Глава первая. Предмет исследования

К неувядаемым заслугам Карла Маркса в области теории политической экономии принадлежит постановка проблемы воспроизводства всего общественного капитала. Характерно, что в истории политической экономии мы находим лишь две попытки точной постановки этой проблемы: одну — в эпоху зарождения политической экономии, у отца школы физиократов Кенэ, другую — на исходе этой науки, у Карла Маркса. За период, их разделяющий, эта проблема не перестает мучить буржуазную политическую экономию, которая не только не сумела разрешить эту проблему, но даже поставить ее в ее чистом виде, освобожденную от родственных ей и перекрещивающих ее побочных проблем. При основной важности этой проблемы можно, однако, основываясь на попытках ее разрешения, до известной степени проследить вообще судьбу теоретической экономии.

В чем состоит проблема воспроизводства (репродукции) совокупного общественного капитала?

Репродукция означает буквально воспроизводство, повторение, возобновление процесса производства, причем с первого взгляда может быть неясно, чем, собственно, понятие воспроизводства отличается от ясного для всех понятия производства, и для чего здесь нужно новое непривычное выражение. Но как раз в повторении, в постоянном возобновлении процесса производства кроется момент, имеющий, сам по себе существенное значение. Регулярное повторение процесса производства является прежде всего общей предпосылкой и основой регулярного потребления, а потому и предварительным условием культурного существования человеческого общества на всем пути его исторического развития. В этом смысле понятие воспроизводства заключает в себе культурно-исторический момент. Производство не может быть возобновляемо, и воспроизводство не может иметь места, если нет налицо определенных предварительных условий: орудий, сырых материалов и рабочей силы, являющихся результатом предшествующего периода производства. Но на самых первоначальных ступенях культурного развития, в начале завоевания внешней природы, возможность возобновления производства всякий раз в большей или меньшей мере зависит еще от случая. Пока основой существования общества являются по преимуществу охота и рыбная ловля, регулярное повторение процесса производства прерывается периодами общей голодовки. У некоторых первобытных народов условия производства, как регулярно возобновляющегося процесса, уже очень рано нашли свое традиционное и общественно-связующее выражение в определенных церемониях религиозного характера. Так, согласно обстоятельным исследованиям Спенсера и Гиллена, культ тотемизма у австралийских негров по существу представляет собой не что иное, как застывшую в религиозных обрядах традицию, возникшую на почве определенных, с незапамятных времен регулярно повторявшихся мероприятий общественных групп, — мероприятий, направленных к добыванию и сохранению их животной и растительной пищи. Лишь переход к мотыжному земледелию, приручение домашних животных и разведение в целях питания скота делают возможным регулярный кругооборот потребления и производства, который является признаком воспроизводства. В этом смысле само понятие воспроизводства заключает в себе нечто большее, чем простое повторение: оно уже предполагает определенную ступень завоевания обществом внешней природы или, выражаясь экономически, — определенную высоту производительности труда.

С другой стороны, самый процесс производства на всех ступенях общественного развития представляет собой единство двух различных, хотя и тесно связанных между собой, моментов: он является единством технических условий, т. е. определенных отношений людей к природе, и общественных условий, т. е. отношений людей между собой. Воспроизводство в равной мере зависит от обоих моментов. Насколько оно связано с условиями человеческой трудовой техники и насколько оно само является результатом определенной высоты производительности труда, мы только что отметили. Но не меньшее значение имеют существующие в данное время общественные формы производства. В первобытной коммунистической земельной общине воспроизводство, как и весь план хозяйственной жизни, определяется всеми работающими и их демократическими органами; решение о возобновлении работы, о ее организации, забота о необходимых предварительных условиях — о сырых материалах, об орудиях и рабочей силе — и, наконец, определение размеров и распределение воспроизводства по отраслям, все это — результат планомерной совместной работы всех трудящихся в пределах общины. В рабовладельческом или в барщинном хозяйстве воспроизводство совершается и во всех деталях регулируется на основе принуждения, покоящегося на отношении личного господства. Пределы для размеров воспроизводства определяются при этом правом распоряжения господствующего центра над большим или меньшим кругом чужой рабочей силы. В капиталистически производящем обществе воспроизводство принимает совершенно своеобразный вид. Определенные, резко выделяющиеся моменты убеждают нас в этом с первого взгляда. Во всяком другом исторически известном обществе воспроизводство протекает регулярно, поскольку это допускается наличностью предварительных условий — средств производства и рабочей силы. Только внешние воздействия — опустошительная война или большая эпидемия чумы, вызывающие сокращения населения и вместе с тем массовое уничтожение рабочей силы и запасов средств производства, — обычно служили причиной того, что на огромных пространствах прежней культурной жизни воспроизводство в течение более или менее продолжительных периодов или вовсе не возобновлялось, или возобновлялось лишь в незначительной части. Подобные же явления могут быть вызваны отчасти и деспотическим установлением плана производства. Если воля какого-нибудь фараона в древнем Египте приковывала на десятки лет тысячи феллахов к постройке пирамид, если Измаил-паша в новом Египте отправил в качестве крепостных (Fronknechte) 20 000 феллахов на постройку Суэцкого канала, или если император Ши-Хоанг-Ти, основатель династии Тзин, за 200 лет до христианской эры дал погибнуть 400 000 человек от голода и истощения и истребил целое поколение, чтобы выстроить на северной границе Китая «Великую Стену», то результатом всего этого было то, что колоссальные пространства крестьянской земли остались необработанными, что регулярная хозяйственная жизнь была здесь прервана на долгие периоды. Но в каждом из указанных случаев перерывы воспроизводства имели совершенно очевидные и ясные причины; они заключались в одностороннем, основанном на отношениях господства, распоряжении над всем планом воспроизводства в целом. В капиталистически производящем обществе мы видим другое. В определенные периоды мы видим, что имеются налицо все необходимые материальные средства производства и рабочая сила для возобновления процесса воспроизводства, что, с другой стороны, потребности общества остаются неудовлетворенными, и, наконец, что воспроизводство, несмотря на это, отчасти совершенно прервано, а отчасти происходит лишь в сокращенных размерах. Но здесь нет никаких деспотических вторжений в хозяйственный план, которые были бы ответственны за затруднения в процессе воспроизводства. Возобновление воспроизводства, кроме всех технических условий, зависит здесь скорее от чисто общественных условий: производятся только те продукты, относительно которых есть надежда, что они будут реализованы, обменены на деньги, и не только вообще реализованы, а реализованы с определенной прибылью, обычной для данной страны. Следовательно, прибыль как конечная цель и определяющий момент господствует здесь не только над производством, но и над воспроизводством, т. е. от нее зависит не только то, что производится и как производится, что распределяется и как распределяется, но и вопрос, будет ли после завершения одного рабочего периода вновь начат процесс воспроизводства, в каком размере, в каком направлении. «Если производство имеет капиталистическую форму, то и воспроизводство имеет такую же форму».

Итак, вследствие таких чисто социально-исторических моментов процесс воспроизводства в капиталистическом обществе в целом принимает вид своеобразной, весьма запутанной проблемы. Уже внешняя характеристика капиталистического процесса воспроизводства показывает его специфическую историческую особенность: он охватывает не только производство, но и обращение (процесс обмена), он является единством того и другого.

Прежде всего капиталистическое производство представляет собой производство бесчисленного множества частных производителей без всякого планомерного регулирования. Единственной общественной связью между ними является обмен. Воспроизводство находит здесь точку опоры для определения общественных потребностей исключительно только в опыте предшествующего рабочего периода. Но этот опыт представляет собой личный опыт отдельных производителей, который не находит себе единого общественного выражения. Кроме того этот опыт не дает положительных и прямых указаний относительно потребностей общества, а лишь отрицательные и косвенные: из движения цен он позволяет делать заключение об избытке или недостатке произведенной массы продуктов по отношению к платежеспособному спросу. Но к воспроизводству всегда приступают на основании опыта, приобретенного отдельными частными производителями за предшествующий период производства. Благодаря этому в следующий период также может получиться избыток или недостаток; отдельные отрасли производства идут своими особыми путями, и в одной отрасли может обнаружиться избыток, а в другой, напротив того, — недостаток. Но благодаря взаимной технической зависимости почти всех отдельных отраслей производства избыток или недостаток произведенных продуктов в нескольких крупных, руководящих отраслях производства влечет за собой подобное же явление в большинстве остальных отраслей. Так время от времени обнаруживается попеременно то всеобщий излишек, то всеобщий недостаток продуктов по отношению к спросу, предъявляемому обществом. Уже отсюда следует, что воспроизводство в капиталистическом обществе принимает своеобразный вид, отличный от всех прочих исторических форм производства. Во-первых, каждая отрасль производства совершает внутри определенных границ независимое движение, которое время от времени ведет к более или менее продолжительным перерывам в воспроизводстве. Во-вторых, отклонения воспроизводства в отдельных отраслях от общественных потребностей периодически суммируются в общее несовпадение (Inkongruenz) с последними, за которым следует всеобщий перерыв воспроизводства. Капиталистическое воспроизводство этим самым являет собой весьма своеобразную картину. В то время как воспроизводство при всех прочих хозяйственных формах, — мы оставляем в стороне внешние насильственные вторжения, — протекает как непрерывный и равномерный кругооборот, капиталистическое воспроизводство, если применить известное выражение Сисмонди, может быть представлено только как бесконечный ряд отдельных спиралей, обороты которых вначале малы, затем возрастают и, наконец, становятся очень большими, для того чтобы после этого съежиться и начать вновь описывать следующие спирали с малыми оборотами и чтобы далее, до следующего перерыва, повторять ту же самую фигуру.

Периодическая смена наибольшего расширения воспроизводства и его сокращения вплоть до частичного перерыва, т. е. то, что называют периодическими циклами низкой конъюнктуры, высокой конъюнктуры и кризиса, представляет собой наиболее яркую особенность капиталистического воспроизводства.

Однако очень важно установить с самого начала, что периодическая смена конъюнктур и кризис, правда, представляют собой существенные моменты воспроизводства, но не самую проблему капиталистического воспроизводства как таковую. Периодическая смена конъюнктур и кризисы являются специфической формой движения в капиталистическом хозяйстве, но не самым движением. Чтобы представить в чистом виде проблему капиталистического воспроизводства, мы, напротив того, должны именно отвлечься от периодической смены конъюнктур и кризисов. Как бы это ни казалось странным, это все же вполне рациональный метод; более того, это с научной точки зрения единственно приемлемый метод исследования. Чтобы представить в чистом виде и разрешить проблему стоимости, мы должны отвлечься от колебаний цен. Вульгарно-экономическое понимание всегда пытается разрешить проблему стоимости ссылками на колебание спроса и предложения. Классическая экономия от Смита до Маркса подходила к вопросу с противоположной стороны: она заявляла, что колебания спроса и предложения могут только объяснить отклонения цен от стоимости, а не самую стоимость. Чтобы найти, что такое стоимость товаров, мы должны подойти к проблеме, предполагая, что спрос и предложение находятся в состоянии равновесия, т. е. что цена и стоимость товаров совпадают. Научная проблема стоимости начинается, следовательно, как раз там, где кончается влияние спроса и предложения. То же самое можно сказать и о проблеме воспроизводства всего общественного капитала. Периодическая смена конъюнктур и кризисы приводят к тому, что капиталистическое воспроизводство, как правило, колеблется вокруг суммы платежеспособных потребностей общества, что оно то подымается над ними, то опускается ниже их, падая почти до полного своего прекращения. Однако если взять более длительный период, целый цикл с меняющимися конъюнктурами, то высокая конъюнктура и кризис, т. е. высшее напряжение воспроизводства с его упадком и перерывом, уравновешиваются, и мы в итоге получаем для всего цикла некоторую среднюю величину воспроизводства. Эта средняя величина представляет собой не только теоретическую, идеальную величину, но и реальный, объективный факт. Ибо, несмотря на резкие подъемы и падения конъюнктур, несмотря на кризисы, потребности общества так или иначе удовлетворяются, воспроизводство идет вперед своим запутанным ходом, и производительные силы продолжают развиваться. Каким же образом это совершается, если мы отвлекаемся от кризисов и от смены конъюнктур? — Здесь начинается вопрос по существу, и попытка разрешить проблему воспроизводства ссылками на периодичность кризисов в основе своей столь же вульгарна с экономической точки зрения, как и попытка разрешить проблему стоимости колебаниями спроса и предложения. Несмотря на это, мы далее увидим, что политическая экономия постоянно проявляет эту склонность, и стоит ей только полусознательно поставить проблему воспроизводства или всего-на-всего догадаться о ее существовании, как она неожиданно заменяет ее проблемой кризисов, чтобы этим самым закрыть себе путь к разрешению вопроса. Если мы в дальнейшем говорим о капиталистическом воспроизводстве, то под этим всегда надо понимать тот итог, который получается как средний вывод из смены конъюнктур внутри цикла.

Все капиталистическое производство осуществляется бесконечным и постоянно колеблющимся числом частных производителей, которые производят независимо друг от друга, без всякого общественного контроля, кроме наблюдения за колебаниями цен, и без всякой общественной связи, кроме товарного обмена. Как же из этих бесчисленных, не связанных друг с другом движений складывается все действительное производство? Когда вопрос ставится таким образом, — а это первая общая форма, в которой непосредственно представляется проблема, — то при этом упускается из виду, что частные производители в данном случае являются не простыми товаропроизводителями, а капиталистическими, что и все общественное производство представляет собой не просто производство для удовлетворения человеческих потребностей, даже не простое товарное производство, а производство капиталистическое. Посмотрим, какие изменения это вносит в проблему.

Производитель, который производит не просто товары, но капитал, должен прежде всего производить прибавочную стоимость. Прибавочная стоимость является конечной целью и движущим мотивом капиталистического производителя. Произведенные товары после их реализации должны принести ему не только все его издержки, но сверх того еще некоторую стоимость, которой не соответствует никакая затрата с его стороны и которая представляет собой чистый излишек. С точки зрения производства прибавочной стоимости авансированный капиталистом капитал, — помимо его сознания и вопреки его пустым разговорам об основном и оборотном капитале, которыми он обманывает себя и весь мир, — распадается на две части: на часть, которая представляет собой его издержки на средства производства — на здания, в которых производится работа, на сырье и вспомогательные материалы и инструменты, — и на другую часть, затрачиваемую на заработную плату. Первую часть, которая при ее потреблении в процессе труда переносит свою стоимость на продукт не измененной, Маркс называет постоянной частью капитала; вторую часть, которая вследствие присвоения неоплаченного труда ведет к приращению стоимости, к созданию прибавочной стоимости, он называет переменной частью капитала. С этой точки зрения стоимость всякого товара, произведенного капиталистически, составляется нормально по формуле

c + v + m,

причем (с) представляет собой затраченную постоянную капитальную стоимость, т. е. перенесенную на товар часть стоимости потребленных неодушевленных средств производства, (v) обозначает переменную часть капитала, затраченную на заработную плату, и, наконец, (m) — прибавочную стоимость, т. е. приращение стоимости, происходящее из неоплаченной части наемного труда. Все эти три части стоимости воплощаются одновременно в конкретной форме произведенного товара, — в форме каждого отдельного товара, как и всей массы товаров, рассматриваемой как нечто единое, — независимо от того, идет ли речь о бумажных тканях, о балетных представлениях, о чугунных трубах или либеральных газетах. Производство товаров является для капиталистического производителя не целью, а лишь средством для присвоения прибавочной стоимости. Но пока прибавочная стоимость воплощена в форме товара, она не может быть потреблена капиталистом. После ее производства она должна быть реализована, превращена в чистую форму стоимости, т. е. деньги. Для того, чтобы это имело место и чтобы прибавочная стоимость могла быть присвоена капиталистом в денежной форме, все его капитальные затраты также должны сбросить свою товарную форму и вернуться к нему в денежной форме. Только когда это удалось, когда, следовательно, вся масса товаров отчуждена по своей стоимости за деньги, цель производства достигнута. Формула c + v + m относится тогда в точности к количественному составу вырученных от продажи товаров денег, как она раньше относилась к составу стоимости товаров: одна часть (с) возмещает капиталисту издержки на потребленные средства производства, другая часть (v) — его издержки на заработную плату, последняя часть (m) образует ожидаемый излишек, «чистую прибыль» капиталиста наличными. Это превращение капитала из первоначальной формы, которая представляет собой исходный пункт всякого капиталистического производства, в неодушевленные и одушевленные средства производства (т. е. в сырые материалы, инструменты и рабочую силу), из них через живой процесс труда — в товары и, наконец, из товаров через процесс обмена опять в деньги, и притом в большее количество денег, чем на начальной стадии, — это превращение капитала необходимо, однако, не только для производства и присвоения прибавочной стоимости: целью и движущим мотивом капиталистического производства являются не просто прибавочная стоимость в любом количестве и однократное присвоение ее, а прибавочная стоимость не ограниченная, ее непрерывное нарастание, все увеличивающиеся количества ее. Но это может быть достигнуто опять-таки при помощи того же самого волшебного средства — при помощи капиталистического производства, т. е. путем присвоения неоплаченного наемного труда в процессе производства товаров и реализации произведенных таким образом товаров. Постоянное возобновление производства, т. е. воспроизводство как регулярное явление, этим самым приобретает в капиталистическом обществе совершенно новый мотив, не известный всем прочим формам производства. При всякой другой исторически известной форме хозяйства определяющим моментом воспроизводства являются постоянные потребности общества, будь это потребности, регулируемые демократически всеми трудящимися земельной коммунистической общины, или же потребности антагонистического классового общества, рабовладельческого барщинного хозяйства и т. п., т. е. потребности, регулируемые деспотически. При капиталистическом способе производства для отдельного частного производителя, — а только такового приходится принимать в расчет, — потребности общества не являются мотивом к производству. Для него существует только платежеспособный спрос, и то лишь как необходимое средство для реализации прибавочной стоимости. Хотя производство продуктов для потребления, которое удовлетворяет платежеспособные потребности общества, является поэтому для отдельных капиталистов велением необходимости, но оно вместе с тем представляется окольным путем с точки зрения истинной цели, т. е. присвоения прибавочной стоимости. Это же является и мотивом, побуждающим к постоянному возобновлению воспроизводства. Производство прибавочной стоимости превращает в капиталистическом обществе воспроизводство жизненных потребностей, взятое в целом, в perpetuum mobile. С своей стороны капиталистическое воспроизводство, начальным моментом которого является всегда капитал, и притом в его чистой форме стоимости, в денежной форме, очевидно, лишь тогда может быть начато, когда реализованы продукты предшествующего периода, т. е. когда товары этого периода превращены в их денежную форму. Следовательно, в качестве первого условия воспроизводства для капиталистического производителя выступает удачная реализация товаров, произведенных в течение предшествующего периода производства.

Теперь мы пришли ко второму важному обстоятельству. Определение размера воспроизводства в условиях частного хозяйства покоится на соизволении и благоусмотрении отдельного капиталиста. Но его движущим мотивом является присвоение прибавочной стоимости, и притом присвоение возможно более быстро прогрессирующее. Ускорение в присвоении прибавочной стоимости возможно, однако, только благодаря расширению капиталистического производства, создающего прибавочную стоимость. Крупное предприятие при производстве прибавочной стоимости имеет во всех отношениях преимущество по сравнению с мелким. Капиталистический способ производства создает, следовательно, не просто постоянный мотив для воспроизводства вообще, — он создает еще мотив для постоянного расширения воспроизводства, для возобновления производства в больших размерах, чем раньше.

Но этого мало. Капиталистический способ производства не просто создает в жажде капиталиста получить прибавочную стоимость импульс к беспрестанному расширению воспроизводства, — он превращает это расширение прямо-таки в принудительный закон, в условие хозяйственного существования для отдельного капиталиста. При господстве конкуренции самым важным оружием отдельного капиталиста в борьбе за место на рынке сбыта является дешевизна товаров. Но все методы, имеющие целью устойчивое понижение издержек производства товаров, т. е. направленные к повышению прибавочной стоимости сверх обычной нормы не путем уменьшения заработной платы и удлинения рабочего дня, что, кстати сказать, наталкивается на разного рода затруднения, — сводятся к расширению производства. Идет ли речь об экономии на постройки и орудия производства, о применении наиболее продуктивных средств производства, о прогрессирующей замене ручного труда машинами или же о быстром использовании благоприятной рыночной конъюнктуры для приобретения дешевого сырья, — во всех этих случаях крупное производство имеет преимущества над мелким и средним производством.

Эти преимущества возрастают в весьма значительных размерах вместе с расширением предприятия. Поэтому всякое расширение одной части капиталистических предприятий в силу самой конкуренции навязывается- другим как условие их существования. Так создается непрерывная тенденция к расширению воспроизводства, которая распространяется механически-непрерывно, волнообразно по всей поверхности частного производства.

Для отдельного капиталиста расширение воспроизводства проявляется в том, что он прибавляет часть присвоенной прибавочной стоимости к капиталу, — в том, что он накопляет. Накопление, т. е. превращение прибавочной стоимости в действующий капитал, представляет собой капиталистическое выражение расширенного воспроизводства.

Расширенное воспроизводство не есть изобретение капитала. Напротив того, оно издавна является правилом для всякой исторической общественной формы, которая обнаруживает хозяйственный и культурный прогресс. Правда, простое воспроизводство, т. е. постоянное повторение процесса производства в прежнем масштабе, возможно, и мы можем его наблюдать на протяжении огромных периодов общественного развития. Таковы, например, первобытные коммунистические деревенские общины, в которых прирост населения делается возможным не благодаря постепенному расширению производства, а благодаря периодическому выделению прироста населения и основанию столь же крошечных и самодовлеющих филиальных общин. Маленькие древние ремесленные предприятия Индии или Китая также дают пример традиционного повторения производства в тех же формах и в том же масштабе, — повторения, идущего по наследству от поколения к поколению. Но во всех подобных случаях простое воспроизводство является основой и верным признаком всеобщего хозяйственного и культурного застоя. Все значительные успехи производства и памятники культуры, каковы огромные водные сооружения Востока, египетские пирамиды, большие римские дороги, греческие искусства и науки, развитие ремесла и городов средневековья, были бы невозможны без расширенного воспроизводства, ибо только постепенное расширение производства сверх непосредственных нужд и постоянный рост населения и его потребностей образуют в одно и то же время хозяйственную основу и социальное побуждение к решающим культурным успехам. Обмен, а вместе с ним возникновение классового общества и его историческое развитие вплоть до капиталистической формы хозяйства также были бы немыслимы без расширенного воспроизводства. Но в капиталистическом обществе к расширенному воспроизводству прибавляются некоторые новые характерные черты. Прежде всего оно становится здесь, как уже указано, принудительным законом для отдельного капиталиста Простое воспроизводство и даже попятное движение в воспроизводстве не исключены и при капиталистическом способе производства; напротив того, они образуют периодические явления кризисов, следующих за периодическим чрезмерным напряжением расширенного воспроизводства при высокой конъюнктуре. Но общее движение воспроизводства, проходя через периодические колебания циклической смены конъюнктур, все же идет в направлении непрерывного его расширения. Для отдельного капиталиста невозможность итти в ногу с этим общим движением означает выход из конкурентной борьбы, хозяйственную смерть.

Далее сюда присоединяются еще другие черты. При всяком чисто натуральнохозяйственном или по преимуществу натуральнохозяйственном способе производства — в аграрно-коммунистической деревенской общине Индии или в римской вилле с рабским трудом, или в феодально-крепостной вотчине средневековья — понятие и цель расширенного воспроизводства относятся только к количеству продуктов, к массе произведенных предметов потребления. Потребление как цель господствует над размером и характером как процесса труда в частности, так и воспроизводства вообще. Иное мы видим при капиталистическом способе производства. Капиталистическое производство является не производством, преследующим цели потребления, а производством стоимостей. Отношения стоимости господствуют над всем процессом производства и воспроизводства. Капиталистическое производство представляет собой не производство предметов потребления, даже не производство просто товаров, а производство прибавочной стоимости. Таким образом, расширенное воспроизводство означает с капиталистической точки зрения расширение производства прибавочной стоимости. Правда, производство прибавочной стоимости протекает в форме производства товаров и, следовательно, в конечном счете как производство предметов потребления. Однако в процессе воспроизводства эти два момента постоянно разделяются благодаря изменениям в производительности труда. Одно и то же количество капитала и прибавочной стоимости будет благодаря росту производительности представляться в виде прогрессивно увеличивающегося количества предметов потребления. Таким образом, одно лишь расширение производства в смысле изготовления большей массы потребительных стоимостей не является обязательно расширенным воспроизводством в капиталистическом смысле. Наоборот, капитал без изменения производительности труда может в известных пределах извлечь большую прибавочную стоимость путем увеличения степени эксплоатации — например уменьшением заработной платы, — не производя при этом большей массы продуктов. Но и в том и в другом случаях элементы расширенного воспроизводства одинаково производятся капиталистически. Ибо эти элементы представляют собою и прибавочную стоимость как некоторое количество стоимости и сумму вещественных средств производства. Расширение производства прибавочной стоимости как правило обусловливается увеличением капитала, а последнее — присоединением части присвоенной прибавочной стоимости к капиталу. При этом безразлично, применяется ли капиталистическая прибавочная стоимость для расширения старого предприятия или для основания нового. Расширенное воспроизводство в капиталистическом смысле приобретает, следовательно, специфическое выражение роста капитала через прогрессивное капитализирование прибавочной стоимости или, как Маркс это называет, через накопление капитала. Всеобщая формула расширенного воспроизводства при господстве капитала принимает таким, образом следующий вид:

(c + v) + m/x + m',

где m/x представляет собой капитализированную часть присвоенной в продолжение предыдущего периода прибавочной стоимости, а m' — новую прибавочную стоимость, произведенную при помощи возросшего уже капитала. Часть этой новой прибавочной стоимости в свою очередь капитализируется. Постоянное течение этих последовательных присвоений прибавочной стоимости и ее капитализаций — явлений, которые взаимно обусловливаются, — образует процесс расширенного воспроизводства в капиталистическом смысле.

Только здесь мы пришли к всеобщей абстрактной формуле воспроизводства. Рассмотрим ближе те конкретные условия, которые необходимы для осуществления этой формулы в действительности.

Сбросивши удачно на рынке свою товарную форму, присвоенная прибавочная стоимость выступает в виде определенной денежной суммы. В этом виде она обладает абсолютной формой стоимости, с которой она может начать свое движение в качестве капитала. Но в этой форме она в то же время стоит лишь у исходной точки своего движения: деньги сами по себе не могут создавать прибавочную стоимость.

Для того, чтобы часть прибавочной стоимости, предназначенная для накопления, действительно была капитализирована, она должна принять ту конкретную форму, которая только и делает ее способной действовать в виде производительного капитала, т. е. капитала, приносящего прибавочную стоимость. Для этого необходимо, чтобы она, подобно первоначальному капиталу распалась на две части: на постоянную часть — на неодушевленные средства производства, и на переменную часть, представляющую собой заработную плату. Лишь тогда ее можно будет по примеру старого капитала подвести под формулу

Но для этого недостаточно доброй воли капиталиста к накоплению, недостаточно и его «бережливости» и «воздержания», благодаря которым он употребляет большую часть прибавочной стоимости на воспроизводство, вместо того, чтобы растратить ее на свои личные удовольствия. Для этого необходимо, чтобы он нашел на товарном рынке те конкретные формы, которые он намерен придать приращению своего капитала. Он должен, во-первых, найти вещественные средства производства — сырые материалы, машины и т. д., — которые нужны ему для намеченного и избранного им рода производства, чтобы таким образом придать постоянной части капитала производительную форму. Во-вторых, доля капитала, предназначенная служить его переменной частью, также должна претерпеть превращение, а для этого необходимы двоякого рода условия: прежде всего, чтобы на рабочем рынке имелись добавочные рабочие силы в количестве, достаточном для того, чтобы привести в движение новый прирост капитала, а затем, чтобы на товарном рынке, — ведь рабочие не могут жить золотом, — имелись добавочные средства существования, на которые вновь поступающие в предприятие рабочие могли бы обменять полученную от капиталиста переменную часть капитала.

Если все эти предварительные условия налицо, капиталист может привести в движение капитализированную им прибавочную стоимость и использовать ее как функционирующий капитал для создания новой прибавочной стоимости. Но этим задача еще не решена окончательно. Новый капитал вместе с созданной прибавочной стоимостью пока еще воплощен в форме новой добавочной массы товаров определенного сорта. В этой форме новый капитал пока только еще авансирован, а созданная им прибавочная стоимость имеется лишь в форме, непригодной для ее потребления капиталистом. Чтобы новый капитал мог выполнить цель своей жизни, он должен сбросить свою товарную форму и вместе с созданной им прибавочной стоимостью вернуться в руки капиталиста в чистой форме стоимости, в виде денег. Если это не удается, то новый капитал и прибавочная стоимость целиком или частью пропадают, капитализирование прибавочной стоимости терпит неудачу, и накопление не имеет места. Следовательно, для того, чтобы накопление действительно было произведено, безусловно необходимо, чтобы добавочная масса товаров, произведенная новым капиталом, завоевала для себя место на рынке чтобы она, таким образом, могла быть реализована.

Итак, мы видим, что расширенное воспроизводство при капиталистических условиях, т. е. накопление капитала, связано с целым рядом своеобразных условий. Рассмотрим ближе эти условия. Первое условие: производство должно создавать прибавочную стоимость, так как последняя представляет собой элементарную форму, при которой только и возможно расширение капиталистического производства. Это условие должно быть соблюдено в самом процессе производства, в отношениях между капиталистом и рабочим, в производстве товаров. Второе условие: для того, чтобы прибавочная стоимость, предназначенная для расширения воспроизводства, была присвоена, она по соблюдении первого условия должна быть сперва реализована, т. е. превращена в денежную форму. Это условие ведет нас на товарный рынок, где шансы обмена решают дальнейшие судьбы прибавочной стоимости, а следовательно, и предстоящего воспроизводства. Третье условие: предполагая, что реализация прибавочной стоимости удалась и что часть реализованной прибавочной стоимости прибавлена с целью накопления к капиталу, новый капитал должен сперва принять производительную форму, т. е. форму неодушевленных средств производства и рабочей силы; далее часть капитала, обмененная на рабочую силу, должна принять форму средств существования для рабочих. Это условие ведет нас опять на товарный рынок и на рынок труда. Если здесь найдено все необходимое, то расширенное воспроизводство товаров имеет место. Но тут выступает четвертое условие: добавочная масса товаров, которая представляет новый капитал вместе с новой прибавочной стоимостью, должна быть реализована, превращена в деньги. И только если это удалось, мы можем сказать, что расширенное воспроизводство в капиталистическом смысле имело место. Это последнее условие ведет нас опять на товарный рынок.

Так капиталистическое воспроизводство и производство беспрестанно разыгрываются между местом производства и товарным рынком, между частной конторой и фабричным помещением, куда «вход посторонним строго воспрещается» и где суверенная воля отдельного капиталиста является высшим законом, — и товарным рынком, которому никто не пишет законов, и где никакая воля и никакой разум не имеют никакого значения. Но именно в произволе и анархии, господствующих на рынке, дает себя чувствовать зависимость отдельного капиталиста от общества, от совокупности производящих и потребляющих отдельных членов его. Для расширения процесса воспроизводства ему нужны дополнительные средства производства и рабочая сила, а также средства существования для ее обладателей, но наличность всех этих элементов зависит от таких моментов, обстоятельств и фактов, которые совершаются за его спиной совершенно независимо от него. Чтобы он был в состоянии реализовать возросшую массу своих продуктов, ему нужен расширенный рынок сбыта, но фактическое расширение спроса вообще и спроса на товары поставляемого им сорта в частности представляет собой явление, по отношению к которому он совершенно безвластен.

Все названные условия, в которых находит свое выражение имманентное противоречие между частным производством и потреблением и общественной связью того и другого, не представляют собой новых моментов, которые выступают лишь при воспроизводстве. Это — общие противоречия капиталистического производства, но они представляются в виде особых затруднений процесса воспроизводства, и вот по каким причинам: под углом зрения воспроизводства, в особенности воспроизводства расширенного, капиталистический способ производства выступает не только в своих общих и основных характерных чертах, но и в определенном ритме движения, как процесс в его непрерывности, причем выступает наружу специфическое сцепление между отдельными зубчатыми колесиками его периодов производства. С этой точки зрения вопрос ставится, следовательно, не в его общей формулировке, которая гласит так: как может отдельный капиталист найти нужные ему средства производства и рабочие силы, как может он сбыть на рынке произведенные товары, несмотря на то, что нет никакого общественного контроля и планомерности, которые приводили бы в соответствие производство и спрос? Ответ на этот общий вопрос таков: с одной стороны, тяга отдельных капиталов к прибавочной стоимости конкуренция между ними, а также автоматическое действиё капиталистической эксплоатации и капиталистической конкуренции заботятся как о том, чтобы были произведены разные, товары — в том числе средства производства, — так и о том, чтобы в распоряжении капиталиста был растущий класс пролетаризированных рабочих; с другой стороны, отсутствие в этих связях планомерности проявляется в том, что согласование спроса и предложения двигается во всех областях только благодаря постоянным отклонениям от их точки совпадения, благодаря ежечасным колебаниям цен и периодическим колебаниям конъюнктур и кризисов.

Под углом зрения воспроизводства вопрос ставится иначе: как возможно, что протекающее без всякого плана снабжение рынка средствами производства и рабочей силой и неподдающиеся предвидению изменчивые условия сбыта обеспечивают отдельному капиталисту соответствующие потребностям его накопления — и, следовательно, возрастающие в известных количественных отношениях — массы и сорта средств производства, рабочие силы и возможность сбыта?

Рассмотрим ближе этот вопрос. Пусть капиталист производит согласно известной нам формуле в следующей пропорции:

40c + 10v + 10m,

где постоянный капитал в четыре раза больше переменного, и норма эксплоатации равняется 100%. Количество товара представит тогда стоимость в 60 единиц. Предположим, что капиталист в состоянии капитализировать половину своей прибавочной стоимости и что он прибавляет ее к старому капиталу соответственно его составу.

Следующий период производства можно было бы выразить в такой формуле:

44c + 11v + 11m = 66.

Положим, что капиталист и в дальнейшем будет в состоянии капитализировать половину своей прибавочной стоимости, и что он может это проделывать каждый год. Для того чтобы он мог это осуществлять, недостаточно, чтобы он вообще находил средства производства, рабочие силы и район для сбыта, — он должен находить их в определенной прогрессии, соответствующей прогрессу его накопления.

Глава вторая. Анализ процесса воспроизводства у Кэнэ и у Адама Смита

До сих пор мы рассматривали воспроизводство с точки зрения отдельного капиталиста, этого типичного представителя и агента воспроизводства, которое всегда осуществляется отдельными частнокапиталистическими предприятиями. Это рассмотрение уже достаточно выявило перед нами трудности проблемы. Но трудности необыкновенно возрастают и усложняются, лишь только мы от отдельного капиталиста обращаемся ко всей совокупности капиталистов.

Уже поверхностный взгляд на вещи показывает, что капиталистическое воспроизводство как общественное целое не следует понимать просто как механическую сумму воспроизводств отдельных частных капиталистов. Мы видели, например, что одной из основных предпосылок для расширенного воспроизводства отдельного капиталиста является соответствующее расширение возможности сбыта на товарном рынке. Это расширение возможности сбыта может удаваться отдельному капиталисту не только благодаря абсолютному расширению рамок сбыта, взятого целиком, но и благодаря конкурентной борьбе с другими разрозненными капиталистами, так что одному идет на пользу то, что для другого или для многих других вытесненных с рынка капиталистов является убытком. В этом случае один капиталист расширяет воспроизводство за счет сокращения воспроизводства, на которое вынуждается другой капиталист. Один капиталист сумеет осуществить расширенное воспроизводство, а другие не смогут даже вести простого воспроизводства; в капиталистическом же обществе в целом произойдет лишь внутреннее перемещение, а не количественное изменение воспроизводства. Расширенное воспроизводство одного капиталиста может быть осуществлено за счет тех средств производства и рабочих сил, которые освободились вследствие банкротства, т. е. полной или частичной остановки воспроизводства других капиталистов.

Эти повседневные явления показывают, что воспроизводство всего общественного капитала представляет собой нечто иное, чем бесконечно возрастающее воспроизводство отдельного капиталиста; более того, что процессы воспроизводства отдельных капиталов беспрестанно перекрещиваются и что их действия могут во всякий момент парализовать друг друга в большей или меньшей степени. Следовательно, прежде чем исследовать механизм и законы всего капиталистического воспроизводства, необходимо поставить вопрос, что мы, собственно, должны понимать под воспроизводством капитала, взятого в целом, и возможно ли вообще из всей беспорядочной массы бесчисленных движений отдельных капиталов, — движений, которые каждое мгновение меняются согласно законам, не поддающимся контролю и предвидению, и которые отчасти протекают параллельно друг другу, а отчасти перекрещиваются и парализуют друг друга, — возможно ли нечто подобное конструировать как воспроизводство всего капитала? Существует ли вообще совокупный общественный капитал, и, во всяком случае, что представляет собой это понятие в реальной действительности? Это первый вопрос, который должно себе поставить научное исследование законов воспроизводства. Отец школы физиократов Кенэ, который на заре политической экономии и буржуазного хозяйственного строя подошел к проблеме с классическим бесстрашием и простотой, без всяких околичностей принял существование совокупного капитала как реально действующей величины, как чего-то само собой понятного. Его знаменитое и никем до Маркса не разгаданное «Tableau economique» представляет в нескольких цифрах движение воспроизводства всего капитала, причем Кенэ в то же время обращает внимание на то, что это движение следует понимать в форме товарного обмена, т. е. как процесс обращения. «Tableau», показывает, как годовой продукт национального производства определенной стоимости распределяется посредством обращения так, чтобы производство снова могло вступить в свои права. «Бесчисленные индивидуальные акты обращения с самого начала объединяются в характерно-общественное массовое движение — в обращение между крупными функционально-определенными экономическими классами общества».

По Кенэ общество состоит их трех классов: из класса производительного, т. е. из сельских хозяев, из класса бесплодного (sterile), охватывающего всякую деятельность, кроме сельского хозяйства, — промышленность, торговлю и либеральные профессии, — и из класса земельных собственников, включая сюда суверенов и получателей десятины. Весь национальный продукт выступает перед нами как масса средств продовольствия и сырых материалов стоимостью в 5 миллиардов ливров, находящаяся в руках производительного класса. Из этой суммы два миллиарда представляют собой годовой оборотный капитал сельского хозяйства, один миллиард — годовое снашивание основного капитала, а два миллиарда — чистый доход, который переходит к земельным собственникам. Кроме этого совокупного продукта, сельские хозяева, — которые мыслятся здесь чисто капиталистически, как арендаторы, — имеют на руках два миллиарда ливров деньгами. Обращение протекает таким образом: класс арендаторов уплачивает земельным собственникам в качестве арендной платы два миллиарда деньгами (результат предшествующего периода обращения), на эту сумму класс земельных собственников покупает на один миллиард средства существования у арендаторов, а на другой миллиард — продукты промышленности у класса бесплодных. Арендаторы, с своей стороны, покупают на вернувшийся к ним миллиард продукты промышленности, после чего бесплодный класс покупает на имеющиеся у него на руках два миллиарда продукты сельского хозяйства: за один миллиард он покупает сырье и проч. для возмещения годового капитала предприятий и за один миллиард — средства существования. Так деньги, наконец, возвращаются к своей исходной точке — к классу арендаторов, продукт распределен между всеми классами, так что потребление всех обеспечено, производительный и бесплодный классы в то же время возобновили свои средства производства, а класс земельных собственников получил свой доход. Предпосылки воспроизводства все налицо, условия обращения все соблюдены, и воспроизводство может начать свой регулярный ход. Насколько неудовлетворительно и примитивно это представление при всей гениальности его замысла, мы увидим в ходе дальнейшего исследования. Во всяком случае Кенэ нужно здесь воздать должное за то, что он на заре научной политической экономии не питал ни малейшего сомнения в возможности представить весь общественный капитал и его воспроизводство как нечто целое. Однако уже Адам Смит, давая более глубокий анализ капиталистических отношений, в то же время начинает вносить путаницу в ясные и мощные штрихи картины, данной физиократами. Смит разрушил всю основу научного понимания капиталистического процесса, взятого в целом. Он сделал это, дав тот ложный анализ цен, который, начиная с него, долгое время господствовал в буржуазной экономии. Мы говорим именно о той теории, согласно которой стоимость товара хотя и представляет собой массу затраченного на него труда, но цена в то же время слагается из трех составных частей: из заработной платы, прибыли на капитал и земельной ренты. Так как это должно, очевидно, относиться и ко всей совокупности товаров, ко всему национальному продукту, то мы приходим к поразительному открытию: стоимость капиталистически произведенных товаров в ее совокупности представляет собою сумму всей выплаченной заработной платы плюс прибыль на капитал и рента, т. е. плюс совокупная прибавочная стоимость; она, следовательно, может возместить все эти элементы; постоянному же капиталу, примененному при производстве этих товаров, не соответствует никакая часть стоимости товарной массы, v + m — такова по Смиту формула стоимости всего капиталистического продукта. «Эти три части (заработная плата, прибыль и земельная рента), — говорит Смит, выясняя свой взгляд на примере зернового хлеба, — оказывается, составляют непосредственно или в последнем итоге всю цену зернового хлеба. Можно было бы, быть может, признать необходимым прибавить еще четвертую часть, чтобы возместить снашивание рабочего скота и орудий. Но следует принять во внимание, что цена какой бы то ни было принадлежности земледелия складывается опять-таки из тех же трех частей; так, например, цена рабочей лошади составляется, во-первых, из ренты на землю, на которой она выращена, во-вторых, из труда по уходу за ней и, в-третьих, из прибыли арендатора, который авансирует ренту с этой земли и плату за этот труд. Следовательно, если цена зернового хлеба содержит стоимость лошади, равно как и издержки по ее содержанию, то она все же косвенно или непосредственно распадается на три названные составные части: на земельную ренту, на труд и на прибыль на капитал». Отсылая нас таким образом по выражению Маркса от Понтия к Пилату, Смит беспрестанно все снова и снова разлагает постоянный капитал на v + m. У Смита, конечно, были иногда сомнения, и он высказывал противоположные мнения. Во второй книге он говорит: «В первой книге показано, что цена большинства товаров распадается на три части, из коих одна идет на заработную плату, другая — на прибыль на капитал и третья — на земельную ренту, — на части, которые были затрачены на производство товара и на его доставку на рынок. Так как это справедливо по отношению ко всякому отдельно взятому товару, то это, как уже замечено, должно быть справедливо для всех товаров в их совокупности, составляющих весь годовой продукт земли и труда каждой страны. Вся цена или меновая стоимость этого годового дохода должна распадаться на те же три части и распределяться между различными обитателями страны или как плата за их труд, или как прибыль на их капитал, или как рента с их земли». Здесь Смит приходит в смущение и непосредственно после этого заявляет:

«Хотя совокупная стоимость названного годового дохода и распределяется подобным образом между разными жителями страны, образуя их доход, но мы в последнем точно так же, как и в ренте частного имения, должны отличать валовую ренту от чистой ренты».

«Валовая рента частного имения состоит из того, что уплачивает арендатор, чистая рента — из того, что остается у земельного собственника после вычета расходов по управлению, ремонту и проч., или из того, что он без вреда для своего имения может отнести к своему потребительскому запасу и израсходовать на стол, на семью, на украшение квартиры, на домашнюю утварь, на личные удовольствия и развлечения. Его действительное богатство зависит не от его валовой ренты, а от его чистой ренты».

«Валовой доход всех обитателей большой страны заключает в себе весь годовой продукт земли и труда, чистый доход — часть, остающуюся в их распоряжении за вычетом из валового дохода расходов по содержанию, во-первых, их основного капитала, во-вторых, оборотного капитала, или ту часть, которую они, не трогая своего капитала, могут отнести к своему потребительскому запасу или израсходовать на свое содержание, комфорт и удовольствия. Их действительное богатство тоже пропорционально не валовому, а чистому доходу».

Но Смит вводит сюда часть стоимости совокупного продукта, соответствующую постоянному капиталу только для того, чтобы тотчас же устранить ее, разложивши ее на заработную плату, прибыль и ренту. И он в конце концов остается при своем объяснении:

«…Как машины, инструменты и пр., составляющие основной капитал отдельных людей или всей их совокупности, не представляют собой части валового чистого дохода, точно так же и деньги, при посредстве которых весь общественный доход распределяется равномерно между всеми членами общества, не представляют собой составной части этого дохода».

Постоянный капитал [который называется у Смита основным (fixed), а в неуклюжем переводе Левенталя «прочнолежащим» (festliegend)] ставится таким образом на одну ступень с деньгами; он вообще не входит в совокупный продукт общества (в его «валовой доход»); постоянный капитал и не существует как часть стоимости совокупного продукта!

Но так как даже король теряет свои права там, где ничего нет, то очевидно, что из обращения, из взаимного обмена частей составленного таким образом совокупного продукта можно добиться лишь реализации заработных плат (v) и прибавочной стоимости (m), но отнюдь не возместить постоянный капитал. Продолжение воспроизводства оказывается невозможным. Правда, Смит хорошо знал, и ему не приходило в голову отрицать, что каждый отдельный капиталист, кроме фонда заработной платы, т. е. переменного капитала, нуждается для производства еще в постоянном капитале. Но в приведенном выше анализе цен товаров постоянный капитал загадочным образом исчез бесследно для всего капиталистического производства, и проблема воспроизводства всего общественного капитала была тем самым совершенно запутана. Если самая элементарная предпосылка проблемы воспроизводства — анализ совокупного общественного капитала — потерпела фиаско, то ясно, что такая же судьба должна была постигнуть и весь анализ в целом. Ошибочную теорию Адама Смита переняли Рикардо, Сэй, Сисмонди и др., и все они при рассмотрении проблемы воспроизводства спотыкались на этом элементарном затруднении — на анализе совокупного капитала.

С самого начала научного анализа к этой трудности примешивалась другая. Что такое совокупный капитал общества? Применительно к отдельному капиталисту дело ясно: его затраты на предприятие составляют его капитал. Стоимость его продукта, — предполагая капиталистический способ производства и, следовательно, наемный труд, — приносит ему, кроме всех его издержек, еще некоторый излишек, прибавочную стоимость, которая является не возмещением, его капитала, а чистым доходом, и которую он может потребить целиком без ущерба для своего капитала; она, таким образом, является его потребительным фондом. Капиталист может, конечно, «сберечь» часть этого чистого дохода, он может, не израсходовав ее на личное потребление, присоединить ее к капиталу, но это уже нечто другое, — это новый процесс, образование нового капитала, который вместе с соответствующим излишком также возмещается из последующего воспроизводства. Но во всех случаях капитал отдельного лица представляет собой то, что ему нужно было для производства в качестве аванса для предприятия, а доход — то, что он израсходовал или мог израсходовать как фонд потребления. Если мы обратимся к капиталисту и спросим его, что такое заработная плата, которую он уплачивает своим рабочим, то он ответит, что это, очевидно, часть капитала его предприятия. Но если мы спросим, что представляет собой эта заработная плата для рабочих, получивших ее, то ответ отнюдь не будет гласить, что это — капитал, ибо для рабочих полученная ими заработная плата представляет собой не капитал, а доход, фонд потребления. Возьмем другой пример. Собственник машиностроительного завода производит машины; его ежегодный продукт слагается из известного количества машин. В этом годовом продукте, в его стоимости, заключен как авансированный капитал, так и добытый чистый доход. Одна часть произведенных в его предприятии машин вследствие этого представляет его доход и предназначена реализовать этот доход в процессе обращения, в обмене. Но тот, кто покупает у нашего заводчика его машины, покупает их, очевидно, не как доход и не для того, чтобы потребить их, а для того, чтобы применить их как средства производства; для него эти машины являются капиталом.

Эти примеры приводят нас к следующему выводу: то, что для одного является капиталом, является для другого доходом, и наоборот. Как же при данных обстоятельствах может быть конструирован совокупный капитал общества? На деле почти вся научная экономия до Маркса пришла к заключению, что совокупного общественного капитала вовсе не существует. У Смита точно также, как и у Рикардо, мы находим еще в этом вопросе колебания и противоречия. Какой-нибудь Сэй заявляет уже категорически:

«Таким образом происходит распределение в обществе совокупной стоимости продуктов. Я говорю совокупной стоимости, ибо, если моя прибыль представляет лишь часть стоимости продукта, в производстве которого я принимал участие, то остальная часть образует прибыль моих сопроизводителей. Суконный фабрикант покупает у фермера шерсть, он выплачивает заработную плату разного рода рабочим и продает полученное таким образом сукно по цене, которая возвращает ему издержки и оставляет некоторую прибыль. Как прибыль, как фонд дохода его предприятия, он рассматривает только то, что у него после вычета его издержек остается в виде чистого дохода. Но эти издержки были не чем иным, как авансами, которые он дает другим производителям разных частей дохода и которые он возмещает себе из валовой стоимости сукна. То, что он заплатил фермеру за шерсть, было доходом сельского хозяина, его пастухов и собственника арендуемого имения. Своим чистым продуктом арендатор считает только то, что у него остается после расчета с рабочими и с собственником арендуемой им земли, но то, что он уплатил им, является частью их дохода: для рабочих это была заработная плата, а для землевладельца — арендная плата; следовательно, для одного это был доход от его труда, для другого доход от его земли. И стоимость сукна все это возместила. Нельзя себе представить ни одной части стоимости этого сукна, которая не служила бы для того, чтобы оплатить чей-нибудь доход. Вся стоимость сукна исчерпывается именно таким образом.

Отсюда видно, что выражение чистый продукт приложимо только к отдельному предпринимателю, но что доход отдельных лиц, взятых вместе, или доход общества равняется национальному сырому продукту земли, капиталов и индустрии (Сэй называет так труд). Это разрушает (ruine) систему экономистов восемнадцатого века (физиократов), которые считали доходом общества только чистый продукт земли и выводили отсюда, что общество может потребить лишь стоимость, соответствующую этому чистому продукту, как будто бы общество не могло потребить всю созданную им стоимость».

Сэй обосновывает эту теорию характерным образом. В то время как Адам Смит пытался доказать свою теорию тем, что он переносил каждый частный капитал на место его производства, чтобы представить его только как продукт труда, и понимал всякий продукт труда строго капиталистически, как сумму оплаченного и неоплаченного труда, как v + m, и таким образом приходил в конце концов к разложению всего продукта общества на v + m, — Сэй, конечно, ничтоже сумняшеся, спешит перевести эти классические ошибки на язык плоской вульгарщины. Ход доказательства Сэя покоится на том, что предприниматель на любой стадии производства платит за средства производства (которые для него являются капиталом) другим лицам, именно представителям предыдущих стадий производства, и что эти лица, со своей стороны, часть этой платы оставляют в собственном кармане как доход, а часть ее употребляют для возмещения издержек, которые они сами авансировали для того, чтобы оплатить доход еще других лиц. Смитовская бесконечная цепь процессов труда превращается у Сэя в бесконечную цепь взаимных авансов дохода и их возвращения благодаря продаже; даже рабочий выступает здесь как лицо, находящееся в совершенно одинаковом положении с предпринимателем: в виде заработной платы ему «авансируется» его доход, который он оплачивает выполненной работой. Таким образом окончательная стоимость совокупного общественного продукта представляется как сумма, состоящая исключительно только из «авансированных» доходов; она целиком уходит на то, чтобы в процессе обмена возместить все авансы. Для поверхностности Сэя характерно, что он демонстрирует общественные связи капиталистического воспроизводства на примере производства часов, — на отрасли в ту пору (а отчасти еще и теперь) чисто мануфактурной, — в котором «рабочие» фигурируют и как мелкие предприниматели, а процесс производства прибавочной стоимости маскируется последовательными меновыми актами простого товарного производства.

Таким путем Сэй приводит внесенную Смитом путаницу к самому грубому выражению: вся производимая ежегодно обществом масса продуктов входит своей стоимостью только в доход; она, следовательно, ежегодно целиком потребляется. Возобновление производства без капитала, без средств производства, выступает как загадка, а капиталистическое воспроизводство — как неразрешимая проблема.

Если оценить сдвиг, который претерпела проблема воспроизводства от физиократов до Адама Смита, то нельзя не признать, что она отчасти подвинулась вперед, но отчасти сделала и шаг назад. Для экономической системы физиократов было характерно предположение, что только сельское хозяйство создает излишек, т. е. прибавочную стоимость, что земледельческий труд является единственным — в капиталистическом смысле — производительным трудом. Соответственно этому мы видим в «Tableau economique», что «стерильный» класс мануфактурных рабочих создает лишь стоимость тех двух миллиардов, которые он потребляет в виде сырых материалов и средств существования. Соответственно этому же все мануфактурные товары переходят наполовину к классу арендаторов, а наполовину к классу земельных собственников, в то время как сам мануфактурный класс вовсе не потребляет собственных продуктов. Таким образом мануфактурный класс в своей товарной стоимости воспроизводит, собственно говоря, только потребленный оборотный капитал; дохода класса предпринимателей здесь вовсе не создается. Единственный доход общества сверх всех капитальных затрат, выступающий в обращение, создается в сельском хозяйстве и в виде земельной ренты потребляется земельными собственниками, в то время как класс арендаторов (фермеров) только возмещает свой капитал: 1 миллиард процентов на основной капитал и 2 миллиарда оборотного капитала, который во всех своих материальных частях состоит на две трети из сырых материалов и средств существования и на одну треть из продуктов мануфактур. Далее обращает на себя внимание то обстоятельство, что Кенэ допускает существование основного капитала, — который он, в отличие от avances annuelles, называет avances primitives, — вообще только в сельском хозяйстве. Мануфактура у него работает, повидимому, без всякого основного капитала, только с ежегодно оборачивающимся оборотным капиталом; соответственно этому она в своей годовой товарной массе совершенно не создает части стоимости для возмещения изнашивания основного капитала (как построек, орудий производства и так далее).

По сравнению с этими очевидными недостатками английская классическая школа делает решительный шаг вперед прежде всего тем, что она объявляет всякий род труда производительным, т. е. тем, что она открывает создание прибавочной стоимости как в мануфактуре, так и в сельском хозяйстве. Мы говорим: английская классическая школа, потому что даже Адам Смит в этом отношении, несмотря на ясность и определенность своих заявлений в указанном смысле, при случае сам преспокойно возвращается к физиократическим воззрениям; лишь у Рикардо теория трудовой стоимости получает то высшее и последовательнейшее развитие, какого она только могла достигнуть в рамках буржуазного понимания. А отсюда получился вывод, что мы в мануфактурной части всего общественного производства должны точно так же, как и в сельском хозяйстве, допустить ежегодное производство некоторого излишка над всеми затратами капитала — некоторого чистого дохода, т. е. прибавочной стоимости. С другой стороны, Смит, благодаря открытию производительного свойства — свойства создавать прибавочную стоимость — в любого рода труде — в мануфактуре или в сельском хозяйстве, безралично, — пришел к тому, что сельскохозяйственный труд, помимо земельной ренты для класса земельных собственников, должен еще производить и для класса арендаторов излишек над всеми затратами капитала. Так рядом с возмещением капитала возник и ежегодный доход класса арендаторов. Наконец,

«Труд фабричного рабочего (прибавляет) к стоимости обрабатываемых им сырых материалов стоимость его собственного содержания и прибыли его хозяина; напротив, труд слуги не прибавляет никакой новой стоимости. Хотя фабричный рабочий и получает заработную плату от своего хозяина в виде аванса, но он в действительности не вводит последнего в издержки, потому что он повышенной стоимостью выработанных предметов обыкновенно возмещает ему эти издержки с прибавлением некоторой прибыли». (L. с., стр. 341.)

Смит путем систематической разработки введенных Кенэ понятий avances primitives и avances annuelles под рубрикой основного и оборотного капитала между прочим выяснил, что мануфактурная часть общественного производства точно так же, как и сельское хозяйство, нуждается, помимо оборотного капитала, еще в основном капитале, а следовательно, и в соответствующей части стоимости для возмещения изнашивания этого капитала. Таким образом Смит шел прямо к тому, чтобы привести в систему понятия капитал и общественный доход и дать им точное определение. Достигнутый им в этом отношении апогей ясности выражается в следующей формулировке:

«Хотя весь годовой продукт земли и труда любой страны в последнем счете, несомненно, предназначен для потребления ее жителей и для того, чтобы доставлять этим последним доход, но лишь только он отделяется от земли, которая его произвела, или выходит из рук производительных рабочих, как он естественно распадается на две части. Одна из этих частей — и часто наибольшая — предназначена прежде всего для восстановления капитала или для возобновления средств существования, сырых материалов и готовых товаров, взятых из капитала; другая часть предназначена образовать доход или для собственника этого капитала как его прибыль, или для кого-нибудь другого как его земельная рента.

Валовой доход всех обитателей большой страны заключает в себе весь годовой продукт земли и труда; чистый доход — часть, остающуюся в их распоряжении за вычетом из валового дохода расходов по содержанию, во-первых, их основного капитала, во-вторых, их оборотного капитала; или ту часть, которую они, не трогая своего капитала, могут отнести к своему потребительскому запасу или израсходовать на свое содержание, комфорт и удовольствия. Их действительное богатство тоже пропорционально не их валовому, а чистому доходу».

Понятия общественного капитала и дохода выступают здесь в общей и более строгой формулировке, чем в «Tableau economique»; понятие общественный доход уже не связывается исключительно с сельским хозяйством; капитал в его двух формах — в форме основного и оборотного капиталов — становится основой всего общественного производства. Вместо чреватого ошибками разграничения между двумя отраслями производства, между сельским хозяйством и мануфактурой, здесь выдвигаются на первый план другие категории функционального значения; различие между капиталом и доходом и, далее, между основным и оборотным капиталом. Отсюда Смит переходит к анализу взаимоотношений и превращений этих категорий в их общественном движении: в производстве и в обращении, т. е. в их общественном процессе воспроизводства. Он отмечает коренное различие между основным и оборотным капиталом с общественной точки зрения: «Все затраты на поддержание основного капитала, очевидно, подлежат исключению из чистого дохода общества. В этот доход не могут входить в качестве составных частей ни сырые материалы, необходимые для содержания в надлежащем виде его полезных машин, промышленных орудий, строений и т. д., ни продукт труда, который требуется для превращения этих сырых материалов в надлежащую форму. Цена этого труда, конечно, будет составлять часть совокупного чистого дохода, так как рабочие, занятые в этой области, могут свою заработную плату вложить в запас, предназначенный для их непосредственного потребления. Но в других областях труда в этот фонд потребления входит как цена, так и продукт; его цена входит в фонд потребления рабочего, а его продукт — в соответствующий фонд других лиц, жизненные средства, комфорт и удовольствия которых повышаются благодаря труду этих рабочих».

Здесь Смит наталкивается на важнейшее различие между рабочими, производящими средства производства, и рабочими, производящими средства потребления. Относительно первых он замечает, что та составная часть стоимости, которую они создают для возмещения их заработной платы, появляется на свет в виде средств производства (как сырье, машины и пр.), т. е. что часть продукта, составляющая доход рабочего, существует в такой натуральней форме, которая никак не может служить для потребления. Что касается последней категории рабочих, то Смит замечает, что здесь, напротив того, совокупный продукт, следовательно, как содержащаяся в нем часть стоимости, которая возмещает заработную плату (доход) рабочих, так и остальная часть (Смит этого не высказывает, но по смыслу его вывод должен гласить следующее: так и часть, представляющая потребленный основной капитал) выступает в виде средств потребления. Мы увидим дальше, насколько близко подошел здесь Смит к тому исходному положению, с которого Маркс начал анализ проблемы. Однако общее заключение, при котором остался сам Смит, не проследив далее основного вопроса, таково: все то, что предназначено для содержания и возобновления основного капитала общества, нельзя считать чистым доходом последнего.

Другое дело — оборотный капитал.

«Если таким образом все расходы по содержанию основного капитала по необходимости исключаются из чистого дохода общества, то этого однако нельзя сказать об оборотном капитале. Из четырех составных частей оборотного капитала — денег, средств существования, сырых материалов и готовых товаров — три последние части, как уже указано, регулярно извлекаются из него и приобщаются либо к основному капиталу, либо к запасу общества, предназначенному для непосредственного потребления. Та часть этих годных для потребления товаров, которая не обращается на содержание основного капитала, присоединяется к запасу, предназначенному для потребления, и образует часть чистого дохода общества. Следовательно, содержание этих трех составных частей оборотного капитала отнимает от чистого дохода общества лишь столько, сколько необходимо взять из ежегодного дохода для содержания основного капитала».

Итак Смит объединил здесь под категорией оборотного капитала попросту все, кроме приложенного уже постоянного капитала, — следовательно, как средства существования и сырые материалы, так и весь не реализованный еще товарный капитал (сюда вошли, стало быть, отчасти вторично те же средства существования и сырые материалы и отчасти товары, которые соответственно своей вещественной форме предназначены для возмещения основного капитала), — и сделал понятие оборотного капитала двусмысленным и неопределенным. Но среди этой путаницы он проводит дальнейшее очень важное различие:

«Оборотный капитал общества в этом отношении отличается от оборотного капитала отдельного лица. Оборотный капитал последнего ни в коем случае не является частью его чистого дохода, который должен происходить исключительно только из прибыли. Но хотя оборотный капитал каждого отдельного лица составляет часть оборотного капитала общества, к которому это лицо принадлежит, однако он отнюдь не безусловно исключается из чистого дохода этого общества».

Смит разъясняет сказанное следующим примером:

«Хотя все товары в лавке торговца отнюдь не могут быть отнесены к запасу, предназначенному для его собственного непосредственного потребления, тем не менее они могут входить в потребительный фонд других людей, которые доходами, полученными иными путями, регулярно возмещают торговцу стоимость его товаров вместе с его прибылью, так что это не влечет за собой уменьшения ни его, ни их капитала».

Смит вывел здесь фундаментальные категории по отношению к воспроизводству и движению всего общественного капитала. Основной и оборотный капитал, частный капитал и общественный капитал, частный доход и общественный доход, средства производства и средства потребления выдвигаются здесь как важные категории и отчасти намечены в их действительном, объективном перекрещивании, отчасти же тонут в субъективных теоретических противоречиях смитовского анализа. Сжатая, строгая и классически ясная схема физиократов превращена здесь в груду понятий и соотношений, которые на первый взгляд представляют собой хаос. Но из этого хаоса выступают уже наполовину новые связи общественного процесса воспроизводства, схваченные глубже, современнее и жизненнее, чем у Кенэ, но они остаются в этом хаосе незаконченными, подобно рабу Микель Анджело в глыбе мрамора.

Это то, что Смит вносит в проблему. Но он в то же время берется за нее совсем с другой стороны — со стороны анализа стоимости. Как раз теория о способности всякого труда создавать стоимость — теория, вышедшая за пределы физиократических представлений, — равно как строгое капиталистическое разграничение всякого труда на труд оплаченный (возмещающий заработную плату) и неоплаченный (создающий прибавочную стоимость) и, наконец, строгое разделение прибавочной стоимости на ее две главные категории: на прибыль и земельную ренту, — все эти положения, являющиеся прогрессом по отношению к физиократическому анализу, привели Смита к тому странному утверждению, согласно которому цена всякого товара состоит из заработной платы плюс прибыль, плюс земельная рента или, короче, в символах Маркса, из v + m. Отсюда вытекало, что совокупность ежегодно производимых обществом товаров по своей общей стоимости распадается без остатка на две части: на заработную плату и прибавочную стоимость. Категория капитала здесь внезапно совершенно исчезла; общество не производит ничего, кроме дохода, ничего, кроме средств потребления, которые целиком и потребляются обществом. Воспроизводство без капитала становится загадкой, а анализ проблемы в целом делает огромный шаг назад по сравнению с физиократами.

Последователи Смита берутся за его двойственную теорию как раз с ее неправильной стороны. В то время как серьезные попытки к точной постановке проблемы, которые он делает во второй книге, вплоть до Маркса никем не затрагивались, данный им в первой книге неправильный в своей основе анализ цен большинством его последователей был превознесен в виде драгоценного наследия и принят без критики, как у Рикардо, или закреплен в виде плоской догмы, как у Сэя. Там, где у Смита были чудотворные сомнения и будящие мысль противоречия, у Сэя выступила высокомерная самоуверенность вульгаризатора. Смитовское наблюдение, согласно которому то, что для одного является капиталом, может быть для другого доходом, для Сэя становится основанием, чтобы вообще объявить абсурдом всякое различие между капиталом и доходом в общественном масштабе. Напротив того, абсурдное положение, по которому вся стоимость годичного производства входит единственно только в доходы и потребляется, Сэй возводит в дозу абсолютной значимости. Так как общество таким образом потребляет ежегодно без остатка весь продукт, то общественное воспроизводство, которое начинается при этом без средств производства, обращается в ежегодное повторение библейского чуда — сотворения мира из ничего. В таком положении проблема воспроизводства оставалась до Маркса.

Глава третья. Критика смитовского анализа

Резюмируем выводы, к которым привел смитовский анализ. Они могут быть выражены в следующих положениях:

1. Существует основной капитал общества, который ни одной своей частью не входит в чистый доход последнего. Этот основной капитал образуют «сырые материалы, при помощи которых должны содержаться в исправности полезные машины, и промышленные орудия», и «продукт труда, который требуется для превращения этих сырых материалов в надлежащий вид». Смит еще резко противопоставляет производство этого основного капитала производству непосредственных средств существования, как особую категорию. Этим самым он фактически превращает основной капитал в то, что Маркс называет постоянным, т. е. в часть капитала, которая в противоположность рабочей силе состоит из вещественных средств производства.

2. Существует оборотный капитал общества. Но после выделения из него «основного» (читай: постоянного) капитала остается лишь категория средств существования, которая однако образует для общества не капитал, а чистый доход, фонд потребления.

3. Капитал и чистый доход отдельных лиц не совпадают с капиталом и чистым доходом общества. То, что для общества является только основным (читай: постоянным) капиталом, для отдельных лиц может быть не капиталом, а доходом, фондом потребления, именно в тех частях стоимости основного капитала, которые представляют собою заработную плату и прибыль капиталистов. Наоборот, оборотный капитал отдельных лиц может быть для общества доходом, а не капиталом, именно поскольку он представляет средства существования.

4. Производимый ежегодно совокупный общественный продукт вообще не содержит в своей стоимости ни атома капитала, а целиком распадается на три вида дохода: на заработную плату, прибыль на капитал и земельную ренту.

Тот, кто из приведенных здесь фрагментов мысли пожелал бы составить себе картину годового воспроизводства всего общественного капитала и его механизма, должен был бы отчаяться в этой задаче. Как общественный капитал при всем этом ежегодно обновляется, как потребление всех гарантируется доходом и как совместить с этим точки зрения отдельных лиц на их капитал и доход, — все это еще бесконечно далеко от разрешения. Но нужно себе представить всю путаницу идей и всю массу противоречивых точек зрения, чтобы судить о том, сколько света внес впервые Маркс в эту проблему.

