Осенью 1530 года Кати занималась наставлением горсточки жильцов в Черном монастыре, когда неожиданно подъехал Лютер. Сердце ее бешено забилось, и она кинулась к повозке. Не успел он слезть с лошади, как она порывисто обняла его и воскликнула: „Добро пожаловать домой, доктор Лютер! Добро пожаловать домой!“

Внимательные глаза Кати заметили, что он похудел. „Я поспешу на кухню и приготовлю тебе поесть“, — сказала она. Через час, держа на коленях Ханса и Магдалену, Мартин сказал: „Кати, я знаю, что ты молилась за меня. Каждый день я чувствовал непостижимый источник силы, а когда дьявол нападал на меня, я уверял его в том, что ты стоишь на коленях“.

„А что говорил он?“

„Ему это не нравилось!“

Прошло несколько недель, и Лютер делился с Кати новостями. „Наша евангельская вера в огромной опасности, — признался он, оставшись с ней наедине в комнате. — Император потребовал от нас утверждения веры, а поскольку я находился в крепости, я оставил окончательный вариант такого утверждения или исповеди Меланхтону. Он, конечно, имел при себе подобное утверждение, над которым многие из нас трудились в Торгау. И все же я боялся, что наш дипломатичный друг пойдет на компромисс. Ходили слухи, что он был готов даже признать папу!“ Лютер нахмурился. „Меланхтон, хоть он и блестящий ученый, в чем-то подобен Эразму. Он может ходить по тухлым яйцам, не разбивая их. А я дикий кабан“. Он рассмеялся.

„Однако, наши наставники были тверды в вере и помогли ему утвердиться. В конце концов 24 июня протестанты были готовы вручить свой документ. У них было две копии, одна на латыни и одна на немецком. Меланхтон тоже хотел, чтобы это сочинение зачитали при большом стечении слушателей — и читали по-немецки.

Утром и днем того знаменательного дня несколько католических делегатов потратили уйму времени, читая длинные речи о турецкой угрозе. Когда солнце стало садиться, наступило время чтения Исповеди. И тут уставший император заявил о том, что уже слишком поздно. Он также предложил, что вместо публичного чтения документ можно было передать ему для личного изучения!

Протестанты отклонили это предложение. Наш представитель даже напомнил Его Императорскому Величеству о том, что нам было обещано публичное чтение. После некоторых споров было решено, что Исповедь будет зачитана на следующий день, 25 июня. Но император и его друзья были полны решимости! Не имея возможности предотвратить публичное чтение, они изменили место и перенесли чтение из городского зала, где было достаточно места, в маленький нижний кабинет епископального дворца, где было не более двухсот мест. Кати, Сатана — мудрый стратег!

Император вошел в кабинет в три часа пополудни. В последний момент брат императора, Фердинанд, предложил, что поскольку присутствовали делегаты из других стран, Исповедь следует читать по-латыни. Протестанты возражали. Они настаивали на том, что поскольку мы находимся в Германии, то исповедь должна быть представлена по-немецки.

Все места в зале были заняты, и огромные толпы собрались в коридорах и во дворе. Когда доктор Бейер выступил вперед для того, чтобы прочитать рукопись, все протестантские делегаты встали, чтобы выразить свое уважение“. Глаза Лютера затуманились.

„Моя Кати, как бы я хотел быть там!“

„Чтение Аугсбургской Исповеди потребовало целых два часа. И когда доктор Бейер читал ее, его громоподобный голос был отчетливо слышен во всех уголках, и даже на улице люди слышали каждое слово“.

„А что делал император во время чтения?“ — спросила Кати.

„Рассказывают разное. Один делегат сказал, что тот уснул, другой настаивал на том, что он заметил: „Мне бы хотелось, чтобы это учение было проповедано по всему миру“. Карл V, конечно же, плохо знает немецкий, и он попросил своего секретаря перевести латинский вариант на французский, так чтобы он мог изучить его отдельно“.

„А император принял Исповедь?“

„Я думаю, что она произвела на него впечатление. Но его советники предложили написать на нее ответ. Ответ был составлен Иоанном Экком — 351 страница, — и был готов к представлению 8 июля. Этот документ — он был назван „Опровержение“ — настолько саркастичен, что мне говорили, будто Его Величество остался недоволен. Тем не менее его предки католики, сам он католик, его подданные католики, советники тоже католики, и для того, чтобы отразить турков, ему нужна поддержка папы Клемента VII“.

