Посетив церковь замка и убедившись в том, что останки ее мужа не тронуты, оптимистично настроенная Кати повела свою семью к Черному монастырю. То, что предстало перед ее глазами, заставило ее остолбенеть.

Утратив доступ в церковь замка, испанские солдаты удовлетворили свою ярость, уничтожив дом „главного еретика“. Следы разрушения были повсюду. Почти все окна были разбиты, мебель сломана, стены покрыты жирными пятнами, почти все двери были сняты с петель, разбитая посуда валялась на полу. Помимо этого кабинет использовался в качестве туалета, и трупы нескольких собак и кошки еще усиливали и без того непереносимый запах. Пока Кати наблюдала все это в молчании, дети обошли все уголки дома. Ничто не пощадили. Даже подвалы и курятники были разрушены.

Кати расплакалась.

Прошла долгая и непереносимо тяжелая минута, затем Ханс положил руку матери на плечо. „Мама, — сказал он, обнимая ее покрепче, — отец хотел, чтобы мы переехали в Зульсдорф. Может быть, может быть именно туда нас хочет направить Бог“.

Кати призадумалась. Еще полчаса ушло на то, чтобы обследовать все причиненные убытки. Затем она собрала детей в том, что осталось от кухни. „Я приняла решение. Мы переезжаем в Зульсдорф“.

Ферма в Зульсдорфе и примыкающая к ней земля Вахсдорфа не стали жертвами полных ненависти солдат. Но вместо этого эти земли стали полем боя. Постройки исчезли, не осталось ни одного животного, и исчезли все инструменты. „А что мы будем делать теперь?“ — спросил Павел.

„Мы вернемся в Виттенберг!“ — ответила Кати. В ее голосе появилась свежая нотка уверенности. „В конце концов, у нас десять рук. Это значит, что у нас есть сто пальцев. Мы используем их для того, чтобы восстановить Черный монастырь. Потом позаботимся об остальном“.

„А где мы воьмем деньги?“ — спросил Ханс.

„Бог позаботится!“

Пока повозка везла их обратно в Виттенберг, Кати обдумывала план восстановления. „Прежде всего, — объявила она, — мы приведем в порядок свои спальни. Затем починим кабинет“.

„Ты собираешься начать писать книги?“ — спросил Павел.

„Нет, не собираюсь. Но приведенный в порядок кабинет будет напоминать мне о вашем отце, а это придаст мне силы. После того, как мы справимся со всем этим, мы починим несколько комнат и будем сдавать их внаем. Бог дал нам замечательную возможность, и наша обязанность ее использовать!“

Целую неделю они поднимались на заре и работали до заката, но наконец три спальни были отремонтированы. „Теперь нам нужно починить хотя бы одно окно, — сказала Кати. — Кто-нибудь из мальчиков знает, как вырезать и вставить стекло?“

Никто не знал.

„Очень хорошо. Тогда давайте вызовем мастера, и пусть он починит окна“.

„А чем мы ему заплатим?“ — спросил Ханс.

„Иди за мной, и я вам покажу“. Кати подвела их к тайнику в погребе. Открыв его, она показала им несколько полок с серебром. „Много лет тому назад я научилась прятать ценные вещи, чтобы ваш отец не мог их раздать. А теперь мы заложим их и используем деньги на свои нужды“.

Пока Кати продолжала заниматься ремонтом, мастерство детей тоже возрастало. Мальчики научились чинить двери, красить и ремонтировать старую мебель, вставлять стекла. С помощью Кати Маргарета сшила занавеси из старых лоскутков. Вскоре Кати вывесила объявление о сдаче комнат внаем.

Первыми жильцами стали пожилые супруги Кункль. Когда новые комнаты были готовы, появились и новые жильцы. Когда к ним пришел человек без денег, Кати была тверда и откровенна. „Мне нужны деньги, оплата вперед“.

„Но я пятый кузен доктора Лютера“, — просил человек.

„Для меня это не имеет значения. Мне нужны деньги“. Заметив его разочарование, она добавила. „Мне нужен садовник. Если вы с этим справитесь, я могу подыскать вам место. В противном случае…“

Человек ушел, явно недовольный.

Кати требовалось много мяса. Ей пришлось отправиться в лавку Хельмута Шмидта. „Где Хельмут?“ — спросила она у прилавка.

Эстер помрачнела. „Разве вы не слышали?“ — спросила она.

