“И будет эта Стена стеной вечной…”

Было бы нелепо оспаривать тот факт, что история Стены Плача неразрывно связана с историей Иерусалимского Храма.

Сам Храм всегда занимал и по сей день занимает центральное место в еврейском национально-религиозном самосознании, являясь символом и былого величия еврейского народа, и его национальной трагедии, и будущих мессианских времен – так же, как царь Давид и царь Соломон для каждого религиозного еврея являются куда больше, чем жившие тысячелетия назад великий исторические деятели.

В самые тяжелые минуты своей истории евреи открывали страницы Библии, расказывающие об этих царях и обещающие, что их потомок еще воцарится в Иерусалиме, и в них черпали утешение и надежду. Не случайно именно так поступает герой знаменитой поэмы Михаила Светлова, потерявший в ходе кровавого погрома всю свою семью:

Достаточно самым поверхностным образом пролистать страницы Библии, чтобы увидеть: уже во время своих странствий в пустыне евреи жили мечтой о возведении Храма, и только после завершения его строительства можно было считать выполненной саму задачу завоевания и освоения евреями той земли, которую обещал Бог их праотцам Аврааму, Исааку и Иакову. Лишь после этого Иерусалим действительно превращался в подлинный политический и духовный центр всего еврейского народа.

Как уже говорилось, из текста Библии напрямую следует, что идеей построения Храма был одержим еще царь Давид, значительно расширивший границы еврейского государства в ходе своих победоносных войн и объявивший Иерусалим его столицей. Давид перенес в Иерусалим тот самый Ковчег Завета, который был сделан евреями еще в пустыне и в котором лежали скрижали с Десятью заповедями, принесенными Моисеем с горы Синай. Давид уже собирался было начать строительство Храма, когда Всевышний через пророка Натана сообщил ему, что он не имеет права взять на себя эту миссию, так как на руках его слишком много крови. Какими бы справедливыми и Богоугодными ни были войны, которые вел Давид, Храм, из которого должен был изливаться Божественный свет для всего человечества, не мог быть построен руками царя-воителя.

Для этой миссии Богу нужен был царь-миротворец, и в качестве такого царя, который должен сменить Давида на престоле, Бог назвал его младшего сына Соломона. Само имя Соломона (Шломо) переводится с иврита как “цельный, мирный”.

Тем не менее, Давид продолжал активно готовить материалы для будущего строительства Храма, отделяя для этого значительную часть и от военной добычи, и от дани, которую платили покоренные им народы, и от налогов, поступающих в казну от евреев. Таким образом, по сути дела, подготовительные работы к строительству с привлечением иностранных рабочих были начаты еще при царе Давиде. Он же, по всей видимости, составил подробный чертеж будущего Первого Иерусалимского Храма, то есть являлся, как сказали бы сегодня, его главным архитектором. И указание реализовать эту его мечту было одним из основных пунктов завещания Давида Соломону:

“И сказал Давид: это дом Господа, и это жертвенник всесожжения Исраэлю. И сказал Давид, чтобы собрали чужеземцев, что в земле Исраэля, и назначил их каменотесами, дабы вырубать и обтесать камни для постройки Дома Божьего. И множество железа для гвоздей к дверям ворот и для скрепления приготовил Давид, и меди множество без веса. И деревьев кедровых без числа, потому что привезли к Давиду цидоняне и цориты множество кедровых деревьев. И сказал Давид: “Шломо, сын мой, юн и слаб, а дом, который следует выстроить для Господа, должен быть величественен и знаменит, и прославлен во всех странах. Буду заготовлять для него». И заготовил Давид много до смерти своей.

И призвал он Шломо, сына своего, и повелел построить ему дом Господу Богу Исраэля. И сказал Давид Шломо: сын мой, было у меня на сердце выстроить дом для имени Господа Бога моего. И было ко мне слово Господне сказано: “Много крови пролил ты, и войны большие вел ты; не должен ты строить дом имени Моему, потому что много крови пролил ты на землю передо Мной. Вот сын родится у тебя, он будет человек мирный. И дам Я ему покой от всех врагов его вокруг, поэтому Шломо будет имя его. И мир и тишину дам Я Исраэлю в дни его. Он построит дом имени Моему, и он будет Мне сыном, а Я буду отцом ему и утвержу престол царства его над Исраэлем вовеки. Ныне, сын мой, да будет Господь с тобой, и будь удачлив, и построй дом Господа Бога твоего, как Он говорил тебе…

И вот в страдании моем приготовил я для дома Господня сто тысяч талантов золота и тысячу тысяч талантов серебра, а меди и железа – без веса, потому что много его было; и деревьев и камня приготовил я, а к этому еще ты добавишь. И множество ремесленников у тебя: каменотесов и мастеров по камню и дереву, и всех, кто опытен в разных работах. Золоту, серебру и меди, и железу нет счета. Встань и осуществи, и да будет Господь с тобою!”…” (Паралипоменон (Диврей йамим); 22:1-17).

И далее ясно следует, насколько подробно Давид спроектировал Храм и его внутреннее устройство:

“И отдал Давид Шломо, сыну своему, предначертание зала, и домов его, и складов его, и верхних комнат его, и внутренних помещений его, и помещения для крышки Ковчега. И предначертание для всего, что было передано ему духом святым – для дворов Дома Господня, и всех комнат кругом, сокровищниц для дома Божьего и сокровищницу для всех жертв священных. И для отделения коэнов и левитов, и для всего дела служения в доме Господнем, и всей утвари, необходимой для служения в доме Господнем…” (Там же, 28:11–14).

Знаменитый еврейский историк С.М. Дубнов, а вслед за ним и ряд других историков утверждают, что в момент воцарения Соломону было около 25 лет, однако, если верить древним источникам, он взошел на престол, когда ему было только 12. Четыре года ушло у юного царя на то, чтобы силой своего ума и с помощью сохранивших ему верность ближайших сподвижников отца подавить все плетущиеся вокруг него интриги. Лишь на четвертый год своего правления, “укрепившись на царствовании”, Соломон сумел приступить к исполнению завещания Давида. Первая Книга Царств, а вслед за ней и Иосиф Флавий указывают точную дату начала им строительства Храма – 480-й год после Исхода из Египта, то есть 2928-й год от сотворения мира по еврейскому календарю, или 1032 г. до н. э. по современному летосчислению.

Само строительство Храма продолжалось 7 лет, то есть до 1025 г. до н. э., и, согласно всем источникам, масштабы его были поистине грандиозны.

Очень скоро выяснилось, что запасенных Давидом материалов оказалось недостаточно, и Соломон заключил договор с тирским царем Хирамом, по которому тот в обмен на поставляемые евреями пшеницу, масло и вино разрешил им вырубать знаменитые ливанские кедры в принадлежащих ему лесах. Кроме того, Хирам прислал Соломону искусных каменщиков и плотников, так как у евреев не было в тот период необходимых навыков для строительства столь величественных зданий.

В строительстве Храма принимало участие 80 000 каменотесов, 70 000 носильщиков, доставлявших эти камни на место строительство на гору Мория, за которыми наблюдали 3 600 надсмотрщиков-прорабов. Для вырубки леса в Ливане Соломон отобрал 30 000 своих поданных, но так как речь шла о необычайно тяжелой работе, а лесорубам еще нужно было заботиться о пропитании свои семей, то работали они посменно: 10 000 отправлялись на месяц в Тир, в то время как остальные 20 000 в это время отдыхали и занимались своими домашними делами.

Само строительство Храма овеяно множеством легенд. Самой известной из них является, безусловно, легенда о том, как слуга Соломона Бенаягу опоил вином князя Тьмя Асмодея, пленил его и заставил прислуживать Соломону на строительстве Храма. Так продолжалось до тех пор, пока Асмодей не освободился от наложенного на него заклятия, изгнал Соломона из его дворца и, приняв его облик, в течение некоторого времени правил страной.

Есть среди этих легенд и та, которая объясняет, почему внешняя Западная стена Храма не была разрушена ни Навухадоносором, ни Титом, и должна была сохраниться, несмотря на любые исторические потрясения.

Согласно этой легенде, когда начались работы непосредственно по возведению стен Первого Храма, Господь обратился к Соломону и сказал ему: “Сын мой Соломон! Знай, что Храм, который ты строишь, является достоянием всего народа Израиля; каждый должен иметь свою долю в нем. Поэтому пусть весь народ примет участие в его строительстве!”.

После этого откровения Соломон решил распределить ту часть работы, которая еще не была распределена среди наемных рабочих, между представителями различных слоев еврейского народа. Согласно брошенному им жребию, все работы по отделке восточной стены будущего Храма было поручено вести богатым еврейским купцам и дворцовой знати; работы, связанные с внутренними помещениями Храма и сооружением Святая святых, – коэнам и левитам, то есть священническому сословию; а вот строительство западной стены Храма решили поручить беднякам.

Недолго думая, купцы и военачальники закупили необходимое количество золота и дерева для обшивки восточной стены, после чего наняли рабочих, чтобы те сделали все, что нужно, а они лишь время от времени присматривали за тем, как эти работы ведутся.

Коэны и левиты, посовещавшись, тоже решили нанять рабочих, что те выполнили данное им задание.

Но у бедняков, понятное дело, денег для найма профессиональных строителей попросту не было, и потому западную стену храма они строили сами, собственными руками, обильно орошая гигантские камни своим потом. Отсюда и берет свое начало первое название западной стены – Стена бедняков.

И была, гласит легенда, их работа особенно угодна Богу, так что, когда строительство стены было завершено, с Небес раздался голос: “Собой клянусь, – говорит Господь, – что западная стена Храма будет стеной вечной, и никогда Моя Шхина не отойдет от нее”.

Само существование Западной Стены, пережившей вавилонян, римлян, византийцев, персов, арабов, крестоносцев, турок и прочих является своеобразным подтверждением истинности этой легенды.

 

“Ой, что случилось с нами…”

В праздник Суккот (Кущей) 1025 г. до н. э. в Иерусалиме состоялась торжественная церемония освящения Храма, подробно описываемая как в “Первой книге Царств”, так и во второй книге “Паралипоменон”.

Сотням тысячам людей, принявших участие в этой церемонии, открылось поистине величественное зрелище. Мощные каменные стены Храма, поражавшие своими размерами извне, внутри были обшиты кедровыми досками, на которых были вырезаны цветы пальмовые деревья и херувимы с распущенными крыльями. Вся эта резьба была покрыта толстым слоем чистого золота.

Ровно сорок лет правил Соломон еврейским народом, и все эти годы в стране царили мир и процветание. Однако взошедший на престол в 996 г. до н. э (по Дубнову, в 977 г. до н. э.) сын Соломона царь Рехаваам не обладал ни мудростью, ни политическим опытом отца. Уже в самом начале его правления еврейское государство раскололось на два царства Иудею со столицей в Иерусалиме, где Реховаам удержал за собой трон, и Израиль, царем которого стал Иероваам, сделавший своей столицей Сихем (Шхем) – главный город колена Эфраима.

С этого момента история еврейского народа представляет собой историю смут и междоусобиц, усугублявшихся тем, что время от времени та или иная часть народа отказывалась от веры в одного Бога и начинала оправлять различные языческие культы. Все это, разумеется, не могло не отразиться и на судьбе Иерусалима и Иерусалимского Храма.

Уже на пятом году царствования Рехаваама египетский царь Шишак начал военную кампанию против Иудеи, взял несколько укрепленных городов, а затем захватил и Иерусалим, вернувшись в Египет только после того, как ему досталась значительная часть сокровищ, хранившихся в Храме и в царском дворце.

В последующие столетия одни цари сменяли в Иудее и Израиле других; оба еврейских государства, не способные объединиться, все больше слабели под натиском внешних врагов, пока, наконец, Ассирия не нанесла окончательный, смертельный удар по Израильскому царству.

В 724 году до н. э. ассирийский царь Шалманассар осадил Самарию – столицу Израильского царства, и три года спустя, его преемник Саргон взял этот город. Значительная часть его героических защитников была уничтожена, а сотни тысяч евреев, представители десяти колен Израиля, были им угнаны в плен и расселены в отдаленных областях огромной Ассирийской империи.

В 701 году до н. э., казалось, пробил последний час Иудеи. Огромное войско ассирийского царя Санхерива вошло в Иудею и осадило Иерусалим. Ассирийцы предложили евреям сдаться, обещая в обмен на покорность оставить всех жителей в живых. Шансы на то, что Иерусалим сможет выдержать осаду и устоять при штурме были ничтожны, и царь Иудеи Хизкия уже склонялся к тому, чтобы принять предложение Санхерива. Однако пророк Исайя (Иешайа) убедил царя в том, что, так как евреи верны Богу, то Он не допустит поражения Своего народа. И вскоре действительно произошло чудо: за одну ночь по неведомым причинам в стане ассирийцев умерло 185 тысяч воинов, а остатки ассирийской армии в панике бежали в Ниневию.

Чудо это зафиксировано не только в Библии, но и в египетских исторических хрониках, и объяснения ему до сих пор не найдено. Среди историков наиболее распространена версия, по которой в лагере ассирийцев внезапно вспыхнула эпидемия какой-то болезни; вероятнее всего – чумы. Подтверждение этой версии они находят в египетских хрониках, утверждающих, что накануне бегства полчища полевых мышей изгрыли обувь, одежду и конную упряжь ассирийцев, а, как известно, грызуны вполне могут быть переносчиками чумы и др. инфекционных заболеваний.

Однако спустя сто с лишним лет, в 586 году до н. э. под стенами Иерусалима появились новые, не менее свирепые завоеватели – вавилоняне во главе с царем Навуходоносором (Навухаднецаром). История почти повторилась: вавилоняне тоже потребовали сдаться и признать их власть. На этот раз придворный пророк Иеремия предупредил царя, что, так как евреи отступили от Бога, то Он снял защиту с Иерусалима, и будет лучше, если Иудея капитулирует. Однако царь Седекия (Цидкиягу), сделавший ставку на военный и политический союз с Египтом, решил поступить так же, как в свое время Хизкия, и держаться до конца.

Сегодня можно спорить о том, что именно послужило причиной падения Иерусалима: грехи еврейского народа, неверная оценка Седеккией военно-политической ситуации, или оба эти фактора были тесно связаны между собой. История от этого не изменится: 17 числа летнего месяца Таммуза, то есть приблизительно в июле 586 года до н. э., когда защитники города совершенно ослабели от голода, а женщины, чтобы утолить голод, варили мясо своих умерших детей, вавилоняне проломили одну из стен Иерусалима и ворвались в город.

