Надзиратели и монстры. Я ухожу.

У нашего подъезда мы повстречали Мелку.

— Ох, Мирослав! А Борис ставит машину, — Оленька сунула Мелке задремавшего малыша. — Подержите, я ключи найду. Где же вы были? Работали?

Она частила, не давая Мелке ответить и радостно улыбалась, блестя влажными зубами. Мелка смотрел на неё с удовольствием.

— Мы с вашим племянником познакомились, такое чудное имя! Вы не волнуйтесь, мы его домой отвезли. Мы решили завтра вместе сходить в кино: я, Боря и ваш племянник, вы не возражаете? О, вот и ключ! Спасибо, Мирослав!

Передавая Оленьке малыша, Мелка коснулся её безупречной талии.

— Я не возражаю. Я бы позволил вам всё…

Оленька хихикнула и скрылась за дверью. Мы с Мелкой задержались, поджидая Бориса Григорьевича и вошли в подъезд втроём.

— Замок в гараже заедает, — пожаловался Борис Григорьевич. — Надо сменить.

Мелка подтвердил, что надо и на этом наш разговор закончился. Лифт доставил нас на наш этаж.

— До свидания, Борис Григорьевич!

— До свидания, Женя! Мирослав — был рад повидаться.

Мелка кивнул в ответ и открыл дверь в квартиру.

В коридоре было темно, и Мелка шарил рукой по стене, разыскивая выключатель. Раздался щелчок, но свет не желал загораться.

— Вот чёрт… лампочка перегорела?

От Мелки пахло дорогими духами и немного алкоголем.

— Зачем ты с ней заигрываешь? Она замужем.

— Ты о чём?

— Ты знаешь.

— А, ты про Ольгу… могу задать встречный вопрос: что за интерес у тебя к её мужу?

— У меня? Интерес?! Да меня Омар попросил! Больно мне надо…

Мелка захихикал в темноте.

— Омар так Омар… вопрос снимается. Позволь пройти…

Мелка деликатно взял меня за плечи, отодвигая в сторону, и я, оступившись, ткнулась носом ему в грудь. Вот чёрт!

— Полегче, крошка, — Мелка беззаботно хохотнул, отпуская мои плечи. — Я просто хотел пройти, хотя твой порыв я одобряю.

Я независимо фыркнула. Открыла рот, чтобы сказать что-то очень язвительное и… промолчала.

Мелка затопал по гладкому полу в комнату. Снова раздался щелчок, но свет не появился.

— Эй, что за дела?! — удивление Мелки росло.

Я прислонилась к стене, наблюдая за Мелкой.

— Пробки что-ли выбило…

Я почувствовала внезапное умиление. Надо же: пробки выбило… такое знакомое, домашнее выражение! Ни за что не услышать подобную фразу в других мирах.

От размеренных мыслей меня отвлёк Тотошка.

Чёрный, как ночь, он появился из-за угла, едва различимый в темноте.

Я почувствовала угрызения совести. Тотошка весь день просидел голодный, не считая утреннего завтрака. Но я знала аппетит своего питомца и была уверена, что сейчас услышу знакомый гневный вопль, в котором прожорливая тварь может выразить всё: гнев, обиду, презрение и требование получить законный ужин.

Тотошка молчал.

Он припал грудью к полу, подрагивая тонким хвостом. Огромные глаза светились, как пламя свечи.

— Тотошка, ты чего?

Я едва услышала собственный голос.

Тотошка мягко скользнул к моим ногам, и я разглядела блеск его клыков. Пасть Тотошки была оскалена, готовая вцепиться в глотку врагу и разорвать в клочья. Что могло вызвать такой гнев у маленького дракона? Неужели неполученный вовремя ужин?

Рука моя потянулась, чтобы успокоить злобную тварь, но мелькнувшая в тёмной комнате тень заставила насторожиться.

Я шагнула вперёд.

Сзади Мелка, на лестничной площадке разговаривал с Борисом Григорьевичем.

— Так у вас есть свет? Что за дела… ладно, позвоню электрику.

Я сделала ещё шаг. Тотошка беззвучно прыгнул к моим ногам. Голоса за спиной стали глухими, звучали, словно из-за закрытой двери.

