Спалось на удивление сладко. Без сновидений, без тревожных звуков, без подсознательного желания поскорее открыть глаза. Олег шумно вдохнул и подсунул руку под подушку. Вставать совершенно не хотелось. Состояние мягкой полудремы кутало в свои объятия и не собиралось выпускать. И было так хорошо, что хотелось наплевать на все, снова провалиться в зовущую тьму и продрыхнуть еще пару часиков.

"Ты же жаворонок", — укоризненно заметил внутренний голос.

Плевать. Жаворонок, сова, голубь — птица божия, тьфу…

Кстати, почему мышцы так странно ноют?

Откуда-то донесся мужской голос. Говорили тихо, спокойно, деловито. Ага, с балкона.

Олег резко распахнул глаза. Осознание того, где он находится, окатило горячей волной. Стало резко не до сна и ноющих мышц. Твою ж налево. Как можно было так отключиться и позабыть, что находишься в номере Сокольского? И вчера…

Во рту резко пересохло. Да уж, хорош ты, Грабар. Пожалуй, стол и кабинет это не переплюнет, но… При воспоминания о минете бросило в жар. Олег приподнялся, мотнул головой. Так, быстро взять себя в руки. Не хватало еще тут перед Сокольским впасть в смущение и трепет.

Вздохнув, он поискал глазами одежду. Вон она, родемая, на стульчике висит. Хм, что в памяти совсем не отложилось, когда это ее так аккуратненько сложили. Это все коньяк, меньше пить надо. А еще бы хорошо дойти до ванны. Показываться в таком виде перед Сокольским — тот еще экстрим.

О том, в каком виде он предстал вчера, думать не хотелось. Уж, пожалуй, в таком, что нынешней ни капли не встревожит. Так, хватит валяться, сегодня еще куча лекций и… дьявол, куда вчера отшвырнули нижнее белье?

После душа стало лучше. Холодная вода прекрасно взбодрила и навела относительный порядок в мыслях. Только вот губы все немного припухли, перестарались вчера.

— Ну и кто ты после этого? — шепнул он, глядя на свое отражение.

Отражению, разумеется, было наплевать. В сказке о спящей красавице и семи богатырях на самом деле была спрятана сермяжная правда. В момент отражения конкретно тебя, зеркало считает самым лучшим — именно тебя. Оттого и нет на свете никого румяней и белей.

Олег резко открыл кран и снова плеснул на лицо холодной водой. Да уж, какая прелесть, когда на философию такую тянет. Еще разве что осталось добавить штрих, что глаза влюбленного в тебя человека должны отражать так же, как зеркало, — и вообще будет прекрасно.

В общем, тянуло на совершенно странные размышления, отчаянно далекие от вполне приземленных: как себя вести, когда он все же выйдет отсюда?

Ничего особо умного в голову не пришло. Поэтому, когда Олег оказался в комнате, то встретился лицом к лицу с Сокольским. Тот уже успел заказать завтрак. Сидел в кресле, пил сказочно ароматный кофе… и смотрел прямо на Олега. Свежий, в темно-сером костюме, уже при галстуке. На лице — ни следа от бурной ночи. Только глаза совсем чуть-чуть прищурил и видно, что сдерживает улыбку — изгиб губ выдает. И сидит же, сволочь, так элегантно, что залюбоваться впору.

— Доброе утро, Олег, — улыбнулся Сокольский. — Проходите, присаживайтесь. День сегодня будет не менее напряженным, чем вчера. Поэтому не стоит пропускать завтрак.

Напряженным? Олег попытался различить в голосе намек на издевку, но ничего подобного не было. И стоило бы отказаться, выкрутиться, сказать что угодно, лишь поскорее покинуть номер, сделав вид, что вчера ничего страшного не произошло и вообще произошло ли, но… есть хотелось зверски. Олег сам себе удивился: давно с утра уже не было такого аппетита. Перенервничал, что ли? Или незнакомая обстановка подействовала?

— Доброе, Владислав Алексеевич, — запоздало отозвался он, понимая, что молчит и просто неприлично пялится на Сокольского.

— Стоять в дверях не стоит, там сквозняк, — лениво заметил Сокольский. — Да и можно достояться не только до простуды, но и до того, что на столе ничего не останется.

"Была бы простуда, — тоскливо подумал Олег, — я бы взял больничный и никуда не поехал. И катился бы Табан со своей конференцией до Молдаванки, к подъезду тети Сары".

