Глава 2. «Лекции по посланию к Галатам»

1. Потом, через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим…

Речь идет о весьма остром конфликте, в который неожиданно был глубоко вовлечен Павел. Он [Павел] учил, что язычники оправдываются одной лишь верою, без дел Закона (Рим.3:28). Провозгласив это учение среди язычников, он пришел в Антиохию и рассказал ученикам о своих деяниях. Тогда те, кто были воспитаны на древних традициях Закона, воспротивились Павлу и заявили, что ему непозволительно проповедовать язычникам свободу от рабства Закона. Это привело к вспышке [негодования] в Антиохии. Павел и Варнава заняли твердую позицию и свидетельствовали: “Где бы мы ни проповедовали среди язычников, Святой Дух снисходил на тех, кто слушал Слово. Это происходило во всех “языческих” церквях. Но мы не проповедовали обрезания, равно как не требовали от людей соблюдения Закона Моисеева. Все, что мы проповедовали, — это вера во Христа, и на основании этого провозглашения веры Бог посылал слушающим Святого Духа. Таким образом, Святой Дух одобряет веру язычников без Закона или обрезания. Ибо если бы проповедь Евангелия и веры язычников во Христа не была угодна Ему, то Он не сходил бы видимым образом на необрезанных, слушающих Слово. Поскольку же Он сходил на них только в результате того, что они слушали о вере, совершенно определенно можно утверждать, что этим знамением Святой Дух одобрил их веру. Ибо такого, похоже, никогда не происходило в результате проповеди Закона”. Таковы аргументы, приводившиеся Павлом и Варнавою.

Однако многие заняли противоположную позицию. Они утверждали, что Закон должен соблюдаться и что, если язычники не обрезаны по Закону Моисееву, они не могут быть спасены. Павел решительно противостоял такой точке зрения. И описанная полемика о соблюдении Закона еще долго досаждала ему. И все же я не думаю, что это тот же самый диспут, который Лука описывает в 15-ой главе Книги Деяний. Ибо тот спор, похоже, возник сразу после начала благовествования. История же, которую Павел рассказывает здесь, видимо, произошла намного позже, потому что он проповедовал Евангелие уже почти восемнадцать лет.

Итак, иудеи, люди щепетильные и ревностные в Законе, решительно воспротивились Павлу, возмущаясь тем, что он проповедует язычникам оправдание одною лишь верою, без дел Закона. И в этом нет ничего удивительного, ибо даже сами слова “Закон Божий” звучат очень убедительно и оказывают глубокое впечатление на людские сердца. Если язычник, никогда ничего не знавший о Законе Божьем, услышит, как кто-то скажет ему: “Это учение — есть Закон Божий”, это, конечно же, взволнует и растревожит его. Как же тогда не встревожиться иудеям и не встать на защиту Закона Божия, в котором они были наставлены с младенчества и которым они пропитались “до мозга костей”? В наши дни мы видим, сколь упрямо паписты защищают свои традиции и бесовские учения (1Тим.4:1). Тем более нет ничего удивительного, что иудеи были столь ревностны и усердны в поддержке своего Закона, принятого ими от Самого Бога. Сила привычки усугубляет нашу природную сущность, которая сама по себе склонна к соблюдению Закона. Так привычка делать то, что существует давно и превратилось в традицию, становится второю натурой. Поэтому иудеи не могли отказаться от Закона сразу же после обращения ко Христу. Хотя они приняли веру во Христа, они все же полагали, что соблюдение Закона необходимо. Некоторое время Бог терпимо относился к этой их слабости — до тех пор, пока не сформировалось ясное различие между учением Евангелия и учением Закона. Так Он терпел немощность Израиля во времена царя Ахава, когда люди пребывали в неопределенности и метались между двумя сторонами, не зная — куда примкнуть (3Цар.16:29 и далее). Он терпел также и нашу немощность, когда мы были под папством, ибо Он терпелив и милосерден. Но мы не должны злоупотреблять этим великодушием Божиим, упорно оставаясь в своих немощах и заблуждениях, ибо теперь истина открыта нам светом Евангелия.

