Вика являла собой классический пример «мужика в юбке». Но так было не всегда. Много лет назад, до замужества, Викуля выглядела симпатичной девчушкой, обаятельной и очень живой. Но как же давно это было… Страшно вспомнить. Да и было ли вообще?

Теперь она тянула семью, состоящую из трех сыновей и мужа Ленечки, давно превратившегося в фантастический гибрид человека и дивана. Викуля работала на трех работах: являлась редактором женского журнала, вела стилистику в каком-то захудалом вузе и мыла полы в офисе, располагавшемся по соседству с редакцией.

Леня водил детей в детский сад, старшего сына встречал по вечерам со второй смены из школы, ходил по магазинам на данные ему Викой деньги и пил. Сначала пил от скуки. Есть люди, искренне не понимающие, каким образом можно отдохнуть, если не напиться. Для них бутылка — своего род бонус за еще один прожитый день. Именно к этой категории принадлежал аристократичного вида Ленечка.

Эффектные юноши были Викиной слабостью смолоду. Порода — вот, что всегда повергало ее в священный трепет. Встретив Ленечку, она влюбилась без памяти. Познакомились они на студенческой вечеринке в общежитии во времена беззаботной советской действительности, когда можно было не бояться завтрашнего дня, но и уповать на него тоже не имело смысла, студенческое общежитие и танцплощадка являлись тогда обычным местом встреч молодых. Его глаза смотрели так доверчиво, его чудная улыбка была такой безыскусной, его стройное тело… Э, да что там говорить! Чертовски хорош был Ленечка. Молод и хорош. А главное, он совершенно не умел пользоваться этим — так казалось Вике. С годами стало ясно, что Ленечка куда практичнее, нежели она предполагала.

Творческий склад Викиного ума требовал красоты везде и во всем, Ленечкина внешность вдохновляла ее, открывала второе дыхание. А может, и не его внешность вовсе, а ее любовь? На этот простой вопрос Вика не смогла бы ответить даже сейчас.

Стоя в ЗАГСе рядом с Леней, она думала: «Он — божественно красив, я — чертовски умна. Кстати, интересно, почему красота от бога, а ум приписывают дьяволу? Надо будет поразмыслить над этим. Но, скорее всего, потому, что красота дарит радость, а знание умножает скорбь. Итак, я умна, он красив. Гармонично? Вполне. Мы любим друг друга. Значит, будем счастливы». Так рассуждала Вика, любуясь своим избранником.

А действительно — почему бы и не состояться их семейному счастью? Ведь в союзе красивой женщины и поклоняющегося ей умного мужчины испокон веков все складывалось благополучно…

Но есть одно «но»! У Вики и Лени ситуация противоположная: женщина умна, мужчина красив. Вроде бы — какая разница? Громадная! Женщина умная способна сделать карьеру, заработать и обеспечить счастливое существование своего партнера, но лишь до тех пор, пока между ними не появляется третий (не любовник, упаси господи!) — ребенок. Вот тут-то и начинаются проблемы: мужчина не способен стать матерью, то есть взять на себя труд кормить и воспитывать чадо. С легкостью уступая жене роль добытчика и шкипера в мутных водах бытия, он считает унижением мужского достоинства нянчить ребенка и вести хозяйство. Вот, где собака зарыта!

Это самое с Викой и произошло. Семейная идиллия затрещала по всем швам, когда стала увеличиваться семья. Правда, надо отдать должное Ленечке — при появлении первого сына он храбро взялся за дело, пристроенный неутомимой Викой к толковому бизнесмену. Однако через два года, когда сыновей в семье прибыло (родились мальчики-близнецы Сема и Сева), боевое настроение Ленечки пошло на убыль. Страна, охваченная эпидемией бизнеса, бурлила и пенилась, а из Ленечки коммерсанта не получилось. Он начал попивать, клясть правительство, ворюг и приобщать к бутылке затюканную бытом Викулю. И в последнем немало преуспел.

Опомнившись, Вика, вынуждаемая обстоятельствами, ринулась зарабатывать деньги, дабы прокормить ненасытное семейство. Ленечка же улегся на легендарный диван. По вечерам выпивали: Леня — чтобы скрасить унылое существование, Вика — для расслабухи. По ночам Ленечка храпел, сотрясая стены доставшейся по наследству от родителей квартирки, Викуля писала статьи и рассказы, часто мигая красными от недосыпа глазами.

В тот вечер, когда им из другой жизни позвонила Лина и пригласила на юбилей, Вика находилась в особенно мрачном расположении духа. Положив трубку, она вспомнила о своей принадлежности к прекрасному полу (в связи с извечным женским вопросом: что надеть?), повернулась к зеркалу в прихожей и вздрогнула. Отражение в заляпанной детскими ладошками зеркальной поверхности казалось незнакомым и отталкивающим. Вялая кожа, синяки под глазами, тусклый взгляд и сутулые плечи — все признаки неудавшейся жизни и подкрадывающейся старости налицо.

