после смерти Тимирязева (если только в указателях четырех томов не пропущено какой-либо ссылки).

Очевидно, что Тимирязев и Мичурин работали в несоприкасающихся областях биологии. Свои теоретические взгляды Мичурин высказывал очень кратко, и после Октябрьской революции, когда ему были предоставлены все возможности, он не сумел в ясной форме их изложить. Поэтому, видимо, Тимирязев и имел полное основание считать его практиком-практиком-садоводома не теоретиком. Мы видели, что Мичурин не называл себя никогда дарвинистом, а все время ориентировался на имена, работавшие в более узкой области садоводства. Тимирязев же болезненно воспринимал всякое умаление роли Дарвина: поэтому Тимирязев с таким сочувствием отзывался о Бербанке, так как последний работал главным образом дарвиновскими методами селекции, хотя применял и гибридизацию. Между Бербанком и Мичуриным с точки зрения методов — большая разница, отлично сознаваемая самим Мичуриным, и которая, по-видимому, плохо осознается нашим философом Г В. Платоновым (Развитие дарвинизма в научном творчестве К. А. Тимирязева. Философские вопросы современной биологии, 1951, с. 120), тоже пытающимся объяснить незнание Тимирязевым Мичурина странным деспотизмом помещичье-буржуазного строя царской России.

Как же относились к Мичурину те, кто теперь рассматриваются, как представители враждебного лагеря, так называемые менделисты-морганисты во главе с Н. И. Вавиловым? Для того чтобы познакомиться с этим, достаточно просмотреть первый том издания «Теоретические основы селекции растений», выпущенного в 1935 году Всесоюзной академией сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, под общей редакцией Н. И. Вавилова. 1935 год во многих отношениях был знаменательным годом. В этом году умерли И. В. Мичурин и М. Ф. Иванов, в этом же году Лысенко впервые отмежевался от формальной генетики и провозгласил необходимость с ней бороться.

Интересующий нас том — коллективный труд более двух десятков авторов. Уже в предисловии академик Н. И. Вавилов (с. XVI) указывая на работы в области отдаленной гибридизации, отмечает практические достижения И. В. Мичурина в этой области; он же (с. 19) говорит, что «успех выдающихся селекционеров-плодоводов И. В. Мичурина, Бербанка и Ганзена основывается в значительной мере на широком привлечении для гибридизации исходного сортового материала из разных стран».

Карпеченко в главе «Теория отдаленной гибридизации» ссылается на Мичурина (с. 297, 342) и указывает даже на метод вегетативного сближения.

На получение Мичуриным отдаленных гибридов ссылается и Не-грудь (с. 678, три ссылки).

А. И. Лycc в статье «Вегетативные мутации» два раза ссылается на Мичурина: по поводу Антоновки шестисотграммовой (с. 245), указывая, что этот сорт выявлен раньше остальных мутаций этого типа, и что в настоящее время он пущен в массовую культуру, и по поводу секторной мутации (с. 248).

Тот же Лycc в статье «Взаимоотношение подвоя и привоя» тщательно разбирает этот вопрос с учетом всей литературы. Он посвящает достаточно места вопросу о межсемейственных прививках и в качестве более или менее успешных и достоверных межсемейственных прививок древесных пород приводит (с. 696) известные случаи прививки лимона на грушу и айвы или груши на лимон (Яковлев, 1929 и Мичурин, 1929, 1933). Правда, Лycc указывает, что, видимо, сосудистая связь между компонентами была очень-слабой.

Интересно было бы знать о судьбе этих прививок: на них Мичурин возлагал большие надежды (т. I, с. 533) в смысле даже приобретения лимоном большей выносливости к низким температурам; однако прошло более 20 лет, мне не попалось нигде о них упоминания, и в дискуссии о пресловутой «дилижанской граболещине» лысенковцы утверждали невозможность отдаленных прививок.

Лусс вполне сочувственно относился к разработке методов Мичурина (с. 690), правильно излагает мнение самого Мичурина (с. 745), но приводит и серьезные аргументы против этого мнения. В заключение Лycc вполне резонно (с. 748) указывает, что в настоящее время нет никаких оснований в процессе селекционной работы брать лишь корнесобственные растения, «не случайно, конечно, селекционная станция им. Мичурина в своей практической работе большую часть скрещивания проводит на привитых деревьях». Таково же цитированное на с. 727 мнение Н. И. Вавилова.

Правда, на с. 720 Лусс цитирует более решительное мнение Т. И. Вавилова,, согласно которому вопрос о передаче признаков от подвоя к привою может считаться решенным окончательно в отрицательном смысле. Это мнение, конечно, слишком категорично, но оно относится к 1916 году. Во всяком случае, Н. И. Вавилов всегда относился терпимо к мнениям своих противников и никогда не пытался зажимать им рот.

Наконец, в статье Л. И. Говорова «Селекция на зимостойкость» (с. 852) достижения шестидесятилетней работы Мичурина считаются выдающимися: выведение свыше 100 сортов плодовых и ягодных культур, проявивших свою морозостойкость, использование географически отдаленных форм, широкое применение скрещиваний межвидовых и межродовых, преодоление трудностей гибридизации методом «посредника» и другие приемы.

Работы Мичурина приводятся в списке литературы в четырех местах (с. 287, 350, 687, 747).

Не умалчивается в книге и о работах И. В. Рытова (с. 714, 716, 749).

Мы видим, таким образом, что никакого замалчивания или огульного отрицания работы Мичурина у школы Н. И. Вавилова не было. Точно так же прекрасно изложены мичуринские методы преодоления бесплодия гибридов в известном курсе генетики Н. П. Гришко и Л. Н. Делоне. В книгах, изданных задолго до 1948 года, работам Мичурина отводилось должное место, заслуги его отнюдь не умалялись, но, конечно, подвергались критике, большей частью вполне заслуженной. Мнение защитников Лысенко, например П. П. Лобанова (см. Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ 1948 года, с. 465), о том, что «не случайно защитники менделевско-моргановского направления замалчивают работы Мичурина», совершенно не соответствуют истине. Впрочем, из стенографического отчета ясно, что П. П. Лобанов считает возможным упрекать в замалчивании и Шмальгаузена, хотя тот на с. 417 того же отчета (т. е. раньше выступления П. П. Лобанова) дал вполне удовлетворительное объяснение того, почему он в одном сочинении цитирует Мичурина, Лысенко, Тимирязева, а в другом этого не делал.

Пользуюсь случаем, чтобы внести поправку в текст первой главы настоящей работы. Я без проверки поверил утверждениям лысенковцев, и потому в первом параграфе статьи (с. 3) при изложении причин победы Лысенко упомянул в отношении наших менделистов, что допущенные ими ошибки «привели к длительному замалчиванию и недооценке работ Мичурина». Более подробное ознакомление как с работами Мичурина, так и с указанной книгой «Теоретические основы селекции» заставляет меня признать, что ни о какой недооценке и замалчивании работ Мичурина со стороны Н. И. Вавилова и его школы не может быть и речи.

Ну а как относились друг к другу Мичурин и Лысенко? Мичурин со вниманием относился к работам Лысенко (см. в его биографии, т. I, с. 100—102), но единственное место в его сочинениях, где упоминается имя Лысенко — в главе «фотопериодизм» (1934 года): «Только в 1930 г. после появления в печати работы Гарнера и Алларда о значении продолжительности освещения солнечными лучами растений началось экспериментальное изучение этого чрезвычайно важного фактора, влияющего на жизнь растений, что резко выразилось в последнее время и в работах по культуре полевых хлебных злаков тов. Лысенко» (т. I, с. 642 — 643, а также с. 102). Мы видим, таким образом, что Мичурин в работах Лысенко не видел чего-либо принципиально нового.

Лысенко посылал свои работы Мичурину (см. т. I, с. 101), но почему-то не нашел времени, чтобы посетить того, кого он после смерти провозгласил основоположником своего направления в биологии. Мы знаем, что Мичурин до самой смерти охотно принимал интересующихся его работами людей и ученых; действительно интересовавшиеся И. В. Мичуриным ученые, как, например Н. В. Цицин, находили время его посетить и побеседовать. Живой Мичурин был Лысенко не нужен. Ему нужен был мертвый Мичурин, как и мертвые М. Ф. Иванов и К. А. Тимирязев, чтобы ими, мертвыми, загораживать дорогу живому.

 

§ 41. Общее заключение о наследстве Мичурина

Я постарался подробно разобрать по возможности все стороны деятельности Мичурина и, на основании этого разбора, полагаю, что можно прийти к следующему общему выводу. Несомненно, наследство Мичурина велико и интересно и заслуживает того, чтобы был специальный научный институт по разработке этого наследства. Но в настоящее время его наследство находится в крайне хаотическом состоянии. Задачей настоящих мичуринцев является привести его в порядок, подвергнуть критическому пересмотру, следуя прекрасным словам самого Мичурина: «…мои последователи должны опережать меня, противоречить мне, даже разрушать мой труд, в то же время продолжая его. Из только такой последовательно разрушаемой работы и создается прогресс» (т. IV, с. 402).

Конечно, и это место усердно цитируют лысенковцы и философы, как они цитируют много других прекрасных цитат, с тем чтобы на деле поступать как раз наоборот.

Как я показал в предыдущем изложении, по всем линиям роль Мичурина преувеличена чрезвычайно, и первой задачей является разобраться в хаосе его наследства. Прежде всего нужно составить критический каталог всех выведенных им сортов с полным выяснением методов получения каждого из них, современным распространением и теми преимуществами, которые мичуринские сорта имеют по сравнению с другими. В частности, должна быть произведена оценка их морозостойкости. Уже сейчас можно сказать с полной уверенностью, что действительно новых сортов, имеющих какую-либо хозяйственную ценность, Мичуриным выведено не сотни, а самое большее десятки, но даже в отношении наиболее бесспорных его достижений многое остается неясным. Также несомненно, что в основном сорта были получены или как «милость природы» (антоновка полуторафунтовая), или как следствие обычной гибридизации. Там же, где применялись специальные мичуринские приемы гибридизации, результат наиболее спорен и требует выяснения с соблюдением строго научной методики: работа с повторностями и пр. Также, в сущности, только намечены результаты по вегетативной гибридизации и управлению доминированием.

Методика отдаленной гибридизации Мичурина (вегетативное сближение, смешанная пыльца и посредник) должна быть изучена и сопоставлена с широко практикуемой методикой с использованием колхицина (полиплоидия). Как будто сейчас полиплоидная методика сильно обогнала мичуринскую, но это не означает, что мичуринскую методику надо просто игнорировать как имеющую только историческое значение. Весьма возможно, что имеются задачи, разрешимые только применением того или иного или комбинацией методов.

Конечно, следует изучить все предложения Мичурина по оценке хозяйственной ценности сеянцев по признакам в раннем возрасте.

Таким образом, мы имеем непочатый край работы по приведению в порядок и дальнейшему развитию наследства Мичурина. По-видимому, институт им. Мичурина в Мичуринске плохо справляется с этим делом, так как вызывает нарекания даже самого Лысенко. Причина отставания ясна: догматизация положений Мичурина, замалчивание его ошибок и игнорирование современной научной методики работ.

Что касается общебиологических взглядов Мичурина, то они представляют очень малый интерес: это собрание изолированных, друг с другом несвязанных мыслей дилетанта, за множеством практической работы просто не нашедшего возможности их привести в порядок. Никакой мичуринской биологии, конечно, не существует, и сопоставление Мичурина с Дарвином не выдерживает ни малейшей критики.

Особенности наследства Мичурина объясняются свойствами его личности и условиями его работы. Он был энтузиаст своего дела, искренний, честный, трудолюбивый, обладающий большой наблюдательностью и упорством в работе, самокритичностью и способностью решительно порывать с осознанными ошибками. Но по своему научному уровню он отстал от современной ему науки примерно лет на пятьдесят. Он не понимал всей трудности поставленных им задач, слишком легко регистрировал вовсе не окончательные успехи и слишком разбрасывался. Обостренное самолюбие и обидчивость вносили часто совершенно ненужные осложнения в его жизнь. Никаким реальным преследованиям при жизни он не подвергался, свободно печатался и даже не использовал всех возможностей печататься, пользовался уважением со стороны отечественных и заграничных садоводов и ботаников. Не замалчивался он и школой Н. И. Вавилова. Как селекционер он по праву может считаться крупным представителем тех многочисленных селекционеров-любителей, которые за многие сотни лет создали без помощи квалифицированных ученых огромное разнообразие домашних пород животных и растений. Выделять его в качестве особого «преобразователя природы» нет решительно никаких оснований. Эта любительская селекция, вероятно, сохранит свое значение и впредь, в особенности в области садовых растений, но сейчас создалась научно-обоснованная селекция, которая, конечно, должна использовать и все то ценное, что наметилось в работах И. В. Мичурина.