Комната была пуста.

Большой прямоугольный диван белел в темноте светлой обшивкой. Журнальный стол: стеклянный и хрупкий на вид. Ковёр. Абажур. Больше в комнате ничего не было. И никого не было.

Я пересекла комнату и остановилась у окна.

Привычный вид. Улица. Машины. Дома… Люди: маленькие фигурки, деловито снующие в сумерках вечера.

Я отвернулась, и неприятное предчувствие холодком застряло в груди. Что-то не так…

Тотошка беззвучно ощерил пасть, на его клыках блеснула слюна (голову отдам на отсечение, что ядовитая!) Я снова посмотрела в окно. Привычный вид… Почему-то это словосочетание не давало мне покоя.

Тотошка заскрипел самым противным своим голоском, и неприятный холодок ледяной глыбой сжал моё сердце. Привычный вид?! Какой к ляду привычный вид?! По улице бродят гумсы, тролли и ангелы, летают призрачные дома и тёмные человеческие мысли. Где всё это?!

Я вцепилась в подоконник, разрывая на части, атомы и молекулы все преграды, мешающие мне видеть, но не смогла увидеть ничего. Ни одного существа не было под окнами Мелкиной квартиры. Они затаились. Спрятались. Провалились сквозь землю. Испугались? Чего?!

Темнота в комнате становилась гуще. Контуры предметов растворились в надвигающейся мгле. От пола к потолку поднялся чёрный плотный сгусток и раскололся надвое, принимая очертания человеческих фигур.

Тугой стрелой взметнулся лемантийский дракон, бесстрашно атакуя непрошенных гостей, и был тут же отброшен прочь. Даже не ударом. Взглядом бесстрастно холодных глаз. Где я видела эти лица? Мёртвые лица, карикатуры на живых людей…

«Девку задавило! Насмерть!!!»

Этот вопль назойливым маршем вертелся у меня в голове, пока тело яростно сопротивлялось нападению.

Меня погубила моя уверенность, рождённая в пещере То, что мне всё нипочём, любую силу я смогу отразить шутя. Это нападение не было шуткой.

Руки мои беспомощно рассекали воздух, ноги бестолково топтались на месте, а я получала удар за ударом. Точные, хлёсткие.

Где-то под ногами завывал Тотошка. Голос его был злобен и тонок, как плач. Мрак мешал двигаться, и я никак не могла проникнуть сквозь его вязкую густоту. Силы, покидали меня и движения становились всё более редкими. Последний удар повалил меня на пол, и из рассеченного лба в глаза мне хлынула кровь. На секунду мрак рассеялся, и я увидела бледное лицо Мелки и его беззвучно открытый рот.

Один из нападавших отвлёкся, следуя за моим взглядом, и тотчас лапа лемантийской твари мазнула по его лицу, вырывая глаз и половину щеки. Кровь чёрной лентой забила из изуродованного лица, а глаз красно-белым шариком, скатывался по груди, держась на тонкой нити: не то жилы, не то кожи…

Раненый не издал ни звука. Похоже, его мало заботил непоправимый изъян внешности.

Пользуясь секундами, пока нападавшие пытались расправиться с Тотошкой, я вскочила на ноги.

— Мелка, помоги! Мел…

Крик мой захлебнулся, загнанный внутрь ударом кулака и голова беспомощно ударилась о стену. До чего же я слаба!

Едва слышимый прозвучал голос Мелки, перекрытый Тотошкиным воем и гулом в моей собственной голове. Мёртвые глаза приблизились к моему лицу, зубы в красной пелене крови оскалены. Надо же… а моим обидчикам тоже неслабо досталось!

Я собрала все силы, что бы подняться на ноги, но колени меня не слушались. Небольшой, но крепкий кулак завис над моей головой, собираясь нанести удар, возможно последний, как голова нападавшего метнулась вбок.

Глыба, могучая, как бульдозер, гремя тяжёлыми цепями, навалилась всем телом на непрошенных гостей, и глухо мычала, колотя их бесформенными, но очевидно очень крепкими кулаками.

— Борис Григорьевич…

Я всхлипнула и отползла в сторону, подбирая изломанное тело Тотошки.

