Запасы еды кончились. Кредит был закрыт. Счета не оплачены. Мясник в лавке Шмидта требовал расплачиваться наличными. Но, что хуже всего, Лукас Кранах отказался подписать поручительство за них. И тем не менее в доме постоянно появлялись новые жильцы. „Эти три девочки и четыре мальчика — дети моей сестры, — сказал доктор. — Найди для них хорошую комнату и последи, чтобы их накормили“.

„Они надолго?“ — спросила Кати, когда они с Мартином остались одни.

„Пусть живут сколько захотят“.

„Но, господин доктор, у нас нет еды, да и тетя Лена переехала к нам на прошлой неделе…“

„Бог позаботится о нас. Извини, у меня занятия“.

Один за другим свадебные подарки были заложены, чтобы найти деньги для покупки еды. „Как мы их выкупим?“ — требовала ответа Кати. Она смотрела на мужа, крепко сжав руки.

„Не волнуйся из-за счетов. Как только мы оплатим один, появится другой. Счета подобны Эльбе. Они всегда появляются, и так будет постоянно. Счета — это реальность жизни“.

Кати искала, что бы еще заложить, чтобы купить мяса у Хельмута Шмидта, и тут ее глаза наткнулись на серебряную вазу, украшенную золотом, которую им подарили на свадьбу. Она взяла ее и полюбовалась прекрасным узором. Каким-то чудом до сих пор она не попала в руки жадного ростовщика, и Кати думала, что никогда не расстанется с нею. Но что еще оставалось делать? Если муж не заложит ее, то просто отдаст. Оставался лишь один логический ответ: нужно спрятать ее!

В тот вечер, когда Лютер заснул, Кати на цыпочках вышла из комнаты и спрятала вазу в потайном месте.

И все же решение спрятать вазу не решило экономических проблем. В отчаянии Кати достала двадцать гульденов, которые ей прислал архиепископ. Весьма неохотно она поделила их между мясником и мучной лавкой. В тот вечер, когда Лютер сел за стол, полный явств, он заметил: „Заметь, Кетте, Бог позаботился о нас!“

Кати выдавила из себя улыбку.

Первенец Кати родился 7 июня 1526 года. Обрадованный Лютер написал другу: „Моя дорогая Кати вчера произвела на свет благодатью Божьей маленького сынишку в два часа утра, Ханса Лютера. Я должен идти. Кати зовет меня“.

Склонившись над лежащим в пеленках Хансом, которого назвали в честь отца Мартина, Лютер дал ему совет: „Не давай себя в обиду, малыш. Папа притеснял меня, но я освободился“.

Позже Лютер отметил: „У Ханса режутся зубы, и он начинает нам надоедать. В браке есть радости, которых папа не достоин“.

Этот союз монаха и монахини был отмечен по всей Германии. Весть о рождении первенца побудила многих людей написать и послать подарки — подарки, которые. Кати принимала и сразу тщательно прятала, чтобы их не отдали или не передали другим. Одной счастливой паре Лютер написал: „Я посылаю вам вазу в качестве свадебного подарка. P. S. Кати спрятала ее.

Несмотря на подарки, Кати с трудом оплачивала счета и подавала к столу только самое необходимое. „Нам нужно аккуратно тратить деньги“, — настаивала она. В ответ Лютер лишь смеялся и разводил руками. „Деньги текут, как вода сквозь пальцы“, — признавался он.

Зарплата Лютера была удвоена после того, как он женился. Но теперь этих денег не хватало, чтобы накормить все рты, собиравшиеся за столом.

Кати следила и за мужем, и за маленьким Хансом. С тех пор как Мартин женился, он стал набирать вес. Кати с радостью замечала, как ребра переставали выступать на его теле. У него была своеобразная манера поднимать перо и писать слова, которые требовали, чтобы их прочитали. Кати считала своей обязанностью удалять все препятствия в его жизни для того, чтобы он мог писать один комментарий за другим. К концу года он начал работать над „Толкованием Ионы“. Часто она садилась рядом с ним и смотрела, как он читал, делал пометки на полях своих книг, ставил чернильные кляксы на рукописях — она была уверена, что этот труд будет поражать мир и в грядущих веках.

Но 6 июля 1527 года мир Кати пошатнулся.

Лютер только что поужинал и направился в спальню, но вдруг потерял сознание и упал. Кати бросилась к нему, помогла подняться и довела до кровати. Неожиданная болезнь длилась всего два дня, но последствия ее остались. 21 августа Лютер написал своему другу Агриколе: „Сатана выступил против меня во всей своей силе, и Господь отдал меня в его власть, как Иова. Дьявол искушает меня нетвердостью духа“.

