Епископские кольца и отлучение от церкви

Однако нельзя утверждать, что психология, существующая уже около ста лет, решительно и с возмущением отвергает такие абсурдные ожидания. Уже у Зигмунда Фрейда было определенное пристрастие к вдохновленным церковью ритуалам. Он раздавал кольца своему самому тесному ученическому кругу, так же как в католической церкви раздаются епископские кольца, он отлучал от церкви представителей противоположных мнений, например своего лучшего ученика К. Г. Юнга, он писал авторитетные пастырские письма и созывал консилиумы своих приверженцев, результаты которых утверждались только с его согласия. И он утверждал, что с помощью его метода можно ослабить или излечить не только определенные психические нарушения, – он считал психоанализ универсальным методом для любых нарушений.

Почти в современном стиле он проповедовал, что своим вероучением может объяснить устройство мира, повлиять на политику и искусство, науку и технику, религию и врачевание. Только тот, кто считался посвященным в психоанализ, мог участвовать в разговоре – и для этого по старым обычаям орденов требовалась не только теоретическая учеба, требовалось скорее послушание в практическом учебном анализе. И, как святой Бенедикт современной психотерапии, он сформулировал дословно: «…ни у кого нет права вмешиваться в психоанализ, пока он не приобрел определенный опыт, который можно приобрести только путем анализа собственной персоны». Учебный анализ продолжался приблизительно так же долго, как новициат, время послушничества при вступлении в орден бенедиктинцев. Определенным образом психоаналитическое лечение напоминает католическую исповедь. Требовалась безоговорочная открытость. В то время как исповедующийся, виновато склонившись, стоит на коленях в исповедальне, но все-таки еще прямо, Фрейд своих верующих тотчас же укладывал. Психоаналитическая исповедальня – это кушетка. И параллели здесь можно было бы проводить еще дальше.

Во всяком случае, психоанализ Зигмунда Фрейда вполне подходит для замены религии. Тем не менее нельзя отрицать, что психоанализ как метод лечения может быть эффективен; также есть много серьезных психоаналитиков, которые благодаря основательному самоанализу понимают угрозу нарциссизма в их профессии и ясно отвергают любую попытку поклонения им как гуру со стороны их пациентов.

Некоторые другие позже возникшие психотерапевтические направления установили, напротив, значительно меньше стоп-знаков на дороге к запасной религии. С самого начала они охотно выступают как истинные и единственно верные учения, отодвигая в тень все уже существующие направления. Религиозная борьба, отслоения, образование сект и преследования еретиков – последствия, которых в истории психотерапии великое множество. При такой ожесточенной борьбе между различными формами несговорчивости исключено было прежде всего одно – жизнелюбие.

Со временем небо над спорящими партиями прояснилось. Умные представители разных сторон поняли, что все направления психотерапии предлагают различные более или менее полезные точки зрения на психические проблемы. Научная теория прежде всего и новое терапевтическое исследование эффективности создали атмосферу трезвости и почтительной кооперации между школами. Это отрезвление привело к тому, что психотерапию в кругах специалистов снова рассматривают более, чем просто технику, которая иногда помогает и редко вредит. Это для одной из форм лечения, которая не претендует на создание счастья в жизни, неплохой результат. Потому что и здесь остается старый фармакологический принцип – у терапии, не имеющей побочных влияний, предположительно также нет и действия.

Но общественность уклоняется от этого разоблачения психомира и не воспринимает падения богов. Так легко она не отдает свои иконы счастья. В психоверующем народе по-прежнему господствует пылкий психокульт вплоть до сектантского фанатизма. Это ведет к тому, что психорынок все еще испытывает бум. И если клиентура хочет этого, он не отказывается продавать психологические техники как эзотерическое вероучение – совершенно в буквальном смысле. Так как там, где есть спрос, предложения в рыночном обществе ориентируются на него. В тени псевдорелигиозной психодеятельности злорадно потирает руки старый Карл Маркс, который находит здесь подтверждение своей теории базовой надстройки, в остальном давно устаревшей. За некоторым искусственным шумом битв между различными терапевтическими направлениями, которые явно безрезультатно спорят об истине, стоят часто серьезные материальные интересы.

 

Большое выступление

Все же было бы несправедливо искать в учении Карла Маркса, рожденного в XIX веке в Трире, сарказм по отношению к психологии, истоки которой надо искать у Зигмунда Фрейда, рожденного в XIX веке во Фрайберге. Так как в принципе они братья. XIX столетие было очаровано духом детерминизма: тогда думали, что у всего есть причины, и если их знать (а заодно и законы природы), то можно точно предвидеть все. Если бы это действительно было так, то это стало бы концом «Тагесшау» еще до ее изобретения, так как более не нашлось бы ничего нового для обозрения. Для этого, естественно, нужно было бы знать все законы природы без исключений. И правда: в конце века Эрнст Геккель в своей знаменитой книге «Всемирные загадки» с бурным оптимизмом представлял себя уже у цели, перед решением всех загадок.

