Глава первая Белый «Мерседес»

Белый «Мерседес» Сергей заметил сразу же при выезде из Москвы. Сверкающая лаковыми бортами автомашина легко обогнала несколько легковушек и тяжело пыхтящих грузовиков, обошла квадратную тёмно-синюю «Тойоту», и, мигая огнями, ушла в правый свободный ряд. Это было сделано настолько стремительно и лихо, что Сергей позавидовал её водителю. Он не успел разглядеть ни номеров, ни пассажиров, впрочем, даже иди «Мерседес» на малой скорости, он бы не увидел сидящих в салоне — стёкла машины были тонированными и за ними ничего нельзя было разглядеть.

«Хорошая тачка», — отметил про себя Сергей, приняв влево и пытаясь определить, стоит ли ему обгонять поток автомашин. Он мысленно представил свои «Жигули», старые, подлатанные, пробежавшие не одну тысячу километров, и вздохнул.

Чем дальше от Москвы, тем хуже становилось шоссе. Особенно в низинах. В таких местах дожди и паводковые воды пропитывали полотно насквозь. Тяжёлые грузовики разбивали асфальт и песчано-гравийную подушку до грунта, и полотно оседало, продавливалось, образуя колдобины. Их наспех засыпали щебнем, но шоссе от этого не становилось лучше.

Вчера он получил от Николая телеграмму. Текст, как и во всех телеграммах, был лаконичен, но какая-то внутренняя экспрессия заставила его насторожиться: «Сергей, срочно приезжай! Срочно!!!»

Идя от калитки дачи, где ему почтальон вручила телеграмму, в дом, и вертя бланк в руке, Сергей думал, что, видимо, в деревне произошло что-то из ряда вон выходящее. Обыкновенно, когда ему было нужно, Николай присылал или открытку, или письмо, где сообщал, когда сам приедет, или просил, чтобы приехал Сергей. Судя по тому, что он отправил телеграмму, а не письмо, и по трём восклицательным знакам в конце текста, Николай очень ждал его.

С Ворониным Сергей познакомился на выставке в Конном дворе в Загорске, теперь Сергиевом Посаде, в конце горбачёвского президентства. Тогда Конный двор полностью не был открыт — шла реставрация, а попросту, вновь строили снесённые в советское время корпуса, но выставки в имеющихся помещениях проходили — местные музейщики обживали новый объект. Тогда Сергей приехал погостить к двоюродному брату, работавшему в одной из местных контор. Брат и познакомил его с Николаем и его женой Наташей. Вечером они посидели в «Русском дворике» — небольшом ресторанчике под горой, хозяева которого старались воссоздать старую русскую кухню, потом, сидя на скамейке в сквере у здания бывшей монастырской гостиницы, обсуждали проблемы искусства и культуры вообще, а потом, как водится, дошли до политики.

На следующий день было предпринято путешествие в Гефсиманский скит — и опять долгие разговоры о духовности и бездуховности… Эти два или три дня, проведённые в Сергиевом Посаде, сблизили Сергея и Николая. Потом было путешествие в северные лесные болотистые края, где у Воронина в заброшенной деревушке был дом, доставшийся от умерших родителей.

После скоропостижной смерти Наташи Николай пал духом, и Сергей счёл своим долгом поддержать его. В отпуск он приехал в Сергиев Посад и прожил там две недели, старясь всемерно приободрить приятеля.

Через год Николай покинул Посад и поселился в родной деревеньке, где провёл детство. Придя в себя после смерти жены, он рисовал натюрморты, а Сергей помогал продавать их богатым иностранцам в Москве.

Дорогу в Дурово, где жил Николай, Сергей знал: несколько раз на машине ездил к Воронину. Она мало чем изменилась по сравнению с прошедшей поездкой. Мелькали посты госавтоинспекции, речушки и протоки, деревеньки и посёлки. На подъездах к городам больше попадалось коммерческих палаток с вычурными экзотическими названиями. По большей части они были приспособлены под торговлю из выслуживших свой срок павильонов бывшей «Союзпечати», строительных вагончиков, а порой и сварены по индивидуальному заказу из стальных листов с массивными засовами. На обочинах попадались импровизированные шашлычные, чей дым приятно щекотал ноздри проезжавших водителей, призывая к обеду и отдыху в тени парусиновых зонтов или небольшой рощицы. Торгаши одиночки продавали пиво, импортные сладости и жевательную резинку, бензин, заламывая такую цену, что отбивали у покупателя всякую охоту брать предмет торговли. Вдали от заправочных станций застигнутые нуждой бедолаги шофёры вынуждены были заправляться бензином по баснословной цене. Обыкновенно «бензиновый король» безразлично сидел на обочине, имея под рукой канистру и широкогорлую воронку. Когда кто-то тормозил, он с готовностью вскакивал и резвой прытью бросался к машине, предлагая горючее и сервисное обслуживание.

Ростки капитализма пробивались и здесь, в глубинке. Но кроме крикливой торговли всё было как и десять-пятнадцать лет назад, за исключением, возможно, более и более зарастающих полей, да высящихся возле мелколесья трёхэтажных коттеджей, вычурных и претенциозных, напоминающих средневековые замки сеньоров средней руки.

Сергей с дачи уехал столь неожиданно, что не успел предупредить о своём отъезде мать, которая должна была приехать к нему на выходные. Поэтому, проезжая небольшой городишко, увидев на углу улицы почтовое отделение, решил отправить матери телеграмму, чтобы она не волновалась об его отсутствии.

Войдя в небольшое отделение почты, Сергей попросил бланк телеграммы и сел за единственный столик на скрипнувший стул.

Посетителей было мало. Одна женщина спросила, когда будет объявлена подписка на газеты и журналы на следующий год, мужчина в очках с золотистыми ободками получал посылку, а девушка в сиреневой кофте также, как и Сергей, старательно что-то выводила на листке бумаги, устроившись на широком подоконнике.

Написав: «Мама, срочно уехал Коле, возвращении сообщу, присмотри за дачей», Сергей поднялся и подошёл к окошечку. На почте была одна служащая, и Сергей терпеливо стал ждать, когда она освободится, оформив посылку мужчине в очках.

Хлопнула на пружинах дверь, и в помещение вошёл светловолосый крепыш под метр девяносто ростом, коротко подстриженный, в чёрной футболке и светло-коричневой кожаной куртке с множеством медных заклёпок и застёжек. По тому, как он огляделся, по незапыленным кроссовкам было заметно, что он здесь впервые и приехал на машине. Он встал за Сергеем так плотно, что над ухом чувствовалось дыхание только что до отвала поевшего человека. Ощущение постороннего взгляда, очень настырного, заставило Сергея повернуть голову. Верзила пристально уставил глаза на бланк телеграммы. Взгляд был не поверхностный и безразличный, а очень внимательный, казалось, нутро смотревшего готово было вывернуться наизнанку, чтобы прочитать написанное.

Сергей машинально отодвинул бланк и согнул его. Всегда неприятно, когда посторонний лезет в твои бумаги, это всё равно, что лезть в душу, а когда настырно, неприятно вдвойне. Верзила выпрямился и стал с безразличным выражением на лице оглядывать стены помещения. Рука с зажатым в кулак брелоке с ключами постукивала по облицованному пластиком выступу перед стёклами, на который облокачивались посетители. Сергей успел разглядеть на кисти руки, между большим и указательным пальцем, вытатуированный полудиск солнца с расходящимися в разные стороны лучами, выступающими из-за утеса причудливой формы, похожим на старославянскую букву юс малый.

Подошла девушка, освободившаяся от приёма посылки, взяла у Сергея телеграмму, подсчитала слова, сказала сколько надо заплатить. Сергей рассчитался и вышел, не обращая внимания на любопытного молодого верзилу.

Сев за руль, облегчённо вздохнул: «Ну вот, теперь только вперёд. Заводись, старушка!»

Как только дорога стала поукатистей, Сергей нажал на педаль газа и посмотрел на часы: по его расчётам к концу дня он должен быть в деревне, где жил Воронин.

Пришла пора первых грибов — «колосовиков», и жители деревень, через которые шла дорога, выставили на лавки, столы и табуреты у калиток или на обочине мясистые подосиновики, рыжие лисички, с крепкими ножками, с буроватой шляпкой белые.

Взяв термос, Сергей отхлебнул кофе, отметив про себя, что надо сделать ещё одну остановку, чтобы подкрепиться и залить термос новой порцией напитка. Собираясь положить термос в карман за спинкой сиденья, он посмотрел на дорогу и увидел, что за ним, быстро приближаясь, следует белая машина. Это был «Мерседес». Он приближался стремительно, как порыв бури. Метрах в трехстах притормозил и стал следовать за Сергеем.

Сначала на шоссе мелькали легковые автомашины, иногда дизеля обдавали «Жигули» на подъёмах смрадным дымом, потом их поток иссяк, и Сергей один на один остался с белым «Мерседесом». Тот как приклеенный следовал за «Жигулями». Сергей тормозил, и «Мерседес» притормаживал, Сергей увеличивал скорость, и преследователь не отставал.

«Псих что ли? — подумал Сергей. — Или юнцы какие решили позабавиться». Это ему стало мало-помалу надоедать, и он решил попробовать оторваться от навязчивой машины.

Как раз выдался прямой участок дороги, и Сергей нажал на педаль газа. Мотор взревел, машину затрясло, обдало мелкой дрожью, завибрировали стёкла. По бокам мчались столбы, деревья, кустарники. Спидометр показывал 110 километров. Это всё, на что были способны «Жигули», а «Мерседес» как ни в чём ни бывало следовал на прежнем расстоянии.

Впервые за время пути Сергей почувствовал беспокойство. Ему показалось, что эта машина преследовала его. Но преследовала по-особенному — давя на психику или вызывая на ответные действия. А что он мог предпринять в ответ? Оторваться от «Мерседеса» он не мог, как бы этого не хотел — не тот класс машины, спрятаться где-либо, чтобы не видеть этой никелированной ребристой облицовки капота, этих чёрных стекол ему было негде, затеряться среди потока автомобилей он тоже не мог — поток давно иссяк, только изредка попадались встречные автомашины.

Он был с раннего утра за рулем, в его планы не входило часто останавливаться, чтобы не терять времени и засветло добраться до Дурова, поэтому он жевал прямо за рулем на ходу взятые из дома бутерброды и запивая их кофе. Но из-за этой назойливой машины, наступавшей на пятки, он решил сделать остановку в ближайшем городе, подкрепиться, заправить термос кофе, посмотреть, что предпримут люди в «Мерседесе». Он закурил, посмотрел в зеркало заднего вида на ехавший за ним «Мерседес» и стал готовиться к остановке.

 

Глава вторая

Живой «труп»

В ближайшем городке Сергей остановился у столовой, расположенной прямо у дороги. Поставив машину у бровки тротуара, вошёл в столовую, носившую красивое название «Мираж». Прежде чем открыть дверь, оглянулся — нет ли поблизости «Мерседеса». Иномарки не было. Кругом сновал народ, сияло солнце, шумела листва деревьев, и у Сергея отхлынуло от сердца чувство обеспокоенности.

Столовая была частной. Об этом говорило и название, и обстановка. В помещении было чисто, уютно, внимательная обслуга, готовая по первому знаку посетителя выполнить заказ. Правда, цены были оглушающими. Сергей взял салат, лангет с картофельным гарниром и стакан кофе. Кофе ему понравился, и он попросил налить в термос.

Посетителей было мало. Поэтому, когда вошёл очередной, Сергей его заметил. Да и как было не заметить. Это был тот парень, которого он видел часа два назад на почте, и который нахально заглядывал в его телеграмму. Вёл себя он странно, на что Сергей обратил внимание. Ему показалось, что он напоминает ищейку, взявшую след. Он обежал глазами посетителей, скользнул по Сергею, казалось, безразличным и поверхностным взглядом, и направился к стойке.

Сергей взял термос, услужливо преподнесённый официанткой, расплатился и быстро вышел на улицу, но к машине не пошёл, а завернул за телефонную будку и стал наблюдать за кафе. Вскоре вышел парень, постоял на крылечке, оглядывая улицу, и вразвалку, засунув руки в карманы джинсов, двинулся по тротуару. Сергей направился за ним на центральную улицу, но в толпе потерял из вида. Не заметил он нигде и «Мерседес».

«Чушь собачья, — пробормотал Сергей, шагая обратно. — Чего это я нервничаю! Кому нужен простой путешественник на старой машине, без гроша в кармане. Подумал же, чудак!» — рассмеялся он.

Открыв дверцу «Жигулей», он остолбенел: на заднем сиденье лежало скрюченное тело, завернутое в нечто напоминающее байковое одеяло, запылённое и прожжённое в нескольких местах. Угол был в чём-то красном, напоминающем кровь. Из-под одеяла высовывались кирзовые, запылённые и затёртые сапоги большого размера.

Сергей встал коленями на водительское кресло, дотянулся рукой до одеяла и откинул его. На него смотрело мертвенно-бледное лицо с чёрными точками щетины на щеках и подбородке, бескровные губы, искривлённые в скорбной усмешке, а неживые глаза были неестественно выкачены из орбит. Ко лбу прилип, словно приклеенный, выгоревший клок русых волос. В груди торчала длинная рукоятка ножа. Засохшие пятна крови замарали рубашку.

«Труп! — подумал Сергей, и у него заколотилось сердце. — Как он оказался в машине? Его кто-то подбросил?»

Он снова накинул на скрюченное тело одеяло, чтобы не видеть лица.

Снова вспомнился верзила с наколкой на руке. Он оглянулся по сторонам, думая увидеть что-то или кого-то, но прохожие спокойно сновали по тротуару и никто не обращал на него никакого внимания.

Всё произошло так неожиданно, что вначале Сергей потерял способность трезво оценить обстановку. Когда самообладание вновь вернулось к нему, он задал себе вопрос: что делать? Мысль пришла быстро — надо освободиться от трупа. Для этого было два пути. Первый — отвезти тело в милицию, второй — свалить где-либо на дороге. В милиции станут разбираться, почему труп оказался в салоне автомобиля, задержат на ночь, если не больше, будут проверять документы, значит, он опоздает к Воронину. Но и бросить труп на дороге?! Может, за ним следят и только этого ждут?

Он снова огляделся. Наверняка следят. Нарочно подбросили, чтобы напакостить. Но кто и ради чего? Снова подумал о «Мерседесе». Приняв решение, вышел из кабины и захлопнул дверцу.

— Где у вас тут милиция? — спросил он у первого встречного.

— На улице Крылова, — ответил белобрысый веснушчатый мужчина средних лет с круглым лицом и полиэтиленовым пакетом в руке. — Сейчас сверните вон в тот переулок, за сбербанком, потом налево и прямо. Выедете к скверу. За ним увидите двухэтажное здание. Там милиция.

Забыв поблагодарить прохожего, Сергей сел за руль, стараясь не смотреть на заднее сиденье, мотор взревел, и машина тронулась. Он вёл «Жигули», плохо соображая. Ему хотелось прямо сейчас выкинуть мёртвое тело с глаз подальше, но какое-то стародавнее чувство порядочности заставляло его вести машину к милиции, где его ничего хорошего не ожидало. Ещё ему хотелось оглянуться, посмотреть на холодную скрюченную плоть, что раньше называлось человеком, имело имя, но даже в лобовое зеркало он боялся взглянуть…

— Куда едем? — вдруг раздался глухой голос за спиной.

Сергей отпустил педаль газа и обернулся. Голос, несомненно, принадлежал трупу. Одеяло зашевелилось и открылось лицо. На Сергея смотрели живые серо-голубые глаза. Они не были бессмысленными и выкаченными из орбит, как прежде, а светились умом и хитрецой…

— Не робей, парень! — хрипло сказал «труп», и грязные руки, протянутые из-под одеяла, схватились за спинку сиденья.

Сергей от неожиданности потерял руль, и машина, вильнув, чуть не врезалась в бордюр тротуара. Он резко нажал на тормоз, «Жигули» дёрнулись и остановились.

«Труп» сидел, держась руками за спинку переднего сиденья, и весело хохотал. У Сергея отвисла нижняя челюсть. Его, оказывается, ловко одурачил этот бледно-синий фигляр, разыграл, как в театре. Первым желанием было схватить его за шиворот и вытряхнуть из машины. Подумав так, Сергей уж было хотел осуществить своё намерение, но, поглядев на большие руки, вцепившиеся в переднее кресло, на шею, хоть намазанную какой-то бледной дрянью, однако, по всему видать, здоровенную, отказался от этой затеи. Да и чувство облегчения сразу расслабило тело: ему не надо ехать в милицию и объяснять, как у него в машине оказался труп. Разбирательство, дознание, милицейские бумажки, которые надо подписывать, выбили бы его из колеи, несомненно, задержали бы, как они выражаются «до выяснения обстоятельств», на ночь посадили бы в кутузку. Эта мысль сразу сбросила тяжёлый камень с души, и злость переросла в негодование на этого человека, растянувшего в лучезарной ухмылке рот, если можно было назвать так две полоски фиолетовых губ, с наляпанными, как он только что заметил, искусственными болячками. Негодование так сильно переполняло Сергея, что он угрожающе и с неприязнью бросил:

— Давай выметайся из машины! — и, перегнувшись через спинку сиденья, открыл заднюю дверцу, добавив мрачно: — Артист погорелого театра! Людей дурачит!

Лицо «трупа» приобрело плаксивое выражение:

— За что же, дяденька, ты меня выгоняешь? Что я тебе плохого сделал? — А потом снова растянул фиолетовые губы и изменил голос на грубый: — Внимание — рэкет. Даёшь мне сто рублей и я покидаю палубу вашего корабля, сэр. — Слово «сэр» он произнёс с издёвкой и приставил палец к виску Сергея.

— Вот ещё придумал — рэкет! — воскликнул Сергей, окончательно придя в себя и отстраняя руку от виска. — Сто рублей захотел! Сейчас сдам в милицию, будешь знать.

«Труп» захохотал, на глаза набежали слёзы. Он вытер их рукой, размазывая грим.

— Ловко я тебя провёл, — улыбаясь, сказал он. — Бог с ними со ста рублями. Ты куда едешь?

— Куда надо, туда и еду, — ответил Сергей, но не таким сердитым голосом, как прежде.

Он успокоился и привёл мысли в порядок. Человек на заднем сиденье не был неприятен ему. Неказистая одежонка, выдававшая в нём бомжа, отталкивала, но голос, а главное, умные глаза притягивали.

«Труп» скинул одеяло с плеч, удобнее устроился на сиденье, достал гребешок и стал причёсывать русые волосы.

— Ты ещё храброго десятка, — сказал он, пряча гребень в лохмотья. — Бывало, здоровенные мужики в обморок падали, а может, и в штаны делали, не проверял. А ты ничего, выдержал… На тебя можно положиться, — с улыбкой закончил он. И было не ясно, сказал он правду или произнёс последние слова со скрытой иронией.

— Это что игра — рядиться в труп? — спросил Сергей. — Он настолько овладел собой, что мог говорить спокойно.

— Да как сказать, — было похоже, что мужчина приготовился к долгому разговору, — я… — Он вдруг передумал и попросил: — Подбрось меня до автострады. Я там выйду.

— Ничего подобного! У меня сердце в пятки ушло от твоих выходок, а здесь подбрось. Выходи! — Сергей повысил голос.

— Ну как знаешь, — проговорил уныло «труп». — Настаивать не буду. Ты ведь в Заозерье едешь?

— Откуда знаешь? — ехидно спросил Сергей.

— А чего не знать. Из этого города только одна дорога, и ведёт она в Заозерье.

Мужчина привёл себя в более или менее относительный порядок и уже не походил на труп. Он больше был похож на человека, которого хотели покрасить и пробовали, какой краской лучше. Глядя на лицо в разводах, Сергей от души расхохотался:

— Ну и видок у тебя!

— Да, — удивился мужчина и отвел голову в сторону, чтобы посмотреться в зеркало, прикреплённое над лобовым стеклом.

— Вид не совсем удачный, — рассмеялся и он. — Как же я с таким дрянным лицом на люди покажусь? — Он сдвинул брови и изобразил на лице гримасу отчаяния.

— Чёрт с тобой, — огрызнулся Сергей и, обернувшись, захлопнул незапертую дверцу. — Довезу тебя до ближайшей колонки, чтобы мог умыться.

— Премного буду благодарен за столь чуткое отношение к персоне бедного артиста.

— А ты в самом деле артист? Погорелого театра?

— Что-то в этом роде. Сейчас мы все артисты, и все из погорелого театра.

— А как же ты умудрился нож себе в грудь воткнуть? — спросил Сергей. На смену недовольству пришло любопытство. — Ведь и кровь там была.

— Да это не кровь, а краска. А нож бутафорский. Одна рукоятка всамделишная. На липучках. Я её, куда хочешь, пристрою. Вот смотри! — Он взял лежавшую на сиденье рукоятку с пластмассовым лезвием и вонзил себе в грудь. Лезвие ушло в рукоять. Было похоже, что торчит настоящий нож.

Сергей медленно поехал по окраине города, выискивая колонку, наблюдая за «трупом» и дорогой сзади — не покажется ли «Мерседес».

— Я люблю дурачить людей, — сказал «труп». — Жизнь пошла тягостная, а с шуткой веселее жить…

— Выбирал бы шутки полегче, — криво усмехнулся Сергей. — То, что ты сделал, даже проделкой назвать нельзя. От таких шуток и кондрашка может хватить.

— По теперешней жизни надо закалять своё сердце мужеством, — с пафосом ответил «труп».

— Кому нужно, тот пусть и закаляет, — отпарировал Сергей.

— Вон впереди колонка, — заметил «труп» и указал рукой на правую обочину. — Там остановись. Я выйду, а ты поедешь дальше спокойно и уверенно…

— Теперь вряд ли выйдет, — пробормотал Сергей.

Сзади он заметил «Мерседес». Его появление было таким неожиданным, что Сергей вместо акселератора нажал педаль тормоза. «Жигули» резко сбавили ход, но в следующую секунду Сергей исправил ошибку, и машина помчалась по шоссе.

«Труп» заметил нервозное состояние Сергея. Он сдвинулся на сиденье поближе к нему и спросил:

— Что случилось?

— Да так, — нехотя проговорил Сергей.

— А отчего нервы сдали? — Мужчина оглянулся. — Сзади гаишников нет. Только «Мерседес»…

— Он за мной идёт по пятам от самой Москвы.

— А ты из Москвы едешь?

— Из Москвы.

— И он прямо оттуда?

— Я его заметил, когда выехал на автостраду.

— Может, ему с тобой по пути…

— Странное совпадение.

— Бывает же так.

— Не знаю. Может, и бывает, но он ведёт себя так, будто выслеживает меня… Позабавиться кому-то хочется?.. Если бы он по делам ехал, неужели стал бы тратить время, чтобы досадить владельцу обшарпанных «Жигулей»? Наверное, это дети «новых русских». Сейчас тянут баночное пиво и ржут — когда же у водителя дряхлых «Жигулей» сдадут нервы. Вот будет смешно.

— А если это не так? — спросил «труп». — Не думаю, что этот «Мерседес» следует за тобой ради праздного удовольствия его пассажиров. У него могут быть иные цели. — «Труп» испытующе посмотрел на Сергея.

— И какие же? — Сергей резко обернулся.

— Откуда я могу знать.

Сергея ошарашила новая мысль: что если этот «труп» и «Мерседес» взаимно связаны? Перемену в его настроении «труп» заметил и предвосхитил вопрос Сергея:

— Только не подумай, что я из того «Мерседеса», — сказал он. — Рожей не вышел…

Сергей отметил, что пассажир прочитал его мысли.

— А как ты докажешь, что не имеешь никакого отношения к «Мерседесу»? — спросил он.

— Давай остановимся и спросим.

— Пытался.

— И что же?

— Они тоже останавливаются…

— И смотрят на тебя?

— Наверное. Когда я хотел подъехать, они дали задний ход.

— Останови! — попросил «труп».

— Дело хозяйское, — пожал плечами Сергей и остановил машину.

Пассажир оглянулся и увидел, что «Мерседес» тоже остановился. Из-за облаков выглянуло солнце. И сквозь дорожную пыль «Мерседес» играл полированными боками. Что происходит в салоне, нельзя было разобрать — настолько темны были тонированные стёкла.

— Может, подойти и всё высказать им, — сказал Сергей. — Послать этих юнцов к чёртовой матери.

— А ты видел — кто-нибудь выходил из машины?

— Не видал.

— А говоришь — юнцов. Там, может, такие дяди сидят…

— Нет, я сейчас пойду и выясню, — решительно открыл дверцу Сергей.

«Труп» положил руку ему на плечо.

— Не горячись. Ничего не произошло. Ну что из того, что машина остановилась?

— А вот посмотри. — Сергей стал пятиться задом. «Мерседес» тоже поехал назад. — Видишь, — вскричал Сергей. — Что я говорил!

— Вижу, — проговорил «труп», внимательно глядя на машину.

— Сейчас возьму монтировку и…

— Да что им твоя монтировка, — рассмеялся «труп». — В таких машинах есть более весомые средства от непрошенных гостей, чем монтировка.

— Что же делать?

— Ехать надо. Ехать!

Они замолчали. Пассажир рассматривал «Мерседес», застывший на обочине метрах в трёхстах от них. Сергей тронулся с места. Его примеру последовал и водитель «Мерседеса».

— Тебе куда надо? — спросил Сергей бомжа.

— А ты куда едешь?

— В Верхнеужский район.

— Далековато. По автостраде поедешь?

— Конечно. Доеду до Васенёва, а там сверну направо.

— До Васенёва я доеду с тобой, если возьмёшь.

Сергей, не колеблясь, ответил:

— Ну что за разговор. Конечно, возьму.

— Тогда вперёд. Я собирался ехать автобусом, — продолжал разговор пассажир, — но у меня денег на билет не хватило. Сейчас ведь такие цены!.. Вот я и решил сыграть с тобой шутку…

У Сергея отлегло от сердца, когда незнакомец согласился поехать с ним. Тоже не подарок и чёрт-те что у него на уме, у этого «артиста», но ехать вдвоём поваднее, когда на хвосте сидит этот чудной «Мерседес», назойливо преследующий тебя. Настроение у него улучшилось, и он спросил бомжа:

— А бит не бывал?

— Я шучу только с одинокими водителями. Один раз, правда, нарвался. Думал, что один, а оказались в салоне трое. Хотели меня отделать…

— И отделали?

— Обошлось. Так возьмёшь до Васенёва?

— Мы уж едем.

Сергею настолько опостылел этот «Летучий «Мерседес», как он его окрестил, что он взял бы чёрта в попутчики. Не так одиноко и грустно. А этот бомж ему импонировал, несмотря на убогий и неряшливый вид.

«Мерседес» упорно следовал за ними. Сергей хмурил лицо.

— Не обращай на него внимания, — обратился к нему пассажир. — Езжай своим путём… Давай лучше познакомимся, а то час едем, а не знаем, как друг друга величать. Меня зовут Афанасием Петровичем. — Он протянул руку: — А тебя?

— Меня Сергеем.

— Вот и ладненько. — Удовлетворённый знакомством, мужчина отвалился на спинку сиденья, смяв свое бутафорское одеяло. — Можешь называть меня просто Афанасием. Афанасием Крестовым.

Афанасий оказался словоохотливым попутчиком, и вскоре Сергей не жалел, что встретил его при таких, мягко выражаясь, горячих обстоятельствах и взял его с собой. Афанасий без умолку болтал, почти не останавливаясь, рассказывал анекдоты и сам смеялся над рассказываемым. Сергей тоже хохотал над шутками и прибаутками попутчика. Они отхлебнули по глотку кофе из термоса Сергея, и дорога стала казаться не такой утомительной. «Летучий «Мерседес» продолжал следовать за ними, но это перестало смущать Сергея.

— Афанасий, ты часто отмачиваешь такие штучки, — осведомился Сергей после непродолжительного молчания. Ему, как можно больше, хотелось узнать о своём попутчике и за разговором скоротать дорогу.

— Да нет. Просто, когда на меня находит.

— А что «находит»?

— Я сам толком не знаю. Иногда хочется напиться от этой собачьей жизни.

— Ну и напился бы.

— Я уж как год завязал с этим. А когда «находит», вместо того, чтобы пить, я становлюсь «трупом».

Сергей обернулся и внимательно взглянул на Афанасия.

— Ты пил?

— Пил! — передразнил Афанасий. — Если бы ты видел. Ещё как! Каждый день в лоскут, в стельку, в дым…

— У тебя семья, дети?

— Всё было, потом кончилось… — Афанасий задумался на недолго, потом продолжал: — Ты не подумай, что я законченный бомж. Нет. Босяк — это правда. Но не бомж. Это какой-то воришка из театралов мне одежду поменял, когда я купался. Моя была намного приличней. В его одежде я и обнаружил театральные принадлежности: грим, вот этот нож. Одеяло… О, смотри, «Мерседес» нас догоняет!

— И перегоняет, — продолжил фразу попутчика Сергей. Сказал он это с явным облегчением. «Мерседес», плавно качаясь на подвесках, с коротким гулом пронёсся мимо и вскоре исчез за поворотом.

— Твои опасения были напрасны, — дидактическим тоном произнёс Афанасий. — Он ушёл своим путём.

— Надолго ли?

— Может, навсегда. Он ушёл и не воротится обратно, — пропел Афанасий слова некогда популярной песни.

Но прав оказался Сергей. Приблизительно через полчаса, въехав на возвышенность, откуда открывалась лежащая в низине дорога, они увидели на серой ленте шоссе, прорезавшей лесную чащу, белый «Мерседес». Он шёл на малой скорости и догнать его было делом трёх-четырёх минут.

— Вообще в этом что-то есть, — задумчиво проговорил Афанасий, прищурив глаза и вперив их в дорогу. — Отсюда до Васенёва уж рукой подать…

Сергей молчал, прижимаясь к правой обочине. Стрелка спидометра застыла на отметке 90 километров. Дорога была пустынна. Ни спереди, ни сзади автомашин не было. Расстояние между «Жигулями» и «Мерседесом» сокращалось.

— Не гони, притормози! — вдруг произнёс Афанасий. Голос его напрягся.

— Что случилось? — не понял Сергей.

— Ещё не случилось.

«Мерседес» вдруг ушёл влево и перегородил дорогу. Дорога была узкая и объехать машину практически не было возможности. Из салона выскочили три человека и встали, широко расставив ноги, впереди «Мерседеса».

— Сворачивай направо, — вдруг закричал Афанасий, перегнувшись через сиденье и схватившись за баранку. — Быстрее!

— Куда? — оторопел Сергей. — Здесь же съезда нет.

— Сворачивай, потом будем разбираться!

— Да зачем же? — чуть ли не простонал Сергей.

Афанасий повернул руль. «Жигули» нырнули в кювет, машину сильно тряхнуло, и она выскочила на утоптанное поле — по нему гоняли стадо с близлежащей фермы.

— Вон дорога, — показал рукой Афанасий вправо.

Сергей хотел сказать Афанасию всё, что он нём подумал, как вдруг услышал короткие автоматные очереди. Не глядя, кто стреляет, он нажал на педаль газа и как очумелый помчался по проселочной дороге.

— Жми на всю железку, — одобрил его действия Афанасий. — Пуля дура, особенно на близком расстоянии. А в лес они не сунутся — класс машины не тот.

Сергей в полусознательном состоянии, машинально повинуясь голосу попутчика, выполнял его команды. «Жигули», подскакивая на неровной дороге, уходили под кроны деревьев на опушке.

— Пригни голову, — кричал Афанасий. — Сейчас на бугор выскочим, им видать нас будет, опять из автоматов пальнут.

Действительно, как только они выскочили на открытую возвышенность, раздались три короткие очереди. Пули рикошетили от деревьев и с воем ложились в траву. Ни одна из них не причинила машине и пассажирам вреда. Сергей, как во сне, крутил баранку, повинуясь одному безотчётному чувству — скорее уехать с этого проклятого места, а потом разобраться, что происходит.

— Езжай, езжай! — подбадривал его Афанасий. — Не останавливайся. Мы теперь в безопасности.

 

Глава третья

Погоня

Приблизительно через километр пути Афанасий сказал, чтобы Сергей остановил машину.

— Не могу, — признался Сергей. — Не могу остановиться. — Он смущённо улыбнулся: — Руки не слушаются.

— Так бывает, — резонно заметил Афанасий. — Сбавь газ сначала. Ну-у, отпусти ногу. Так. Притормози, — учил он его, как инструктор в автошколе. — Помедленнее едем. Эти из «Мерседеса» за нами не поедут. У них посадка низкая. Вот тебе преимущества отечественных автомобилей в условиях русской равнины.

— Тебе смешно, — проговорил Сергей.

— Ну не плакать же, в самом деле! Всё обошлось в первой серии.

Сергей повернул голову в сторону спутника:

— А что будет и вторая?

— Не сомневаюсь. Они совещаются, как накрыть нас на выезде.

— Откуда ты всё знаешь?

— Предполагаю. На войне как на войне.

— Воевал в Чечне?

— В Афганистане.

— Может, знаешь и кто они?

— Этого не знаю, но скажу одно — это опасные люди.

Сергей наконец остановил своего «жигулёнка». Руки его дрожали, и он постоянно оглядывался назад.

— Не дрейфь, парень, — похлопал его по плечу Афанасий. — Где наша не пропадала! Всё неожиданное позади.

— Ты считаешь?

Афанасий не ответил на вопрос.

— Так, где этот листок у меня? — Он полез в свои лохмотья и достал плотную, свёрнутую квадратиком, бумагу. — Вот он.

В его руках, когда он развернул бумагу, оказалась замусоленная с оторванным краем географическая карта.

— Это военная карта, — объяснил он Сергею в ответ на его немой взгляд. — Пятивёрстка. Очень точная. Мне её приятель подарил, военный. Здесь все дороги, речки, даже тропинки есть. Давно она у меня, берегу её. Когда за грибами, за ягодами идёшь, карту имея, не опасаешься, что заблудишься. Посмотрим, как нам отсюда выбраться. Ты ведь не хочешь повернуть обратно?

— Ты бы хоть в луже умылся, — вместо ответа сказал Сергей. — Такая образина страшная — вся в синих разводах.

— Ты не ответил на мой вопрос, — поднял на него глаза Афанасий.

— Нет, мне во что бы то ни стало надо быть у приятеля.

— Тогда гляди. Мы находимся вот в этом месте, — он ткнул указательным пальцем с исковерканным ногтём в карту. — Люди на «Мерседесе» по проселку не проедут. Значит, если ты им очень, ну оче-ень нужен, они должны где-то тебя ждать, чтобы изловить и уничтожить…

— Опять чёрный юмор!..

Афанасий расхохотался, увидев, какое впечатление на Сергея произвели его последние слова:

— Не обижайся! Шутка. Но, признаться, всё так и выглядит на самом деле. Они знают последнюю точку твоего маршрута?

— Не представляю. Может, знают, а может, и нет. — Сергей вспомнил рыжеватого верзилу с наколкой на руке, который так усердно разглядывал бланк телеграммы, которую он отправлял матери, может, рассчитывал узнать адрес, куда он едет? — Я теперь ничему не удивлюсь.

— Предположим, что они не знают конца твоего маршрута, — сказал Афанасий.

— И что тогда они должны делать?

— Воспользоваться такой же картой, какая у меня, и вычислить, где ты выедешь на автостраду…

— Откуда у них такая карта. Тебе ж военный подарил, а им кто?

— Такой у них, может, и нет. Но может быть и лучше вариант, чем карта. Интересно, что ты мог натворить, что за тобой охотятся с оружием. Банк обокрал? От рэкета бегаешь? Хапнул у кого-нибудь миллион зелёных и теперь скрываешься?

— Ничего я не творил и ни у кого не хапал. Я что коммерсант или бизнесмен? Я ни от кого не бегаю. Кому нужен бывший сотрудник музея, а теперь безработный, перебивающийся случайными заработками. Это какая-то ошибка.

— Возможно, — согласился Афанасий. — Но не пойдёшь же выяснять — ошибка это, что в нас стреляли, или нет. Хорошо, — махнул он рукой, — в этом нам ещё предстоит разобраться. Я очень хотел бы посмотреть в лицо тем, кто нас обстрелял. Сейчас же нам надо выяснить, как с меньшими потерями добраться до… — Он замолчал и уставился на Сергея.

Тот молчал.

— В молчанку будем играть? — спросил Афанасий. — Над головой висит Дамоклов меч, а он, понимаешь, медлит, думает, сообщать бомжу или нет конечную точку своего маршрута. Раз это тайна, нет ничего удивительного в том, что в тебя стреляли. Тайну всегда хотят раскрыть. А для этого есть много путей. В том числе и через смерть.

— Да что ты всё о смерти, — не выдержал и взорвался Сергей. — Тайна… смерть… Нет никакой тайны в моей поездке. В деревню Дурово, вот куда я еду.

— Дурово. Слыхал. Это Верхнеужский район. Я ж уроженец соседнего Сузёмского района… Давай глянем ещё раз на карту. Так, туда ведёт эта дорога… Вот смотри, едем просёлком, и выезжаем сюда, здесь асфальтированное шоссе, двадцать километров, сворачиваем, огибаем озеро и там вскоре твое Дурово. Тебя они могут прихватить только вот на этом асфальтированном участке, здесь объездных путей нет. Рискуешь, конечно, но удача нахрап любит.

Сергей в унисон Афанасию хотел произнести бравурную фразу: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского», — но в этих обстоятельствах она показалась неуместной, и он спросил:

— Другого пути нет?

