Четвёртый лишний.

Миновав тёмные сени, я попала в тесную кухню. Готовили здесь, похоже, не часто. Посуду: сковороду, две тарелки и бокал с отколотой ручкой покрывал тонкий слой пыли. На старой газовой плите валялась скомканная рубашка в мелкий синий рисунок, я узнала в ней когда-то стильную вещицу из Мелкиного гардероба. Кажется, она была на нём в тот самый вечер, когда я видела Мелку последний раз.

Из кухни вели две двери. Одна в гостиную с низким потолком, а другая в тёмную спаленку без окна, которую с возгласом: «Ах, мальчики, мне надо переодеться!», тут же заняла Валентина.

Она вышла через минуту в очаровательно милом деревенском платьице с глубоким декольте и захлопотала, порхая по дому, как экзотическая бабочка.

— Чем же вы собираетесь угощать дам?

— Вот у нас тут кефир. Булки…

— Кефи-ир? Мальчики, это, наверное, ужасно вкусно, но сегодня вас угощаю я!

Из-под её маленьких хлопотливых ручек вылетали всё новые и новые предметы. Вот в гостиной появился изящный стол, накрытый льняной скатертью. Вокруг стола — четыре мягких стула с изогнутыми спинками и высокий стульчик для Тотошки. Изысканная посуда, бокалы, свечи, салфетки — Валентина ничего не забыла, всё продумала, красиво расставила. Мы стояли вокруг, молча взирая на необычное зрелище, больше похожее на сказку. И вот, когда всё было готово, руки Валентины замелькали ещё быстрее, и на столе появилась еда. Маленький дом наполнился такими изысканными запахами, что отродясь не витали в этих запущенных стенах.

— Ну, мальчики, принимаю заказы! Здесь — горчичный хлеб с беконом, зелень, свежие помидоры, сбрызнутые чесночным соусом, запеченное мясо ягнёнка, открытый пирог с рыбой, жареные колбаски и красное вино! Что ни будь ещё?

«Мальчики» потрясённо помотали головами. Большего они и представить себе не могли.

— Отлично! Идите, мойте руки и садитесь за стол, а я пойду — переоденусь.

Мы столпились у рукомойника, висевшего на кухне, причём Омар с Мелкой и не подумали уступить мне, как даме место. Наскоро сполоснув руки, они бросились к старенькому шкафу и напялили чистые футболки, после чего чинно уселись за стол.

Я тоже села и принялась есть, не дожидаясь появления Валентины и это было ошибкой, потому что её приход произвёл фурор даже для меня, и я чуть не подавилась. Она явилась в таком открытом вечернем платье пурпурно-красного цвета с тяжёлыми серьгами, украшенными мелкими, сверкающими бриллиантами, что «мальчики» не встали — вскочили, наперебой предлагая ей стул. Она милостиво улыбнулась и с благодарностью приняла их ухаживание.

— Спасибо, мальчики. Так приятно видеть благородных мужчин! Там где я была… таких, как вы не было и в помине!

После этих слов Омар и Мелка стали проявлять чудеса благородства: ковыряли мясо ножом и вилкой, обращались друг к другу с вежливыми поклонами, словом вели себя, как настоящие болваны.

Наевшись, я поднялась из-за стола. Моего ухода никто не заметил, кроме, пожалуй, Тотошки. Он проследил за мной ничего не выражающим взглядом, зевнул и, зацепив острым когтём, кусок ягнёнка со стола, удалился с ним в угол комнаты.

«Удобств» в доме не было и, накинув на плечи бабки Верину куртку, я вышла на улицу.

На улице стемнело. Небо было чистым, яркие звёзды золотым горохом сверкали и перемигивались в бесконечной дали. Я с удовольствием вдохнула крепкий морозный воздух и потопталась по тропинке, слушая, как скрипит под ногами снег.

Из дырявого кармана на дорожку вывалился не слишком свежий носовой платок. Я подняла его и повертела в руке, разглядывая со всех сторон. Потом сжала платок в кулаке, мысленно придала ему образ тончайшей пушистой шали и… из моего кулака потекла на чистый снег зелёная слизь. Фу, гадость!

Я вытерла руку снегом и глубоко вздохнула. И как это Валентине всё удаётся?

Сбоку раздался короткий смешок. Я обернулась и увидела Августа, сидевшего на обледенелом крыльце.