Но даже едва стоя на ногах от голода, евреи продолжали драться. Еще три недели в Иерусалиме шли ожесточенные бои, и воины Навуходоносора все больше сжимали кольцо вокруг стен Храма, где собрались последние защитники иудейской столицы. Наконец, 1-ого числа месяца Ав, то есть в августе, вавилоняне ворвались в Храм. Взбешенный оказанным ему сопротивлением, Навуходоносор отдал начальнику своей стражи Навузарадану разрушить Иерусалим и, само собой, Храм.

Этот приказ был выполнен: 9-ого Ава Навузарадан собрал все сокровища Храма, всю его ритуальную утварь для отправки в Вавилон, а затем поджег Храм, в котором упрямые еврейские священники продолжали проводить обычные службы.

Мидраш подробно описывает последние часы существования Первого Храма, и именно этим описанием воспользовался впоследствии Лион Фейхтвангер в своем знаменитом романе “Иудейская война”, перенеся события почти на 600 лет вперед и поменяв вавилонян местами с римлянами. Во всяком случае, согласно устным еврейским преданиям, это в Первом, а не во Втором Храме священники-коэны, совершив положенные жертвоприношения, взошли на крышу объятого пламенем Храма, а дальше все произошло почти так, как описывает Фейхтвангер – с той только разницей, что вместо римлян следует вести речь о вавилонянах:

“И вот они очутились на кровле, на высочайшей точке храма, а под ними были пламя и римляне. К ним доносились крики умирающих, грубые вопли легионеров, а из Верхнего города – неистовый вой. Тогда дух сошел на них и голод вызвал перед ними видения. Раскачиваясь в такт, стали они монотонно, нараспев, как предписано, декламировать нараспев воинственные и победные песни из Священного писания. Вырывали золотые острия, приделанные на кровле храма для защиты от птиц, швыряли их в римлян. Они смеялись, они стояли над пламенем, а над ними был Ягве, они чувствовали Его дыхание. Когда настал час давать народу благословение, они подняли руки, раздвинули пальцы, как полагается, и прокричали сквозь треск огня слова благословения, а за ними – исповедание веры, и на сердце у них было легко и свято.

Когда они кончили, Ниттай взял тяжелые ключи от больших храмовых врат, поднял их, чтобы все стоящие вокруг него их видели, и воскликнул:

– О Ягве, ты не нашел нас достойными управлять домом Твоим! О Ягве, возьми же обратно ключи! – И он подбросил ключи вверх. И он воскликнул:

– Видите, видите вы руку?

И все видели, как с неба протянулась рука и подхватила ключи.

Затем балки затрещали, крыша обрушилась, и они нашли, что умирают милостивой смертью”.

Вместе с Храмом были разрушены царский дворец, все крупные здания в городе и стены Иерусалима. Царь Седекия с семью своими сыновьями попал в плен; на его глазах были один за другим убиты все семьи его сыновей, а затем ему выкололи глаза. Тысячи евреев были угнаны в плен в Вавилон, и в Иерусалиме и в других городах и селах Иудеи остались лишь немногочисленные бедняки. Великий пророк Иеремия сочинил скорбный плач по Храму, Иерусалиму, погибшей стране и его жителях, который и сегодня с причитанием “Ой, что случилось с нами!” читается в день 9 Ава во всех синагогах мира.

Однако в силу странных обстоятельств Храм был все-таки разрушен не до основания: словно остов чьего-то гигантского зуба из земли торчали останки его Западной Стены. И именно к ней обращается Иеремия в своем плаче:

“Стена дочери Циона, лей слезы ручьем днем и ночью, не давай себе покоя. Да не перестанет омываться слезою зеница ока твоего! Вставай, взывай в ночи в начале каждой стражи; как воду изливай сердце свое пред Господом, простирай к Нему руки свои в мольбе о жизни младенцев свои, изнемогающих от голода на углах всех улиц. Воззри, Господи, и посмотри, кому причинил Ты такое! Разве бывало, чтобы женщины ели плод чрева своего, детей, взлелеянных ими; разве бывало, чтобы убит был священник и пророк в святилище Господнем? Отроки и старцы умирали на земле на улицах; девы мои и юноши мои пали от меча. Ты убил их в день гнева Своего, предал закланию, не пощадив…” (Эйха, 2:18–21).

Таким образом, Бог остался верен Своему обещанию: Западная Стена, которую уже с легкой руки Иеремии можно было назвать Стеной Плача, осталась стоять в качестве немого свидетеля постигших евреев бедствий.

 

От Ездры и Неемии до Ирода Великого

“На реках Вавилонских мы сидели и плакали, вспоминая о Сионе. Там на ивах, повесили мы наши арфы, ибо поработители требовали от нас песнопений, притеснители наши – веселья: “Спойте нам песнь Сиона!”. Как же петь нам песнь Господа на чужой земле? Если я забуду тебя Иерусалим, пусть отсохнет рука моя! Пусть прилипнет к небу мой язык, если я не буду помнить о тебе, если не поставлю Иерусалим во главу веселья моего!”

Эти слова 137-ого псалма как нельзя лучше характеризуют ту экзистенциальную связь с родной землей, Иерусалимом и Храмом, которую евреям предстояло пронести через тысячелетия и благодаря которой они вновь и вновь возвращались на родину.

Тогда, две с половиной тысячи лет назад, изгнание продлилось относительно недолго – 70 лет, хотя первые группы угнанных в Вавилон евреев начали возвращаться в Иерусалим даже раньше.

“После 49-летнего пребывания в Вавилоне, – пишет С.М Дубнов, – десятки тысяч евреев возвратились в Иудею, под предводительством князя Зерубавеля и первосвященника Иешуи (537 г. до н. э.). Вслед за ними стали возвращаться на родину и многие другие евреи, которые были рассеяны в других странах: в Египте, Малой Азии и на островах Средиземного моря. Отовсюду спешили изгнанники в Иудею, надеясь зажить там спокойно под покровительством справедливого царя Кира…

…Прежде всего они возобновили богослужение в Иерусалиме. Когда приближался осенний праздник Кущей (Суккот), Зерубавель и Иешуа велели построить алтарь для жертвоприношения. Затем они приступили к сооружению небольшого Храма на месте прежнего, разрушенного вавилонянами. На торжество закладки Храма съехалось в Иерусалим много людей из всех городов Иудеи. Священники появились в своих храмовых облачениях; левиты пели благодарственные гимны (до сих пор сохранившиеся в Псалмах); пророки в своих речах предсказывали счастливое будущее; в народе раздавались радостные клики. Посреди этой ликующей толпы стояли почтенные старцы и громко плакали: эти старцы видели еще первых храм (Соломонов) во всем его великолепии, и теперь, сравнивая с ним только что заложенный скромный “дом Иеговы”, они не могли удержаться от слез”.

На деле всего было пять волн возвращения евреев в Землю Израиля, и само это возвращение осуществлялось при прямой как политической, так и финансовой поддержке персидского царя Кира. Сам Кир, очевидно, гордился тем, что помогал плененным вавилонянами народам возвращаться в родные места и оправлять свои религиозные культы, о чем свидетельствует текст, выбитый на хранящемся в Британском музее знаменитом “цилиндре Кира”:

“Я – Кир, Царь Мира… Великий Бог Мардук радуется моим благочестивым деяниям… Я собрал все народы и вернул их к прежнему местожительству, а также к их богам… По повелению великого бога Мардука я вернул им их святилища”.

Однако Ездра (Эзра), ставший духовным лидером еврейского народа по его возвращении на родину, утверждает, что Кир признавал истинность иудаизма, то есть верил в единого Бога и действовал так по прямому Его указанию.

“Все царства земли дал мне Господь, Бог Всесильный, и Он повелел мне построить ему дом в Иерусалиме, что в Иудее. Кто есть из вас, из всего народа Его, – да будет Бог его с ним, и пусть он идет в Иерусалим, что в Иудее, и строит Дом Господа Бога Израилева”, – говорит Кир в “Книге Ездры”.

Сам Ездра вернулся в Иудею в 458 г. до н. э. вместе с третьей волной переселенцев, а в 445 г. до н. э. к ним присоединились евреи, прибывшие в Иудею с Неемией (Нехемией). Именно Неемия и Ездра во всей полноте возродили и духовную, и национальную жизнь евреев в земле обетованной. Усилиями Неемии снова были отстроены стены Иерусалима; Храм был окончательно отстроен и в нем в полном объеме возобновились все предписываемые Пятикнижием службы.

Правда, теперь в Святая Святых на камне Мория уже не стоял ковчег со скрижалями Завета, считающимися бесследно утерянными после разрушения Первого Храма.

И хотя еврейская традиция настаивает на том, что святость Второго, отстроенного Неемией Храма была куда меньше Первого, большинство раввинистических авторитетов сходятся, что и над этим Храмом также прибывала Шхина – Божественное Присутствие.

В этом Храме разворачивались самые драматические события еврейской постбиблейской истории, включая знаменитые события Хануки – освобождения Храма Маккавеями от осквернивших его греков и чуда с храмовым светильником.

Постепенно, благодаря пожертвованиям как евреев, живших в самой Иудее, так и тем их соплеменникам, которые уже к тому времени обретались в различных странах диаспоры, к Храму стало возвращаться прежнее богатство и величие. И все же подлинное великолепие он обрел во времена правления Ирода, который, с точки зрения историков, и является строителем Западной Стены.

 

“Нельзя молиться за царя Ирода”

Пожалуй, нет в еврейской истории фигуры более мрачной и противоречивой, чем фигура царя Ирода (Гордуса) Великого (37 г. до н. э. – 6 г. н. э.).

Пушкин в своем “Борисе Годунове” не случайно устами юродивого уподобляет Годунова Ироду: биографии, да и сами личности этих двух монархов, разделенных полутора тысячелетиями во времени и тысячами километров в пространстве, и в самом деле похожи.

Ирод не только не являлся потомком царского рода Хасмонаев (Хашмонеев), но и не был евреем по крови. По рождению он был идумитянином (эдомитом) – представителем соседнего с евреями народа, считающегося потомками брата-близнеца Иакова Эдома – Исава.

На протяжении многих столетий евреи враждовали с эдомитянами, пока, наконец, не покорили их, и в массовом порядке не обратили в иудаизм. Нужно заметить, что евреи вообще весьма негативно относятся к попыткам обратить кого-либо в свою веру, а подобное массовое обращение вообще считается у них неприемлемым. Массовое обращение в иудаизм эдомитов – это единственный подобный случай в истории, который не раз затем осуждался как мудрецами эпохи Талмуда, так и выдающимися раввинами. И в качестве доказательства ошибочности этого шага знатоки Писания всегда напоминали о том, что евреи заплатили за него восшествием на престол Ирода– тирана, чуждого им и по крови, и по ментальности.

Сын наместника Рима в Иудее, ставленника Юлия Цезаря Антипатра, Ирод еще в юности получил пост губернатора Галилеи и, стремясь угодить римлянам, потопил в крови первое же поднятое при нем антиримское восстание. Когда он без всякого суда казнил предводителя этого восстания Иезекию и его ближайших сподвижников, Синедрион потребовал привлечь Ирода к суду за самоуправство.

Ирод действительно явился в суд, но в сопровождении большого отряда верных ему воинов, и в результате члены Синедриона побоялись вынести ему приговор.

Согласно преданию, тогда председатель Синедриона, один из величайших еврейских мудрецов Шмайя воскликнул: “Знайте, что настанет день, когда тот, кого вы боитесь осудить сегодня, вас самих осудит на смерть!”.

Чтобы породниться с царским родом, Ирод женился на внучке царя Гиркана Второго красавице Мариаме, явно рассчитывая на то, что это рано или поздно поможет ему занять иудейский престол.

В 37 г. до н. э. римский Сенат, заподозрив дядю Мариамы, царя Антигона Второго в подготовке нового восстания, постановил лишить его власти и назначил царем Иудеи Ирода. Войдя в Иудею в сопровождении римских легионов, Ирод после трехмесячной осады взял Иерусалим.

Воцарившись на иудейском престоле, он первым делом начал убирать с дороги всех членов Хасмонейской династии, способных оспорить его право на власть.

Первым был казнен Антигон. Затем по приказу Ирода был утоплен родной брат его жены Мариамы 17-летний Аристобул.

В 29 г. до н. э. по ложному обвинению в попытке отравить мужа была казнена Мариама. А затем настал черед тещи Ирода Александры и последних из еще оставшихся в живых членов семьи Хасмонеев. В конце концов Ирод казнил и двух своих сыновей от Мариамы – Александра и Аристобула. Наконец, он дошел до того, что и своего сына от первой жены-идумитянки Антипатра, в котором видел поначалу своего наследника, обвинил в подготовке заговора и заточил в тюрьму.

На протяжении всей жизни Ирода сжигали не только мания преследования и патологическая жажда власти, но и непомерное честолюбие. Немало поездив по свету, повидав величественные творения архитекторов Рима и Египта, Ирод был одержим страстью сделать свое царство столь же великим и прекрасным, как эти страны – в своем понимании этого слова, разумеется. Поэтому, взойдя на престол, он начал лихорадочное строительство во всех областях Иудеи и, разумеется, в своей столице – Иерусалиме. За эту свою деятельность Ирод и был прозван римлянами (именно римлянами, а не евреями!) Великим.

Одним из главных проектов Ирода в Иерусалиме стала коренная реконструкция Иерусалимского Храма. Израильские историки любят в шутку утверждать, что, по сути дела, Третий Храм у евреев уже был, и построил его не кто иной, как Ирод – дескать, изменения, произведенные им во внешнем облике Второго Иерусалимского Храма были настолько серьезны, что после них тот стал почти неузнаваем.

Принимать это утверждение всерьез, разумеется, не стоит. На самом деле Ирод не тронул самих стен Храма. Святая Святых, святилище (гейхал) и внутренний храмовый двор остались неприкосновенными и сохранили свою строгую форму квадрата, хотя Ирод отремонтировал и значительно украсил внутренние помещения Храма. Одновременно он сделал к нему целый ряд пристроек и, расширив таким образом Храмовый комплекс до площади в 14 гектаров, окружил его мощными каменными стенами. Стены эти, с одной стороны, были призваны защитить Храмовую гору от возможных оползней, а с другой придать Храму еще более величественный вид.