Ульяновск, 14 апреля 1955 г. (А. Любищев)

 

§ 42. Наследство В. Р. Вильямса

Этого вопроса я не намерен коснуться во всей широте, но при оценке общего значения лысенковщины его затронуть необходимо, так как после сессии ВАСХНИЛ 1948 года учение Вильямса было канонизировано, и сам Вильямс при своей жизни активно поддерживал Лысенко. В этом заключается отличие В. Р. Вильямса от М. Ф. Иванова, деятельность которого шла совершенно вне всякой связи с Мичуриным И Лысенко, и которого Лысенко превратил в своего союзника после его смерти, когда, естественно, М. Ф. Иванов протестовать не имел возможности.

Мы знаем также, что разработанная Вильямсом травопольная система, проводимая повсюду, привела к большим убыткам, и в настоящее время ищут замены этой системы: знаем также, что на Совещании работников сельского хозяйства областей Юго-Востока 18 марта 1955 г. («Правда», 19 марта 1955). Н. С. Хрущев бросил ученым упрек: «Однако возникает вопрос: чем же заменить эту систему. На этот вопрос должна бы дать ответ наша сельскохозяйственная наука. Между тем ученые заняли в этом вопросе непонятную позицию выжидания. Такая позиция не к лицу деятелям нашей сельскохозяйственной науки». На совещании присутствовал и Лысенко, очевидно, и он, вопреки своему обыкновению, не смог дать ответа на этот вопрос.

Я не специалист по агротехнике и поэтому, конечно, я не смогу дать никаких конкретных указаний; задача настоящего параграфа несравненно более скромна: постараться выяснить, почему молчат ученые, а следовательно, наметить пути для прекращения этого, ненормального положения. Для этого и необходимо критически разобрать основы теоретического наследства Вильямса. Основы его изложены в книге В. Р. Вильямса «Травопольная система земледелия». Избранные труды, 1949, и в статье И. Н. Антипова-Каратаева «Теоретические основы учения В. Р. Вильямса» (сборник «Философские вопросы современной биологии», Институт философии Академии наук СССР, 1951, с. 69—95). Книга Вильямса была издана в 1949 году, в тот период, когда догматизация его учения достигла наивысшей точки, а статья Антипова-Каратаева — уже после статьи Лысенко, внесшего некоторые коррективы в учение Вильямса.

В своей статье Антипов-Каратаев противопоставляет два направления, возникшие как продолжатели основоположника учения о почве Докучаева: 1) учение о едином почвообразовательном процессе Вильямса, применившего марксистский диалектический метод к рассмотрению почвы как природного тела и основного средства сельскохозяйственного производства (с. 73); 2) так называемое «педологическое» направление, называемое самим Вильямсом «современной докучаевской школой» (с. 84), отрывающее науку от практики, тормозящее применение науки к практике (с. 87). Это направление, связанное с именем К. Д. Глинки и других почвоведов-педологов, господствует в мировой литературе по почвоведению, и даже после 1948 года потребовалось особое постановление Президиума Академии наук СССР 1949 г. о работе Почвенного института АН СССР, где, между прочим, говорится (Антипов-Каратаев, с. 88):

«1. В научной работе Института еще не изжиты недооценка и недостаточность развития учения академика В. Р. Вильямса о едином почвообразовательном процессе и травопольной системе земледелия, как основе повышения почвенного плодородия».

«2. Почвенный Институт по ряду разделов своей научной деятельности оторван от производственных задач почвоведения как науки, призванной теоретически обосновать практические способы повышения почвенного плодородия и на его основе создания высоких и устойчивых урожаев».

Другой школой, оспаривавшей взгляды Вильямса, была школа академика Прянишникова. Цитируем слова Вильямса из статьи Антипова-Каратаева: «Я стою на иной точке зрения, чем академик Прянишников, и поэтому его школа считает меня заклятым врагом удобрений и ставит мне это в большую вину. Это было бы действительно непростительной виной, если бы в этом утверждении (которое сильно распространено) была бы хоть тень истины» (с. 92—93). Антипов-Каратаев.указывает там же, что «Вильямс многократно доказывал, что только на структурной почве, создаваемой многолетними травами, эффективность минеральных удобрений повышается во много раз». «Для акад. Д. Н. Прянишникова, — писал он,, — совершенно не существует проблемы структуры почвы». Диалектическое учение Вильямса, по мнению Антипова-Каратаева, отточилось и окончательно оформилось в многолетней борьбе с педологами (не следует их смешивать, конечно, с педологами как определенным направлением в педагогике. — А. Л.), агрономами-антиструктурниками, сторонниками мелкой вспашки и сторонниками минеральной агрохимии.

Упоминая Глинку и Прянишникова как руководителей виднейших школ, противостоявших школе Вильямса, Антипов-Каратаев не упомянул имени профессора Дояренко, которого, конечно, нельзя отнести ни к одной из характеризованных Антиповым-Каратаевым школ. Дояренко был лидером школы в агротехнике, критиковавшей чрезмерные претензии Вильямса в конце 20-х годов, но в начале 30-х годов Дояренко бесследно исчез, как и многие другие деятели сельскохозяйственной науки, а что касается его учеников, то

Сообразно с этим имя Дояренко подверглось полному остракизму.

Конечно, приписывать Вильямсу особую заслужу в борьбе с «теорией» мелкой вспашки нет никаких оснований. Как известно, эта «теория» возникла на основе широкого обобщения старого заволжского способа пахоты «под ленивку», который в условиях засушливого юго-востока довольно широко практиковался плохо оснащенным дореволюционным крестьянином, и хотя давал неважный урожай на единицу площади, но при обилии свободных земель иногда давал наибольший урожай на единицу затраченного труда. В период коллективизации эта система была легкомысленно распространена на весь юг европейской территории СССР, где в условиях гораздо более сильного увлажнения привела к колоссальнейшему развитию сорняков и была одной из важнейших причин голода на Украине и Северном Кавказе в 1932—1933 гг. Сейчас ее называют тулайковщиной (см. Всесоюзное совещание в колхозе «Заветы Ленина» 7—10 августа 1954 г., с. 107).

Огромное большинство компетентных деятелей агрономической науки, а не один Вильямс, протестовали против этой гибельной «теории», и многие честные ученые вписали свои имена в мартиролог советской науки; Вильямс, как известно, нисколько не пострадал. Е

Позицию В. Р. Вильямса иногда склонны были рассматривать как единственно возможную, пример партийности в науке, тем более что Вильямс уже в преклонном 65-летнем возрасте (в 1928 г.) вступил в ряды Коммунистической партии. Лысенко в 1949 г. прямо характеризовал противников Вильямса и Мичурина как представителей старой идеалистической реакционной науки (см. Антипов-Каратаев, с. 85).

Правда, уже в 1950 г. тот же Лысенко выступил с критикой отдельных ошибок Вильямса и обвинил многих научных работников и агрономов (себя он, конечно, считал ни в чем не виноватым) в том, что они отождествили теорию Вильямса с разработанной им же схемой практических мероприятий. Эти ошибки перечислены в статьё Антипова-Каратаева (с. 94):

1) требование повсеместного применения схемы травопольной системы земледелия в неизменном виде, как она разработана В. Р. Вильямсом;

2) отрицательное отношение к посеву в травопольном севообороте важнейшей продовольственной культуры — озимой пшеницы и неправильная оценка ее как «мерила технического несовершенства хозяйства» (Вильямс);

3) отрицательное отношение к дренажу как якобы бесполезному мероприятию при освоении засоленных земель с высокими грунтовыми водами;

4) неправильное ограничение применения навоза только перепревшими его формами;

5) неправильное отношение к применению некоторых орудий обработки (борона, каток);

6) отрицание действия минеральных удобрений на бесструктурных почвах.

Антипов-Каратаев, следуя Лысенко, считает, что во всех этих ошибках виноваты «мнимые последователи Вильямса», догматики, но что все учение Вильямса, которое нельзя превращать в догму, имеет исключительно важное значение для прогресса агрономической науки.

Мы знаем, что призыв Лысенко и Антипова-Каратаева остался втуне, и ближайшие последователи Лысенко — Дмитриев и Демидов защищали догматически травопольную систему вплоть до выступления Н. С. Хрущева 23 февраля 1954 года. Правда, сейчас догматики впали в противоположную крайность, и, понимая под травопольной системой просто вхождение многолетних трав в севооборот, такие вертодоксы полностью распахивают клевера. На словах отречься от догматизма легко, трудно отречься на деле людям, воспитанным в догматическом духе.

Ясно, что вся теория Вильямса, допустившая такие ошибки, требует серьезного пересмотра. Уже пункт 6 указывает, что Вильямс в споре с Прянишниковым был не прав: упреки школы Прянишникова, что Вильямс недооценивал значение удобрений, очевидно, были совершенно справедливы.

Следовательно, надо постараться разобрать причину торжества Вильямса, причину его ошибок, а отсюда наметить и путь к плодотворному преобразованию его теории.

Успех всякого нового учения, как известно, объясняется или непосредственными практическими достижениями, или привлекательностью теоретических построений. Мне неизвестно, имеется ли настоящая научная сводка опытных данных по преимуществу травопольной системы земледелия. То, что приводилось в ее защиту, например на сессии ВАСХНИЛ, сводится к выхваченным изолированным примерам, иногда лишенным всякой убедительности. Возьмем, например, выступление агронома И. И. Хорошилова из Ростовского областного управления сельского хозяйства. Он приводит пример колхоза «Новая жизнь» Миллеровской МТС: «Если в 1934 г., в начальный период введения севооборотов, урожай зерновых культур в этом колхозе составил 4,4 центнера с гектара, то в 1935 г. он поднялся до 6,0 ц, в 1937 — до 8,9 ц, в 1939 — до 10,5 ц и в 1941 - до 11,4 ц с гектара. Таким образом, уже через 5—7 лет урожайность зерновых культур возросла более чем вдвое. Но это только начало благотворного влияния травопольной системы земледелия» (Стенография, отчет, с. 193). Хорошилов считает возможным приписать влияние травопольной системы на поднятие урожая от 4,2 ц до 11,4 ц с гектара. При этом он забывает, что средний урожай в начале XX века в царской России был около 36 пудов с десятины, т.е. около 5,5 центнера на гектар, а в настоящее время средний мировой урожай, как и средний урожай в СССР, колеблется около 10 центнеров. Рассчитывать от заведомо сниженного уровня значит вводить в заблуждение слушателей. Ну а если бы урожай в 1934 году был порядка одного центнера (в засушливой полосе это бывает), можно ли было бы говорить, что эффект травопольной системы — увеличение урожая в одиннадцать раз?

Дальше Хорошилов говорит о колхозах Сальского района и для колхоза им. Сталина приводит как будто гораздо более убедительные цифры: урожай зерновых культур за 1921—1933 гг. — 7,7 ц с гектара, после введения паропропашных севооборотов за 1934—1936 гг. урожай поднялся до 11,3 ц с га, при освоении травопольных севооборотов за последние четыре предвоенные годы достиг в среднем 20,5 ц. За время оккупации урожайность, естественно, упала, но дальше она стала из года в год повышаться, несмотря на неблагоприятные метеорологические условия некоторых лет. Однако Хорошилов указывает, что все колхозы района ввели травопольные севообороты, но, несмотря на это урожаи района в целом резко реагировали на погодные условия (с. 195), что иллюстрируется на приведенной таблице. Автор склонен объяснять эту разницу более последовательным освоением травопольной системы в колхозе им. Сталина, в частности большим развитием лесополос, например по сравнению со своим соседом — зерносовхозом «Гигант» (с. 199).

Приводится еще и ряд других данных.

Уже здесь мы имеем недостатки аргументации, свойственные людям, недостаточно знакомым с методикой подлинной научной обработки материалов. Берутся отдельные сопоставления, благоприятные для рассматриваемой гипотезы, остальные отбрасываются с указанием, что там, очевидно, испытуемая система была проведена плохо. О последовательности, непротиворечивости и знании работы предшественников особенно не заботятся. Это можно прекрасно проиллюстрировать на другом месте той же речи Хорошилова. Так, на с. 197 он возвращается к колхозу «Новая жизнь» и другим колхозам Мюллеровской МТС как особенно интересному для 1947 года, который был не совсем благоприятным для зерновых культур, а в отдельных районах Ростовской области оказался даже хуже засушливого 1946 года. И все же в колхозе «Новая жизнь» по пласту многолетних трав с площади 41 га получен урожай в 30,3 ц яровой пшеницы, а в колхозе «15 лет октября» той же МТС по обороту пласта с площади 40,5 га собрано по 30,1 ц пшеницы, а в колхозе «Политотделец» Зверевского района звеньевая Цуканова с 13 га яровой пшеницы, посеянной по пласту, собрала по 32 ц зерна с гектара. Хорошилов восклицает там же: «Таких урожаев яровой пшеницы в прошлом не знали жители Дона. Это небывалый урожай ценнейшей продовольственной культуры был обеспечен многолетними травами, восстановившими структуру и поднявшими плодородие почвы. Мелкокомковатая структура почвы позволила собрать и сохранить осадки, которые выпали на осеннее-зимний период, и, несмотря на малое количество осадков в вегетационный период, обеспечить такой высокий урожай».