Те, кто противостояли Павлу и утверждали, что язычникам надлежит обрезаться, имели на своей стороне, во-первых, соблюдавшийся в их стране Закон, во-вторых — пример Апостолов, и наконец — пример самого Павла, который обрезал Тимофея. Поэтому если бы Павел сказал, что он поступил так не по необходимости [не по принуждению], но по причине своего христианского милосердия и свободы, чтобы не подвергать соблазну немощных [в вере], то кто бы понял его или поверил ему? Толпа ответила бы на такую защитную реплику: “Поскольку очевидно, что ты обрезал Тимофея, можешь говорить все что угодно. Факт остается фактом — ты сделал это”. Это было выше понимания толпы. Кроме того, когда человек утратил благосклонность людей и впал в столь суровую немилость, все защитные реплики бесполезны. Видя, что эти противостояние и истерия усиливаются изо дня в день, и будучи предупрежден божественным откровением, Павел отправился в Иерусалим, чтобы сравнить свое Евангелие с тем, что благовествовали Апостолы — не ради себя, но ради людей.

…C Варнавою, взяв с собою и Тита.

Павел берет с собою двух свидетелей — Варнаву и Тита. Варнава был спутником Павла, когда последний проповедовал язычникам о свободе от Закона. Он был также свидетелем всего, что Павел совершил. Он видел, что только лишь в результате проповеди веры во Христа Святой Дух был дарован язычникам, которые не были обрезаны и не исполняли Закона Моисеева. Он был единственным человеком, поддерживавшим Павла в его настойчивых утверждениях о том, что нет нужды обременять язычников Законом, но достаточно им веровать во Христа. Таким образом, опираясь на собственный опыт, он свидетельствует в пользу Павла и против ревностных иудеев-законников, что язычники стали чадами Божьими и обрели спасение целиком и полностью верою во Иисуса Христа, без Закона или обрезания.

Тит был не просто [рядовым] христианином. Он был архиепископом, и ему Павел поручил правление церквями на Крите (Тит.1:5). И этот самый Тит [когда-то] был язычником.

2. Ходил же по откровению…

В противном случае Павел был бы просто упрямцем, и ему не следовало бы ходить туда. Но он ходил потому, что Бог предупредил его особым откровением и заповедал ему идти. Он поступил так для того, чтобы сдержать или, по крайней мере, умиротворить [успокоить] иудеев, которые уже были верующими, но продолжали настаивать на соблюдении Закона. Его цель состояла в том, чтобы содействовать распространению евангельской истины и всячески утверждать ее.

И предложил там… благовествование…

Здесь говорится, что наконец, восемнадцать лет спустя, Павел отправился в Иерусалим и вступил в полемику о своем Евангелии с Апостолами.

…Проповедуемое мною язычникам…

Павел имеет в виду, что он позволял Закону и обрезанию оставаться среди иудеев на протяжении некоторого времени — подобным образом поступали и другие Апостолы. “Для всех я сделался всем”, — говорит он в 1Кор.(9:22). И тем не менее он всегда поддерживал истинное учение своего Евангелия, которое он ставил выше Закона, выше обрезания, выше Апостолов и даже выше Ангела с небес (Гал.1:8). Ибо именно об этом он говорит иудеям в Деян.(13:38): “…Да будет известно вам, мужи братия, что ради Него [ради Христа] возвещается вам прощение грехов”. И добавляет далее совершенно ясными словами (стих 39): “И во всем, в чем вы не могли оправдаться законом Моисеевым, оправдывается Им всякий верующий”. Вот почему он преподает учение Евангелия и защищает его столь усердно повсюду, оберегая от всяческой опасности. И тем не менее он не стремится к совершению какого-то “молниеносного прорыва”, но думает о тех, кто [пока еще] немощен в вере. Для того чтобы не вводить в соблазн немощных, он говорит иудеям следующее: “Соблюдение Закона Моисеева является излишним и ничего не добавляет ко спасению. И все же, если это вам так уж нравится, вы можете продолжать его соблюдать, ибо все, что меня заботит, так это то, чтобы данное служение [Закона] не навязывалось язычникам, которые соблюдать его не обязаны!”

