В ту злополучную ночь в доме Фандотти не спал почти никто. Собравшиеся в девять часов утра на завтрак гости выглядели бледно. Кто усиленно тер и без того красные глаза, кто хватал себя за руки, силясь унять нервную дрожь, иные зло сверкали глазами, и на их расстроенных лицах читалась ненависть ко всему и вся, включая и собственную персону.

Константин Валито мучился от недосыпания. Первую треть ночи они с женой провели в компании вульгарного милицейского полковника, отвечая на дежурные вопросы: где был, что делал и т. д. Потом куда-то исчезла Милена, и его препроводили в комнату одного, где, тщетно пытаясь считать овец, слонов и прочих представителей земной фауны, он нервничал и поминутно сбивался со счета, размышляя, куда могла подеваться жена и не прихлопнули ли ее в одном из многочисленных закоулков проклятого замка Фандотти. Выходить из комнаты Константин не решался, боясь нарваться на какие-либо неприятности, но и заснуть так и не смог. В результате он около двух часов проторчал у окна, вглядываясь в мрачно чернеющий за забором лес. Время от времени на горизонте появлялись приплясывающие от холода секьюрити. Они хлопали себя рукавицами по бокам и притоптывали большими валенками, но, хотя отчаянно мерзли, службу несли исправно, один за другим проявляясь в свете прожектора на белом снегу.

В четвертом часу утра в дверь поскреблись. Узнав взволнованный голос жены, Константин вдруг разозлился. Типичное поведение мужчины. Он, который минуту назад переживал за ее жизнь и воображал самые несусветные несчастья, грозившие любимой, теперь дулся и злился на бесстыжую бабу, треплющую нервы порядочным людям.

Улегшись в постель, Константин наблюдал за ней. Милена была возбуждена. Всегда аккуратная до тошноты, она сорвала с себя платье и швырнула его на спинку кресла, оставшись в одном поясе для чулок. Потом прошлепала к бару, налила себе бокал мартини, залпом выдула его, сморщилась и, зажав рот рукой, бросилась в туалет, откуда донеслись отвратительные звуки выворачиваемого наизнанку желудка. Константин брезгливо прищурился.

— Что это с тобой? — неодобрительно спросил он, когда белая, как стена, Милена, шатаясь, появилась на пороге спальни. — И где это, позволь узнать, ты болталась?

Милена молчала, с трудом переставляя непослушные ноги. Она добралась до кровати и мешком свалилась прямо поверх одеяла, от нее тошнотворно пахло блевотиной.

За десять лет супружеской жизни Константин ни разу не видел жену в подобном состоянии — всегда ровная, подтянутая, выхоленная, и вдруг… Жалкое, разбитое, раздавленное существо, неспособное ни говорить, ни мыслить. Еще и на пьянку потянуло, при ее-то аристократическом апломбе.

— Что произошло, я тебя спрашиваю? — Он приподнялся и, взяв жену за плечи, хорошенько встряхнул ее. — Отвечай сейчас же! Где ты была?

— Не знаю, — пролепетала Милена, громко ойкнув, зажала обеими руками рот и, вырвавшись из рук мужа, свесилась с кровати. Ее шумно вырвало.

— Дура! От дурища-то, — мрачно констатировал муж.

— Надо горничную вызвать, — простонала Милена и бессильно опрокинулась на подушку.

— Да, только прислуги здесь не хватало. Чтобы наутро все присутствующие знали, что творит по ночам супруга Валито. Да Фандотти меня завтра же на улицу вышвырнет. Сам уберу.

Напоив то, что до сих пор звалось Миленой, подсоленной водой и удостоверившись, что она задремала, он поплелся в ванную и с помощью полотенец принялся заметать следы преступления. Злость понемногу прошла, и он задумался о жуткой истории, в которую все они вдряпались. Потом махнул рукой и, проворчав: «Утро вечера…», — улегся рядом с женой. Уже через минуту ему показалось, что Милена чересчур старательно сопит, очевидно, притворяясь спящей. Он вполголоса позвал ее, но она не ответила.

Утром Константин попытался возобновить расспросы, но жена отмалчивалась, сославшись на дурное самочувствие. Потом, дескать, дорогой, все потом. Поскольку его и Милену ночью уже допросили, они могли бы уехать немедленно, но Константин решил остаться на завтрак…

Завтрак накрыли в большой столовой на первом этаже. Несколько официантов, задержавшиеся по распоряжению Массимо Фандотти, неслышно скользили между накрытыми столами, разнося каши, мюсли, фрукты, йогурты, кофе и свежие булочки.