Подростки, с бледными лицами. Те самые, что встретились мне по дороге в гору тёмным ноябрьским вечером. Сейчас один из них неподвижно лежал в Мелкиной квартире, лишённый глаза с неестественно вывернутой рукой. Второй продолжал сопротивляться, но Борис Григорьевич не оставлял ему шансов на победу. Противники обменялись последними ударами, и мой второй обидчик присоединился к своему товарищу. Теперь они оба лежали, подняв к небу мёртвые лица.

Серая глыба тяжело рухнула на колени. Цепи звякнули. Где-то глубоко внутри этой бесформенной массы спрятаны синие глаза… Я с благодарностью протянула к ангелу руки.

— Борис Григорьевич, вы… спасибо вам, они бы меня убили! Я не знаю за что, правда! Может это грабители? Борис Григорьевич!..

Тяжёлые оковы рассыпались, на глазах превращаясь в ржавую труху. Бесформенная глыба сжалась, уменьшаясь в размерах, и превратилась просто в Бориса Григорьевича. Моего спасителя и хорошего человека. Я не верила своим глазам и, превозмогая боль, сделала шаг вперёд.

— Борис Григорьевич! Вы… вы даже не знаете, что сейчас произошло! Вы свободным стали! Вы…

Меня за плечи взял Мелка. Я дёрнулась, освобождаясь.

— А ты где был?! Где ты был, а?

— Женя, успокойся. У тебя шок, не кричи…

— Шок? Да пошёл ты! Борис Григорьевич!!!

— Женя! — Мелка настойчиво схватил меня за руку. — Ты что не видишь? Он же умер!

Я стояла, склонившись над телом Бориса Григорьевича, и руки мои дрожали.

— Как так умер? Он же освободился, смотри! Его кандалы…

— Вижу, Женя. Это означает, что ангела больше нет. Он погиб.

Погиб…

Мозг мой отказывался воспринимать эту информацию. Я выходила Тотошку, когда в нём едва теплилась жизнь. Я несу в себе огромную силу. Мелка этого не знает, а я знаю! Я спасу его.

Я села на колени и взяла руку Бориса Григорьевича в свои ладони. Рука была тёплой. Это вселило надежду, и я принялась сосредотачиваться, перекачивать свою жизненную силу в…

— Женя, что ты делаешь!

— Уйди!

Мой злобный крик оттолкнул Мелку, как пощёчина. Яростная и горькая сила, как чёрная кровь переходила из моего израненного тела в тело моего умирающего спасителя. Веки его дрогнули, рука шевельнулась… у меня получится!

— Женя, прекрати, он уже умер! Не делай этого, Женя!!!

Руки Мелки не могли дотянуться до меня. Я оградилась от него защитным щитом, упрямо, во что бы то ни стало, желая довести дело до конца.

Глаза Бориса Григорьевича открылись, но… не было слышно вздоха. Зрачки посмотрели на меня замутнённым взглядом.

— Боря! Господи, Боря!!!

В комнату не вбежала, влетела Оленька. В трогательных голубых шортиках, украшенных улыбчивыми смайликами и короткой маечке с нарисованным Лунтиком впереди.

— Бо-оря!

Пухлые губы страдальчески изогнулись, из глаз брызнули слёзы.

От неё у меня защиты не было, и она припала к груди мужа, добросовестно орошая его белую рубашку слезами.

— Боря, что с тобой сде-елали-ии!

Её розовые, детские пятки были вымазаны кровью. Здесь повсюду была кровь.

Борис Григорьевич приподнялся, отводя в сторону заломленные руки жены.

Из соседней квартиры раздался громкий плач ребёнка.

Меня за плечо сильно тряхнули. Я обернулась.

— Пойдём, — лицо Мелки было серым от злости.

Я сгребла в охапку Тотошку и засеменила за ним, прихрамывая на правую ногу. В дверях обернулась. Борис Григорьевич сидел на полу, озирая комнату. Никаких кандалов на его ногах не наблюдалось. Кажется с ним всё в порядке, и Мелкина тупость могла стоить Борису Григорьевичу жизни.