Таким образом, Павел признает, что он обсуждал Евангелие с Апостолами. “Но, — [как бы] говорит он, — они не дали мне ничего хорошего и ничему не научили меня. И даже наоборот. Мы боролись ради евангельской свободы. Скажите это вашим лжеапостолам, когда они утверждают, будто я обрезал Тимофея, остриг голову в Кенхреях и ходил в Иерусалим по повелению [по завету] Апостолов. Ибо ваши лжеапостолы говорят неправду. Нет, я горжусь тем, что, когда я ходил в Иерусалим— не по повелению Апостолов, но повинуясь божественному откровению — и обсуждал свое Евангелие с Апостолами, я добился противоположного результата, а именно — что они одобрили скорее меня, чем их [т. е. лжеапостолов]”.

Вопрос, обсуждаемый на этой встрече, посвященной проповеди Евангелия, заключался в следующем: могут ли люди получить оправдание без Закона и является соблюдение Закона необходимым для оправдания или нет. Ответ Павла был таков: “На основании Благовестия, которое я принял от Бога, я провозглашал язычникам не Закон, но веру во Христа. Посредством этого провозглашения веры они приняли Духа Святого, что может засвидетельствовать Варнава. Из этого я заключаю, что язычников не следует обременять Законом и им не нужно подвергаться обрезанию. Хотя при этом я не буду стоять на пути тех иудеев [по происхождению], которые считают, что они обязаны соблюдать Закон и обрезаться. Я ничего не имею против этого до тех пор, покуда они поступают так со свободной совестью. Вот чему я учил, и вот как я жил среди Иудеев. ‘Для Иудеев я был как Иудей’ (1Кор.9:20), но я всегда твердо придерживался своего Евангелия”.

…И особо знаменитейшим…

То есть: “Я совещался не просто с братьями, но с теми из них, кто пользовался высшей репутацией”.

…Не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался…

Это не значит, что Павел сомневался в том, напрасно он делал это или нет. Потому что он проповедовал Евангелие вот уже восемнадцать лет, и далее в рассматриваемом фрагменте сразу же говорится, что он твердо придерживался своих убеждений все это время и ни в чем не уступил. Это скорее означает, что вокруг было немало людей, полагавших, что Павел проповедовал Евангелие так много лет напрасно по той причине, что он освободил язычников от Закона. Вдобавок, среди людей постоянно укреплялось представление о том, что Закон необходим для оправдания. Когда Павел отправился в Иерусалим по откровению, он ставил перед собою цель исправить это положение. На том собрании нужно было ясно дать понять всем, что его Евангелие никоим образом не противоречит учению других Апостолов, чтобы заставить замолчать своих оппонентов, которые в противном случае могли бы утверждать, будто он “подвизался [т. е. трудился] напрасно”. Обратите здесь внимание, между прочим, что собственная человеческая праведность, или праведность Закона обладает таким свойством, что учащие ей трудятся и живут напрасно.

3. Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться.

Выражение: “Не принуждали”— в достаточной мере проясняет, что результатом того совещания было следующее заключение — язычников не следует заставлять обрезаться, иудеям же следует позволить сохранить обряд обрезания на некоторое время, но не как то, что необходимо для обретения праведности, а как средство выражения своего почтения к отцам и добродетельную уступку немощным, дабы не вводить их в соблазн до тех пор, пока они не возрастут и не укрепятся в вере. Поспешный отказ от Закона и литургии отцов, дарованных этому народу Богом столь славным образом, мог показаться грубым и оскорбительным поступком.

