Когда на следующий день Кати посмотрела на себя в зеркало, ее не так уже огорчило увиденное. Улыбка открыла два ряда ровных зубов. Она увидела твердый подбородок, небесно-голубые, немного косящие глаза, полные розовые губы, рыжие брови и короткие рыжие волосы, которые теперь свободно росли, а также уличную одежду, которая сменила одеяние монахини.

Поворачиваясь перед зеркалом, она изучала свои волосы и думала, как их лучше уложить, когда они отрастут. Блузка с высоким воротником была немного велика в плечах. В остальном она сидела прекрасно, так же как и подходящая к ней юбка, доходившая до лодыжек. Черные туфли довершали крестьянский костюм. Может быть, все это не было модным и современным, зато было красиво, — и она чувствовала себя свободно. Убедившись в этом, она ощутила прилив радости.

Атмосфера за столом во время завтрака сильно отличалась от той, что была накануне. Одетые в новую одежду, бывшие монахини весело болтали, чувствуя, что теперь они подходят к новому обществу. Эльза хихикала как обычно, и все с удовольствием опустошали тарелки и просили добавки. Еда подходила к концу, когда появился Мартин Лютер.

„Я вижу, что сегодня вы счастливее, чем вчера, — сказал он, занимая свое место. — Мне говорили, что новая одежда может согреть сердце женщины“.

„Но наши волосы еще совсем коротки“, — пожаловалась Аве.

„Не волнуйтесь. Волосы вырастут. Мои были выбриты в середине, чтобы я мог носить терновый венец. Посмотрите на них теперь! Если бы не одеяние, никто бы не догадался, что раньше я был монахом“. Склонив голову, он произнес про себя молитву и с жадностью накинулся на еду.

Кати как завороженная смотрела на то, как Лютер опустошил тарелку и снова наполнил ее. Накануне, когда она разглядывала его глаза, она заметила их проницательность, которая делала его взгляд похожим на орлиный.

Когда Лютер расправился с едой, он встал и сказал: „Вчера я раздал вам отдельные стихи из Библии, напечатанные на бумаге. Но я забыл сказать вам, что вы должны приносить их каждый раз к столу. А теперь, если вы не возражаете, я думаю, будет лучше, если вы пойдете к себе в кельи — я хотел сказать в комнаты! — и принесете эти листочки. Если вы подобны священникам и монахиням, которых я знаю, вы никогда не изучали Библию. Для нас Слово гораздо важнее традиций“.

Кати кинулась по ступенькам, схватила листок и вернулась к столу. После того как все собрались, Лютер сказал: „Наверное, я смогу ответить на все ваши вопросы. Скоро мне нужно уйти на занятия“.

Подняв руку, Кати сказала: „Пожалуйста, расскажите нам об ошибке, которую Эразм нашел в Вульгате“.

„В от Матфея 4:17 Эразм обнаружил, что Иероним перевел греческое слово metanoia как латинское poenitentiam agite, что значит „накладывать наказание“. Это неправильно. Поэтому он изменил это слово на poetiteat vos. Эти латинские слова означают: покайся. Я думаю, вы видите, что между двумя переводами существует огромная разница. Позже Эразм еще лучше осветил этот вопрос и изменил metanoia на resipiscite, что для тех, кто понимает латынь, значит: измени свой разум.

Я думаю, вы видите, что между изменением образа мыслей и наказанием большая разница?

Я преподавал здесь, в Виттенберге, где Эразм сделал это открытие. Оно открыло мне глаза и стало для меня важнее, чем открытие Нового Света!“

„А теперь расскажите нам, как вы поняли, что „праведный верою жив будет“, — сказала Аве.

Лютер посмотрел на часы. „Это долгая история, а времени мало. Но вкратце произошло следующее. Во вторник, 1 августа 1513 года, я читал лекцию своим студентам по 13-му псалму. Когда я готовился к лекции, меня озадачили слова In Justitia tua libera me — „по правде Твоей избавь меня“. Что значили эти слова? Я листал комментарии в поисках ответа. Его не было. Я рассудил так: как могу я, созданный из праха, пользоваться праведностью Божьей? Мне казалось это невероятным. Затем я встретил ту же самую мысль в другом месте — в Псалме 70:2. Там я прочел: „По правде Твоей избавь меня“. Я повсюду искал ответ. Но так и не нашел“. Он снова посмотрел на часы.