Прежде всего отметим, что если бы Хорошилов читал Вильямса, то не стал бы говорить, что 30—32 ц с га — небывалый урожай, но об этом нам придется говорить дальше, сейчас же перевернем несколько страниц и прочтем следующие строки в речи того же Хорошилова: «…Ростовская область имеет свои особенности, которые зачастую не дают возможности полностью использовать все положительные свойства травяного пласта и на этой основе обеспечивать получение высокого и устойчивого урожая яровой пшеницы. Прежде всего, на эффективности пласта сильно сказывается общий недостаток влаги в почве. Как известно, многолетние травы, восстанавливая структуру почвы, в одно и то же время очень сильно и глубоко иссушают ее. Поэтому обилие питательных веществ, оставленных травами в почве, зачастую не может быть использовано из-за недостатка влаги. Вот почему урожай яровой пшеницы по пласту бывает то очень высоким в годы с обильными осадками в осеннее-зимний период, то низким, если запасы влаги в почве окажутся незначительными» (с. 201).

Дальше автор указывает, что повышение эффективности пласта является важнейшей проблемой для колхозов и совхозов Дона и наиболее перспективным приемом для этого предлагает снегозадержание, кстати сказать, давно известное.

Выходит таким образом, что без снегозадержания травопольная система тоже не обеспечивает устойчивости урожаев, и урожай по пласту менее устойчив, чем урожай по обороту пласта. Но приведенные для 1947 года цифры показывают, что урожай по пласту не ниже, а немного выше, чем по обороту пласта.

Таким образом, самое подробное выступление в обоснование травопольной системы на сессии ВАСХНИЛ 1948 года оставляет много сомнений. А выступление Хорошилова — единственное документированное. Академик И. В. Якушкин, от которого, по роду его деятельности, можно было бы ожидать обоснованных данных, в своем выступлении вовсе не коснулся этого вопроса, а академик П. П. Лобанов ограничился только ссылкой на совхоз «Гигант», который добился благодаря травопольной системе высоких урожаев даже в засушливые годы в крайне неблагоприятных условиях Сальских степей (с. 460).

Со времени сессии 1948 года прошло достаточно времени, и к началу 1954 года уже выяснилось, что травопольная система в ряде районов (в частности, Украины и степной зоны Северного Кавказа) не дает хозяйственного эффекта, приводит к значительному сокращению посева зерновых и к уменьшению сборов зерна (доклад Н. С. Хрущева 23 февраля 1954 г.). Значит, те радужные перспективы, которые открывались на сессии, были необоснованными. Иначе говоря, метод доказательства теми опытными данными, которые приводил Хорошилов, в корне порочен. А этот метод заключается в приведении лишь небольшого числа цифр, благоприятных защищаемой гипотезе, из огромного числа данных, большая часть которых вовсе не является поддержкой рассматриваемой гипотезы.

Слабость опытного обоснования травопольной системы на юге СССР и провал ее в широкой практике колхозов и совхозов уже заставляют думать, что привлекательность ее покоится прежде всего на теоретической обоснованности. Это, несомненно, так. Приведу из речи А. В. Михалевича на сессии ВАСХНИЛ 1948 года слова тракториста Д. Пальченко о книге Вильямса: «…читая эту книгу, я каждый раз чувствовал, будто у меня кто-то с глаз повязку снимает. Когда я начал применять лущевку, а потом пахоту с предплужником, мне казалось, будто в мозгу моем наука В. Р. Вильямса зажгла какие-то особые фары знания и силы, и они дали мне возможность ясно видеть нутро обрабатываемой мной земли — этой великой кладовой высоких урожаев» (с. 355).

Должен сказать, что я, не будучи специалистом по агротехнике, от чтения Вильямса получил приблизительно те же впечатления, что и тракторист Д. Пальченко: открываются какие-то новые перспективы, груды фактов освещаются новым, ярким светом. Как известно, взгляды Вильямса отличаются большой широтой и они включают и идеи о чередовании растительных сообществ, причем я слыхал от одного образованного и очень строгого биолога, что по широте и убедительности своих рассуждений Вильямс стоит значительно выше американского ученого, работающего по смене сообществ, Клементса. Поэтому для меня вполне понятно, что Вильямс оказывал огромное влияние на своих учеников, видевших в его противниках в лучшем случае ползучих эмпириков и упрямых консерваторов, а в худшем — безусловных вредителей.

Сейчас, когда взгляды Вильямса во многом оказались ошибочными, необходимо вкратце ознакомиться с ними и постараться выяснить степень их убедительности. Если мы возьмем предисловие профессора М. Г. Чижевского к книге Вильямса (с. 4), то увидим, что травопольная система земледелия включает осуществление, следующих мероприятий:

а) посадку защитных лесных полос, облесение и закрепление песков;

б) правильную организацию территории с введением травопольных полевых и кормовых севооборотов и рациональным использованием земельных условий;

в) правильную систему обработки почвы, ухода за посевами и, прежде всего, широкое применение черных паров, зяби и лущения стерни;

г) правильную систему применения органических и минеральных удобрений;

д) посев отборными семенами приспособленных к местным условиям высокоурожайных сортов;

е) развитие орошения на базе использования вод местного стока путем строительства прудов и водоемов.

Что все указанные мероприятия входят в травопольную систему, совершенно справедливо, но не следует думать, что все они специфичны для травопольной системы. Попытки облесения степной полосы начались задолго до Вильямса, и крупные успехи были достигнуты в Каменной степи и других местах. Никому не приходило в голову возражать против степного лесоразведения в смысле его желательности: спор шел лишь о технических приемах решения этой задачи и о возможности или невозможности лесоразведения в тех или иных районах. Пункты г—е (удобрения, высокоурожайные семена и орошение) тоже не представляют ничего специфического и, как видно из начала этого параграфа, в ряде случаев Вильямс неправильно разрешил проблему удобрений. Черные пары, лущение стерни — тоже не новость. Наконец, травопольные севообороты в смысле Вильямса вовсе не обозначали просто включение трав в севооборот. Клевер давно вошел в севообороты северных стран (см. Большая Советская Энциклопедия, 2-е изд., т. 21, с. 39). Люцерна, еще более древнее культурное растение, в Средней Азии возделывалась еще за 2500 лет, широко распространена в США, Австралии, Индии и других странах, в частности, в хлопководческих районах Средней Азии регулярно сменяют хлопчатник на полях (БСЭ, 2-е изд., т. 25, с. 572).

Таким образом, определение Чижевского не дает почти ничего для понимания травопольной системы и, видимо, сыграло немалую роль для той путаницы в понимании травопольной системы, которая сейчас господствует. Позволю себе, на основании данных самого Вильямса, выделить то специфическое, что свойственно травопольной системе.

Чем отличается введение сеяных трав в севообороте (травосеяние) от травопольной системы?

Прежде всего, целевой установкой. И на Западе, и у нас в Средней Азии на орошаемых землях главными целями травосеяния было:

1) получение кормовой массы; 2) удобрение почвы азотом от бобовых растений благодаря деятельности клубеньковых бактерий: в крайнем случае, как с люпином, последний использовался только как зеленое удобрение. Конечно, и при посеве с последующей запашкой люпина, и при посеве трав происходило и восстановление структуры почвы, но полное осознание этого последнего обстоятельства было основным достоинством травопольной системы земледелия.

Что вопросу о структуре почвы многие не придавали долгое время существенного значения, могу судить по тому, что в конце 20-х годов настоящего столетия некоторыми учеными на Западе усиленно рекламировалась фрезерная обработка почвы, и были даже построены фрезерные машины. Они превращали землю в пух и, говорят, в первые годы давали очень резкое повышение урожая, истребляя, кроме того, многих почвенных вредителей, как, например, личинок майского и особенно июльского хруща. Но работа фрезерных машин полностью разрушала структуру почвы, и вслед за резким повышением урожая получалось не менее резкое снижение. Сейчас об этих фрезерных машинах что-то не слышно. Этот пример очень поучителен для осуждения того Порочного метода, который практикуется у нас, особенно после 1948 года, когда не просто опровергается то или иное нововведение, но стараются позабыть о нем и тем самым не извлекают полезного урока из сделанной ошибки.

Вот то, что неясно изложено в пункте «б» у Чижевского (правильная организация территории) и является, по-моему, крупнейшим достижением Вильямса, причем, не будучи специалистом, я, конечно, лишен возможности судить о приоритете, т.е. о наличии предшественников у Вильямса по данному вопросу. Вильямс выдвинул положение, что для любого района не может быть одной схемы севооборота, а что вся территория должна быть разделена на три группы угодий: водоразделы, склоны и долины (с. 139). На водоразделах должно разводить только леса и сады. Травянистые же растения должны быть полностью исключены. Склону и долине соответствуют два различных севооборота — полевой и кормовой (заменивший понятие луговодства), причем, в зависимости от условий, может преобладать на площади полевой севооборот или, в случае преобладания луговых долинных почв, кормовой: в этом случае хозяйство должно приобрести животноводческое направление (с. 142). Культура леса, на водоразделах не только размещает необходимый для хозяйства лес там, где полевые культуры малоперспективны, но и регулирует таяние вешних вод и тем самым препятствует возникновение оврагов и обеспечивает влагой склоны.

Роль многолетних трав в полевом и кормовом севооборотах совершенно различна. «В полевом севообороте мы мирились с многолетними травами как с неизбежным злом. В полевом севообороте посев трав необходим для восстановления прочности структуры почвы. В кормовом севообороте, наоборот, центр тяжести в создании кормовых растений» (Вильямс, с. 209). Из различия целевой установки вытекают следующие радикальные отличия использования многолетних трав в полевом и кормовом севообороте. <

В полевом севообороте смесь многолетних трав занимает один год севооборота для поддержания прочности структуры (т. е. при уже установившемся севообороте) и два года, чтобы восстановить утраченную прочность (с. 149), в луговом (кормовом) севообороте те же 5—7 лет. Следовательно, так как в полевом севообороте многолетние травы возвращаются через 6—7 лет, то общая площадь многолетних трав составляет 14—17% всей занятой под севооборот площади. В луговом же севообороте луговой период, занимаемый обычно травами, длится, как и полевой период лугового севооборота, 4—7 лет (с. 323), и, следовательно, травы могут занимать до 50% площади.

Вильямс приводит совершенно отчетливые аргументы в пользу каждого из своих положений. Перечислим их вкратце.

1. Почему смесь трав, а не чистые посевы ? Роль многолетнего кустового злака — придание почве всего пахотного слоя комковатой структуры и пропитывание каждого комка перегноем, роль бобового — в снабжении перегноя каждого комка катионом кальция (с. 253 и 441) (курсив Вильямса. — А. Л.). Вильямс считает, что прочность структуры почвы не может быть восстановлена путем внесения в почву парового поля навоза, а только путем смеси многолетних трав (с. 252-253).

2. Почему многолетние травы в полевом севообороте держатся только год, самое большее два года ?

Почему сам Вильямс пишет, что в полевом севообороте приходится мириться с многолетними травами как с неизбежным злом? Потому что, как было указано раньше, полезные угодья занимают склоны, поля полевого севооборота не могут обеспечить необходимого количества воды, и этот момент — причина частых неудач культуры трав (выгорание посевов). Урожай кормовых растений в полевом севообороте всегда ниже тех же Урожаев тех же кормовых растений в севообороте кормовом. То, что трава в поле дает кормовую продукцию, то есть сено, только до известной степени может погашать расходы на травяное поле. Травяное поле в полевом севообороте есть абсолютная агрономическая необходимость, и этой необходимостью и определяется срок пребывания многолетних трав в полевом севообороте (Вильямс, с. 148). Примерно то же он пишет и на с. 254 и указывает, что средний урожай трав за первые два года, при правильных укосах около 40—50 центнеров сена на гектар, на третий год резко снижается до 17—18 ц (на с. 255 уточнение: первый год 50 ц, второй 35 ц, третий 18 ц, четвертый 13 ц на га). При правильной культуре лугов по Вильямсу получаем (с. 254) в среднем с 1 га 100—125 центнеров сена, и притом лучшего хозяйственного качества.

3. Почему же при однолетнем пользовании надо сеять многолетние травы, а не однолетние? Совершенно ясный ответ на это Вильямс дает, например, на с. 149—150. Однолетние травы обладают ограниченной способностью образовывать побеги, многолетние же — неограниченной. Масса корневых остатков, которую накопили однолетние травы, разлагается поэтому под влиянием бактерий, развивающихся при доступе воздуха. Это, как показывал Вильямс ранее, приводит к быстрому и полному разрушению органического вещества. Вводя однолетнюю траву, мы решаем только кормовую проблему и ничего не делаем для того, чтобы восстановить запас деятельного перегноя в почве.

А с решением этих вопросов связаны и следующие.