Поэтому Павел не отвергает обрезание, как нечто достойное проклятия, равно как ни словом ни делом он не принуждает иудеев отказаться от этого обряда. Ибо в 1Кор.(7:18) он говорит: “Призван ли кто обрезанным, не скрывайся; призван ли кто необрезанным, не обрезывайся”. Однако он отвергает обрезание в том смысле, что не считает его необходимым для обретения праведности. Ибо сами отцы не получали этим оправдания, но использовали обрезание лишь как знак, или печать праведности (Рим.4:11), — знак, которым они свидетельствовали о своей вере и которым они выражали ее. Тем не менее когда иудеи, уже уверовавшие, но еще слабые в вере и ревностно относившиеся к исполнению Закона, услышали утверждение, что обрезание не является необходимым для обретения праведности, они не могли расценить это иначе, как заявление о том, что по этой причине обрезание является совершенно бесполезным и достойным всяческого осуждения. Лжеапостолы усугубили это впечатление, бытовавшее среди немощных, с тем чтобы настроить простых людей против Павла за это его отношение [к обрезанию и Закону] и так полностью дискредитировать его учение. Аналогичным образом в наши дни мы не отвергаем посты и другие благочестивые деяния, как что-то достойное осуждения, но твердо учим, что соблюдением этих традиций мы не обретаем прощения грехов. Когда простые люди слышат это, они сразу же заключают, что мы осуждаем добрые дела. И паписты разжигают это впечатление людей своими проповедями и книгами. Однако это ложь и клевета, ибо давно уже никто не преподавал столь благочестивого и здравого учения о добрых делах, какое мы преподаем сегодня.

Итак, Павел не осуждал обрезания в том смысле, что его принятие, или сохранение этого обряда, дескать, является грехом. Потому что слышать такое было бы весьма оскорбительно для иудеев. Но смысл утверждения Павла состоял в том, что обрезание не является необходимым для оправдания, и, таким образом, оно не должно навязываться язычникам как нечто обязательное. Таким образом, они нашли компромисс [умеренный подход], или????????? который заключался в том, что из почтения к отцам и проявляя милосердие [снисходительность] по отношению к немощным в вере, иудеи должны были некоторое время соблюдать Закон и обрезание, но не должны были пытаться получить этим оправдание. Кроме того, язычники не должны были принуждаться к соблюдению Закона — как потому, что это было бы чем-то новым и неизведанным для них, так и потому, что это бремя было бы для них совершенно невыносимым, как Петр говорит в Деян.(15:10). Говоря другими словами, никого не следовало принуждать к обрезанию, равно как никого не следовало удерживать от обрезания.

Иероним и Августин вступают в острую полемику по поводу данного фрагмента. Выражение “не принуждали” поддерживает позицию Августина. Однако Иероним не понимает данного вопроса. Дело состоит здесь вовсе не в том, совершали Петр и Павел обрезание или не совершали, как ошибочно полагает Иероним. Поэтому Иероним удивляется, что Павел имеет дерзость осуждать Петра за то, что он и сам совершил. Ибо он говорит, что Павел обрезал Тимофея и жил среди язычников — как язычник, а среди иудеев — как иудей. Иероним полагает, что предмет спора в данном случае не является столь уж важным. И поэтому он заключает, что ни Петр, ни Павел не совершили греха, но, по его предположению, оба они скрывают что-то, прикрываясь “белой ложью”. Фактически, однако, вся их полемика была — и по сей день остается — весьма важным делом. Она касается наиважнейшего из всех вопросов. Таким образом, это не было делом “прикрытия” [сокрытия] чего-то.