„Ну и что?“ Магдалена заплакала. Кати нежно перенесла ее к себе на колени.

„Император настаивал на следующем“. Лютер достал из кармана лист бумаги и начал читать:

Таким образом Его Императорское Величество во имя блага и процветания Святой Империи, во имя восстановления мира и единства и для того, чтобы показать снисходительность и особую милость Его Величетва, даровал избирателю Саксонии, пяти княжествам и шести городам время милости, начиная с сего дня до 15 апреля следующего года, за которое они могут решить, исповедать или нет учение вместе с христианской Церковью, Его Святейшеством папой, Его Императорским Величеством, другими избирателями и вельможами Святой Римской Империи, другими христианскими правителями и оказавший фундаментальное влияние на все евангелическое христианство членами вселенского христианства, пока не будет созван общий совет.

Слушая все это, Кати нервно сжала руки. „Этот документ — настоящий ультиматум“, — сказала она в тот момент, когда Лютер закончил чтение.

„Правильно“.

„А что будет, если ты и другие евангелисты не подчинятся?“ „Начнется гражданская война, и если мы потерпим поражение, то многие из нас сгорят на костре. Георг уже заранее облизывается!“

Кати вытаращила глаза. Начиная с октября, она считала месяцы по пальцам. „Это значит, что осталось лишь семь месяцев, за время которых ты можешь подчиниться“.

„Правильно. Против нас выступят огромные силы. Представь себе несколько протестантов в Германии, Голландии и Дании да еще в нескольких местах против Римской Империи! Такое соревнование невозможно. Наше единственное прибежище — Бог“.

„А чем все вы занимаетесь теперь?“

„Меланхтон пишет книгу, направленную против „Опровержения“. Он назвал ее „Оправдание“.

Проходили месяцы, и Кати старалась использовать до отказа каждую минуту. Кабинет мужа превратился в тронный зал, и она следила за тем, чтобы ему не мешали. Он постоянно был занят переводом Библии и пересмотром перевода Нового Завета.

Как-то раз поздно вечером в субботу Кати увидела, как Лютер штопал свои штаны. „Ты не должен этого делать!“ — воскликнула она.

„Почему нет? Фридрих Мудрый всегда собственноручно чинил свои штаны. Чем я лучше избирателя?“

„Дело не в этом, миру нужна каждая минута твоего времени. Кроме того, чинить твою одежду — это мое дело“.

На следующее утро, когда Кати одевала маленького Ханса в церковь, она неожиданно вздрогнула. Из его кожаных штанов был вырван большой клок. Показывая это мужу, она сказала: „Как ты думаешь, что случилось? Естественно, это не от того, что он скатился по перилам“.

Лютер повесил голову. „Не вини Ханса. Мне нужна была заплатка, а его штаны подходили к моим. Да и потом Иисус учил нас, что новые заплаты не приставляются к старой ткани! Мне очень жаль. Я куплю ему новую пару“.

„Ах, Мартин, Мартин“, — простонала она беспомощно.

Когда багровые и золотые листья на виттенбергских дубах и вязах стали медленно опадать и воздух похолодал, плечи Лютера начали сгибаться. Роковой рубеж, установленный императором, 15 апреля, приближался, теперь от него отделяли лишь несколько месяцев. Да, Иоанн Стойкий и другие протестанты держались. Шмалькальдская Лига, созданная лютеранскими городами и лютеранскими князьями, объединилась в союз. И тем не менее будущее не казалось радужным.

„Если Бог не сотворит чуда, прольется много крови“, — сказал Лютер, сидя за столом. Он покачал головой.

„Как ты думаешь, император пойдет на компромисс?“ — спросила Кати.

„Никогда! Если он позволит протестантам сохранить свою веру, Римской Империи придет конец“.

Спустя две недели пришло известие о том, что мать Лютера серьезно заболела. „Тебе нужно навестить ее“, — сказала Кати.

„Но я не могу. Помни, я по-прежнему вне закона“.

„Ей будет приятно тебя увидеть“.

„Конечно. Но тем не менее я не должен рисковать своей жизнью“.

