— Да что же это за напасть на нашу голову! Данилко-то, господи помилуй, уж парень-то спокойный, домовитый… а всё попустительство наше! Говорил я вам, Генрих Карлович, надобно построже нам с этими-то Слипунами. Ишь вообразили себя невесть кем! И чего бы это воображать-то? Почто они Данилу-то забрали, ась?
Запыхавшийся Дмитрий Степанович вышагивал по лесной заросшей тропе следом за господином управляющим, и сердито глядел тому в спину.
— Почто молчишь-то? Отвечай!
— Да я не знаю, что и сказать, — осторожно начал господин Мюллер аккуратно обходя колючий кустарник, выросший прямо посередине тропы, — отродясь такого не было, чтобы Стражи в деревенскую жизнь вмешивались. Они-то всё более у себя под землёю, по пещерам. Не чаю что и произошло…не спроста, видно Стражи Данилу из лесу не выпускают, да и что бы ему напасть на Фёдора?! Бог весть! Разбираться надобно…
— Ну, уж это ты, брат, шалишь! На моей земле изволь передо мной ответ держать, за свои поступки! Эдак каждый вообразит себя, каким ни есть стражем, да и начнёт моих людей в полон брать!
Оба путника вышагивали по густому лесу по едва заметной тропе в сторону жилища Слипунов, или Стражей, как они сами себя называли. Решение навестить необщительных селян созрело у Дмитрия Степановича сразу, как только услыхал он от своего кучера рассказ о странном поведении Слипов и о пленённом Даниле.
Генрих Карлович вначале воспротивился такому решению (признаться, он немного побаивался немногословных и загадочных Стражей!) но сражённый натиском разгневанного Дмитрия Степановича тотчас смирился и даже вызвался проводить до пещер короткою, давно позабытой жителями тропой.
Лесной дорогой, по которой уважаемый Генрих Карлович повёл Дмитрия Степановича, редко пользовались и к тому времени как оба путника ступили на неё, она несказанно заросла. Ветки так низко срослись над головой, что то и дело приходилось пригибаться, чтобы пройти по заросшему зелёному тоннелю. Нечего, было, и думать проехать по таким зарослям на лошадях, оттого Дмитрий Степанович повелел оставить их на опушке.
— Эко, с лошадьми-то неладно получилось, надобно было хоть Сеньку взять с собой, присмотрел бы! — ворчал недовольный Перегудов, — стегани-ка их Генрих Карлович! Пущай домой бегут, а то неровен час, звери задерут, коли здесь оставим, чай доберутся, не пропадут…
Проследив взглядом за убегавшими лошадьми, путешественники ступили на тропу и вот уже час как шагали по густым зарослям, отмахиваясь от злобных кусачих насекомых.
Лес перед ними постоянно менялся. То дорога шла круто вверх, пролегая меж высоких зелёных сосен, то высокий подъём заканчивался, и тогда тропа проходила через густой, но светлый березняк, перемежавшийся небольшими солнечными лужайками. Порою лесная тропинка петляла среди корявых мощных дубов, с землёю, сплошь усыпанной желудями и изрытой маленькими крепкими следами кабаньих копыт. А временами спускалась в глубокие лощины, и лес там превращался в такие непролазные чащобы, что приходилось прокладывать себе путь, с трудом угадывая заросшую дорожку.
Выбираясь из очередного густо заросшего места, путники наткнулись на странное, необычное явление.
Перед ними раскинулась довольно широкая поляна с ровно очерченным круглым краем. Ни травы, ни цветов, ничего не росло на её гладкой, чёрной, будто выжженной поверхности. Посередине поляны стояло засохшее дерево. Когда-то могучее, с крепким, гладким стволом, сейчас оно было подобно гигантскому копью, устремившему в небо свой остро отточенный грозный наконечник. Ни одной ветки не осталось на его гладкой поверхности, ни одного сучка или неровности. Словно неведомый мастер с любовью и старанием полировал погибшему дереву побелевшие от времени бока.
