— Поворотить бы нам, отроче, правее, — озабоченно вглядываясь в вечерний, сумрачный лес, проговорил отец Никон, при этом, чуть не целиком вываливаясь из тарантаса.

— Отчего правее? — удивился Николенька, — нам по дороге надобно, как же мы на тарантасе по лесу-то поедем?

— Как бы нас эта дорога в трясину не увела… ну-ка, Сенька, придержи лошадей!

Тарантас остановился и отец Никон, подобрав полы длинной рясы, проворно прыгнул на землю. Под его ногами звучно чавкнула болотная жижа.

— Ишь, Ползун шастает по округе взад вперёд! Не к добру… раньше бывало, годами на месте лежал! — ворчал отец Никон, деловито рыская вокруг повозки и что-то напряжённо высматривая. Наконец, удовлетворённый осмотром он вернулся на место, перемазанный чёрной дурно пахнущей грязью и сокрушённо сообщил:

— Возвращаться надо, отроче, Ползучая Топь дорогу загородила — к Красным Горам не пройти!

— Должны пройти, — упрямо сдвинул брови Николенька, — через дорогу не проедем, так в обход отправимся, а отца в беде одного не оставим!

— Ну да, ну да, — охотно закивал головой отец Никон, — весьма похвально, вьюноша, эдак о близких своих сродственниках заботиться! Да и папенька бы одобрил… не знаю, только чему он больше обрадуется, оттого ли, что вы в болоте утопнете или в лесу заблудитесь, его выручая! Да собственно, какая и разница? Главное, заботу сыновнюю проявите! Богоугодное дело…

Насупившись, Николенька угрюмо глянул на отца Никона:

— В деревню без отца не вернусь!

С этими словами молодой человек соскочил с коляски, сразу по щиколотку потонув в вязкой грязи. Вокруг, сколько хватало сил разглядеть дорогу в наступившей темноте, сверкала, переливаясь в лунном свете, антрацитным блеском болотная топкая лужа.

— Откати-ка тарантас! — крикнул Сеньке, встревоженный неприятным обстоятельством Николенька, — не то не выберемся!

Подождав, пока повозка натужно скрипя, не развернулась, и не съехала с опасно топкого участка дороги, Николенька пошёл далее, с трудом выдирая сапоги из чёрной грязи, в надежде снова выйти на твёрдый путь.

Однако дорога не становилась лучше. С каждым шагом густая и плотная мгла всё более окутывала Николеньку со всех сторон так, что, вскоре оглянувшись, он не смог разглядеть оставленный неподалёку тарантас.

— Отец Никон! — попытался позвать Николенька, но голос его увяз в непроглядной тьме.

Не на шутку перепуганный, Николенька двинулся, было назад, но тотчас остановился, не будучи уверен, что идёт в нужную сторону.

Пока он стоял, в растерянности гадая, куда ему направиться, наполненный болотными испарениями воздух становился всё тяжелее. Он забивал лёгкие, не давая вздохнуть свободно, и Николенька поспешно расстегнул ворот лёгкого по летнему времени сюртука. Внизу под ногами громко лопались чёрные блестящие пузыри, и Николенька всякий раз вздрагивал от пугающе-резких звуков.

— Эге-гей! — снова крикнул Николенька неверным голосом. Ответом ему было лишь молчание.

Напряжённо вслушиваясь в каждый шорох, Николенька скорее почувствовал, чем увидел чьё-то незримое присутствие. Ему живо представилось, какие опасные чудища, могут прятаться в этом болотном мраке, и он отпрянул в сторону, охваченный животным ужасом. Прыжок его оказался неудачен. Николенька зацепился ногой за торчащий из земли пень и со всего маху плюхнулся в вонючую, болотную жижу.

— Ударил в грязь лицом! — с удовольствием констатировал знакомый ехидный голосок.

— Отец Никон! — облегчённо выдохнул Николенька, вставая на ноги и безуспешно пытаясь привести себя в порядок.

— Он самый! И куда вас, отроче, понесло? Гляжу, шагу не успели от коляски отойти и пропали! Будто сама преисподняя вас поглотила! Пришлось вослед устремиться, ну, как и, правда, адские силы на вас напали, противу них божий крест — первое дело!