— Этот единственный.

— Тогда погнали.

Машина тронулась и медленно поехала по просёлку, объезжая глубокие канавы, рытвины и колеи. Дорога была предназначена для вывозки леса, и была мало пригодна для езды на легковых автомобилях. Иногда встречались такие глубокие ямы, что Сергей опасался, как бы не застрять. Помогало то, что в последнее время стояла сухая жаркая погода, грунт был твёрдый, и «Жигули» без особого труда петляли по лесному массиву. Сергей сосредоточенно всматривался в узкий коридор, кое-где закрываемый ветвями деревьев, кое-где образующий полянки, а Афанасий, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, о чём-то думал.

Машина преодолела крутой подъём, и с вершины холма открылось безбрежное лесное пространство. Лес был кое-где вырублен и на этом месте густо разрастался молодой березняк вперемешку с осинником, озорно тянулись вверх кусты орешника и малины. Дорога попетляла между пней и опять уткнулась в лесной массив. Солнце, клонясь к горизонту, слепило глаза, и Сергей опустил козырек, взглянув на Афанасия. Тот изучал свою карту.

— Ещё километров пять, и мы выедем на старый большак или более или менее сносную дорогу, — сказал он.

— Хотелось бы, — ответил Сергей. — Я руки отвертел, крутя баранку.

Сейчас, когда происшествие на автостраде осталось воспоминанием, он старался проанализировать случившееся и постараться найти ответ, почему привлёк внимание бандитов на «Мерседесе». А что это бандиты, он не сомневался. Однако, сколько не сопоставлял отдельные факты своей жизни последних дней, ничего, что бы говорило о каких-то нехороших моментах его бытия, он не нашел. Возможно, что бандиты его приняли за другого — так бывает. Но от этого ему не стало легче.

— Чего задумался? — спросил Афанасий, видя сосредоточенное лицо попутчика.

— Да так.

— Переживаешь случившуюся передрягу?

— Ага.

Афанасий был прав. Километров через пять они выехали из леса на довольно сносную дорогу, старую, но широкую, с асфальтовым покрытием, кое-где подпорченным, но подсыпанным щебёнкой, через которую пробивалась трава. Этой дорогой давно не ездили, была она заброшенной, кое-где обочины были разрыты и из ям торчали обрубки толстого кабеля.

— Это бывшая военная дорога, — пояснил Афанасий. — В шестидесятых годах на озере был военный объект. С началом горбачёвской перестройки, когда оголтело сокращали военные разработки, его ликвидировали, видишь, даже кабель связи выдрали, а дорога осталась — не взрывать же её. Под асфальтом — бетонные плиты, поэтому она не разрушается.

Однако скоро асфальтированная дорога кончилась, вернее, она уходила вглубь леса, к озеру, а нашим путникам надо было ехать в другую сторону, и опять под колёса ложился глинистый просёлок. Афанасий то и дело сверялся с картой, чтобы не проехать развилки или перекрёстка и не сбиться с выбранного курса.

В высоком еловом лесу, свернув на полянку, решили передохнуть. Выбрались из машины, Сергей расстелил дорожный коврик, достал термос и бутерброды. Они допили остатки кофе и съели бутерброды. Афанасий в отличие от Сергея поглощал бутерброды с аппетитом.

— С хорошим попутчиком и еда кажется вкуснее, — шутил он, — особенно если она преподнесена от чистого сердца.

— Брось иронизировать, — зарделся Сергей. — Я вот от чистого сердца могу сказать, что очень обязан тебе. Если бы вовремя не подтолкнул меня свернуть с шоссе, они бы в два счёта машину изрешетили.

— Вообще-то ни одна пуля не попала, — бросив взгляд на машину, сказал Афанасий. — То ли они стрелки плохие, то ли палили в сторону.

— Зачем же в сторону?

— Не знаю. Много вопросов, на которые хотелось бы получить ответ. Как бы то ни было, на глаза пассажиров «Мерседеса» нам показываться опасно.

У Сергея голова шла кругом. История с «Мерседесом» его обескуражила и вывела из колеи. Оказаться под пулями — мог ли он этого ожидать вчера? Значит, у него есть враги? Но кто они? Как их распознать?

— Хватит переживать, — подбадривал его Афанасий. — Хуже смерти ничего не бывает, а мы её избежали. — Он похлопал Сергея по плечу.

— На этот раз избежали, а что после…

— А что после будет, это, грубо говоря, зависит от твоей башки, — заметил Афанасий и спросил: — Ты подустал. Хочешь, я поведу машину?

— А ты водишь?

— Приходилось и не такую технику водить, — усмехнулся Афанасий.

— Загадочный ты человек, — проронил Сергей. — Я не устал. Оставайся за штурмана.

Афанасий нашёл бочажок в овраге, умылся, причесал волосы.

— Теперь ты похож на человека, — сказал ему Сергей, приглашая в машину.

Вечерело, когда они доехали до шоссе, которое тянулось на двадцать километров, являясь отростком автострады. После него надо было свернуть на узкую просёлочную дорогу, миновать посёлок леспромхоза и ещё двенадцать километров оставалось до деревни. Во время пути Афанасий сказал, что теперь он в Васенёво не попадёт и ему придётся искать приключений вместе с Сергеем.

— Ты уже ищешь, — ответил Сергей.

Он был рад, что Афанасий не попросил его высадить. Вдвоем было веселее. Он не мог себя представить одного, в глухом лесу, скрывающегося от погони и каждую минуту ждущего самого плохого.

— Этот асфальтированный участок иди на предельно допустимой скорости, — посоветовал ему Афанасий. — Что не увидишь — не останавливайся, ну, конечно, соразмеряясь с разумом.

— Сделаю, — ответил Сергей.

Он стал доверять Афанасию после того, как только благодаря ему они скрылись от преследователей, не получив ни одной пули.

Двадцать километров они прошли на хорошей скорости. Попались две или три легковушки, каждую из которых Сергей поначалу принимал за «Мерседес». Только Афанасий, будто читая его мысли, всё время при виде автомашин говорил:

— Это сорок первый «Москвич», это «Самара», это поношенный «Опель».

Сергей уж было успокоился, посчитав, что дневной кошмар кончился, как вдруг за поворотом увидел «Мерседес». Машина стояла под бугром, скрытая зарослями высокого лопуха, в изобилии растущего за обочиной. До поворота на просёлок оставалось километра полтора. Пассажиры «Летучего «Мерседеса» правильно выбрали позицию, словно знали, куда Сергей едет.

Афанасий тоже заметил «Мерседес».

— Сбавь скорость, — сказал он Сергею. — Не мандражируй. Они нас не видят. Сворачивай влево!

Сергей резко свернул влево и, срезая угол, на полном газу помчался по кочковатому лугу с вытоптанной травой к опушке леса, где начинался просёлок.

— Ну, милая, давай, — кричал он, обращаясь к машине, крепко держа баранку. Страх куда-то улетучился. Был азарт уходящего от погони. Он был как жокей на скачках: оторвавшись от соперника, старался удержать дистанцию, не давая возможности приблизиться к себе.

В «Мерседесе» их проворонили. Увидев удаляющиеся «Жигули» в облаке пыли, преследователи развернулись и помчались за ними. Но Сергей был уже на дороге — колеистой, ухабистой, но твёрдой. Впереди был лес. Эти места он узнал — здесь проходила прямая дорога на Дурово. За перелеском начиналось топкое место, даже в самую жаркую и сухую погоду в этой низине всегда хлюпала вода, на легковых машинах там трудно было проехать и предпочитали добираться до деревни в объезд. Поворот на этот объезд трудно было различить — надо было нырнуть под кусты ольхи, скрывавших большую, но мелкую лужу. Туда Сергей и стремился быстрее попасть, надеясь, что с низкой посадкой «Мерседес» не пройдёт по бездорожью.

— Ты свободно здесь ориентируешься, — заметил Афанасий, оглядываясь назад, где, скрытый перелеском, за ними гнался «Мерседес».

— Бывал здесь несколько раз, — ответил Сергей.

Перелесок кончился. «Жигули» выехали на бывшие совхозные поля, пересекаемые мелкими овражками, в зарослях кустарников, которые обходили трактора, и они, особенно весной, когда земля была перевернута плугом, казались зелёными островками в море вспаханной и засеянной пажити.

«Мерседес» был в километре сзади них — машину не было видно в увалистой местности. О том, что она мчится за ними, говорила лишь полоса пыли, стлавшаяся над полями. Было то время суток, когда день уже кончается, а ночь только надвигается, когда небо светло только на западе, тени расплываются в сгущающихся сумерках, когда звуки света замирают, а звуки тьмы рождаются.

Приблизительно через километр дорога ушла в топкую болотистую низину, в которой в дождливую погоду вязли грузовики. Под грязью были настелены брёвна на ширину колеи, ориентиров не было и можно было не знающему этот маршрут запросто съехать с мостовин — бревенчатой колеи, и тогда дорога становилась сущим адом.

Сергей удачно встал на бревенчатый настил и, повинуясь то ли инстинкту, то ли вспомнив поездки сюда в прежнее время, благополучно миновал эту своеобразную гать. Однако как только выехал на твердь, забуксовал. Сзади на расстоянии около километра опять появился «Мерседес». Афанасий выскочил из машины и стал толкать «Жигули». Колёса визжали на сырой земле, машину тянуло вбок, но благодаря усилиям Афанасия они скоро выехали на сухое возвышенное место. Сергей повёл машину опушкой леса и радовался, что провёл преследователей.

Темнело. Сергей уже предвкушал встречу с Николаем, думая, что «Мерседес» остался далеко позади. Каково же было его удивление, когда через некоторое время, позади себя он увидел точечки фар, которые приближались.

— Проскочили, черти, — сказал он Афанасию. — Теперь могут догнать.

— А сколько до деревни?

— Километров десять. Сейчас будет река, там лес, а за ним Дурово.

— Если не уйдём от них, — проговорил Афанасий, — бросим машину и скроемся в лесу. Ночью они нас не найдут.

Когда «Жигули» подъехали к реке, Сергей к ужасу своему обнаружил, что мост разрушен. Часть настила прогнила — никто за ним не следил — и провалилась. У Сергея забилось сердце: «Теперь влипли». Он вспомнил, что Николай в своё время показывал ему съезд с пологими берегами, где можно было переехать реку вброд. Он сдал назад и подъехал к съезду, мысленно моля Бога, чтобы он дал возможность преодолеть водную преграду. Фары преследующего их «Мерседеса» становились ближе, всё ослепительнее был их накал.

Подъехав к воде, Сергей остановился. Афанасий вышел из кабины.

— Гаси подфарники, — сказал он. — А то очередь на свет дадут. Следуй за мной!

Он вошёл в воду и, пятясь, маня Сергея руками, находя мелкие места, вывел машину на противоположный берег.

— Как ты думаешь, они не знают о броде? — спросил Афанасий Сергея.

— Наверное, нет.

— Тогда включай фары и езжай по дороге.

— Ты ж раньше говорил: «Выключи!»

— А теперь включай. Они подумают, что ты мост проехал и сунутся туда…

Так и случилось. «Мерседес» поехал через мост и застрял на его середине. Ликованию пассажиров «Жигулей» не было предела.

— Выключай фары, — скомандовал Афанасий.

Сергей повиновался и вовремя. Раздались выстрелы. Одна из пуль попала в заднее колесо. Раздался резкий хлопок, и машина осела на правую сторону.

— Ну вот, приехали, — простонал Сергей, но останавливаться не стал.

Однако, остановиться пришлось — колесо скрипело, машину заносило. Сергей выбрал укромное местечко — завёл «Жигули» в узкий коридор между кустами бузины и выключил мотор: он боялся, что преследователи на этом не остановятся, и не ошибся. Вскоре они увидели свет карманного фонарика. Он метался из стороны в сторону, ошаривая землю и кусты. По дороге шли двое или трое, приближаясь к ним. Афанасий отвёл Сергея от машины и заставил пригнуться.

— Спрячемся за кустами, здесь они нас не найдут.

Вскоре преследователи подошли так близко — их было двое, — что Афанасий с Сергеем стали различать голоса.

Грубый голос спрашивал:

— Куда подевался «жигулёнок»?

— Где-то здесь. Не мог же он далеко уехать.

— Мог не мог, а уехал.

— Будто сквозь землю провалился. На трёх колесах далеко не уедешь.

— А ты уверен, что попал в скат, темно же было.

— Уверен. Я слышал, как баллон разнесло.

— А что мы ищем? Шеф же сказал, чтобы мы только последили и попугали.

— Но он же сказал: с пристрастием. А я как в азарт войду, мне всё до лампочки. Слова шефа, то, сё…

— Хреновый компот…

Они проследовали дальше. Голоса затихли, свет фонарика пропал.

Минут через пятнадцать вернулись. Шли также по дороге, в глубь леса, видимо, боялись заходить.

— Сдаётся мне, что они где-то здесь прячутся.

— Да хрен с ними. Чего искать, ноги бить. Завтра Фотограф Обуху сообщит все подробности.

— Ох, и хотел бы я посмотреть на этого стервеца, — прозвучал грубый голос. — Из-под носа ушёл…

— Он не один был. Я чётко видел — в машине двое сидели…

— Может, и двое. Ничего это не меняет.

Шаги затихли, исчез и свет фонарика.

Сергей выпрямился и прислонился к шершавой коре дерева. На лбу от волнения выступили капельки пота. Сердце билось учащённо. Афанасий сохранял самообладание.

Они вышли на дорогу и посмотрели, что делают преследователи. Те, видимо, чинили мост — при свете фар было видно, как тени мелькали взад и вперёд. Скоро они поправили мост, но вперёд не поехали, а поехали обратно. Когда свет фар пропал, Афанасий спросил Сергея:

— Далеко до деревни?

— Да нет, километров пять. А чего туда ночью топать. Давай заночуем в машине, а завтра с рассветом пойдём.

— Лады, — согласился Афанасий и стал готовиться к ночлегу.

 

Глава четвертая

Отшельник из Дурова

Сергей проснулся от того, что продрог. Приподнял голову. Сначала не понял, где находится: лежит на голой земле, над ним колышатся ветки бузины, от которых идёт пряно-горьковатый запах. Вспомнил, что ночью у него затекли ноги в машине, и он выбрался на волю.

Поёживаясь от утренней свежести, заглянул в салон «Жигулей». Афанасий спал на заднем сиденье, надвинув фуражку на лицо. Услышав щелчок замка, приподнялся.

— Пора вставать, — сказал Сергей.

— Сей секунд, — ответил Афанасий и улыбнулся: — Нищему одеться, только подпоясаться.

Сергей осмотрел спущенное колесо и увидел, что пуля попала в боковину протектора. Подошёл Афанасий, увидел рваное отверстие. Широко зевнув, спросил:

— Других повреждений нету?

— Не знаю.

Они обошли машину. Обнаружили две дырки в задней части багажника.

— Чуть-чуть повыше, — изрёк Афанасий, — и моё бездыханное тело могло занять место в морге.

Сергей стал привыкать к шутливым прибамбасам Афанасия и ничего не ответил. Машину без присмотра в лесу на произвол судьбы ему оставлять не хотелось, и надо было ставить запаску, однако, взглянув на указатель объёма топлива, решил не торопиться с этим делом — стрелка была на нуле.

Он сказал об этом Афанасию. Тот выпятил нижнюю губу:

— Наше счастье, что он не кончился раньше, — и покачал головой.

— Завтракать будем у Николая в Дурове, — сказал Сергей, доставая из багажника два рюкзака, набитые провиантом, купленным в Москве перед поездкой. — Поклажу на себе понесём, — как бы извиняясь, проговорил он, видя, что Афанасий примеряется к рюкзаку.

— На себе, так на себе, — ответил Афанасий, легко взваливая рюкзак на плечи. — Хорошо, что миномета вдобавок не навьючил.

Закидав на всякий случай машину ветками, они отправились в путь, который указывал Сергей. «Мерседеса» с бандитами нигде не было видно.

— Наверное, пиво лакают, — ответил Афанасий на вопрос Сергея, куда подевались «голландцы» с «Мерседеса».

— Они о каком-то фотографе говорили, — вспомнил Сергей.

— Это не настоящий фотограф, — объяснил Афанасий. — Видно, у кого-то такая кличка. «Фотографировать» нас будет.

Поправляя тяжёлые рюкзаки, они медленно брели по росистой траве к Дурову.

Деревня встретила их тишиной и унылой безысходностью. На Сергея она и раньше производила неспокойно-тревожное впечатление. Больше года он не был в здешних краях. Ему показалось, что домов стало меньше, и чёрное мелколесье совсем близко подступило к ним. И то ли места, где раньше стояли подворья с прогонами и задворками, заросли мощным бурьяном, то ли оставшиеся дома вросли в грунт, но деревня показалась Сергею провалившейся в землю, понизлой. Была она отрешённой от суетного мира и медленно умирающей в спокойном сознании того, что уже ничто не может её воскресить, и она принимала свою долю с безразличным величием.

Когда он здесь был в последний раз, в трёх домах жили старики. А теперь? Сергею показалось, что ни на одном из оставшихся подворьев нет следов жизни человека. В основном зияли пустоты, как воронки от бомб, зарастающие крапивой и чёрной полынью. Кое-где от земли поднимались тонкие берёзки с блестящими и трепещущими на ветру прозрачными листьями и осинки с жёлто-багровым налётом на листьях, которые тоже трепетали, словно удивлялись, каким ветром занесло сюда на полуживое пространство двух путников. Срубы стояли серые, все одинаковые, подлатанные тем, что попадалось под руку — шершавой тесиной, куском фанеры, остатком рубероида или были забиты сухой осокой в местах, где промерзал оголённый паз. Были они безжизненные, будто кровь вытекла из их жил.

На Афанасия вид запустелой умирающей деревни произвёл гнетущее впечатление. Поравнявшись с первой избой, он дёрнул ручку двери покосившегося крыльца. Жалобно скрипнув, дверь подалась, словно ждала момента, когда её толкнут. Афанасий, а за ним Сергей, через сени вошли внутрь. Пахнуло сыростью — запахом гниющего дерева, прелого мха, влажной земли. Русская большая печь, сложенная в углу, отсырела, глина, побелённая известью, кое-где отстала от кирпичей, образуя красно-коричневые пятна. Потолок почернел. В красном углу, где была божница с образами, теперь пустая, висела седая паутина и на позеленевшей латунной или медной цепочке болталась лампадка. В углу потолок, казалось, был наспех разобран, и в проём видны были стропила с обрешёткой и через дырявую крышу небо.

Афанасий вздохнул:

— Войны не было, а кругом запустение. Пошли отсюда.

В сенях Афанасий споткнулся в полутьме, и по полу покатилась ржавая керосиновая лампа.

Они пошли дальше по зарастающей конским щавелем и чёрной полынью улице. Сергей озирался по сторонам, словно был здесь впервые — так изменилась деревня. Около калитки пятистенного дома на скамейке сидел старик в выгоревшей клетчатой рубашке навыпуск, широких мятых штанах. На ногах были резиновые калошки. На плече сидел кот, большой и пушистый, с роскошными усами и большими жёлто-зелёными глазами, с тонкими, как лезвия, зрачками. Старик с безволосым, как у евнуха, лицом с интересом наблюдал за Афанасием и Сергеем.

— Привет, папаша, — первым поздоровался с ним Афанасий, приостанавливаясь.

— Доброе утро, — ответил старик, прилипая к лицам прохожих цепким взглядом. — Далеко путь держите?

— К другу… Николаю, — ответил Сергей.

— А-а, Воронину! Вон его дом рядом. Но он спозаранку в лес ушёл, знать по грибы…

— А вы здесь раньше не жили, — заметил Сергей, глядя на кота, который зевнул во весь рот, показав блестящие изогнутые клыки и розовый с белыми щетинками язык.

— Не жил, не жил, — торопливо ответил старик и проворно поднялся с лавки. — Совсем забыл. У меня там суп варится…

И семенящей походкой, которая совсем не шла к его прямой упитанной фигуре, заторопился в дом, сбросив мяукнувшего кота на землю.

Дом Воронина ещё больше посерел, осел, покривился. Где раньше был палисадник, торчали обломки столбов, изгороди не было. От соседнего дома дальше по улице осталось одно напоминание в виде продолговатого углубления с остатками кирпичного фундамента, вокруг которого в изобилии рос чистотел, играя на солнце жёлтыми цветущими венчиками.

Земля впереди дома была запущена. О том, что дом обитаем, говорила лишь вытоптанная узкая тропинка, петляющая между выстрельнувшими вверх стрелками подорожника и спорышем, да примятая трава от колёс автомобиля, ведущая к гаражу. Сзади и сбоку землю занимал огород. Набирала силу белокочанная капуста, пушились сочные, тугие листья чеснока, уже начали мутнеть, покрываясь белёсым налётом, стареющие перья лука, отцветала картошка. Часть площади была занята свёклой, морковью и бобами.

— Не ленится, ведёт хозяйство твой друг, — одобрительно отозвался о Воронине Афанасий.

— А как лениться, если в округе на пятнадцать вёрст нет ни магазинов, ни ларька, — ответил Сергей. — Воронин всегда бедствовал, как и старики, которые остались в деревне, с хлебом. Они сушили сухари… Коля сейчас стал запасаться мукой и сам выпекает хлеб. Оценишь, когда попробуешь.

Сергей подошёл к крыльцу сзади террасы. В пробой была просунута толстая дужка замка. Запор был сделан недавно — ещё блестели шляпки шурупов и желтело дерево, стёсанное стамеской.

— Приходите, когда нас нет, — пошутил Афанасий, стаскивая рюкзак с плеч.

— Он куда-то отлучился, — проговорил Сергей, тоже освобождаясь от тяжелого рюкзака. — Сейчас ключ поищем. Что-то новое — никогда он дом не запирал…

— Рано он ушёл, — заметил Афанасий.

— Он такой. Или этюды пишет, или в лес на охоту уходит.

— Он охотник?

— Не в обычном смысле слова. Охотится за ягодами, за грибами.

Сергей нагнулся и достал под доской над кирпичным столбом ключ с бородкой.

— Ключ есть — сказал он, отдуваясь. — Я уж было подумал, что не найду.

Отперев замок и открыв дверь в сени, позвал Афанасия:

— Заходи!

В доме они положили рюкзаки на лавку, прибитую к стене, и Сергей заглянул в комнату, в которой жил, когда приезжал к Николаю. Ничего здесь не изменилось. Тот же диван, низкий столик, два стула. И транзистор стоит тот самый, что он подарил другу на день рождения. Да и что могло измениться в забытой Богом деревне, стоящей на семи ветрах, где медленно умерли последние пять-шесть стариков, до которых никому не было дела. Они отдали свои молодые и зрелые годы коллективизации, войне, восстановлению хозяйства, заработали кое-какую пенсию, которая обесценилась и вовремя не выплачивается, и остались доживать считанные дни, заброшенные и покинутые всеми, пока не нашли покой на сельском кладбище.

На столе Сергей заметил листок бумаги. Он взял его и прочитал: «Располагайся. Я ушёл по грибы. К полудню вернусь».

Николай ждал его.

Сергей прошёл в прихожую. Афанасий снял куртку и смотрел в окно на лес, стеной подходивший к деревне.

— Сейчас я чайку поставлю, — сказал Сергей, раздеваясь. — Пока Коли нету, завтрак приготовим. А то живот к спине прирос.

— Кишка кишке бьёт по башке, — рассмеялся Афанасий, вспомнив солдатский юмор.

— Может и так, — согласился Сергей, беря с шестка русской печки закопчённый чайник.

— Воду, где здешние жители берут? — поинтересовался Афанасий, глядя, как Сергей наливает из бидона в чайник воды.

— Здесь неподалёку родник есть, за деревней под бугорком. Туда ходу десять минут. Были колодцы, но они пришли в негодность, последний завалился на моих глазах лет пять назад, ремонтировать некому, да и не для кого. Кому нужен человек, одиноко живущий в деревне, к тому же не член бывшего совхоза…

Не успел вскипеть чайник, как в сенях послышались шаги, и в прихожей появился мужчина лет за тридцать, высокий, прямой, в широкополой шляпе, в брезентовой куртке, надетой поверх клетчатой выгоревшей рубашки и в резиновых коротких сапогах. Загорелое продолговатое лицо опушала тёмно-русая борода, вернее, не борода, а то, что должно было быть ею через месяц-другой. В руке была большая корзина, полная грибов.

Сергей был на кухне и вошедший его не видел. Столкнувшись с Афанасием, Воронин опешил. Это ясно было написано на его лице. Сколько времени длилось бы это замешательство, неизвестно, но тут появился Сергей. Они обнялись, прижавшись щеками, пошлёпывая руками друг друга по спине.

— Сергей!

— Коля!

— Как я рад.

— Дружище!

Оторвавшись от влажной куртки друга, Сергей сказал:

— Познакомься, Коля, это Афанасий Петрович Крестов, а попросту, Афанасий. Мы приехали с ним вместе.

Афанасий сделал шаг навстречу Николаю и протянул руку:

— Будем знакомы.

— Мы с ним в такую переделку попали, Коля, — сказал Сергей, — ни в сказке сказать, ни пером описать…

— А что случилось? — встревоженно спросил Воронин, раздеваясь и вешая куртку на вешалку, снимая шляпу и приглаживая каштановые слегка волнистые волосы.

— Это особый разговор, — ответил Сергей. — Мы голодны, как стадо буйволов. Надо поесть, за завтраком и поговорим. Тебе нам тоже есть что сказать, как я понял.

— Ты правильно понял, Сергей.

— Хорошо. Ты пока не суетись. Мы с собой еду привезли.

— Давайте так, но я грибы замочу, — согласился Николай. — Потом отварим и с картошкой пожарим. Картошка пока мелковата, но на жарево набираю.

Он быстро налил в бак воды, ссыпал туда грибы, а в это время Афанасий с Сергеем распаковывали рюкзаки.

Проглянуло солнце, и старый дом ожил. Солнечные блики заиграли на полу, осветили углы, светлые зайчики отразились в зеркале шкафа.

Когда стол был заставлен незатейливыми закусками — колбасным сыром, шпротами, ветчиной, Николай воскликнул:

— Не хило живёте, братцы!

А когда появилось несколько банок пива, совсем сомлел:

— У меня сегодня праздник. Как это можно на такую зарплату…, — он не договорил и посмотрел на Сергея.

— Если бы это была зарплата. Так остатки прежней роскоши. Я теперь безработный. В музее прошло повальное сокращение, почти всех повыкидывали на улицу. Стоял на бирже, потом работал сторожем, завёл свое дело, накрыл меня рэкет, не захотел дяде платить, бросил, теперь не работаю. Живу на халтуру — ремонтирую автомашины новым русским.

— Ты мне об этом не писал…

— А что писать. У тебя своих забот хватает.

— Это уж точно, — вздохнул Николай, сходил на кухню, принёс и поставил на стол бутылку водки. — Вот дождалась, родимая, гостей!

— А ты, я смотрю, хозяйство расширил, землю распахал…

— Да какое там хозяйство! С голоду умирать не хочется… А как там у вас в Москве?

— Да также. Кто шикует и купается в шампанском, а основная часть, кто не может приспособиться к новым условиям, живёт в бедности.

— У меня основная проблема с хлебом. Он нужен каждый день, а в город каждый раз не наездишься. Беру муки, пеку себе сам. Сейчас отведаете моего хлеба и скажете, что он ничем не уступает городскому, а во многом превосходит его. Картошки выкапываю достаточно, капуста, свёкла своя. А вы что — пешком? — спросил он, приглашая их к столу широким жестом. — Не вижу знакомых «Жигулей»?

— Они в лесу остались. После завтрака на буксире притащим сюда.

— А что случилось. Рассказывайте! — Николай открыл бутылку с водкой.

Сергей рассказал историю с «Летучим «Мерседесом», при каких обстоятельствах познакомился с Афанасием, как они удирали от погони.

Николай задумался.

— У меня тоже, кажется, непрошеные гости были, — сказал он после непродолжительного молчания, обведя глазами гостей. — Ничего не тронуто, но что-то искали. Пришлось новый запор сделать и запирать крепче двери. Я ведь тебя не просто так, от скуки, телеграммой вызвал… — Он замолчал, бросив незаметный взгляд на Афанасия.

— Я так и понял, — ответил Сергей.

Они проболтали минут тридцать, ведя незначащий обыденный разговор.

— Спасибо, ребята, за угощение, — сказал Афанасий, поднимаясь из-за стола. — У вас тут свои проблемы. Вы обсудите их, а я пойду, прогуляюсь, познакомлюсь с деревней, заодно водицы принесу. Где тут у вас родник?

Ни Сергей, ни Николай не стали отговаривать его от этой затеи. Николай объяснил, как пройти на родник и проводил Афанасия в сени, где у него стояли вёдра.

— Вот эти бери, эмалированные. Увидишь срубчик осиновый, родник в нём бьёт, рядом ковшичек, им и начерпаешь.

— Хорошо, — ответил Афанасий и вышел из дома.

Николай вернулся в комнату.

— Знакомство ваше шапочное, — сказал он Сергею, — поэтому я бы предпочел…

— Афанасий — мужик умный, — не дал ему договорить Сергей. — Он всё понял и, видишь, нашёл удобный предлог отлучиться… Ты лучше расскажи, что случилось у тебя?

Николай рассказал о смерти Геронта, об иконе, о тайнике в ней и принёс свёрнутый в трубку кусок пергамента.

— Вот читай! Это по твоей части. Я хоть не силён в старых письменах, но кое-что прочёл, хотя пришлось голову поломать изрядно. Теперь твоя очередь. Ты ведь филфак прежде исторического окончил?

— Было дело под Полтавой, — произнёс Сергей, развернул свиток и стал внимательно читать.

— Ну что?.. Разобрал? — нетерпеливо спросил Николай, внимательно наблюдавший за другом.

Сергей махнул рукой, дескать, не мешай.

— В целом разобрал, — ответил он через минуту, перечитывая пергамент.

— Понял, о чём идет речь?

— Как не понять! О мурманском сундуке, полным золота. — Он отдал свиток Николаю.

— И тебя это не шокировало?

— А что может шокировать? Если это и подлинный документ, а проверить это может только экспертиза, то надо ещё найти, где этот сундук зарыт. Так что я от восторга не прыгаю, как видишь.

— Его ищут, этот документ, — с жаром сказал Николай. — Из-за него Геронта убили и ко мне сюда заглядывали в мое отсутствие не случайно. Это были не жулики, а те люди, которые задушили старика.

— Может, и в нас с Афанасием стреляли те же люди? — усмехнулся Сергей.

— Если не те же, — ответил Николай, — то из той же шайки… Я думал, ты обрадуешься — друг клад нашёл, а ты…

— Коля, чему радоваться. Ну, нашли мы письмо, грамоту, опись, как хочешь этот пергамент называй, даже схема есть, как я понял, нахождения этого сундука: то ли подземные ходы показаны, то ли ещё что, но место не обозначено, а страна наша большая.

— Согласен, большая. Но не надо на Камчатке искать. Это где-то здесь. Издавна раскольники в наши места подавались… За Глухим озером болота так и называются Скитскими…

— Но здесь скитов пруд пруди было. Были они деревянные, дерево и гниёт, и горит, и вообще подвергается быстрому разрушению от природных сил. Это не камень. Как ты найдёшь это место, которого даже названия не знаем?..

— Ты как хочешь, а я займусь этими поисками, — разочарованно проронил Воронин.

— Ты для этого меня и пригласил?

— И для этого тоже. Я хотел обсудить ситуацию… Я на тебя рассчитывал. Ты мне поможешь?

Сергей не ответил, глядя в окошко, в котором мелькнул Афанасий с полными вёдрами, переходивший улицу.

— Афанасию скажем? — спросил Сергей.

— Ты сначала скажи: поможешь мне? Хоть ты и не веришь, что мы найдём скит, но помочь мне можешь?

Сергей вздохнул, потёр подбородок.

— Дело заманчивое, хотя я не верю в конечный результат. Впрочем, чем чёрт не шутит… У меня времени много свободного. — Он снова взял пергамент. — Давай скажем Афанасию. Посвятим его в это дело. Послушаем, что он нам посоветует.

— Ты считаешь, что Афанасию можно доверять?..

— Надеюсь, что можно.

— Не рискованно это? Он не из тех?

Сергей понял.

— Я сам сначала сомневался. Думал, он с «Мерседеса». Но после того, как мы удрали от бандитов, выбросил эти мысли из головы. А потом — существует ли вообще сундук с золотом, это вилами на воде писано. Мы ничем не рискуем, рассказав о твоём пергаменте Афанасию.

— Значит, ты поможешь мне?

Афанасий в сенях загремел вёдрами. Войдя в комнату, проговорил:

— Вкусная вода в роднике. Не утерпел — зачерпнул в ковшик. А ваш сосед, — продолжал он, — обращаясь к Воронину, — наверно, в лес двигает, в сапогах, с корзиной…

— Он часто пропадает в лесу, — ответил Николай. — Как по расписанию ходит.

— И много приносит? — осведомился Афанасий, продолжая стоять у порога, словно не решаясь проходить дальше.

— Возвращается всегда с полной корзиной.

— Слушай, присядь, — вклинился в их разговор Сергей, ставя Афанасию стул. — И приготовься к сногсшибательному… Сейчас такое услышишь…

— Я уже ничему не удивлюсь, — проронил Афанасий, садясь и обводя глазами новых друзей.

— Правильно сделал, что сел, а то упадёшь, когда расскажем, — рассмеялся Сергей. — Мы тебе одну вещь покажем, а потом расскажем. — И он начал рассказывать Афанасию всё то, что ему перед этим поведал Николай, предварительно отдав «афганцу» кусок пергамента с письменами.

— И много в этом документе золота? — спросил Афанасий, потряхивая пергаментом, когда Сергей закончил свою речь.

— Написано, что более трёх пудов. Там не только золото, но и каменья самоцветные.

— Я человек практичный, — сказал Афанасий. — Как делить будем?

— Если найдём, то на три части, всем поровну, — вступил в разговор Николай.

— Даже мне, который к этому делу руки не приложил?..

— Рисковать-то будем вместе, если верно, что бандиты охотятся за сундуком.

Афанасий вскинул глаза на Сергея с Николаем.

— Резонно.

— Дело осталось за малым, — сказал Николай. — Надо найти место, где этот сундук закопан.

— То есть бывший скит.

— Да. Это для начала.

— Получается, как я понял, так…, — сказал Афанасий. — Команда, которая убила Геронта, знает, про сундук, но у них нет точного места его расположения, отсутствует схема его сокрытия. Я так мыслю?

— Во всяком случае, логично.

— Значит…

— Значит? — переспросил Сергей, внимательно глядя в глаза Афанасия. Он давно понял, что слов на ветер Афанасий не бросает и уже имеет какой-то план.

— Допустим, они знают про этот скит, но не знают в каком месте он и где закопаны сокровища… Они охотятся за нами, а мы будем охотиться за ними.

— Легко сказать — охотиться, — усмехнулся Сергей. — А как это сделать? Мы даже не знаем, кто они. Кто-то обстрелял машину, кто-то убил Геронта, кто-то залез в дом к Николаю. Кто-то… Это всё равно, что искать иголку в стогу сена.

— Надо так сделать, чтобы они раскрылись.

— Каким образом?

— Это уж позвольте мне подумать, старому вояке, — со всей серьёзностью сказал Афанасий. — Я берусь за это дело, если вы мне доверяете. — Он щёлкнул пальцами. — Не прозябать же мне всегда в роли бомжа… Прочь театральную бутафорию! Афоня начинает новую жизнь, полную приключений!

— Ты серьёзно поможешь нам? — спросил Николай.

— О чём разговор. Пуд золота мне в теперешней земной жизни не помешает.

— Я склонен доверять Афанасию, — сказал Сергей. — Хоть мы и познакомились в странных обстоятельствах, но без него неизвестно, был бы я здесь в Дурове.

— Я не против триумвирата, — проговорил Николай. — По воле судьбы мы оказались вместе и вместе пойдём к одной цели. — Он испытующе посмотрел на Афанасия.

— Да, теперь мы одна команда, — встрепенулся Афанасий, не отводя взгляда. — Сразу вношу предложение: командиров не выбираем. Обсуждаем возникшие вопросы вместе и вместе принимаем решения. Как годится?

— Согласны, — ответили оба друга.

— Я вот что думаю, — изрёк Афанасий, подсаживаясь поближе к Николаю и Сергею, за стол. — Вы меня подкинете до шоссе, а я оттуда на автобусе прямиком доберусь до Верхних Ужей. У меня в городе остались кое-какие связи и знакомства, так что я, может, раздобуду что-то интересное. А вам надо ухо востро держать. Я думаю, что это не случайная цепь событий — убийство старика, обыск в доме, нападение на нас, вернее, на Сергея. Здесь что-то замышляется. Поэтому надо держать порох сухим. Прежде всего, надо спрятать икону и пергамент подальше… Бандиты ночью о каком-то Фотографе говорили, который, видимо, на хвосте у Николая…

— Твои слова навеяли грустные размышления, — скривив губы, произнёс Николай.

— Я только не пойму, — задумчиво проговорил Афанасий, — они, видимо, не уверены, что икона или пергамент у тебя, — он указал на Николая.

— Почему?

— Иначе они бы потроха вывернули, а не ограничились осмотром дома. Уверен, что ты у них пока просто на крючке.

— Значит, тогда и мы тоже? — спросил Сергей.

— Возможно. Поэтому будьте начеку.

— Ну и вариантец ты нам подкинул, — покачал головой Сергей.

