В субботу Вадька позвонил необычно рано – в пять, и не орал, как обычно, а спокойно сказал:

– Приходи к семи – сможешь?

– Хорошо, – сказал я, – сейчас звякну Дашке…

– Не надо Дашке, – сказал Вадька, – приходи один.

И я почувствовал, что сегодня в моей жизни что-то должно круто измениться.

В семь я был у Вадьки. На столе, как всегда, стояла бутылка «Абсолюта», но когда я протянул к ней руку, Вадька сказал:

– Подожди, успеем, фазер хочет с тобой поговорить.

Через несколько минут он вышел из комнаты, вернулся и сказал: – идём.

Вадькиного отца я несколько раз видел, когда учился в школе. Против моего ожидания, он почти не изменился, та же подтянутость, осанка, разве что поседел, да и то не слишком.

– Садись, Андрей, – сказал он, – поговорим, успеете ещё с Вадькой надраться, хотя ты, может быть, не такой большой любитель этого дела, как мой разгильдяй. – Чего встал? – сказал он Вадьке, – иди, дай нам с Андреем поговорить. И мне: садись, в ногах правды нет. И когда я сел, продолжил: хотя знающие люди говорят, что нет её и выше.

– Сколько вы с моим Вадькой вместе учились, года два, верно? Потом мой остолоп в институт, а ты – в армию. Хвалю. А после Афгана? Я не просто так интересуюсь, думаю, что смогу предложить тебе работу, но для этого я должен тебя хорошо знать. Кое-какие справки о тебе я навёл, и не прихоти своей ради, а потому что мы берём к себе только проверенных людей. Так что отнесись к этому правильно. А теперь рассказывай подробно, как ты жил после Афгана – до сего дня. Закуривай, не стесняйся, и начинай.

Зная профессию Вадькиного родителя, подобных вопросов я ожидал. Не ожидал только, что он потребует таких подробных ответов. Но хотя я и собирался отвечать в общих чертах, свои ответы на всякий случай подготовил тщательно. Сейчас мне это пригодилось.

Не буду пересказывать всё, что я вешал на уши Вадькиному отцу. При этом почти всё, что я рассказывал, было правдой. Я только увеличивал сроки своих временных работ, чистым враньём была только одна – у хозяина нескольких ларьков, которого, я знал, год назад убили в какой-то рыночной разборке. Был у меня заготовлен ответ и на самый опасный, с моей точки зрения, вопрос: на какие деньги я живу, работая нерегулярно на таких малооплачиваемых работах. Отвечая на этот вопрос, я слегка замялся, а потом «раскололся»: возвращаясь из Душанбе, провёз в Питер, по поручению тамошних мафиози, солидную партию наркотиков, за что получил солидные же, я не уточнял, деньги.

– Ну, что ж, молодец, что не стал врать, – выслушав мои «показания», сказал Вадькин отец. – Конь о четырёх ногах и то спотыкается – блеснул он народной мудростью. Главное – не повторять ошибок. Значит, так: с понедельника выходишь на работу (он назвал солидный автомобильный салон) охранником, там будут предупреждены. Будешь получать – он назвал немалую сумму – это на первое время. Работа эта для тебя, как я думаю, временная, но работать надо добросовестно. Ну а дальше, а дальше «поживём – увидим». Если нет вопросов (вопросов у меня не было), можешь идти к моему остолопу, он уже, наверное, тебя заждался.

И я вернулся к Вадьке.

В следующий понедельник я вышел на работу. Салон занимал два просторных этажа в здании, почти полностью перестроенном из бывшего Зимнего стадиона. Администратор, человек лет сорока в новеньком, с иголочки, дорогом костюме «от кутюр», табличка и именем была кокетливо приколота к левой стороне его пиджака, узнав моё имя, сказал: – От Вадима Сергеевича, как же, знаем – и тут же передал меня своему помощнику Игорьку, приказав, – Игорёк, введи Андрея в курс дела. – Игорёк, почти в таком же костюме, но разве что суть дешевле (я понял, что иерархию здесь блюдут) долго водил меня по залам, переходам между ними и кабинетам, называя мне назначение и обитателей каждого из них. – Три дня можешь болтаться по салону и задавать вопросы, но только охранникам. Потом, когда придёт разрешения на оружие, начнёшь служить по-настоящему. – В своём кабинете он достал из стола такую же, как на администраторе и на нём, табличку, вписал от руки моё имя и приколол к моему не фирменному пиджаку.