Детерминизм был, так сказать, проектом генома XIX столетия. Более того: он был его запасной религией. Началом всему этому послужило парадное выступление математика Пьера Симона Лапласа, который объяснял императору Наполеону новейшую естественнонаучную картину мира. Когда он закончил и с гордой самоуверенностью посмотрел на императора, властитель практически всей Европы задал короткий вопрос: «Et Dieu?» (А Бог?) Математик гордо выпрямился перед императором и проронил: «Бог? Я больше не нуждаюсь в этой гипотезе!» Разумеется, в то время это было довольно смело – не нуждаться в такой гипотезе, – несмотря на то, что Всевышний в качестве затычки для всего того, что мы еще не можем объяснить, – самая большая ошибка веры. Во всяком случае, Господа Бога послали на пенсию и смастерили себе вместо него импозантные «научные мировоззрения». Так марш научного прогресса с высокопарным пафосом запасной религии зазвучал по всему XIX веку.

Первые паровые двигатели, с появлением которых произошел переворот в хозяйственной деятельности, железная дорога, сделавшая произошедшие изменения заметными для всего населения, промышленость, воспользовавшаяся техническим прогрессом Homo faber, – все это не только изменило мир в лучшую сторону, но и привело к сильному социальному напряжению. На это ответили Карл Маркс и другие, когда сконструировали социологические и экономические закономерности, остававшиеся, однако, полностью в детерминистском мышлении столетия. К закономерностям физического мышления они добавили закономерности классовой борьбы вплоть до всемирной революции. «Свобода – это осознанная необходимость» – лучше, вероятно, не смог бы сформулировать и Лаплас. А также Зигмунд Фрейд. Так как бедой всех закономерностей была свобода человека.

 

Конец иллюзии

Поэтому попытка психоанализа Фрейда была прямо-таки необходимым краеугольным камнем для грандиозного детерминистского проекта XIX столетия. Фрейд, как известно, считал себя не в последнюю очередь неврологом. Он надеялся когда-нибудь найти физические причины, лежащие в основе психических феноменов, которыми он занимался. Много позже его смерти Юрген Хабермас упрекнул его за это в «сциентистском самонепонимании» и справедливо рекомендовал рассматривать психоанализ как герменевтическую дисциплину, которая может понимать, но не объяснять. Конечно, Хабермас не был человеком XIX столетия. Как и Иоганн Вольфганг фон Гёте в начале века со своим учением цвета, Зигмунд Фрейд поддался в конце идефикс, что его умственные творения уступают его естественнонаучным амбициям. В действительности все было наоборот.

Эрзацрелигии XIX столетия, детерминизму, была суждена лишь короткая жизнь. За крушением естественнонаучной системы мира XIX века благодаря квантовой теории Макса Планка начала XX столетия, внезапно исключившей любой детерминизм для всего будущего, сделавшей его не непреложной истиной, а лишь статистической вероятностью, последовало в конце столетия и крушение реально существующего социализма. И Бог, с которым так патетически распрощались, заменив детерминизмом, стал снова в теме. Макс Планк и многие другие современные физики стали религиозными людьми, более того, старая религия оказалась решающей силой при лишении власти идеологических режимов Восточной Европы. Но в одной области детерминизм, большой рухнувший проект XIX века, удержался вплоть до сегодняшнего дня: под защитой религии здоровья он абсурдно жужжит в головах верующих в психологию. Те, кого спрашивают сегодня о «причинах», – это, пожалуй, психологи.

Но психология не может ответить на этот вопрос – во всяком случае, не так, как хотелось бы общественности. Психологические взгляды – это не истина, а лишь более или менее полезные и разные возможные точки зрения на реальность, у которой нельзя отнять последнюю тайну. Само собой разумеется, каждая психологическая школа объясняет психические феномены так, как если бы не было свободы человека. В противном случае невозможно было бы установить какую-либо закономерность и каждый случай оставался бы индивидуальным, из него нельзя было бы сделать никаких общих выводов. Поэтому, пытаясь понять психическую ситуацию человека основываясь на сделанных ранее закономерностях, нужно всегда сознавать, что индивидуальная свобода каждого отдельного человека может взорвать все правила.

Поэтому определенным образом психоанализ, как и все школы психотерапии, – это не что иное, как иллюзия, которая может, конечно, и помогать. Достаточно ли этого для подтверждения тезисов известного письма Фрейда с критикой религии? Сомнительно. Традиционная концентрация психоанализа на причинах, идущих из раннего детства (по принципу: «У вас проблема? Так у меня есть еще одна для вас!»), оказалась терапевтически малоэффективной. И так как цель психотерапии – не в установлении «истины», а в том, чтобы реально помочь человеку, плохая оценка терапевтической эффективности психоанализа – это истинный кризис его как направления, по крайней мере в традиционной форме. Все школы понимают, что для эффективной терапии необходимо в первую очередь не выяснение причин, а решение болезненных проблем, и для этого преимущественный интерес представляют не возможные дефициты человека, а прежде всего его ресурсы.