Если мы начнем с последнего догмата Адама Смита, то этого одного достаточно, чтобы проблема воспроизводства в классической политической экономии потерпела крушение. Корень странного смитовского представления, согласно которому стоимость всего продукта общества должна без остатка распадаться исключительно на заработную плату, прибыль и земельную ренту, покоится как раз на его своеобразном научном понимании теории стоимости. Труд — источник всякой стоимости. Всякий товар, рассматриваемый как стоимость, является продуктом труда, и только. Но всякий выполненный труд, как труд наемный, — это отождествление человеческого труда с капиталистическим наемным трудом как раз является у Смита классическим, — в то же время представляет собой возмещение затраченных заработных плат плюс излишек от неоплаченного труда в виде прибыли капиталистов и ренты земельных собственников. То, что верно для отдельного товара, должно быть верно и для всех товаров, взятых вместе. Вся товарная масса, которая ежегодно производится обществом как некоторое количество стоимости, является продуктом труда, и притом как оплаченного, так и неоплаченного; она, стало быть, тоже распадается только на заработную плату, прибыль и земельную ренту. Конечно, при всякой работе принимаются еще во внимание сырые материалы, орудия и т. д. Однако что же такое эти сырые материалы и орудия, как не продукты труда, и притом опять-таки труда отчасти оплаченного и отчасти неоплаченного? Мы можем до бесконечности продолжать цепь смитовских рассуждений и как угодно поворачивать вопрос, но мы в стоимости и в цене любого товара не найдем ничего такого, что не было бы просто человеческим трудом. Но всякий труд распадается на часть, которая возмещает заработные платы, и на другую часть, которая, идет капиталистам и земельным собственникам. Нет ничего, кроме заработной платы и прибыли, но есть все же капитал — капитал отдельных лиц и капитал общества. Итак, как выйти из этого явного противоречия? Что здесь действительно был налицо крайне сложный теоретический вопрос, доказывает тот факт, что сам Маркс, — как это можно проследить по его «Теориям прибавочной стоимости», ч. I, стр. 179–252, — долгое время вникал в сущность проблемы, не подвигаясь вперед и не находя ее решения. Но решение проблемы все же блестяще ему удалось, именно на основе его теории стоимости. Смит был вполне прав: стоимость всякого товара, взятого в отдельности, или всех товаров в их совокупности представляет собой не что иное, как труд. Он был прав и далее, когда он говорил: всякий труд (рассматриваемый капиталистически) распадается на труд оплаченный (возмещающий заработные платы) и неоплаченный (который в виде прибавочной стоимости переходит к разным классам, владеющим орудиями производства). Но он забыл или, скорее, упустил из виду, что труд наряду со способностью создавать новую стоимость, обладает еще способностью переносить на новый товар, произведенный при помощи средств производства, старую стоимость, воплощенную в последних. Десятичасовой рабочий день пекаря не может создавать стоимость большую, чем 10часов, и эти 10 часов капиталистически распадаются на оплаченные и на неоплаченные, на v + m. Но произведенный в эти 10 часов товар будет представлять собой стоимость большую, чем стоимость десятичасовой работы. Он будет содержать в себе еще стоимость муки, использованной печи, построек, топлива и т. д., словом, всех средств производства, необходимых для печения хлеба. Стоимость товара можно было бы представить просто как v + m только при том условии, если бы человек работал в пустом пространстве, без сырых материалов, без рабочих инструментов и без мастерской. Но так как всякий материальный труд предполагает какие-нибудь средства производства, которые являются продуктом прошлого труда, то он должен этот прошлый труд, т. е. стоимость, созданную до него, перенести на новый продукт.

Здесь идет речь не о явлении, имеющем место лишь в капиталистическом производстве, но об общих основах человеческого труда, независимых от исторической формы общества. Оперирование с искусственными орудиями труда является основным культурно-историческим признаком человеческого общества. Понятие прошлого труда, который предшествует всякому новому труду и подготовляет для него операционный базис, выражает культурно-историческую связь между человеком и природой, непрерывную цепь друг друга поглощающих трудовых усилий человеческого общества, — цепь с началом, которое теряется в ранних сумерках общественного бытия человека, и с концом, который может быть достигнут только с гибелью всего культурного человечества. Мы должны таким образом всякий человеческий труд представлять себе совершающимся при помощи средств труда, которые сами являются продуктами прошлого труда. Стало быть, во всяком новом продукте воплощен не только новый труд, который придал ему его последнюю форму, но и прошлый труд, который доставил для него материал, орудия труда и т. д. В производстве стоимостей, т. е. в товарном производстве, к которому принадлежит и производство капиталистическое, это явление не исчезает, оно получает только специфическое выражение. Оно выражается в двойственном характере производящего товары труда, который, с одной стороны, как полезный конкретный труд какого-нибудь определенного вида, создает полезную вещь — потребительную стоимость, а с другой стороны, как абстрактный, всеобщий и общественно-необходимый труд, — создает стоимость. Как конкретный труд, он делает то, что всегда делал человеческий труд: он переносит на новый продукт прошлый труд, воплощенный в использованных средствах производства, причем этот прошлый труд выступает теперь как стоимость — как старая стоимость. Как труд абстрактный, он создает новую стоимость, которая капиталистически распадается на оплаченный и не оплаченный труд, на v + m. Следовательно, стоимость всякого товара должна содержать как старую стоимость, которую труд в своем качестве полезного, конкретного труда переносит со средств производства на товар, так и новую стоимость, которую создает тот же труд в своем качестве общественно-полезного труда самым фактом своего расходования в продолжение определенного времени. Этого различия Смит провести не мог, потому что он не различал двойственного характера труда, создающего стоимость. Маркс в одном месте думает, что в этой фундаментальной ошибке смитовской теории стоимости следует даже усматривать истинный и глубочайший источник его странного догмата о распадении всей произведенной массы стоимости без остатка на v + m. Игнорирование различия между обеими сторонами труда, создающего товары, — между трудом конкретным, полезным, и абстрактным общественно-необходимым трудом, — является фактически отличительным признаком не только смитовской теории стоимости, но и теории стоимости всей классической школы.

Не задумываясь над всеми социальными выводами, классическая экономия признала человеческий труд единственным фактором, создающим стоимость; она развила эту теорию до той степени ясности, которую мы находим в изложении Рикардо. Но коренная разница между рикардовской и марксовской теориями трудовой стоимости — разница, которую не сумели оценить буржуазные экономисты и которая почти всегда оставляется без внимания в популяризациях учения Маркса, — заключается в том, что Рикардо, соответственно своему общему естественно-правовому пониманию буржуазного хозяйства, считал и создание стоимости естественным свойством человеческого труда, индивидуального конкретного труда отдельного человека.

Это понимание выступает еще резче у Адама Смита, который, например, «склонность к обмену» прямо объявил особенностью человеческой натуры, после того как он раньше тщетно искал ее у животных, например, у собак и др.

Впрочем если Смит и сомневался насчет «склонности к обмену» у животных, то он все же приписывает труду животного наравне с трудом человека свойство создавать стоимость, он делает это там, где он изредка возвращается к физиократической концепции:

«Никакой другой капитал одинаковой величины не приводит в движение большее количество производительного труда, чем Капитал фермера. Не только его рабочая прислуга, но и его рабочий скот состоит из производительных работников… Итак, занятые в земледелии рабочие и рабочий скот не только воспроизводят стоимость, равную их собственному потреблению, или капиталу, дающему им занятия, вместе с прибылью капиталиста, как это делают фабричные рабочие: они воспроизводят гораздо большую стоимость. Сверх капитала арендатора и всей его прибыли они регулярно воспроизводят еще и ренту для земледельца».

Здесь находит наиболее резкое выражение тот факт, что Смит прямо считал создание стоимости физиологическим свойством труда как проявления животного организма человека. Точно так же как паук производит из своего тела паутину, так создает стоимость работающий человек, — всякий человек, который создает полезные вещи, — потому что работающий человек с самого начала является товаропроизводителем, как человеческое общество от природы является обществом, покоящимся на обмене, а товарное хозяйство — нормальной формой человеческого хозяйства.

Лишь Маркс впервые увидел в стоимости особое общественное отношение, возникающее при определенных исторических условиях; он пришел вследствие этого к разграничению между обеими сторонами труда, создающего товар: между конкретным, индивидуальным и безразличным общественным трудом — к разграничению, благодаря которому решение денежной загадки бросилось в глаза, как при свете ослепительного фонаря.

Чтобы этим путем в пределах буржуазного хозяйства статически различить двойственный характер труда работающего человека и создающего стоимость товаропроизводителя, Маркс должен был сперва динамически, в исторической последовательности, провести разницу между товаропроизводителем и просто работающим человеком; это значит, что он должен был признать товарное производство лишь определенной исторической формой общественного производства. Словом, чтобы разгадать иероглифы капиталистического хозяйства, Маркс должен был приступить к исследованию с дедукцией, противоположной дедукции классиков; вместо того, чтобы рассматривать буржуазный способ производства как нечто отвечающее нормальной природе человека, он должен был бы понять его как явление исторически преходящее; метафизическую дедукцию классиков он должен был превратить в ее противоположность, в дедукцию диалектическую.

Этим самым сказано, что Смит не мог провести ясное различие между обеими сторонами труда, создающего стоимость, поскольку последний, с одной стороны, переносит старую стоимость средств производства на новый продукт и, с другой стороны, в то же время создает новую стоимость. Нам кажется однако, что его догмат о распадении совокупной стоимости на v + m вытекает еще из другого источника. Нельзя допустить, чтобы Смит упустил из виду тот факт, что всякий произведенный товар содержит не только стоимость, созданную при его непосредственном производстве, но и стоимость всех средств производства, использованных при его изготовлении. Как раз тем, что он для безостаточного разложения совокупной стоимости на v + m все время отсылает нас от данной стадии производства к предыдущей — от Понтия к Пилату, как выражается Маркс, — он доказывает, что он сам хорошо сознавал этот факт. Замечательно при этом только то, что он и старую стоимость средств производства разлагает на v + m и в конце концов сводит таким образом всю стоимость, содержащуюся в товаре, к этой формуле.

Так, в цитированном уже нами месте относительно цены хлеба он говорит: «Часть цены зерна, например, оплачивает ренту землевладельца, другая часть окупает заработную плату или содержание рабочих и содержание рабочего скота, а третья часть оплачивает прибыль фермера. Эти три части, как кажется, или непосредственно, или в конечном счете составляют всю цену зерна. Необходима, повидимому, и четвертая часть, чтобы возместить капитал арендатора или чтобы возместить снашивание его рабочего скота и других земледельческих принадлежностей. Но следует принять во внимание, что цена какой бы то ни было принадлежности земледелия, например, цена рабочей лошади, в свою очередь, слагается из трех частей: во-первых, из ренты на землю, на которой она выращена, во-вторых, из труда по уходу за лошадью и, в-третьих, из прибыли фермера, который авансирует и ренту с этой земли, и плату за этот труд. Поэтому, хотя цена зерна и может возместить как цену, так и издержки по содержанию лошади, все же цена непосредственно или в конечном счете целиком разлагается на те же три части: земельную ренту, труд и прибыль».

Что спутало Смита, так это, как нам кажется, следующее:

1. Всякая работа совершается с какими-нибудь средствами производства, но то, что для данной работы было средствами производства (сырым материалом, орудием и т. д.), само является продуктом прежнего труда. Для пекаря мука является средством производства, к которому он присоединяет новый труд, но мука сама произошла от труда мельника, где она была не средством производства, а продуктом, каковым является теперь выпеченный хлеб. Для этого продукта необходимо было зерно как средство производства, но если мы спустимся ступенью ниже, то окажется, что для крестьянина зерно было не средством производства, а продуктом. Нельзя найти средства производства, содержащего стоимость, которое само не было бы продуктом прежнего труда.

2. Выражаясь капиталистически, отсюда следует, что всякий капитал, который был потреблен для производства товара от начала до конца, можно в конце концов представить как известное количество выполняемого труда.

3. Вся стоимость товара, включая и затраты капитала, представляется таким образом просто как определенное количество труда. И то, что относится к каждому отдельному товару, должно иметь место и по отношению ко всей массе товаров, ежегодно производимой обществом: ее стоимость тоже представляется в виде определенное количества выполненного труда.

4. Всякий капиталистически выполненный труд распадается на две части: на труд оплаченный, который возмещает заработную плату, и на труд неоплаченный, который создает прибыль и ренту, т. е. прибавочную стоимость. Всякому капиталистически выполненному труду соответствует формула v + m.

Все приведенные до сих пор тезисы совершенно правильны и неоспоримы, и если они были постигнуты Смитом, то это свидетельствует о силе и последовательности его научного анализа, а также о том, что он в теории стоимости и прибавочной стоимости пошел дальше физиократов. Но он иногда сильно грешит в отношении третьего тезиса, умозаключая, что вся стоимость ежегодно производимой массы товаров представляется как количество труда, выполненного в этом году, в то время как он сам в других местах показывает, что ему хорошо известно, что стоимость товара, произведенного нацией за данный год, необходимо включает и труд прежних лет, именно труд, заключенный в перешедших от прежних лет средствах производства.

И тем не менее смитовский вывод, что вся стоимость любого товара, равно как и годовой товарной массы общества, распадается без остатка на v + m, — вывод, сделанный на основании вышеприведенных четырех совершенно правильных тезисов, должен быть признан ошибочным. Правильный тезис, согласно которому вся стоимость товара представляет только общественный труд, Смит отождествляет с другим тезисом, по которому вся стоимость товара представляет только v + m. Формула v + m выражает функцию живого труда при капиталистических хозяйственных отношениях, именно его двойственную функцию: во-первых, возмещение переменного капитала (заработной платы) и, во-вторых, создание прибавочной стоимости для капиталиста. Эту функцию наемный труд выполняет во время применения его капиталистом, а капиталист, реализуя товарную стоимость в деньгах, извлекает обратно авансированный на заработную плату переменный капитал и кладет себе в карман прибавочную стоимость; v + m выражает, следовательно, отношение между наемным рабочим и капиталистом, — отношение, которое прекращается всякий раз, когда кончается производство товара. Когда товар продан и отношение v + m реализовано для капиталиста в деньгах, в товаре исчезает всякий след этого отношения. Товар и его стоимость абсолютно ничего не говорят нам ни о той пропорции, в которой оплаченный и неоплаченный труд участвовали при их создании, ни о том, применялся ли неоплаченный труд вообще. Единственным несомненным фактом является то обстоятельство, что товар содержит определенное количество общественно-необходимого труда, что находит свое выражение в обмене товара. Следовательно, для обмена, равно как и для потребления товара, совершенно безразлично, распадается ли труд, который его производит, на v + m или нет. Только количество труда как стоимость играет роль в обмене, и только ее конкретные свойства, ее полезность играют роль в потреблении. Следовательно, формула v + m выражает только, так сказать, интимное отношение между капиталом и трудом; она выражает социальную функцию наемного труда, которая совершенно исчезает в продукте. Иначе обстоит дело с израсходованной частью капитала, вложенной в средства производства, т. е. с постоянным капиталом. Кроме наемного труда, капиталист должен запастись еще средствами производства, ибо каждый труд, — для того, чтобы он мог функционировать, — нуждается в определенных сырых материалах, орудиях и постройках. Капиталистический характер этого условия производства находит свое выражение в том, что эти средства производства выступают, как (с), как капитал, т. е. во-первых, как собственность лица, не принадлежащего к рабочим, как нечто отделенное от рабочей силы, как собственность неработающих; во-вторых, как простой аванс, как затрата, имеющая целью создание прибавочной стоимости. Постоянный капитал с выступает здесь лишь как основа для v + m. Но постоянный капитал выражает и нечто большее, именно функцию средств производства в процессе человеческого труда, независимо от какой бы то ни было общественно-исторической формы. В сырых материалах и инструментах для работы нуждаются в одинаковой мере житель Огненной Земли при изготовлении своего семейного челнока, коммунистическая крестьянская община в Индии при обработке общинного поля, египетский феллах при возделывании его полей и при постройке пирамид для фараона, греческий раб в маленькой афинской мануфактуре, феодальный крепостной крестьянин, средневековый цеховой ремесленник и современный наемный рабочий. Созданные уже человеческим трудом средства производства являются выражением соприкосновения человеческого труда с природой, а вследствие этого вечным и всеобщим условием процесса человеческого производства. Символ (с) в формуле c + v + m выражает таким образом определенную функцию средств производства — функцию, которая не исчезает с окончанием работы. В то время как для обмена и потребления товара совершенно безразлично, произведен ли он оплаченным или неоплаченным трудом, произведен ли он наемным, крепостным, рабским или еще каким-нибудь другим трудом, для потребления товара имеет решающее значение вопрос о том, является ли он средством производства или средством существования. Тот факт, что при производстве машины применен оплаченный и неоплаченный труд, имеет значение только для фабриканта машины и его рабочих; для общества, которое приобретает эту машину путем обмена, имеет значение только ее качество, как средства производства, только ее функция в процессе производства. И как всякое производящее общество всегда должно было считаться с важной функцией средств производства и заботиться в каждом периоде производства об изготовлении средств производства, потребных для следующего периода, точно так же капиталистическое общество может ежегодно приступать к производству стоимостей по формуле v + m, т. е. приступать к эксплоатации наемного труда только тогда, когда имеется налицо потребное для образования постоянного капитала количество средств производства как продукта предшествующего периода производства. Эта специфическая связь всякого истекшего периода производства с последующим — связь, которая образует всеобщую и вечную основу общественного процесса воспроизводства и которая состоит в том, что часть продукта каждого периода предназначена для того, чтобы образовать средства производства для следующего периода, — эта связь ускользнула от взора Смита. В средствах производства его интересовала не их специфическая функция в процессе производства, в котором они применяются, а лишь тот факт, что они, как всякий другой товар, сами являются продуктом капиталистически примененного наемного труда. Специфически капиталистическая функция наемного труда в процессе производства прибавочной стоимости совершенно скрыла от него вечную и всеобщую функцию средств производства в процессе труда. Благодаря своей буржуазной предвзятой точке зрения, он за особым социальным отношением между наемным трудом и капиталом совершенно проглядел всеобщее отношение между человеком и природой. Нам кажется, что здесь кроется действительный источник странного догмата Адама Смита о распадении общей стоимости всего общественного годового продукта на v + m. Смит упустил из виду, что (с), как первый член формулы c + v + m, является необходимым выражением для всеобщей общественной основы капиталистической эксплоатации наемного труда.

Итак, стоимость товара должна быть выражена формулой:

c + v + m.

Но спрашивается, насколько это применимо ко всей совокупности товаров какого-нибудь общества. Обратимся к сомнению Смита по этому поводу, именно к его положению, что основной и оборотный капиталы, равно как и доход отдельного лица, не совпадают с теми же категориями, взятыми с общественной точки зрения (стр. 44, пункт 3). То, что для одного является оборотным капиталом, является для другого не капиталом, а доходом; таковы, например, авансы капитала на заработную плату. Это утверждение покоится на ошибке. Когда капиталист уплачивает рабочим заработную плату, то он отдает не переменный капитал, который переходит в руки рабочих, чтобы превратиться в их доход, он отдает только форму стоимости своего переменного капитала за его натуральную форму, за рабочую силу.

Переменный капитал всегда находится в руках капиталиста — сперва в денежной форме, потом в виде рабочей силы, которую он покупает, затем в форме части стоимости произведенных товаров, чтобы в конце концов, после реализации товаров, в денежной форме вернуться к нему с приращением. Напротив того, рабочий никогда не становится владельцем переменного капитала. Для него рабочая сила никогда не является капиталом: она представляет собой лишь его способность к труду, единственное достояние, которым он обладает. Если он ее продал и получил в качестве заработной платы деньги, то эта плата тоже не является для него капиталом, а ценой проданного им товара. Наконец, тот факт, что рабочий на полученную им заработную плату покупает средства существования, имеет так же мало общего с функцией, которую выполняли эти деньги в виде переменного капитала в руках капиталистов, как и частное потребление, которое любой продавец товара дает вырученным им деньгам. Итак, не переменный капитал капиталиста становится доходом рабочего, а цена проданного последним товара — рабочей силы, тогда как переменный капитал все время остается в руках капиталиста и функционирует как таковой. Точно так же неправильно представление, что доход (прибавочная стоимость) одного капиталиста — например собственника машиностроительного завода, — заключающийся в непроданных еще машинах, является основным капиталом для другого, именно для покупателя машин. Доходом заводчика являются не машины и не часть машин, а воплощенная в них прибавочная стоимость, стало быть, неоплаченный труд его наемных рабочих. После продажи машины этот доход, как и раньше, остается в руках заводчика, он изменил только свою форму проявления, превратившись из формы машины в денежную форму. И обратно: покупка машины вовсе не означает, что ее покупатель только в этот момент вступил в обладание своим основным капиталом, он имел его уже раньше как денежный капитал определенной величины. Покупкой машины он только придал своему капиталу соответствующую вещественную форму — форму, которая нужна ему для того, чтобы заставить этот капитал функционировать производительно. Как до, так и после продажи машины доход (прибавочная стоимость) остается в руках заводчика, а основной капитал — в руках другого лица, капиталистического покупателя машины, подобно тому как в первом примере переменный капитал постоянно находился в руках капиталиста, а доход — в руках рабочего.

Путаница понятий привела Смита и его последователей к тому, что они в капиталистическом товарообмене смешивают потребительную стоимость товаров с их отношениями стоимости, и далее к тому, что они не разделяют отдельных процессов обращения капитала и обращения товаров — процессов, которые переплетаются друг с другом на каждом шагу. Один и тот же акт товарообмена можно рассматривать, с одной стороны, как обращение капитала, с другой стороны, как простой товарообмен, направленный к удовлетворению потребления. Ошибочное положение, согласно которому то, что для одного является капиталом, является для другого доходом, и, наоборот, сводится таким образом к следующему правильному положению: то, что для одного является обращением капитала, для другого является простым товарообменом, и наоборот. Этим выражается только способность превращения, которую капитал проявляет в своем движении, и взаимное переплетение различных сфер интересов в общественном процессе обмена, но в то же время не стирается резкая грань между доходом и капиталом в его двух характерных формах постоянного и переменного капитала. И тем не менее Смит в своих утверждениях, что капитал и доход отдельных лиц не покрывают целиком соответствующих категорий всего общества, подходит очень близко к истине, но для того, чтобы вскрыть со всей ясностью рассмотренную связь, ему нужны были еще другие промежуточные звенья.

Глава четвертая. Марксова схема простого воспроизводства

Рассмотрим формулу с + v + m как выражение всего общественного продукта. Имеем ли мы здесь дело только с теоретической конструкцией, с абстрактной схемой, или эта формула обладает в применении ко всему обществу реальным смыслом и имеет объективное общественное существование?

(с), постоянный капитал, был теоретически впервые введен Марксом как категория основного значения. Уже сам Смит, который оперирует исключительно с категориями основного и оборотного капитала, фактически бессознательно превращает основной капитал в постоянный, т. е. понимает под этим не только те средства производства, которые снашиваются в продолжение нескольких лет, но и те, которые ежегодно целиком затрачиваются в производстве. Его собственный догмат о распадении совокупной стоимости на v + m и ход доказательства, которое он для этого применяет, приводят его к различению двух категорий условий производства: живого труда и всех неодушевленных средств производства. С другой стороны, когда он пытается конструировать общественный процесс производства из отдельных капиталов отдельных доходов, у него в качестве «основного» капитала на самом деле остается постоянный капитал.

Каждый отдельный капиталист применяет для производства своих товаров определенные вещественные средства производства: постройки, сырые материалы и орудия. Для производства всей совокупности товаров необходимы, очевидно, все вещественные средства производства, примененные в данном обществе отдельными капиталистами. Существование в обществе этих средств производства является совершенно реальным фактом, хотя бы они и существовали исключительно только в форме отдельных частных капиталов. В этом находит свое выражение всеобщее абсолютное условие общественного производства при всех его исторических формах. Специфически капиталистическая форма проявляется в том, что вещественные средства производства функционируют как (с), как капитал, т. е. как собственность неработающих, как противоположный полюс пролетаризированной рабочей силе, как противоположность наемному труду.

(v), переменный капитал, представляет собой сумму заработных плат, действительно уплаченных в течение годового производства. Этот факт тоже имеет реальное объективное существование, хотя он и выступает перед нами в виде бесчисленного множества отдельных заработных плат. Во всяком обществе число действительно занятых в производстве рабочих сил и их содержание в течение года являются вопросами первостепенной важности. Особая капиталистическая форма этой категории как (v), как переменного капитала, означает, что средства существования рабочих противостоят им, во-первых, как заработная плата, т. е. как цена проданной ими рабочей силы, как капитал (Kapitaleigentum), находящийся в руках других лиц, не принадлежащих к трудящимся и владеющих вещественными средствами производства, во-вторых, как денежная сумма, т. е. как форма стоимости их средств существования, (v) выражает как то, что рабочие «свободны» — «свободны» в двояком смысле: лично свободны и свободны от всяких средств производства — так и то, что товарное производство является всеобщей формой производства в данном обществе.

Наконец, (m) — прибавочная стоимость — представляет собой сумму всех прибавочных стоимостей, добытых отдельными капиталистами. Прибавочный труд существует во всяком обществе и должен будет существовать, например, в обществе социалистическом, и притом в трояком смысле: как количество труда, необходимое для содержания неработающих (неработоспособных, детей, стариков, увечных, должностных лиц и так называемых лиц свободных профессий, которые не принимают непосредственного участия в процессе производства), как страховой фонд общества против стихийных бедствий, которые отражаются неблагоприятно на количестве произведенных за год продуктов (неурожай, лесной пожар, наводнение), и, наконец, как фонд для расширения производства, независимо от того, является ли это расширение результатом прироста населения или культурного повышения потребностей. Капиталистическая форма проявляется в двояком смысле, во-первых, в том, что прибавочный труд существует в виде прибавочной стоимости, т. е. в товарной форме, которая может быть реализована в деньгах, и, во-вторых, в том, что она выступает как собственность нетрудящихся, владельцев средств производства.

Наконец, оба символа v + m представляют собою в сумме объективную, общезначимую величину: всю сумму выполненного в обществе в течение года живого труда. Всякое человеческое общество какой бы то ни было исторической формы должно интересоваться этим фактом как в отношении к достигнутым результатам, так и вообще в отношении к наличным рабочим силам, имеющимся в его распоряжении. Разделение на v + m тоже представляет собой всеобщее явление, независимое от особых исторических форм общества. Капиталистическое выражение этой формулы проявляется не только в отмеченных уже качественных особенностях (m) и (v), но и в их количественном отношении, — в том, что (v) обнаруживает тенденцию быть низведенным к физиологическому и социальному минимуму, необходимому для существования рабочего, и что (m) имеет тенденцию постоянно расти за счет (v) и в отношении к нему.

Наконец, последнее обстоятельство выражает главную особенность капиталистического производства; оно выражает тот факт, что создание и присвоение прибавочной стоимости является конечной целью и движущей силой этого производства.

Итак, отношения, лежащие в основе капиталистической формулы всего общественного продукта, обладают всеобщей значимостью; при планомерно организованной форме хозяйства они становятся предметом сознательного регулирования со стороны общества, со стороны всех трудящихся и их демократических органов (в обществе коммунистическом) и со стороны имущего центра и его деспотической власти (в обществе, основанном на классовом господстве). При капиталистической форме производства не существует планомерного регулирования хозяйства, взятого в целом. Совокупность всех капиталов и товаров общества в действительности состоит из суммы бесчисленного множества разрозненных отдельных капиталов и отдельных масс товаров.

Таким образом может возникнуть вопрос, не представляют ли сами эти суммы в капиталистическом хозяйстве попросту статистические данные и притом еще данные неточные и колеблющиеся? Однако с точки зрения общества, взятого в целом, совершенно самостоятельное и раздельное существование суверенных частно-капиталистических предприятий является лишь исторически обусловленной формой, в то время как общественная связь является основой. Несмотря на то, что отдельные капиталы действуют совершенно независимо и что общественное регулирование совершенно отсутствует, общее движение всех капиталов совершается как единое целое. Это общее движение также проявляется в специфически капиталистических формах. В то время как регулирование при всякой планомерно организованной форме производства имеет в виду прежде всего отношение между всем выполненным и подлежащим выполнению трудом, с одной стороны, и средствами производства, с другой (выражаясь в символах нашей формулы: между (v + m) и (с)), — или отношение между суммой необходимых средств существования и необходимых средств производства (формулой то же самое выражается, как отношение (v + m) к (с)), — общественный труд, необходимый для поддержания мертвых средств производства и живых рабочих сил, рассматривается капиталистически как нечто целое, как капитал, которому выполненный прибавочный труд противопоставляется, как прибавочная стоимость. Отношение этих обеих величин, (m) и (c + v), является реальным, объективным и осязательным отношением капиталистического общества, именно средней нормой прибыли, которая фактически рассматривает каждый частный капитал только как часть общего целого, как часть всего общественного капитала, и которая определяет размер прибыли на частный капитал как часть всей выжатой в пределах общества прибавочной стоимости, соответствующую его величине и приходящуюся на его долю, независимо от того количества прибавочной стоимости, которое он фактически произвел. Следовательно, весь общественный капитал вместе со всей общественной прибавочной стоимостью является не только объективно существующими реальными величинами: их отношение, средняя прибыль направляет — при посредстве механизма закона стоимости — весь обмен; оно определяет количественные отношения обмена отдельных видов товара, независимо от их особых отношений стоимости; далее, оно направляет общественное разделение труда, т. е. предоставление соответствующих частей капитала и рабочих сил отдельным сферам производства; средняя прибыль определяет развитие производительности труда, т. е., с одной стороны, дает толчок отдельным капиталам к выступлению в качестве пионеров в новых отраслях производства, что дает возможность подняться над средней нормой прибыли, и с другой стороны, способствует распространению успехов, достигнутых отдельными лицами, на все производство и т. д. Словом, совокупный общественный капитал при посредстве средней нормы прибыли господствует целиком над самостоятельными, на первый взгляд, движениями отдельных капиталов.

Следовательно, формула c + v + m приложима к составу стоимости не только каждого отдельного товара, но и ко всей совокупности капиталистически произведенных в данном обществе товаров. Но это относится только к составу стоимости. За пределами этого аналогия прекращается.

Указанная формула совершенно точна, если мы хотим разложить на соответствующие составные части весь продукт капиталистически производящего общества как целое, как продукт труда одного года. Символ (с) показывает нам, сколько прошлого труда, выполненного в предыдущие годы, вошло в виде средств производства в продукт этого года. Символ (v + m) показывает ту составную часть стоимости продукта, которая создана новым трудом исключительно за последний год; наконец, отношение (v) к (m) показывает распределение годового труда общества на две части: на часть, идущую на содержание работающих, и часть, идущую на содержание неработающих. Этот анализ остается правильным и сохраняет свое значение и для воспроизводства отдельного капитала вне всякой зависимости от вещественной формы созданного им продукта. У капиталиста машинной промышленности (с), (v) и (m) одинаково воспроизводятся в виде машин или частей машин. У его коллеги в сахарном производстве (с), (v) и (m) выходят из процесса производства в виде сахара. Для собственника кафешантана они овеществляются в телесных прелестях и «эксцентриках». В однородном продукте (с), (v) и (m) различаются только как составные части стоимости этого продукта. И этого вполне достаточно для воспроизводства отдельного капитала, ибо оно начинается с чистой формы стоимости капитала, ибо его исходной точкой является определенная сумма денег, которая получается из реализации произведенного продукта. Формула (c + v + m) является в этом случае основанием для разделения указанной суммы на три части: 1) на часть, предназначаемую для покупки вещественных средств производства, 2) часть, предназначаемую для покупки рабочей силы, и 3) на часть, которая идет на личное потребление капиталиста, — это имеет место в рассматриваемом нами случае простого воспроизводства, — или только отчасти на личное потребление, а отчасти на увеличение капитала, что имеет место в случае расширенного воспроизводства. Что он для фактического воспроизводства должен снова отправиться на товарный рынок с распределенным указанным образом денежным капиталом, чтобы приобрести вещественные средства производства — сырые материалы, орудия и т. д. — и рабочие силы, это понятно само собой. Тот факт, что отдельный капиталист действительно находит на рынке потребные для его предприятия средства производства и рабочие силы, тоже кажется само собой понятным отдельному капиталисту и его научному идеологу — вульгарному экономисту.

Другое мы видим во всем общественном производстве. С точки зрения всего общества, товарный обмен может только произвести транслокацию, всестороннее перемещение отдельных частей всего продукта, но он не может изменить его вещественного состава. Как до, так и после этого перемещения воспроизводство всего капитала только тогда может иметь место, когда во всем продукте, произведенном в прошлый период производства, имеется, во-первых, достаточное количество средств производства, во-вторых, средства существования в количестве, достаточном для содержания прежнего числа рабочих сил, в-третьих, last not least, средства существования, потребные для содержания класса капиталистов и связанных с ним групп, и притом для содержания, «приличествующего их званию». Мы переходим здесь в новую область — от чистых отношений стоимости к вещественной точке зрения. Теперь дело идет о потребительной форме всего общественного продукта. То, что для отдельного капиталиста было совершенно безразлично, для собирательного капиталиста представляется серьезной заботой. В то время как для отдельного капиталиста совершенно безразлично, является ли произведенный им товар машиной, сахаром, искусственным удобрением или свободомыслящей газетой, лишь бы ему удалось сбыть этот товар и выручить свой капитал вместе с прибавочной стоимостью, — для собирательного капиталиста необыкновенно важно, чтобы весь его продукт имел строго определенную потребительную форму, чтобы в нем имелись троякого рода продукты: средства производства для возобновления процесса труда, обыкновенные средства существования для поддержания рабочего класса и средства существования лучшего качества, а также необходимые предметы роскоши для содержания самого собирательного капиталиста. Мало того, потребность в указанных трех элементах ощущается не в общей и смутной форме, но принимает вполне точное количественное выражение. Если мы спросим, как велики потребные для собирательного капиталиста количества продуктов всех трех категорий, то мы, предполагая простое воспроизводство как исходный пункт, найдем в составных частях стоимости всего продукта последнего года точную смету. Формула (c + v + m), которую мы до сих пор понимали — как в применении ко всему капиталу, так и в применении к отдельному капиталу — просто как количественное разделение всей стоимости, т. е. количества труда, воплощенного в годовом продукте общества, выступает теперь в то же время и как основание для вещественного разделения продукта. Для того, чтобы начать воспроизводство в тех же самых размерах, собирательный капиталист, очевидно, должен найти в своем новом совокупном продукте такое количество средств производства, которое соответствует величине (с), такое количество обыкновенных средств существования для рабочих, которое соответствует сумме заработных плат (v), и такое количество средств существования лучшего качества для класса капиталистов и его придатков, которого требует величина (m). Следовательно, состав стоимости годового продукта общества выражается в вещественной форме этого продукта следующим образом: совокупное (с) общества должно выступать перед нами как равное ему количество средств производства; то же самое должно иметь место по отношению к (v) как к средствам существования рабочих и к (m) как к средствам существования капиталистов. В противном случае простое воспроизводство невозможно.

Здесь мы приходим к осязаемому различию между отдельным и собирательным капиталистом. Первый всякий раз воспроизводит свой постоянный и переменный капитал и свою прибавочную стоимость так, что, во-первых, все три части воплощаются в однородном продукте, имеющем одну и ту же вещественную форму, и что, во-вторых, эта конкретная форма продукта, различная у каждого отдельного капиталиста, не имеет для него никакого значения. Собирательный капиталист воспроизводит каждую часть стоимости своего годового продукта в иной вещественной форме: (с) как средства производства, (v) как средства существования рабочих и (m) как средства существования капиталистов. Если принять наличность вещественных условий воспроизводства как явление понятное само собой, то для воспроизводства отдельного капитала имеют значение только отношения стоимости. Для воспроизводства всего капитала одинаково имеют значение и отношения стоимости и его вещественный состав. Впрочем, совершенно ясно, что отдельный капитал лишь постольку может становиться исключительно на точку зрения стоимости и рассматривать вещественные условия воспроизводства как данный свыше закон, поскольку весь капитал считается с вещественными моментами. Если совокупное (с) общества не воспроизводится ежегодно в виде того же самого количества средств производства, то отдельный капиталист со своим (с), реализованным в деньгах, будет напрасно ходить по товарному рынку; он не найдет вещественных условий, необходимых для его индивидуального воспроизводства. Следовательно, с точки зрения воспроизводства общая формула (c + v + m) в применении ко всему капиталу оказывается недостаточной — лишнее доказательство, что понятие воспроизводства есть нечто реальное и представляет собой нечто большее, чем парафраз понятия производство. Мы должны провести различия вещественного характера и представить весь капитал не как единое целое, а в его трех главных частях или же в. целях упрощения, — так как это теоретически пока не может повредить, — рассматривать его в двух подразделениях: как производство средств производства и как производство средств существования для рабочих и капиталистов. Каждое подразделение должно быть рассматриваемо особо, причем в каждом из них должны быть соблюдены основные условия капиталистического производства. Но в то же самое время мы должны с точки зрения воспроизводства остановиться на взаимной связи обоих подразделений. Ибо только взятые в связи они дают основы для воспроизводства всего общественного капитала как целого.

Так, если мы будем представлять себе совокупный капитал и весь его продукт, исходя из отдельного капитала, то мы столкнемся с известным перемещением его элементов. Количественно, по своей стоимости, (с) общества в точности составляется из суммы постоянных частей отдельных капиталов; то же самое относится и к обоим другим символам (v) и (m). Но форма проявления их изменилась. В то время как (с) отдельных капиталов вновь выходит из процесса производства как стоимость самых разнообразных вещей, оно в совокупном продукте выступает, если можно так выразиться, сведенным воедино, в определенную массу средств производства. То же можно сказать и о (v) и (m), которые у отдельных капиталов то и дело выплывают как части товарной массы (Warenbrei) самого пестрого вида, а в общественном продукте складываются в соответствующие массы средств существования для рабочих и капиталистов. Это и есть тот факт, на который почти натолкнулся Смит, рассматривая несовпадение категорий постоянного капитала, переменного капитала и дохода у отдельного капиталиста и у общества.

Мы пришли к следующим результатам:

1) Производство всего общества, взятого в целом, может быть точно так же, как и производство отдельного капиталиста, выражена формулой (c + v + m).

2) Общественное производство распадается на два подразделения: на производство средств производства и на производство средств существования.

3) Оба подразделения ведутся капиталистически, т. е. как производство прибавочной стоимости; следовательно, формула (c + v + m) находит применение к каждому из этих подразделений в отдельности.

4) Оба эти подразделения находятся во взаимной зависимости; они поэтому должны находиться в известных количественных отношениях друг к другу, а именно: одно подразделение должно производить все средства производства для обоих подразделений, другое — средства существования для рабочих и капиталистов обоих же подразделений.

Исходя их этих точек зрения, Маркс конструирует следующую формулу капиталистического воспроизводства:

I. 4000 с + 1000 v + 1000 m = 6000 средств производства.

II. 2000 c + 500 v + 500 m = 3000 средств потребления [87] .

Числовые значения этой формулы выражают величины стоимости, следовательно, денежные суммы; сами по себе они взяты произвольно, но в точной пропорции друг к другу. Оба подразделения отличаются друг от друга потребительной формой произведенных товаров. Их взаимное обращение протекает следующим образом. Первое подразделение доставляет средства производства для всего производства, следовательно, как для себя, так и для второго подразделения; а отсюда уже вытекает, что для беспрепятственного хода воспроизводства (мы все время кладем еще в основу простое воспроизводство — воспроизводство в прежнем масштабе) весь продукт первого подразделения (6000 I) должен быть равен по стоимости сумме постоянных капиталов обоих подразделений (I 4000 с + II 2000 с). Второе подразделение должно доставлять средства существования для всего общества, т. е. как для своих рабочих и капиталистов, так и для рабочих и капиталистов первого подразделения. Отсюда следует, что для беспрепятственного хода потребления и производства и для их возобновления в прежнем масштабе необходимо, чтобы вся масса средств существования, доставленная вторым подразделением, равнялась по стоимости доходам всех занятых рабочих и капиталистов общества (здесь 3000 II = (1000 v + 1000 m) I + (500 v + 500 m) II).

Здесь мы собственно выразили лишь в отношениях стоимости тот факт, который является основой не только капиталистического воспроизводства, но и воспроизводства всякого общества. Во всяком производящем обществе, какова бы ни была его социальная форма, — будь это первобытная маленькая сельская община бразильских бакаири, большой рабовладельческий ойкос Тимона Афинского или императорское барщинное имение Карла Великого, — находящаяся в распоряжении общества масса труда должна быть распределена таким образом, чтобы средства производства и средства существования производились в достаточном количестве. При этом первых должно хватать как для непосредственного производства средств существования, так и для предстоящего возобновления самых средств производства; средств существования должно хватать для содержания рабочих, занятых как в производстве этих средств существования, так и в производстве средств производства, и сверх того еще для содержания неработающих. В этом отношении марксова схема в ее общей пропорции является всеобщей абсолютной основой общественного воспроизводства с той только особенностью, что общественно-необходимый труд выступает здесь как стоимость, средства производства — как постоянный капитал, труд, необходимый для содержания рабочих, — как переменный капитал, а труд, необходимый для содержания неработающих, — как прибавочная стоимость.

Но обращение между названными двумя крупными подразделениями покоится в капиталистическом обществе на товарообмене, на обмене эквивалентов. Рабочие и капиталисты подразделения I могут получить лишь столько средств существования от подразделения II, сколько они сами могут дать этому последнему из собственного товара в виде средств производства. Но потребность подразделения II в средствах производства измеряется величиной его постоянного капитала. Отсюда вытекает, что сумма переменного капитала и прибавочной стоимости в производстве средств производства (в данном случае (1000 v + 1000 m I)) должна равняться постоянному капиталу в производстве средств существования (в данном случае 2000 с II).

По поводу приведенной схемы нужно еще сделать одно важное замечание. Указанный постоянный капитал обоих подразделений в действительности является только частью примененного обществом постоянного капитала. Последний распадается, во-первых, на основной капитал — постройки, орудия и рабочий скот, — который функционирует в продолжение нескольких периодов производства, но в продолжение каждого периода производства входит в продукт лишь частью своей стоимости, соответствующей его собственному изнашиванию, и, во-вторых, на оборотный капитал — сырье, вспомогательные материалы, топливо и осветительный материал, — который в продолжение каждого периода производства входит в новый продукт всей своей стоимостью. Но при воспроизводстве принимается во внимание только та часть средств производства, которая действительно вошла в производство стоимости; остальную часть основного капитала, оставшуюся вне продукта и продолжающую функционировать, не следует упускать из виду, но при точном представлении общественного обращения ее все же можно без ущерба для правильности этого представления не принимать во внимание. Это можно легко доказать.

Предположим, что 6000 с, постоянный капитал подразделений I и II, действительно входящие в годовой продукт I, состоят из 1500 с основного и 4500 с оборотного капитала, причем эти 1500 с основного капитала представляют собой годовое изнашивание построек, машин, рабочего скота и т. д. Путь это изнашивание равно 10% стоимости всего применяемого основного капитала. Тогда мы фактически имели бы в обоих подразделениях 15 000 с основного + 4500 с оборотного капитала, а всего, стало быть, 19 500 с + 1500 с совокупного, общественного капитала. Однако весь основной капитал, продолжительность жизни которого (при 10% годового изнашивания) принята за 10, должен быть возобновлен лишь через 10 лет. В течение этого времени в общественный продукт входит ежегодно одна десятая часть стоимости основного капитала. Если бы все части всего основного капитала общества изнашивались равномерно и если бы они обладали одинаковой продолжительностью существования, то при нашем предположении его пришлось бы возобновлять целиком каждые десять лет в один прием. Но этого на самом деле нет. Из различных потребительных форм и частей основного капитала одни служат дольше, другие меньше: степень изнашивания и продолжительность существования различны для основного капитала и зависят от его видовых и индивидуальных свойств. Отсюда вытекает, что и возобновление основного капитала в его конкретной потребительной форме, т. е. его воспроизводство, отнюдь не должно быть производимо сразу для всего основного капитала, но что в различных пунктах общественного производства все время происходит возобновление одних частей основного капитала, в то время как другие части еще продолжают функционировать в своей старой форме. Следовательно, принятое в нашем примере 10% изнашивание основного капитала означает не то, что каждые 10 лет должно иметь место однократное воспроизводство основного капитала стоимостью в 15 000 с; оно означает, что в среднем ежегодно должно происходить возобновление и восстановление части всего основного капитала общества, которая соответствует десятой части стоимости этого капитала. Это значит, что в подразделении I, которое должно покрыть всю потребность общества в средствах производства, ежегодно рядом с воспроизводством всего сырья, всех вспомогательных материалов и прочих вещественных элементов оборотного капитала стоимостью в 4500 должно еще иметь место производство потребительных форм основного капитала, следовательно, построек, машин и проч., всего стоимостью в 1500, которые соответствуют фактическому изнашиванию основного капитала. Всего таким образом должно быть воспроизведено 6000 с, которые приняты и в схеме. Если подразделение I будет продолжать таким путем возобновлять ежегодно десятую часть основного капитала в его потребительной форме, то окажется, что весь основной капитал общества за десять лет обновился от начала до конца, а это значит, что вышеприведенная схема вполне учитывает воспроизводство тех частей основного капитала, стоимости которых мы не приняли во внимание.

Практически этот факт проявляется в том, что капиталист после реализации товаров отчисляет из своего годового производства известную денежную сумму для амортизации основного капитала. Эти отдельные годовые списывания должны достигнуть известной величины, прежде чем капиталист действительно возобновит свой основной капитал, т. е. прежде чем он заменит его новыми экземплярами, более пригодными для производства. Эти попеременные отчисления денежных сумм для возобновления основного капитала и периодическое применение собранных денег для фактического его возобновления не совпадают во времени у различных индивидуальных капиталистов, так что одни еще делают отчисления в то время, как другие уже принимаются за обновление основного капитала. Этим путем происходит ежегодно возобновление части основного капитала. Денежные отношения только маскируют здесь те действительные явления, которые характерны для процесса воспроизводства основного капитала. И это при ближайшем рассмотрении оказывается вполне в порядке вещей. Основной капитал целиком принимает участие в процессе производства, но только как масса потребительных предметов. Постройки, машины и рабочий скот участвуют в процессе труда как предметы неделимые. Но в производство стоимости они входят лишь частью своей стоимости, а в этом как раз и состоит их особенность как основного капитала. Так как в процессе воспроизводства (предполагая простое воспроизводство) важно только, чтобы стоимости, действительно потребленные в продолжение годового производства в виде средств существования и средств производства, были восстановлены в их натуральной форме, то основной капитал лишь постольку принимается во внимание для воспроизводства, поскольку он действительно входит в произведенные товары. Остальная часть стоимости основного капитала, заключенная в его потребительной форме, имеет решающее значение для производства как процесса труда, но не существует для годового воспроизводства общества как процесса, создающего стоимость.

Впрочем этот процесс, выражающийся здесь в отношениях стоимости, оказывается вполне верным для всякого общества, даже не производящего товаров. Если, например, в древнем Египте для создания Меридова озера и связанных с ним нильских каналов, для создания того чудесного озера, о котором Геродот нам рассказывает, что «оно было сделано руками», потребовалась, скажем, десятилетняя работа 1000 феллахов, и если для содержания в исправности этого величайшего водного сооружения в мире требовалась ежегодно рабочая сила дальнейших ста феллахов (числа взяты, понятно, произвольно), то можно сказать, что Меридово озеро с его каналами воспроизводилось через каждые сто лет, хотя эти сооружения в действительности вовсе не создавались заново раз в столетие. И это действительно так: когда с бурными превратностями политической истории и с вторжениями чужеземцев началось обычное грубое запускание старых произведений культуры, — как это произошло, например, в Индии при англичанах, — когда исчезло сознание необходимости воспроизводства древней культуры, тогда с течением времени исчезло и Меридово озеро с его водами, плотинами, каналами, с обеими пирамидами в середине его, с возвышающимся над всем этим колоссом и с другими чудесными сооружениями, и исчезло настолько бесследно, как будто всего этого никогда и не существовало. Лишь десять строчек у Геродота, пятнышко на птолемеевой карте мира, и следы древних культур, больших деревень и городов свидетельствуют о том, что там, где теперь тянутся безлюдные песчаные пустыни внутренней Ливии и необитаемые болота, идущие вдоль морского побережья, некогда, благодаря грандиозному водному сооружению, била ключом жизнь, полная достатка.

В одном только случае марксова схема простого воспроизводства могла бы нам показаться неудовлетворительной и неполной с точки зрения основного капитала; это случилось бы тогда, если бы мы перенеслись в тот период производства, когда весь основной капитал был только что создан. В самом деле, общество владеет большим количеством овеществленного труда, чем та часть основного капитала, которая периодически переходит на стоимость годового продукта, а затем вновь ею восстанавливается. Выражая эту мысль в числовых значениях нашего примера, мы получим, что весь общественный капитал составляет не 6000 с + 1500 v, как в схеме, а 19 500 с + 1500 v. Хотя 1500 основного капитала, составляющего по нашему предположению 15 000 с, и воспроизводится ежегодно в виде соответствующих средств производства, но такое же количество потребляется ежегодно в том же производстве. Хотя весь основной капитал в его потребительной форме как совокупность определенных предметов и обновляется целиком каждые десять лет, но общество по истечении десяти лет, как и в любом году, будет обладать 15 000 с, в то время как оно ежегодно производит только 6000 с; или, производя только 6000 с, оно обладает в общей сложности 19 500 постоянного капитала. Очевидно, что этот излишек в 13 500 основного капитала оно должно было создать своим трудом; оно владеет большим количеством накопленного прошедшего труда, чем это вытекает из нашей схемы воспроизводства. Каждый общественный годовой рабочий день опирается уже на нескольких истекших накопленных годовых рабочих днях как на предварительно данном базисе. Но с вопросом о прошлом труде, образующем основу всякого теперешнего труда, мы переносимся к тому «началу всех начал», которое столь же мало уясняет хозяйственное развитие человека, как и естественное развитие материи. Схема воспроизводства не должна и не может изображать начальный момент — общественный процесс in statu nascendi: она схватывает его в движении как звено «бесконечной цепи бытия». Прошлый труд всегда является предпосылкой общественного процесса воспроизводства, как бы далеко мы ни возвращались к его началу. Как общественный труд не имеет конца, так не имеет он и начала. Возникновение первоначальной основы для процесса воспроизводства теряется в тех же мифических сумерках истории культуры, в которых теряется история возникновения геродотовского Меридова озера. С техническим прогрессом и культурным развитием изменяется и характер средств, производства; неуклюжие палеолиты заменяются шлифованными орудиями, каменные орудия — изящными орудиями из бронзы и железа, ручные инструменты — паровою машиною. Но при наличности всех этих изменений характера средств производства и общественных форм процесса производства общество в качестве основы для процесса труда всегда обладает известной массой овеществленного прошлого труда, который служит базисом для ежегодного воспроизводства.

При капиталистическом способе производства накопленный в средствах производства прошлый труд общества получает форму капитала, вопрос о происхождении прошлого труда, образующего основу процесса воспроизводства, превращается в вопрос о генезисе капитала. А генезис имеет, конечно, гораздо менее мифический характер: он кровавыми буквами записан в истории нового времени в виде главы о так называемом первоначальном накоплении. Но тот самый факт, что мы не можем себе мыслить простое воспроизводство иначе, как при условии наличности прошлого накопленного труда, который количественно превосходит труд, затрачиваемый ежегодно для содержания общества, — этот самый факт затрагивает больное место простого воспроизводства и показывает, что оно является фикцией не только для капиталистического производства, но и для всякого культурного прогресса вообще. Чтобы представить себе точно — в схеме — эту фикцию, мы в качестве ее предпосылки должны принять наличность результатов прошлого процесса труда — процесса, который сам по себе никак не мог ограничиваться простым воспроизводством, а напротив того, уже основывался на расширенном воспроизводстве. Чтобы пояснить этот факт на примере, мы можем сравнить весь основной капитал общества с железной дорогой. Продолжительность существования, а следовательно, и ежегодное изнашивание различных частей железной дороги весьма различны. Такие части, как виадуки и туннели, могут служить столетия, локомотивы — десятилетия, прочий подвижной состав изнашивается в совсем короткие периоды, некоторые его части даже в несколько месяцев. При всем том получается, однако, некоторый средний период изнашивания, который определяется, скажем, в 30 лет. Следовательно, ежегодная потеря стоимости железной дороги будет равняться 1/10 всей ее стоимости. Обновляя сегодня вагон, завтра часть локомотива, а послезавтра часть полотна, мы непрерывно возмещаем эту потерю стоимости частичным воспроизводством железной дороги (которое может иметь характер починок). Таким путем старая железная дорога по истечении (согласно нашему предположению) 30 лет заменяется новой, причем общество из года в год выполняет одну и ту же массу труда, следовательно, имеет место простое воспроизводство. Но так железная дорога может быть воспроизведена, а не произведена. Чтобы можно было пользоваться железной дорогой и постепенно восстанавливать ее постепенное же изнашивание от употребления, железная дорога должна быть когда-нибудь выстроена целиком. Железную дорогу можно чинить частями, но использовать ее частями — сегодня ось, а завтра вагон — невозможно. Ибо для основного капитала как раз характерно то, что он в своей вещественной форме как потребительная стоимость во всякое время входит в процесс труда целиком. Следовательно, чтобы создать его потребительную форму целиком, общество сразу должно концентрировать на его производстве увеличенную массу труда. Переводя эту мысль на числовые значения нашего примера, можно сказать, что оно должно всю тридцатилетнюю массу труда, затраченную на починки, втиснуть, скажем, всего лишь в два или три года. В течение периода постройки общество должно затратить количество труда, превышающее обычную среднюю норму: оно должно, стало быть, прибегнуть к расширенному воспроизводству, после чего — в данном случае после окончания постройки железной дороги — оно опять может перейти к простому воспроизводству. Конечно, весь основной капитал общества не следует представлять себе при этом как целостный предмет или как комплекс предметов, который должен быть всегда создаваем в один прием; но все-таки все важнейшие рабочие инструменты, постройки, средства сообщения и сельскохозяйственные сооружения требуют для своего производства более значительной концентрации трудовых затрат, а это относится в равной мере как к современной железной дороге и воздушному кораблю, так и к нешлифованному каменному топору и ручной мельнице. Отсюда вытекает, что само по себе простое воспроизводство мыслимо только в периодическом чередовании с воспроизводством расширенным. Это обусловливается не только прогрессом культуры и ростом населения вообще, но и экономической формой основного капитала или средств производства, которые в каждом обществе соответствуют основному капиталу.

Маркс занимается прямо этим противоречием между формой основного капитала и простым воспроизводством. Что он особенно отмечает, так это необходимость постоянного «перепроизводства», следовательно, расширенного воспроизводства в связи с неравномерными долями изнашивания основного капитала, которые в одном году больше, в другом меньше. В случае, если бы простое воспроизводство строго соблюдалось, последствием этого был бы периодический дефицит в воспроизводстве. Но, следовательно, рассматривает здесь расширенное воспроизводство с точки зрения общественного страхового фонда для основного капитала, а не с точки зрения его производства.

В совершенно иной связи Маркс косвенно, как нам кажется, вполне подтверждает изложенное выше понимание. При анализе превращения прибыли в капитал во 2-й части тома II «Теорий прибавочной стоимости» он рассматривает своеобразное воспроизводство основного капитала, восстановление которого само по себе дает фонд накопления, и выводит следующие заключения:

«Но мы приходим здесь к следующему. Если бы весь капитал, примененный в машиностроении, был лишь настолько велик, чтобы возместить ежегодное изнашивание машин, то он уже производил бы много больше машин, чем это необходимо каждый год, потому что изнашивание существует отчасти idealiter, и realiter его приходится восстанавливать in natura лишь по истечении известного ряда лет. Примененный таким образом капитал доставляет ежегодно массу машин, которые предназначаются для новых затрат капитала и сами антиципируют эти затраты. Обратимся к примеру. Машиностроитель начинает свое производство в течение данного года. Пусть он в продолжение года доставляет на 12 000 фунтов стерлингов машин. Тогда ему в продолжение каждого из одиннадцати следующих лет при простом воспроизводстве производимых им машин пришлось бы производить на 1000 фунтов стерлингов, и даже это ежегодное производство не подвергалось бы ежегодно потреблению. Тем более, если он станет применять весь свой капитал. Чтобы капитал остался в действии и продолжал ежегодно просто воспроизводиться, необходимо, чтобы имело место непрерывное расширение производства, которое потребляет эти машины. Это тем более необходимо, если он сам накопляет. Следовательно, даже если бы вложенный в эту сферу производства капитал только воспроизводился, было бы необходимо постоянное накопление во всех прочих сферах производства».

Машиностроителя марксова примера мы можем себе мыслить как сферу производства основного капитала всего общества. А отсюда вытекает, что при соблюдении в этой сфере простого воспроизводства, когда общество ежегодно затрачивает на производство основного капитала одно и то же количество труда (что, впрочем практически невозможно), — общество ежегодно должно будет приниматься за расширение производства во всех остальных сферах. Но если оно держится только в пределах простого воспроизводства, то оно должно затрачивать для простого возобновления уже раз созданного основного капитала лишь незначительную часть примененного для его производства труда. Или, — если дать вопросу обратную формулировку, — чтобы получить возможность единовременных крупных затрат основного капитала, общество даже при условии простого воспроизводства должно периодически применять расширенное воспроизводство.

С прогрессом культуры меняется не только форма, но и величина стоимости средств производства, вернее — накопленный в них общественный труд. Кроме труда, необходимого для непосредственного содержания общества, оно сберегает все большее количество рабочего времени и рабочих сил, которые оно во все возрастающем масштабе применяет для производства средств производства. Но как это выражается в процессе воспроизводства? Выражаясь капиталистически, как общество из своего годового труда создает больше капитала чем тот, которым оно обладало раньше? Этот вопрос связан с расширенным воспроизводством, которым мы пока еще не занимаемся.

Глава пятая. Денежное обращение

До сих пор мы при рассмотрении процесса воспроизводства абстрагировались от обращения денег, но не денег как выражения и мерила стоимости. Все отношения общественного труда были нами приняты выраженными в деньгах и деньгами же измерялись. Теперь необходимо данную схему простого воспроизводства подвергнуть испытанию и с точки зрения денег как средства обращения.

Для понимания общественного процесса воспроизводства необходимо, как полагал уже старик Кенэ, предположить, что общество, кроме определенных средств производства и потребления, обладает еще определенной суммой денег. Спрашивается, во-первых, в чьих руках должна находиться эта сумма, и, во-вторых, как велика она должна быть? Первое, что не подлежит сомнению, это тот факт, что наемный рабочий должен получать свою заработную плату в деньгах, чтобы покупать на них средства существования. С точки зрения общественной, это выражается в процессе воспроизводства в том, что рабочие получают право на определенный фонд средств существования, который предоставляется в их распоряжение во всяком обществе, независимо от исторической формы производства. Но то обстоятельство, что рабочие получают здесь средства существования не непосредственно, а через товарообмен, столь же существенно для капиталистической формы производства, как и то, что они предоставляют свою рабочую силу собственникам средств производства не непосредственно на основе отношений личного господства, а путем продажи ее. Продажа рабочей силы и свободная покупка рабочими средств существования являются решающим моментом производства капитала. И то и другое выражается и совершается при посредстве денежной формы переменного капитала (v).

Итак, деньги прежде всего вступают в обращение через выплачиваемую заработную плату. Следовательно, капиталисты обоих подразделений, т. е. все капиталисты, должны раньше всего бросить в обращение деньги — каждый в сумме выплаченных им заработных плат. Капиталисты I должны обладать 1000, а капиталисты II 500 в деньгах, которые они выплачивают своим рабочим. По нашей схеме в обращение вступают таким образом две суммы денег: I 1000 v и II 500 v. Обе эти суммы затрачиваются рабочими на средства существования, т. е. на продукты подразделения II. Этим поддерживается рабочая сила, т. е. переменный капитал общества воспроизводится в своей натуральной форме как основа воспроизводства остального капитала. Этим путем капиталисты II освобождаются в то же самое время от 1500 единиц всего своего продукта: 500 переходит к их собственным рабочим, а 1000 к рабочим другого подразделения. В результате этого обмена капиталисты II получили 1500 деньгами: 500 вернулись к ним как их собственный переменный капитал, который снова сможет функционировать как таковой и который пока, следовательно, закончил свое движение; 1000 же приобретена ими вновь от реализации третьей части их собственного продукта. На эту 1000 в деньгах капиталисты II покупают у капиталистов I средства производства для обновления потребленного ими постоянного капитала. Этой покупкой подразделение II обновило половину необходимого ему постоянного капитала (II с) в натуральной форме, зато денежная сумма 1000 перешла к капиталистам I. Для последних эта сумма является лишь их собственными деньгами, которые они выплатили своим рабочим в виде заработной платы и которые после двух меновых актов вернулись к ним, чтобы потом опять функционировать как переменный капитал; пока движение указанной денежной суммы этим исчерпывается. Общественное обращение однако еще не закончилось. Капиталисты I не реализовали еще своей прибавочной стоимости, которая воплощена в непригодной для их потребления форме средств производства, чтобы купить для себя средства существования, а капиталисты II не обновили еще второй половины своего постоянного капитала. Эти два меновых акта покрывают друг друга как по величине стоимости, так и материально. Ибо капиталисты I получают средства существования от подразделения II, реализуя таким образом свою прибавочную стоимость I 1000 m, и в то же самое время доставляют со своей стороны капиталистам II недостающие им средства производства II 1000 с. Для этого обмена необходимо однако посредничество новой денежной суммы. Правда, мы могли бы еще раз бросить в обращение приведенные раньше в движение денежные суммы. Теоретически против этого ничего нельзя было бы возразить, но практически этого принять нельзя, ибо потребление капиталистов должно удовлетворяться так же непрерывно, как и потребление рабочих; то и другое идет параллельно процессу производства и должно совершаться при посредстве особой денежной суммы. Отсюда вытекает, что капиталисты обоих подразделений, т. е. все капиталисты, должны, кроме денежной суммы для переменного капитала, иметь еще на руках запас денег для реализации их собственной прибавочной стоимости в предметах потребления. С другой стороны, параллельно с производством, — стало быть, до реализации совокупного продукта, — идет непрерывная закупка определенных частей постоянного капитала, именно его оборотной части (сырья, вспомогательных и осветительных материалов и пр.). Отсюда вытекает, что не только капиталисты I должны иметь на руках известную денежную сумму для удовлетворения своего собственного потребления, но и капиталисты II должны иметь деньги для покрытия своих потребностей в постоянном капитале. Обмен I 1000 m в средствах производства на II 1000 с в средствах существования производится, следовательно, при посредстве денег, которые авансируются отчасти капиталистами I на нужды их потребления, а отчасти капиталистами II для потребностей их производства. Из необходимой для этого обмена денежной суммы в 1000 каждое подразделение капиталистов может авансировать по 500 или распределить между собой эту сумму в другой пропорции; во всяком случае устанавливаются два положения: во-первых, их общей запасной суммы должно хватать для того, чтобы посредством нее осуществить обмен I 1000 m и II 1000 с, во-вторых, как бы эта сумма ни была распределена, каждая группа капиталистов по окончании всего общественного обмена будет обладать такой же суммой денег, какую она бросила в обращение. Последнее вообще относится ко всему общественному обращению; после того как обращение закончилось, деньги всегда возвращаются к своей исходной точке, так что все капиталисты после всестороннего обмена достигают двоякой цели: во-первых, они обменивают свои продукты, натуральная форма которых для них не имеет значения, на такие продукты, натуральную форму которых они потребляют как средства производства или как средства собственного потребления; во-вторых, деньги, которые они сами бросили в обращение для производства этих меновых актов, опять возвращаются в их руки.

С точки зрения простого товарного обращения это непонятный феномен. Товары и деньги меняют здесь постоянно свое место; обладание товаром исключает обладание деньгами; деньги всегда занимают место, освобожденное товаром, и наоборот. Это относится целиком к каждому индивидуальному акту товарообмена, под формою которого протекает общественное обращение. Но само общественное обращение представляет собой нечто большее, чем товарообмен; оно является обращением капитала. А для последнего как раз характерно и существенно то, что оно не только возвращает в руки капиталистов стоимость капитала вместе с прибылью, — прибавочной стоимостью, — но и выступает как посредник при общественном воспроизводстве и, следовательно, обеспечивает натуральную форму производительного капитала (средства производства и рабочую силу), а также содержание неработающих. Так как весь общественный процесс обращения исходит от капиталистов, владеющих как средствами производства, так и деньгами, необходимыми для обращения, то после каждого кругооборота общественного капитала все должно снова очутиться в их руках и притом у каждой группы и у каждого отдельного капиталиста в сумме, соответствующей их затратам. В руках рабочих деньги находятся только временно и служат посредником для обмена денежной формы переменного капитала на его натуральную форму: в руках капиталистов деньги выступают как форма проявления их капитала, а потому они постоянно должны к ним возвращаться. До сих пор мы рассматривали обращение лишь постольку, поскольку оно совершается между двумя крупными подразделениями производства. Но кроме этого у нас остались еще: 1) от продукта первого подразделения 4000 в форме средств производства, которые остаются в подразделении 1, чтобы обновить его собственный постоянный капитал 4000 с, и 2) во втором подразделении 500 в средствах существования, которые также остаются в том же подразделении как средства потребления соответствующей части капиталистов и составляют их прибавочную стоимость на сумму II 500 m. Так как производство имеет в обоих подразделениях капиталистический характер, т. е. так как оно представляет собой нерегулируемое частное производство, то распределение собственного продукта каждого подразделения между относящимися к нему капиталистами — как средств производства подразделения I или как средств потребления подразделения II — не может произойти иначе, как путем товарообмена, следовательно, в результате большого числа отдельных актов купли-продажи, происходящих между капиталистами одного и того же подразделения. Для этого обмена, стало быть, для возобновления средств производства I 4000 с и для возобновления средств потребления класса капиталистов II 500 m, капиталисты обоих подразделений тоже должны иметь на руках определенные денежные суммы. Эта часть обращения сама по себе на представляет особого интереса, так как она носит характер простого товарного обращения (покупатели и продавцы принадлежат к одной и той же категории агентов производства) и обусловливает лишь то обстоятельство, что деньги и товар обмениваются местами в пределах одного и того же класса и подразделения. Тем не менее деньги, необходимые для этого обращения, должны заранее находиться в руках капиталистов и являются частью их капитала.

До сих пор обращение всего общественного капитала, даже с точки зрения обращения денег, не представляло собой ничего особенного. То обстоятельство, что общество для этого обращения должно обладать известной суммой денег, вытекает как нечто само собой понятное из следующих причин: во-первых, всеобщей формой капиталистического способа производства является товарное производство, а этим уже дается денежное обращение; во-вторых, обращение капитала покоится на постоянной метаморфозе трех форм капитала — денежного капитала, производительного капитала и товарного капитала. Для того, чтобы эти метаморфозы могли совершаться, должны быть налицо деньги, которые могли бы выполнять роль денежного капитала. Наконец, так как эти деньги функционируют в данном случае как капитал, — в нашей схеме мы имеем дело исключительно с капиталистическим производством, — то отсюда явствует, что эти деньги, как и капитал во всякой его форме, должны быть собственностью класса капиталистов и выбрасываться последним в обращение с тем, чтобы они из обращениями нему же вернулись обратно.