Отец Никон истово перекрестился и достал из-за ворота тяжёлый золочёный крест, с каким обычно проводил церковные службы. Торжественно выставив крест перед собой, он застыл в напряжённом ожидании, беспрерывно шевеля губами — читал молитвы.

— Ну, так что, — обескуражено почёсывая крестом нестриженный затылок, проговорил отец Никон через некоторое время, — нейдут адские силы, то ли креста боятся, а то ли нету их здесь…

В ответ Николенька молча указал ему рукою на болотистую поверхность. Она более не была спокойной и не пузырилась лениво чёрными лопающимися волдырями. Раскачиваясь медленными волнами, всё болото пришло в движение. Доселе ровная поверхность вздыбилась и поднялась почти вертикально, смыкаясь вокруг незадачливых путешественников.

— Пропали мы, отроче! — охнул отец Никон, — заметил нас Большой Ползун!

Он заметался вокруг, пытаясь найти выход и не найдя принялся нелепо размахивать руками, грозя неведомо кому сухим костлявым кулачком. Меж тем стены вокруг пленников всё более сжимались и скоро они оказались полностью отрезанными от внешнего мира, заключённые в огромный грязевой мешок.

— Ох, грешен я перед богом и людьми и грехи мои тяжкие! — плаксиво завопил отец Никон, испуганно обхватив дрожащего Николеньку за плечи, — вот и пришёл мой смертный час! Воистину говориться: из земли человек родится, в землю и уходит! Только и тут справедливости нет! Кто в землю, а кто в жижу болотную! Ох, Дуняша, кабы знать, что вот эдак помирать придётся! Я ведь, отроче, обижал её Дуняшу-то мою! Обижал, отроче, и прощенья попросить не могу перед смертью, вот как помираю-то! Хоть ты меня прости, за ради Христа, барин Николай Дмитриевич! За все прегрешения мои, что творил я тебе, но не по злобе, а по малодушию своему, ибо слаб человек!

— Зачем мне вас прощать? Вы передо мной ни в чём не виноваты! — сумел, наконец, вставить слово Николенька, среди страстного плача отца Никона, отдирая при этом цепкие пальцы священнослужителя от своего плеча.

— Виноват! Как есть — виноват! Я ведь и происхождения низкого — из мещан! И образование у меня — так, тьфу, а не образование! Ничтожный человек! А почтения должного к вашей милости всяко не выказывал! Насмехаться изволил, шутки дурацкие шутить…

— Да полно вам, батюшка убиваться! — невольно раздражаясь на отца Никона, прервал его Николенька, — не сержусь я вовсе!..

— Ох, ангелы-хранители, — не умолкая ни на секунду, продолжал отец Никон, — Отец наш небесный и мать пресвятая Богородица! Нешто допустите вы, чтобы сгинул слуга ваш верный в эдаком смраде и зловонии адском!

И тут же испуганно поправился, беспрестанно осеняя себя крестным знамением:

— Не в обиду сказал я о зловонии! Так, к слову пришлось, потому и человек есть существо смердящее! — и, наклонившись к Николеньке, прошептал, — ну как слышит нас, Ползун-то! Наговоришь тут с три короба, а он возьмёт, да разобидится!

Неожиданно Николенька спиной почувствовал свежее дуновение ветра. Он оглянулся, пытаясь разглядеть, откуда повеяло свежестью, и тотчас увидел, как мрачные стены их недолгой темницы разомкнулись, и за ними показалось, такое звёздное ясное небо, что у бедного юноши от счастья захватило дух.

Не успел он шевельнуться, как тугая чёрная волна, бывшая только что надёжной преградой ему, ко всему живому, бережно подхватила Николеньку в свои объятия и мягко вынесла наружу, осторожно опуская на траву. Следом, словно подброшенный, вылетел отец Никон и при этом Николенька мог поклясться, что услышал со стороны болотистой массы короткий презрительный смешок. После этого чёрная антрацитовая жижа бесшумно отступила, теряясь среди деревьев и оставляя после себя капельки мутной, прохладной влаги…

— Ну, уберёг господь! — потирая ушибленный зад, радостно воскликнул отец Никон (нимало не смущаясь способу, коим был выдворен из болотного мешка!), и, указывая рукой между деревьев, удивлённо добавил, — глянь-ка, отроче! Ползун-то нас, прямиком к Красным Горам вынес! Вон, вишь огоньки-то средь деревьев мелькают? Это-то хутор Стражей и есть!

