Как-то утром Джаджаманха вызвал Яхмос и направил вниз по реке, в дельту, с поручением храма. Инар сидел один задумавшись. И вдруг он увидел четырех стражников, вооруженных копьями и луками. Он огляделся с тоской. Хотя бы в последний раз проститься со своим старым добрым другом.

Один из стражников стиснул его руки в деревянные колодки, и он пошел, окруженный стражей, через улицы родного города. Он шел, не поднимая глаз, и думал, что встречные смотрят на него, как на преступника. Несколько раз ему пришлось садиться от слабости. Судя по направлению, они продвигались к реке.

«Наверное, в каменоломни Туры», — подумал Инар.

Эта мысль его немного утешила. Зародилась надежда, что, может быть, он снова увидит родных. Подойдя к берегу, все уселись в большую лодку. Жадно рассматривал юноша реку. Как часто ходил он здесь, радуясь солнцу, синеве неба, красоте города, милым его уголкам. Задорным мальчишкой бегал по набережным, ловил рыбу, плавал на легких лодчонках и ужасался, когда видел хозяина реки — зубастого эмсеха. Здесь же часами простаивали на пристани, чтобы увидеть милую, недоступную Тию. Вспомнил ласковую мать, она умела защищать от всех бед. Теперь, наверное, лежит больная от горя и не знает, как помочь детям.

Инар наклонился над водой. В ее текучей глади отразилось худое лицо с застывшей тоской в огромных запавших глазах.

«Неужели это я?» — подумал он, с любопытством рассматривая свое лицо.

Гребцы ровно и сильно взмахивали веслами. Вода завихрялась и двумя расширяющимися валами уходила назад. Набегающие массы разглаживали эти валы, и легкие волны шли своей нескончаемой чередой. Блистающая торжественная река, неудержимая в своем вечном движении, устремлялась к далекому морю. Что ей было до его горя? Да мало ли она видела его на своих необозримых берегах? Инар задумался. Он не смотрел на восточный берег, где сухие унылые нагромождения скал Туры отныне станут его горькой судьбой. В них погибнет его молодость, а камень, который он так любил, высосет все его силы... Юноша смотрел на неумолимо уходящий западный берег. Разделяющая гладь становилась все шире и шире.

Никогда еще этот берег не казался ему таким прекрасным в зеленом уборе садов, увенчанный коронами пальм. Он глухо шумел и удалялся с каждым взмахом весел.

Лодка стукнулась о берег, от толчка Инар очнулся и заметил, что слезы текут по лицу.

И снова дорога по нагретому камню. По ней подвозили облицовочные плиты к берегу. В разлив Хапи их переправляли на плотах почти до самой гробницы. Отшлифованная годами работы, она блестела в ярких лучах солнца и слепила глаза. Скриб, сопровождающий Инара со стражниками, повел их к поселку, где в дневное время находился начальник каменоломен. Но жил он в городе, на западной стороне. Дородный и важный, он мельком окинул нового каторжника и внимательно прочитал кусок папируса, поданный скрибом. Инар слышал, как скриб добавил, что доставленный преступник является осквернителем храма и бывает буйным.

Начальник презрительно бросил в его сторону:

— Здесь он быстро станет спокойным и безопасным.

К Инару подошел стражник и, грубо толкнув его, повел к поселку рабов, отгороженному высокой стеной. Там он сдал его надзирателю. Ему показали хижину и каморку с циновкой. Стражник принес кружку с водой и ячменную лепешку.

После полуденного зноя Инара отвели в каменоломни и сдали в группу рабов надзирателя Пекрура. Тот выдал ему инструмент и отвел в свой карьер. Здесь ломали камень худые хмурые люди. Повязки их были так истрепаны, что совсем не прикрывали наготы. Пекрур подошел к пожилому каменотесу и, указав на Инара, сказал:

— Еще один из вашей братии прибыл, преступник чище вас. Обучи его отделять камень от массива.