4. Почему вслед за травяным полем в полевом севообороте не может следовать озимая пшеница? Ответ дается на с. 157—159. Так как лучшим полем в травопольном севообороте будет поле, следующее за многолетними травами, то, по старой привычке, оставшейся от паровой системы земледелия, это поле часто отдают озимому хлебу. Но для этого его надо вспахать по крайней мере в июне, чтобы в августе или сентябре можно было засеять. Но при вспашке в июне органическое вещество будет поставлено в те же условия, как остатки любого однолетнего растения: иначе говоря, одним неудачно выбранным моментом вспашки пласта сводится на нет все агротехническое значение травяного поля в полевом севообороте. Кроме того, после трав озимое растение всегда дает пониженный урожай, благодаря одностороннему избытку азота в почве. Этот избыток вызывает усиленное кущение озимых растений, неустойчивый к полеганию хлеб и, кроме того, сильный перевес соломы за счет зерна.

Ввиду избытка азота сразу после многолетних трав стали перед посевом озими вводить так называемый клеверный пар, отчего получают хороший урожай озими. Но при этом приеме бесполезно разрушается выщелачиванием азот из почвы, накопленный за два года. Вот почему за травяным полем должно непременно следовать яровое. При этом вспашка будет глубокой осенью, когда в почве будет.много воды; весной тоже максимум влажности, разложение будет происходить в анаэробных условиях, т. е. будет происходить накопление перегноя, комки почвы будут пропитываться прочным перегноем. Создается прочная структура почвы, ради которой и вводятся многолетние травы в полевой севооборот и которая обеспечит высокий «[.устойчивый урожай всех культур севооборота до следующего (через 6—7 лет) возвращения на поле многолетних трав.

5. Обозначает ли это, что Вильямс не давал места озимым хлебам в полевом севообороте? Это считается главной ошибкой Вильямса, и в своей статье «Об агрономическом учении В. Р. Вильямса» (1950) Т. Д. Лысенко цитирует место из книги Вильямса «Общее земледелие с основами почвоведения», изданной в 1927 году, где Вильямс считает наличие озимых посевов в севообороте мерилом технического несовершенства хозяйства. Лысенко указывает, что Вильямс под давлением критики в последующих сочинениях несколько смягчил, но не исправил своего отношения к озимым. В «Почвоведений» (1939 г., год смерти Вильямса) он протестует против того, чтобы немедленно сократить площади озимых культур в СССР, и указывает, что только тогда, когда научатся получать на основе внедрения травопольных севооборотов и новых сортов высокие и устойчивые урожаи яровых, вопрос о пересмотре соотношения площадей яровых и озимых в хозяйстве встанет сам собой.

Как же примирить два как будто противоречивых требования: недопущение озимых после травяного поля и сохранение озимых? Очень просто: озимые предшествуют травяному полю, а не идут за ним. «В правильном травопольном севообороте главное удобрение применяется в пару, предшествующем озимому хлебу, под который будут подсеваться многолетние травы» (Вильямс, с. 242). В указанном издании избранных трудов Вильямса нет речи об озимых как о мериле технического несовершенства хозяйства, а только о недопустимости их после травяного поля. Вильямс вовсе не дал единой жесткой схемы севооборотов и, варьируя число полей, различие культур в севооборотах, можно было бы значительно увеличить площадь озимых в севообороте, не нарушая основных принципов травопольной системы земледелия.

Какие же коррективы вносит Лысенко во взгляды Вильямса? Ведь ни он, ни кто другой из выступивших в печати критиков Вильямса не отрицают вообще учения Вильямса, все считают его прогрессивным. Следовательно, они полагают, что общая теория Вильямса остается незатронутой.

Возьмем же некоторые из утверждений Лысенко и сопоставим со взглядами Вильямса.

1. В статье Лысенко читаем: «Наука и практика безупречно показали полезность посева многолетних трав в полевом севообороте для поднятия урожайности всех культур и для обеспечения животноводства хорошими кормами». Как совершенно ясно из ранее приведенных слов, травопольная система не возлагает на многолетние травы в полевом (а не в кормовом) севообороте задачу обеспечения хорошими кормами. Основная их задача — восстановление плодородия почвы, что должно сказаться на всех полях севооборота.

2. У Лысенко: «Как мы отмечали, в тех случаях, когда урожаи многолетних трав низкие, необходимо в первый год Пользования после первого укоса производить вспашку таких травяных полей под пар посева озимых. В этих случаях многолетние травы не должны занимать в севообороте самостоятельного поля, т.е. должны не уменьшать площади, занимаемой фуражными зерновыми или однолетними кормовыми культурами. И, наоборот, как уже говорилось, при хорошем урожае кормовых трав — их часто хозяйственно невыгодно распахивать летом, так как первый и второй укос трав по кормовым эквивалентам полностью компенсируют урожай зерновых фуражных или однолетних кормовых культур, который можно было бы вырастить на площади, занимаемой многолетними травами. Этим самым хозяйственно оправдывается отведение под многолетние травы самостоятельного поля. Немаловажное значение имеет и то, что при осенней культурной вспашке хорошо выращенных многолетних трав, как правило, создаются, нежели при летней вспашке, условия для микробиологических процессов, которые закрепляют, цементируют комочки почвы, чем создаются лучшие условия плодородия почвы для повышения урожайности всех последующих в севообороте культур». То, что Вильямс выдвигал как основную задачу введения многолетних культур — повышение плодородия, поставлено на конец, остается непонятным, какой смысл сеять многолетние травы, дающие низкие урожаи и не занимающие самостоятельного поля, т.е. скашиваемые летом. Низкий урожай лишает их самостоятельной ценности, а летнее скашивание, как показано выше, лишает их, по Вильямсу, того значения, которое они должны иметь для увеличения плодородия почвы. Кроме того, из слов Лысенко ясно, что он урожай травяных полей севооборота оценивает не столько в системе всего севооборота, сколько сам по себе. Этим утрачивается именно то, что ценно у Вильямса — систематичность его воззрений: его сменяет голый эмпиризм.

3. У Лысенко: «В засушливых и полузасушливых районах нередко пласт многолетних трав не является лучшим предшественником для посева озимой пшеницы. Причем обычно чем лучше выращена многолетняя трава, чем больший она дала урожай сена и чем дольше занимала поля, тем больше ее корни иссушают почву, и не только пахотный слой, но и подпахотный… В засушливых районах для посева озимых пшениц под черный пар в 10—12-польных севооборотах необходимо отводить два поля. Тогда легко будет на трех-четырех полях разместить озимую пшеницу. Озимая пшеница займет два поля черного пара и одно или два поля займет по другим предшественникам». Здесь Лысенко выдвигает совсем иную причину неудачи озимых пшениц после многолетних трав: иссушение почвы. Но Вильямс предлагает для многолетних трав 1—2 года в полевом севообороте, рекомендует озимую пшеницу как раз на полях черного пара: это не поправка Вильямса, а следование прямым указаниям Вильямса.

4. У Лысенко: «Травы могут быть и одногодичного использования, т.е. занимать в севообороте одно поле, особенно когда севооборот имеет меньше десяти полей. Думаю, что последнее, т.е. введение трав одногодичного пользования, в практике найдет большое применение». Как ясно из предыдущего, под видом исправления ошибок Вильямса Лысенко рекомендует именно то, на чем настаивал Вильямс.

5. Наконец, Лысенко в этой статье рекомендует для районов степи и лесостепи Сибири и Центрального и Северного Казахстана стерневые посевы озимой пшеницы: в этом «достижении» теория Вильямса решительно не виновата.

6. Все острие статьи Лысенко при правильном рассмотрении направлено против него самого. В вытеснении озимой пшеницы яровой Вильямс не виноват, так как из цитированных самим Лысенко слов Вильямса и приведенного мной места совершенно явствует, что Вильямс оставлял озимой пшенице место в травопольном севообороте и прежде коренной ломки установившихся отношений требовал научить получать в травопольном севообороте высокие урожаи яровых. Вместо этого, осторожного отношения после 1948 г. сторонники Лысенко (а все руководящие посты в сельском хозяйстве были заняты ими, занимают они их в большинстве случаев и сейчас) стали грубо вытеснять озимую пшеницу, а когда их стали законно в этом упрекать, свалили свою вину на Вильямса, вытащив устаревшее для самого Вильямса выражение 1927 года. Поддержал это, как мы видели, и Антипов-Каратаев.

В критике Вильямса совсем забыли основные положения его травопольной системы, и ошибки такого рода повторяются и в настоящее время. Например, в совсем свежем выступлении заместителя председателя Совета Министров СССР П. П. Лобанова «О мероприятиях по увеличению производства и сдачи государству сельскохозяйственной продукции колхозами и совхозами Юго-Востока» на совещании работников сельского хозяйства областей Юго-Востока (см. «Сельское хозяйство», 26 марта 1955 г. и «Ульяновская правда», 30 марта 1955 г.) он, критикуя отдел экономики Института земледелия Юго-Востока, указывает, что отдел попытался внести изменения в размещение сельскохозяйственных культур на Юго-Востоке. «Но все дело свелось к тому, что в своих предложениях министерству в январе этого года он рекомендует вводить в полевых севооборотах Заволжья не три поля многолетних трав, как это было раньше, а два. И это выдается за борьбу против шаблонного внедрения травопольной системы земледелия на Юго-Востоке! Между тем каждому ясно, что многолетние травы должны высеваться только там, где они экономически выгодны, дают высокие урожаи и не уступают по кормовым достоинствам другим кормовым культурам».

Если раньше в полевом севообороте рекомендовалось три поля многолетних трав, то это не «шаблонное применение» травопольной системы, а прямое нарушение взглядов Вильямса, который в полевом севообороте допускал не более двух лет многолетние травы. То, что ясно Лобанову, было неясно Вильямсу, так как, как видно из предыдущего, он считал? задачей многолетних трав прежде всего создание плодородия почв для будущих полей, а не .получение урожаев, не уступающих по кормовым достоинствам другим кормовым культурам.

В заключительном слове на Всесоюзном совещании в колхозе «Заветы Ленина» 7—10 августа 1954 года заместитель министра сельского хозяйства СССР В. В. Мацкевич говорит: «Я не знаю, чем руководствовался Василий Робертович Вильямс, когда механически делил растения на созидателей и разрушителей плодородия. Может быть, это был просто полемический прием, но я уверен-, что в этом вопросе бесспорно прав тов. Мальцев, который создание или разрушение плодородия почвы связывает не с растениями, а с методами обработки почвы» (с. 333). Но Т. С. Мальцев на том же совещании, где В. В. Мацкевич председательствовал, прекрасно изложил взгляды В. Р. Вильямса, что при существовавшей до сего времени вспашке однолетние растения, как правило, действительно не способны повышать плодородие почвы, так как летом в почве идут аэробные процессы. Т. С. Мальцев действительно творчески развивает теорию Вильямса, считая, что при отсутствии ежегодной вспашки получается плотная почва и создаются анаэробные условия, при которых и однолетние растения могут повышать плодородие. Это действительно новая идея, высказанная с полным пониманием теории Вильямса. Это понимание теории травопольной системы ясно и из слов Мальцева, почему он стал искать замены травопольной системы Вильямса: потому что для Зауралья травопольные севообороты не оправдали возложенных на них надежд и не способствовали прогрессивному повышению плодородия почвы из-за непостоянства урожаев самих многолетних трав — основы травопольного севооборота. В то же время положительное действие многолетних трав на почвенное плодородие не могло распространяться на всю ротацию севооборота. Относительно воздействия многолетних трав мы заметили, что через два, максимум через три года последействие многолетних трав на урожайность сельскохозяйственных культур не проявляется» (с. 19). Вот это и есть серьезная критика теории Вильямса: по теории Вильямса влияние многолетних трав должно быть на всю ротацию севооборота, а тут оказывается всего на два года.

Не могу не присоединиться по этому случаю к словам секретаря Курганского обкома КПСС тов. Г. А. Денисова (Стенограмма, с. 100), что ученый-самоучка Мальцев обладает большими агрономическими знаниями, чем некоторые сотрудники научно-исследовательских учреждений, и излагает мысли яснее и понятнее, чем многие профессора и академики. Вполне справедлив и упрек, обращенный Денисовым к Лысенко, что тот не поручил научно-исследовательским учреждениям поддержать инициативу Мальцева. О плохой поддержке Лысенко предложений Мальцева в 1983 году говорит и зам. министра совхозов СССР т. Кальченко (с. 173).

Но Мальцев вовсе не отрицает даже в Курганской области многолетних трав, так как во введенном им шестипольном лугопастбищном кормовом севообороте на солонцеватых землях четыре поля отведены под смесь люцерны с костром безостым (с. 26).