— Ты тоже умеешь это делать, — проскрипел Август, ёжась от холода. — Просто забыла.

Я пожала плечами. Да не больно-то и хотелось. Подумаешь, менять наряды каждые полчаса! Что я, фотомодель что ли?

Плечи Августа затряслись от смеха.

— Это которые модели? Как в журнале? Не-ет тебя туда не возьмут.

Я постаралась принять независимый вид, но против воли обиделась.

— Да тебе и не надо, — миролюбиво продолжил Август и внезапно кинул в меня ледышку. — Лови!

Осколок льда больно царапнул щёку.

— Ты чего?!

Мерзкое поведение Августа перешло всякие границы, и требовало возмездия.

— А ну, иди сюда! — я направилась к домовому исполненная решимости намылить ему шею.

Август юркнул за крыльцо, над серыми ступенями покрытыми снегом виднелась его плешивая макушка. Длинный нос осторожно высунулся наружу, и маленькие глазки уставились на меня безо всякой злобы.

— Не злись. Я проверить хотел.

— Что именно? Свою меткость? — Я пыталась выудить домового из укрытия, но он ловко увернулся.

— Ты должна была разбить ледышку. Ай! (я дотянулась до мохнатого уха) — Перестань!

Август ужом взвился над крыльцом, отбиваясь от моих нападок.

— Разбить? Своей головой? Да с чего бы это?!

— Не головой… — Август беспомощно сел на снег. — Ты можешь это сделать. Рукой. Даже взглядом. В принципе, головой тоже, надо только понять.

— Что?

— Представить, что твоя рука это меч, а брошенный камень… например, паштет!

На этот раз в меня полетел кусок угля, но я уже была настороже: едва вытянула руку, и уголь разлетелся в пыль, не успев коснуться моих пальцев.

— Вот видишь, — возликовал Август. — Ты можешь! Просто забыла…

Забава понравилась нам обоим и через пару минут я легко расщепила ударом ладони черенок от лопаты, разнесла в щепки сломанный ящик и остановилась только когда повалила на землю и без того покосившийся сарай.

— Да уж, — протянул Август, разглядывая чёрные обломки, усеявшие снег. — Хозяева вряд ли порадуются. Чего тебе сарай сделал?

— Хотела разнести его взглядом, — я пожала плечами. — Не думала, что получится.

— Как видишь, получилось, — поворчал Август. — Я ж предупреждал.

— Предупреждал? Ещё скажи, что не ты всё это затеял! Ладно, пошли в дом. Холодно.

— Не пойду, — Август шмыгнул носом. — Дрянной домишка. И деревенька дрянная. Ты туда не ходи… — длинный нос Августа уткнулся в колени и конца фразы я не расслышала.

— Что?

— Говорю, пора мне. Брата давно не видел. Надо навестить.

— А потом?

— Потом? Потом найду себе жильё по вкусу. Сейчас много пустых домов, вселяйся куда хочешь.

— Понятно, — я подобрала запорошенный снегом, позабытый трактат о Карле Великолепном. — Приедешь в дом бабки Веры — передай ей эту книгу.

— Нет, — Август отрицательно покачал головой. — Ты сама должна отдать.

— Я?! Да я к ним больше ни ногой! Знаешь, как они обвели меня?

— Они испугались, — мягко поправил меня Август. — Но они жалеют, что ты ушла. После того, как они соединились со своими тенями, и когда вернулась тень бабушки Насти… они поняли, что нуждаются в тебе.

— Да ты-то почём знаешь? Вениамин говорил, что они порождение Бездны!

Август выпучил глаза и закашлялся. Отдышавшись, он виновато потупил глаза и сказал, на всякий случай, отступая от меня подальше.

— Вениамин он… немного преувеличил.

— То есть, соврал? — уточнила я.

Август снова потупился и забормотал что-то невнятно, неразборчиво, а потом вдруг всплеснул руками и бодро произнёс:

— Да чего я тут стою-то! Ведь совсем забыл про важное дело! Ах, ты боже мой! — он сокрушённо покачал головой, торопливо произнёс: «Мои извинения!..» И… исчез.

Я повертела в руках книгу и сунула её под мышку. Ну, домовые! Попадётесь вы мне под горячую руку!

Идти домой одной, и наблюдать церемонию всеобщего поклонения перед красавицей Валентиной мне не хотелось, и я решила прогуляться. Вприпрыжку добежала до калитки, согреваясь, открыла покосившуюся дверцу и вышла на улицу, если, конечно, это можно было назвать улицей.