Пекрур ушел. Каменотес проводил его презрительным взглядом. Было в его лице что-то иноземное. Русые кудри густой шапкой нависли над широким лбом и перемешались с пылью от камней. Тонкий налет белоснежной муки чуть смягчил черноту худобы и загара. Смелые глаза с участием смотрели на новичка. Он улыбнулся, и суровость его лица пропала. Оно стало неожиданно приветливым. Подошли остальные каменотесы и ободряюще улыбнулись.

Старший дружески обнял его за плечи:

— Не горюй! Здесь тоже люди. Правда, жизнь у нас невеселая, но здесь немало хороших товарищей, которые помогают друг другу. А с тобой какая беда стряслась?

В его речи был заметен иноземный выговор, но говорил он на языке народа Кемет хорошо.

Инар улыбнулся, но говорить ему не хотелось, и он смущенно молчал. Старший, Эсхил, как его называли каменотесы, покачал головой и ласково проговорил:

— Что ж, понимаем, что иногда трудно рассказать. Тогда посмотри, как мы работаем. Поучись.

Каменотесы пошли на свои места и снова принялись за работу. Инар огляделся. Район каменных разработок занимал большую площадь. Здесь были открытые и закрытые карьеры. Рабочая бригада, в которую привел Инара надзиратель, занимала самый дальний участок, за ним тянулись каменистые голые холмы. Накаленные солнцем, они сливались на востоке с пустыней. Часть работ проводилась открытым способом. Но сейчас выбирали камень под навесом скалы. Для ее опоры была оставлена центральная колонна, по обе стороны которой шли работы. Глыбы выбирались горизонтальными слоями, которые опускались все ниже и ниже. В белесом солнечном мареве безотрадно сверкали белые карьеры, нагромождения готовых глыб и пропыленные известковой мукой груды мусора.

Инар никогда не был в каменоломнях и теперь забыв, о своих невеселых делах, с интересом наблюдал за работой. Один из рабов наносил черной краской по длинной деревянной линейке полосы, параллельные наружному краю, а потом делил их поперечными линиями. По высохшей краске другие рабы высверливали ряды отверстий медными трубчатыми сверлами. Иногда они останавливались, вынимали сверла и бросали мелкий сырой песок, ускорявший сверление. В глубокие отверстия вбивали сухие колья, а после обильно поливали их водой. Колья разбухали, от их давления на массиве известняка появлялись трещины. Глыбы осторожно отваливали рычагами и передвигали под навес и там уже затесывали. Работали медленно, опасаясь испортить камень, добытый тяжелым трудом.

Обливаясь потом, копошились люди в тесных каменных щелях. В группе было человек пятнадцать. Инар заметил, что Эсхил был старшим и к нему всегда обращались за советами.

В стороне, рядом с укатанной дорогой, на свободной площадке находился большой широкий навес. Камышовая крыша его опиралась на четыре каменных столба, сложенных из испорченных камней. В тени навеса выломанные из массива камни затесывались, сглаживались и проверялись. Прямоугольные глыбы перепиливали медными пилами, и получалось два облицовочных треугольника.

Утром следующего дня писец увел с собой Инара. Они пришли в кузницу. Инар решил, что его привели сюда работать. Он стоял, разглядывая отлично сделанные молотки, зубила и ножи, которые здесь изготовлялись и ремонтировались. К нему подошел кузнец. Чему-то улыбаясь, он сунул ему в руки щипцы, которыми попросил подержать медный молоток. Их обычно ковали для большей твердости. Инар, нагнувшись, старательно держал, пока кузнец его обрабатывал. И вдруг от страшной пронизывающей боли на спине он дико закричал и свалился на пол. Над ним склонился писец и торжествующе проговорил:

— Вот теперь ты никуда не убежишь!