Излюбленных Ольгой жареных сосисок не подавали. Оно и понятно — ведь она находится среди людей, собирающихся жить вечно и потому соблюдающих особый пищевой режим. Ольга ясно представила себе, как трясущийся от старости господин Массимо подвергнет себя анабиозу. Проснется лет через пятьдесят-семьдесят в клинике будущего, где клонированная медсестра впорет ему пониже спины некое гиперомоложивающее вещество, и начнет он все с чистого листа, с новыми силами и новыми женами, но с теми же мыслями и целями. Его излюбленным афоризмом так и останется высказывание Моэма: «Деньги, как шестое чувство. Если их нет, то остальные пять бесполезны».

Вскоре должен был приехать Дубовой для опроса оставшихся свидетелей, большая часть гостей, давших показания, уже разъехались по домам или собирались это сделать немедленно после завтрака.

Ольга засела за дальним угловым столиком, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть присутствующих. И увидела немало любопытного. К сожалению, ее наблюдения не столько прояснили обстановку, сколько запутали ее, однако это было лучше, чем ничего.

Люди за соседними столиками вяло ковырялись в тарелках, аппетит явно отсутствовал, никто не разговаривал. Вглядываясь в их сумрачные лица, Ольга пребывала в напряженных размышлениях. Ее внимание привлек темноволосый молодой человек с богемным хвостом и тревожным огоньком в глазах, секретарь синьора Фандотти. Она успела навести о нем справки и узнать, что паренек служит в компании всего несколько месяцев, но уже сумел зарекомендовать себя как толковый работник, ему двадцать четыре года и зовут его Игорь Залесский.

Вел он себя весьма странно. Войдя в столовую и осмотревшись, секретарь сел один и долго мурыжил подошедшего официанта. Сделав, наконец, заказ, он внезапно встал и вышел. Минут через пять вернулся и принялся наворачивать овсянку с фруктами. Его суетливое поведение на фоне заторможенности большинства присутствующих невольно привлекало внимание.

«Интересно, это отвлекающий маневр или он и впрямь так нервничает? — думала Ольга. — Ясно одно: в любом случае он что-то знает. Типичный пижон. Странно, что Фандотти приблизил такого к себе. По-моему, совершенно не его стиль. Хотя, может быть, он чей-нибудь протеже?»

Решив переговорить с хозяином, Ольга направилась на его поиски. И тут в дверях она столкнулась с Натальей Погодиной. Вчера, в суматохе, Ольга не сумела ее рассмотреть, как следует. А посмотреть было на что. На фоне напыщенных господ, собравшихся под крышей чудовищного, помпезного особняка Фандотти, Наталья выглядела очень живой. Странное впечатление. Будто она, Наташа, обыкновенная, очень милая женщина, случайно попала в музей восковых фигур. Яркая брюнетка с аккуратно свернутым узлом волос на затылке, карими глазами, подведенными на восточный манер, она напомнила Ольге кинодиву шестидесятых, этакую Катрин Денев в современной интерпретации.

Не глядя по сторонам, Наталья прошла к ближайшему столику и села. Ольга остановилась в раздумье, затем последовала за ней.

— Доброе утро, — вежливо поприветствовала она Наталью.

Та удивленно вскинула брови и сдержанно ответила:

— Утро доброе.

— Пытаетесь вспомнить, где вы меня видели? — подсказала Ольга, видя недоумение на лице Наташи.

— И где же?

— Вчера вечером, мельком. Во время беседы с полковником Дубовым.

— Ах, да!

— Я его коллега, только работаю в частном порядке. Из всех присутствующих здесь вы кажетесь мне человеком, наиболее трезвым и разумным. Позвольте задать вам несколько вопросов?

— Вряд ли смогу быть вам полезна, — слегка помедлив, ответила Наталья. — Я здесь оказалась случайно, в первый и, вероятно, в последний раз. Никого из присутствующих не знаю.

— А каким образом вы оказались здесь, позвольте полюбопытствовать? — Ольга сделала вид, что не заметила недовольства на лице «Катрин Денев».

— Меня, вернее нас с Викой, пригласила Лина. По старой памяти. Мы — подруги. То есть были когда-то подругами, — поправилась она. — В школе вместе учились, да и потом какое-то время дружили. А затем Лина замуж вышла, и дружба понемногу сошла на нет.