Только одна деталь может нас с первого взгляда озадачить. Если все циркулирующие в обществе деньги брошены в обращение капиталистами, то отсюда следует, что капиталисты сами должны авансировать деньги даже для реализации своей собственной прибавочной стоимости. Это похоже на то, как будто бы капиталисты как класс оплачивали свою собственную прибавочную стоимость своими же деньгами. А так как соответствующие деньги еще до реализации продукта каждого периода производства, т. е. уже заблаговременно, должны составлять собственность класса капиталистов, то на первый взгляд может показаться, что присвоение прибавочной стоимости основано не на неоплаченном труде наемных рабочих, как это имеет место в действительности, но что оно является результатом простого товарообмена, для которого сами капиталисты доставляют соответствующие суммы денег. Но стоит немного подумать, чтобы эта обманчивая видимость рассеялась как дым. Как до, так и после окончания процесса обращения класс капиталистов имеет на руках свои деньги, которые либо вернулись к нему, либо оставались у него, а между тем он приобрел и потребил на равную сумму средств существования, — надо заметить, что мы все время остаемся при основном условии схемы воспроизводства, — при простом воспроизводстве; мы предполагаем возобновление производства в старом масштабе и расходование всей производственной прибавочной стоимости на личное потребление класса капиталистов.

Но эта обманчивая видимость исчезает впрочем совершенно, если мы остановимся не на одном периоде воспроизводства, а рассмотрим несколько периодов в их последовательности и взаимном сплетении. То, что капиталисты в данный момент бросают в обращение в виде денег для реализации своей собственной прибавочной стоимости, представляет собою не что иное, как денежную форму их прибавочной стоимости, истекшего периода производства. Если капиталист должен из собственного кармана авансировать деньги для покупки средств существования, так как его вновь произведенная прибавочная стоимость имеет негодную для его потребления форму, а в ее годной для потребления форме она находится в руках другого, то те деньги, которые он сам теперь авансирует, в свою очередь очутились у него в кармане в результате реализации его прибавочной стоимости предыдущего периода. Эти деньги также вернутся к нему, когда он реализирует свою новую прибавочную стоимость, воплощенную в товарной форме. Итак, из наблюдения над несколькими периодами получается следующая картина: класс капиталистов вылавливает из обращения не только все натуральные формы своего капитала, но и предметы собственного потребления; при этом его начальная денежная сумма, не изменяясь в своей величине, всегда остается его собственностью.

Из рассмотрения денежного обращения вытекает, что отдельный капиталист никогда не может превратить весь свой денежный капитал в средства производства, напротив того, он всегда должен оставлять известную часть капитала в денежной форме для переменного капитала, для заработных плат и отложить некоторый запас капитала для закупки в продолжение периода производства средств производства. Кроме этого запаса капитала, он должен еще обладать денежным запасом для личного потребления.

Отсюда вытекает, что для процесса воспроизводства всего общественного капитала необходимо производство и воспроизводство денежного материала. Но так как воспроизводство денежного материала тоже должно мыслиться, согласно нашему допущению, как производство капиталистическое, — в рассмотренной схеме Маркса мы имеем в виду только капиталистическое производство, — то схема, собственно, должна показаться неполной. Рядом с двумя крупными подразделениями общественного производства — производством средств производства и производством средств потребления — следовало бы в виде третьего подразделения поставить производство средств обмена, для которых как раз характерно то, что они не служат ни для производства, ни для потребления, а представляют общественный труд в безразличном, негодном для потребления товаре. Правда, деньги и производство денег, равно как и обмен и товарное производство, много старше, чем капиталистический способ производства, но при капиталистическом способе производства денежное обращение впервые стало всеобщей формой общественного обращения, а потому и существенным элементом общественного процесса воспроизводства. Лишь представление производства и воспроизводства денег в их органическом сплетении с двумя другими подразделениями общественного производства дало бы исчерпывающую схему всего капиталистического процесса в его существенных пунктах.

Здесь мы, без сомнения, уклоняемся от Маркса. Маркс относит производство золота (ради простоты все производство денег сводится к производству золота) к первому подразделению общественного производства. «Производство золота, как и вообще производство металлов, относится к классу I, к категории, которая охватывает производство средств производства». Это верно лишь постольку, поскольку речь идет о производстве золота в смысле производства металла, т. е. металла для промышленных целей (для украшений, зубных пломб и т. д.); как деньги, золото — не металл, а олицетворение абстрактного общественного труда; а как таковые, они не являются ни средствами производства, ни средствами потребления. Впрочем один только взгляд на схему воспроизводства показывает, к каким неудобствам должно повести смешение средств обмена со средствами производства. Если мы рядом с обоими подразделениями общественного производства поставим схематическую картину годового производства золота (в смысле денежного материала), то мы получим следующие три ряда:

I. 4000 с + 1000 v + 1000 m = 6000 средств производства.

II. 2000 с + 500 v + 500 m = 3000 средств потребления.

III. 20 c + 5 v + 5 m = 30 денежных средств.

Величина стоимости в 30 (выбранная для примера Марксом), очевидно, не соответствует количеству денег, ежегодно обращающихся в обществе, она соответствует лишь ежегодно воспроизводимой части этой суммы денег, следовательно, ежегодному снашиванию денежного материала, которое при неизменном размере общественного воспроизводства, при неизменной продолжительности оборота капитала и при неизменной быстроте обращения товаров в среднем остается одним и тем же. Если мы, согласно Марксу, рассмотрим третий ряд как составную часть первого, то обнаружится следующее затруднение. Постоянный капитал третьего подразделения 20 с состоит, как и в прочих двух подразделениях, из действительных, конкретных средств производства (строений, орудий, вспомогательных материалов, приборов и т. д.), но продукт этого подразделения 30 д, представляющий собою деньги, ни в каком процессе производства не может функционировать в своей натуральной форме как постоянный капитал. Следовательно, если мы примем этот продукт — 30 д — за составную часть продукта первого подразделения 6000 сп., то мы получим общественный дефицит в средствах производства стоимостью в 30, — дефицит, который сделает невозможным воспроизводство в прежнем масштабе либо в подразделении I, либо в подразделении II. Согласно сделанному допущению, — которое образует основу всей марксовой схемы, — продукт каждого из обоих подразделений в своей вещественной, потребительной форме является исходной точкой воспроизводства, взятого в целом; пропорции марксовой схемы базируются именно на этом допущении — без него они приняли бы совершенно хаотический вид. Так, первая основная связь между стоимостями покоится на уравнении I 6000 сп = I 4000 с + II 2000 с. К продукту III 30 д это соотношение неприложимо, так как золото (хотя бы, например, в пропорции I 20 с + II 10 с) не может быть применено ни одним из подразделений как средство производства. Вторая основная связь, выведенная из первой, основывалась на уравнении I 1000 v + 1000 m = II 2000 с. Для производства золота это означало бы, что оно отнимает у подразделения II столько средств потребления, сколько оно дает ему средств производства. Но и это не имеет места. Правда, производство золота отнимает от всего общественного продукта как конкретные средства производства, которые оно применяет как постоянный капитал, так и конкретные средства потребления для его капиталистов и рабочих в количестве, соответствующем его переменному капиталу и прибавочной стоимости, но его собственный продукт так же мало может функционировать в качестве средств производства в каком-нибудь производстве, как входить в качестве средств существования в человеческое потребление. Включение производства денег в подразделение I нарушило бы все вещественные соотношения и пропорции стоимости марксовой схемы и лишило бы ее всякого значения.

Попытка подвести производство золота под подразделение I (средства производства) как часть его приводит Маркса к сомнительным результатам. Первый акт обращения между этим новым подразделением второго порядка, — которое Маркс называет I д, — и подразделением II (средства потребления) состоит в том, что рабочие подразделения I д покупают на денежную сумму (5 v), полученную от капиталистов в виде заработной платы, средства потребления у подразделения II. Употребленные для этого деньги еще не являются продуктом нового производства: они представляют собой денежный запас капиталистов I д из той денежной суммы, которая уже раньше имелась в стране, что вполне в порядке вещей. Но тут Маркс заставляет капиталистов II купить у I д за счет полученных 5 в деньгах на 2 золота как «товарного материала»; он перескакивает таким образом от производства денег к производству золота для промышленных целей, к производству, которое имеет столько же общего с проблемой производства денег, как производство сапожной ваксы. Но так как из полученных I д 5 v все еще остается 3, для которых капиталисты II не могут найти применения по той причине, что они не могут их потребить в виде постоянного капитала, то Маркс заставляет их накоплять эту сумму как денежное сокровище. Но чтобы не возник дефицит в постоянном капитале II, который ведь должен быть целиком обменен на средства производства (I v + m), Маркс находит следующий выход: «Эти деньги целиком подлежат перенесению из II с в II m, заключается ли последнее в средствах существования или в средствах роскоши, и, напротив, соответственная товарная стоимость подлежит перенесению из II m в II с. Результат: часть прибавочной стоимости накопляется как денежное сокровище». Результат — довольно странный. При рассмотрении воспроизводства ежегодного изнашивания денежного материала внезапно обнаруживалось накопление денег в виде, сокровища, т. е. избыток в денежном материале. Этот избыток — неизвестно почему — возникает за счет капиталистов подразделения средств существования, которые должны поститься и притом не для того, чтобы расширить собственные производства прибавочной стоимости, но для того, чтобы работающие в производстве золота имели достаточное количество средств существования.

Но за эту христианскую добродетель капиталисты подразделения II получают достаточно плохую награду. Несмотря на «воздержание», они не только не могут приняться за расширение своего производства, но не в состоянии даже продолжать его в прежнем размере. Ибо если даже и перенести «товарную стоимость» из II m в II с, то ведь дело зависит не от одной стоимости, но и от вещественной конкретной формы этой стоимости; и так как часть продукта I состоит теперь из денег, которые не могут быть потреблены как средства производства, то II, несмотря на воздержание, фактически не может обновить свой постоянный капитал в полном объеме. Таким образом условие схемы — простое воспроизводство — было бы нарушено в двух направлениях: во-первых, обнаружилось бы накопление прибавочной стоимости в виде сокровища, и, во-вторых, обнаружился бы дефицит в постоянном капитале. Эти полученные Марксом результаты показывают, что производство денег нельзя подвести ни под одно из двух подразделений его схемы, не разрушая самой схемы. Это обнаруживается уже из первого обмена между подразделениями I и II. Задуманного Марксом исследования об обмене вновь произведенного золота, совершающемся в пределах постоянного капитала подразделения I, в рукописи, как отмечает Фр. Энгельс («Капитал», т. II, стр. 463, прим. 59), не оказалось. Оно бы только увеличило затруднения. Впрочем сам Маркс подтверждает наше понимание и исчерпывает вопрос в двух словах, когда он так сжато и метко заявляет, что «деньги сами по себе не составляют элемента действительного воспроизводства».

Представление производства денег как особого третьего подразделения всего общественного производства имеет еще одно веское основание. Марксова схема простого воспроизводства как основа и исходная точка процесса воспроизводства имеет силу не только для капиталистического, но mutatis mutandis и для всякого планомерно регулируемого хозяйственного строя, например, для социалистического. Напротив того, производство денег отпадает вместе с товарной формой продукта, т. е. с частной собственностью на средства производства. Оно образует «ложные расходы» (falsche Kosten) анархического способа хозяйства при капитализме, специфическое бремя частнохозяйственного общества, находящее свое выражение в ежегодном расходовании значительной массы труда на производство продуктов, которые не могут служить ни средствами производства, ни средствами потребления. Эта специфическая затрата труда капиталистически производящего общества, — затрата, которая отпадает в общественно регулируемом хозяйстве, — находит самое точное выражение в особом подразделении процесса воспроизводства всего капитала. При этом совершенно безразлично, представляем ли мы себе такую страну, которая сама производит золото, или такую, которая получает его из-за границы. В последнем случае посредством обмена производится та же самая затрата общественного труда, которая нужна была для непосредственного производства золота.

Из сказанного до сих пор видно, что проблема воспроизводства всего общественного капитала не так проста, как это часто представляется исключительно с точки зрения кризисов. С точки зрения кризисов вопрос ставится примерно так: как это возможно, что в хозяйстве бесконечного числа отдельных капиталистов, в хозяйстве, лишенном всякого плана, все потребности общества покрываются его производством? Ответом на этот вопрос должна служить ссылка на постоянные колебания производства около спроса, т. е. ссылка на периодическую смену конъюнктур. При этом понимании, когда весь общественный продукт рассматривается как одна сплошная товарная масса, а общественные потребности соответствующим образом трактуются в общей и неясной форме, совершенно упускается из виду самое главное — differentia specifica капиталистического способа производства. Проблема капиталистического воспроизводства, как мы видели, таит в себе целый ряд точных соотношений, которые относятся как к специфически капиталистическим категориям, так и — mutatis mutandis — к всеобщим категориям человеческого труда, — соотношений, которые будучи объединены в их противоречии и в их совпадении, и составляют действительную проблему капиталистического воспроизводства. Марксова схема является научным разрешением этой проблемы.

Мы должны себе поставить вопрос, какое значение имеет анализированная схема процесса воспроизводства в действительности. Согласно этой схеме, весь общественный продукт входит в обращение без всякого остатка, все запросы потребления удовлетворены, воспроизводство протекает гладко, денежное обращение следует за товарным обращением, круг движения общественного капитала замыкается правильно. Но как это выглядит на деле? Для планомерно направляемого производства, — предполагая, опять-таки, простое воспроизводство, т. е. неизменный размер производства, — схема в своих соотношениях дает точное основание для разделения общественного труда. Но в капиталистическом хозяйстве нет никакой планомерной организации всего процесса. Поэтому он и не протекает в капиталистическом хозяйстве так гладко по математической формуле, как это показывает схема. Напротив того, кругооборот воспроизводства протекает при постоянных отклонениях от соотношений схемы. Это проявляется:

в ежедневном колебании цен,

в постоянных изменениях прибыли,

в беспрестанном передвижении капиталов из одной отрасли в другую,

в периодическом циклическом колебании воспроизводства между чрезмерным напряжением и кризисом.

Но марксова схема при всех этих отклонениях представляет собой ту необходимую общественную среднюю, вокруг которой совершаются указанные движения и к которой они снова стремятся после того, как они от нее отклонились. Благодаря этой средней достигается то, что колебательные движения отдельных капиталов не вырождаются в хаос, а удерживаются в пределах известной закономерности, которая гарантирует обществу дальнейшее существование, несмотря на отсутствие в нем планомерности.

Если сравнивать марксову схему воспроизводства с «Tableau economique» Кенэ, то сходство, равно как и громадная разница, сразу бросается в глаза. Обе эти схемы, из которых одна начинает, а другая заканчивает период развития классической политической экономии, являются единственными попытками точного представления того кажущегося хаоса, который представляет собой все движения капиталистического производства и потребления в их взаимном сплетении и распадении на бесчисленное множество частных производителей и потребителей. Обе схемы сводят беспорядочное движение отдельных капиталов к нескольким простым связям, на которых держится возможность существования и развития капиталистического общества, несмотря на то, что оно носит анархический и нерегулированный характер. Обе они объединяют двойственную точку зрения, которая лежит в основе движения всего общественного капитала, — оно в одно и то же время, как движение капитала, является производством и присвоением прибавочной стоимости и, как общественное движение, — производством и потреблением вещественных предметов, необходимых для культурного существования человечества. В обеих схемах весь процесс совершается при посредстве обращения продуктов как обращения товаров, а движение денег следует за обращением товаров на его поверхности и является лишь его внешним выражением.

Но в самом характере проведения этих основных линий есть глубокая разница. Кенэ в «Tableau» делает производство прибавочной стоимости одним из полюсов всего общественного производства, но прибавочную стоимость он рассматривает еще в наивной феодальной форме земельной ренты и принимает, следовательно, часть за целое.

Вещественные различия в массе всего продукта «Tableau» делает вторым полюсом общественного воспроизводства, но эти вещественные различия оно рассматривает под углом зрения наивного противопоставления сельскохозяйственных и мануфактурных продуктов; оно принимает таким образом внешние различия в материи, с которой работающему человеку приходится иметь дело, за основные категории процесса человеческого труда вообще.

Маркс понимает производство прибавочной стоимости в ее чистой и всеобщей, а следовательно, и абсолютной форме производства капитала. В то же самое время Маркс рассматривает вечные вещественные условия производства, проводя основное разделение между производством средств производства и производством средств потребления; соотношение между тем и другим он сводит к точным пропорциям стоимости.

На вопрос о том, почему решение проблемы, так удачно начатое Кенэ, потерпело крушение в позднейшей буржуазной политической экономии, и что потребовалось для того огромного шага вперед, который был сделан анализом проблемы при помощи марксовой схемы, — придется ответить, что здесь имели значение главным образом два предварительных условия. Прежде всего марксова схема воспроизводства покоится на проведении ясного и резкого различия между двумя сторонами труда в товарном производстве: между полезным конкретным трудом, создающим определенные потребительные стоимости, и абстрактным общечеловеческим трудом, создающим общественно-необходимые стоимости. Эта гениальная основная мысль марксовой теории стоимости, которая между прочим сделала для него возможным решение денежной проблемы, привела его к разделению и соединению обеих точек зрения во всем процессе воспроизводства: точки зрения стоимости и точки зрения вещественных отношений. Далее в основе марксовой схемы лежит резкое разделение между постоянным и переменным капиталом, — разделение, при котором только и стало возможно вскрыть внутренний механизм производства прибавочной стоимости и привести ее как отношение стоимости в точную связь с обеими вещественными категориями производства — со средствами производства и средствами потребления.

С этими положениями почти что столкнулась классическая экономия после Кенэ в лице Смита и Рикардо. У Рикардо теория стоимости получила то строгое изложение, благодаря которому ее часто смешивают с теорией Маркса. С точки зрения своей теории стоимости Рикардо признал, неправильным смитовское разложение цены всех товаров на (v + m), которое наделало столько бед в анализе воспроизводства; но он не думал дальше над этой ошибкой Смита и не интересовался проблемой всего воспроизводства, взятого в целом. Вообще рикардовский анализ сделал в известном смысле шаг назад по отношению к Смиту, который со своей стороны отчасти сделал шаг назад по сравнению с физиократами. Если Рикардо разработал основные категории буржуазной экономии — стоимость, заработную плату, прибавочную стоимость, капитал — гораздо резче и последовательнее, чем все его предшественники, то он зато придал им более неподвижную форму.

Ад. Смит проявил гораздо больше понимания живых связей и движения в его целом. Если Смиту подчас ничего не стоило дать для одной и той же проблемы два и, как в случае проблемы стоимости, даже три и четыре различных решения и в различных частях анализа впадать в явное противоречие с самим собой, то именно его противоречия приводили его к тому, что он рассматривал проблему, взятую целиком, со всех сторон и мыслил ее в состоянии движения. Препятствием, на котором потерпели крушение и Смит и Рикардо, был их ограниченно-буржуазный горизонт. Чтобы понять основные категории капиталистического производства — стоимость и прибавочную стоимость — в их живом движении как общественный процесс воспроизводства, надо было понять это движение исторически, а самые категории — как исторически обусловленные формы всеобщих отношений труда. Отсюда следует, что проблема воспроизводства всего общественного капитала могла быть разрешена только социалистом. Между «Tableau economique» и схемой воспроизводства во II томе «Капитала» лежит расцвет и исход буржуазной экономии не только по времени, но и по ее содержанию.

Глава шестая. Расширенное воспроизводство

Недостаточность схемы простого воспроизводства очевидна: она дает законы такой формы воспроизводства, которая встречается при капиталистических производственных отношениях только как случайное исключение. Для капиталистического способа хозяйства еще в большей мере, чем для всякого другого хозяйства, типично не простое, а расширенное воспроизводство. Несмотря на это, схема имеет вполне научное значение и притом в двояком смысле. Практически даже при расширенном воспроизводстве наибольшая часть всего продукта постоянно умещается в рамки простого воспроизводства. Последнее образует широкий базис, на котором происходит постоянное расширение производства за пределы прежних границ. Теоретически анализ простого воспроизводства образует необходимую исходную точку всякого точного научного представления расширенного воспроизводства. Этим самым проблема простого воспроизводства всего общественного капитала сама ведет к проблеме расширенного воспроизводства всего капитала.

Мы знаем уже историческую особенность расширенного воспроизводства на капиталистическом базисе; оно должно выступать в виде накопления капитала, которое является в одно и то же время его специфической формой и его условием. Это значит, что все общественное производство, которое на капиталистическом базисе является производством прибавочной стоимости, может расширяться лишь в том смысле и в той мере, поскольку общественный капитал, действовавший до момента расширения производства, получает прирост за счет созданной им прибавочной стоимости. Применение части прибавочной стоимости, и притом части все возрастающей, для производительных целей, вместо того, чтобы расходовать ее на личное потребление класса капиталистов или накоплять в виде денежного сокровища, — таков базис расширенного воспроизводства при капиталистических отношениях производства.

Элементом расширенного воспроизводства всего общественного капитала точно так же, как при простом воспроизводстве, которое предполагалось нами до сих пор, является воспроизводство отдельного капитала. Ибо все производство в целом, — станем ли мы рассматривать его как простое, или как расширенное, — совершается фактически в виде бесчисленного множества самостоятельных процессов воспроизводства отдельных частных капиталов. Первый исчерпывающий анализ накопления отдельного капитала дан в первом томе «Капитала» Маркса в седьмом отделе, в главах 22 и 23. Здесь Маркс рассматривает разделение прибавочной стоимости на капитал и доход, обстоятельства, определяющие размер накопления независимо от той пропорции, в которой прибавочная стоимость распадается на капитал и доход, степень эксплоатации рабочей силы и производительность труда, далее, рост основного капитала по сравнению с оборотным как момент накопления и, наконец, прогрессивное возрастание промышленной резервной армии, которая является одновременно и следствием и предпосылкой процесса накопления. Попутно Маркс разделывается здесь с двумя выдумками буржуазной экономии относительно накопления: во-первых, с вульгарно-экономической «теорией воздержания», которая выдает акт деления прибавочной стоимости на капитал и доход, а следовательно, и само накопление за этический подвиг капиталистов, и, во-вторых, с ошибкой классической экономии, по которой вся капитализированная часть прибавочной стоимости идет на «потребление производительных рабочих», т. е. расходуется на заработную плату для вновь занимаемых рабочих. Это неправильное допущение, которое совершенно упускает из виду, что всякое расширение производства должно выражаться не только в увеличении числа занятых рабочих, но и в увеличении вещественных средств производства (построек, инструментов и уже во всяком случае сырых материалов), покоится на рассмотренном уже неправильном «догмате» Ад. Смита. Ошибочное представление, по которому цена всех товаров — при полном игнорировании постоянного капитала — распадается только на заработную плату и прибавочную стоимость, обусловливало и допущение, что для расширения производства достаточно затратить больше капитала на заработную плату. Удивительно, что даже Рикардо, который подчас по крайней мере признавал ошибки смитовского учения, определенно перенимает ошибочные выводы этой теории, когда он пишет: «Необходимо понять, что все продукты страны потребляются; но величайшее различие, которое можно себе представить, состоит в том, потребляются ли они теми, кто воспроизводит новую стоимость, или теми, кто ее не воспроизводит. Если мы говорим, что доход сберегается и превращается в капитал, то мы разумеем под этим, что та часть дохода, о которой говорится, что она превратилась в капитал, потребляется производительными, а не непроизводительными рабочими». Согласно этому странному представлению, по которому все произведенные продукты потребляются людьми, вследствие чего в совокупном общественном продукте совершенно не остается места для несъедобных средств производства, каковы орудия, машины, сырые материалы и постройки, — расширенное воспроизводство осуществляется, как это ни странно, таким образом, что вместо части более утонченных средств существования для класса капиталистов производятся обыкновенные средства существования для новых рабочих в количестве, соответствующем капитализированной части прибавочной стоимости. Иного изменения, кроме того, которое происходит внутри производства средств существования, классическая теория расширенного воспроизводства не знает. После того, что изложено выше, само собой понятно, что Маркс шутя справился с этой элементарной ошибкой Смита-Рикардо. Как при простом воспроизводстве рядом с производством необходимой для рабочих и капиталистов массы средств существования должно иметь место регулярное возобновление постоянного капитала — вещественных средств производства, так и при расширенном воспроизводстве часть нового добавочного капитала должна быть затрачена на увеличение постоянной части его, т. е. на увеличение количества вещественных средств производства. Здесь выступает еще другой открытый Марксом закон. Постоянная часть капитала, забываемая всегда классической экономией, неизменно растет в отношении к переменной части капитала, затраченной на заработную плату. Это — лишь капиталистическое выражение общих результатов возрастающей производительности труда. С техническим прогрессом живой труд приобретает возможность в меньшие промежутки времени приводить в движение все увеличивающиеся массы средств производства и вырабатывать все большие массы продуктов. Капиталистически это означает прогрессивное уменьшение издержек на живой труд, т. е. на заработную плату, по сравнению с издержками на мертвые средства производства. Следовательно, расширенное воспроизводство должно не только — вопреки допущению Смита-Рикардо — начинаться с разделения капитализированной части прибавочной стоимости на постоянный и переменный капитал: это деление с техническим прогрессом производства должно происходить таким образом, чтобы относительно все большая доля приходилась на постоянный капитал и относительно все меньшая доля — на переменный. Это непрерывное количественное изменение в составе капитала образует специфическую форму проявления процесса накопления капитала, т. е. расширенного воспроизводства на капиталистическом базисе .

Другая сторона этого постоянного изменения отношения постоянной части капитала к переменной состоит в том, что Маркс называет образованием относительного, т. е. для средних потребностей капитала избыточного, а потому излишнего или добавочного рабочего населения. Производство этих резервов незанятых промышленных рабочих (это понятие здесь употреблено в широком смысле, оно включает и пролетариев, которые находятся под властью торгового капитала), имеющихся всегда в запасе и образующих со своей стороны необходимую предпосылку внезапного расширения производства во времена высокой конъюнктуры, входит в число специфических условий накопления капитала.

Итак, из накопления отдельного капитала мы можем вывести четыре следующих момента расширенного воспроизводства:

1. Размер расширенного воспроизводства в известных границах независим от прироста капитала и может переступить пределы этого прироста. Методы, которыми это достигается, состоят в повышении эксплоатации рабочей силы и сил природы и в повышении производительности труда (включая в последнее повышение деятельности основной части капитала).

2. Исходной точкой всякого действительного накопления является деление подлежащей капитализации части прибавочной стоимости на постоянный и переменный капитал.

3. Накопление как общественный процесс сопровождается постоянным изменением отношения постоянного капитала к переменному, при этом часть капитала, затраченная на неодушевленные средства производства, постоянно растет в отношении к части капитала, затраченной на заработные платы.

4. Другое попутное явление и условие процесса накопления состоит в образовании промышленной резервной армии.

Уже эти моменты, полученные из рассмотрения процесса воспроизводства отдельного капитала, представляют огромный шаг вперед по сравнению с анализом буржуазной экономии. Но теперь дело идет о том, чтобы, исходя из движения отдельного капитала, дать картину накопления всего капитала. Как и в схеме простого воспроизводства, производство прибавочной стоимости, как таковой, и вещественный процесс труда (производство средств производства и производство средств потребления) должны быть и для расширенного воспроизводства приведены в точное соотношение между собой под углом зрения накопления.

Самое существенное различие между расширенным воспроизводством и простым состоит в том, что при последнем вся прибавочная стоимость потребляется классом капиталистов и его придатками, в то время как при первом часть прибавочной стоимости отнимается от фонда личного потребления ее владельца, но не для того, чтобы накоплять ее в виде денежного сокровища, а для того, чтобы прибавить ее к действующему капиталу, иначе говоря, чтобы капитализировать ее. Однако для того, чтобы последнее действительно могло иметь место, необходимо, чтобы новый добавочный капитал нашел предварительно данными вещественные условия своей деятельности. Следовательно, здесь должен быть принят во внимание конкретный состав всего общественного продукта. Уже при рассмотрении накопления отдельного капитала в I томе «Капитала» Маркс говорит:

«Прежде всего годичное производство должно доставить все те предметы (потребительные стоимости), на счет которых могут быть возмещены вещественные составные части капитала, потребленные в течение года. За исключением этой части остается чистый или прибавочный продукт, в котором заключается прибавочная стоимость. Но из чего состоит этот прибавочный продукт? Быть может, из предметов, предназначенных для удовлетворения потребностей и прихотей класса капиталистов, — предметов, входящих таким образом в их потребительный фонд? Если бы это было так, то прибавочная стоимость была бы прокучена до последнего гроша, и мы имели бы перед собой простое воспроизводство. Для того, чтобы накоплять, необходимо часть прибавочного продукта превращать в капитал. Но, не совершая чуда, можно превращать в капитал лишь такие предметы, которые могут быть применены в процессе труда, т. е. средства производства, и далее, такие предметы, которые способны поддерживать жизнь рабочего, т. е. средства существования. Следовательно, часть годичного прибавочного труда должна быть употреблена на изготовление добавочных средств производства и существования, избыточных по сравнению с тем их количеством, которое необходимо для возмещения авансированного капитала. Одним словом, прибавочная стоимость лишь потому может быть превращена в капитал, что прибавочный продукт, стоимостью которого она является, уже заключает в себе вещественные составные части нового капитала».

Но добавочных средств производства и добавочных средств существования, разумеется, еще недостаточно, чтобы осуществить расширенное воспроизводство: необходимы еще добавочные рабочие силы. Но это условие, по Марксу, не сулит особых затруднений: «Об этом также позаботился самый механизм капиталистического производства: он воспроизводит рабочий класс как класс, зависящий от заработной платы, обычный уровень которой достаточен не только для его самосохранения, но и для его размножения. Эти добавочные рабочие силы различных возрастов ежегодно доставляются капиталу самим рабочим классом, так что остается только соединить их с добавочными средствами производства, уже заключающимися в продукте годового производства, — и превращение прибавочной стоимости в капитал готово» .

Здесь мы имеем первое решение, которое Маркс дает для проблемы накопления всего капитала. Не занимаясь дальше этой стороной вопроса в томе I «Капитала», Маркс возвращается к этой проблеме лишь в конце тома II своего главного труда: последняя, 21 глава этого тома посвящена накоплению и расширенному воспроизводству всего общественного капитала.

Рассмотрим теперь поближе схематическое изображение накопления у Маркса. По примеру уже известной нам схемы простого воспроизводства Маркс конструирует схему расширенного воспроизводства. При сравнении обеих схем яснее всего обнаруживается различие между ними.

Допустим, что весь годичный продукт общества представляет собой величину в 9000 (под которыми можно понимать миллионы рабочих часов, или, выражаясь капиталистически, — в деньгах — любую сумму денег). Пусть весь этот продукт распределяется следующим образом:

I. 4000 с + 1000 v + 1000 m = 6000

II. 2000 с + 500 v + 500 m = 3000 } сумма 9000

Первое подразделение представляет средства производства, второе — средства существования. Один лишь взгляд на числовые отношения показывает, что здесь может иметь место только простое воспроизводство. Средства производства, изготовленные в первом подразделении, равняются сумме действительно потребленных в обоих подразделениях средств производства, простое обновление которых допускает лишь повторение производства в прежнем масштабе. С другой стороны, весь продукт второго подразделения, представляющего производство средств существования, равняется сумме заработных плат и прибавочных стоимостей обоих подразделений; это показывает, что и наличные средства существования дают возможность занимать лишь прежнее количество рабочих сил и что вся прибавочная стоимость уходит на средства существования класса капиталистов, т. е. на их личное потребление.

Но возьмем тот же совокупный продукт в 9000 в следующем составе:

I. 4000 с + 1000 v + 1000 m = 6000

II. 1500 с + 750 v + 750 m = 3000 } сумма 9000

Здесь бросаются в глаза двоякого рода несоразмерности. Изготовленная масса средств производства (6000) по стоимости на 500 больше количества средств производства, действительно потребленных обществом (4000 с + 1500 с). В то же самое время количество произведенных средств существования (3000) на 500 меньше итога, который получается от сложения суммы выплаченных заработных плат, т. е. потребностей рабочих (1000 v + 750 v), и суммы произведенной прибавочной стоимости (1000 m + 750 m). Но так как возможность уменьшения количества занятых рабочих исключена, то отсюда следует, что потребление класса капиталистов должно быть меньше выжатой ими прибавочной стоимости. Этим самым соблюдаются оба предварительных условия, которые необходимы для расширенного воспроизводства на капиталистическом базисе: часть присвоенной прибавочной стоимости не потребляется, а применяется для производительных целей и в то же время производится увеличенное количество средств производства, дабы капитализированная прибавочная стоимость действительно могла быть применена для расширения производства.

Если мы при рассмотрении схемы простого воспроизводства нашли, что его основные общественные условия заключаются в следующем точном соотношении: сумма произведенных средств производства (продукт подразделения I) должна по своей стоимости равняться постоянному капиталу обоих подразделений, а сумма произведенных средств существования (продукт подразделения II) — сумме переменных капиталов и прибавочных стоимостей обоих подразделений, — то мы для расширенного воспроизводства должны вывести два противоположных соотношения. Всеобщая предпосылка расширенного воспроизводства состоит в следующем: продукт подразделения I по стоимости больше постоянного капитала обоих подразделений, продукт подразделения II — опять-таки по стоимости — меньше суммы переменных капиталов и прибавочных стоимостей обоих подразделений.

Но этим мы далеко еще не исчерпали анализа расширенного воспроизводства. Напротив того, мы только едва к нему подошли.

Мы должны проследить выведенные для схемы соотношения в их дальнейшем движении, в процессе обращения воспроизводства. Если простое воспроизводство можно сравнить с движением по раз навсегда проложенному кругу, то расширенное воспроизводство, по выражению Сисмонди, идет по спирали, которая все расширяется. Нам предстоит таким образом прежде всего ближе исследовать обороты этой спирали. Первый общий вопрос, который при этом возникает, таков: каким образом действительное накопление в обоих подразделениях совершается при известных нам теперь предварительных условиях так, чтобы капиталисты, капитализируя часть прибавочной стоимости, находили в то же самое время необходимые вещественные условия для расширенного воспроизводства?

Маркс разъясняет этот вопрос на следующей схематической картине.

Положим, что половина прибавочной стоимости I идет на накопление. Следовательно, капиталисты затрачивают 500 на свое потребление, а 500 прибавляют к капиталу. Чтобы дать занятие этому дополнительному капиталу в 500, он, как мы уже знаем, должен быть разделен на постоянный и переменный капитал. Положим, что отношение между последними, несмотря на расширение производства, остается так и же, как и в первоначальном капитале, т. е. равным отношению 4:1. В таком случае капиталисты подразделения I распределят свой добавочный капитал в 500 следующим образом: на 400 они купят средства производства, а на 100 новую рабочую силу. Приобретение на 400 новых средств производства не представляет никаких затруднений; мы знаем, что подразделение I уже произвело избыточных средств производства на 500. Стало быть из этого количества 4/5 будут применены в пределах подразделения I для того, чтобы осуществить расширение производства. Но для соответствующего увеличения переменного капитала недостаточно 100 единиц в деньгах: новые, добавочные, рабочие силы должны найти соответствующие средства существования, и эти последние могут быть получены только от подразделения II. Следовательно, обращение между нашими двумя большими подразделениями теперь видоизменяется. Прежде, при простом воспроизводстве, подразделение I должно было взять у подразделения II на 1000 средств существования для своих собственных рабочих. Теперь оно должно выйти за пределы этой суммы и взять у подразделения II еще на 100 средств существования для рабочих. Подразделение I начнет таким образом расширенное воспроизводство с

4400 с + 1010 v.

Подразделение II со своей стороны получает возможность через продажу дополнительных средств существования на 100 приобрести у подразделения I на 100 единиц больше средств производства, чем раньше. В самом деле, от всего избытка продукта подразделения I осталось как раз 100. Это количество приобретает подразделение II, чтобы со своей стороны приняться за расширение производства. Но одним только увеличением количества средств производства и здесь ничего не сделаешь. Чтобы привести их в движение, необходимы дополнительные рабочие силы. Если мы допустим, что капитал сохраняет свой прежний состав, т. е. что отношение постоянного капитала к переменному остается равным отношению 2:1, то для приведения в движение дополнительных средств производства на 100 необходимо иметь новых рабочих сил на 50. Но для новых рабочих сил нужны еще новые средства существования на сумму, равную их заработной плате; эти последние поставляет само подразделение II. Соответственно этому из всего продукта подразделения II помимо дополнительных средств существования в 100 для новых рабочих подразделения I, для рабочих подразделения II должно быть затрачено средств существования на 50 больше, чем раньше. Следовательно, второе подразделение начинает расширенное воспроизводство следующими соотношениями:

1600 с + 800 v.

Теперь весь продукт подразделения I (6000) целиком исчерпан в обращении: 5500 были необходимы для простого возобновления старых потребленных средств производства в обоих подразделениях, 400 были употреблены на расширение производства в подразделении I, a 100 — для той же цели в подразделении II. Что касается всего продукта подразделения II (3000), то 1900 из этого количества затрачены на возросший штат рабочих сил обоих подразделений. Остальные 1100 в средствах существования служат для личного потребления капиталистов, для потребления их прибавочной стоимости; при этом 500 потребляются в подразделении I, a 600 идут на потребление капиталистов подразделения II, которые из своей прибавочной стоимости в 750 капитализируют лишь 150 (100 для средств производства и 50 для заработной платы).

Теперь расширенное воспроизводство может начаться. Если мы оставим норму эксплоатации равной 100%, как при начальном капитале, то мы для следующего периода получим:

I. 4400 с + 1100 v + 1100 m = 6600

II. 1600 с + 800 v + 800 m = 3200 } сумма 9800

Весь продукт общества возрос с 9000 до 9800, прибавочная стоимость подразделения I — с 1000 до 1100, прибавочная стоимость подразделения II — с 750 до 800, и цель капиталистического расширения производства — увеличенное производство прибавочной стоимости — достигнута. Но в то же самое время вещественный состав всего общественного продукта опять обнаруживает, во-первых, излишек средств производства (6600) величиной в 600 над количеством средств производства, которое было потреблено в действительности (4400 + 1600), и, во-вторых, дефицит в средствах существования (3200) по сравнению с суммой выплаченных в истекший период заработных плат (1100 v + 800 v) и добытой за это время прибавочной стоимости (1100 m + 800 m). Но этим уже опять дается вещественное основание и необходимость употребить некоторую часть прибавочной стоимости не на потребление капиталистов, а на новое расширение процесса производства.

Таким образом вторичное расширение производства и увеличенное производство прибавочной стоимости с их математически точными соотношениями вытекают сами собой из первого. Раз начавшееся накопление капитала продолжается уже чисто механически. Круг обратился в спираль, которая, описывая все более широкие обороты, нарастает таким образом, как будто бы это происходило под принудительным давлением математически точного закона природы. Если мы и для следующих лет примем капитализирование половины прибавочной стоимости подразделения I и сохраним прежний состав капитала и норму эксплоатации, то мы получим следующую прогрессию для воспроизводства всего общественного капитала:

Второй год:

I. 4840 с + 1210 v + 1210 m = 7260

II. 1760 с + 880 v + 880 m = 3520 } сумма 10 780

Третий год:

I. 5324 с + 1331 v + 1331 m = 7986

II. 1936 с + 968 v + 968 m = 3872 } сумма 11 858

Четвертый год:

I. 5856 с + 1464 v + 1464 m = 8784

II. 2129 с + 1065 v + 1065 m = 4249 [100] } сумма 13 033

Пятый год:

I. 6442 с + 1610 v + 1610 m = 9662

II. 2342 с + 1172 v + 1172 m = 4686 } сумма 14 348

Таким образом, за пять лет накопления весь общественный продукт возрос бы с 9000 до 14 348, весь общественный капитал — с 5400 с + 1750 v = 7150 до 8784 с + 2782 v = 11 566, а прибавочная стоимость — с 1000 m + 500 m = 1500 до 1464 m + 1065 m = 2529; при этом личное потребление капиталистами прибавочной стоимости увеличилось с 1500 в начале накопления до 732 + 958 (в последнем году) = 1690. Таким образом, класс капиталистов больше капитализировал, проявил большее «воздержание» и в то же время мог жить более широко, чем раньше. Общество стало богаче как в вещественном отношении, — оно богаче средствами производства и средствами существования, — так и в капиталистическом смысле, — оно производит все возрастающую прибавочную стоимость. Весь общественный продукт целиком расходуется в процессе общественного обращения: он служит отчасти для расширения воспроизводства, отчасти для целей потребления. В то же самое время потребности капиталистического накопления совпадают с вещественным составом всего общественного продукта; дело происходит так, как указывал Маркс в I томе «Капитала»: возросшая прибавочная стоимость именно потому может быть прибавлена к капиталу, что общественный прибавочный продукт рождается на свет прямо в вещественной форме средств производства — в форме, которая не допускает иного потребления, кроме применения в процессе производства. Расширение воспроизводства протекает при этом при строгом соблюдении законов обращения. Взаимное обеспечение обоих подразделений производства дополнительными средствами производства и средствами существования протекает как обмен эквивалентами, как товарообмен, причем накопление в одном подразделении делает возможным и обусловливает накопление в другом подразделении. Сложная проблема накопления превратилась таким образом в схематическую прогрессию поразительной простоты. Начатую выше цепь равенств можно продолжать до бесконечности. Нужно только принять во внимание следующие простые правила: увеличению постоянного капитала в первом подразделении всегда должно соответствовать определенное увеличение его переменного капитала; этим увеличением a priori дается, как велико может быть увеличение постоянного капитала во втором подразделении; это последнее увеличение со своей стороны должно сопровождаться соответствующим увеличением переменного капитала; наконец, величиной возросшего переменного капитала в обоих подразделениях всегда дается, какая часть из всей массы средств существования остается для личного потребления класса капиталистов. При этом окажется также, что масса средств существования, остающаяся для частного потребления капиталистов, по стоимости в точности совпадает с некапитализированной частью прибавочной стоимости обоих подразделений.

Продолжение схематического развития накопления на основании приведения двух легких правил, как сказано, может быть продолжено до бесконечности. Но здесь настала пора посмотреть, не потому ли мы пришли к таким поразительно простым результатам, что мы все время только производим известные математические упражнения с сложением и вычитанием — упражнения, которые не сулят никаких неожиданностей, и не потому ли процесс накопления идет так гладко до бесконечности, что бумага терпит всякие математические уравнения? Другими словами, наступила пора оглянуться на конкретные общественные условия накопления.

Глава седьмая. Анализ марксовой схемы расширенного воспроизводства

I. 4400 с + 1100 v + 1100 m = 6600

II. 1600 с + 800 v + 800 m = 3200 } сумма 9800

Здесь уже находит свое отчетливое выражение взаимная зависимость процессов накопления в обоих подразделениях. Но эта зависимость имеет своеобразную природу. Накопление начинается здесь с подразделения I, подразделение II только следует этому движению, и размер накопления определяет при этом исключительно только подразделение I. Маркс заставляет накопление совершаться таким образом: он предоставляет I капитализировать половину прибавочной стоимости, а II — лишь столько, сколько необходимо для того, чтобы обеспечить производство и накопление в первом. При этом он заставляет капиталистов подразделения II потребить 600 m, в то время как капиталисты первого подразделения, присваивающие себе двойную стоимость и гораздо большую прибавочную стоимость, потребляют всего только 500. В следующем году он опять заставляет капиталистов I капитализировать половину их прибавочной стоимости, а капиталистов II он на этот раз еще в большей мере, чем в прошлом году, «принуждает», и притом произвольно, капитализировать в той мере, в какой это нужно для I; при этом для потребления капиталистов II на сей раз остается 560 m — меньше, чем в прошлом году, что опять-таки является весьма странным последствием накопления. Маркс рисует процесс следующим образом:

«Накопление в I будет продолжаться в такой же пропорции; следовательно, 550 будет расходоваться как доход, а 550 m накопляться.

В таком случае прежде всего 1100 I v будут возмещены посредством 1100 II с, далее еще должны быть реализованы 550 I m в товарах II равной стоимости, т. е. в общем итоге 1650 I (v + m). Но подлежащий возмещению постоянный капитал II составляет только 1600, следовательно (!), остальные 50 должны быть пополнены из 800 II m. Если на время оставить в стороне деньги, то в результате такой сделки получится следующее:

I. 4400 с + 550 m (которые подлежат капитализации); кроме того, в потребительном фонде капиталистов и рабочих 1650 (v + m), реализованные в товарах II с.

II. 1650 с (в том числе 50, как сказано выше, добавлены из II m) + 800 v + 750 m (потребительный фонд капиталистов).

Но если во II между (v) и (с) сохраняется прежняя пропорция, то на 50 с придется еще затратить 25 v; их можно взять из 750 m; таким образом, мы получим:

II. 1650 c + 825 v + 725 m.

В I капитализации подлежит 550 m; если сохраняется прежняя пропорция, то 440 из них составляют постоянный капитал и 110 переменный капитал. Эти 110 могут (!) быть заимствованы и из 725 II m, т. е. средства потребления стоимостью в 110 будут потреблены рабочими I, вместо капиталистов II; следовательно, последние будут вынуждены (!) капитализировать эти 110 m, которых они не могут потребить. Таким образом из 725 II m остается 615 II m. Но если II таким образом превращает эти 110 в дополнительный постоянный капитал, то ему понадобится еще 55 дополнительного переменного капитала; их он должен будет взять опять-таки из своей прибавочной стоимости; если вычесть их из 615 II m, то для потребления капиталистов II останется 560; совершив все эти действительные и потенциальные перемещения, мы получим такую капитальную стоимость:

I. (4400с + 440c) + (1100v + 110v) = 4840c + 1210v = 6050

II. (1600с + 50c + 110c) + (800v + 25v + 55v) = 1760c + 880v = 2640 } сумма 8690»

Мы привели эту пространную цитату, потому что она необыкновенно ясно показывает, как Маркс достигает накопления в I за счет подразделения II. Не менее сурово поступает он с капиталистами подразделения средств существования в последующие годы. В третьем году он заставляет их, согласно тому же правилу, накопить 264 m и потребить 616, — на этот раз больше, чем в оба истекших года. В четвертом году он заставляет их 290 m капитализировать и 678 потребить, в пятом году они накопляют 320 m и потребляют 745 m. Маркс при этом даже говорит следующее: «Для того, чтобы дело шло нормально, накопление во втором должно совершаться быстрее, чем в первом, так как часть I (v + m), которая должна быть обменена на товары II с, возрастает быстрее, чем II с, на которое она только и может быть обменена». Но приведенные цифры показывают, что во втором подразделении происходит не более быстрое, а, скорее, колеблющееся накопление, при этом правилом служит следующее. Маркс ведет накопление все дальше, заставляя подразделение I производить на более широком базисе; во втором подразделении накопление выступает как следствие и условие накопления в I: оно накопляет, во-первых, для того, чтобы поглотить избыточные средства производства, и, во-вторых, для того, чтобы доставить необходимый избыток средств потребления для дополнительных рабочих сил. Инициатива движения все время остается на стороне подразделения I, подразделение II является лишь пассивным придатком. Так, капиталисты II должны всякий раз накоплять и потреблять столько, сколько это необходимо для накопления в I. В то время как подразделение I всякий раз капитализирует половину прибавочной стоимости, а другую половину потребляет, — а это означает равномерное расширение производства и личного потребления класса капиталистов, — капитализация и потребление прибавочной стоимости классом капиталистов во втором подразделении протекает скачками:

в 1-м году капитализируется 150, потребляется 600

— 2-м — 240, — 560

— 3-м — 254, — 626 [103] [104]

— 4-м — 290, — 678

— 5-м — 320, — 745

В ходе этого накопления и потребления нельзя усмотреть никакой закономерности; и то и другое служит лишь потребностям накопления в I. Что абсолютные числовые значения в каждом уравнении схемы произвольны, понятно само собой, и это не умаляет их научной ценности. Что здесь важно, так это отношения величин, которые должны выражать точные пропорции. Но в данном случае получается, что отношения накопления подразделения I с их ясною закономерностью покупаются совершенно произвольной конструкцией отношений в подразделении II, и это обстоятельство подает повод для проверки внутренних связей анализа.

Но можно было бы подумать, что здесь выбран не особенно удачный пример. Сам Маркс не удовлетворяется приведенной схемой, и он сейчас же после первого дает второй пример для пояснения процесса накопления. В этом примере числовые значения уравнения выбраны следующим образом:

I. 5000 с + 1000 v + 1000 m = 7000

II. 1430 с + 285 v + 285 m = 2000 } сумма 9000

Отличие этого примера от приведенного раньше, как видно, заключается в том, что здесь состав капитала в обоих подразделениях один и тот же: отношение постоянного капитала к переменному равняется 5:1. Это предполагает уже значительное развитие капиталистического производства и соответственно с этим производительности общественного труда, значительное, имевшее уже раньше место расширение производства, и, наконец, развитие всех условий, которые производят в рабочем классе относительное перенаселение. Мы, следовательно, уже не делаем, как в первом примере, первоначального перехода от простого к расширенному воспроизводству, которое имеет по существу лишь абстрактно-теоретическое значение, а рассматриваем процесс накопления в его движении — уже на высокой ступени развития. Сами по себе эти допущения вполне позволительны, они ничего не изменяют в тех правилах, которыми мы должны руководиться при проведении отдельных оборотов спирали воспроизводства. Маркс здесь опять берет за исходную точку капитализирование половины прибавочной стоимости подразделения I.

«Предположим теперь, что класс капиталистов I половину прибавочной стоимости = 500 потребляет, а другую половину накопляет. Тогда (1000 v + 500 m) I = 1500 подлежал бы обмену на 1500 II с. Но так как II с составляет в этом случае только 1403, то 70 должны быть добавлены из прибавочной стоимости; вычитая их из 285 II m, получаем в остатке 215 II m. Следовательно, мы имеем:

I. 5000 с + 500 m (для капитализации) + 1500 (v + m) в потребительном фонде капиталистов и рабочих.

II. 1430 с + 70 m (для капитализации) + 285 v + 215 m.

Так как при этом 70 II m прямо присоединяется к II с, то для того, чтобы привести в движение этот дополнительный постоянный капитал, требуется переменный капитал в 70/5=14; эти 14 опять берутся из 215 II m; остается 201 II m, и мы имеем:

II. (1430 с + 70 с) + (285 v + 14 v) + 201 m.

После этих предварительных действий капитализирование может начаться. Оно происходит следующим образом:

В I подлежащие капитализированию 500 m распределяются на 5/6 = 417 с + 1/6 = 83 v. Эти 83 v заимствуют такую же сумму у II m, которое покупает элементы постоянного капитала, 83 v прибавляются таким образом к II с. Увеличение II с на 83 обусловливает увеличение II v на 1/5 от 83 = 17. После этого перемещения мы получаем:

I. (5000с + 417m) + (1000v + 83m)v = 5417c + 1083v = 6500

II. (1500c + 83m) + (299v + 17m)v = 1583c + 316v = 1899 } сумма 8399

Капитал в I возрос с 6000 до 6500, следовательно, на 1/12, во II — с 1715 до 1899, следовательно, без малого на 1/9.

Воспроизводство на такой основе дает в конце следующего года:

I. 5417 с + 1083 v + 1083 m = 7583

II. 1583 с + 316 v + 316 m = 2215 } сумма 9798

Если накопление протекает дальше в той же пропорции, то мы в конце второго года будем иметь:

I. 5869 с + 1173 v + 1173 m = 8215

II. 1715 с + 342 v + 342 m = 2399 } сумма 10 614

И в конце третьего года:

I. 6358 с + 1271 v + 1271 m = 8900

II. 1858 с + 371 v + 371 m = 2600 } сумма 11 500»

За три года весь общественный капитал увеличился с 6000 I + 1715 II = 7715 до 7629 I + 2229 II = 9858, а весь продукт с 9000 до 11 500.

В отличие от первого примера накопление здесь шло равномерно в обоих подразделениях: как в I, так и во II, начиная со второго года, половина прибавочной стоимости капитализировалась, а половина потреблялась. Может показаться, что произвольное в первом примере кроется лишь в неудачно выбранных числовых рядах. Мы должны однако проверить, представляет ли собой на этот раз гладкий ход накопления нечто большее, чем математические действия над удачно выбранными числами.

Как общее правило накопления, и в первом и во втором примере одинаково бросается в глаза следующее: для того, чтобы накопление вообще могло начаться, подразделение II должно всякий раз настолько увеличить свой постоянный капитал, насколько подразделение I увеличивает, во-первых, потребленную часть прибавочной стоимости и, во-вторых, переменный капитал. Иллюстрируя это на примере первого года, нужно сказать, что к постоянному капиталу в II должно быть прежде всего прибавлено 70. Почему? Потому, что этот капитал до сих пор представлял собою 1430. Но если капиталисты I половину своей прибавочной стоимости (1000) накопляют, а половину потребляют, то они нуждаются в средствах существования для себя и для своих рабочих всего на сумму в 1500. Эти средства существования они могут получить от подразделения II только в обмен на свой собственный продукт — на средства производства. Но так как подразделение II может покрыть свою собственную потребность в средствах производства только в сумме своего постоянного капитала (1430), то обмен может осуществиться только в том случае, если подразделение II приходит к решению увеличить свой постоянный капитал на 70, т. е. расширить собственное производство, а это может быть проведено не иначе как капитализацией соответствующей части прибавочной стоимости. Если прибавочная стоимость подразделения II равняется 285 m, то 70 из этой суммы должно быть прибавлено к постоянному капиталу. Первый шаг к расширению производства у II определяется здесь как условие и следствие расширения потребления капиталистов I. Пойдем дальше. Пока класс капиталистов I в состоянии только обратить половину своей прибавочной стоимости (500) на личное потребление. Чтобы он мог капитализировать вторую половину, он должен распределить ее стоимость, равную 500, по крайней мере соответственно прежнему составу капитала: он должен, стало быть, прибавить 417 к постоянному и 83 к переменному капиталу. Первая операция не сопряжена ни с какими затруднениями: капиталисты I располагают избытком в 500 собственного продукта — избытком, состоящим из средств производства и обладающим, следовательно, той натуральной формой, которая дает возможность применить его сразу в процессе производства; так в подразделении I образуется расширение постоянного капитала за счет соответствующего количества продуктов этого самого подразделения. Но для того, чтобы применить упомянутые 83, как переменный капитал, необходимо иметь такое же количество средств существования для вновь нанимаемых рабочих. Здесь вторично выступает наружу зависимость накопления в I от подразделения II. I должен заимствовать у II на 83 больше средств существования для своих рабочих, чем раньше. Но так как это опять-таки совершается только при помощи товарообмена, то указанная потребность подразделения I может быть удовлетворена только при том условии, что подразделение II со своей стороны изъявит готовность принять от I на 83 продуктов, т. е. средств производства. Но так как II может применить эти средства производства только в процессе производства, то для него создается возможность и в то же время необходимость снова расширить свой постоянный капитал и притом на 83; этим самым из прибавочной стоимости этого подразделения опять берется 83, которые идут на капитализирование вместо того, чтобы быть затраченными на личное потребление. Второй шаг при расширении производства II обусловлен расширением переменного капитала у I. Теперь в I все вещественные условия накопления налицо, и расширенное воспроизводство может начаться. Напротив того, в II пока что имело лишь место двукратное расширение постоянного капитала. Из этого факта вытекает, что если вновь приобретенные средства производства действительно будут использованы, то создается необходимость соответствующего увеличения количества рабочих сил. При сохранении прежнего состава капитала для нового постоянного капитала в 153 необходим новый переменный капитал в 31. Этим самым сказано, что снова должно быть капитализировано такое же количество прибавочной стоимости. Фонд личного потребления капиталистов II оказывается при этом остатком прибавочной стоимости (285 m) величиной в 101 — остатком, который получается после вычитания из прибавочной стоимости суммы, равной двукратному увеличению постоянного капитала (70 + 83) плюс соответствующее увеличение переменного капитала (31), т. е. 184. Если мы будем производить подобные же манипуляции, то мы во втором году накопления II получим распределение прибавочной стоимости на 185 для капитализации и на 158 для потребления капиталистов, в третьем году — 172 и 170.

Мы подробно шаг за шагом проследили ход накопления. Мы сделали это потому, что здесь ясно обнаруживается, что накопление в подразделении II целиком зависит от накопления в I, которое господствует над ним. Правда, эта зависимость уже не выражается больше в том, что распределение на части прибавочной стоимости II изменяется произвольно, как это имело место в первом примере марксовой схемы; но факт зависимости накопления II от накопления I остается, несмотря на то, что прибавочная стоимость обоих подразделений великолепно распадается теперь на две равные части, из которых одна предназначена для целей капитализации, другая — для личного потребления. Несмотря на то, что в цифровом отношении не существует никакого различия между капиталистами обоих подразделений, ясно однако, что весь процесс накопления активно направляется I, в то время как II принимает лишь пассивное участие. Эта зависимость находит свое выражение в следующем точном правиле: накопление может происходить только одновременно в обоих подразделениях и при том условии, что подразделение средств существования будет как раз настолько расширять свой постоянный капитал, насколько капиталисты подразделения средств производства расширяют свой переменный капитал и фонд своего личного потребления. Эта пропорция (прирост II с = приросту I v + прирост I m) является математической основой схемы накопления у Маркса, на каких бы числовых пропорциях мы ее ни демонстрировали.

Теперь мы должны проверить, соответствуют ли этому строгому правилу капиталистического накопления действительные отношения.

Вернемся сперва к простому воспроизводству. Марксова схема, как мы помним, гласила:

I. 4000 с + 1000 v + 1000 m = 6000 средств производства

II. 2000 с + 500 v + 500 m = 3000 средств потребления

Сумма 9000 совокупного производства

Здесь тоже были установлены определенные пропорции, на которых покоится простое воспроизводство. Они заключались в следующем:

1. Весь продукт подразделения I равняется (по стоимости) сумме обоих постоянных капиталов I и II.

2. Постоянный капитал подразделения II, как это явствует из п. 1-го, равняется сумме переменного капитала и прибавочной стоимости подразделения I.

3. Продукт подразделения II, как это вытекает из п. 1-го и п. 2-го, равняется сумме переменных капиталов и прибавочных стоимостей обоих подразделений.

Эти соотношения соответствуют условиям капиталистического товарного производства (сведенного разумеется к простому воспроизводству). Так, например, п. 2-й обусловлен товарным производством, т. е. тем обстоятельством, что предприниматели каждого подразделения могут получить продукт другого подразделения только в обмен на равные эквиваленты. Переменный капитал и прибавочная стоимость подразделения I, взятые вместе, выражают потребность этого подразделения в средствах существования. Эти последние должны быть заимствованы из продукта подразделения II, но они могут быть получены только в обмен на равное количество стоимости продукта I, т. е. средств производства. Так как этот эквивалент благодаря своей натуральной форме может быть применен в подразделении II только в процессе производства в качестве постоянного капитала, то этим самым дана величина постоянного капитала подразделения II. Если бы здесь имела место диспропорциональность, если бы, например, постоянный капитал II был больше (по стоимости), чем (v + m) I, то он не мог бы быть превращен целиком в средства производства, ибо подразделение I имело бы слишком малую потребность в средствах существования. Если бы постоянный капитал II был меньше, чем (v + m) I, то это подразделение не могло бы снова занять прежнее количество рабочих, или его капиталисты не могли бы потребить всю свою прибавочную стоимость. И в том и в другом случае условия простого воспроизводства были бы нарушены.

Но эти пропорции не являются однако простыми математическими упражнениями; они не обусловлены также исключительно товарной формой производства. Мы имеем простое средство, чтобы убедиться, что это действительно так. Представим себе на мгновение, что мы имеем дело не с капиталистическим, а с социалистическим способом производства, т. е. с планомерно регулируемым хозяйством, в котором на место обмена выступает общественное разделение труда. Пусть и в этом обществе имеется деление труда на производство средств производства и производство средств существования. Представим себе далее, что высота техники обусловливает то обстоятельство, что две трети общественного труда затрачиваются на производство средств производства, а одна треть — на производство средств существования. Положим, что при этих условиях для содержания всей работающей части общества требуется ежегодно 1500 трудовых единиц (дней, месяцев или лет) — 1000 для подразделения средств производства и 500 для подразделения средств существования. При этом в каждом году потребляются средства производства от прежнего рабочего периода, которые сами представляют 3000 трудовых единиц. Этого количества труда не хватает однако для общества, так как содержание всех неработающих (в материальном, производительном смысле) членов общества — детей, стариков, больных, должностных лиц, художников и ученых — требует значительного избытка труда.

Кроме того, всякое культурное общество нуждается в известном страховом фонде, чтобы застраховать себя от обычных несчастных случаев. Допустим, что содержание всех неработающих и страховой фонд требуют вместе столько же труда, сколько содержание работающих, и, следовательно, такого же количества средств производства. В этом случае мы соответственно раньше принятым числам получили бы следующую схему регулированного производства:

I. 4000 с + 1000 v + 1000 m = 6000 средств производства

II. 2000 с + 500 v + 500 m = 3000 средств потребления

В этой схеме (с) означает потребленные вещественные средства производства, выраженные в общественном рабочем времени, (v) — общественно-необходимое рабочее время для содержания работающих, a (m) — общественно-необходимое время для содержания неработающих и для страхового фонда.

Если мы проверим пропорции схемы, то мы получим следующее: товарного производства, следовательно, обмена тут нет, но имеется зато общественное разделение труда. Продукты I передаются в потребном количестве работающих во II, продукты II передаются работающим и неработающим (обоих подразделений), равно как и в страховой фонд, не потому, что здесь имеет место обмен эквивалентами, но потому, что общественная организация планомерно руководит всем процессом, и потому, что производство здесь не имеет никакой другой цели, кроме удовлетворения наличных потребностей.

Несмотря на это, числовые пропорции сохраняют свое значение. Продукт I должен равняться I с + II с; это означает попросту, что все средства производства, потребленные обществом в первом подразделении в его годовом трудовом процессе, должны быть ежегодно заменены новыми. Продукт II должен равняться сумме (v + m) I + (v + m) II; это означает, что общество каждый год производит столько средств существования, сколько нужно для удовлетворения всех работающих и неработающих членов его и для отчислений в страховой фонд. Пропорции схемы оказываются при планомерно регулируемом способе производства столь же естественными и необходимыми, как и при капиталистическом способе производства, основанном на товарном обмене и на анархии. Этим самым доказана объективная общественная значимость схемы, несмотря на то, что она как схема простого воспроизводства и в капиталистическом и в регулируемом обществе мыслима лишь теоретически и что она на практике может встретиться лишь в виде исключения.

Попробуем теперь проверить таким же путем схему расширенного воспроизводства.

Представим себе социалистическое общество и положим в основу нашей проверки схему второго примера Маркса. С точки зрения регулируемого общества мы должны подойти к делу, конечно, не с подразделения I, а с подразделения II. Положим, что общество растет быстро. При этом условии растет и потребность в средствах существования для работающих и для неработающих. Эта потребность растет так быстро, что — оставляя пока в стороне прогресс производительности труда — для производства средств существования требуется все возрастающая масса труда. Пусть потребная масса средств существования, выраженная в воплощенном в них общественном труде, возрастает из года в год, скажем, в отношении 2000-2215-2399–2600 и т. д. Чтобы произвести эту возрастающую массу средств существования, технически необходима возрастающая масса средств производства, которые, будучи измерены в общественном рабочем времени, возрастают из года в год в следующем отношении: 7000-7583-8215-8900 и т. д. Далее, для этого расширения производства, согласно сделанному допущению, необходима ежегодная затрата труда в 2570–2798–3030–3284 (числа эти соответствуют суммам (v + m) I + (v + m) II). Положим, наконец, что распределение затрачиваемого ежегодно труда производится таким образом, что половина его идет всякий раз на содержание самих работающих, четверть — на содержание неработающих, а последняя четверть — на расширение производства в следующем году. При этих условиях мы получаем для социалистического общества пропорции второй марксовой схемы расширенного воспроизводства. В действительности расширение производства во всяком обществе, в том числе и в регулируемом, возможно только тогда, во-первых, когда общество имеет в своем распоряжении возрастающее количество рабочей силы, во-вторых, когда непосредственное содержание общества за каждый рабочий период не требует всего рабочего времени, так что часть времени может быть посвящена заботам о будущем и его возрастающим требованиям, и, в-третьих, когда из года в год изготовляется возрастающая в достаточной мере масса средств производства, без которых не может быть осуществлено прогрессивное расширение производства.

Таким образом марксова схема расширенного воспроизводства с этих точек зрения — mutatis mutandis — сохраняет свою объективную значимость и для регулируемого общества.

Испытаем теперь пригодность схемы для капиталистического хозяйства. Здесь мы должны поставить вопрос: что является исходной точкой для накопления? С этой точки зрения мы должны проследить взаимную зависимость процессов накопления в обоих подразделениях. Несомненно, что подразделение II и в капиталистическом хозяйстве постольку зависит от I, поскольку его накопление связано с соответствующей массой свободных добавочных средств производства. Наоборот, накопление в подразделении I связано с соответствующей дополнительной массой средств существования для дополнительных рабочих сил. Отсюда однако не следует, что достаточно соблюсти оба условия, чтобы накопление в обоих подразделениях действительно могло начаться и протекать из года в год совершенно автоматически, как это кажется по марксовой схеме. Приведенные условия накопления являются только условиями, без которых накопление не может иметь места. Допустим, что у капиталистов I и II имеется желание накоплять. Но воли к накоплению и наличности его технических предпосылок недостаточно в товарно-капиталистическом хозяйстве. Для того, чтобы накопление действительно совершалось, т. е. чтобы производство расширялось, необходимо еще другое условие: расширение платежеспособного спроса на товары. Но откуда исходит этот постоянно возрастающий спрос, который лежит в основе прогрессирующего расширения производства в марксовой схеме?

Прежде всего ясно одно: он никак не может исходить от самих капиталистов I и II, т. е. от их личного потребления. На самом деле накопление состоит как раз в том, что капиталисты часть прибавочной стоимости — и притом часть, возрастающую по крайней мере абсолютно, — потребляют не лично, а применяют для создания благ, которыми пользуются другие. Личное потребление капиталистов растет, правда, вместе с накоплением, и это потребление может возрастать по своей стоимости, но часть, идущая на потребление капиталистов, все-таки составляет лишь часть прибавочной стоимости. Основой накопления является как раз то обстоятельство, что капиталисты не потребляют всей прибавочной стоимости. Для кого же производит эта другая, накопленная часть прибавочной стоимости? Согласно схеме Маркса, движение начинается с подразделения I, с производства средств производства. Кто же потребляет возросшее вследствие этого количество средств производства? Схема отвечает: потребляет подразделение II, чтобы иметь возможность производить больше средств существования. Но кто потребляет это возросшее количество средств существования? Схема отвечает: их потребляет подразделение I, потому что оно занимает теперь больше рабочих. Мы вращаемся, очевидно, в кругу. Производить больше средств потребления только для того, чтобы содержать больше рабочих, и производить добавочное количество средств производства только для того, чтобы этим самым дать занятие этому увеличенному числу рабочих, — да ведь это абсурд с капиталистической точки зрения! Конечно, для отдельного капиталиста рабочий, если он платежеспособен, такой же хороший потребитель, т. е. такой же хороший покупатель его товара, как и капиталист или еще кто-нибудь: в цене товара, который продается рабочему, отдельный капиталист точно так же реализует свою прибавочную стоимость, как и в цене товара, который он продает любому другому покупателю. Иначе обстоит дело с точки зрения класса капиталистов, взятого в целом. Класс капиталистов ассигнует рабочему классу лишь строго определенную часть всего общественного продукта — на сумму, равную переменному капиталу. Следовательно, если рабочие покупают средства существования, то они возмещают классу капиталистов только полученную от него заработную плату — ассигнованную им сумму, равную переменному капиталу. Вернуть больше они не могут ни на грош. Они скорее могут вернуть немного меньше; это имеет место тогда, когда они «сберегают» для того, чтобы стать самостоятельными, маленькими предпринимателями, что однако представляет собой исключение. Часть прибавочной стоимости потребляет в виде средств существования класс капиталистов, сохраняющий в своем кармане взаимно обмененные при этом деньги. Но кто забирает у них продукты, в которых воплощена другая, капитализированная часть прибавочной стоимости? Схема отвечает: отчасти сами капиталисты, производящие новые средства производства для расширения производства, отчасти новые рабочие, которые нужны, чтобы привести в движение эти новые средства производства. Но для того, чтобы дать работу новым рабочим и приводить в движение новые средства производства, прежде всего — с капиталистической точки зрения — должка быть налицо какая-нибудь цель для расширения производства, должен быть дополнительный спрос на продукты, подлежащие изготовлению.

