Сидя в одиночестве за кухонным столом, Кати ела с трудом, не помогало даже то, что на столе было ее любимое кушанье — капуста и колбаса. Мысли ее были далеко. „Чего хотел доктор Амсдорф? Почему Лютер утаил это от меня?“

Она откусила маленький кусочек колбасы. Он был безвкусным, несмотря на то что, когда она готовила колбасу из свинины, она положила в нее много специй. Заставляя себя жевать, она стала думать о карьере человека, с которым должна была вот-вот встретиться. Подобно ей самой, доктор Николас фон Амсдорф был благородного происхождения. Он был всего лишь на три недели младше Лютера, и Лютер полностью ему доверял. Более того, он был одним из немногих, кто знал, что Лютер прятался в Вартбургском замке.

Кати вернулась в свою комнату в доме Кранаха и заставила себя прилечь. Инстинкт убеждал ее, что ей не следует торопиться. Большая спешка может спугнуть кошку! Проходили долгие минуты, и она по крайней мере пятнадцать раз взглянула на себя в зеркало. Да, ее стриженые волосы выглядели прекрасно. Красивый воротничок сиял белизной и был хорошо накрахмален. Обувь тоже блестела.

Выйдя за дверь, она склонила голову и про себя попросила помощи у Господа.

Испытывая странное возбуждение, с бьющимся сердцем Кати спустилась в нижний этаж дома, прыгая через две ступеньки и направляясь в кабинет Амсдорфа. Затем, остановившись, чтобы перевести дыхание, она стала спускаться медленнее.

„Я давно ждал возможности поговорить с тобой“, — сказал Амсдорф, наклоняясь вперед из-за огромного стола.

„О чем?“ — Кати затаила дыхание.

„Все монахини, сбежавшие из Нимбсхена, уже устроились. Все, кроме тебя. Правильно?“

„Да, это так. Шенефельды уехали на прошлой неделе“.

„Ммм, ммм, — Амсдорф провел пальцами по щеке. — Ммм. А ты знаешь, что есть очень хороший человек, который влюблен в тебя?“

„Кто это?“ — синие глаза Кати зажглись. Она внимательно изучала собеседника.

„Доктор Глатц“.

„Доктор Глатц! О нет, только не он“, — выдохнула Кати.

„Он замечательный человек, фрейлейн фон Бора, — перебил ее Амсдорф. — Он бывший ректор Виттенбергского университета. А сейчас он исполняет обязанности пастора в Орламуенде“.

„Нет! Нет! Доктор Амсдорф, я никогда не выйду за него. Никогда! — Затем, нарушив наступившее молчание, она спросила: — Это доктор Лютер попросил вас предложить мне выйти замуж за доктора Глатца?“

Амсдорф улыбнулся. „Мы с ним очень часто обсуждали эту тему. Да, это он сделал такое предложение. Он собирался даже лично проводить церемонию!“

„Этой церемонии никогда не будет!“

„Почему нет?“

„Потому что я не люблю его. И, кроме того, я слышала, что он испытывает денежные затруднения“.

Амсдорф рассмеялся. Затем он облокотился подбородком на руки. Хитро подняв бровь, он спросил: „А есть в Виттенберге человек, за которого ты могла бы выйти замуж?“

„Да, их двое“, — ответила быстро Кати.

„Двое! А кто они?“ — его глаза удивленно округлились.

„Они оба выдающиеся люди“, — съязвила она.

„Кто они?“

„Вы и доктор Лютер!“

Амсдорф уронил руки на стол и расхохотался. Все еще качая головой, он воскликнул: „Кати фон Бора, ты горда, как павлин! Но ты все равно мне нравишься. Однако я соблюдаю Целибат, а доктор Лютер убедил меня в том, что никогда не женится“.

В своей комнате Кати задумалась, правильно ли она поступила. Она хотела открыть свое сердце фрау Кранах, но после недели размышлений отказалась от этой затеи. Потом обязанности и текущие события заставили ее позабыть об этом.