При этом с помощью изящных мостов внешние стены Храмового комплекса соединялись с остальной частью города и органически вписывались в окружающий ландшафт.

В южной внешней стене Храма были сделаны величественные ворота Хульда, через которые на Храмовую гору и всходили толпы паломников, испытывающих поистине священный трепет перед поднимающимся на 50 метров в высь, облицованное белым мрамором, драгоценными и полудрагоценными камнями и украшенное золотом здание Храма.

Через ворота Западной Стены, которой предстояло стать Стеной Плача, входили на территорию Храма, в основном, священнослужители – коэны и левиты, а также, возможно, и сам Ирод с членами своей семьи. Целая система изящных арочных мостов соединяла Западную Стену с Верхним городом, в котором стоял царский дворец, а также проживали представители еврейской знати и служившие в Храме священники.

Историки считают, что Ирод решил заняться реконструкцией Храма, чтобы хоть как-то расположить к себе ненавидевший его еврейский народ. Однако Талмуд утверждает, что он сделал это по прямому совету мудреца Бавы Бен-Буты.

Так как члены Синедриона, рассказывает Талмуд, оспаривали законность пребывания Ирода на троне еврейских царей, то он велел казнить их всех за исключением Бавы Бен-Буты, которому выколол глаза и оставил в живых в качестве своего личного советника – так сбылось страшное предсказание Шамая.

Как-то, чтобы убедиться, что Бава Бен-Бута не вынашивает против него враждебных замыслов, Ирод пришел к нему в комнату и, изменив голос, сказал:

– Помнишь ли ты о том, что этот жестокий раб (то есть Ирод, бывший потомком рабов-идумитян – П.Л.) сделал с тобой и твоими товарищами?

– Что же я могу сейчас сделать против него? – спросил слепой Бава.

– Прокляни его! – посоветовал Ирод.

– Нет, – покачал головой Бава. – Ибо сказано в Писании: “Даже в помыслах не кляни царя”.

– Сказано “начальника в народе твоем не проклинай”, то есть человека, преданного народу. Но разве Ирод не враг нашему народу? – вопросил Ирод. И добавил:

– Не бойся проклясть его: никто об этом не узнает – ведь, кроме меня и тебя, здесь никого нет.

– Сказано: “Птица небесная может слово перенести, и крылатая речь пересказать”, – ответил упрямый Бава Бен-Бута.

И тогда потрясенный его мудростью и нравственной чистотой, Ирод решил открыться мудрецу.

– Знай, что это я, царь Ирод, говорю с тобой, – сказал он. – И признаюсь: если бы я знал, что еврейские мудрецы столь добродетельны, я не казнил бы их. Скажи же теперь, чем я могу искупить это свое преступление?

– Сказано нашими предками, что заповеди – это светильник, а Закон – свет. Тот, кто погасил казнью мудрых светильник мира, пусть зажжет свет мира, возвеличив Храм Господа, – ответил Бава Бен-Бута.

После этого разговора, согласно талмудической легенде, Ирод и решил заняться перестройкой Храма.

Эта работа продолжалась больше десяти лет (по выкладкам ряда израильских историков, 17–18 лет). Опять-таки согласно Талмуду, о том, что это деяние Ирода было угодно Богу говорил тот факт, что на протяжении всего этого времени дожди в Иерусалиме шли только по ночам – днем же в любое время года светило ясное солнце, чтобы строители могли спокойно работать.

Когда реконструкция Храмовой горы была закончена, народ был настолько поражен красотой получившегося архитектурного комплекса, что у евреев сложилась поговорка “Тот, кто не видел Храма, отстроенного Иродом, тот не видел подлинного великолепия!”.

Народные предания и исторические хроники утверждают, что Ирод собирался облицевать внешние храмовые стены мрамором или даже золотом, однако архитекторы отговорили его от этого шага, убедив, что натуральная каменная кладка обладает особой красотой. В том, что эти стены сложены из камней разного размера, утверждали они, есть своя эстетика, а выступы и углубления в натуральном камне создают особую игру света и тени.

Так все стены, идущие вокруг Храмовой горы, так и остались необлицованными и именно в таком, первозданном виде, Западная Стена стоит и сегодня. Любопытно, что большинство современных архитекторов согласно со своими древними колегами: любая облицовка, по их мнению, только повредила бы Стене Плача и снизила бы то огромное впечатление, которое она производит на людей и сегодня.

Впрочем, даже реконструкция Храмовой горы и придание Второму Храму такого величия, что он по своей красоте и богатству отделки стал вполне сопоставим с Храмом, воздвигнутым некогда царем Соломоном, не помогли Ироду снискать ни прощения, ни, тем более, симпатии народа.

Когда стало известно, что тяжелая болезнь приковала царя к постели, иерусалимцы не скрывали своей радости. Вскоре после этого по Иерусалим у разнеся ложный слух о том, что Ирод, якобы, умер. Поверив этому известию, два мудреца – Иуда и Матиас – вместе с толпой своих учеников двинулись к главным Храмовым воротам и сорвали с них повешенное по приказу Ирода вычеканенное из золота изображение римского орла.

Несмотря на свою тяжелую болезнь, Ирод велел схватить мятежников и сжечь их живьем. За пять дней до смерти он велел казнить и своего сына Антипатра, так как заподозрил его в попытке бежать из тюрьмы.

Согласно преданию, перед смертью Ирод поручил своим приближенным заманить десятки юношей из знатных еврейских семей в Иерихонский цирк и казнить их там сразу после его смерти – чтобы народ плакал, а не ликовал в этот день.

К счастью, этот его план так и остался не осуществленным. День смерти Ирода и в самом деле стал днем народного ликования – никто, даже его придворные, и не думал оплакивать тирана. А между тем до разрушения Второго Храма оставалось только 66 лет.

 

Араб, который спас Стену

В 67 году в Иудее вспыхнуло новое антиримское восстание. Бессмысленность и обреченность этого восстания, казалось, были очевидны с самого начала.

Крохотная, не обладающая сколько-нибудь значительными природными ресурсами страна бросила вызов огромной империи, находившейся вдобавок на пике своей мощи. Римляне, привыкшие покорять куда более крупные и сильные государства в течение нескольких месяцев, а порой и недель, были абсолютно уверены, что и на этот раз военная кампания продлится недолго – тем более, что император Нерон (37–68 гг.; император с 54 года), бросил против Иудеи почти всю армию, которую Рим держал на Востоке.

Но они просчитались. Евреи снова – который раз в своей истории – доказали, что когда они сражаются за свою независимость, то способны быть куда лучшими воинами, чем хорошо обученные римские легионеры. История этого противостояния Рима и Иерусалима была подробно описана Иосифом Флавием в его “Иудейской войне”, многие страницы которой и сегодня читаются как захватывающий военно-исторический роман.

В этой войне было все: гениальные полководческие прозрения и фатальные политические ошибки; вошедший в легенды героизм защитников еврейских крепостей и раздирающие евреев политические и религиозные споры, то и дело перераставшие в гражданскую войну. История не терпит сослагательного наклонения, но и до сих пор между еврейскими историками ведутся споры о том, чем закончилось бы это восстание, если бы не внутренние еврейские распри.

Как бы то ни было, командовавший шестидесятитысячной римской армией Веспасиан (9-79 гг.; император с 69 г.) не сумел подавить еврейское восстание ни через месяц, ни через два месяца, ни через год. Уже после того, как Веспасиан был провозглашен императором, кампанию продолжил его сын Тит (император в 79–81 гг.), который в марте 70 года, неся тяжелейшие потери, наконец, подошел к стенам Иерусалима.

Римляне, как известно, обладали колоссальным опытом во взятии крепостей, превратив пролом крепостных стен и ведение городских боев в настоящую науку. Эта наука включала в себя как использование самых различных боевых машин, так и четкое знание каждым легионером своего места у этих машин, а затем и в бою, и таким образом, по сути дела, римский легион действовал как единый огромный механизм, точнее – как единая мощная боевая машина.

Однако Иерусалим был хорошо подготовлен к длительной осаде, и руководившие защитниками города Иоанн Гисхальский и Симеон (Шимон) Бар-Гиора, очевидно, рассчитывали измотать римлян, а затем с помощью смелых вылазок нанести им сокрушительный удар и заставить отойти от стен еврейской столицы. И опять-таки, не исключено, что им удалось бы осуществить этот план, если бы в городе не шли кровопролитные бои между двумя противоборствующими группировками. В ходе одного из таких боев загорелись продовольственные склады, и в результате повторились события многовековой давности – в Иерусалим пришел ужасающий голод. Каждый кусок хлеба стал дороже золота; люди ходили по улицам, шатаясь от слабости и то и дело, падая замертво. Хоронить умерших не успевали, и мостовые были покрыты трупами. Матери снова ели мясо своих умерших детей, а в народной памяти сохранилось предание, как одна некогда богатая женщина, доведенная голодом до безумия, зарезала и съела своего ребенка.

И, тем не менее, иерусалимцы продолжали сражаться, поражая римлян своей храбростью и, одновременно, вызывая у них все большую ярость этим своим бессмысленным сопротивлением.

В мае 70 года римляне, наконец, с построенных ими земляных насыпей сумели закидать стрелами и каменными ядрами защитников крепостных стен, смогли приблизить к ним тараны и стенобитные машины и вошли в город. Однако им понадобилось еще почти два месяца, чтобы после кровопролитных боев подойти к окруженной мощными стенами Храмовой горе, которую защищал отряд Иоанна Гисхальского. Тут-то и выяснилось, что строители царя Ирода и в самом деле потрудились на совесть: знаменитые римские тараны оказались против окружавших ее стен попросту бессильны. Лишь после того, как римляне 8 числа месяца Ава подожгли ворота, и пламя перекинулось на внутренние кедровые галереи комплекса, его защитники вынуждены были отступить внутрь и укрыться в самом Храме.

Иосиф Флавий утверждает, что хотя вспыхнувший пожар был и необычайно сильным, он отнюдь не привел к уничтожению самого Храма, так как Тит приказал вовремя потушить его. Флавий вообще настаивает на том, что Тит отнюдь не собирался уничтожать Храм, и если бы защищавшие его евреи не продолжали бы упрямиться и сдались на милость победителей, Иерусалимский Храм остался бы стоять там, где стоял.

“На следующий день (то есть, по всей видимости, уже 9 Ава – П.Л.), сообщает Иосиф Флавий, – Тит приказал одной части войска потушить пожар и очистить место у ворот, чтобы открыть свободный доступ легионам. Вслед за этим он собрал к себе начальников; к нему собрались шесть важнейших из них… Со всеми ними он держал совет о том, как поступить с храмом. Одни советовали поступить с ним по всей строгости военных законов, ибо “до тех пор, пока храм, этот сборный пункт всех иудеев, будет стоять, последние никогда не перестанут замышлять о мятеже”. Другие полагали так: “если иудеи очистят его и никто не подымет меча для его обороны, тогда он должен быть пощажен; если же они с высоты храма будут сопротивляться, то его нужно сжечь, ибо тогда он перестает быть храмом, а только крепостью, и ответственность за разрушение святыни падет не на римлян, а на тех, которые принудят их к этому”. Но Тит сказал: “Если даже они будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобу против людей на безжизненных предметах и ни в коем случае не следует жечь столь величественное здание; ибо разрушение его будет потерей для римлян, равно как и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи”…”

Пожар, уничтоживший Храм, настаивает Флавий, никак не являлся следствием приказа Тита. Он вспыхнул либо случайно, либо стал проявлением той ненависти, которую испытывали римляне к евреям, продолжавшим неистово сражаться и внутри самого Храма. Бой там шел буквально за каждый метр, и римляне продолжали нести в нем тяжелые потери. Ненависть к упрямым евреям была в этот момент у легионеров настолько сильна, что они уже не обращали внимания на приказ своего военачальника:

“Подойдя ближе к храму, они делали вид, что не слышат приказаний Тита и кричали передним воинам, чтобы те бросили огонь в самый храм…

Когда Тит увидел, что он не в силах укротить ярость рассвирепевших солдат, а огонь между тем все сильнее распространялся, он в сопровождении начальников вступил в Святая Святых и рассмотрел ея содержимое. И он нашел все гораздо более возвышенным, чем та слава, которой оно пользовалось у чужестранцев, и нисколько не уступающим восхвалениям и высоким отзывам туземцев. Так как пламя еще ни с какой стороны не проникло во внутреннее помещение Храма, а пока только опустошало окружающие его пристройки, то он предполагал – и вполне основательно, – что собственно храмовое здание может быть еще спасено. Выскочив наружу, он старался поэтому побуждать солдат тушить огонь, как личными приказами, так и чрез одного из свои телохранителей центуриона Либералия, которому он велел подгонять ослушников палками. Но гнев и ненависть к иудеям и пыл сражения превозмогли даже уважение к Цезарю и страх перед его карательной властью. Большинство кроме того прельщались надеждой на добычу, так как они полагали, что если снаружи все сделано из золота, то внутренность храма наполнена сокровищами. И вот в то время, когда Цезарь выскочил, чтобы усмирять солдат, уже один из них проник во внутрь и в темноте подложил огонь под дверными крюками, а когда огонь вдруг показался внутри, военачальники вместе с Титом удалились, и никто уже не препятствовал стоявшим снаружи солдатам поджигать. Таким образом, Храм против воли Цезаря, был предан огню”.