„Нет. Мы были так заняты, восстанавливая дом, что я уделяла мало внимания новостям“.

„Мой муж лишился ноги в Мюльберге. Пушечное ядро оторвало ему ногу ниже колена. Он ужасно страдал. Мне приходится управляться с лавкой, пока он в больнице“.

„А как ваши двойняшки?“

„Иоанн и Петер здоровы. Каждое воскресенье я вожу их навестить отца. Именно они заставляют его бороться за жизнь“.

„Думаю, что и вы многое для этого делаете“, — сказала Кати. Она кивнула и улыбнулась.

Поскольку у Кати не было в наличии больших денег, Эстер разрешила ей пользоваться кредитом до пятидесяти гульденов.

Пока основная часть дома процветала, работы по восстановлению остальных частей монастыря были закончены. В скором времени в каждой комнате появились жильцы, на окнах занавески. Но лучше всего было то, что столовая была всегда полна гостей, и Кати могла платить по счетам.

Хотя Иоанн Фридрих оставался в ссылке, избиратель Морис позволил Виттенбергу остаться городом протестантов. Иногда он даже приезжал, чтобы послушать пастора Бугенхагена. Университет Виттенберга тоже продолжал свое существование, хотя студентов насчитывалось меньше сотни.

Кати наслаждалась работой. Но ранние утренние подъемы и работа до тех пор, пока не гасли третьи, а то и четвертые свечи, сильно ослабили ее. Как-то раз, когда она была выбита из сил, к ней подошел Ханс.

„Мама, — сказал он, — я думаю, мне следует отправиться в университет в Кенигсберге“.

„Я согласна, — ответила Кати. — Твой отец хотел, чтобы ты стал юристом, и мне тоже этого хочется. Я горжусь тобой“.

„Мама, но тебе нужна моя помощь“.

„Ерунда! Вся жизнь перед тобой. Мы справлялись раньше, справимся и теперь. Кроме того, Бог всегда заботился о нас. Он не подведет“.

После того, как Ханс уехал, остальные дети стали работать еще усердней. Но усилия были непомерными для Кати. Иногда в момент слабости она спрашивала себя, почему ей, прозванной многими Королевой Реформации, приходилось зарабатывать себе на жизнь, сдавая комнаты внаем. В такие минуты отчаянья она обычно уходила к себе, закрывала дверь, падала на колени и разговаривала с Отцом. После этого она всегда чувствовала себя бодрее духом.

В конце зимы она страдала от сильного жара и, казалось, что ее молитвы упирались в потолок и не шли дальше. Кати была в таком отчаяньи, что хотела умереть. „Возьми меня домой, Отче“, — молила она в слезах. Пока она молилась, она увидела склоненное над ней лицо Эстер Шмидт.

„Что вы здесь делаете?“ — спросила Кати.

„Я пришла помочь“.

„Но я… я ничем не смогу отплатить вам“.

„А кто говорит об оплате? Хельмут вернулся из больницы и хорошо справляется с делами. Мы молились об этом, и я решила помочь вам, пока вам не станет лучше“.

„А как же ваши двойняшки?“ Кати посмотрела на нее с удивлением.

„Да, это проблема. Но решение у нее простое“.

„Какое же?“

„Если Маргарита, — она говорила, тщательно обдумывая каждое слово, — если Маргарита сможет посидеть с ними, пока я здесь, я действительно смогу помочь вам“.

„Это Господь вдохновил вас сделать мне такое предложение?“ — спросила Кати.

Эстер кивнула.

„Тогда вы и есть ответ на мои молитвы, — Кати вытерла слезы. — Да, Эстер, — продолжала она с воодушевлением, — вы действительно ответ на мои молитвы!“

Кати уже поправлялась, когда Эстер ворвалась к ней в комнату с тревожными новостями. „Фрау Лютер, — воскликнула она, — Виттенберг снова в опасности!“

„Новая война?“

„Нет, это хуже, чем война“.

„Разве Иоанн Фридрих казнен?“

„Нет! Нет! Новости гораздо хуже!“

„Тогда что это?“

„Чума вернулась!“

„Ч-ч-чума? — у Кати перехватило дыхание. — Вы уверены?“

„Семь человек с нашей улицы уже умерли“.