— У меня в голове не укладывается, — продолжал Афанасий, — зачем надо было стрелять по «Жигулям»? Какая была в этом необходимость?

— Может, попугать решили… — мрачно заявил Сергей.

— А что если эти события не связаны между собой, — предположил Николай, — а просто случайное совпадение?

Сергей промолчал, а Афанасий ответил:

— Поживём — увидим.

Они замолчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Ты когда собираешься в город? — спросил Сергей у Афанасия.

— Чем скорее, тем лучше.

— Надо сначала «Жигули» пригнать сюда.

— Конечно. И Николай отвезёт меня до шоссе. Только знаете, что?.. — Он поочередно оглядел обоих друзей.

— Что? — спросил Николай.

— Одежонки получше моей не завалялось? — Афанасий тряхнул своими лохмотьями.

— Это не проблема — найдём, — ответил Воронин.

Афанасия переодели в более или менее приличную одежду — клетчатую байковую рубашку и вельветовые брюки, — и Николай пошёл в гараж заводить машину.

Сергей с Афанасием ждали его у изгороди. С крыльца соседнего дома спустился старик, вернувшийся из леса, и сел на лавку под раскидистой рябиной. На плечо вспрыгнул сытый кот и стал тереться мордой о щёку.

— Старик с котом, — изрёк Сергей, присматриваясь к николаеву соседу. — Кот такой же сытый и ухоженный, как и хозяин.

— Точно ты подметил, — подтвердил Афанасий. — Видно, мышей в округе полно, раз так разожрался.

— У тебя, Коля сосед появился, — сказал Сергей Николаю, когда тот, подогнав к ним машину, вылез из салона.

— Мы особо не общаемся, — ответил Николай. — У каждого свои дела.

— А он что — нездешний? — спросил Афанасий.

— Приезжий. Выморочный дом купил за бесценок у властей, переехал сюда. В городе, рассказывал, у него коммуналка, детей нет, жрать нечего, вот, он сюда и прикатил на свежий воздух.

— Какая у него рожа красная от свежего воздуха, — усмехнулся Афанасий, взглянув на старика, важно восседающего с котом на скамейке.

— Воздух у нас действительно хороший, — атмосферу ничто не отравляет, — согласился с доводами Афанасия Николай. — Нил кур завёл, шесть штук, свежие яйца. Да и пенсия, видать, у него приличная. Когда, я в город езжу, он мне наказывает кое-чего привезти, кроме хлеба, — буженинки, консервов, пол-литровочку… Не бедствует старик.

— Давно он в деревне? — спросил Афанасий.

— По весне приехал.

— Понятно, — задумчиво проговорил Афанасий и пристально посмотрел на старика.

Когда они уселись в «Запорожец» и поехали, Нил Петрович приподнялся со скамьи и приветливо помахал рукой.

«Жигули» были на старом месте. Сергей закрепил трос за бампер, и они потащили машину в деревню.

— Вот ещё что я тебя попрошу, — говорил Николай Афанасию, который обратную дорогу ехал с Ворониным, а Сергей на буксируемой машине. — Если будет возможность, узнай, что за тип особняк у озера купил. Видать по всему очень крутой парень. Я в тот район на этюды выезжал, на лодке пытался к особняку подплыть — посмотреть, что за коттедж выстроили, так меня на катере двое парней чуть не утопили — лодку перевернули…

— Особняк? — переспросил Афанасий. — На озере?

— Да. На Глухом. Есть здесь такое поблизости. Хорошую такую виллу на берегу выстроили. Там раньше казарма была. Видно, хозяин её перестроил, забор поставил, наверное, землю купил. Мой дед всю жизнь боролся, чтоб там заповедная зона была, но, видно, сейчас, как и тогда, не до заповедных зон.

В полдень Николай повёз Афанасия к шоссе, а Сергей остался менять простреленное колесо.

 

Глава пятая

Хранилище под опечком

Николай вернулся через полтора часа

— Ты быстро, — удивился Сергей, встречая его у ступенек крыльца.

— Дорога сухая — мигом доехал, — ответил Николай и оглядел «Жигули», стоявшие у гаража с заменённым колесом.

— Непрошенных гостей не видел? — спросил Сергей.

— Никого нету. Тихо.

— Афанасий уехал?

— Я его на автобус посадил. Как раз рейсовый шёл.

— Значит, без проволочек доберётся.

— Доберётся. Он парень шустрый…

— Не то слово — шустрый. — Сергей вспомнил, как он изображал из себя труп. — Он ловкий и к тому же артист.

— Не зря мы его посвятили в свои планы? — спросил Николай, которого томили сомнения в правильности их решения. — Как никак совсем незнакомый человек. К тому же говоришь — артист. Не околпачит он нас?

— Ты всё-таки считаешь, что я привёз подсадную утку?

— Я не считаю так, но…

— Брось, Коля, и меня заражать вирусом недоверия. Проверим в деле. Он мужик тёртый, к тому же бывший «афганец», думаю, не подведёт.

— Признаться, и на меня он произвёл впечатление надёжного человека, на которого можно положиться.

— Что ж тогда сомневаешься?

— Скорее по привычке. Пуганая ворона куста боится.

Вечером после ужина, Николай крепко запер двери, занавесил окна.

— После посещения не званных гостей меры предосторожности не повредят, — ответил он на немой вопрос Сергея.

— А ты точно знаешь, что в твоё отсутствие дом посещали?

— Уверен на сто процентов. Я наблюдательный человек. Представь себе, приходишь домой и замечаешь, что коврик под дверью не так лежит, как ты его положил, вещи сдвинуты, какие тут сомнения!? Конечно, проверял не особенно опытный. Ну, сам посуди: вот эта скульптура из корня дерева стояла на полке без движения больше года, пыль я не протирал, прихожу, — а на стеллаже с миллиметр узкая полоска, на которой пыль отсутствует, значит, кто-то сдвигал скульптуру, а точно на место не поставил. И ваше приключение со стрельбой. Так что лучше от греха подальше.

— Двери у тебя крепкие, стены прочные, но если нагрянут гости и приставят дуло к виску, тогда что?

— Может, я им раньше приставлю.

— Чего? Палец? Или сучок вот от этого пня? — Сергей указал на вырезанную из пня фигурку лешего с клюкой. Дробовик свой?

— Зачем? — Николай загадочно усмехнулся. — Револьвер.

— У тебя оружие есть? — Сергей округлил глаза.

— Сегодня нет, но завтра, надеюсь, будет. И в этом ты мне поможешь.

— Каким образом?

— Ночь потерпи, а завтра узнаешь.

Сергей пожал плечами, хотя его разбирало любопытство, откуда Николай возьмёт оружие, и проронил:

— Завтра, так завтра. Будем надеяться, что до утра доживём.

— Доживём, — бодро ответил Николай. — Пошли спать на сеновал. Там всё слышно, что происходит в деревне.

Взяв одеяло, Сергей пошёл за другом, не говоря ни слова.

Утром Николай по обыкновению встал рано и открыл дверь со двора на улицу. В лицо ударили яркие лучи солнца.

— Сергей! — позвал он. — Просыпайся, пора вставать. Это тебе не в городе — нежиться в постели.

— Иду, — отозвался Сергей и сбросил с себя одеяло.

— Хороший день сегодня будет, — сказал Николай, обводя глазами горизонт. — На небе ни облачка. Иди я тебе полью. — Он зачерпнул из бочки в пластмассовый кувшин воды.

— Так, где твоё оружие? — спросил Сергей, подставляя руки под струю и вспомнив вчерашний разговор.

— Придёт черёд, узнаешь.

— Подожду череда, — только и нашёлся, что ответить Сергей и сильно фыркнул — уж больно серьёзен был Николай.

После завтрака Николай завёл «Запорожец» и пригласил Сергея:

— Поехали!

— Куда?

— За оружием, — наклонился и прошептал ему на ухо Воронин.

— Ну, ты даёшь, — проворчал Сергей, забираясь в узкий салон «Запорожца».

Николай ехал на заброшенную мельницу, которая отстояла от Дурова километрах в двенадцати. Вспомнил он о ней в связи с оружием. Когда Геронт принёс ему икону на реставрацию, то за чаем, рассказал Воронину, что икону ему оставил хуторянин Антип Маркелыч Загодин, у которого Геронт был в услугах.

— Это, которого раскулачили? — спросил тогда Николай.

— Как хошь это назови, только нечего было раскулачивать, — ответил Геронт. — Он почти всё в колхоз отдал, которым тогда руководил твой дед Семён. Самую малость себе оставил.

— За что же его с сыном в Сибирь упекли?

— Упекли совершенно за другое дело. Банда у нас орудовала. Бредунов ею командовал, Бредун его прозвали, такой мужик был… А Антип Маркелыч, тот на два фронта работал: и с советской властью заигрывал, и Бредуну помогал — снабжал его провиантом, оружие укрывал.

— Теперь понятно, — проговорил Николай. — А дед ничего мне не рассказывал.

— Мал ты, наверное, ёще был…

— Может, и так.

— Оружие, — продолжал словоохотливый Геронт, — он во дворе прятал, под настилом коровника. Помню, за день или за два до ареста меня будит, а я на сеновале спал, и говорит очень тревожно, что у него предчувствие нехорошее от сна дурного, проявляет он беспокойство о закопанном на подворье оружии — вдруг найдут. Давай, говорит, часть в лес отнесём, закопаем. Ну, унесли мы три револьвера да два, кажись, карабина артиллерийских с патронами.

— Прямо в лесу и закопали? — спросил Николай.

— Ну не совсем в лесу чтобы. Мне так казалось, что он расставаться с оружием не очень-то и хотел. Его отец Маркел мельницу в своё время держал, после его смерти Антип Маркелыч её забросил — она на отшибе оказалась, переселился на хутор, ну а мельница ветшала, гнила, пока совсем не развалилась. Дорога туда зарастала… На эту мельницу он меня и привёл. Копай, говорит, под опечком. А там, кроме опечка, всё сгнило. Ну, выкопал я яму, туда мы оружие сунули с патронами и забросали землей.

— Сколько же времени с тех пор прошло?

— Сколько? Да годов больше с полсотни, должно быть. Антип Маркелыч сгинул, а про оружие я забыл. Вот только сегодня к слову вспомнил…

Перебрав этот разговор в памяти, Николай задумался.

«Запорожец» медленно ехал по безлесому пространству, отдалённо напоминавшему зарастающую дорогу. Место, где когда-то стояла старая мельница, Николай знал хорошо — подростком часто туда ходил по грибы. От мельницы ничего не осталось, кроме небольшой возвышенности, густо поросшей лопухами, крапивой, а по окружности спутанным мышиным горошком. Просёлок, заросший травой, внезапно кончился, упёршись в березовую рощу.

— Вылезай! — скомандовал Николай. — Дальше пешком пойдём. — Бери лопату, а я мешок захвачу.

— Ты меня действительно не разыгрываешь? — спросил Сергей друга. — Мы за чем-то дельным едем?

— Сам увидишь, — ответил Николай.

— Одни загадки, — пробормотал Сергей, открывая багажник и доставая сапёрную лопатку.

— Что ты сказал? — не расслышал Николай.

— Одни загадки, говорю, начались, как только я сел в машину на своей даче.

— Всё может быть, — ответил Воронин, думая о чём-то другом.

Оставив «Запорожец» под развесистой ольхой, Николай зашагал на запад, приминая высокую траву. За ним поплёлся Сергей. Лес был густой, и солнечные лучи с трудом пробивали листву. Трава была росная, и сапоги путников стали мокрыми.

— Долго нам топать? — спросил Сергей, споткнувшись о гнилую валежину и чуть не упав.

— Осталось немного, — ответил Николай и, посмеиваясь, добавил: — А ты привыкай к бездорожью. Это тебе не Арбат и не Тверская-Ямская. Раз собрался клад искать, надо привыкать ко всему. Ты ж не на автобусе в скит поедешь!

Сергей вздохнул:

— Клад кладом, а сейчас я не знаю, куда мы идём.

— На старую мельницу.

— Где черти водятся?

— Возможно. — Николай раскатисто рассмеялся.

Пересекли глубокий сырой овраг и выбрались на ровное место. Небольшие полянки чередовались одна за другой. На них росли орешник и калина, кое-где встречались пирамидальные деревца можжевельника.

— Здесь когда-то дорога проходила на мельницу, — пояснил Николай. — Видишь, не совсем заросла.

— Я бы не сказал, что здесь была дорога, — ответил Сергей и затаённо вздохнул — сапоги, которые ему подарил Николай, были большего размера, чем он носил, он натёр ногу, шёл, прихрамывая, и это обстоятельство нарушало его душевное равновесие.

Николай вывел его к реке. Она была не широкая, с крутыми берегами, поросшими колючей травой, цеплявшейся за одежду, ольховником, склонённым к воде и купавшим в ней ветви. Язовка здесь была глубокая: вода зелёно-чёрная, дремучая, как и окружавший её лес. Потом пошли большие поляны с открытыми солнцу опушками. Николай иногда нагибался и подбирал грибы, большей частью подберёзовики и волнушки. Клал их в предусмотрительно захваченный полиэтиленовый пакет.

— Сегодня опять на жарево будет, — довольно говорил он, кладя очередную находку в пакет.

Сергей тоже последовал примеру Воронина, и если находил гриб, подавал его приятелю, спрашивая при этом съедобен ли он.

— Ну вот, пришли, — сказал, останавливаясь, Николай.

— Где ж мельница? — спросил Сергей, оглядывая ровное пространство, поросшее кустами, берёзами и осинами. Под ноги в разноцветном цветении стелился мышиный горошек, такой густой и перепутанный, что в нём вязли сапоги.

— Мельницы, почитай, уж лет девяносто как нет — сгнила. Вот, видишь, сваи остались от плотины, — указал Николай рукой на обмелевшую реку, поперёк которой торчали чёрные, словно обглоданные столбы. — Здесь она была запружена. Рядом стояла мельница с избой мельника. — Он показал на островок густо росшего бурьяна, на метр выше, чем окружающая его трава.

Николай подошёл к бурьяну.

— Давай лопату! Расчистим место и будем искать то, зачем пришли сюда.

Ни слова не говоря, Сергей протянул ему лопату. Обрубая бурьян, Николай говорил:

— Геронт мне много порассказал о бывшем своем хозяине. Эта мельница принадлежала отцу Загодина. Когда в Верхние Ужи провели тракт, она оказалась на отшибе, и окрестные крестьяне стали возить зерно на помол другим мельникам, куда дороги были получше и поближе. Антип Загодин, как говорили, по этой причине мельницу забросил и во время Столыпинской реформы взял хутор. Перед тем, как его с сыном арестовали, он закопал со своим батраком здесь под опечком оружие. Вот это оружие мы и ищем.

— Как же мы его найдём? Столько земли надо перелопатить!?

— Чудак! Я ж тебе сказал — под опечком. А что такое опечек, городской житель? — Николай перестал срубать лопухи и взглянул на Сергея.

Тот пожал плечами и посмотрел на приятеля, ожидая объяснений.

— Опечек, — произнёс Николай с видом опытного учителя, объясняющему нерадивому ученику урок, — это основание, на котором стоит русская печь. Она же не на полу поставлена. Раньше вкапывали дубовые столбы или делали кирпичный фундамент. Сейчас мы посмотрим, как здесь было устроено.

Отбросив сгнившие остатки дерева, битые черепки, Николай обнаружил кирпичную кладку — два широких столба, словно быки, на которые ставили мосты.

— Видишь, кирпич самодельный: сырец, неровный, форма неказиста.

— В каком месте копать? — осведомился Сергей, которого стала интересовать затея, предложенная Николаем.

— Начнём с этой стороны. — И Николай погрузил лопату в землю.

Через некоторое время его сменил Сергей, видя, что приятель устал. Но вскоре и он выбился из сил.

— Видать, обманул тебя Геронт, — вздохнул он, бросая лопату и садясь на примятую траву.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — отозвался Николай, который не сомневался в результатах поисков. — Надо опечек окопать со всех сторон, тогда, может быть, чего-нибудь найдём.

Отдохнув, начали копать с другой стороны. Но и здесь раскопки положительных результатов не дали. Сергей совсем приуныл, Николай тоже засомневался, но вида старался не показывать.

— Хватит попусту время тратить, — сказал Сергей, вытирая перемазанные землёй штаны. — Поехали обратно. Старик старый был, наверное, страдал склерозом, может, где-либо они и закапывали оружие с хозяином, но не здесь.

— Сейчас у торца попробую, — отозвался Николай, — если ничего не выйдет, бросим это занятие и поедем домой. — Он схватил лопату и принялся копать новую яму.

Сергей молча сидел поодаль и тоскливо наблюдал, как Николай откидывал землю.

— Ну, что я говорил, — вдруг воскликнул Воронин, отбрасывая лопату в сторону, становясь на колени возле ямы, и руками раскидывая землю.

— Неужели нашёл?! — обрадованно вскрикнул Сергей, вскакивая на ноги.

— Не знаю, что именно, но здесь что-то закопано. — Николай просунул в яму руку, внизу затрещало, и он вытащил большой лоскут чёрной материи. — Похоже на промасленную шинель или толстое сукно, — проговорил он, поднося кусок к носу и снова запуская руку в яму. — Ого, Геронт не обманул. — Он вытащил револьвер. — На, держи, — он протянул его Сергею. — Фома неверующий.

Сергей взял револьвер.

— Вроде настоящий.

— Вроде, — рассмеялся Николай. — Неужели игрушечный закопали! Самый настоящий. Давай копать дальше.

Через полчаса на обрывках полусгнившей шинели, разостланных на земле, лежали два карабина и три револьвера. Рядом кучками были разбросаны патроны. Николай с Сергеем сидели рядом и созерцали выкопанное оружие.

— Всё в хорошей сохранности, — говорил Николай. — Антип хорошо их смазал, никакая ржавчина не тронула.

Сергей взял револьвер, повертел в руках.

— Не пожалел масла хозяин. Видно, считал, что пригодятся.

— Он не ошибся, — засмеялся Николай. — Ладно, забираем оружие и — домой. — Он поднялся с земли. — Теперь нам никакой чёрт не страшен. Пусть только сунутся — мигом свинцовой пули отведают.

Вернувшись в Дурово, друзья машину с оружием поставили в гараж и решили до темноты не вносить его в дом. У Николая на этот счет были свои соображения — после посещения его дома не званными гостями он стал всего опасаться и чтобы не навлечь лишних подозрений, считал — предстоящие поиски мурманского сундука должны быть окружены тайной. Сергей с ним согласился и не стал ни в чем ему перечить.

Николай сходил в огород, выкопал несколько веток молодого картофеля и пока Сергей мыл и чистил его, стал отваривать собранные на мельнице грибы.

Когда стемнело настолько, что на улице не было видно ни зги, они принесли оружие в дом, чтобы не видел сосед, почистили его и снова смазали. Карабины и револьверы стали, как новенькие.

— Ну вот, — сказал Николай, любовно похлопывая карабин, который он предназначал себе, — если теперь кто и сунется, у нас есть чем защищаться.

Хотя Сергей оправдывал меры предосторожности, предпринимаемые ими, но сомневался в истинности версии слежения за ними.

— Я считаю, что мы ошибаемся, что нами кто-то заинтересовался.

— То есть, всё произошедшее не более как недоразумение.

— Надеюсь.

— И то, что в вас стреляли? И то, что мой дом обыскивали?

— Может, тебе показалось?

— Может, и тебе показалось, что в вас пули летели?

Сергей не нашёлся чего возразить на столь серьёзный аргумент и перевел разговор на другую тему.

— Что-то теперь Афанасий делает?

— Может, дал ноги. Зачем ему наша авантюра.

— Не думаю, чтобы он так поступил. Он мне показался серьёзным человеком, хотя тот способ, которым он познакомился со мной, до сих пор не могу вспоминать с чувством тихого ужаса.

— Не будем гадать, — отозвался Николай. — Подождём день-другой, и всё встанет на свои места.

— Подождём, — согласился Сергей и предложил: — Давай спрячем оружие. Что оно тут глаза мозолит.

 

Глава шестая

Афанасий в городе

Афанасий спрыгнул с подножки автобуса и огляделся. В Верхних Ужах он не был несколько лет. За это время в городе ничего не изменилось. Лишь на бывших пустырях и на месте деревянных сгоревших домов были выстроены или только строились красивые кирпичные здания, зачастую, вычурные, с арочными дверями и окнами, забранными коваными решётками. На приватизированных строениях красовались вывески, выполненные столь же разнообразно, сколь было разнообразия и различия в хозяйственной деятельности их владельцев — предпринимателей и коммерсантов. Здесь были строгие, занимавшие почти весь фасад, горевшие золотом вывески типа «Новый Коммерческий банкъ», или бистро «На скорую руку», и претенциозные названия множества магазинов, ларьков, винных погребков: «Три богатыря», «Ковбой Гарри», «Старый лоцман». Здесь были блинные, пельменные, лагманные, чайные хозяев, не утративших национального самосознания, и хот-доги, таверны и салуны, владельцы которых видимо, обладали неисчерпаемыми знаниями западноевропейской и американской истории, или насмотрелись до одури зарубежных фильмов, потому что там и сям пестрело множество вывесок: «Мерлин», «Рыцарь Ланселот», «Унесённые ветром», «У Сильвера» и так далее. «Прямо Дикий Запад какой-то, — подумал Афанасий, — а не русский Север».

Однако разглядывать и сопоставлять эти названия и названия, взятые из римской, греческой истории, библейских текстов — Андромед, Гер, Гей, Ромулов и Ремов, Юнон, Лотов и ковчегов, Колизеев и Фермопил, вывесок, в которых присутствовали магические числа 3, 7, рыцари, гномы, феи и тому подобное, ему было некогда — он спешил на тихую улочку в старой части города, где жил старинный его приятель Никита Тимофеевич Туляков. Только он, проработавший долгие годы в городском отделе УКГБ, мог ему помочь в изысканиях, за которые Афанасий взялся сам по доброй воле, без принуждения и давления, и которые он стремился довести до конца.

Этой части города не коснулась ни революция, ни перестройка, ни теперешние реформы. Каким был этот, говоря чиновничьим языком, микрорайон в царское время, таким и остался: с пыльными улочками, со старыми купеческими и мещанскими домами — с кирпичным нижним этажом, с ажурными окнами, с балкончиками и причудливыми крышами. Их чуть-чуть разбавили новые, советские, дома, обшитые тёсом, с мансардами и без, все разные, но все покрашенные масляной краской, скрывавшиеся в зелени садов, в зарослях сирени, склонившей свои ветви на глухие тесовые заборы. Тротуары были не везде, переходя в канавы и рытвины с вытоптанной травой, с покосившимися водопроводными колонками, и вечно мокрой землей под ними.

Пыльная, тихая и пустынная, улица привела Афанасия к голубому домику, утопающему в глубине старого сада. На заборе был прибит продолговатый лист железа, на котором масляной краской был выведен номер. Калитка, обшитая «в елочку» тонкими планками, легко и плавно подалась под нажатием, открывая узкую дорожку, посыпанную песком, ведущую под кронами разросшихся яблонь прямиком к дому.

Старый, с мансардой, дом недавно был перекрыт оцинкованным железом, которое ещё не потускнело от дождей и снега и блестело под солнцем. Позади дома у тесового сарайчика за металлической сеткой протявкала собака и, встав на задние лапы, внимательно смотрела на пришедшего.

Афанасий нажал кнопку звонка. В доме отозвалась переливчатая мелодия. Он взялся за ручку и стал ждать, когда хозяева откроют дверь. Послышались тяжелые шаги, а затем голос:

— Иду, иду!

Дверь отворилась. На ступеньке стоял грузный мужчина в широких тонких брюках, в светлой тенниске в полоску. Небольшой животик переваливался через ремень. Тёмные, без седины, волосы были зачёсаны набок.

— Здравствуй, Никита Тимофеевич! — произнёс Афанасий, ещё не входя в ступеньки.

— Афанасий, это ты?! — радостно воскликнул мужчина и от неожиданности застыл на месте. — Не верю своим глазам! Вот это оказия! Заходи, дружище! Через порог руки не подают.

Афанасий вошёл в ступеньки, и хозяин крепко обнял его. Они потискали друг друга в объятиях, и Никита Тимофеевич сделал широкий жест рукой, приглашая гостя в дом:

— Проходи, не стесняйся! Я домовничаю. Только что с рынка пришёл. У нас там молоко из бывшего совхоза привозят в цистерне, так вот два раза в неделю хожу. А Людмила у меня на работе. А я подумал, что пенсию принесли…

Никита Тимофеевич был женат второй раз. Дети от первого брака, сын и дочь, жили и работали в Санкт-Петербурге, отца навещали не часто, лишь поздравляли с новым годом да с днём рождения, а от второго брака детей не было.

Афанасий познакомился с Никитой Тимофеевичем в Афганистане, с течением времени знакомство переросло в дружбу. Вернувшись в Союз, они поначалу встречались часто, перезванивались, писали письма и слали к праздникам поздравительные открытки, а после 1991 года связь постепенно заглохла, возможно, что оба оказались не у дел, забота о хлебе насущном не давала времени на встречи, всё резко подорожало и даже лишний раз отправить письмо стало проблемой.

Никита Тимофеевич первым делом усадил гостя на диван, сам сел рядом, обнял за плечи.

— Ты не знаешь, Афанасий, как я тебе рад. Рассказывай, что у тебя нового, ведь сто лет не виделись.

Афанасий пожал плечами:

— Да что у меня нового. Хвастаться нечем. Бомжую. — Он усмехнулся.

— Как это так — бомжуешь? — не понял Туляков и внимательно посмотрел в глаза старинного друга.

— А очень просто. Без средств к существованию и без постоянного места жительства.

— Значит, не работаешь?

— Сейчас нет. Работал в охране. Ушёл.

— А что так? Мало платили?

— Платили более или менее сносно. Хозяин, — я в коммерческой организации работал, — вором оказался, ну а я ворованное не стал охранять.

— А как понимать: «Без постоянного места жительства». Тебя что — жена выгнала?

— Сам ушёл. Разошлись мы. Квартиру ей оставил с дочкой. Поэтому и сказал — бомжую.

— Э-эва, — протянул Никита Тимофеевич, нахмурившись. — Разошлись, бомжуешь. А из-за чего разошлись? — он бросил быстрый взгляд на бывшего сослуживца. — Ты пьёшь?

— Сейчас нет. Не хочу говорить об этом. — Афанасий сжал кулаки. — Разошлись и всё. Не шевели прошлое, Никита Тимофеевич.

— Раз не хочешь говорить — не говори! Сам, верно, во многом виноват, а?

— И моя вина есть. — Афанасий отвернулся.

«Всё такой же, — подумал Никита Тимофеевич. — Обидчивый, занозистый, но душа человек в минуты, когда на него ничего не давит, не ломает его. Получил ранение, лечился в госпитале, но быстро поправился, выписался и опять пошёл воевать с духами. Удачливый был разведчик».

— Ну ладно, не сердись, что затронул больную тему. — Никита Тимофеевич виновато улыбнулся. — Нас всех, как только вернулись в Союз, помели на гражданку… А у каждого боль, раздрай в душе, а в нее ещё и наплевали… А ты знаешь, — он неожиданно переменил тему, — мне Петька Фуфлев письмо не так давно прислал. Тоже на гражданке. Работает в какой-то авиационной фирме. Доволен. Пишет, что получает под завязку, отдыхать ездил с семьей в Испанию. Видишь, ему повезло.

— Ну, то Петька! Он без мыла, сам знаешь, везде пройдёт. Как его ещё авиация терпела. У него особых принципов, кроме как заработать да покутить, и не было, так что ему ломать в себе ничего не пришлось.

— Ну, хорошо, — Никита Тимофеевич встал. — Хватит об этом. Ты, конечно, не обедал. Сейчас я организую закусон и выпивон, у меня бутылка давно припрятана, словно ждал я тебя. А Людмила придёт — мы повторим. Ты располагайся, не впервой у меня, чай. — Он ушёл на кухню и оттуда спросил: — Ты надолго к нам в город?

— Хотелось бы побыстрее…

— Останешься у меня. Сколько нужно, столько и поживёшь. Людмила придёт, обрадуется. Эва, Афанасий, Афоня пожаловал….

Через час они сидели за столом. Никита Тимофеевич дымил сигаретой, его бас гулом наполнял небольшую комнату:

— Ну, давай, опрокидывай, Афанасий, что задумался? Двести грамм тебе не повредит… Не в дребадан же напьёмся…

— Да я не задумался, — ответил Афанасий, беря рюмку. — Афганистан вспомнился, ребята… Там было просто, жил одним днём: вернулся с задания живым и невредимым — хорошо, а что следующий день принесёт, видно будет.

— А теперь?

— Теперь по-иному. Тогда нужны были Родине, а сейчас оказались ненужными.

— Война нас пощадила, авось и теперешнее время пощадит…

— Будем надеяться, — проговорил Афанасий. — За удачу! — И, выпив, шумно выдохнул.

— Ты по делам в город? — спросил Никита Тимофеевич, беря салатницу и накладывая Афанасию в тарелку нарезанных кружочками помидоров и огурцов. — Ешь, не стесняйся — всё своё, не покупное. Видишь, какие мясистые помидоры в теплице вызрели?

— Мне помощь твоя нужна, — сказал Афанасий, цепляя на вилку крупно нарезанные перья лука.

— А просто так бы и не заехал, — укоризненно проговорил Никита Тимофеевич.

— Мы как… русские… когда припрёт.

— Это уж точно, — вздохнул Никита Тимофеевич. — Долго запрягаем. Всё дела да делишки. Нет бы, бросил всё, тем более, ты свободный человек, как говоришь, приехал бы на недельку, сходили бы на рыбалку, может, на охоту бы собрались…

— Дай срок, приеду на целый месяц погостить. Вот с делами справлюсь…

— Дела-то большие?

— Пока сам не знаю. Кое-что мне надо уточнить, от этого будет зависеть и дальнейшее.

Афанасий рассказал бывшему сослуживцу, что ему надо бы посмотреть в местном отделе ФСБ дело крестьянина Антипа Загодина, богатого хуторянина, репрессированного в начале тридцатых годов.

— А он что — твой родственник?

Афанасий смутился.

— Да нет, чужой человек.

Никита Тимофеевич махнул рукой с зажжённой сигаретой:

— Впрочем, чего я спрашиваю. Теперь везде коммерческие тайны. Так ведь?

Афанасий пожал плечами, ничего не ответив.

— Я так и понял. Сделаю всё, что смогу, но только завтра. Сегодня уже поздно, да и не стоит встречу на дело менять. А сейчас я только позвоню.

Никита Тимофеевич встал, прошёл к телефону, стоявшему на журнальном столике, снял трубку и, попыхивая сигаретой, зажатой в зубах, набрал номер:

— Вениамин? — спросил он. — Это ты? Добрый день, это Туляков. Узнал? Володя поблизости? Позови, пожалуйста. Привет, Володя. Да, это я. Ну и молодец. Как жизнь? Нормально? Рад за тебя. У меня к тебе дельце. Небольшое. Можно и по телефону. Какой секрет. У меня секретов нет. У других, да, — он взглянул на Афанасия. — У меня один секрет, когда пенсию принесут. Денег нет, и дают не вовремя. Скажи мне, делами репрессированных кто занимается? Ага. Понял. Завтра я с одним товарищем приду. Надо посмотреть одно, если оно у вас хранится. Обеспечишь? Спасибо. Пока. До встречи! Ну вот, — положив трубку, сказал Никита Тимофеевич. — Завтра сходим. Ты давай закусывай, не сиди ровно на именинах.

Около шести часов вечера пришла жена Никиты Тимофеевича Людмила, женщина лет около сорока, в лёгком летнем платье, с полиэтиленовым пакетом в руке, из которого виднелась синяя ручка складного зонтика. Серые глаза заискрились, когда она увидела Афанасия.

— Афонька! Это ты? — Она остановилась на пороге и заулыбалась.

Афанасий её знал хорошо. До армии вместе с ней работал в одном цехе на ткацкой фабрике. Она была ученицей ткачихи, он — учеником наладчика. Потом она окончила институт, а он после армии поступил в военное училище. Когда впервые приехал в гости к своему земляку однополчанину Никите Тимофеевичу после вывода советских войск из Афганистана, то очень удивился, увидев её в качестве его жены.

— Вот те на, — произнёс он тогда, ставя спортивную сумку у ног. — Люська!?

— Моя жена, — представил её Туляков.

— Ну ты даёшь, подруга. Как же ты окрутила этого волкодава?

И сегодня тоже обрадовался, увидев её.

— Афанасий, — она сморщила маленький курносый носик. — Как ты похудел!

— Похудеешь от такой жизни, — ответил Афанасий и сказал: — А ты ничуть не изменилась: такая же хохотушка и веселушка?

— Её ничто не берёт, — вступил в разговор Никита Тимофеевич. — Вместе с ней я и сам молодею. — Он заулыбался и обнял жену за плечи.

А Людмила продолжала:

— Но ничего — впалые щёки тебя не портят. Наоборот, ты стал намного импозантнее.

— Хватит болтать, ребята, — шутливо остановил жену и гостя Никита Тимофеевич. — Мы немного перекусили тут, — обратился он к Людмиле, — без тебя, а сейчас давай хороший ужин зададим, как в старые добрые времена. Такие встречи бывают раз в сто лет.

Людмила подвязала фартук и пошла на кухню. Вызвался ей помочь и Никита Тимофеевич, включив телевизор и оставив гостя одного. Сидя на диване, Афанасий рассеяно смотрел на экран. В новостях, кроме очередных ЧП, положении в Чечне, ничего не сообщалось. Да и не было о чём сообщать. Президент был в очередном отпуске, отдыхал в Карелии, Дума была на каникулах. По другим каналам шли длинные мыльные оперы…

После ужина, когда вечерело, и прохлада обволакивала окрестности, вышли в сад. Сели на скамейку под рябиной. Ягоды наливались соком, краснели, крупными гроздьями висели на упругих ветвях. Солнце закатилось за дома, на небосклоне осталась лишь красная полоска. На густую траву падала тяжёлая холодная роса. Афанасий с Никитой Тимофеевичем продолжали начатый за столом разговор.

— Ну и куда мы идём по-твоему? — спросил Афанасий однополчанина.

— В никуда, Афанасий, в никуда. Обстановка серьёзная и очень опасная. Я здесь как-то прохожу по городу, пошёл кратчайшим путем, и за школой, там мусор вывозят, гляжу старушка ковыряется в мусорном контейнере. Спрашиваю, чего ищешь, бабуся? А она подняла на меня печальные глаза и отвечает: «Богатые завсегда, что им не нравится, на помойку выбрасывают. А у меня пенсия, милок, чуть за двести рублей, да и ту вовремя не носят… Я давеча целую курицу нашла, хорошая курица, а её выбросили. И когда это курами разбрасывались!..» Дал я ей десять рублей и не выдержал, чуть не заплакал, так мне её стало жалко, страну свою жалко…

— Ну что вы, ребята, заладили о политике и о политике, — прервала их разговор Людмила. — От неё телевизор опух. Все обещают, все лезут в президенты…

— Я помню, — продолжал Никита Тимофеевич, — как демократия пошла. Состоялись тогда у нас выборы в городской Совет, он тогда ещё так назывался. Интересно было спервоначалу — на одно место по десять — двенадцать человек. Почти всех руководителей помели, выбрали лаборантов, медработников, мастеров, начальников цехов, — всех, кто был на втором, а то и на третьем месте в эшелонах прежней элиты. Они сумели и листовки напечатать, и агитаторов нашли, газеты тогда словно взбесились от наплыва словесной мешанины, народ болванили: «Я накормлю страну, район, всё дам, дайте только власть, — гласили программы кандидатов. — Я один только честный, остальные ворьё». И что — где они? Одних уж нет, а некоторые заняли тёплые места, куда им прежде ходу не было. Пришли другие, тоже на обещаниях, а порядка нет.

— Ты надолго к нам? — спросила Людмила Афанасия.

— Да нет. Завтра, наверно, отчаливаю.

О личной жизни она его не спрашивала, видно, Никита Тимофеевич рассказал ей о его невзгодах.

Людмила встала со скамьи, сходила в дом и принесла гитару.

— Спой, Афанасий! Прежде ты хорошо пел.

— То прежде, — улыбнулся Афанасий. — Руки огрубели.

— Но не сердце же….

Афанасий взял гитару и тронул струны. Подкрутил колки. В засыпающем саду прозвучал голос:

Далеко, далеко журавли полетели,

Оставляя поля, где бушуют метели.

Далеко, далеко журавлям полететь нет уж мочи

И спустились они на поляну в лесу среди ночи.

Голос сначала был нерешительный, робкий. Он витал среди ветвей, стараясь пробраться к затухающему небу, но не было сил подняться.

А наутро снялись и на юг полетели далёко,

Лишь остался один на поляне бродить одиноко.

Он кричал им вослед:

«Помогите, пожалуйста, братцы!

Больше сил моих нет,

Нету мочи на воздух подняться».

Афанасий пел, а перед глазами был не вечерний сад, не тускнеющее небо с узкой полоской розовой вечерней зари на западе… Внизу стелились песчано-грязные горы, залитые солнцем, петляющие в ущельях речушки, и тени вертолётов, как от исполинских птиц. Духи добивали военную колонну, попавшую в засаду. Оставшиеся в живых бойцы, окруженные со всех сторон врагами, отчаянно отстреливались.