Может быть, ответ на поставленный вопрос заключается в том, что естественный прирост населения создает этот возрастающий спрос? При наших гипотетических исследованиях расширенного воспроизводства в социалистическом обществе мы действительно исходили из прироста населения и его потребностей. Но тут потребности общества были как достаточным основанием, так и единственной целью производства. В капиталистическом обществе проблема имеет другой характер. О каком населении идет речь, когда мы говорим о его приросте? Мы знаем в схеме Маркса лишь два класса населения — капиталистов и рабочих. Прирост класса капиталистов и без того предполагается возросшей абсолютной величиной потребленной части прибавочной стоимости. Но всей прибавочной стоимости он во всяком случае потребить не может, так как мы в этом случае вернемся к простому воспроизводству. Остаются рабочие. Рабочий класс тоже увеличивается вследствие естественного прироста. Но этот прирост не является для капиталистического хозяйства исходной точкой возрастающих потребностей.

Производство средств существования удовлетворения I v и II v не представляет собой самоцели, как это имеет место в обществе, где работающие и удовлетворение их потребностей образуют основу хозяйственной системы. Определенное количество средств существования производится в подразделении II (мы предполагаем капиталистическое хозяйство) не потому, что необходимо прокормить рабочий класс I и II. Наоборот, определенное количество рабочих I и II может прокормиться именно потому, что их рабочая сила находит применение при данных условиях сбыта. Это означает, что не данное число рабочих и их потребности являются исходной точкой для капиталистического производства: эти величины сами представляют собой колеблющиеся «зависимые переменные» капиталистических перспектив на прибыль. Спрашивается таким образом, не означает ли естественный прирост рабочего населения в то же время и увеличение платежеспособного спроса по сравнению с размером переменного капитала? На этот вопрос приходится ответить отрицательно. В нашей схеме единственным источником денежных средств рабочего класса является переменный капитал. Следовательно, понятие переменный капитал наперед предполагает прирост рабочего класса. Стало быть, одно из двух: или заработная плата рассчитана так, чтобы она могла прокормить и молодое поколение рабочих, — тогда последнее не может быть вторично принято как основа для расширенного потребления; или же это не имеет места, тогда юные рабочие, молодое поколение, сами должны работать, чтобы получать заработную плату и средства существования, тогда это работающее молодое поколение уже включено в число занятых рабочих. Следовательно, естественный прирост населения не может нам объяснить процесса накопления в марксовой схеме.

Впрочем постойте! Общество и при господстве капитализма состоит не только из капиталистов и наемных рабочих. Кроме этих двух классов имеется еще большое количество населения: земельные собственники, служащие, представители либеральных профессий — врачи, присяжные поверенные, художники, ученые, есть еще церковь с ее служителями — духовенством, есть, наконец, государство с его чиновниками и войском. Все эти слои населения не могут быть категорически причислены ни к капиталистам, ни к наемным рабочим. Но общество должно их кормить и содержать. Они-то, надо думать, и образуют те не принадлежащие ни к рабочим, ни к капиталистам слои, спрос которых делает необходимым расширение производства. Но ближайшее рассмотрение показывает, что это только кажущийся выход. Земельные собственники, как потребители ренты, т. е. части капиталистической прибавочной стоимости, должны быть, очевидно, отнесены к классу капиталистов, их потребление уже включено в потребление класса капиталистов, потому что мы рассматриваем здесь прибавочную стоимость в ее неразделенной первоначальной форме. Представители либеральных профессий получают свои денежные средства, т. е. ассигнования на часть общественного продукта, большей частью прямо или косвенно из рук класса капиталистов, которые уделяют им крохи своей прибавочной стоимости. В этом смысле представители либеральных профессий как потребители прибавочной стоимости должны быть вместе с их потреблением причислены к классу капиталистов. То же самое относится к духовенству, только оно получает часть своих средств от рабочих, т. е. из заработной платы. Наконец, государство с его чиновничеством и войском содержится за счет налогов, которые ложатся или на прибавочную стоимость, или на заработную плату. Вообще мы знаем в рамках марксовой схемы только два источника общественного дохода: или заработную плату или прибавочную стоимость. Таким образом все указанные слои населения, не принадлежащие ни к рабочим, ни к капиталистам, являются лишь участниками в деле потребления обоих видов дохода. Ссылку на этих «третьих лиц» как на покупателей, разрешающих проблему спроса, сам Маркс отвергает как пустую уловку: «Все члены общества, не принимающие прямого участия в воспроизводстве, будет ли то участие трудом или участие без труда, могут получить свою долю годового товарного продукта, т. е. средства своего потребления, в первую очередь лишь из рук тех классов, которым в первую очередь достается продукт: из рук производительных рабочих, промышленных капиталистов и землевладельцев. В этом смысле их доходы материально происходят от заработной платы (производительных рабочих), прибыли и земельной ренты и потому являются доходами производными по отношению к этим первичным доходам. С другой стороны, эти производные в таком смысле доходы приобретаются их получателями посредством их общественной функции, как королей, попов, профессоров, проституток, солдат и т. д.; это дает им возможность видеть в своих функциях первичные источники их доходов». Ссылки на потребителей процента и земельной ренты, как на представителей самостоятельного спроса, Маркс также отвергает, говоря: «Но если та часть прибавочной стоимости товаров, которую промышленный капиталист должен отдать как земельную ренту и процент другим совладельцам прибавочной стоимости, в течение долгого времени не может быть реализирована посредством продажи самих товаров, то это означает конец и для уплаты ренты или процента, и потому ни землевладельцы, ни получатели процента не могут посредством расходования ренты и процента послужить как deus ex machina для того, чтобы по усмотрению превращать в деньги определенные части годичного воспроизводства. Также обстоит дело с расходованием всех так называемых непроизводительных рабочих — государственных чиновников, врачей, адвокатов и т. д. и вообще всех, которые в форме „большой публики“ оказывают экономистам ту „услугу“, что объясняют необъясненное ими».

Так как этим путем в пределах капиталистического общества решительно невозможно найти покупателей товаров, в которых заключена накопленная часть прибавочной стоимости, то остается только одно — внешняя торговля. Против этого метода, заключающегося в том, что внешняя торговля рассматривается как удобное место сбыта продуктов, которых некуда девать в процессе воспроизводства, возникает однако много возражений. Ссылка на внешнюю торговлю оказывается лишь пустой отговоркой: затруднение, которое встречается при анализе, переносится из одной страны в другую, но не разрешается. Анализ процесса воспроизводства, вообще говоря, относится не к отдельной капиталистической стране, а к капиталистическому мировому рынку, для которого все страны являются отечеством (Inland). Маркс отчетливо отмечает это уже в первом томе «Капитала» при рассмотрении накопления: «Мы оставляем здесь в стороне внешнюю торговлю, при помощи которой нация может превратить предмет роскоши в средства производства и существования или наоборот. Для того, чтобы рассмотреть предмет нашего исследования в совершенно чистом виде, независимо от затемняющих дело побочных обстоятельств, мы должны весь торгующий мир рассматривать как одну нацию и предположить, что капиталистическое производство укрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства».

Анализ представляет ту же самую трудность, если рассмотреть вопрос с другой стороны. В марксовой схеме накопления предполагается, что подлежащая капитализации часть общественной прибавочной стоимости рождается на свет сразу в своей натуральной форме, которая обусловливает и допускает ее применение в целях накопления: «Одним словом, прибавочная стоимость лишь потому может быть превращена в капитал, что прибавочный продукт, стоимостью которого она является, уже заключает в себе вещественные составные части нового капитала». В цифрах схемы мы имеем:

I. 5000 с + 1000 v + 1000 m = 7000 средств производства

II. 1430 с + 285 v + 285 m = 2000 средств потребления

Здесь прибавочная стоимость в сумме 570 m может быть капитализирована, потому что она состоит прямо из средств производства; но этой массе средств производства соответствует добавочное количество средств существования в сумме 114 m; итого, следовательно, вместе может быть капитализировано 684 m. Но принятое здесь простое перенесение соответствующих средств производства на постоянный капитал и средств существования на переменный капитал противоречит основам капиталистического товарного производства. Прибавочная стоимость, в какой бы натуральной форме она ни заключалась, не может быть прямо перенесена в места производства для накопления: она должна быть сперва реализована, т. е. обменена на деньги. Прибавочная стоимость I в сумме 500 могла бы быть капитализирована, но для этой цели она сперва должна была быть реализована: она должна сбросить свою натуральную форму и принять свою чистую форму стоимости, прежде чем она прибавляется к производительному капиталу. Это относится к каждому отдельному капиталисту, но оказывается верным и для общественного собирательного капиталиста, так как реализация прибавочной стоимости в чистой форме стоимости является одним из основных условий капиталистического производства, и при рассмотрении общественного воспроизводства «не следует впадать в манеру, заимствованную Прудоном у буржуазной экономии, и смотреть на дело таким образом, как будто общество капиталистического способа производства, взятое en bloc как целое, утрачивает этот свой специфический историко-экономический характер. Напротив, в таком случае приходится иметь дело с коллективным собирательным капиталистом». Следовательно, прибавочная стоимость непременно должна пройти через денежную форму; она должна сбросить форму прибавочного продукта, прежде чем вновь принять ее в целях накопления. Но что представляют собой и кто такие покупатели прибавочного продукта I и II? Уже для того, чтобы реализовать прибавочную стоимость I и II согласно вышеизложенному, должен быть налицо сбыт вне I и II. Но при этом условии прибавочная стоимость была бы только превращена в деньги. Для того, чтобы эта реализованная прибавочная стоимость могла еще быть применена для расширения производства, для накопления, необходимы виды еще на больший спрос в будущем — на спрос, который опять-таки лежит вне I и II. Следовательно, этот сбыт прибавочного продукта должен возрастать ежегодно на накопляемую часть прибавочной стоимости. Или, наоборот, накопление лишь постольку может иметь место, поскольку растет сбыт вне I и II.

Глава восьмая. Попытка разрешить затруднение у Маркса

Мы находим, что полное игнорирование денежного обращения в схеме расширенного воспроизводства, представившей нам так ясно и просто процесс накопления, ведет к большим несуразностям. При анализе простого воспроизводства этот метод вполне себя оправдал. Там, где производилось исключительно только для потребления и где производство только на него рассчитывалось, деньги служили лишь мимолетным посредником для распределения общественного продукта между различными потребительными группами, с одной стороны, и массой, предназначенной для обновления производства — с другой. Здесь при накоплении денежная форма выполняет существенную функцию: она служит не только простым посредником при товарном обращении, но и формой проявления капитала и моментом в его обращении. Превращение прибавочной стоимости в денежную форму хотя и не является существенным моментом действительного воспроизводства, но оно представляет собой существенную экономическую предпосылку капиталистического накопления. Между производством и воспроизводством лежат здесь, следовательно, две метаморфозы прибавочного продукта: сбрасывание потребительной формы и затем принятие в целях накопления соответствующей натуральной формы. Суть дела не в том, чтобы смена отдельных периодов производства непременно совершалась по истечении года. Для нас безразлично, будут ли это месяцы, или метаморфозы отдельных частей прибавочной стоимости I и II в своем чередовании будут перекрещиваться во времени. Эти смены годичных периодов на самом деле означают не промежутки времени, а правильное чередование экономических превращений. Но это чередование должно совершаться независимо от того, требует ли оно больших или меньших промежутков времени, если накопление сохраняет капиталистический характер. Мы таким образом опять приходим к вопросу: кто реализует накопленную прибавочную стоимость? Маркс сам чувствует пробел в своей с внешней стороны безупречной схеме накопления и многократно и с разных сторон рассматривает проблему. Послушаем, что он говорит:

«В книге I было показано, как происходит накопление у отдельного капиталиста. Вследствие обращения в деньги товарного капитала превращается в деньги и прибавочный продукт, представляющий прибавочную стоимость. Эту прибавочную стоимость, превратившуюся таким образом в деньги, капиталист снова превращает в дополнительные натуральные элементы своего производительного капитала. При следующем кругообороте производства увеличенный капитал доставляет большее количество продукта. Но то, что происходит с индивидуальным капиталом, должно проявляться и во всем годовом воспроизводстве, совершенно подобно тому, что мы видели при рассмотрении простого воспроизводства, где при индивидуальном капитале последовательное осаждение потребленной основной составной части в виде денег, накопляемых как сокровище, находит себе выражение и в годовом общественном воспроизводстве».

Далее Маркс исследует механизм накопления как раз с этой точки зрения, т. е. под углом зрения, что прибавочный продукт должен, прежде чем подвергнуться накоплению, пройти через денежную форму.

«Если, например, капиталист А в продолжение одного года или нескольких лет продает последовательно производимые им количества товарного продукта, то вместе с тем он последовательно превращает в деньги и ту часть товарного продукта, в которой заключается прибавочная стоимость, — прибавочный продукт, — следовательно, самую прибавочную стоимость, произведенную им в товарной форме, превращает в деньги, мало-помалу накопляет деньги, и таким образом составляется новый потенциальный денежный капитал; это — потенциальный капитал вследствие способности и предназначения этих денег претерпеть превращение в элементы производительного капитала. Фактически же он накопляет лишь простое сокровище, которое не представляет элемента действительного воспроизводства. При этом его деятельность состоит прежде всего только в последовательном извлечении из обращения обращающихся денег, причем, конечно, возможно, что обращающиеся деньги, которые он таким образом держит под замком, перед тем как попасть в обращение, сами были частью другого сокровища.

Деньги извлекаются из обращения и накапливаются в виде сокровища посредством продажи товара, за которой не следует купля. Если представить себе, что эта операция имеет характер всеобщности, то, невидимому, нельзя понять, откуда возьмутся покупатели, так как в этом процессе, — а его следует представлять себе всеобщим потому, что каждый индивидуальный капитал может находиться в стадии накопления, — все желают продавать для накопления сокровища, никто не хочет покупать.

Если представить себе, что процесс обращения между различными частями годового воспроизводства протекает как бы по прямой линии, — что неверно, так как за немногими исключениями он всегда составляется из взаимно противоположных движений, — то придется начать с производителя золота (или серебра), который покупает, не продавая, и предположить, что все другие продают ему. В таком случае весь годовой общественный прибавочный продукт (представляющий всю прибавочную стоимость) перешел бы к нему, а все другие капиталисты pro rata распределили бы между собою его прибавочный продукт, от природы существующий в виде денег, представляющий естественное воплощение в золоте его прибавочной стоимости, потому что часть продукта золотопромышленника, которая должна возместить его функционирующий капитал, уже связана и использована соответствующим образом. Произведенная в виде золота прибавочная стоимость золотопромышленника была бы в таком случае единственным фондом, из которого все остальные капиталисты получали бы материал для превращения в золото своего годового прибавочного продукта. Следовательно, по величине стоимости она должна была бы равняться всей общественной годовой прибавочной стоимости, которой предстоит временно закоконироваться в форму сокровища. При всей своей нелепости такие предположения ничего не дали бы нам, кроме того, что объяснили бы возможность всеобщего одновременного образования сокровища, причем самое воспроизводство за исключением воспроизводства у золотопромышленников не подвинулось бы ни на шаг далее.

Прежде чем разрешить это кажущееся затруднение, мы должны разграничить накопление и т. д.».

Маркс здесь называет затруднение в реализации прибавочной стоимости кажущимся. Но все дальнейшее исследование вплоть до конца второго тома «Капитала» служит преодолению этого затруднения. Сперва Маркс пытается разрешить вопрос ссылкой на образование сокровищ, которое в капиталистическом производстве неизбежно вытекает из несовпадения моментов обращения различных постоянных капиталов. Так как из различных индивидуальных затрат одни произведены раньше, другие позже, а часть затрат возобновляется лишь по истечении более или менее продолжительных периодов, то мы видим, что в каждый данный момент некоторые отдельные, капиталисты уже возобновляют свои затраты, в то время как другие производят для этого лишь отчисления от продажи своих товаров, пока эти отчисления не составят суммы, достаточной для обновления основного капитала. Так образование сокровищ протекает на капиталистическом базисе параллельно с общественным процессом воспроизводства как проявление и условие своеобразного обращения основного капитала. «Например, А продает Б (который может представлять и нескольких покупателей) 600 (= 400 с + 100 v + 100 m). Он продал товар на 600, за 600 деньгами, из которых 100 представляют, прибавочную стоимость; эти 100 он извлекает из обращения, копит их, как деньги; но эти 100 деньгами представляют лишь денежную форму прибавочного продукта, который был носителем стоимости величиной в 100. (Чтобы рассмотреть проблему в чистом виде, Маркс допускает здесь, что вся прибавочная стоимость капитализируется; он, следовательно, совершенно не обращает внимания на часть прибавочной стоимости, затраченную на личное потребление капиталистов; как А', А'', А''', так и Б', Б'', Б''' принадлежат здесь к подразделению I.) Вообще образование сокровища — вовсе не производство, а, следовательно, прежде всего и не превращение производства. Деятельность капиталиста при этом состоит исключительно в том, что он извлекает из обращения, удерживает у себя и сохраняет неприкосновенными деньги, вырученные от продажи прибавочного продукта в 100. Эта операция происходит не только у А, она совершается во множестве пунктов на периферии обращения у других капиталистов: А', А'', А'''… Но А производит такое сосредоточение сокровищ лишь постольку, поскольку он по отношению к своему прибавочному продукту выступает только как продавец, не выступая затем в качестве покупателя. Таким образом, последовательное производство прибавочного продукта, представляющего его прибавочную стоимость, которая должна быть превращена в золото, является для него предпосылкой образования сокровища. В данном случае, где мы рассматриваем обращение только в пределах категории I, натуральная форма прибавочного продукта, как и всего продукта, часть которого составляет прибавочный продукт, является натуральной формой одного из элементов постоянного капитала I, т. е. принадлежит к такой категории, как средства производства средств производства. Что из этого получается, т. е. для какой функции они служат в руках покупателей В, В', В'' и т. д., это мы сейчас увидим. Но прежде всего мы должны запомнить следующее: хотя А на свою прибавочную стоимость извлекает деньги из обращения и копит их, как сокровище, он, с другой стороны, бросает в обращение товары, не извлекая за них других товаров, вследствие чего В, В', В'' и т. д. в свою очередь могут вносить в обращение деньги и взамен их извлекать из него только товар. В данном случае этот товар и по своей натуральной форме и по своему назначению входит как основной или оборотный элемент в постоянный капитал В, В' и т. д.».

Весь описанный здесь процесс для нас не нов. Маркс уже разобрал его подробно при простом воспроизводстве, так как он необходим для объяснения того, как обновляется постоянный капитал общества при условиях капиталистического воспроизводства. Поэтому пока совсем не ясно, как этот процесс может нас избавить от того особого затруднения, на которое мы натолкнулись при анализе расширенного воспроизводства. Затруднение ведь заключалось в следующем. В целях накопления одна часть прибавочной стоимости не потребляется капиталистами, а прибавляется к капиталу для расширения производства. Спрашивается, где покупатели на этот самый прибавочный продукт, которого не могут потребить ни капиталисты, ни тем более рабочие, потребление которых целиком покрывается суммой соответствующего переменного капитала? Где спрос на накопленную прибавочную стоимость? Или, как формулирует этот вопрос Маркс, откуда берутся деньги, чтобы оплатить накопленную прибавочную стоимость? Если нам в ответ на это указывают на образование денежного сокровища как на результат того, что процессы обновления постоянных капиталов отдельных капиталистов совершаются скачками и не совпадают во времени, то взаимная связь этих явлений не становится очевидной. Если В, В', В'' и т. д. покупают средства производства у своих коллег А, А', А'' в целях обновления их фактически потребленного постоянного капитала, то мы в этом случае остаемся в рамках простого воспроизводства, и такая постановка вопроса не имеет ничего общего с нашим затруднением. Но если мы предположим, что покупка средств существования капиталистами В, В', В'' и т. д. служит для расширения их постоянного капитала в целях накопления, то с этим сразу связывается несколько вопросов. Прежде всего, откуда у В, В', В'' берутся деньги для того, чтобы купить у А, А', А'' дополнительный прибавочный продукт? Ведь они со своей стороны тоже могут оказаться при деньгах только благодаря продаже собственного прибавочного продукта. Прежде чем обзавестись новыми средствами производства для расширения своих предприятий, т. е. прежде чем выступить в качестве покупателей подлежащего накоплению прибавочного продукта, они должны освободиться от собственного прибавочного продукта, т. е. выступить в качестве продавцов. Но кому В, В', В'' продали свой прибавочный продукт? Мы видим, что затруднение перенесено с А, А', А'' на В, В', В'', но отнюдь не устранено.

В ходе анализа есть один момент, когда кажется, что затруднение разрешено. После некоторого отступления Маркс опять берется за нить исследования и продолжает ее следующим образом:

«В рассматриваемом здесь случае этот прибавочный продукт с самого начала составляет средства производства средств производства. Только в руках В, В', В'' и т. д. (I) этот прибавочный продукт функционирует как дополнительный постоянный капитал; но потенциально он является таковым раньше, чем продан, уже в руках А, А', А'' (I), которые накопляют сокровище. Пока мы рассматриваем только размер стоимости воспроизводства на стороне I, мы находимся еще в пределах простого воспроизводства, потому что никакой дополнительный капитал не приведен в движение для, того, чтобы создать этот потенциальный дополнительный постоянный капитал (прибавочный продукт), не приведено в движение и большее количество прибавочного труда, чем то, которое затрачивалось на основе простого воспроизводства. Различие пока заключается только в форме применяемого прибавочного труда, в конкретной природе его особенного полезного вида. Он был израсходован на средства производства для I с вместо II с, на средства производства средств производства, а не средства производства средств потребления. При простом воспроизводстве предполагалось, что вся прибавочная стоимость I расходуется как доход, следовательно, на товары II; следовательно, она состояла лишь из таких средств производства, которые должны были возместить постоянный капитал II с в его натуральной форме. Таким образом для того, чтобы произошел переход от простого к расширенному воспроизводству, производство подразделения I должно получить возможность создавать менее элементов постоянного капитала для II, но в той же мере более для I. Из этого следует, если смотреть на дело только с точки зрения величины стоимости, что при простом воспроизводстве создается материальный субстрат расширенного воспроизводства. Таковым является просто прибавочный труд класса рабочих I, израсходованный непосредственно на производство средств производства, на создание потенциального дополнительного капитала I. Следовательно, образование потенциального дополнительного денежного капитала со стороны А, А', А'' (I), — средством для чего служит последовательная продажа их прибавочного продукта, который образуется без всякой капиталистической затраты денег, — дает здесь просто денежную форму дополнительно произведенных средств производства I».

Здесь кажется, что затруднение рассеялось, как дым. Накопление не требует никаких новых денежных источников: раньше капиталисты сами потребляли свою прибавочную стоимость, следовательно, они должны были иметь на руках соответствующий запас денег, потому что класс капиталистов, как мы знаем уже из анализа простого воспроизводства, сам должен бросить в обращение деньги, которые требуются для реализации его прибавочной стоимости; теперь класс капиталистов покупает за одну часть этого денежного запаса (запаса В, В', В'' и т. д.) вместо средств потребления на такую же стоимость новых, дополнительных средств производства, чтобы расширить свое производство. Вследствие этого в руках другой части капиталистов (именно у А, А', А'' и т. д.) собирается такая же сумма в деньгах. «Такое образование сокровища отнюдь не предполагает дополнительного богатства в виде благородных металлов, а только изменение функции обращавшихся до того времени денег. До этого они функционировали как средства обращения, теперь они функционируют как сокровища, как образующийся потенциально новый денежный капитал».

Таким образом мы вышли бы из затруднения. Однако не трудно определить, какое обстоятельство сделало столь легким для нас решение затруднения: Маркс рассматривает здесь накопление при его первом появлении in statu nascendi, когда оно только что начинает расти, как почка простого воспроизводства. С точки зрения величины стоимости производство здесь пока еще не расширилось, но его распорядок и распределение его вещественных элементов другие. При таких обстоятельствах неудивительно, что и денежные источники оказываются достаточными. Но и полученное нами решение годится только для одного момента, только для перехода от простого к расширенному воспроизводству, т. е. как раз для случая, который мыслим только теоретически, но с которым в действительности встречаться не приходится. Но если процесс накопления давно уже приобрел права гражданства и если он каждый период производства выбрасывает на рынок большую массу стоимости, чем в прежние периоды, тогда спрашивается, где покупатели для этих дополнительных стоимостей? Здесь найденное нами решение оставляет нас на произвол судьбы. Кроме того, оно само является лишь кажущимся решением. При ближайшем рассмотрении оказывается, что оно обращается против нас как раз в тот же самый момент, когда нам кажется, что оно выручает нас из беды. Если мы рассматриваем накопление как раз в тот самый момент, когда оно только что собирается родиться из недр простого воспроизводства, то первой его предпосылкой является уменьшение потребления класса капиталистов. В тот момент, когда мы находим возможность при помощи прежних средств обращения предпринять расширение производства, мы в соответствующей мере теряем прежних потребителей. Для кого же предпринимать расширение производства, т. е. кто купит у В, В', В'' (I) ту увеличенную массу продуктов, которую они произвели, вследствие того, что они, «отказывая себе в самом необходимом», накопили деньги, чтобы закупить у А, А', А'' (I) новые средства производства?

Итак, мы видим, что кажущимся было здесь решение, а не затруднение, и Маркс сам тотчас же возвращается к вопросу о том, откуда у В, В', В'' берутся деньги, чтобы купить у А, А', А'' их прибавочный продукт.

«Поскольку продукты, производимые В, В', В'' и т. д. (I), сами снова входят in natura в тот же самый процесс, само собою понятно, что pro tanto часть их собственного прибавочного продукта прямо (без посредства обращения) переносится в их производительный капитал и входит в него как дополнительный элемент постоянного капитала. Но pro tanto они не содействуют и превращению в золото прибавочного продукта А, А' и т. д. (I). Оставляя это в стороне, откуда же берутся деньги? Мы знаем, что В, В', В'' и т. д. (I) образовали свое сокровище, как А, А' и т. д., путем продажи соответственных прибавочных продуктов и теперь достигли момента, когда их лишь потенциальный денежный капитал, накоплявшийся, как сокровище, должен действительно функционировать как дополнительный денежный капитал; но так мы ходим лишь вокруг да около. По-прежнему остается вопросом, откуда берутся деньги, которые ранее извлечены из обращения и накоплены капиталистами В (I)?».

Ответ, который Маркс тотчас же дает, кажется поразительно простым. «Однако уже из исследования простого воспроизводства мы знаем, что в руках капиталистов I и II должно находиться известное количество денег для того, чтобы совершилось превращение их прибавочного продукта. Деньги, служившие только как доход для расходования на средства потребления, возвращались там обратно к капиталистам в той мере, как они авансировали их для обмена своих соответственных товаров; здесь опять появляются такие же деньги, но их функция изменилась. Капиталисты А и В (I) попеременно доставляют деньги для превращения прибавочного продукта в дополнительный потенциальный денежный капитал и попеременно снова пускают в обращение вновь образованный денежный капитал как покупательное средство».

Здесь мы опять вернулись к простому воспроизводству. Совершенно правильно, что капиталисты А и капиталисты В всегда производят постепенное накопление денежного сокровища, чтобы время от времени обновить свой постоянный (основной) капитал и таким образом помочь взаимно друг другу в реализации своих продуктов. Но это накопляющееся денежное сокровище не падает с неба: оно представляет собою постоянное осаждение стоимости основного капитала, которая мало-по-малу переносится на продукт и при продаже продукт частями реализуется. Таким образом накопленного денежного сокровища всегда может хватить только на возобновление старого капитала, но оно никак не может выйти за эти пределы, чтобы служить для покупки дополнительного постоянного капитала. Этим мы все еще не вышли бы из рамок простого воспроизводства. Или, может быть, что в виде нового дополнительного денежного источника прибавляется часть средств обращения, которые до сих пор служили капиталистам для их личного потребления, а теперь капитализируются? Но это опять приводит нас к краткому и исключительному моменту, мыслимому лишь теоретически, к переходу от простого воспроизводства к расширенному. Дальше этого скачка накопление не подвигается ни на шаг: мы вращаемся фактически в кругу.

Следовательно, капиталистическое накопление сокровища не может нас вывести из затруднения. И это можно было предвидеть, так как самая постановка вопроса неправильная. В проблеме накопления речь идет не о том, откуда берутся деньги, а о том, откуда берется спрос на прибавочный продукт, который произошел из капитализированной прибавочной стоимости. Это не технический вопрос денежного обращения, а экономический вопрос воспроизводства всего общественного капитала. Ибо если мы даже оставим в стороне вопрос, которым только и занимался до сих пор Маркс, — вопрос о том, откуда у В, В' и т. д. (I) взялись деньги, чтобы купить у А, А' и т. д. (I) добавочные средства производства, то после совершившегося накопления возникает гораздо более важный вопрос: кому В, В' и т. д. (I) будут теперь продавать свой возросший прибавочный продукт? Маркс в конце концов заставляет их продавать друг другу их собственные продукты.

«Различные В, В', В'' и т. д. (I), у которых потенциальный новый денежный капитал начинает активные операции, могут покупать друг у друга и продавать друг другу свои продукты (части своего прибавочного продукта). При нормальном ходе дела деньги, авансированные на обращение прибавочного продукта, pro tanto возвращаются к различным В в такой же пропорции, в какой каждый из них авансировал эти деньги на обращение своих соответствующих товаров».

«Pro tanto» это не решение вопроса, так как В, В', В'' и т. д. (I) не для того отказались от части прибавочной стоимости и расширили свое производство, чтобы потом продавать друг другу свой возросший продукт, т. е. средства производства. Да и это впрочем возможно лишь в очень ограниченных пределах. Согласно допущению Маркса, внутри I существует известное разделение труда, причем А, А', А'' и т. д. (I) производят средства производства средств производства, а В, В', В'' и т. д. производят, напротив того, средства производства средств потребления. Следовательно, если бы продукт А, А', А'' и т. д. мог бы остаться внутри подразделения I, то продукт В, В', В'' и т. д. благодаря своей натуральной форме наперед предназначен для подразделения II (производства средств существования). Следовательно, накопление у В, В' и т. д. ведет нас уже к обращению между I и II. Самый ход марксова анализа подтверждает этим, что если внутри подразделения I имеет место накопление, то в конце концов прямо или косвенно — в подразделении средств существования должен быть налицо увеличенный спрос на средства производства. Итак, покупателей прибавочного продукта подразделения I мы должны искать среди капиталистов II.

Вторая попытка Маркса разрешить проблему действительно сообразуется со спросом капиталистов II. Их спрос на дополнительные средства производства может иметь целью лишь увеличение их постоянного капитала II с. Но здесь вся трудность проблемы отчетливо бросается в глаза.

«Положим, что А (I) превращает в золото свой прибавочный продукт, продавая его В из подразделения II. Это может произойти лишь вследствие того, что А (I), продав В (II) средства производства, не покупает затем средств потребления, следовательно, лишь вследствие односторонней продажи с его стороны. Если II с из формы товарного капитала лишь таким способом превращается в натуральную форму производительного постоянного капитала, что не только I v, но по крайней мере и некоторая часть I m обменивается на некоторую часть II с, существующего в форме средств потребления; но если А превращает в золото свое I m только благодаря тому, что такого обмена не происходит, а, напротив, наш А извлекает из обращения деньги, вырученные от II посредством продажи своего I m, и не употребляет их на покупку средств потребления II с, то хотя на стороне А (I) происходит образование дополнительного потенциального денежного капитала, но на другой стороне оказывается закрепленной в форме товарного капитала равная по величине стоимости часть постоянного капитала В (II), которая не может превратиться в натуральную форму производительного постоянного капитала. Другими словами: часть товаров В (II) и притом prima facie та часть, без продажи которой В (I) не может превратить весь свой постоянный капитал снова в производительную форму, не находит себе сбыта; поэтому по отношению к ней происходит перепроизводство, которое по отношению опять-таки к ней затрудняет воспроизводство даже в прежнем масштабе».

Попытки накопления со стороны подразделения I посредством продажи дополнительного прибавочного продукта подразделению II породили здесь совершенно неожиданный результат — дефицит на стороне капиталистов II, которые не могут начать даже простого воспроизводства. Подошедши к этому узловому пункту, Маркс углубляется в анализ, чтобы разрешить проблему.

«Рассмотрим теперь несколько ближе накопление в подразделении II. Первое затруднение относительно II с, т. е. его превращения из составной части товарного капитала в натуральную форму постоянного капитала II, касается простого воспроизводства. Возьмем прежнюю схему

(1000 v + 1000 m) I обмениваются на 2000 II с.

Если, например, половина прибавочного продукта I, следовательно 1000/2 m или 500 I m, снова включается как постоянный капитал в подразделение I, то эта часть прибавочного продукта, удержанная в I, не может возместить ни одной части II с. Вместо того чтобы превратиться в средство потребления…, эта часть должна послужить в роли добавочных средств производства в самом I. Она не может выполнять такую функцию одновременно в I и II, капиталист не может расходовать стоимость своего прибавочного продукта на средства потребления и в то же время производительно потреблять самый прибавочный продукт, т. е. присоединять его к своему производительному капиталу. Итак, вместо 2000 I (v + m) в обмен на 2000 II с поступают только 1500, именно 1000 v + 500 m I; следовательно, 500 II с не могут превратиться из своей товарной формы в производительный (постоянный) капитал II».

Пока что мы лишь еще нагляднее убедились в наличности затруднения, но ни на шаг не подвинулись вперед в его разрешении. Впрочем здесь на анализе сказывается то, что Маркс для объяснения проблемы накопления все время берет за основу фикцию первоначального перехода от простого к расширенному воспроизводству, т. е. момент рождения накопления, вместо того чтобы рассматривать его в процессе движения. Эта самая фикция давала нам, пока мы рассматривали накопленное только в пределах подразделения I, по крайней мере на первый взгляд кажущееся решение: так как капиталисты I отказались от части своего прежнего личного потребления, то у них на руках внезапно оказалось новое денежное сокровище, которым они могут начать капитализацию. Но если мы теперь обращаемся к подразделению II, то та же самая фикция только увеличивает еще затруднение. Ибо здесь «самоограничение» со стороны капиталистов I проявляется в чувствительной потере потребителей, на спрос которых рассчитано производство. Капиталисты подразделения II, с которыми мы экспериментировали, желая узнать, не они ли являются столь долго разыскиваемыми покупателями дополнительного продукта накопления в подразделении I, могут нас тем меньше вывести из затруднения, что они сами находятся в стеснительном положении и пока еще не знают, куда деваться со своим собственным непроданным продуктом. Отсюда видно, к каким несуразностям ведет попытка произвести накопление у одних капиталистов за счет других.

Затем Маркс делает попытку обойти затруднение, но сам тотчас же отвергает ее как увертку. Попытка эта сводится к вопросу; нельзя ли рассматривать не поддающийся продаже излишек II, явившийся результатом накопления в I, как необходимый товарный запас общества для следующего года? Маркс на это возражает с обычной для него основательностью: «1) Такое образование запасов и необходимость его имеет значение для всех капиталистов как I, так и II. Рассматриваемые, как простые продавцы товаров, они отличаются друг от друга только тем, что продают товары различного рода. Запас товаров во II предполагает предварительный запас товаров в I. Не принимая в соображение этого запаса на одной стороне, мы должны поступить так же и с другой. Если же мы принимаем их во внимание на обеих сторонах, то проблема нисколько не изменяется.

2) Если на стороне II текущий год заканчивается с товарным запасом для следующего года, то начался он с товарным запасом, доставшимся для той же стороны от предыдущего года; следовательно, при анализе годового воспроизводства, сведенного к его абстрактному выражению, мы в обоих случаях должны вычеркнуть товарный запас. Если мы отнесем все производство к текущему году, следовательно, и ту часть, которую он передает следующему году как товарный запас, но, с другой стороны, вычтем из него товарный запас, полученный им от предыдущего года, то мы действительно получим в качестве предмета нашего анализа весь средний годовой продукт. 3) То простое обстоятельство, что при исследовании простого воспроизводства мы не наталкивались на затруднение, которое теперь приходится преодолевать, доказывает, что здесь мы имеем дело с совершенно особенным явлением, которое вызывается только иной группировкой (по отношению к воспроизводству) элементов I, измененной группировкой, без которой вообще невозможно никакое воспроизводство в расширенном размере».

Но последнее замечание направлено против попыток, которые делал до сих пор сам Маркс, против попыток объяснить специфическое затруднение накопления моментами, которые принадлежат еще к простому воспроизводству, именно тем образованием сокровищ, которое связано с постоянным обновлением основного капитала и которое раньше — в пределах подразделения I — должно было объяснить нам накопление.

Маркс переходит затем к схематическому представлению расширенного воспроизводства, но тотчас же при анализе своей схемы наталкивается на то же самое затруднение, только в несколько иной форме. Он допускает, что капиталисты подразделения I накопляют 500 m, но что капиталисты подразделения II, со своей стороны, должны превратить в постоянный капитал 140 m, чтобы сделать возможным накопление первых, и спрашивает:

«Следовательно, II должен купить 140 I m на наличные деньги, причем эти деньги не возвратятся к нему посредством последующей продажи его товара I, и этот процесс повторяется постоянно при каждом новом повторении годового производства, поскольку оно является воспроизводством в расширенном масштабе. Где же во втором находится источник денег для этого?».

В дальнейшем изложении Маркс производит всесторонние поиски этого источника. Он прежде всего подвергает более близкому рассмотрению затраты капиталистов II на переменный капитал. Последний имеется налицо, конечно, в денежной форме. Но его никак нельзя оторвать от его цели — покупки рабочей силы, чтобы предназначить его для покупки тех добавочных средств производства, о которых шла речь: «Такое постоянно повторяющееся удаление (переменного капитала) от исходного пункта, — из кармана капиталистов, и возвращение к нему нисколько не увеличивает количества денег, совершающих этот кругооборот. Следовательно, оно не является источником накопления денег». После этого Маркс принимает в соображение все мыслимые увертки и, как таковые, их отвергает: «Но постойте! Нельзя ли зашибить на этом некоторый барышик?» — восклицает он и исследует такую возможность: не пришли ли капиталисты путем понижения заработной платы их рабочих ниже нормального среднего уровня к экономии переменного капитала и, следовательно, к новому денежному источнику для целей накопления. Эту догадку он, конечно, моментально отбрасывает: «но не следует забывать, что действительно уплачиваемая нормальная заработная плата (которая ceteris paribus определяет величину переменного капитала) уплачивается вовсе не по доброте капиталистов, но потому, что при данных отношениях она должна быть уплачена. Таким образом, этот способ объяснения устраняется». Он обращается даже к роли скрытых методов «экономии» на переменном капитале к truck system, обманам и т. д. — с тем, чтобы в конце заметить: «это та же самая операция, как в случае I, только замаскированная и осуществляемая обходным путем, следовательно, она должна быть так же отвергнута, как и та». Таким образом, все попытки сделать переменный капитал новым денежным источником для накопления безрезультатны: «Итак, с 376 II v для упомянутой цели ничего нельзя сделать».

Маркс обращается затем к денежному запасу капиталистов II, который они держат у себя в кармане, чтобы пустить в обращение для удовлетворения их собственных потребностей, и задается вопросом, нельзя ли здесь сберечь некоторое количество денег в целях капитализации. Но эту попытку он называет еще «более сомнительной», чем прежнюю. «Здесь имеют дело друг с другом только капиталисты одного и того же класса, которые продают друг другу и покупают одни у других производимые ими средства потребления. Деньги, необходимые для такого обмена, функционируют при этом только как средства обращения и при нормальном ходе вещей должны возвращаться к участникам соответственно авансам последних на обращение затем постоянно снова и снова проделывать один и тот же путь». Затем следует еще одна попытка, принадлежащая к категории тех «уловок», которые Маркс, конечно, беспощадно отвергает, — попытка объяснить образование денежного капитала в руках одних капиталистов II путем обмана при взаимном обмене товарами других капиталистов того же самого подразделения. Он считает даже излишним для себя рассматривать эту попытку.

За этим следует еще одна, уже серьезная попытка:

«Или же часть II m, заключающаяся в необходимых средствах существования, прямо превращается в новый переменный капитал в пределах подразделения II».

Как эта попытка может вывести нас из затруднения, т. е. привести в движение процесс накопления, — не совсем ясно. Ибо: 1) образование добавочного переменного капитала в подразделении II еще не может быть отправным пунктом для дальнейшего, так как мы ведь не справились еще с образованием дополнительного постоянного капитала II и были заняты как раз тем, чтобы доказать его возможность; 2) на этот раз в нашем исследовании речь шла об открытии денежного источника в II для покупки у I дополнительных средств производства, а не о том, чтобы пристроить избыточный продукт II в его собственном производстве; 3) если эта попытка должна означать, что соответствующие средства существования могут быть «прямо», т. е. без посредства денег, применены в производстве II опять в качестве переменного капитала, вследствие чего из переменного капитала освободилась бы соответствующая масса денег для целей накопления, то мы должны были бы эту попытку отвергнуть. При нормальных условиях капиталистическое производство исключает вознаграждение рабочих непосредственно в средствах существования; денежная форма переменного капитала, свободный договор между рабочим как продавцом товара и производителем средств потребления является одной из самых существенных основ капиталистического хозяйства. В другой связи Маркс сам подчеркивает следующее: «Мы знаем, что действительный переменный капитал, следовательно, и добавочный состоит из рабочей силы. С II имеют дело сами рабочие, а не капиталист I, которому пришлось бы в таком случае, как приходилось рабовладельцу, покупать у II необходимые средства существования про запас и беречь их для добавочной рабочей силы, которую предстоит применять в будущем». Сказанное оказывается верным для капиталистов II точно так же, как для капиталистов I. Этим исчерпывается у Маркса приведенная выше попытка.

В конце Маркс отсылает нас к последней части «Капитала», к 21-й главе II тома, которую Энгельс поместил в параграфе IV в виде «дополнительных примечаний». Здесь мы находим краткое объяснение.

«Первоначальным источником денег для II служат v + m золотопромышленников I, обмениваемые на часть II с; лишь поскольку золотопромышленник копит прибавочную стоимость или превращает ее в средства производства I, следовательно, расширяет свое производство, его v + m не входит в II; с другой стороны, поскольку накопление денег самим золотопромышленником в конце концов ведет к расширенному воспроизводству, часть прибавочной стоимости золотопромышленника, расходуемая им не как доход, а на его дополнительный переменный капитал, входит в II, способствует здесь новому образованию сокровищ или дает новое средство покупать у I без повторной непосредственной продажи ему».

После того как ни одна из всех возможных попыток объяснения накопления нам не удалась, после того как нас отсылали от Понтия к Пилату, от А I к В I и от В I к В II, мы таким образом приходим в конце концов к тому самому золотопромышленнику, привлечение которого Маркс в самом начале своего анализа признал «нелепым». Этим и заканчивается анализ процесса воспроизводства и II том «Капитала», который так и не дает нам столь долго разыскиваемого решения проблемы.

Глава девятая. Трудности проблемы под углом зрения процесса обращения

Анализ Маркса пострадал между прочим оттого, что он пытался разрешить проблему, неправильно поставив ее в форме вопроса о «денежных источниках». На самом деле речь идет о фактическом спросе, о сбыте товаров, а не об источниках денег для их оплаты. Относительно денег как посредника обращения мы должны здесь при рассмотрении процесса воспроизводства, взятого в целом, принять, что капиталистическое общество всегда имеет в своем распоряжении такое количество денег, которое необходимо для его процесса обращения, или что оно умеет создавать для этой цели суррогаты. Что подлежит объяснению, так это те крупные общественные акты обмена, которые вызываются реальными экономическими потребностями. То обстоятельство, что капиталистическая прибавочная стоимость, прежде чем подвергнуться накоплению, должна безусловно пройти через денежную форму, не может быть оставлено без внимания. Однако мы отыскиваем экономический спрос на прибавочный продукт, не интересуясь при этом вопросом о происхождении денег. Ибо, как говорит в другом месте сам Маркс, «деньги на одной стороне вызывают при этом расширенное воспроизводство на другой стороне, потому что возможность его имеется уже без денег, которые сами по себе не составляют элементов действительного воспроизводства».

Что вопрос о «денежных источниках» для накопления является совершенно бесплодной формулировкой проблемы воспроизводства, обнаруживается у самого Маркса в другой связи.

То же самое затруднение уже раз занимало его во II томе «Капитала», а именно при исследовании процесса обращения. Уже при рассмотрении простого воспроизводства он при обращении прибавочной стоимости ставит вопрос:

«Но товарный капитал, прежде чем он превратился в производительный капитал и прежде чем будет израсходована заключавшаяся в нем прибавочная стоимость, должен быть превращен в деньги. Откуда берутся деньги для этого? На первый взгляд этот вопрос кажется затруднительным, и ни Тук, ни кто-либо другой до сих пор не дали на него ответа».

И Маркс решительно подходит к корню вопроса.

«Положим, что оборотный капитал в 500 фунтов стерлингов, авансированный в форме денежного капитала, каков бы ни был период его оборота, представляет весь оборотный капитал общества, т. е. класса капиталистов. Прибавочная стоимость пусть будет 100 фунтов стерлингов. Каким же образом весь класс капиталистов может постоянно извлекать из обращения 600 фунтов стерлингов, если он постоянно бросает в него только 500 фунтов стерлингов?»

Надо заметить, что мы имеем здесь дело с простым воспроизводством, где весь прибавочный продукт затрачивается классом капиталистов на личное потребление. Следовательно, вопрос заранее должен быть поставлен точнее: как капиталисты, пустившие в обращение 500 фунтов стерлингов деньгами на постоянный и переменный' капитал, могут получить свои средства потребления на сумму прибавочной стоимости, равной 100 фунтам стерлингов. Тут сразу выясняется, что те 500 фунтов стерлингов, которые постоянно служат для покупки средств производства и уплаты рабочим, не могут служить одновременно для покрытия личного потребления капиталистов. Откуда, стало быть, берутся те дополнительные деньги в 100 фунтов стерлингов, которые капиталисты употребляют для реализации их собственной прибавочной стоимости? Маркс сразу же отвергает все теоретические увертки, к которым можно было бы прибегнуть для ответа на поставленный вопрос.

«Не следует обходить это затруднение какими бы то ни было благовидными увертками.

Например, в таком роде: что касается постоянного оборотного капитала, то ясно, что не все расходуют его одновременно. В то время, когда капиталист А продает свой товар, следовательно, авансированный им капитал принимает денежную форму, у покупателя В его капитал, находящийся в денежной форме, принимает, напротив, форму средств его производства, как раз тех, которые производит А. Тем же самым актом, посредством которого А снова придает денежную форму произведенному им товарному капиталу, В снова придает производительную форму своему капиталу, превращает его из денежной формы в средства производства и в рабочую силу; одна и та же сумма денег функционирует в двустороннем процессе, как при всякой простой купле Т-Д (товар — деньги). С другой стороны, если А снова превращает деньги в средства производства, он покупает последние у С, а последний платит теми же деньгами В и т. д. Дело было бы объяснено таким способом. Но:

Все законы, установленные нами (книга I, гл. 3) относительно количества денег, обращающихся при товарном обращении, нисколько не изменяются вследствие капиталистического характера процесса производства.

Следовательно, если говорят, что оборотный капитал общества, авансируемый в денежной форме, составляет 500 фунтов стерлингов, то при этом уже принято в расчет, с одной стороны, эта сумма была авансирована одновременно, но что, с другой стороны, она приводит в движение более производительного капитала, чем 500 фунтов стерлингов, потому что она попеременно служит денежным фондом различных производительных капиталов. Следовательно, этот способ объяснения предполагает уже существующими те самые деньги, существование которых он должен объяснить.

Далее можно было бы сказать так: капиталист А производит такие предметы, которые капиталист В потребляет индивидуально, непроизводительно. Следовательно, деньги В превращают в деньги товарный капитал А, и таким образом одна и та же денежная сумма служит для превращения в деньги прибавочной стоимости В и оборотного постоянного капитала А. Но здесь еще прямее предполагается решенным тот самый вопрос, на который следует дать ответ. Именно, откуда же В берет эти деньги на покрытие своего дохода? Каким образом он сам превратил в деньги эту часть своего продукта — эту прибавочную стоимость? Затем можно было бы сказать, что часть оборотного переменного капитала, которую А постоянно авансирует на своих рабочих, постоянно же возвращается к нему из обращения, и только некоторая изменяющаяся доля ее постоянно остается у него самого для выдачи заработной платы. Однако между моментом расходования и моментом возвращения денег, израсходованных на заработную плату, проходит некоторое время, в течение которого эти деньги могут между прочим служить и для превращения в золото прибавочной стоимости. Но, во-первых, мы знаем, что чем продолжительнее это время, тем более должна быть масса денежного запаса, который капиталисту А приходится сохранять in petto. Во-вторых, рабочий расходует деньги, покупает на них товары и тем самым pro tanto превращает в деньги заключающуюся в этих товарах прибавочную стоимость. Следовательно, те же самые деньги, которые авансируются в форме переменного капитала, pro tanto служат также для превращения в деньги прибавочной стоимости. Не углубляясь в этот вопрос еще более, мы заметим здесь лишь следующее: потребление всего класса капиталистов и зависимых от них непроизводительных лиц идет параллельно и одновременно с потреблением рабочего класса; следовательно, одновременно с тем, как пускают в обращение свои деньги рабочие, должны пускать в обращение деньги и капиталисты, чтобы расходовать свою прибавочную стоимость как доход, следовательно, деньги для этого должны извлекаться из обращения. Таким образом только что приведенное объяснение лишь уменьшило бы количество необходимых денег, но не устранило бы необходимости в них.

Наконец, можно было бы сказать: однако в обращение всегда вносится большое количество денег при первом оборудовании основным капиталом, который тем, кто его бросил в обращение, снова извлекается из обращения лишь постепенно, частями, в течение ряда лет. Разве этой суммы недостаточно для того, чтобы превратить в деньги прибавочную стоимость? На это придется ответить, что сумма 500 фунтов стерлингов (которая заключает в себе и сокровище для необходимого резервного фонда), быть может, уже предполагает, что она употребляется как основной капитал, если не тем, кто бросил ее в обращение, то кем-либо другим. Кроме того, уже предполагается, что в сумме, расходуемой на приобретение продуктов, служащих основным капиталом, оплачена и заключающаяся в этих товарах прибавочная стоимость, и вопрос заключается лишь в том, откуда берутся эти деньги».

На этот последний пункт мы должны, между прочим, обратить особое внимание, ибо здесь Маркс отказывается привлечь образование сокровища для периодического обновления основного капитала в целях объяснения реализации прибавочной стоимости и даже при простом воспроизводстве. Дальше, где речь идет о гораздо более затруднительной реализации прибавочной стоимости при накоплении, он, как мы видели, в виде опыта многократно возвращается к тому самому объяснению, которое он отбросил как «благовидную отговорку».

Затем следует решение, которое кажется несколько неожиданным: «Общий ответ уже дан: если должна обращаться масса товаров на 1000 фунтов стерлингов х Х, то количество денег, необходимых для этого обращения, нисколько не изменяется от того, содержится ли в стоимости этой массы товаров прибавочная стоимость или нет, произведена ли эта масса товаров капиталистически или нет. Следовательно, самой проблемы не существует. При прочих данных условиях, скорости обращения денег и пр., для обращения товарной стоимости на 1000 фунтов стерлингов х Х требуется определенная сумма денег, которая совершенно не зависит от того обстоятельства, много или мало этой стоимости достается непосредственным производителям этих товаров. Поскольку здесь и существует проблема, она совпадает с общей проблемой: откуда берется сумма денег, необходимая для обращения товаров в известной стране». Ответ совершенно правилен. Ответом на вопрос, откуда берутся деньги для обращения прибавочной стоимости, служит ответ на общий вопрос: откуда берутся деньги для того, чтобы пустить в обращение известную массу товаров в стране? Деления массы стоимости этих товаров на постоянный капитал, переменный капитал и прибавочную стоимость даже и не существует с точки зрения денежного обращения как такового; с этой точки зрения оно не имеет никакого смысла. Следовательно, «проблемы не существует» только под углом зрения денежного обращения или простого товарного обращения. Но проблема все-таки существует с точки зрения общественного воспроизводства, взятого в целом, только ее не следует формулировать так неправильно, чтобы ответ вернул нас к простому товарному обращению, где проблемы этой не существует. Следовательно, вопрос не гласит так: откуда берутся деньги для реализации прибавочной стоимости? Он должен гласить: где потребители прибавочной стоимости? Что деньги должны находиться в руках этих потребителей и что они ими должны быть брошены в обращение, понятно само собой. Сам Маркс снова возвращается к проблеме, несмотря на то, что он только что объявил ее несуществующей.

«Но существуют вообще только два исходных пункта: капиталист или рабочий. Третьи лица всех разрядов или должны получать деньги от этих двух классов за какие-нибудь услуги, или, поскольку они получают деньги без всяких услуг со своей стороны, они являются совладельцами прибавочной стоимости в форме ренты, процента и т. д. То обстоятельство, что прибавочная стоимость не остается целиком в кармане промышленного капиталиста и что он должен поделиться ею с другими лицами, не имеет никакого отношения к рассматриваемому вопросу. Вопрос заключается в том, каким образом он превращает в деньги свою прибавочную стоимость, а не в том, как распределяются впоследствии вырученные за нее деньги. Следовательно, в нашем случае мы все еще должны видеть в капиталисте единственного владельца прибавочной стоимости. Что касается рабочего, то уже сказано, что он представляет только вторичный исходный пункт, тогда как капиталист — первоначальный исходный пункт тех денег, которые бросаются в обращение рабочим. Деньги, сначала авансированные как переменный капитал, совершают уже свое второе обращение, когда рабочий затрачивает их на оплату средств существования.

Итак, класс капиталистов остается единственным исходным пунктом денежного обращения. Если ему требуется для оплаты средств производства 400 фунтов стерлингов и для оплаты рабочей силы 100 фунтов стерлингов, то он бросает в обращение 500 фунтов стерлингов, но заключающаяся в продукте прибавочная стоимость при норме прибавочной стоимости 100% равна стоимости 100 фунтов стерлингов. Каким образом класс капиталистов может постоянно извлекать из обращения 600 фунтов стерлингов, если он постоянно бросает в него только 500 фунтов стерлингов? Из ничего ничего не будет. Весь класс капиталистов не может извлекать из обращения ничего такого, что не было бы раньше брошено в него».

Дальше Маркс отвергает еще одну уловку, которую можно было бы использовать для объяснения проблемы, именно привлечение скорости обращения денег, позволяющей меньшим количеством денег привести в обращение большую массу товаров. Эта уловка, естественно, ни к чему не ведет, так как скорость обращения денег уже была принята в расчет, когда мы предположили, что обращение товарной массы требует такого-то и такого-то количества фунтов стерлингов.

За этим следует, наконец, решение проблемы:

«Действительно, как бы это ни казалось парадоксальным на первый взгляд, класс капиталистов сам пускает в обращение те деньги, которые служат для реализации заключающейся в товарах прибавочной стоимости. Однако, nota bene, он бросает их в обращение не как авансированные деньги, следовательно, не как капитал. Он расходует их как покупательное средство для своего личного потребления. Следовательно, эти деньги не авансируются классом капиталистов, хотя он является исходным пунктом их обращения».

Это ясное исчерпывающее решение лучше всего доказывает, что проблема не мнимая. Оно покоится не на том, что мы открыли «новый источник денег» для реализации прибавочной стоимости, а на том, что мы нашли потребителей этой прибавочной стоимости. Соответственно допущению Маркса мы здесь все еще находимся на почве простого воспроизводства. Это значит, что класс капиталистов затрачивает всю свою прибавочную стоимость на личное потребление. Так как капиталисты являются потребителями прибавочной стоимости, то тот факт, что они должны иметь в кармане деньги, чтобы присвоить себе натуральную форму прибавочной стоимости — предметы потребления, не только не парадоксален, но сам собою понятен. Обмен как акт обращения вытекает как нечто необходимое из того факта, что отдельные капиталисты не могут прямо потребить свою индивидуальную прибавочную стоимость или индивидуальный прибавочный продукт, как это делает рабовладелец. Напротив того, ее вещественная натуральная форма, как правило, исключает это потребление. Но совокупная прибавочная стоимость всех капиталистов, предполагая простое воспроизводство, заключена во всем общественном продукте и выражена в соответствующей массе средств потребления для класса капиталистов точно так же, как сумме всех переменных капиталов соответствует равная по стоимости масса средств существования для рабочего класса и как постоянному капиталу всех отдельных капиталистов соответствует равная ему по стоимости масса вещественных средств производства. Чтобы обменять индивидуальную, не годную для потребления прибавочную стоимость на соответствующее количество средств существования, необходим двусторонний акт товарного обращения: продажа собственного прибавочного продукта и покупка средств существования из общественного прибавочного продукта. Так как оба эти акта происходят исключительно только в пределах класса капиталистов между отдельными капиталистами, и деньги, играющие при этом роль посредника, переходят здесь из рук одного капиталиста в руки другого и остаются всегда в кармане класса капиталистов. Так как при простом воспроизводстве обмениваются всегда одни и те же массы стоимости, то для обращения прибавочной стоимости каждый год служит одна и та же масса денег, и лишь в крайнем случае при исключительной основательности можно было бы поставить вопрос: как эта денежная сумма, служащая посредником при осуществлении потребления самих капиталистов, появилась некогда у них в кармане? Но этот вопрос переходит в другой более общий вопрос: откуда вообще появился некогда в руках капиталистов денежный капитал — тот самый денежный капитал, от которого капиталисты, наряду с производительным расходованием, должны сохранять часть для целей личного потребления? Но поставленный так вопрос относится к главе о так называемом «первоначальном накоплении», т. е. об историческом генезисе капитала, и выходит за пределы анализа как процесса обращения, так и процесса воспроизводства.

Таким образом, вопрос ясен и недвусмысленен, поскольку мы находимся на почве простого воспроизводства. Здесь проблема реализации прибавочной стоимости разрешается самым предположением простого воспроизводства: она, собственно, уже антиципирована самым понятием последнего. Простое воспроизводство на том и покоится, что вся прибавочная стоимость потребляется классом капиталистов, а это значит, что она должна быть им куплена, т. е. что отдельные капиталисты должны покупать ее друг у друга.

«В этом случае мы предполагали, — говорит сам Маркс, — что денежная сумма, которую капиталист бросает в обращение на покрытие своего личного потребления впредь до первого возвращения, своего капитала, как раз равна произведенной им и превращаемой в деньги прибавочной стоимости. Очевидно, что по отношению к отдельному капиталисту такое предположение произвольно. Но оно должно быть правильным для всего класса капиталистов, раз мы предполагаем простое воспроизводство. Оно выражает только то, что уже заключается в этом последнем предположении: именно, что вся прибавочная стоимость потребляется непроизводительно, — но только она одна; следовательно, не потребляется ни малейшей доли первоначального капитала».

Но простое воспроизводство на капиталистическом базисе является в теоретической экономике мнимой величиной, такой же полноправной и необходимой в научном отношении мнимой величиной, как квадратный корень из -1 в математике. Однако проблема реализации прибавочной стоимости этим самым отнюдь не разрешается для фактического положения вещей, т. е. для расширенного воспроизводства или накопления. И это Маркс сам вторично подтверждает, лишь только он приступает к продолжению своего анализа.

Откуда берутся деньги для реализации прибавочной стоимости, если предположить наличность накопления, т. е. не потребления, а капитализации части прибавочной стоимости? Первый ответ, который Маркс дает на этот вопрос, гласит:

«Прежде всего, что касается добавочного денежного капитала, который требуется для функционирования возрастающего производительного капитала, то он доставляется той частью реализованной прибавочной стоимости, которая бросается в обращение капиталистом как денежный капитал, а не как денежная форма дохода. Деньги уже находятся в руках капиталистов. Только их употребление иное».

Это объяснение, равно как и его недостаточность, уже известно нам из исследования процесса воспроизводства. Ответ опирается исключительно только на момент перехода от простого воспроизводства к накоплению: еще вчера капиталисты потребляли всю свою прибавочную стоимость и, следовательно, имели в кармане соответствующую сумму денег для ее обращения; сегодня они решают сберечь часть прибавочной стоимости и затратить ее продуктивно вместо того, чтобы прокутить. Им только нужно для этого, — предполагая, что производятся вещественные средства производства вместо предметов роскоши, — дать иное применение части своего личного денежного фонда. Но переход от простого производства к расширенному является такой же теоретической фикцией, как само простое воспроизводство капитала. И сам Маркс тотчас же продолжает:

«Но вследствие затраты добавочного производительного капитала бросается в обращение как продукт этого капитала добавочная масса товаров. Вместе с этой добавочной массой товаров выбрасывается в обращение часть добавочных денег, необходимых для ее реализации, именно выбрасывается постольку, поскольку стоимость этой массы товаров равна стоимости производительного капитала, потребленного при ее производстве. Эта добавочная масса денег прямо авансируется как добавочный денежный капитал, и потому она возвращается к капиталисту вследствие оборота его капитала. Здесь перед нами тот же самый вопрос, как и выше. Откуда берутся добавочные деньги для реализации дополнительной прибавочной стоимости, находящейся теперь в товарной форме?»

Но тут, где проблема опять ставится во всей своей остроте, мы получаем вместо решения следующий неожиданный ответ:

«Общий ответ опять тот же самый. Сумма цен обращающейся массы товаров увеличилась не потому, что цена прежней массы товаров повысилась, а потому, что масса обращающихся теперь товаров больше, чем масса товаров, обращавшихся ранее, причем эта разница не уравновешивается понижением цен. Добавочные деньги, необходимые для обращения этого большого количества товаров большей стоимости, должны быть добыты или усиленной экономией на обращающемся количестве денег, — достигается ли она посредством взаимного погашения платежей и т. п., или при помощи средств, ускоряющих обращение одного и того же денежного знака, или же они должны быть получены путем превращения денег из формы сокровища в форму обращающихся денег».

Это решение сводится к следующему объяснению. Капиталистическое воспроизводство при условиях непрерывного и возрастающего накопления выбрасывает на рынок все увеличивающуюся массу товарных стоимостей. Чтобы привести в обращение эту товарную массу, — возрастающую в своей стоимости, необходима все увеличивающаяся масса денег. Эта возрастающая масса денег должна быть создана. Все это несомненно верно и очевидно, но проблема, о которой шла речь, этим самым не разрешена, она просто исчезла.

Если мы рассматриваем весь общественный продукт (капиталистического хозяйства) просто как товарную массу определенной стоимости, как Warenbrei («товарную кашу») и при условиях накопления видим только прирост этой недифференцированной «товарной каши» и массы ее стоимости, тогда нам придется констатировать, что для обращения этой массы стоимостей требуется соответствующее количество денег, что это количество денег должно расти, когда растет масса стоимости и если при этом ускорение обращения и его экономизирование не уравновешивают приращения стоимости. И на последний вопрос: откуда же в конце концов берутся все деньги? можно вместе с Марксом ответить: из золотых рудников. Это та же точка зрения, именно точка зрения простого товарного обращения. Но в таком случае не нужно вводить таких понятий, как постоянный и переменный капитал и прибавочная стоимость, которые относятся не к простому товарному обращению, а к обращению капитала и общественному воспроизводству; в таком случае не нужно ставить вопрос: откуда берутся деньги для реализации общественной прибавочной стоимости, и притом 1) при простом и 2) при расширенном воспроизводстве? Такие вопросы с точки зрения простого товарного и денежного обращения не имеют никакого смысла и никакого содержания. Но раз эти вопросы поставлены, раз исследование поставлено с точки зрения обращения капитала и общественного воспроизводства, то нечего искать ответа в пределах простого товарного обращения, чтобы, — так как проблемы здесь не существует и на нее нельзя дать ответа, — потом заявить: на проблему уже давно дан ответ — ее вообще не существует.

Следовательно, сама постановка вопроса у Маркса была все время неправильна. Нет никакой сколько-нибудь осязательной цели ставить вопрос, откуда берутся деньги для реализации прибавочной стоимости. Вопрос должен гласить: откуда берется спрос на прибавочную стоимость, где платежеспособная потребность в ней? Если бы вопрос с самого начала был поставлен так, то не нужно было бы столь длительного обходного пути, чтобы ясно показать, разрешим ли он или нет. Если предположить простое воспроизводство, то дело достаточно просто: вся прибавочная стоимость потребляется капиталистами, которые таким образом сами являются здесь покупателями и предъявляют спрос на общественную прибавочную стоимость во всем ее объеме; следовательно также они должны иметь в кармане мелочь, необходимую для обращения прибавочной стоимости. Но как раз из этого самого факта вытекает с очевидностью, что сам класс капиталистов при условии накопления, т. е. капитализации части прибавочной стоимости, никоим образом не может реализовать, т. е. купить всю свою прибавочную стоимость. Несомненно, что должно быть создано достаточное количество денег для реализации капиталистической прибавочной стоимости, — если она вообще должна быть реализована, — но эти деньги никак не могут происходить из кармана капиталистов. Если мы допускаем наличность накопления, то они, напротив того, вследствие этого перестают быть покупателями своей прибавочной стоимости, если бы даже, — говоря абстрактно, — они и имели для этого достаточное количество денег в кармане. Но кто же помимо них может предъявлять спрос на товары, в которых заключена капитализированная прибавочная стоимость?

«По нашему предположению — при всеобщем и исключительном господстве капиталистического производства, — кроме этого класса (класса капиталистов), вообще не существует никаких других классов, кроме рабочих. Все, что покупает рабочий класс, равно сумме его заработной платы, равной сумме переменного капитала, авансированного всем классом капиталистов».

Следовательно, рабочие еще меньше, чем класс капиталистов, в состоянии реализовать капитализированную прибавочную стоимость. Но кто-нибудь ведь должен ее купить, раз капиталисты опять должны иметь на руках авансированный накопленный капитал. И все-таки, кроме капиталистов и рабочих, других покупателей нельзя себе представить. «Каким же образом должен накоплять деньги класс капиталистов?» Реализация прибавочной стоимости вне этих двух единственно существующих классов общества кажется столь же необходимой, как и невозможной. Накопление капитала очутилось в порочном кругу. Во II томе «Капитала» мы во всяком случае не находим решения проблемы.

Если спросить, почему в «Капитале» Маркса нельзя найти решения этой важной проблемы капиталистического накопления, то прежде всего придется принять во внимание, что II том «Капитала» представляет собою не законченное произведение, а оборванную на полуслове рукопись.