На самом деле весь этот рассказ вызывает большие сомнения. Понятно, что Иосиф Флавий, предавший свой народ и переметнувшийся к римлянам, попытался выставить своего покровителя Тита в самом благоприятном свете и снять с него вину за гибель Храма. Однако стоит вспомнить, что Храм горел целых два дня – 9 и 10 Ава, так что у Тита было вполне достаточно времени для того, чтобы навести порядок среди своих солдат и погасить пожар, но, очевидно, он не считал нужным этого сделать. Более того – и после пожара Тит мог пощадить сам остов здания Храма, чтобы затем попытаться отремонтировать его, но он не только не сделал этого, но и повелел разрушить и окружавшие Храм стены, и сам Храм до основания – вместе с остальными зданиями завоеванного им Иерусалима. И тут уже даже верноподданному Флавию нечего сказать в защиту Тита:

“Войско не имело уже кого убивать и что грабить. Ожесточение не находило уже предмета мести, так как все было истреблено беспощадно. Тогда Тит приказл весь город и храм сравнять с землей; только башни, возывышавшиеся над всеми другими, Фазаил, Гиппик, Мариама и Западная стена должны были остаться: последняя – для образования лагеря оставшемуся гарнизону, а первые три – чтобы служить свидетельством для потомства, как величествен и сильно укреплен был город, который пал пред мужеством римлян. Остальные стены города разрушители так сравняли с поверхностью земли, что посетитель едва ли мог сказать. что эти места некогда были обитаемы…”

Однако дошедшая до нас еврейская легенда рисует эти события несколько по-другому. На самом деле, гласит эта легенда, Тит приказал разрушить до основания все стены Храмового комплекса. С этой целью он вызвал к себе четырех военачальников и поручил каждому из них разрушение одной из стен. Трое из них выполнили приказ, однако четвертый, которому надлежало разрушить западную стену, начав эти работы, неожиданно отдал приказ остановить их. Легенда даже донесла до нас имя этого ослушника – она утверждает, что его звали Пангар, и по национальности он был «исмаилитом», то есть арабом. При этом Пангар не мог не понимать, что, осмелившись нарушить приказ главнокомандующего, он сам приговорил себя к смертной казни, и, тем не менее, какие-то неведомые нам обстоятельства заставили его пойти на этот шаг.

Когда разгневанный Тит спросил, почему он не сделал то, что ему было велено, Пангар ответил:

– Мне захотелось оставить хоть какую-то часть Храма в твою славу, командир. Пусть те, кто увидят когда-нибудь эту Стену, поразятся ее мощи и скажут: “Как же велик и крепок был сам Храм, если это – только жалкий остаток его! И – поразившись – воздадут должное твоему гению полководца, сумевшего одолеть эту твердыню!

– Красивый ответ! – усмехнулся Тит. – И только потому, что ты нашел столь изящные слова, я не предам тебя казни за нарушение приказа. Но чтобы доказать, что твой поступок угоден богам, ты поднимешься сейчас на эту стену и бросишься с нее вниз. Если ты останешься в живых – значит, боги одобряют тебя. Если же нет – значит, ты заслужил такую участь.

Пангар поднялся на Стену, бросился с нее вниз и разбился насмерть.

Любопытно, что многие историки считают эту легенду вполне достоверной, и уж, по меньшей мере, основанной на неком реальном событии. При этом они обращают внимание на то, что если бы вся эта история была бы сплошным вымыслом, то сочинители всенепременно расцветили бы ее какими-то чудесными подробностями. И – что уж совершенно точно – они не дали бы ее герою умереть такой смертью, а непременно ввели бы в этот рассказ какого-нибудь ангела, который либо подхватил бы бросившегося со Стены Пангара у самой земли, либо вообще унес бы его целого и невредимого за тридевять земель. Но нет – Пангар погибает, и это делает данную историю совсем не похожую на сказку.

Мы не знаем, что именно заставило Пангара остановить работы по разрушению Стены и тем самым обречь себя на смерть. Увидел ли он, как утверждают некоторые комментаторы, стоявшего на стене ангела, указавшего ему знаком не трогать Стену; или, будучи ослеплен разливавшимся над Стеной сиянием Шхины, он осознал, что есть в мире Тот, кто стоит выше Тита и повиноваться следует, прежде всего Ему?

Нам известно лишь то, что Западная Стена осталась стоять там же, где и стояла.

В ходе Иудейской войны римляне, по данным все того же Иосифа Флавия, уничтожили более миллиона евреев. Еще сотни и сотни тысяч были взяты ими в плен и проданы в рабство. Тысячи пленников приняли участие в триумфальном шествии, устроенном Титом в Риме в честь своей победы, во время которого римлянам продемонстрировали священную золотую менору (храмовый семисвечник) и другую утварь, взятую в качестве добычи из уничтоженного Иерусалимского Храма. Значение, которую римляне придавали победе над маленькой ближневосточной страной, было так велико, что в честь нее были отчеканены специальные монеты с надписью “Judea capta” – “Иудея пала”, а также воздвигнута знаменитая триумфальная арка Тита.

Что ж, Иудея действительно пала.

Но Западная Стена продолжала возвышаться над руинами Иерусалима, напоминая о пережитой им трагедии и, одновременно, давая надежду на его возрождение.

 

От Тита до Мухаммеда

После его разрушения легионами Тита Иерусалим продолжал лежать в развалинах.

Евреям было строго запрещено селиться в своей бывшей столице и даже посещать руины города. Этот гнет римлян необычайно усилился во времена императора Андриана (императорв 117–138 гг.), поставившего своей целью уничтожить иудаизм как религию. Теперь евреям запрещали праздновать субботу, совершать обрезание детей, обучать их Священному Писанию, пытаясь таким образом разорвать связь между поколениями.

В ответ на это в 132 году вспыхнуло новое еврейское восстание под предводительством Шимона Бар-Кохбы. Оно продолжалось три года, и на начальном его этапе Бар-Кохбе, бывшему необычайно талантливым полководцем, удалось нанести серьезное поражение римлян и восстановить еврейскую государственность – он даже начал чеканить свои монеты.

Однако Римская империя все еще была достаточно сильна, чтобы подавлять подобные бунты в своих внутренних провинциях. В 135 году это восстание было потоплено в крови, теперь за любое проявление евреями верности религии своих отцов полагалась смертная казнь. А чтобы стереть саму память об Иерусалиме император Андриан велел построить на его месте совершенно новый, типично римский по своей архитектуре город и населить его отслужившими свой срок легионерами, греками, сирийцами, армянами – словом, кем угодно, но только не евреями.

Храмовая гора по приказу Андриана была очищена от лежащих на ней со времен Тита камней и демонстративно вспахана плугом. После этого на ней был построен храм Юпитеру, внешне напоминавший тот, который стоял на Капитолийском холме в Риме, и в этом храме была установлена гигантская статуя Юпитера, а у его входа стояла статуя самого Андриана.

Иерусалим был переименован Андрианом в Элию-Капитолину – в честь императора Элия-Андриана и Юпитера Капитолийского.

Однако при этом римляне не только не тронули Западную Стену, но и отремонтировали ее, сделав частью нового храмового комплекса. Спустя несколько десятилетий римляне разрешили евреям посещать Элию Капитолину, но только до Хар а-зейтим, то есть до Масличной горы, где их свобода передвижения заканчивалась.

Тем, кто поднимался на эту гору, чтобы с нее взглянуть на развалины Иерусалимского Храма и оплакать его, Западная Стена служила главным ориентиром для опознания места, на котором когда-то стоял Храм.

После того, как в 4 в.н. э. христианство начало свое победное шествие по Римской империи храм Юпитера Капитолийского на Храмовой горе был разрушен как языческое капище, однако император Константин велел оставить Западную Стену еврейского Храма неприкосновенной – с его точки зрения, она была великолепным символом исполнения пророчеств Иисуса Христа о разрушении Храма, упадка иудаизма и победы христианства, а значит, ее стоило сохранить для потомков.

При этом Константин сохранил все наложенные на евреев Андрианом ограничения, но разрешил им 9 Ава, в день разрушения Храма появляться у Храмовой горы, чтобы оплакать величайшую трагедию в своей национальной истории – сам этот плач тоже казался Константину весьма символичным, означающим торжество Нового Завета над Ветхим.

Во время траурной молитвы 9 Ава христианские священники ходили между рыдающими и бьющими себя в грудь евреями, и спрашивали, сознают ли они, почему был разрушен Храм и за что был наказан еврейский народ? Вслед за этими попытками богословских споров обычно следовало предложение креститься, которое евреями тут же с негодованием отвергалось: да, они сознавали, что Храм и Иерусалим был разрушен в наказание за грехи, но это, с их точки зрения, отнюдь не означало, что они должны отказаться от веры в единого Бога и соблюдения данных им в Торе законов. Наоборот, именно в строжайшем следовании этим законам они видели возможность испросить прощения у Всевышнего, который, оставшись верен заключенному им союзу, рано или поздно вернет еврейский народ на его землю, снова сделает Иерусалим его столицей и восстановит разрушенный Храм.

Именно такую сцену наблюдал в 333-м году в Иерусалиме некий оставшийся безымянным “путешественник из Бордо”, записки которого представляют собой бесценный источник сведений о Ближнем Востоке того времени. “Путешественник из Бордо” не указывает точного места, у которого 9 Ава шла еврейская молитва, однако, исходя из его указания, что неподалеку от него располагался храм, построенный Андрианом, и стояла статуя этого императора, ряд исследователей делает вывод, что речь идет о Западной Стене.

Видимо, в это же время еврейский мудрец рабби Аша произнес фразу о том, что Шхина никогда не отойдет от Западной Стены, и, войдя в сборник устных преданий “Мидраш Шмот раба”, она прочно утверждается в сознании евреев.

В 362 году у евреев появилась слабая надежда на то, что Храм может быть восстановлен в самое ближайшее время – в этом году на престол византийских императоров взошел Юлиан (331–363, император в 361–363 гг.), решивший вернуться к римскому политеизму, казавшемуся ему куда более либеральной и способствующей прогрессу религией, чем христианство. В числе прочего, Юлиан намеревался разрешить находящимся под властью Византии народам свободно оправлять их религиозные культы.

Следуя этой своей политике, Юлиан даровал евреям право не только молиться, но и совершать жертвоприношения в Иерусалиме. В ответ вступившие с ним в переговоры еврейские лидеры объяснили, что приносить жертвы Богу они могут только в Иерусалимском Храме и стали просить императора разрешить им отстроить его.

Однако в 363 году Юлиан был убит, и вместе с ним были похоронены и надежды евреев на скорое восстановление Храма. Вскоре после убийства Юлиана на Храмовой горе загорелись склады с деревом, приготовленного евреями для начала работ по отстройке Храма. Разумеется, в самом этом пожаре христиане увидели “перст Божий”, свидетельствующий о том, что и Иисус Христос, и Бог-отец не желают возрождения Иерусалимского Храма. Евреи, в свою очередь, утверждали, что пожар был следствием намеренного поджога, осуществленного христианами, но их никто не желал слушать.

Проходит еще почти три столетия, и укрепившаяся в Малой Азии Персидская империя начинает наносить один из другим мощные удары по Византии. В 614 году персы завоевывают Иерусалим. Евреи, ненавидевшие как римлян, так и их наследников византийцев смертельной ненавистью, всячески помогали персам в этом завоевании, вместе с ними участвовали в штурме города. При этом в качестве награды за этот союз просили только одного – разрешить им снова селиться в Иерусалиме, очистить Храмовую гору от развалин и начать работы по восстановлению Храма.

Поначалу персы вполне благосклонно отнеслись к этой просьбе, однако не прошло и три года, как они отказались от всех данных им евреям обязательств – по той простой причине, что само присутствие евреев, не говоря уже об их планах, раздражало живших в Иерусалиме христиан, и в городе то и дело могли вспыхнуть волнения.

Впрочем, власть персов над Святой землей длилась недолго – в 628 году византийцы снова отвоевывают Иерусалим, и начинают жестоко мстить евреям за оказанную им персам помощь. С этого времени само отношение христианской церкви к развалинам Храмового комплекса кардинальным образом меняется. Отныне они становятся не нужны даже в качестве символа. Нет, по мысли значительной части христианского духовенства, следовало стереть любые следы того, что Иерусалим некогда принадлежал евреям и в этом городе стоял их Храм, где они возносили свои молитвы и совершил жертвоприношения – это и будет подлинным торжеством Нового завета над Ветхим. Израильские историки полагают, что в рамках этой политики византийцы планировали снести Западную Стену как последний остаток Иерусалимского Храма, однако попросту не успели этого сделать – из глубин Аравийского полуострова на Византийскую империю надвигался новый, прежде неведомый и грозный враг.

В 638 году арабы вошли в Иерусалим и водрузили над его стенами зеленое знамя ислама.

 

Крушение надежд

Завоевание арабами Иерусалима сопровождалось важными, но далеко не однозначными переменами как для остававшихся на Святой земле евреев, так и для всего еврейского мира.

Иерусалимский патриарх Софроний больше всего опасался, что, войдя в город, халиф Омар ибн-Хаттаб (634–644) начнет разрушать христианские святыни. Однако тот поспешил его успокоить, издав специальный указ, объявлявший, что «люди Писания», то есть христиане и иудеи могут спокойно оправлять в нем свои культы, и ни одна христианская церковь не будет разрушена и с нее не будут сняты кресты. Но, к удивлению халифа, этот указ отнюдь не вызвал у Софрония восторга. Патриарх поспешил явиться к новому правителю Иерусалима с вопросом, уж не собирается ли тот разрешить евреям селиться в городе? Омар ответил на него утвердительно, заметив, что с точки зрения ислама иудеи, как и христиане, пользуются равными правами, так как веруют в единого Бога. Софроний попытался отговорить халифа от этой мысли, настаивая на том, что после разрушения Храма евреи утратили право на Иерусалим, однако тот оставался непреклонен. Омар был убежден, что евреи будут способствовать экономическому процветанию города и к нему уже поступили просьбы от 200 еврейских семей из Тверии и ряда других городов разрешить им поселиться в Иерусалиме.

Тогда Софроний стал настаивать на том, чтобы еврейское присутствие в Иерусалиме было ограничено 50 семьями, и в итоге Омар согласился выдать для начала разрешение жить в Иерусалиме только 70 еврейским семьям, оговорив, что в будущем это число может быть увеличено. Вскоре эти 70 семей прибыли в Иерусалим и поселились в районе Храмовой горы. Здесь же они вскоре построили большую синагогу, путь в которую пролегал через ворота в Западной Стене.

Таким образом, завоевание Иерусалима арабами привело к возвращению евреев в их бывшую столицу, что, естественно, не могло не вызвать у них ликования.

Однако очень скоро евреи осознали, что одновременно арабское владычество над Иерусалимом таит для них и немалую опасность, так как, не трогая христианские святыни, арабы (как предполагает ряд историков, по совету все того же патриарха Софрония) решили обратить свой взор на Храмовую гору и воздвигнуть на ней свои мечети.

Согласно преданию, вскоре после завоевания Иерусалима, халиф Омар вызвал к себе десять еврейских старцев и потребовал от них указать ему точное место, где находился Храм, построенный легендарным Сулейманом ибн Даудом (то есть царем Соломоном)и где именно в нем располагалась Святая Святых. Однако, еврейские мудрец, гласит эта легенда, ответили, что не могут этого сделать. По одной версии, отказ евреев объяснялся тем, что они разгадали замысел арабов построить на месте Храма мечеть, и не желали этому способствовать. Согласно другому, менее убедительному предположению, к тому времени даже самые большие знатоки Писания среди евреев уже попросту не знали, где именно находилась Святая Святых Иерусалимского Храма.