Кати простонала. „Я не верю, — наконец сказала она. — Я помню прошлую чуму, когда в этом доме была больница. Почти на каждой кровати лежали ее жертвы. Некоторые из моих близких друзей погибли. — Она покачала головой. — Это было ужасно“.

Слишком слабая, чтобы вставать с постели, Кати проводила почти все часы бодрствования в молитвах. Она молилась за город, за соседей, за жильцов и за своих детей. Как-то раз рано утром, когда она молилась, она почувствовала вдохновение и прочла хорошо известные слова 120 псалма:

Днем солнце не поразит тебя, ни луна ночью. Господь сохранит тебя от всякого зла; сохранит душу Твою Господь. Господь будет охранять выхождение твое и вхождение твое отныне и вовек.

Эти слова были истинным утешением, и она читала их снова. и снова. Потом умерли супруги Кункль. Каждый день чума свирепствовала все сильнее, умерших было столько, что их тела оставались прямо на улицах. Никто из детей Кати не пострадал, но каждый день она узнавала о смерти кого-нибудь из друзей. Положение стало настолько серьезным, что за неделю съехали все жильцы. Пока Кати думала, что делать, к ней пришел пастор Бугенхаген.

„Я считаю своим долгом посоветовать вам уехать из Виттенберга“.

„Но куда?“ — спросила Кати, ломая руки.

„Я не знаю“.

„Как вы думаете, когда нам лучше уехать?“

„Завтра утром и как можно раньше“.

Кати закрыла глаза. „Пастор, я не понимаю этого! — рыдала она. — Я была настойчива в молитвах, я пыталась быть покорной, но…, — рыдания сотрясали ее, — мне кажется, что Бог не слышал меня!“

„Ах, фрау Лютер, не говорите так! Бог любит вас! Бог слышит вас! У Него есть для вас план!“ Он с минуту колебался, а затем продолжил с новым воодушевлением. „Кати, — вы удивительный человек. Может быть, Бог хочет использовать ваши последние годы как особое свидетельство“.

„Что вы имеете в виду?“

„Вы знали доктора лучше, чем все остальные. Вы знали его и тогда, когда он был разочарован, и тогда, когда он одерживал победы. Теперь, когда его не стало, люди будут смотреть на вас. Если вы останетесь такой же мужественной, каким был он, когда предстал перед императором в Вормсе, это будет настоящим свидетельством“.

„Я попытаюсь быть верной“, — сказала Кати.

Пастор придвинул свой стул поближе к изголовью кровати и открыл Библию „Наша проблема, — сказал он, — в том, что Бог намного мудрее любого из нас и мы часто не понимаем Его. Послушайте 55 главу Исайи:

Мои мысли — не ваши мысли, не ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но, как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших. Как дождь и снег нисходит с неба и туда не возвращается, но напояет землю, и делает ее способною рождать и произращать, чтоб она давала семя тому, кто сеет, и хлеб тому, кто ест: так и слово Мое, которое исходит из уст Моих.

Эти слова, фрау Лютер, сама истина“.

„Да, пастор. Я знаю, что это так, — согласилась Кати, кивая головой. — Но мы с доктором надеялись провести несколько спокойных лет в Зульсдорфе. Он работал усердно и заслужил хороший отдых. — Она вытерла слезы. — Теперь это невозможно. Он умер. Фермы разрушены. Жильцы съехали. Моим детям нужно образование. Я забыта. У меня нет денег. Чума повсюду окружает меня и приближается с каждым часом. Она уносит моих друзей“, — закончила она совсем расстроенно.

„Да, у вас действительно много проблем, — посочувствовал Бугенхаген. Он похлопал ее по руке. — Но у вас также много благословений. Сегодня днем я буду проводить похоронную службу для всех трех детей Крамера. Ваши дети по-прежнему живы!“

„Да, пастор, это так, я не должна жаловаться. Господь да простит меня. Я думаю, что я просто старая, уставшая женщина“.

Бугенхаген улыбнулся. „Господь понимает, и я уверен, что Он любит вас ничуть не меньше, чем прежде. Наша проблема лишь в том, что мы не всегда понимаем Его. Пока вы говорили, я думал о тех благословениях, которые дарованы мне Его провидением. Его провидение спасло нас от Сулеймана Могущественного. Оно дало вам возможность бежать из Нимбсхена. Его провидение спасло Виттенберг и останки доктора Лютера от герцога Альбы. Его провидение…“

„Да, да, — перебила его Кати. — Да, Бог воистину благ. У меня нет никаких причин для жалоб“.