И до Инара дошла еще далекая, неосознанная мысль, что его заклеймили как раба каменоломен. И когда с новым приступом боли она стала ясной и реальной, он затих в состоянии глубокого душевного оцепенения. Отныне позорное пятно навсегда, до конца его жизни, останется на спине. От него никуда не уйти, невозможно его смыть, стереть или спрятать. Он дрожал всем телом и закусил до крови губы, чтобы не кричать. Писец холодно смотрел на него. Из храма было дано предписание немедленно заклеймить важного государственного преступника. Теперь даже бегство ничего не могло изменить. Всюду вездесущие чиновники и писцы поймали бы его, да и простым людям понятно, что это всего-навсего презренный раб.

Писцу надоело с ним возиться, и он толкнул его ногой:

— Довольно хныкать, пора на работу. Вставай!

Инар поднялся и, спотыкаясь от боли и горя, побрел за надзирателем в каменоломни. Писец же пошел писать донесение храму Птаха, что посланный на каторжные работы Инар, сын Анупу, заклеймен, как и было приказано.

Инар присел на камень. К нему подошел Эсхил, и увидев кровоточащую рану, все понял. Он обнял Инара:

— Не горюй, сынок! Всем было горько от потери свободы, от того, что на всю жизнь останется это пятно. Не горюй, не убивай себя напрасно. Может, и изменится что к лучшему.

Около них собралась вся группа. Товарищи с сочувствием смотрели на Инара. Эсхил внимательно осмотрел рану и, вытащив из повязки мешочек, осторожно посыпал ее порошком какой-то сухой травы. Боль постепенно стихла. Эсхил взглянул на окружающих и сказал, посматривая в сторону, откуда приходил Пекрур:

— Вот что, друзья, придет Прекрур, нам будет плохо, пойдемте ломать камень. Ты, Инар, посиди здесь, мы твою работу сделаем.

Однако когда Эсхил через несколько минут посмотрел на юношу, он увидел, что тот лежит без сознания. Эсхил быстро подошел и смочил ему лоб водой. Инар долго не приходил в себя. Когда он с усилием открыл глаза, подошел Перкур. Увидев лежащего Инара, он заорал:

— Опять, лодырь, лежишь? Нельзя на минуту отойти. Вместо работы — развалился!

Свистящий бич мелькнул в воздухе, но Эсхил прикрыл Инара своей спиной. Второй удар тоже достался ему.

— Не видишь, начальник, что человеку плохо? — тихо произнес Эсхил и встал. Его ссутулившееся тело с широко расставленными ногами выражало отнюдь не покорность, а скорее угрозу, как будто он готовился к прыжку. Сузившиеся блестящие глаза колюче и насмешливо смотрели на надзирателя. Пекрур предпочел не заметить вызова в дерзком каторжнике и злобно толкнул лежащего Инара:

— Чего разлегся? Ломай камень. Не на пир сюда доставлен. — Он ненавидящими глазами смерил Эсхила, который уже энергично забивал кол в просверленную щель. Остальные молча работали, не поднимая глаз. Инар медленно вставал, стараясь преодолеть слабость и головокружение. Перкур ворча удалился в соседний карьер, где у него был приятель.

— Чтоб тебе не вернуться, чтобы сгнить в каменоломнях, чтобы попасть в зубы крокодилу, — озлобленно ворчал ему вслед изможденный каменотес.

Эсхил с беспокойством глянул на юношу.

— Лучше стало? Помочи голову и попей воды, работай здесь в тени.

От его заботливого голоса Инару стало легче. Он подошел к своему месту и начал высверливать отверстия по прочерченной линии. И невольно думал о том, что здесь, среди каторжников, заклейменных на вечное рабство, были люди, не боящиеся встать на защиту другого. Этот чужеземец, невесть как попавший в рабство в чужую страну, был настоящим человеком.

Вернувшись из Синайских рудников, Руабен узнал о несчастье Инара. Он был потрясен и упорно думал, как ему помочь. Отзывчивый и добрый, Инар был горяч и неосторожен. Несчастия единственной в городе близкой семьи глубоко тронули Руабена. Он решил сходить к Хемиуну. Вельможа принял его, как обычно, в саду, где он любил отдыхать и просматривать на кусках папируса донесения начальников отрядов со строительства Ахет Хуфу.