На двух вертолётах послали группу спецназа забрать раненных и вытащить живых из огненного пекла. Руководил операцией Афанасий. Он зашёл душманам с тыла. Ракетами обстреляли их лагерь, технику и обоз. Поработали пулемётами. После этого небольшой отряд Афанасия высадился с вертолёта. Был бой. Духи сопротивлялись, но озверевшими были и бойцы спецназа. Дело дошло до рукопашной… Афанасий был легко ранен, засыпан камнями от разорвавшейся гранаты, выпущенной из базуки. Товарищи, рискуя жизнью, вытащили его из-под обстрела и, выполнив операцию, вернулись на базу.

Опустились они, помогая усталому братцу,

Хоть и знали о том,

Что до цели труднее добраться.

И опять поднялась журавлей быстрокрылая стая.

Они братца с собой

Прихватили, домой улетая.

Афанасий замолчал. Замолчала и гитара. Потом, очнувшись, Афанасий тронул струны:

Вот и в жизни порой,

Отставая от стаи крылатой,

Хоть и знаем о том,

Что законы о дружбе так святы.

Но бывает судьба начинает шутить, насмехаться

И друзья обойдут, и никто не поможет подняться…

Проговорили они до темноты. И сидели бы дольше, если бы Людмила, поёживаясь в лёгкой кофте, не сказала:

— Холодно стало. Не пора ли в дом!

— Пора, пожалуй, — согласился Никита Тимофеевич. — Афанасий устал с дороги, отдохнуть ему надо.

Афанасию постелили на диване. Он уткнулся в чистую, пахнувшую свежестью подушку, и быстро заснул.

 

Глава седьмая

Стычка

Солнце не заглянуло в окно, а Афанасий уже проснулся. В доме стояла тишина — хозяева ещё спали. Часов у него не было, но Афанасий определил, что было где-то около шести утра. Зная, что больше не заснет, он стал размышлять о ските и о кладе. Вчера в Дурове, когда ему Николай с Сергеем рассказали о сундуке, он зажёгся идеей найти его, но, попрощавшись с Ворониным, сев в автобус, малость поостыл. Затея показалась ему пустой. Когда в Дурове говорили о сундуке и о несметных богатствах, покоящихся в нём, перед глазами вставала заманчивая картина, как они будут искать, как найдут и ахнут, увидев это богатство. А сидя в душном, громыхающем автобусе, глядя на проплывающие мимо неухоженные поля, деревеньки со скособоченными домами и рядом кирпичные глыбы вилл «новых русских», подумал: а зачем ему надо это призрачное счастье? Сергей с Николаем, по всему, люди хорошие, честные и, как он, обездоленные. Даже, если клад и существует, они, как первооткрыватели, должны владеть им, а не он. Он будет следовать той линии жизни, которую избрал. Конечно, он им поможет узнать правду о хуторянине Загодине, а дальше их пути разойдутся. Он случайно попал в эту передрягу, иначе он не мог это назвать, и достойно из неё выйдет.

С такими мыслями он встал и после завтрака с Никитой Тимофеевичем пошёл в тихий переулок под горой, где располагалось районное ФСБ.

Однако, ознакомившись в отделе ФСБ с делом Антипа Загодина, благодаря авторитету Никиты Тимофеевича (ему бы дело не дали, хотя оно не было секретным), Афанасий переменил своё последнее решение. Оказалось, что этот клад не был таким призрачным, как думалось вначале. Что его особенно радовало, так это то, что он с большой долей уверенности мог сказать своим новым друзьям, где находится этот скит. А сопоставив те крохи, что были занесены в протокол допроса, с фактом существования найденной Николаем грамоты, со слежкой, которую заметил за собой Николай, обстрелом «Жигулей» Сергея, Афанасий ещё более убедился, что мурманский сундук действительно существует. Не с пустыми руками вернётся он в Дурово, внесёт свою лепту в общее дело. Это его более всего радовало и настроило на дальнейшее сотрудничество с Сергеем и Николаем — не нахлебником они примут его в свою компанию, а полноправным членом своего сообщества, триумвирата, как выразился Воронин. Не забыл он и просьбу Николая — узнать, чей особняк вознёс свою медную крышу на берегу озера Глухого. Опять при помощи Никиты Тимофеевича в БТИ ему сообщили имя владельца роскошного коттеджа.

— Не знаю, как тебя и благодарить, — говорил Афанасий Никите Тимофеевичу, пожимая ему руку при прощании.

— Ну, какая благодарность, Афанасий, — возмущался Туляков. — Всё это мелочи. Я рад, что сумел тебе помочь. Сведения, которые ты узнал, не составляют тайны, просто тебе, как частному лицу, без особых на то полномочий не дали бы так скоро.

— Вот за это и благодарю, — от души говорил Афанасий.

— Погостил бы денёк-другой, — оставлял его Никита Тимофеевич, провожая до калитки. — На рыбалку бы сходили…Ты знаешь, меня иной раз такая тоска берёт… Сижу тут в четырёх стенах…

— Не могу, Никита Тимофеевич. Меня ждут. Ты уж прости. Людмиле привет.

— Передам.

Они обнялись.

— В другой раз погощу целый месяц, — пообещал другу Афанасий. — Обязательно в другой раз.

— Ловлю на слове, — улыбнулся Никита Тимофеевич.

Помахав однополчанину рукой, Афанасий направился на автовокзал. Ему было надо проехать по автомагистрали по направлению к Дурову километров тридцать, а потом просёлком пешком до деревни ещё километров десять-двенадцать.

Автобусы ходили редко, не соблюдая расписания. Народу скопилось много, большинство с базара, освободившись от лука, огурцов или кабачков, но с полными сумками провизии для деревенского проживания. Автобус не пошёл, а следующего надо было ждать час, и Афанасий присел на обломок керамической трубы, валявшейся в тени автовокзала. Рядом, хлебнув с хорошего приработка пива или чего покрепче, громко галдели мужики, по виду деревенские, в мятых пиджаках, в запылённой обуви. Подъехал микроавтобус, ехавший в сторону Дурова, но пассажиров было так много, что Афанасий даже не стал пытаться сесть в салон.

Решив дождаться рейсового автобуса, он снова уселся на трубу. Рядом примостился не старый мужик, в ветровке, со спортивной сумкой через плечо. Он купил банку пива и мелкими глотками осушал её.

— И что это с автобусами творится, — говорил он, обращаясь к Афанасию. — Совсем не на чем ездить стало. Понаделали разных автолайнов, дерут втридорога, а такая теснота… Скоро рейсовых совсем не будет: старые выйдут из строя, а новых взять неоткуда. Будем все на такси ездить.

Афанасий поддакнул, говорить ему не хотелось, он встал с трубы и направился через площадь к ларькам.

Потолкавшись с полчаса среди снующих туда-сюда людей, решил было идти на автобусную стоянку, как услышал песню. «Опять в ларьке музыку завели», — подумал он.

Пел голос детский, звонкий и чистый:

Вечер чёрные брови насопил.

Чьи-то кони стоят у двора.

Ему вторил, подхватывая песню, голос мужской, приятного тембра:

Не вчера ли я молодость пропил?

Разлюбил ли тебя не вчера?

Песня лилась без всякого напряжения, легко и свободно, словно текла струйка ручейка. На магнитофонную запись это было не похоже, и Афанасий подошёл ближе.

Не храпи, запоздалая тройка.

Наша жизнь пронеслась без следа.

Может, завтра больничная койка

Упокоит меня навсегда.

Около платного туалета стоял коммерческий киоск, где продавали сигареты, сладости, жевательную резинку, прочие иностранные товары, зазывно смотревшие красивыми надписями и рисунками из-под стекла витрины. В открытое окошечко был просунут шнур удлинителя. У угла киоска стояли двое: мужчина лет 35–37 и девочка лет двенадцати, в тёмном платьице, с загорелым лицом и руками. Мужчина играл на аккордеоне и подпевал ей. У их ног примостился усилитель, на котором лежала кепка для сбора денег, перед поющими возвышался микрофон. Певцов окружали пятнадцать — двадцать человек. Некоторые бросали в кепку монеты.

Пусть я буду любить другую,

Но и с нею, с любимой, другой,

Расскажу про тебя, дорогую,

Что когда-то я звал дорогой.

Песня расчувствовала Афанасия. А может, и не песня, а эти двое певцов у микрофона. Одеты они были в чистое, но не раз стиранное и чищенное платье. На девочке были запылённые туфельки, старые, с потрескавшейся кожей. На мужчине были шерстяные коричневого цвета брюки, серая рубашка и чёрный пиджак. Афанасий вспомнил свою жизнь последнего времени, подошёл, выгреб из кармана деньги, которые ему дал на дорогу Николай и бросил в кепку.

Он уж было собрался идти к стоянке автобуса, как к певцам подвалил молодой, коротко стриженый парень с отъевшимся круглым румяным лицом, с мощными мышцами, в белой футболке.

Не глядя на мужчину у микрофона, протянул руку ладонью вверх.

— Тебе что? — не понял аккордеонист.

— Отстёгивай!

— Чего отстёгивать? — мужчина изменился в лице и недоуменно смотрел на парня.

— Какой непонятливый. Деньги давай.

— За что?

— За место.

— Мне киоскёрша разрешила…

— То киоскёрша. Не волынь.

— Сколько? — спросил аккордеонист, поднимая кепку. Голос его дрогнул.

— Десятку давай, — и парень вновь протянул опущенную было руку.

Мужчина стал считать мелочь, ни слова не говоря.

— Чего считаешь! — парень вырвал кепку из рук аккордеониста. — Ещё заработаешь. — Он выгреб деньги в широкую, как лопата, ладонь, а кепку швырнул на усилитель.

При виде этого Афанасия охватила дрожь. Свело мускулы лица. Опять, как и вчера, мелькнули в голове эпизоды афганской войны.

— Положи деньги на место, — выступив из толпы, сказал он парню.

Парень нарочито искоса оглядел Афанасия, его неказистую одежду, выплюнул изо рта жвачку, которую перекатывал языком.

— А тебе чего, дядя, надо? Вали отсюда!

— Верни деньги, — резче сказал Афанасий. Скулы на обветренном лице побелели.

Он приблизился к парню. Тот шагнул навстречу и пятернёй свободной руки пытался вцепиться в лицо Афанасию. Афанасий схватил руку за запястье, другой подтолкнул под локоть и вывернул её.

— Верни деньги! Больно будет.

— Отпусти, — промычал парень.

— Деньги отдай! — Афанасий рванул руку кверху.

Парень швырнул деньги под ноги аккордеонисту. Афанасий отпустил руку, но парень ногой пытался ударить его. «Афганец» поймал ногу в перекрещенные руки, вывернул её, дёрнул, и парень всем своим стокилограммовым телом опрокинулся на мусорный асфальт.

— Братва, наших бьют! — раздался вдалеке голос.

Афанасий оглянулся и увидел двух качков в спортивных костюмах, бежавших на выручку товарищу. Он хотел уйти, но было поздно — они были рядом. Первого он сшиб с маху ударом ребром ладони по горлу. Второй, сообразив, что имеет дело не с новичком в драке, встал в стойку.

«Кун фу изучал, — подумал Афанасий, глядя на противника. — Сейчас посмотрим, на пользу ли тебе пошло учение».

Он развернулся и послал ногу вперёд, метясь в подбородок. Парень увернулся.

«Знаешь кое-что! А вот это знаешь?» Но тот сам пошёл в атаку. Афанасий увидел близко сузившиеся глаза. Он перехватил занесённую для удара руку, перевернулся и локтем сильно ударил нападающего в солнечное сплетение. Удар был неожиданным и пришёлся в самую точку — парень согнулся, не успев собраться. Афанасий ногой хлестнул его по голове. Тот покачнулся и упал. Краем глаза Афанасий увидел милиционера с дубинкой, вынырнувшего из-за угла палатки и спешно направляющегося к ним. Афанасий поправил сбившуюся на бок фуражку, развернулся, и юркнул в проход между киосками. Убедившись, что благополучно ускользнул, присоединился к потоку пассажиров, спешащих на автобусную остановку.

Ещё два автобусных рейса были отменены. Афанасий хотел поехать на «Газели», но, пересчитав оставшиеся деньги, вздохнул — их явно не хватало на дорогой билет. Только к концу дня подошёл старый с старательно закрашенными заплатками по бокам рейсовый автобус. Афанасий еле втиснулся в него и занял место у окна, придавленный потными пассажирами. Салон заполнили в основном пенсионеры, кому можно было ехать бесплатно. Они шумно разговаривали, делились своими невзгодами, и скоро Афанасий знал досконально беды десятка человек, которые его окружали. Автобус ехал медленно, иногда останавливался в пол-горы, не в силах взобраться, спускался вниз и снова продолжал карабкаться вверх. В салоне пахло дымом, гарью, бензином, но никого это нисколько не смущало.

У развилки Афанасий попросил водителя остановить автобус — дорогу он запомнил, когда ехал с Николаем. Он спрыгнул со ступеньки, и двери с тяжёлым скрипом закрылись за ним. Выхлопная труба с дребезжанием выдохнула клуб смрадного дыма, и автобус тронулся с места. Взглянув на доживающий свой век павильончик с дырявой крышей и державшимся на одной проволочке никому не нужным расписанием, Афанасий вздохнул и ходко пошёл по глинистой дороге в сторону Дурова. Надо было спешить — на лесную дорогу неслышно вползали сумерки.

 

Глава восьмая

Дело Загодина

Сергей с Николаем собрались идти спать на сеновал, как услышали стук открываемой калитки.

— Кто-то идёт, — встрепенулся Николай, поднялся со стула, на котором сидел, и прислушался.

— Тебе показалось, — проронил Сергей, не услышавший никакого постороннего шума.

— Да нет, не показалось, — проговорил Николай, весь обратившись в слух.

Тихо постучали в окно. Николай приоткрыл форточку и спросил:

— Кто там?

— Это я, Афанасий, — раздался голос.

— Что я тебе говорил, — обратился Николай к Сергею. — Слух не обманул меня. Иди, открой дверь! — По лицу Воронина было видно, что он обрадован появлением Афанасия.

Через полминуты в доме появился Афанасий, в запылённых ботинках, в мятых штанах, к которым пристали репейники, уставший, но с виду весёлый.

— А мы тебя сегодня не ждали, — сказал Сергей, подавая «афганцу» стул. — Думали, что ты завтра придёшь… Быстро ты управился…

— Торопился, — ответил Афанасий и спросил: — Мне бы умыться с дороги.

— На дворе есть душ, — сказал Николай. — Сергей тебя проводит. За день вода согрелась. Я тебе дам полотенце и одежонку найду переодеться. Мыло и мочалку там найдёшь.

Он сходил в смежную комнату, скрипнул дверцей шкафа и вернулся с бельём в руках.

— Ты иди, — обратился он к Афанасию, подавая полотенце, майку, трусы, чистую рубашку и спортивные брюки, — а я перекусить тебе приготовлю.

Через полчаса посвежевший с мокрыми блестящими волосами Афанасий с удовольствием уплетал жареную картошку с грибами и рассказывал, что он узнал в Верхних Ужах.

— Мой приятель Никита Тимофеевич, у которого я остановился, — говорил он, — представил меня ребятам тамошнего ФСБ, они нашли бумаги на Антипа Загодина, вашего бывшего хуторянина, и я узнал, что он действительно, как ты и говорил, — Афанасий повернулся к Николаю, — был репрессирован вместе с сыном. Были они отправлены по этапу в Сибирь. Есть документы, подтверждающие смерть и того и другого в лагере на Алдане от истощения.

— В народе ходил слух, что их раскулачили, — сказал Николай, — хотя, я вспомнил, дед сказывал, да и Геронт в беседе со мной подтвердил, что отца и сына сослали за пособничество врагам Советской власти.

— И дед твой, и Геронт правильно говорили. Не знаю, знаете ли вы, но был в вашей округе бандит Бредун…

— Был, — подтвердил Николай. — Я о нём и от Геронта слышал. Якобы был он неуловим, в одном месте активиста убьёт, в другом сельский клуб или свинарник подожжёт и исчезает. То там появится, то здесь. Долго за ним охотились, но изловили потом. Мой дед Семён его брал в лесу… он не любил об этом вспоминать, но иногда уже в старости, когда бывало соберутся старики, рассказывал. Я, правда, тогда особенно не прислушивался к таким разговорам — мал был.

— Так вот этот Бредун и был неуловим из-за того, что у него везде были пособники. В их числе и Антип Загодин. Он бандита и на ночлег иногда пускал, и продовольствием снабжал, и оружие хранил…

При этих словах Сергей с Николаем переглянулись. Афанасий то ли не заметил этого, то ли сделал вид, что не видел, и продолжал рассказывать:

— Бредун храбрый был, когда жёг дворы или убивал сельчан, а на допросах кололся, как орех. Он и Загодина заложил и всё о нём рассказал. Судя по протоколу, даже обвинил в том, чего Загодин не совершал… Но всё это между прочим, как бы сказать. Для нас главное не в этом. Я из документов почерпнул вот что… — Афанасий сделал многозначительную паузу, обведя всех глазами.

Сергей, сидевший напротив Николая, незаметно подмигнул ему: дескать, что я тебе говорил — полезный человек Афанасий.

А Афанасий продолжал:

— На одном из допросов следователь спросил Загодина, зачем тот хотел уйти в бывший скит. А следователю об этом сказал Бредун, что де Загодин собирался в скит за добром своим. Ну, а так как Бредун представил Антипа, как самого главного зачинщика всех поджогов и вдохновителя банды, они ему и приписали, что в скиту он хотел нечто вроде базы сделать.

— Вот, подлец, Бредун, — вырвалось у Николая.

— Но там об этом между прочим сказано. А я смекнул, что Загодин, видимо, в чём-то проговорился Бредуну, но сказал ему не всё, и намеревался он в скит уйти не из-за того, что там базу хотел сделать, а свой клад хотел искать. Так что если моя версия имеет право на жизнь, мы теперь знаем, в каком скиту зарыт сундук. Ведь пергамент принадлежал Антипу Загодину? — Афанасий победно посмотрел на обоих друзей.

— Загодину, — подтвердил Воронин.

— И он знал про скит.

— Ну и какой это скит? — вырвалось у Николая.

— Ты знаешь что-нибудь о Верхне-Сутоломском ските?

— Слыхал. Это тот, что за Скитскими болотами. Была легенда, что его сожгли в прошлом веке из-за золота, которого очень много имели скитники.

— Не знаю из-за чего его сожгли, но в протоколе речь шла о бывшем Верхне-Сутоломском ските. Однако об этом, я повторяю, в протоколе между прочим сказано, на этом следователь акцент не делал, а, может, не обратил внимания, главным для него было — вырвать у Загодина признание, что тот помогал банде и тем самым поставить ему клеймо врага советской власти.

— В нашей округе только один скит и был, — сказал Николай, — Верхне-Сутоломский, как ты называешь. У нас его просто обозначали, как бывший скит за болотами. Какие-то отрывочные отголоски рассказов о нём дошли до наших дней.

— А дорогу туда знаете? — спросил Афанасий.

— А какая туда может быть дорога, — ответил Николай. — Топь, болота кругом, озёра да протоки…

— Как же мы туда доберёмся? — вырвалось у Сергея, которому не хотелось идти, чёрт знает куда, через топи и трясины за иллюзорным золотом. Он не с таким трепетным восторгом, как Николай, воспринимал эту затею.

— Это мы сообразим, как лучше туда добраться, — ответил Николай.

— Я порылся у своего приятеля в военных картах, — сказал Афанасий, — правда, немного устаревших, и набросал схему расположения скита. Вот смотрите, — он подошел к стулу, на спинке которого висела его куртка, и достал из кармана сложенный вчетверо листок плотной бумаги. Развернул его, положил на стол, разгладив ребром ладони. На бумаге шариковой ручкой были начертаны линии. — Здесь всё упрощённо, но суть ясна, — объяснил он, тыкая пальцем в рисунок. — Вот эта жирная линия обозначает реку Язовку. Знаете такую?

— Как не знать. В двух километрах отсюда протекает, — ответил Николай, внимательно вглядываясь в схему Афанасия.

— Вот она впадает в озеро Глухое, — продолжал Афанасий, — а почти рядом в то же озеро впадает речка Сутоломь.

— Все правильно, — подтвердил слова Афанасия Воронин.

— Почему скит назывался Верхне-Сутоломский? — продолжал Афанасий. — Он расположен в начале или недалеко от истока реки, а река эта берет начало в болоте. С другой стороны замыкает круг вереница озер, они небольшие, соединены между собой протоками…

— Как нитка ожерелья, — пояснил Николай. — Я на них бывал. Они не особенно глубокие, местами заболоченные. Рыбы в них — пропасть. И разной водоплавающей птицы. Отличное место для охоты.

— Всё верно, — отозвался Афанасий. — Эти две реки и озёра образуют как бы круг, в центре которого и должен быть скит или то, что от него осталось. На карте, как раз в центре показан клочок суши, кругом болота, а там суша. Вот она, — он опять ткнул пальцем в схему. В том месте красным карандашом у него был нарисован кружок. — Здесь и надо искать скит. Не на воде же он стоял…

— Постой, постой! — хлопнул себя по голове Николай. — Теперь я сообразил.

— Что сообразил? — вырвалось разом у Сергея и Афанасия.

— Сообразил, что обозначает рисунок на обереге.

— Каком обереге? — спросил ничего не понимающий Сергей, как, впрочем, и Афанасий, который оторвался от бумаги и стоял, с недоуменным видом глядя на Воронина.

— Сейчас принесу, — отозвался Николай и почти бегом бросился в другую комнату.

Через минуту он вернулся и положил на стол отполированный кусок кости треугольной формы со сквозным отверстием в широкой части.

— Это амулет, или оберег, сделанный из обломка моржового клыка, — пояснил он, — из так называемого «рыбьего зуба». Я его нашёл вместе с пергаментом в иконе.

— И молчал, — проговорил с укоризной Сергей.

— Молчал? Я не придал этой вещичке никакого значения. Амулет и амулет, или оберег. Только после слов Афанасия я понял значение этого предмета.

— И что же это? — Сергей заинтересованно воззрился на друга.

— А вот что. — Николай взял «зуб» из рук Афанасия, который внимательно его рассматривал. — Видите, по окружности идёт чёрная глубокая линия, вырезанная резцом.

— Очень яркая и заметная, — проговорил Афанасий

— Тут какие-то значки нанесены, — сказал Сергей, взяв оберег у Николая.

— А здесь линия перечеркнута.

— А вот ещё двойная линия…

— Минуточку! — воскликнул Афанасий. — Дай-ка «зуб», ещё взгляну. — Он повертел его в руках. — Слушайте, а это находка. Это дополнение к пергаменту, Николай, если я не ошибаюсь.

— Ты совершенно прав, — подтвердил его слова Николай с волнением в голосе. — Я об этом только что хотел сказать.

Афанасий взял ручку, перевернул лист бумаги.

— Давайте развернём изображённое на амулете, как географы изображают землю, — сказал он. — Земля круглая, а на карте она плоская. Так мы и с амулетом сделаем. — Он перенёс линии на бумагу. — Что у нас получается? Смотрите, линии неровные. А теперь сличите мою карту и линии на амулете.

— Они почти совпадают! — вскричал Сергей.

— Вот именно, — восторженно проговорил Афанасий. — Это карта. Карта этой местности. Ты об этом хотел нам сказать, Николай?

— Мне пришла в голову такая мысль, глядя на твою схему.

— И ты побежал за амулетом?

— Совершенно верно.

— Значит, мы одновременно пришли к одной мысли. О чём это говорит?

— О том, что мысль правильная.

— Верно.

— Я хочу добавить, — продолжал Николай. — Оберег — не просто своеобразное изображение местности. Это дорога. Путь к скиту. Они не зря его нанесли. Это наиболее безопасный путь. Смотрите, как он идет. По Язовке, далее по Сутоломи, потом по озеркам, протокам, влево и опять прямо и вправо.

— А что означает крест на вершине «зуба» и череп? — спросил Сергей, пораженный тем, как быстро его приятели чисто умозрительно нашли дорогу к скиту.

Афанасий и Николай поглядели друг на друга.

— Крест, наверное, кладбище, — неуверенно произнёс Николай.

— Нет, — возразил Афанасий. — На современных картах крест — это церковь…

— Тогда череп это кладбище, — предположил Николай. — Стой! — вдруг закричал он. — Мы нашли сундук.

Сергей молча смотрел на Николая, а потом и его осенило:

— —У церкви, на кладбище, — тихо проронил он.

— Точно! — Николай бросил оберег на стол. — Точно. Надо теперь добраться до скита, найти кладбище и церковь.

— Всё очень логично, — проговорил Афанасий. — Ну, очень логично, что даже не верится.

Николай присел на стул и вытер повлажневший лоб рукой.

— Вот ведь, — проронил он, — что значит ум хорошо, а три лучше. Разгадали мы загадку скита. Чего вы не радуетесь?

— Мы радуемся, — ответил Сергей. — Кстати, ты что не скажешь Афанасию, что мы на старой мельнице нашли.

— Опять находка! — заинтересованно воскликнул Афанасий. — Не слишком ли нам везёт на них? Говорите, я весь внимание, — он поочерёдно взглянул на приятелей.

— Ты нам недавно сказал, — начал Николай, — что Загодина не раскулачили — он всё имущество в колхоз отдал, — а сослали за содействие врагам советской власти. А содействие это выражалось в помощи бандиту Бредуну. Так я понял?

— Так, так, — поддакнул Афанасий, горя желанием услышать историю до конца.

— Бредун хранил у Загодина на дворе оружие. Часть из него, а именно, два карабина или винтовки, я не разбираюсь в этом, и три револьвера они с Геронтом закопали на старой мельнице. Мне об этом рассказал сам Геронт. Вот мы это оружие и взяли. Так что это скорее не находка, а везение.

— А ну-ка покажи, покажи! — обрадовался такому повороту событий Афанасий.

Сергей принёс из дальней комнаты карабин и револьвер.

Афанасий внимательно осмотрел оружие.

— И карабин, и наган в хорошем состоянии, — пробормотал он, любовно поглаживая приклад карабина и клацая затвором.

— В обрывке масляной шинели лежали, — сказал Николай.

— Сколько же они пролежали?

— Много. Больше шестидесяти лет.

— Это карабин, сделанный на базе винтовки Мосина образца 1891 года, — пояснил Афанасий. — Я уже и не помню точно, когда винтовку переделали под карабин, кажется в 1907 году. Видите, ствол укороченный, приклад малость отличается. А револьвер системы наган, тоже старого образца, но годится к стрельбе.

— Так что теперь мы вооружены, — сказал Николай.

— Вооружены-то вооружены. А где патронов взять?

— И патроны у нас есть, — ликующе отозвался Николай, высыпая на стол горсть патронов. — И к револьверам, и к карабинам.

— Надо попробовать их в работе. Может, порох отсырел?

— Это уж твоё дело, Афанасий. Бери карабин, считай, что он твой.

— Спасибо за доверие. — Афанасий подкинул оружие вверх и поймал его. — Хорошая штука, хотя мне по нраву больше маленький, как выражаются жулики и менты, ствол, типа пистолета Макарова.

— Пистолета нету, а наган бери. Их у нас по штуке на брата.

— Вот это подарок! — воскликнул Афанасий, принимая из рук Сергея револьвер. — Теперь и чёрт не страшен… Оружие надо спрятать, но так, чтобы оно всегда было под рукой.

— Это мы сделаем, — ответил Николай. — В доме есть тайничок, о котором, кроме меня никто не знает.

 

Глава девятая

Стысь нервничает

Зашитый вырулил на дорожку, поглядывая на окаймляющие её зелёные кустарники, подстриженные на английский манер в виде шаров и усечённых пирамид, и поехал к дому. По бокам дорожек раскинулись ровные газоны с только что подстриженной травой. Тарахтела бензиновая газонокосилка. Газонокосильщик парень Петруха, которого считали со странностями, старательно водил свой агрегат по земле, любовно поглядывая, как ложится сбоку мелко иссечённая трава.

«Правду говорят о хозяине, — подумал Зашитый, притормаживая возле Петрухи, — что он большой поклонник всего английского и особенно американского». Как говорил ему Волдырь, с начала строительства виллы Зага приставленный для досмотра за рабочими, чуть больше полугода назад здесь была свалка из обрезков арматурных прутьев, кусков бетона, корневищ деревьев, догнивающих под открытым небом да полуразрушенная казарма с сгнившей курилкой около входа под сенью то ли пихты, то ли сосны, с металлической бочкой, вкопанной посередине курилки, полной зловонной воды. А теперь этого места не узнать. Зашитый приезжал сюда в начале мая, когда они начали заниматься поисками Ахметки, и восхищался размахом, с которым хозяин осваивал арендованный или купленный участок земли. Сколько же у него деньжищ, раз за такой короткий срок сумел полностью отстроить трехэтажный дом, привести в порядок участок, освоить береговую полосу с пристанью, приобрести катер, или яхту, как называли шведское судно, моторные лодки. Зашитый знал, что на строительстве дома работали русские мастера, а отделкой занимались то ли турки, то ли югославы. Некоторые породы дерева и мрамор возили из-за границы. Одна дорога чего стоит, проложенная от «Камней» до автострады.

В тот момент, когда Зашитый в мыслях восторгался деятельностью хозяина особняка, Петруха выводил свою косилку на дорогу, чтобы перейти на другой газон. Зашитый замешкался и чуть было его не сшиб. Машина, визжа тормозами, резко остановилась возле Петрухи, опрокинув газонокосилку.

Парень прирос от испуга к земле, оторопело глядя на Зашитого, выскочившего из машины.

— Ты чего это? Чего?.. — повторял он трясущимися губами одну и ту же фразу.

— Ты ополоумел, сермяга болотная! — вне себя от ярости закричал Зашитый, налетая на Петруху. — Места больше не нашёл, где дорогу пересекать, гандон штопанный?

— Ты… ты…, — повторял Петруха, вытирая лоб перепачканной в масле рукой.

Зашитый надвинул ему кепку вплоть до рта:

— Рогуль деревенский!..

— Сам такой, — ответил Петруха, приходя в себя и поправляя кепку.

— Поговори у меня, кабел сиканый, — надменно сказал Зашитый, выплёвывая потухшую сигарету под ноги газонокосильщику. — Я живо кларнеты обломаю.

— А ты смотри на дорогу-то, — ответил Петруха. Голос у него был писклявый и никак не шёл к долговязой фигуре, мускулистому телу с гладкой кожей, на которой не росло ни единой волосинки.

— Заглохни! — прорычал Зашитый, доставая новую сигарету, — упырь вислоухий.

Петруха хотел ответить, но, взглянув на кожаную кепку, покрывавшую голову Зашитого несмотря на жаркую погоду, и неожиданно, прищурив глаза, прыснул от смеха и сказал:

— Сопреют волосы под твоей пое… — Он очень нехорошо назвал головной убор Зашитого и громко захохотал.

Зашитый другому сразу бы вмазал в челюсть, но что с этого недоноска взять. Придурок он и есть придурок. Только нагоняй схлопочешь от Стыся. Петруха вроде шута у императора, которому разрешается говорить всё, не боясь, что его настигнет гнев хозяина. Поэтому Зашитый сжал зубы, усмехнулся и ответил только:

— У меня волосы ещё есть, а у тебя уже не вырастут. — Он намекал на безволосую грудь газонокосильщика.

Петруха понял, на что намекал Зашитый и провёл грязной рукой по груди.

— А зачем мне они. Брить не надо.

— Ладно брехать. Стриги свою траву, мажордом, пыльным мешком трахнутый, — выругался Зашитый.

Он протянул руку и схватил Петруху за нос. Тот завизжал от боли и стукнул Зашитого по плечу.

— Ты чего это, чего?! — чуть ли не плача воскликнул он, потирая нос. На глаза навернулись слёзы.

— А ничего, — ответил Зашитый. — Наперёд будешь знать, куда нос совать. Будет мне, ломом подпоясанный, разными матерными словами мою камилавку обзывать. Заруби себе это на носу, пока я его не оторвал, эмбрион недоношенный.

Он сел в кабину и нажал на педаль газа. Машина, выбрасывая из-под скатов кусочки мраморной крошки, которой была засыпана подъездная дорога, рванулась к дому.

— Я тебе это запомню, Зашитый, — бормотал Петруха, потирая болевший нос. — Не посмотрю, что ты здесь в больших ходишь, на машине гоняешь. Шило тебе в задницу вставлю. Придёт черёд.

Он высморкался из ноздри, зажав пальцем другую, и, подняв свой агрегат, стал заводить его.

А Зашитый ехал и думал: «Паскуда длинная. Дурак бесплатный… Кайф сорвал». Сегодня у него было хорошее настроение — Стысь выдал причитающийся гонорар за сведения, добытые Фотографом, — а этот с угла перебитый его испортил.

Он заглушил мотор у парадного подъезда. Земля перед ступенями, как и дорожка, была посыпана мелкой серой крошкой, ровной, как зёрна. Он вбежал в низкие ступеньки и толкнул массивную стеклянную дверь. Оказавшись в вестибюле перед лестницей, уводящей наверх, было подумал, что в доме изменили традициям, но тут от стены отделилась незамеченная им вначале фигура и направилась к нему. Это был Джек, так переделали на английский манер имя Джабраил, которое носил охранник Пола, находившейся на услужении у хозяина и привезённый им из Швейцарии. Этот швейцарец кавказского происхождения довольно сносно говорил по-русски и пользовался исключительным доверием Пола Зага. Как только Пол отстроил этот дом, он первым делом перевёл сюда Джека, своего сторожевого пса, в качестве, как понял Зашитый, управляющего — соглядатая за всем, что здесь происходит. Джек всегда появлялся бесшумно, высокий, с тонкой талией, в обтягивающей тело спортивной одежде.

Скрестив руки на груди, Джабраил предстал перед Зашитым.

Был он одинакового роста с подручным Стыся, но несколько моложе. Серые с грустинкой глаза внимательно ошарили вошедшего. Опытным глазом уголовника со стажем Зашитый заприметил у него за поясом ловко замаскированный кинжал с узким и тонким, как шило, лезвием.

— Я к шефу, — сказал Зашитый, снимая свою кожаную «камилавку».

— Знаю, — ответил Джек и вытянул длинную руку ладонью кверху.

Зашитый вытащил из нагрудного кармана куртки пистолет и протянул рукоятью вперёд.

— Ещё что есть? — спросил Джек.

— Ничего. — Зашитый поднял руки, предлагая себя к обыску. Джек хитёр, думает, что его стилет не заметен. Но и Зашитый не дурак. Он тоже не расстается с ножом — оружием вора, но он у него лучше замаскирован, не сразу отыщешь.

Но Джек не стал его обыскивать. Сказал:

— Ступай за мной! — И свернул в боковой коридор.

Они прошли анфиладу комнат, расположенных в левом крыле здания, завернули и вышли на застеклённую веранду с большими высокими окнами, закрытыми жалюзями.

— Жди тут, — сказал Джек и удалился.

Зашитый осмотрелся: здесь он был впервые. Веранда была большая, длинная, пол был устлан красивым пластиком, матово поблескивающим под лучами солнца, пробивающимися сквозь щели жалюзей. Стену, примыкающую к дому, занимал с выгнутой спинкой диван с подушками, посередине стоял овальный стол в окружении стульев, видно очень мягкими, потому что сиденья и спинки выпукло выпирали, словно выдавливались из деревянного лакированного обрамления. В углах на полу стояли с античным рисунком вазы с сухими цветами, пальмовыми ветками, облагораживающими это помещение. В углу был небольшой бар, заставленный множеством разных конфигураций бутылок, бокалов и подносов, невдалеке возвышался высокий холодильник, облицованный красным деревом. Был ещё маленький диванчик, журнальный столик и два кресла. На журнальном столике стояла массивная хрустальная пепельница в виде морской звезды, лежала начатая пачка сигарет «Мальборо», настольная зажигалка, два или три порнографических журнала.

Зашитый начал размышлять, куда бы ему пристроиться, как открылась дверь, в которую вышел Джек, и на веранду неповоротливо вкатился, другого слова нельзя было подобрать, круглый Стысь. Лицо его было розовым, был он в длинном чёрном со звёздами, как у мага, халате и тапочках, по всему видно, что только из душа. Не здороваясь, указал Зашитому на одно из кресел возле столика, в другое сел сам. Полы халата распахнулись, являя взору Зашитого волосатые жирные ноги. Заметив, что гость уставился на его конечности, так неожиданно вылезшие из халата, Стысь запахнул его и удобнее устроился в кресле.

— Кури, — сказал он вместо приветствия и протянул Зашитому пачку «Мальборо».

Васька не отказался, взял из пачки сигарету, достал из кармана зажигалку и прикурил. Затянулся и Стысь, внимательно оглядывая своего подручного, расположившегося в кресле напротив.

— Рассказывай, какие новости, — отрывисто бросил Стысь, постукивая пальцем по сигарете, стряхивая пепел. На толстом, волосатом безымянном пальце блестел массивный золотой перстень.

Зашитый выдохнул дым, тоже потянулся к пепельнице, уронил пепел на ковер, и неторопливо начал:

— Следим за художником. Зовут его Николай Воронин, он одинок, жена умерла лет пять назад, с тех пор постоянно живёт в Дурове. Всё свободное от огорода время проводит на природе — пишет натюрморты и продает их в Москве. На эти деньги и существует. С Ахметкой встречался, знал его давно, но дружбы не поддерживал. — Зашитый сказал это монотонно, словно заученный урок. И под конец добавил: — Вместе с Фотографом обыскали весь дом, но иконы не нашли.