Астрологи предупреждали, что крестьянские восстания пройдут в 1524 году. Кати прочитала предсказания в старых альманахах и с тревогой ждала их осуществления. Теперь она молилась о том, чтобы был найден мирный путь и кровопролития прекратились.

Но кровопролития продолжались и с каждым днем усиливались.

В Святую пятницу три группы крестьян послали своих людей в Вайнсберг, городок недалеко от Найльбронна в юго-западной Германии. Уверенные в себе крестьяне послали делегацию для переговоров с графом Людвигом Хельфенштайном. Граф велел их казнить.

В то Пасхальное воскресенье разъяренные крестьяне проникли за городские стены и убили всех, кто оказывал сопротивление. На следующий день они захватили графа, его жену и шестнадцать рыцарей.

Далее, невзирая на то что графиня была дочерью последнего императора Священной Римской империи Максимилиана и, следовательно, тетей императора Карла V, крестьяне решили, что семнадцать мужчин пройдут сквозь строй.

Граф испугался: „Пощадите. Отпустите нас. Я дам вам все свое состояние“.

„Ты не пощадил нас, и сам не жди пощады!“ — ответил ему представитель крестьян. Тогда человек, несший на пике крестьянский башмак как символ восстания, кивнул остальным: „Станьте в два ряда“.

Испуганная графиня умоляла пощадить ее мужа, но ее слезы никого не тронули. Она потеряла сознание, но ее держали и заставляли смотреть на это ужасное зрелище. Осужденные проходили между двумя рядами, откуда постоянно на них сыпались удары копий и пик. Их истязатели высказывали свои жалобы:

„Ты бросил моего брата в темницу“. „Ты запрягал нас, как волов, в упряжку!“ „Ты отрубил руки моему отцу за то, что он убил кролика на твоих полях!“ „Твои лошади, собаки и охотники вытаптывали наши посевы!“

Пощадили только графиню. Ее заточили в монастырь.

Эти события охлаждали пыл свободомыслящих людей по всей Германии. Сам Лютер был поражен. Нужно было что-то делать, чтобы остановить кровопролитие. Но что?

В апреле 1525 года Лютер поддерживал крестьян, восхваляя их за то, что они прислушивались к Писанию. Его трактат „Ermahnung zum Frieden“ („Указания мира“) был полон сильных слов:

Нам некого благодарить за это страшное восстание, кроме вас, герцоги и лорды, и особенно вас, слепые епископы, сумасшедшие священники и монахи, чьи сердца ожесточились против священного Евангелия, хотя вам известно, что оно истинно… Крестьяне восстают, и это закончится руинами, разрушением и опустошением Германии, жестокими убийствами и кровопролитиями, если только Бог не будет тронут нашим покаянием и не предотвратит все это.

Когда слухи о новых ужасах достигли Виттенберга, Кати нашла еще один трактат Лютера, который уже защищал знать и землевладельцев. Почти шокированная, она прочла:

Любой человек, которого можно обвинить в призыве к мятежу, нарушает закон Божий и закон империи, поэтому первый, кто убьет его, поступает правильно и хорошо… Так пусть же каждый, кто может, сокрушит, накажет и убьет тайно или открыто, помня о том, что ничто не может быть более ядовитым, опасным и бесовским, чем бунтовщик. Это то же самое, что убить бешеную собаку. [18]

Расстроенная до слез, Кати показала трактат фрау Кранах. „Мы живем в ужасные времена, — сказала жена Кранаха. — Давай помолимся, чтобы Бог даровал Свою любовь и той и другой стороне. Вчера я видела доктора Лютера. Его плечи согнулись, как у осужденного. И знать, и крестьяне плохо отзываются о нем. Я только что получила письмо от старой знакомой. Она написала, что крестьяне назвали его „доктор Люгнер“ (доктор Ложь). Это очень печально, потому что именно он дал миру благословение знать, что праведный верою жив будет. Его беда в том, что он лучший писатель в Германии и любит употреблять сильные слова. Кати, мы должны молиться за него!“

Фридрих Мудрый умер 5 мая того же года. Ревностный до конца, он причастился в свои последние часы и на католический и на протестантский лад. Примирившись с Богом, он попросил у своих слуг прощения и сказал: „Мы, правители, так или иначе делаем много плохого“.