Уже внешняя форма последней главы этого тома показывает, что мы имеем дело скорее с набросками для работы самого мыслителя, чем с готовыми выводами, предназначенными для просвещения читателя. Это обстоятельство вполне подтверждает столь компетентный свидетель, как редактор II тома, Фридрих Энгельс. В своем предисловии ко второму тому он приводит следующие подробные сведения о состоянии оставленных Марксом предварительных работ и рукописей, которые должны были служить основой для этого тома:

«Простое перечисление оставленного Марксом рукописного материала для II книги показывает, с какой несравненной добросовестностью, с какой строгой самокритикой он старался разработать до полного совершенства свои великие экономические открытия, прежде чем опубликовать их; эта самокритика лишь редко оставляла возможность приспособлять изложение по содержанию и по форме к его кругозору, постоянно расширявшемуся вследствие нового изучения. Этот материал состоит из следующего:

Прежде всего имеется рукопись „Zur Kritik der Politischen Oekonomie“ в 23 тетрадях, составляющих 1472 страницы в четвертую долю листа, написанных с августа 1861 г. по июнь 1863 г. Она представляет продолжение первой тетради под таким же названием, появившейся в печати в Берлине 1859 г. Как ни драгоценна эта рукопись, пришлось мало воспользоваться ею для настоящего издания II книги.

Следующей по времени рукописью является рукопись книги III:

Из периода, следовавшего за появлением книги I, имеется для II тома собрание четырех рукописей in folio, перенумерованных самим Марксом с I по V. Из них рукопись I (150 страниц), относящаяся, как можно предполагать, к 1865 или 1867 г., представляет первую самостоятельную, но более или менее отрывочную обработку II книги в ее настоящем порядке изложения. Из этой рукописи также ничем не пришлось воспользоваться. Рукопись III отчасти состоит из собрания цитат и ссылок на записные тетради Маркса — все это относится по большей части к первому отделу II книги — отчасти она представляет обработку отдельных пунктов, именно критику положений А. Смита о постоянном и оборотном капитале и об источнике прибыли; далее изложение отношения нормы прибавочной стоимости к норме прибыли, относящееся к III книге. Ссылки дали мало нового, позднейшие редакции сделали излишним пользование ими как для II, так и для III книги; следовательно, их в большинстве случаев также пришлось отложить в сторону. Рукопись IV представляет вполне готовую для печати обработку первого отдела и первой главы второго отдела книги II, и там, где это требовалось, она была использована. Хотя оказалось, что она написана ранее, чем рукопись II, однако вследствие того, что она более законченна по форме, ею с успехом можно было воспользоваться для соответствующей части книги; оказалось достаточным сделать несколько добавлений из рукописи II. Эта последняя рукопись представляет собою единственную до некоторой степени законченную обработку книги II; она помечена 1870 г. В заметках для окончательной редакции, о которых сейчас будет упомянуто, прямо сказано: „В основу должна быть положена вторая переработка“.

После 1870 г. снова наступила пауза, обусловленная главным образом болезненным состоянием автора. По обыкновению Маркс заполнял это время изучением. Агрономия, американские и русские земельные отношения, денежный рынок и банки, наконец, естественные науки: геология и физиология, а в особенности самостоятельные математические работы составляют содержание многочисленных записных тетрадей Маркса, относящихся к этому времени. В начале 1877 г. он чувствовал себя настолько оправившимся, что снова мог приступить к своей специальной работе. Концом марта 1877 г. помечены ссылки и заметки из вышеупомянутых четырех рукописей, послужившие основой для той новой переработки второй книги, начало которой находится в рукописи V (56 страниц in folio). Она заключает первые четыре главы и еще мало обработана; существенные пункты обсуждаются в примечаниях под текстом; материал скорее собран, чем избран, но эта рукопись — последнее полное изложение этой важнейшей части первого отдела. Первую попытку сделать из нее рукопись, готовую к печати, представляет рукопись VI (относится ко времени после октября 1877 г. и до июля 1878 г.); в ней только 17 страниц в четвертую долю листа, содержащих большую часть первой главы; вторую и последнюю попытку представляет рукопись VII, составляющая только 7 страниц in folio и помеченная „2 июля 1878 г.“

В это время для Маркса, невидимому, стало ясно, что если в состоянии его здоровья не произойдет полной перемены, ему никогда не удастся окончить обработку II и III книги до такой степени, чтобы она удовлетворяла его самого. Действительно, рукописи V–VIII слишком часто носят след напряженной борьбы с угнетающей болезненностью. Труднейшая часть первого отдела была заново переработана в рукописи V; остальная часть первого и весь второй отдел (за исключением главы семнадцатой) не представляли сколько-нибудь значительных теоретических затруднений; напротив, третий отдел — воспроизводство и обращение общественного капитала, — как ему казалось, особенно требовал переработки. Именно, в рукописи II воспроизводство рассматривалось сначала безотносительно к денежному обращению, при посредстве которого оно совершается, а затем еще раз по отношению к денежному обращению. Это следовало устранить и вообще весь отдел переработать таким образом, чтобы он соответствовал расширившемуся кругозору автора. Так возникла рукопись VIII — тетрадь всего в 70 страниц in quarto; но сколько сумел Маркс поместить на этих страницах, показывает сравнение с отделом III в печатном виде по исключении из него мест, взятых из рукописи II.

И эта рукопись содержит только предварительное обсуждение предмета, причем прежде всего имелось в виду установить и развить приобретенные — новые по сравнению с рукописью II точки зрения, между тем как пункты, о которых нельзя было сказать ничего нового, были оставлены в стороне. Значительная часть главы XVII второго отдела, которая и вообще до некоторой степени относится к третьему отделу, была снова подвергнута переработке и расширена. Нередко прерывается логическая последовательность, в изложении — местами пробелы, оно, в особенности в конце, совершенно отрывочно. Но то, что хотел сказать Маркс, так или иначе здесь сказано.

Таков материал для II книги, из которого я, как сказал Маркс своей дочери Элеоноре незадолго перед своей смертью, должен был „кое-что“ сделать».

Надо удивляться тому «кое-что», которое Энгельс сумел сделать из оставшегося ему в таком виде материала. Но из приведенных им подробных данных для интересующего нас вопроса совершенно ясно вытекает, что из трех отделов, которые образуют второй том, для первых двух, посвященных кругообороту денежного и товарного капитала, а также издержкам обращения и обороту капитала, оставленная Марксом рукопись была лучше всего обработана для печати. Напротив того, третий отдел, рассматривающий воспроизводство всего капитала, представляет собою собрание отрывков, обработка которых казалась самому Марксу «крайне необходимой». Но из этого отдела последняя, двадцать первая глава, которая нас здесь больше всего интересует — глава о накоплении и расширенном воспроизводстве, — осталась в менее обработанном виде, чем вся книга. Она охватывает всего-на-всего 35 печатных страниц и обрывается на середине анализа.

Кроме этого внешнего обстоятельства, был между прочим и другой момент, имевший большое влияние. Исследование общественного процесса воспроизводства, как мы видели, начинается у Маркса со смитовского анализа, который между прочим потерпел крушение на неправильном положении, согласно которому цены всех товаров составляются из v + m. Полемика с этим догматом господствует над всем анализом процесса воспроизводства у Маркса. Доказательству того обстоятельства, что весь общественный продукт должен служить не только для потребления, равного сумме различных источников дохода; но и для обновления постоянного капитала, Маркс посвящает все свое внимание. Но так как самая чистая в теоретическом отношении форма дана для этого хода доказательства не при расширенном, а при простом воспроизводстве, то Маркс рассматривает воспроизводство по преимуществу с точки зрения, как раз исключающей накопление; он рассматривает его в предположении, что вся прибавочная стоимость потребляется классом капиталистов. Насколько сильно полемика против Смита овладела всем анализом Маркса, видно из того, что он на продолжении всей своей работы бесчисленное множество раз и с различных сторон возвращается к этой полемике. Так, ей посвящены уже в первом томе, в отделе седьмом, глава XXII, стр. 551–553; во втором томе — стр. 332–336, стр. 379, стр. 405–409, стр. 447–449. Во второй части третьего тома Маркс опять берется за проблему воспроизводства, взятого в целом, но он тотчас же опять переходит к заданной Смитом загадке и посвящает ей всю XLIX главу (стр. 361–381) и, собственно говоря, еще всю XL главу (стр. 381–406).

Наконец, в «Теориях прибавочной стоимости» мы опять находим подробную полемику против смитовского догмата в томе I, стр. 164–253 и во второй части II тома, стр. 92, 95, 126, 233–262. Сам Маркс многократно отмечает и подчеркивает, что он в проблеме восстановления постоянного капитала за счет всего общественного продукта видит самый трудный и самый важный вопрос воспроизводства. Таким образом вторая проблема — проблема накопления, реализации прибавочной стоимости для капитализации — была оттеснена на задний план, и в конце концов Маркс едва начал ее исследование.

При огромном значении этой проблемы для капиталистического хозяйства неудивительно, что она все снова и снова занимает буржуазную экономию. Попытки разрешить жизненный вопрос капиталистического хозяйства, вопрос о практической возможности накопления капитала, то и дело выплывают на поверхности на всем протяжении истории политической экономии. К этим историческим попыткам разрешения вопроса как до, так и после Маркса мы сейчас и переходим.

Первый спор. (Сисмонди-Мальтус и Сэй-Рикардо, Мак Куллох)

Второй спор. Спор между Родбертусом и Кирхманом

Третий спор. (Струве-Булгаков-Туган-Барановский против Воронцова-Николая-она)

Глава двадцать пятая. Противоречия схемы расширенного воспроизводства

В первом отделе мы установили, что марксова схема накопления не дает никакого ответа на вопрос, для кого собственно происходит расширенное воспроизводство. Если взять схему буквально так, как она развита в конце второго тома, то кажется, что капиталистическое производство исключительно только само реализует всю свою прибавочную стоимость и потребляет капитализированную прибавочную стоимость для своих собственных потребностей. Маркс подтверждает это своим анализом схемы, в котором он неоднократно делает попытку осуществить обращение этой схемы только денежными средствами, т. е. спросом капиталистов и рабочих, — попытку, которая приводит его в конце концов к тому, что он вводит в воспроизводство золотопромышленника в качестве deus ex machina. Сюда относится и одно в высшей степени важное место из I тома «Капитала», которое следует толковать в том же самом смысле: «Прежде всего годичное производство должно доставить все те предметы (потребительные стоимости), на счет которых могут быть возмещены вещественные составные части капитала, потребленные в течение года. За исключением этой части остается чистый или прибавочный продукт, в котором заключается прибавочная стоимость. Но из чего состоит этот прибавочный продукт? Быть может из предметов, предназначенных для удовлетворения потребностей и прихотей капиталистов, — предметов, входящих таким образом в их потребительный фонд? Если бы это было так, то прибавочная стоимость была бы прокучена до последнего гроша, и мы имели бы перед собой простое воспроизводство. Для того чтобы накоплять, необходимо часть прибавочного продукта превращать в капитал. Но, не совершая чуда, можно превращать в капитал лишь такие предметы, которые могут быть применены в процессе труда, т. е. средства производства, и далее, такие предметы, которые способны поддерживать жизнь рабочего, т. е. средства существования. Следовательно часть годичного прибавочного труда должна быть потреблена на изготовление средств производства и существования, добавочных к тому количеству их, которое необходимо для возмещения авансированного капитала. Одним словом, прибавочная стоимость лишь потому может быть превращена в капитал, что прибавочный продукт, стоимостью которого она является, уже заключает в себе вещественные элементы нового капитала».

Здесь устанавливаются следующие условия для накопления:

1. Прибавочная стоимость, подлежащая капитализации, сразу рождается на свет в натуральной форме капитала (как добавочные средства производства и добавочные средства существования для рабочих).

2. Расширение капиталистического производства совершается исключительно только при помощи собственных (капиталистически произведенных) средств производства и средств существования.

3. Размер расширения производства (накопления) всякий раз дан наперед размером подлежащей капитализации прибавочной стоимости. Он не может быть больше, потому что он связан с количеством средств производства и средств потребления, представляющих прибавочный продукт, но он не может быть и меньше, так как иначе часть прибавочного продукта в его натуральной форме не нашла бы применения. Пусть такие отклонения вверх и вниз вызывают периодические колебания и кризисы, от которых мы должны здесь отвлечься, но в среднем итоге подлежащий капитализации прибавочный продукт и фактическое накопление должны друг друга покрывать.

4. Так как капиталистическое производство само поглощает весь свой прибавочный продукт, то для накопления капитала нельзя найти границ.

Этим условиям соответствует и марксова схема расширенного воспроизводства. Накопление совершается здесь без того, чтобы хоть в малейшей мере видно было, для кого, для каких новых потребителей происходит в конце концов все возрастающее расширение производства. Схема предполагает следующий ход вещей. Каменноугольная промышленность расширяется, чтобы расширить железоделательную промышленность. Эта последняя расширяется, чтобы расширить машиностроительную промышленность. Машиностроительная промышленность расширяется, чтобы расширить производство средств потребления. Это последнее в свою очередь расширяется для того, чтобы содержать возрастающую армию рабочих углепромышленности, железоделательного и машиностроительного производства, равно как и своих собственных рабочих. И так «ad infinitum» в порочном кругу — по теории Тугана-Барановского. Что марксова схема, будучи рассмотрена сама по себе, действительно допускает подобное толкование, доказывает хотя бы то обстоятельство, что Маркс после своих собственных неоднократных и ясных утверждений вообще берется изобразить процесс накопления всего капитала в обществе, которое состоит только из капиталистов и рабочих. Места, которые основываются на этом, имеются во всех томах «Капитала».

В I томе, как раз в главе о «превращении прибавочной стоимости в капитал», говорится: «Для того чтобы рассмотреть предмет нашего исследования в совершенно чистом виде, независимо от затемняющих дело побочных обстоятельств, мы должны весь торгующий мир рассматривать как одну нацию и предположить, что капиталистическое производство укрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства» (стр. 543, примечание 21а).

Во II томе это предложение встречается неоднократно. Так в главе XVII, посвященной обращению прибавочной стоимости, мы читаем:

«Но существует вообще только два исходных пункта — капиталист и рабочий. Третьи лица всех разрядов или должны получать деньги от этих двух классов за какие-нибудь услуги или, поскольку они получают деньги без всяких услуг с своей стороны, они являются совладельцами прибавочной стоимости в форме ренты, процента и пр. Итак класс капиталистов остается единственным исходным пунктом денежного обращения» (стр. 303–304).

Далее в той же главе специально о денежном обращении при условии накопления сказано:

«…Затруднение возникает тогда, когда мы предполагаем накопление денежного капитала не как частный случай, а как общее явление для класса капиталистов. По нашему предположению — при всеобщем и исключительном господстве капиталистического производства — кроме этого класса вообще не существует никаких других классов, кроме класса рабочих» (стр. 318–331).

То же самое встречается еще раз в главе XX:

«Ведь здесь имеется только два класса: рабочий класс, у которого только и есть, что его рабочая сила, и класс капиталистов, которому принадлежит монопольная собственность на средства производства, к числу каковых относятся и деньги» (стр. 392).

B III томе при характеристике процесса капиталистического производства, взятого в целом, Маркс совершенно отчетливо говорит:

«Представим себе, что все общество состоит только из капиталистов и наемных рабочих. Оставим в стороне далее колебания цен, которые препятствуют значительным частям всего капитала возмещаться согласно своим средним соотношениям и неизбежно должны вызывать время от времени всеобщий застой при той универсальной зависимости между различными частями процесса производства, какая развивается в особенности благодаря кредиту. Оставим в стороне также фиктивные предприятия и спекулятивные операции, поощряемые кредитной системой. Тогда кризис мог бы быть объяснен только диспропорциональностью производства в различных отраслях и несоответствием между потреблением самих капиталистов и их накоплением. Но при данном положении вещей возмещение капиталов, вложенных в производство, зависит главным образом от размеров потребительной способности непроизводительных классов, тогда как потребительная способность рабочих ограничена частью законами заработной платы, частью тем, что рабочие лишь до тех пор находят себе занятие, пока они могут быть употреблены в дело с выгодой для класса капиталистов» (часть II, стр. 21). Эта последняя цитата относится к вопросу о кризисах, которые не подлежат нашему рассмотрению; но она недвусмысленно показывает, что Маркс, «в согласии с действительным положением вещей» ставит движение всего капитала в зависимость только от трех категорий потребителей: от капиталистов, рабочих и «непроизводительных классов», т. е. слоев, примыкающих к классу капиталистов («король, поп, профессор, проститутка, солдат»), — слоев, с которыми он во II томе «Капитала» с полным правом разделывается как с представителями производной покупательной силы и следовательно участниками в деле потребления прибавочной стоимости или заработной платы.

Наконец в «Theorien uber den Mehrwert», т. II, ч. 2, стр. 263, в главе «Накопление капитала и кризисы» Маркс формулирует предположения, при которых он рассматривает накопление следующим образом:

«Мы должны здесь только рассмотреть те формы, которые проходит капитал в своем многообразном дальнейшем развитии. Не развиты следовательно те реальные соотношения, в пределах которых происходит действительный процесс производства. Все время предполагалось, что товар продается по своей стоимости. Конкуренция капиталов не рассмотрена, не рассмотрены и кредитное дело и действительное строение общества, которое отнюдь не состоит только из класса рабочих и промышленных капиталистов и где потребители таким образом не совпадают с производителями; первая категория (категория потребителей, доходы которых отчасти являются не первичными, а вторичными — производными от прибыли и заработной платы) здесь значительно шире второй категории производителей, а потому способ расходования ее дохода и размер последнего вызывают в экономике и особенно в процессе обращения и воспроизводства капитала очень большие модификации». Следовательно и здесь, где Маркс говорит уже о «действительном строении общества», он обращает внимание единственно только на соучастников в потреблении прибавочной стоимости и заработной платы, следовательно только на слои, примыкающие к основным капиталистическим категориям производства.

Итак не подлежит никакому сомнению, что Маркс хотел изобразить процесс накопления в обществе, состоящем исключительно из капиталистов и рабочих, при всеобщем исключительном господстве капиталистического способа производства. Но при этих условиях его схема не допускает никакого иного толкования, кроме производства ради производства.

Вспомним второй пример марксовской схемы расширенного воспроизводства:

Первый год

I. 5000 с + 1000 v + 1000 m = 7000 средств производства

II. 1430 с + 285 v + 285 m = 2000 средств потребления

9000

Второй год

I. 5417 с + 1083 v + 1083 m = 7583 средств производства

II. 1583 с + 316 v + 316 m = 2215 средств потребления

9798

Третий год

I. 5869 с + 1173 v + 1173 m = 8215 средств производства

II. 1715 с + 342 v + 342 m = 2399 средств потребления

10 614

Четвертый год

I. 6358 с + 1271 v + 1271 m = 8900 средств производства

II. 1858 с + 371 v + 371 m = 2600 средств потребления

11 500

Накопление протекает здесь непрерывно из года в год по мере того как половина добытой прибавочной стоимости, потребляется капиталистами, а другая половина капитализируется. При капитализации для добавочного капитала, как и для первоначального капитала, сохраняется тот же самый технический базис, т. е. тот же самый органический состав или разделение на постоянный и переменный капитал, и та же самая норма эксплоатации (равная всегда 100%). Капитализированная часть прибавочной стоимости, соответственно с предложением Маркса в I томе «Капитала», появляется на свет сразу в виде дополнительных средств производства и средств существования для рабочих. И то и другое служит для все большего расширения производства в подразделениях I и II. Для кого происходит это прогрессирующее расширение производства, — это на основании предпосылок марксовой схемы определить невозможно. Правда, одновременно с производством расширяется и потребление общества: повышается потребление капиталистов (в первом году оно в итоге представляло собой стоимость в 500 + 142, во-втором 542 + 158, в третьем, 586 + 171, в четвертом 635 + 185), повышается и потребление рабочих; точный показатель последнего — переменный капитал, выраженный в единицах стоимости, растет в обоих подразделениях из года в год. И тем не менее, если оставить в стороне все прочее, возрастающее потребление класса капиталистов во всяком случае не может быть рассматриваемо как цель накопления; наоборот, поскольку потребление имеет место и растет, накопления не происходит, личное потребление капиталистов подходит под точку зрения простого воспроизводства. Спрашивается, для кого же капиталисты производят, когда и поскольку они не потребляют, а проявляют «подвиги воздержания», т. е. накопляют? Еще меньше может быть целью накопления капитала содержание все возрастающей армии рабочих. Потребление рабочих с капиталистической точки зрения является следствием накопления и ни в коем случае не его целью и предпосылкой; в противном случае основы капиталистического производства были бы поставлены на голову. Во всяком случае рабочие могут потребить только часть продукта, соответствующую их переменному капиталу, и ни на йоту больше. Итак, кто реализирует постоянно возрастающую прибавочную стоимость? Схема отвечает: сами капиталисты, и только они. Что же они делают со своей возрастающей прибавочной стоимостью? Схема отвечает: они употребляют ее для все возрастающего расширения своего производства. Эти капиталисты являются стало быть фанатиками расширения производства ради расширения производства. Они строят новые машины, чтобы ими опять-таки строить новые машины. То, к чему мы таким образом приходим, является не накоплением капитала, а расширяющимся производством средств производства без всякой цели, и только смелости и любви Туган-Барановского к парадоксам свойственно принимать эту неустанно вращающуюся в пустом пространстве карусель за верное теоретическое отражение капиталистической деятельности и за действительный вывод из марксова учения.

Помимо оборвавшегося в самом начале наброска анализа расширенного воспроизводства, который мы находим во втором томе «Капитала», Маркс дал весьма детальное и ясное изложение своего общего понимания характеристического хода капиталистического накопления на протяжении всего своего труда, особенно в третьем томе. И стоит только вдуматься в это понимание, чтобы без труда убедиться в недостаточности схемы, данной в конце второго тома.

Если проверить схему расширенного воспроизводства именно с точки зрения теории Маркса, то неизбежно приходишь к заключению, что она во многих отношениях находится в противоречии с этой теорией.

Прежде всего схема совершенно не учитывает прогрессирующей производительности труда. Несмотря на накопление, она из года в год предполагает один и тот же состав капитала, т. е. одну и ту же техническую основу процесса производства. В целях упрощения анализа такой прием сам по себе вполне допустим. Абстрагирование от изменений техники, которые идут параллельно накоплению капитала и неразрывно с ним связаны, должно однако быть принято во внимание и учтено по крайней мере потом при исследовании конкретных условий реализации всего общественного продукта и воспроизводств. Но если принять во внимание прогресс производительности труда, то вещественная масса общественного продукта — средства производства и средства потребления — растет много быстрее, чем масса его стоимости, как она дается схемой. Но другой стороной этого прироста массы потребительных стоимостей является и изменение в отношениях стоимости. Согласно строгому ходу марксова доказательства, образующего краеугольный камень его теории, прогрессирующее развитие производительности труда проявляется в том, что состав капитала, равно как и норма прибавочной стоимости не могут при возрастающем накоплении капитала оставаться постоянными, как это предполагается в марксовой схеме. Напротив того, с процессом накопления (с) (постоянный капитал) должен расти в обоих подразделениях не только абсолютно, но и относительно — по отношению к (v + m), т. е. ко всей созданной вновь стоимости (общественное выражение производительности труда); одновременно с этим должен расти постоянный капитал по отношению к переменному; отношение прибавочной стоимости к переменному капиталу или нормы прибавочной стоимости тоже должно возрастать (капиталистическое выражение производительности труда). То обстоятельство, что эти изменения происходят не буквально в каждом году, для дела не существенно. Оно играет такую же роль, как обозначения «первый, второй третий и т. д. год» в марксовой схеме, которые вообще не рассчитаны обязательно на календарный год, а могут означать любые промежутки времени. Наконец изменения в составе капитала, равно как и в норме прибавочной стоимости, могут быть предположены в каком-угодно году — в первом, третьем, пятом, седьмом и т. д. или во втором, шестом, девятом и т. д. Важно только, чтобы они вообще были приняты во внимание и притом как явление периодическое. Но если дополнить соответственно с этим схему, то окажется, что даже при этом методе накопления ежегодно будет возникать возрастающий дефицит в средствах производства и возрастающий избыток в средствах потребления. Конечно Туган-Барановский, преодолевающий на бумаге все трудности, конструирует схему просто с другими пропорциями, причем он из года в год уменьшает переменный капитал на 25%. Так как бумага переносит терпеливо и это арифметическое упражнение, то это служит основанием для Тугана, чтобы «доказывать» с триумфом, что накопление течет как по маслу даже при абсолютном сокращении потребления. Но в конце концов и самому Тугану приходится согласиться с тем, что допущение факта абсолютного уменьшения переменного капитала находится в резком противоречии с действительностью. На самом деле переменный капитал во всех капиталистических странах растет абсолютно, он уменьшается только относительно и по сравнению с еще более быстрым ростом постоянного капитала. Но если мы соответственно с действительным ходом вещей допустим, что из года в год происходит лишь более быстрый рост постоянного капитала и более медленный рост переменного капитала, и что мы имеем возрастающую норму прибавочной стоимости, то обнаружится несоответствие между вещественным составом общественного продукта и составом стоимости капитала. Примем в марксовой схеме для прироста капитала не неизменное отношение постоянного капитала к переменному 5:1, а прогрессивно увеличивающийся состав, например: для второго года 6:1, для третьего года 7:1, для четвертого 8:1. Допустим далее, что мы соответственно с более высокой производительностью труда имеем непрерывно возрастающую норму прибавочной стоимости, — положим, что мы вместо постоянной нормы прибавочной стоимости в 100%, несмотря на относительно уменьшающийся переменный капитал, берем всякий раз прибавочную стоимость, которая принималась для соответствующих лет в марксовой схеме. Наконец будем исходить из того, что капитализации подвергается каждый раз половина присвоенной прибавочной стоимости (исключая подразделения II, которое согласно допущению Маркса в первом году капитализирует больше половины, именно 184 из 285 m). Тогда мы получим следующий результат:

Первый год

I. 5000 с + 1000 v + 1000 m = 7000 средств производства.

II. 1430 с + 285 v + 285 m = 2000 средств потребления.

Второй год

I. 5428 4/7 с + 1071 3/7 v + 1083 m = 7583

II. 1587 5/7 с + 311 2/7 v + 316 m = 2215

Третий год

I. 5903 с + 1139 v + 1173 m = 8215

II. 1726 с + 331 v + 342 m = 2399

234

Четвёртый год

I. 6424 с + 1205 v + 1271 m = 8215

II. 1879 с + 350 v + 371 m = 2399

Если бы накопление происходило таким образом, то обнаружился бы дефицит в средствах производства: на втором году на 16, в третьем на 45, в четвертом на 88. Одновременно с этим оказался бы избыток средств потребления: во втором году на 16, в третьем на 45, в четвертом на 88.

Этот дефицит в средствах производства может быть отчасти кажущимся. В процессе повышения производительности труда рост массы средств производства идет быстрее, чем рост их стоимости, или, выражаясь иначе, происходит удешевление средств производства. Так как при повышении техники производства дело зависит прежде всего не от стоимости, а от потребительной стоимости, т. е. от вещественных элементов капитала, то можно до известной степени принять, что массы средств производства, несмотря на дефицит в их стоимости, хватает для продолжения процесса накопления. Это то же самое явление, которое задерживает падение нормы прибыли и делает его лишь тенденцией. И действительно, падение нормы прибыли, как показывает нам пример, не только задерживается, но даже целиком прекращается. Напротив того, то же самое обстоятельство указывает на избыток неподдающихся сбыту средств потребления, гораздо более значительный, чем его выражение в единицах стоимости. В этом случае остается только либо принудить самих капиталистов подразделения II потребить этот избыток, как обыкновенно поступает с ним Маркс, — для капиталистов подразделения II это направляло бы закон накопления снова по руслу простого воспроизводства, — или признать, что этот излишек сбыть невозможно.

Можно было бы конечно возразить, что от дефицита в средствах производства, который получался в нашем примере, легко избавиться, что для этого стоит только принять, что капиталисты подразделения I более усиленно капитализируют свою прибавочную стоимость. В действительности нет необходимого основания предполагать, что капиталисты, как это принимает Маркс в своем примере, прибавляют к капиталу только половину своей прибавочной стоимости. Допустим, что процессу производительности труда соответствует прогрессивно возрастающая доля капитализированной прибавочной стойкости. Такое предположение допустимо тем более, что одним из последствий прогрессирующей техники является ведь удешевление средств потребления класса капиталистов, так что относительное уменьшение стоимости потребленного ими дохода (по сравнению с капитализированной частью) может выразиться в том же самом или даже в возросшем уровне жизни этого класса. Таким образом мы можем например допустить, что установленный нами дефицит в средствах производства для подразделения I покрывается соответствующим перенесением части потребленной прибавочной стоимости I (которая ведь в этом подразделении, как и все части стоимости продукта, появляется на свет в образе средств производства) на постоянный капитал, и притом во второму году в сумме 114/7, в третьем году в сумме 34 и в четвертом году в сумме 66. Но разрешение одного затруднения увеличивает только другое затруднение. Без дальнейших рассуждений ясно следующее: чем больше капиталисты подразделения I ограничивают относительно свое потребление, чтобы сделать возможным накопление, тем больше в подразделении II остаток средств потребления, не поддающейся сбыту; соответственно с этим оказывается невозможным увеличение постоянного капитала хотя бы только на прежней технической основе. Первое предположение — прогрессирующее относительное ограничение потребления капиталистов I — пришлось дополнить другим предположением — прогрессирующим относительным увеличением личного потребления капиталистов II; ускорение накопления в первом подразделении пришлось дополнить замедлением его во втором подразделении, прогресс техники в одном — регрессом в другом.

Эти результаты не случайны. Сделанные выше попытки имели только целью иллюстрировать при помощи схемы Маркса, что прогрессирующая техника должна, по представлениям самого Маркса, проявляться в относительном росте постоянного капитала по сравнению с переменным. Отсюда вытекает необходимость прогрессирующего изменения в распределении капитализированной прибавочной стоимости между (с) и (v). Но капиталисты марксовой схемы совершенно не в состоянии производить это распределение по своему желанию, так как они в деле капитализации связаны наперед с вещественной формой своей прибавочной стоимости. Так как все расширение производства происходит согласно допущению Маркса исключительно только за счет капиталистически произведенных средств производства и потребления — другие области и формы производства существуют здесь так же мало, как и другие потребители, кроме капиталистов и рабочих обоих подразделений, — и так как, с другой стороны, предположение беспрепятственного продолжения накопления заключается в том, что весь продукт обоих подразделений входит без остатка в обращение, то получается следующий результат: технический характер расширенного воспроизводства заранее строго предписывается здесь капиталистам вещественной формой прибавочной стоимости. Другими словами, расширение производства по марксовой схеме может и должно производиться только на такой технической основе, при которой находит применение вся прибавочная стоимость, произведенная как в I, так и во II подразделении: при этом следует еще иметь в виду, что оба подразделения могут получить элементы своих производств только путем взаимного обмена. Таким образом распределение капитализированной прибавочной стоимости между постоянным и переменным капиталом, равно как и распределение добавочных средств производства и средств потребления (рабочих) между подразделениями I и II, всякий раз наперед даны и определены вещественными отношениями и отношениями стоимости обоих подразделений схемы. А эти вещественные отношения и отношения стоимости уже сами выражают вполне определенный технический характер производства. Этим сказано, что если продолжать накопление при предпосылках марксовой схемы, то данная в какой-нибудь момент техника производства определяет уже наперед технику будущих периодов расширенного воспроизводства. Итак, если мы вместе со схемой Маркса допускаем, что расширение капиталистического производства всегда происходит только за счет прибавочной стоимости, произведенной наперед в форме капитала, и далее, — что является лишь другой стороной того же самого допущения, — что накопление одного подразделения капиталистического производства находится в строжайшей зависимости от накопления в другом подразделении, то получается, что изменение в технической основе производства невозможно (поскольку она выражается в отношении (с) к (v)).

То же самое может быть выражено иначе. Ясно, что прогрессивно возрастающий органический состав капитала, т. е. более быстрый рост постоянного капитала по сравнению с переменным, должен найти свое вещественное выражение в более быстром росте производства средств производства (подразделение I) по сравнению с производством средств потребления (подразделение II). Но подобные отклонения в темпе накопления обоих подразделений прямо-таки исключаются марксовой схемой, основанной на строжайшей равномерности накопления. Само по себе ничто не мешает допускать, что общество с прогрессом накопления и его технического базиса прилагает непрерывно увеличивающуюся часть капитализированной прибавочной стоимости к подразделению средств производства вместо того, чтобы прилагать ее к подразделению средств потребления. Так как оба подразделения производства представляют лишь отрасли одного и того же совокупного общественного производства или, если угодно, части единого предприятия собирательного капиталиста, то против допущения подобного рода прогрессивного перенесения части накопленной прибавочной стоимости — соответственно с техническими требованиями — из одного подразделения в другое ничего нельзя возразить; оно соответствует и действительной практике капитала. Но это допущение возможно лишь постольку, поскольку мы рассматриваем прибавочную стоимость, предназначенную для капитализации, как некоторую массу стоимости. Схемой Маркса и ее соотношениями эта часть прибавочной стоимости связывается однако с определенной вещественной формой, предназначенной прямо для капитализации. Таким образом прибавочная стоимость подразделения II представляется в виде средств потребления. И так как эта прибавочная стоимость может быть реализована только подразделением I, то задуманное перенесение части капитализированной прибавочной стоимости из подразделения II в подразделение I разбивается, во-первых, о вещественную форму этой прибавочной стоимости, с которой подразделение I, очевидно, ничего не может сделать, и, во-вторых, о меновые отношения между обоими подразделениями, обусловливающие то обстоятельство, что перенесению части прибавочной стоимости в продуктах II в I подразделение должно соответствовать равное по стоимости перенесение продуктов I во II подразделение. Итак в пределах связей марксовой схемы не может быть достигнут рост подразделения I более быстрый, чем рост подразделения II. Следовательно, как бы мы ни рассматривали техническое изменение способа производства в процессе накопления, оно не может быть проведено без того, чтобы не нарушить основных отношений марксовой схемы.

Далее. Раз капитализированная прибавочная стоимость по схеме Маркса в следующий период производства входит всякий раз непосредственно и без остатка в процесс производства, то она уже заранее имеет натуральную форму, которая допускает ее применение (кроме потребляемой части) только этим способом.

Образование и накопление прибавочной стоимости в денежной форме в виде капитала, ищущего приложения, согласно этой схеме невозможно. Для отдельного капитала сам Маркс принимает за свободную денежную форму капитала: во-первых, постепенное осаждение денег, которое соответствует снашиванию основного капитала и предназначено для того, чтобы его потом обновить, и, во-вторых, денежные суммы, которые представляют реализованную прибавочную стоимость, но еще не достигли той минимальной величины, которая необходима, чтобы они могли быть затрачены. Но оба источника свободного капитала в денежной форме с точки зрения всего капитала не принимаются во внимание. Ибо если мы предположим, что только часть реализованной общественной прибавочной стоимости имеется в виде денежной формы и ищет приложения, то тотчас же возникает вопрос: кто же купил эту часть в ее натуральной форме и кто дал за это деньги? Если ответить: другие капиталисты, то в кассе капиталистов, — как она представлена в схеме обоими подразделениями, — и эта часть прибавочной стоимости должна считаться действительно затраченной и нашедшей себе применение в производстве, и мы опять возвращаемся к непосредственному и безостаточному приложению прибавочной стоимости.

Но если факт осаждения в денежной форме части прибавочной стоимости в руках одних капиталистов означает осаждение соответствующей части прибавочного продукта в его вещественной форме в руках других капиталистов; если накопление реализованной прибавочной стоимости у одних означает нереализуемость прибавочной стоимости у других, то ведь капиталисты являются друг для друга единственными покупателями прибавочной стоимости. Но этим беспрепятственное течение воспроизводства, а следовательно, и накопления, как его характеризует схема, было бы прервано. Мы имели бы кризис, но не кризис от перепроизводства, а исключительно от стремления к накоплению, — кризис, как он представлялся Сисмонди.

В одном месте своих «Теорий» Маркс отчетливо заявляет, что он «здесь вовсе не рассматривает того случая, когда накоплено больше капитала, чем та масса, которую можно применить в производстве, и когда она например зря лежит в форме денег у банкиров. Отсюда ссужение денег за границу и т. д.». Маркс указывает, что эти явления относятся к главе о конкуренции. Но важно установить, что его схема прямо исключает образование подобного рода избыточного капитала.

Конкуренция, как бы мы широко ни понимали это понятие, не может, очевидно, создавать ни стоимостей, ни следовательно капитала, которые не получены из процесса воспроизводства.

Схема таким образом исключает скачкообразное расширение производства. Она допускает только непрерывное расширение его, которое идет в ногу с образованием прибавочной стоимости и покоится на идентичности реализации и капитализации прибавочной стоимости.

По той же причине схема предполагает накопление, которое захватывает равномерно оба подразделения, следовательно все отрасли капиталистического производства. Расширение сбыта скачками здесь исключается точно так же, как одностороннее развитие отдельных отраслей капиталистического производства, которые далеко забегали бы вперед по сравнению с другими.

Следовательно схема предполагает движение всего капитала, которое противоречит действительному ходу капиталистического развития. История капиталистического способа производства характеризуется на первый взгляд двумя фактами: с одной стороны периодической скачкообразной экспансией всего поля производства и, с другой стороны, в высшей степени неравномерным развитием различных отраслей производства. История английской хлопчатобумажной промышленности, представляющая самую характерную главу в истории капиталистического способа производства, начиная с последней четверти XVIII века и вплоть до 70-х годов XIX века, оказывается совершенно необъяснимой с точки зрения марксовой схемы.

Наконец схема противоречит пониманию капиталистического процесса, взятого в целом, и его ходу, как он был охарактеризован Марксом в III томе «Капитала». Основная мысль этого понимания заключается в имманентном противоречии между способностью производительной силы к безграничной экспансии и ограниченной способностью к экспансии общественного потребления при капиталистических отношениях распределения. В главе XV, посвященной «развитию внутренних противоречий закона» (падения нормы прибыли), Маркс дает следующую детальную картину:

«Предполагая наличность необходимых средств производства, т. е. достаточное накопление капитала, создание прибавочной стоимости при данной ее норме прибавочной стоимости, следовательно при данной степени эксплоатации труда, находит себе предел только в рабочем населении, а при данном рабочем населении оно находит себе предел только в степени эксплоатации труда. И капиталистический процесс производства по существу заключается в производстве прибавочной стоимости, представляемой прибавочным продуктом или соответственной частью произведенных товаров, в которой овеществлен неоплаченный труд. Никогда не следует забывать, что производство этой прибавочной стоимости, — а обратное превращение некоторой части ее в капитал или накопление образует интегральную часть этого производства прибавочной стоимости, — является непосредственной целью и определяющим мотивом капиталистического производства. Поэтому никогда нельзя представить его таким, каким оно не бывает, именно таким производством, которое имеет своей непосредственной целью потребление или изготовление предметов потребления для капиталистов (и конечно еще менее для рабочих. — Р. Л.). При этом был бы совершенно забыт его специфический характер, который находит себе выражение во всех внутренних отношениях этого производства. Добывание этой прибавочной стоимости образует непосредственный процесс производства, для которого, как мы сказали, не существует иных пределов, кроме указанных выше. Как только то количество прибавочного труда, которое можно выжать, овеществилось в товарах, прибавочная стоимость произведена, но этим производством прибавочной стоимости закончен только первый акт капиталистического процесса производства — непосредственный процесс производства. Капитал всосал столько-то неоплаченного труда. С развитием процесса, который выражается в понижении нормы прибыли, масса производимой таким образом прибавочной стоимости достигает чудовищных размеров. Теперь наступает второй акт процесса. Вся масса товаров, весь продукт как та его часть, которая вмещает постоянный и переменный капитал, так и часть, представляющая прибавочную стоимость, должна быть продана. Если этого не происходит или если это происходит только отчасти, или если товар продается лишь по ценам, которые ниже цен производства, то хотя рабочего и эксплоатировали, но эта эксплоатация не реализуется как таковая для капиталиста, причем может вовсе не последовать реализации выжатой прибавочной стоимости или последует только частичная реализация ее, соединенная с потерей части или даже всего капитала. Условия непосредственной эксплоатации и условия ее реализации не тождественны. Они не совпадают не только по месту и времени, но и в понятии. Первые ограничены только производительной силой общества, вторые — пропорциональностью различных отраслей производства и потребительной силой общества. Но это последнее определяется не абсолютной производительной силой и не абсолютной потребительной способностью, но потребительной способностью на основе антагонистических отношений распределения, которые сводят потребление огромной массы общества к минимуму, изменяющемуся лишь в более или менее узких границах. Она ограничена далее стремлением к накоплению, к увеличению капитала и к производству прибавочной стоимости в расширяющемся масштабе. Таков закон капиталистического производства, диктуемый постоянными революциями в самых методах производства, обесценением имеющегося капитала, постоянно сопровождающим такие перевороты, всеобщей конкурентной борьбой, необходимостью совершенствовать производство и расширять его размеры ради одного только сохранения и под угрозой гибели. Поэтому рынок должен постоянно расширяться, так что взаимозависимость рыночных отношений и определяющие ее условия все более принимают характер независимого от производителей естественного закона и все менее поддаются контролю. Внутреннее противоречие стремится найти себе разрешение в расширении внешнего поля производства. Но чем более развивается производительная сила, тем более впадает она в противоречие с тем узким базисом, на котором покоится потребление. На этой основе, полной противоречий, отнюдь не противоречие то явление, что избыток капитала связан с возрастающим избытком населения, потому что, хотя при соединении избытка капитала с избытком населения масса производимой прибавочной стоимости выросла бы, но именно потому выросло бы и противоречие между теми условиями, при которых эта прибавочная стоимость производится, и теми условиями, при которых она реализуется».

Если сравнить это описание со схемой расширенного воспроизводства, то они отнюдь не совпадают. По схеме между производством прибавочной стоимости и ее реализацией нет никакого внутреннего противоречия, напротив того, между ними есть внутреннее тождество. Прибавочная стоимость уже заранее появляется здесь на свет в натуральной форме, рассчитанной исключительно только на потребности накопления. Она уже из мест производства выходит как добавочный капитал. Этим дана ее способность к реализации, — именно в стремлении самих капиталистов к накоплению. Эти последние, как класс, наперед заставляют производить присвоенную ими прибавочную стоимость в вещественной форме, которая делает возможным и обусловливает ее применение для дальнейшего накопления. Реализация прибавочной стоимости и ее накопление являются здесь лишь двумя сторонами одного и того же явления; они в понятии идентичны. Для процесса воспроизводства, как он представлен в схеме, потребительная сила общества тоже не является поэтому границей для производства. Расширение производства из года в год идет здесь автоматически вперед без того, чтобы потребительская сила общества вышла за пределы «антагонистических отношений распределения». Этот автоматический прогресс расширения производства — накопления — несомненно является для капиталистического производства «законом под угрозой гибели». Но согласно анализу III тома «Капитала» «рынок должен поэтому постоянно расширяться», «рынок», очевидно, должен выйти за пределы потребления рабочих и капиталистов. И когда Туган-Барановский интерпретирует следующее непосредственно за этим предложение Маркса: «внутреннее противоречие стремится найти себе разрешение в расширении внешнего поля производства» в том смысле, что Маркс будто бы подразумевал под «внешним полем производства» само производство, то он насилует этим не только дух языка, но и ясный ход мысли Маркса. «Внешнее поле производства» означает здесь ясно и недвусмысленно не само производство, а потребление, которое «должно постоянно расширяться». Что Маркс думал именно так, а не иначе, — об этом достаточно свидетельствует следующее место из «Теорий прибавочной стоимости»: «Поэтому Рикардо поступал последовательно, когда он отрицал необходимость расширения рынка с расширением производства и ростом капитала. Весь капитал, имеющийся в какой-нибудь стране, может быть с выгодой применен в этой стране. Он полемизировал поэтому с Адамом Смитом, который, с одной стороны, высказывает его (Рикардо) взгляд и со свойственным ему разумным инстинктом противоречит этому взгляду».

Приведем еще одно место из Маркса, которое отчетливо показывает, что Маркс был совершенно чужд мысли Туган-Барановского о производстве ради производства: «Кроме того, как мы видели (книга II, отдел 3), совершается непрерывное обращение между постоянным капиталом и переменным капиталом (даже оставляя в стороне ускорение накопления) — обращение, которое прежде всего независимо от личного потребления в том смысле, что оно никогда в него не входит, но которое в конечном счете ограничено личным потреблением, потому что производство постоянного капитала совершается не ради него самого, но только потому, что он более потребляется в тех отраслях производства, продукты которых входят в личное потребление».

По схеме II тома, за которую только и цепляется Туган-Барановский, рынок, правда, тождествен производству. Расширить рынок здесь значит расширить производство, потому что производство само является здесь исключительным рынком (потребление рабочих — только момент производства, именно воспроизводство переменного капитала). Поэтому расширение производства и рынка имеет одну и ту же границу — величину общественного капитала или степень уже достигнутого накопления. Чем больше выжато прибавочной стоимости — в натуральной форме капитала, — тем больше может быть накоплено, а чем больше она накопляется, тем больше может быть применено, реализовано прибавочной стоимости в форме капитала, которая является его натуральной формой. Следовательно согласно схеме, противоречия, отмеченного в анализе III тома, не существует. Здесь в процессе, как он представлен схемой, нет никакой необходимости постоянно расширять рынок за предел потребления капиталистов и рабочих, и ограниченная потребительная способность общества вовсе не является препятствием для беспрепятственного хода производства и для его неограниченной способности к расширению. Схема, правда, допускает кризисы, но исключительно вследствие недостатка пропорциональности производства, т. е. вследствие отсутствия общественного контроля над процессом производства. Напротив того, она исключает глубокое основное противоречие между производительной и потребительной способностью капиталистического общества — противоречие, которое возникает именно из накопления капитала, периодически проявляется в кризисах и побуждает капитал к постоянному расширению рынка.

Глава двадцать шестая. Воспроизводство капитала и его среда

Итак марксова схема расширенного воспроизводства не сумела объяснить нам процесс накопления, как он происходит в действительности и как он развивается исторически. Почему это случилось? Исключительно благодаря предпосылкам самой схемы. Эта схема ставит себе целью представить процесс накопления в предположении, что капиталисты и рабочие являются единственными представителями общественного потребления. Мы видели, что Маркс во всех трех томах «Капитала» последовательно и сознательно принимает всеобщее и исключительное господство капиталистическою способа производства за теоретическую предпосылку своего анализа. При таких условиях, как условия схемы, нет конечно никаких других общественных классов, кроме капиталистов и рабочих, все «третьи лица» капиталистического общества — чиновники, представители либеральных профессий, духовенство и т. д. — как потребители, должны быть причислены к этим обоим классам, преимущественно к классу капиталистов. Это предположение является теоретическим приемом, вызванным необходимостью, — в действительности нигде нет и не было самодовлеющего капиталистического общества с исключительным господством капиталистического производства, — но оно является вполне допустимым теоретическим приемом там, где оно не изменяет условий самой проблемы, а помогает лишь представить ее в чистом виде. Так обстоит дело с анализом простого воспроизводства всего общественного капитала. Здесь сама проблема покоится на следующей фикции: в обществе, производящем капиталистически, производящем следовательно прибавочную стоимость, вся прибавочная стоимость потребляется теми, кто ее присваивает, — классом капиталистов. Надо показать, как складывается при этих условиях общественное производство и воспроизводство. Здесь сама постановка проблемы предполагает, что производство не знает никаких других потребителей, кроме капиталистов и рабочих; она находится следовательно в полном согласии с предпосылкой Маркса, т. е. с всеобщим и исключительным господством капиталистического способа производства. Одна фикция теоретически совпадает с другой. Точно так же можно допустить предположение абсолютного господства капитализма при анализе накопления отдельного капитала, как он дан в первом томе «Капитала». Воспроизводство отдельного капитала является элементом всего общественного воспроизводства, но элементом, движение которого протекает самостоятельно в противоречии с движением прочих элементов, причем движение всего общественного капитала дает не механическую сумму движений отдельных капиталов, а своеобразно измененный результат. Если даже сумма стоимости отдельных капиталов и суммы, которые получаются, если сложить отдельно стоимости их составных частей — постоянного и переменного капитала и прибавочной стоимости, — и совпадают в точности с величиной стоимости всего общественного капитала — его обеих составных частей и всей прибавочной стоимости, — то вещественные представления этих стоимостей и соответствующих частей общественного продукта все-таки совершенно разойдутся с овеществленными отношениями стоимости отдельных капиталов. Следовательно отношения воспроизводства отдельных капиталов в их вещественной форме не совпадают ни между собой, ни с соответствующими отношениями воспроизводства всего капитала. Каждый отдельный капитал совершает свое обращение и следовательно накопление вполне самостоятельно; он в этом — при нормальном течении процесса обращения — лишь постольку зависит от других, поскольку он вообще должен реализовать свой продукт и найти средства производства, необходимые для его индивидуальной деятельности. Связана ли эта реализация и сами эти средства производства с капиталистическими производящими кругами или нет, для отдельного капиталиста совершенно безразлично. Напротив того, для анализа накопления отдельного капитала наиболее удобной теоретической предпосылкой является допущение, что капиталистическое производство является единственной средой этого процесса, т. е. что оно достигло всеобщего и исключительного господства.

Но тут возникает вопрос, можем ли мы отнести предпосылки, которые служат основанием для простого воспроизводства, ко всему капиталу.

Что Маркс в действительности отождествлял условия накопления всего капитала с условиями накопления отдельного капитала, он сам ясно подтверждает в следующем месте:

«Вопрос нужно теперь формулировать так: предполагая всеобщее накопление, т. е. предполагая, что во всех отраслях производства капитал более или менее накопляется, — а это в действительности является условием капиталистического производства, побудительным мотивом капиталистов, как таковых, равно как и убеждением лица, образующего сокровище, к накоплению денег (это необходимо также для того, чтобы капиталистическое производство продолжалось), — в чем заключаются условия этого всеобщего накопления и в чем выражается это последнее?»

И он отвечает: «Следовательно и условия для накопления капитала совершенно такие же, что и для его первоначального производства и воспроизводства вообще. Но эти условия заключаются в том, чтобы на часть денег был куплен труд, а на другую часть товары (сырые материалы, машины и т. д.)». «Следовательно накопление нового капитала может происходить только при тех условиях, при которых происходит воспроизводство уже существующего капитала».

В действительности реальные условия при накоплении всего общественного капитала совсем другие, чем для отдельного капитала и при простом воспроизводстве. Проблема покоится на таком вопросе: как складывается общественное воспроизводство при том условии, что возрастающая часть прибавочной стоимости не будет потребляться капиталистами, а затрачиваться на расширение производства? Расходование общественного продукта — мы оставляем в стороне возмещение постоянного капитала — только на потребление рабочих и капиталистов здесь наперед исключается, и это обстоятельство является существеннейшим моментом проблемы. Но этим исключается также и возможность реализации всего продукта самими рабочими и капиталистами. Они сами в состоянии реализовать только переменный капитал, использованную часть постоянного капитала и потребленную часть прибавочной стоимости; они могут таким образом обеспечить только условия для возобновления производства в прежнем масштабе. Напротив того, предназначенная для капитализации часть прибавочной стоимости никак не может быть реализована самими рабочими и капиталистами. Следовательно реализация прибавочной стоимости в целях накопления в обществе, состоящем только из рабочих и капиталистов, является неразрешимой задачей. Замечательно, что все теоретики, анализировавшие проблему накопления, — от Рикардо и Сисмонди до Маркса — исходили как раз из этой предпосылки, которая делала решение проблемы невозможным. Правильное предчувствие необходимости для реализации прибавочной стоимости «третьих лиц», т. е. таких потребителей, которые не входят в число непосредственных агентов капиталистического производства — рабочих и капиталистов, приводило к разного рода уловкам: к «непроизводительному потреблению», которое у Мальтуса представлено феодальными землевладельцами, у Воронцова — милитаризмом, а у Струве — либеральными профессиями и прочими придатками класса капиталистов, — и далее к привлечению внешней торговли, которая у всех скептиков накопления от Сисмонди до Николая-она играла огромную роль в качестве предохранительного клапана. Неразрешимость задачи, с другой стороны, вела к отказу от накопления, как у Кирхмана и Родбертуса, или по крайней мере к мнимой необходимости по возможности сокращать накопление, как у Сисмонди и его русских эпигонов — народников.

Лишь глубочайший анализ и точное схематическое представление процесса всего общественного производства, данные Марксом, именно его гениальная разработка проблемы простого воспроизводства, — лишь они дали возможность вскрыть животрепещущий вопрос проблемы накопления и больное место прежних попыток ее решения. Анализ накопления всего капитала, который обрывается у Маркса в самом начале и над которым сверх того, как упомянуто, господствует невыгодная для проблемы полемика против смитовского анализа, непосредственно не дал никакого готового решения проблемы; напротив того, он был затруднен предположением наличности безраздельного господства капиталистического способа производства. Но как раз весь анализ простого воспроизводства у Маркса и характеристика всего капиталистического процесса с его внутренними противоречиями и их развитием (в III томе «Капитала») содержат implicite решение проблемы и накопления — решение, которое согласуется с остальными частями учения Маркса, с историческим опытом, и повседневной практикой капитализма, — и тем самым дают возможность дополнить исследование тем, чего в схеме недостает. При ближайшем рассмотрении сама схема расширенного воспроизводства обнаруживает свою недостаточность во всех отношениях и указывает на обстоятельства, которые находятся вне капиталистического накопления и производства.

До сих пор мы рассматривали расширенное воспроизводство только с одной стороны, именно с точки зрения вопроса о том, как реализуется прибавочная стоимость. Это была та трудность, которая составляла исключительное занятие скептиков вплоть до настоящего времени. Реализация прибавочной стоимости является на самом деле жизненным вопросом капиталистического накопления. Если мы для простоты совершенно оставим в стороне потребительный фонд капиталистов, то реализация прибавочной стоимости в виде первого условия потребует круга покупателей вне капиталистического общества. Мы говорим покупателей, а не потребителей, ибо говоря о реализации прибавочной стоимости, мы наперед ничего не говорим о вещественной форме ее. Решающим является то, что прибавочная стоимость может быть реализована не рабочими и не капиталистами, а только общественными слоями или обществами, которые сами не производят капиталистически. При этом мыслимы два различных случая. Капиталистическое производство поставляет средства потребления в количестве, превышающем его собственные потребности (потребности рабочих и капиталистов), и покупателями этих средств потребления являются некапиталистические слои и страны. Такова например английская хлопчатобумажная промышленность, которая в продолжение первых двух третей XIX столетия (а отчасти еще теперь) поставляла бумажные ткани крестьянству, городской мелкой буржуазии на европейском континенте, а также крестьянству Индии, Америки, Африки и т. д. Здесь мы имели дело с потреблением некапиталистических слоев и стран, которое создало базис для колоссального развития хлопчатобумажной промышленности в Англии. Но для этой хлопчатобумажной промышленности развилась в самой Англии обширная машиностроительная промышленность, которая поставляла веретена и ткацкие станки, а затем в связи с ней металлургическая и каменноугольная промышленность. В этом случае подразделение II (средств потребления) в возрастающей степени реализовало свои продукты в некапиталистических общественных слоях, причем оно со своей стороны создавало благодаря собственному накоплению возрастающий спрос на отечественные продукты подразделения I (средств производства) и этим самым способствовало реализации прибавочной стоимости и возрастающему накоплению этого подразделения.

Возьмем обратный случай. Капиталистическое производство поставляет средства производства в количестве, превышающем его собственные потребности, и находит покупателей в некапиталистических странах. Так например английская промышленность в первой половине XIX столетия поставляла американским и австралийским государствам материалы для железнодорожного строительства. Железнодорожное строительство в какой-нибудь стране само по себе далеко еще не означает, что в ней господствует капиталистический способ производства. В действительности железные дороги сами по себе были лишь во всех подобных случаях одной из первых предпосылок для развития капиталистического производства. Такой же пример являет собой германская химическая промышленность, поставляющая средства производства в виде красок, которые находят массовый сбыт в некапиталистически производящих странах Азии, Америки и т. д. Здесь подразделение I реализует свои продукты во внекапиталистических кругах. Возникающее отсюда прогрессивное расширение подразделения I вызывает в стране капиталистического производства соответствующее расширение подразделения II, которое поставляет средства потребления для возрастающей армии рабочих подразделений I.

Каждых из этих случаев отличается от схемы Маркса. В первом случае продукт подразделения II превышает потребности обоих подразделений — их переменный капитал и потребленную часть прибавочной стоимости; во втором случае продукт подразделения I превосходит величину постоянного капитала обоих подразделений, даже если принять во внимание его увеличение в целях расширения производства. В обоих случаях прибавочная стоимость появляется на свет не в натуральной форме, которая делала бы возможным и обусловливала бы его капитализацию внутри одного из обоих подразделений. В действительности оба эти типичных случая на каждом шагу взаимно перекрещиваются, друг друга дополняют и друг друга переходят.

Один пункт кажется при этом неясным. Если например избыток в средствах потребления, скажем хлопчатобумажных тканей, находит себе сбыт в некапиталистических кругах, то ясно, что эти ткани как капиталистический товар представляют не только прибавочную стоимость, но и постоянный и переменный капитал. Допущение, что именно товары, которые нашли себе сбыт вне кругов капиталистического общества, представляют только прибавочную стоимость, кажется совершенно произвольным. С другой стороны, оказывается, что в этом случае и другое подразделение (I) не только реализует свою прибавочную стоимость, но что оно может и накоплять, не сбывая однако своего продукта вне обоих подразделений капиталистического производства. Но оба эти возражения только кажущиеся, они устраняются пропорциональным распределением стоимости всей массы продуктов на ее соответствующие части. При капиталистическом производстве не только весь общественный продукт, но и всякий отдельный товар содержит прибавочную стоимость. Но это не мешает тому, чтобы весь общественный продукт мог быть представлен в виде трех отдельных частей, которые по своей стоимости соответствуют потребленному обществом постоянному капиталу, переменному капиталу и выжатой прибавочной стоимости, — как делает отдельный капиталист, который при последовательной продаже своей товарной массы сперва принимает в расчет возмещение затраченного им постоянного, а затем переменного капитала (или менее правильно, но в большем соответствии с практикой: сперва свой основной, а затем свой оборотный капитал), чтобы записать потом остаток от выручки в виде прибыли. При простом воспроизводстве этим пропорциям стоимости соответствует и вещественная форма всего продукта: постоянный капитал появляется вновь в форме средств производства, переменный — в форме средств существования для рабочих и прибавочная стоимость — в форме средств существования для капиталистов. Но в таком категорическом смысле — при потреблении всей прибавочной стоимости капиталистами — простое воспроизводство является, как мы знаем, теоретической фикцией. Что касается расширенного воспроизводства или накопления, то и здесь, согласно марксовой схеме, существует строгая пропорциональность между составом стоимости общественного продукта и его вещественной формой: в части своей, предназначенной для капитализации, прибавочная стоимость сразу появляется на свет соответствующим образом распределенной на вещественные средства производства и средства существования для рабочих, — на части, которые соответствуют расширению производства на данном техническом базисе. Но это понимание, которое покоится на самодовлеющем характере и изолированности капиталистического производства, как мы видели, терпит крушение на реализации прибавочной стоимости. Если мы допустим, что прибавочная стоимость реализуется вне капиталистического производства, то этим уже дано, что его вещественная форма не имеет никакого отношения к потребностям самого капиталистического производства. Его вещественная форма соответствует потребностям тех некапиталистических кругов, которые делают возможной его реализацию. Поэтому капиталистическая прибавочная стоимость может появиться на свет либо в форме средств потребления, как например хлопчатобумажных тканей, либо в форме средств производства, как например железнодорожных материалов. То обстоятельство, что реализованная прибавочная стоимость, заключающаяся в продуктах одного подразделения, содействует и реализации прибавочной стоимости другого подразделения при следующем за этим расширении производства, совершенно не изменяет того факта, что общественная прибавочная стоимость как целое реализована отчасти прямо, а отчасти косвенно вне обоих подразделений. Это то же самое, как в случае с отдельным капиталистом, который может реализовать свою прибавочную стоимость, даже когда весь его товар служит лишь для возобновления переменного или постоянного капитала какого-нибудь другого капиталиста.

Однако реализация прибавочной стоимости не является единственным существенным моментом воспроизводства. Положим, что подразделение I сбыло прибавочную стоимость вне пределов обоих подразделений и что оно может начать накопление. Допустим далее, что оно имеет в виду новое расширение сбыта в указанных кругах. Но этим все-таки дается лишь половина условий для накопления.

В качестве второй предпосылки для накопления здесь выступает необходимость найти соответствующие вещественные элементы для расширения производства. Но откуда их взять, раз мы только что превратили прибавочную стоимость в форме продуктов I, т. е. средств производства — в деньги, и притом сбыли ее вне капиталистического производства. Сделка, которая помогла нам в деле реализации прибавочной стоимости, в то же самое время лишила нас предпосылок для превращения этой реализованной прибавочной стоимости в форму производительного капитала. Таким образом оказывается, что мы попали из огня в полымя. Рассмотрим вопрос поближе.

Мы оперируем здесь с (с) как в подразделении I, так и в подразделении II, как если бы оно представляло собой всю постоянную часть капитала производства. Но это, как мы знаем, неверно. Мы только ради простоты схемы оставили в стороне тот факт, что (с), фигурирующее в I и во II подразделениях, является лишь частью всего постоянного капитала, именно той частью, которая ежегодно оборачивается, потребляется в течение периода производства и переносится на продукт. Но было бы совершенно абсурдно предполагать, что капиталистическое (да и всякое другое) производство потребляет в течение каждого периода производства весь свой постоянный капитал и что оно на протяжении каждого периода создает его вновь. Напротив, на фоне производства, как оно представлено в схеме, вся огромная масса средств производства предполагается данной наперед; их периодическое полное возобновление обозначено в схеме ежегодным возобновлением их использованных частей. С возрастанием производительности труда и расширением размеров производства эта масса средств производства растет не только абсолютно, но и относительно, по сравнению с той частью, которая в данное время потребляется в производстве. Но в то же время растет и потенциальная роль постоянного капитала. Для расширения производства прежде всего принимается во внимание сильнейшее напряжение этой части постоянного капитала, а не непосредственное увеличение ее стоимости.

«В добывающей (занятой добычей сырых материалов) промышленности, например в горном деле и т. п., сырые материалы не составляют ни малейшей доли авансируемого капитала. Здесь предмет труда не является продуктом предшествующего труда, но даруется безвозмездно самой природой. Таковы руды, каменный уголь, камни и т. д. Постоянный капитал состоит здесь почти исключительно из таких средств труда, к которым очень легко приложить увеличенное количество труда (например путем установления дневных и ночных смен рабочих). Однако при прочих равных условиях масса и стоимость продукта растут прямо пропорционально приложенному количеству труда. Как в первый день производства, здесь идут рука об руку оба первоначальные фактора, создающие продукты, а вместе с тем создающие и вещественные элементы капитала — человек и природа. Благодаря эластичности рабочей силы область накопления расширяется без предварительного увеличения постоянного капитала. Правда, в сельском хозяйстве семена и удобрения играют такую же роль, как сырой материал в промышленности, и невозможно было бы увеличить площадь посева, если не имеется большого количества семян. Но раз этот сырой материал и средства труда имеются, даже чисто механическая обработка, как известно, изумительно повышает количество продукта. Увеличенное количество труда, доставленное прежним числом рабочих, повышает таким образом плодородие почвы, не требуя никаких новых затрат на средства труда. Это опять-таки прямое воздействие человека на природу, становящееся непосредственным источником повышенного накопления без всякого участия нового капитала. Наконец в промышленности в собственном смысле этого слова каждая добавочная затрата на труд предполагает собственную добавочную затрату на сырые материалы, но вовсе не обязательно на средства труда. А так как земледелие и добывающая промышленность доставляют фабрикующей промышленности ее собственные сырые материалы для ее орудий труда, то на пользу последней идет и то добавочное количество продуктов, которое создается первыми без добавочной затраты капитала. Общий итог будет таков: овладевая двумя первоначальными факторами богатства, рабочей силой и землей, капитал приобретает способность расширения, позволяющую ему вывести элементы своего накопления за границы, определяемые, повидимому, его собственной величиной, т. е. стоимостью и массой тех уже произведенных средств производства, в которых реализуется бытие капитала».

Но совершенно нельзя понять, почему все необходимые средства производства и средства потребления должны быть произведены только капиталистически. Правда, именно это допущение лежит в основе марксовой схемы накопления, но оно не соответствует ни повседневной практике и истории капитала, ни специфическому характеру этого способа производства. В первой половине XIX столетия прибавочная стоимость в Англии выходила из процесса производства большей частью в виде хлопчатобумажных тканей. Но вещественные элементы ее капитализации — хлопок из рабовладельческих штатов Северной Америки или хлеб (средства существования для английских рабочих) из житниц крепостной России — хотя и представляли собой прибавочный продукт, но отнюдь не прибавочную стоимость. Насколько капиталистическое накопление зависит от этих некапиталистически произведенных средств производства, показывает хлопковый кризис в Англии, который явился результатом прекращения работ на плантациях вследствие гражданской войны, или кризис в европейской полотняной промышленности, который был следствием прекращения подвоза льна из крепостной России благодаря Восточной войне. Стоит лишь впрочем вспомнить о той роли, которую играл подвоз крестьянского, следовательно некапиталистически произведенного, хлеба для прокормлении масс промышленных рабочих Европы (т. е. как элемент переменного капитала), чтобы понять, насколько сильно капиталистическое накопление связано в действительности благодаря своим вещественным элементам с некапиталистическими кругами.

Впрочем самый характер капиталистического производства исключает ограничение его только капиталистически произведенными средствами производства. Существенным средством в погоне отдельного капитала за повышением нормы прибыли является стремление к удешевлению элементов постоянного капитала. С другой стороны, беспрестанное повышение производительности труда как важнейший метод повышения нормы прибавочной стоимости предполагает безграничное использование всех данных природой и землей материалов и условий и связано с подобного рода использованием этих последних. В этом отношении капитал по самому своему существу и характеру своего бытия не допускает никаких ограничений. Капиталистический способ производства как таковой до настоящего времени, после нескольких столетий его развития, охватывает пока еще лишь часть всего производства земного шара; районами его распространения до настоящего времени являются преимущественно маленькая Европа, где он тоже не достиг еще господства в целых областях и в ряде отраслей (каковы крестьянское хозяйство и самостоятельное ремесло), а затем значительная часть Северной Америки и отдельные места на континентах других частей света. В общем капиталистический способ производства до настоящего времени ограничен преимущественно промышленностью стран умеренного пояса, в то время как например на востоке и на юге он сделал лишь сравнительно незначительные успехи. А потому, если бы ему пришлось пользоваться исключительно только элементами производства, которые можно добыть в этих узких границах, он не достиг бы своей теперешней высоты, и его развитие вообще было бы невозможно. С самого своего начала капиталистический способ производства по формам и законам своего движения рассчитан на весь земной шар как на сокровищницу производительных сил. В своем стремлении к присвоению производительных сил в целях эксплоатации капитал рыщет по всему свету, запасается средствами производства из всех уголков земли, захватывает или приобретает их независимо от степени развития их культуры и общественных форм. Вопрос о вещественных элементах накопления капитала, — а его далеко нельзя разрешить вещественной формой капиталистически произведенной прибавочной стоимости, — превращается в совершенно другой вопрос: для производительного приложения реализованной прибавочной стоимости необходимо, чтобы капитал все более и более захватывал весь земной шар, чтобы он для своих средств производства имел качественно и количественно безграничный выбор.