„Почти два года спустя, в апреле 1515 года, я читал Послание к римлянам и увидел: „праведный верою жив будет“. Поскольку тогда я читал лекцию по Посланию к римлянам, я занялся изучением. Вскоре я встретил почти такие же слова в книге Аввакума 2:4.

Пока я занимался всем этим, слова праведный и праведность Божья ударили меня подобно молнии. Я почувствовал себя так, будто родился снова. В тот же самый момент все Писание открылось мне. Разум мой повторял все стихи, которые я мог вспомнить, проводя аналогии с другими фразами, такими как „работа Божья“, „Бог, работающий в нас“, „мудрость Божья“, „спасение Божье“, „слава Божья“. Слова Павла „праведный верою жив будет“ стали для меня воротами в рай“. Он снова бросил взгляд на часы.

„Я немного опоздал, — продолжал он. — Но мне хочется сказать еще кое-что. В течение следующего года я узнал об открытии Эразма — о том, которое мы обсуждали. Его книга подтвердила мою уверенность в том, что „праведный верою жив будет“. Но, наверное, я утомил вас этими сложными богословскими вопросами, поэтому лучше я вам спою“. Подыгрывая себе на лютне, он запел:

Пока Лютер пел, его прекрасный баритон и слова вернули надежду и ободрили девочек. Бог помог им бежать. Он держит их в Своей руке. Он поможет им решить проблемы. Он будет бороться за них.

Уже переступив порог, Лютер обернулся и сказал: „Я попросил Габриэля Цвиллинга показать вам город…“

„Можно спросить?“ — перебила его Кати.

„Конечно“.

Кати рассказала ему, что сказал старик о Цвиллинге в харчевне. Потом она спросила: „Мы действительно можем чувствовать себя в безопасности в его компании?“

Лютер рассмеялся, потер руки и снова раздался его смех. „Конечно, вы будете в безопасности с братом Цвиллингом! Он просто радикал. Я должен исправить его так же, как Акила и Прискилла поступили с Аполлосом“.

„Но что он сделал?“ — спросил кто-то.

„Это долгая история. Вы не знаете всего, чтобы понять ее. После того как расскажу вам, как я был объявлен вне закона Карлом V, похищен и вынужден скрываться, я объясню вам остальное. А сейчас мне нужно идти“.

Когда Кати вышла на улицу в новой одежде, ей показалось, что все смотрят на нее. Вскоре появился Цвиллинг. На нем был желтый полосатый плащ, а на берете красовалось несколько красных перьев.

Пока они путешествовали по городу, Цвиллинг начал объяснять. „Виттенберг — важный город, — сказал он. — Но он вовсе не велик. Многие относятся к нему пренебрежительно. Герцог Георг как-то заметил: „Немыслимо, чтобы один монах, живущий в такой дыре, мог начать Реформацию“. — Цвиллинг рассмеялся. — Но, как вы знаете, пути Господни неисповедимы. Когда-нибудь Реформация, зародившаяся здесь, охватит весь мир. — Он указал на Эльстерторские ворота на восточной стороне. — От этих ворот до ворот Косвигер Тор на восточной окраине чуть больше тысячи шагов. Любой может обойти весь город за десять минут. Затем от Эльбторских ворот на южной окраине до ворот Францисканеркольстер на севере — всего четыре квартала. Но сначала давайте поговорим о Черном монастыре, где вы остановились. — Он показал на многочисленные трубы от каминов и окна. — Когда-то здесь жили сорок монахов. Если бы вы их видели! Одетые в черное, они являли собой странное зрелище! Идите за мной“. Он подвел их к высокому дереву. „Лютер и его друзья собирались здесь, чтобы обсудить сложные вопросы богословия. Я очень хорошо помню те дни. Именно под этим деревом Иоанн Штаупитц — он был первым деканом Виттенбергского богословского факультета — убедил Мартина готовиться к защите диплома доктора богословия“.