Грабар с невозмутимой физиономией придвинул стул, расположившись напротив Сокольского. Садиться рядом — увольте. Особенно, когда на тебя смотрят точно так же, как на этот золотистый блинчик или, не приведи господь, поджаренный бекон.

— Что-то не так? — вежливо поинтересовался Сокольский.

— Что вы, Владислав Алексеевич, — невинно ответил Олег, — все чудесно. Но все же убедительная просьба, перестаньте на меня так смотреть. А то возникают крайне нехорошие мысли.

— И какие же?

— "Ганнибала" смотрели?

Сокольский расхохотался. Чисто, звонко, искренне. Олег невольно заслушался. Смеется, гад, как хорошо. Прям так, что и самому хочется. Вроде интеллигентно, но все же заразительно.

— Что ж, прекрасная тема для разговора за завтраком. Развивайте ее, Олег, мне любопытно.

Только вот серые глаза смотрели так, словно Сокольский успел разложить собеседника, отметить наиболее аппетитные части тела и…

Олег взял кофейник и налил себе кофе. Ух, как пахнет все же. За такой аромат можно и душу продать. И совершенно неважно, кто сидит рядом. В конце концов, словесный поединок доставлял тоже особое удовольствие. И можно почти не думать о том, что внутри будто что-то щекочет от ощущения опасности. Нельзя слишком дерзить, нельзя говорить необдуманно, нельзя ляпнуть лишнего. Делать вид, что все хорошо. Так и должно быть. Господа юристы развлекаются.

Правда, Сокольского стоило поблагодарить, что он вел себя как ни в чем не бывало. Прекрасное утро.

— При должном подходе вполне возможно, — ни капли не смутился тот. — Но я не об этом.

Олег посмотрел на него, чуть приподнял бровь. Мол, а о чем же?

— Олег, так у вас проблемы на работе?

А нет, показалось. Не прекрасное.

Впрочем, кажется, это уже становится какой-то своеобразной традицией. Все хорошо, прекрасно, Сокольский — замечательный собеседник, и тут — бац, — неожиданность. Аппетит, конечно, не ушел никуда, на существенно ослабел. Как известно, когда попадаешь в неприятную ситуацию — начинаешь нервничать. И либо потом ешь, как не в себя, либо наоборот — кусок в горло не лезет. Олег относился ко второй категории. Сейчас, слава богу, был всего лишь дискомфорт и попытки сообразить, как красиво ответить на поставленный вопрос, но приятного все равно мало.

Правду говорить не к чему. Давить на жалость Олег не собирался. С личными накладками надо разбираться самому. А если захочется поговорить, то можно позвонить тете Саре или Яну. Тут даже если обзовут дурнем, то ласково и с пониманием.

А вот конкурент…

— "Хельтруда" не годится в подметки даже предыдущему делу, — ровно сказал Сокольский, откидываясь назад, на спинки кресла.

Белая фарфоровая чашка в руках, проницательный взгляд, случайный лучик солнца лениво скользнул по его волосам, выхватывая серебро в темных волосах.

Сама элегантность. Но не нужно забывать, что перед тобой сидит настоящий хищник. И спокойно может играть с добычей, лениво следя, как ты пытаешься что-то сделать. И как-то выкрутиться.

— Поэтому мы можем найти компромисс, — сказал Олег, прикидывая, стоит ли углубляться в обсуждение дела глубже или оставить до понедельника.

"Оставить", — вдруг ледяной волной окатило осознание.

Малодушно, но елки… Вдруг понял, что хочется продлить эти странные непонятные отношения. Ни на что не надеясь, и уж тем более не пытаясь подтасовывать факты. Просто работать с мастером своего дела, у которого можно много чему поучиться — многого стоит. А выволочка от Табана… Может, он был просто всего лишь не в духе, сразу ставить клеймо на человека не стоит.

Хотя о том, что, будучи "не в духе", лишил премии, упускать он не собирался. Наверно, стоит проверить еще раз. Если шефу нужна безоговорочная победа в любом деле, то это глупо. Такого просто не может быть. А если все же действительно…

Сокольский не торопил с ответом. Но в то же время Олег понимал, что молчание затягивается. Тот намеренно взял паузу и держит ее, предоставляя ему самому выходить из положения. Ведь и ежу понятно, что речь идет не только про "Хельтруду".

Кусок в горло все равно не лез. А ладно, была не была. Вчера вроде прокатило.