 

Вы так улыбаетесь, что вы этим вытесняете?

Именно то, что создает психоанализу научно-теоретические трудности и препятствует его большей эффективности как терапевтического метода (неправильное восприятие его как истинного учения и тотального интерпретатора всего мира), как раз и пользуется неограниченным успехом на рынке. Ведь люди с бурной готовностью ищут заполнения религиозного вакуума. Серьезные психоаналитики твердо уклонились от такой настойчивости. Другие, однако, не выдержали почитания их как гуру, предложенного подогретой общественностью, и рекламируют хорошо продаваемые «истинные» психотеории о Боге и мире.

Особенно популярно такое ненаучное злоупотребление у определенных представителей старой религии, не особенно робеющих перед общественностью, которые ввиду застоя в церкви находят утренний религиозный воздух в психообласти. Они взвиваются до психотеологического всезнания. С тем, что немедленно наступающее уважение проявляется тогда не к Богу, а к ним лично, они с болью в сердце примиряются. Среди ярчайших примеров этой тенденции можно назвать Евгения Древерманна. Он, кажется, сам полагает, что является избранным и абсолютно неповторимым пророком, постигшим все истины. Едва ли кто-то другой умудряется бить «иноверцев» и прежде всего критиков так основательно за то, что они недостаточно внимательны к посланию любви, которую он провозглашает. Здесь уже злоупотребляют и психотерапией, и религией.

Но спрос идет на крупные психотеории, которые объясняют все и вся и знают точно, как устроен мир, что истинно, а что нет. Подобная писанина лишь кажется научной, но таковой не является. Эти учения, по мнению Карла Поппера, сфальсифицированы и искажают действительность. Они не являются перспективными в качестве терапевтической техники, так как согласно девизу «Партия всегда права» учение никогда не виновато в неудачах. В них виноваты, естественно, сами пациенты, которые классифицируются как «недостаточно терапевтически мотивированные» или «недостаточно способные к самонаблюдению», – употребительных формулировок из арсенала психотерапевтического поругания клиента в таких учениях хватает.

Клиентура, конечно, ни в коем случае не является только бедной пассивной жертвой. Она сама ожидает не только излечения от болезней, но и высшего счастья в придачу. «Излечим ли мой муж?» На этот вопрос при гриппе можно ответить однозначно «да», что, естественно, не значит, что пациент не сможет заболеть когда-нибудь снова. Однако клиенты психотерапевтов всегда ждут исцеления «навечно» – можно ли обеспечить, чтобы, например, тяжелая депрессия в виде отдельных фаз никогда в жизни больше не повторялась. Естественно, никто не может это гарантировать. Хотя фаза проходит, как грипп, и пациент однажды снова здоров по всем правилам. Но ему этого мало, он хочет гарантий, что с ним больше ничего подобного не случится «никогда». Он ждет «вечного блага» – не меньше и не больше.

Некоторые профессионалы, не раздумывая, идут навстречу таким утопическим ожиданиям людей. И утопическое понятие здоровья в психообласти господствует не только на практике, в отличие от области физического здоровья. Догматические психотеории ведут к явно выраженным представлениям об идеально психически здоровом человеке, а таких людей просто нет. Вследствие этого тех, кто по Ницше способен «следовать своим существенным занятием», при встрече с теориями такого рода подстерегает неопределенное чувство неполноценности. Нечто в этом роде не вполне содействует жизнелюбию. Прочитайте любую психологическую книгу. После такого в большинстве случаев дела будут идти у вас хуже.

Это было бы все еще не так плохо: небольшая самокритика, покорность и скромность еще никому не навредили. Но с этой теорией связаны утопические обещания, что когда-нибудь возможно достичь действительно этого идеального великолепного состояния психического здоровья – психическая сбалансированность, но и эмоциональная подвижность; самоуверенная определенность, но тем не менее самокритичная динамичная готовность к изменениям; одновременное погружение в себя и открытость.

Риск и побочные явления такого понятия здоровья исключительно серьезны. Ведь если принять утопические психоцели за настоящие, то они произведут вечных пациентов, которым необходимо будет проходить бесконечные терапии. Тот, у кого есть психоаналитическое образование, может сразу же вызвать маленькую депрессию у любого счастливого человека короткой беседой о раннем детстве – причем совершенно неважно, каким это детство было. Достаточно комментировать все, что говорит пациент, с выражением участливого сомнения на лице: «Вы улыбаетесь так, что вы этим вытесняете?» Ответственный психоаналитик ничего подобного не будет делать, но теперь имеется достаточное количество непрофессионалов, а иногда хватает соответствующей назойливой газетной статьи на психожаргоне.