Неубедительность этой версии подтверждает продолжение легенды: спустя какое-то время один из этих еврейских стариков явился к халифу и сказал, что укажет ему это место, но при одном условии – что бы мусульмане ни делали на Храмовой горе, они не разрушат Западную Стену.

Это условие было принято, и вскоре после этого новые хозяева Иерусалима принялись расчищать Храмовую гору от камней и возвели над указанным еврейским старцем местом мемориал, получивший название “Мечеть Скалы” (хотя правильнее ее, конечно, называть “Мечеть Камня” – в смысле, камня Мория, над которым и был построен ее купол). Там же, где когда-то располагалась южная часть Храма, была возведена мечеть “Аль-Акса” – «мечеть отдаленнейшая», напоминающая о ночном вознесении пророка Мухаммеда в Небесный Храм.

Арабские источники, в свою очередь, рассказывают эту историю несколько по-другому.

По их словам, халиф Омар ибн-Хаттаб был одержим мечтой побывать на месте, где некогда стоял знаменитый Храм царей Сулеймана и Дауда, считающихся у арабов не менее легендарными личностями, чем у евреев, а также на их могилах. Один из ближайших его советников Кааб Аль-Ахбар, перешедший в ислам еврей, отвел его на это место. Причем халифу пришлось подниматься на Храмовую гору, зажав пальцами нос, чтобы не чувствовать вони от устроенной на ней византийцами мусорной свалки. Аль-Ахбар и посоветовал халифу расчистить это место и построить на нем мечеть «Купол Скалы».

При этом Аль-Ахбар обратил внимание своего повелителя на уникальное месторасположение этой мечети – только здесь направление молитвы мусульман совпадает с направлением молитвы евреев: молясь в сторону Мекки, мусульмане одновременно молятся и в сторону Святая Святых Храма, и таким образом учение пророка Мусы (Моисея) сливается с учением Мухаммеда.

Однако это обстоятельство как раз никак не устраивало Омара, и потому он и объявил, что «Купол Скалы» будет не мечетью, а мемориалом. Для молитвы же он решил построить в Южной части Храмовой горы еще одну мечеть, в которой мусульмане должны были молиться в сторону Мекки, оказываясь, таким образом, спиной к камню Мория и бывшей Святая Святых Храма.

Причем оба эти здания были довольно скромны, так как с точки зрения Омара Ибн-Хаттаба, Иерусалим был святым городом для мусульман лишь потому, что он являлся святыней для предшествовавших исламу и родственных ему иудаизма и христианства, и не более того.

Однако ситуация круто изменилась после того, как в 656 году мусульмане раскололись на шиитов и суннитов, то есть тех, кто считал, что халифами могут быть только прямые потомки Мухаммеда, и тех, кто настаивал на том, что пост «наместника пророка» может занимать любой мусульманин, избранный его единоверцами. Возникший в результате этого раскола в 661 голу суннитский халифат возглавил потомок знатного рода Омейя Муавия, объявивший своей столицей Дамаск.

Третий халиф династии Омейядов Абд Эль-Малик (685–705) прекрасно понимал, что пока в руках шиитов находятся две главные святыни ислама – Мекка и Медина, – его власть и авторитет в исламском мире будут находиться под сомнением, и потому решил в срочном порядке обзавестись собственной святыней. Это был поистине гениальный политический ход, однако выбор такой святыни у Абд Эль-Малика был невелик – ею мог стать только Иерусалим, с которым были связаны имена столь хорошо знакомых мусульманам по их мифологии Дауда-Давида, Сулеймана-Соломона и Исы-Иисуса. Именно Абд Эль-Малик или кто-то из его придворных богословов и связал окончательно «мечеть отдаленнейшую» из 17-й суры Корана с Храмовой горой, объявив, что именно отсюда пророк Мухаммед вознесся на небо.

Это позволяло Абд Эль-Малику не только объявить Храмовую гору священным для мусульман местом, но и создать и внедрить в массовое сознание мусульман контр-христианскую легенду, в которой вознесению Христа противостояло вознесение Мухаммеда. И уже основываясь на этой легенде, Эль-Малик строит над «камнем Мория», с которого, согласно преданиям началось сотворение мира, величественный мемориал «Купол над Скалой» – куда более величественный, чем господствовавшие до того над городом Церковь Вознесения и Церковь Гроба Господня. К югу от «Купола», в направлении Мекки он строит довольно большую мечеть «Аль-Акса» – «мечеть отдаленнейшую».

Историки до сих пор спорят о том, стояли ли до этого на местах «Купола» и мечети «Аль-Акса» некие здания, построенные еще халифом Омаром, или нет. Но это, в общем-то, не так уж и важно. Важно то, что появление мемориала «Купол Скалы» и «Мечети Аль-Акса», куда более грандиозных, чем два главных христианских Храма Иерусалима, были блестящим ответом ислама конкурирующему христианству, заставлявших воспринимать Иерусалим прежде всего как мусульманский, а не христианский город.

И сегодня в качестве главного символа Иерусалима во многих туристических справочниках и буклетах используется именно восьмиугольное здание «Купола Скалы» с его покрытым золотом куполом и стенами, украшенными цитатами из «антихристианских» сур Корана.

Таким образом, объявление Храмовой горы третьей по значению святыней ислама произошло исключительно вследствие принятой в мусульманском мире практики манипулирования религиозным сознанием ради достижения политических целей.

Появление на Храмовой горе мусульманских святынь, в свою очередь, означало крушение многих еврейских надежд – ведь пока это место пребывало в запустении или не играло для мусульман большой роли, возрождение на ней Храма представлялось делом пусть и трудным, но вполне осуществимым. Теперь же, когда арабы построили на ней свою новую святыню, снос мечети и строительство на ее месте Храма становилось почти нереальным.

Вместе с тем, отреставрированные арабами стены Иерусалима (которые ряд раввинистических авторитетов считает внешними стенами Храмового комплекса) и входные ворота в них, привели к тому, что евреи стали молиться у восточной стены города и у ее ворот, прежде всего, ворот Хульда.

Видимо, именно в этот период берет свое начало сохранившаяся до сих пор еврейская традиция обходить с молитвами все ворота Иерусалима.

Сведения о судьбе Западной Стены в последующие века крайне туманны и отрывочны, однако из них можно понять, что евреи продолжали приходить к этой святыне и молиться возле нее.

Так, в “Родословной книге” раввина Шмуэля бар Пальтиэля (980-1015) говорится, что он пожертвовал не только 20 тысяч динаров в пользу сирот, вдов и знатоков Торы, но и “масло для святилища, расположенного неподалеку от Западной Стены” – то есть на располагавшуюся неподалеку от этой Стены синагогу.

В 1099 году Иерусалим переходит в руки крестоносцев, и Храмовая гора становится сначала местом резиденции короля Балдуина, а затем вотчиной рыцарского Ордена тамплиеров – храмовников. Они превращают “Купол Скалы” в Храм Господа, а мечеть “Аль-Акса” – в свой монастырь, однако и после этого мы находим упоминания Западной Стены в различных записках и хрониках.

К примеру, знаменитый еврейский путешественник Биньямин из Туделы, посетивший Иерусалим, видимо, в 1170 году в своем рассказе об Иерусалиме описывает Западную Стену и говорит, что евреи часто приходят к ней молиться. Более того – по словам Биньямина из Туделы, многие молящиеся считают своим долгом записать на камнях Стены свое имя или имя человека, за выздоровление которого они молились.

В 1210 году Иерусалим в качестве паломника посетил рабби Шмуэль бен Шимшон, который по его словам, «упал на землю и плакал возле Западной Стены».

Пять лет спустя рабби Менахем бен Перец из Хеврона сообщает в своих записках: “Я побывал в Иерусалиме, был на месте Храма и на Храмовой горе, и у Западной Стены, которая все еще существует”.

Наконец, в датируемой 1333 г. книге “Тропы Иерусалима” знаменитый еврейский мистик рав Ицхак Хило также упоминает Западную стену и приводит в ней ту самую легенду о еврейском старце, указавшем халифу на месторасположение Святая Святых, которая была приведена выше.

А вот затем происходит нечто странное: после 1333 года все упоминания о Западной Стене хотя и не исчезают вообще, но становятся крайне редкими, словно вокруг нее образуется некий заговор молчания, либо она вообще неким магическим образом исчезла из городского пейзажа. И это молчание продолжается вплоть до 1516 года, когда в Иерусалим под победный бой барабанов входят воины турецкого султана Селима Первого Грозного (1467–1520).

 

Возвращение Стены

Согласно известной легенде, покорив Иерусалим, Селим Грозный обосновался во дворце, окна которого выходили на золотой купол мечети “Аль-Акса”, радующий глаз султана своей красотой. Как-то раз, стоя у этого окна, султан заметил, как сгорбленная, хромая старуха подошла к высящемуся неподалеку холму и, с трудом взойдя на его вершину, вывалила туда… целый мешок мусора.

Селим пришел в ярость. Сам вид мусора оскорбил его глаз и вывел из душевного равновесия, и, кроме того, по какому праву эта старуха осмелилась выбросить мусор прямо напротив святого места и дворца султана?! В страшном гневе он приказал привести к нему эту старуху, и спросил, кто надоумил ее выбросить нечистоты аккурат напротив его окон?

– О, повелитель! – ответила женщина. – Смилуйся: у меня и в мыслях не было оскорбить тебя. Я – христианка, живу в двух днях ходьбы от Святого города. Но еще святые отцы нашей церкви велели выбрасывать мусор на это место. Каждый, кто живет в городе, должен выбрасывать туда мусор один раз в день. Те, кто живет меньше, чем в одном дне ходьбы от него, обязан проделывать это два раза в неделю, а кто живет на расстоянии меньше трех дней ходьбы – раз в месяц. Вот я и пришла исполнить то, что заповедовали нам наши святые отцы и то, что делали все мои предки.

Озадаченный этим ответом, Селим велел оставить женщину под арестом, пока не выяснится, действительно ли она говорит правду, или просто придумала эту историю. Спустя день слуги доложили ему, что слова женщины заслуживают доверия: местные христиане и в самом деле упорно выкидывают мусор именно на это место, хотя в городе предостаточно других мусорных свалок.

Тогда султан понял, что эта мусорная свалка скрывает в себе некую тайну. Чтобы разгадать ее, он взял несколько кошелей с золотыми монетами, вышел на улицу, и, подойдя к сложенному из мусора холму, стал разбрасывать по нему монеты. “Тот, кто любит султана и хочет заслужить его приязнь, да поступит точно так же!” – кричал в это время стоявший рядом с Селимом глашатай.

В течение нескольких дней Селим выходил к этому холму и разбрасывал на нем золотые монеты, и точно так же поступали многие его придворные, которым, конечно же, хотелось заслужить приязнь в глазах султана, обладавшего, надо заметить, довольно скверным характером. А как только они уходили, на холм тут же взбирались десятки городских нищих, да и просто горожан, мечтающих разыскать монеты. Так продолжалось неделю, вторую, третью, пока, наконец, через месяц мусорная куча не оказалась основательно разобранной и из нее появилась Стена…

Другая, вызывающая куда большее доверие у историков легенда, связывает второе открытие Западной Стены с именем не Селима Первого, а его сына Сулеймана Великолепного (1495–1566), и относит происходящие в ней события к первому приезду султана Сулеймана в Иерусалим, то есть к 1540 году.

Будучи человеком любознательным, Сулейман пожелал выяснить, где же именно некогда стоял знаменитый Храм иудеев. Ответ, что ныне на этом месте находится “Мечеть Скалы”, Сулеймана не удовлетворил, так как показался совершенно бездоказательным. «Добудьте мне доказательства того, что Храм находился именно здесь!» – потребовал Сулейман Великолепный от своих придворных.

Спустя несколько дней казначей Сулеймана, идя по улице, заметил на ней старуху-христианку, тащившую на спине тяжелый мешок, испускавший невыносимое зловоние.

– Что это у тебя за спиной, бабушка? – спросил ее казначей.

– Мусор, – ответила старуха.

– И куда ты его тащишь?

– Да вон на тот холм! – и бабка указала в сторону большой мусорной свалки, расположенной за мечетью Омара.

– А сама откуда будешь? – не унимался казначей, которого заинтересовала эта странная старуха.

– Из Вифлеема, – последовал ответ.

– И что, от Вифлеема до этого места нет ни одной мусорной свалки, что тебе надо выбросить мусор именно здесь?

– Я ведь не просто мусор выбрасываю, – степенно объяснила старуха. – Из века в век у нас говорят, что тот, кто выбрасывает мусор на это место, совершает благое дело в глазах Господа Иисуса Христа.

Тогда понял казначей султана Сулеймана, что с этой мусорной свалкой связана какая-то тайна, и на следующий день велел пригнать к ней несколько сотен рабочих, чтобы те разгребли мусор. И спустя несколько дней из-под горы спрессованного за многие и многие годы мусора показалась Стена, которая, как объяснили Сулейману Великолепному, была одной из стен Иерусалимского Храма, и большего доказательства уже быть не могло.

Скажем сразу: мы не знаем, какая из этих легенд ближе к истине, и вообще, что в них является правдой, а что выдумкой. Не исключено, что все эти столетия Западная Стена и в самом деле была завалена горой мусора по гласному или негласному указанию христианского духовенства, а, может, свалка образовалась сама собой, стихийно.

Однако несомненно одно: именно после 1540 года Западная Стена вновь появляется в записках путешественников, а также на различных рисунках и гравюрах, словно чья-то неведомая рука восстановила ее из праха и снова поставила посреди Иерусалима.

 

Западная Стена становится Стеной Плача

На самом деле обе вышеприведенные легенды, конечно, пусть и самую малость, но все-таки, как и положено легендам, сгущают краски.

В 13–14 вв. значительная часть Стены и в самом деле по каким-то причинам оказалась засыпанной строительным и прочим мусором, хотя вину за это несут, скорее, не христиане, а мамелюки, развернувшие в городе масштабное строительство и, видимо, не особо затруднявшие себя выбором места для сброса мусора. Тем не менее, какой-то крохотный участок Западной Стены, видимо, оставался доступным для любопытных путешественников и в этот период, и об этом сообщает рав Овадья из Бартенуры, посетивший Иерусалим в 1488 году.