* * *

Посередине большой поляны, на которой расположились жилища нелюдимых Слипунов, горел большой костёр. Вокруг него сидели Стражи в длинных белых одеяниях с неизменными посохами в руках и тихо переговаривались между собой. Ни ребятишек, ни баб не было видно между них, на что с удивлением указал отцу Никону Николенька.

— Да какие бабы?! — с досадой плюнул в сторону Стражей, отец Никон, — рази в эти пещеры, хоть одна девка пойдёт по доброй воле жить? Хотя правду сказать, им видно и не нужен никто! Я вот, сколько живу, Слипунов раза два и видал, первый раз случайно набрёл, а уж потом с визитом на хутор направился, божье слово хотел нехристям привнести! Да только как же, привнесёшь им, выгнали, да и вся недолга! Даже слушать не стали! Как бы они нас тоже…того… не вышвырнули!

— Не вышвырнут! — сурово промолвил Николенька и решительно шагнул на поляну.

Отец Никон засеменил за ним, подобрав полы перепачканной рясы и не отставая ни на шаг.

Появление путников было встречено настороженным молчанием. Наконец от толпы Стражей отделился высокий старик с кудрявой, совершенно белой головой и громким голосом произнёс:

— Да ведь это отец Никон! Давненько не виделись! Что, отец, опять решил сокровища подземные поискать?!

— Да какие там сокровища… — сконфузился отец Никон, суетливо бегая глазками, — так только заглянул раз, любопытство ради, ибо…

— Слаб человек! — со смехом подхватил его собеседник, — знаем, знаем! А это кто с тобой? — и старик указал посохом на Николеньку, внимательно глянув маленькими острыми глазками.

Юноша ступил вперёд, одёргивая перепачканный грязью сюртук.

— Николай Дмитриевич Перегудов, сын хозяина этого имения и вашего хутора в том числе!

— Ну-у?! — усмехнулся старик, оглядываясь на своих соплеменников, тоже приглашая их повеселиться, — стало быть — барин?! И чего же это вашей милости понадобилось в нашем богом забытом уголке?

— Мне известно, — стараясь придать своему голосу твёрдость, проговорил Николенька, что вы насильно держите у себя нашего крестьянина Данилу!

— Держим, — согласился старик, — да только на то у нас причина есть!

— Вот как! Это какая же, позвольте спросить?!

Но Николенькин вопрос остался без ответа. Один из Стражей, с рыжеватой, коротко остриженной бородой сурово одёрнул молодого человека.

— Вот что, мальчик, — сказал он, пронзительно глядя на Николеньку, — мы сюда поставлены, чтобы в имении папеньки вашего, порядок блюсти! И коли что решили, значит, так тому и быть! Отчёт держать перед людьми не станем! Потому, уходи отседова, пока цел и отца Никона с собой прихвати, пса блудливого, а не то!..

— Да вы права не имеете! — голос Николеньки от обиды сорвался до тонкого пронзительного визга.

— Ну, права-то наши давно установлены, — снова вмешался белокудрый, — а твоих прав мы пока что не знаем… эдак, каждый может из болота вылезти, да Перегудовым назваться и заявлять, что он-де здесь главный! Нет, паря, главенство своё, его ещё доказать надо!

Неожиданно сидящие у костра Стражи заволновались и поочерёдно принялись поднимать головы к небу, разглядывая что-то в звёздной ночной вышине. Рыжебородый в тревоге указал посохом на небо, после чего, все, как один, в том числе и Николенька с отцом Никоном подняли головы вверх.

Над самыми верхушками высоких вековых сосен, окружавших Красные горы, показалась летучая повозка, запряжённая крылатыми двуногими существами. Она медленно и величаво кружила по небу, освещённая ярким лунным светом, описывая над хутором Стражей ровные круги. Наконец летучая колесница принялась снижаться, и стало возможно рассмотреть окружающих её существ. Николенька, ни разу не видавший Полянских летунов, открыл в изумлении рот, дивясь на небывалый кортеж. Рядом мелко похихикивал отец Никон:

— Ох, чую, не обошлось без вашей матушки! — ведь это верно она в паланкине-то сидит!