Цвиллинг кивнул в сторону свинарника и курятника. „В этих местах грязно. Нашему другу доктору Мартину нужна жена, чтобы навести везде порядок. Здесь достаточно места, чтобы трудолюбивая женщина смогла разбить большой сад и позаботиться о достаточном количестве бекона и яиц для того, чтобы осчастливить мужчину“. Он вздохнул. „Но доктор Мартин не собирается жениться“.

„А почему нет?“ — спросила Кати, повышая голос.

„Он слишком занят. Он постоянно читает лекции и пишет книги. Кроме того, он боится, что его сожгут на костре“.

„А разве это возможно?“ — спросила Аве фон Шенефельд в задумчивости.

„Конечно! Георг сжег бы его и сегодня, если бы не его кузен Фридрих Мудрый“.

„Почему?“ — спросили несколько человек.

„Потому что Георг ненавидит еретиков. Пойдемте, я проведу вас через Эльстерторские ворота“.

Эти ворота в высокой стене, окружавшей город, были совсем недалеко, всего лишь в квартале от них. Проходя через стены, Цвиллинг сказал: „Многие презирают наш город. Неудивительно, что за прошедшие века целые армии нападали на него. Именно поэтому была построена стена и ров за ней“.

„Насколько большой этот ров?“ — спросил кто-то.

„Он окружает город и местами достигает пятидесяти футов глубины. Стены, насыпь и ров хорошо защищают нас. Давайте перейдем через мост. Я хочу показать вам нечто большее, чем человеческие фортификации“.

Проходя по деревянному мосту, Кати все время подносила руку и затыкала нос. „Откуда этот запах?“ — спрашивала она, не в состоянии переносить эту вонь.

„Здесь жители Виттенберга сжигают зараженную одежду и убивают животных. Посмотрите на кости и куски кожи. Потерпите еще немного, потому что это важное место. Я хочу, чтобы вы видели его. Здесь зародилась история!“ Жестом призвав их собраться вокруг него, он спросил: „Кто из вас слышал о папской булле „Exsurge, Domine“?

Все кивнули, а Ланета фон Гольтц сказала: „Аббатиса в Нимбсхене читала нам отрывки из нее, где говорилось о том, что книги Лютера нужно сжечь“.

„Она читала вам те отрывки, где Его Святейшество угрожал отлучением, если Мартин Лютер не отречется от своих убеждений?“ — Цвиллинг расправил перья на берете, в ожидании ответа.

Девочки шепотом посовещались, и Кати ответила: „Нет, мы не помним этого отрывка“.

„Так вот, — Цвиллинг расправил плечи, будто собирался сделать самое важное заявление в этом мире, — в этой булле, которая вышла 5 июня 1520 года, папа Лев писал:

Мы даем Мартину шестьдесят дней, в которые он должен подчиниться нам. Отсчет начинается со времени издания этой буллы в этой области. Любой, кто осмелится нарушить наше повеление об отлучении и анафеме, предстанет перед гневом всемогущего Бога, апостола Павла и Петра.

Это гнусные слова! Как ответил доктор Лютер? В девять часов утра 10 октября 1520 года — запомните эту дату — здесь собрались студенты университета. Книги Лютера сжигались по всей Германии. А теперь настало время, чтобы сжечь папские книги! Вскоре огонь занялся. Многие догматические книги были брошены в огонь. Вы бы видели, как старались студенты!

Мартин Лютер сосредоточенно молчал, наблюдая за дымом. Неожиданно его глаза заблестели. Схватив папскую буллу подолом плаща, будто это была ядовитая змея, он бросил ее в пламя. Когда она сгорела, он торжественно произнес: „Ты исказил истину Божью, за это да покарает тебя Господь огнем“.

„У всех в этот момент по спине побегала мурашки!“ — Глаза Цвиллинга широко раскрылись.