С явной неохотой Лютер утешил себя тем, что послал матери письмо. Он напомнил ей слова Иисуса, Который сказал: „Я победил мир“. Затем он продолжал: „Все мои дети и Кати молятся за тебя. Кто-то из них плачет, кто-то говорит за едой: „Бабушка очень больна“.

Это время было особенно трудным для Лютера, потому что совсем недавно он потерял отца.

Меланхтон старался использовать каждый момент, работая над „Оправданием“. Он дополнял, переписывал, исправлял, начинал снова, укорачивал предложения, изучал сочинения отцов Церкви, исследовал работы Эразма, советовался с Лютером. Он искал доказания из Писания о том, что „праведный верою жив будет“. Он проверял найденные ошибки в Вульгате. Он работал по воскресеньям, писал во время еды и поздно ночью. Он работал с таким же воодушевлением, с каким армия укрепляет свои позиции перед лицом врага. Лютер страдал вместе с ним и как-то раз вырвал у него перо. „Филипп, — проговорил он, — Бог призвал нас не только работать, но и отдыхать“.

Однако, бывший монах сам не придерживался собственного совета. Он вставал рано и работал допоздна. Он постоянно писал, сочинял, учил, проповедовал, проводил диспуты. Когда он не занимался физической работой, он сражался с дьяволом с помощью Писания, называя его различными именами и прибегая к сарказму. Его плечи продолжали сгибаться, глаза туманились, память отказывалась служить. Как-то раз после того, как ему пришлось выгнать двух родственников из Черного монастыря за постоянное пьянство, он начал сильно хромать.

Ничто не могло его обрадовать.

Назначенный императором на 15 апреля рубеж прошел. Ничего не произошло. И все же плечи Лютера по-прежнему сгибались. В мае Кати сообщила ему, что снова ждет ребенка. Его единственной реакцией был вопрос: „Когда тебе рожать?“

„В декабре“, — ответила она. Ничего не ответив, он устремился в кабинет, будто не слышал ее.

В полном расстройстве Кати написала пастору Бугенхагену. „Что мне делать?“ спрашивала она, и голос ее дрожал от тревоги.

„Молиться“.

„Но я молюсь“.

„Молись больше“.

Тогда она попробовала поговорить с доктором Августином Шурфом, выдающимся профессором медицины в университете.

„Он слишком много работает“, — сказал Шурф.

„Но я не могу заставить его остановиться“.

„Настаивай на том, чтобы он отдохнул. Ему нравится охота на кроликов“.

„Он не согласится“.

„Тогда, фрау Лютер, молитесь. Стучите, просите, требуйте и настаивайте“.

В полном отчаянии, опасаясь за жизнь Мартина, Кати решилась на крайние меры. Она перелистала свой Новый Завет, закладками отметила ключевые отрывки, а потом исследовала весь свой гардероб в поисках черной одежды. Потом она облачилась в траур.

„Что с тобой случилось?“ — спросил Лютер из-за груды книг и бумаг, с удивлением уставившись на нее.

„Разве ты не видишь, что у меня траур?“ — спросила Кати, выдавливая из себя рыдания.

„А кто умер?“

„Очень важная персона“. Она высморкалась и вытерла глаза.

„Скажи мне, кто?“

„Бог!“

„Ты имеешь в виду Небесного Отца?“

„Да, — она кивнула. — Да, Бог умер. У-М-Е-Р!“

Лютер нахмурился. „Кто сказал тебе об этом?“

„Ты!“

„Когда?“

„Мне стало ясно это из-за того, как ты вел себя последние несколько недель. Именно поэтому я и решила, что Бог умер“.

„Ах, Кати“.

„Я также обнаружила много ошибок в твоем переводе Нового Завета“.

„Назови хоть одну!“ Тень ужаса пробежала по его лицу.

„Твой любимый отрывок в первой главе Послания к римлянам, который ты перевел как „праведный верою жив будет“, нужно перевести праведный верою жив будет, если будет трудиться и нести наказание“.

Лютер оторопел. „А что еще?“

„У тебя есть еще один любимый стих в восьмой главе этой же книги. Я слышала, как ты цитировал его тысячу раз. Ты говоришь: „Все содействует ко благу“. Это неправильно. Правильный перевод таков: „Мало что содействует ко благу“.

