К повелителю Верхнего и Нижнего Египта все чаще приходили приступы дурного настроения. Десятки лет мысли его занимала усыпальница. И хоть самое трудоемкое, самое тяжелое завершено, но работы еще много. Много средств нужно для окончания. И закрадывалась мысль: успеет ли Хемиун сделать все намеченное? Удел всех смертных людей — болезни старости — все чаще навещали его: болела голова, по телу разливалось недомогание, не хотелось двигаться. Надоело каменным истуканом сидеть на троне, решать важные дела, принимать знатных людей, творить суд, как надлежало царю.

Упорно жила ненавистная мысль — уйдет в страну Молчания раньше окончания гробницы, наследник, одержимый стремлением увековечить себя, начнет строить свою пирамиду, отцову же забросает мусором, песком, необожженными кирпичами. Немало примеров в прошлом. Он пристально всматривался в лица старших детей. Пока еще не решил, кто будет преемником — Хауфра или Джедефра. Сыновья смущались, не зная причины его подозрительных взглядов.

Запомнился пугающий разговор, когда он сидел в тени густых кустов, дремал. Подошли Хауфра и Бауфра, присели на скамью, не зная, что в двух шагах сидел отец.

— Уж несколько лет занимаемся делами управления страной. Только мне думается, никогда не было такого настроения у низшего люда. Такие злые слова иной раз услышишь, делается не по себе. Да хранит нас всех всемогущий Ра! Семь и семь раз надо припасть к его защите. Простолюдины говорят, что отец наш, да будет он жив, здоров и невредим, довел людей до нищеты. Да еще два неурожайных года. Пахарей много умерло, покалечились тяжелыми камнями. Всегда так было: кто беден, тот враг. Не имеющий вещей не будет другом того, у кого их много. Да будут простерты над нами хранительные силы богов. И жрецы ворчат, много богатств отдали Ахмет Хуфу.

— И я слышал много такого. Идешь иной раз в темноте неузнанный и слышишь разговоры, от которых холодок пройдет по спине, — подтвердил Хауфра, — уж не бунтом ли грозит нам народ? Не хочется верить.

— До этого, думаю не дойдет. Народ Кемет привык к тому, что на троне живой бог. Да еще в этом году будет хороший урожай, простолюдины успокоятся. Мы же будем веселиться, проведем вечер в радости, как боги. Надо помнить: покинув землю, мы на нее не вернемся. Пойдем примем омовение после жары и пыли, и умастят нас рабы лучшим ливийским маслом.

Они ушли. И Хуфу поник, будто коснулось его грозное дыхание народного гнева. Страх вошел в сердце. Ведь в истории Кемет бывало такое жуткое — бунт низшего люда. И жрецы — эта наибольшая сила страны, хоть и покорны, но кто их знает... Заговоры ткутся всегда в глубокой тайне.

Фараон — будто в этом было спасенье — торопливо прошел во дворец и поднялся на крышу. Веяние с Великой Зелени* освежило его. Яркий день и безмятежная голубизна неба утишили его страх, но он где-то затаился и Хуфу уже знал, что он будет навещать.

Он поделился своими опасениями с Хемиуном. Князь сумрачно усмехнулся.

— У нас много плеток, и все они в действии. Тысячи воинов с секирами, вооруженные стражники, да еще те, кто держит уши в неустанном внимании. И всех мы кормим, живут от нашей милости и щедрот. — Он задумался. — Вот с жрецами хуже. Не любят расставаться с накопленными богатствами, но храмы много получали от царей в прошлом. Да и то... Только словоточение. Им выгодно прославлять пирамиду, могущество фараона, призывать к поклонению богам. У тебя могучая поддержка от богатейшего храма Ра в Оне, да и столице — от храма Солнца. О жрецах нечего беспокоиться. Им нужно поклонение народа храмам и вера в силу живого бога.

— Да низойдет на тебя всякая благодать — здоровье, богатство, высокая мудрость, долгая жизнь и счастье детей. Успокоил ты меня, — горячо благодарил фараон племянника.

Хемиун улыбнулся, почему-то жалким показался всемогущий дядя со всеми его страхами. Он подошел к Ахет Хуфу, привязавшей его жизнь к себе, как цепями.