Поначалу мне показалось, что дом и вовсе находится в лесу, но пройдя несколько метров по узкой, петляющей тропе, я вышла к невысокому обрыву. У его подножия горела приветливыми огоньками небольшая деревня.

— Домик на отшибе, — вслух пробормотала я. — Интересно, как попали сюда Омар с Мелкой?

— Да ничего интересного!

Звонкий голосок мальчика заставил меня вздрогнуть.

— Омар? Ты чего здесь?

— Я за тобой, — простодушно ответил Омар. — Валентина позвала, кушать десерт.

— А! Ну, если Валентина… так как вы сюда попали?

— Так я здесь и жил всегда, — Омар пожал плечами. — А Мелка ко мне переехал. У него знаешь, большие неприятности начались после того, как ты уехала. Квартиру ограбили, милиция приезжала… и тот ангел, помнишь? Борис Григорьевич? Он пропал.

— Как пропал?!

— Его в милицию забрали, а он сбежал. Говорят, что он Оленьку убил. Ну как в такое поверить?! — Омар грустно шмыгнул носом. — Я, домой хотел вернуться. Расстроился очень. Тяжело мне здесь, в Нижнем мире. Непонятно.

— Хотел? А потом что? Передумал?

— Ага. Передумал. Теперь я хочу найти того, кто Бориса Григорьевича погубил. И Оленьку. И Совету доложу!

Лицо мальчика побелело, искры не сыпались и сам он был полон решимости, во что бы то ни стало найти и наказать виновных.

Я вздохнула.

— Ладно. Иди, ешь десерт.

— А ты?

— Я тоже приду. Скоро.

Шаги Омара затихли. Я снова осталась одна. Интересно, по какому закону вероятных невероятностей нас выбросило из призрачной реальности именно здесь, в месте, где живёт мальчик по имени Омар. Мальчик, который хочет найти меня и доложить неведомому Совету, что я сознательно создала и погубила ангела, попутно принеся в жертву ещё несколько жизней. И что, интересно, сделает мне этот Совет? И должна ли я этого бояться?

«Пусть они тебя бояться», раздражённо произнёс голос внутри меня. «Надоело оправдываться в чужих поступках!»

Я подавила раздражение. Что толку в страхе окружающих, если это не избавляет от главной проблемы — одиночества?

Из дома донеслось хлопанье двери и дружный смех. Валентина заливисто хохотала, Мелка что-то выговаривал своим хрипловатым тенорком, Омар звонко вставлял короткие, ничего не значащие фразы. «И я там был, Мелка! И я! Ты помнишь? Ну, скажи Валентине, что я был там тоже!»

Снова хлопнула дверь, и голоса затихли. Меня никто не искал. Да и с чего бы? Мелка меня откровенно ненавидит. Валентина… вот уж не думаю, что она питает благодарность за своё сорокалетнее заточение. А Омар пока просто не знает, кто я. Узнает. Странно, что Мелка до сих пор не проговорился.

Я представила себе, как Мелка и Валентина, наперебой пересказывают Омару, все тёмные стороны моей жизни. Увидела, как вытягивается и бледнеет лицо мальчика и как гаснут его искорки одна за другой, по мере того, как он узнаёт обо мне нелицеприятную правду.

Разоблачительная картина предстала передо мной с такой неприглядностью, так, что мне и вовсе расхотелось возвращаться в тёплую избушку. Да и какой смысл оставаться? Только вот Тотошку надо забрать.

Лёгкая тень скользнула с моих плеч и полетела в дом. Я видела всё её глазами, так, как если бы сама находилась там.

…Свет потушен, только маленький абажур освещает лица Валентины и Мелки, склонившихся друг к другу за чисто убранным столом. Омар лежит на диване укрытый мягким одеялом. Лицо мальчика спокойно и безмятежно. Он спит. Мелка держит в руке бокал с вином, бокал Валентины пуст и Мелка наливает ей янтарной жидкости, что-то говорит улыбаясь. Лицо его раскраснелось. Я заметила, что он чисто выбрит. И когда успел? Валентина одета в простую клетчатую рубашку с закатанными рукавами и джинсы. Волосы её гладко прибраны, и оттого чистое юное лицо, кажется ещё милее.