„Когда весь факультет возвращался в университет, один студент, одетый как Лев X, перешел через мост. На его голове даже красовалась папская тиара. Это было слишком! — Цвиллинг захлопал в ладоши. — Студенты содрали с него облачение и сожгли его“.

„Очень интересно, — заметила Кати. — Но, пожалуйста, господин Цвиллинг, что сделал доктор Лютер такого, что вызвало эти волнения?“

Цвиллинг воскликнул: „Как! Разве вы ничего не знаете о 95 тезисах?“

„Я никогда не слышала о них“.

„Этого не может быть!“ — Цвиллинг покачал головой.

„Стены монастыря слишком высоки. Мы были отрезаны от всех новостей“.

„Тогда зачем вы бежали?“ — Цвиллинг опять расправил перья.

„Потому что из трактата доктора Лютера мы узнали о том, что спасение достигается только верой“.

„Затем вы узнали о том, что Эразм открыл истину?“

„Да“, — подтвердили некоторые девочки.

Цвиллинг рассмеялся. „Сегодня Эразм и Лютер разделились. И все же доктор Лютер высоко ценит Эразма за то, что тот открыл дверь истины перед ним. Проблема в том, что Лютер продирается сквозь все проблемы, как дикий слон, в то время как Эразм пытается идти босиком по яичной скорлупе, стараясь ее не раздавить. Весьма странно, что книга, подтвердившая выводы Лютера, была посвящена папе Льву X! — Он улыбнулся и захлопал в ладоши. — Господь благ и наделил юмором Своих детей“. Он снова повел их через ров и ворота.

„Куда вы теперь нас ведете?“ — спросила Кати.

„Я поведу вас прямо через весь город к церкви, возле которой и началась буря, когда доктор Лютер прибил свои тезисы к церковной двери“. Через несколько минут они остановились перед пятиэтажным зданием.

„Здесь живет Филипп Меланхтон, один из лучших друзей Лютера. Как видите, он живет в двух шагах от Черного монастыря. Он замечательный человек. Он приехал в Виттенберг, чтобы преподавать греческий язык, когда ему было всего восемнадцать. У него небольшой дефект речи, и он покачивает плечами при ходьбе. Как-то я слышал, как один студент спросил Лютера, каким был Павел. Он ответил: „Я думаю, он был очень похож на Меланхтона!“ Пожалуйста, не говорите ему, что я рассказал вам об этом. Это смутит его“. Он рассмеялся.

„Он женат?“ — спросил кто-то

„Да, его жену зовут Катерина“.

Небольшая группа пошла дальше по улице, когда дверь Меланхтона открылась и на пороге показался молодой человек. „Ну что ж, Габриэль, — сказал он, — я вижу, у вас много подружек“.

„Это бывшие монахини, только что сбежавшие из Нимбсхена. Я показываю им Виттенберг“, — объяснил Цвиллинг. По выражению его лица стало ясно, что ему не понравилось обращение по имени. Кроме того, он не узнал незнакомца.

„Меня зовут Иероним Баумгартнер, — ответил молодой человек, пожав руку Цвиллинга. — Вы должны вспомнить меня. Я учился здесь в школе с 1518 по 1521 год“.

Цвиллинг внимательно взглянул на него. Затем его лицо просветлело. „Ну конечно. Вы из Нюрнберга и из знатной семьи. Так?“

„Да. Но теперь, отец Цвиллинг, вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам?“

„Как вам угодно. Но я не отец Цвиллинг“.

„Извините, я пошутил“.

Когда молодые дамы следовали за мужчинами вдоль Коллегиен Гассе — это немецкое название улицы, девять пар глаз изучали Иеронима. Им всем хотелось обсудить этого странного молодого человека, но они боялись, что их услышат. Кати особенно заинтересовал его темный берет, настолько свободный, что он почти скрывал хорошо подстриженные волосы, прикрывавшие уши.