Олег посмотрел прямо в глаза Сокольскому и тихо спросил:

— Владислав Алексеевич, что вы хотите услышать?

Формулировка сама по себе предполагала множество ответов. Выражение глаз Сокольского изменилось. Оценил, да. Только вот легче от этого не стало.

Вот фарфоровая чашка вернулась на стол. Олег невольно засмотрелся на длинные пальцы и красивой формы ладонь. И тут же выругал себя последними словами.

— Правды, Олег.

Да с какой радости? И хоть умом он понимал, что ничего особо плохого Сокольский не хочет, а вчера здорово помог расслабиться, быть внимателен и нежен, думая не только о себе, но и о партнере. При этом… хорошо так думая, но… Раскрывать душу-то зачем? Что вы в ней хотите узреть, Владислав Алексеевич? Правду? Вряд ли она вам понравится в том виде, в котором есть.

— Правда в том, что скоро начнутся лекции, — осторожно ответил Олег, чувствуя, как ступает по острой грани между собственной уже приглушенной злостью и опаской неосторожно нагрубить собеседнику.

Сокольский улыбнулся. Холодно так, без капли радости. Улыбка — всего лишь штрих к идеальному образу. Да уж, не любит, когда не отвечают на вопросы. Но и вопросы, извините, пожалуйста.

— Правда в том, Олег, что у вас какие-то проблемы. Бледность, круги под глазами, холодные руки, резкий перепад настроения, стоит только спросить о работе. Конечно, — собеседник развел руками, — можно это все обосновать природными данными и, допустим…

— Полнолунием, — брякнул Олег, чем вызвал удивленный взгляд. — В полнолуние я всегда так выгляжу.

— Я это учту, — серьезно кивнул Сокольский, — но вчера с неба светил молодой месяц.

— Да вы звездочет, Владислав Алексеевич, — елейным голосом огрызнулся Олег, чувствуя, что пора сваливать не только с глупой линии разговора, но и из номера тоже.

Сам дурак, сам виноват. Не стоит на кого-то перекладывать ответственность за свои поступки. Это глупо, некрасиво и очень опасно для здоровья. Шутка вышла дурацкой, обстановку не разрядила. Ладно, придется тогда выкручиваться по-другому.

— Или связано не с работой? — неумолимо продолжил Сокольский. — Здоровье, личная жизнь?

Теперь это был не дискомфорт. Медленно изнутри поднималась злость. При этом даже не потому, что так бесцеремонно расспрашивали, а потому что были близки к истине. Но истина — слабости. А чужим слабости показывать нельзя.

А личная жизнь… Твою же за ногу, неужели ты подумал, что будь у меня кто-то, кувыркался бы я с тобой тут?

Простой логичной мысли, что речь идет не про отношения со второй половинкой, а про семью в целом. Но когда матери нет, а отца почти нет, об этом как-то не думаешь.

— Владислав Алексеевич, — тихо, но четко произнес Олег, — вы издеваетесь?

Но хуже всего было, то, что во взгляде Сокольского не было ни намека на издевку. Кажется, он действительно интересовался. От этого стало не по себе. Господи, богатый, уверенный, дорогой мужик, гендиректор "Корсара", зачем оно тебе?

"Может, такая манера развлекаться?"

Решив, что ни стоит больше думать ни о плохом, ни о хорошем, Олег, вложив по максимуму дипломатичности, сказал:

— Владислав Алексеевич, я очень признателен вам за все, но позвольте разобраться мне со своими делами самому?

Вот же ж репей. Вчера об этом же тоже спрашивал. Но вроде же тогда удалось отмазаться. А тут… и ведь обещал же не лезть с расспросами. Только вот… и не скажешь этого сейчас. Нельзя хамить тому, кто…

Олег медленно поднялась, стараясь не совершить ни единого резкого движения.

— Спасибо за… — и запнулся. Так, а как назвать лаконично шикарный секс, ужин, снова шикарный секс, спокойную ночь и отличный завтрак? — все.

Ну, а что? Хорошая же формулировка. Подумаешь, что слишком короткая. Зато очень емкая. И вообще, краткость — сестра таланта.

Сокольский ничего не сказал. Только смотрел внимательно-внимательно, словно ждал продолжения. Хотя на дне серебристо-серых глаз, кажется, мелькнуло удивление. Значит, можно уходить. Пока не остановил. А то… уходить может и не захотеться.

Оказался возле двери очень быстро. Кажется, в первый раз за долгое время не зная, стоит ли выходить сейчас или помедлить еще минутку, непонятно на что надеясь.