“Западная Стена, – писал он, – стоит и поныне, точнее сказать, малая часть от нее, и камни ее велики и по длине, и по толщине, и не видел я камней таких размеров ни у какой другой древней постройки, ни в Риме, ни в каких-либо другой странах”.

И все же обе эти легенды правы в одном: с завоеванием Святой Земли турками для Стены начинается новая жизнь. Стоит вспомнить, что это было вообще время величайших потрясений в еврейской и мировой истории. Когда в 1492 году началось массовое изгнание евреев из Испании, турецкий султан Баязид широко распахнул двери своей империи перед еврейскими беженцами в надежде, что они смогут способствовать экономическому подъему его державы. Эти надежды Баязида полностью оправдались, и политику привечания евреев на просторах Оттоманской империи продолжили его сын Селим Первый и внук Сулейман Великолепный.

Продолжая политику завоеваний, начатых его великими предками, Сулейман стремительно продвигался по территории Европы, дойдя до своей армией до стен Вены. Осознав всю опасность нависшей над ними угрозы, европейские монархи начали активно распускать слухи о подготовке нового крестового похода с целью “освобождения Святой Земли” и обеспечения себе через нее свободного прохода в Индию – ведь к тому времени уже было ясно, что открытая Колумбом земля Индией совсем не является. Поверив этим слухам, Сулейман несколько охладил свой воинственный пыл и стал готовить Ближний Восток к отражению возможного мощного похода объединенной армии монархов Европы. В это время он значительно укрепляет стены Иерусалима и, чтобы повысить священный статус этого города в глазах всего исламского мира, реконструирует стоящие на Храмовой горе мечети.

Но так как, помимо всего прочего, ему нужно было, чтобы на этой территории жило как можно более лояльное население, то Сулейман начинает всячески поощрять переезд в Иерусалим мавров и евреев, бежавших из Испании и поселившихся в различных странах Северной Африки. И численность евреев на их исторической родине начинает стремительно расти.

В Цфате, Тверии и Хевроне появляются большие еврейские общины, и эти города начинают разрастаться и расцветать буквально на глазах. Расположенный в Галилее городок Цфат, бывший на протяжении столетий небольшой опорной крепостью крестоносцев, превращается в один из важнейших мировых центров еврейской учености. В этот период сюда перебираются на жительство многие выдающиеся раввины, основываются новые синагоги и ешивы. В Цфате проводит последние годы своей недолгой жизни великий Святой Ари.

И все же первостепенное значение Сулейман Великолепный придавал развитию и расширению Иерусалима. С этой целью он и расчистил Западную Стену от мусора и разрешил евреям свободно молиться у этого святого для них места. Более того – он закрепил это право евреев в своем специальном указе (фирмане) и велел своему придворному архитектору Синану обустроить его так, чтобы оно стало пригодно для молитвы.

Правда, и особенно преувеличивать выданные Сулейманом привилегии евреям тоже не стоит. Следуя указаниям своего повелителя, Синан выделил для еврейской молитвы участок Стены длиной в 28 метров и возле нее выложил камнем площадку шириной в 3.6 метров – это и была вся площадь, на которой могли молиться евреи. (Правда, существует версия, что при Сулеймане ширина этой площадки была значительно больше, и уже в последующие столетия была значительно сужена турками под давлением мусульманского духовенства.)

Со всех сторон участок отделялся специально построенными каменными стенами, так что пришедший на молитву к Стене оказывался в довольно узком, замкнутом пространстве, отчего сама Стена начинала казаться ему гораздо выше и величественнее, чем на самом деле – ведь максимальное расстояние, с которого он мог ее обозревать, составляло менее четырех метров!

При этом право молиться у останков своего Храма было даровано евреям отнюдь не бесплатно. Официально собственником всей Храмовой горы, включая Западную Стену объявлялся Вакф. И за свое право пользоваться Стеной еврейская община Иерусалима должна была ежегодно выплачивать Вакфу особый налог в пользу проживающих в окрестностях мусульман.

Сумма этого налога непрерывно росла, и к началу ХХ века стала поистине астрономической. Кроме того, каждый еврейский паломник, желавший помолиться у Стены, должен был заплатить за вход на площадку для молитвы 10 медных монет. Это тоже были отнюдь не маленькие деньги по тем временам – средняя семья могла жить на них в городе в течение двух-трех недель.

Необходимо отметить и то, что Сулейман Великолепный был ревностным мусульманином, и никогда не забывал и не предавал интересов своей религии. Поэтому, разрешив евреям молиться у Западной Стены, он одновременно запретил им подниматься для совершения молитвы или каких-нибудь своих религиозных церемоний на Храмовую гору.

Запрет султана был вскоре подтвержден и раввинами, издавшими галахическое постановление, согласно которому евреям до прихода Мессии запрещено всходить на гору, где располагался Храм под страхом “карета” – “казни души”. Запрет этот обосновывался тем, что на место, где находился Храм, еврей должен являться в состоянии ритуальной чистоты, которая в наши дни попросту недостижима. Кроме того, так как сегодня уже точно неизвестно, где именно находилась Святая Святых Храма, а туда не мог вступать никто, кроме первосвященника, то на Храмовую гору нельзя подниматься, чтобы нечаянно не оказаться именно на этом, обладающем особой святостью месте.

Этот запрет продолжает действовать и сегодня, хотя в последние годы у него появилось немало противников даже среди выдающихся раввинов. Уже упоминавшийся Меир Бен-Дов считает, что издание средневековыми раввинами этого постановления и возведения его в статус религиозного закона было продиктовано, с одной стороны, политическими мотивами, то есть нежеланием бросать вызов благожелательно относившемуся к евреям султану, а с другой – пониманием человеческой психологии. “Гораздо легче принять тот или иной запрет, если сказать себе, что ты наложил его на себя сам, чем признать, что он исходит от стоящей над тобой власти”, – не без иронии замечает Бен-Дов, напоминая, что на протяжении столетий никто из еврейских религиозных авторитетов восходить на Храмовую гору не запрещал. Напротив, многих из них, включая самого Рамбама, будучи в Иерусалиме считали своим долгом совершить такое восхождение.

Как бы то ни было, именно со времени правления Сулеймана Великолепного Западная Стена постепенно приобретает статус главной еврейской святыни в качестве последнего осколка Иерусалимского Храма.

Поначалу Западная Стена становится главным местом молитвы для евреев Иерусалима, затем к ней начинают специально приезжать евреи из других городов Святой земли, и, наконец, именно к ней в первую очередь устремляются все еврейские паломники. В дни еврейских праздников и в скорбный день 9 Ава у Стены собиралось столько молящихся, что отведенная для молитвы площадь была не в состоянии вместить всех желающих. Но и в обычные дни посетителей у Стены тоже хватало, и каждого приходящего к ней еврея невольно охватывала скорбь по разрушенному Храму, так что многие из них не могли сдержать своих рыданий.

Со временем сложилась традиция читать у Стены “киннот” – специальные скорбные религиозные тексты, оплакивающие Храм и былое величие еврейского народа. Поэтому Западная Стена стала во многих еврейских источниках называться “Котель ха-кинот”. Так как слово “киннот” на русский язык обычно переводится как “плачи”, то и “Котель ха-киннот” уже можно было перевести как “Стена плача”, хотя гораздо ближе к буквальному смыслу это ее название звучит как “Стена причитаний”.

Однако в связи с тем, что как уже было сказано, эти молитвы были настолько искренни, что нередко сопровождались неподдельными, идущими от сердца, слезами и рыданиями, то со временем евреи стали называть Западную Стену “Котель ха-дмаот”, то есть “Стена Слез”, и в этом случае ее русское название “Стена Плача” и в самом деле является достаточно точным переводом.

Уже позднее очевидцы начали утверждать, что 9 Ава, в день гибели Первого и Второго Храмов на камнях Стены иногда выступают слезы.

Стремительному росту популярности Стены Плача во всем еврейском мире способствовали как все новые сочинения раввинов, суммировавшие многовековой взгляд на Стену как последнее пристанище Шхины и, одновременно, часть будущего Третьего Храма (ведь, напомним, Всевышний обещал, что Западная Стена никогда не будет разрушена, а значит, она сохранится, как часть Храма и в конце времен, после прихода Мессии), так и все ширящиеся слухи о том, что молитва у Стены Плача имеет особую силу, помогая исцелению больных, отмене уже вынесенного было на Небесах тяжелого приговора и т. д.

Немалую роль в утверждении представления о Стене Плача как последнем прибежище Шхины сыграл уже упоминавшийся Святой Ари. Вспомним приводившийся в начале этой книги рассказ о том, как Ари отправил своего тяжело больного слугу рабби Авраама Галеви Брухима к Стене Плача, предупредив, что если тот увидит возле Стены зримый образ Шхины, то поправится и проживет еще 22 года. История рабби Брухима, удостоившегося увидеть у Стены Шхину, получила широкую известность во всем еврейском мире и, вне сомнения, способствовала росту ее популярности в широких народных массах.

Кроме того, согласно традиции, Святой Ари является составителем двух основных молитв, которые следует читать ночью у Стены для исправления души и судьбы человека. Эти молитвы были названы им в честь двух праматерей еврейского народа «Тикун Рахель» и «Тикун Лея», то есть «Исправление Рахили» и «Исправление Лии».

 

Чудеса, тайна и молитвы

В XYI–XYII вв. Стена Плача окончательно утверждается в еврейском сознании в качестве главной религиозной и национальной святыни и символа не только Иерусалима, но и всей Земли Израиля в целом. Ее изображение начинают помещать на обложках молитвенников и других священных книгах, на различной ритуальной утвари; вышивать на мешочках для хранения талита и филактериев.

Позже она становится главным “героем” почтовых открыток, предназначенных для поздравления с тем или иным еврейским праздником.

Приходящих к Стене еврейских паломников обычно встречали женщины со специальными кувшинами для омовения рук, чтобы те могли перед молитвой совершить это ритуальное действие.

Кроме того, в жаркие дни эти женщины предлагали всем паломникам ледяную воду, набранную ими из колодцев Иерусалима. Делали они это совершенно бесплатно, считая, что исполняют таким образом заповедь заботы о ближнем, награду за которую они получат на небесах.

Здесь же, неподалеку от Стены, толклись арабские и еврейские мелкие торговцы, а также, само собой, множество нищих, причем опять-таки не только евреев, но и арабов, знающих, что подача милостыни (цдаки) считается в иудаизме (как, впрочем, и в исламе и христианстве) величайшей заповедью.

Вплотную к Стене Плача прилегал арабский жилой квартал, населенный, в основном, арабами-выходцами из Северной Африки – Магриба, и потому названный Муграби – Магрибинским кварталом. Жители Муграби предлагали еврейским паломникам за небольшую плату войти в их жилище, чтобы из его окон они могли увидеть всю Храмовую гору.

Видимо, еще в XY-XYI столетиях начал складываться просуществовавший довольно долго обычай вставлять в щели Стены Плача гвозди в качестве талисмана, который должен принести обладателю гвоздя долгую жизнь. Ряд историков Иерусалима считают, что этот обычай был введен самими жителями Иерусалима, часто отправлявшимися за рубеж для сбора пожертвований среди евреев диаспоры. Перед такой дальней и во все времена далеко не безопасной дорогой сборщик пожертвований втыкал в Стену гвоздь, который должен был принести удачу его миссии и помочь с миром вернуться домой.

Впоследствии этот обычай был запрещен раввинами, которые увидели в нем проявление язычества и осквернение святыни.

А вот у истоков обычая вкладывать в Стену Плача записки с письменными просьбами к Богу стоит, согласно традиции, великий раввин Хаим Бен-Атар, которого принято по названию его главной книги называть Ор ха-Хаим – “Свет жизни”.

Существуют опять-таки две, впрочем, не очень сильно отличающиеся друг от друга легенды о том, как было положено начало этому обычаю.

Главным героем первой из них является один из учеников рабби Хаима Бен-Атара, другой не менее выдающийся знаток Торы рабби Хаим-Йосеф-Давид Азулай. Перед тем, как рабби Азулай решил перебраться из Марокко в Землю Израиля, он пришел к Ор ха-Хаиму испросить его благословения. Однако вместо благословения учитель дал раби Азулаю записку, которую велел по приезде в Иерусалим вложить в расщелину Стены Плача. Рабби Азулай зашил эту записку в полу своей одежды и… забыл про нее.

Переехав в Иерусалим, рабби Азулай купил себе осла, телегу и стал перевозить на ней песок для строительства, зарабатывая ровно столько, сколько ему нужно для пропитания, а все свободное время уделяя изучению Священного Писания и проникая в самые сокровенные его глубины.

Так прошло несколько лет, и вот в один из дней осел рабби Азулая издох, лишив его источника пропитания. Тогда-то он и вспомнил о записке Ор Ха-Хаима, выговорил сам себе за то, что не выполнил его поручения не сунул его записку в одну расщелин Стены Плача.

Когда же рабби Азулай вернулся в синагогу, где он изучал Тору, то почувствовал, что все окружающие относятся к нему несколько настороженно. Наконец, староста синагоги подошел к рабби Азулаю и сказал, что сегодня его видели у Стены Плача, где он совершал какое-то странное действие, и им всем хотелось бы узнать, чем он там, собственно говоря, занимался, и что за бумажку засунул в стену. Тут рабби Азулай рассказал о том, что лишь выполнил поручение своего учителя рабби Хаима Бен-Атара. Заинтересовавшись, раввин этой синагоги велел одному из учеников пойти к Стене Плача, вытащить оттуда записку и принести ему.

Когда записку развернули, в ней оказался следующий текст: “Сестра моя, Невеста, прошу Тебя помочь в беде моему дорогому ученику. Хаим Бен-Атар”.

Так завсегдатаи этой синагоги, во-первых, узнали, что рабби Хаим-Йосеф-Давид Азулай, которого они держали за нищего перевозчика песка, является любимым учеником самого Ор ха-Хаима, а, значит, выдающимся знатоком Торы, у которого им есть чему поучиться. Во-вторых, они, конечно же, поняли, к кому обращался рабби Хаим бен-Атар в своей записке – ведь именно Сестрой и Невестой в своей “Песне песней” царь Соломон называет Шхину. А так как рабби Хаиму Бен-Атару были открыты величайшие тайны мироздания, то всем в синагоге стало ясно, что записка с личной просьбой, вложенной в щель Стены Плача обладает, по всей видимости, особой силой; возможно, даже большей, чем устная молитва. С тех пор и стало принято помещать такие записки внутрь Стены Плача.