Когда Кати принесла ему поесть, положила холодный компресс на его лоб, он описал ей свои трудности. Все было в черных красках. „Каждую ночь, — стонал он, — дьяволы приходят сюда. Они шумят и гремят цепями. Я хорошо слышу их“.

„Они не должны пугать тебя, — настаивала Кати. — Тебе лучше меня известны слова Иоанна: „Тот, Кто во мне, больше того, кто в мире“.

„Спасибо, Кати. Спасибо“. Он взял ее за руку. Но этой уверенности хватило ненадолго. „Принеси мне карту, на которой есть Восточная Европа и Турция, — попросил он. — Она на моем столе“.

Показывая пальцем на Константинополь, Лютер сказал: „Вся эта земля была христианской. Лука и Павел проповедовали здесь. Затем в III веке люди стали спорить о Троице и собирать святые кости. Теперь земля принадлежит мусульманам. — Он вздрогнул. — Но, Кати, это не самое худшее. В прошлом году, когда ты родила маленького Ханса, Сулейман Могущественный, султан Турции, разбил свой лагерь недалеко от Буды в Венгрии! А Буда ближе к нам, чем Рим! — Он указал на карту. — Венгры были уверены в себе. Их король родился недоношенным, ему сохранили жизнь, кладя его среди теплых туш животных, специально убитых ради этой цели.

Они были настолько самоуверенными, что, когда Сулейман отправил к ним посла, они таскали его по улицам, отрезали уши и нос и затем отослали назад в Константинополь. Именно такое оскорбление заставило султана перейти в наступление.

Совершенно уверенный в себе, король повел свою армию из 25 тысяч человек против армии Сулеймана в 100 тысяч. Это было безумие. Луи утонул, а большинство его воинов погибло. После этого турки увели 100 тысяч венгров в Турцию“.

„И что с ними будет?“ — спросила явно встревоженная Кати.

Лютер покачал головой. „Если мусульмане будут так же жестоки с христианами, как некоторые христиане были жестоки с ними во время крестовых походов, то их ждет страшная участь. — Он вздрогнул. — Если мы не будет осторожны, все наши церкви будут разрушены и вместо них построены мечети! Ах, Кати, нам нужно молиться! Христианству грозит опасность и внешняя, и внутренняя“.

Политические события часто вдохновляли Лютера, и он поднимался с постели. Но проблемы сильно мучили его. Иногда он вскрикивал: „Ах, Кати, у меня так болят зубы, что я больше не могу терпеть“. Точно так же у него болели уши, кружилась голова, его мучил ревматизм и камни. Временами боль была настолько сильной, что он хотел умереть.

Часто он не мог заснуть. Тогда он шел в кабинет и читал, работал над рукописями и молился.

Кати научилась угождать ему. Она готовила простые лекарства, выслушивала его жалобы, цитировала Писание, растирала ему ноги. Затем даже ее мир распался на части. В Виттенберг пришла чума, оставляя за собой огромное количество трупов на улицах. Несчастные жертвы стучались в двери Черного монастыря, прося впустить их.

„Мы должны впустить их“, — сказал Лютер.

Вскоре дом Лютера превратился в больницу.

Тогда было принято решение о переезде университета в Йену.

„Мы уедем из Виттенберга?“ — спросила Кати с удивлением.

Лютер потер челюсть, опухшую из-за зубной боли. „Конечно нет! Пастор никогда не бросает свое стадо“.

Кати обняла его за шею. „Господин доктор, — прошептала она с нежностью, — у меня есть небольшой секрет“.

Он посмотрел на нее, удивленно подняв брови. „Какой?“

„У маленького Ханса в декабре будет брат или сестра“.

„Кати, да это же чудесно!“

Он погладил ее по волосам.

„Мы останемся в Виттенберге?“ — спросила она опять. В ее голосе звучала надежда.

„Конечно!“ Он посадил ее на колени и поцеловал.

Почти все профессора уехали в Йену. Тем не менее Георг Рёрер и его жена остались. „Мне это очень приятно“, — сказал Лютер. Рёрер, дьякон церкви замка, работал у него секретарем и много помогал с переводом Библии, особенно с Ветхим Заветом, который был еще далеко не закончен.

Кати лечила больных чумой, а в Виттенберг приходило все больше печальных известий. В январе 1526 года Лютер узнал о том, что Михаэль Газмайер, руководитель крестьянской войны в Австрии, заявил, что все „безбожники“ (не лютеране!) в стране будут казнены, он также требовал, чтобы все картины и образа в католических церквах были уничтожены, более того, он запретил мессу.