– Иначе на твои вопросы никто отвечать не будет. С четверга или пятницы, когда придёт разрешение, получишь оружие и форму, будешь три дня в неделю сидеть на входе, естественно, внутри. Твоё дело – визуальный осмотр, две внешние камеры слежения и металлоискатель. При опасности или вообще что-то непонятное – на пульте, который будет у тебя в кармане, нажимаешь кнопку. Сигнал получит… кто надо. В этом случае кобура расстёгивается, и ты находишься в состоянии готовности номер один. Инструкцию я тебе дам сегодня же. Дома её почитаешь, а ещё лучше запомнишь. Ещё три дня – просто ходить по залу, помогать клиентам в том, что они попросят и наблюдать за порядком, потому что – он хмыкнул – бывали случаи…

Буквально на второй день, гуляя по выставочному залу салона, я загляделся на чёрный «Линкольн». Машина была из тех, что на улицах встречались весьма редко. Проходивший администратор, увидев моё лицо, на котором я не смог потушить выражение восторга, сказал:

– Какова машинка, а? Залезай в салон, посиди, познакомься ближе, кто знает, может, будешь когда-нибудь ездить на такой, а что? Только ничего там не трогай, двести тысяч, не шутки.

Я чуть ли не благоговейно влез в кабину и стал во все глаза рассматривать её внутреннее устройство. Робко потрогав рулевое колесо, я заметил на его стволе, как мне показалось, обрывок тонкой белой нитки, но, присмотревшись, обнаружил простую царапинку. Через четыре дня я приступил к своим постоянным обязанностям, не слишком интересным, но и не слишком утомительным. Сидеть на входе было скучно, посетители заходили не часто, развлекали только камеры наружного наблюдения. В них проходящие люди выглядели часто непредсказуемыми и нередко смешными. В другие три дня я ходил по залам и время от времени позволял себе залезть в кабину какой-нибудь шикарной машины, привлекшей моё внимание. Однажды в зале продажи появился белый «Линкольн», почти копия того, в котором я сидел в первый день моей работы. Этот отличался не только цветом, что-то новое появилось у него в районе передних фар, чуть по-другому выглядели задние крылья. Тут уж я не смог удержаться и влез в кабину. Там тоже было как-то не так, как в том, первом, и только я уже решил, что это новая модификация той же модели, как мой взгляд упал на рулевое колесо, на котором я заметил знакомую мне царапину в виде вопросительного знака. Понять, в чём тут дело, я не смог, но это наводило на размышления. После этого случая я не раз садился в салоны дорогих машин, это не возбранялось, и внимательно разглядывал их внутренности. Пару раз я находил знакомые приметы в разных по внешности машинах, а иногда сам делал незаметные «зарубки». Довольно скоро я понял, что по крайней мере часть из этих машин не продавалась, а, так сказать, сдавалась в аренду, и быть может для дел не вполне законных. Иногда какая-нибудь машина, вернувшись к нам, выставлялась уже в зале подержанных машин и, судя по её внешности, подвергалась солидной обработке. Иногда, думая в стиле человека, пославшего меня сюда, я говорил себе, что такая-то машина «вернулась с задания». Понятно, что своими наблюдениями и мыслями, навеянными этими наблюдениями, я ни с кем не делился.

Было у меня о чём подумать и кроме работы. Мои отношения с Людой стали потихоньку разлаживаться. Мне казалось, что я по-прежнему привязан к ней, слова «любовь» я избегал даже в мыслях, может быть потому, что за ним маячило слово «женитьба», а к ней я был не готов, да и Людин рассказ о сделанном ей аборте и его последствиях держался где-то на периферии сознания. Я был уверен в том, что она, как человек, лучше Даши во всех отношениях, и что любит меня больше и искреннее (в Дашке в этом отношении я вообще сомневался), но и отказаться от Даши совсем я не мог. Я сказал, что Люда была лучше во всех отношениях, но здесь я кривил душой. В одном отношении, мне совсем не безразличном, Дашка здорово превосходила мою скромную подругу. В той постоянной, почти девичьей застенчивости, с которой Люда отдавалась мне, была своя и немалая прелесть, но то сексуальное буйство, которому предавалась в постели Дашка, действовало на меня просто завораживающе. Если Людины ласки будили во мне нежность, то Дашкины будили во мне самца, жаждущего безоглядной нерассуждающей страсти – и эту страсть получающего. Иногда я ловил на себе Людин взгляд – в её глазах со всегдашним вопросительным выражением я замечал, ну, что ли, искру недоверия.