И впрямь, после того, как Летава осторожно спустили паланкин на землю, в нём оказалась Дарья Платоновна, собственной персоной гордо восседавшая посреди крылатой повозки. Сей величественный приезд, был немного испорчен самою почтенной дамой, отчего-то задом выбравшейся из паланкина, но как только кругленькая фигурка Дарьи Платоновны очутилась на твёрдой земле, она весьма бодро огляделась вокруг.

— Приветствую вас, господа! — победно размахивая скипетром, Дарья Платоновна приблизилась к Николеньке и отцу Никону.

— Бог мой, Николя, что за вид! Вас, верно, купали в грязной луже?! А вы-то, отец Никон?! Право же это неприлично, ходить в эдаком грязном платье, в вашем-то положении священнослужителя! Боже, какой стыд!

Пригвоздив незадачливых спасателей к позорному столбу, Дарья Платоновна строго оглядела примолкнувших Стражей и решительно ткнула скипетром в белокудрого, показавшегося ей самым симпатичным.

— Ну, любезный, сказывай, где мой супруг?

— Что, Госпожа Видящая имеет в виду? — недоумённо спросил белокудрый, несколько растерявшись от такого напора.

— Моего супруга зовут Дмитрий Степанович Перегудов, — процедила Дарья Платоновна сквозь зубы, — не далее, как сегодня утром он отправился на ваш хутор с управляющим господином Мюллером и до сей поры, не вернулся! Где он?!

— Но мы не видели вашего супруга, госпожа Видящая! — запротестовали Стражи нестройным хором.

— Однако он должен быть здесь! — упорствовала Дарья Платоновна.

— Может в лесу заплутали? — предположил совсем молодой хуторянин с невероятно веснушчатым лицом.

— Или в пещере, — проницательно добавил рыжебородый, — ну-ка, Тимоша, поди, глянь, не навещал ли кто нынче жилище подземное?

Веснушчатый страж бросился к пещере, а рыжебородый учтиво обратился к Дарье Платоновне, поглядывая на тускло сверкающий скипетр.

— Позвольте поздравить вас, Госпожа с принятием высокого сана!

Дарья Платоновна неопределённо передёрнула плечами.

— Я, ежели вам угодно, здешний староста, зовут Савелий…

— Благодарю, любезный, — небрежно отвечала Дарья Платоновна, — а скажи-ка, Савелий, что эти ваши пещеры-то — опасны?

— Всё в этом мире таит в себе скрытую угрозу, — невозмутимо отвечал Савелий, — однако живёт человек и процветает… а давно ли Совет вам вручил Скипетр?

— Да не так чтобы очень… — уклончиво отвечала Дарья Платоновна, — а что, голубчик опасного может таиться в ваших пещерах? Верно, там не трудно заблудиться?

Ответить дотошный Савелий не успел, его прервали возбуждённые выкрики веснушчатого Тимоши:

— Там они! У входа все светильники разобраны, и следы прямиком к Мутному озеру ведут!

— Зачем им озеро? — не поняла Дарья Платоновна, — и отчего они весь день сидят в этих ужасных пещерах? Уж не случилось ли с ними беды?!

— Не волнуйтесь, Госпожа Видящая, — склонился перед ней в почтительном поклоне Тимофей, — мы их беспременно сыщем!

Тотчас бородатые Стражи отправились на поиски, а встревоженные родственники и отец Никон с маленькими летунами уселись возле ярко горевшего огня — ждать.

* * *

Дмитрий Степанович потерял счёт времени, сидя в мрачном, беспросветном подземелье. Бедный Генрих Карлович задремал, положив голову ему на плечо, тяжело и болезненно вздыхая во сне. Он тяжелее Перегудова переносил невольное заточение, хотя изо всех сил старался не показывать виду.

— Ничего, Генрих Карлович, — в который раз шептал Перегудов, бессильно прислоняясь к влажной каменной стене, — чай не останемся здесь, хватится народ, искать пойдут… огня только нет, худо без огня, ну да ничего! Ничего…

Первое время, как погасли светильники, они пытались разыскать хоть один, безуспешно обшаривая обрывистый берег холодного озера. Дмитрий Степанович даже влез в воду, пытаясь отыскать пропажу, но рука его в воде наткнулась на скользкое упругое тело, и он поспешно выскочил на берег, напуганный неожиданным прикосновением.