— Хорошо искали? — спросил Стысь, исподлобья глядя на Зашитого.

— Обижаешь, шеф, — с ухмылкой ответил Васька. — Всё осмотрели, всё перерыли. Нет у него иконы. Могу побожиться. Может, она у него и была, но сейчас в наличии нет.

— А с Ахметкиной дочерью разобрались?

— Разобрались. Обух неделю пас её, всё выверил. Нет деревяшки у неё. Не отдавал ей Ахметка икону.

— Что ж она сквозь землю провалилась?

— Ищем.

— И у этой тётки с хутора тоже проверили?

— У неё тоже нету. Я об этом ещё раньше говорил.

— Мне думается она у художника, — покусал губы Стысь. — Не могла она исчезнуть.

Зашитому он только недавно сказал, что патрону не столько икона нужна, сколько то, что находится в ней. Чтобы не разжигать аппетит уголовника, Алик сообщил, что в тайнике находится ценный пергамент, очень важный для научного мира. Зашитый тогда усмехнулся, скривив губы, но ничего не сказал.

— Я просил проверить, — продолжал Стысь, — зачем художник вызвал своего приятеля из Москвы. Узнали что-нибудь?

— За этим приятелем мы с самого начала следили. Как сели ему на хвост, так и не отпускали.

— А зачем стреляли? Вам же сказано было — делайте всё тихо.

— Так он стал уходить, а уже темно. Ну, я в баллон и саданул… — Зашитый сделал виноватое лицо.

— Это вечером. А днём на дороге?

«И про это разболтали, сучары, — подумал Зашитый. — Уши оборву доносчику».

— Так вышло, — скрыл недобрый взгляд Зашитый, опустив глаза.

— Так вышло, — передразнил Стысь. — Твоя самодеятельность до добра не доведёт. Ты брось свои уголовные замашки. Ты на службе, понял? И выполняй всё в точности, что тебе приказывают. Без самодеятельности. Второй раз уже прокалываешься. Ахметку придушил, теперь с этим приятелем художника. А результатов нет, хотя гонорар исправно получаешь… Своими непродуманными действиями могли спугнуть художника. — Стысь передохнул от длинной речи. — Сюда скоро на неделю-две патрон приедет. Дня через два Ольга прикатит, дед приехал — следит за каждым моим шагом. А что я Полу скажу? Он же с меня три шкуры сдерёт, пинкертоны несчастные!

Зашитый ничего не ответил, с силой вдавливая докуренную сигарету в хрусталь пепельницы.

— А что ваш Фотограф! На кой шут мы его к Воронину приставили? Ни одной зацепки… Хотя премию ты получил за него…

— Это твоя самодеятельность и патрона, шеф, — раскинул руки Зашитый. — Я тебе предлагал способ быстро всё узнать, но ты отказался. А согласно вашему протоколу вы будете искать эту икону лет двести. — Зашитый аж зарделся, произнося эту тираду.

— Я тебя спрашивал, зачем приятель к Воронину пожаловал. Ты мне не ответил.

— Нет прямого ответа на твой вопрос, шеф. Но, думается, неспроста. Он же приехал по телеграмме Воронина, а это о чём-то говорит. Телеграмму зря давать не будут.

— А что в телеграмме говорилось, знаешь?

— Знаю. «Сергей, срочно приезжай. Срочно!»

— Из текста ничего не понятно, зачем он его вызвал.

— Зато понятно, что дело срочное.

— Это дураку ясно, что срочное.

— Но это не всё, шеф, — продолжал Зашитый.

— А что ещё? — Стысь с жадностью затянулся, выпустил дым из ноздрей и потушил окурок.

— Приятель художника привёз с собой ещё одного человека.

— Вот как! И кто же он?

— Пока не выяснили. Богодул какой-то…

Стысь уставился на Зашитого. Тот понял и объяснил:

— Нищий, по-вашему, бомжара.

— От самой Москвы ехал?

— Да нет. Где-то по дороге подсел. Но где — проморгали.

— Будем следить за всеми, авось эти художники проколятся. Ведь должны они предпринять какие-то действия?

Стысь машинально взял ещё сигарету, но положил обратно на стол. «Вот ведь, — подумал он, — всю весну и лето они только и занимаются этой иконой, а не продвинулись вперёд ни на шаг. Как-то всё по-дурацки получалось. И Стефан тоже палки в колёса Полу ставит своим отрицательным отношением к их операции с поисками сундука. Хорошо, что совсем не мешает. Если бы сказал раньше про Ахметку, взяли бы они его тёпленького, язык бы развязали. А он: не причиняйте ему вреда, я с ним вместе рос, я сам к нему приду. А Пол рассудил иначе. Чего ждать, когда надо брать быка за рога. Правда, теперь дед в обиде, что Ахметки нет, и икона запропастилась незнамо куда. Ищи ветра в поле! Да и он, Стысь, что он — сыскарь какой! Он телевизионщик, а ему приходится руководить всей этой шантрапой, мошенниками и уголовниками. А у них один разговор, как выражается Зашитый, перо в бок, и вся недолга».

Он посмотрел на Зашитого, который сидел нахохлившись, вертя кепку в руках и о чём-то сосредоточенно думал, как и Стысь.

— Выпить хочешь? — неожиданно спросил Алекс.

— Я от халявы никогда не отказывался, — ответил Васька, и его небольшие глаза, как показалось Алику, плотоядно сверкнули.

Стысь встал, сделал знак рукою, приглашая собеседника к бару. Зашитый поднялся и пошёл за ним.

— Джин будешь? — спросил Стысь, беря пупырчатую бутылку с голубой этикеткой.

— По мне всё равно, — пожал плечами Зашитый.

Стысь открыл холодильник, достал пластмассовую бутылку, которая сразу запотела.

— Это тоник, — сказал он. — Разведём джин.

— Мне не надо. Я так, — быстро проговорил Зашитый, боясь, что шеф успеет развести спиртное.

— Как хочешь. Я всегда разбавляю. По моей комплекции я могу и ведро выпить, но здоровье прежде всего. Не злоупотребляю. — Он расхохотался.

Зашитый промолчал, следя за манипуляциями шефа.

Стысь налил ему граммов сто в бокал. Себе налил столько же и добавил тоника.

«Жмот», — отметил Зашитый, но возражать не стал.

Алик отпивал спиртное маленькими медленными глотками, Зашитый сразу опрокинул содержимое в рот.

— Запей, — предложил ему Стысь, зная повадки русских.

— Обойдусь, — махнул рукою Зашитый.

— Я зачем тебя позвал, — продолжал Стысь, отхлёбывая спиртное. — Завтра, может, даже сегодня, мне привезут японскую электронную аппаратуру, очень надёжную и очень чувствительную. Завтра придёшь ко мне, я расскажу, как ею пользоваться, и ты отвезёшь ее Фотографу. Посмотрим, может, он что узнает из разговора этих парней. Я что-то сомневаюсь, что второй приехал собирать грибы.

— Я, шеф, опять предлагаю воспользоваться моим вариантом, — серьёзно заявил Зашитый. — Какой бы твой реактор не был надёжным, много им не наследишь, а время упустим. Надо брать этого художника тёпленьким, в постели, подержать его на воде, какую примочку сделать и — быстро всё расскажет.

— Никаких примочек, — отрезал Стысь. — Пока дед здесь, всё будет тихо. Если бы не он, ты думаешь мы бы таким образом действовали? Как бы не так! Дед не хочет ни крови, ни прочего. Вообще он ничего не хочет. Я думаю, что у него есть одно желание — расслабиться здесь. А ты уже погорел с Ахметкой. Хватит твоих вариантов. Меня благодари, что тебе это сошло с рук.

Он плеснул джину в бокал Зашитого, а себе наливать не стал.

— О, кей! Иди! Завтра встретимся в это же время.

Зашитый накинул кепку на голову и вразвалку вышел. Джек бесшумно появился в вестибюле и молча протянул пистолет. Зашитому показалось, что усмехнулся при этом. Но он не стал придавать этому значения — мало ли что могло показаться.

Стысь, оставшись один, закурил, сел на диван, закинув нога за ногу, уже никого не стесняясь, являя голые ляжки, и углубился в размышления.

 

Глава десятая

Подозрения Афанасия

Солнце поднялось над кромкой леса, окружавшего деревню. Лучи ласкали траву, кустарники, деревья. Весело, с гомоном, летали вставшие на крыло молодые птицы. Ранняя стрекоза, прилетевшая с водоёма, издавая крыльями шелестящие звуки, зависла над кустом венерина башмачка, растущего в палисаднике, и, поняв, что не туда залетела, скрылась за домом.

Сергей накачивал колеса «Жигулей», готовя машину к дальней дороге.

В своём огороде копошился сосед. Рядом у террасы, на поленнице дров сидел кот, греясь на солнце. Отсюда было видно, что шерсть у него лоснится на солнце. Он был сытый, как и хозяин.

Из дома вышли Афанасий и Николай. Воронин навесил на дверь большой амбарный замок.

— Чтобы проникнуть в дом, — сказал он, пряча ключ в карман, — надо ломом орудовать. Простыми отмычками не обойдёшься…

— Не нравится мне твой сосед, — произнёс Афанасий, глядя на согбенную фигуру Нила Петровича.

— Старик как старик, — сказал Николай. — Немногословный и в себе вроде.

— Какой-то он не здешний, не вписывается он в твою деревню, — продолжал Афанасий. — Душа у него на замке наподобие того, какой ты на дверь повесил. С виду вроде бы и благообразный, а глазки высматривают, нос вынюхивает… Во, — Афанасий кивнул на старика, — он даже копаясь в земле, спиной на нас смотрит.

— Да брось ты в мистику ударяться, — усмехнулся Воронин.

— Какая мистика! Всё натурально. Он из-под руки наблюдал за нами.

Словно услышав слова Афанасия, Нил Петрович выпрямился, повернул голову в сторону соседей и кивнул им. Затем снова уткнулся в грядки.

— Нет, не нравится мне этот сосед, — повторил Афанасий, садясь в машину.

Николай не ответил ему. Что греха таить, у него самого в глубине души копошится подозрительное чувство по отношению к Нилу Петровичу. Даже сон приснился… Однако не пойманный — не вор…

Сергей завёл мотор. Машина тронулась. Афанасий сидел на заднем сиденье и смотрел в боковое окно на Нила Петровича, пока того не заслонили кусты разросшейся жимолости, растущей в его палисаднике.

— Итак, — начал разговор Николай, когда они выехали из деревни и дорога стала ровнее.

— Итак, купим продукты, снаряжение — и в путь! — добавил Сергей.

— Правильно мыслишь, Серёга, — весело ответил Николай и задумался: — Хватит ли нам денег на всё, что мы вчера наметили взять?

— У меня финансы, как вы сами понимаете, поют романсы, — кисло улыбнулся Афанасий.

— Ты не в счёт, — ответил Николай и похлопал себя по боковому карману. — На карту поставил все свои сбережения. Я самый богатенький из вас на сегодняшний день.

— Скоро наши шансы уравновесятся, Буратино, — усмехнулся Сергей.

— Давайте посчитаем точнее, что нам надо, — отозвался Афанасий, — чтобы не купить лишнего. Лодка надувная у тебя, Николай, есть. Троих она выдержит с грузом?

— Выдержит. Их у меня две. Вторая большая, пятиместная, армейская. Продал её мне какой-то прапор за бесценок, когда объект на озере расформировывали.

Афанасий достал из кармана бумагу, исписанную мелким почерком, в столбик, и огрызок карандаша.

— Так, лопаты, топоры… есть. Кирку найдём?

— Этого добра у меня в избытке.

— Компас есть?

— Чего нет, того нет.

— Надо купить самый простенький. — Афанасий напротив строчки поставил знак минуса. — Бинокль нужен.

— Бинокль есть. Давно по случаю купил.

— Это уже хорошо. Ставлю плюсик. Приёмник есть?

— Транзистор японский.

— Тогда остаются только продукты, то, сё, по мелочи. Фонарики надо купить… удочки, я видел, у тебя есть — надо пару взять с собой. Если деньги останутся, я думаю, надо купить… — Афанасий задумался.

— Чего? — нетерпеливо спросил Сергей.

— Сетки, какие надевают пасечники, когда берут мёд у пчёл.

— А что мы пчёл будем ловить?

— Невинная городская простота, — рассмеялся Афанасий. — На болоте комарьё да мошки зажрут нас.

— Может, марли купить?

— Если не найдём сеток для пчеловодов, обойдёмся марлей. И ещё очень важное — надо медикаменты приобрести, в лесу пригодятся.

— Об аптечке вспомнили как раз вовремя, — отозвался Сергей. — Возьмём мою с «Жигулей». Прикупим недостающие лекарства. Действительно, в болотах мало ли чего может случиться.

Он был чисто городским жителем, и как каждый городской житель, знавший природу из учебника ботаники да дачного огорода, в душе опасался путешествий, подобных затеянному ими.

Машина выехала на шоссе и помчалась по направлению к городу.

— Я вот что тебя забыл спросить, — обернулся Николай к Афанасию, — вчера за нашими разговорами совсем из виду упустил… ты ничего не узнал о владельце того особняка, на озере, о котором я говорил?

— Узнал. Мы вчера действительно настолько были увлечены теоретическими поисками клада, что я забыл тебе сказать… Мне удалось выяснить, что землю и озеро арендует президент иностранной компании некто Пауль Заг. У него здесь поблизости один из участков акционерного общества. Как оно называется, я запомнил — «Экстра-лес». Хозяин особняка владеет контрольным пакетом этого общества. Год назад скупил несколько развалившихся здешних лесозаготовительных предприятий, говорят, вдохнул в них новую жизнь. У него с десяток, и не только в наших краях, деревообрабатывающих заводов. Вместо леса, кругляка, как у нас зачастую было, он гонит на Запад готовую мебель, древесно-стружечную плиту, полуфабрикаты. Все довольны, особенно местные власти — он платит большие налоги, и народ, которому и чёрт батька, если полезен, доволен, получая хорошую зарплату и вовремя.

— Народ, может, и доволен, а я нет, — сказал Николай, который не забыл своё приключение на озере. — Его прихвостни чуть не утопили меня.

— Холуи они и есть холуи, Коля! Они везде одинаковы. Холуй и в Африке холуй. Одним словом, частная собственность: кто платёжеспособен, тот и хозяин, а какой он — хороший или плохой, зависит от человека. Что ему матушка природа в череп и сердце вложила, что среда дала…. Вот в верхних Ужах я был. Не узнал города и его обитателей. Раньше как? Заходишь в любую контору и идёшь к секретарше. Она — ухо и око начальника, его цербер. Захочет — пустит, не захочет — стой у порога или уйди с глаз долой. А теперь? Чтобы добраться до этой пресловутой секретарши, надо круги Дантова ада пройти — везде стальные двери с кодом или охраной с автоматами: «По какому делу идёшь? Есть ли вызов? Тебя ждут?» Столько вопросов зададут… Когда демократии было больше — тогда или сейчас? — Афанасий обвёл глазами друзей. — Молчите? Я тоже молчу.

— Значит, этот особняк на озере принадлежит иностранцу? — задумчиво проговорил Николай.

— Ему самому. И называется эта местность «Камни».

— Название отвечает действительности, — усмехнулся Воронин.

Дорога в этот ранний час была пустынной. Солнце иногда пробивало кудрявые кучевые облака и под лучами, пронизанные светом, открывались необозримые дали, отвоёванные человеком у леса. Иногда среди кустов и травы, в зарослях осоки и рогоза, разноцветными огоньками вспыхивали речушки или болотца, и опять терялись в зелени густого разнотравья.

— Нам надо спешить с поисками сундука, — обронил Сергей, прижимаясь к обочине — навстречу, обдавая на подъёме окрестность чёрным дымом, шёл мощный дизель. — А то скоро сезон копательства закончится, пойдут дожди, слякоть…

— Недели за три справимся, — ответил Николай. — И место скита, и где закопан сундук, знаем, остальное дело техники…

— Имя которой лопата, — засмеялся Сергей.

— И руки, Серёжа, руки, — добавил Николай.

— И голова тоже, — вставил Афанасий.

В Ужах Афанасий, которому, как бывшему военному, доверили роль главного экипировщика, первым делом в магазине школьных принадлежностей купил сносный компас, хотя Сергей предлагал купить брелок с компасом, в спорттоварах купил моток толстой лески, в хозяйственном — бухту капроновой, толщиной с мизинец прочной верёвки, два электрических фонарика с запасом батареек, фонарь на аккумуляторах, керосиновый фонарь «Летучая мышь» небольшого размера, десятка два свечей. Весь город объездили в поисках керосина, нашли на окраине в старой лавке, торгующей горюче-смазочными материалами и кремом для обуви. Залили горючее в десятилитровую пластмассовую бутыль, хотели взять больше, но Афанасий посчитал, что этих запасов должно хватить надолго.

— Если перегрузим лодку, — объяснил он, — не доплывём, а опрокинемся — всё пропадёт.

Со съестным было проще: отобрали в металлических банках тушёнку, крупу, соль, сахар, сухари, сгущённое молоко, кофе и чай, муку, растительное и сливочное масло, сыр, копчёную колбасу, рыбные консервы.

Напоследок Николай подвёл друзей к ларьку, и как Афанасий не противился, купил ему камуфляжную форму.

— Оденешь. Твоя на ладан дышит…

— Спасибо, братцы, — растроганно сказал Афанасий, довольный обновой.

— Прибарахлился, — засмеялся Сергей, глядя на смущённого Афанасия.

Сам тоже не удержался и приобрёл мягкую шляпу наподобие панамы.

— Деньги истратили почти все, — подвёл итог Николай. — Оставшиеся будем держать в резерве, может быть, что забыли приобрести, тогда подкупим.

— Как мы эту махину на себе понесём, — с тревогой в голосе проговорил Сергей, оглядывая узлы на крыше машины, полный багажник и коробки на заднем сиденье и представляя всё это на своих плечах и плечах друзей.

— Весь груз нечего тащить до скита, — сказал Афанасий. — Слишком обременительно.

— У тебя есть идея? — обрадованно спросил Сергей, которого не радовала перспектива идти по болоту с тяжёлым рюкзаком.

— Помните, как путешественники по Антарктиде делали: идя к полюсу, — оставляли позади себя на так называемой базе часть багажа, а возвращаясь, преспокойненько забирали припасы. Тем самым экономили свои силы.

— Мысль правильная, — изрёк Николай. — И мы сделаем такую базу. Консервы закопаем, за неделю-две с ними ничего не сделается.

— Не только консервы, можно в банках сохранить и муку, и крупу, — сказал Афанасий.

— Ну что — в обратный путь? — спросил Сергей, проверяя натяжение и крепость верёвок, которыми был схвачен груз на багажнике.

— Всё купили, ничего не забыли? — поинтересовался Николай у Афанасия.

Тот потыкал пальцем в листок бумаги, на котором вчера записал перечень необходимого провианта и предметов быта.

— Кажется, всё. Погнали!

Вернулись в Дурово во второй половине дня. До вечера упаковывали снаряжение и продукты.

— Знаете, чего мы не купили? — спросил Сергей, сидя на полу, и завязывая большой рюкзак, поставив его между ног.

В доме было душно, потому что окна и двери были закрыты, чтобы никто из посторонних, если такие окажутся, не видели, чем занимаются его обитатели. Сергей ежеминутно вытирал пот, обильно увлажняющий лоб.

— И чего же? — Николай пытался засунуть в рюкзак запасные джинсы.

— Надо было пару-тройку зажигалок купить.

— У меня спички есть. Спички возьмём. Я думал об этом.

— Спички отсыреют. Это сейчас жаркая солнечная погода, а вдруг дожди заладят?

— Сразу видно, что ты не охотник, Серега, — сказал Николай, засунув-таки джинсы в рюкзак. — Хотя молодец, что вспомнил. Это говорит о том, что ты проникся чувством важности нашего мероприятия. Мы спички парафином зальём. Парафин у меня есть, в крайнем случае свечку растопим и обмакнём спички — никакая их сырость после этого не возьмет.

— Это другое дело, — согласился Сергей, польщённый тем, что его похвалил Николай.

Когда всё рассовали по рюкзакам, оказалось, что многое из того, что привезли, осталось невостребованным.

— Много лишнего, — сказал Сергей.

— Это не лишнее, а необходимое неуложенное, — посмеялся Николай. — Закопаем на первой базе, а рюкзаки потащим с собой.

— А карабины?

— Карабины святое дело, — заметил Афанасий. — Их хоть в зубах, а надо нести. Ты не расстраивайся, Серёжа. Глаза страшат, а руки делают. Двое-трое суток, и втянешься.

Сергей ничего не ответил, примеривая большущий рюкзак.

Ужинали молча. Вдруг Афанасий отложил вилку в сторону и прислушался, глядя в окошко. Оно было закрыто занавеской.

— Что такое? — спросил Николай, взглянув на встревоженное лицо Афанасия.

Тот ничего не ответил, приложил палец к губам и осторожно вылез из-за стола.

По выражению лица Сергея Афанасий понял, что тот тоже хочет чего-то сказать. Он погрозил ему кулаком, призывая к молчанию и, ступая на цыпочки, вышел в сени. Двое друзей, повинуясь его предупреждению, остались на своих местах. Николай вспомнил, что дом в его отсутствие посещали, а у Сергея в памяти всплыла картина недавнего обстрела «Жигулей». Однако любопытство взяло верх, и Николай подкрался к окну, а Сергей тихо вышел в сени.

Вскоре он вернулся. За ним шёл Афанасий.

— Что случилось? — спросил Николай Афанасия.

— Показалось, что под окном кто-то ходит.

— И что же?

— Ничего.

— Кота соседского он увидел, — рассмеялся Сергей. — Тот, наверное, мышей ловил, а Афанасий его спугнул. Кот и убежал…

— Кот котом, — проговорил Николай, — а мне всё это не нравится.

— Мне тоже, — мрачно сказал Афанасий. — Хиханьки и хаханьки окончены. Мы охотимся за варяжским золотом, а кто-то охотится за нами. Так что не зря нас обстреляли, и не зря твой дом обыскивали.

— Да что без нужды панику поднимать, — сказал Сергей. — Честное слово, я своими глазами кота соседского видал…

Афанасий встал сбоку окна и осторожно отодвинул занавеску.

— У соседа огня нету.

— Да он спит давно, — усмехнулся Сергей.

— Или делает вид, что спит.

— Дался он тебе!.. — обронил Николай и вздохнул незаметно — сомнения по поводу соседа вновь закрались в сердце.

— Ночью все кошки серы, — загадочно проговорил Афанасий и добавил: — Надо ухо востро держать, спать вполглаза. Ладно. Туши свет. Расходимся. Военную часть операции беру на себя, — он рассмеялся. — Не вешайте носы, братаны! Этой ночью охранять вас буду я. — Афанасий ещё шире улыбнулся. — А раз за дело взялся Чёрный джинн, спите спокойно — ни один волос не упадёт с вашей головы.

— Ты это серьёзно? — спросил Николай. — По очереди караулить будем.

— По очереди не надо. Сегодняшняя ночь моя. Я спать не хочу, до рассвета посижу во дворе. Сергей, принеси-ка мне наган!

 

Глава одиннадцатая

Старик с котом

Утром Афанасий открыл калитку двора, сколоченную из тёсаной сосны, на старинных кованых петлях, прошёл к окошку, возле которого вчера услышал подозрительный шорох, осмотрел землю внизу у фундамента, затем обогнул дом по фасаду, часто нагибаясь и оглядывая каждую травинку. Вышел к погребу, стоявшему от дома метрах в тридцати-сорока, повернул направо и остановился у границы скошенной травы, глядя на зады деревни.

У летнего умывальника с полотенцем, зубной щёткой и мылом стоял Николай, наблюдая за действиями Афанасия. Когда Афанасий подошёл к нему, Воронин спросил:

— Как дежурство?

— Спокойно.

— А я беспокойно спал.

— Отчего?

— Мерещилось разное…

— Вообще-то вольготно нам спать не дадут. Что-то они ещё тянут.

— Что тянут? — не понял Николай.

— Потом объясню, — не стал отвечать на вопрос Афанасий и спросил: — За двором твой погреб? — Он кивнул на почерневшую крышу полуземлянки, высовывавшую не строганные доски из зарослей лопуха и крапивы.

— Мой. Я его по весне снегом набиваю, потом продукты храню. В этом году лето жаркое — снег быстро растаял, а вообще почти до августа хватает. Холодильник в наших местах штука ненадёжная — часто свет отключают. А что?

— Я прошёл по следам вчерашнего гостя…

— Какого гостя?

— Который у окна стоял.

— Серёга сказал, что это кот соседский был, и ты согласился…

— И кот был, и гость был…

— Мы с этим кладом подозрительные стали, любое мало-мальское происшествие или случай, шорох непонятный выдаём за козни врагов.

— Вчерашний посетитель, или соглядатай юркнул за угол твоего дома, шмыгнул к погребу по тропинке, что ты натоптал….

— А дальше?

— Дальше шибко бежал, видно, думал, гонятся, траву примял, но дальше пошёл скошенный лужок вплоть до старикова дома, и следы теряются… Этот Нил твой, он что — коз, баранов держит?

— Да нет у него никого, кроме кур да кота…

— Но кот с курами сена не едят.

— Не пойму ход твоей мысли.

— Зачем старик лужок скосил?

— А‑а! Просто так скосил, наверно. Может, сеновал захотел оборудовать.

— Старику на сеновале спать?

— А что! Мой дед до восьмидесяти лет на сене спал по теплу. Душисто, сам знаешь, благодать. А потом, Нил… Какой он старик! Он мне говорил, что недавно на пенсию вышел.

Подошел заспанный Сергей, прислушался к разговору.

— Когда он скосил траву? — спросил Афанасий у Николая, показывая глазами на дом соседа. — Ты не видал?

— Вчера косил утром, наверное. Когда мы уезжали, она была не скошена, приехали — валки были уже разбиты. Она не успела просохнуть. Видишь, в копушки собрана. Роса высохнет, сосед растрясёт сено.

— Не было росы с вечера, и сейчас нет. А то бы мы нашего шпиона в два счёта определили бы…

— Так что? Кот — шпион? — спросил Сергей, зевая и потирая глаза.

— Кот на двух ногах.

— Ничего непонятно.

— Ты знаешь анекдот? — спросил Афанасий у Сергея. Его лицо повеселело, словно он решил мучавший его вопрос.

— Расскажи, тогда узнаю, — ответил Сергей.

— Тогда слушай! Анекдот с бородой. Американского шпиона засылают в Советский Союз. Проходит время и ему надо идти к связнику, чтобы передать информацию, что он наскрёб в стране. Находит он нужный дом, а квартиру перепутал. Звонит. Открывает ему мужик: «Чё тебе надо?» — «У вас здесь посылают на Луну?» — называет шпион пароль. А мужик, который ему открыл, отвечает: «У нас здесь посылают на…». — Афанасий произнёс непечатное слово и продолжал: «А ваш шпион этажом выше живёт». — Он воззрился на Латышева: — Понял?

— К чему ты это? — обиженным голосом сказал Сергей. — Дурацкий анекдот.

— Я к чему рассказал. Шпион рядом с нами живёт.

— Ты кого имеешь в виду? — спросил Николай.

— А твоего соседа. Странный старик. Словно инопланетянин. Ты говорил, с весны он здесь?

— С весны. В конце мая приехал. Я хорошо запомнил тот день. Тогда на озере меня двое парней чуть не утопили. Вы знаете эту историю, я её рассказывал.

— Это было до смерти Геронта или после?

— До смерти.

— И по приезде он пришёл к тебе?

— Вечером заходил по поводу воды, спрашивал, где я беру воду. Я здесь вроде за губернатора деревни был. Он мне и нанёс визит, сообщил о том, что прибыл в вверенную мне губернию.

— А без шуток! Что он сказал, как объяснил свое появление?

— Да всё очень просто. Сказал, что на пенсии. Купил этот выморочный дом. В городе жить не хочет, врачи прописали свежий воздух. Да в городе и трудно. Потянуло к земле. Вот и всё.

— Он часто отлучается?

— Да я не сказал бы. Если в лес сходит на час- два, за ягодами, за грибами, вязанку хвороста принесёт… Правда, грибник он никудышный… В город два раза за пенсией ездил. Я его сам отвозил.

— Тебя просил в городе что-нибудь купить?

— Иногда, очень редко.

— Что просил привезти?

— Да по мелочи: спичек, крупы, соли…

— Никто его не навещает?

— Он сказал, что одинокий. Никто к нему не приезжал. Во всяком случае, я никого не видал.

— Старик он сытый. На крупе да на хлебе так себе шею не намотаешь.

— Никогда не думал об этом.

— А это именно так.

— Не знаю. Тётка Вера тоже мне говорила, что он не тот, за кого себя выдаёт. Знаешь, что, — Николай закусил губу, подыскивая слова. — Странно то, что когда Геронт умер, я пригласил его сходить на поминки, а он отказался, сказав, что недосуг ему да и старика он не знал. Он меня обманул. Я прежде как-то видел его в лесу — он с Геронтом разговаривал. Тётка Вера признала в нём грибника, который заходил к Геронту незадолго до его смерти.

— Такие факты, — горячо сказал Афанасий, — а ты молчал до сих пор.

— Так повода не было. Я сам подозрительно отношусь к Нилу… Однако фактов нет, что он шпион.

— Ты был у него в доме?

— Да нет, ни разу. Дальше террасы не ступал…

— Двое в деревне и не общаетесь.

— Ты думаешь, этот старик следит за нами? — вступил в разговор Сергей. — Сдались мы ему.

— А вот мы сейчас проверим, сдались или нет, — произнёс Афанасий и легко перемахнул через ограду. Николай с Сергеем не ожидали от него такой прыти.

— Ты куда? — закричал Николай. — Постой!

— Я к соседу. А вы сидите и ждите, и носа не высовывайте.

— Ты там осторожнее, — только и нашёлся, что сказать Николай.

— Соображу.

Афанасий зашёл с тыла. Открыл калитку, ведущую с луга в огород, хлипкую, сколоченную из гнутых осиновых жёрдочек, сторонясь высокой жгучей крапивы, которая в изобилии тянулась вдоль ограды, подошёл к осевшей подгнившей террасе. Раздвинул в углу бурьян. «Дом приобрёл, а наводить порядок не хочет, — подумал он. — Словно это и не его дом. Траву на лужайке скосил, а сорняк подступил к самым стенам…»

Под крышей террасы противно заорал кот, словно его потянули за хвост, и в щель между тесинами просунулась его морда, жёлтые глаза глядели на не прошенного гостя. Отворилась форточка в окошке, и недовольный голос спросил:

— Чего надо? — Видно, сосед заметил Афанасия.

— Какой ты, дед неучтивый, — ответил Афанасий, ещё не видя старика. — Грубиян просто.

— Какой уж есть. — В форточке показалось лицо соседа. — Чего тебе?

— Огоньку не найдётся? — как можно миролюбивее спросил Афанасий, глядя прямо в глаза старика. — Я сосед, от Воронина.

Нила Петровича смутил этот прямой испытующий взгляд, и он уже сдержаннее проворчал:

— Николай такой запасливый… — Он настороженно оглядел Афанасия.

— Вот, дед, беда, спички вышли незаметно как. Бросились мы поутру кашу сварить, а огня разжечь нечем.

— Подожди, сейчас вынесу. — Лицо соседа отстранилось от форточки и скрылось.

— Будьте столь любезны, — сказал Афанасий больше себе, чем ему, и в следующую минуту обогнул террасу, поднялся в крыльцо, и благо дверь была не закрыта, очутился в доме.

Нил Петрович, видимо, этого не ожидал. Он вышел из кухни с коробком спичек в руках и, увидев неожиданного гостя, слегка оторопел. Визит этот, судя по выражению глаз, его смутил, а вернее всего, насторожил.

Он встал около двери, загораживая проход.

— Хорошая у тебя изба, — бормотал Афанасий, взяв спички и осматривая горницу. — Просторная. Пенсионер? — обратился он к старику.

— Пенсионер. Тебе-то какое дело? Чего пристал, как банный лист. Дали тебе спички и иди, вари кашу.

— Люблю поговорить, — ответил Афанасий. Он специально лез на рожон.

Он заглянул в другую комнату прежде, чем старик надвинулся на него.

— О‑о, холодильник у тебя знатный, «Аристон» называется. Где это ты такой урвал? На пенсию такого не купишь. Смотри-ка, телевизор цветной! Не каждый пенсионер такое себе может позволить. «Голд Стар». Хороший телевизор. Хоть и корейского производства, но хороший. Жаль магнитофона нету, видака по-нашему.

— Проваливай! — чуть ли не с кулаками подступился к нему старик. — Тебе дали, что просил и уходи. Чего суёшь нос в чужие дела? Холодильник… Телевизор. Какое тебе до всего этого дело?

— А ты чего ерепенишься, дед? Я ж разговариваю с тобой по-хорошему, восхищаюсь, так сказать, твоей обстановкой. Ты ж радоваться должен: пришёл незнакомый мужик и так расхваливает твои хоромы. — Афанасий заглянул в отгороженную вагонкой кладовку. — Моя бывшая жена, если бы ей такое сказали про её квартиру, она на седьмом небе была бы от счастья. А ты?! Мы ж соседи! Ах, дед, какие у тебя канистрочки! Какие канистрочки. Керосин в них или бензин, дед, или какая другая горючая смесь? Ты что поджигать кого вздумал? — Афанасий хотел пройти внутрь кладовой, но молчание старика заставило его оглянуться. Теперь оторопеть пришлось Афанасию — прямо на него глядело дуло пистолета.

— Проваливай, — зло проговорил Нил Петрович. — А то пулю схлопочешь. Ходят разные! Это мой дом. Моя частная собственность. Иди отсюда!

— Ну что ты, дед! Так сразу и за пистолет. — Афанасий молниеносно просунул руку под запястье старика и вывернул пистолет. Он упал бы, но бывший «афганец» подхватил его другой рукой.

— Ты прямо террорист, дед! Имеешь такой важный пистолет марки ТТ. Медведей здешних что ли из него стреляешь? Перед такой пулей бронежилет не устоит…

Нил Петрович сделал движение. Голос Афанасия зазвенел:

— Стоять! — Дуло пистолета смотрело на старика. — А теперь к стулу. Вот так. Сядь! Сел? И не моргай даже, а то пулю всажу. Помнишь Яшку артиллериста из кино. Так вот, власть переменилась.

Оторопевший старик сел на кровать. Краска разом схлынула с лица, и оно из розового стало бледно-серым.

Афанасий обследовал горницу, держа пистолет в руке и не спуская глаз с Нила Петровича. Из-за зеркала, висевшего на стене, вытащил новые наручники.

— Ну, дед, — с удивлением в голосе проговорил Афанасий, — чем больше я с тобой знакомлюсь, тем больше ты мне нравишься. Ты из милиции что ли? Охраняешь мой покой и сон? На кого ты наручники приготовился надевать? На сохатого что ли? Или на ёжика?

Нил Петрович молчал, с затаённой злостью смотря на Афанасия.

— Чтобы ты вёл себя прилично, пришпилим тебя для начала к спинке кровати, — продолжал злословить Афанасий. — Вот так. Один браслетик на руку, а другой за дужку. Отличненько. Теперь можно без околичностей и поболтать и досконально всё осмотреть, — говорил Афанасий, убирая пистолет в карман.

— Отцепи меня, — прохрипел Нил Петрович.

— Нет, дед, посидишь в наручниках.

— Отцепи, а то худо будет.

— Мне хуже не будет, — отрезал Афанасий, — а тебе возможно. Всё зависит от твоего поведения, от твоего спокойного поведения, — подчеркнул он, открывая холодильник.

— Отцепи, гад, — старик подёргал руку с наручником.

— Ого! — воскликнул Афанасий, не обращая внимания на возгласы старика, увидев содержимое холодильника. — Вот отчего у тебя щёчки красные, а лицо лоснится. Живёшь огородом, за хлебом сосед ездит, лепёшки печёшь сам, а кто же тебе пивко баночное привозит? А? Да какое, самых лучших сортов — баварское, чешское. И ветчина у тебя консервированная, рыбка, и мясо есть. Откуда у тебя всё это, пенсионер? Кого ты грабанул?

— Не твоё дело, — рявкнул Нил Петрович.

— Это как сказать. Милиция разберётся…

Афанасий, окончив осмотр кухни, прошёл в угловую комнату и оттуда раздался его возглас:

— Вот оно что! Я был прав, когда подумал, что это ты вчера возле нашего дома вынюхивал. Какая у тебя аппаратура! Япона мать, дед! Электроника на высшем уровне. Наверно, можно подслушать, что говорят в пивной «На спуске» в Ужах? Сейчас мы её починим.

Раздался треск. Афанасий что-то разбил.

— Ты что делаешь? — закричал Нил Петрович. — Мне ж её отдавать нужно. С меня за неё вычтут.

— И за неё вычтут, — говорил Афанасий. — За всё, дед, надо платить. За хорошее не надо, а вот за плохое обязательно. Эва, и рация! С кем ты это разговоры ведёшь? С ангелами, видать!

— Не ломай аппаратуру, — взмолился Нил Петрович. — Не моя она. Голову мне за неё снимут.

— Говоришь, не твоя, а чья?

— Не знаю.

— Не сама ж она в твоём доме появилась. Кто-то принёс её, или тебе её дали? И ты не знаешь кто. В лесу грибник тебе, верно, незнакомый дал на сохранение до следующего лета, когда он вновь появится здесь. Так, дед? Ты мне лапшу на уши не вешай.