— Эт-то что за диковина? — изумился Дмитрий Степанович? — гляди-ко ни листочка под стволом не растёт! Что за странная причуда в глухом лесу, мёртвые деревья кругом окапывать?
Перегудов решительно собирался ступить на поляну, с любопытством разглядывая загадочное место, однако не менее решительно ему помешал в этом бдительный Генрих Карлович.
— Помилуйте, Дмитрий Степанович! Куда же вы идёте?! — управляющий крепко ухватил возмущённо засопевшего Перегудова за лацкан сюртука, — и не думайте, барин! Стойте здесь и внимательно глядите!
Путники застыли на краю тёмного круга, вглядываясь в его правильные очертания, а Генрих Карлович тем временем полушёпотом рассказывал Дмитрию Степановичу о странном месте.
— Это — Чёрная Плешь! Жили здесь давным-давно создания по прозванью Плешки. Давно жили, меня здесь ещё и в помине не было! Откуда они взялись, про то тоже не знаю, покойница Софья Михайловна дюже сердилась, когда её про Плешек кто спрашивал, а в чём причина не сказывала! Только перед самой смертью и призналась. Стояли мы с ней как-то возле озера, а она и говорит: Помнишь, Карлович, ты всё меня про Плешек пытал? Ну, я уши-то навострил: А то, как же не помнить-то, — говорю, — вестимо помню! Да только отругали вы меня тогда! Старая Барыня поморщилась, да и говорит: Виновата я, Генрих Карлович, сильно виновата, оттого и вспоминать не люблю… у нас ведь, у Видящих, Закон есть о переселении, свято его чтить надобно. Как решаешь какой вопрос, чтобы, значит, существо из одного мира в другой отправить, так изволь, согласие всех Видящих получи! Коли хоть один из Видящих на Совете воспротивиться, всё — нельзя!.. А я, видишь ли, Плешек этих сюда в Полянку привезла, Закон нарушила!
Неужто, Совета ослушались?
Хуже, Генрих Карлович. Я его и не спрашивала. Плешки-то из дикого мира, где и Видящих нет. Знала я, что на Совете нечего и заикаться, чтоб созданий из дикого мира в мир Видящих запустить, за такое можно сразу скипетра лишиться, потому и не спросила!
Да зачем же вам, матушка Плешки эти сдались, что вы на эдакое преступление пошли?
Пожалела. Заглянула я в их мир, а там мёртвое всё, неживое. Ни кусточка, ни деревца — всё погибло! И Плешки эти несчастные в пыли лежат, высохшие, как саранча, а двое живы ещё, ну я их с собой и забрала…
— Благое дело! — важно качнул седой головой Дмитрий Степанович, — как не помочь гибнущему!
— Благое, — согласился Генрих Карлович, только Плешки эти мир свой сами сгубили. Они, видите ли, Дмитрий Степанович, существа, впрочем, как и люди всеядные, да вот только работой себя утруждать, дабы пропитание сыскать, не станут.
— Чем же они промышляют?
— Чем промышляют? — повторил Генрих Карлович, — да вот, извольте — Чёрная Плешь! Это самое что ни есть Плешек творение. Выбирают они дерево в лесу и устраивают вокруг него ночные танцы. Первое-то время, сказывала Софья Михайловна, любила она смотреть, как Плешки при свете костра вокруг дерева пляшут, а после стала примечать, что деревья те после ночных оргий погибали, да и всё живое вокруг дерева начисто вымирало! А Плешкам того и надо! Сядут они вокруг выжженной Плеши, да и ждут. Кто не пробежит, не пролетит ли через неё, всё живое та Плешь притягивает. А коли ступишь на её край, так жди беды, накатит на тебя такая тяжесть-истома, что не двинуть ни рукой, ни ногой. А Плешки тут как тут! Хватают добычу, да и рады — радёшеньки!