— Оценка завершилась подписанием акта о списании, — цинично бросила она своему отражению и отправилась в гостиную, где возлежал ее благоверный. — Леонид, встряхнись, дорогой. Через два дня нам предстоит выход в свет.

— И что? — бросил Ленечка, не поворачивая головы.

— Как «что»? Нужно задуматься о боа, горжетках, смокингах, бабочках и тому подобной меркантильной дребедени. Я понимаю, вам, философам, не до глупостей. Но ведь одевать-то что-то надо.

— Куда идем? — буркнул муж, все еще не глядя на Вику.

— К Фандотти.

— С чего это они вспомнили о нас?

— У Массимо — юбилей со всеми вытекающими.

— Не понимаю: какое отношение мы имеем к Массимо?

— К Массимо — никакого. Но Лина — моя старинная подруга, и я не собираюсь игнорировать ни ее, ни ее мужа.

— Иди одна. У меня все равно смокинга нет. Не хочу дискредитировать тебя своим видом.

— Ты забыл о том, что благодаря тебе я уже давно превратилась в рядового потребителя универсальной китайской продукции.

— Ну, начинается… — вздохнул Ленечка, встал с дивана и перебазировался в супружескую спальню, на кровать.

— Значит, ты не идешь, гордец? Великодушно предоставляешь мне право отдуваться за всех? Придется взять напрокат норковое манто, — продолжала, зайдя вслед за мужем в спальню, издеваться над ним Вика.

— Боже упаси! — вскричал Ленечка, потея от ужаса. — А если ты его прожжешь, потеряешь? Мы не расплатимся до конца жизни!

— Во-первых, кто это мы? А во-вторых, я пошутила. Обойдусь вечерним платьем. Правда, придется потратиться на такси, потому что прикрыться мне нечем. А китайский пуховик в комплекте с фальшивыми бриллиантами — чересчур эпатажно даже для меня.

— Кстати, когда тебе заплатят в «Милых дамах»? — озабоченно спросил Ленечка. — Бюджет на ноябрь мы уже исчерпали, а тут еще твое платье напрокат. Это безумие! Знаешь, Вик, я бы на твоем месте…

— Уж лучше оставайся на своем. Так надежнее, — устало вздохнула Вика и поплелась в душ.

Шланг у душа прорвался месяца три назад, но Ленечке, мужественно охраняющему диван (вероятно, от тараканов, не дай-то бог вынесут), некогда было заниматься подобными глупостями.

Вика со вздохом погрузилась в теплую воду и, безрадостно обозревая темные пятна сырости на потолке, задумалась: «Как-то все странно в этой жизни. Линка, глупенькая, пустая Линка, устроилась шикарно, а мы с Натальей что-то прохлопали, упустили. Не успели вовремя заскочить на подножку трамвая под названием «Жизнь», оставшись на продуваемой всеми ветрами заплеванной остановке. Почему? Наверное, увлеченные собственным благородством и жертвенностью, не разглядели мы в возвышенной дымке примитивной правды жизни. Дуры. Беспросветные», — поставила она окончательный диагноз и принялась намыливать мочалку.

За дверью гомонили мальчишки — кажется, сегодня они играли в гангстеров.

«Господь не дает человеку больше того, что он может вынести». Только и остается утешаться этим вот афоризмом на все случаи жизни, вздохнула Вика.

— «Всему свое время и каждому свое: наезднику — стремя, охотнику — ружье», — пропела Виктория и включила дырявый душ. Глядя на хлещущую из дырки струю воды, она в сердцах добавила: — Эх, ружьишко бы мне не помешало! Я б ентого лодыря с удовольствием продырявила.

Госпожа Валито, утомленная посещением ряда модных бутиков, отдыхала в зимнем саду собственной двухуровневой квартиры, расположенной в чудесном старинном доме с мансардой в центре столицы, и разговаривала по телефону с приятельницей.

— Знаешь, объездила весь центр в поисках приличного платья. Устала до безобразия. Столько хлопот с этим юбилеем Фандотти. Одеваться, как пугало, не умею, а переплюнуть жену патрона — значит, подписать смертный приговор карьере мужа. Лина — образец помпезного мещанства. И это при их-то средствах. — Милена Валито полулежала на мягкой кушетке, потягивая из высокого бокала легкое винцо.

— Так как же ты выйдешь из положения? — тревожилась приятельница.

— Наверное, надену костюм, в котором была в прошлый раз. Не хочу дразнить гусей. — И Милена принялась разглаживать несуществующие складки на пышной груди, обтянутой атласным халатом, расшитым дивными попугаями.

— Разумные слова разумной женщины. Ну, отдыхай, дорогая. Не буду тебе мешать. К тому же мне тоже следует заняться своим гардеробом. До пятницы всего ничего, — резюмировала подруга и отключилась.

Положив трубку, Милена Валито отправилась разыскивать мужа. Он оказался в гостиной, где вместе с сыном увлеченно смотрел спортивный канал. Неизлечимый болельщик, Константин Валито предпочитал созерцание футбольного матча любому другому виду отдыха.