— Иди! — Мелка толкнул меня с такой силой, что я едва не упала.

— Обалдел? Ты чего?!

Не позволяя мне задержаться ни на секунду, Мелка выволок меня на улицу.

— Я чего?! — Мелка трясся от злости и холода. В спешке он забыл надеть пальто, и снег мгновенно облепил его плечи. Впрочем, мне тоже было не жарко.

— Я чего?! Это были надзиратели, поняла?! Ты! — Мелка толкнул меня в грудь, и я чуть не упала. — Ты заключённая! Это были твои надзиратели! Когда ты впервые покинула Нижний слой, вместо себя ты подставила девчонку. Просто девчонку с улицы! Её убили, чтобы ввести в заблуждение твоих надзирателей. Но они тебе не поверили и сегодня пришли за тобой!

— За мной? Да?! А откуда они узнали, что я здесь? Ты сдал?

— Я?!

— Ты! Ты всегда предавал меня. Напомнить?

— Пошла к чёрту, я не предавал тебя!

— Да?! А кто меня продал Лохмам? Кто?! Опять скажешь, что заключил сделку?

— Может и так… — голос Мелки стал усталым. — Может и продал. Да мне и всегда с тобой было не по пути, принцесса. Но когда я узнал, что Лохмы отправили тебя на Ор, я пришёл за тобой. Не очень-то у меня получилось тебя спасти, но и пришёл. Потому что я не хотел, чтобы кто-то погиб из-за меня. А ты везде несёшь за собой смерть. Всегда.

Обида захлестнула меня, как горячая волна.

— Это я-то? Я человека спасла, между прочим, сегодня! Он бы умер, если бы не ты!

— Спасла? Вот ты как это называешь?! Женя, два надзирателя лежат мёртвыми в моей квартире. Надзиратели, Женя! Существа, которых невозможно убить! Никому, кроме ангела! И ангел оказывается здесь. В нужное время! В нужный час! Какое счастливое совпадение!

— Но я-то здесь при чём?!

— Ты при чём?! При том, что ангел становится свободен, когда выполнит своё предназначение. Предназначение моего несчастного соседа было сдохнуть, спасая твою задницу от надзирателей, если трюк с задавленной девчонкой никого не убедит. Это был твой ангел, Женя. Ангел, рождённый твоими усердными молитвами.

— Врёшь! — мне хотелось убить Мелку. Наглый и подлый врун. Он всегда мне врал. Всегда! А я одна, мне и поговорить не с кем, я везде чужая и потому я верила ему! А он всегда врёт!

— Врёшь, он жив, я могу спасать людей, я могу… я многое могу, ты не знаешь!

За моей спиной раздался скрип тормозов и громкие, возбуждённые голоса. Мелка сгрёб меня в охапку и увлёк в глубину двора.

— Чего?! — я сопротивлялась, но нутром чувствовала: Мелка прав. Нам лучше затаиться.

Мы сели прямо в снег за детским домиком, раскрашенным в яркие, весёлые цвета.

Возле ворот остановилась полицейская машина, из дома выбежала женщина средних лет и суетливо принялась возиться с воротами.

— Сюда, господа, сюда! Там творится что-то невообразимое. Это в нашем-то доме! Все такие приличные люди и вдруг драка, крики… сюда!

Полиция скрылась в подъезде, я вопросительно посмотрела на Мелку.

— Что будем делать?

— Ты уже сделала, что могла, — мрачно отозвался Мелка. Лицо у него было напряжённое, словно он чего-то ждал.

— В конце концов, мы можем сказать, что на нас напали! И Борис Григорьевич подтвердит…

— Ты совсем малахольная, да?!

Я ненавидела Мелку.

Ненавидела его худощавую фигуру, улыбку, его ухоженные руки, крепко сжимающие мои плечи. Ненавидела, что он знал что-то, что было непостижимо, неведомо мне и козырял своими знаниями снисходительно, походя, а мне каждый новый опыт давался с таким трудом!

Я поднялась на ноги.

— Ты куда?

— Не твоё дело. Извини, но это не в моей квартире сейчас найдут два трупа. Расхлёбывай свои проблемы сам.