— Ну, так что же, — пожал плечами Дмитрий Степанович, — такой у них промысел, надо как-то и им жить!
— Это верно, — заметил Генрих Карлович, — да вот только сила у мёртвого дерева не навек. Постоит эдакое дерево-то да силушка его постепенно и иссякнет, не действует на живых существ! Тут Плешки вокруг другого дерева пляску заводят, готовят новую ловушку. А старая-то Плешь хоть и не лишает сил живых существ, да только и живое ничего на том месте не растёт. Никогда.
— Нешто они своими плясками свой мир в мёртвый превратили? — изумился Дмитрий Степанович.
— По всей видимости, так и есть, — подтвердил Генрих Карлович.
— И всегда-то я говорил, что от танцев один вред! — крякнул Дмитрий Степанович, — так что же Плешки-то? Куда подевались?
— Софья Михайловна, когда поняла, какой вред несут с собой ненасытные Плешки, старалась поначалу их уговорить, запрещала им губительством заниматься. Да только они уйдут в лес, да и опять за своё, поди, уследи за ними! И ведь не от недостатка или там от голода — нет! Нрав у них был такой.
— Что ж не могла Софья Михайловна справиться с негодными созданиями?!
— Щадила. Плешки силой огромной обладали. Они могли не только живое в мёртвое превратить, но и наоборот! Любой засохшей травиночке могли коварные Плешки своим дыханием жизнь подарить. Болезни могли одним взглядом лечить, прикосновением своим несчастных от слепоты навсегда избавить! Вот Софья Михайловна и надеялась, что удастся ей образумить наглых и беспечных Плешек, в нужное русло дар, богом данный направить, ан нет! Не желали Плешки силу свою растрачивать на добрые дела, скучно им это было, нерадостно… Старая Барыня долго жалела их… Так всё и продолжалось, пока на Чёрную Плешь мальчик не забрёл, пастушонок. Плешки-то ту поляну забросили, новую, колдовскими своими штучками расчистили, жадность их, вишь, одолела, хотелось побольше мёртвых ловушек иметь. Так мальчик тот с голоду на Чёрной Плеши и помер. С места сдвинуться не смог. Родители того мальчугана, Плешек самолично изловили и в Яму сбросили. Вот так-то. С тем про Плешек и позабыли. Только Старая Барыня всю жизнь казнилась, всё простить себе не могла, что Закон нарушила, несчастье на свой мир навлекла.
— А чего же сейчас опасаться Чёрной Плеши? Чай, времени столько прошло, что давно она безвредна! — расхрабрился Дмитрий Степанович.
— Так кто его знает, — туманно отвечал господин Мюллер, — мёртвых Плешек никто не видел, а места здесь такие, что надобно всегда начеку быть… как знать…
Разговаривая, они внимательно наблюдали за тем, что происходит на Чёрной Плеши. Однако долгое время поляна была совершенно пустынна, живые существа избегали появляться на её тёмной, мертвой поверхности. Наконец на Плешь выскочил маленький серый бельчонок. Поворачивая в разные стороны усатую мордочку, он благополучно доскакал до середины и уставил свои чёрные глазки — бусинки на голый ствол сухого дерева. Понюхав белесую, лишённую коры поверхность, бельчонок смешно фыркнул и, задрав пушистый хвост, опрометью бросился прочь.
Путешественники облегчённо перевели дыхание.
— Видите, Генрих Карлович, — удовлетворённо промолвил Перегудов, — нет у Чёрной Плеши силы. Можно идти, а вы, уважаемый, боялись!
— Боялся, — виновато улыбнулся господин Мюллер, да и как не бояться! Уж лучше бы нам и сейчас поляну эту стороной обойти, от греха подальше!
С этим, Дмитрий Степанович, несмотря на свой воинственный вид, немедленно согласился, и путники отправились дальше, осторожно обходя мёртвое поле.
Вскоре Чёрная Плешь осталось позади, и Дмитрий Степанович вновь заговорил о делах насущных.