Так создаются пациенты, которые нуждаются в терапии. То, что сама терапия ничего общего не имеет с жизнелюбием, а является работой, гуру бизнеса оспаривают. Вместе с тем, конечно, бесконечные терапии – это наиболее сильный удар по жизнелюбию. Тем более что вообще не имеется «посттерапии», в которой можно было бы пожить для пробы. Такие утопические проекты – это злоупотребление психотерапией, что на заслуживающих внимания примерах показал Кристиан Раймер. Здесь могут возникать пожизненные зависимости, так как в действительности окончательное достижение идеала, по определению, исключено.

Сегодня многими смущенными современными людьми психотеории воспринимаются как инструмент, помогающий упростить сложное и запутанное устройство этого мира. Социолог Никлас Луманн относит их к системам. Но системы есть повсюду в кризисе. Тут психоидеологии как раз правы. Однако такие психотеории дают не только уверенность. Как все идеологии, они обладают определенной убедительностью, так что у их представителей или приверженцев часто появляется восторг от того, что теперь они смогут постичь смысл всего. Они полагают, что обладают господствующими знаниями, которые, кажется, объясняют все и вся. Евгений Древерманнбез конца строчит толстые книги обо всем: о мифологии в Египте и о церкви в Восточной Вестфалии, об эволюционной теории и о защите животных, о войне и, естественно, о мире. При этом безудержно ругается действительность и превозносится его собственный идеальный мир, к которому безропотно стремятся его почитатели. Ведь действительность – это враг таких идеологических теорий. Поэтому они не предполагают наслаждений. Никто не может наслаждаться вином, которое должно было бы стоять на столе, но по каким-то причинам, пусть и интересным, там не стоит.

 

Почему нам нужна иммиграция

Такой подход еще терпим, пока речь идет о защите животных. Но когда замешаны люди – это может иметь фатальные последствия. Если реальных людей всегда представлять неполноценными по сравнению с идеалом, то это даже хуже, чем многословное «руководство к несчастному бытию». Подобные учения действительно не принимают всерьез реального человека и внушают, что настоящий индивид со всеми его углами и краями второсортен. Это в буквальном смысле презрение к человеку, облаченное в изысканную форму. Ведь каждый из нас именно с его более или менее симпатичными углами и краями единственен и неповторим. Диагноз – это абстракция действительности, у которой исключительно одна цель – организовывать хорошую терапию. Тот, кто в хозяйской манере без терапевтического намерения переносит диагнозы на человека, раскладывая их по полочкам, злоупотребляет этим вспомогательным средством, чтобы дискриминировать людей.

Существуют даже типологии для домашнего употребления. Так называемая эннеаграмма делит все человечество на 9 типов (по-гречески эннеа). Приверженцы этого учения ценят чувство превосходства, умение правильно классифицировать особенные реакции соседа, так как он «шестерка». То, что кажется совершенно безобидным и несколько напыщенным, однако тоже не обходится без риска и побочных действий. Рихард Рор, американский францисканец, который сделал эннеаграммы популярными, очень наивно думает о себе самом, что чем дольше он занимается эннеаграммами, тем больше они подтверждают, что он – «единица».

Психологически это не что иное, как Selffullёlling Prophecy, самоисполняющееся пророчество. Кто не признает научного подхода к типологии, тот ограничивает свою собственную свободу стать совершенно другим: «Я единица. Я не могу не быть ею. Я всегда буду единицей». И он больше не дает возможности своим ближним сойти с той полки, на которую сам их поспешно поместил. Если кто-то говорит своей жене: «Я знаю тебя очень точно», то это совершенно непочтительно, так как он больше не считает свою жену живым человеком. С такими бессмысленными речами можно легко довести брак до кризиса. Уважение достоинства человека основывается не в последнюю очередь на том, чтобы уважать последнюю тайну в каждом. Но для посвященных в психоистины не от мира сего действует только одно – не подходите ко мне с вашей действительностью!

Другим идеологиям реальные люди тоже скорее мешают. Серьезная научная теория – это рефлексия действительности, она по определению вторична – действительность существует сначала, а теория лишь размышляет о ней. Если же теория становится автономной, она только трется о конкретных людей, не подчиняющихся ей, и из-за этого воспринимает их лишь как временных, нарушающих общую тенденцию стремления к идеальному человеку. Тогда она ставит окончательно мир на голову – на голову теоретизирующего человека.

Неудивительно, что Евгений Древерманн описал 80 % немцев как нуждающихся в психотерапии. Это драматичную цифру подхватили и другие такие древерманны. По логике, такой процент возможен, только если придерживаться идеологически искаженного понятия о психическом здоровье. Имеются даже, как известно, люди, которые считают только себя нормальными, а всех других больными. Клаус Дернер, бывший руководитель окружной больницы в Гютерслохе, подсчитал в серьезной межрегиональной дневной газете, сколько немцев за последние несколько месяцев нуждались в психотерапевтическом лечении. У какого количества людей по официальным данным имеются болезненные страхи, депрессии, нарушения личности, болезненные пристрастия и т. д.? В итоге получилось: 210 % немцев необходимо психотерапевтическое лечение. Поэтому мы нуждаемся, видимо, в иммиграции. Но оставим шутки: можно с уверенностью сказать, что если процент тех, кому нужно лечение, составляет больше 50 – это результат ошибочного понятия нормальности, и такая статистика несерьезна. Все люди страдали когда-либо в своей жизни. При этом психотерапия, как правило, не способна помочь. А у людей, которые действительно нуждаются в лечении, крадут необходимое терапевтическое время, потому что каждого, кто отклоняется от самостоятельно изобретенного идеала, объявляют пациентом.