Использование новых районов сырья в неограниченном количестве необходимо как для того, чтобы обезопасить себя от возможных превратностей и перерывов в подвозе сырья из старых источников, так и на случай внезапного расширения общественных потребностей. Это составляет одну из необходимых предпосылок процесса накопления в его эластичности и в его способности к расширению. Когда междоусобная война в Америке прервала подвоз в Англию хлопка и вызвала в округе Ланкашир знаменитый «хлопковый голод», в Египте, как по мановению волшебной палочки, возникли в кратчайший срок колоссальные хлопчатобумажные плантации. Восточная деспотия, связанная с исконными барщинными отношениями, создала здесь почву для деятельности европейского капитала. Только капитал с его техническими средствами оказался в состоянии в столь короткий промежуток времени вызвать такие удивительные перевороты. Но только на докапиталистической почве примитивных социальных отношений он оказался в состоянии развить ту могучую командную власть над материальными и человеческими производительными силами, которая требуется для подобного рода чудес. Другой подобный пример дает огромный рост мирового потребления каучука, которому в настоящее время соответствует регулярная поставка этого сырья стоимостью в миллиард марок ежегодно. Хозяйственным базисом добычи каучука являются примитивные системы эксплоатации, практикуемые европейским капиталом в африканских колониях и в Америке, — системы, которые представляют собой разнообразные комбинации рабства и барщинных отношений.

Надо подчеркнуть следующее: когда мы выше принимали, что первое или второе подразделение реализуют в некапиталистической среде только свой прибавочный продукт, то мы при этом брали самый благоприятный случай для проверки марксовой схемы — случай, который показывает отношения воспроизводства в их чистом виде. В действительности ничто не заставляет нас предполагать, что и часть постоянного и переменного капитала в продукте соответствующего подразделения реализуется вне капиталистических кругов. За счет продуктов некапиталистических кругов может быть произведено как расширение производства, так отчасти возобновление потребленных элементов производства в их вещественной форме. Предыдущие примеры должны были только выяснить тот факт, что по меньшей мере подлежащая капитализации прибавочная стоимость и соответствующая ей часть капиталистической массы продуктов никак не могут быть реализованы в пределах капиталистических кругов и что они должны непременно искать покупателей вне этих кругов — в некапиталистически производящих общественных слоях и формах.

Итак между периодом производства, во время которого производится прибавочная стоимость, и следующим за ним накоплением, при котором она капитализируется, имеют место две различные сделки — превращение прибавочной стоимости в ее чистую форму стоимости, ее реализация, и превращение этой чистой формы стоимости в форму производительного капитала; обе эти сделки совершаются между капиталистическим производством и окружающим его некапиталистическим миром. Следовательно с обеих точек зрения — и с точки зрения реализации прибавочной стоимости, и с точки зрения обеспечения производства элементами постоянного капитала — мировой обмен заранее является историческим условием существования капитализма, а мировой обмен при данных конкретных отношениях по существу представляет собой обмен между капиталистическими и некапиталистическими формами производства.

До сих пор мы рассматривали накопление только с точки зрения прибавочной стоимости и постоянного капитала. Третьим основным моментом накопления является переменный капитал. Прогрессирующее накопление сопровождается возрастанием переменного капитала. В марксовой схеме соответствующая ему вещественная форма в общественном продукте выступает в виде возрастающей массы средств существования для рабочих. Но действительным переменным капиталом являются не средства существования рабочих, а живая рабочая сила, для воспроизводства которой необходимы средства существования. Следовательно к основным условиям накопления относится наличность предложения живого труда, соответствующая его потребностям, — труда, который приводится в движение капиталом. Увеличение массы труда достигается отчасти, поскольку позволяют обстоятельства, удлинением рабочего дня и интенсификацией труда. Однако в обоих этих случаях это увеличение живого труда либо вовсе не проявляется в росте переменного капитала, либо проявляется в нем в незначительной мере (как плата за сверхурочные часы). Оба эти метода, встречая кроме того отчасти естественный, отчасти общественный отпор, ограничены определенными, весьма узкими рамками, за пределы которых они выходить не могут. Следовательно прогрессирующий рост переменного капитала, сопровождающий накопление, должен найти свое выражение в возрастающем числе занятых рабочих. Откуда берутся эти добавочные рабочие?

При анализе накопления отдельного капитала Маркс отвечает на этот вопрос следующим образом: «Но чтобы заставить эти элементы фактически функционировать в качестве капитала, класс капиталистов нуждается в добавочном количестве труда. Если эксплоатация уже занятых рабочих не может быть увеличена экстенсивно или интенсивно, то, очевидно, должны быть применены к делу добавочные рабочие силы. Но об этом также позаботился самый механизм капиталистического производства: он воспроизводит рабочий класс как класс, зависящий от заработной платы, обычный уровень которой достаточен не только для его самосохранения, но и для его размножения. Эти добавочные рабочие силы различных возрастов ежегодно доставляются капиталу самим рабочим классом, так что остается только соединить их с добавочными средствами производства, уже заключающимися в продукте годового производства, и превращение прибавочной стоимости в капитал готово». Увеличение переменного капитала сводится здесь исключительно и непосредственно к естественному приросту рабочего класса, находящегося уже под господством капитала, благодаря размножению. Это соответствует также в точности схеме расширенного воспроизводства, которая, по предложению Маркса, признает капиталистов и рабочих единственными общественными классами, а капиталистическое производство — единственным и абсолютным способом производства. При этих предположениях естественное размножение рабочего класса является единственным источником увеличения наличных рабочих сил, находящихся под властью капитала. Это понимание противоречит однако законам движения накопления. Естественное размножение рабочих ни во времени, ни количественно не находится ни в каком отношении к потребностям накопляемого капитала. В особенности оно не в состоянии поспеть, как это блестяще показал сам Маркс, за потребностями капитала, возникающими вследствие внезапного его расширения. Естественное размножение рабочего класса как единственный базис движения капитала исключало бы процесс накопления при периодической смене высокой и низкой конъюнктуры и при скачкообразном расширении поля производства и вследствие этого сделало бы невозможным самое накопление. Последнее не должно быть ограничено ни ростом переменного капитала, ни элементами постоянного капитала, следовательно оно должно обладать неограниченной возможностью распоряжаться над притоком рабочей силы. Согласно анализу Маркса, это требование находит свое точное выражение в образовании «промышленной резервной армии рабочих». Правда, марксова схема расширенного воспроизводства не знает этой резервной армии и не оставляет для нее места. Промышленная резервная армия не может образовываться вследствие естественного размножения капиталистического наемного пролетариата. Ей нужны другие общественные резервуары, откуда к ней стекалась бы рабочая сила; это — рабочие, которые не состояли раньше под властью капитала и лишь по мере надобности вовлекаются в ряды пролетариата. Эти дополнительные рабочие силы капиталистическое производство может постоянно черпать только из некапиталистических слоев и стран. В своем анализе промышленной резервной армии («Капитал», т. I, гл. XXIII, стр. 4) Маркс принимает в расчет только: 1) вытеснение более старых рабочих машинами, 2) привлечение в город деревенских рабочих, как следствие господства капиталистического производства в земледелии, 3) забракованных промышленностью рабочих с нерегулярными занятиями и наконец 4) как низший слой относительного перенаселения — пауперизм. Все эти категории представляют в различной форме элементы, выброшенные за борт капиталистического производства, — наемных рабочих, которые в той или иной форме использованы и выброшены за штат. Сельские рабочие, которые постоянно переселяются в город, по Марксу, тоже являются наемными пролетариями, которые уже раньше стояли под властью земледельческого капитала, а теперь только перешли в подданство промышленного капитала. Маркс при этом имел, очевидно, в виду английские отношения на высокой ступени капиталистического развития. В этой связи он не рассматривает вопроса, откуда этот городской и сельский пролетариат постоянно притекает, и не учитывает важнейшего в условиях европейского континента источника этого притока — постоянной пролетаризации средних слоев города и деревни, упадка крестьянского хозяйства и ремесленной мелкой промышленности; он, стало быть, не учитывает как раз постоянного перехода рабочих сил от некапиталистических условий к капиталистическим как продукта не капиталистического, а докапиталистических способов производства в прогрессирующем процессе их крушения и разложения. Но сюда относится не только разложение европейского крестьянского хозяйства и ремесла, но и разложение разнообразных примитивных производственных и общественных форм в странах внеевропейских.

Как капиталистическое производство не может ограничиться природными сокровищами и производительными силами умеренного пояса, нуждаясь для своего развития в возможности распоряжаться всеми странами вне зависимости от климата, так же мало оно может обойтись рабочей силой одной лишь белой расы. Для использования тех земных поясов, где представители белой расы становятся неработоспособными, капитал нуждается в других расах; он вообще нуждается в неограниченной возможности распоряжаться всеми рабочими силами земного шара, чтобы при их помощи привести в движение все производительные силы земли, поскольку это возможно в рамках производства прибавочной стоимости. Но капитал большей частью находит здесь эти рабочие силы в крепких оковах традиционных докапиталистических производственных отношений, из которых они должны быть сперва «освобождены», чтобы быть вовлеченными в активную армию капитала. Процесс выделения рабочих сил из примитивных общественных отношений и их поглощения капиталистической системой наемного труда является одной из необходимых исторических основ капитализма. Английская хлопчатобумажная промышленность как первая действительно капиталистическая отрасль производства не могла бы существовать не только без хлопка южных штатов Североамериканского союза, но и без тех миллионов африканских негров, которые были перевезены в Америку в качестве рабочей силы для плантаций и которые после войны за освобождение, как свободный пролетариат, пополняли ряды класса капиталистических наемных рабочих. Привлечение требуемых рабочих сил из некапиталистических обществ, так называемый рабочий вопрос в колониях, становится весьма ощутительным для капитала. Решению этого вопроса служат самые разнообразные методы «мягкой власти», задача которой состоит в том, чтобы освободить рабочие силы из-под власти других социальных авторитетов и условий производства и подчинить их господству капитала. Из этих устремлений в колониальных странах возникают самые причудливые смешанные формы из современной системы наемного труда и примитивных отношений господства. Эти формы дают яркую иллюстрацию того факта, что капиталистическое производство не может обойтись без рабочих сил из других социальных формаций.

Маркс обстоятельно рассматривает как процесс присвоения некапиталистических средств производства, так и процесс превращения крестьянства в капиталистический пролетариат. Вся 24 глава I тома «Капитала» посвящена возникновению английского пролетариата, земледельческого класса капиталистических арендаторов и промышленного капитала. Особую роль в возникновении последнего Маркс приписывает ограблению колониальных стран европейским капиталом. Но все это рассматривается под углом зрения так называемого «первоначального накопления». Названные процессы иллюстрируют у Маркса лишь генезис, час рождения капитала; они изображают муки родов при выходе капиталистического способа производства из недр феодального общества. Когда он дает теоретический анализ процесса капитала — производства и обращения, — он постоянно возвращается к своей предпосылке, к общему и исключительному господству капиталистического производства.

Мы видим однако, что капитализм даже в полной зрелости связан во всех отношениях с одновременным существованием некапиталистических слоев и обществ. Это обстоятельство не исчерпывается одним лишь вопросом о рынке для «избыточного» продукта, как ставили проблему Сисмонди и позднейшие критики и скептики капиталистического накопления. Процесс накопления капитала всеми своими отношениями стоимости и вещественными отношениями — своим постоянным капиталом, переменным капиталом и прибавочной стоимостью — связан с некапиталистическими формами производства. Последние образуют данную историческую среду для процесса накопления капитала. Накопление капитала не может быть представлено, если предположить исключительное и абсолютное господство капиталистического способа производства; более того, оно без некапиталистической среды ни в каком отношении не мыслимо. Правда, Сисмонди и его последователи обнаружили верное чутье относительно условий существования накопления, когда они сводили его трудности единственно только к реализации прибавочной стоимости. Между условиями реализации прибавочной стоимости и условиями расширения постоянного и переменного капитала в их вещественной форме есть существенная разница. Капитал не может обойтись без средств производства и рабочих сил всего земного шара: для беспрепятственного развития процесса своего накопления он нуждается в природных богатствах и рабочих силах всех поясов земли. Но так как последние в подавляющем большинстве случаев фактически находятся под властью докапиталистических способов производства, — а последние являются исторической средой накопления капитала, — то отсюда вытекает неудержимое стремление капитала к завоеванию соответствующих стран и обществ. По существу для капиталистического производства годились бы например и капиталистически обрабатываемые каучуковые плантации, которые устроены уже в Индии; но фактическое господство в странах этих отраслей производства некапиталистических общественных отношений создает в капитале стремление покорить себе эти страны и общества; при этом первобытные отношения последних делают возможными такие исключительно быстрые и насильственные приемы накопления, которые были бы совершенно не мыслимы при чисто капиталистических общественных отношениях.

Иначе обстоит дело с реализацией прибавочной стоимости. Она заранее связана с некапиталистическими производителями и потребителями как таковыми. Следовательно существование некапиталистических покупателей прибавочной стоимости является прямым условием существования капитала и его накопления, а потому и решающим вопросом проблемы накопления капитала.

Капиталистическое накопление как общественный процесс так или иначе фактически во всех отношениях связано с некапиталистическими общественными слоями и формами.

Итак решение проблемы, о которой в политической экономии спорили почти целое столетие, лежит между двумя крайностями: между мелкобуржуазным скептицизмом Сисмонди, Кирхмана, Воронцова и Николая-она, которые считали накопление невозможным, и грубым оптимизмом Рикардо, Сэя, Туган-Барановского, для которых сам капитализм может беспредельно себя оплодотворять и следовательно — это только логический вывод — существовать вечно. Решение проблемы в духе марксова учения заключается в диалектическом противоречии: капиталистическое накопление для своего движения нуждается в некапиталистических общественных формациях, как в окружающей его среде: оно прогрессирует в постоянном обмене веществ с этими формациями и может существовать лишь до тех пор, пока оно находит эту среду.

Исходя из этого, можно пересмотреть понятия внутренней и внешней торговли, которые играют столь огромную роль в теоретическом споре о проблеме накопления. Внутренний и внешний рынки играют, несомненно, огромную и глубоко различную роль в ходе капиталического развития, но не как понятия политической географии, а как понятия социальной экономии. С точки зрения капиталистического производства внутренним рынком является капиталистический рынок — само это производство: и как покупатель своих собственных продуктов, и как источник своих собственных продуктов, и как источник своих собственных элементов производства. Внешним рынком для капитала является окружающая его некапиталистическая социальная среда, которая поглощает его продукты и поставляет ему элементы производства и рабочую силу. С этой точки зрения — точки зрения экономической — Германия и Англия в своем взаимном товарообмене являются друг для друга по преимуществу внутренними, капиталистическими рынками, в то время как обмен между германской промышленностью и германскими крестьянами как потребителями и производителями представляет собой для германского капитала внешне рыночные отношения. Как видно из схемы воспроизводства, это — строгие и точные понятия. Во внутреннем капиталистическом обороте в лучшем случае могут быть реализованы лишь определенные части стоимости всего общественного продукта: потребленный постоянный капитал, переменный капитал и потребленная часть прибавочной стоимости; напротив того, часть прибавочной стоимости, предназначенная для капитализации, должна быть реализована на «внешнем рынке». Если капитализирование прибавочной стоимости является истинной целью и движущим мотивом производства, то, с другой стороны, возобновление постоянного и переменного капитала (равно как и потребленной части прибавочной стоимости) является его широким базисом и предварительным условием. И если капитализация прибавочной стоимости становится с международным развитием капитализма все более необходимой и все менее надежной, то широкий базис постоянного и переменного капитала как некоторой массы стоимости становится все могущественнее абсолютно и по сравнению с прибавочной стоимостью. Отсюда полное противоречий явление, заключающееся в том, что старые капиталистические страны все больше представляют друг для друга рынки сбыта, делаются друг для друга все более необходимыми и в то же время ведут между собой все более ревностную конкурентную борьбу из-за некапиталистических стран. Условия капитализации прибавочной стоимости и условия обновления всего капитала вступают между собой во все большее противоречие, которое является впрочем лишь отражением полного противоречий закона падения нормы прибыли.

Глава двадцать седьмая. Борьба против натурального хозяйства

Капитализм рождается на свет и развивается исторически в некапиталистической социальной среде. В западноевропейских странах он окружен вначале феодальной средой, из недр которой он выходит — барщинным хозяйством в деревне и цеховым ремеслом в городе, — а потом, после уничтожения феодализма, — по преимуществу крестьянско-ремесленной средой, следовательно простым товарным производством как в сельском хозяйстве, так и в ремесле. Кроме того европейский капитализм окружен огромнейшими территориями внеевропейских культур, которые составляют целую скалу ступеней развития, начиная с первобытных коммунистических орд бродячих охотников и собирателей плодов и кончая крестьянским и ремесленным товарным производством. В гуще этой среды протекает процесс накопления капитала.

Здесь нужно отличать три фазы: борьбу капитала с натуральным, хозяйством, борьбу с товарным хозяйством и конкурентную борьбу капитала на мировой арене из-за остатков условий накопления.

Для своего существования и дальнейшего развития капитализм нуждается в некапиталистических формах производства как в окружающей его среде. Но не все эти формы годятся для него. Ему нужны некапиталистические социальные слои как рынок для его прибавочной стоимости, как источник его средств производства и как резервуар рабочих сил для системы наемного труда. Натуральнохозяйственные формы производства для всех этих целей капитала служить не могут. Во всех натуральнохозяйственных формациях, идет ли речь о первобытных крестьянских общинах с общей собственностью на землю, или о феодальных барщинных отношениях и тому подобном, производство для собственных потребностей является решающим моментом хозяйства; отсюда отсутствие потребности или незначительная потребность в чужих товарах и, как правило, отсутствие избытка в собственных продуктах или по меньшей мере настоятельной потребности сбыть излишние продукты. Однако самое важное заключается в том, что все натуральнохозяйственные формы производства покоятся на того или иного рода связанности средств производства и рабочих сил. Коммунистическая крестьянская община, равно как и феодальное барщинное хозяйство и т. п., в своих хозяйственных организациях опираются на связанности важнейшего средства производства — земли — и рабочих сил, — на связанности, основанные на праве и обычае. Таким образом натуральное хозяйство во всех отношениях ставит потребностям капитала прочные преграды. Поэтому капитал прежде всего всюду и всегда ведет борьбу за уничтожение натурального хозяйства во всех его исторических формах; он выступает против всех форм натурального хозяйства, с которыми ему приходится сталкиваться, — против рабовладельческого хозяйства, против феодализма, против первобытного коммунизма и против патриархального крестьянского хозяйства. Политическая сила (революция, война), государственный налоговой пресс и дешевизна товаров являются в этой борьбе главными методами: они действуют отчасти одновременно, отчасти следуют друг за другом и друг друга поддерживают. И если насилие в борьбе против феодализма в Европе проявлялось в форме революции (сюда относятся в конечном счете буржуазные революции XVII, XVIII и XIX столетий), то оно во внеевропейских странах, в борьбе с более примитивными социальными формами, выливалось в колониальную политику. Практикуемая здесь налоговая система и торговля с первобытными общинами представляют собою смесь, в которой политическое насилие тесно переплетается с экономическими факторами.

Экономические цели капитализма в борьбе с натуральнохозяйственными обществами заключаются: 1) в непосредственном захвате важнейших источников производственных сил — земли, дичи, девственных лесов, минералов, драгоценных камней, руды, продуктов экзотического растительного мира, как например каучука, и т. д.; 2) в «освобождении» рабочих сил и принуждении их к труду для капитала; 3) в введении товарного хозяйства; 4) в отделении сельского хозяйства от промышленности.

При первоначальном накоплении, т. е. при историческом зарождении капитализма в Европе, обнимающем период от исхода средних веков и вплоть до XIX столетия, почва крестьянского хозяйства в Англии и на континенте являлась великолепнейшим средством, массового превращения средств производства и рабочих сил в капитал. Но то же самое задание проводится в жизнь господствующим капиталом вплоть до наших дней и притом в гораздо более широком масштабе — в современной колониальной политике. И надеяться на то, что капитализм когда-нибудь будет довольствоваться только средствами производства, которые он может получить путем товарообмена, — значит строить себе иллюзии. Затруднение для капитала в этом отношении состоит уже в том, что производительные силы на огромных пространствах годной для эксплоатации земной поверхности находятся под властью общественных формаций, которые либо не склонны к торговле, либо вообще не продают как раз важнейших для капитала средств производства, потому что это заранее исключается формами собственности и всей социальной структурой. Сюда относится прежде всего земля со всем минеральным богатством ее недр и лугами, лесами и водами на ее поверхности, а затем стада первобытных скотоводческих народов. Положиться на процесс медленного, рассчитанного на столетия, внутреннего разрушения этих натуральнохозяйственных образований и ждать его результатов, пока важнейшие средства производства будут отчуждаться путем обычного товарообмена, было бы для капитала равносильно полному отказу от производительных сил этих областей. Поэтому капитализм считает для себя жизненным вопросом насильственное присвоение важнейших средств производства колониальных стран. Но так как именно примитивные социальные объединения туземцев образуют сильнейшую оборонительную позицию общества и базис его материального существования, то отсюда как вступительный прием капитала вытекает систематическое планомерное разрушение и уничтожение тех некапиталистических социальных объединений, с которыми он сталкивается при своем расширении. Мы имеем здесь дело уже не с первоначальным накоплением: описанный процесс продолжается до наших дней. Всякое новое расширение колоний сопровождается конечно этой упорной войной капитала против социальных и экономических отношений аборигенов и насильственным похищением их средств производства и рабочих сил. Надежда направить капитализм исключительно по пути «мирного соревнования», т. е. по пути законного товарообмена, — в том виде, как он происходит между капиталистически производящими странами, — как единственной основы его накопления, покоится на доктринерском заблуждении, будто накопление капитала может обойтись без производительных сил и спроса первобытных общественных образований и будто оно может ориентироваться на медленный процесс внутреннего разрушения натурального хозяйства. Как накопление капитала не может при его способности к скачкообразному расширению ждать естественного прироста рабочего населения и им удовольствоваться, так не может оно ждать естественного медленного разрушения докапиталистических форм и их перехода к товарному хозяйству и этим удовольствоваться. Капитал не знает другого решения вопроса кроме насилия, которое является постоянным методом накопления капитала как общественного процесса не только при генезисе капитализма, но и вплоть до настоящего времени. Но так как во всех подобных случаях дело идет о бытии или небытии первобытных обществ, то у последних не остается ничего другого, кроме борьбы на жизнь и на смерть, до полного истощения сил или до гибели. Отсюда — постоянная военная оккупация колоний, восстания туземцев и колониальные экспедиции для их усмирения как перманентные явления колониального режима. Насилие является здесь прямым последствием столкновения капитализма с натуральнохозяйственными формациями, которые ставят пределы его накоплению. Без их средств производства и рабочих сил он может обойтись так же мало, как и без их спроса на его прибавочный продукт. Но чтобы взять у них средства производства и рабочие силы и обратить их в покупателей товаров, он сознательно стремится к тому, чтобы уничтожить их, как самостоятельные социальные образования. Этот прием с точки зрения капитала самый целесообразный, потому что он в одно и то же время самый быстрый и самый прибыльный. Его обратной стороной является растущий милитаризм, о значении которого для накопления мы будем говорить ниже в другой связи. Классические примеры применения этих методов капитала в колониях дает политика англичан в Индии и французов в Алжире.

Старинная хозяйственная организация индусов — коммунистическая деревенская община — тысячелетиями сохранялась в своих разнообразных формах и, несмотря на бури на «политических высотах», прошла длинную внутреннюю историю. В VI столетии до христианской эры в индийские области ворвались персы и подчинили себе часть страны. Два столетия спустя здесь появились греки и оставили после себя александрийские колонии — отпрыск совершенно чуждой индусам культуры. В страну затем вторглись дикие скифы. Столетиями в Индии господствовали арабы. Затем с высот Ирана пришли афганы, но были изгнаны под бешеным напором татарских орд, которые появились из Трансокеании. Ужас и разрушение отметили путь, по которому прошли монголы. Целые деревни были истреблены, и мирные поля с нежными побегами риса окрасились в пурпур от потоков пролитой крови. Но индийская сельская община все это пережила, так как все сменявшие друг друга магометанские завоеватели оставляли в конце концов незатронутыми внутреннюю социальную жизнь крестьянской массы и ее традиционный уклад. Они только назначали в провинциях своих наместников, которые наблюдали за военной организацией и собирали с населения налоги. Все завоеватели стремились завладеть страной и эксплоатировать ее, но никто не был заинтересован в том, чтоб лишить народ его производительных сил и уничтожить его социальные организации. В царстве великого могола крестьянин должен был ежегодно вносить натурой дань для иноземных завоевателей, но в своей деревне он мог жить спокойно и подобно своим праотцам сеять рис на своей sholgura. Но вот пришли англичане, и чумные испарения капиталистической цивилизации сделали в короткое время то, чего не могли сделать тысячелетия и меч ногайцев: они разрушили всю социальную организацию народа. Цель английского капитала сводилась в последнем счете к тому, чтобы завладеть самым базисом существования индийской общины — землей.

Этой цели служила та издавна излюбленная европейскими колонизаторами выдумка, что вся земля колоний является собственностью политического властителя. Англичане задним числом подарили всю Индию в частную собственность великому моголу и его наместникам чтобы получить ее в «законное» наследство. Самые видные ученые в области политической экономии, как например Джемс Милль, ревностно обосновывали эту фикцию «научными» соображениями например следующим блестящим выводом: нужно принять, что земля в Индии принадлежала владетелю, «ибо если мы допустим, что не он был собственником земли, то мы не были бы в состоянии сказать, кто был ее собственником?». Соответственно этому англичане уже в 1793 году превратили в Бенгалии всех цемяндаров, — в откупщиков налогов, или даже наследственных в своих округах представителей рынков, — в собственников этих округов, чтобы таким образом создать себе в стране сильную опору в походе против крестьянской массы. Точно так же поступали они впоследствии при своих новых завоеваниях в провинции Агра в Оуди (Oudy) и в центральных провинциях. Следствием этого был ряд бурных крестьянских восстаний, во время которых частенько изгонялись сборщики податей. При возникших при этом всеобщей суматохе и анархии английские капиталисты сумели заполучить в руки значительную часть земель.

Далее, налоговое бремя было так беспощадно усилено, что оно поглощало почти все плоды труда населения. Дело дошло до того, что крестьяне дистриктов Дели и Аллагабада (согласно официальному свидетельству английских податных властей, относящемуся к 1854 г.) считали для себя выгодным попросту сдавать свои наделы в аренду за приходящуюся на их долю сумму налога или закладывать их. На почве этой налоговой системы появилось и крепко засело в индийской деревне ростовщичество, которое подобно раку изнутри разъедало ее социальную организацию. Для ускорения этого процесса англичане ввели закон, который шел в разрез со всеми традициями и правовыми понятиями деревенской общины, — закон о принудительном отчуждении деревенских земель за податные недоимки. Старый родовой союз пытался защититься от этого при помощи преимущественного права покупки этих земель всей общиной или родственными общинами. Разложение шло быстрыми шагами вперед. Принудительная продажа с публичного торга, выход отдельных лиц из общины, обременение крестьян долгами и лишение их имущества стали обычными явлениями.

Англичане пытались при этом — и эту тактику они постоянно применяли в колониях — делать вид, что их политика насилия, которая совершенно расшатала отношения земельной собственности и вызвала крушение крестьянского хозяйства индусов, была необходима именно в интересах крестьянства и для его защиты от туземных тиранов и эксплоататоров, Англия искусственно создала сперва в Индии земельную аристократию за счет исконного права собственности крестьянских общин, чтобы защищать затем крестьян от этих угнетателей и передать «незаконно узурпированную землю» в руки английских капиталистов.

Так в Индии в короткое время возникла крупная земельная собственность, причем крестьяне на огромных пространствах были превращены в обнищавшую пролетаризированную массу мелких арендаторов с короткими сроками аренды.

Наконец специфические методы капиталистической колонизации нашли свое выражение еще в одном важном обстоятельстве. Англичане были первыми завоевателями Индии, которые принесли с собой полное равнодушие к общественным культурным предприятиям хозяйственного характера. Арабы, афганы и монголы руководили в Индии грандиозными работами по сооружению каналов и поддерживали эти работы; они изрезали страну дорогами, перекидывали мосты через реки, рыли колодцы. Родоначальник монгольской династии в Индии Тимур или Тамерлан заботился о культуре почвы, об орошении, о безопасности дорог и об удобстве путешественников. «Первобытные индусские раджи, афганистанские или монгольские завоеватели, суровые подчас для отдельных личностей, отметили по крайней мере свое господство теми удивительными сооружениями, которые еще теперь попадаются на каждом шагу и кажутся делом расы гигантов… Компания (английская остиндская компания, господствовавшая в Индии до 1858 г.) не открыла ни одного источника, не вырыла ни одного колодца, не построила ни одного канала и не соорудила ни одного моста для пользы индусов». Другой свидетель, англичанин Джемс Вильсон, говорит: «В провинции Мадрас всякий невольно поражается теми грандиозными старинными оросительными сооружениями, следы которых сохранились до нашего времени. Системы дамб, запруживающие реки, образовали целые озера, от которых отходили каналы, распространявшие воду на 60 и 70 миль кругом. На больших реках подобного рода шлюзов имелось по 30 или 40 штук… Дождевая вода, стекавшая с гор, собиралась отдельно в специально для этого построенных прудах, из которых многие до настоящего времени имеют от 15 до 25 миль в окружности. Эти гигантские сооружения почти все были закончены до 1750 года. В эпоху войны компании с монгольскими властителями и, надо прибавить, за время всего периода нашего господства в Индии, эти сооружения пришли в большой упадок».

И это вполне понятно: английскому капиталу нечего было сохранять жизнеспособность индийской общины и поддерживать ее в хозяйственном отношении; напротив того, ему нужно было разрушить ее и лишить ее производительных сил. Ненасытная жажда накопления, которая по всему своему существу живет «конъюнктурами», не в состоянии подумать о завтрашнем дне, не может оценивать ценности старых культурно-хозяйственных сооружений с более широкой точки зрения. Когда английские инженеры в Египте собирались недавно построить для капитала гигантские водные сооружения по течению Нила, они ломали себе голову в поисках за следами той античной системы каналов, которую они с тупой беззаботностью ботокудов совершенно запустили в своих индийских провинциях. Англичане научились в некоторой степени понимать значение своих благородных дел лишь тогда, когда ужасный голод, унесший в округе Орисса за один только год миллион человеческих жизней, вынудил в 1867 году английский парламент к обследованию причин разразившейся нужды. В настоящее время английское правительство пытается административным путем спасти крестьян от ростовщичества. Punjab Alienation Act (1900) воспрещает отчуждение или закладывание крестьянской земли в пользу лиц, принадлежащих к другим кастам: исключения из этого правила названный закон ставит в зависимость от разрешения собирателя налогов. Разорвавши по намеченному плану связи, защищавшие первобытные социальные образования индусов, и вскормивши ростовщичество, для которого 15% годовых были обычным явлением, англичане поставили разоренных и обнищавших индусских крестьян под опеку фиска и его чиновников, т. е. под «защиту» его непосредственных кровопийц.

Рядом с мученической судьбой Британской Индии в капиталистическом колониальном хозяйничании претендует на почетное место и история французской политики в Алжире.

Когда французы завоевали Алжир, в тамошней массе арабско-кабильского населения господствовали старинные социальные и хозяйственные порядки, которые, несмотря на длинную и бурную историю страны, сохранились до XIX века, а отчасти даже до настоящего времени.

Хотя в городах — среди мавров и евреев, среди купцов, ремесленников и ростовщиков — господствовала частная собственность, хотя огромные пространства земли уже во времена господства турецких вассалов были узурпированы как государственные домены, однако почти половина обрабатываемой земли составляла еще нераздельную собственность арабско-кабильских племен, в среде которых господствовали еще первобытные патриархальные нравы. Такую жизнь номадов, — лишь с первого взгляда скитальческую и нерегулярную, а на самом деле строго регулируемую и в высшей степени монотонную, — вели еще в XIX столетии, как и в старину, многие арабские роды и с их мужчинами, женщинами и детьми, с их стадами и шалашами: летом они жили в более прохладной прибрежной полосе Телль, открытой для морских ветров, а зимой они возвращались снова под защиту жары пустыни. Каждое племя и каждый род имел свои определенные области для кочевок и определенные летние и зимние стоянки, где они разбивали свои шалаши. Земли арабов-земледельцев тоже составляли еще нередко общую собственность племен. Патриархально, по старозаветным правилам, жила и кабильская большая семья, руководимая избираемым старшиной.

Домашнее хозяйство этой большой семьи велось сообща под руководством старшей в семье женщины, которая либо выбиралась, либо занимала должность по-очереди. Эта семья, которая своей организацией воспроизводила на окраинах африканской пустыни своеобразную копию знаменитой южнославянской «задруги», являлась собственницей не только земли, но всех орудий труда, оружия и денег, которые нужны были для занятий всех ее членов и ими же приобретались. Как частной собственностью, мужчины владели лишь своей одеждой, а женщины — одеждой да украшениями, которые они сохраняли, как свадебный подарок. Все более ценные наряды и драгоценности составляли нераздельную собственность семьи и могли употребляться отдельными ее членами только с общего разрешения. Если семья была не особенно многочисленна, то все ее трапезы происходили за общим столом, при этом все женщины по-очереди готовили пищу, а старшие ведали ее распределением. Если круг лиц был слишком велик, то средства питания каждый месяц распределялись равномерно семейным советом (Uorstand) между отдельными семьями в сыром виде и потом уже приготовлялись последними. Теснейшие узы солидарности, взаимная помощь и равенство связывали эту общину, и патриархи, умирая, завещали своим сыновьям хранить верность семейному союзу, как последнюю заповедь отцов.

Уже турецкое господство, распространившееся в Алжире в XVI столетии, сделало серьезные посягательства на эти социальные условия. Рассказы о том, что турки конфисковали в пользу казны всю землю, были лишь басней, сочиненной впоследствии французами. Эта дикая фантазия, которая могла притти в голову только европейцам, находилась в противоречии со всеми экономическими основами Ислама и его приверженцев. Напротив того, отношения земельной собственности деревенских общин и больших семей в общем и целом не были затронуты турками. Лишь значительная часть необработанных земель была ими украдена от родов в качестве государственных домен и превращена в бекства, управляемые местными турецкими властями. Эти земли обрабатывались отчасти туземными рабочими силами за счет государства, отчасти же сдавались в аренду за плату или же за натуральные повинности. Кроме того турки пользовались каждым мятежом подвластных им родов и каждым волнением в стране, чтобы увеличить владения фиска конфискациями обширных пространств и учреждать на них военные колонии или продавать конфискованные земли с публичного торга, благодаря чему они большею частью попадали в руки турецких или других ростовщиков. Чтобы избегнуть конфискации и налогового бремени, многие крестьяне, — подобно тому, как это происходило в средние века в Германии, — отдавали себя под защиту церкви, которая стала таким образом верховным сувереном над обширными пространствами земель. В конце концов, после всех этих превратностей судьбы, распределение земельной собственности в Алжире ко времени завоевания его французами представляло следующую картину: 1500 000 гектаров охватывали домены, 3000 000 гектаров неиспользованной земли тоже числилось за государством «как общая собственность всех правоверных» (Блед-эль-ислам); частная собственность обнимала 3000 000 гектаров, которые еще со времени римлян составляли владения берберов, и 1500 000 гектаров, перешедших в частные руки при турецком господстве. В нераздельной общей собственности арабских родов после этого оставалось всего лишь 5000 000 гектаров земли. Что касается Сахары, то из трех приблизительно миллионов гектаров годной для обработки земли, находящейся в оазисах, часть составляла общинную, а часть — частную собственность. Остальные 23 000 000 гектаров представляли собою главным образом пустыню.

Превративши Алжир в свою колонию, французы приступили к своим цивилизаторским подвигам. Освободившись в начале XVIII столетия из-под власти Турции, Алжир стал вольным разбойничьим гнездом, которое делало небезопасным путешествие по Средиземному морю и вело с христианами торговлю рабами. Этому безбожию магометан Испания и Североамериканский союз, которые сами в ту пору вели широкую торговлю рабами, объявили беспощадную войну. Во время великой французской революции также был объявлен крестовый поход против анархии в Алжире. Завоевание Алжира было таким образом проведено Францией под лозунгами борьбы против рабства и введения цивилизованных порядков. Практика должна была однако показать, что за этим скрывалось. За сорок лет, которые прошли со времени завоевания Алжира, ни одно европейское государство, как известно, не переживало столь частой смены политических систем, как Франция. За реставрацией последовала июльская революция и буржуазное королевство, за ними — февральская революция, вторая республика, вторая империя, наконец буря 1870 г. и третья республика. Дворянство, haute finance, мелкая буржуазия и широкий слой средней буржуазии сменяли друг друга в области политического господства. Но во всем потоке событий неизменной оставалась политика Франции в Алжире — политика, которая от начала до конца преследовала одну и ту же цель и на окраинах африканской пустыни лучше всего доказывала, что все государственные перевороты Франции конца XIX века сводились к одной и той же цели — к установлению господства капиталистической буржуазии и капиталистических форм собственности.

«Предложенный вашему обсуждению законопроект, — сказал на заседании французского Национального собрания 30 июля 1873 г. депутат Эмбер, выступавший в качестве докладчика комиссии по упорядочению аграрных отношений в Алжире, — представляет собой лишь венец здания, фундамент которого был заложен целым рядом ордонансов, декретов, законов и сенатских решений, из коих все вместе и каждый в отдельности преследовали одну и ту же цель — введение института частной собственности среди арабов». Планомерное и преднамеренное уничтожение и разделение общей собственности составляли тот неподвижный полюс, на который в продолжение полустолетия ориентировалась компасная стрелка французской колониальной политики, невзирая на все бури внутренней жизни страны. Это происходило по двум следующим вполне понятным соображениям. Во-первых, уничтожение общинной собственности должно было прежде всего уничтожить власть арабских родов как социальных образований и этим самым сломить их упорное сопротивление французскому игу — сопротивление, которое, несмотря на все военное превосходство Франции, выливалось в беспрестанные мятежи туземных племен и имело последствием непрерывное военное положение в колонии. Во-вторых, гибель общинной собственности была для французов предварительным условием для того, чтобы овладеть хозяйственной жизнью страны, т. е. чтобы отобрать у арабов насиженные тысячелетиями земли и передать их в руки французских капиталистов. Этой цели служила прежде всего уже известная нам выдумка, согласно которой вся земля по мусульманскому закону является собственностью того, кто в данное время господствует над страной. Алжирские губернаторы Людовика-Филиппа, подобно англичанам в Британской Индии, объявили существование общей собственности целых племен на землю «невозможным явлением». На этом основании большинство необработанных земель — пастбища, леса и луга — были объявлены государственной собственностью и использованы в целях колонизации. Возникла целая систем поселений, так называемых canionnements. Согласно этой системе французские колонисты должны были селиться среди родовых земель, а сами роды должны были быть стиснуты в самых незначительных районах. Постановлениями 1830, 1831, 1840, 1844, 1845 и 1846 гг. все эти кражи арабских родовых земель были обоснованы «законным путем». Но в действительности эта система поселений вовсе не вела к колонизации, она воспитала только необузданную спекуляцию и ростовщичество. Арабам в большинстве случаев удавалось купить отобранные у них же земли, но они конечно попадали при этом в большие долги. Французский налоговый пресс действовал в том же направлении. Закон 16 июня 1851 г., объявивший все леса собственностью государства и похитивший таким образом у туземцев 24 миллиона гектаров лугов и земель, покрытых низким кустарником, уничтожил условия существования скотоводства. Под проливным дождем всех этих законов, ордонансов и мероприятий в вопросах земельной собственности возникла неописуемая путаница. Чтобы использовать господствующую лихорадочную спекуляцию землями, туземцы, в надежде, что они вскоре получат обратно свои земли, продавали свои участки французам, они продавали двум или трем покупателям в одно и то же время один и тот же участок, который вдобавок ко всему оказывался не их частной собственностью, а неотчуждаемой собственностью рода. Так одно спекулятивное общество из Руана воображало, что оно купило 20 000 гектаров, в то время как оно в действительности оказалось собственником лишь 1370 гектаров спорного участка. В другом случае оказалось, что проданный участок в 1230 гектаров после размежевания оказался равным двум гектарам. Последовал бесконечный ряд судебных процессов, причем французские суды принципиально поддерживали все размежевания и притязания покупателей. Непрочность отношений, спекуляция, ростовщичество и анархия стали всеобщими явлениями. Но план французского правительства создать себе посреди арабского населения опору в лице французских колонистов потерпел полное крушение. Поэтому французская политика при второй империи приняла другой оборот: правительство, которое после 30 лет упорного отрицания общей собственности должно было при всей своей европейской ограниченности кое-чему научиться, в конце концов официально признало существование неделимой родовой собственности, с тем однако, чтобы немедленно же прокламировать необходимость ее насильственного раздела. Этим двойным смыслом отличается постановление сената от 22 апреля 1863 года.

«Правительство, — заявил генерал Аллар в государственном совете, — не теряет из виду, что общая цель его политики — ослабить влияние родовых старейшин и вызвать разложение родов. Этим путем оно рассеет последние остатки феодального права(!), защитниками которого являются противники правительственного законопроекта… Создание частной собственности, поселение европейских колонистов среди арабских родов… будут самыми сильными средствами к ускорению процесса разложения родовых союзов».

Закон 1863 года создал для разделения земель особые комиссии, которые составлялись из бригадного генерала или капитана как председателя, из помощника префекта, из чиновника от арабских военных властей и чиновника управления доменами. Этим прирожденным знатокам хозяйственных и социальных отношений Африки была дана троякого рода задача: они должны были прежде всего отмечать границы участков родов, затем разделить участок каждого отдельного рода между его отдельными ветвями или большими семьями и наконец разбить землю этих больших семей на отдельные частные парцеллы. Походом внутрь Алжира бригадные генералы в точности выполнили свои задания; комиссии отправились на места, причем одни и те же лица измеряли земли, распределяли их и кроме того во всех спорных случаях выступали еще в качестве судей. Генерал-губернатор Алжира должен был утверждать планы размежевания как последняя инстанция. После того как комиссия а поте лица своего проработала 10 лет, оказалось, что с 1864 по 1873 год, из 700 арабских родовых участков приблизительно 400 были размежеваны между большими семьями. Уже здесь была заложена основа для будущего неравенства — для крупного землевладения и для маленьких парцелл, ибо в зависимости от величины участка и числа членов рода на долю каждого приходилось то от одного до четырех гектаров земли, то 100 и даже 180. Размежевание остановилось однако на больших семьях. Вопреки всяким генералам размежевание семейных участков натолкнулось на непреодолимые, затруднения со стороны нравов арабов. Таким образом цель французской политики — создание индивидуальной собственности на землю и передача ее во владение французов — в общем и целом еще раз потерпела крушение.

Лишь третья республика, представлявшая собою откровенное буржуазное строительство, нашла в себе достаточно мужества и цинизма, чтобы без лишних слов и подготовительных шагов второй империи подойти к делу с другого конца. Прямое размежевание участков всех 700 арабских родов на индивидуальные наделы и введение частной собственности par force в кратчайшее время — таковы были открыто высказанные цели закона, выработанного Национальным собранием в 1873 году. Предлогом для этого было отчаянное положение колоний. В Индии потребовался ужасный голод, 1866 года для того, чтобы благотворные результаты английской колониальной политики стали достоянием широкой гласности и чтобы была образована парламентская комиссия для обследования бедственного положения индусов. То же самое было с Алжиром. В конце 60-х годов Европа была встревожена криками нужды, которые неслись из Алжира, где в результате более чем 40-летнего господства французов среди арабов воцарились массовый голод и необыкновенная смертность. Для обследования причин этого бедственного положения и для того, чтобы осчастливить арабов новыми законодательными мерами, была учреждена комиссия, которая пришла к заключению, что арабов может спасти только одно — частная собственность! Только при наличности частной собственности каждый араб будет в состоянии продавать или закладывать свой участок и тем самым спастись от нужды. Итак, единственным средством помочь арабам в нужде, возникшей вследствие произведенных французами хищений алжирской земли и созданного ими же налогового пресса, связанного с задолжанием арабов, была объявлена полная выдача арабов в когти ростовщичества. Эта нелепость с серьезной миной была доложена Национальному собранию и столь же серьезно принята почтенным законодательным корпусом. Бесстыдство «победителей» Парижской коммуны справляло свои оргии.

Для обоснования нового закона в Национальном собрании служили в особенности два аргумента. Арабы сами очень хотят введения частной собственности, — многократно подчеркивали защитники правительственного законопроекта. В действительности этого желали алжирские земельные спекулянты и ростовщики, которые были крайне заинтересованы в том, чтобы «освободить» свои жертвы от защищавших их родовых связей и уз солидарности. Пока в Алжире действовало мусульманское право, закладывание земли наталкивалось на непреодолимые препятствия в виде неотчуждаемости родовых и семейных владений. Лишь закон 1863 года пробил в этих препятствиях брешь. Их надо было совсем устранить, чтобы открыть свободное поприще для ростовщичества. Второй аргумент имел «научный характер». Он был заимствован из английской политической экономии, из того идейного арсенала, из которого достопочтенный Джемс Милль почерпал свое вздорное объяснение индийских отношений собственности. Необходимой предпосылкой всякой более интенсивной и улучшенной обработки полей в Алжире, — а последняя и предупредила бы голод, — является частная собственность, ибо ни один человек не желает вкладывать капитал и интенсивный труд в землю, которая не составляет его частной собственности и плодами которой будет пользоваться не он, — декламировали с выражением научно образованные последователи Смита-Рикардо. Но факты говорили конечно другое. Они показывали, что французские спекулянты использовали созданную ими в Алжире частную собственность для каких угодно целей, только не для более интенсивной и улучшенной обработки земли. Из 400 000 гектаров земли, которые принадлежали французам в 1873 году, 120 000 гектаров находились в руках двух капиталистических обществ, Алжирской и Сетифской компаний, которые сами вообще не вели хозяйства, а сдавали свои земли в аренду туземцам, обрабатывавшим их традиционным способом. Четвертая часть остальных французских землевладельцев тоже не занималась сельским хозяйством. Создать искусственно — из ничего — капитальные затраты и интенсивную обработку земли оказалось так же невозможно, как и установление подобным путем капиталистических отношений вообще. Они существовали только в барышнической фантазии французских спекулянтов и в доктринерском мире их научных идеологов из области политической экономии. Если оставить в стороне пустые отговорки и риторические фразы, которые пускались в ход при обосновании закона 1873 года, то дело шло попросту о неприкрытом желании лишить арабов базиса их существования, их земли. И несмотря на всю несостоятельность аргументации, несмотря на явную лживость ее обоснования, закон, нанесший смертельный удар алжирскому населению и его материальному благосостоянию, был принят 26 июля 1873 г. почти единогласно.

Но фиаско этого насильственного приема не заставило себя долго ждать. Политика третьей республики подобно политике второй империи потерпела крушение на трудностях введения одним ударом буржуазной частной собственности в первобытных коммунистических союзах больших семейств. Закон 26 июля 1873 г., дополненный законом 28 апреля 1887 г., после 17-летнего действия дал следующий результат: до 1890 г. расходы по размежеванию 1,6 млн. гектаров земли составили 14 млн. франков. Было рассчитано, что продолжение этой операции длилось бы до 1950 г. и стоило бы еще 60 млн. франков.

Но цель, которая сводилась к устранению коммунизма больших семей, не была при этом достигнута. И если что-нибудь во всем этом было фактически и несомненно достигнуто, так это — бешеная земельная спекуляция, пышно расцветшее ростовщичество и хозяйственное разорение туземцев.

Крушение попытки насильственного введения института частной собственности повело к новому эксперименту. Несмотря на то, что алжирское генерал-губернаторство уже в 1890 г. учредило комиссию, которая пересмотрела и осудила законы 1873 и 1887 гг., прошло еще семь лет, пока господа законодатели на Сене решились приступить к реформе в интересах разоренной страны. Теперь взгляды изменились, и мысль о принудительном введении частной собственности именем государства в принципе была оставлена. Закон 27 февраля 1898 г., равно как и инструкция алжирского генерал-губернатора от 7 марта 1898 г. предусматривают главным образом введение частной собственности по добровольному ходатайству собственника или покупателя. Но так как определенные оговорки допускали введение частной собственности по ходатайству одного собственника без согласия остальных совладельцев, и так как давление ростовщика могло в любой момент побудить задолженного владельца к «добровольному» ходатайству, то новый закон открыл двери для дальнейшей эксплоатации и ограбления французскими и туземными капиталистами родовых земель и владений больших семейств.

Восьмидесятилетняя вивисекция Алжира в последнее время встречает более слабое сопротивление: подчинением в 1881 г. Туниса, с одной стороны, и недавним подчинением Марокко, с другой, арабы окружались все более тесным кольцом французского капитала и были поставлены в положение, из которого нет выхода. Последним результатом французского режима в Алжире является массовая эмиграция арабов в Азиатскую Турцию.

Глава двадцать восьмая. Введение товарного хозяйства

Второй из важнейших предпосылок как для приобретения средств производства, так и для реализации прибавочной стоимости является вовлечение натуральнохозяйственных образований — после их разрушения и в процессе их разрушения — в товарное обращение и в товарное хозяйство. Все некапиталистические слои и общества должны стать для капитала покупателями товаров и продавать ему свои продукты. Кажется, что здесь по крайней мере начинаются «мир» и «равенство», do ut des, взаимность в интересах, «мирное соревнование» и «влияние культуры». Если капитал может насильственно отнимать у чуждых ему социальных союзов средства производства и насильственно заставлять трудящихся становиться объектом капиталистической эксплоатации, то он все-таки не в состоянии путем насилия сделать их покупателями своих товаров и принудить их реализовать его прибавочную стоимость. Эта мысль подтверждается как будто тем обстоятельством, что необходимой предпосылкой распространения товарного хозяйства в натуральнохозяйственных областях являются средства транспорта — железные дороги, пароходные сообщения и каналы. Победоносное шествие товарного хозяйства начинается большею частью с грандиозных культурных построек, сооружений средств современного транспорта; сюда относятся железные дороги, прорезающие девственные леса и горы, телеграфные провода, проходящие через пустыни, и океанские пароходы, заходящие в отдаленнейшие гавани. Но мирный характер этого переворота является лишь видимостью. Торговые сношения остиндских компаний со странами пряностей были таким же грабежом, вымогательством и грубым обманом под флагом торговли, как и современные отношения американских капиталистов к канадским индейцам, у которых они закупают меха, или как отношения немецких купцов к африканским неграм. Классическим примером «тихой» и «мирной» торговли с отсталыми обществами служит современная история Китая. Через нее, начиная с сороковых годов, на протяжении всего XIX столетия красной нитью проходит полоса войн с европейцами, которые задали себе целью насильно открыть Китай для товарного обращения. Провоцируемые миссионерами преследования христиан, затеваемые европейцами тревоги, периодические военные кровопускания, во время которых совершенно беспомощный мирный земледельческий народ должен был меряться силами с новейшей капиталистической военной техникой объединенных великих держав Европы, тяжелые военные контрибуции со всей системой государственного долга, с европейскими займами, европейским контролем над финансами и оккупацией в конечном счете крепостей, вынужденное открытие вольных гаваней и вынужденные концессии на постройку европейскими капиталистами железных дорог, — таковы были в Китае повивальные бабки торговли от начала сороковых годов прошлого столетия и до начала китайской революции.

Период открытия Китая для европейской культуры, т. е. для товарного обмена с европейским капиталом, начался войной из-за опия, которая заставила Китай покупать яд индийских плантаций, чтобы превратить его в деньги для английских капиталистов. В XVII столетии культура опия была введена в Бенгалии английской остиндской компанией. Ее филиальное отделение в Кантоне распространило потребление этого яда в Китае. В начале XIX века опий так сильно упал в цене, что он быстро стал «средством потребления широких народных масс». В 1821 г. ввоз опия в Китай измерялся 4628 ящиками средней стоимостью в 1325 долларов каждый, затем цена упала наполовину, а в 1825 г. китайский ввоз возрос до 9621 ящиков и в 1830 г. до 26 670 ящиков. Разрушительное действие этого яда, в особенности его дешевых сортов, потребляемых бедным населением, вылилось в форму национального бедствия и вызвало в виде необходимой меры самообороны запрещение ввоза в Китай опия. Вице-король Кантона уже в 1828 г. запретил импорт опия, но это перенесло только торговлю в другие портовые города. Одному из пекинских цензоров было дано поручение обследовать вопрос, и он дал следующее заключение:

«Я узнал, что курильщики опия испытывают такую сильную потребность в этом вредном медикаменте, что они прилагают все старания, чтобы достать его. Когда они в обычный час не достают опия, их члены начинают дрожать, большие капли пота льются у них со лба и по лицу, и они становятся неспособными к самой легкой работе. Но стоит принести им трубку с опием, как они несколько раз затягиваются и тотчас же чувствуют себя исцеленными.

Поэтому опий стал для всех тех, кто курит его, необходимым средством потребления, и вовсе не надо удивляться тому, что они при привлечении их к ответственности местными властями предпочитают нести любое наказание, но не выдают имени того, кто поставляет им опий. Иногда местным властям даже даются подарки, чтобы они терпели это зло или затягивали уже начатое расследование. Большинство купцов, которые привозят в Кантон товары, продают контрабандным путем и опий.

Я полагаю, что опий гораздо большее зло, чем азартная игра, и что на курильщиков опия поэтому необходимо налагать не меньший штраф, чем на игроков».

Этот цензор предложил присуждать всякого изобличенного в курении опия к 80 ударам бамбуковой палкой, а в случае нежелания выдать продавца — к 100 ударам и к трехлетней ссылке. И косатый пекинский Катон вывел свое заключение с неслыханной для европейских властей откровенностью: «Опий доставляется из-за границы, видимо, главным образом мелкими чиновниками, которые по соглашению с жадными купцами отправляют его внутрь страны; здесь к опию привыкают сперва молодые люди из хороших семейств, богатые частные лица и купцы; затем он получает распространение в простом народе. Я установил, что во всех провинциях имеются курильщики опия не только среди гражданских чиновников, но и в армии. В то время как чиновники различных округов усиливают свои старания, чтобы при помощи эдиктов проводить в жизнь законное запрещение продажи опия, их родители, родственники, подчиненные и служители продолжают курить, как и раньше, а купцы пользуются запрещением для взвинчивания цен. Даже полиция питает слабость к опию и покупает его вместо того, чтобы способствовать борьбе с ним, и это также одна из причин того, что все запрещения и распоряжения оставляются без всякого внимания». После этого в 1833 году был издан более строгий закон, который устанавливал для каждого курильщика опия сто ударов и выставление у позорного столба на два месяца. Губернаторам провинций было вменено в обязанность отмечать в их годовых отчетах результаты борьбы с опием. Эта борьба привела к двум последствиям: во-первых, внутри Китая, в особенности в провинциях Гонан, Сетшуан и Квейтшан, началось культивирование мака в большом масштабе; во-вторых, Англия объявила Китаю войну, чтобы заставить его разрешить свободный ввоз опия. Тогда-то и началось знаменитое «отпирание» Китая для европейской культуры в образе трубки для курения опия.

Первое нападение было произведено на Кантон. Укрепление города у главного входа Жемчужной реки было необыкновенно примитивно. Главная часть его представляла собой заграждение из железных цепей, которые ежедневно после захода солнца на различных дистанциях прикреплялись к поставленным на якорь паромам сплавляемого леса. Надо еще обратить внимание на то, что китайские пушки не имели никакого приспособления, чтобы ставить их под большим или меньшим углом, а это делало их совершенно безвредными. Этим примитивным укреплением, которое было в состоянии преградить вход двум каким-нибудь торговым судам, китайцы встретили нападение англичан. Двух английских военных кораблей оказалось достаточно для того, чтобы вынудить китайцев 7 сентября 1839 г. открыть проход. 16 военных джонок и 13 зажигательных судов, при помощи которых китайцы оказывали сопротивление, были расстреляны и рассеяны в три четверти часа. После этой первой победы англичане усилили свой военный флот и в начале 1841 года снова пошли в наступление. На этот раз нападение было произведено и на флот и на форты. Китайский флот состоял из нескольких военных джонок. Уже первая зажигательная ракета через доски джонки проникла в пороховой погреб, и она взлетела в воздух вместе со всей командой. Через короткое время одиннадцать джонок и в том числе адмиральское судно были уничтожены; остальные искали спасения в бешеном бегстве. Операции на суше потребовали на несколько часов больше. Благодаря полнейшей негодности китайских орудий англичане прошли укрепления, заняли одну очень важную позицию, которая оставалась незанятой, и обстреляли оттуда китайцев. В итоге сражения оказалось на китайской стороне 600 убитых а на английской — 1 убитый и 30 раненых, большая половина которых пострадала от случайного взрыва пороховой камеры. Несколько недель спустя англичане проявили новый подвиг. Надо было брать форты Анунгхоя и северного Вантонга. Для этой цели в распоряжении англичан было не менее 12 линейных кораблей в полном вооружении. Кроме того китайцы опять забыли самое важное: они не укрепили острова Южный Вантонг. Англичане с полным спокойствием установили здесь гаубичную батарею и обстреляли форт с одной стороны, в то время как военные суда открыли по нему огонь с другой стороны. Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы прогнать китайцев из форта и без сопротивления произвести высадку. Нечеловеческая сцена, которая последовала за этим, по словам одного английского сообщения, навсегда останется для английских офицеров предметом глубокого сожаления. Когда китайцы пытались бежать из окопов, они попадали в рвы, так что последние были в буквальном смысле этого слова переполнены солдатами, умолявшими о пощаде. Эту лежачую массу человеческих тел сипаи подвергли — якобы вопреки приказу офицеров — непрерывному обстрелу. Так Кантон был открыт для торговли.

То же самое произошло с другими гаванями. 4 июля 1841 г. у островов, что у входа в город Нингпо, появилось три английских военных судна с 120 пушками. Остальные суда пришли на следующий день. Вечером английский адмирал отправил к китайскому губернатору парламентеров с требованием передачи ему островов. Губернатор заявил, что он для сопротивления не обладает достаточными силами, но что он без приказа из Пекина не имеет права сдавать островов. Он просил поэтому об отсрочке. В отсрочке ему было отказано, и англичане в 2 1/2 часа ночи начали штурмовать безоружные острова. В продолжение девяти минут форт и дома на берегу моря превратились в дымящиеся груды развалин. Войска высадились на оставленном берегу, покрытом копьями, саблями, щитами, ружьями и несколькими трупами, и подошли к валам островного города Тингхай, чтобы взять его. Усилившись солдатами с подошедших тем временем новых судов, английские войска на следующее утро приставили штурмовые лестницы к едва защищаемым каменным стенам города и через несколько минут овладели городом. Эта славная победа была отмечена англичанами следующим скромным сообщением: «Утро 5 июля 1841 г. судьбе угодно было сделать достопамятным днем; в этот день над прекраснейшим островом Небесной Средиземной империи впервые взвился английский флаг Вашего величества — первое европейское знамя, победоносно водруженное над этими цветущими равнинами». 25 августа 1841 г. англичане появились перед городом Амоем, форты которого были вооружены несколькими сотнями пушек самого крупного китайского калибра. Но вследствие совершенной негодности этих орудий и беспомощности командного состава взятие гавани и здесь оказалось детской игрой. Открыв непрерывную пальбу, английские суда приблизились к валам Кулангсу; после этого морская пехота высадилась на берег, и китайские войска после короткого сопротивления были прогнаны. В виде военной добычи англичане взяли при этом в гавани 26 военных джонок и 128 орудий, оставленных солдатами. Находившиеся при одной батарее татары под объединенным огнем пяти английских кораблей оказывали геройское сопротивление, но высадившиеся англичане зашли им в тыл и устроили им ужасную кровавую баню.

Так кончилась славная война из-за опия. При заключении мира 17 августа 1842 г. англичане получили остров Гонконг, а Кантон, Амой, Фугшоу, Нингпо и Шанхай были открыты для торговли. Через пятнадцать лет последовала вторая война против Китая, причем на этот раз англичане выступили вместе с французами. В 1857 г. объединенный англо-французский флот взял приступом Кантон с таким же геройством, как во время первой войны. По Тиенцзикскому миру 1858 г. были разрешены ввоз опия, европейская торговля и доступ внутрь страны для миссионеров. Однако уже в 1859 г. англичане вновь открыли враждебные действия против китайцев и решили разрушить их укрепления у Пейго, но в результате кровопролитного боя они были отбиты, потеряв 464 человека убитыми и ранеными. Тогда Англия опять выступила вместе с Францией. Имея в своем распоряжении 12 600 человек англичан и 7500 французов, генерал Кузен-Монтобан в конце августа 1860 г. взял прежде всего без единого выстрела форты Таку, затем он проник до Тиенцзина и до Пекина. Дорогой, 21 сентября 1860 г., произошло кровавое сражение у Паликиао, и Пекин перешел в руки европейских держав. Победители, вступившие в почти совершенно пустой и совсем не защищавшийся город, прежде всего ограбили императорский дворец. В этом деле принял деятельное личное участие генерал Кузен, впоследствии маршал «граф де-Паликиао». Лорд Эльджин сжег дворец в виде искупительной жертвы.

Теперь европейским державам было предоставлено право держать в Пекине послов: Тиенцзин и другие города были открыты для торговли. В то время как в Англии антиопийная лига боролась против распространения яда в Лондоне, в Манчестере и в других промышленных районах, а назначенная парламентом комиссия признала потребление опия в высшей степени вредным, чифуская конвенция 1876 г. гарантировала свободный ввоз опия в Китай. В то же время все договоры с Китаем обеспечивали за европейцами — за купцами и миссионерами — право приобретения земли. В этом деле европейцам помог не только орудийный огонь, но в значительной степени и сознательный обман. Удобным поводом для постепенного расширения районов, открытых согласно договору европейскому капиталу, была прежде всего двусмысленность текста договора. Но этого мало. На основании знаменитого наглого подлога в китайском тексте французской дополнительной конвенции 1860 г. — подлога, учиненного католическим миссионером аббатом Деламарром, как переводчиком, китайское правительство было вынуждено признать за миссионерами право приобретения земли не только в гаванях, предусмотренных договором, но и во всех провинциях империи. Французская дипломатия и протестантские миссионеры были вполне единодушны в оценке утонченного мошенничества католического патера, но это не помешало им энергично настаивать на применении проведенного контрабандным путем расширения прав французских миссионеров и в 1877 г. распространить его и на протестантских миссионеров.

Открытие Китая для торговли, начавшееся войной из-за опия, закончилось целой серией «аренд» и китайской экспедицией 1900 г., в которой торговые интересы европейского капитала превратились в явный международный грабеж китайских земель. Это противоречие между первоначальной теорией и конечной практикой европейских «культуртрегеров» в Китае прекрасно передает телеграмма императрицы-вдовы, посланная ею после занятия фортов Таку королеве Виктории:

«Вашему Величеству привет. Во всех переговорах Англии с Китайской империей, которые велись с той поры, когда между нами завязались сношения, Великобритания никогда не претендовала на увеличение своих владений; она проявляла только усиленное желание оказать содействие интересам своей торговли. Принимая во внимание тот факт, что наша страна теперь уже ввергнута в страшную войну, мы вспоминаем о том, что огромная часть китайской торговли, 70 или 80%, приходится на торговлю с Англией. Кроме того ваши морские пошлины самые низкие в мире, и в ваших морских гаванях чужой ввоз встречает мало ограничений. Благодаря этим причинам наши дружественные отношения с британскими купцами в наших договорных гаванях, к нашей взаимной выгоде, не прерывались в течение последнего полувека. Но вдруг наступила перемена и против нас, поднялось всеобщее подозрение. Поэтому мы просили бы вас подумать о том, что если наша страна, вследствие известного сочетания обстоятельств, потеряет свою независимость и державы придут к соглашению, чтобы провести в жизнь давно лелеемый ими план завоевания нашей земли (в телеграмме, отправленной в то же самое время японскому императору, темпераментная Тцу-Си открыто говорит о „жадных до земли державах Запада, жадные и хищные глаза которых косятся на нас“), то этот факт отразится несчастным и роковым образом на вашей торговле. В настоящее время наша страна прилагает самые усиленные старания, чтобы создать себе армию и средства, которые обеспечили бы ее защиту. Пока мы полагаемся на ваши любезные услуги, как посредницы, и пребываем в нетерпеливом ожидании вашего решения».

Каждая война сопровождалась мародерством и кражами в крупном масштабе памятников старинной культуры, которые производились европейскими культуртрегерами в китайских императорских дворцах и правительственных зданиях. Это имело место как в 1860 г., когда императорский дворец с его сказочными сокровищами был ограблен французами, так в 1900 г., когда «все нации» похищали в перегонку казенное и частное добро. Дымящиеся развалины самых крупных и старых городов, гибель земледельческого хозяйства на огромных пространствах земли, невыносимый налоговый гнет для изыскания военных контрибуций были спутниками всех европейских вторжений и шли в ногу с успехами торговли. Из свыше 40 китайских Treaty ports каждый куплен потоками крови, резней и разрушением.

Глава двадцать девятая. Борьба против крестьянского хозяйства

Важной заключительной главой в борьбе с натуральным хозяйством являются отделение сельского хозяйства от промышленности и вытеснение деревенской промышленности из крестьянского хозяйства. Ремесло зарождается в истории человечества как побочное сельскохозяйственное занятие; у оседлых культурных народов и как придаток к земледелию. История европейского средневекового ремесла представляет собою историю его эмансипации от сельского хозяйства, историю его освобождения от барщины, его специализации и развития в цеховое городское товарное производство. Несмотря на то, что ремесленное производство прогрессировало, переходя через мануфактуру в крупную индустриально-капиталистическую фабрику, ремесло в деревне, в крестьянском хозяйстве оставалось в прочной связи с земледелием. Как домашнее побочное производство в свободное от земледельческого труда время, ремесло для собственного потребления крестьянского хозяйства играло громадную роль. Развитие капиталистического производства отрывает от крестьянского хозяйства одну отрасль промышленности за другой, чтобы концентрировать их в массовое фабричное производство. История текстильной промышленности служит этому типичным примером. Но то же самое происходит, хотя и менее отчетливо, во всех прочих отраслях ремесла в сельском хозяйстве. Чтобы сделать крестьянскую массу покупательницей своих товаров, капитал стремится свести крестьянское хозяйство к одной отрасли, которой он не может сразу же, — а при европейских отношениях собственности вообще не без затруднений, — овладеть, а именно к сельскому хозяйству. С внешней стороны кажется, что здесь все протекает совершенно мирно. Процесс протекает незаметно и как будто под влиянием чистоэкономических фактов. Техническое производство крупного фабричного производства с его специализацией, с его научным анализом и комбинированием процесса производства, с его источниками сырья на мировом рынке и совершенными орудиями стоит вне всякого сомнения выше примитивного крестьянского ремесла. В действительности в этом процессе отделения крестьянского хозяйства от ремесла действовали и такие факторы, как налоговый пресс, война, расточение и монополизирование национальных земель, — факторы, которые в одно и то же время относятся к области экономики, политической власти и уголовного кодекса. Нигде этот процесс не проведен так основательно, как в Соединенных штатах Северной Америки.