Я поискала глазами Тотошку. Он почувствовал взгляд и мягко вынырнул из-под темноты стола. Пойдём, дружок, нам пора уходить. Морда Тотошки выражала недовольство, кому же охота покидать такое уютное жильё, где так много вкусной еды? Но он поковылял к выходу, неторопливо переставляя тонкие сильные лапы.

Его маневр заметил Мелка. Он поднялся из-за стола и тоже пошёл к двери.

— Что случилось? — голос Валентины напоминал журчание ручейка в солнечный весенний день.

— Выпущу зверюгу на улицу, — пояснил Мелка.

Он открыл дверь, Тотошка выскользнул на улицу. Что-то в поведении зверька насторожило Мелку. Он торопливо накинул куртку и вышел следом. Осторожный Тото незаметно растворился в ночи, даже я не могла разглядеть его лёгкую фигурку.

— Женя! — голос Мелки прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. Вздрогнула и отступила с тропы, прячась за чёрный ствол дерева. Мелка потоптался у калитки. Прошёл по тропинке вперёд, доходя до самого обрыва, и остановился, глядя вниз на деревню. Он стоял от меня в двух шагах, и я видела его осунувшееся лицо и светлые спутанные волосы. Мало что в нём осталось от преуспевающего бизнесмена, похоже, дела его совсем плохи. Впрочем, ему всегда удавалось выйти сухим из воды, выкрутиться и сейчас.

Не дождавшись от меня ответа, Мелка развернулся и пошёл в дом, ни разу не оглянувшись.

Подождав, когда Мелка скроется за калиткой я вышла из своего убежища и где бегом, а где съезжая на спине с крутого обрыва направилась в деревню. На одном из поворотов извилистой тропы ко мне присоединился Тотошка. Он бежал рядом, как огромный бескрылый нетопырь, сверкая в ночи глазами и чутко поводя ушами-локаторами.

Первая же деревенская улочка, до которой мы добрались, показалась мне удивительно знакомой. Не слишком придавая этому открытию значения, я дошла до её края и вышла на широкую, утоптанную множеством ног площадку, посередине которой стоял сложенный из серых блоков остановочный павильон. Тут уж если были у меня какие сомнения, то все они рассеялись, как дым. Мы были в Грязновке.

С этого места родная деревенька предстала передо мной, как открытая книга. Вот сельсовет, напротив сельский клуб. Там — магазин продуктов. Через дорогу фельдшерский пункт. Налево от сельсовета — школа, а прямо за ней дом, в котором живёт моя мать и её муж скотник Василий. А чей же дом, тот, что сейчас занимает Омар? Я не могла припомнить. Да, похоже, он пустовал в ту пору, когда я проживала в деревне. Так и стоял на отшибе, постепенно приходя в негодность.

Тотошка возмущённо взвыл и прыгнул мне на руки — у него замёрзли лапы.

— Ок, дружок, — пробормотала я. — Грязновка — это не так уж и плохо. Какая никакая, а родина.

Подул встречный ветерок и взметнул снег из-под моих ног, бросая холодные хлопья в лицо. Фонарь, освещавший площадку перед сельсоветом, закачался с тонким скрипом и, вспыхнув последний раз, потух с жалобным треском, роняя на заснеженную дорожку осколки стекла. Поначалу свет полной луны не давал непроглядному мраку окутать задремавшую деревню, но разыгравшаяся вьюга взметнула вверх тучи снега и хаотично летающие снежинки плотной завесой заслонили ночное небо. Стало совсем темно.

Тотошка высунул морду из-под полы моей куртки, и злобно взвыл. Капризы погоды ему не нравились. Раздирая подкладку острым когтём, он вывалился наружу.

— Обалдел?! — я с огорчением разглядывала широкую дыру, сквозь которую, суетливо залетали хлопья снега, оставляя на моей футболке мокрые, холодные пятна.

Ответа я не услышала. Под ноги мне метнулась серая тень, в глаза полыхнуло нестерпимо ярким огнём, и я не удержавшись, упала навзничь, нелепо вскидывая ноги вверх. Да что за…!!!

Домыслить я не успела.

Острый взгляд с холодной ненавистью пронзил меня сквозь снежный вихрь, и длинная когтистая лапа потянулась из темноты к моему горлу. Время остановилось.

Как в замедленной съёмке чёрная ладонь медленно разжималась, собираясь нанести смертельный удар острыми, и крепкими, как острия кинжала когтями и я могла разглядеть каждую извилину на жёсткой поверхности, каждый волосок, дыбом стоявший на грубой коже.