 

Все призывы к образованию остаются неуслышанными из-за господствующей религии здоровья. Хорошо образованные, серьезные психотерапевты, поскольку они тоже люди, позволяют ослепить себя гламуром, добавляют щепотку буддизма и того, что они называют китайской мудростью, и весело шагают к блаженству человечества. Они беззастенчиво смешивают все в одной кастрюле, понятия не имея, что из этого получится. Со значительным риском, но, конечно, не для себя.

 

Жить по инструкции

Психологи вовсю разглагольствуют по телевизору, отвечая на звонки абсолютно неизвестных людей, будучи уверенными во внимании большой аудитории, которая в немом удивлении бросает заинтересованный взгляд сквозь замочную скважину кабинета на самые интимные тайны и при этом ничего не понимает. Ведь психолог говорит всегда как-то немного иначе, так что не разберешь, что является, собственно, гвоздем программы. Но это досадное положение дел ведет не к выключению телевизора, а к подлинному неограниченному уважению. Непонятность повышает авторитет божественного. Не то чтобы психологи в таких передачах ни в чем не правы, но и дельного они говорят мало. Многие из звонивших, вероятно, все сказанное сочтут даже помощью. Однако это зависит, естественно, от горизонта ожидания. Кто услышит от телевизионного психолога что-нибудь по своей проблеме, тот воспринимает это как освобождающее открытие. Нечто в этом роде называют эффектом плацебо. То же самое происходит, когда уже упомянутый главный врач во время визита предписывает полностью не действующий медикамент – и, вероятно, поможет.

В практике телевизионного психолога бывают вещи, которые можно приписать хорошему профессиональному влиянию. Тем не менее такой же существенный эффект определенно можно было бы наблюдать, если бы уверенный, словоохотливый мясник, умеющий слушать, представился телевизионным психологом. Невозможно не понимать, что это подвергает психическое здоровье серьезному риску, о чем, конечно, не скажут по телевизору. В поисках решения своей проблемы человек, не стесняясь, обнажается перед толпой зрителей, делясь очень личными признаниями, и позже это может иметь травматические последствия. Психолог храбро вмешивается с советами в жизненные истории – это уже само по себе сомнительно, ведь он вообще ничего не знает о человеке. Но такое вмешательство повышает развлекательную ценность. Так с помощью телевизионного психолога манипулируют людьми при решении их жизненно важных проблем и одновременно злоупотребляют любыми квотами, не замечая этого. Во всяком случае, никто ни о чем не задумывается на этим. Психология в моде. И ведь никого не принуждают звонить. Сказали бы это находящемуся в отчаянии человеку, обратившемуся с последней надеждой к телевизионному психологу!

Между тем непсихологи имитируют уважаемый цех психологов. Известные мастера ток-шоу спрашивают о травмах Эдипова комплекса или бархатным голосом придвигаются насколько можно ближе к собеседнику, так что создается впечатление, что они хотят, внушая то, что они считают эмпатией, вывернуть самое сокровенное их гостей наружу. В основе этого лежит давно опровергнутый тезис дилетанта – то, что оказалось снаружи, останется снаружи и больше не будет давить. Это полный вздор. То, что однажды оказалось снаружи, сначала оказывается внутри на телевидении, и разрешить проблему только посредством того, что об этом просто поговорят, – это психология на уровне лестничного юмора: «Как пройти к вокзалу?» – «Я не знаю, но прекрасно, что мы поговорили об этом!»

Того, кто предоставляет площадку для подобных мероприятий, принижающих человеческую честь, не оправдывает тот факт, что он просто зарабатывает деньги и знать не знает, что творится у него на сцене. Такой стриптиз душ гораздо недостойнее обнажения тела, и он опасен для человека, что можно доказать. Это утверждение не направлено против занимательных и информативных телевизионных диалогов, но я решительно осуждаю развлечения, которые, хотя и бескровно, но приносят человека в жертву.

 

Отчаиваться профессионально

Слишком большое значение придается не только психологии, но и самим психологам. Сегодня дипломированные психологи используются для всего без исключения. При катастрофах жертвы получают «психологическую помощь», как привычно сообщается в новостях. Подразумевается, что это каким-то образом может снять тяжесть на грани существования в горе и смерти. Хотя ясно, что при тяжелых жизненных потрясениях требуется не профессиональный метод, а настоящее искреннее соболезнование. И здесь родственники, друзья или душепопечители с жизненным опытом могли бы лучше поддержать, чем молодые психологи, только что прошедшие курс по переработке травмы.