Мальцев, как известно, вовсе не претендует на универсальность предложенных им нововведений, интерес которых несомненен. Главное возражение, которое вызывает его система, заключается в том, что отказ от оборотной пахоты может способствовать развитию сорняков. Как видно из выступлений на совещании, Мальцевым проводится осеннее лущение и весеннее уничтожение всходов сорняков (главным образом овсюга, с. 255), но это вызывает некоторую затяжку посева (с. 225). Кроме того, из выступления т. Барсукова (с. 123) получается, что при общей чистоте посевов значительно увеличивается засоренность полей березкой, и Барсуков рекомендует специальные методы борьбы с этим сорняком. Ясно, что там, где особенное значение имеют наиболее ранние сроки посева (на юго-востоке) и где более влажный климат способствует особенному развитию сорняков (западная часть европейской территории Союза), отказ от оборотной пахоты вряд ли будет целесообразным: сообразно с этим в предложениях секций по разным зонам систему Мальцева рекомендуют испытывать с ограничениями. Но никак нельзя согласиться со словами Мальцева, который считает (в ответ на возражения академика Якушкина, что для полной убедительности требуются две ротации), что при широком заложении опытов достаточно одной ротации для решения вопроса (с. 216). Да и сам Мальцев устанавливает длительный опыт по изучению ряда вопросов, в частности, влияния многолетних трав на повышение плодородия почвы на разных фонах. Ясно, что, несмотря на очень обоснованную критику травопольной системы Вильямса, сам Мальцев вовсе не считает ее окончательно опровергнутой даже в условиях Шадринского района и, модифицируя ее, продолжает делать испытания. Такое критическое отношение и к себе, и к своим оппонентам можно только приветствовать. А мы знаем, как шарахаются из одной крайности в другую многие наши работники. Из статьи академика Н. В. Цицина «Против шаблона во внедрении травопольной системы земледелия» («Правда», 21 августа 1954 г.) видно, что после появления критики травопольной системы стали перепахивать клевера в Смоленской и Свердловской областях, где клевер вполне уместен. Но странными являются слова Цицина: «Мы уважали и уважаем Вильямса и его учение. Нельзя, например, забывать, что клевер в увлажненной Нечерноземной зоне дает высокие урожаи сена и является лучшим предшественником для льна.» Клевер начали сеять не позднее XVI столетия, а в XIX веке в его ценности никто не сомневался и решительно никакой заслуги в этом Вильямс иметь не мог. Здесь опять смешение травосеяния с травопольной системой.

Если, таким образом, даже у весьма авторитетных представителей сельскохозяйственной науки происходит смешение понятий, то у лиц, менее знакомых с делом, это уже является вполне естественным. Так, в статье В. Овечкина «Новатор Терентий Мальцев» («Литературная газета», 5 августа 1954 г.) мы встречаем аналогичные ошибки: 1) он упрекает таких ученых, которые, в угоду новым веяниям, начали распахивать клевера даже в Московской области, где они вполне оправдывали себя в травопольном севообороте; 2) он пишет: «Многолетние травы занимали монопольное положение единственных восстановителей структуры почвы лишь потому, что поле, на котором они росли, не возделывалось несколько лет». Оба утверждения показывают, что Овечкин не дал себе труда познакомиться со взглядами Вильямса, но почему он не проконсультировался с Т. С Мальцевым, который, несомненно, со взглядами Вильямса тщательно знакомился?

При такой путанице, если даже руководитель высшего научного учреждения по агрономии, академик Лысенко не разбирается как следует в травопольной системе, и получилось следствие: под травопольной системой стали подразумевать просто усиленное травосеяние: чем больше травы, тем полнее выполняется теория Вильямса по пословице: «Каши маслом не испортишь». Появились «травяные совхозы», но в появлении их Вильямс совершенно не виновен, а виноваты лица, спекулировавшие мнением Вильямса, прежде всего Лысенко. Но для Лысенко Вильямс, так же как и Мичурин, нужны были только как ширмы для захвата власти в сельскохозяйственной науке.

Резюмируя то, что изложено в настоящем параграфе, можно сказать, что единственной мне известной серьезной критикой травопольной системы является выступление Мальцева. Что же касается других критиков, в частности Лысенко, то их критика, в сущности, не касается травопольной системы Вильямса, так как:

1) по-настоящему травопольная система не испытывалась, а смешивались понятия травосеяния и травопольной системы;

2) сокращение озимой пшеницы шло вразрез с указаниями Вильямса, что такое сокращение допустимо лишь тогда, когда при правильно поставленной травопольной системе яровая пшеница будет давать не меньшие урожаи;

3) при критике-не различались строго полевой и кормовой севообороты, а также игнорировалось указание Вильямса на овощное поле в кормовом севообороте (Вильямс, с. 219);

4) в полевом севообороте многолетним травам отводили гораздо больше места, чем требовал Вильямс;

5) обвинение, что Вильямс дал жесткую схему травопольного севооборота, решительно ни на чем не основано, так как в пределах i;ex ограничений, которые Вильямс накладывал на севообороты, осталась очень большая свобода маневрирования;

6) нечего и говорить, что при критике воззрений Вильямса у приведенных авторов совершенно отсутствует широта взглядов и систематичность мышления, которые так выгодно отличают сочинения Вильямса от большинства сочинений по аналогичным вопросам. Достаточно упомянуть и его интереснейшие идеи о едином почвообразовательном процессе, и соображения об исчезновении первого горизонта грунтовой воды как следствия бесструктурности почвы (Вильямс, с. 396), и экономический подход к вводимым им усовершенствованиям (с. 289, 302), и многое другое. Получается резкое противоречие между высказываемым цитированными авторами уважением к Вильямсу и тем фактически полным отсутствием уважения, которое выражается в невнимательном отношении к его работам. Значит ли это, что система взглядов Вильямса очень прочно обосновала, и что, кроме тех ограничений, которые предложил Мальцев, мы Никакой критики высказать не можем? Нет, не значит, а потому приступим к критике.

 

§ 43. Критика взглядов Вильямса

Существует мнение (оно проникло и в доклад Н. С. Хрущева 23 февраля 1954 г.), что Вильямс разработал травопольную систему земледелия, изучая главным образом Среднюю полосу России, и что его последователи, прикрываясь его именем, распространили его систему и на южные районы, где она совершенно непригодна. Что Вильямс работал главным образом в Средней полосе, это, конечно, верно, но он сам своей системе придавал универсальный характер. Мало того, хотя в разных вариантах травопольная система им предлагалась для всех зон, но особенное значение она должна была иметь именно для засушливого Юго-Востока. Главное значение травопольных севооборотов по Вильямсу — сохранение структуры почвы, что, по его мнению, влечет за собой высокие и устойчивые урожаи. Он считал, что бесструктурная почва приводит к стихийной урожайности, целиком зависящей от летних осадков, и в качестве доказательства привел рис. 23 о колебаниях средних урожаев пшениц по Бузулукскому району Чкаловской области за 67 лет (1866—1932 гг., с. 96). Урожай колебался от почти полного отсутствия до 100 пудов на десятину (15 центнеров на гектар), причем высокие урожаи были редки, а двадцать пять раз из шестидесяти семи урожаи были ниже 20 пудов на десятину (т.е. ниже 3 центнеров на гектар).

Структурная же почва, по Вильямсу, всегда обладает и максимальным количеством воды в каждом комке, и максимальным количеством пищи, и на такой почве кривая среднего урожая будет неизменно держаться на большой высоте (Вильямс, с. 108). Но на следующей странице, в доказательство такого полезного значения структурной почвы, Вильямс приводит данные не Юго-Востока, а опытного поля Петровской сельскохозяйственной академии, которым он заведовал 20 лет: «За двадцать лет средний урожай на одном из севооборотов, где в особенно детальной форме были осуществлены все меры поддержания структуры, равнялся 68 центнерам (410 пудам) ржи на гектар. Раз этого можно было достичь на опытном поле Академии, то и в современных условиях не вижу причин, почему нельзя этого же достичь в других местах. Главная наша задачу — поддерживать почву пахотного горизонта неизменно в комковатом состоянии» (с. 103). Поражают приведенные Вильямсом огромные урожаи: к этому нам придется еще вернуться.

Эти опытные данные и теоретические соображения и позволили высказать Вильямсу утверждения о существовании только одной системы земледелия (с. 437) и о том, что на настоящем уровне такой единственной системой является травопольная система земледелия (с. 441,446).

Но не следует думать, что Вильямс привел в пользу значения структуры почвы только данные Петровской сельскохозяйственной академии под Москвой. Он приводит и заимствованные из архивных данных урожаи при распашке целинных и переложных (иначе говоря, залежных) земель. Данные приводятся на с. 124—127, причем они не лишены противоречий, но в общем можно их свести к следующему. По старым данным удельного ведомства встречаются указания на урожаи до 100 центнеров пшеницы с гектара (с. 124). По Вильямсу, первый урожай зерновых хлебов по целине всегда бывает низкий вследствие огромного одностороннего избытка азота: поэтому, по Вильямсу, первый год на целине сеялись большей частью бахчевые растения, требующие большого количества азотной пищи. По перелогу же, где не скопилось еще много азота, можно сеять пшеницу самого высокого качества. Первый урожай достигал 80—90 центнеров, а на второй год урожай был не больше 30—40 центнеров (тоже не так плохо, заметим от себя) (с. 127). С’третьего же года получается стихийная кривая урожаев с большими размахами колебаний, целиком зависящими только от количества выпадающих дождей (с.. 127). Из всех этих слов и из всего сочинения Вильямса ясно видно, что задачей травопольной системы было именно создание устойчивых урожаев в засушливой зоне. Но обращают внимание огромные цифры урожаев: 30—40 центнеров, что, по Вильямсу, уж не очень важный урожай. Устойчивые урожаи при травопольной системе должны колебаться на гораздо более высоком уровне, не ниже 60 центнеров с гектара. Напомню, что на сессии ВАСХНИЛ 1948 года защитник Вильямса Хорошилов говорил об урожаях 30—32 центнера как о «небывалых».

И Вильямс всерьез думал, что введение травопольной системы действительно поднимет и эту урожайность зерновых хлебов до уровня 60—100 центнеров. 6 ноября 1937 года он писал: «Невиданные урожаи в мире способна собирать Страна Советов, и я верю, что недалек тот час, когда 100 центнеров с гектара будет средним урожаем моей родины» (Вильямс, с. 34). В предисловии к «Основам земледелия» (1939) он приводит обязательство одного звена Алтайского края получать при любых погодных условиях с 10 гектаров по 80 центнеров яровой пшеницы и с 20 — по 40 центнеров, а в среднем по 56 центнеров (с. 37).

В 1935 году он писал (с. 424): «Поэтому, если почва поставлена в условия возможности усвоения всего годового количества осадков в 300 мм, на ней может быть обеспечен урожай в 72 ц пшеницы на гектар. В таких условиях находится почва в течение первых двух лет при системе обработки многолетнего перелога оборотом пласта, и урожай в 60—90 ц зерна пшеницы на гектар, урожай, который мы несколько выше характеризовали как легендарный, очень много теряет в своей легендарности. И не подлежит сомнению, что уже к концу третьей пятилетки легендарными могут стать урожаи зерна пшеницы в 12 ц на гектар, сейчас представляющиеся высшим достижением «науки» защитникам реконструкции сельского производства на основе архаизмов, имеющих давность в десятки тысяч лет». Урожай 18 ц на га давался Саратовской областной опытной станцией, и, к сожалению, и сейчас мы от этого урожая не отошли далеко (если только вообще отошли).

Наконец, на с. 492 (относится к 1937 году) мы читаем: «Какие же урожаи будут завтра, если и сегодня уже стахановцы полей дают с гектара 80—100 центнеров зерна, 1500—2000 центнеров свеклы, 12— 15 центнеров льноволокна, 150—200 центнеров хлопка! Ведь именно эти числа должны стать и вскоре станут средним урожаем всех наших социалистических полей».

Я думаю — достаточно, чтобы показать, что Вильямс легкомысленно недооценивал трудности увеличения урожаев и слишком легко понимал стоящую перед агрономами задачу. Но откуда он брал такую уверенность? Несомненно, из своих теоретических взглядов. Критика их в целом — дело обширной бригады специалистов, я коснусь только некоторых пунктов, мне ближе знакомых.

Образец критики Вильямсом противников (с. 133—135).

По мнению Вильямса, критикуемая им безнавозная паровая система предполагает, что перегной бездеятельный может быть превращен в деятельный при помощи тех самых анаэробных бактерий, которые сами создают перегной. «Но раз деятельный перегной — продукт выделения организмов анаэробных бактерий, так он принадлежит к той группе веществ, которые мы называем экскрементами. Все выделения живых организмов носят общее название экскрементов. Мы знаем общий для всего биологического мира закон: ни для какой группы организмов собственно экскременты не могут служить ни источником энергии, ни источником пищи. Всем известно, что никакое живое существо не может питаться собственными извержениями». «Извержения той или иной группы живых организмов могут быть использованы как источник пищи и энергии только группой организмов качественно совершено иной категории. Например, животные и люди непрерывно выделяют угольную кислоту — это один из продуктов обмена веществ. Использовать угольную кислоту ни животные, ни люди не могут. Расщепить угольную кислоту и употребить ее элементы как пищу могут только зеленые растения, то есть организмы, по своим качествам противоположные группе животных. Это касается решительно всех организмов. Поэтому ясен и понятен следующий вывод: раз деятельный перегной (цемент) есть продукт выделения — экскремент — анаэробных бактерий, он не может быть когда-нибудь вновь переработан теми же анаэробными бактериями. Это совершенно ясно» (Вильямс, с. 133—134). В этом он видит достаточное основание для полного осуждения безнавозной паровой системы.