— Боже мой, Костя, ты не представляешь, до чего мне не хочется на этот банкет! Заученные улыбки, затасканные комплименты и фальшивое радушие людей, которые, дай им волю, охотно тебя задушат!

— Мила, ты все преувеличиваешь. Смотри, смотри, сейчас он забьет… А-ах ты, черт! Промазал. Так что ты говорила? — наконец повернулся он к жене.

— Я говорила, что терпеть не могу твоего надутого патрона и бестолковую рептилию — его жену. Боже мой, если бы ты мог сменить место работы! — Милена Валито порывисто прижала изящные руки к груди.

— Я тебя не понимаю, — раздраженно отреагировал Константин, и его маленькие глазки беспокойно забегали. — Тебе что, надоела обеспеченная жизнь? Здесь у меня баснословное жалованье плюс приличный процент от акций, солидные перспективы. Заелась ты, душа моя. Просто заелась.

— Перспективы… — презрительно фыркнула Милена, с размаху бухнувшись в кресло напротив. — Об этих самых перспективах я слышу уже лет десять, а воз и ныне там.

— Скоро только кошки родятся.

— Вот-вот, и это я слышу с незапамятных времен. А между тем дела «Космиты» идут отвратительно, об этом уже весь город знает. Один ты на что-то надеешься, лопух.

— Успокойся, слышишь! Хоть бы ребенка постеснялась. — Константин взглянул на Милену умоляющими глазами.

— Он уже далеко не ребенок. И прекрасно знает, что ты везешь на себе львиную долю работы в треклятой «Космите», а этот наглый итальяшка бессовестно пользуется твоей светлой головой и порядочностью. Самое обидное, что и мне тоже приходится пресмыкаться перед этим итальянским индюком и его плебейкой. Дмитрий, — обратилась она к притихшему мальчику, — выйди из комнаты, мне нужно поговорить с отцом.

— Дима, ради всего святого, не уходи! Не оставляй меня на растерзание матери, — притворно ломая руки, взмолился Константин. — В ней опять заговорила дворянская кровь.

Дима растерянно застыл на пороге. Мать жестом приказала ему выйти. Когда за мальчиком закрылась дверь, Милена холодно взглянула на мужа и продолжила:

— Можешь подтрунивать надо мной сколько угодно, но интуиция мне подсказывает, что тебе нужно уходить. Иначе это плохо кончится.

— Прием запугивания, основанный на даре предвидения, — это, кажется, из арсенала моей возлюбленной тещи или бабки? Подзабыл… Дорогая, что плохого может случиться? А в совет директоров я войду в ближайшем будущем. Массимо мне обещал, — и Константин молитвенно сложил руки перед собой. — Пощади! У меня на работе проблем хватает.

— Вот-вот, пощади. А то, что у меня сердце не на месте вот уже два года, — это тебя не трогает. Какие же вы мужчины непроходимые эгоисты!

— Непролазные. — Константин подошел к жене и приобнял ее за плечи. — Крепись. На юбилей идти необходимо. Если хочешь, то придумаем благовидный предлог, уйдем оттуда раньше всех, закатимся в уютненький ресторанчик и кутнем, как в старину. Мы ведь давно не шалили, идет?

Дернув плечом, Милена повернулась к мужу, заглянула в глаза и, прижавшись гладкой щекой к его подбородку, тихо сказала:

— Неуютно мне, Костя. Боюсь чего-то. Мысли дурацкие, предчувствия…

— Это от безделья. Займись чем-нибудь полезным. Рисовать начни, что ли. А ведь это идея! Начни брать уроки рисования, тебе же всегда нравилось рисовать. С твоим художественным чутьем, врожденным вкусом… Ну, ты же у меня умница, — и он ласково погладил ее по каштановым волосам.

— Опять ты со мной, будто с недоумком! Ну почему, почему ты не воспринимаешь меня всерьез?! — вспылила Милена. Резко отбросив руку мужа, она всхлипнула. — Я смешная, я знаю. И все мои родственники тебе смешны.

— Они не смешны. Они просто из другой жизни. Ваше фамильное словоблудие, замешанное на устаревших понятиях о чести и мистицизме, мне непонятно. Как классики говорили, Антон Павлович, к примеру: «Дело надо делать. Дело». Поняла? Я — практик, а сферу предсказаний я оставляю тебе. Но прошу не очень увлекаться: тяга к потустороннему чревата, и в первую очередь для того, кого тянет. Дай поцелую. А теперь пошли спать.

Константин выключил телевизор и, взяв жену под руку, повел ее в спальню. По дороге Милена попыталась вырваться, но муж крепко держал ее за руку. Она взглянула на него странно блестящими глазами и, криво усмехнувшись, покорилась. Проходя мимо комнаты сына, где все еще горел свет, они заглянули туда и, обнаружив Диму посапывающим с томиком Пушкина на физиономии, прыснули от смеха. Мир в семье был восстановлен.