Бугенхаген остановил ее, подняв руку. „Фрау Лютер, — сказал он, — за последние недели я думал над тем, что общего было у Мартина и Моисея. Моисею нужно было предстать перед фараоном, Мартин предстал перед Карлом V. Моисей должен был терпеть лживых братьев. Его братья даже сделали золотого тельца! Мартин должен был терпеть Карлштадта и других. Моисей писал книги, Мартин тоже занимался этим. Моисей умер. Мартин умер. Но совсем недавно я узнал нечто новое о смерти Моисея, и от этого запело мое сердце“. Он взглянул на часы и сказал: „Мне нужно торопиться. Сегодня у меня еще три похоронных службы. Но вот в чем дело.

После сорока лет скитаний Моисей подвел детей Израиля к самой границе обетованной земли. Далее Господь повел его на гору. С этого места Он показал Моисею обетованную землю. Стоя там, Моисей увидел ее всю — от Галаада до Дана. Затем Господь сказал ему: „Вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: „семени твоему дам ее“.

В конце концов, когда Моисей увидел землю, пальмы, плодородные долины и реку Иордан, Господь сказал: „Я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но в нее ты не войдешь“.

Вам никогда не казалось это несправедливым?“ — улыбнулся он.

Кати кивнула. „Да, мне всегда казалось, что это несправедливо“.

„Но, фрау Лютер, на этом все не кончилось“. Он открыл Новый Завет на Евангелии от Марка и из 9 главы прочитал: „И явился им Илия с Моисеем; и беседовали с Иисусом“.

Итак, вы видите, фрау Лютер, Моисей не только увидел обетованную землю, но ему была дана удивительная возможность войти в нее и быть вместе с Иисусом, Сыном Бога, в земле обетованной. И конечно, никто никогда не получал большего благословения!“

„Но какое это имеет отношение ко мне?“

„Когда-нибудь вы поймете, — уверил ее Бугенхаген. — Вы увидите Мартина, Елизавету и Магдалену снова, и все вы возрадуетесь у трона. Вы никогда не должны забывать слова Павла: „Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан“.

Пастор остановился, положив руку на ручку двери. „Доктор Мартин научил мир тому, что „праведный верою жив будет“. И это действительно великая истина. Ничто не может принести большего удовольствия Сатане, чем удачная попытка заставить вас отступить от этого словом или делом. Фрау Лютер, Господь позволяет вам страдать, чтобы испытать вас. Но я хорошо вас знаю, и я знаю, что вы пройдете через все испытания“. Сказав это, он кивнул Кати и ушел, оставив ее размышлять над благословениями, которые Бог дал ей. У нее снова появилось мужество. Она будет верной. По Божьей благодати она докажет истину того, что Бог открыл Мартину, — „праведный верою жив будет“. Эти слова по-прежнему были реальными. Бог будет с ней, пока ей трудно.

Кати откладывала отъезд из Виттенберга как можно дольше. Но все же ей пришлось уезжать. Когда повозка была загружена, она в последний раз посетила церковь замка и могилы детей на кладбище. Затем, уверенная в скором возвращении, она поспешила к повозке, взобралась на нее и велела трогать.

Проезжая через Эльстерские ворота, кучер устремился в Торгау. С самого начала лошади явно нервничали. Огорченный их поведением, кучер ругал их снова и снова. Вспоминая, как лошадь пала в другой поездке, Кати заставила себя промолчать. Они уже подъезжали к деревне, когда огромная собака с лаем бросилась на лошадей.

Лошади встали на дыбы. Кучер изо всех сил натянул поводья и закричал на них, но ничего не смог добиться. Напуганная Кати спрыгнула с повозки. Худшего места для прыжка она выбрать не могла. Ударившись о камень, она сильно ушиблась и скатилась в речку, упав с довольно высокого берега. Стараясь удержаться на воде, она закричала: „Господь, помоги мне!“

К счастью местный крестьянин увидел несчастный случай и быстро подбежал к ней на помощь, вытащив ее и не дав ей утонуть.

Когда лошади успокоились, кучер и дети устремились туда, где на дороге лежала Кати. Павел выпрыгнул, неся с собой несколько теплых одеял. Он завернул в одеяла дрожащую Кати и приготовил для нее в повозке место поудобнее. Они осторожно подняли ее, положили в повозку и заставили лошадей продвигаться вперед с огромной скоростью. Двумя часами позже ее внесли в дом Каспера Грюневальда в Торгау — дом, который они заранее сняли.