„На какой авторитет ты ссылаешься?“

„На авторитет замечательного человека, которого зовут Мартин Лютер!“

Лютер вскочил, его глаза сверкали. На губах появилась улыбка, и он протянул руки. „Ах, Кати, это была замечательная проповедь. Откуда у тебя появилась такая мысль?“

„От тебя. Ты сказал, что я всегда должна повторять молитву Господа перед тем, как проповедовать, именно этим я и занималась, пока ты был подавлен“.

Малыш Кати родился 9 ноября 1531 года. „А теперь я дам ему имя“, — заявила Кати. Ее голос был таким же твердым, как голос Лютера в Вормсе.

Лютер рассмеялся. „И как ты его назовешь?“

„Мартин!“

Пока маленький Мартин подрастал, его нянчили, и у него прорезались зубы, Лютер часто мерил шагами пол. „Одному Богу известно, когда император нападет на нас, — сказал он. — Карл V хороший стратег. Он просто выжидает подходящего момента“.

„Но разве Шмалькальдская Лига не подписала с ним пакт?“ — спросила Кати.

„Да, он был подписан в марте прошлого года. Но тем не менее… — Он покачал головой. — Я боюсь, что не всем нашим людям можно доверять!“

Вниманием императора полностью владели турки. Многие говорили, что последователи Сулеймана были воплощением сарацинов, которые захватили Иерусалим и отняли его у крестоносцев. Пока шпионы императора посылали ему известия о турках, шпионы Сулеймана слали ему сведения о европейцах. Даже у Лютера перехватывало дыхание.

Весьма напуганный, Карл V пошел на соглашение с лютеранами. Это соглашение, подписанное 2 августа 1532 года, известно как Нюрнбергский мир.

Будучи уверенным, что Сулейман нападет на Вену, Карл V окружил город войсками и оружием. Войска стекались из Испании, Италии, Нидерландов, Германии, и среди них было много лютеран. Историки утверждают, что эта армия была самой большой армией в Европе того времени.

Но такая неимоверная концентрация силы была направлена против воображаемой армии, которая не раз озадачивала историков на протяжении многих веков.

Уверенный в том, что Иисус подчиняется Магомету, горя желанием заменить европейские церкви мечетями, Сулейман собрал огромную армию, снабженную лучшими лошадьми. Ее большую часть составляли татары — самые умелые наездники в мире.

Затем Сулейман, на тюрбане которого сверкали драгоценные камни, устремился на север.

Сведения об успехах Сулеймана проникли в Вену. „Они уже сожгли несколько деревень к северу отсюда“, — сообщал посланник. Все это казалось непостижимым, поскольку никто еще не видел турецкой армии. Гораздо позже стало известно, что северные районы Вены опустошались татарами. Открылось и то, что настоящая армия Сулеймана осаждала маленький город Гюнс в шестидесяти милях к югу.

Как ни странно, Гюнс защищал гарнизон из семисот человек!

Армия Сулеймана задержалась у Гюнса на двадцать дней. Когда гарнизон сдался, Сулейман просто потребовал ключи от уже разрушенных ворот. Затем он удивил побежденных тем, что даровал им полную неприкосновенность.

Вскоре после этого, не приближаясь к Вене, Сулейман и его непобедимые последователи вернулись в Турцию. В ноябре Сулейман занимался покупками на базарах Константинополя!

Карл V был поражен.

„Почему он не напал?“ — спрашивал один из командиров.

„Возможно он испугался наших пушек, — ответил его друг. — У Сулеймана нет такого количества пушек, как у нас. Если бы он выманил нас на равнину между городом и Гюнсом, его всадники разрезали бы нас на куски“.

У Кати Лютер было другое мнение на этот счет. Сидя напротив за столом, она сказала: „Господин доктор, я думаю, что Бог использовал Сулеймана Могущественного для того, чтобы отвлечь внимание императора и таким образом предотвратить гражданскую войну в Германии“.

„Может быть, ты и права, — ответил Лютер. — Теперь у нас есть время объединиться и показать миру, что „праведный верою жив будет“.

28 января 1533 года Кати подарила мужу третьего сына. „Как мы назовем его?“ — спросила Кати.

„Павел“.

„А почему Павел?“

„Потому что Павел верил в провидение Божие!“