Трудно поверить, что столь легкомысленное обоснование было выдвинуто Вильямсом в конце своей жизни: книга, из которой взята цитата, «Основы земледелия» опубликована в 1939 году. Разберем это внимательно. Во-первых, совершенно неправильно всякое выделение рассматривать как экскремент: экскрементом обычно называют твердые выделения кишечного канала. Во-вторых, даже по отношению к экскрементам в узком, обычном смысле слова, т.е. твердым выделениям кишечника, высказанное Вильямсом утверждение неверно. Термиты постоянно питаются экскрементами своих товарищей по термитнику, и это питание, по крайней мере изредка, даже является для них обязательным, так как только этим путем они заражаются симбиотическими микроорганизмами, переваривающими им клетчатку: без этих микроорганизмов они питаться своей обычной пищей, древесиной, не могут. В-третьих, Вильямс считает экскрементом и угольную кислоту и, очевидно, предполагает, что только животные и люди выделяют углекислоту. Но из самых обыкновенных учебников биологии можно узнать, что растения тоже дышат, т. е. выделяют углекислоту, но на свету этот процесс перекрывается противоположным процессом усвоения углекислоты. Так что, выражаясь терминологией Вильямса, все зеленые растения питаются собственными экскрементами.

Наконец, в-четвертых, если питание экскрементами того же вида животных — явление редкое, то питание экскрементами животных того же класса совсем не редкость: муравьи питаются экскрементами тлей и червецов, свиньи охотно поедают экскременты человека. А ведь по Вильямсу экскременты анаэробных бактерий не могут служить пищей другим анаэробным бактериям. Но ведь понятие анаэробных бактерий — понятие физиологическое, а не систематическое, и это — не один вид, а огромный комплекс разнообразнейших организмов, биохимически различающихся между собой, вероятно, гораздо сильнее, чем свинья и человек.

В ином смысле сходную мысль Вильямс выражает в другом месте: «Все выделения живых организмов представляют яд по отношению к выделившим их организмам, и если содержание этих выделений в среде, окружающей организмы, достигает известной предельной высоты, жизнь организма в такой среде, отравленной его выделениями, становится невозможной» (Вильямс, с. 261). Это, во всяком случае, характерно не только для выделения. Кислород не является выделением животного организма и необходим для жизни, но чисто кислородная атмосфера отнюдь не полезна для высших животных.

О почвенной фауне. В той же книге «Основы земледелия» (изд. 1939 г.) читаем: «Кроме бактериального и грибного преобладающего полезного населения почва кишит и безусловно вредным зоологическим населением. Инфузории, амебы, коловратки, низшие рачки и так называемые простейшие (протозой) — все питаются бактериями и приносят в почве исключительный вред. Все эти низшие животные могут жить только в кислородной среде. Так как мы ради питания культурных растений должны поддерживать во время развития культур условия жизни кислородных бактерий, то рядом с ними размножается и животное население, оно производит опустошение бактериального населения» (Вильямс, с. 186—187). С этим Вильямс связывает резкое ослабление биохимизма почвы при отсутствии, борьбы с этим злом — вялость биохимических процессов почвы. Борьба с ними ведется на травяном поле и при помощи зяблевой вспашки создающей бескислородные условия. i

Так одним росчерком пера решается сложнейший вопрос о значении отдельных элементов фауны почвы. Сейчас имеется ряд экспериментальных работ, посвященных значению почвенной фауны, и даже в отношении амеб вопрос далеко не решен: являются ли они безусловно вредными или своими выделениями могут стимулировать развитие полезных бактерий. Среди разнообразнейшего животного населения почвы несомненно имеются организмы с совершенно различными пищевыми потребностями, есть, конечно, и хищники, питающиеся другими животными, например, многочисленные клещи, среди которых имеются и растительноядные, и плотоядные формы. Поражает та исключительная небрежность, с которой Вильямс высказывает о животных свои категорические суждения. Просто превосходно это: «Инфузории, амебы и… так называемые «простейшие», как будто инфузории и амебы не относятся к простейшим. Вильямс приводит и рисунок, изображающий «амеб, коловраток и инфузорий, обитающих в почве» (рис. 46, с. 188). Из многих отдельных изображений на рисунке есть относящиеся к амебам и инфузориям, но нет ни одного, относящегося к коловраткам и, кроме того, изображено несколько биченосцев. Характер рисунков таков, что заставляет предполагать, не взяты ли некоторые из них из какого-либо старого сочинения XVIII или начала XIX века. И такая неряшливость пропускается в «Избранные работы», которые после 1948 года считались собранием непререкаемых истин.

Борьба с вредителями. Столь же легкомысленны обоснования Вильямса по отношению к борьбе с вредителями сельского хозяйства. Он считает (с. 178), что третьей задачей лущения стерни является борьба с насекомыми-вредителями, зимующие стадии развития которых помещаются на стерне-падалице или в поверхностных слоях почвы. «Достаточно назвать гессенского комарика, шведскую муху, зеленоглазку, несколько видов пилильщиков, кузьку, озимую совку, свекловичного долгоносика, клеверного и люцернового долгоносиков, лугового мотылька, капустную муху, луковую муху. Их можно уничтожить, только создав в среде, в которой они сосредоточены, анаэробные, то есть бескислородные условия, так как все они требуют кислорода для дыхания». По этому поводу можно сделать следующие замечания. Стерней, насколько мне известно, обозначают пожнивные остатки злаков и многолетних трав. Поэтому нет стерни на полях после уборки свеклы, капусты и лука, и лущение стерни никак не может быть методом борьбы со свекловичным долгоносиком, луговым мотыльком, капустной и луковой мухой. Озимая совка, как известно, повреждает в числе многого другого всходы озимых: на этих полях тоже стерни нет. Но даже если мы пойдем на жертву и перепашем всходы озимых, пораженные озимым червем, то большого результата иметь не будем, так как озимый червь прекрасно движется в почве и, за исключением немногих погибших от механических повреждений, сумеет найти выход. Многие насекомые зимуют глубоко в почве, до одного метра глубиной, в частности клеверный семяед, и, видимо, довольствуются тем кислородом, который проникает по щелям в почву. Наконец, лущение стерни и борьба с падалицей являются, действительно, прекрасным средством борьбы с гессенским комариком (иначе называемым гессенской мушкой), но дело не в создании анаэробных условий, а в уничтожении растений, на которые может отложить личинки гессенская мушка, живущая всего несколько дней.

Пожалуй, не лучше рассуждения Вильямса о свекловичных нематодах. Вильямс решительно протестует против участия овса в свекловичном севообороте, так как овес является вторым «хозяином» свекловичной нематоды (с. 165). «Трехлетнее пребывание многолетних трав служит достаточной гарантией обеззараживания почвы от нематод, которые легко заносятся в почву при культуре овса и служат одной из причин «свеклоутомления» почвы» (с. 318). На корнях овса развиваются паразитные черви-нематоды, те же, которые представляют причину свеклоутомления почвы, развиваясь на корнях свеклы» (с. 311). Видимо, Вильямс пользовался каким-то чрезвычайно старым справочником, так как его сведения совершенно не соответствуют современным нашим знаниям. В самом деле: 1) свекловичная нематода поражает маревые и крестоцветные, но не злаки (хотя некоторые злаки способствуют очищению поля от нематоды), а на злаках имеются другие виды нематод; 2) но и на злаках имеется несколько видов нематод, и тот вид, который распространяется через зерна (пшеничная нематода), поражает пшеницу и рожь, но не овес и, конечно, не свеклу, поэтому культура овса никак не может способствовать заражению почвы свекловичными нематодами; 3) хотя свекловичная нематода и имеет довольно широкое распространение, но очаги ее значительной вредности связаны с низкими местами с повышенной влажностью, а отнюдь не характеризуют все площади свеклосеяния; 4) там же, где нематода вредит сильно, даже трехлетнее пребывание многолетних трав не служит еще достаточной гарантией для полного очищения почвы от ее цист. Эти сведения можно почерпнуть в любом современном руководстве по борьбе с вредителями. …

О питании животных, с. 45—46: «Масса безазотных веществ может быть обращена в белковый продукт только такими животными, в пищеварении которых принимают участие низшие организмы, иначе говоря, необходимы животные с так называемым сложным пищеварением. К таким животным принадлежат исключительно жвачные. У них пищеварение происходит так, что пищу переваривают, строго говоря, не животные, а те грибы, бактерии, актиномицеты и инфузории, которые живут в желудках этих животных. Все животные, обладающие простым желудком (птицы, лошади, свиньи), переделать безазотные вещества в другую форму не могут. Поэтому для свиней, лошадей и птиц нужно производить такие корма, которые? додержат азот, белки. Но этого мало. Раньше мелкие крестьянские хозяйства поневоле считали, что жвачных животных можно кормить только безазотными кормами (соломой, мякиной) и заставлять их перерабатывать безазотные вещества в азотные». Дальше Вильямс говорит, что сейчас мы так кормить скот не можем, и что необходимы концентрированные корма и зеленый корм во избежание авитаминоза. Однако, вопреки Вильямсу, общеизвестно, что: 1) никакие животные перерабатывать безазотные корма в белок не могут; 2) отличие жвачных животных от нежвачных может быть лишь в том, что они лучше усваивают клетчатку (отнюдь не перерабатывая ее в азотные вещества) весьма возможно при помощи инфузорий рубца, хотя сходные инфузории встречаются и у непарнокопытных в слепой и толстой кишках, описаны они и у шимпанзе.

В области зоологии и физиологии животных мы находим у Вильямса, таким образом, совершенно невероятные ляпсусы. Но не надо быть растениеводом, чтобы обнаруживать у него ляпсусы и в области растениеводства.

Обсуждение широкорядной культуры многолетних трав.

Вопрос о том, следует ли семенные участки красного клевера проводить обычным сплошным или широкорядным способом дискутируется в литературе и приводятся цифры высоких урожаев, полученные тем и другим способом. У Вильямса имеется принципиальное осуждение широкорядного посева семенных участков многолетних трав, который он считает вредным (с. 159—160). Он допускает широкорядный посев только при селекции ради сортовой полки. Для репродукции же он считает необходимым перейти в условия, в которых данный сорт будет использован в производстве.

«В противном случае мы вступим в непримиримое противоречие с одним из основных положений дарвиновской теории. Осуществляя ради «ускорения» получения семян условия широкорядной культуры семенников (условия, диаметрально противоположные тем, в которых будет культивироваться клевер или люцерна или тимофеевка в производстве), мы, в силу выживания наиболее приспособленного, определяем искусственный отбор семенного клевера для культуры его на семена. Наша цель — трава и связанный признак, мочковатая корневая система в пахотном слое. А при широкорядной культуре мы бессознательно подбираем растения по признаку количества даваемых ими семян. При этом мы забываем, что свойство растения давать много семян связано с подавленным развитием вегетативных органов (ботвы — травы — зеленой массы)».

Позволительно заметить, что, во-первых, естественный отбор обладает малой скоростью действия и, во-вторых, что отрицательная корреляция между развитием семян и травяной массы в общем виде вообще не доказана, а тем более как наследственное свойство. Любопытно, что Вильямс приводит некоторые цифровые данные об урожайности: «При широкорядной культуре средний урожай семян красного клевера считается обыкновенно в 10 центнеров с 1 га. Мне удавалось получить в бывшей Рязанской губернии в б. Пронском уезде 40 пудов семян красного клевера с казенной (2400 кв. сажень) десятины. Это составит 6 ц с 1 га. Разница не настолько велика, чтобы из-за нее рисковать привить нашим, славящимся на весь мир, пермским, уфимским и орловским кряжам красных клеверов отрицательные свойства, неизбежные при широкорядной пропашной культуре клевера» (с. 164). Каждая фраза вызывает недоумение. Откуда Вильямс взял, что 10 ц с га есть средний урожай при широкорядной культуре? Такие цифры относятся к редчайшим случаям рекордных урожаев и очень часто вызывают сомнение в своей точности. 6 центнеров с га это уже чрезвычайно высокий, редкий урожай клевера. Во втором издании БСЭ читаем (т. 21, с. 396), что, применяя мичуринскую агробиологическую науку, колхозы и совхозы собирают семян 4—6 ц с га и выше (конечно, и до Мичурина такие результаты получали как редкость, обычно же 2 центнера уже считаются хорошим урожаем). Но, оказывается, по Вильямсу, огромная разница в 4 центнера вовсе не настолько велика, чтобы отдавать предпочтение широкорядной культуре.