Секунды замерли, воздух показался вязким и душным. Смешно и горько, что за глупости?

— Олег…

Даже не появилось ни единой разумной мысли, когда его быстро развернули, прижали. А потом губы Сокольского накрыли его собственные. Властно, спокойно и, внезапно, очень нежно. К щекам хлынул жар, вдохнуть удалось с трудом. Зародившаяся внутри злость начала стихать. Хотя, какой начала? Неожиданность смела ее полностью.

Сокольский выпивал дыхание, ласкал его губы, язык, не давал отшатнуться. Спустя болезненно долгий и страшный, словно голодная беспросветная бездна, миг, Олег положил руки на его плечи и ответил. Без всякой задней мысли. Просто кощунственно было стоять столбом и делать вид, что все равно, когда тебя так целуют.

Что-то менялось, становилось совсем не так, как надо. И делалось так горячо, что казалось, солнце вышло из-за туч и залило своим жаром всю комнату. Или это огонь бежит от прикосновений пальцев Сокольского, которыми он поглаживает скулы и шею. Еще немного — и возьмет лицо в ладони. И тут станешь совсем потерянным и беспомощным, потому что посмотрят глаза в глаза — и ни сбежать, ни скрыться.

Но его помиловали.

— Я сейчас уезжаю, — шепнул Сокольский прямо в исцелованные губы. — Срочно вызывают назад, в Москву. Приди в себя и подумай. Мои вопросы и предложения в силе.

Олег не сразу сообразил, что в карман пиджака что-то опустили. А потом очень легко оттолкнули.

— Иди, мальчик.

Вот так. Просто иди.

Но сейчас это было самым лучшим, что могло произойти. Олег не заставил себя долго упрашивать. Не стоит зевать, пока хищник отвлекся. Хотя, какой отвлекся… Он отпускал сам. Давал возможность сделать вдох.

И закрывшаяся за спиной дверь только подтвердила это. Влад больше ничего не сказал. Только вот смотрел. И от этого подкашивались ноги. Чудом только вышел, напоследок пожелав удачной поездки.

На первую лекцию Грабар почти не опоздал. Впрочем, в этот раз лектор попался весьма занудный, да и особо нового ничего узнать не удалось. В обед Олег пересекся с Марией Федоровной, та упорно пыталась затащить его в буфет.

— Ты куда вчера делся? — спросила она, прищурившись. — Я вчера заходила, но не открыл, так и простояла нежданная.

— А что-то серьезное? — насторожился Олег.

Первый вопрос проигнорировал принципиально. И, придав себе обеспокоенно-растерянный вид, перевел тему. Врать не хотелось, а рассказывать правду — дудки. Это его личное дело, в чьей постели он… в смысле, с кем из коллег общается ночь напролет.

— Да нет, слава богу, — отмахнулась она. — Хотела уточнить, все ли в порядке. А то у тебя вид был — краше в гроб кладут.

Тут же вспомнились слова Сокольского. Да уж, надо меньше нервничать. А то если так пойдет дальше, то на каждом шагу начнут приставать с дурацкими вопросами. И это никуда не годится. Учитывая, что впереди рабочая неделя, идиот-Табан, разборки с "Корсаром", спешный поиск подработки и Лелька…

День прошел немного сумбурно, но, в целом, нормально. Предпоследняя лекция про нюансы ведения дел между Россией и Украиной оказалась потрясающе интересной. Во всяком случае, Олегу, который знал родное законодательство и теперь изучал российское, очень помогло. Осветили некоторые аспекты, на которые он, безусловно, обратил бы внимание, но так же было гораздо быстрее и удобнее, чем разбираться самому.

К концу семинара красно-белый автобус "Кимо" развез всех сотрудников по домам. Мария Федоровна сразу была неразговорчивой и уставшей, но стоило позвонить внучке, как главбух словно помолодела и курлыкала счастливой бабушкой, позабыв обо всем на свете. И даже когда Олег выходил, только улыбнулась и помахала рукой.

Странным образом, настроение было хорошим. Возможно, когда находишься среди довольных жизнью людей, то и сам понимаешь, что можешь радоваться?

Стоило только войти домой, как запиликал мобильник. Олег включил свет и, достав из кармана телефон, хмыкнул. Боже, какие люди.

— Однако, здравствуйте, — поприветствовал Олег, проходя в комнату, чтобы открыть балкон.