На рынке, пройдя полгорода, Цвиллинг остановился. „Коллегиен Гассе заканчивается здесь, — объяснил он. — Отсюда до западной стены идет улица, которая называется Шлосс Гассе. А теперь посмотрите на север, — указал он, вытянув руку. — Здание с двумя шпилями, которое вы видите — есть еще и третий, но отсюда его не видно, и есть та самая городская церковь. Иоханнес Бугенхаген ее пастор. Он хороший друг доктора Лютера — он перевел его Новый Завет на народный немецкий…“

„А вот в эту церковь ходит доктор Лютер“, — вмешался Иероним.

„Бугенхаген хороший проповедник, — продолжал Цвиллинг. — Однако он слишком долго говорит. Как-то раз один человек вернулся со службы и обнаружил, что обед готов лишь наполовину. „В чем дело?“ — пожаловался он. „Я думала, что будет проповедовать Бугенхаген, поэтому не рассчитала время. Наверное, сегодня был другой проповедник?“. „Да, — сказал он. — Сегодня проповедовал доктор Лютер, а этот знает, когда остановиться!“

„О Бугенхагене можно еще добавить, что он первый монах в Виттенберге, который вступил в брак, — добавил Иероним. — Поступив так, он основал лютеранский приход. Ходят слухи, что он ухаживал за одной женщиной, а женился на другой“.

„Прежде чем мы пойдем дальше, — сказал Цвиллинг, и нотка раздражения послышалась в его голосе, — я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели на эти башни. На главных башнях три колокола: большой, средний и малый. Большой колокол звонит только в особых случаях, таких, как похороны хорошо известного человека. Он звонит еще тогда, когда человеку вручают диплом магистра. В 1519 году он звонил, чтобы отпраздновать докторат Лютера. Маленький колокол на башне призывает детей на занятия. Ну а теперь давайте направимся к церкви“.

В восточном конце Шлосс Гассе группа наткнулась на замок — большое пятиугольное каменное здание с просторным внутренним двором. Замковая церковь возвышалась в его юго-западной части.

Повернувшись к церковной двери, Цвиллинг сказал: „Эти здания появились около века тому назад. Затем, когда избиратель Фридрих Мудрый пришел к власти, он их полностью перестроил. Он свободно тратил деньги, но мы все довольны результатом. Эта замковая церковь часто используется университетом для вручения дипломов и других мероприятий.

Теперь посмотрите на дверь. Она часто служила доской объявлений. Все виды извещений вешались на нее“. Он прикоснулся к одному объявлению. „Вот объявление о том, что Меланхтон не будет проводить четырехчасовое занятие в понедельник. Как-то раз доктор Лютер совершенно вышел из себя, видя, как Тетцель продает индульгенции. Тогда он прибил 95 тезисов против них и других проблем в церкви, и они остались на этой двери.

Каждый тезис — предложение для спора, — был написан сильным языком, которым часто пользуется доктор Лютер. Он повесил их здесь потому, что хотел обсудить каждый пункт с хорошо подготовленным оппонентом. Он не мог себе представить, что этот поступок взорвет целый мир.

Случилось так, что доктор Лютер прибил свои тезисы к двери в очень важный день. 1 ноября 1517 года был праздником Всех Святых. Это особый день, особенно здесь, в Виттенберге, потому что в этот день Фридрих Мудрый всегда выставляет свою огромную коллекцию реликвий.

Мартин Лютер подготовил свой документ к 31 октября, кануну дня Всех Святых. В тот год Виттенберг был наводнен паломниками, которые пришли издалека, чтобы взглянуть на реликвии. Эти реликвии, собранные Фридрихом Мудрым, удивительны. Например, у него есть…“. Неожиданно он остановился и приложил палец к губам. „Я забыл, — вздохнул он. — Доктор Лютер велел мне не рассказывать вам об этом, поскольку он хотел сделать это сам. Иногда мой длинный язык доставляет мне кучу неприятностей! — Он взглянул на солнце. — Время действительно пролетело быстро. Как вы думаете, вы сможете самостоятельно вернуться в Черный монастырь?“

„Я пойду с ними“, — предложил Иероним.