Во всяком случае, по новым данным, неразборчивое навязывание психотравматологических поспешных вмешательств неприемлемо. В принципе люди знают это сами. После ужасной трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке американский информационно-политический журнал Time сообщал, что психиатрический кризисный центр на месте катастрофы пустовал. Это, однако, не так уж удивительно. Каждому опытному психиатру известно, что даже самая тяжелая депрессия может пройти, если произойдет реальная катастрофа. Известно, что во время войны, которая приносит ужасное горе людям, снижается количество самоубийств.

Конечно, бывают такие состояния после тяжелых психических травм, при которых требуется профессиональная помощь, но для этого должны быть показания. Широкое использование психотерапии во всех жизненных областях было бы тоталитарным проектом с результатом радикальной отчужденности человека от себя самого. Мы получили бы пассивное общество, которое безупречно функционирует и при каждом жизненно важном кризисе призывает водопроводчиков души с тем, чтобы разрыв эмоционального водопровода не причинил убытки. Если все, что покажется усердным гражданам немного поломанным, будет аккуратно и профессионально отремонтировано, тогда красивый новый мир будет не только внешне в лучшей форме, но и психологически в состоянии, которое сделает операцию улыбки на стареющее лицо излишним. Люди будут улыбаться как манекен. Если мы получим такую страну постоянной улыбки, останется только одно – эмигрировать!

 

Умирать умело

Но не беспокойтесь, возможности психологии в действительности ограничены, в отличие от надежд, возлагаемых на нее. В достойной признания организации хосписов, между прочим, высоко котировались так называемые семинары по умиранию. У подобных мероприятий вполне есть смысл. Они предлагают содействие помощникам в хосписах и амбулаторным домашним специалистам по обслуживанию больных. Но те, кто думает, что там можно научиться универсальным психологическим методам, которые помогут общаться с умирающими, – глубоко заблуждаются.

Представьте себе, дорогой читатель, что вы при смерти и человек, сопровождающий вас в мир иной, начинает применять в беседе какой-то метод. Полагаю, это не тот человек, которого хотелось бы видеть в данной ситуации. Вы будете интересоваться тем, что этот последний в жизни собеседник действительно думает, а не тем, как он сейчас соображает, что может или не может говорить. Учредитель немецкого движения хосписов, доктор Пауль Тюркс, так ответил на вопрос журналиста, получают ли добровольные помощники в его хосписе образование: есть очень хорошие семинары по умиранию; но если бы кто-то подумал после такого семинара, что он точно знает, как умирать, «тогда бы мы не нуждались в нем». В важные моменты жизни психология бесполезна или даже вредна. Другое дело – при конкретном психическом заболевании. Тот, кто страдает от обсессивно-компульсивного расстройства и, например, каждые десять минут моет руки, наоборот, будет по праву реагировать обеспокоенно, если дорого стоящий психотерапевт начнет мило с ним говорить, очевидно, без какого-либо метода и сочувственно поведает, что и ему самому пришлось перенести тяжелое психическое заболевание.

 

Психотерапия

Пока еще итог размышлений о психотерапии для нашей темы «Жизнелюбие» исключительно скромен. Контраст между научно доказанным скромным, но, конечно, чрезвычайно полезным действием психотерапии, с одной стороны, и огромными ожиданиями общества здоровья от него, с другой, исключительно резок. Однако вместе с тем величина произведенного разочарования также значительна. А так как разочарование это опять-таки неприятный психический феномен, то психологическая область наилучшим образом подходит для самообеспечения терапии.

Тем не менее в основном психотерапия ничуть не рискованна. Не будем строить иллюзий – не только нереальные утопические надежды, но и реальное психическое страдание отражается на жизнелюбии. Было бы безответственно вместе с водой выплескивать и ребенка, опорочив до основания всю психотерапию. Давно ясно, что побочными действиями и опасным риском обладают не сами психологические школы, а утопические религиозные ожидания непрофессиональной общественности. Поэтому есть только одно решение – указать на границы психотерапии, тем самым создав уверенную базу для серьезной психотерапии и для людей, которые смогут извлечь из нее пользу.

 

Экзистенциальное сутенерство

Если психотерапия – это методически целенаправленная коммуникация для излечения страдания, то, с одной стороны, она, само собой разумеется, должна отличаться от свободно текущей будничной коммуникации. Обнаружить или не обнаружить это отличие – задача исследования эффективности терапии. Такие исследования – это не просто требования, они являются гарантией того, что психотерапия действительно работает. Ведь поэтому специалистам и платят – за будничные коммуникации денежных вознаграждений не полагается. В противном случае психотерапевты видели бы себя только камердинерами для времяпрепровождения общества изобилия.