Нил Петрович молчал.

Афанасий походил по комнате, тщательно проверяя каждый предмет.

— Так откуда у тебя эти запасы, аппаратура?

— А ты что — сыщик?

— Ты угадал, дед. Чистосердечное признание облегчит твою участь.

Нил Петрович исподлобья смотрел на Афанасия, ожидая, что он сделает в следующую минуту.

— Может, по-хорошему договоримся, — предложил Афанасий. — Ты мне расскажешь, откуда у тебя такие дорогие импортные вещи, припасы, зачем тебе рация, электронное подслушивающее устройство, за кем ты следишь, а я оставляю в подарок твою жизнь. Ты понял меня? Я вчера, если б не помешал Сергей, схватил бы тебя за яйца, хоть ты и кота своего подкинул, дескать, вот он, виновник шума. А если бы поймал, изуродовал бы как Бог черепаху. А сегодня я мирный. Знаешь, как чеченец. Сегодня он мирный, а завтра уже нет. Завтра я выхожу на тропу войны. Зачем нам ссориться, дед? Решай!

Старик молчал.

— Ну, наняли тебя последить за Ворониным. Я это знаю. Ты мне скажи кто, и мы будем квиты.

— Ты аппаратуру разбил. Что я им скажу.

— Не разбил я её. Это был отвлекающий маневр. Вот она видишь, в целости и сохранности. Я только кое-какие детальки на пол шмякнул, не существенные, но тем не менее свой подлый промысел ты вести не сможешь. А мне аппаратура ни к чему. Я следить ни за кем не собираюсь. Опасное это дело. Можно и по носу схлопотать. Ладно, был бы ты частный детектив, я бы поверил тебе. Ну что, дед, — снова спросил Афанасий, повышая голос, — будем в бирюльки играть? — Он достал пистолет. — Я ведь давно за тобой слежу. И всё знаю. Хочу, чтобы ты очистил свою совесть.

— Всё скажу, только отпусти, — сдался старик.

— Валяй. — Афанасий поставил перед ним стул и сел. — Не тяни. Я слушаю.

Нил Петрович удобнее устроился на кровати, насколько ему позволяли наручники, обхватив пальцами дужку спинки.

— Я из Верхних Ужей. По специальности каменщик. После выхода на пенсию продолжал работать, а потом наша шарашка закрылась — работы не стало. Пенсии маловато, да и ту не вовремя платят, как жить? Жил в коммунальной квартире. Женился несколько раз, но жизни ни с одной из жён не получилось. А тут в пивнушке подкатили двое: один высокий худой, в кожаной кепке, другой помоложе, но в два раза шире, громадный мужчина. Присмотрелись ко мне. Хочешь, говорят, дед, подзаработать? Ну, при моем аховом положении, когда предлагают, грех отказываться. Хочу, ответил и спросил, что за работа. Да пустяк, говорят, сторожем тебя возьмём. Разговорились, они меня пивком угостили, целую коробку баночного, я такого сроду не пил, поставили и сами, правда, не отставали, лакали, что твои насосы. Ну, за пивком они мне и рассказали в деталях, что за работа…

— Говори, говори, — торопил старика Афанасий.

— Сказали, что жить буду в деревне, у них там дом есть, если будут спрашивать, скажи, что дом купил по дешёвке, я так и говорил Воронину. В мои обязанности входило смотреть, что делает художник, куда ходит, кто его навещает, попытаться его разговорить, расположить к себе. Обещали сто долларов в месяц с их харчами и больше ничего.

— А зачем им понадобилось за художником следить? Ты не спросил?

— Как же так я не спросил — спросил.

— И что они ответили?

— Они сказали, что он их родственник, немного у него с головой того, связался с тёмными личностями, наркоманами что ли, надо последить, чтобы руки на себя не наложил. Об этом они и хотели бы знать. А по мне работа не пыльная, живи и смотри…

— А провиантом как снабжают?

— Раз в неделю оставляют за рекой в лесу, на старых вырубках, в куче валежника.

— А связь?

— Сообщаю через рацию, куда художник ходил, кто приезжал, а кроме того… — Он замялся.

— Говори, что замолчал.

— Иногда с ними вижусь, но редко. Раз в неделю. Больше я ничего не знаю.

— А пистолет?

— Они дали, сказали, что если чего, для защиты однако.

— Кто они?

— Ничего не знаю.

— Как зовут?

— Что повыше Зашитым, помоложе, здорового Обухом.

— А кто картины художника изрезал?

— Не было того. — Нил Петрович побожился, насколько это ему позволили наручники.

Афанасий хотел его взять на пушку и придумал этот эпизод.

— Ты в доме его был?

— Я не был. Я на шухере стоял.

— А кто был?

— Зашитый с Волдырём. Волдырь это тот, кто мне провиант привозит.

— Зачем ходили?

— Сказали, что проверить насчет наркотиков. Дескать, что Воронин стал злоупотреблять ими.

— А кто хозяин, самый главный? На кого этот… Зашитый, Обух работают?

— Не знаю. Я знаю только троих…

— С тобой все ясно.

Афанасий узнал больше того, что хотел. Значит, следят за ними давно и задействовано много людей. Старик не врёт, что не знает хозяина. Он знает только исполнителей, таких, как он сам. Кто ими верховодит, того сразу не найдёшь. Он, может, как лук, под семи одёжками сидит, и управляет. Конечно, здесь замешано варяжское золото. Значит, это не блеф — пергамент, что нашёл Николай, не подделка, а действительный документ. Но почему же они не припёрли Николая к стенке? Афанасий же припёр старика, и тот всё выложил. И Николая можно припереть, но они этого не сделали?

— Посиди здесь пока, — сказал он старику. — Потом я посмотрю, что с тобой делать. Понял?

— Понял, — ответил Нил Петрович. — Я ничего плохого никому не делал. Зря ты так со мной.

Афанасий пропустил его слова мимо ушей. Забрав пистолет и рацию, он быстро вышел в сени, чуть не наступив на кота, который, фыркнув, бросился наутёк.

— Дело наше табак, — изрёк Афанасий, вернувшись в дом, где на террасе его ждали друзья, изнывавшие от неведения.

Он положил перед ними пистолет.

Николай хотел узнать, почему «афганец» долго задержался, но, увидев пистолет, взял его за дуло и спросил:

— Откуда он?

— Осторожно. Он, наверно, заряженный, — кивнул с опаской на оружие Сергей.

— Заряженный, — ответил Афанасий. — Полная обойма. Откуда он, спрашиваете? Не нашёл же я его в крапиве. Милейший наш суседушко хранил его в холодильнике, чтобы, значит, не протух.

— Так что же… Нил Петрович наш… — не нашёл подходящего слова для его характеристики Николай.

— Наш. Ваш… Сосед наш, одним словом, это Фотограф.

Николай от неожиданного сообщения присел на стул. Сергей привалился к стене.

 

Глава двенадцатая

Спешный отъезд

— Вот те на! — громко произнёс Николай, придя в себя. — Никогда бы на него не подумал. Ты не ошибаешься?

— Лучше было бы, если б ошибался.

— Как ты это узнал? — спросил Сергей.

— От него самого. Сам всё выложил.

— Что ж ты этого шпиона, как ты говоришь, одного оставил? — воскликнул Сергей, во все глаза глядя на Афанасия.

— Он у меня к кровати прикованный сидит. Ждёт своей участи.

— Чем же ты его приковал? — спросил Сергей, которому, как и Николаю, не совсем верилось в шпионскую историю, рассказанную Афанасием.

— Я у него наручники нашёл, совершенно новые, только что с завода, ими и прицепил, чтобы не убежал. Он мне рассказал, что его наняли двое каких-то бандитов, одного зовут, это, конечно, не имя, а кличка — Зашитым, второго Обухом. Но, как я думаю, это шестёрки, подручные, сам хозяин притаился где-нибудь в засаде, наблюдает за спектаклем, и командует.

— Час от часу нелегче, — вздохнул Николай.

— И вот эту рацию у него отобрал, — положил на стол аппарат Афанасий. — Тоже новая, современная, импортная. Он при её помощи сообщения своим дружкам передавал, куда мы в последнее время отъезжаем, куда ходим, что делаем. Но это не всё. В его доме я обнаружил подслушивающее электронное устройство, очень дорогое и мощное. Вчера он здесь у нас под окнами шарахался с этим устройством и подслушивал, о чём мы говорим…

— Так вы вчера говорили, кошка это… — недоумённо произнёс Николай.

— Я сказал, чтобы не вызвать паники, — ответил Афанасий. — Кота старик с собой взял и когда услышал, что кто-то выходит из дома, чтобы отвлечь от подозрений, выбросил его, а сам шмыгнул в кусты…

- Значит, нас обложили, как зверя в норе?

— Обложить-то обложили, это точно. Но ещё не взяли.

— Мне это не нравится, — сказал Сергей, шагая по террасе. — Выходит, они знают каждый наш шаг. — Ему уже не казалась неправдоподобной история, рассказанная Афанасием.

— Выходит так, — подтвердил Афанасий. — Здесь следит старик с котом, может, в другом месте у них ещё шпион есть. Нашу машину обстреляли, когда мы ехали сюда, кто-то знал, что Сергей едет в Дурово, может, пугнуть и решили, чтобы повернул обратно. Деньги они не жалеют платить. Старику в месяц сто баксов отсчитывают. Кормят его за свой счёт наилучшими продуктами. Они сейчас, думаю, обложили всех, кого считают потенциально привязанными к пергаменту, в том числе и нас, и проверяют, у кого эта бумага.

— Как они нас до сих пор за горло не взяли? — пробормотал Сергей.

— У них нет доказательств, что пергамент у Николая, — ответил Афанасий. — Они сомневаются. А как узнают, что мы знаем о существовании мурманского сундука и путь к нему, и чихнуть не успеем, как возьмут…

— Ну не надо, Афанасий, краски сгущать — возьмут, не возьмут, — сказал Николай. — Мы живы, и козыри в наших руках.

— Поэтому надо сматываться из деревни, как можно быстрее. Мы ж не знаем, кто против нас — мафия или кучка искателей приключений, вроде нас. Во всяком случае, кто бы они ни были, возможностей у них гораздо больше, чем те, которыми можем похвастаться мы.

— А куда сматываться? — спросил Сергей, глядя на Афанасия.

— Как куда, — ответил Николай за Афанасия. — У нас путь один — за сундуком.

— Надо только их сбить со следа, — сказал Афанасий. — Выходим сегодня ночью. Старика оставим здесь.

— Ну и влипли мы, — вздохнул Сергей.

— Не переживай, Серёга! — обнял его за плечи Афанасий. — Я в Афганистане не в таких передрягах был. А видишь, обнимаю тебя. Усёк?

— Усёк, — мрачно ответил Сергей.

— Так, ребята, — проговорил Афанасий, сосредоточенно думая о чём-то, — вы готовьтесь в дорогу, а я пойду проведаю старика, как он там прикованный в своём каземате сидит.

Он забрал пистолет и быстро вышел в сени. Сергей с Николаем видели, как мелькнула на улице его фигура и пропала за кустами.

Минут через пятнадцать он вернулся.

— Вот что, — обнял он друзей за плечи, — я подумал и считаю, что вы со мною согласитесь — нам не надо дожидаться ночи, а надо уходить сейчас.

— Ты ж полчаса назад говорил, что ночью тронемся в путь, — обернулся к нему Сергей.

— Обстоятельства изменились. Я ещё попытал Нила, и он мне сказал, что сегодня у него встреча с Зашитым и Волдырем — кто ему продукты поставляет и инструкции даёт. Если мы сейчас отпустим старика, он сразу побежит к этому… Зашитому, всё расскажет, если не отпустим — не встретясь с ним, они припрутся сюда, узнать, почему он не вышел на связь. Поэтому у нас один выход — как можно скорее покинуть Дурово и затеряться в бескрайних просторах страны Болотии. Если мы не уйдём сейчас, они нас словят, — продолжал Афанасий. — Старика хватятся, как пить дать. Он такой пройдоха, не всё говорит. Я мог бы вытянуть из него больше, но я не гестапо.

— Боже упаси, — воскликнул Николай. — Что мы заплечных дел мастера? Что сказал Нил, то и сказал. Мы это и так знали, а после его слов убедились окончательно.

— И бесповоротно, — добавил Сергей, к которому вернулось прежнее настроение, и мрачные мысли о кишащих вокруг бандитах исчезли.

— Собираемся, — поторопил друзей Афанасий. — У тебя всё готово? — обратился он к Николаю.

— Я ещё вчера всё спрятал, убрал. Только лодку надо на багажник поднять.

— Это дело пяти минут. — Афанасий был сосредоточен и уверен в своих действиях. — Они здесь весь дом вверх тормашками перевернут, облазят всё дочиста, как только узнают, что мы улизнули. Ты папирус свой египетский берёшь?

— Нет, оставляю здесь в надёжном месте. Даже если всё перевернут вверх дном, не найдут. У меня калька с него есть — не текст, а место захоронения.

Афанасий одобрил решение Воронина, и они стали собирать вещи, которые упаковали вчера, и носить их в машину, стоявшую во дворе.

Через час были готовы в путь. Время было послеобеденное.

— Ну, давайте подумаем, всё ли взяли, не забыли ли чего, — обратился к товарищам Николай. — Назад возвращаться не будем.

— Вроде бы всё, — ответил Афанасий. — Я пересчитал.

Николай запер дверь дома.

— Это лишнее вообще-то, — обратился к нему Афанасий. — Они сорвут замок, когда узнают, что мы уехали.

— Мы делаем вид, что уехали спокойно, ничего не случилось…

— Толково, — согласился Афанасий. — Вы заводите машину, а я пока к старику сбегаю. Освобожу его от наручников.

— Он же сразу заложит нас своим хозяевам, — воспротивился желанию Афанасия Сергей.

— Не заложит. Я его привяжу верёвкой. Растяжечку ему сделаю небольшую. Ему будет немного больно, но через часа два-три, если раньше к нему никто не придёт, и если он будет работать руками и ногами, сам освободиться, а мы будем далеко. — И он побежал в соседний дом.

Друзья отъехали метров сто, и Сергей остановил машину, поджидая Афанасия. Скоро показался «афганец» с наручниками в руке.

— А это зачем? — спросил Воронин, указав на наручники.

— Да так, прихватил, — ответил Афанасий и сильно зашвырнул их в лопухи. — Всё, ребята, поехали. Назад дороги нет. — Он хлопнул дверцей машины.

Сергей прибавил газу, и «Жигули», поднимая пыль, выехали из Дурова.

Машина быстро мчалась по шоссе. Сергей сосредоточенно смотрел на дорогу, Николай тихонько говорил ему, сколько ещё надо ехать до съезда на проселок, а Афанасий, откинувшись на спинку заднего сиденья, зажатый с одной стороны коробками с провиантом, размышлял о событиях последних дней.

Оказавшись вовлечённым в цепь из ряда вон выходящих происшествий, приобретающих невероятно непредсказуемые события, он внутренне оживился. Сломленный бездействием шести-семи последних лет, сознавая свою никчёмность в современной жизни, не зная, куда приложить силы, он думал, что всё интересное в жизни осталось позади, и порадовался теперь, что не отказался от предложения Николая принять участие в поиске клада. Его интересовал не столько сам клад, конечно, представлявший значительный интерес, сколько радовало то, что вереница тоскливых и пасмурных дней прервалась. Он теперь жил как когда-то в Афгане, собранный, готовый в любую минуту на рискованную операцию. В Афгане, будучи в спецназе, он просился на самые трудные задания, не раз выходил в тыл душманам, и заканчивал блестяще локальные операции. Недаром душманы прозвали его Чёрным джинном, за его голову одним высоким полевым командиром была объявлена награда не в одну сотню баксов. Он и был со своим отрядом в несколько человек, подобно джинну, выпущенному из бутылки. Словно ураган проносился по укреплениям духов, уничтожая живую силу и технику, коммуникации противника, собирая нужные сведения для командиров частей, дислоцированных поблизости, сея панику в рядах врага, и снова возвращался в кувшин, чтобы смирно сидеть там до следующего раза…

Там враг был осязаем, виден и слышен. А здесь? С кем ему и его товарищам придётся бороться? С бойцами невидимого фронта, усмехнулся он, вспомнив расхожую фразу времён так называемого застоя, не сходившую со страниц газет и журналов.

Кто, действительно, эти «бойцы»? Кучка авантюристов, искателей золота, как он и его друзья, или мощная организация? Судя по оснащённости и деньгам, богатая группировка, по поступкам — банда уголовников. Почему они не переходят к решительным действиям? Дилетанты или такая задумка? Если они предполагают, что пергамент с текстом о скитском золоте у Воронина, им проще простого, раз они следят за ним, приставить ему или его товарищам или всем вместе, нож к горлу и под страхом смерти заставить во всем признаться. Или применить другой вариант, тоже неплохой, — пообещать несколько тысяч зелёных каждому в обмен на древний циркуляр, (Афанасий усмехнулся, когда ему на ум пришло это слово). И то и другое — хорошие методы воздействия, один для сильных, другой для жадных. Но они не делают ни того, ни другого. Они притаились, как змея в траве, и следят за своею добычей. «Змея, змея, — повторил Афанасий. — Следит, потом мгновенно бросается на добычу, и ядовитое жало вонзается в жертву». Ждут. Это их вариант действия. Ждут, не спешат, знают, что мы у них на крючке. Что они от этого теряют. Единственно, плату своим агентам. Хотят взять нас тёпленькими. Но теперь их вариант поломан — дуровцы ушли от них, отвязались от хвоста.

— Ты чего замолчал, Афанасий? — спросил товарища Воронин, не слыша реплик «афганца».

— Да так, в сон потянуло.

— И потянет, — подал голос Сергей. — Гроза собирается. Туча на горизонте…

Действительно, свинцовое покрывало надвигалось с юго-запада, и небо тонуло в этой дымчато-серой пелене, опускавшейся на землю. Вдали слышались раскаты грома.

— Достань-ка свою карту, Афанасий, — сказал Сергей. — Далеко ли до спуска с шоссе. — А то Николай что-то молчит.

— Не время ещё сворачивать, — отозвался Николай, в душе проклиная не ко времени взявшуюся тучу. — Я помню. Когда надо скажу.

Афанасий достал свою видавшую виды карту.

— Здесь обозначена старая дорога, просёлок, приблизительно где-то у хутора или деревеньки Пехтерево.

— Правильно, — подтвердил Николай. — Там поворот. Это через полтора-два километра. Ничего я не забыл, и зря ты на меня баллон катишь, — посмотрел он на Сергея.

Действительно, за крохотной деревенькой, в три или четыре домика, вправо шёл проселок, был он наезжен, видно, им довольно часто пользовались — сено привозили или дрова. «Жигули», урча мотором, медленно двигались по нему. Скоро въехали в лес, и от наезженной дороги осталась только просека, давняя и зарастающая, а под колёса ложилась редкая лопоухая трава.

— Эта дорога куда выходит? — спросил Сергей Николая.

— К Сухому Броду. Мы там спрячем машину и дальше поплывём на лодке по Язовке до озера.

Небо резанула молния, и окрестности потряс сильный удар грома. По крыше застучали тяжёлые капли дождя. Не проехали и ста метров, как сверху обрушился такой сильный ливень, что Сергей остановил машину.

— Не промокнут наши продукты, которые наверху? — спросил Николай, закрывая стекло.

— Не промокнут, — ответил Афанасий. — Крупу, соль, муку я в банки переложил и заклеил липкой лентой.

Они сидели в машине и ждали, когда закончится это наваждение. Дождь лил как из ведра, молнии озаряли лес, а гром сотрясал небо.

— Интересно, — сказал Николай, — освободили Нила Петровича.

— Если не освободили, то он сам уже освободился, — ответил Афанасий. — Я его не туго перевязал.

— Я к чему это спросил, — продолжал Воронин. — Если они его освободили, то за нами снаряжают погоню.

— Но они не знают, где нас искать, — горячо возразил Сергей. — Не вездесущи же они.

Минут через сорок дождь прекратился и выглянуло солнце, но лесная дорога так намокла и осклизла, что ехать по ней было небезопасно — машину на мокрой траве кидало из стороны в сторону, того и гляди, ударит бортом о дерево или пень. Приняли решение остановиться и заночевать.

— По нашим следам они нас не найдут, — сказал Сергей, загоняя машину на удобное для выезда место, — даже если будут искать. Когда мы съезжали на эту дорогу, было сухо. Дождь все следы смыл.

— Будем надеяться, на это, — ответил Николай. — Но я думаю, что это ничуть не помешает нам ночь разделить на три дежурства.

— Мысль правильная, — согласился Афанасий, надевая тёплый свитер. — Вы знаете, о чём мы не позаботились?

— О чём? — в один голос спросили Сергей с Николаем, с испугом взглянув на Афанасия и предположив, что они сделали какую-то большую промашку.

Глядя на их вытянутые лица, Афанасий оглушительно рассмеялся:

— О спальных мешках.

— Хватился, — с облегчением выдохнул Николай. — У нас на них денег бы не хватило…

— Тогда будем спать на брезенте. Ночи не совсем холодные. Я больше о вашем благе заботился, — добавил Афанасий, почувствовав в словах Николая некую иронию, дескать, военный человек, а спать хочет со всеми удобствами.

Не разводя костра, они поели всухомятку, попили кофе из термоса и расположились на ночь, оставив первым дежурить Сергея, договорившись, что завтра встанут с рассветом.

 

Глава тринадцатая

Запасной вариант

Мрачный Зашитый мчался на джипе к Стысю, не разбирая дороги, спрямляя повороты, по канавам и лужам, лишь водяные струи летели выше кабины, забрызгивая стёкла. Дождь кончился, чёрные тучи ушли на северо-восток, но из белёсой мглы продолжало мелко и редко крапать.

Зашитый спешил. Была б его воля, он этого художника и его приятелей с потрохами бы съел. Раскусили кого? Зашитого. И этот топотун, Фотограф, будь он трижды неладен, уши развесил, где-то лопухнулся, раз они его вычислили. Как этот вахмистр ловко старика прижал, выудил у него всё, что мог и смотался с корешами!

Зашитый не притормозил на глинистой скользкой дороге, и джип юзом стал стремительно уходить за обочину, к оврагу. Каким-то чудом Васька вырулил и шумно выдохнул от облегчения. Посчитав, что удача ещё не покинула его, он освободился от мрачных мыслей по поводу провала Фотографа. Чего это Зашитый переживает?! Фотограф ничего существенного не знает. Что он мог рассказать, кроме того, что его наняли следить за художником, считай, как частного детектива. Это по теперешним законам не возбраняется, хотя у него и нет лицензии на предмет частного сыска. Волдырь и Обух — люди подставные, они связаны только с Зашитым, а кто настоящий заказчик, художник с приятелями не догадываются. Единственно, что очень нехорошо, это то, что спугнули они троицу. Где теперь искать? А то обстоятельство, что они уехали, говорит о том, что икона, которую патрон ищет, в их руках… Его больше беспокоила мысль, с какими глазами он предстанет перед Стысем. Тот скажет, что это его вторая крупная промашка за последнее время. Чем чёрт не шутит, Стысь может и расторгнуть «контракт». Зашитый представил сердитую физиономию Стыся и нахмурился.

Выехав на асфальтированную дорогу, ведущую к «Камням», Зашитый открыл стекло, не боясь попасть под брызги и запачкаться. Свежий ветер прояснил голову, и он почти успокоился. Будь что будет! В последнее время он ловил себя на мысли, что стал часто нервничать, малейшую неудачу воспринимал болезненно, казалось ему, что свет рушится, поднималось давление, голова раскалывалась от напора крови. «Старею», — думал он. Скоро спишут, и придётся ему доживать остатки дней своих где-либо в тихом домике без пригляда и семейной ласки.

— Хватит о плохом, — громко приказал он сам себе и, закурив сигарету, сбавил скорость, поглядывая по сторонам на мелькавшие рощицы, поля и луга. Оказывается, здесь дождя не было — асфальт, трава за дорогой и кусты были сухие.

Чтобы поднять настроение, он даже стал мурлыкать старую песенку:

Она ушла, и с ней ушли

Тридцать метров крепдешина,

Пудра, крем, одеколон,

Два бидона керосина,

Ленинградский патефон.

Белой шерсти полушалок,

Фирмы Мозера часы,

Два атласных одеяла

И спортивные трусы.

Песня взбодрила его, и мрачные мысли покинули голову.

Выехав на берег озера, он увидел высокого старика, неспешно прогуливающегося взад и вперёд по дощатому настилу. Он, видимо, ждал катер, чтобы отправиться на прогулку. Белоснежный красавец с красной полосой выше ватерлинии приближался к пристани, идя на небольшой скорости из недальнего заливчика. Зашитый знал, что старик — отец патрона, гостивший уже неделю в загородной резиденции внука.

Стысь сидел на лужайке возле дома за белым пластмассовым столом, на такого же цвета стульчике с вычурной спинкой, положив ноги в сверкающих ботинках на другой стул. На столе перед ним стоял высокий бокал до половины налитый апельсиновым соком из вместительной бутылки с яркой этикеткой. Круглое лицо Алекса лоснилось от обильного жирного пота. В зубах дымилась дорогая сигара. Это с точностью фотоаппарата отметил Зашитый, подходя по зелёной, скошенной Петрухой траве, к Стысю. Стысь обратил на него внимание, когда он только въехал в ворота, а сейчас делал вид, что не замечает его, глядя в противоположную сторону.

Зашитый подошёл и кашлянул. Стысь медленно повернулся к нему.

— Что такой взъерошенный? — спросил он, снимая ноги со стула, но не приглашая Зашитого присесть.

Из-под кепки на виски Зашитого сбегали крупные капли пота. Не спрашивая разрешения, он присел на освободившийся стул, снял «камилавку» и вытер матерчатой изнанкой мокрое лицо.

— Фотографа прищучили, — сказал он, внимательно глядя в лицо шефа и ожидая реакции на свои слова.

Но Стысь не проявил признаков беспокойства. Он только переспросил:

— Что значит «прищучили»? — давая понять, что не знает значения произнесённых собеседником слов.

Отчасти это было так: Стысь любил просторечные и жаргонные слова, но всегда был недоволен, когда не понимал их и требовал, чтобы говорили в его присутствии проще и понятнее. Его воспитывала старая интеллигентная семья, рос он под присмотром дедушки и бабушки, которые научили его изъясняться на литературном языке, но не дали ему возможности изучить живой великорусский язык, потому что были давно оторваны от России.

— Так что значит «прищучили»? Сколько раз прошу, чтобы изъяснялись проще и понятней.

— Влип он.

Стысь сделал такое лицо, словно его ударили палкой по голове.

— Что, шеф, никак не врубишься? — спросил с издёвкой Зашитый, полагая, что непомерные возлияния спиртного повлияли на умственную деятельность начальника. — Словили, поймали, как тебе проще объяснить?

Теперь Стысь понял.

— Когда?

— Сегодня.

— Откуда знаешь?

— Он не пришёл на условленное место, где мы продукты ему оставляем. Волдырь хотел по рации связаться, но потом котелок у него сработал и он не стал этого делать, а пошёл по-тихому в деревню. Пришёл, а тот связанный пытается распутаться от верёвок. Сопло закрыто, чтоб не орал.

— Какое сопло?

— Ну кляп во рту.

— Кто же его связал?

— Художник со своей кодлой. Видать, раскусили Фотографа.

— А где этот… художник?

— А нету их никого. Смотались. Старик говорит, что слыхал, как машина урчала после обеда, уезжая из деревни… Шеф, пора брать эту деревенскую шоблу. Я давно говорил, что икона у этого художника. Что бы им сматываться, если бы у них не было иконы. А теперь ищи свищи ветра в поле. Но по горячим следам мы их возьмём.

— Зачем? — лицо Стыся было спокойным, даже глуповатым. Толстые щёки краснели, словно августовские яблоки.

— И ты говоришь зачем? Кто в этом заинтересован больше всех, как не ты. Прижмём их, расколются и скажут, где икона, которую вы ищете. Приказывай, шеф! Я возьму всех за милую душу, даже пискнуть не успеют.

Стысь знал, почему Зашитый так жаждет взять художника, а вместе с ним найти икону. За её обладание Полом была обещана награда — десять тысяч долларов, а потом увеличена ни много. ни мало в два раза.

Он сразу не ответил на предложение Зашитого, который рвался в бой. Отпив холодного апельсинового сока, облизал толстые губы и сунул в рот сигару.

— Доставь мне сюда Фотографа, — после недолгого молчания сказал он.

— Как изволишь, шеф, — обидевшись на Стыся, но не выразив этого явно, ответил Зашитый и достал из кармана рацию. Нажал кнопку, в трубке пискнуло, раздались потрескивания, потом прозвучал грубый голос:

— Ноль семь на связи.

— Это ты, ноль семь? — переспросил Зашитый, отстранив трубку от уха — голос больно отдавался в ушах.

— Я, я.

— Что за ноль семь? — спросил Стысь, вскидывая глаза на Зашитого.

— Это позывные Волдыря. Его у нас ноль семь прозвали.

— В честь Джеймса Бонда? Только у того ещё ноль был…

— Этого шпиона что ли? — скривив губы, переспросил Зашитый. — Ну прямо. Много чести. Волдырь завсегда сухарь употребляет, за раз семьсот грамм единым махом осушает, вот и прозвали.

— Кто же это сухарь пьёт? Его грызть надо.

Зашитый не ответил. В трубке раздались отборные ругательства:

— Алло, алло, кто там вклинился, чёрт твоя бабушка, — орал 07. Несколько секунд стоял такой треск, что Зашитый сморщился и отстранил трубку от уха. Сам думал: «Вот этот швейцар, вроде говорит по-русски, а ни бум-бум в языке. Не знает, что сухарём зовут сухое вино. Пьёт мадеру и херес, а что такое сухарь не знает».

— Волдырь, это ты? — спросил Зашитый, когда треск прекратился..

— Да я, в печёнку курицу. Это ты, Зашитый?

— Я. Чего орёшь? Ты где, в деревне?

— В деревне. У Фотографа.

— А этих нет?

— Этих? — Несколько секунд Волдырь размышлял, потом, сообразив, обрадованно, что понял, закричал: — Нету. Их след простыл. Мы гараж взломали, там один «Запорожец» гнилой стоит. Второй машины нет. Они на ней уехали.

— В доме были?

— Были. Пусто.

— Что думаешь делать?

— Машину сожгли. Дом поджигать?

— Чего поджигать? Вы что — очумели!? — взревел Стысь, вскакивая и выхватывая рацию у Зашитого: — Эй ты, чёрт лохматый, — закричал он, — никаких поджогов, понял? — Стысь хорошо знал Волдыря, знал, что тот косит под богемного художника, поэтому назвал его лохматым.

Волдырь оторопел от чужого грозного голоса и молчал. А Стысь кричал, крепко зажав трубку:

— Никакой самодеятельности! Всё оставить, как есть. Привезите мне Фотографа, ублюдки! Без моей команды ничего не делать. Понял?

— Понял, начальник, — упавшим голосом ответил 07.

Стысь сунул рацию Зашитому.

— Самодеятельность развели. Тебе ж сказано — всё тихо, дед ещё не уехал. Понял? Дед всем здесь командует. Понял? У него деньги и всё. Понял?

— Как не понять. — Зашитый отвернулся и сморщил лицо в гримасе, как от зубной боли.

Стысь сел на стул и уже спокойно сказал:

— Что за людей ты нанял. Платим хорошие деньги, но и спрашиваем, как положено.

— А ты хотел херувимов нанять? — недовольно проворчал Зашитый.

— Как ты разговариваешь! — взвинтился Стысь. — Кто здесь командует?

— Ты, шеф.

— Вот именно, я. Одни зуботычины от Пола получаю за вас…

Он не договорил и повернул голову в сторону дома. Зашитый проследил за его взглядом. К ступенькам парадного подъезда особняка подходила молодая женщина в белой тенниске, в серо-коричневых шортах, с ракеткой в руке. Она чуть прихрамывала. За ней ковылял Петруха с белой кожаной сумкой, в которой были принадлежности для игры в теннис. Она обратила внимание на Стыся с собеседником, посмотрела на небо, с затекающей на горизонт лиловой облачностью и хотела войти в дом, но услышала громкий голос Алекса:

— Ольга!

Женщина остановилась. Стысь, чуть не опрокинув стул, на котором сидел, сорвался с места и трусцой, насколько позволял ему вес, засеменил к парадным дверям.

Они о чём-то поговорили с минуту. Рядом стоял Петруха, раздирая большой рот в немой улыбке.

Стысь вернулся, проводил женщину тёплым взглядом и затаённо вздохнул. Этот незаметный вздох, движение кадыка — Стысь проглотил слюну — не мог не заметить наблюдательный Зашитый.

— Твоя мамзель? — панибратски спросил он.

— Мамзель? — задумчиво переспросил Стысь. Он ещё не отошёл от своих мыслей. — А‑а. Как ты о женщине выражаешься, кухаркин сын! — А потом грустно заметил: — Могла быть…

— Эта мисс из богатой семьи и к тому же другого невеста, — пропел Зашитый слова известной в его кругах старой песни. — Приходится сеанс ловить?

А Стысь в это время уже думал о другом. Общаясь с воровским отребьем, он стал замечать, что перенимает их привычки, ухватки, обороты речи, грубость, с которой они общаются между собой и окружающими. Сначала это ему нравилось: жить в России и осваивать её натуру. Но потом он понял, что Зашитый это не Россия, которую он хотя и не считал своей родиной, но относился к ней, как к чему-то близкому, откуда вышли его предки и где он сам постигал азы журналистского дела. Со временем это грубое выпячивание в речи ему стало надоедать, и он стал охлаждать Зашитого, с которым больше всего общался, чтобы он выражался на русском языке, хотя сам любил иногда хвастануть ярким словом или фразой в обществе, в котором хотел показать себя этаким леваком в вопросах жизни.

А сию минуту Зашитый затронул глубокую рану, язвящуюся в сердце Стыся. Он не даром ответил на слова Зашитого об Ольге, которая мелькнула у стен особняка: «Могла быть…»

С Ольгой он познакомился на одном из вечеров в компании своих новых московских друзей. Была она жизнерадостной, весёлой и общительной девушкой. Они договорились на следующий день этой же компанией сходить в казино. Сказали — сделали. Зашли в казино средней руки, они тогда только начинали в Москве свою деятельность и представляли собой экзотическое явление. Зашли посмотреть больше всего, как «просаживают» зелёненькие «новые русские». «Просаживали» они, другого слова и не подберёшь, деньги, как и все заядлые игроки, только в отличие от западных коллег, которые знали границу, когда остановиться, русские таковой не знали. Они входили в азарт и проигрывали, и выигрывали шумно, порой даже весело. Весело надо уметь проиграть. Хотя, как понял Стысь, денег у этих завсегдатаев, он удивился, было много, и они их не жалели. «Как пришли, так и ушли», — вспомнил он слова одного молодого русского бизнесмена, почти мальчишку, проигравшего за один вечер больше десяти тысяч долларов.

Потом он пригласил Ольгу в ресторан. Она не отказалась. Говорили они больше о делах Стыся, о его бизнесе, который он ведёт в России. О себе она предпочитала много не распространятся и вообще вела себя так, что Стысь, привыкший к лёгким победам, в этом случае терпел фиаско. Она ему приглянулась, и на следующий день они побывали на концерте Лайзы Минелли, приезжавшей в Москву. Невзначай он там встретил патрона, и вся его надежда на продолжение отношений с Ольгой рухнула. Пол вцепился в Ольгу такой мёртвой хваткой, что Стысь поспешил экстренно ретироваться. И вот до сих пор Пол её не выпускает из когтей, а Стысю отводится роль мелкого созерцателя или наблюдателя за тем, как развиваются их отношения. Хотя, он заметил это, — в последнее время наметилось охлаждение между ними по вине Пола, которому надо было быть более гибким и не считать, что деньги, вернее, их количество могут решить глобальные и чисто человеческие проблемы.

— Так что? — взгляд холодных глаз Зашитого упёрся в Стыся. — Когда брать художника с его кодлой?

— А никогда, — почесал пальцем Стысь свой подбородок. — Ни-ко-гда! — по слогам повторил он.

Зашитый вытаращил бесцветные глаза — уплывали его баксы:

— Как никогда?!

— А так. Никуда они от нас не денутся. — Стысь хитро улыбнулся и посмотрел в сторону дома, где на крыльце появился Петруха, уже с пустыми руками, оставив сумку в спортзале. — Применим запасной вариант, — он победоносно оглядел Зашитого с ног до головы. — У меня появилась мысль глобального масштаба… Но об этом после, как привезут Фоторафа.

Зашитый остался вместе со Стысем ждать Фотографа. Стысь закурил ещё сигару, сбивал пепел на траву и молчал, сосредоточенно о чём-то думая, совершенно забыв о Зашитом, изредка отхлебывая маленькими глотками напиток из бокала. Зашитому пить не предлагал, хотя у того в горле сохло при виде оранжевой жидкости в прозрачной бутылке. Такое было со Стысем впервые — раньше он всегда угощал своих подчинённых, даже настаивал, чтобы они выкурили сигарету из его пачки, или выпили чего-нибудь прохладительного. А сейчас никакой любезности. Видимо, он был очень раздосадован на Зашитого или был во власти неотвязных дум.

Минут через сорок, прошедших почти в полном молчании, за оградой, на возвышенности у кромки воды, где проходила дорога, показалась «Нива» светло-зелёного цвета, на большой скорости ехавшая к дому.