Она ничего не спрашивала и только раз сказала:

– У тебя всё в порядке? По-моему, ты за последнее время как-то изменился.

А один раз она обняла меня и отпрянула, пробормотав:

– Какие противные духи…

– Люда, – сказал – я, посмотрела бы ты, какие к нам приходят дамы, иногда такие страшные – и я каждую под ручку вожу между машинами.

– Разве это дело охранника, – спросила Люда, – для этого есть администратор или не знаю кто…

– Конечно, – тотчас согласился я, – но иногда его не бывает на месте, а клиента упускать нельзя.

Как мне выйти из положения между двумя огнями я не знал – и решил положиться на судьбу – куда-нибудь вывезет…

Долго думать на эту тему не пришлось. В одну из суббот меня вызвал к себе Вадим Сергеевич, как всегда к себе домой и как всегда через Вадьку.

– Ну, как работа? – спросил Вадим Сергеевич, когда я зашёл к нему в кабинет, сел и закурил, по его предложению, свой «Кэмэл».

– Работа как работа, – сказал я, – в общем, нормальная.

– Нормальная – это хорошо, – сказал Вадим Сергеевич, – но, думаю, тебе пора переходить на следующий уровень. Полюбовался на машины – пора на них ездить. Теперешняя работа у тебя такая: у нас в Калининграде филиал, иногда мы отсюда туда перегоняем машины. Этим ты и будешь заниматься. Водишь хорошо?

– ГАИ не жалуется, – сказал я.

– Пожалуется – успокоим, – обронил Вадим Сергеевич, – но что не жалуются – хорошо. Едешь в Калининград через Литву, конкретно – через Вильнюс. В Калининграде, в Вильнюсе бывал?

– Не случалось, – сказал я, – один раз только в Таллинне, со школьной экскурсией.

– Ну, теперь посмотришь. Калининград – ничего особенного, а Вильнюс прекрасен. Гора Гедиминаса, Собор Петра и Павла, Арсенал, Барбакан… Поездки будут не утомительными, не бойся. До Вильнюса семьсот километров. Там тебя встретят и определят на ночлег. Утром едешь в Калининград. Там тебя тоже встретят. Отдашь машину, получишь расписку и билет на самолёт. Возвращаешься воздухом. Утром сразу сюда, отдаёшь расписку и, если будут, устные сообщения – и то и другое только мне. И два дня в твоём полном распоряжении. Два дня и две ночи, хватит и на Люду и на Дашу. Мне в твои года хватало.

И, заметив, что мне этот разговор неприятен, сказал:

– Извини. В Вильнюсе поставишь машину на привокзальной площади, у гостиницы «Гинтарас». Человеку, который тебя встретит (время я тебе скажу), Александру Петровичу (опять Петрович, с тоской подумал я) – подаришь сувенирчик, который я тебе дам. Переночуешь – и в Калининград. Там уже наш салон, адрес я тебе тоже дам. Отдашь машину Ивану Карловичу, получишь расписку, ну да что я тебе повторяю, голова у тебя молодая, запомнишь с первого раза. Транзит через Литву у нас налажен. Тебе уже делают паспорт с многократной визой, в среду получишь его и литы, это литовские деньги – и вперёд. Оплата не бог весть какая, но побольше, чем получал до сих пор. Хватит и на литовские цеппелины, и на японские суши по возвращении. Если будут какие вопросы – только ко мне. Ну, дуй!

За несколько дней до поездки я заехал к родителям, которых, особенно в последнее время, не баловал визитами. Мама говорила, что я наношу им «докторский визит» – ровно десять минут.

– Ты не приходи пару месяцев, – говорила она, – собери по десять минут, а потом приди на час, угощу тебя варениками, которые ты любил, пока не стал такой деловой.

– А что это за новая работа? – спросил более прагматичный отец.

– Пока ещё не знаю, – вяло отбрехивался я.

– Многие знания порождают многую печаль, – процитировала домашняя библиотекарша, – хотя нашему сыну такая печаль, по-моему, не угрожает. Выслушав все наставления и приведя в порядок купленную мною месяц назад микроволновку, я расцеловал родителей и сбежал.