„Позовите врача! — закричал Павел. — Моя мать ранена. Она едва не утонула“.

Доктор был немедленно вызван. Пока все ждали результатов, госпожа Грюневальд сняла с Кати мокрые одежды, завернула ее в теплое одеяло и постаралась устроить ее поудобней.

Когда доктор прибыл и осмотрел Кати, он обнаружил, что внутренние повреждения были настолько серьезными, что он ничего не мог сделать. Грюневальды с любовью заботились о ней и, поскольку Грюневальд был хорошим другом доктора Лютера, его дом был истинным раем для нее, где за ней ухаживали со всей любезностью.

Когда зима сковала льдом реки и покрыла снегом землю, Кати с трудом начала поправляться. Думая о детях, она старалась выжить. Но казалось, что битва будет бесполезной. Часто в агонии она обращалась к прошлому. Во сне ее постоянно мучили воспоминания. Снова и снова она рассказывала всем окружающим подробности своих снов. Чаще всего она видела во сне величайшие моменты жизни своего мужа. Несколько раз она рыдала: „Я, наверное, с трудом дождусь своего призвания“.

В конце первой недели декабря появился Хельмут Шмидт. Опираясь на костыль, он с улыбкой склонился над Кати. „Я приветствую вас, фрау Лютер“, — сказал он радостно. Его глаза сияли, и в голосе слышалась радость.

„Как дела у Эстер?“ — спросила Кати, глядя на него.

„Разве вы не слышали?“ — В его голосе послышалась нотка печали.

„Что-нибудь не так?“ — Кати помрачнела, озабоченно глядя на него.

„Эстер и двойняшки стали жертвами чумы. Пастор Бугенхаген проповедовал на их похоронах две недели назад. Я остался один. Я закрыл свою лавку и с братом отправился сюда, в Торгау“.

„О, как ужасно!“

„Нет, фрау Лютер. Это не ужасно. Бог был очень близок ко мне. Он — моя сила“. Улыбка снова появилась на его лице.

„Но в чем секрет вашей воли?“ — спросила она, с напряжением изучая его.

„Меня утешали слова Павла: „Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный“. Этот отрывок подтвердило мне падение Виттенберга“.

„Что вы имеете в виду?“

„Виттенберг был хорошо укреплен. Стены были высокими. Ров глубоким. Было много пушек. Было много оружия. Но тем не менее он пал, пал без единого выстрела. Несколько лет назад доктор Лютер написал о другой крепости — о крепости, которая никогда не падет“.

„Расскажите мне об этом“, — попросила она, и прошлое тут же прошло перед ее мысленным взором.

„Нет, фрау Лютер. Я не расскажу вам. Я спою. Послушайте!“ Опираясь на костыль, Шмидт запел прекрасным тенором:

Вспомнив свое участие в написании этого гимна, Кати растрогалась. Утерев слезы, она обнаружила, что Хельмут Шмидт исчез. Но свежее веяние в ее сердце осталось. Какую радость и облегчение принесли эти слова! Верность Бога никогда не исчезала, хотя она и не всегда была Ему верна. Он был ее крепостью, „Оплотом несокрушимым“. Она пережила много потопов, но Он всегда был ее помощником. Она размышляла о днях, проведенных в Нимбсхене и о надежде, которая появилась у нее в сердце тогда, когда она прочитала трактат Лютера, где было написано следующее: „Праведный верою жив будет“. Эта надежда воплотилась во Христе. Бог продолжал благословлять ее жизнь сверх всякой меры. Он дал ей Мартина, детей, веру и еще много всего. Жизнь ее была хорошей.

Кати понемногу угасала. Вечером 20 декабря дети, чувствуя, что кончина матери уже близка, собрались вокруг ее постели. Пока они наблюдали за каждым ее движением, она спросила: „Разве вам не лучше лечь и уснуть?“

После этого она замолчала. Затем примерно через час она смогла сказать довольно четко: „Я буду держаться за Христа, как шип держится за одежду“.

Это были ее последние слова.

Похороны проводились в Торгау в ближайшей лютеранской церкви. Там она и нашла место успокоения. Кати умерла за месяц до того, как ей исполнилось бы пятьдесят четыре.