Другой вариант этой легенды рассказывает, что данный обычай родился уже после того, как рабби Бен-Атар сам поселился в Иерусалиме. Однажды к нему домой явился какой-то бедняк и стал жаловаться на свою горькую судьбу и умолять рабби помочь ему если не разбогатеть, то хотя бы выбраться из нужды. Тогда рабби Бен-Атар дал ему записку и велел немедленно пойти к Стене Плача и вложить ее туда. Бедняк бросился выполнять это поручение, но когда он уже подходил к Стене, неожиданно поднялся сильный ветер, который сорвал с него шапку. Так как еврею нельзя ходить с непокрытой головой, и к тому же другой шапки у него не было, то бедняк погнался за ней и, в тот момент, когда поднимал ее с земли, ветер вырвал из его рук записку, унес ее неведомо куда и сразу после этого стих, словно его никогда и не было.

Заплакал бедняк, пришел к рабби Хаиму Бен-Атару и рассказал ему о случившемся.

– Что ж, я могу теперь сделать? – ответил Ор Ха-Хаим. – Видно, тебе на роду написано быть бедным.

Однако потом выхваченную ветром записку нашли на улицах Иерусалима, и в ней было записано “Сестра моя, Голубка моя чистая, прошу Тебя, смилостивься и дай достойное пропитание этому человеку. Хаим бен-Атар”. И с тех пор стали в Иерусалиме поступать по примеру великого Ор ха-Хаима, то есть писать записки Шхине и вкладывать их в Стену Плача.

Согласитесь, что не так уж и важно, какой именно из этих рассказов соответствует исторической правде – куда важнее то, что к Стене Плача и сегодня продолжают идти и идти люди, чтобы вложить в нее свое личное письмо к Всевышнему.

* * *

Одна из самых интересных легенд, сложившихся вокруг Стены Плача, гласит, что в 1525 году возле нее побывал Давид Реувени – человек, загадка личности которого до сих пор продолжает волновать историков.

В исторических хрониках имя Реувени впервые встречается в 1524 году – именно в этом году он появляется в Венеции, где объявляет, что является посланником и родным братом короля Иосифа – правителя огромного еврейского государства за рекой Самбатион, в котором живут потомки колена Реувена – одного из десяти исчезнувших колен Израиля. В качестве цели своего визита в Европу принц Давид Реувени объявляет организацию совместного еврейско-христианского похода с целью освободить Святую Землю от исламского владычества и создать на ней еврейское государство. Свободное владение Давидом Реувени ивритом – древнееврейским языком, на котором евреи в то время только писали, но не говорили, а также подробное описание им жизни еврейского государства заставили многих поверить в его миссию. Во всяком случае, Реувени был принят и обласкан римским папой Климентием YII и получил от него рекомендательные письма к европейским монархам. Он посещает различные страны Европы, встречается с королями и придворными и…вдруг бесследно исчезает в 1532 году. Существует множество предположений о том, что стояло за этим исчезновением – высылка из Европы, заключение в тюрьму, внезапная смерть? Существует также множество предположений о том, кем был Давид Реувени: одни исследователи считают его авантюристом, гениальным мистификатором, придумавшим свою историю; другие – психически больным человеком, поверившим в собственную миссию. Однако никаких доказательств ни одной из этих версий нет, а оставшийся после Реувени дневник убеждает, что он был вполне вменяемым и вместе с тем верящим в то, что он говорил человеком.

Дело дошло до того, что известный писатель Даниэль Клугер предположил, что река Самбатион и еврейское царство, о которых говорил Реувени – это и есть те самые легендарные Шамбала и Беловодье.

Вместе с тем доподлинно известно, что в период своего пребывания в Европе Давид Реувени посетил Святую Землю, побывав в Хевроне, Цфате, Тверии и в Иерусалиме. Здесь, оказавшись у Стены Плача, Реувени объявил, что все несчастья, обрушившиеся на еврейский народ, связаны с тем колдовством, который навел на Западную Стену Храма царь Иеровеам бен-Навот

Иеровеам бен-Навот был, как известно, тем самым человеком, который способствовал в 977 г. до н. э. расколу единого еврейского государства на два царства – Израиль и Иудею. Общеизвестно и то, что, став царем Израиля и провозгласив своей столицей Шхем, Иеровеам всячески пытался отвлечь народ от столицы Иудеи Иерусалима, для чего устроил новые святилища Богу в Бейт-Эле и в Дане. Однако Давид Реувени поведал евреям, что Иеровеам также поместил в Стену Плача особый камень с колдовским заклинанием, приготовленный по его просьбе языческими жрецами. Пока этот камень находился в Стене, оскверняя ее святость языческим колдовством, приход Мессии был невозможен – более того, именно этот камень во многом был причиной всех несчастий, обрушивавшихся на евреев на протяжении многих столетий. В тот момент, когда Давид Реувени, по его словам, вытащил этот камень из Стены и уничтожил его, он открыл возможность для прихода Мессии.

* * *

Отношения арабов и евреев в районе Храмовой горы всегда были далеки от идиллии, несмотря на то, что, как уже говорилось выше, евреи платили немалые деньги за право молиться у Стены Плача.

Направляясь к этому святому для него месту, еврей должен был быть готов к тому, что по дороге его могут избить или ограбить, и иерусалимцы хранят в памяти множество связанных с такими нападениями историй.

Героем одной из самых знаменитых из них является глава ешивы “Бейт-Эль” поэт и раввин Шалом Шрааби (РАШАШ, 1794–1872), который установил обычай ночной молитвы у стены плача. Каждую ночь рав Шрааби неторопливой походкой направлялся к Стене Плача, чтобы погрузиться возле нее в молитвенную медитацию и испросить у Всевышнего скорейшего прихода Мессии и Избавления для еврейского народа.

Всем своим видом рав Шрааби показывал, что он никого и ничего не боится, и уже одно это приводило окрестных арабов в ярость. Чтобы проучить бесстрашного еврейского старика и навсегда отбить у него охоту приходить по ночам к Стене Плача, группа арабских молодчиков решила устроить раввину засаду и жестоко избить его.

Около десятка молодых парней выстроилась в два ряда вдоль дороги и стала поджидать рава Шрааби, чтобы напасть на него одновременно с двух сторон. Однако в тот самый момент, когда раввин приблизился к ним, арабы вдруг почувствовали, что их тела словно окаменели, и они не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Так они и остались стоять в два ряда, словно приросли к земле.

Даже не обратив внимания на поджидавший его “почетный караул”, рав Шалом Шрааби своей обычной походкой прошел к Стене Плача, помолился возле нее и глубокой ночью вернулся домой.

Наступило утро, но странный паралич, сковавший тела молодых арабов не проходил – они так и продолжали стоять, где стояли, и все попытки подбежавших к ним родственников сдвинуть их с места закончились ничем – их тела словно налились свинцовой тяжестью. Тогда эти родственники бросились в ешиву “Бейт-Эль”, и, упав на колени перед равом Шрааби, начали просить простить их неразумных мужей и сыновей и помолиться о том, чтобы Бог снял наложенное на них наказание.

Сразу после молитвы раввина паралич исчез, и эти арабы снова смогли двигаться.

Героиней другой истории является Малка ди-Франс – тоже уже далеко немолодая женщина, предки которой жили в Иерусалиме на протяжении столетий. В городе она была известна тем, что держала целый склад стульев, чтобы тем, кто молился у Стены, не приходилось все время стоять на ногах – хотя приносить какую-либо мебель к Стене арабы строго-настрого запрещали. Каждый день она расставляла эти стулья у Стены Плача, а вечером собирала их и запирала в принадлежащем ей чуланчике.

Не только у евреев, но и у арабов Малка пользовалась огромным уважением, считалась настоящей праведницей, и не раз бывало так, что арабы тайно приходили к ней и просили помолиться у Стены за себя или за своих захворавших родственников. Однако как-то вечером, когда Малка ди-Франс собирала у Стены свои стулья слонявшийся по кварталу без дела молодой араб, сын одного из самых богатых купцов Иерусалима, решил, что нашел подходящую жертву для своих забав. Подкравшись к пожилой женщине, он ударил ее так, что она упала на каменные плиты и разбила себе голову.

Из последних сил Малка ди-Франс поднялась на ноги, добрела до своего дома и там свалилась на кровать замертво. Когда Малка немного пришла в себя, сидевшийу ее постели врач рассказал, что он только что был в доме избившего ее молодого человека – тот лежит на кровати, скованный параличом, и его родители безутешно рыдают над сыном.

Спустя какое-то время родители юноши сами постучались в дом семьи Ди-Франс.

– Смилуйся, Малка! – сказали они. – Мы знаем, что Бог наказал нашего сына из-за тебя, и если ты попросишь за нашего мальчика в своей молитве, то Он, возможно, простит его. Смилуйся и прости нашего сына, Малка, ибо разве сам Господь не заповедовал всем нам быть милостивыми и милосердными?! Смилуйся, ибо нет нам жизни без сына!

Однако Малка была так слаба, что была попросту не в силах что-либо ответить гостям, и те, рыдая, ушли из ее дома.

На следующее утро к Малке Ди-Франс пришла в гости сама мать турецкого губернатора. Она также стала умолять ее простить юного хулигана и помолиться за него, напоминая, что он – единственный сын уважаемых родителей, и если юноша останется в таком состоянии до конца своих дней, это попросту убьет их.

– К тому же эта семья всегда хорошо относилась к евреям и дружна со многими из них, – добавила мать губернатора.

Малка попыталась подняться с постели, но она была все еще слишком слаба для этого.

– Возвращайтесь домой, госпожа, – прошептала она, – и завтра я дам ответ, готова ли я помолиться за этого юношу.

На следующее утро к арабскому купцу и его жене пришли представители еврейской общины, чтобы передать им слова Малки ди-Франс: если они и в самом деле хотят, чтобы Господь исцелил их сына, то пусть принесут его на носилках к Стене Плача. Там он должен признаться в своем грехе, произнести покаянную молитву и испросить прощения, но не у Малки, а у самого Бога, Шхину которого он оскорбил своими действиями.

Так и было сделано.

Арабы принесли к Стене Плача носилки с парализованным юношей, евреи – носилки с Малкой Ди-Франс и поставили их рядом. Вокруг обоих собралась огромная толпа арабов и евреев, которые так смешались друг с другом, что уже нельзя было различить, кто здесь иудей, а кто мусульманин. После того, как юноша произнес покаянную молитву, арабы и евреи вместе стали молиться за его выздоровление. Когда и эта молитва была закончена, лежавшая на носилках Малка Ди-Франс простерла руку над своим обидчиком и громко произнесла:

– Господь Всемогущий, пожалуйста, исцели его!

И все стоявшие у Стены Плача выдохнули:

– Амен.

Затем у Стены Плача установилась мертвая тишина, и тут кто-то из собравшихся заметил, что юноша… шевельнул рукой. Под ликующие крики присутствующих родственники унесли его на носилках домой, и вскоре молодой араб и в самом деле быстро пошел на поправку.

Если верить этой легенде, он до конца жизни сохранял добрые отношения с евреями и не раз пресекал попытки других своих соплеменников притеснить их.

Другая легенда рассказывает, что молитва у Стены Плача спасла жизнь Фатьме – единственной дочери турецкого губернатора Святой Земли Аршид-паши.

Девушка внезапно и очень тяжело заболела сразу после своего обручения с сыном арабского шейха Али бин-Салахом, и врачи ничем не могли ей помочь – Фатьма угасала буквально на глазах. Тогда вхожая в дом губернатора знатная еврейка сеньора Малка Ди-Хазан посоветовала его жене обратиться за помощью к раввину-каббалисту из ешивы Бейт-Эль. Имя раввина предание не сохранило, но, по всей видимости, речь идет все о том же раве Шаломе Шрааби, хотя не исключено, что это мог быть сменивший его на посту главы ешивы “Бейт-Эль” его зять рабби Хаим-Авраам.

Сам Аршид-паша встречаться с раввином не захотел – он посчитал, что это ниже его достоинства, да и не пристало мусульманину обращаться за помощью к еврейскому священнослужителю. Поэтому губернатор отправил к раввину своего слугу с письмом, в котором просил, если тот может, помочь его дочери.

Раввин велел передать Аршид-паше, что этой же ночью организует у Стены Плача коллективную молитву, и будет просить исцеления для его дочери, а дальше все будет так, как захочет Всевышний.

Всю ночь продолжалась эта молитва, а наутро Фатьма приподнялась на постели и попросила принести ей поесть. К вечеру девушка уже самостоятельно передвигалась по комнате, а еще через день стало ясно, что от ее болезни не осталось и следа.

“Я всегда знал, что Бог евреев – Бог истинный!” – воскликнул Аршид-паша и в паланкине отправился в гости к почтенному раввину. Выразив ему свою благодарность, Аршид-паша протянул раввину увесистый кошель, набитый золотыми монетами, но тот наотрез отказался принять деньги.

Тогда Аршид-паша устроил роскошный пир в честь выздоровления дочери, и велел кричать с минаретов всех иерусалимских мечетей: “Нет Бога, кроме Аллаха, а еврейский мудрец из “Бейт-Эля” – друг его!”.

С того дня иерусалимские арабы поняли, что еврейская община находится под особым покровительством турецкого губернатора и вплоть до конца его пребывания в этой должности никогда не позволяли себе каких-либо антиеврейских выходок.

Впрочем, даже Аршид-паша не решился вступить в конфронтацию с местным мусульманским духовенством и отменить те унизительные ограничения, которые были наложены последним на порядок еврейской молитвы у Стены Плача.

В частности, евреям было категорически запрещено каким-либо образом разделять выделенные им 28 метров Стены на женскую и мужскую половины, хотя, согласно еврейской традиции, мужчины и женщины должны молиться отдельно.

Еврея также было запрещено устанавливать у Стены Ковчег Завета – шкаф со свитками Торы и приносить к Стене какую-либо мебель, прежде всего, стулья и скамейки. Таким образом, все молитвы должны были проходить только стоя. Если учесть, что в праздничные дни некоторые еврейские молитвы длятся по 5–6 часов подряд, то можно понять, насколько тяжелым было это ограничение, особенно, для стариков. Во время приходящегося на июнь-июль праздника Шавуот (Кущей), молитвы 9 Ава, обычно приходящегося на конец июля-начало августа, или падающих на сентябрь-начало октября осенних праздников многие из молящихся, не в силах выстоять все время молитвы на ногах под палящим солнцем, падали в обмороки.