Духота в доме царила знатная. Дверь со скрипом поддалась, и тут же хлынул свежий вечерний воздух.

— И вам не хворать, — весело отозвался Ян, и тут же чем-то хрустнул. — Упс. Нешка, имей совесть.

Тут же донесся возмущенный мяв.

— Знаешь, — задумчиво сказал Олега, глядя на печальный алоэ, который не мешало бы полить, — последнее время если мне звонят из дома, то обязательно ругаются с котами.

— Да неужто? — притворно удивился Ян. — Сара Абрамовна таки не может хоть на чуть-чуть заткнуть своего обожаемого бандита?

— Знаешь, твоя попытка имитации одесского говора ужасна, — заметил Олег, зажимая телефон между ухом и плечом, чтобы взять бутылку со специально отстоянной водой и полить цветок. Все равно сейчас не до переодевания.

— Да нет, — ни капли не смутился Ян, — просто ты у нас зануда.

Олег рассмеялся. Разговор складывался весьма неплохо. С Яном было всегда легко. Словно снималась вся боль и тяжесть. После того, как друг уладил все в личной жизнь, умудрился и сам перемениться. Из мрачного циника стал… э… энергичным циником. С легким флером безрассудности.

— Ты там вообще как?

— Э-э-э… многозначительно протянул Грабар, понимая, что…

Елки. Ян — тот человек, от которого нет секретов. Вообще и в принципе. Тот, кто поддержит в любую минуту. Не факт, что не вынесет при этом мозг, но поддержит. А уж имея за спиной Азова, то есть, Александра Айзовского, талантливого художника и твердого характерного мужика, чувствует себя и вовсе непростительно уверенно.

В свое время Александр помог Яну отыскать младшего брата. При этом вел себя как гребаный феодал, лучший на свете любовник и настоящий друг одновременно.

Ян долго упирался, не хотел признавать, что может состоять в отношениях с мужчиной, но… в итоге сдался. Олег был за них искренне рад. Друг заслужил заботливого и внимательного человека.

— Так, а ну-ка выкладывай.

Когда Ян начинал говорить таким тоном, то ничего хорошего это не предвещало.

Олег вернулся в комнату, оставив балконную дверь открытой. Зажег ночник, сел на кровать и дернул узел галстука.

— Ты про Лельку? — попытался он перевести разговор.

— Не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле, — раздраженно сказал друг. — Про деньги я знаю, в среду переведу часть. Сашка потряс своих клиентов, великих меценатов. Так что тут частично уже легче.

— Легче насколько?

— На треть. Выкладывай, кому сказал.

Казнь не отменить. В этот раз аттракцион заело. Олег вздохнул:

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.

В трубке повисло напряженно-ожидающее молчание. Где-то там, на фоне, снова мяукнул кот. На этот раз ближе. Олег хорошо помнил этого черного нахала, который терпеть не мог, когда любимый хозяин отвлекался и говорил с кем-то по телефону. Вечно намеревался запрыгнуть на колени и предано смотреть в глаза.

— Ну… — Он стянул галстук и откинул го на кровать. — У меня случился секс. С партнером.

— Как неожиданно, — мрачно заметил Ян, видимо, ожидавший немного другого. — С половым или деловым?

Вот зараза. Вроде ехидничает, а суть чует.

Олег посмотрел на потолок. М-да, тут побелить бы неплохо, а то осыпаться начнет.

— Одновременно, — кратко ответил Олег.

В трубке повисла тишина.

Ян явно обдумывал сказанное. Очень хотелось надеяться, что друг сейчас не вспомнит слова, сказанные год назад: "И никаких больше отношений на работе".

— Кажется, я зря прятал твои любимые грабли. Ты все равно их нашел, — наконец-то сказал он. — Я прав?

Олег задумчиво бросил взгляд на поцарапанный золотистый ночник, освещающий комнату желтоватым теплым светом.

— Не просто нашел, — все же выдавил из себя. — А с размаху влетел в них лбом.

Характеристика, конечно, еще та, но так близка к правде.

— И… — Ян закашлялся. — Как?

— На столе, — меланхолично ответил Олег, чувствуя, что чертовски хочется закурить. Вот прямо сейчас.

Ян издал какой-то маловразумительный звук, но тут же взял себя в руки и деликатно уточнил:

— А потом?

— А потом в кресле.

— Грабар. Я должен видеть твое лицо. Делай что хочешь, но я жду тебя в скайпе.