Железные дороги, т. е. европейский, главным образом английский капитал, шаг за шагом вели американского фермера через необозримые равнины Востока и Запада Соединенных штатов; он истреблял индейцев при помощи огнестрельного оружия, ищеек, водки и сифилиса и насильственным образом переселял их с Востока на Запад, чтобы присвоить себе их землю как «свободную» и пустить ее под пашню. Живя в отдаленных лесах, американский фермер доброго старого времени, относящегося к периоду, предшествовавшему гражданской войне, представлял собой совершенно иное существо, чем в настоящее время. Он так или иначе умел делать все и довольно хорошо обходился на своей изолированной ферме почти без окружающего мира. «Современный американский фермер, — писал в начале 90-х годов сенатор Пеффер, один из руководителей Farmers Alliance, — совершенно другой человек, чем его предок, живший пятьдесят или сто лет тому назад. Многие из наших современников помнят то время, когда фермеры много занимались ремеслами, т. е. сами изготовляли значительную часть того, что им нужно было для собственного потребления. Всякий фермер имел комплект инструментов, при помощи которых он изготовлял из дерева сельскохозяйственные орудия, как например вилы и грабли, рукоятки для лопат и соху, дышла для телеги и массу других принадлежностей. Он добывал лен и коноплю, овечью шерсть и хлопок, и все эти материалы обрабатывались на ферме: их пряли и ткали на дому; одежду, белье и т. п. тоже изготовляли на дому, и все это потреблялось самим фермером. При каждой ферме имелась маленькая мастерская для плотничьих, столярных и слесарных работ, в самом доме стояли чесалка и ткацкий станок; вырабатывались ковры, одеяла и другие постельные принадлежности; на каждой ферме держали гусей, пухом и перьями которых наполнялись подушки и перины, избыток продавался на базаре ближайшего города. Зимою фермер нагружал на огромные телеги, запряженные 6 или 8 лошадьми, пшеницу, муку и маис и отправлялся на базар, иногда за 100 или 200 миль; тут он покупал для следующего года колониальные товары, некоторые материи и т. п. Среди фермеров можно было найти и разных ремесленников. Телега готовилась на ферме в продолжение одного или двух лет. Материал для этого фермер находил поблизости; сорт необходимого дерева точно устанавливался по соглашение с соседом; оно должно было быть доставлено в определенное время и затем в продолжение определенного времени подвергнуто сушке; по изготовлении телеги обе договаривающиеся стороны знали, откуда взят каждый кусок дерева и как долго он сох. Зимою соседний плотник заготовлял оконные кресты, материал для потолков, карнизы и бревна для следующего сезона. После наступления осенних морозов, на квартире фермера сидел в углу сапожник и приготовлял для семьи обувь. Все это делалось дома, и большая часть расходов покрывалась продуктами фермы. Зимою наступало время запастись мясом, оно приготовлялось и сохранялось в копченом виде. Фруктовый сад давал фрукты для яблочного кваса и для разных консервов; всего этого вполне хватало семье на весь год и даже на более долгий срок. Пшеницу молотили постепенно, по мере надобности в количестве, соответствующем потребности в наличных деньгах. Все сохранялось и потреблялось. Одним из последствий подобного способа хозяйства было то, что для ведения дела требовалось относительно немного денег. В среднем сто долларов должно было хватать большой ферме на наем батраков, на починку хозяйственных орудий и на покрытие других случайных расходов».

После междоусобной войны эта идиллия должна была закончиться. Огромный государственный долг в 6 миллиардов долларов, которым эта война обременила Союз, повлек за собой сильное увеличение налогового бремени. Но со времени войны начинается лихорадочное развитие средств современного транспорта, промышленности, в особенности машиностроительной, которая находилась под опекой все возрастающих покровительственных пошлин. Для поощрения железнодорожного строительства и для заселения страны фермерами железнодорожным обществам были сделаны великолепные подарки из национальных земель: в одном только 1867 году они получили свыше 74 миллионов гектаров. Железнодорожная сеть росла с беспримерной быстротой. В 1860 году железнодорожная сеть насчитывала здесь меньше 50 000 километров, в 1870 г. свыше 85 000, а в 1880 г. более 150 000 километров (за время от 1870 г. до 1880 г. вся железнодорожная сеть Европы увеличилась с 130 000 километров до 169 000). Железные дороги и спекуляция с землей вызвали массовую эмиграцию из Европы в Соединенные штаты. Эмиграция насчитывала за 23 года, с 1869 г. по 1892 г., свыше 41/2 млн. человек. В связи с этим Союз все более и более эмансипировался от европейской, главным образом английской промышленности, и создал собственные мануфактуры и собственную текстильную, железоделательную, стальную и машиностроительную промышленность. Скорее всего было революционизировано сельское хозяйство. Уже в первые годы после гражданской войны собственники плантаций южных штатов были вследствие освобождения негров вынуждены ввести паровой плуг. Фермы, возникшие на Западе вместе с железными дорогами, сразу были поставлены на высоту современной машинной техники. «В то самое время, — писал в 1867 г. отчет сельскохозяйственной комиссии Соединенных штатов, — когда применение машин революционизирует на Западе сельское хозяйство и сводит до достигнутого до настоящего времени минимума применение человеческого труда…, многие выдающиеся администраторские и организаторские таланты посвящают себя сельскому хозяйству. Фермы, имеющие несколько тысяч акров, управляются более удачно и с более целесообразным и экономным использованием наличных средств и с большим доходом, чем фермы, имеющие 40 акров».

В то же время сильно увеличивалось бремя как прямых, так и косвенных налогов. Во время гражданской войны был издан новый финансовый закон. Военный тариф 30 июня 1864 г., образующий основу действующей еще теперь системы, поднял налоги на предметы потребления и подоходные налоги необыкновенно высоко, началась настоящая оргия таможенных пошлин, для которой эти высокие военные налоги служили предлогом, чтобы уравновесить обременение отечественного производства при помощи таможенных пошлин. Гг. Морриль, Стевенс и прочие джентльмены, использовавшие войну, чтобы форсировать проведение своей протекционистской программы, обосновали систему таким образом, что таможенная политика открыто и цинично была сделана орудием всяческих интересов наживы частных дельцов. Когда отечественный производитель появлялся перед законодательным конгрессом и требовал установления какой-нибудь специальной пошлины, которая давала бы ему возможность набивать свои карманы, его желание исполнялось с полной готовностью. Таможенные ставки подымались согласно требованиям отдельных лиц. «Война, — пишет американец Тауссиг, — в некоторых отношениях повлияла освежающим и облагораживающим образом на нашу национальную жизнь, но ее непосредственное влияние на деловую жизнь и на все законодательство касательно денежных интересов носило деморализующий характер. Грань между общественной обязанностью и частными интересами часто упускалась из виду законодателем. Большие имущества образовывались благодаря изменениям законов, эти изменения проводились теми же самыми лицами, которые применяли затем новый закон в свою пользу. Страна с сожалением сознавала, что честь и честность мужей политики не остаются незапятнанными». И этот тариф, который обозначал полный переворот в экономической жизни страны, который должен был оставаться в продолжение двадцати лет и по существу еще теперь образует базис таможенного законодательства Соединенных штатов, — этот самый тариф был проведен в три дня через конгресс и в два дня через сенат — без критики, без дебатов и без всякой оппозиции.

С этим поворотом финансовой политики Соединенных штатов началась бесстыдная парламентская коррупция, открытое и наглое использование выборов, законодательства и прессы, как орудий неприкрытых интересов кармана, интересов крупного капитала. Enrichissez vous — стало лозунгом общественной жизни со времени «благородной войны» за освобождение человечества от «позорного пятна рабства». Янки, освободитель негров, в качестве рыцаря биржевой спекуляции праздновал оргии, а в качестве законодателя дарил самому себе национальные земли, обогащая себя пошлинами и налогами, монополиями, дутыми акциями, кражами казенного имущества. Промышленность расцветала. Теперь миновали те времена, когда маленький и средний фермер мог обходиться почти без наличных денег и время от времени по мере надобности молотить пшеницу, чтобы продать ее за деньги. Теперь фермер всегда должен был иметь достаточно денег, чтобы платить налоги; все произведенное им он вскоре же должен был продавать, чтобы купить себе все нужное из рук мануфактуриста, как товар. «Если мы обратимся к современной нам действительности, — пишет Пеффер, — то мы увидим, что почти все изменилось. В особенности на всем Западе фермеры молотят свою пшеницу в один прием и продают ее сразу. Фермер продает свой скот и покупает себе свежее мясо или сало, он продает свиней и покупает ветчину и свинину, он продает овощи и фрукты и покупает их вновь в виде консервов. Если он вообще сеет лен, то обмолачивает его, вместо того чтобы прясть его, ткать и изготовлять затем полотно и белье для своих детей, как это делалось лет 50 тому назад; льняное семя он продает, а стебель сжигает. Из пятидесяти фермеров едва один занимается разведением овец; он полагается на большие скотоводческие фермы и со своей стороны получает шерсть уже в готовом виде, в виде сукна или одежды. Его костюм уже не шьется дома, а покупается в городе. Вместо того чтобы самому изготовлять нужные орудия, вилы, грабли и т. д. он отправляется в город, чтобы купить себе рукоятку для топора или ручку для молотка, он покупает канаты и веревки и всякие материи, но покупает сукно или даже готовое платье, он покупает консервированные фрукты, он покупает сало, мясо и ветчину, он покупает теперь все, что он некогда производил сам, и для всего этого ему нужны деньги. Но самый удивительный факт заключается в следующем. В то время как дом американца раньше был свободен от долгов, — менее чем в одном случае из тысячи на домах лежали ипотеки, обеспечивавшие денежный заем, — в то время как деньги при незначительной потребности в них для ведения хозяйства всегда имелись в достаточном количестве у самих фермеров, теперь, когда денег нужно в десять раз больше, их имеется мало и вовсе не имеется. Почти половина ферм имеет ипотечные долги, которые поглощают всю их стоимость; проценты непомерно велики. Причина этого замечательного переворота лежит в мануфактуристе с его шерстяными и полотняными фабриками, деревообделочными фабриками, хлопчатобумажными фабриками, хлопчатобумажными прядильнями, ткацкими заведениями, с его фабриками для консервирования мяса и фруктов и т. д.; маленькие мастерские фермы очистили место огромным городским предприятиям. Соседскую тележную мастерскую сменил городской завод, где еженедельно производится от 100 до 200 телег; место сапожной мастерской заняла большая городская фабрика, которая выполняет большую часть работы посредством машин». В конце концов и сельскохозяйственный труд фермера стал машинным трудом. «Теперь фермер пашет, сеет и жнет при помощи машин. Машина жнет и вяжет снопы. Фермер молотит, пользуясь силой пара. Во время пахоты он может читать утреннюю газету; когда он жнет, он сидит на крытом сидении машины».

Но этот переворот, происходивший в американском сельском хозяйстве со времен «Великой войны», был не концом, а началом того потока, в который попал фермер. Его история сама переходит во вторую фазу развития капиталистического накопления, которую она также прекрасно иллюстрирует. Капитализм всюду побеждает и вытесняет натуральное хозяйство, производство для собственного потребления, сочетание сельского хозяйства с ремеслом, чтобы поставить на их место простое товарное хозяйство. Товарное хозяйство нужно ему как сбыт для собственной прибавочной стоимости. Товарное производство является той всеобщей формой, при которой капитализм только и может развиваться. Но лишь только на развалинах натурального хозяйства уже распространилось простое товарное производство, как капитал тотчас же начинает против него борьбу. С товарным хозяйством капитализм вступает в конкурентную борьбу; призвавши его к жизни, он оспаривает у него средства производства, рабочую силу и сбыт. Раньше целью капитализма была изоляция производителя, его отделение от защищающей его связи с общиной, а затем отделение сельского хозяйства от ремесла; теперь задача капитализма состоит в отделении маленького товаропроизводителя от его средств производства.

Мы видели, что великая война открыла в Североамериканском союзе эру грандиозных ограблений национальных земель монополистически-капиталистическими обществами и отдельными спекулянтами. В связи с лихорадочным железнодорожным строительством и еще более в связи с железнодорожной спекуляцией возникла бешеная спекуляция землями, во время которой колоссальные имущества, целые герцогства стали добычей отдельных рыцарей легкой наживы и компаний. Стаи агентов, налетевших как саранча, все средства шарлатанской бесшабашной рекламы и всяческий обман и надувательство направляли из Европы в Соединенные штаты мощную струю эмиграции. Эта струя осаждалась вначале в восточных штатах, на берегу Атлантического океана. Но чем дальше развивалась здесь промышленность, тем дальше на запад отодвигалось сельское хозяйство. «Пшеничный центр», находившийся в 1850 г. в Огио у Колумба, переносился в последующие 50 лет все дальше и дальше, и в конце концов оказался сдвинутым на 99 миль к северу и на 680 миль к западу. В 1850 г. атлантические штаты давали 51,4% всего сбора пшеницы, в 1880 г. они давали только 13,6%, в то время как на центральные северные штаты в 1880 г. приходилось 71,7% сбора, а на западные 9,4%.

В 1825 г. конгресс Союза при президенте Монрое постановил переселить индейцев с востока Миссисипи на запад. Краснокожие защищались отчаянно, но те, которых пощадили во время кровавых бань сорока индейских войн, были убраны, как ненужный хлам; они были прогнаны на запад, как стадо бизонов, и заперты здесь, как дичь, за решеткой «резерваций». Индейцы должны были уступить место фермеру; теперь пришла очередь за фермером, который должен был уступить дорогу капиталу и был вытеснен на тот берег Миссисипи.

По путям следования железных дорог американский фермер отправился на запад и северо-запад в обетованную землю, в которую его заманивали агенты крупных земельных спекулянтов. Но самые плодородные и лучше расположенные земли были использованы обществами для крупных хозяйств, которые велись чисто капиталистически. Рядом с фермером, которого затащили в глушь, возникла в качестве его опасного конкурента и смертельного врага «Bonanzafarm» — крупнокапиталистическое сельскохозяйственное предприятие, неизвестное до тех пор ни в Старом, ни в Новом свете. Прибавочная стоимость производилась здесь при помощи всех вспомогательных средств современной науки и техники. «Olivier'a Dalrymple'a», имя которого известно теперь на обоих берегах Атлантического океана, — писал в 1885 г. Лафарг, — можно рассматривать как лучшего представителя финансового сельского хозяйства. С 1874 г. он руководит одновременно пароходной линией на Красной, реке и шестью фермами общей площадью в 30 000 гектаров, принадлежащими одному обществу финансистов. Он разделил эту площадь, на участки в 800 гектаров, а каждый из этих участков на три более мелкие части, площадью приблизительно в 267 гектаров. Участками этими руководят управляющие и их помощники. На каждом участке настроены бараки для 50 человек и конюшни для такого же числа лошадей и мулов, кухни, магазины для продовольствия людям и, корма скоту, сараи для машин и наконец кузнечные и слесарные мастерские. Каждый участок имеет свой полный инвентарь: 20 пар лошадей, 8 двойных плугов. 12 сеялок, управляемых человеком, сидящим на лошади, 12 грабель со стальными зубцами, 12 косилок, и сноповязалок, 2 молотилки и 16 телег; приняты все необходимые меры, чтобы машины и рабочий скот (люди, лошади и мулы) находились в хорошем состоянии и чтобы они могли дать максимальное количество труда. Все участки связаны между собой и с центральным управлением телефонным сообщением.

«Шесть ферм с 30 000 гектаров обслуживаются армией рабочих в 600 человек, организованных по военному образцу; ко времени жатвы центральное управление нанимает еще 500 или 600 вспомогательных рабочих, которых оно распределяет между участками. Осенью по окончании работ рабочих увольняют за исключением, управляющих и десяти человек на участок. На некоторых фермах Дакоты и Миннезоты лошадей и мулов на зиму угоняют с мест, где производилась работа. Лишь только жнивье вспахано, их табунами в 100–200 пар угоняют на 1000–1500 км на юг, откуда их возвращают лишь весной.

Сидя на лошадях, механики следуют за плугами, сеялками и косилками, находящимися в работе; лишь только что-нибудь окажется в неисправности, как они подъезжают к соответствующим машинам и немедленно исправляют их, чтобы незамедлительно вновь, пустить их в ход. Сжатый хлеб подвозится к молотилкам, работающим непрерывно и день и ночь. Молотилки отапливаются снопами соломы, которые бросаются в топку через железные трубы. Зерно обмолачивается, провеивается, взвешивается и насыпается в мешки посредством машин. Затем оно отвозится на железную дорогу, которая проходит вдоль фермы, а отсюда его отправляют в Duluth или Буффало. Дэльримпль ежегодно увеличивает свою посевную площадь на 2000 гектаров. В 1880 г. она равнялась 10 000 гектаров». Уже в конце 70-х годов имелись капиталисты и общества, которые владели землями в 14 000-18 000 гектаров под пшеницей. С тех пор как Лафарг это писал, технический прогресс в американском крупном капиталистическом сельском хозяйстве и применение машин сделали мощные шаги вперед.

С такими капиталистическими предприятиями американский фермер конкуренции выдержать не мог. В то самое время, когда всеобщий переворот в финансах, в производстве и в транспортном деле Соединенных штатов принуждал фермера бросать всякое производство для собственного потребления и производить все для рынка, цены на сельскохозяйственные продукты упали чрезвычайно сильно под влиянием колоссального расширения площади посевов. И в то самое время, когда судьба всей массы фермеров была прикована к рынку, сельскохозяйственный рынок Соединенных штатов из местного превратился в мировой рынок, на котором несколько гигантских капиталов и спекуляция начали свою дикую игру,

В истории европейских и американских аграрных отношений 1879 г. начинается массовый экспорт пшеницы из Соединенных штатов в Европу.

Выгоды этого расширения рынка были, разумеется, монополизированы крупным капиталом: с одной стороны, росли гигантские фермы, которые давили на мелкого фермера своей конкуренцией; с другой стороны, последний стал жертвой спекулянтов, которые покупали у него хлеб, чтобы оказывать давление на мировой рынок. Беспомощный и подчиненный могущественной власти капитала, фермер впал в долги: типичная форма гибели крестьянского хозяйства. Задолженность ферм стала скоро народным бедствием. В 1890 г. министр сельского хозяйства Соединенных штатов Рэск писал в специальном циркуляре по поводу отчаянного положения фермеров следующее: «Бремя ипотек, лежащих на фермах, домах и земле, несомненно, принимает в высшей степени тревожные размеры; хотя займы в отдельных случаях заключались, несомненно, слишком поспешно, но в большинстве случаев к этому вела необходимость… Займы эти, заключенные по высоким процентам, оказывают вследствие падения цен на сельскохозяйственные продукты в высшей степени сильное давление на фермера; во многих случаях они угрожают ему потерей дома и земли. Это — крайне трудный вопрос для всех тех, кто желает уничтожить зло, от которого страдают фермеры. Оказывается, что фермер при теперешних ценах должен для получения одного доллара для уплаты долга продать значительно больше продуктов, чем в то время, когда он этот доллар занимал. Проценты растут, а между тем погашение долга становится, очевидно, совершенно безнадежным делом, но ввиду тяжелого положения, о котором мы говорим, заключение нового ипотечного займа крайне затруднительно».

Всеобщая задолженность земель распространилась по цензу 29 мая 1891 г. на 2,5 млн. хозяйств; в это число вошли две трети предприятий фермеров-собственников, долг которых составляет почти 2,2 млрд. долларов. «Таким образом, — заключает Пеффер, — положение фермера в высшей степени критическое (farmers are passing through the „valley and shadow of death“); ферма стала бесприбыльным делом; цены на сельскохозяйственные продукты со времени великой войны упали на 50%; стоимость ферм за последнее десятилетие упала на 25–50%; фермеры по уши погрязли в долгах, обеспеченных ипотеками на их предприятия; они при этом, не в состоянии возобновить займа, потому что сама недвижимость все более обесценивается; многие фермеры лишаются своих предприятий, а жернова задолженности продолжают их размалывать. Мы находимся в руках беспощадной силы; ферма гибнет».

Задолжавшему и разоренному фермеру оставалось либо только искать побочных заработков в качестве наемного рабочего, либо совершенно бросить свое хозяйство и стряхнуть со своих ног пыль «обетованной страны» — «пшеничного рая», ставшего для него адом, — если только его ферма не попала еще в лапы кредитора из-за его неплатежеспособности, как это имело место с тысячами ферм. В середине 80-х годов можно было наблюдать массу оставленных и запущенных ферм. «Если фермер не в состоянии в установленные сроки уплачивать свои долги, — писал в 1887 г. Зеринг, — то уплачиваемый им процент повышается до 12, 15 и даже 20. Банк, торговец машинами и лавочник напирают на него и похищают у него плоды его тяжелых трудов… Подобный фермер либо остается в этом случае арендатором фермы, либо отправляется дальше на запад, чтобы снова попытать счастья. В Северной Америке я нигде не встречал так много задолжавших разочарованных и недовольных фермеров, как в пшеничных районах северо-западных прерий; в Дакоте я не видал ни одного фермера, который не выразил бы готовности продать свою ферму». Комиссар сельского хозяйства в Вермонте в 1889 г. сообщал о частых фактах оставления ферм следующее: «В этом штате можно найти огромные пространства необработанной, но годной к обработке земли, которые можно купить по ценам, приближающимся к ценам на землю в западных штатах; они находятся вблизи от школ и церквей и кроме того удобны в том отношении, что они расположены близ железной дороги. Комиссар посетил не все округа штата, о котором он дает отчет, но он посетил достаточно мест, чтобы убедиться в том, что значительный район оставленных, но прежде обрабатывавшихся земель превратился теперь в пустоши, хотя значительная часть этих земель могла бы при усердной работе давать хороший доход».

Комиссар штата Нью Гэмпшир опубликовал в 1890 г. книгу, в которой 67 страниц заполнены описаниями ферм, которые можно было купить по дешевым ценам. Он описал 1442 оставленных фермы с жилыми постройками, которые были заброшены совсем незадолго до этого. То же самое имело место в других районах. Тысячи акров пшеничных и маисовых полей лежали невозделанными и превратились в пустоши. Чтобы снова заселить оставленные земли, земельные спекулянты пустили в ход кричащие рекламы и привлекли в страну новые толпы иммигрантов, новые жертвы, которых постигла участь их предшественников и притом в более короткое время.

«Вблизи железных дорог и рынков, — сообщалось в одном частном письме, — уже нигде нет государственных земель, все они в руках спекулянтов. Поселенец занимает свободную землю и считается фермером. Но хозяйство его в смысле фермерства плохо его обеспечивает, и он никоим образом не может составить конкуренцию крупному фермеру. Он обрабатывает определенную законом часть своего участка, но упрочение своего благосостояния должен искать на поприщах, посторонних земледелию. В Орегоне, например, мне пришлось встретиться с поселенцем, который в течение пяти лет был собственником 160 акров, но в летнюю пору, в конце июня, он работал на постройке дороги по 12 часов в сутки, за поденную плату в один доллар. Он же, конечно, представлял единицу в числе пяти миллионов фермерских хозяйств, зарегистрированных переписью 1890 г. Или в El Dorado County, например, я видел много таких фермеров, которые возделывали землю только в пределах, чтобы прокормить себя и скотину, а не на продажу сельскохозяйственных продуктов, так как это не представляло бы выгоды; главным источником их заработка является добывание золота на приисках, рубка и продажа леса и дров и т. п. Люди эти живут с достатком, но достатки эти не от земледелия. Два года тому назад мы работали на приисках в Long Canon, El Dorado County, и жили все время в cabin (избе) на участке, владелец которого только раз в год на несколько дней показывался дома, а остальное время работал в Сакраменто на железной дороге. Участок его совсем не возделывался. Несколько лет тому назад небольшая часть его была возделана для удовлетворения требования закона, несколько акров огорожено проволочной оградой, построена изба (log cabin) и сарай. Но за последние годы все это пустует; ключ от избы у соседа, который и отдал избу в наше распоряжение. За время наших странствований мы видели много покинутых участков, на которых были сделаны попытки завести хозяйство. Три года тому назад мне предлагали уступить участок с домом за сто долларов. Впоследствии пустой дом разрушился под тяжестью снега. В Орегоне мы видели много покинутых участков с построенными на них домиками и небольшими огородами. Один из них, в который мы заходили, был построен прекрасно: крепкая, мастерской рукой сложенная бревенчатая изба, прекрасно проконопаченная, с некоторой утварью. И все это было покинуто поселенцем, и всякий мог завладеть всем безвозмездно».

Куда направляется разоренный фермер Соединенных штатов? Он идет со своим посохом вслед за «пшеничным центром» и за железной дорогой. Пшеничный рай сдвигается отчасти в Канаду на Саскачеван и на реку Макензи, где пшеница поспевает даже под 62 градусом северной широты. Сюда следует отчасти фермер Соединенных штатов, чтобы через некоторое время испытать в Канаде ту же судьбу, что и раньше. Канада в последние годы заняла на мировом рынке место в ряду стран, вывозящих пшеницу, но в Канаде в сельском хозяйстве еще больше господствует крупный капитал.

Продажа частнокапиталистическим обществам государственных земель за бесценок практиковалась в Канаде в еще более чудовищных размерах, чем в Соединенных штатах. История с передачей земли канадскому обществу Тихоокеанской железной дороги является чем-то беспримерным в деле публичного грабежа, производимого частным капиталом. Этому обществу была обеспечена монополия на постройку железных дорог в течение двадцати лет; в его распоряжение бесплатно была предоставлена вся необходимая для дороги полоса земли приблизительно в 713 английских миль и стоимостью приблизительно в 35 млн. долларов; правительство гарантировало ему 3% дохода на акционерный капитал в 100 млн. долларов на 10 лет, предоставило ему наличными ссуду в 271/2 млн. долларов. Но этого мало, общество получило в подарок 25 млн. акров земли, причем ему было предоставлено выбрать ее из самых плодородных и наилучше расположенных земель, даже из земель, находящихся вне пояса, по которому проходит железная дорога! Таким образом все будущие колонисты огромного района заранее были отданы на гнев и милость железнодорожного капитала. Чтобы получить по возможности скорее деньги, железнодорожная компания со своей стороны продала за бесценок 5 млн. акров «Северо-западной земельной компании», т. е. объединению английских капиталистов под главенством герцога Манчестерского. Второй капиталистической группой, которой в изобилии дарились государственные земли, была «Гудзоновская компания», которая за отказ от привилегий на северо-западе получила право не менее чем на двадцатую часть всех земель, расположенных между озером Виннипег, границей Соединенных штатов, горами Роки и северным Саскачеваном. Обе капиталистические группы таким образом получили пять девятых всех земель, пригодных для колонизации. Из остальных земель государство значительную часть предоставило 26 капиталистическим колонизационным обществам. Канадский фермер таким образом почти со всех сторон был запутан сетями капитала и спекуляции, и, несмотря на это, туда идет массовое переселение не только из Европы, но и из Соединенных штатов!

Таков характер господства капитала на мировой арене: вытеснивши английского крестьянина с земли, он гнал его на восток Соединенных штатов, с востока он гнал его на запад, чтобы сделать из него на развалинах хозяйства индейцев мелкого товаропроизводителя; с запада он гонит его, опять разоренного, на север; ему предшествует железная дорога и его преследует разорение: капитал тянет его спереди и капитал же подгоняет его сзади. Всеобщее вздорожание продуктов сельского хозяйства сменило глубокое падение цен 90-х годов, но американскому мелкому фермеру столько же мало пользы от этого, как и европейскому крестьянину.

Число ферм растет непрерывно. За последнее десятилетие истекшего столетия оно увеличилось с 4,6 млн. до 5,7 млн., но оно возросло абсолютно и за первое десятилетие текущего века. В то же самое время повысилась и общая стоимость ферм: в продолжение последних десяти лет она возросла с 751,2 млн. долларов до 1652,8 млн. долларов. Всеобщее вздорожание цен на продукты земли должно было, казалось бы, поправить положение фермера. Несмотря на это, мы видим, что число арендаторов среди фермеров растет еще быстрее, чем число фермеров, взятое в целом. Процентное отношение арендаторов к общему числу фермеров в Соединенных штатах за разные годы таково: 1880 г. — 25,5%, 1890 г. — 28,4%, 1900 г. — 35,3%, 1910 г. — 37,2%.

Несмотря на повышение цен на продукты земли, собственники ферм все более уступают место арендаторам. Но эти арендаторы, составляющие теперь значительно больше трети всех фермеров Союза, представляют собой в Соединенных штатах слой населения, соответствующий нашим европейским сельским рабочим; это — настоящие наемные рабы капитала, вечно текучий элемент, который при крайнем напряжении сил создает богатства для капитала, не будучи в состоянии обеспечить самому себе больше чем жалкое и непрочное существование.

Тот же самый процесс в совершенно иных исторических рамках — в Южной Африке — показывает еще яснее «мирные методы» капиталистического соревнования с мелким товаропроизводителем.

До 60-х годов прошлого столетия в Капской колонии и в бурских республиках господствовали чисто крестьянские отношения. Буры долгое время вели жизнь кочующих скотоводов. Они отнимали при этом у готтентотов и у кафров лучшие пастбища, а самих негров по мере сил истребляли или вытесняли. В XVIII столетии большую услугу оказала бурам занесенная кораблями остиндской компании чума: она уносила с лица земли целые роды готтентотов и очищала почву для голландских поселенцев. Распространяясь на Восток, они столкнулись с родами банту и открыли длинный период страшных войн с кафрами. Набожные и твердые в знании священного писания голландцы, которые в качестве «избранного народа» немало гордились своей патриархальной пуританской строгостью нравов, и знанием ветхого завета, не удовлетворились однако похищением земель у туземцев: они подобно паразитам устраивали свое крестьянское хозяйство на спине негров, которых они принуждали к рабскому труду и для этой цели систематически и сознательно портили и доводили до полного истощения. Водка в этом деле играла настолько существенную роль, что исходившее от английского правительства запрещение водки в Капской колонии потерпело неудачу вследствие сопротивления пуритан. В общем хозяйство буров оставалось до 60-х годов по преимуществу патриархальным и натуральным: ведь первая железная дорога была построена в Южной Африке лишь в 1859 г. Патриархальный характер хозяйства отнюдь не был препятствием для упорства и жестокости буров. Ливингстон, как известно, жаловался на буров больше, чем на кафров. Они настолько были убеждены, что негры являются для них объектом, предназначенным богом и природой для рабского труда, и составляют необходимую основу для крестьянского хозяйства, что они на уничтожение рабства в английских колониях в 1836 г., — несмотря на удовлетворение рабовладельцев 3 млн. фунтов стерлингов, — ответили «великим выселением». Буры оставили Капскую колонию и переселились за Оранжевую реку и Вааль; они прогнали при этом матабелов к северу через Лимпопо и натравили их на макалаков. Как американский фермер под ударами капиталистического хозяйства гнал индейцев на запад, так бур гнал негра на север. «Свободные республики» между Оранжевой и Лимпопо возникли таким образом как протест против удара, нанесенного английской буржуазией священному праву рабовладельца. Маленькие крестьянские республики находились в постоянной партизанской войне с неграми банту. Длившаяся десятилетиями борьба между бурами и английским правительством решалась на спинах негров. Поводом к конфликту между Англией и республиками послужил негрский вопрос, — освобождение негров, которое якобы отстаивала английская буржуазия. На самом деле, крестьянское хозяйство и крупнокапиталистическая колониальная политика вступили здесь между собой в конкурентную борьбу из-за готтентотов и кафров, т. е. из-за их земли и рабочей силы. Цель обоих конкурентов была одна и та же: подчинение, вытеснение или уничтожение черных, разрушение их социальной организации, присвоение их земли и насильственная эксплоатация их труда. Но методы тех и других глубоко различны. Буры отстаивали застарелое рабство в малом масштабе как основу патриархального крестьянского хозяйства; английская буржуазия отстаивала современные капиталистические методы эксплоатации страны и туземцев. Основной закон Трансваальской республики заявил грубо и резко: «Народ не терпит никакого равенства между белыми и черными ни в государстве, ни в церкви». В Оранжевой и в Трансваале ни один негр не имел права владеть землей, разъезжать без паспорта или показываться на улице, когда стемнеет. Брайс рассказывает случай, когда один крестьянин (притом англичанин) восточного Капдэнда избил своего кафра до смерти. Когда этот крестьянин был привлечен к суду и оправдан, его соседи доставили его домой с музыкой. Белые часто пытались избавиться от платы свободным туземным рабочим тем, что они по окончании работ истязаниями принуждали их к бегству.

Английское правительство придерживалось прямо противоположной тактики. Оно долгое время выступало в качестве защитника туземцев, привлекало на свою сторону вождей, поддерживало их авторитет и пыталось октроировать им право распоряжения землей. Поскольку это было возможно, английское правительство, следуя испытанному методу, превращало вождей в собственников родовых земель, хотя это резко противоречило традициям и действительным социальным отношениям негров. У всех племен земля представляла общую собственность, и даже самые суровые и деспотичные властелины, как вождь матабелов Лобенгула, имели лишь право и обязанность назначать каждой семье участок для обработки, но и этот участок мог оставаться в распоряжении семьи лишь до тех пор, пока она его фактически обрабатывала. Конечная цель английской политики была ясна: она заблаговременно подготовляла грабеж земель в крупном масштабе; вождей туземцев она сделала при этом своим орудием. На первых порах она ограничилась «усмирением» негров при помощи крупных военных операций. До 1879 г. было проведено девять кровопролитных кафрских войн, чтобы сломить сопротивление банту.

Открыто и энергично английский капитал с его действительными намерениями выступил лишь тогда, когда два важных события — открытие алмазных полей Кимберлэя в 1867–1870 гг. и открытие золотоносных рудников Трансвааля в 1882–1885 гг. — открыли новую эпоху в истории Южной Африки. Вскоре начало действовать Британское южноафриканское общество «Сесиль Родс». В общественном мнении Англии произошел быстрый переворот. Жажда южноафриканских сокровищ заставляла английское правительство предпринимать энергичные мероприятия. Никакие расходы и никакие человеческие жертвы не казались английской буржуазии большими для завоевания южноафриканских земель. В Южную Африку вдруг устремился мощный поток эмигрантов. До тех пор он был незначителен: Соединенные штаты отвлекали европейскую эмиграцию от Африки. Со времени открытия алмазных и золотоносных россыпей число белых в южноафриканских колониях начало расти непрерывно: за 1885 год на одном только Уайт-ватерском берегу высадилось 100 000 англичан. Скромное крестьянское хозяйство было отодвинуто на задний план, и на передний план выступило горное дело, а вместе с ним горнопромышленный капитал.

Английское правительство резко переменило фронт в своей политике. В 50-х годах Англия зандриверским и блемфонтейнским договорами признала бурские республики. Теперь началось политическое окружение крестьянских государств оккупациями областей, расположенных вокруг маленьких республик; этим самым им была отрезана всякая возможность к расширению; в то же самое время пожирались столь долго защищаемые и покровительствуемые Англией негры. Английский капитал шаг за шагом продвигался вперед. В 1868 г. Англия взяла под свою власть вследствие якобы многократных настоятельных ходатайств туземцев Базутолэнда. В 1871 г. алмазные поля Уайт-ватерского берега были оторваны от Оранжевой республики в виде «West-Griqualand» и превращены в королевскую колонию; в 1879 г. англичане подчинили себе землю зулусов, чтобы присоединить ее впоследствии к колонии Наталь; в 1885 г. была покорена земля бетшуанов, присоединенная впоследствии к Капской колонии; в 1887 г. Англия подчинила себе матабелов и машонов; в 1889 г. Британское южноафриканское общество получило чартер на обе эти области, — все это было сделано, конечно, как одолжение туземцам и по их настоятельным просьбам; в 1884 и 1887 гг. Англия аннексировала St. Lucia Bai и весь восточный берег вплоть до португальских владений; в 1894 г. она завладела Тонгалендом. Матабелы и машоны пошли на отчаянную борьбу, но общество во главе с Родсом потопило восстание в крови и применило затем испытанный метод цивилизирования и усмирения туземцев — в мятежной области были построены две большие железные дороги.

Крестьянским республикам становилось все более и более тесно в этих объятиях. Да и внутри страны все шло вверх дном. Могучий поток эмиграции и волны нового лихорадочного капиталистического хозяйства угрожали разорвать рамки маленьких крестьянских государств. Противоречие между крестьянским хозяйством и потребностями накопления капитала было поистине кричащим. Республики на каждом шагу обнаруживали неспособность служить новым задачам. Неповоротливость и примитивность администрации, постоянная кафрская опасность, на которую Англия не бросала тогда недовольных взоров, коррупция, которая проникла в народные собрания и благодаря взяткам проводила в жизнь волю крупных капиталистов, отсутствие полицейской охраны, которая обуздывала бы общество своевольных авантюристов, недостаток в водоснабжении и в средствах сообщения для обеспечения выросшей внезапно колонии в 100 000 иммигрантов, недостаточные законы по охране труда, которые ставили бы в известные рамки и регулировали бы эксплоатацию негров в горном деле, высокие таможенные пошлины, которые удорожали для капиталистов рабочую силу, высокие фрахты на уголь — все это вылилось во внезапное и ошеломляющее банкротство крестьянских республик.

В своей тупой ограниченности они против поглотившего их потока грязи и лавы капитализма боролись самыми примитивными средствами, — оружием, которое можно найти лишь в арсенале тупоумных и упрямых крестьян; они лишили всяких политических прав массу «уитландцев», которые значительно превосходили их числом и по сравнению с ними были представителями капитала власти и духа времени! Но это была лишь плохая шутка, а времена были серьезные. Дивиденды сильно страдали от крестьянско-республиканского хозяйничания, Оно стало нестерпимым для капиталистических дивидендов, и горнопромышленный капитал взбунтовался. Британское южноафриканское общество строило железные дороги, усмиряло кафров, организовывало восстания уитландцев и в конце концов провоцировало бурскую войну. Час крестьянского хозяйства пробил. В Соединенных штатах война была исходной точкой переворота, в Южной Африке она была его концом. Результат был один и тот же — победа капитала над мелким крестьянским хозяйством, которое со своей стороны возникло на обломках примитивных натуральнохозяйственных организаций туземцев. Сопротивление бурских республик против Англии было столь же безнадежно, как сопротивление американского фермера против господства капитала в Соединенных штатах. В новом Южноафриканском союзе, который, явившись в результате осуществления империалистической программы Сесиля Родса, поставил на место маленьких крестьянских республик современное крупное государство, капитал уже официально взял на себя командную власть. Старые противоречия между англичанами и голландцами были потоплены в новых противоречиях, — в противоречиях между трудом и капиталом: обе нации запечатлели свое трогательное братское единение тем, что один миллион белых эксплоататоров лишил гражданских и политических прав 5 млн. чернокожего рабочего населения. При этом были обойдены не только негры бурских республик: частичное лишение прав захватило и негров Капской колонии, которые в свое время получили от английского правительства политически равноправие. И это благородное дело, которое империалистическая политика консерваторов увенчала бесстыдством и насилием, должно было быть закончено либеральной партией — при исступленных рукоплесканиях «либеральных кретинов Европы», которые с гордостью и умилением смотрели на полное самоуправление и на свободу, дарованные Англией горсточке белых в Южной Африке, — как показатель того, какая творческая сила и какое величие живут еще в английском либерализме.

Разорение самостоятельного ремесла конкуренцией капитала представляет собою менее бурный, но не менее мучительный процесс. Домашняя капиталистическая промышленность является самой темной его стороной. Но на этом вопросе останавливаться излишне.

Общий результат борьбы между капитализмом и простым товарным хозяйством заключается в следующем: поставивши товарное хозяйство на место натурального, капитал сам становится на место простого товарного хозяйства. Следовательно, если капитализм живет некапиталистическими формациями, то он, точнее говоря, живет разорением этих формаций, и если ему для накопления безусловно необходима некапиталистическая среда, то она нужна ему как питательная почва; за счет высасывания ее соков совершается накопление. С точки зрения исторической, накопление капитала является процессом обмена веществ между капиталистическими и докапиталистическими способами производства. Без докапиталистических способов производства накопление не может иметь места, само накопление состоит, с этой точки зрения, в разъедании и ассимилировании этих способов производства. Поэтому накопление капитала без некапиталистических формаций так же невозможно, как невозможно дальнейшее существование этих последних рядом с капиталистическим накоплением. Лишь в постоянном прогрессирующем разрушении некапиталистических формаций даны условия для накопления капитала.

Итак то, что Маркс принял как предпосылку своей схемы накопления, соответствует лишь объективной исторической тенденции процесса накопления и его теоретическому конечному результату. Процесс накопления имеет тенденцию ставить всюду на место натурального хозяйства простое товарное хозяйство, на место последнего — капиталистическое хозяйство: он стремится осуществить во всех странах и отраслях абсолютное господство капиталистического производства как единственного и исключительного способа производства.

Но здесь начинается тупик. Раз конечный результат достигнут, — что является, однако, теоретической конструкцией, — накопление становится невозможным: реализация и капитализация прибавочной стоимости превращаются в неразрешимую задачу. Марксова схема расширенного воспроизводства в момент ее соответствия действительности означает исход, историческую грань процесса накопления и, следовательно, конец капиталистического производства. Невозможность накопления означает с капиталистической точки зрения невозможность дальнейшего развития производительных сил и, следовательно, объективную историческую необходимость гибели капитализма. Отсюда вытекает полное противоречий движение последней империалистической фазы капитала как заключительного периода его исторического пути.

Итак, марксова схема расширенного воспроизводства не соответствует условиям накопления, пока оно прогрессирует: оно не может происходить при наличности определенных взаимоотношений и зависимостей, существующих между обоими крупными подразделениями общественного производства (между подразделением средств производства и подразделением средств существования), как они формулированы в схеме. Накопление является не только внутренним отношением между отраслями капиталистического хозяйства: оно прежде всего является отношением между капиталом и некапиталистической средой; в этой среде каждая из обеих крупных отраслей производства отчасти может вести процесс накопления самостоятельно независимо от другой, причем движения обеих отраслей на каждом шагу перекрещиваются и поглощают друг друга. Вытекающие отсюда запутанные отношения, различие в темпе и направлении хода накопления в обоих подразделениях, их вещественные отношения и отношения стоимости с некапиталистическими формами производства не поддаются точному схематичному выражению. Марксова схема накопления является лишь теоретическим выражением для того момента, когда господство капитала достигает своей последней грани. В этом смысле она является такой же научной фикцией, как его схема простого воспроизводства, которая дает теоретическую формулировку исходной точки капиталистического производства. Но между этими двумя фикциями заключается точное познание накопления капитала и его законов.

Глава тридцатая. Международный заем

Империалистическая фаза накопления капитала, или фаза мировой конкуренции капитала, совпадает с индустриализацией и капиталистической эмансипацией прежних гинтерландов капитала, в которых происходила реализация его прибавочной стоимости. Специфическими методами действия для этой фазы являются иностранные займы, постройка железных дорог, революции и войны. Последнее десятилетие, с 1900 по 1910 г., в особенности характерно для империалистического мирового движения капитала в Азии и части Европы, граничащей с Азией, — в России, в Турции, в Персии, в Индии, в Японии, в Китае, равно как в Северной Африке. Как расширение товарного хозяйства за счет натурального и капиталистического производства за счет простого товарного производства осуществлялось при помощи войн, социальных кризисов и уничтожения целых социальных формаций, так превращение экономических гинтерландов и колоний в капиталистические самостоятельные единицы протекает в связи с революциями и войнами. Революция необходима в процессе капиталистической эмансипации гинтерландов для того, чтобы взорвать сохранившиеся со времен натурального и простого товарного хозяйства, а потому устаревшие государственные формы и создать современный государственный аппарат, приспособленный для целей капиталистического производства. Сюда относятся русская, турецкая и китайская революции. Тот факт, что эти революции — в особенности русская и китайская — одновременно с прямыми политическими требованиями господства капитала сопровождаются отчасти разными устарелыми докапиталистическими претензиями, отчасти совершенно новыми, направленными против господства капитала противоречиями, обусловливает их глубину и их могущественную силу, но затрудняет и тормозит их победоносное шествие. Война является обыкновенно методом молодого капиталистического государства, чтобы сбросить опеку старых капиталистических стран; это — боевое крещение и проба капиталистической самостоятельности современного государства. Поэтому военная реформа, а вместе с тем реформа финансовая являются повсюду введением в процесс развития хозяйственной самостоятельности соответствующих стран.

Развитие железнодорожной сети приблизительно отражает степень проникновения капитала. Железнодорожная сеть росла быстрее всего в 40-х годах в Европе, в 50-х годах в Америке, в 60-х годах в Азии, в 70-х и 80-х годах в Австралии и в 90-х годах в Африке.

Связанные с постройкой железных дорог и с вооружениями государственные займы во всех странах сопровождают все стадии накопления капитала — введение товарного хозяйства, индустриализацию стран, капиталистическое революционизирование сельского хозяйства и эмансипацию молодых капиталистических государств. Функции займа в капиталистическом накоплении весьма многообразны: он превращает в капитал деньги, деньги некапиталистических слоев, деньги как товарный эквивалент (сбережения людей мелкого достатка) или деньги, образующие потребительный фонд элементов, близких к классу капиталистов; он превращает денежный капитал в производительный посредством государственного железнодорожного строительства и военных поставок; он переносит накопленный капитал из старых капиталистических стран в молодые. Заем переносил капитал в XVI и в XVII столетиях из итальянских городов в Англию, в XVIII столетии из Голландии в Англию, в XIX столетии из Англии в американские республики и в Австралию, из Франции, Германии и Бельгии в Россию, а в настоящее время из Германии в Турцию, из Англии, Германии и Франции в Китай и при посредничестве России в Персию.

В период империализма внешний заем играет исключительную роль как средство, способствующее превращению молодых капиталистических государств в самостоятельные единицы. Полное противоречий содержание империалистической фазы ясно проявляется в противоречиях современной системы внешних займов. Внешние займы необходимы для эмансипации восходящих капиталистических государств, но они в то же время являются для старых капиталистических государств вернейшим средством для того, чтобы установить опеку над молодыми странами, чтобы контролировать их финансы и оказывать давление на их внешнюю, таможенную и торговую политику. Они являются лучшим средством для того, чтобы открывать для накопленного капитала старых стран новые сферы приложения и в то же время создавать для этих стран новых конкурентов, для того, чтобы расширять поле деятельности накопления капитала и в то же время суживать его.

Эти противоречия международной системы займов являются лучшим показателем того, насколько условия реализации и условия капитализации прибавочной стоимости не совпадают во времени и в пространстве. Реализация прибавочной стоимости требует только всеобщего расширения товарного производства, напротив того, его капитализация требует прогрессивного вытеснения простого товарного производства капиталистическим. Вследствие этого реализация и капитализация прибавочной стоимости втискиваются во все более узкие рамки. Это явление отражается во вложении международного капитала в постройку мировой железнодорожной сети. От 30-х до 60-х годов XIX столетия постройка железных дорог и заключавшиеся для этого займы служили главным образом для вытеснения натурального хозяйства и для расширения товарного. Такова была роль североамериканских железных дорог, построенных за счет европейского капитала, и русских железнодорожных займов 60-х годов. Напротив того, железнодорожное строительство в Азии — приблизительно за последние 20 лет — и в Африке служит почти исключительно целям империалистической политики, хозяйственному монополизированию и политическому подчинению гинтерландов. Такова же роль восточноазиатского и среднеазиатского железнодорожного строительства России. Военная оккупация Манчжурии Россией была, как известно, подготовлена отправкой войск для охраны русских инженеров, работавших на постройке Манчжурской железной дороги. Такой же характер носят гарантированные Россией железнодорожные концессии в Персии, немецкие железнодорожные предприятия в Малой Азии и в Мессопотамии и английские и немецкие железнодорожные предприятия в Африке.

Здесь нужно рассмотреть одно недоразумение, касающееся приложения капиталов в чужих странах и спроса, исходящего от этих стран. Вывоз английского капитала в Америку играл огромную роль уже в начале 20-х годов прошлого столетия; он был в значительной степени виной первого настоящего торгово-промышленного кризиса, разразившегося в Англии в 1825 г. С 1824 г. лондонская биржа была наводнена южноамериканскими ценными бумагами. В 1824–1825 гг. вновь образовавшиеся штаты Южной и Центральной Америки заключили в Лондоне государственные займы свыше чем на 20 миллионов фунтов стерлингов. Кроме того в Лондоне было размещено огромное количество южноамериканских промышленных и других акций. Внезапный подъем и открытие южноамериканских рынков со своей стороны вызвали сильное повышение вывоза английских товаров в южноамериканские и центральноамериканские государства. Вывоз британских товаров в эти страны исчислялся: в 1821 г. 2,9 млн. фунт, ст., в 1825 г. 6,4 млн. фунт. ст.

Главным предметом вывоза были здесь хлопчатобумажные ткани. Под влиянием сильного спроса английское хлопчатобумажное производство очень быстро расширилось. Было основано много новых фабрик. Стоимость обработанного в Англии хлопка-сырца составляла: в 1821 г. 129 млн. фунт, ст., в 1825 г. 167 млн. фунт. ст.

Таким образом все элементы для кризиса были подготовлены. Туган-Барановский предлагает здесь вопрос: «Откуда же взяли южноамериканские государства в 1825 г. средства для покупки вдвое большего количества английских товаров, чем в 1821 г.? Средства эти были даны самими англичанами. Займы, которые заключались ими на лондонской бирже, служили для уплаты за ввезенные товары. Английские фабриканты были обмануты ими же самими созданным спросом и в скором времени должны были на опыте убедиться в неосновательности своих чрезмерных надежд».

Тот факт, что южноамериканский спрос на английские товары был вызван английским капиталом, Туган рассматривает как нездоровое, ненормальное экономическое явление. Он бессознательно перенимает здесь взгляд теоретика, с которым он не желает иметь ничего общего. Концепция, согласно которой английский кризис 1825 г. можно объяснить «исключительным развитием» отношений между английским капиталом и южноамериканским спросом, всплыла уже во время этого кризиса. Не кто иной, как Сисмонди, поставил тот же вопрос, что и Туган-Барановский, и во втором издании своих «Новых начал» описал эти явления со всеми подробностями.

«Мне представляется, что открытие огромного рынка, который испанская Америка предоставила продуктам промышленности, оказало самое существенное влияние на новое усиление английских мануфактур. Английское правительство придерживалось того же взгляда; за 7 лет, протекших со времени кризиса 1818 г., было затрачено огромное количество энергии, чтобы распространить английскую торговлю на самые отдаленные районы Мексики, Колумбии, Бразилии, Рио де ла Платы, Чили и Перу. Прежде чем министерство решило признать эти новые государства, оно уже приняло меры, чтобы защитить английскую торговлю занятием морских станций, которые долгое время были заняты линейными кораблями; при этом командиры этих кораблей имели больше дипломатической власти, чем военной. Английское министерство пренебрегло криками Священного Союза и признало новые республики в тот самый момент, когда вся Европа решила их уничтожить. Но как бы то ни были велики рынки, предоставленные свободной Америкой, они не оказались бы в состоянии поглотить все товары, произведенные Англией сверх ее собственных потребностей, если бы займы новых республик не вызвали внезапно огромного увеличения их средств для покупки английских товаров. Каждое американское государство занимало у англичан деньги, чтобы укрепить свое правительство, и хотя эти деньги составляли капитал, но они были истрачены непосредственно в том же году, как затрачивается доход, т. е. они были затрачены на покупку за общественный счет английских товаров или на уплату за товары, отправленные за счет частных лиц. В то же самое время была основана масса обществ с огромными капиталами для эксплоатации всех американских рудников, но все деньги, которые они затратили, тотчас же вошли в приход Англии; они пошли на уплату за машины, которые эти общества употребляли, или за товары, которые были отправлены туда, где эти машины должны были работать. Пока длилась эта необыкновенная торговля, во время которой англичане требовали от американцев, чтобы они на английский капитал покупали английские же товары, развитие английских мануфактур казалось блестящим. Потребление определялось уже не доходом, а английским капиталом; англичане, покупавшие и платившие за собственные товары, отправленные в Америку, только лишили себя удовольствия самим потребить эти товары». Сисмонди делает отсюда характерный для него вывод, что только доход, т. е. личное потребление, образует действительную границу для капиталистического сбыта, и пользуется этим примером, чтобы лишний раз предостеречь от накопления.

В действительности явление, предшествовавшее кризису 1825 г., до сих пор осталось типичным для периода подъема и экспансии капитала, а «исключительное» отношение образует одно из самых существенных основ накопления капитала. Специально в истории английского капитала это явление повторяется регулярно перед каждым кризисом, как это доказывает сам Туган-Барановский следующими цифрами и фактами. Непосредственной причиной кризиса 1836 г. было переполнение рынка Соединенных штатов английскими товарами. Но и здесь эти товары покупались на английские деньги. Ввоз товаров в Соединенные штаты превышал в 1834 г. их вывоз на 6 млн. долларов, но в то же самое время ввоз благородных металлов превышал вывоз последних почти на 16 млн. долларов. Еще в год кризиса — в 1836 г. — избыток ввоза товаров составлял 52 млн. долларов, и тем не менее избыток ввоза благородных металлов равнялся еще 9 млн. долларов. Эти потоки денег и долларов шли главным образом из Англии, где производилась массовая покупка железнодорожных акций Соединенных штатов. За 1835–1836 гг. в Соединенных штатах был основан 61 новый банк с капиталом в 52 млн. долларов по преимуществу английского происхождения. Следовательно, англичане и на этот раз сами оплачивали свой вывоз. Беспримерный промышленный подъем на севере Соединенных штатов в конце 50-х годов, — подъем, повлекший за собой в конечном итоге гражданскую войну, — также происходил за счет английского капитала, который опять создал в Соединенных штатах расширенный рынок для английской промышленности.

Не только английский, но и капитал остальной Европы принимал посильное участие в этой «необыкновенной торговле»; по словам Шефле, за 5 лет, с 1849 г. по 1854 г., на разных европейских биржах было приобретено американских ценностей не менее чем на миллиард гульденов. Вызванное одновременно с этим оживление мировой промышленности также разрешилось мировым крахом 1857 г. В 60-х годах английский капитал спешит создавать те же отношения не только в Соединенных штатах, но и в Азии. Он массами устремляется в Малую Азию и в Остиндию, предпринимает здесь грандиозные постройки железных дорог — длина железнодорожной сети Британской Индии равнялась в 1860 г. 1350 км, в 1870–7683 км, в 1880 — 14 977 км и в 1890 — 27 000 км. Благодаря этому сразу же появился усиленный спрос на английские товары. Но в то же самое время английский капитал тотчас же по окончании гражданской войны вновь устремляется в Соединенные штаты. Огромные постройки железных дорог в Соединенных штатах в 60-х и 70-х годах — длина железнодорожной сети равнялась в 1850 году 14 151 км, в 1860 — 49 292 км, в 1870 — 85 139 км, в 1880 — 150 717 км и в 1890 — 268 409 км — производились опять-таки главным образом за счет английского капитала. Но в то же самое время материалы для этих дорог получались тоже из Англии. Это было главной причиной быстрого развития угольной и железоделательной промышленности в Англии и потрясений в этих отраслях, вызванных американскими кризисами 1866, 1873 и 1884 гг. Здесь происходило буквально то же самое, что Сисмонди представлялось очевидным сумасбродством: англичане строили в Соединенных штатах железные дороги из собственного железа и прочего материала, платили себе за это своими собственными деньгами, но только лишали себя «удовольствия» пользоваться этими железными дорогами. Но это сумасбродство, несмотря на всякие периодические кризисы, настолько пришлось по вкусу европейскому капиталу, что лондонская биржа в середине 70-х годов была охвачена настоящей горячкой заграничных займов. В 1870–1875 гг. в Лондоне было заключено таких займов на 260 миллионов фунтов стерлингов. Их прямым последствием был остро возрастающий вывоз английских товаров в экзотические страны; капитал устремлялся туда массами несмотря на то, что эти страны время от времени становились банкротами. В конце 70-х годов Турция, Египет, Греция, Боливия, Коста-Рика, Эквадор, Гондурас, Мексика, Парагвай, Перу, С. Доминго, Уругвай и Венецуэла частично или целиком прекращали уплату процентов. Несмотря на это, в конце 80-х годов повторяется горячка экзотических государственных займов: южноамериканские государства и южноафриканские колонии поглощают огромные количества европейского капитала. Так, например, займы Аргентинской республики равнялись: в 1874 г. 10 млн. фунт, ст., в 1890 г. 59,1 млн. фунтов ст.

Англия и здесь строит железные дороги из собственного железа и собственного угля и платит за это собственными деньгами. Длина аргентинской железнодорожной сети равнялась в 1883 г. 3123 км, в 1893 г. — 13 691 км.

В то же самое время английский вывоз возрастал согласно следующей таблице (в млн. фунт, ст.):

Весь вывоз Англии в Аргентину составлял в 1885 г. 4,7 млн. фунт, ст., а 4 года спустя — уже 10,7 млн. фунт. ст.

В то же самое время английский капитал при посредстве государственных займов устремлялся в Австралию. Займы трех австралийских колоний — Виктории, Нового Южного Уэльса и Тасмании — составляли в конце 80-х годов 112 млн. фунт. ст., причем 81 млн. был затрачен на железные дороги. Длина австралийской сети равнялась: в 1880 г. 4900 милям, в 1895 г. 15 600 милям.

Англия и здесь поставляла одновременно и капитал, и материалы для постройки железных дорог. Потому Англия тоже была втянута в водоворот кризисами 1890 г. в Аргентине, Трансваале, Мексике и Уругвае и австралийским кризисом 1893 г.

В последние два десятилетия в этом отношении изменилось только то, что рядом с английским капиталом на иностранные предприятия и в особенности на займы шли в значительных количествах капиталы немецкие, французские и бельгийские. Постройка железных дорог в Малой Азии с 50-x до конца 80-х годов была выполнена английским капиталом. С тех пор в малой Азии упрочился германский капитал, который выполняет большой план Анатолийской и Багдадской железных дорог. Приложение германского капитала в Турции вызывает возрастающий вывоз германских товаров в эту страну.

Германский вывоз в Турцию составлял в 1896 г. 28 млн. марок, в 1911 г. — 113 млн. марок; вывоз в Азиатскую Турцию составлял в 1901 г. 12 млн. марок, в 1911 г. — 37 млн. марок. Значительная часть ввозимых германских товаров и в этом случае оплачивалась германским капиталом, и немцы, по выражению Сисмонди, только лишали себя удовольствия пользоваться продуктами собственного производства.

Рассмотрим вопрос поближе.

Реализованная прибавочная стоимость, которая в Англии и в Германии не может быть капитализирована и лежит там без употребления, вкладывается в Аргентине, в Австралии, в Капланде или в Месопотамии в железные дороги, в водные сооружения, в рудники и т. д. Машины, материалы и т. п. доставляются из той же страны, откуда получается капитал, за счет которого они и покупаются. Но ведь то же самое делается и внутри страны при условиях капиталистического производства: прежде чем получить производительное назначение, капитал сам должен купить элементы своего производства и воплотиться в них. Правда, продукт потребляется здесь внутри страны, тогда как в первом случае потребление предоставляется чужим странам. Но целью капиталистического производства является не потребление продуктов, а прибавочная стоимость и накопление. Свободный капитал внутри страны не имел возможности накопляться, потому что не было потребности в добавочном продукте. Но за границей, где не развилось еще никакого капиталистического производства, возник или насильственно создан новый спрос в среде некапиталистических слоев. Именно то обстоятельство, что «потребление» продукта переносится на других, и имеет решающее значение для капитала, так как потребление классов капиталистической страны — капиталистов и рабочих — при накоплении в счет не идет. «Потребление» продуктов во всяком случае должно быть реализовано новыми потребителями и оплачено ими. Для этого они должны иметь денежные средства. Эти последние им доставляет отчасти возникающий в то же время товарообмен. Непосредственно с железнодорожным строительством и с горным делом (в золотопромышленности и т. д.) связывается оживленная торговля. Она постепенно реализует авансированный на постройку железных дорог или рудников капитал вместе с прибавочной стоимостью. Текущий таким образом за границу капитал может искать поля деятельности на собственный риск, как акционерный капитал; он может находить себе приложение в промышленности или в транспорте, попадая в чужую страну при посредничестве государства, заключающего внешний заем; в первом случае акционерные предприятия, как дутые, могут скоро потерпеть крах, во втором случае кредитуемое государство может в конце концов оказаться банкротом, и капитал тем или иным путем может иногда частично пропасть для его собственников, но все это не меняет дела в целом. Таким путем отдельные капиталы пропадают часто при кризисах и в их собственной стране. Суть дела заключается в том, что накопленный капитал старой страны находит в новой стране новую возможность производить и реализовать прибавочную стоимость, т. е. продолжать накопление. Новые страны охватывают новые большие области с натуральнохозяйственными отношениями, которые превращаются в товарнохозяйственные, или с товарнохозяйственными отношениями, которые вытесняются капиталом. Железнодорожное строительство и горное дело (в особенности золотопромышленность), характерные для приложения капитала старых капиталистических стран в молодых странах, обладают свойством вызывать в среде господствовавших раньше натуральнохозяйственных отношений оживленный товарообмен; обе эти отрасли характерны в истории хозяйства как начало быстрого разложения старых экономических формаций, социальных кризисов и зарождения современных отношений, т. е. прежде всего товарного хозяйства, а затем капиталистического производства.

Роль внешних займов и вложение капиталов в иностранные железнодорожные и горнопромышленные акции служат поэтому лучшей критической иллюстрацией к марксовой схеме накопления. В этих случаях расширенное воспроизводство капитала представляет собой капитализацию уже раньше реализированной прибавочной стоимости (поскольку иностранные займы и заграничные акции не покрываются мелкобуржуазными и полупролетарскими сбережениями). Момент, обстоятельства и форма реализации капитала, текущего из старых стран в новые, не имеют ничего общего с теперешним поприщем накопления. Тот самый английский капитал, который устремлялся в Аргентину для железнодорожного строительства, мог быть раньше индийским опием, реализованным в Китае. Далее английский капитал, строящий в Аргентине железные дороги, является капиталом английского происхождения не только по своей чистой форме стоимости как денежный капитал: его вещественная форма — железо, уголь, машины и т. д. — тоже происходит из Англии, т. е. потребительная форма прибавочной стоимости уже заранее создается в Англии в форме, соответствующей целям накопления. Рабочая сила — потребительная форма переменного капитала — здесь большею частью чужая: капитал старых стран подчиняет себе в новых странах туземные рабочие силы как новый объект эксплоатации. Для простоты исследования мы можем однако принять, что рабочие силы того же происхождения, что и капитал. На самом деле вновь открытые золотоносные рудники, например, вызывают — особенно первое время — массовую иммиграцию из старых капиталистических стран, и в них работают главным образом рабочие силы этих стран. Мы можем следовательно взять случай, когда денежный капитал, средства производства и рабочие силы новой страны происходят из старой капиталистической страны, скажем, из Англии, В Англии в таком случае были налицо все материальные предпосылки накопления: реализованная прибавочная стоимость в виде денежного капитала, прибавочный продукт в производительной форме и, наконец, резервы рабочих. И тем не менее накопление в Англии не могло происходить: Англии и ее прежним покупателям не нужно было никаких железных дорог и никакого расширения промышленности. И только подъем новых областей с большими районами некапиталистической культуры создал для капитала расширенный круг потребителей и сделал для него возможным расширенное воспроизводство, т. е накопление.

Кто собственно эти новые потребители? Кто платит в последнем счете за внешние займы и реализует прибавочную стоимость основанных за счет этих займов капиталистических предприятий? История международных займов в Египте дает классический ответ на этот вопрос.

Три ряда фактов, взаимно переплетающихся, характеризуют внутреннюю историю Египта во второй половине XIX столетия: современные капиталистические предприятия крупнейшего масштаба, лавинообразный рост государственного долга и крушение крестьянского хозяйства. В Египте до последнего времени существовал барщинный труд; по отношению к земельной собственности велась самая бесцеремонная политика насилия со стороны вали, а затем хедива. Но как раз эти примитивные отношения сулили самую благотворную почву для операций европейского капитала. С экономической точки зрения здесь речь могла итти вначале только о том, чтобы создать условия для денежного хозяйства. Эти условия и были созданы путем прямого насилия со стороны государства. Мегмед-Али, творец современного Египта, применял при этом до 30-х годов метод, отличавшийся патриархальной простотой: он от имени государства «покупал» ежегодно у феллахов всю их жатву, чтобы потом продавать им из нее по повышенным ценам минимум, необходимый для их существования и для обсеменения полей. Он выписал остиндский хлопок, американский сахарный тростник, индиго и перец, и от имени государства указал феллахам, какие именно из этих растений сеять и в каком количестве; хлопок и индиго при этом объявлены были монополией правительства: они могли продаваться только правительству, и, следовательно, правительством уже перепродавались. Таким путем в Египте была введена торговля. Правда, Мегмед-Али потрудился немало и над поднятием производительности труда: он заставил раскопать старые каналы, рыть колодцы, а, главное, начал постройку грандиозных нильских водных сооружений у Калиуба, открывших серию огромных капиталистических предприятий в Египте. Эти последние распространились на четыре крупные области: на оросительные работы, между которыми первое место занимают сооружения у Калиуба, строившиеся от 1845 до 1853 г. и поглотившие, помимо неоплаченного крепостного труда, 50 млн. марок, — чтобы оказаться, впрочем негодными; далее — на пути сообщения, между которыми Суэцкий канал был самым важным и в истории Египта самым роковым предприятием; затем — на хлопчатобумажные плантации и, наконец, на сахарное производство. С постройкой Суэцкого канала Египет всунул свою голову в петлю английского капитала, из которой он уже не сумел ее вытащить. Начало было сделано французским капиталом, за которым немедленно последовал английский; конкурентная борьба между ними проходит через все внутренние смуты Египта следующих 20 лет. Операции французского капитала, построившего как огромные нильские оросительные сооружения, оказавшиеся негодными, так и Суэцкий канал, были, быть может, самыми своеобразными образцами накопления европейского капитала за счет примитивных отношений. За благодеяние, выразившееся в прорытии канала, который должен был отвлечь от Египта европейско-азиатскую торговлю и весьма чувствительно затронуть его собственное участие в этой торговле, Египет обязался, во-первых, предоставить бесплатно на ряд лет барщинный труд 20 000 крестьян и, во-вторых, принять на 70 млн. марок акций, т. е. на 40% всего капитала Суэцкой компании. Эти 70 млн. стали основой колоссального государственного долга Египта — долга, из-за которого Египет двадцать лет спустя подвергся военной английской оккупации. В оросительных работах наступил внезапно крупный переворот: старинные «сакии», т. е. черпалки, которые приводились в движение волами и которые в количестве 50 000 штук работали по 7 месяцев в году в одной только дельте, были отчасти заменены мощными паровыми насосами. Сообщение по Нилу между Каиром и Асуаном поддерживалось теперь современными пароходами. Но величайший переворот в хозяйственном отношении Египта принесло с собой разведение хлопка. Результатом американской войны за освобождение негров и хлопкового голода в Англии, поднявшего цены за килограмм хлопка с 60–80 пфеннигов до 4–5 марок, было лихорадочно быстрое разведение хлопка в Египте. Все сеяли хлопок, но в особенности этим занималась вице-королевская семья. Грабеж земли в крупном масштабе, конфискация, вынужденная «покупка» или простое хищение в очень короткое время вызвали колоссальное увеличение вице-королевских земель. Бесчисленное множество деревень превратилось внезапно в королевскую частную собственность, и никто не был в состоянии объяснить правовую основу этого явления. Все эти колоссальные пространства в короткое время должны были быть использованы для хлопчатобумажных плантаций. Но это поставило на голову всю технику традиционного египетского сельского хозяйства. Устройство плотин для защиты хлопковых полей от регулярных разливов Нила, обильное и регулируемое искусственное орошение, глубокая и основательная вспашка, которой феллах, царапающий слегка плугом свою землю, не знал со времен фараонов, и, наконец, интенсивная работа при жатве, — все это предъявляло огромные требования к рабочей силе Египта. Но этой рабочей силой было все то же крепостное крестьянство: государство присвоило себе неограниченное право распоряжения его силами. Феллахи уже тысячами были согнаны, чтобы работать в качестве крепостных на постройке водных сооружений у Калиуба и на постройке Суэцкого канала; теперь их силы потребовались для сооружения плотин, для прорытия каналов и для работ на плантациях вице-королевских владений. Те 20 000 рабов, которых хедив отдал в распоряжение Суэцкого общества, потребовались теперь ему самому, и следствием этого был первый конфликт с французским капиталом. Приговор Наполеона III присудил Суэцкому обществу 67 миллионов марок отступных. Хедив легко согласился на это потому, что эти деньги в конце концов должны были быть выколочены из тех же самых феллахов, из-за рабочей силы которых шел спор. Но вот пошли оросительные работы. Для них из Англии и из Франции была доставлена масса паровых машин — центробежных насосов и локомобилей. Многие сотни этих машин доставлялись из Англии в Александрию и отправлялись затем на пароходах, на нильских судах и на горбах верблюдов по всем направлениям внутрь страны. Для обработки земли потребовались паровые плуги, в особенности благодаря чуме рогатого скота, которая погубила в 1864 г. весь скот. Эти машины также привозились большей частью из Англии. Фоулеровское предприятие достигло внезапно колоссального расширения, особенно благодаря заказам вице-короля, которые покрывались за счет Египта.