— Ноль семь везет Фотографа, — сказал Зашитый, встал со стула, надел кепку и, приложив руку к козырьку, стал наблюдать за «Нивой».

Стысь спокойно допивал напиток, не обращая внимания на слова Зашитого.

Охрана пропустила «Ниву» в ворота. Машина остановилась возле дома, хлопнули дверцы и по направлению к Стысю и Зашитому зашагали два человека — сухой и поджарый мужчина лет тридцати пяти с длинными волосами почти до плеч, с узким нервным лицом и часто моргающими глазами — Волдырь, и Фотограф, старик с красным обветренным лицом, в парусиновых штанах, в коричневых ботинках и рубашке из джинсового полотна, с застёжками — сосед Воронина.

— Ну что натворил, старый бес? — вежливо фамильярно спросил у старика Стысь, когда тот с Волдырём подошёл к столику. — Докладывай!

Зашитый отметил, что Стысь был очень спокойным, словно ничего и не произошло в Дурове.

Нил Петрович неожиданно повалился Стысю в ноги и, ползая, пытался дотронуться до его ботинок.

— Помилуй, хозяин! Век не забуду доброты. Не знаю, чем грешен?

Нил Петрович не знал истинных своих благодетелей, питающих его отменными продуктами и насыщающих чрево пивом, — по их распоряжению связь с ним поддерживали Обух и Волдырь, иногда Зашитый, — но, увидев вальяжно распростёртое тело Стыся в кресле, он, не задумываясь, принял его за работодателя, на которого он безгрешно «пахал» с того момента, когда его привезли в деревню под видом старого дачника, которому нужен свежий воздух. И в основном не ошибся — Стысь в этом деле играл не последнюю скрипку.

В машине Волдырь, дав старику под затылок, чтобы почаще наклонял голову, а то задирист был, когда жил в деревне на дармовых харчах, по части которых были неоднократные стычки между ними, потому что Волдырь тырил, как он сам выражался, у старика продукты, другими словами, не всё то, что ему давал Зашитый, он доносил до Нила Петровича. Особенно это касалось пива и сухого вина, которые выделяли ему хозяева по уговору, скреплённому в начале лета в Верхних Ужах, когда они нанимали на работу пенсионера. Нил Петрович каким-то образом узнал или догадался об экспроприации части его провианта Волдырём и возненавидел неудачливого музыканта, каким был Волдырь в пору своей молодости, и не один раз пенял ему: «О, образина чёртова, вор несчастный, леший лохматый, обирает старика!»

Волдыря он не боялся, чего нельзя было сказать о Зашитом. Тому он слова не мог грубого сказать, понимая, что Зашитый сортом выше Волдыря, дерзок, как все уголовники, и без жалости. Он вызывал у старика уважение и страх. А Волдырь хоть и был дерзок, но перед ним он не робел.

Получив промашку, старик расстроился и терпел выходки Волдыря, когда тот вёз его к хозяину, издеваясь без меры. Да и чего было не издеваться, вся спесь с Нила Петровича сошла, когда его так хладнокровно взял приятель Воронина. Поизгалявшись вдоволь, выходя из машины, Волдырь в отместку, что Фотограф нажаловался Зашитому про его воровство, лягнул старика ногой и стукнул по затылку:

— Иди, за… гнутая. Отожрал шею на пиве, евнух полосатый!

По части сквернословия Волдырь был большой мастер. Бывало так отчистит не за что ни по что какого-либо мужика, что тот от фонтана брани старался побыстрее унести ноги, а не то, что отвечать на ругань волосатика. Волдырь в такие несовместимые ряды ставил обычные слова, так их сплетал, что нововведения вызывали у окружающих гомерический хохот и все диву давались, глядя на Волдыря, как это у него здорово получается.

— Хватит валяться, — произнёс Стысь, глядя на старика и дёрнув ногой, словно освобождался от приставшей грязи. — Что я тебе, шах персидский. Ты лучше скажи мне, как тебя вычислили?

— Не знаю, — Нил Петрович поднялся с колен. — Всё было хорошо, никто и не догадывался, пока не появился этот Афонька «афганец». Я думаю, он на меня давно глаз положил, как только приехал в деревню, больно хитёр мужик. А тут ещё с вашей аппаратурой, будь она неладна. Как мне он и объяснил, — он кивнул на Зашитого, — улучил я момент под вечер и пошёл с ней под окна к Воронину.

— Ну и что же?

— Стал слушать, о чём они говорят.

— Хорошо было слышно? — вкрадчиво спросил Стысь.

— Как будто и стены не было.

— Ну вот, — гордо произнёс Стысь. — Супермощная электроника, — и победоносно посмотрел на Зашитого. — Продолжай, — сделал он знак Нилу Петровичу.

— Не прошло и пяти минут, как выскакивает этот ихний приятель Афонька, жилистый скотина, ну я и дал дёру. Хорошо кота взял с собой, пришлось его кинуть ему под ноги, это и замешкало Афоньку. Убежал я огородами к себе. Он по следам, скотина, вычислил меня. Утром заявляется, но и… нашёл пистолет, аппаратуру.

— Что ж ты, малаец тропический, домой побежал, — встрял в разговор Волдырь, которому надоело стоять с закрытым ртом, — надо было в лес бежать, а оттуда домой. Считаешь себя умным, а ума у тебя хватает только на то, чтобы закладывать других, а в твоём котелке одна каша, каторжник лысый.

— А ты помолчи, таблеточник, — обрезал Волдыря Зашитый, видя, как скривил губы Стысь, слушая разговор Васькиного сподвижника. — Тебя не спрашивают, и закрой сифон.

Волдырь замолчал, совершенно не обидевшись. Такие одергивания были в привычке Зашитого, и никто на него не обижался, зная, как скор был пахан на расправу.

Стысь важно выпрямился, развернул грудь, хотел ещё выпить, но бокал был пуст также как и бутылка, сдвинул брови и, придав голосу высшую степень важности, сказал, обращаясь к Фотографу:

— Я тебя прощу, денег дам и отпущу на все четыре стороны, если ты мне скажешь важное, о чём ты узнал, стоя под окном.

— Ой, узнал, хозяин, — обрадовался Фотограф. — Многое узнал. Они там трепались и не знали…

— Говори! — Стысь внутренне подобрался, надеясь услышать от Фотографа что-то интересное.

— Они о грибах говорили, кто какие любит…

— Ты к делу. Нам надо знать, у них ли икона и если у них, что они задумали. Ты инструктировал старика? — обратился он к Зашитому.

— А как же, — возмутился Зашитый — ему не доверяют? — В пределах твоих указаний.

— Ну, так рассказывай, старик.

— Об иконе они ничего не говорили. Они говорили, что идут в какой-то скит. Какой не знаю.

Стысь посмотрел на Зашитого.

— Это хорошо, старик.

— У них какой-то зуб имеется, и он показывает дорогу.

— Зуб? — переспросил озадаченный Стысь. О зубе он ничего не знал.

— Зуб, — повторил старик. — Они долго спорили, какой дорогой идти. На зубе две дороги. Одна идет от какой-то старой мельницы, другая от излучины реки Язовки, они и место называли. Сейчас вспомню. Сухой Брод. Да, Сухой Брод. Решили идти в этот скит от этого Брода, потому что, идя от мельницы боялись утопнуть.

— Хорошую новость ты мне принёс, старик, — довольный разговором сказал Стысь. — Прощаю я тебя. Вот что значит техника, — он гордо поднял указательный палец правой руки вверх. — А чья это была идея? Моя. Сценариста из Цюриха. Молодец, старик. Теперь мы знаем, что икона в их руках, иначе, зачем бы им идти в скит. Они туда идут не зря. — Он победоносно поглядел на потускневшего Зашитого: — А ты — возьму, писку не будет. Зачем брать, когда и так всё выяснили.

— Значит, они ушли по направлению к Сухому Броду, — сказал Зашитый. — Надо там их и искать.

— Они не ушли, — поправил его Фотограф. — Они уехали на машине, на «Жигулях» — у них две машины, вторая «Запорожец».

— Теперь одна осталась, — пробормотал Волдырь, взглянув на Зашитого и переведя взгляд на Фотографа, — лопух вонючий.

— А ты слыхал, что они собрались ехать на машине? — спросил Стысь.

— У них поклажи много: лодка резиновая, лопаты, топоры. Они спорили и решили: до Брода на машине, а оттуда на лодке до скита.

— Всё, старик! — уверенным голосом проговорил Стысь и для убедительности стукнул ребром ладони по столешнице. — Можешь быть свободным. Иди к дому и жди меня там. Я вернусь и заплачу тебе, и шманай, как говорит вот этот в кепке, откуда пришёл. Твоя работа у меня окончена. Но если о ней кому скажешь, пеняй на себя. У меня руки длинные, — он указал на Волдыря и Зашитого. — Из-под земли достанут…

— Да я… я, — лепетал Фотограф, радуясь, что всё так хорошо обошлось.

— Иди! — вскинул голову на старика Волдырь. — Султан обрезанный… Таких, как ты, только трое: ты, Кудин да ещё один. — Он плюнул в сторону Нила Петровича.

Нил Петрович ушёл на подкашивающихся ногах, вытирая влажное лицо грязным носовым платком.

— Ты тоже свободен, — ткнул Стысь пальцем в Волдыря. — А ты, — он обратился к Зашитому, — пойдёшь со мной. У меня есть вариант, о котором я говорил. Нам только карта нужна. Обсудим, как быть дальше. Да и пить хочется — трубы горят. — Он посмотрел на Зашитого — это были Васькины излюбленные слова, — и рассмеялся, довольный.

 

Глава четырнадцатая

Заплутавшаяся

С рассветом кладоискатели были на ногах, проверили снаряжение и тронулись в путь. Сергей вёл машину на небольшой скорости, глядя, как бы не напороться на пень или корневище, которых на этом зарастающем просёлке было в избытке. Солнце только что поднялось, и его косые лучи, пробиваясь в редколесье через листву деревьев, падали на мокрую траву.

— Сколько километров до Сухого Брода? — спросил Сергей дремавшего Афанасия.

Тот открыл глаза.

— Сейчас посмотрим, — Афанасий опустил руку в карман и достал помятую пятивёрстку. — Так, — зевнул он, — дорога идёт почти параллельно шоссе, потом круто сворачивает направо. Около тридцати километров.

— Ого‑о, — протянул Сергей.

— Что — много? — спросил Николай, взглянув на сосредоточенное лицо Сергея.

— Дело не в километрах, а в дороге — кочки да ухабы, полдня будем ехать.

— А ты ровно на свадьбу торопишься, — рассмеялся Афанасий. — Лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Машина скользила по мокрой траве на спусках, и приходилось выходить из неё и толкать, чтобы она не съехала в сторону, а в низинах надо было рубить кусты и подкладывать ветки в канавы, чтобы не буксовали колеса.

— Мне мой сосед покою не даёт, — сказал Николай, когда они отдыхали, втащив на себе «Жигули» на берег крутого оврага. — Как вы думаете, освободили его?

— А тебе, видать, его очень жалко, — усмехнулся Сергей, — что ты так печёшься о нём.

— Да я, собственно, не о нём, а больше о нас думаю. Какие они шаги предпринимают? Что делают?

— Да, наверное, всю свою команду на ноги поставили. Рыщут повсюду. Всё будет зависеть от того, что им расскажет Нил… Язык не поворачивается его по отчеству назвать, — проговорил Афанасий. — Если этот Нил через своё подслушивающее устройство узнал наши вечерние разговоры, то я могу с уверенностью сказать, что они скоро нам сядут на хвост.

— Печальная перспектива, — вздохнул Николай, водружая шляпу на голову и вставая с земли.

Они выехали на широкую просеку, видимо, давнюю, потому что по бокам поднялись молодые деревья, кустарник, особенно было много орешника. Просека была прямая, и видно было далеко.

— Смотрите, впереди человек, — вдруг сказал Сергей.

— Где? — лёгкая дремота слетела с остальных участников экспедиции, и они стали вглядываться в узкий просвет между вырубленными деревьями.

— Тебе показалось, — сказал Николай, никого не увидев. — Плохо выспался.

— Ничего мне не показалось. Видел я человека в куртке вон за тем кустом, за нагнутым деревом. Оранжевую куртку трудно не разглядеть. Вон, вон, опять мелькнул!

И вправду впереди стоял человек в куртке с капюшоном и махал рукой.

— Откуда здесь люди? — проронил Николай. — Место такое глухое.

— И в такую рань, — сказал Афанасий, подавив зевок.

Когда они подъехали ближе, увидели у ног человека плетённую корзину.

— Э‑э, да это грибник, — присвистнул Сергей. — Да ещё женщина. Правду говорят: охота пуще неволи.

— Ранним утром только по грибы и ходят, — защитил грибника Николай, сам заядлый любитель тихой охоты.

Женщина ни на секунду не переставала махать рукой, неестественно подпрыгивая на одном месте.

— Что она приклеенная что ли? — удивленно заметил Сергей, глядя на эквилибристику грибницы.

Поравнявшись с женщиной, он остановил машину.

— Тебе что, мамаша? — приветливо спросил он, опустив стекло дверцы.

Женщина откинула капюшон, и они увидели, что она не старая, как им подумалось вначале, а очень молодая, лет двадцати двух — двадцати пяти, не больше, миловидная, с умными карими глазами на овальном симпатичном лице. Она тряхнула головой, и каштановые волосы рассыпались по капюшону куртки. Слегка накрашенные губы расплылись в лёгкой застенчивой улыбке, показав два ряда очень белых ровных зубов. На ней были спортивные штаны с лампасами, мокрые до колен, на ногах короткие резиновые сапоги.

Она подпрыгала на одной ноге ближе к машине.

— Что с вами? — спросил Сергей.

Она не успела ответить. Видя, что женщине нужна помощь, из кабины выбрались Николай и Афанасий.

— Что случилось? — спросил Николай, поддержав её, заметив при этом, что она скривила губы от боли.

— Подвернула ногу, — сказала она, переводя взгляд с одного дуровца на другого.

Заглушив мотор, к ним подошёл Сергей, сочувственно глядя на травмированную грибницу.

— Вы здесь одна? — спросил Николай, поправляя шляпу.

— Я не одна приехала, — быстро заговорила она, словно отчитывалась перед незнакомыми людьми в своих грехах. — Мы трое приехали: я и подруга с мужем, на машине. Машину оставили в деревне у их знакомых, а сами пошли сюда. Только я немного грибов набрала, как оступилась и подвернула ногу, так и присела, ходить не могу. Мои знакомые испугались, говорят, надо срочно в больницу, пошли вдвоём в деревню за машиной, сказав мне, чтобы я никуда с этого места не уходила, ждала их. И вот прошло больше часа, а они до сих пор не вернулись. — Ее миловидное лицо приобрело детское выражение.

— Вы никуда не отходили? — участливо спросил Николай, продолжая поддерживать её за локоть.

— Так и топчусь на этом месте, — улыбнулась она. Лицо её больше похорошело, а глаза заискрились. — Куда я с такой ногой пойду. А вы тоже по грибы собрались? — спросила она, обращаясь к Афанасию, как наиболее старшему из них, которому камуфляжная форма придавала вид серьёзный и доверительный.

— Нет, мы по другим делам, — быстро ответил Афанасий, обратив внимание, что Николай сострадательно смотрит на заплутавшуюся.

— А‑а, понимаю, — сказала она. — Вы, наверное, рыбаки?

— Вы угадали, — произнёс Николай и улыбнулся. — Давайте пройдёмте вон к тому пенёчку, вам тяжело стоять.

Она оперлась на его руку, и он повел её к большому обомшелому пню на обочине просеки.

— Может, вы все-таки потихоньку ушли с того места, где вас оставили? — спросил Афанасий. — Почему ваших знакомых до сих пор нет.

— Может, они заблудились? Я сама переживаю. С тех пор, как они меня здесь оставили, я, возможно, отошла шагов на двадцать, не больше. Я и кричала сначала, а потом испугалась и перестала. — Наклонив голову, она с лёгким кокетством посмотрела на человека в камуфляжной форме.

Афанасий улыбнулся, а она продолжала:

— Я здесь поскакивала на одной ноге, где ягоду увижу — съем, где гриб подберу. Устану, на пеньке посижу. Видите, сколько насобирала с хромой ногой, — она кивнула на корзину, стоявшую около пня.

В корзине лежало два или три белых гриба, несколько старых подберёзовиков с водянистыми шляпками, видно, червивых, несколько валуев и две или три поганки.

— Вот это ядовитые грибы, — взяв корзину и показывая поганки женщине, сказал Николай. — Можно отравиться.

— А вы не грибница, — сказал Афанасий с лёгкой иронией.

— Вы правы, — воскликнула женщина. — Какая грибница! В первый раз за грибами пошла…

Николай усадил её на пень и спросил:

— Вы из города?

— Из Ужей. Леса совсем не знаю. Вот подруга соблазнила с мужем. И неудачно. Такая оказия… Да что вы держите эти поганки, — обратилась она к Николаю, — выбросите их!

— Вы совсем не можете ходить? — сострадательно спросил Николай, далеко зашвырнув ядовитые грибы. Незнакомка с первой минуты понравилась ему и хотелось хоть словом облегчить её положение.

— Ходить немного могу, — ответила она, — но далеко не смогу пройти. Наступать больно.

— Хватит разговоры разговаривать, — прервал их беседу Афанасий. — Давайте ногу вашу посмотрим. Снимайте сапог!

— А вы что — доктор? — Она нагнулась и попыталась снять сапог.

— Нет, не доктор. Но не таких увечных встречал, и, когда мог, оказывал им помощь.

Николай, видя, что у незнакомки ничего не получается с сапогом, встал на колени и стал его снимать.

— Осторожнее, — женщина закусила губу. — Мне кажется, нога отекла.

Сняв носок, Афанасий осмотрел маленькую изящную ногу с педикюром. Она слегка опухла у щиколотки. Он надавил легонько пальцем.

— Ой! — вскрикнула она.

— Здесь болит?

— Болит. Тупая боль. А как вы надавили… сильнее.

— Полегче, Афанасий! — воскликнул Николай. — Ты ж не костоправ.

— Бывало не раз облегчал участь страждущего, — не зная почему, почти весело ответил Афанасий.

— Он у нас воевал в Афганистане, — уважительно произнёс Сергей, глядя на Афанасия.

— О‑о, — воскликнула женщина. — Уважаю военных.

— Ничего страшного нет, — сказал Афанасий, — скоро пройдёт. Одним словом, до свадьбы заживёт.

— Правда? — воскликнула она и протянула вперёд маленькую руку с длинными накрашенными ногтями. — Тогда вас всех на свадьбу приглашаю. Есть теперь причина познакомиться. Меня зовут Ольгой.

Все трое назвали свои имена.

— Страшного ничего нет, — продолжал Афанасий, — но ногу надо туго перебинтовать. Серёга, принеси бинт из аптечки.

Афанасий перебинтовал Ольге ногу, а Николай помог снова надеть сапог. Она его поблагодарила, заглянув в глаза. Из троих ей больше понравился этот высокий, отпускающий бородку, худощавый мужчина с загорелым лицом, в широкополой шляпе.

— Что теперь предпримем? — спросил Николай, взглянув на Сергея и Афанасия. — Нельзя же Ольгу оставлять здесь одну!

— Подумать надо, — отозвался Афанасий и полез в карман за картой. — Ребята, здесь шоссе недалеко. Мы ехали все время параллельно ему. Может, и не надо было этого делать. Здесь, кажется, ещё один съезд есть на лесную дорогу. Вот чудаки!

— Тогда подвезём Ольгу до ближайшей автобусной остановки, — заявил Николай. — Не будем ждать её подругу с мужем. Вы не возражаете? — обратился он к Ольге.

— Ой, ребята, как мне вас благодарить! А автобусы часто ходят?

— Не часто, — ответил Николай, — но к обеду будете дома.

— И идите в больницу, — добавил Афанасий. — Как я и сказал, серьезного ничего нет, но больничный вам дадут.

— Мне не надо, — сорвалось с губ Ольги.

— Вы не работаете?

— В настоящее время нет, — вздохнула она.

— Такая красивая женщина и без работы, — улыбнулся Сергей, как и товарищи очарованный молодой особой.

— Что делать.

— Так едем? — спросил Николай.

— Может, сначала позавтракаем, раз остановились, — предложил Сергей. — У меня живот подвело.

— Давайте позавтракаем, — поддержала Сергея Ольга. — У меня под грибами бутерброды есть и термос с кофе.

— Можно и перекусить, — согласился Николай. — Позавтракаем и подбросим вас до автобусной остановки, — сказал он Ольге и обратился к товарищам: — Вы не возражаете, коллеги?

— Какие проблемы, — ответил Афанасий.

— Заранее вам большое спасибо, — ответила Ольга и стала доставать из корзины завтрак, завернутый в полиэтиленовый пакет. — Садитесь рядом, — сказала она Николаю, указав на место возле себя.

Николай сбросил штормовку и сел на нее около Ольги.

Сергей принёс из машины припасы, и скоро все четверо с аппетитом уплетали нехитрый завтрак.

Афанасий справился с едой раньше всех и, поднявшись, сказал, что отойдет посмотреть есть ли выход на шоссе и как им лучше отсюда выбраться. Отсутствовал он не больше десяти минут, а, вернувшись, сказал, что недалеко просека пересекается с дорогой, которая выходит на шоссе.

— Дорога хорошая? — спросил Сергей.

— Хорошая. По ней недавно прошла какая-то машина.

— Может, за мной приезжали? — встрепенулась Ольга, отхлебывая кофе.

— У вас какая марка машины? — спросил Сергей и тотчас поправился: — В смысле у вашей подруги с мужем.

— То ли «Москвич», то ли «Жигули». Я в них не разбираюсь. Я говорила, что машину в деревне оставили.

— В какой деревне? — хотел спросить Николай, но, взглянув на беззаботное лицо Ольги, вмиг забыл про вопрос.

— Проходил не «Москвич», — заметил Афанасий, — а джип с широченными скатами.

— А я вижу, вы следопыт, — рассмеялась Ольга, кокетливо посмотрев на небритую физиономию Афанасия.

— Только не фениморкуперовский.

— О‑о, — приятно встретить образованных людей в лесу! — воскликнула Ольга.

Она произнесла это с таким жаром, что даже у не верящего ни во что человека не было бы сомнения, что она говорит неправду.

— Так что же ты за след увидел? — спросил Николай у Афанасия.

— Пойдём, посмотрим. Тут недалеко.

— Я с вами, — навязался и Сергей.

— А с кем Ольга останется? — спросил Николай.

— Вы побудете одна? — спросил Сергей Ольгу.

— Конечно, — ответила молодая женщина. — Я в одиночестве оставалась больше часа, побуду одна несколько минут. — Она нахмурилась: — Я так переживаю за подругу с мужем! Куда это они пропали? Может, с ними случилось что-нибудь?

— Не надо отчаиваться, — утешил её Сергей. — Они, наверное, заблудились. Главное, что с вами всё в порядке.

— Лишь бы с ними ничего плохого не случилось. Я так беспокоюсь.

— Ты идёшь? — спросил Афанасий Сергея. — Догоняй!

Они скрылись за деревьями.

Когда они вернулись, Ольга также сидела на пне, стегая хворостиной высокую траву.

— Как провели время в наше отсутствие? — бодро спросил Николай.

— Хорошо. Развлекалась, — шутливо ответила она и, обращаясь к нему, подняв зеленую штормовку, спросила: — Это ваша куртка?

— Моя, — ответил Николай.

— У вас пуговица оторвалась.

— Ну и Бог с ней.

— Ну что вы! Идёте в путешествие с нарушенной экипировкой. Так не годится. Давайте я вам свою пришью? Или жена будет ругаться? — Она озорно вскинула глаза на Воронина.

Тот смутился.

— Да не беспокойтесь. Я сам могу всё сделать.

— Он у нас холостой, — выпалил Сергей.

— Тем более. Вы спасли меня, а я спасу вас. К тому же вам нечего пришивать — у вас нет запасной пуговицы.

— А у вас ниток нет.

— Точно. Чего нет, того нет.

— Я вам дам иголку с ниткой, — сказал Афанасий, снимая фуражку и доставая с внутренней стороны иголку с зелёной ниткой. — Берите!

— Спасибо. Может, у вас и ножницы найдутся? — она со смешинкой оглядела честную компанию.

— Есть ножик, — отозвался Сергей. — Вот, — он протянул ей складной ножичек.

— Сейчас с такими не ходят, — рассмеялась она, отрезая от своей куртки пуговицу.

Она стала пришивать, поспешила и наколола себе палец.

— А вы не особая мастерица по части пришивания, — улыбнулся Афанасий.

— Портнихой никогда не хотела быть, — ответила она, обрезая нитку. — Небольшая разница в дизайне, — отметила она, встряхивая куртку, — но, как говорят, для сельской местности сойдёт.

— Спасибо, — проговорил Николай, беря куртку.

— Носите на здоровье!

Николай надел штормовку, они сели в машину и поехали.

Ольга была такая непосредственная, говорунья и хохотунья, что, добравшись до шоссе, — а оно, действительно, было недалеко, — трое искателей клада с неохотой попрощались с нею.

— Приезжайте в гости в Ужи ко мне, — на прощанье сказала она, присаживаясь на скамейку в автобусном павильоне. — Вы мои спасители, этого я вам никогда не забуду. Запишите мой адрес или запомните: улица Щорса, напротив рынка, дом номер восемь, квартира тридцать семь.

— Запомним и приедем, — отозвались все трое, а Афанасий добавил: — Не переживайте за свою подругу. Доберутся до дома, тем более, что она с мужем. Прощайте!

— Счастливого пути, — донеслось до них.

Машина съехала с шоссе на дорогу, по которой только что приехали.

— Чарующая женщина, — сказал Сергей.

— Не дурна, — согласился Афанасий и незаметно взглянул на Николая, рассеяно смотревшего на дорогу.

Преодолев вёрст пятнадцать по просеке, иногда вынося «Жигули» буквально на руках из глубоких канав или оврагов, они поняли, что дальше машина не пройдёт и до Сухого Брода придётся идти пешком, с тяжелой поклажей на плечах.

— Первая осечка, — не преминул съязвить Сергей, ранее убеждавший друзей плыть по реке, а не ехать на машине. — Тоже мне полководцы…

— Бывает и на старуху проруха, — отбивался Воронин от наседавшего на него Сергея. — На ошибках учатся.

— Дорогой ценой даются нам ошибки, — продолжал ворчать Сергей.

— Да перестаньте вы препираться, — прервал их перебранку Афанасий. — Надо быть готовым ко всему. — И добавил, широко улыбнувшись: — Зато какую женщину встретили…

— Теперь она нам покою не даст, — ответил Сергей и рассмеялся.

Он и не подозревал, что его слова окажутся пророческими.

Машину замаскировали в кустах, накинув сверху старую рыболовецкую сеть с кусками зелёной материи, по совету Афанасия, прикрыли ветками, взвалили на плечи поклажу и тронулись в путь. Лодка была довольно тяжёлая. Пришлось привязать к чехлу два осиновых шеста и нести её, как на носилках.

Вёл отряд Афанасий, ориентируясь по своей карте и компасу. Идти пришлось напрямик, путь был не лёгким, особенно для Сергея, не привыкшего ходить с тяжёлой поклажей.

К счастью, карта и компас не подвели Афанасия — через два с небольшим часа они добрались до Язовки недалеко от Сухого Брода. До озера оставалось два или три километра.

 

Глава пятнадцатая

По следу

На ночь палатку путешественники не стали ставить, чтобы утром было меньше хлопот, а проснувшись — пожалели. Стоял туман, такой густой, что казалось, будто окрестности завернули в белый и мягкий невесомый поролон. Каждая травинка, каждый лист был заткан скользкой жирной мглой. Одежда, снаряжение — всё было мокрым, разбухшим. В трёх шагах ничего не было видно. Истома обняла всё окрест, навела беспробудный сон на лес, траву…

— Что будем делать? — спросил Афанасий спутников, как всегда собранный и деловой. — Выступаем или ждём, пока рассеется туман?

Николай медлил с ответом.

— Подождём, конечно, — первым ответил Сергей. — Ничего же не видно.

— А если весь день туман будет? — посмотрев на Сергея, спросил Николай.

— Весь день не простоит. Солнце разгонит, — с уверенностью сказал Сергей.

— Время терять неохота, — продолжал Николай. — Я не думаю, что наши преследователи сидят, сложа руки.

— Единственное преимущество тумана, — сказал Сергей, — что в нём легче ускользнуть.

— И напороться на корягу, — добавил Афанасий.

Развели костер, чтобы просушить одежду, вскипятили чай. Прошёл час, другой, а туман и не думал расходиться. Он, казалось, стал гуще. Влажные испарения нависали над водой, и в них тонули очертания берегов.

— Чего мы ждём у моря погоды? — сказал Николай, которому не терпелось продолжать путешествие. — Надо плыть!

— Рискнём, — поддержал его Афанасий.

С большим трудом нашли место, где можно было без больших усилий спустить на воду лодку. Когда отнесли своё снаряжение и провиант, сели сами, поняли, что посудина перегружена.

— Лодка по уши в воде, — констатировал Сергей. — Можем перевернуться.

— Ты не каркай! — сделал ему замечание Николай, который и сам видел, что в густом тумане на перегруженной лодке плыть опасно. — Надо просто очень осторожно вести лодку по середине реки.

Он срубил длинный шест и встал на корме, управляя лодкой. Посудина, повинуясь толчкам о дно, медленно развернулась и поплыла вниз по течению. Попадались ямы, где шест не доставал дна, но не часто. Плыли медленно, стараясь не зачерпнуть забортной воды, поочередно сменяясь у шеста, надеясь на счастливый исход путешествия. Впереди сидел Сергей и всегда кричал, если замечал прямо по курсу какое-либо препятствие.

— Коля, осторожнее! Тёмный предмет.

Но страхи были напрасны. Это было либо бревно, которое отталкивали шестом, либо куча полусгнившей осоки или ветви деревьев, упавших в воду.

Вскоре очертания теней по обеим сторонам пропали, и путешественники увидели, что вышли в озеро. Туман рассеивался.

— Теперь надо держаться правой стороны, — сказал Афанасий, взглянув на карту. — Там мельче, и мы легко достигнем Сутоломи.

Прошло около часа. Лодка медленно продвигалась вперёд, почти по самую верхнюю кромку бортов погруженная в воду. Слева, в дымке солнечного утра, лилово расплывчатыми линиями вздымалась каменистая гряда, справа, в бликах, слепящих глаза, расстилалась водная поверхность с выступающими из воды верхушками болотных растений, впереди небо сливалось с водой и казалось, что там была пустота.

— Чудное и чудное озеро, — сказал Николай, сделав в словах разное ударение Он сидел на носу в распахнутой куртке и неизменной шляпе, иногда пощупывая пуговицу, пришитую Ольгой. — Меня как художника оно всегда манило своей яркой первозданностью и непостижимостью. Бывало, замечал — солнце светит и оно ликует, радуется, улыбается, но стоит только солнцу спрятаться за тучкой, сразу отрицательно преображается: скалы чернеют и торчат, как трехгранные гранитные штыки, цветы и травы тускнеют, словно наливаются мёртвой водой, а вода в озере приобретает синюшно-холодный оттенок, студит руки, и кажется это не вода, а ледяной жгуче-морозный сплав. Воздух становится колючим, словно состоит из тысяч невидимых острий, как наждачная бумага, и ранит тело, если повеет ветерок. Такое у меня впечатление сложилось о той его части, что осталась за грядой, — Николай указал вдаль. — А здесь я в первый раз. Эта сторона — сплошной контраст с той, каменистой: берега заболочены, озеро мелководно, обыкновенное, таких много в наших местах.

Спутники молча слушали Воронина. Сергей старался ровнее вести перегруженную лодку. Афанасий в фуражке, низко надвинутой на глаза, с биноклем на груди, смотрел за горизонтом. Он не пропустил ни единого слова из повествования Николая, и когда тот закончил, сказал:

— Раньше на гряде был военный объект. Какая-то секретная лаборатория, работы проводились втайне. Не знаю, до чего доработались, но в начале девяностых лабораторию закрыли.

— Из-за чего? — спросил Сергей.

— Военное ведомство перестало финансировать.

— Во всём одна причина — нет денег, — уныло проговорил Сергей. — А что там изучали? — через секунду спросил он Афанасия.

Тот пожал плечами:

— Об этом не знаю.

— Место таинственное, — проговорил Сергей, осматривая озеро. — Я сразу это почувствовал. Тягостное что-то в душу входит. Вы ничего не слышите? — он неожиданно замер, весь превратившись в слух.

— Нет, — ответил Афанасий и поднёс бинокль к глазам: — Всё чисто, спокойно…

Он достал карту и что-то прикидывал, глядя на нее.

— Верно, показалось, — пробормотал Сергей и налёг на шест.

— А что именно? — спросил Николай, который чётко следовал заповеди, которую выработал, найдя в иконе грамоту: всё непонятное принимать как козни врагов.

— Шум движка.

Неожиданно Афанасий отложил карту в сторону и прислушался:

— Сергей прав, мне кажется, что это действительно мотор. — Он взял бинокль, лежавший на рюкзаке у ног.

Путешественники насторожились. Сергей перестал работать шестом.

Лодка по инерции продолжала плыть, а потом замедлила ход и застыла, слегка покачиваясь. Сзади действительно слышался звук, напоминающий работу двигателя моторной лодки, но он был настолько неявственен, что его было легко спутать с другим. Туман у берегов ещё вис над водой, и сколько Афанасий не подносил бинокль к глазам, ничего не заметил. Они долго прислушивались, но ничего не нарушало тишины. Легко плескалась вода о крутые борта лодки.

— Показалось, — проговорил Афанасий, вешая бинокль на шею.

— Может, и не показалось, — промолвил Николай. — Я вам говорил про то, как меня чуть не утопили удальцы из особняка. Может, это они разгуливают на лодках по озеру?

Никто ему не ответил. Сергей снова взялся за шест.

— Вообще-то эти места пустынны и необитаемы, — продолжал Воронин, заметно успокоившись, — начинаются Скитские болота, притом непроходимые. Сюда мало кто нос показывает. Иногда охотники по берегу озера охотятся, а дальше, куда мы направляемся, не забредает никто — боятся. — Он снова покрутил пуговицу, пришитую Ольгой.

Вспомнив перепитии сегодняшнего утра, Николай вздохнул: хорошо, что это закончилось, туман сходит и таинственность, и непредсказуемость исчезают.

Солнце подошло к зениту, и туман рассеялся окончательно. Сзади в лёгкой дымке терялись очертания скалистого выступа, где рисовал свои этюды Николай, и за которым возвышался особняк, принадлежавший какому-то иностранцу, у которого были на услужении такие озорные и нахальные ребята. Над водой у берега летали стрекозы, высоко в небе кружили чайки.

Афанасий повернул голову назад и прислушался:

— Слышите? — спросил он.

— Вроде моторка, — вполголоса ответил Николай.

— Моторка, — подтвердил Афанасий.

— И я слышу, — сказал Сергей.

— Это не галлюцинации, — констатировал Николай.

— Может, кто рыбачит? — предположил Сергей. — Здесь, как я понимаю, раздолье для рыбаков.

— В этой части озера да, — подтвердил Воронин.

— Может быть, — ответил Афанасий. — Но даже в бинокль никого не видно. Хотя постой! Кажется, вижу. Чёрное пятно, приближающееся к берегу. Нет, это обман зрения.

— Да Бог с ними, с рыбаками, — махнул рукой Николай. — Мало ли чего привидится. Пуганая ворона куста боится. Скоро Сутоломь.

Приблизительно через час лодка вошла в устье Сутоломи, где река впадала в озеро. Правый берег был низинный, с заболоченными местами, а левый повыше — твёрдая суша, поросшая густым лесом.

— Против течения плыть будет тяжелее, — сказал Сергей, с трудом отталкиваясь от илистого дна.

— Мы вот что сделаем, — сказал Афанасий. — Один пойдёт по берегу, а двое поплывут в лодке.

— Правильная мысль, — поддержал его Сергей, который устал работать шестом, хотя его два раза подменяли.

— Вы вдвоём идите пешком, — сказал Воронин, — а я поведу лодку.

— Одному тяжело, — попытался его отговорить Афанасий.

Но Николай стоял на своем:

— Как устану, крикну.

— Будь по-твоему, — согласился Афанасий. — Я думаю, мы с Серёгой не отстанем, будем тебя всё время иметь в поле зрения. — И после небольшой паузы обратился к Сергею: — Возьми с собой карабин. Места глухие…

Когда лодка причалила, Сергей с Афанасием взяли карабины и спрыгнули на берег. Николай, отталкиваясь от дна шестом, поплыл вверх по Сутоломи.

— Найдём хорошее место, сделаем привал, — крикнул он им, удаляясь.

— Разумеется, — ответил Афанасий.

Сутоломь была неглубокой извилистой речкой, текущей в низких берегах. Левый местами был повыше, обрывистый, с недавнями оползнями. Плывя против течения, которое почти не ощущалось, Николай вскоре заметил, что лес с левой стороны стал редеть, образуя небольшие поляны, деревья стали мельчать, больше становилось молодого чернолесья, попадались небольшие болотца, а на сухих местах рос густой черничник. С правой стороны берег тоже заметно понижался, иногда пропадал, уступая место мелким топким ямам, в которых в изобилии росла осока и рогоз. Больше встречалось болотных птиц. При приближении людей они, зажиревшие от обильной летней пищи, тяжело и неуклюже взлетали, оглашая окрестности пронзительными криками.