Я хотела добавить ещё что-то обидное и злое, но в это время окно в Мелкиной квартире распахнулось, и в его чёрном проёме показалась Оленька. Растрёпанная и испуганная до жути. До одури. Членораздельно произносить слова она не могла и только мычала невнятно, размахивая руками. Да что с ней?! За её спиной возник Борис Григорьевич, и я облегчённо вздохнула, но в ту же секунду случилось нечто невероятное, то что долго ещё будет сниться мне в кошмарных снах.

Ангел обхватил свою юную жену поперёк талии и выкинул из окна прямо на серый, заледеневший асфальт. Тело рухнуло мешком, голова Оленьки звонко стукнулась о бордюр. Из-под сломанного черепа бойко побежала струя чёрной крови, разливаясь в широкую, антрацитовую лужу.

— Вот оно, — пробормотал Мелка и повернул ко мне бледное лицо.

— Что же ты сидишь? Иди — спасай! Вкладывай силу в мёртвое тело! Ну!..

Я оцепенела от ужаса.

Следом из окна Борис Григорьевич выкинул тела мёртвых подростков-надзирателей и захохотал, закидывая голову и широко раскрывая рот. В доме раздался плач ребёнка, ангел повернул голову, щеря губы в безумной улыбке, но к нему уже подходили полицейские, громко и возбуждённо переговариваясь, увещевая его о чём-то. Ангел бросился на них, раздались крики, возня, выстрелы… вскоре всё стихло.

Я сидела, не смея шевельнуться и поднять на Мелку глаза. Неужели это я? Я создала этого монстра…

— А как всё замечательно сложилось, правда, принцесса? — Мелка зашептал мне на ухо ласково и вкрадчиво, только пальцы его, сжимавшие мой локоть, были словно сделаны из металла. — Безумный муж убил всех и умер сам… свидетелей нет. Виноватый мёртв. Здорово, правда?

Я отцепила его руку от своего локтя закоченевшими пальцами. Поднялась на ноги и медленно зашагала прочь.

— Эй, принцесса! Ты можешь здесь отлично устроиться. Зарабатывать на жизнь убийствами. Киллерам неплохо платят! Эй, слышишь?!

Ненавижу.

Словно слепая вышла я за ворота. Полицейский из машины крикнул мне что-то, но я махнула рукой, не желая отвечать, и он не стал настаивать.

…Редкие прохожие обходили меня стороной. Вид у меня видно был не очень. Одна сердобольная бабулька запричитала жалостливо при виде моего разбитого в кровь лица.

— Ой, доченька, да кто ж тебя так?! Далеко ль живёшь то? Замерзнешь ведь, совсем раздетая…

Я покивала согласно, ничего не отвечая. Действительно, куда я иду?

Бабулька догнала меня и сунула в руки тёплые варежки.

— На-ко вот… на! Возьми…

Я снова покивала и взяла нежданный подарок, чуть не выронив на снег Тотошку.

Бабулька, взглянув на моего питомца, тихо охнула, и резво отпрыгнула в сторону.

— Святые угодники, страсть-то какая…

Я поковыляла по дороге дальше, и уж больше никто не проявлял ко мне никакого интереса.

Теперь я знала куда идти. К бабке Вере, а куда же ещё? Дурная старуха может и не пустит меня, но она единственная в этом городе у кого я могу попросить приют. Могу заночевать в подъезде. Если мне память не изменяет, подъезд в доме бабки Веры тёплый и жильцы нередко гоняют оттуда пригревшихся бомжей.

Принятое решение придало мне силы, и я зашагала быстрее, если только мою ковыляющую походку можно было назвать быстрым шагом.

— Ничего, Тотошка, сейчас доберёмся. Бабка нас накормит. Мы помоемся и перевяжем твои раны.

Тотошка захрипел в ответ и заурчал сонно, убаюкивающее…

— Не сейчас, Тото! Мне только твоих видений не хватало.

Тотошка замолчал, но в моей голове успели промелькнуть жизнеутверждающие картины: бабка Вера тащит гроб, куски мокрой глины осыпаются в чёрное жерло пустой могилы. Кто-то невидимый стоит на самом краю, и пытается вытереть грязную лопату комьями серого снега. Что за чертовщина!