Разумеется, запрет приносить стулья и скамейки к Стене постоянно нарушался, и турки нередко закрывали глаза на эти нарушения, однако если об этом становилось известно арабам, последние немедленно подавали жалобу турецким властям, и тем приходилось на нее реагировать, то есть отбирать эти скамейки и стулья.

* * *

Со Стеной Плача связан и знаменитый, сохранившийся в некоторых ортодоксальных общинах до сих пор, иерусалимский обычай, запрещающий играть на свадьбах на музыкальных инструментах. Следуя этому обычаю, музыканты лишь подражают губами звуку трубы или скрипки.

В своей книге “Этот возвышенный город” Менахем Герлиц относит возникновение этого обычая к концу 19 в., когда вокруг Иерусалима неожиданно появилось множество банд разбойников. Из-за посеянного этими бандами страха Иерусалим все реже посещали паломники, да и выезжать из него стало небезопасно. Вдобавок ко всему в городе началась страшная эпидемия неведомой болезни, и каждый день от нее умирали десятки, а порой и сотни жителей. Рабби из Калиша с помощью специальной каббалистической техники решил во сне задать Богу вопрос, за что Он послал на Иерусалим такие бедствия.

И во сне раби Калиш увидел, как черным пламенем на белом кто-то начертал стих из “Песни песней”: “Подобен друг мой оленю или молодой газели; вот притаился он за нашей стеной, заглядывает в окна, подсматривает сквозь щели…”

В страхе пробудился рав Калиш от этого сна и тут же потерял сознание. Вот как рассказывает о том, что было дальше Менахем Герлиц:

“Домочадцы раби, почувствовав необычное, в тревоге входят к нему и приводят в чувство. Очнувшись, раби из Калиша поспешно омывает руки, усаживается и усиленно вдумывается в то, что только сейчас видели его глаза. Вне всякого сомнения. Он получил ответ на свой вопрос, но как этот ответ расшифровать?

Вдруг припомнилось ему, как разъясняют мудрецы слова из “Песни песней”, предшествующие тем, что ему привиделись. Там говорится: “Заклинаю вас, дочери Иерусалима, газелями и ланями полевыми”, то есть предаю Я, Всевышний, ваши тела на заклание словно туши газелей и ланей полевых. “В этом говорит он сам себе, – несомненно, заключен намек на эпидемию, что свирепствует сейчас”.

И снова мысленно перебирает высказывания мудрецов, всплывающие в памяти, пытаясь найти связь между ними и продолжением стиха, увиденным во сне. Слова “За нашей стеной” мудрецы относят к Западной Стене Иерусалимского Храма. “Быть может, в этом – намек на необходимость умножить молитвы у Западной Стены? Но ведь и без того там ежедневно проливаются реки слез”, – возражает он сам себе.

Ни слова не произнося, он закутывается в плащ, спускается к дому своего учителя, раби Рафаэля-Йедидьи, и с изумлением обнаруживает, что тот ожидает его у порога, радостно приветствует его и без лишних слов препровождает в дом. Глава каббалистов Иерусалима не замедляет объяснить причину столь необычной прозорливости. Как раз в полночь услыхал он вдруг шум переполоха и среди шума ясный возглас: “Кто посмел раскрыть сию тайну Моему сыну?”

– Я не сомневаюсь, что тебе уже известная причина бедствия, и можно быть уверенным, что, что именно через тебя Всевышний послал спасение! – восклицает рабби Рафаэль-Йедидья.

– Да, рабби! – отвечает рав из Калишера. – Ответ мне был послан, но я затруднюсь осмыслить его значение.

Он пересказывает содержание сна и приводит стих, что предстал ему начертанный огненными буквами.

Рабби Рафаэль, в свою очередь, раскрывает полученное от от своего учителя Раша (рабейну Ашера). И вот о чем шла речь. Западная Стена Храма, от которой никогда не отходило Божественное присутствие, требует уважения к своему духовному статусу. Кроме того евреи Иерусалима, на глазах которых стоит в запустении жертвенник Всевышнему, находятся в таком же положении, как и тот, перед кем лежит неприбранный покойник, и пусть даже мудрецы наши не запретили полностью веселье после разрушения Храма, все же написано “Вознесу Иерусалим во главу своей радости”. Когда на еврейских свадьбах в Иерусалиме музыканты беспечно наигрывают на инструментах, а все так самозабвенно пляшут, что полностью забывают о разрушенной святыне, требует Стена возмещения за свой позор.

Услыхав это, рабби из Калиша не желает терять ни мгновения, склоняется к руке своего наставника и учителя, и спешит срочно созвать бейт-дин (религиозный суд – П.Л.).

…Среди собравшихся (членов бейт-дина – П.Л.) воцаряется напряженная тишина…

…Наконец, рабби из Калиша поднимается и излагает то, что намеком уже высказал учитель:

– Нет у еврея большей радости в жизни, чем тот день, когда он женит или выдает замуж одно из своих чад, – произносит он. – И когда счастье еврея достигает наивысшей точки – именно тогда, – предписывают мудрецы после разрушения Храма некоторые действия, ограничивающие веселье. Например, отмену обычая серебрянных корон, надевавшихся когда-то на головы новобрачных; кроме того, есть предписание жениху в день свадьбы положить немного пепла на голову в знак скорби о разрушенной святыне. И все это, чтобы исполнить написанное в псалме: “Вознесу Иерусалим во главу моей радости”. И все же всех ограничений, наложенных после разрушения Храма, мудрецы не приняли. Это было до того, как возобновилось еврейское заселение Иерусалима, но теперь, уважаемые, когда евреи из стран рассеяния собираются в Святой город, и руины перед нашими глазами, быть может, обязаны мы строже ограничить наше веселье. Мы, перед очами которых оскверненная святыня, должны заново осмыслить величину нашей потери.

Вот рабби переходит к конкретному предложению.

– Давайте всей общиной соберемся к Стене, зальем небесный гнев молитвою и примем на себя и на потомков, до самого прихода Мессии, отказ от игры на музыкальных инструментах на всех свадьбах, устраиваемых в Иерусалиме.

Предложение принимается при всеобщем одобрении…”

Вскоре после массовой молитвы у Стены Плача и объявления о новом постановлении раввинов эпидемия прекратилась.

С тех пор в Иерусалиме в знак уважения к Стене Плача не принято играть на свадьбах на музыкальных инструментах, хотя петь и танцевать под пение музыкантов не возбраняется. Существуют даже целые ансамбли, музыканты которых губами могут создать впечатление, что играет целый оркестр.

О том, как возникли другие обычаи и законы, связанные со Стеной Плача будет подробно рассказано в шестой части этой книги “Законы Стены”.

 

Сколько стоит Стена?

В своих мемуарах “Конец времен” Джеймс Пин, занимавший пост консула Великобритании в Иерусалиме с 1853 по 1856 год, писал, что евреи влачат в этом городе жалкое, униженное состояние, а их главная святыня – Стена Плача – навевает самые грустные мысли. В прилегающем к Стене арабском квартале Муграби царят грязь и запустение; по обе стороны самой Стены лепятся арабские дома, а за тот небольшом участке, который отведен им для молитвы, евреи принуждены платить местному эффенди 300 фунтов стерлингов в год.

При этом евреям было запрещено производить какие-либо изменения как возле входа на этот участок, так и внутри него. Они не имели права даже установить здесь стулья или скамейки, чтобы молившиеся старики могли присесть. И уж что было запрещено совсем категорически – поставить возле Стены шкаф, в котором можно было держать свитки Торы и молитвенники, без которых еврейская литургия просто непредставима.

В результате евреи вынуждены хранить эти свитки и книги, а также стулья и скамейки в домах проживающих поблизости арабов – за отдельную плату, разумеется.

Дом самого эффенди, сообщает Пин еще одну любопытную подробность, так же, как и многие другие дома, был построен у самой Стены, то есть она заменяла одну из его внутренних Стен.

Стоит заметить, что идея выкупить у арабов Стену Плача и превратить ее в соответствующее ее значению, подлинно величественное место для молитвы носилась в воздухе больше двух столетий. Но первую серьезную попытку реализовать эту идею на практике предпринял знаменитый еврейский финансист и филантроп сэр Мозес Монтефиоре (1784–1885). Однако почти тут же выяснилось, что проблема заключается в том, что Стена не находится в чьем-либо частном владении, а принадлежит Вакфу. Вакф же не намеревался предпринимать какие-либо шаги навстречу евреям как по религиозным, так и по финансовым соображениям. Существующее положение вещей, при котором он получал огромную ренту за право евреев молиться у 28 метров Стены Плача, его вполне устраивало. Более того – он не собирался идти ни на какие послабления евреям и благоустраивать городской ландшафт в окрестностях Стены. Вот что писал сэр Мозес Монтефиори во время своего седьмого посещения Иерусалима в 1875 году:

“Я приложил большие усилия для того, чтобы превратить Западную Стену в место, которое было бы достойно внушаемого им Божественного трепета. Я уже подготовил договор, который должен был привести эти мои планы в исполнение. Однако в силу непредвиденных обстоятельств, оказавшихся сильнее меня, все рухнуло, и от плана пришлось отказаться. Тогда я попытался уговорить их (мусульман – П.Л.) поставить неподалеку от Стены несколько скамеек, чтобы молящиеся и те, кто посещает Стену, могли бы по дороге к ней присесть и отдохнуть. Но и в этом мне было отказано…”

Надо сказать, что Монтефиори на этом не успокоился и все же уговорил Вакф разрешить ему поставить неподалеку от стены вместо скамеек большие мраморные камни, на которые при желании можно было бы присесть. Камни поставить разрешили, но простояли они на этом месте недолго – спустя пару недель они были попросту украдены.

Спустя двенадцать лет после Мозеса Монтефиори, в Иерусалим с первым своим визитом прибывает банкир Эдмонд Ротшильд (1845–1934). Разумеется, он также совершает молитву у Стены Плача, так же, как Пин и Монтефиори поражается тому, что главная еврейская святыня стоит посреди столь неприглядного окружения и делает ВАКФу поистине сказочное предложение.

– Когда я молился у Стены, мне в голову пришла совсем неплохая, на мой взгляд, мысль, – сказал барон Ротшильд при встрече с иерусалимским муфтием. – Я готов купить Стену Плача и все прилегающие к ней частные дома за миллион франков, так что каждый владелец такого дома получит весьма значительную сумму. Более того – для каждой семьи, вынужденной оставить свое жилище, я построю за свои деньги новый дом, значительно лучше того, в котором она живет сейчас. За свои же деньги я реконструирую весь квартал вокруг Стены так, что вдоль нее будет тянуться бульвар со скамейками для паломников. Само это место превратиться в чудесный парк, который станет украшением Иерусалима…

Барон Ротшильд был из тех людей, у которых слова никогда не расходились с делом. Он немедленно поручил немецкому архитектору Конрада Шику составить план реконструкции участка, прилегающего к Стене Плача. Шик заявил, что для осуществления такой реконструкции потребуется снести 37 домов в квартале Муграби, и барон немедленно согласился выплатить каждому из владельцев этих домов 20 000 франков – ровно в десять раз больше их реальной стоимости. Таким образом, только на выплату компенсаций «магрибинцам» Ротшильд был готов потратить 740 000 франков.

Но и это предложение великого банкира было без всяких объяснений отклонено Вакфом.

Тем временем Теодор Герцль уже поднял знамя политического сионизма, идеи которого начали приобретать все большую популярность среди евреев Европы. Еврейское население Земли Израиля стремительно росло; на ее территории возникали все новые еврейские города и сельские поселения, миллионы евреев во всем мире жертвовали деньги на покупку все новых земельных участков в Палестине, и при этом многие из них пытались реализовать давнюю национальную мечту о покупке Стены Плача.

В 1908 году эта идея родилась у евреев Одессы, и они направили своему представителю в Палестине Меиру Дизенгофу собранные Одесским еврейским комитетом 15 000 франков для ведения переговоров, но Дизенгоф ответил им, что на эти деньги купить он ничего не сможет и начинать какие-либо переговоры бессмысленно.

В это же время начинает обостряться противостояние между сионистами и еврейскими религиозными ультраортодоксами, и в Иерусалиме лидеры ультраортодоксальной общины создают Специальный комитет для противодействия поползновениям сионистов. Глава этого комитета рав Моше Зутра в августе 1909 года призывает иерусалимскую общину собрать деньги и выкупить Стену Плача, чтобы она, не дай Бог, не оказалась в руках «этих евреев», то есть сионистов.

В 1911 году евреи, кажется, как никогда оказываются близки к заветной цели: известный иерусалимский адвокат, бизнесмен и раввин Давид-Цви-Арье Шниурсон договаривается с главой Вакфа Абу-Мадином о покупке огромного земельного участка в Старом Городе, включающем в себя Стену Плача и Мусорные ворота. Шниурсону удается получить от турецких властей разрешение на эту сделку, и таким образом все препятствия на пути к ее осуществлению вроде бы исчезают. Но тут вспыхивает турецко-итальянская война 1911-12 года и Шниурсона как гражданина Италии высылают из Палестины.

По окончании войны Шниурсон возвращается в Иерусалим, пытается довести сделку до конца, но тут спросьбой не мешать к нему обращается тогдашний директор созданного сионистами Англо-Палестинского банка З.Д.Левонтин. Левонтин утверждает, что он также ведет переговоры о покупке Стены Плача и прилегающей к ней территории, и у него, дескать, все «на мази». По вызывающей у ортодоксов ужас замыслу Левонтина, в районе Стены должен был быть построен большой еврейский культурно-религиозный центр. Левонтин был уверен в реальности этого своего плана и оценивал его стоимость в 150 000 франков.

Кто знает, возможно, директору Англо-Палестинского банка и в самом деле удалось бы то, что не удалось Монтефиори, Ротшильду, Шниурсона и целому ряду других еврейских бизнесменов, филантропов и общественных деятелей, но тут началась Первая мировая война, которая спутала все эти планы.

Одним из важнейших итогов этой войны, как известно, стало крушение Оттоманской империи и переход Палестины под британский мандат. Борьба евреев за возрождение своего государства на своей земле вступала в решающую стадию, и Стене Плача неминуемо предстояло оказаться в самом центре этой борьбы.