Место Фридриха-избирателя занял его брат Иоанн — протестант. Иоанн считал, что Фридрих слишком распустил крестьян. Он соединил свои силы с силами знати для того, чтобы окончательно подавить восстание.

Не видя Лютера ни в церкви, ни на улицах уже несколько дней, Кати обратилась к фрау Кранах. „Где доктор Лютер?“ — спросила она. „Он направился навестить родителей. Эти восстания так потрясли его, что ему необходимо сменить обстановку“.

Той весной Кати была на кухне, когда неожиданно вошел Лютер. Он выглядел совершенно по-новому. В его глазах появился свежий блеск, его плечи распрямились, походка стала твердой.

„Где вы были?“ — спросила Кати.

„Я навещал родителей“.

„Как они?“ Кати уронила чашку, которую протирала.

„Все хорошо“. Он подошел поближе и взял ее руку в свои ладони. „Ты помнишь, что ты сказала доктору Амсдорфу?“ — спросил он, наклонив голову.

„О чем?“

„О том, за кого бы ты хотела выйти замуж“.

„Помню“. Кати посмотрела на него с любопытством.

„Когда я впервые услышал об этом, я смеялся, пока у меня не заболели бока. Я смеялся потому, что я монах, а ты монахиня. Тебе двадцать шесть, а мне сорок два. Я почти гожусь тебе в отцы! Когда я повторил твои слова своему отцу, он решил, что это неплохая идея. Он сказал: „Мартин, а почему бы тебе на ней не жениться, мне нужны внуки, чтобы имя Лютеров продолжалось“.

Немного сжав ее руку, Лютер сказал: „Я считаю, что мой отец прав. А ты согласна?“

Кати подала ему посуду, чтобы он поставил ее в шкаф.

„Ну так что, ты согласна?“ — спросил он, приблизившись к ее лицу, и его глаза заблестели.

„Да. Ханс Лютер — мудрый человек“.

„Так ты выйдешь за меня замуж?“

Она опять протянула ему посуду. „Поставьте это на нижнюю полку, вон там“. Она указала на высокий шкаф возле камина.

„Ну так что, каков твой ответ?“ — спросил он, выполнив задание.

„Мой ответ — да!“

„Ах, Кати, это чудесно!“ — воскликнул он, с восторгом обнимая ее.

Лютер просидел на кухне, пока не зажгли свечи. Перед уходом он поцеловал ее и сказал: „Кати, мы должны пожениться как можно быстрее. Давай не будем откладывать. Помни, Ганнибал утратил Рим потому, что тянул и истратил слишком много времени. Я сразу же свяжусь с пастором Бугенхагеном“.

Таким образом, 13 июня 1525 года в присутствии нескольких человек Лютер и Кати дали друг другу обеты во время простой церемонии в Черном монастыре. Лукас Кранах и его жена заменили родителей Лютера. Несколько гостей были приглашены на специальный завтрак на следующее утро.

Теперь, когда она стала женой, Кати быстрым взглядом замечала все, что нужно сделать. Холостяк Лютер ничего не знал о ведении хозяйства. Он признался: „До того как я женился, я не застилал постель больше года, и она вся заскорузла от пота. Но я работал столько, что очень уставал и валился, ничего не замечая“.

Пока Кати работала, вооружившись шваброй, Мартин написал друзьям. Он написал Леонарду Коппе, напоминая, что „публичная“ свадьба назначена на 27. Там было сказано: „Я собираюсь жениться. Богу нравится творить чудеса и оставлять мир в дураках. Ты должен приехать“. Письмо к Спалатину искрилось юмором. „Ты должен приехать… Я рассмешил ангелов и заставил бесов рыдать“. Амсдорф прочел: „Слух о моем браке справедлив. Я не могу отказать своему отцу в желании продолжить род. Должен же я подтвердить собственное учение тогда, когда многие сомневаются. Надеюсь, что ты придешь“.