— Да ну их, — в досаде говорил Перегудов, передёргиваясь от гадливости, — что толку доставать, всё одно намокли!

Следующей попыткой его было пройти по бечёвке до конца коридора. Но бечёвка была слишком коротка, а коридор бесконечно длинен и потому несчастным путникам не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать подмоги.

Вскоре их начали мучить голод и жажда. Жажда донимала тем сильнее, что тёмные воды подземного озера простирались от них в двух шагах, но никто не решался приблизиться к воде, откуда временами раздавались всплески и хлопанье крупного животного. Наконец, мучимый нестерпимой жаждой Генрих Карлович не выдержал и поддерживаемый Перегудовым спустился к воде, зачерпнул полный картуз и поспешно вернулся назад. Друзья напились, но теперь их всё сильнее доставал голод. Чтобы отвлечься, путники разговаривали, перебирая вполголоса все известные им темы, но вскоре иссякли и они. Утомлённый Генрих Карлович задремал, а Перегудов сидел молча, бессмысленно тараща глаза в полной темноте.

Наконец и Дмитрий Степанович прикрыл усталые глаза, не переставая чутко вслушиваться в гулкие звуки, время от времени раздававшиеся в тишине со стороны озера. Незаметно для себя задремал и он, зябко кутаясь в короткий летний сюртук.

Что произошло далее, не Дмитрий Степанович, ни его любезный товарищ Генрих Карлович, долгое время не могли вспоминать без внутреннего содрогания!

Внезапно вся огромная пещера озарилась яркими вспышками и огласилась громкими выкриками, которые раздавались со всех сторон. Всюду, на сколько хватало глаз, по озеру двигались узкие юркие лодчонки. Люди сидевшие в них громко смеялись, переговаривались и протягивали друг другу руки.

Обрадованный Дмитрий Степанович хотел, было встать со своего места, и броситься навстречу, появившимся из ниоткуда людям, но что-то в их облике заставило его насторожиться, и он не сдвинулся с места.

Вскоре лодки причалили к берегу и люди сошли на твёрдую землю, неподалёку от затаившихся друзей. На берегу их поведение странным образом изменилось. Мужчины и женщины, старики и молодые суетливо передвигались по земле, временами натыкаясь друг на друга, и не замечая этого, продолжали исступлённо нестись в безумном марафоне. Голоса их раздавались всё глуше, звонкие выкрики женщин стали хриплыми, силы оставили их тела, а они всё неслись в бесконечном беге по каменистым берегам притихшего озера, спотыкаясь и жалобно плача. Наконец обессиленные они сели в свои лодки и поплыли к другому берегу. Снова их лица приобрели осмысленное выражение, они тянулись друг к другу, выкрикивая имена, но их утлые судёнышки неслись одна мимо другой, постепенно теряясь во мраке.

— Что это было? — потрясённо спросил Дмитрий Степанович.

— Не знаю… — задумчиво отвечал Генрих Карлович, — но что-то мне подсказывает — мы правильно поступили, не показавшись им на глаза, к тому же я увидел среди них одну знакомую особу. Встреча с этой дамой и на поверхности не сулит ничего хорошего, а уж здесь под землёй… нет, Дмитрий Степанович, будем ждать других спасителей!

Не успел Генрих Карлович произнести свою речь, как из бокового прохода вновь послышались громкие голоса. Друзья вновь затаились, с недоверием относясь ко всяким неожиданным встречам в коварном подземном царстве, но вскоре к своему глубочайшему облегчению услыхали, как выкликают их имена.

— Дмитрий Степанович! — надрывался веснушчатый Тимошка, стоя в нескольких шагах от притихшего Перегудова, — Генрих Карлович, где вы? Отзовитесь!

Наконец, удостоверившись, что перед ними обычные деревенские жители (если только жителей Полянки вообще можно назвать обычными!) Дмитрий Степанович и Генрих Карлович выбрались из своего убежища и были радостно встречены взволнованными их пропажей Слипунами.