Я махнула головой, отгоняя видение, и чуть не упала от острой боли пронизавшей мою бедную черепушку. Постояла немного, приходя в себя, и снова двинулась дальше: потихоньку, бережно расходуя остатки сил.

Подъезд бабкиного дома оказался услужливо распахнут. Кто-то заботливо подложил камушек на порог, чтобы дверь не закрывалась, да так и не убрал. Я вошла в подъезд, и знакомый запах мочи и подгоревшей еды ударил мне в нос. Лампочки в подъезде не горели, и это тоже было знакомо и привычно. Я нажала на кнопку звонка и прислонилась к стене. Хоть бы бабка была дома, а не ускакала в гости к своим многочисленным подружкам!

За дверью было тихо, а потом послышалось шарканье старческих ног. Заскрипел ключ в замке, и дверь распахнулась без всяких предварительных «кто там?». Грабителей бабка сроду не боялась.

— Явилась! — удивительно, но на лице бабки Веры читалось явное облегчение. Неужели она переживала моё отсутствие?

— Ага, — я откашлялась и помялась, не решаясь переступить порог.

— Входи, чего застыла!

Бабка встала поодаль, и сурово скрестив полные руки на животе, наблюдала, как я разуваюсь и стряхиваю снег, запутавшийся в волосах и облепивший одежду.

— Хороша, нечего сказать, — бабка начала свою речь высокопарно и грозно, но неожиданно сникла и разрыдалась, прижимая к глазам полу грязного, засаленного фартука. — Я ведь все дни на ногах! Давление подскочило, думала «скорую» вызвать. Да что от врачей толку! Маша со мной сидела таблетками отпаивала. Думала — помру!.. Рази ж так можно?! Хоть бы позвонила, сообщила…

— Баб Вер, у меня тут… форс-мажор случился и всё такое.

— Мажор у тебя?! Это что ж за мажор такой, что целую неделю бабке позвонить нельзя, сообщить, жива, мол, и здорова, не переживай бабушка Вера, не надрывай своё больное сердце.

Неделю?!.. Время играет со мной злые шутки.

— Баб Вер, извини. Я… в аварию попала.

— Ой, господи, говорила я Маше: больницы надо обзвонить, но ей разве втолкуешь? А я сама так слаба была и сейчас вот давление…

Бабка заковыляла на кухню и загромыхала дверкой холодильника. Когда у бабки подскакивало давление, ей всегда надо было перекусить, иначе, как объясняла сама бабка Вера, она чувствовала необъяснимую слабость.

В дверях бабка показалась с ломтём хлеба щедро смазанным майонезом и крупным куском жирной селёдки поверху.

— Давай на кухню, — скомандовала бабка Вера, пережёвывая бутерброд и роняя на толстый подбородок капли майонеза. — Чего это у тебя?

Я бережно положила на пол раненого Тотошку.

— Вот.

Бабка прекратила жевать и нацепила на нос очки со сломанной дужкой.

— Породистый, — авторитетно заявила она, закончив осмотр. — Ты его Женька оставь. Мы его выходим и за хорошие деньги продадим.

Я не верила своим ушам.

— А ты видала таких?

— А чего ж? Вон по телевизору этих страхолюдин давеча показывали. Это кошки называются породы «сфин» или «финка». Больших денег стоят.

Тотошка приоткрыл глаза и в свою очередь осмотрел бабку. В его глазах теплился неподдельный интерес.

— Баб Вер, у меня деньги в больнице украли. Но я отдам за квартиру. Вот выйду на работу. Ты подожди немного, ладно?

Бабка задумчиво вытерла заляпанный майонезом подбородок и закинула в рот последний кусок бутерброда.

— Сволочи, — констатировала бабка Вера. — Ничего, заработаешь — отдашь. Только, слышь, Женька? Коммуналку-то опять подняли, фашисты. Ты мне с этого-то месяца больше должна на тыщу. Поняла? За этот месяц долг плюс тыща. И со следующего месяца на тыщу больше. И это по-божески, где ещё тебе так-то разрешат в долг жить? А, Женька?

— Нигде, — согласилась я. — Спасибо, баб Вер.