— Мы в краю непуганых птиц, — сказал Сергей, вспомнив прочитанный то ли рассказ, то ли повесть с таким названием.

— Видно, что сюда давно или никогда никто не заглядывал, — сказал Афанасий, осматривая окрестности.

— Места совершенно дикие, — с восторгом заметил Сергей, как и Афанасий, обозревая бескрайнее болотистое пространство.

Они замолчали, обходя низину с зелёной водой. От берега далеко не удалялись, чтобы всегда видеть Николая, который медленно вёл лодку по реке. Иногда Сергей негромко кричал ему, чтобы оживить и скрасить путешествие, и тогда птицы с шумом вылетали из зарослей травы и кустов.

— Может, вам бечеву кинуть? — кричал им Николай. — Потащите лодку, как бурлаки…

— А ты надорвался? — смеясь, отвечали ему.

Николая сменил Афанасий, того Сергей, и так они менялись через час.

Когда солнце стало клониться к закату, решили сделать привал.

Сергей, который вёл лодку, причалил по требованию друзей к берегу и бросился на зелёную траву.

— Перекур, — сказал он. — Я выбился из сил.

Заночевать решили в небольшой берёзовой рощице на сухом месте, невдалеке от реки.

— Судя по всему, завтра начнутся бескрайние болота, — сказал Афанасий, сверяя свою карту со схемой, срисованной с рыбьего зуба. Они сидели на берегу, отдыхая перед ночлегом. — Пойдут протоки, и нам труднее будет найти правильный путь. Если бы на рыбьем зубе были координаты, тогда мы безошибочно дошли бы до скита.

— А если бы туда были рельсы проведены, — мечтательно протянул Сергей, который чертовски устал, но старался не подавать вида. Путешествие ему даже стало нравиться: тишина, пьянящий воздух, шумливый лес…

Они развели костёр, приготовили кашу с тушёнкой, и Афанасий после ужина предложил оставить здесь часть вещей, которые могли бы пригодиться на обратном пути. Они выкопали яму и сложили туда некоторый запас непортящихся продуктов, карабин и револьвер с патронами.

— Теперь другое дело, — сказал Афанасий. — Поклажи стало меньше, легче будет и плыть и идти.

Вечер был тёплый, но сырой. Путешественники завернулись в одеяла и улеглись невдалеке от костра, распределив дежурство. Первым дежурил Сергей. Он, взяв карабин, сел на поваленное дерево и стал смотреть в надвигающуюся темноту. Афанасий сказал ему, чтобы он не забывал поддерживать костер, не давая ему погаснуть.

Было тихо. Потом завозилась в осоке то ли птица, то ли какая зверушка, — Сергей не понял, покрякала утка и снова наступила глухая тишина. Иногда её нарушал лишь рёв отдалённой выпи, да с листьев берёзы, под которой сидел Сергей, срывались крупные капли росы.

 

Глава шестнадцатая

Жучок

Афанасий заступил на дежурство перед рассветом. Он поёживался от утренней прохлады и смотрел, как светлело небо, пространство окрест раздвигалось, проступали из серой пелены деревья, открылся супротивный берег Сутоломи, над которым завис слой синего тумана. Седая изморось покрыла траву, и она казалась серебряной. Солнце уже встало, но его не было видно за тёмной стеной леса.

Афанасий подложил сухих веток в костёр, сходил на реку за водой и повесил котелок над огнём. Чай закипал, когда он услышал хруст сучка. Он повернул голову на звук, но за пеленой утренней дымки ничего не увидел, местность же, которая просматривалась, была пустынной — ни одной живой души. Звук больше не повторился, но неосознанное чувство опасности охватило Афанасия. Ни с того, ни с сего, сучок не мог треснуть. Так только трещала сухая древесина, когда на неё наступала нога человека. Если бы это был зверь, он подошёл бы крадучись, ничем не обнаружив себя…

Афанасий растолкал сладко спавших Сергея и Николая, шёпотом сказал им, что пойдёт в лес на разведку, потому что ему показалось, что в кустах недалеко кто-то бродит. Друзья сели на постелях из елового лапника, не осознавая, что произошло.

— Что случилось? — спросил Крестова Николай.

— Не знаю. Сучок хрустнул, — ответил Афанасий. — Вы не спите, спрячьтесь в кустах и держите руку на курке.

— А ты?

Сергей с Николаем хотели услышать подробные объяснения происходившего, но Афанасий сказал, что, вернувшись, всё объяснит и, пригибаясь, перебегая от дерева к дереву, с карабином в руке скрылся в лесу. Николай с Сергеем, встревоженные сообщением Афанасия, заняли наблюдательную позицию в небольшой ложбинке, и стали ждать товарища.

Афанасий отсутствовал минут сорок или час.

Когда он вернулся, Николай бросился к нему, по озабоченному лицу товарища поняв, что произошло что-то неординарное:

— Говори!? — встревоженно спросил он. — На тебе лица нет.

Афанасий прислонил карабин к стволу берёзы, изнанкой фуражки вытер мокрое лицо и ответил:

— За нами следят.

— Фу, чёрт! — выругался Николай. — И здесь следят. Кто?

— Кто, кто! Старик с котом.

— Ты чего это, Афанасий? — оторопел Николай. — Я серьёзно тебя спрашиваю?

— Как он сюда забрёл? — воскликнул Сергей, тоже думая, что Афанасий шутит.

— Я не в прямом смысле, что это именно старик с котом. Это его товарищи, братки, бандюганы, или как их назвать.

— Ты уверен? — спросил Николай, которого слова Афанасия повергли в состояние, подобное шоку.

— Так же, как и в том, что я стою перед тобой.

— Как же ты обнаружил слежку?

— Случайно. Я поставил чайник на огонь, чтобы вскипятить чайку, как услышал треск сучка — так только человек даёт о себе знать. В диком месте, в такую раннюю пору, удивился я. Наверное, показалось. Показалось, не показалось, а проверить надо. Посмотрел вокруг себя, насколько хватало глаз, никого в предутреннем сумраке не заметил. Отошёл от костра и обнаружил следы. Лазутчик, видать, тоже опытный, уходя обратно, стал петлять как заяц. Но я со следа не сбился. Сначала был один след, потом стало два. Второй человек ждал первого под обрывом. Дальше они пошли вместе. Через метров восемьсот я набрёл на остатки костра. Он ещё дымил. Рядом валялись пустые консервные банки, несколько банок пива и банка водки Асанов. Эти двое ночь провели у костра, согреваясь водкой и охлаждаясь пивом.

— Их только двое?

— Двое. Но это разведка. Они спустились к реке, где у них была привязана моторная лодка, сели в неё и ушли вниз по течению.

— Почему уверен, что они были на моторной лодке?

— На прибрежной осоке заметны масляные следы.

— Считаешь, что они поплыли на соединение с главным отрядом?

— Несомненно, это так. На берегу натоптано… Не в пример нам, они не стесняются и не опасаются никого здесь. Ребята богатые, один курит Кемел, а второй Мальборо, ночь они не спали — окурков набросали… Это звук их моторок мы слышали.

Николай присел на траву с озабоченным видом.

— А почему ты думаешь, что это лазутчики из компании старика соседа? — спросил Сергей.

— Да больше некому. Закусон такой же, как у старика. Те же банки пива, те же консервы. В прежнем ассортименте… И водка та же, что у того в холодильнике. С одного склада.

— Но как они вышли на нас? — удивленно проговорил Николай. — Так скоро нашли наши следы?..

— Загадка, — ответил не менее обескураженный, чем друзья, Афанасий. — Что интересно, они не сбиваются с курса, ища нас. Словно знают в любую секунду о наших действиях или видят, что мы делаем, куда идём. Как будто к нашей заднице жучок прицепили.

— Что за «жучок»? — не понял Сергей.

— Есть такое электронное устройство для слежения. Если они подслушивающую аппаратуру импортную имеют, что для них приобрести какой-то жучок.

— А если они действительно прицепили? — спросил Сергей, вопросительно глядя на товарищей.

— Когда его могли к нам прицепить и кто? — Афанасий обвёл взглядом товарищей.

— Когда? Старик и прицепил, например, к «Жигулям». — Сергей круглыми глазами уставился на Афанасия.

— Наши «Жигули» остались далеко позади, а лазутчики здесь.

— А может, он тебе подложил, пока ты его верёвками привязывал?..

— У него руки… — начал Афанасий и осёкся. Потом хлопнул себя по лбу: — Олух я, шут гороховый. Ну и дал маху. Ведь ожидал какого-нибудь подвоха, а здесь промазал…

— Что такое? — не поняли товарищи.

— Ольга. Вот кто.

— Что Ольга? — удивленно посмотрел на «афганца» Воронин.

Афанасий рассмеялся, скорее грустно, чем весело. У него от смеха на глазах навернулись слёзы, которые он смахнул рукой.

— Ольга лапши нам на уши навешала. Умно, ничего не скажешь. И тот, кто разрабатывал это — умён, да и исполнитель артистка. Какая артистка!

— Да объясни нам, в конце концов, в чём дело, — не выдержал Николай. — То говоришь, следят, то ржёшь, то слёзы вытираешь…

— Где у тебя куртка, в которой ты вчера был?

— Вон у костра. — Николай ничего не понимал, впрочем, как и Сергей, который тоже сидел с недоумевающим лицом. — Причём здесь куртка?

— А притом.

Афанасий в два шага подскочил к костру, порылся в вещах Воронина и достал куртку.

— Ольга тебе присобачила жучок. — Дай нож, — обратился он к Сергею. — Такая сердобольная незнакомка. Обвела троих мужиков вокруг пальца. Пуговица ли, видите, у вас, граф, оторвалась! Давайте я поухаживаю за вами — пришью вам недостающий предмет туалета. Я так вам благодарна за ваше участие в моем избавлении от лесной скуки, что не пожалею свою пуговицу и отрежу от своей куртки. Ха-ха-ха! Мудрая женщина. Я её уважаю.

Когда Сергей подал ножик, Афанасий отрезал от штормовки Воронина вполне обыкновенную красивую небольшую пуговицу.

— Ты, может, ошибаешься? — спросил Николай, никак не желавший поверить, что Ольга надула их.

— Сейчас проверим. Снаружи пуговица как пуговица. Тонкая работа. Найдите какой-нибудь камень?

Сергей принес ему небольшой окатыш плоской формы.

— Пойдёт?

— Пойдёт, — ответил Афанасий, положил пуговицу на валун и ударил торцом приклада. Пуговица смялась и расплющилась. Афанасий потряс её перед ухом. — Странно. Обыкновенная пуговица.

— А что ты хотел увидеть? — спросил его Сергей.

— Ничего не понимаю, — не слыша его, проговорил Афанасий.

— А ты сразу на женщину грешить. Может, и жучка никакого нет, — проговорил Николай.

Афанасий не ответил ему. Он мрачно сказал:

— Проверьте снаряжение. Незнакомые предметы покажите мне.

Он всё же оказался прав. Жучок в виде зелёного лесного клопа Сергей обнаружил в нагрудном кармане своей штормовки.

— Ну и чудо, — только и мог сказать он, не догадываясь, каким образом «клоп» оказался у него в кармане.

Афанасий внимательно осмотрел электронный прибор, а потом, положив его на плоский окатыш, с такой силой шмякнул по нему прикладом карабина, что от «клопа» полетели в разные стороны зелёные осколки.

Сергей снял свою панаму и почесал стриженый затылок, ни слова не говоря.

— Значит, Ольга, это не Ольга, — одними губами произнёс Николай, выжидательно глядя на Афанасия.

— Может, она и Ольга, а может, Настя, Вера, Тая — кто её знает. Ясно одно. Она не грибница и не заблудилась. Её подбросили к нам. Но кто знал наш маршрут?

— Мог знать только Нил… старик с котом, — предположил Николай. — Больше некому. Он подслушивал…

— На всю катушку использовал свою аппаратуру, — произнёс Сергей. — А я ещё защищал его…

— Надо было покруче со стариком поговорить, — сжал кулаки Афанасий. — Он чего-то не досказывал, гад.

— Ты говоришь Ольга. — Николай никак не хотел подозревать Ольгу, такую симпатичную, весёлую говорливую молодую женщину. — А как же растяжение. У неё действительно лодыжка была опухшая. Что и опухоль она подстроила? Просто гипнотизёрка какая-то!

— Не знаю, как она опухоль подстроила. Но то, что она подложила «клопа» Сергею в карман, это факт. Больше некому.

— А зачем она мне пуговицу пришила? — не сдавался Николай, не хотевший верить, что Ольга подложила жучок.

— Не знаю, — пожал плечами Афанасий. — У неё надо спросить.

— Если бы это было возможно…

— А каким образом она оказалась на лесной дороге, почему она охромела, это к нашему делу прямо не относится, — добавил Афанасий.

— Её на джипе, наверное, привезли. Мы ж видели широкие следы, — сказал Сергей. — Даю голову на отсечение, что на джипе.

— Мы тоже хорошие олухи, — разгорячённо сказал Афанасий. — Расслабились. Ведь дураку было ясно, что у неё не вязалось с подругой и её мужем. Ушли за машиной, в деревню. И ходят, чуть ли не полдня.

Николай снял шляпу, вытер мокрый лоб рукой.

— Я тоже пентюх. Хотел спросить, в какой деревне машину оставили, да не спросил. А до ближайшей деревне пятнадцать верст. Мог бы сообразить, что завирает Ольга.

— Не пятнадцать, а судя по карте все двадцать, — уточнил Афанасий. — Не могли они и со здоровыми ногами с утра столько оттопать.

— Обворожила она нас, так выходит, — заключил Сергей.

— Ладно, — оборвал разговор Афанасий. — Не будем переливать из пустого в порожнее. Что сделано, того не исправишь. Лучше проверьте, нет ли у вас еще «клопов». Она могла этих жучков подложить нам куда угодно и сколько угодно. И надо быстро двигаться вперёд. Позавтракаем на ходу. Они нас могут настигнуть, хотя после того, как я уничтожил жучок, это им будет сделать труднее.

Зашитый потирал от удовольствия руки. Всё идёт как по маслу. Они взяли след и не торопясь, на расстоянии четырех-пяти километров преследуют дуровцев. А не дурак этот толстый Стысь, как он ловко провернул это дельце. Запасной вариант! Когда это он сумел его найти? Наверно, уже при последней встрече, после беседы с Фотографом. Вот тебе и сценарист из Цюриха, как он сам себя называет. Ему премию Оскара надо сразу давать за разработку такого сценария.

Зашитый был не простым вором и убийцей, он был умным и довольно образованным преступником, до крупного срока заключения, сумевшим окончить два курса пединститута, поэтому разбирался в премиях по искусству и их номинациях, тем более, что средства массовой информации в последнее время главные свои усилия сосредоточили на рассказе или показе различных светских тусовок и светской хроники, званых обедов и личной жизни светил театра, эстрады и кино. А прессу Зашитый читать любил.

Когда они стали получать сигнал «клопа», Стысь, самолично проверявший работу своего детища и пребывающий на другой моторке, предупредил Зашитого:

— Теперь никаких вольностей. Пусть они себе идут, куда хотят. А куда они идут, туда и нам хочется. Так что наши интересы совпадают. Поэтому спокойно, без возни и шума, идите за ними и не привлекайте к себе никакого внимания. Когда их можно будет брать, я сам скажу. А до этого следуйте моим указаниям. Рация у тебя есть, найдёшь меня в «Камнях». Так?

— Нет проблем, — ответил Зашитый.

Стысь махнул рукой на прощанье, и моторист, дав обороты двигателю, унёс лодку Алика на виллу. Зашитый высадился с группой захвата на берег и не спеша пошёл за дуровцами. Вперёд он выслал авангард, разведку, в лице Волдыря и Счастливого, которые, приблизясь на самое малое расстояние, должны были визуально наблюдать и контролировать передвижение дуровцев.

Это было вчера, а сегодня охота в самом разгаре. Зашитому доставляло огромное удовольствие знать, что художник с товарищами у него под колпаком, в западне, и в любое время, когда будет нужно, Зашитый дёрнет за верёвочку и западня захлопнется. Ох, уж он тогда во всю посмеется над незадачливыми беглецами. Ускользнули в прошлый раз, но на этот не уйдут. Он им ноздри вправит.

— Ну что разлеглись, — торопил он ленивых сподвижников, прилёгших на сухом бугорке после завтрака. — Сейчас Волдырь приплывёт. Чтобы все были готовы!

Вдали послышался шум двигателя.

— Ну вот и Волдырь. Лёгок на помине.

Зашитый поднялся с упакованного чем-то мягким засаленного мешка и подошёл к кромке воды.

Лодка с выключенным мотором бортом по инерции процарапала берег и остановилась. Счастливый — коренастый молодой оболтус лет двадцати трех — остался на месте, а Волдырь, сидевший на носу, спрыгнул на берег. От него за версту пахло спиртным.

— Опять присугубил? — недовольно спросил Зашитый. — Тебя по запаху можно издалека учуять…

— От радости, Зашитый. Идём по пятам.

— Чего видел?

— Видел? Ночевали у костра. Этот «афганец» ещё тот малый. Усёк меня.

— Я ж говорю — от тебя сивухой так разит, что только без ноздрей не учует. Опять наследил! — Зашитый с досады смачно сплюнул.

— Он меня не видел. Я подобрался поближе, чтобы рассмотреть, сколько их и нечаянно на сучок наступил, ну он локаторы и растопырил…

— Сколько их, — передразнил Зашитый. — Словно не знаешь. Трое.

— Вот трое и есть. Я на всякий случай, может, думаю, прихватили кого. Он услышал треск и стал вертеть головой. Ну, я наутёк. Так что всё хорошо, волк.

— Собирайте вещи и вперёд, — обратился Зашитый к шестерым, сопровождавшим его, подельникам. — Сколько можно на лодке пройти? — просил он Волдыря, — чтобы они не услышали шум мотора?

— Километра три. Дальше на вёслах.

— Поторапливайся. Не надо их отпускать далеко, а то сигнала не услышим.

— Ну что разлёгся, — толкнул ногой зазевавшегося сотоварища Волдырь, — ботинок стоптанный. А ну веселей! Возьмем эту шатию-братию — куш отменный получим.

Они сели в моторки и отчалили от берега.

Через минуту Зашитый спросил у пасмурного небритого малого, сидевшего с небольшим прибором на носу у левого борта:

— Ну что у тебя, Огарок?

— Всё то же. Стоят на месте.

— Это там же, где я их оставил, — подчеркнул самодовольно Волдырь.

— Не спешат, бродяги, — хохотнул Зашитый, снял кепку, окунул руку в воду, пригладил волосы и снова надел «камилавку». — И не спешите, сукины пупки. Мы тоже не будем спешить.

Он обвёл находившихся в лодке глазами, и громко пропел:

В туманном Лондоне горят огни.

Ярким светом озарены

В огромном зале, в большом разгаре

Танцуют танго, танго до зари.

Однако буквально через минуту Огарок крикнул:

— Сигнал пропал!

— Куда пропал? — насторожился Зашитый, предвкушая нехорошее.

— А хрен его знает, куда. Нет сигнала и всё. — Огарок вертел ручками прибора, нажимал кнопки. — Даже слабого нет.

— Давай ищи, — взревел Зашитый. — Должен быть сигнал. Калган оторву.

Но сколько тот не насиловал прибор, экран ничего не высвечивал. Зашитый выходил из себя, кипятился, а, когда они прибыли на прежнюю стоянку разведчиков, кулаком замахнулся на Волдыря:

— Если узнаю, что в этом твоя заслуга, я тебя, падла, рябчик ты волосатый, таблеточник паскудный, зажарю заживо на костре.

— Причём тут я! — махал длинными руками Волдырь, оправдываясь. — Они ж меня не видели. Я быстро ушёл. И мы со Счастливым сразу смотались… Спроси у него! Хватит тебе палкачить, — обиделся Волдырь на Зашитого.

Тот недовольно посмотрел на подельника, но ничего не сказал, отойдя в сторону.

— Ну как, не фурыкает? — ежеминутно спрашивал Зашитый у Огарка.

Тот неизменно пожимал плечами и отвечал:

— Ноль.

Когда Волдырь привёл их на стоянку дуровцев, там никого не было. Следы обрывались у воды.

— Они по реке пошли, — пробормотал Зашитый, нагибаясь и раздвигая траву. — Следы есть, они здесь причаливали или отчаливали.

— Трава на берегу примята, — донёсся до него голос Волдыря. — Они пешком пошли.

— Пешком… примята. Теперь гонись за ними… У-у, — взревел Зашитый, замахиваясь на Волдыря. — Уши обрежу… Вызывай лодки. Поплывём по реке. Зафрахтовали фунт дыма.

Волдырь, красный, как рак, и взъерошенный, ругался, на чём свет стоит:

— У, сучары, чтоб у вас…

Зашитый по рации связался со Стысем и сообщил ему, что его прибор отказал.

— Этого не может быть, — разгорячился тот. — Фирма гарантирует безупречное функционирование.

— Не знаю, как фирма, но сигнала нет.

После недолгих препирательств с Зашитым, Стысь успокоился и сказал:

— Есть сигнал, нет сигнала, ты должен идти за ними. Ты меня понял?

— Я всё давно понял. Я просто доложил.

Зашитый отрядил двоих в разведку, а сам остался на берегу ждать лодки.

«Как всё хорошо вчера шло. Фрайера были у них на ладони. А сегодня? Волдырь виноват или не Волдырь, какая разница, сигнала нет, теперь надо, как гончая собака, нюхом брать. У нас моторки, у них резиновая лодка, пешком они быстрее нас не бегают, далеко поэтому не уйдут». Подумав так, успокоенный, Зашитый достал сигарету и с наслаждением затянулся.

 

Глава семнадцатая

Пленение

«Вот тебе и очаровательная женщина, вот тебе и Ольга», — разочарованно думал Николай, глядя, как мимо борта плывут жёлтые кубышки в окружении распластанных на воде широких листьев, саблевидные листья аира, полузатопленные деревья. С крохотных островков тянуло кружащим голову запахом дурман-травы…

На каждом стебельке, листе сидели длинноногие насекомые, похожие на гигантских комаров, стрекозы. Вдали, где земля повышалась, словно спина кита, показавшаяся из воды, стояли цапли и, скосив голову, наблюдали за не званными пришельцами. Сутоломь незаметно растворилась в болоте и теперь, куда ни кинь взгляд, расстилалось пустынное с первого взгляда пространство, заполненное водой, иногда виднелись небольшие островки твёрдой земли, а сзади погружался в сиреневую дымку лес, из которого они недавно выбрались. Афанасий, отдав бинокль Николаю, стоял на корме с шестом, время от времени отталкиваясь от вязкого дна. Сергей, устав от ночного бдения, мирно спал, негромко похрапывая, привалясь к мягкому борту.

— Я понял, почему наши преследователи не форсируют события, — сказал Афанасий, обращаясь к Николаю.

— Какие события? — не сразу понял Николай, всецело занятый думами об Ольге, о том, как скверно она с ними поступила.

— То, что наши хитрецы давно следят за нами, но активных действий не предпринимают. Сам посуди: мы у них на крючке, но они не нападают на нас, даже больше — стараются, чтобы мы их не заметили и не догадались, что за нами идёт слежка.

— Поделись мыслями, — вышел из задумчивости Воронин и повернулся к Афанасию.

— Сейчас они точно знают, что пергамент у нас, и мы направляемся на поиски клада. Они могли бы давно захватить нас и угрозами принудить отдать пергамент. Но у них кто-то сообразительный догадался: зачем ловить и мордовать людей, лучше проследить за ними. Всё равно они приведут нас к сундуку, если знают, где он закопан. Вот приблизительно ход их рассуждений. Как я — правильно мыслю?

— Логично, — ответил Николай и подумал, что Афанасий для них оказался неоценимым человеком. Он прищурил глаза — привычка, когда собирался с мыслями, и сказал: — Выходит, что они, таясь, пойдут с нами до самого скита?

— Думаю, что не только до скита, но и немного дальше. Они же не знают, где скит, в каком месте закопан сундук, а здесь эти ротозеи, то есть мы, сами приведут их к искомому, сами выкопают сундук, а тут уж они подсуетятся.

— Но теперь они знают, что мы разоблачили их — у них не работает жучок, и, возможно, переменят тактику. Единственно, что они могут думать, что жучок сам вышел из строя или мы его потеряли.

— Да, теперь знают. Я сделал большую глупость, раскорежив его. Лучше бы утопил его в реке, в болоте… Он бы до сего часа давал сигнал. До тех пор, пока его не нашли, они были бы в уверенности, что идут по нашим следам…

— А мы выиграли время.

— А теперь, когда сигнала нет, что они подумают?

— Что мы обнаружили жучок и избавились от него.

— Правильно. Какой я старый дурак! Как мальчишка решил заглянуть, что внутри этого «клопа», хотя знал, что без микроскопа ничего там не увидишь. Нет, надо от злости, что провели тебя, искромсать.

— Что ж теперь нам остается делать?

— Остается одно — скрыться от них, уйти, исчезнуть из их поля зрения, отвести их от скита. Это мы их моторные лодки слышали. И на озере, и на Сутоломи. Они за нами следят с того времени, как Ольга подложила «клопа». На своей технике они нас в два счета догонят.

— И зная, что мы их раскусили, будут нас брать, — предположил Николай.

— Совершенно точно. Другого пути им не остаётся.

— Нам надо спрятаться, переждать какое-то время…

— Для начала изменим курс. Бумагу, что мы начертили по «зубу», выброси.

— Придётся.

Николай достал из кармана обтрепанный листок бумаги, разорвал его на мелкие кусочки и выбросил за борт.

Афанасий развернул посудину на 90 градусов, направив ее к видневшимся на горизонте зелёным зарослям.

Зашитый первым выскочил из моторки, которая воткнулась носом в раскисший берег. Он очутился по колено в воде и по грудь в траве, которая обдала его лицо высохшей пыльцой. Защекотало в носу, и Зашитый чихнул. С берега руками махали Волдырь и Счастливый.

Зашитый выдернул ногу из вязкой жижи.

— Не мог места посуше найти, — недовольно проронил он, глядя на моториста.

Тот ничего не ответил, сплюнув за борт, и отвернулся: он не входил в команду Зашитого, а был им придан вместе с лодкой, и поэтому пропустил слова человека с каменным лицом в кожаной кепчонке мимо ушей.

— Ну чего? — спросил Зашитый, выбравшись на сухое место и вытирая сапоги о траву.

Волдырь, задохшись от быстрого бега, по уши в приставшем репейнике, сказал:

— Они на лодке ушли… А по берегу сделали крюк, чтобы сбить нас с толку.

— Значит, они жучок обнаружили и попортили. Теперь они знают, что мы у них на хвосте…

Он вызвал по рации виллу Зага. Ответил Джек. Зашитый попросил позвать Стыся. Через несколько секунд раздался голос Алика:

— Что там у тебя?

— Они путают следы, чтобы уйти. Наверное, обнаружили нас. — Зашитый не сказал Алику, что это получилось по вине команды. — Что делать?

— Такую задумку провалить, — проворчал Стысь, догадавшись, что Зашитый ему говорит не всю правду. — Я больше часу уговаривал Ольгу, чтобы она пошла на этот эксперимент…

— Бывает, что враг разгадывает твой манёвр, — без тени смущения заявил Зашитый.

— Бывает и старуха рожает, — повысил голос Алик. И спросил: — Это точно, что вас обнаружили?

— Точнее и в аптеке не бывает, — прокричал Зашитый, потому что пошли помехи.

Несколько секунд Алик соображал, потом сказал:

— Тогда вот что — доставь их мне живыми.

— Всех что ли?

— Конечно, всех. Мне трупы не нужны.

— В этом болоте всё исчезнет без следа…

— Никакой самодеятельности, — отрезал Стысь, испугавшись, что Зашитый по кровожадности утопит троицу в болоте. — Никаких действий вопреки моим распоряжениям, — повторил он. — Бери их без шума — и сюда. Хватит за ними гоняться. Здесь они посидят в подвале и быстро развяжут языки. Действуй!

— Есть, сэр! — весело ответил Зашитый, вспомнив недавнее кино про гангстеров, просмотренное по телевизору в дежурной комнате особняка Зага.

— Брать будем? — обрадованно спросил Волдырь, внимательно прислушивавшийся к разговору.

— Вот что, олухи царя небесного, — не обращая внимания на вопрос Волдыря, сказал Зашитый своим товарищам, окружившим его. — Брать будем эту шантрапу. Так что без разговоров вперёд.

— Прямо сейчас? — спросил Волдырь.

— А что до темноты будем ждать.

— Ты знаешь, что у них оружие есть?

— Двустволка что ли? — спросил Зашитый, насмешливо вперив взгляд в Волдыря.

— Пистолет Фотографа.

— Эка невидаль.

— Я видел у них карабины…

— Что испугался? У них пистолет, карабины, у нас автоматы, гранаты…

— Так живыми приказано доставить.

— Живыми и возьмём.

— Живым можно только художника взять. Он у них всё знает.

— А как я разберу, кто он — художник или его кореш? У него ж на лбу не написано.

На этот аргумент Волдырь не нашёлся, что ответить и замолчал.

Взревели моторки, и широкая волна окатила берег. Охота началась.

— Не видать наших друзей на горизонте? — спросил Афанасий Воронина, погружая шест в воду.

Николай отнял бинокль от глаз:

— Пока не видно.

— Жаль, что рация утонула, — вздохнул Афанасий. — Мы могли бы подслушать, о чём они говорят.

— Да они знают, что рация старика у нас. Давно уже перестроились на другую волну или говорят на блатном жаргоне. Не сразу и поймёшь.

— На этом болоте и спрятаться негде, — вздохнул Афанасий. — Что толку, что мы удираем… Они нас быстро найдут. Вон слева островок с кустиками. Попытаемся за ним укрыться. Пусть они нас ищут. Разбуди Сергея.

Пока Афанасий разъяснял не понимающему спросонья Сергею, что происходит, Николай внимательно всматривался в горизонт.

— Вижу двигающуюся точку, — сообщил он. — Нет, не одну, две…

— Это моторки, — произнёс Афанасий. — Сергей, бери весло, помогай мне, надо вон до тех кустов добраться.

Сергей взял весло и стал помогать Афанасию. Лодка пошла быстрее. Скоро послышался отдалённый рёв двигателей, работающих на всю мощность. К несчастью дуровцев, кругом расстилалось открытое водное пространство, а моторки шли на предельной скорости, какую могли развить.

— Давай, Серёга, подгребай к острову! — торопил Афанасий. — Поворачиваем сюда, чтобы он закрыл им видимость. Вот сюда, в эту сторону. Разве это кусты? Мы, как у чёрта на лысине!

Лодка спряталась за островком с чахлыми деревьями. Моторки с ревущими двигателями промчались мимо. Когда шум моторок затих, Серега спросил:

— Здесь переждём?

— Они нас заметят, если выйдем из-за этого прикрытия, — сказал Николай.

— А что делать. Пан или пропал. Здесь стоять, как мухе на блюдечке, тоже нет резону. Ребята, вон рогоз здоровый. Айда туда! Если скроемся там, считай, что мы родились в рубашке.

Через протоку, метрах в пятистах, действительно зеленела стена рогоза, густого и высокого. Они туда и направили лодку.

Бандиты, не обнаружив беглецов, повернули обратно. Нарастал гул двигателей моторок. Сначала преследователи не видели беглецов, скрытых кустами небольшого островка. Но потом лодки, как нарочно, резко повернули, и дуровцы оказались у них перед глазами. А до зарослей рогоза было метров триста.

— Жмём, ребята! — кричал Афанасий, налегая со всей силой на шест.

Николай бросил бинокль, схватил второе весло и стал помогать товарищам. Но скорости были неравны.

— Бери ближе к водорослям, — кричал красный от усилий Афанасий. — У них винты запутаются, замотаются…

Они врезались в самую гущу зелёного круга водорослей. Моторки, гудя, как шмели, неумолимо неслись к ним. Уже были видны лица сидевших в них людей Зашитого, некоторые, нетерпеливые, потрясали оружием.

— Не уйти, — прошептал Афанасий, из последних сил отталкиваясь шестом от дна.

Первая моторка, попав в водоросли, натуженно взревела, мотор стал сбавлять обороты, зачихал и заглох. Было это метрах в пятидесяти от дуровцев. Вторая моторка проскочила чуть дальше первой, но тоже остановилась.

— На вёсла! — орал Зашитый. — На вёсла, олухи. Видите, уходят!

— Где вёсла? — орал Счастливый. — Нет вёсел-то!

— Что выбросили, собаки! Жратвы вместо них взяли, чтобы больше вошло. Стреляй в лодку, — приказал он Волдырю, стоявшему с «калашом» в руках. — Чего медлишь? Стреляй!

А лодка с беглецами стремительно удалялась с каждым взмахом вёсел.

— А если промажу. Моторка качается, — проговорил Волдырь. — Велено живыми…

— Стреляй, сучья башка!

Волдырь выстрелил, и, действительно, промазал. Выстрелил ещё кто-то. Шест Афанасия разлетелся в щепки.

Афанасий выругался, нагнулся и вытащил пистолет, взятый у Нила. Прицелился, стараясь попасть в борт моторки ниже ватерлинии. Прозвучал выстрел, попала пуля или не попала, трудно было сказать, наверное, пробила борт, потому что бандиты на первой лодке, оживились и зашумели. Серёга с Николаем гребли изо всех сил. До спасительного камыша оставалось метров тридцать.

Волдырь дал длинную очередь поверх голов беглецов.

— А ну стоять, болотные кулики! — крикнул он громко и снова пальнул.

Но беглецы не слушались его. До камыша оставалось метров десять, как очередь с моторки продырявила борт, лодка покачнулась и стала крениться, пузырьки воздуха с шумом лопались на поверхности воды.

— Вылезай! — крикнул Афанасий. — Бери карабины — и в камыши!

Прыгать не пришлось. Они даже не успели схватить карабины, как лодка сильно накренилась, и они оказались в воде. Здесь было мелко, вода не доходила до груди.

— В камыши! — крикнул Афанасий. — Я вас прикрою.

Сергей с Николаем побрели к густым зарослям, аАфанасий выстрелил в парня с длинными волосами и, кажется, попал в руку. Тот выругался, выронил автомат и бултыхнулся в воду.

— Один не стрелок, — прошептал Афанасий, отступая вслед за друзьями.

— За ними! — кричал Зашитый, размахивая пистолетом. — Прыгай, здесь мелко.

Его подельники попрыгали в воду и, взбаламучивая её, отчего она, чёрная от торфа, помутнела, бросились в погоню за беглецами, непрерывно стреляя. Одна из пуль царапнула предплечье левой руки Афанасия, вторая рубанула воздух над головой.

— Братва! — визгливо кричал Счастливый. — Обходи их! Они от нас не уйдут.

— Уголовники несчастные, — прохрипел Афанасий и, не целясь, выстрелил в приближающегося Счастливого. Тот выронил «узи» и ничком повалился в воду.

Спасительные камыши были рядом. До их густого массива оставалось несколько метров. Сергей повредил ногу и отстал от Николая. Воронин, видя это, остановился, бросился к другу, схватил за пояс.

— Ты ранен?

— Нет, оступился в яму. Ногу подвернул.

— Брать живьём, — кричал Зашитый, облепленный ряской и травой, спеша за остальными. «Камилавка» съехала набок, кожаная куртка была в грязи. — Головой отвечаете, если кто уйдёт.

Николай, одной рукой поддерживая Сергея, другой, работая, как веслом, помогал себе. Он потерял из виду Афанасия, а их с Сергеем настигали. Он ощутил толчок в спину и упал, увлекая за собой Сергея. На них насели двое или трое бандитов, макнули раза два в воду и стали закручивать руки за спину.

Афанасий успел добраться до рогоза вперемешку с камышом, принял вправо, остановился, раздвинул камыш и огляделся. Бандитов было семеро. Николая и Сергея, мокрых, перемазанных грязью и тиной, четверо вели к моторкам. Остальные сгрудились вокруг главаря.

— Где пятнистый? — кричал Зашитый. — Он не должен далеко уйти. Найдите его!

— Вахмистр удрал, — орал пришедший в себя Волдырь, в котором Николай узнал хулигана-сквернослова, с которым он повстречался в мае на озере. Тот зажимал грязным носовым платком рану на руке. — Это он просадил мне клешню.

Несколько бандитов бросились исполнять приказание вожака. Они встали цепью и пошли к камышам. Афанасий, скрытый от них зарослями, вынул обойму из пистолета. Оставалось два патрона. Пожалел, что не прихватил револьвер. Тогда он мог бы перестрелять бандитов, патронов бы хватило. А теперь? Даже если он уйдет от погони, что будет делать в середине болота без лодки. Пусть здесь и мелко, когда он доберется до суши по пояс в воде и доберётся ли? А как он бросит Николая с Сергеем?

Он зашвырнул пистолет и с поднятыми руками вышел из рогоза.

— А вот и пятнистый, — увидев выходящего из зарослей человека в камуфляжной форме, удовлетворённо произнёс Зашитый. — Привет, командир!

Зашитый был доволен проведённой операцией и не скрывал этого. Все трое были в его руках. Теперь можно было просить у патрона обещанной награды: если не нашли икону, то нашли последнего её обладателя. А это уже кое-что значило.

— Зачем ты сдался? — проговорил Воронин, обращаясь к Афанасию.

— Вместе начали это дело, вместе и окончим, — усмехнулся Афанасий, подставляя руки бандиту, который подошёл с веревкой, чтобы связать его.