Шел третий час ночи. В особняке Фандотти царила тишина, гостей пришлось оставить на ночь в доме, как очевидцев, которых необходимо опросить по горячим следам.

Наталью поместили вместе с Викой в маленькой спаленке, единственное окно которой выходило в зимний сад, под дверью дежурили двое охранников.

Вика спала. Правда, личному врачу семейства Фандотти пришлось приложить немало усилий, чтобы угомонить беснующуюся Викторию. По приезде милиции у нее началась истерика, она не подпускала к себе никого, визжала и каталась по полу, угрожая перерезать себе вены тем же лезвием, которым…

Нет, Наталья не желала ничего вспоминать. Хотелось успокоиться, все забыть, забыть раз и навсегда, как ночной кошмар, улетучивающийся при первых проблесках рассвета, когда можно вскочить с постели, подойти к окну, прошептать бабушкино заклинание: «Куда ночь, туда и сон» и с облегчением проститься с жуткими видениями, оставившими в душе тревожный осадок, похожий на горький привкус похмелья. Забыть бы… Однако мысли Натальи настойчиво вертелись вокруг событий прошлого вечера.

После двух уколов мощного транквилизатора Виктория начала затихать, потом впала в состояние полнейшего безразличия, лежала на полу, не шевелясь, тупо уставившись в потолок, на вопросы не отвечала, и врач констатировал шок.

Наталья присела к окну. Освещение в саду не выключили, а только приглушили, и теперь он выглядел не буйными джунглями, а мрачными зарослями, полными жутковатых теней. Господин Фандотти, добиваясь полного правдоподобия, установил в саду хитро сконструированный кондиционер, имитирующий морской бриз, легкие набеги которого заставляли растения шелестеть глянцевыми листьями. Сквозь тонкое стекло слышался мерный шум водопада — похоже, в суматохе его забыли выключить. А сейчас до него никому не было дела — люди спали. Если они, конечно, могли заснуть. Наталье это никак не удавалось.

Она встала, подошла к бару, налила себе изрядную порцию коньяку и вернулась на место, оглянувшись на лежащую в кровати Вику. Наталью вдруг передернуло, и она залпом выпила спиртное. На мгновение задохнулась, коньяк царапнул горло и обжег внутренности, потом теплый обволакивающий туман застил мозг.

Наталья вновь посмотрела в окно. Внизу, на мраморной скамеечке, виднелись два неясных силуэта. Вглядевшись пристальнее, в одном из них Наталья узнала Массимо, он все еще был в смокинге, очки в золотой оправе поблескивали в полутьме. Кто сидел рядом, Наталье разобрать не удалось, но, судя по изяществу, с которым собеседник итальянского бизнесмена держал спину, это была женщина.

Любопытно, с кем же синьор Фандотти беседует в такой поздний час? Выйти и посмотреть не представлялось возможности. Под дверьми дежурили охранники. Оставалось внимательно следить за происходящим — может, и удастся выяснить нечто интересное.

И через четверть часа провидение сполна вознаградило Наталью за долготерпение. Собеседники повысили голоса, но слов разобрать не удавалось. Вдруг женщина вскочила и бросилась вон из сада. Массимо кинулся за ней, схватил за руку и резко рванул к себе, потом сильно ударил ее по щеке. Женщина отлетела в сторону и распласталась на полу. В ярком свете маленького прожектора, освещавшего кипарис, Наталья узнала ту самую даму, с которой курила на крыльце. Да, Милена Валито собственной персоной. Очень интересно. Что же могло вывести Массимо Фандотти настолько, если даже он, надутый сноб, ударил женщину?

За спиной, в кромешной тьме, послышалась возня, и хриплый спросонья голос произнес:

— Знаешь, мне такая ерунда приснилась. Будто Линку убили. Допилась, правда?

Голос звучал как-то механически, незнакомо, и если бы Наталья не знала наверняка, что в комнате никого, кроме нее и Вики нет, то подумала бы, что появился некто третий.

— Ты проснулась? — живо обернулась Наталья. — Спи, ночь еще.

— Не хочу. Дай выпить. Голова трещит.

Зная, что с алкоголиками лучше не спорить, Наталья послушно направилась к бару и налила немного виски.

— Больше лей. Чего жалеешь, не твое ведь. — Вика вымученно улыбнулась. Выглядела она ужасно: серо-буро-малиновое месиво косметики, опухшие красноватые веки и искусанные в кровь губы — ни дать ни взять вурдалак (или вурдалачиха?). — Ты как думаешь, Линку я убила, да? — вдруг спросила она, протягивая руку за стаканом.

Наталья заметила, как сильно дрожит ее рука.

— Нет, конечно, — нарочито бодро ответила она.

— Врешь. Думаешь, что я. Или во всяком случае сомневаешься.

— Да нет же, — пыталась защититься Наташа.

— А я вот сомневаюсь. Хочешь честно?

— Давай. — Наталья опасливо покосилась на Вику, жадно заглатывающую маслянистую жидкость цвета крепкого чая.

— Я не помню. То есть помню только с того момента, как очнулась на полу с лезвием в руке. Всё! — зло сказала она, протягивая пустой стакан обратно. — Еще давай.

— Нет! Хватит. Спи теперь. Утром начнутся допросы, ты должна быть в форме.

— А-а, полный дом милиции нагнали, и теперь она меня бережет в буквальном смысле слова? Пиноккио с мамулей Линку угробили. Помяни мое слово — они. А я — подсадная утка. Все было задумано и отрепетировано. Леня сразу заподозрил, что это приглашение после четырех лет глухого молчания дурно пахнет. Вспомнила о нас подруженька! С чего бы, а? Не нужны, не нужны были — и вдруг понадобились. Муженек все затеял, спланировал, Линка, дуреха, клюнула. А меня теперь торжественно посадят. Под фанфары.

— Глупости плетешь. Зачем ему Лину убивать, если он мог просто развестись с ней?

— Жадность сгубила. По закону при разводе и ей кое-что от его жирного куска полагалось. А затраты на похороны минимальные. И адье, девочка! Мы разошлись, как в море корабли.

— Не верю. Шито белыми нитками. Дешево.

— Ты забываешь, милая, о банальной истине: все гениальное — просто.

— Однако не все простое — гениально. Спать давай, утром нам достанется по первое число. Кроме милиционеров в штатском и полковника, привезли какую-то мадмуазель неопределенного возраста в потертых джинсах и растянутом свитере. Она ходит за полковником по пятам и молчит, а у самой ушки на макушке. Так что надейся на лучшее, но готовься к худшему.

— То, что начнут именно с меня, — козе понятно. Я в этом змеином клубке — самая неблагонадежная.

— Не ты, а мы, — рассудительно заметила Наталья, раздеваясь. — Спокойной ночи.

— Издеваешься? — простонала Вика, натягивая одеяло на нос.

— И не думала. Еще неизвестно, по чью душу протрубят фанфары, которых ты так боишься. — Наталья помолчала и добавила: — Вик, а Вик? А это, правда, не ты?

Ответа не последовало, Вика спала. Или делала вид, что спит?