— Всё у меня из головы Данила нейдёт, да и Стражи эти… знал я, что проверить людишек надобно, поговорить, а всё недосуг! То одно вишь, то другое… вот народ и распоясался! — недовольно ворчал Перегудов, переживая о случившемся, — и ты, Генрих Карлович, не упредил меня, смолчал, что эдакий народ своевольный на наших землях обитает, а? Что думаешь-то?!
— Так мне право, Дмитрий Степанович и сказать то нечего было! Сколь в Полянке живу, а со Стражами знаться не доводилось, да ведь и то сказать, даже Старая Барыня не часто покой пещерных жителей нарушала. Сколь помню, только раза три и обращалась Софья Михайловна к нелюдимым селянам. Последний раз аккурат перед самым пожаром. Так прямо одна, без прислуги, без провожатых к Слипунам и ходила. Долго у них пробыла, я уж и встревожился, было, но — ничего! Вернулась жива — невредима, да только уж больно задумчива. Я было с расспросом к ней: Что-то вы, Софья Михайловна, всё в думах пребываете, не случилось ли чего? А она только головой покачала: Займись, — говорит, — Генрих Карлович делом. Али тебе своих забот мало, что про мои-то думы знать хочется? Коли мало, так я это дело поправлю, так работой нагружу, дохнуть некогда будет! А потом приметила, что обидела меня грубостью своей, я-то ведь по доброте спросил, а не то чтобы в душу влезть хотел! Приметила и смягчилась: Ступай себе, друг мой, с богом, да не серчай на меня. Я-то знаю, что ты мне верой и правдой служишь, только сказать тебе всего не могу! Придёт время — сам всё узнаешь, а теперь тебе всё знать и не к чему. Слишком тяжкий крест, знание такое!
Некоторое время путники шли молча. Генрих Карлович, погружённый в воспоминания, а Дмитрий Степанович в собственные думы. Наконец Перегудов вздохнул, утирая пот со лба, и окликнул управляющего:
— Чего там, Генрих Карлович? Скоро ли хутор?
Не успев ответить, идущий впереди управляющий неловко отпустил тугую крепкую ветку, и она больно хлестнула Перегудова по щеке.
Тихо выругавшись потный, весь облепленный липкой паутиной Дмитрий Степанович на некоторое время замолчал, а затем гаркнул хрипло, набрав полную грудь воздуха, да так, что испуганный Генрих Карлович, подскочил на месте!
— Ну! Завёл, прости господи! Далёко ль ещё? Чай обещался короткой дорогой свести!
Виновато оглядываясь, Генрих Карлович зачастил несвойственной ему скороговоркой.
— Терпение, Дмитрий Степанович. Уж немного осталось! Вот сейчас повернём, а там и хутор…
Не успел он договорить, как лес неожиданно кончился, и прямо перед путниками раскинулась широкая, покрытая короткой изумрудного цвета травой поляна.
По другую её сторону возвышалась невысокая горная гряда, вся из красновато — бурого камня, поросшая редким причудливо изогнутым кустарником. По склону, из чернеющего отверстия, стекал стремительный водный поток, шириною примерно в десять локтей. Прозрачная вода с шумом и брызгами падала с высоты, разбиваясь о бурые камни, попадая в довольно обширный водоём, искусно выложенный человеческой рукой, и вытекала из него тонким смирным ручейком, теряясь в густой траве.
Посередине поляны, разбросанные там и сям, стояли пять хижин, небрежно крытые почерневшей от времени соломой.
Ни людей, ни животных нигде не было видно. Хутор казался совершенно безжизненным и заброшенным, только толстая ленивая кошка презрительно сощурила на пришельцев круглые наглые глаза и тотчас отвернулась горделиво, нервно отмахнувшись от непрошенных гостей, как от назойливых насекомых, пушистым полосатым хвостом.
— Где народ-то? — первым нарушил молчание Дмитрий Степанович.