Далеко не уверенный в успехе предприятия, смущенный необычайностью своей просьбы, скульптор рассказал о несчастиях в семье Анупу и робко попросил вернуть домой девушку и облегчить наказание Инару.

Хемиун внимательно слушал. Гордый и властный, он был в своих поступках требовательным, но справедливым.

Он молча сидел, думал и хмурился. Пальцы холеных рук с раздражением отрывали кусочки листьев от ветки оливы. В его мыслях шла борьба. Он был зол на Яхмоса. В скульптурной мастерской Хемиуна выполняли дорогие и сложные работы. Каждый ваятель ценился, и мастерская была перегружена срочными заказами. Благодаря непрошеному вмешательству заносчивого жреца он лишился двух отличных мастеров, а вот третий ждет его помощи и, еще чего доброго, попадет в какую-нибудь новую историю. Он считает чати всемогущим. И князь со злостью рвет ветку. Хемиун терпеть не мог Яхмоса, но тот был страшно богат, знатен, способен на всякие козни, как бог зла Сет. И это еще полбеды. Со знатностью Хемиуна и его весом при дворе трудно соперничать. И нрав у Хемиуна тверд и неуступчив. По натуре он боец, обладает несокрушимой энергией. Но к чему поведет эта борьба, когда речь идет всего лишь о ремесленниках. И может ли он, чати, один из знатнейших князей Черной Земли, вступать в спор с жрецом крупнейшего храма столицы из-за какой-то хорошенькой простолюдинки? Как после этого будет смотреть народ на поражение жреца из знатного сословия? Сам царский родственник, он свято охранял привилегии своего сословия. Невозможно будет замолчать эту историю, если он вмешается в нее.

Несколько недель назад он вынужден был пойти к царю и доложить о трудностях на строительстве, о нехватке продовольствия. Царь собрал верховных жрецов храмов и обязал оказать помощь из своих сокровищниц и продовольственных складов. Сколько раз приходилось за эти годы обращаться к храмам! Самые большие запасы зерна у них. И богаче всех храм Птаха. От него поступил огромный вклад. На последнем совещании жрецов именно Яхмос сыграл главную роль. Хемиун прекрасно знал, что хитрый честолюбец мечтает о леопардовой шкуре верховного жреца и поддержка его отнюдь не бескорыстна. Но окончание строительства зависит от поддержки храмов и особенно от самого богатейшего в стране. Высоко стал подниматься храм Ра, но ремесленники, да и многие другие, больше всех богов почитают своего бога умельцев — Птаха. В храме Яхмос играет роль чуть ли не большую, чем Птахшепсес. Ссориться с Яхмосом нельзя из-за сословных и деловых соображений.

Все эти мысли роем пронеслись в озабоченной голове Хемиура. Он глянул на понурившегося любимца, и стало жаль его.

— История твоих друзей не обещает хорошего конца. Твой друг совершил тяжелый проступок и избавить его от наказания невозможно. Я могу лишь облегчить его участь. Дня через три сообщу, что могу сделать. — И строже добавил: — Я запрещаю тебе делать что-либо самому. На примере своего друга ты должен понять, как опасно вмешиваться в дела храмов и государства. Я тебя ценю и не желаю терять из-за безрассудных действий. Если тебе что потребуется, приходи — помогу.

Руабен покорно приложился к сандалии вельможи лицом и тихо побрел к выходу.

Хемиун сдержал слово. Через два дня от него прибыл вестник. Князь передал Руабену кусок папируса для начальника каменоломен с разрешением свиданий с рабом Инаром и передачи ему вещей и пищи. Хемиун ободряюще улыбнулся и проговорил:

— Утешь пока своих стариков, потом, может, постепенно уменьшат наказание. При встрече посоветуй Инару держаться покорно и во всем подчиняться надзирателям.

Этот разговор принес всем облегчение. Старики деятельно занялись сбором большой корзины с едой для сына. Свидания разрешались только Руабену.