Я чувствовала себя, словно муха, над которой нависло грозное орудие убийства и так же, как проворное насекомое, я выскользнула из-под неумолимой руки и оказалась у убийцы за спиной.

Теперь мы существовали в разных временных потоках. Я чутко следила за каждым его шагом, движением, взглядом и мне доставало времени, чтобы рассмотреть его: чуть ниже среднего человеческого роста, крепкое приземистое существо с телом, покрытым короткой шерстью и высокими ослиными ушами. Он так и стоял, невыносимо медленно опуская ладонь, но, ещё не понимая, что его добыча ускользнула. Убийца нанёс удар, но его грозные когти лишь взметнули тучу снега.

Враг не ожидал такого поворота событий. Двумя мощными взмахами он разрыл сугроб, на котором мгновением раньше лежала я, беспомощно раскинув руки, но не обнаружил добычи. Коротко всхрапнув, он проворно обернулся и, увидев меня за своей спиной, нанёс ещё один сокрушительный удар.

Но я снова оказалась быстрее.

«Представь, что твоя рука — меч…».

Мои движения оказались быстрее, чем мысли и моя ладонь, как нож в масло вошла в заросшее волосом горло. Я чувствовала, как лопается кожа, рвутся жилы и хрустят крепкие позвонки. Глаза моего несостоявшегося убийцы выкатились, ослиные уши затряслись, и тело рухнуло на снег. Из разорванного горла мощными толчками выбегала чёрная кровь.

Моя рука тоже была в крови, и я обтирала её снегом, не сводя глаз со своей жертвы. Неожиданно вспомнила, как однажды мать поранила руку и попросила меня зарубить курицу к обеду. Я тогда не смогла и мать, сурово нахмурив брови, самолично поймала несчастную пеструшку и, прижав её ногой к деревянному обрубку, здоровой рукой снесла ей голову. Здоровой рукой была левая. Мать левшой не была и потому удар с первого раза у неё не получился. Несчастная курица лишилась головы только с третьей попытки, а потом её обезглавленный труп минут пять носился по двору. На обед был куриный суп, и мать, пододвинув мне тарелку, злобно прошипела: «Жри!» Я ела.

Крик, наполненный болью и яростью, прорезал ночную тишину. Кричал Тотошка и, не раздумывая ни секунды, я бросилась ему на помощь.

За школой, на пустыре, гордо именуемым «стадион», завязалась драка.

Тотошка отбивался от двоих ослоухих, вьюном вертясь между приземистыми телами. Ещё одного, молча клацая могучими челюстями, рвал на части крупный чёрный волк. Ослоухие теснили Тотошку к бетонному забору, загоняя в угол, тот щерил свою клыкастую пасть и, увёртываясь от ударов смертельных когтей, быстрыми и точными бросками выхватывал у неприятелей клочья шерсти. Клочья шерсти и тёмные капли крови были повсюду.

Не пытаясь выявить правых и виноватых, я бросилась в гущу драки и, боюсь, мои действия не отличались ни изяществом, ни благородством. Первого ослоухого я ударила сзади. Воткнула пальцы ему прямо под правую лопатку, с хрустом выдирая сердце. Ослоухий издал короткий вскрик и рухнул на утоптанный снег, а его приятель повернул в мою сторону оскаленное рыло. Эта оплошность стоила ему жизни. Тотошка с хриплым воплем подскочил вверх и острым, как бритва когтями, перерезал ослоухому глотку.

Третий враг пытался бежать, но его настигли безжалостные волчьи клыки и вот уже три трупа лежат на безлюдном школьном дворе. Дела…

Волк повернул ко мне голову и осклабил окровавленную пасть. Я предупреждающе выставила вперёд ладонь. Сегодня я узнала, что мои нежные девичьи пальцы могут действовать, как хороший тесак и это придавало мне уверенности.

— Не подходи!

Слова завязли в густой тьме. В заснеженном пространстве не было эха.

Волк хрипло харкнул, словно борясь с приступом кашля, по щенячьи кувыркнулся на утоптанном снегу, и передо мной, тяжело переступая толстыми ногами, возникла фигура бабки Веры.

— Не умеешь ты, Женька, одёжку беречь, — осуждающе помотала бабка головой, замотанной серым пуховым платком. — Вон весь подол у куртки изодрала. Никакого с тобой слада!