О видах культурной люцерны. По мнению Вильямса: «Из огромного разнообразия многолетних злаков и бобовых только четыре растения пользуются широким распространением в полевом травосеянии, это — тимофеевка, житняк, красный клевер и желтая люцерна» (с. 256).

Смесь тимофеевки с красным клевером рекомендуется для северных районов, житняка и желтой люцерны — для южных (с. 253). Наконец, чтобы не оставалось никакого сомнения в том, что его мнение о желтой люцерне относится не к какой-либо узкой зоне СССР, укажем, что на с. 335 он пишет, что желтая люцерна, введенная в культуру B. С. Богданом, пользуется широчайшим распространением по всей территории Союза — от Полярного круга до границ Персии, Афганистана и Китая и от Балтийского моря до Великого океана. Из остальных видов люцерны упоминается только средняя люцерна — гибрид желтой и голубой (обыкновенной) люцерны. О том же, что именно голубая или синяя люцерна занимает основные площади люцерны на Украине и в Поволжье и в особенности в Средней Азии, где она возделывается издавна (см. БСЭ, второе изд., т. 25, с. 572) об,этом у Вильямса ни слова. Позволительно спросить, видел ли люцерновые поля Вильямс в России: ведь при поездках всюду бросается в глаза именно синяя люцерна, а не желтая.

И вот на основании таких представлений Вильямс настаивал на создании племхозов семян луговых злаков и бобовых; эта затея, как известно, была претворена в жизнь и оказалась несостоятельной.

Методическая примитивность, с. 31: «Например, применение в условиях СССР результатов работы опытных учреждений, полученных на мелких делянках, недопустимо перенесение к нам результатов заграничных деляночных опытов по вопросам вспашки, подвопросам удобрения и т.д., потому что метод мелких делянок рассчитан исключительно на хозяйства кулацкого типа, а не на крупное социалистическое сельскохозяйственное производство. Изменилась ос!нова сельскохозяйственного производства — должна измениться, соответственно, и разработка научных агрономических вопросов» (с. 327).

Здесь полная путаница понятий. Конечно, простой перенос результатов мелких делянок на большие площади недопустим, так как во всяком (не только социалистическом) производстве на больших площадях вступают в действие факторы, отсутствующие на малых делянках. Но из этого вовсе не следует, что мы должны полностью забраковать данные мелкоделяночных опытов или сами вовсе отказаться от испытаний в малых масштабах. На урожай действует очень много различных факторов в самых разнообразных модификациях и комбинациях. Задача опытного учреждения заключается.в том, чтобы из очень большого числа возможных комбинаций подобрать наивыгоднейшую. Работать сразу в большом масштабе невозможно, это потребует совершенно исключительной по размерам площади для опытов. Лишь после того, как мелкоделяночные испытания позволили сделать отбор немногих, наиболее перспективных комбинаций, эти немногие варианты должны испытываться на больших площадях. Таков нормальный путь всякого научного исследования. Вильямс же предложил новый путь: отбросить все наследство опытных учреждений как мелкоделяночное, «кулацкое» и на основе довольно примитивных теорий и испытаний в ограниченном территориальном масштабе дать рекомендации во всесоюзном масштабе, модифицируя их в известной степени, но отнюдь не обосновывая опытными данными свои рекомендации (например с. 360—361).

Но ведь у Вильямса по ряду вопросов имелись в распоряжении многочисленные опытные данные, которые он частично и приводит, но по отношению к одному вопросу, о потребности растений в воде, у него сорвалась характерная фраза (с. 76): «Была получена огромная масса чисел, совершенно/не поддающихся не только диалектической, но часто даже и простой арифметической обработке». Иначе говоря, Вильямс признается, что обрабатывать цифровой материал как следует он не умеет. И настоящую обработку, невозможную без знакомства с современными методами математической статистики, Вильямс и его последователи заменяют сопоставлением наудачу выхваченных данных, априорными, иногда весьма на первый взгляд привлекательными соображениями, а иногда, как было показано выше, совершенно невежественными, и недостаток аргументации дополняют политическими обвинениями своих противников.

Политические обвинения противников. Выше было показано, как слаба была подчас аргументация Вильямса. Естественно, что она вызывала сопротивление ученых, требующих более солидного обоснования. Хорошо помню отголоски этой дискуссии в конце 20-х годов. Как отнесся к этому Вильямс?: «Становится понятным и то бешеное сопротивление, которое встречает введение такой системы мероприятий у врагов социализма, и большевистская настойчивость сознательных защитников этой системы» (с. 429).

Возьмем критику безнавозной паровой системы; весьма возможно, что эта система повсюду должна быть заменена другой, а возможно, что в определенных условиях она имеет известные обоснования. Но вместо анализа урожайных данных Вильямс дает двоякую критику этой системы: 1) «теоретическую», основанную на открытом Вильямсом «основном биологическом законе», что ни один организм собственными экскрементами питаться не может, о чем уже говорилось выше; 2) политическую: «История социалистического строительства говорит о том, что в наше время защитники этой системы оказались врагами народа, пытавшимися всеми средствами помешать росту и укреплению колхозов» с. 183.

На с. 387—388 Вильямс огульно осуждает всякую попытку использовать опыт капиталистических стран: «В период решающих классовых боев нельзя терпеть вылазок врагов социалистического строя, как бы тщательно они ни старались прикрыться флагом «аполитической» или «объективной» науки. Нельзя терпеть, чтобы под прикрытием этого на первый взгляд невинного лозунга враги пытались протаскивать в социалистическую хозяйственно-экономическую организацию производства агротехнические мероприятия, которые носят в себе задатки отрицательного влияния — агротехнику, выработанную в условиях капиталистического строя или других социально-экономических общественных отношений».

Аналогичные высказывания имеются на с. 181, 241, 432, 440, 441.

 

§ 44. О выжидательной позиции ученых по отношению к системам земледелия

А теперь, на основании всего вышеизложенного, я постараюсь дать ответ на вопрос Н. С. Хрущева, приведенный в начале § 43: чем заменить травопольную систему и почему ученые занимают позицию выжидания. Таких причин, по-моему, три:

а) Отсутствие уверенности в безнаказанности критики. . Вильямс, как и поддержанный им Лысенко, широко пользовались политическими инсинуациями как методом борьбы со своими противниками, и, к сожалению, эта аргументация оказалась весьма эффективной. Один из крупнейших советских генетиков когда-то сказал: «Чтобы защищать менделизм в Советском Союзе, надо обладать мужеством Джордано Бруно» и, к сожалению, оказался пророком. Философы усердно поддерживали господствующие учения, понимая в них еще меньше, чем их защитники, и прибавляли к политическим «философские» аргументы. Сейчас, конечно, эти аргументы потеряли свою прежнюю остроту после разоблачения и справедливого осуждения Берия, Абакумова, Меркулова, Рюмина и проч., но наделавшие огромный вред Лысенко и его предшественники, кроме совершенно скомпрометированных Презента, Дмитриева, Демидова, Трошина и некоторых других, сохранили свои позиции во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина, в Академии наук СССР, во многих виднейших вузах, министерствах и редакциях большинства сельскохозяйственных и биологических журналов. Привыкшие за тридцать лет к осторожности ученые в большинстве еще допускают возможность победы Лысенко над своими противниками. Свободного обсуждения биологических проблем еще нет, менделизм еще по-прежнему считается запрещенным словом. В таких условиях ожидать от большинства ученых ясного выражения своих мыслей невозможно.

б) Трудность задачи.

Но не следует думать, что действительная ликвидация варварского режима Лысенко (а до этого еще далеко) сразу вызовет появление систем, заменяющих травопольную. Задача исключительно сложна. Она должна быть синтезом всех разделов агрономической науки, учений об обработке почвы, севообороте, удобрениях, сортоиспытании, борьбы с вредителями и т.д. В истории агрономии известно много случаев, когда применение того или иного метода давало сначала прекраснейшие результаты, а потом получалось резкое ухудшение: достаточно привести орошение на почвах с соленосной подпочвой. Агротехника накопила огромное количество приемов, оправдавших себя в тех или иных случаях. Задача заключается в том, чтобы дать синтез этих отдельных приемов в одной общей системе. Вильямс и дал попытку такого синтеза, но этот синтез, несомненно, покоился на недостаточно прочном фундаменте. Его противники, насколько мне известно, резонно его критиковали, но не выдвигали аналогичной всеобъемлющей системы. Весьма возможно, что, по крайней мере при существующем уровне агрономической науки, такая единая система и невозможна. Поэтому сейчас и невозможно выдвинуть систему земледелия, равноценную по ширьте охвата травопольной системе, не говоря уже о том, что травопольная система, в сущности, не была как следует проверена. Необходимо избежать недостатков обоих спорящих сторон: значительной меры фантазерства у Вильямса и узкого эмпиризма многих его противников, предлагавших системы севооборота с очень длительным сроком испытания.

в) Неподготовленность кадров.

Для решения этой грандиозной задачи требуется обширный, высококвалифицированный персонал, владеющий современными орудиями математической обработки цифровых данных.

Долголетнее и притом продолжающееся господство Лысенко в науке и в преподавании привело к тому, что методический уровень научных работников чрезвычайно упал, и потребуется немалый срок, чтобы довести до современного научного уровня обработку опытных данных. Всевозможных материалов нашими опытными станциями накоплено огромное количество, и, как правило, они остаются необработанными. Отбрасывать их как собранные до социалистической реконструкции сельского хозяйства, нет никаких оснований, а многолетность этих данных позволяет без организации новых опытов получить многие ценные обобщения. Но ценность и надежность выводов получится лишь тогда, когда будет обработан весь материал или, по крайней мере, достаточно большая его выборка. Между тем до настоящего времени господствует порочная практика, когда вместо настоящей обработки приводят только выхваченные отдельные случаи, как будто доказывающие справедливость того или иного положения. Для иллюстрации коснусь того приема, который сейчас усиленно пропагандируется: предпосевное внесение смеси органических и минеральных удобрений, рекомендованное ВАСХНИЛ (правильнее сказать — Лысенко). Это мероприятие (о котором уже была речь в § 12 первой главы настоящей работы) имеет целью сокращение расхода органических удобрений, так как при обычных дозах органических удобрений (20—40 тонн на га) его, естественно, не хватает на всю площадь, подлежащую удобрению. По новому методу органического удобрения вносится всего 3—3,5 тонны на гектар и удобряемая площадь при том же запасе удобрений увеличивается, по крайней мере, в шесть раз. Сама постановка вопроса совершенно правильна: если для всей площади не хватает удобрений, то надо распределить имеющийся запас так, чтобы на всей площади получился максимальный по урожайности эффект. Решить вопрос можно путем постановки серии опытов в ряде точек, причем для сравнения должен быть учтен урожай по крайней мере трех вариантов: 1) старый метод оптимальной дозировки (20—40 тонн на гектар); 2) новый — пониженной дозировки; 3) контроль без удобрений. Только обработка всех данных таких опытов может дать убедительный ответ о целесообразности как нового метода удобрений, так и его сравнительной ценности со старым. Сейчас же в ответственных выступлениях ограничиваются приведением отрывочных данных сравнения нового метода с полным отсутствием удобрений. Так, в статье председателя исполкома Московского областного совета депутатов трудящихся А. Волкова «Важный резерв повышения урожайности полей» («Правда», 5 апреля 1955 г.) приводится следующий цифровой материал по трем пунктам. Московской области:

Эти цифры не являются столь убедительными, как это кажется А. Волкову. Разница удобренных и не удобренных участков только в том случае могла бы быть отнесена на счет удобрений, если бы мы имели известную гарантию в однородности всех основных факторов урожая. Но приведенные цифры ясно указывают, что это требуемое условие, очевидно, не соблюдено. Если сравниваем колхозы им. Чапаева и им. Фрунзе, то там озимая пшеница на удобренных участках дает практически одинаковый урожай, но резко различный на неудобренных. Поэтому в колхозе им. Чапаева прибавка от удобрения равна 4,5 центнера, а в колхозе им. Фрунзе — 12,8 ц — почти в три раза больше. Еще удивительнее данные Московской опытной дождевальной станции: озимая рожь (в Московской области, вообще говоря, не менее урожайная, чем озимая пшеница) на удобренном участке дает урожай почти в два раза меньший, чем озимая пшеница, и даже меньший, чем озимая пшеница на неудобренном участке в колхозе им. Чапаева. Это ясно указывает на чрезвычайную пестроту полей (обычное явление!), а отсюда приведенные (считающиеся, очевидно, особенно убедительными, по мнению А. Волкова) данные решительно никакой доказательной силой не обладают. Не приведены также данные при применении обычных методов удобрения (20—40 тонн органического удобрения на гектар), и оттого вся статья А. Волкова может служить прекрасным примером того, как не следует использовать опытный материал. Идя таким путем, мы будем поспешно рекомендовать недостаточно обоснованные мероприятия и топтаться на месте, как, к сожалению, мы топчемся на месте в отношении среднего урожая.