„Он сводит меня с ума, — сказал Лютер, меряя шагами комнату. — Единственный меч, который я признаю, — это меч Духа — тот, которым пользовался Павел. Когда-нибудь истина победит, но для этого нужно время, много времени“.

Крестьянская война продолжалась, и ходили слухи о том, что Лютер защищал коммунизм. Расстроенный слухами, Лютер закрылся в кабинете и, орудуя пером, как молотом, написал несколько незабываемых слов:

Евангелие не делает имущество общим, за исключением тех, кто хочет, исходя из своей свободной воли, сделать то, что сделали апостолы и ученики в 4-й главе Деяний. Они не требовали, как наши сумасшедшие крестьяне, чтобы добро других — Пилата или Ирода — стало общим, они делились только своим добром. Однако наши крестьяне с удовольствием делали бы общим имущество других людей, а свое придержали для себя. Ничего не скажешь, хорошие христиане! Я думаю, что в аду не осталось ни одного беса; все они вселились в крестьян.

К концу восстания 130 тысяч крестьян было убито. Из них 10 тысяч казнены. Один палач хвастался, что он собственноручно казнил 1200 человек. Лютер был в ужасе от такого кровопролития. Крестьяне настолько невзлюбили его, что он в страхе подумывал о необходимости уехать из Виттенберга.

Чума распространялась. Жена Рёрера заболела и умерла. Маленький Ханс был заперт в комнате. С тоской Лютер писал Юстасу Йонасу:

Меня очень беспокоят роды жены, потому что пример жены Рёрера сильно напугал меня… Маленький Ханс не может послать тебе привет из-за болезни… Прошло двенадцать дней с тех пор, как он ел…

Вчера Маргарет Мох сделали операцию, и, наконец справившись с чумой, она начинает поправляться. Она живет в зимней части дома, мы заняли лекционный зал, маленький Ханс в моей спальне, а жена Шурффа в его комнате. Мы надеемся, что все это когда-нибудь кончится…

Пока мир Лютера распадался, Сулейман Могущественный проник в Европу. Только один человек мог остановить его фанатичные, призывающие аллаха орды — это Карл V. Но вместо того чтобы сражаться с мусульманами, Карл с помощью немецких купцов — среди них было много лютеран — напал на Рим! Войскам не платили, и они напали на Вечный Город и взяли в плен папу Клемента VII. В это время Карл V находился в Испании. Хотя он был поражен действием своих наемных войск, он одобрил завоевание города и пленение папы.

Протестантские купцы считали, что, поскольку Римская Церковь грабила их, они могут ограбить Римскую Церковь! Соответственно они грабили, насиловали, поджигали, убивали и насмехались. „В Святой вторник (8 апреля), когда Клемент благословлял десятитысячную толпу перед собором святого Петра, один фанатик, одетый лишь в кожаный передник, взобрался на статую святого Павла и крикнул папе: „Ты — сын Содома! Из-за твоих грехов Рим будет разрушен. Покайся…!“

Почти все дома в Риме были сожжены, имущество разграблено, и нападавшие потребовали невероятный выкуп. „Во всем городе, — писал некто, — не осталось ни одного человека старше трехлетнего возраста, которого не заставили бы оплатить собственную безопасность“.

Охваченные истерией, разбушевавшиеся войска набросились на церкви. Они разворовывали золотые кресты, сосуды и другие ценности. „Святые кости“ выносились из-за алтарей и разбрасывались по полу. Кардиналов захватывали в плен, пытали, брали с них выкуп и заставляли ехать задом наперед на самых грязных животных, которых только можно было найти. Один солдат с богатым воображением оделся, как папа, пока остальные солдаты, облачившись в красные кардинальские шляпы, выстроились в длинную очередь и целовали ему ноги.

Общим голосованием Мартин Лютер был объявлен новым папой!

Книги и даже целые библиотеки уничтожались. По крайней мере три тысячи трупов было сброшено в Тибр. Тысячи тел оставлялись брошенными прямо на улицах.

Папа Клемент пребывал в заключении в замке Сант-Анжело с 6 мая по 7 декабря 1527 года. Все это время он надеялся, что Франциск I или Генрих VIII освободят его. Но никто из них даже не попытался это сделать. В конце концов Клемента заставили подписать почти невозможный документ. В нем он соглашался вернуть несколько городов, замков и 40 тысяч дукатов Карлу. Более того, было решено, что он останется в заключении, пока не выплатит 150 тысяч дукатов из прежде объявленной суммы.

В ужасе Эразм восклицал: „Это гибель не только одного города, но всего мира!“

Узнав обо всем этом и придя в ужас, Лютер закончил письмо Юстасу Йонасу такими словами:

Мне жаль, что Рим подвергся разграблению, потому что это великое предзнаменование. Я надеюсь, что он все-таки снова будет заселен и в нем будет новый папа еще до нашей смерти.