— А почему сошла на нет?

— Мне кажется, это и так понятно. Материальные возможности определяют интересы и уровень жизни. Сытый голодному — не товарищ: так вроде бы говорят.

— Скажите, а что вы думаете по поводу смерти Лины Фандотти?

— А ничего я не думаю. Потому что не знаю.

— Ответ конкретный, но неубедительный. Вы много общались в последний вечер с покойной. О чем говорили? — Ольга чувствовала: эта женщина умна и знает больше, чем говорит, боясь сболтнуть лишнее. И она пыталась засыпать Наталью вопросами в надежде, что та где-нибудь допустит промах.

— М-м, да ни о чем достойном внимания. Речь шла о нарядах. Лина пыталась переодеть меня, чтобы я смотрелась на уровне.

— То есть кого-то ваш уровень не устраивал?

— Да, при моей скромной зарплате секретарши я не могу себе позволить платья от Армани.

— И она переживала за вас?

— Нет, скорее, за себя. Боялась, что муж и его родственники будут потом попрекать ее за связи с сомнительными людьми.

— Интересно. Отсюда следует вывод, что отношения с мужем и его семьей у Лины были далеко не безоблачны. Так?

Наталья помолчала, затем, видимо собравшись с духом, решилась:

— Наверное, я не должна была этого говорить. Во всяком случае, это очень личное и не понравится синьору Фандотти, но Лина очень жаловалась на Массимо, его мать и сестру. Говорила, что Массимо не любит ее, а его мать и сестра ее ненавидят и мечтают развести с ней мужа, что единственное звено, которое как-то скрепляет этот брак, — их сын Барти. По словам Лины, ей приходится очень тяжело, и потому-то она и позвала нас с Викой на юбилей.

— А чем вы могли ей помочь?

— Она рассчитывала всего лишь на нашу моральную поддержку. Ведь ей было так одиноко.

— Хм, из всего вышесказанного следует, что смерть Лины вполне может оказаться самоубийством. Женщина находилась в состоянии стресса, в таком случае достаточно было маленького толчка, чтобы она совершила насилие над собой.

— Очень возможно. Или… — Наталья выразительно посмотрела на Ольгу.

— Вы хотите сказать, что Лину могло убрать святое семейство? Но зачем солидным людям связываться с убийством, когда при их деньгах и связях они могли расстаться с неугодной родственницей легальным способом?

— Ходят слухи, что дела компании Фандотти идут из рук вон плохо. И если синьор Массимо собирается сворачивать дело и возвращаться на родину, то с собой он захочет забрать только Барти. И тогда зачем ему Лина? Судиться с ней, отвалить ей часть сильно уменьшившегося капитала, затем лишиться сына, которого российский суд наверняка бы оставил с матерью?.. Ой, кажется, я лезу, куда меня не спрашивают, — скороговоркой сказала она и поспешно уткнулась в тарелку.

Ольга огляделась. В столовую вошел синьор Массимо, очень прямой и бледный. Он держал под руку старую женщину, одетую в черный костюм, подчеркивающий желтизну ее худого лица, глаза старухи смотрели враждебно.

— Приятного аппетита, господа. Если такое пожелание уместно при сложившихся обстоятельствах. Через полчаса подъедет полковник Дубовой, и после краткой беседы с теми, с кем он ее еще не провел, все могут спокойно отправляться по домам. Прошу прощения у всех, кто был вынужден провести эту ночь у меня, но, как вам, вероятно, хорошо известно, виной тому не я, а случившееся вчера несчастье. — Все это было произнесено очень четко и на одном дыхании: сложилось впечатление, будто синьор Фандотти долго репетировал свою короткую речь перед зеркалом, прежде чем выступить на публике.

Присутствующие сочувственно кивали и, покидая зал, считали своим долгом подойти к овдовевшему Массимо Фандотти, чтобы выразить соболезнования по поводу случившегося.

Он выслушивал эти соболезнования спокойно, вежливо склонив голову, вся его фигура выражала достоинство и смирение. Сидевшая рядом с сыном синьора Фандотти выглядела раздраженной, она не скрывала, что смертельно устала и мечтает о покое.

Заметив, что в присутствии грозного владельца усадьбы и его матери разговор не клеится, Ольга поблагодарила Наталью и, оставив ее наедине с кофе, удалилась.