Другая граница отчетливо видна, когда занимаешься так называемыми психосектами. Эффективность применяемых там методов, лишающих свободы, бросается всем в глаза. Вопрос о серьезности ставится здесь альтернативно: психотерапия или религия и мировоззрение? Спонтанно на вопрос ответить легко – конечно, все здесь напоминает преимущественно о сектантских структурах. Но при попытке определить точные критерии попадаешь в трудное положение, и дело становится серьезным. Представители различных терапевтических школ в своих публикациях не заостряют на этом внимания. Более того, понятие «целостности», которое ставят во главу угла некоторые терапевтические направления (безусловно, искренне желая всесторонне помочь пациенту), вызывает недоразумение и размывает границы.

Но смысл существования, любовь, глобальные жизненные цели людей не находятся в компетенции психотерапии, они равноправно раскрываются скорее в свободной сотрясающей или приятной коммуникации. Если психотерапия и в состоянии создавать более благоприятные условия для таких переживаний, то все же она не должна с помощью своих инструментов (а именно – целенаправленной методической коммуникации) умышленно влиять на смысл жизни и любовь. Таким образом она бы создавала лишь искусственную зависимость. Даже Евгений Древерманн предостерегает от этого, утверждая, что «поле не должно быть предоставлено психократам, техники которых ведут только до той точки, где начинается настоящее, и которые по ту сторону должны остановиться».

Каждая психотерапия, имеющая целью излечение от страданий, является манипулятивными и асимметричными отношениями сведущего в методах профессионала с ищущими излечения людьми. Именно поэтому она должна строго контролироваться и ограничиваться – как по содержанию, так и по времени. Таким образом, психотерапия (и для психически больного тоже) всегда лишь вторичная форма коммуникации. А первичная – это беседа с родственниками, друзьями, соседями, мясниками и прочими совершенно «нормальными» людьми. Только тогда, когда такие беседы невозможны (психическое нарушение слишком выражено или нет общения), вступает психотерапия, и она продолжается лишь до того момента, пока не наступит возможность первичной формы коммуникации. Отсюда основной принцип: психотерапии должно быть настолько меньше, насколько возможно, и настолько много, насколько необходимо.

Если нечто называет себя психотерапией, предлагая взаимоотношения от колыбели вплоть до могилы, то речь идет не о психотерапии, а о мировоззрении. Психотерапевтическая связь – это строго ограниченные отношения, которые начинают только с целью излечения или ослабления признаков заболевания, то есть серьезный психотерапевт должен позаботиться о том, чтобы ограничить их по времени насколько это возможно. Чем дольше длится терапия, тем более важными становятся он и его способности и тем меньшее значение он придает собственным силам пациента. Поэтому стремление к непродолжительной терапии – это вовсе не легкомыслие, не экономия денег и не признак какого-то определенного терапевтического направления, а этическая заповедь, благодаря которой можно воодушевить людей на собственную настоящую и интересную жизнь. И это не искусственное, а подлинное отношение к людям во время и после терапии. Хорошая терапия создает желание не терапии, а жизни.

Поскольку знания психотерапевта обеспечивают ему господствующее положение, психотерапия не является свободной от силового давления в дискурсе, как его понимает Юрген Хабермас. Психотерапия – это искусственные взаимоотношения за деньги. Кто честно не сознается, что за деньги он не может предложить смысл жизни и настоящую любовь, тот занимается не чем иным, как экзистенциальным сутенерством.

 

Психический аппарат и вопрос Гретхен

Но, как мы уже поняли, зачастую это именно то, что люди ищут. «Я хотела бы стать цельной» – так звучало неосуществимое желание одной моей пациентки. В то время как еще Фрейд хотел представить невротические нарушения обычной болезнью, сегодняшние психотерапевты тонут в потоке ожидания смысла, который бурно борется с ними. Наглое поведение, так как в этом психотерапевты абсолютно некомпетентны. Возможно, самым роковым последствием этого является восприятие психотерапии как религии. Поэтому психотерапевту полезно воспринимать себя скорее как хорошего ремесленника у «психического аппарата», как говорил Фрейд (ремесла тут разные – художественные в том числе). Близость к принципам ремесленной палаты поможет защитить специалиста от опасности почувствовать себя духовидцем, религиозным гением или поэтом, которые могут дать людям значительно больше, чем позволительно психотерапевтам.

Ничего не изменится, пока каждое серьезное направление психотерапии не задаст себе вопрос Гретхен: «Как обстоит с твоею верой в бога?» и не проведет четкой границы между собственным учением и религией, влияющей на мировоззрение. Нужно следить, чтобы эти границы не нарушались, чтобы психотерапия оставляла пространство для жизненно важных отношений и опыта человека. Даже если оно остается свободным только для одиночек, как Святая Святых в свое время в еврейском храме. Иначе психотерапия станет тоталитарной, так как всякое методическое вмешательство в ядро тайны человека нарушает его личное пространство и унижает достоинство. Если объявить религиозную тему ненужной и не реагировать на нее, ее след, как привидение, придет в терапию, так как нет ничего «выше терапии». Если же привнести эту тему преднамеренно в терапию, придется бороться с теми же самыми опасностями. Остается уважать границы.