С горечью приходится констатировать, что в то время как при незабвенном Н. И. Вавилове наша агрономическая наука не уступала по уровню западной, а в ряде отношений была впереди ее, сейчас же, несмотря на усиленное хвастовство Лысенко и его сторонников, мы серьезно отстали. Могу привести несколько интересных мест из статьи Джона Ресселя, посвященной Национальному институту сельскохозяйственной ботаники, основанному в 1919 году в старинном английском университетском городке Кембридже (Russel, John. The National Institute of Agricultural Botany: it’s past, Present and Future. Nature, 1954, vol. 174, pp. 446-449).

«Некоторые из наших почв обрабатывались в течение тысячи лет, а некоторые даже две тысячи; однако не отмечено ни ухудшения, ни потери благодаря эрозии, урожаи все время повышались и, насколько можно судить, продолжают повышаться. Средний урожай пшеницы в Британии перед второй мировой войной был 18 центнеров (английских, равных 50,8 кг. — А. Л.) на акр (т. е. 22,9 центнера на гектар. — А. Л.), сейчас — 21,5 (27,3 центнера на гектар. — А. Л.). Ячмень дошел от 16,7 центнера на акр до 20 (по нашему счету от 21,2 центнера на гектар до 25,5 ц. — А. Л.), овес от 16,3 ц до 18 (соответственно 20,7 и 22,9 центнера на гектар. — А. Л.).

Картофель и сахарная свекла также показывают существенное увеличение».

Автор указывает, что это далеко не предел, и что по пшенице на некоторых опытных делянках института получен урожай три тонны (75 центнеров на гектар. — А. Л.), а недавно в Восточной Англии на одной коммерческой ферме получен урожай в 70 центнеров английских на акр (89 центнеров на гектар. — А. Л.).

«Все это ясно показывает, что мы нигде еще не подошли к границам, установленным природой, и что, если мы внесем несколько больше света, мы сможем добиться таких знаний, которые позволят значительно увеличить наши урожаи. Несколько хороших бригад научных работников в Кембридже, Ротамстеде, Оксфорде и других местах стремятся получить новые знания о росте растений, и, если им не будут мешать в работе, мы с полным основанием можем надеяться на результаты, хотя никто не может предсказать, когда они будут».

До второй мировой войны в Британии продуцировалось около 30% калорий, потребляемых населением, что соответствовало 14,5 млн человек. В 1950 году, несмотря на прирост населения, Британия обеспечивала 40% потребляемых калорий, что соответствует потребности 20 млн человек. Считается, что продукция могла бы быть повышена до 50% потребности и, по мнению некоторых серьезных людей, даже до 100%, но это экономически невыгодно: выгоднее ввозить из-за границы. Любопытно указание, что в Финляндии в 1946 г. граница возделывания яровой пшеницы в западной части перешла 66° с.ш., т.е. почти достигла Северного полярного круга.

Как видим из этого отрывка, здесь за короткий срок получено повышение урожая пшеницы на 19%, никаких указаний на деградацию почв и на достижение «предела», никаких намеков на пресловутый мальтусовский закон об отставании производства продуктов от прироста населения нет. Все подобные рассуждения, вообще говоря, существуют в западноевропейской и особенно американской прессе, и их заботливо отыскивают лысенковцы с целью доказательства «маразма буржуазной науки», не желая замечать подлинных крупных успехов мировой науки и того действительного маразма, в который впала наша советская агробиология под длительным руководством Лысенко.

 

§ 45. Заключение о наследстве Вильямса и выводы

Подводя итог, мы можем сказать, что с наследством Вильямса было поступлено так же бесцеремонно, вернее, еще более бесцеремонно, чем с наследством Мичурина.

Положительные качества Вильямса: его разносторонность, широта естественно-научных взглядов и блестящие способности к подлинному синтезу послужили только ширмой для якобы теоретического обоснования нового направления в науке, но истинными последователями Вильямса Лысенко и его сторонники отнюдь не являются. Взяв отрывки травопольной системы земледелия, смешав понятия давно введенного в культуру травосеяния и травопольной системы, невежды типа Дмитриева насильно вводили какую-то выдуманную ими «травяную систему» и причинили этим огромный вред нашему хозяйству. Не меньший вред постановке нашего агрономического образования и прогрессу сельскохозяйственной науки был нанесен догматизацией учения Вильямса, запрещением вносить какие-либо коррективы и критические замечания. Критика допускалась только сверху — со стороны самого Лысенко, и тогда эта критика считалась абсолютной истиной. Счастливым исключением мне представляется Т. С. Мальцев, который дельно критикует травопольную систему, а не искажение травопольной системы.

Но если положительные стороны Вильямса не были унаследованы лицами, больше всего заявлявшими о верности его идеям, то они полностью унаследовали (как и по отношению Мичурина) его недостатки: чрезвычайную легковесность многих якобы теоретических положений, распространение их на широчайшую территорию, методическую беспомощность и отсталость и особенно то, что останется навсегда самым черным пятном на памяти Вильямса — политические инсинуации по адресу своих честных противников.

Отсюда совершенно ясен вывод: первое условие — действительное прекращение догматизма в науке, а не только чисто декларационное, которое господствует в настоящее время.

Но что же можно предложить вместо травопольной системы, ведь наша страна не ждет: ликвидация напряженнейшего положения в сельском хозяйстве не может быть отложена на дальний срок. Мне представляется, что научная работа в помощь осуществлению поставленных Партией и Правительством грандиозных задач должна быть трех сортов: то, что сейчас фактически уже проводится и что можно назвать осуществлением лозунга: «наука на местах». Так как единая система земледелия не выдержала испытания, как не выдержало испытания и руководство ВАСХНИЛ, то следует стимулировать всячески инициативу на местах. Прекрасным примером такой инициативы является всем известный Т. С. Мальцев, который совмещает длительную успешную работу на одном месте с настоящей критикой травопольной системы, внесением оригинальных предложений и осторожным отношением к экстраполяции своих предложений. Само собой разумеется, что будет глубочайшей ошибкой догматизация положений Т. С. Мальцева, так как и он, как всякий даже самый гениальный человек, от ошибок не гарантирован. Разумеется, в нашей великой стране можно найти немало талантливых самородков, подобных Мальцеву, которым часто недоставало лишь смелости и решительности, чтобы бороться с многочисленными препятствиями. Благодарнейшая задача местных организаций заключается в выявлении таких лиц, использовании их опыта и распространении на соседние районы, а не менее благодарной задачей научно-исследовательских организаций будет являться научное истолкование этих достижений, построение теории этих достижений хотя бы в скромном масштабе района или области с тем, чтобы на основе этой теории уже не вслепую, а сознательно переносить эти достижения за пределы той области, где они были получены.

Для выработки такой теории и вообще для построения теории земледелия имеет огромное значение полное освоение нашего научного наследства, как в смысле критического разбора всех агрономических теорий, а не только травопольной системы Вильямса и научной переработки огромных архивов наших научно-исследовательских организаций — опытных станций, сортоиспытательных участков и т.д. Является совершенно неоправданным расточительством тратить огромные средства на содержание научно-исследовательских .учреждений и так поверхностно использовать полученные ими результаты. Все эти материалы нуждаются в тщательном научном «пережевывании», которое кажется столь неприемлемым П. П. Лобанову. Да, в 1948 году биологическую науку проглотили «без пережевывания»: результат очевиден.

Но мы не должны забывать и задачи «дальнего прицела»: наше хозяйство строится не на десятки, а на сотни лет. Поэтому известное место в работе наших опытных учреждений должна занимать организация длительных опытов по экспериментальной проверке различных типов севооборотов и для решения других вопросов. Несомненно большой интерес представляет поддержка бессменной культуры. Такие бессменные культуры имеются, насколько мне известно, на старейшей Ротамстедской опытной станции, велись они и у нас, на одной из старейших станций — Полтавской, но в 30-х годах они были прекращены.

Само собой разумеется, что лозунг «наука на местах» должен быть сменен правильной научной организацией сельскохозяйственной науки, совершенно невозможной при существующем руководстве Лысенко. Всегда, конечно, инициатива местных работников должна быть поддержана, но научная организация должна критически использовать эти достижения, аккумулировать их и передавать преемникам. Но перемены в персональном составе руководства недостаточно. Ошибки последних лет с ясностью показали необходимость следующих преобразований:

1) Усиление экономических отделов агрономической науки. Правильно поставленный Институт экономики сельскохозяйственной науки, умеющий оперировать всеми могущественными орудиями современной математической статистики — актуальнейший институт современности, потому что в конечном расчете экономика и должна контролировать пригодность всех намеченных мероприятий. И не случайно Лысенко препятствовал организации Института экономики во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, на чем справедливо настаивал Немчинов (Стеногр. отчет августовской сессии ВАСХНИЛ, с. 475): он понимал, что организованный опытным статистиком институт сумеет быстро его разоблачить;

2) Реорганизация сельскохозяйственных и биологических вузов. Подлинно научная работа по полевой агрономии совершенно невозможна без хорошего усвоения математической статистики, которая подвергалась зажиму после 1948 года как политически неблагонадежная наука (благодаря связи менделизма с математической статистикой). Сознательное усвоение этой науки требует знания основ высшей математики и теории вероятностей. Для скорейшего усвоения достижений опытного дела желательно усиление связей с учеными, особенно учеными Англии (в первую очередь Ротамстедской опытной станции, на которой родился дисперсионный анализ Р. Фишера, и Кембриджского университета, с Национальным институтом сельскохозяйственной ботаники, где сейчас работает Р. Фишер), Швеции (в особенности знаменитой Свалефской станции) и Финляндии.

3) Расширение печатания научных трудов. До сего времени крайне недооценивается необходимость печатания всех научных трудов и притом не только в извлечениях, но и в полном виде.

Господствует взгляд, что печататься должно только проверенное, апробированное. Поэтому мы знаем, что диссертации печатаются как исключение, а авторефераты печатаются в ничтожном тираже и почему-то «на правах рукописи». Многие научно-исследовательские учреждения печатают ничтожно малую по объему продукцию и в научных журналах всячески стараются сократить объем статей. Решительный контраст наблюдается между настоящим временем и тем периодом, когда во главе ВАСХНИЛ стоял настоящий президент — Н. И. Вавилов. Несмотря на то, что тогда печатные возможности не шли ни в какое сравнение с современными, научная продукция ВАСХНИЛа была очень велика, в особенности в первые годы его руководства, когда еще не было того подозрения к науке, которое пышным цветом развилось в 30-х годах и привело к торжеству Лысенко. Достаточным для обоснования новых научных предложений стало считаться опубликование статьи в газете или ином издании вовсе не научного характера. Совершенно забывается, что всякое научное предложение должно быть основано на солидном материале и на правильной его обработке, так как неумелая или недобросовестная обработка может извлечь из добросовестного материала совершенно неверные выводы. Вот для возможности такой критики и необходимо публиковать не только выводы, но и послуживший для выводов материал, чтобы его возможно было подвергнуть новой обработке. Только печатание позволит составить настоящее представление о работе научно-исследовательских учреждений. Просмотр пухлых, ненапечатанных отчетов комиссиями совершенно не достигает цели.

Погоня за «апробированными» и «проверенными» данными не помешала проникновению в нашу литературу, как научную, так и популярную, огромного количества совершенно недоброкачественных произведений.

Соображения об экономии бумаги являются примером чисто плюшкинской экономии, так как научные работы не требуют массовых тиражей (для диссертации и научных отчетов достаточно 500—1000 экземпляров) и по сравнению с огромным количеством бумаги, идущей на так называемую художественную литературу, популярную и проч., расход бумаги на полное печатание научных работ составит ничтожную долю. При малых тиражах можно широко использовать фотокопирование по примеру нашего Института информации Академии наук СССР — отпадает набор, корректура и пр.

Позволю себе провести некоторую аналогию. Совершенно справедливо подверглись осуждению взгляды тех экономистов, которые настаивали на том, чтобы развитие тяжелой промышленности уступило бы по темпам развитию легкой промышленности. Но что касается печатания, то у нас, безусловно, господствует не легкая, а легчайшая по своему научному весу промышленность. «Инженеров человеческих душ» развелось тысячи. Все они пишут толстые книги, печатающиеся массовым тиражом и в значительной части недоброкачественные. В официальном органе этих «инженеров», в «Литературной газете», считается ненормальным, если такие произведения печатаются через год после написания, и считается вполне нормальным, если научные работы, в которые вложено государством много средств, а самим научным работником часто много лет напряженного труда, или вовсе не печатаются, или лежат по семь — десять лет до своего опубликования. И многие научные работники не протестуют: если они знают, что проиграют от напечатания своих «трудов», то зачем же им спешить с напечатанием?

На этом я позволю себе закончить затянувшийся разбор тех двух направлений, которые Лысенко считал использованными в «советском творческом дарвинизме». Что касается его собственного теоретического творчества, то разбор его составит содержание следующей, четвертой главы.

Ульяновск, 14 апреля, 1955 г.