Была ли глубокой любовь между Кати и Мартином? Ответом будет определенное „нет“. В 1538 году Лютер откровенно признался: „Если бы я захотел жениться четырнадцать лет тому назад, я бы выбрал Аве фон Шенефельд, которая стала женой Базила Акста. Я никогда не любил свою жену и считал ее слишком гордой, каковой она и была, но Бог повелел мне сжалиться над бедной покинутой девушкой“.

Публичная церемония 27-го началась в 10 часов утра. Пока звонили церковные колокола, Мартин, одетый теперь в новые одежды, вел Кати к приходской церкви. На этой церемонии присутствовали Ханс и Маргарита Лютер — родители Мартина. Среди гостей были многие выдающиеся люди.

Новый избиратель выразил свое участие, сделав вклад на ремонт Черного монастыря. В городских хрониках записано, что на это ушло две тонны штукатурки. Он также подарил новобрачным сотню гульденов для обустройства. Сознавая всю важность события, Лукас Кранах писал портреты жениха и невесты. Он также изобразил родителей Мартина.

Кати и Мартин приветствовали гостей и принимали поздравления, когда вошел Иоанн Рюэль. „У меня есть подарок для фрау Лютер, — объявил он. — Это от архиепископа Альберта Майнцского“. Он вручил Кати двадцать гульденов.

„Мне очень жаль, — сказал Лютер. — Мы не можем принять этот подарок“. Он протянул его гостю. Лицо Рюэля отразило неудовольствие, и он ушел.

Через несколько минут Кати извинилась и вышла за дверь. „Доктор Рюэль, — сказала она, — архиепископ был так щедр, что послал мне двадцать гульденов. Поскольку этот подарок для меня, я приму его“.

„Большое спасибо. Вот деньги. Архиепископ будет очень доволен. Он уже на пути к протестантству“.

Кати только что вернулась, когда увидела другой подарок. Это был серебряный кувшин, украшенный золотом. Какая роскошь! Да, выйти замуж за такого человека, как доктор Лютер, значило испытать много неизвестного.

Празднование продолжалось до 11 часов вечера. Уставшая от новых впечатлений, Кати заставила себя подняться в комнату. Каждый шаг отзывался болью, и она с трудом поднималась со ступеньки на ступеньку. Она только накрутила волосы, когда внизу входная дверь задрожала под мощными ударами.

„Господин доктор, вы поможете своей измученной жене и посмотрите, кто это?“ — спросила Кати.

Через минуту Лютер вернулся. „Это профессор Боденштайн Карлштадт. Он спасается от восстания. Как-то раз он и Габриэль Цвиллинг почти заставили меня рвать на себе волосы. Тогда он был бессердечным. — Лютер покачал головой. — А теперь он напуган и ищет моей помощи!“

„Ну и что нам делать?“ — спросила с удивлением Кати.

„Приготовить комнату. Никому не должно быть отказано в приюте в моем доме!“

Кати снова оделась, позаботилась об ужине и приготовила комнату. После этого она буквально рухнула в постель. Она уже закрыла глаза, когда раздался новый стук. На этот раз Лютер вернулся с коробкой.

„Что это?“ — прошептала Кати.

„Прочти письмо“.

Кати прочла:

Дорогая племянница Катерина,

Поздравляю тебя! Нам не хватает тебя в Нимбсхене. Мы молимся за тебя. Вот мой подарок. Да благословит тебя Бог!

Аббатиса.

„Посмотри, Лютер, — воскликнула Кати. — Коробка живая!“

Лютер открыл крышку. „Ах, Кати! — воскликнул он. — Твоя тетя прислала нам собаку!“ Он поднес черного щенка поближе к свечке. Он был меньше Метуселы, монастырского кота, что сразу же бросилось Кати в глаза. Только на трех лапах были белые пятна, сам же щенок был совершенно черным.

„Я лучше покормлю его“, — предложила Кати.

Взяв свечу в одну руку, а щенка в другую, Кати отправилась на кухню. Она нашла остатки мяса и налила молока. Когда собака ела, вошел Лютер с коробкой. „Мы лучше будем держать его здесь“, — предложил он.

„Как мы его назовем?“ — спросила Кати.

„Тольпель“, — быстро ответил Лютер.