— Так кто ж их знает, — тревожно отозвался господин управляющий, — народец здесь странный обитает. Землю не пашут, скотину не держат, чем живут — непонятно! Я, Дмитрий Степанович, вот что думаю. Ну, как нам потихоньку к пещерам-то пробраться. Верно там они, Слипуны-то, где им ещё быть… а мы тихохонько подойдём, да и поглядим, чем это они там занимаются, а уж после и решим, что нам делать, да и как поступать…
— Чего это я в своей деревне хорониться буду, да выведывать?! — недовольно буркнул Дмитрий Степанович, в душе, однако, согласный с доводами управляющего.
— Так ведь, кто их знает, что у Слипов на уме! Напрямки спросить, так ведь не скажут! А самим всё высмотреть, глядишь, что и больше узнаем!
Поупрямившись для порядка, Дмитрий Степанович повернул снова в лес и разведчики молча принялись пробираться самым краем, двигаясь к горной гряде. Наконец они достигли пещеры — узкого тёмного отверстия в отвесной красноватого цвета скале.
Попеременно оглядываясь, и подталкивая друг друга локтями, Дмитрий Степанович и Генрих Карлович заглянули внутрь.
— Темно там, как в преисподней, — шепнул Перегудов, — не разглядеть ничего!
В ответ Генрих Карлович молча указал рукою на высокую стопку аккуратно уложенных полешек, которые Дмитрий Степанович сослепу принял за дрова, но, внимательно присмотревшись, увидел, что все поленца с одного конца обмотаны тщательно просмолённой паклей.
Обрадовано переглянувшись, путники набрали деревянных светильников, кто, сколько мог, и отважно шагнули в черноту пещеры.
В первые же минуты тьма и мрак поглотили всякие внешние звуки. Только гулкие звуки шагов раздавались в кромешной тьме. Когда блёклый свет, исходящий от узкого отверстия перестал освещать дорогу, Генрих Карлович становился и зажёг приготовленный факел. Дмитрий Степанович последовал его примеру и вскоре яркий огонь затрепетал, освещая дорогу.
Проход, по которому шли путешественники, был довольно узок, впору разойтись лишь двум, от силы трём человекам. Стены пещеры имели такой же красноватый оттенок, как и скалы на поверхности и при свете факелов таинственно мерцали пурпурно-кровавым блеском.
Через некоторое время путь стал шире. Дмитрий Степанович внимательно следил, не разветвляется ли дорога, боясь заблудиться в темноте.
Вскоре проход вывел путников в большой каменный зал с причудливо свисавшими каменными сосульками. Отсюда в разные стороны выходило несколько дорог, и друзья остановились в раздумье.
— Ну что, господин Мюллер, — озадаченно вопрошал Дмитрий Степанович, — куда идти прикажете? Где они, эти ваши Стражи?
Генрих Карлович растерянно пожал плечами, оглядываясь по сторонам. Темнота и мрачное величие подземного царства так угнетали его, что бедный управляющий готов был отказаться от своего плана и поджидать загадочных Слипунов у входа в пещеру.
Однако у Перегудова напротив проснулся дух исследователя, и он с азартом заглядывал в чёрные отверстия, пытаясь разгадать, куда им отправиться.
— Бечёвку надобно, — озабоченно проговорил Дмитрий Степанович, направляясь к стоящему столбом управляющему, — один конец здесь закрепим и, потихонечку разматывая, по проходу пойдём. Коли никого не сыщем, по бечёвке той назад вернёмся. В пещерах все эдак делают!
Генрих Карлович нехотя вынул из кармана моток крепкой бечёвки, совершенно не разделяя Перегудовского энтузиазма.
— Ну, те-с! — Дмитрий Степанович энергично потёр ладошки, — с которого прохода начнём исследование? Предлагаю с того, что крайний справа! А после остальные, так справа налево всё и обойдём!
— Помилуйте, Дмитрий Степанович, — возразил ему управляющий, — из правого прохода мы только что вышли! Этот путь к выходу из пещеры ведёт!