Он подписал письмо так: „Мартин Лютер, Christi Lutum (грязь Христа).

Как-то вечером, когда они с Кати были одни, Лютер сел на постель и стал вспоминать все свои беды. На этот раз он добавил еще одну: „Люди удивляются, почему Фридрих Мудрый защищал меня. Если честно, он должен был быть моим врагом. Почему? Я насмехался над его коллекцией мощей, я не соглашался с его учением, и, кроме того, я был жалом в его плоти. Почему он выступал за меня? Потому что я привлекал студентов в университет, а это было великим проектом его жизни. В 1518 году, через год после издания моих 95 тезисов, в университете было почти шестьсот студентов. На моих лекциях всегда было полно слушателей. Студенты жаждали учиться. В этом году у нас их всего пятьдесят. Почему? Причина в том, что герцог Георг запретил своим подданным посещать наш университет. Однако, Кати, это не самое худшее. Хуже всего то, что Бог страдает вместе со мной. — Он вытер глаза и потер челюсть. — Мои зубы. Ах, ах. Мои зубы“.

„Сиди спокойно. Я сделаю тебе теплый компресс“, — сказала Кати, положа руку ему на плечо.

Лютер приложил компресс к челюсти. „Из-за того, что теперь у нас только пятьдесят студентов, избиратель может забыть о нас“.

„Чепуха. Он протестант. Разве это не так?“

„Думаю, что так“.

„Студентов мало из-за чумы. В прошлом году было более сотни“.

„Да, это так. Но тем не менее, Кати, помни, что меня отлучили, что надо мной смертный приговор императора, что знать ненавидит меня так же, как и крестьяне. Один из них назвал меня доктором Лгуном, и он сказал мне это прямо в лицо! Если заболеют мои родители, я боюсь навестить их. Меня могут убить по дороге“.

Кати внимательно слушала. Затем ее лицо осветилось. „Меня кое-что удивляет“.

„Что?“

„Что ты сказал, когда отправлялся в Вормс?“

Лютер улыбнулся. „Я сказал: „Пусть в Вормсе будет столько бесов, сколько дранки на крыше. Я все равно войду туда“.

„А что ты сказал, когда увидел императора?“

„Я сказал: „Я не могу и не буду каяться ни в чем, потому что идти против своей совести плохо и небезопасно. И вот я здесь, по-другому быть не может. Да поможет мне Бог. Аминь“.

„Ну, господин доктор, если вы были так храбры и решительны тогда, то почему вы не можете проявить те же качества теперь?“

„Сегодня все по-другому“.

„Ну и что? Разве слово Божье изменилось? Разве Иисус Христос изменился? Правда ли, что праведный верою жив будет?“

„Чего ты хочешь, задавая все эти вопросы?“ — он покачал головой и улыбнулся.

„Еще один вопрос. Ты скучал в Вартбурге?“

„Только поначалу. Я чуть не умер со скуки“.

„А тебе было скучно, когда ты переводил Новый Завет?“

„Конечно нет. Я закончил его за несколько недель“.

„Может быть, дело в том, что тогда ты делал то, чего не делаешь теперь? — она внимательно посмотрела на него.

„Да, это так. Я был занят. Я был весь в делах. — Его глаза заблестели. — Кати, ты достаточно долго проповедовала. Я понял твою мысль! Я долго отлынивал. Теперь пора браться за дела. Меня посетило новое вдохновение“.

Кати с улыбкой посмотрела, как он устремился в кабинет. Каждый шаг был тверже предыдущего. В течение трех дней он быстро вставал из-за стола, чтобы скорей взяться за работу. В конце третьего дня он появился перед Кати с лютней и рукописью в руке. „Я сочинил гимн, — объявил он. — Он называется „Ein feste Burg ist unser Gott“ (наш Господь — Мощная Крепость). Послушай“.

Аккомпанируя себе, он запел богатым баритоном:

Не успел он закончить, как Кати разразилась слезами. После заключительного куплета она воскликнула: „Это замечательно! Откуда у тебя такое вдохновение?“

„От тебя! От Христа! От герцога Георга! От моих болезней! От Вартбургского замка! И от 46-го псалма в Вульгате!“

Обняв его за шею, Кати рыдала. „Господин доктор, этот гимн будет жить!“

Лютер засмеялся. „Есть еще вопросы?“

„Да, господин доктор. Один. Ты на самом деле швырнул чернильницу в дьявола, когда прятался в Вартбургском замке?“

Лютер улыбнулся. „Мне говорили, что чернильные пятна все еще остались на стене. Решай сама!“