Но следует предупредить от того, чтобы такие соображения слишком явно переносились на различные терапевтические направления. Тема «психотерапия и религия» всегда сопровождала развитие современной психотерапии – конечно, в основном, мимоходом и часто скорее патетически, чем с ясным пониманием. Короче говоря, отставим в стороне, дали ли размышления Юнга в его вплоть до эзотерического перекоса с религиозными картинами жизненных потрясений Сёрена Кьергегора более правильные ответы, чем в этом отношении скорее воздержанная трезвость Фрейда, который здесь «не создал себе авторитета». Присоединился ли бы Фрейд в его бесспорно антирелигиозном аффекте к мировоззренческой банальности предка поведенческой терапии, Берресу Фредерику Скиннеру, с которым сегодняшняя поведенческая терапия больше себя не связывает, следует определенно подвергнуть сомнению.

 

Психотерапия или духовная помощь

Виктор Франкл был гениальным изобретателем психотерапевтических техник. Кроме того, он убедительно поставил под сомнение односторонне дефицитную религиозную точку зрения Фрейда. Тем не менее его логотерапии не всегда удавалось пройти по хребту между заклинанием смысла жизни как сути и в то же время нежеланием определить его. Ведь роли врача и духовника должны быть строго разделены. Хотя врачи и психотерапевты должны иметь представление о духовной помощи и уважать ее, но когда появляются экзистенциальные вопросы, требующие профессионализма, оставлять их духовнику. Также и духовники должны ориентироваться в психопатологических феноменах, чтобы отдавать их в соответствующих случаях профессионалу-психиатру. Но смешивание обеих ролей было бы роковой манипуляцией и быстро бы привело к положению гуру. Человек, тяжелую депрессию которого благодаря компетентному лечению устранили в сравнительно короткое время, само собой разумеется, очень благодарен терапевту. И если терапевт тогда еще настоятельно порекомендует этому человеку любую религиозную точку зрения, он будет склонен, возможно, согласиться с ним. Однако это манипуляция в экзистенциальной сфере.

Решение по поводу веры является свободным решением и не может быть предметом манипуляции. Оно может созреть в контакте с хорошим духовником. Врач с его авторитетом не имеет права влиять на решение. Наоборот, смесь психотерапии и духовной помощи вызывает, например, в более ранних публикациях известного Михаэля Дитериха то, что в его самостоятельно скроенной «библейско-терапевтической духовной помощи» выбор метода принимается от святого духа. Такая точка зрения может иметь опустошительные последствия. Так как тот, кто действительно убежден в этом, само собой разумеется, совершенно не способен воспринимать собственные ошибки.

Настоящая духовная помощь методически никогда не является манипуляцией. Она обширнее и гораздо глубже, чем психотерапия. И вообще нет повода думать, что духовник для чувства вашей уверенности руководствуется каким-нибудь воскресным семинаром по психотерапии. Человек может быть ограничен психическими сбоями в своей свободе, но она никогда тем не менее не является продуктом психотерапии, а предшествует ей. Она – святая земля, которая не терпит посторонних людей, на которой честь и неповторимость, долг и ответственность, желание и радость доступны только индивидууму и никакому терапевту. К этому ядру человека не подходят терапевтически, а лишь в диалоге, как его понял, например, Мартин Бубер, а именно в жизненно важной равноправной встрече человека с человеком.

Серьезный психотерапевт не делает из своих ограничений тайны и может очень помочь человеку также и тем, что он вежливо, но твердо отвергнет требование, выходящее за возможности психотерапии. Досягаемые психотерапией цели всегда ограничены, и часто психотерапевт может лишь оказать временную помощь при трагическом развитии. Хороший психотерапевт владеет техникой, но цели предоставляет пациенту. Тем самым он воздерживается от любого мировоззренческого упреждения. Он может направить прожектор внимания на силы и цели пациента и добиться тем самым излечения. Тем не менее он не всемогущий эксперт. Возможности психотерапии совершенно ограничены также и для нашего проекта «жизнелюбие». Даже в лучшем случае она не может создать счастье, а лишь уменьшить беду – с риском ее увеличить.

Можно сравнивать психический аппарат, за который отвечает психотерапевт, со скрипкой. Без музыки Бетховена, Моцарта и многих других скрипка была бы только странно сформированной преградой для муравьев. Только музыка делает ее такой ценной. Однако со всей этой музыкой со всем прекрасным, что может вызвать аппарат, психотерапевт не имеет ничего общего. У него лишь скромная задача позаботиться о том, чтобы специально созданный инструмент снова смог производить звуки. Он может также, лишь удивляясь, внимательно слушать мелодию жизни, которая опять звучит. Таким путем психотерапевту, может быть, удастся правильным техническим способом открыть зажатые или осветить скрытые двери. А шаг наружу пациент должен сделать сам. И куда его тогда поведет эта увлекательная жизнь, касается только его.