Третьим родом машин, которые массами понадобились вдруг в Египте, были аппараты для очистки и прессы для упаковки хлопка. Эти машины дюжинами устанавливались в городах дельты. Сагасит, Танта, Самануд и другие города начали дымиться, как английские фабричные города. Огромные достояния через банки устремлялись в Александрию и в Каир.

Крушение хлопчатобумажной спекуляции произошло уже в следующем году, когда цены на хлопок упали после заключения мира в Соединенных штатах в несколько дней с 27 пенсов за фунт до 15–12 и в конце концов до 6 пенсов. В следующем году Измаил-паша набросился на новую спекуляцию — на производство тростникового сахара. Теперь, после того как южные штаты Северной Америки потеряли своих рабов, Египту, который пользовался крепостным трудом феллахов, стало выгодно с ними конкурировать. Египетское сельское хозяйство второй раз было поставлено на голову. Французские и английские капиталисты нашли новое поле для быстрого накопления. В 1868 и в 1869 гг. было заказано 18 гигантских сахарных заводов, с ежедневной производительностью в 20 000 кг каждый, — следовательно, с производительностью, которая в четыре раза превосходила производительность самых крупных из известных до тех пор предприятий. Из этих 18 заводов 6 было заказано в Англии, 12 — во Франции. Но вследствие франкопрусской войны большая часть заказов перешла к Англии. Вдоль Нила через каждые десять километров должно было быть построено по одному заводу, и каждый завод должен был быть центральным пунктом участка в 10 квадратных километров, который поставлял бы сахарный тростник. Каждый завод при работе полным ходом нуждался ежедневно в 2000 тонн сахарного тростника. В то время как сотни старых паровых плугов хлопчатобумажного периода лежали сломанными в разных местах, была заказана сотня новых плугов для разведения сахарного тростника. Феллахи тысячами сгонялись на плантации, в то время как тысячи тех же феллахов трудились над постройкой канала Ибрагима. Палка и хлыст из кожи гиппопотама работали во-всю. Скоро возник вопрос насчет средств сообщения; для того, чтобы доставлять на заводы сырье, каждый завод надо было немедленного окружить сетью железных дорог, потребовались переносные полевые железные дороги, проволочно-канатные дороги и локомотивы для обыкновенных дорог (Strassenlokomotive). Эти колоссальные заказы тоже выпали на долю английского капитала. В 1872 г. была открыта первая гигантская фабрика. На первых порах при перевозках работало 4000 верблюдов. Но обеспечение производства достаточным количеством тростника оказалось невозможным. Рабочий персонал был совершенно не приспособлен: крепостной феллах не мог под влиянием кнута превратиться в промышленного рабочего. Предприятие это рухнуло, и многие заказанные машины даже не были изготовлены. Сахарными спекуляциями в 1873 г. закончился период грандиозных капиталистических предприятий в Египте.

Кто давал капитал для этих предприятий? Международные займы. За год до своей смерти (1863 г.) Саид-паша заключил первый заем, который номинально равнялся 66, а фактически — за вычетом комиссионных, дисконтных и т. д. — 50 млн. марок наличными. Он завещал Измаилу этот долг и суэцкий договор, который в конечном итоге взвалил на Египет долг в 340 млн. марок. В 1864 г. был заключен первый заем Измаила, равный номинально 114 млн. из 7%, а фактически, наличными, 97 млн. из 81/4%. Этот заем был израсходован в течение одного года; 67 млн. ушли на отступные Суэцкому обществу, а остаток был поглощен главным образом хлопчатобумажными предприятиями. В 1865 г. последовал первый так называемый даирский заем, заключенный через англо-египетский банк под залог частной собственности хедива; он равнялся номинально 68 млн. из 9%, а в действительности 50 млн. из 12%. В 1866 г. через фирму «Фрилинг и Решен» был заключен новый заем номинально на 60 миллионов, а наличными 52 миллиона. В 1867 г. через оттоманский банк был заключен еще заем номинально на 40 млн., а фактически на 34 млн. Текущий долг равнялся в то время 600 млн. Для консолидации части этого долга в 1868 г. через банкирский дом «Оппенгейм и племянник» был заключен огромный заем на номинальную сумму в 238 млн. из 7%; в действительности Измаил получил на руки только 142 млн. из 13 1/2%. Но этих денег не хватило на роскошное празднество по случаю открытия Суэцкого канала, — которое происходило в присутствии собравшихся верхов европейского придворного и финансового мира и полусвета и которое сопровождалось безумным расточительством, — и на новый бакшиш в 20 млн. суверену-султану. В 1870 г. через фирму «Битофсгейм и Гольдшмидт» был заключен заем номинально на 142 млн. из 7%, а фактически на 100 млн. из 13%. Он пошел на покрытие расходов сахарного периода. В 1872 и в 1873 гг. последовали два займа, заключенные через Оппенгейма, один малый заем на 80 млн. из 14%, а другой большой на номинальную сумму в 640 млн. из 8%. Но так как европейские банкирские дома при выдаче второго займа платили отчасти закупленными ими египетскими векселями, то этот заем дал в действительности только 220 млн. наличными и сократил наполовину текущий долг.

В 1874 г. была сделана попытка заключить внутренний заем на 1000 млн. марок из 9% годовых, но она дала лишь 68 млн. Египетские бумаги стояли на 54 процентах своей номинальной стоимости. Государственный долг за 13 лет, протекших со смерти Саид-паши, увеличился с 3293 000 фунтов стерлингов до 94 110 000 фунтов стерлингов, т. е. приблизительно на 2 млрд. марок. Банкротство было близко. На первый взгляд эти операции представляют собой верх безумия. Один заем следовал за другим, проценты по старым займам покрывались новыми займами, и колоссальные заказы английскому и французскому промышленному капиталу оплачивались капиталом, занятым у англичан и французов.

Европейский капитал, при всеобщих криках Европы о безумном хозяйничании Измаила, делал в Египте беспримерные сказочные дела — гешефты, которые удались капиталу на его всемирноисторическом пути один только раз. Это было фантастическое модернизованное издание библейских жирных коров Египта.

Прежде всего каждый заем означал ростовщическую сделку, при которой от пятой до третьей части (и даже больше этого) якобы занятой суммы прилипало к рукам европейских банкиров. Но ростовщические проценты так или иначе должны были быть уплачены. Откуда же брались для этого средства? Их источник должен был находиться в самом Египте, и этим источником был египетский феллах, т. е. крестьянское хозяйство. Оно-то в последнем счете и доставляло все важнейшие элементы грандиозных капиталистических предприятий. Оно доставило землю, ибо так называемые личные владения хедива, выросшие в короткое время в грандиозные пространства и образовавшие основу для ирригационных планов и хлопчатобумажных и сахарных спекуляций, были составлены путем грабежа и вымогательства из бесчисленного множества деревень. Крестьянское хозяйство доставляло и рабочие силы, и притом доставляло их даром. Содержание рабочих во время их эксплоатации было предоставлено их собственным заботам. Крепостной труд феллаха был основой технических чудес, которые европейские инженеры и европейские машины являли в области оросительных сооружений, средств сообщения, сельского хозяйства и промышленности Египта. Над водными сооружениями у Калиуба и над Суэцким каналом, на постройках железных дорог и плотин, на хлопчатобумажных плантациях и сахарных заводах трудились бесчисленные армии барщинных крестьян; они перебрасывались по мере надобности с одной работы на другую и безмерно эксплоатировались. И если техническая неприспособленность крепостного труда к современному капиталистическому производству обнаруживалась на каждом шагу, то это, с другой стороны, покрывалось неограниченной властью над массами, которая была дана здесь в руки капитала, продолжительностью эксплоатации и условиями жизни и работы трудящихся.

Но крестьянское хозяйство доставляло не только земли и рабочие силы: оно доставляло и деньги. Этой цели служила налоговая система, которая под влиянием капиталистического хозяйства наложила на феллаха кандалы. Поземельный налог на крестьянские земли все время повышался и достиг в конце 60-х годов 55 марок на гектар, в то время как крупные землевладельцы платили по 18 марок за гектар, а королевская семья за свои огромные земли ничего не платила. К этим поборам все время прибавлялись новые специальные налоги. Так, для содержания оросительных сооружений, которые приносили пользу почти исключительно только вице-королевским владениям, взималось по 21/2 марки с гектара земли. За каждую финиковую пальму феллах должен был платить 1 марку 35 пф., за каждую глиняную хижину, в которой он жил, — 75 пф. Ко всему этому нужно прибавить подушную подать, которая взималась в сумме 61/2 марок с каждого человека старше 10 лет. В общей сложности феллахи уплатили при Мегмеде-Али 50 млн., при Сайде — 100 млн. и при Измаиле — 163 млн. марок.

Чем выше становилась задолженность европейскому капиталу, тем больше выколачивалось из крестьянского хозяйства. В 1869 г. все налоги были повышены на 10% и взысканы вперед за 1870 г. В 1870 г. поземельный налог был повышен на 8 марок с гектара. Население деревень верхнего Египта стало сокращаться, хижины разрушались, и земля оставалась необработанной, потому что крестьяне избавлялись этим от уплаты налогов. В 1876 г. налог на финиковые пальмы был повышен на 50 пф. Целые деревни выходили, чтобы вырубать свои финиковые пальмы, и их пришлось удерживать от этого ружейными залпами. Выше Сиута в 1879 г. погибло от голода, как передают, 10 000 феллахов, так как им не под силу стало покрывать налог за орошение своих полей и так как они зарезали свой скот, чтобы избавиться от уплаты налога за него.

Из феллаха была высосана последняя капля крови. Египетское государство выполнило функцию всасывающего аппарата в руках европейского капитала, и оно стало излишним. Хедиву Измаилу была дана отставка, и европейский капитал мог приступить к ликвидационным операциям.

В 1875 г. Англия купила 172 000 суэцких акций за 80 млн. марок, за что Египет ей еще до настоящего времени должен платить процентов на 394 000 египетских фунтов стерлингов. Начали действовать английские комиссии по «упорядочению» египетских финансов. Замечательно, что европейский капитал совершенно не испугался отчаянного положения обанкротившейся страны и изъявил готовность предоставлять для ее «спасения» все новые колоссальные займы. Кау и Стокс предложили для конверсии всех долгов заем в 1520 млн. марок из 7%; Райверс Вильсон считал, что требуется 2060 млн. марок. Credit Foncier закупил миллионы краткосрочных векселей и попытался консолидировать весь долг займом в 1820 млн. марок, но безуспешно. Но чем отчаяннее было финансовое положение страны и чем меньше было надежд на ее спасение, тем ближе становился тот неизбежный момент, когда вся страна со всеми ее производительными силами должна будет попасть в когти к европейскому капиталу. В октябре 1870 г. представители европейских кредиторов высадились в Александрии. Над финансами Египта был установлен двойной контроль английского и французского капиталов. От имени двойного контроля были изобретены новые налоги, крестьяне были сильно прижаты, и в 1876 г. удалось возобновить временно прекращенную в 1877 г. уплату процентов . Претензии европейского капитала стали теперь центральным пунктом хозяйственной жизни и единственным мотивом финансовой системы. В 1878 г. была создана новая комиссия и полуевропейское министерство. В 1879 г. египетские финансы были на долгое время отданы под контроль европейского капитала в лице Commission de la Publique Egyptienne в Каире. В 1878 г. чифлики, земли вице-королевской семьи, обнимавшие 431 000 акров, были превращены в государственные домены и заложены европейским капиталистам в обеспечение государственного долга; то же самое было сделано с даирскими землями, личной собственностью хедива, насчитывавшей 485 131 акр, преимущественно в верхнем Египте; впоследствии они были проданы одному консорциуму. Большая часть остальных земель перешла в руки капиталистических обществ, в особенности Суэцкого общества. Земли мечетей и школ были конфискованы Англией в возмещение расходов по оккупации страны. Мятеж египетских войск, которые благодаря европейскому финансовому контролю голодали, в то время как европейские чиновники получали блестящие оклады, и провоцированное восстание обескровленных масс в Александрии дали желанный повод для решительного натиска. В 1882 г. английские войска вступили в Египет, чтобы уже не покидать его и сделать покорение страны результатом грандиозных капиталистических операций, имевших место в Египте в продолжение двадцати лет, и завершением ликвидации египетского крестьянского хозяйства европейским капиталом. Между европейским ссудным и промышленным капиталом происходит, как мы видели, такая сделка: египетские заказы промышленному капиталу Европы оплачиваются ее ссудным капиталом, а проценты одного займа покрываются за счет капитала другого займа. Эта сделка при поверхностном рассмотрении кажется бессмысленной, но с точки зрения накопления капитала в ее основе лежит весьма рациональное и «здоровое» отношение. Если отрешиться от маскирующих посредствующих звеньев, то окажется, что европейский капитал пожирал египетское крестьянское хозяйство: огромные пространства земли, бесчисленные рабочие силы и масса продуктов труда, которые в виде налогов вносились государству, все это в последнем счете превращалось в европейский капитал и подвергалось накоплению. Ясно, что эта операция, которая свела нормальный ход многолетнего исторического развития к 2–3 десятилетиям, стала возможной только благодаря кнуту из кожи гиппопотама и что именно примитивность социальных отношений Египта создала несравненный операционный базис для накопления капитала. Одновременно со сказочным увеличением капитала на одной стороне, и как его экономический результат, на другой стороне, рядом с процессом разорения крестьянского хозяйства возникает товарное обращение, а напряжение производительных сил страны создает условия для его развития. Площадь обрабатываемой и защищенной плотинами земли возросла в Египте за время правления Измаила с 2 до 2,7 млн. гектаров, сеть каналов увеличилась с 73 000 до 87 000 км, а железнодорожная сеть с 220 000 до 410 000 км.

В Суэце и в Александрии были построены доки, а в Александрии- грандиозные портовые сооружения; для меккских пилигримов было установлено пароходное сообщение по Красному морю и вдоль сирийских и малоазиатских берегов. Египетский вывоз, который в 1861 г. равнялся 89 млн. марок, поднялся в 1864 г. до 288 Млн.; ввоз, который при Саид-паше равнялся 24 млн. марок, возрос при Измаиле до 100–110 млн. марок. Размер торговли, которая после открытия Суэцкого канала оправилась лишь в 80-х гг., определялся следующими цифрами (в млн. марок):

При таком быстром развитии товарного хозяйства сам Египет при помощи европейского капитала стал, конечно, собственностью последнего. В Египте обнаружилось то же самое, что было в Китае и не так давно в Марокко: за спиной международного займа, железнодорожного строительства, водных и тому подобных культурных сооружений поджидал своей очереди милитаризм, эта исполнительная власть капиталистического накопления. В то время как восточные государства лихорадочным темпом проходили свое развитие от натурального хозяйства к товарному и от товарного к капиталистическому, они пожирались международным капиталом, ибо, не отдавшись ему, они не оказались бы в состоянии совершить указанный переворот.

Другой удачный пример дают для новейшего времени операции немецкого капитала в Азиатской Турции. Европейский, а в особенности английский капитал давно уже пытался покорить себе эту область, лежащую на старинном торговом пути между Европой и Азией.

В 50-х и 60-х годах английский капитал построил железнодорожные линии Смирна-Айдин-Динер и Смирна-Кассаба-Алашегир, получил концессию на продолжение этой линии до Афиун-Карагиссара и арендовал часть Анатолийской дороги от Гайдар-паши до Исмида. Наряду с этим французский капитал овладел частью постройки железных дорог. В 1888 г. на сцену выступил немецкий капитал. В результате переговоров с французской финансовой группой, представленной оттоманским банком, образовалось международное деловое соглашение (фузия), согласно которому германская финансовая группа должна была участвовать в крупных анатолийских и багдадских железнодорожных предприятиях 60%, а международный капитал — 40%. Анатолийское железнодорожное общество, за которым стоит главным образом немецкий банк (Deutsche Bank), было основано как турецкое общество 14 редшеба 1306 г., т. е. 4 марта 1889 г.; оно должно было взять в свои руки функционировавшую с начала 70-х годов линию от Гайдар-паши до Исмида и выполнить концессию на железнодорожный участок Исмид-Эксишегир-Ангора (845 км). Общество имеет право и на проведение линии Гайдар-паша-Скутари и железнодорожных веток на Бруссу, на постройку — по концессии 1893 г. — дополнительной сети Эскишигер-Кония (около 445 км) и, наконец, на постройку участка Ангора-Кайсария (425 км). Турецкое правительство дало обществу следующие государственные гарантии: за каждый километр участка Байдар-паша-Исмид 10 300 франков валового дохода в год, а за каждый километр участка Исмид-Ангора 15 000 франков. Для этой цели правительство предоставило Administration de la Dette Publique Ottoman право прямо удерживать доходы, поступающие от сдачи в откуп десятины в санджаках Исмид, Эртогрул, Кутахиа и Ангора. Administration de la Dette Publique Ottomane должна была из этих доходов платить железнодорожному обществу столько, сколько нужно добавить, чтобы получить гарантированный правительством валовой доход. На каждый километр участка Ангора-Кайсария правительство гарантировало ежегодный валовой доход в 775 турецких фунтов золотом = 17 800 фр. золотом, на километр участка Эскишегир-Кония 604 турецких фунта = 13 741 фр.; в последнем случае доплата не должна была превышать 219 турецких фунтов = 4995 фр. с километра в год. Если же валовой доход превышает гарантированную сумму, то правительство получает 25% избытка. Десятины санджаков Трапезунд и Гумухгане уплачиваются прямо Administration de la Dette Publique Ottomane, которая со своей стороны вносит железнодорожному обществу следуемые ему согласно гарантии доплаты. Все десятины, предназначенные для выполнения данных правительством гарантий, образуют одно целое. В 1898 г. гарантия дохода линии Эскишегир-Кония была повышена с 219 турецких фунтов до 296.

В 1899 г. это же общество получило концессию на постройку и эксплоатацию в Гайдар-паше порта с относящимися к нему сооружениями, ему была также предоставлена концессия на выдачу варрантов, на постройку элеваторов для хлеба и депо для всякого рода товаров, а также право производить все выгрузки и погрузки при помощи собственного персонала. Оно получило, наконец, — это относится уже к области таможенной политики — право устройства своего рода портофранко.

В 1901 г. Анатолийское железнодорожное общество получило концессию на Багдадскую дорогу, т. е. на линию Копия-Багдад-Басра-Персидский залив (2400 км), которая при помощи линии Кония-Эрегли-Бургурлу присоединяется к анатолийскому участку. Для выполнения концессии старое общество основало новое акционерное общество, которое передало основанному во Франкфурте-на-Майне обществу постройку дороги на первых порах до Бургурлу. С 1893 г. до 1910 г. турецкое правительство доплатило за линию Гайдар-паша-Ангора 48,7 млн. франков и за линию Эскишегир Кония 1,8 млн. турецких фунтов, итого 90,8 млн. франков. Наконец концессия 1907 г. передала в руки общества работы по осушке Каравиранского озера и по орошению кенийской равнины. Эти работы должны быть проведены за счет правительства в продолжение 6 лет. На этот раз общество авансирует правительству необходимые капиталы — до 19,5 млн. франков — с уплатой 5% годовых и с погашением в 36 лет. Этот заем турецкое правительство гарантировало: 1) 25 000 турецких фунтов в год из избытков от десятины, остающихся после удовлетворения железнодорожных гарантий и гарантий по разным займам; заведывание десятиной, как известно, находится в руках Administration de la Dette Publique Ottomane; 2) разницей между десятинным сбором с орошенных земель и средним сбором, полученным с них за последнее пятилетие, предшествовавшее концессии; 3) чистым доходом, который получается от оросительных сооружений, и 4) доходом от продажи осушенных или орошенных земель. Для выполнения названных выше работ общество основало во Франкфурте-на-Майне строительное общество «для орошения конийской равнины» с капиталом в 135 млн. франков.

В 1908 г. общество получило концессию на продолжение Конийской железной дороги до Багдада и Персидского залива опять с гарантией валового дохода с километра.

Четырехпроцентный багдадский железнодорожный заем в трех сериях (54, 108 и 119 млн. франков), заключенный для доплаты разниц между действительным и гарантированным валовым доходом, был обеспечен десятиной Айдинского, Багдадского, Моссулского, Диарбекирского, Урфского и Алеппского вилайетов и налогом на баранов в Конийском, Аданском, Алеппском и др. вилайетах.

Здесь совершенно ясно обнаружилась основа накопления. Германский капитал строит в Азиатской Турции железные дороги, гавани и ирригационные сооружения. Всеми этими предприятиями он выжимает из азиатов, которых он применяет как рабочую силу, новую прибавочную стоимость. Но вся эта прибавочная стоимость и примененные в производстве средства производства, полученные из Германии (железнодорожные материалы, машины и т. д.), должны быть реализованы. Но кто способствует их реализации? Отчасти вызванное железными дорогами и портовыми сооружениями товарное обращение, которое развивается в среде натуральнохозяйственных отношений Малой Азии. Но поскольку товарное обращение растет не настолько быстро, как это нужно для потребностей реализации, натуральные доходы населения при посредстве государственной машины насильственно превращаются в товар, а затем в деньги и обращаются на реализацию капитала и прибавочной стоимости. Таков смысл «километровых гарантий» валового дохода самостоятельных предприятий чужого капитала, таков же смысл реального обеспечения (Pfandbtirgschaft) при займах. В обоих этих случаях в бесконечных вариациях отдаются в обеспечение так называемые «десятины» (Ueschur), а эти десятины являются натуральными налогами с турецких крестьян — налогами, которые малу-по-малу были доведены до 12–12 1/2%. Крестьянин азиатских вилайетов должен платить «десятину», потому что она в противном случае попросту взыскивается с него при участии жандармов и государственных и местных чиновников. «Десятины», которые представляют собой старинное проявление азиатской деспотии, основанной на натуральном хозяйстве, собираются турецким правительством не непосредственно, а через откупщиков, своего рода собирателей налогов ancien regime; государство продает им с аукциона предстоящий сбор податей, причем эта продажа производится для каждого вилайета (провинции) отдельно. Если десятина какой-нибудь провинции куплена отдельным спекулянтом или консорциумом, то они продают десятину каждого санджака (округа) другим спекулянтам, которые в свою очередь уступают свою долю целому ряду более мелких агентов. Но так как каждый желает покрыть свои расходы и загрести по возможности больше прибыли, то десятина по мере приближения к крестьянину растет лавинообразно. Если откупщик ошибся в своих расчетах, то он старается возместить свои убытки за счет крестьянина. Имея почти всегда долги, крестьянин с нетерпением ждет того момента, когда он будет иметь возможность продать снятую им жатву; но, собравши хлеб, он часто неделями должен дожидаться молотьбы: он должен ждать пока откупщику десятины заблагорассудится взять причитающуюся ему долю. Откупщик, совмещающий обыкновенно в своем лице и хлебного торговца, пользуется этим положением крестьянина, весь сбор которого может сгнить в поле, чтобы принудить его продать этот сбор по низким ценам; против жалоб недовольных он защищается при помощи чиновников, в особенности при помощи муктаров (старост).

Международному Conseil d'Administration de la Dette Publique Ottomane, который заведывал между прочим налогами на соль, табак и спиртные напитки, шелковой десятиной и податями с рыболовов, в качестве километровых гарантий и обеспечения займов отдавались в залог десятины с соблюдением в каждом отдельном случае следующего дополнительного условия: Conseil принимает участие при заключении контрактов на сдачу в откуп этих десятин, выручки же десятин должны доставляться откупщиками прямо в вилайетские кассы и конторы Conseil. Если не оказывается откупщика, то турецкое правительство складывает поступающую десятину в магазины и вручает ключи Conseil, а он уже принимает продажу десятины на собственный счет.

Экономический обмен веществ между малоазиатским, сирийским и месопотамским крестьянством, с одной стороны, и немецким капиталом — с другой, происходит таким образом следующим путем. Зерно производится на полях вилайетов Кония, Багдад, Басра и т. д. как простое средство потребления первобытного хозяйства, но в качестве государственного налога тотчас же попадает в руки откупщика. Только в его руках зерно превращается в товар, а из товара в деньги, которые переходят в руки государства. Эти деньги, представляющие собой не что иное, как превращенную форму крестьянского зерна, которое даже не производилось как товар, отчасти служат для уплаты государственных гарантий предприятиям, строящим и эксплоатирующим железные дороги; эти деньги служат, стало быть, для реализации средств производства, потребленных при постройке и эксплоатации железных дорог, и прибавочной стоимости, выжимаемой при этом из азиатского крестьянина и пролетария. Но так как при постройке железных дорог применяются средства производства, произведенные в Германии, то превращенное в деньги зерно азиатского крестьянина служит в то же время для превращения в деньги прибавочной стоимости, выжатой из немецкого рабочего при производстве этих средств производства. При этой функции деньги переходят из рук немецкого государства в кассы Deutsche Bank; отсюда они в виде учредительской прибыли, тантьем, дивидендов и процентов попадают в карманы господ Гвинеров, Сименсов, их управляющих, акционеров, клиентов Deutsche Bank и всей ее разветвленной системы дочерних обществ и накопляются как капиталистическая прибавочная стоимость. Если откупщик как посредствующее звено отпадает, что предусмотрено в концессиях, то весь запутанный ряд метаморфоз сводится к своей наиболее простой и ясной форме: крестьянское зерно прямо переходит в руки Administration de la Dette Publique Ottomane, т. е. в руки представительства европейского капитала, и еще в своей натуральной форме становится доходом немецкого капитала и капитала других иностранных государств; крестьянское зерно осуществляет накопление европейского капитала еще раньше, чем оно сбрасывает свою собственную крестьянско-азиатскую потребительную форму; оно реализует капиталистическую прибавочную стоимость раньше, чем оно стало товаром и реализовало свою собственную стоимость. Обмен веществ протекает здесь в своей грубой и неприкрытой форме — непосредственно между европейским капиталом и азиатским крестьянским хозяйством; турецкое государство сводится при этом на роль политического аппарата для эксплоатации крестьянского хозяйства в интересах капитала, — такова подлинная функция всех восточных государств в период капиталистического империализма. Предприятие, кажущееся с внешней стороны нелепой тавтологией, расплатой за немецкие товары в Азии немецким же капиталом, при котором бравые немцы лишь уступают хитрым туркам «удовольствие» пользоваться огромными культурными сооружениями, по существу представляет собой обмен между немецким капиталом и азиатским крестьянским хозяйством — обмен, который совершается при помощи принудительных методов государственной власти. Результаты этого таковы: мы имеем на одной стороне прогрессирующее накопление капитала и возрастающую «сферу интересов», как предлог для дальнейшей политической и хозяйственной экспансии немецкого капитала в Турции, и на другой стороне — железные дороги и товарное обращение на основе быстрого разрушения, разорения и ограбления азиатского крестьянского хозяйства государством и возрастающей финансовой и политической зависимости турецкого государства от европейского капитала.

Глава тридцать первая. Охранительные пошлины и накопление

Империализм является политическим выражением процесса накопления капитала в его конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто еще не наложил своей руки. Географически эта среда охватывает еще обширнейшие пространства земной поверхности. Но по сравнению с колоссальной массой уже накопленного капитала старых капиталистических стран — капитала, который борется за возможность сбыта своего прибавочного продукта и капитализации своей прибавочной стоимости; по сравнению с той быстротой, с которой области докапиталистической культуры превращаются в настоящее время в капиталистические страны, другими словами, по сравнению с достигнутой уже высотой развития производительных сил капитала, — оставшееся еще для его экспансии поле деятельности оказывается незначительным. В соответствии с этим и определяется характер международного движения капитала на мировой арене. При высоком развитии и все усиливающейся конкуренции между капиталистическими странами за приобретение некапиталистических областей растет энергия империализма и обостряются применяемые им методы насилия. Это сказывается как в его агрессивных выступлениях против некапиталистического мира, так и в обострении противоречий между конкурирующими капиталистическими странами. Но чем энергичнее и основательнее заботится империализм о гибели некапиталистических культур, тем быстрее вырывает он почву из-под ног процесса накопления капитала. Империализм является историческим методом для продления существования капитала, но он в то же время служит вернейшим средством, чтобы вести капитал по кратчайшему пути и положить его существованию объективный предел. Этим однако не сказано, что этот предел обязательно должен быть достигнут. Уже сама тенденция капиталистического развития к этой конечной цели проявляется в формах, которые делают заключительную фазу капитализма периодом катастроф.

Надежда на мирное развитие капиталистического накопления, на «торговлю и промышленность, которые процветают только при наличности мира», и вся официозная манчестерская идеология о гармонии интересов торговых наций всего мира — оборотная сторона гармонии интересов капиталов и труда — родились в период бури и натиска классической политической экономии и, казалось, находили себе подтверждение в 60-х и 70-х годах, за короткое время свободной торговли в Европе. В основе этой идеологии лежит неправильный догмат английской фритрэдерской школы, согласно которому товарообмен является единственной предпосылкой и единственным условием накопления капитала, а эти последние тождественны с товарным хозяйством. Вся школа Рикардо, как мы видели, отождествляла накопление капитала и условия его производства с простым товарным производством и с условиями простого товарного обращения. Еще резче это обнаружилось впоследствии у практического фритрэдера vulgaris. Все доказательства кобденовской лиги были приспособлены к особым интересам экспортирующих хлопчатобумажных фабрикантов Ланкашира. Их главная цель была направлена к приобретению покупателей; их символ веры гласил: мы должны покупать за границей, чтобы мы, со своей стороны, как продавцы продуктов промышленности — т. е., собственно говоря, хлопчатобумажных товаров — находили покупателей. Потребителем, в интересах которого Кобден и Брайт требовали свободной торговли, т. е. удешевления средств питания, был не рабочий, потребляющий хлеб, а капиталист, потребляющий рабочую силу.

Это евангелие никогда не было действительным выражением интересов капиталистического накопления в целом. Что это действительно так, обнаружилось в самой Англии уже в 40-х годах благодаря войнам из-за опия, которые орудийным грохотом прокламировали в восточной Азии гармонию интересов торговых наций, чтобы аннексией Гонгконга превратить ее в ее противоположность, — в систему «сфер интересов». На европейском континенте свободная торговля 60-х годов не была выражением интересов промышленного капитала уже по той причине, что руководящие фритрэдерские страны континента в то время были еще по преимуществу аграрными странами, а их крупная промышленность была еще сравнительно слабо развита. Напротив того, система свободной торговли была проведена как мероприятие политического конституирования среднеевропейских государств. В Германии она была специфическим прусским средством в политике Мантейфеля и Бисмарка — средством для вытеснения Австрии и из союза и из таможенного союза и конструирования новой Германской империи под гегемонией Пруссии. Экономически свободная торговля опиралась здесь только на интересы купеческого капитала, — в особенности это относится к заинтересованному в мировой торговле капиталу Ганзейских городов, — и на интересы сельских потребителей; что касается промышленности в собственном смысле, то железоделательное производство лишь с трудом удалось склонить к свободной торговле и то лишь ценою отмены рейнских таможенных пошлин, а южногерманская хлопчатобумажная промышленность осталась в непримиримой протекционистской оппозиции. Во Франции договоры наибольшего благоприятствования, заложившие основу системы свободной торговли во всей Европе, были заключены Наполеоном III помимо и против воли компактного протекционистского большинства парламента — большинства, состоявшего из промышленников и аграриев. Путь торговых договоров был избран правительством Второй империи только в силу необходимости, и Англия пошла по нему, чтобы обойти парламентскую оппозицию Франции и за спиной законодательного корпуса провести в порядке международного соглашения свободную торговлю. Первый основной договор между Францией и Англией был совершенно неожидан для общественного мнения Франции . Старая система покровительственных пошлин Франции была уничтожена 32 императорскими декретами 1853–1862 гг., в 1863 г. все эти декреты после поверхностного рассмотрения были утверждены «законодательным путем». В Италии свободная торговля была реквизитом политики Кавура, который должен был опираться на Францию. Уже в 1870 г. под напором общественного мнения была проведена анкета, которая обнаружила, что фритрэдерская политика не имеет опоры в заинтересованных кругах. Наконец в России фритрэдерская тенденция 60-х годов была лишь введением к созданию товарного хозяйства и крупной промышленности на широкой основе: эта тенденция недаром сопровождалась уничтожением крепостного права и созданием железнодорожной сети.

Так свободная торговля как международная система могла остаться только эпизодом в истории капиталистического накопления. Уже по этой причине неправильно объяснять начавшийся в конце 70-х годов, всеобщий поворот к охранительным пошлинам исключительно только как средство защиты против английской свободной торговли.

Против этого объяснения говорят следующие факты. В Германии, во Франции и в Италии руководящая роль при возвращении на путь покровительственной системы выпала на долю аграрных интересов, которые были направлены не против конкуренции Англии, а против конкуренции Соединенных штатов; защита нарождающейся туземной промышленности в России была в гораздо большей степени направлена против Германии, чем против Англии; в Италии эта защита имела в виду не столько Англию, сколько Францию. Всеобщая длительная депрессия на мировом рынке, которая тянулась со времени кризиса 70-х годов и которая подготовила настроение в пользу покровительственной системы, тоже мало была связана с монополией Англии. Общая причина изменения фронта в области таможенной политики была гораздо глубже; точка зрения товарного обмена, из которой вытекала фритрэдерская иллюзия гармонии интересов на мировом рынке, была оставлена лишь только крупнопромышленный капитал важнейших стран европейского континента укрепился настолько, чтобы подумать об условиях своего накопления. Но в противовес взаимности интересов капиталистических стран теперь на передний план выступил их антагонизм и конкуренция в борьбе за некапиталистическую среду.

Когда началась эра свободной торговли, восточная Азия была только что открыта для торговли китайскими войнами, в Египте европейский капитал делал лишь первые шаги. Вместе с усилением покровительственной системы в 80-х годах начинается политика экспансии, которая развивается с все возрастающей энергией: оккупация Египта Англией, германские колониальные завоевания в Африке, французская оккупация Туниса и тонкинская экспедиция, проникновение Италии на Ассаб и Массау, абиссинская война и образование Эритреи и английские завоевания в Южной Африке — все это факты, которые на протяжении 80-х годов тянулись непрерывной цепью один за другим. Конфликт между Италией и Францией из-за сферы интересов в Тунисе был характерным прологом к последовавшей семь лет спустя франко-итальянской таможенной войне, которая завершила фритрэдерскую гармонию интересов в Европе поразительным эпилогом. Монополизация некапиталистических районов, необходима для экспансии капитала, внутри старых капиталистических государств и вне их пределов — в заокеанских странах — стала лозунгом капитала, в то время как свободная торговля — политика «открытых дверей» — стала специфической формой беззащитности некапиталистических стран против международного капитала и специфической формой равновесия этого конкурирующего капитала; свободная торговля превратилась в предварительную стадию частичной или полной оккупации некапиталистических стран как колоний или сфер интересов. И если одна только Англия до настоящего времени осталась верна свободной торговле, то это зависит прежде всего от того, что она, как самое старое колониальное государство, владеющее колоссальными некапиталистическими областями, с самого начала нашла операционную базу, которая до последнего времени сулила накоплению английского капитала почти неограниченные перспективы и которая действительно поставила Англию вне конкуренции по отношению к прочим капиталистическим странам. Отсюда стремление всякой капиталистической страны изолировать себя от остальных охранительными пошлинами. Это стремление имеет место, несмотря на то, что капиталистические страны все в большей мере становятся друг для друга покупателями товаров и при возобновлении вещественных условий воспроизводства находятся во взаимной непрерывно растущей зависимости; стремление к таможенным перегородкам проявляется, несмотря на то, что покровительственные пошлины с точки зрения технического развития производительных сил стали в настоящее время совершенно излишними и что они ведут даже к искусственному консервированию устарелых способов производства. Внутреннее противоречие международной протекционистской политики подобно полному противоречий характеру системы международных займов является лишь отражением исторического противоречия, при котором интересы накопления, т. е. реализации и капитализации прибавочной стоимости, — интересы экспансии — приходят к точке зрения товарного обмена.

Последнее находит свое ясное выражение в том, что современная система высоких протекционистских пошлин — соответственно с колониальной экспансией и обостренными противоречиями внутри капиталистической среды — была также воспринята как основание для усиленных вооружений. В Германии и во Франции, в Италии и в России возврат к покровительственным пошлинам проходил рука об руку с увеличением численности войск и в интересах этого увеличения; возврат к протекционизму стал базой начавшейся в то же время системы европейского состязания в вооружении, — сперва на суше, а затем и на море. Европейская свободная торговля, которой соответствовала континентальная военная система с центром тяжести в сухопутном войске, очистила место протекционизму как базису и дополнению империалистической военной системы, центр тяжести которой переносится все больше на флот.

Итак, капиталистическое накопление как целое, как конкретный исторический процесс слагается из двух различных частей. Одна из них совершается на месте производства прибавочной стоимости — на фабрике, в руднике, имении — и на мировом рынке. Если рассматривать накопление только с этой стороны, то оно является чисто экономическим процессом; его важнейшая фаза разыгрывается между капиталистом и наемным рабочим, но оно в обеих фазах — в фабричном помещении и на рынке — совершается в рамках товарного обмена, обмена эквивалентов. С внешней стороны здесь господствуют мир, собственность и равенство, и нужна была острая диалектика научного анализа, чтобы показать, как право частной собственности превращается при накоплении в присвоение чужой собственности, товарный обмен — в эксплоатацию, равенство — в классовое господство.

Другая сторона процесса накопления капитала совершается между капиталом и некапиталистическими формами производства. Ее ареной служит весь мир. В качестве методов здесь господствуют колониальная политика, система международных займов, политика сфер интересов и войны. Здесь совершенно открыто выступают насилие, обман, угнетение и грабеж, и стоит большого труда открыть в этом хаосе политического насилия и пробы сил строгие законы экономического процесса.

Буржаузно-либеральная теория рассматривает только одну часть процесса накопления — домены «мирного соревнования», технических чудес и чистой товарной торговли; другую его часть — область кричащих актов насилия, совершаемых капиталом, она отделяет от экономических домен капитала как более или менее случайные проявления «внешней политики».

В действительности политическое насилие и здесь является только вспомогательным средством экономического процесса; обе стороны процесса капиталистического накопления органически связаны между собой условиями воспроизводства капитала, и только взятые вместе они дают исторический путь капитала. Капитал не только рождается «в крови и грязи, которые сочатся из всех его пор с головы до ног»: он обходит в таком виде весь мир и при все усиливающихся конвульсивных содроганиях подготовляет свою собственную гибель.

Глава тридцать вторая. Милитаризм как поприще капиталистического накопления

Милитаризм выполняет в истории капитализма вполне определенную функцию. Он сопровождает накопление во всех его исторических фазах. В периоде так называемого «первоначального накопления», т. е. при зарождении европейского капитала, милитаризм играет решающую роль при завоевании Нового Света и индийских стран пряностей; но он сохраняет решающее значение и позже — при завоевании современных колоний, при разрушении социальных связей первобытных обществ и присвоении их средств производства, при насильственном введении товарной торговли в странах, социальная структура которых представляет препятствие для товарного хозяйства, при насильственной пролетаризации туземцев и введении наемного труда в колониях, при образовании и расширении сфер интересов европейского капитала во внеевропейских областях, при навязывании отсталым странам железнодорожных концессий и при проведении в жизнь требований европейского капитала в форме международных займов; милитаризм играет, наконец, решающую роль как средство конкурентной борьбы между капиталистическими странами из-за областей некапиталистической культуры.

К этому присоединяется еще одна важная функция. Милитаризм с чисто экономической точки зрения является для капитала средством первого разряда для реализации прибавочной стоимости, т. е. поприщем для накопления. При рассмотрении вопроса о том, кого можно считать покупателями продуктов, в которых воплощена капиталистическая прибавочная стоимость, мы неоднократно отклоняли ссылки на государство и его чиновников как потребителей. Как представителей производных источников дохода мы относили их к той же категории потребителей прибавочной стоимости (или отчасти заработной платы), к которой относятся также представители либеральных профессий и всякого рода блюдолизы современного общества («король, поп, профессор, проститутка, солдат»). Но такое решение вопроса является исчерпывающим только при двух условиях: во-первых, если мы, в духе марксовой схемы воспроизводства, допускаем, что государство не располагает никакими другими источниками налогов, кроме капиталистической прибавочной стоимости и капиталистической заработной платы, и, во-вторых, если мы рассматриваем государство и его органы только как потребителей. Если речь идет о личном потреблении государственных чиновников (в том числе и «солдата»), то это означает — поскольку это потребление удовлетворяется средствами потребления рабочих — частичное перенесение потребления с рабочего класса на слои, примыкающие к классу капиталистов.

Допустим на одно мгновение, что вся сумма, отобранная у рабочих в виде косвенных налогов и означающая вычет из их потребления, обращается на уплату жалованья государственным чиновникам и на обеспечение постоянной армии провиантом. В этом случае в воспроизводстве всего общественного капитала не произойдет никакого изменения. Как подразделение средств существования, так и подразделение средств производства остаются неизменными, ибо потребности общества, взятые в целом, не претерпевают ни качественных, ни количественных изменений. При этом изменяется только отношение между стоимостью (v), как товара «рабочая сила», и стоимостью продуктов подразделения II, т. е. средств существования.

То же самое (v), то же самое денежное выражение рабочей силы, обменивается теперь на меньшее количество средств существования. Что происходит с получающимся таким образом остатком в продуктах подразделения II? Вместо того чтобы перейти к рабочим, он переходит к государственным чиновникам и к войску. Вместо потребления рабочих получается в таком же масштабе потребление органов капиталистического государства. Итак, при неизменных условиях воспроизводства получилось изменение в распределении всего общественного продукта: часть продуктов подразделения II, предназначенная для потребления рабочего класса, для покрытия (v), уделяется теперь для потребления придатка (Anhang) класса капиталистов. С точки зрения общественного воспроизводства это изменение имеет такое же значение, как увеличение относительной прибавочной стоимости на определенную величину и присоединение этого приращения к части прибавочной стоимости, предназначенной для потребления класса капиталистов и относящихся к нему слоев.

В этом смысле ограбление рабочего класса, производимое механизмом косвенного обложения для того, чтобы поддерживать опору капиталистической государственной машины, сводится попросту к увеличению прибавочной стоимости, и притом потребляемой части прибавочной стоимости; только это дополнительное разграничение между прибавочной стоимостью и переменным капиталом происходит post festum, после того как обмен между капиталом и рабочей силой уже закончился. Но если мы имеем дело с дополнительным приращением потребленной прибавочной стоимости, то это потребление органов капиталистического государства, даже если оно происходит за счет рабочего класса, не может рассматриваться как средство реализации капитализированной прибавочной стоимости. Напротив того, можно сказать, что если рабочий класс не несет большей части расходов по содержанию государственных чиновников и «солдат», то эти расходы должны нести капиталисты. Для поддержания этих органов своего классового господства они должны уделять соответствующую часть своей прибавочной стоимости и притом либо за счет собственного потребления, которое они должны соответствующим образом ограничить, либо, что вероятнее, за счет части прибавочной стоимости, предназначенной для капитализации. Капиталисты могли бы меньше капитализировать, потому что они должны были бы больше затрачивать на непосредственное содержание их собственного класса. Перенесение большей части расходов по содержанию придатка класса капиталистов на рабочий класс (и на представителей простого товарного производства — на крестьян и ремесленников) позволяет капиталистам освобождать большую долю прибавочной стоимости для капитализации. Но это отнюдь не создает еще возможности капитализации, т. е. не создает еще нового сбыта, который действительно позволил бы производить при помощи этой освободившейся прибавочной стоимости товары и реализовать их. Иначе обстоит дело, если средства, концентрируемые в руках государства при помощи налоговой системы, затрачиваются на производство военных припасов.

На базисе косвенного обложения и высоких покровительственных пошлин расходы на милитаризм несут главным образом рабочий класс и крестьянство. Суммы налогов, вносимых тем и другим, следует рассматривать особо. Что касается рабочего класса, то дело с экономической точки зрения сводится к следующему: если предположить, что повышение заработной платы не поспевает за вздорожанием средств существования, — это верно в настоящее время по отношению к широким массам рабочего класса и даже по отношению к профессионально-организованному меньшинству, на которое картели и предпринимательские организации оказывают сильное давление, — то получится, что косвенное обложение означает перенесение части покупательной силы рабочего класса на государство. Переменный капитал как денежный капитал определенной величины служит, как и раньше, для того, чтобы привести в движение соответствующую массу живого труда, чтобы, стало быть, использовать соответствующий постоянный капитал в целях производства и произвести соответствующую массу прибавочной стоимости. После того как это обращение капитала закончилось, происходит дележ между рабочим классом и государством: часть денег, полученных рабочим классом в обмен за рабочую силу, передается государству. В то время как капитал присваивает прежний переменный капитал в его вещественной форме — рабочую силу — целиком, в руках рабочего класса остается только часть денежной формы переменного капитала: другая часть ее переходит в распоряжение государства. Эта операция совершается всякий раз по окончании процесса обращения между капиталом и трудом, так сказать, за спиной капитала; она непосредственно ни в чем не затрагивает этой фундаментальной части обращения капитала и производства прибавочной стоимости и не имеет к ним никакого касательства. Но она затрагивает условия воспроизводства всего капитала. Перенесение части покупательной силы рабочего класса на государство означает соответствующее уменьшение участия рабочего класса в потреблении средств существования. Для всего капитала это равносильно тому, что он при данной величине переменного капитала (как денежного капитала и как рабочей силы) и при данной массе присвоенной прибавочной стоимости должен производить меньшее количество средств существования для содержания рабочего класса; он фактически дает рабочему классу право на меньшую часть всего продукта. Отсюда вытекает, что при воспроизводстве всего капитала уже производится меньшая масса средств существования, чем это соответствует величине стоимости переменного капитала, ибо изменилось само отношение между стоимостями переменного капитала и массой средств существования, в которых он реализуется; высота косвенного обложения сказывается на повышении цен на средства существования, в то время как денежное выражение рабочей силы остается, согласно нашему допущению, неизменным или изменяется непропорционально повышению цен на средства существования.

В каком направлении произойдет изменение в вещественных отношениях воспроизводства? Вследствие относительного уменьшения массы средств существования, необходимой для обновления рабочей силы, освобождается соответствующая масса постоянного капитала и живого труда. Поскольку в обществе имеется новый платежеспособный спрос, этот постоянный капитал и этот живой труд могут быть применены в каком-нибудь другом производстве. Но этот спрос предъявляет теперь государство за счет той части покупательной силы рабочего класса, которую оно присваивает посредством налогового законодательства. Но государство предъявляет на этот раз спрос не на средства существования (а спрос на средства существования для содержания государственных чиновников, который также покрывается налогом, мы после всего сказанного раньше о «третьих лицах» оставляем в стороне), а на специфический род продуктов, на предметы снаряжения армии и флота.

Чтобы рассмотреть поближе изменения, получающиеся при этом в общественном воспроизводстве, возьмем опять в качестве примера вторую марксову схему накопления:

I. 5000 с + 1000 v + 1000 m = 7000 средств производства.

II. 1430 с + 285 v + 285 m = 2000 средств потребления.

Допустим теперь, что косвенные налоги и вызванное ими вздорожание средств существования уменьшают реальную заработную плату, т. е. потребление рабочего класса, всего на величину стоимости в 100. В деньгах рабочие получают, стало быть, как и раньше, 1000 v + 285 v = 1285, но на деле они получают за это средств существования стоимостью лишь в 1185. Денежная сумма 100, равная повышению цен на средства существования, переходит в виде налога к государству. Положим, что государство, кроме этого, имеет на вооружение еще 150 из налогов, полученных от крестьян и др., всего оно располагает, стало быть, 250. Эти 250 предъявляют новый спрос, спрос на военные припасы. Но пока нас интересуют только те 100, которые происходят от заработной платы. Для удовлетворения этого спроса на военные припасы стоимостью в 100 возникает соответствующая отрасль производства, которая при одинаковом, т. е. среднем органическом составе капитала, — как это принимается в марксовой схеме, — нуждается в постоянном капитале стоимостью в 71,5 и в переменном капитале стоимостью в 14,25:

71,5 с + 14,25 v + 14,25 m = 100 (военных припасов).

Для потребностей этой отрасли производства должны быть произведены средства производства стоимостью в 71,5 и средства существования стоимостью приблизительно в 13 (соответственно уменьшению реальной заработной платы на 1/13 — уменьшению, которое распространяется теперь и на рабочих этой отрасли).

Но можно тотчас же возразить, что прибыль, получившаяся от этого нового расширения сбыта, будет для капитала только видимостью, так как уменьшение фактического потребления рабочего класса будет иметь своим неизбежным последствием соответствующее сокращение производства средств существования. Это сокращение выражается для подразделения II в следующих пропорциях:

71,5 с + 14,25 v + 14,25 m = 100.

Соответственно с этим подразделение средств производства тоже должно будет ограничить свои размеры, и производство обоих подразделений примет вследствие уменьшения потребления рабочего класса такой вид:

I. 4949 с + 989,75 v + 989,75 m = 6982,5 средств производства.

II. 1385,5 с + 270,75 v + 270,75 m = 7900 средств потребления.

Если эти самые 100 вызывают теперь при посредстве государства производство военных припасов на такую же стоимость и в связи с этим опять оживляют производство средств производства, то это на первый взгляд кажется лишь внешним изменением в вещественной форме общественного производства: вместо определенного количества средств существования производится определенное количество военных припасов. Кажется, что капитал выиграл одной рукой то, что он проиграл другой. Явление это может быть выражено еще так: то, что огромное число капиталистов, производящих средства существования для рабочей массы, теряют в сбыте, идет на пользу маленькой группе крупных промышленников той отрасли, которая производит военные припасы.

Но таким образом вопрос представляется лишь до тех пор, пока мы остаемся на точке зрения отдельного капиталиста. С этой точки зрения, конечно, совершенно безразлично, производятся ли продукты в той или другой отрасли. Для отдельного капиталиста вообще не существуют подразделения всего производства, как они различаются в схеме: для него существуют только попросту товары и покупатели. Для отдельного капиталиста поэтому совершенно безразлично, производит ли он средства существования или средства убийства, мясные консервы или броневые панцыри.

Эта точка зрения часто выдвигается противниками милитаризма, чтобы доказать, что вооружения как хозяйственное приложение для капитала приносят одним капиталистам то, что отнимается от других. С другой стороны, капитал и его апологеты пытаются внушить эту точку зрения рабочему классу; они убеждают его в том, что благодаря косвенным налогам и спросу со стороны государства происходит только изменение в вещественной форме воспроизводства, что вместо одних товаров производятся другие — крейсера и пушки, — благодаря которым рабочий находит работу и зарабатывает хлеб с таким же или даже с большим успехом, чем при производстве обыкновенных товаров.

Что касается рабочих, то достаточно одного взгляда на схему, чтобы убедиться, что во всем этом правильно. Если предположить в целях облегчения сравнения, что в производстве военных припасов занято точно такое же число рабочих, сколько раньше было занято в производстве средств существования для наемных рабочих, то окажется, что за работу, соответствующую заработной плате в 1285 v, они получают теперь средств существования на 1185.

Иначе обстоит дело сточки зрения всего капитала. Для последнего 100 в руках государства, представляющие спрос на военные припасы, оказываются новым поприщем для сбыта. Эта сумма денег была первоначально переменным капиталом. Как таковая, она выполняла свою службу: она обменивалась на живой труд, который производил прибавочную стоимость. Но тут она прерывает обращение переменного капитала, отделяется от него и появляется в руках государства как новая покупательная сила. Возникши словно из ничего, она действует точно так же, как вновь открытый район для сбыта. Правда, сбыт средств существования для рабочих уменьшится на 100. Для отдельного капиталиста рабочий — такой же хороший потребитель и покупатель товаров, как и всякий другой, как капиталист, государство, крестьянин, «заграница» и т. д.; не нужно однако забывать, что для капитала, взятого в целом, содержание рабочего класса является лишь malum necessarium (необходимым злом), лишь кружным путем к истинной цели производства: к производству и реализации прибавочной стоимости. Если капиталу удастся выжать ту же прибавочную стоимость и выдавать при этом рабочим меньшее количество существования, то тем более блестящи его дела. Получается то же самое, как если бы капиталу — без поднятия цен на средства существования — удалось соответствующим образом уменьшить денежную заработную плату, не уменьшая при этом количества труда, затрачиваемого рабочими. Недаром длительное сокращение заработной платы имеет своим последствием сокращение производства средств существования. Как мало капитал беспокоится о том, что ему приходится производить меньшее количество средств существования для рабочих, когда он мошенническим образом урезывает их заработную плату и с большим удовольствием занимается этим делом при всяком удобном случае, так же мало забот причиняет капиталу, взятому в целом, то обстоятельство, что рабочий класс, благодаря косвенному обложению, которое не покрывается повышением заработной платы, предъявляет уменьшенный спрос на средства существования. Правда, при прямом сокращении заработной платы соответствующая часть переменного капитала остается в кармане капиталиста и — при неизменяющихся ценах на товары — увеличивает относительную прибавочную стоимость, тогда как теперь эта часть переходит в кассу государства. Но, с другой стороны, проведение на длительный срок всеобщего сокращения денежной заработной платы во все времена, а в особенности при высоком развитии профессиональных организаций, удается лишь в редких случаях. Скромное желание капитала наталкивается здесь на сильное социальное и политическое сопротивление. Напротив того, понижение реальной заработной платы посредством косвенного обложения проводится гладко и аккуратно и имеет всеобщий характер; сопротивление сказывается здесь большею частью лишь спустя некоторое время и притом на политическом поприще: непосредственных экономических результатов оно большею частью не имеет. Если это вызывает потом сокращение производства средств существования, то оно воспринимается с точки зрения всего капитала не как известная потеря сбыта, но как экономия издержек производства прибавочной стоимости. Производство средств существования для рабочих является условием sine qua non производства прибавочной стоимости — воспроизводством живой рабочей силы, но оно никогда не служит средством для реализации прибавочной стоимости. Возьмем опять наш пример:

I. 5000 с + 1000 v + 1000 m = 7000 средств производства.

II. 1430 с + 285 v + 285 m = 2000 средств потребления.

На первый взгляд кажется, что подразделение II производит и реализует прибавочную стоимость при производстве средств потребления для рабочих, равно как и подразделение I, поскольку оно производит средства производства, необходимые для производства средств потребления для рабочих. Но эта видимость исчезает, когда мы рассматриваем весь общественный продукт. Последний представляется так:

6430 с + 1285 v + 1285 m = 9000.

Но потребление рабочих сокращается на 100. Изменение в воспроизводстве выразится вследствие соответствующего сокращения обоих подразделений следующим образом:

I. 4949 с + 989,75 v + 989,75 m = 6982,5 средств производства.

II. 1385,5 с + 270,75 v + 270,75 m = 7900 средств потребления.

А весь общественный продукт выразится так:

6307,5 с + 1260,5 v + 1260,5 m = 8828,5.

На первый взгляд приходится констатировать сокращение в размерах всего производства и производства прибавочной стоимости. Но это правильно лишь постольку, поскольку мы рассматриваем абстрактные величины стоимости в расчленении всего продукта, а не его вещественные связи. Если мы присмотримся поближе, то окажется, что весь обнаружившийся недочет затрагивает лишь расходы по содержанию рабочей силы и только их. Средства существования и средства производства производятся теперь в меньшем количестве, но это относится только к тем средствам существования и производства, которые служили для содержания рабочих. Теперь занят меньший капитал и производится меньшее количество продуктов. Но цель капиталистического производства заключается не просто в том, чтобы приводить в движение по возможности больший капитал, а в том, чтобы производить возможно большую прибавочную стоимость. Сокращение капитала получилось здесь только потому, что содержание рабочих требует меньшего капитала. Если стоимость всех расходов по содержанию занятых в обществе рабочих выражалась раньше в 1285, то получившееся теперь уменьшение всего продукта, — уменьшение = 171,5 (9000–8828,5), — следует вычесть целиком из расходов по содержанию рабочего класса: мы получим тогда измененный состав общественного продукта:

6430 с + 1113,5 v + 1285 m = 8828,5.

Постоянный капитал и прибавочная стоимость остаются неизменными, уменьшается только переменный капитал общества, т. е. оплаченный труд. Или, так как неизменившаяся величина постоянного капитала может нас озадачить, то мы принимаем, что происходит сокращение постоянного капитала, соответствующее сокращению средств существования рабочих.

Мы получаем в таком случае следующее расчленение всего общественного продукта:

6307,5 с + 1236 v + 1285 m = 8828,5.

Прибавочная стоимость в обоих случаях осталась неизменной, несмотря на сокращение всего общественного продукта, ибо уменьшились расходы по содержанию рабочих и только.

Все это можно представить еще иначе. Весь общественный продукт можно по его стоимости разбить на три пропорциональные части, которые представляют весь постоянный капитал общества, весь переменный капитал и всю прибавочную стоимость. И это можно проделать так, как будто в первой доле продукта не содержалось ни атома вновь приложенного труда, а во второй и третьей долях — ни атома средств производства. Так как эта масса продуктов как таковая по своей вещественной форме является целиком результатом того периода производства, в котором она произведена, то, несмотря на то, что постоянный капитал как величина стоимости является результатом предыдущего периода производства и что он только переносится на новый продукт, можно и всю массу занятых рабочих разделить на три категории: на таких, которые производят исключительно только весь постоянный капитал общества, на таких, единственным занятием которых является работа по обеспечению всех рабочих средствами существования, и, наконец, на таких, которые создают исключительно только всю прибавочную стоимость класса капиталистов.

Если происходит сокращение потребления рабочих, то увольняется только соответствующее число рабочих второй категории. Но эти рабочие, как известно, не создают для капитала прибавочной стоимости; поэтому их увольнение является с точки зрения капитала не потерей, а выигрышем, сокращением расходов по производству прибавочной стоимости.

Взамен этого и одновременно с этим возникает новый сбыт, — сбыт государству, обладающий всеми прелестями нового поприща для реализации прибавочной стоимости. Часть денежной суммы, входящей в обращение переменного капитала, отделяется от этого обращения и, переходя в руки государства, создает новый спрос. Тот факт, что это явление с точки зрения налоговой техники происходит иначе, — вся сумма косвенных налогов фактически авансируется капиталом государству и возвращается капиталистам при продаже товаров в цене, которую уплачивают потребители, — не меняет экономической стороны этого явления. Экономически решающее значение имеет то, что денежная сумма, функционирующая в качестве переменного капитала, служит сперва посредником для обмена между капиталистом и рабочей силою, чтобы затем, при обмене между рабочим как потребителем, и капиталистом как продавцом, перейти отчасти из рук рабочего к государству в качестве налога. Этим самым денежная сумма, брошенная капиталом в обращение, выполняет сперва свою функцию в обмене с рабочей силой, чтобы начать затем в руках государства совершенно новое движение; она выступает здесь как новая находящаяся не в руках капитала и не в руках рабочего покупательная сила, рассчитанная на новые продукты и на особую отрасль производства, которая не служит ни для содержания класса капиталистов, ни для содержания класса рабочих, но в которой капитал находит новую возможность для производства и реализации прибавочной стоимости. Раньше, когда мы говорили о применении косвенных налогов, выжатых из рабочих, для уплаты содержания государственных чиновников и для обеспечения войска, оказалось, что «сбережение» на потреблении рабочего класса экономически ведет к тому, что расходы по содержанию придатка (Anhang) класса капиталистов и орудий их классового господства над пролетариатом переносятся с капиталистов на рабочих, с прибавочной стоимости на переменный капитал, и что эти расходы освобождают соответствующую сумму прибавочной стоимости для целей капитализации.

Теперь мы видим, как факт применения налогов, выжатых из рабочих, к производству военных припасов дает капиталу возможность накопления.

Практически милитаризм на основе косвенных налогов действует в двух направлениях: он обеспечивает за счет нормальных условий существования рабочего класса содержание органов капиталистического господства, постоянной армии, и гарантирует капиталу грандиозное поприще для накопления.

Обратимся теперь ко второму источнику покупательной силы государства, к тем 150 из общей суммы в 250, которые в нашем примере затрачиваются на военные припасы. Эти 150 существенно отличаются от рассмотренных до сих пор 100. Они происходят не от рабочих, а от мелкой буржуазии — от ремесленников и крестьян. (Мы оставляем здесь в стороне относительно незначительное участие самого класса капиталистов в уплате налогов).

Денежная сумма, переданная крестьянской массой (которую мы принимаем здесь за представительницу непролетарской потребительной массы) государству в форме налогов, не авансируется первоначально капиталом и не отделяется от обращения капитала. Она является в руках крестьянской массы эквивалентом реализованных товаров, осадком стоимости простого товарного производства. То, что передается при этом государству, является частью покупательной силы некапиталистических потребителей, которая служит капиталу для реализации прибавочной стоимости в целях накопления. Спрашивается, влечет ли за собой перенесение покупательной силы этих слоев на государство, которое использует ее в милитаристических целях, экономические изменения для капитала, и если да, то какого рода изменения? На первый взгляд и здесь идет речь об изменениях в вещественной форме воспроизводства.

Вместо определенной массы средств производства и потребления для крестьянских потребителей капитал будет производить на равную сумму стоимости военные припасы для государства. На самом деле это изменение гораздо глубже. Прежде всего, покупательная сила некапиталистических потребителей, приведенная в действие государством при посредстве механизма обложения, количественно гораздо больше, чем если бы эта покупательная сила служила на самом деле для целей собственного потребления этих потребителей.

Современная налоговая система вынуждает крестьян в массовых размерах переходить к товарному хозяйству. Налоговый пресс заставляет крестьянина превращать все большую часть своего продукта в товар. Налоговый пресс в то же время все более превращает и самого крестьянина в покупателя товаров; он гонит продукт крестьянского хозяйства через процесс обращения и насильственным образом впервые превращает крестьянина в покупателя капиталистических продуктов.

Далее, налоговая система и при наличности крестьянского товарного производства извлекает из крестьянского хозяйства большую покупательную силу, чем та, которую оно могло бы активно выставить без участия налоговой системы.

То, что обыкновенно накоплялось бы, как сбережение крестьян и мелкой буржуазии для того, чтобы увеличить в сберегательных кассах и банках капитал, ищущий применения, — в руках государства превращается в спрос и создает возможность для приложения капитала. Вместо предъявления огромного числа разрозненных во времени и в пространстве требований на товар, которые часто удовлетворялись бы простым товарным производством и которые, стало быть, не шли бы в счет при накоплении капитала, мы имеем здесь огромный, единый и компактный спрос, предъявляемый государством. Но последний для своего удовлетворения заранее предполагает крупную промышленность, находящуюся на высокой ступени развития; он, следовательно, предполагает наличность благоприятных условий для производства прибавочной стоимости и для накопления. В виде военных заказов государства покупательная сила потребительских масс, сконцентрированная в огромную величину, помимо воли, ставится вне зависимости от субъективных колебаний личного потребления и приобретает почти автоматическую регулярность и ритмический рост. Наконец рычаг этого автоматического и ритмического движения милитаристически-капиталистического производства находится в руках самого капитала, ибо в его руках находится аппарат парламентского законодательства и печать, предназначенная для формирования так называемого общественного мнения. Вследствие этого, кажется, что наше специфическое поприще для накопления капитала обладает неопределенной способностью к расширению.

В то время как всякое расширение сбыта и операционного базиса для капитала в высокой мере зависит от исторического, социального и политического моментов, которые находятся вне власти капитала, производство для милитаризма представляет собой поприще, относительно которого кажется, что его скачкообразное расширение зависит в первой линии от определяющей воли самого капитала.

Историческая необходимость обостренной мировой конкуренции капитала из-за условий его накопления превращается таким образом для самого капитала в первоклассное поле для накопления. Чем энергичнее капитал использует милитаризм, чтобы похищать у некапиталистических стран и обществ их средства производства и рабочие силы и при помощи мировой и колониальной политики ассимилировать их, тем энергичнее тот же самый милитаризм работает у себя на родине, в капиталистических странах, для того, чтобы все в большей и большей мере отнимать у некапиталистических слоев этих стран, т. е. у представителей простого товарного производства и у рабочего класса, покупательную силу; он все в большей и большей мере похищает производительные силы первых и понижает жизненный уровень вторых, и все это для того, чтобы за счет тех и других колоссально увеличить накопление капитала. Но с обеих сторон условия накопления на известной высоте превращаются в условия гибели для капитала.

Чем больше насилия проявляет капитал, когда он посредством милитаризма уничтожает во всем мире и в своей родной стране существование некапиталистических слоев и ухудшает условия существования всех трудящихся масс, тем скорее история современного капиталистического накопления на мировой арене превращается в непрерывную цепь политических и социальных катастроф и конвульсий, которые вместе с периодическими хозяйственными катастрофами в форме кризисов делают невозможным продолжение накопления; восстание международного рабочего класса против капиталистического господства становится необходимостью еще раньше, чем оно наталкивается на свои естественные, им же самим созданные экономические перегородки.

Капитализм является первой хозяйственной формой, обладающей пропагандистской силой; это — форма, которая имеет тенденцию распространиться по всему земному шару и вытеснить все прочие хозяйственные формы и которая никаких других хозяйственных форм рядом с собою не терпит.

Но капитализм — первая хозяйственная форма, которая без других хозяйственных форм, как ее среды и питательной почвы, существовать не может; тенденция капитализма превратиться в мировую форму производства разбивается о его имманентную неспособность охватить все мировое производство. Капитализм таит в себе историческое противоречие, процесс его накопления является выражением, непрерывным разрешением и в то же самое время усложнением этого противоречия. На определенной высоте развития это противоречие не может быть разрешено иначе, как применением основ социалистического хозяйства, — той формы хозяйства, которая по природе своей является в одно и то же время мировой формой и гармонической системой, потому что она основана не на накоплении, а на удовлетворении жизненных потребностей трудящегося человечества путем развития всех производительных сил земной поверхности.