— Да что вы тут мне толкуете, милейший! — вздёрнул косматые брови Дмитрий Степанович, — мы с вами вышли из того прохода, что слева! Уж я то помню!
Встревоженный Генрих Карлович умоляюще глянул на Перегудова.
— Ох, Дмитрий Степанович! Не заблудиться бы нам! Давайте хоть по верёвке этой, хоть по-другому как, да только назад пойдём! Уж больно здесь нехорошо, камни со всех сторон так и давят!
— Ну, полно вам, голубчик, — ласково попенял ему Дмитрий Степанович, — не пугайтесь вы так! Сейчас я вас на волю выведу, уж больно вы бледны, видно, что под землёю вам худо. Вы, стало быть, снаружи подождёте, авось углядите чего интересное. А я опять вниз спущусь, да с помощью этой бечёвки все ходы исследую! Так-то оно вернее будет…
Проговорив это, Перегудов решительно повернул в левый проход и уверенно зашагал, освещая ярким факелом себе дорогу.
— Дмитрий Степанович, — управляющий торопливо нагнал Перегудова, боясь отстать, — верно ли мы идём? Давайте хоть бечёвку размотаем!
— Да что это ты, Генрих Карлович? — недоумённо глянул на него Перегудов, — пути не узнаёшь? Ведь мы только здесь проходили!
Некоторое время Дмитрий Степанович с ехидной насмешкой распространялся о странностях человеческого характера, что пугаются собственной тени, припомнил управляющему и его страх перед Чёрной Плешью, но, внимательно взглянув на бледного Генриха Карловича умолк, и более не издевался над несчастным немцем, продолжая путь в совершеннейшем молчании и лишь изредка восклицая: Ну, уж немного осталось, Генрих Карлович, скоро и на свет божий выйдем!
Однако вскоре Генрих Карлович вновь заметил дрогнувшим голосом, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
— Дмитрий Степанович! Гляньте-ка, новый проход в стене! Когда мы сюда шли, такого не было!
— Да верно не заметили спервоначалу! — отмахнулся Перегудов, но в душу его закралось первое сомнение.
Вскоре сомнение в правильности выбранного пути переросло в непоколебимую уверенность — выбранная дорога привела в ещё более широкий зал, посередине которого мерцало чёрной водой глубокое озеро.
— Вот так штука! — смущённый Дмитрий Степанович потёр ладонью потрёпанные бакенбарды, — ну да ничего! Повернём назад, да и вся недолга! Теперь уж, Генрих Карлович обещаю во всём вас слушаться!
Усталый и поникший управляющий стоял молча, не в силах произнести ни слова. В отличие от несколько легкомысленного Дмитрия Степановича он много был наслышан о беспредельном коварстве Летохиной пещеры и потому не на шутку испугался. Да и Перегудов притих, оглядываясь по сторонам и прикидывая, как бы им выбраться наружу.
Горько пожалели путники, что так опрометчиво вступили во владение загадочных Стражей! Да и где им было тягаться с ними в этих бескрайних лабиринтах, что они хотели разузнать, неудачливые и неумелые разведчики! Холодно и страшно было вокруг! Величественные и мрачные стены давили на одиноких путников со всех сторон, тёмное озеро бесшумно простиралось перед ними, его неровные очертания терялись во мраке исполинской пещеры, сверкая гладкой поверхностью, и не единый звук не нарушал безмолвие подземного обиталища.
Внезапно невдалеке прямо над неподвижной поверхностью озера мелькнул яркий свет, озарив на мгновение высокие стены каменного зала. В тот же миг подул такой сильный ветер, что друзья не в силах удержаться на ногах прижались к холодному камню, обеими руками вцепившись в его влажную шероховатую поверхность. Упавшие светильники с гулким стуком покатились по неровным ступенькам вниз и с шипеньем и бульканьем в один миг погрузились в бездонное озеро. Тьма окутала подземное царство…