Основной вопрос заключался в том, является ли Закон необходимым для оправдания или нет? Павел и Петр спорят здесь [именно] об этом принципиальном [специфическом] вопросе, на который опирается все христианское учение. Павел был слишком ответственным человеком, чтобы из-за какого-то пустяка подвергать Петра публичным нападкам в присутствии всей антиохийской церкви. Он подвергает его критике, отстаивая основную доктрину Христианства. Ибо в отсутствие иудеев Петр принимал пищу вместе с язычниками, когда же пришли иудеи, он отказался от этого. Павел упрекает Петра потому, что своим притворством он побуждал язычников поступать так, как поступали иудеи. Вся суть дискуссии заключается в словах: “Ты принуждаешь “. Однако Иероним не понимал этого.

Таким образом, Павел не требовал, чтобы тот, кто хотел быть обрезанным, оставался необрезанным, но он не хотел, чтобы этот человек думал, будто обрезание необходимо для его оправдания. Павел хотел устранить это принуждение. Таким образом, он позволял иудеям соблюдать Закон, как обязанность. Но он всегда учил как иудеев, так и язычников, что в своем сознании они должны быть свободны от Закона и обрезания, точно так же, как праотцы и все ветхозаветные святые были свободны в совести своей и были оправданы верою, а не обрезанием или Законом.

Фактически, Павел мог бы позволить обрезаться и Титу. Однако, увидев, что они хотят принудить его к этому, он воспротивился. Ибо если бы те, кто требовал обрезания, настояли на своем, то они сразу же пришли бы к заключению, что обрезание необходимо для обретения праведности. И, таким образом, они одолели бы Павла по той причине, что он сам это им позволил. Таким же самым образом мы даем свободу всякому человеку облачаться в монашеский капюшон или снимать его, вступать в монастырь или уходить из него, есть мясо или же овощи. Позвольте только человеку совершать все это добровольно [в свободе] и без соблазна для совести, как пример добродетельности и милосердия. И объясните им, что ни один из этих обрядов ничего не дает для искупления грехов или обретения благодати. Но как в те времена лжеапостолы отказывались оставить обрезание и соблюдение Закона, как нечто, не имеющее значения, но утверждали, что все это необходимо для спасения, так и сейчас наши противники упрямо настаивают, что человеческие традиции не могут быть отброшены без риска для спасения. Таким образом, они превращают требование добродетели [милосердия] в требование веры, хотя существует только одно требование веры — веровать во Иисуса Христа. И поскольку это все, что необходимо для спасения, оно относится ко всем людям. Однако наши оппоненты предпочли бы скорее служить дьяволу в десять раз больше, чем Богу, нежели допустить такое. Изо дня в день они становятся все упрямее. Они прибегают к насилию и подавлению, чтобы вновь учредить и защитить свои беззакония и свое богохульство. Они не хотят уступить ни на йоту. Давайте смело устремимся вперед, во имя Господа Саваофа. Давайте учреждать славу Иисуса Христа и сражаться против царства Антихриста Словом и молитвой, чтобы одно лишь имя Божие могло святиться и чтобы Его Царство пришло (Мат.6:9-10). Всем сердцем мы жаждем, чтобы это произошло поскорее. Аминь. Аминь.

Итак, Павел добивается славной победы. Хотя Тит, язычник по происхождению, находился среди Апостолов и среди благоверных, где яростно обсуждался этот вопрос, его не вынуждали подвергаться обрезанию. Павел одержал убедительную победу. И он провозглашает, что по единодушному согласию всех Апостолов и с одобрения всей церкви это совещание решило — Титу не следует подвергаться обрезанию. Это было очень сильным аргументом, эффективно действующим против лжеапостолов. Упоминая о том, что “и Тита [т. е. даже Тита]…не принуждали обрезаться”, Павлу удалось опровергнуть и убедить всех своих противников. Этим он как бы говорит: “Зачем эти лжеапостолы распространяют сплетни и слухи обо мне, что я был якобы обязан по повелению Апостолов соблюдать обрезание? Ведь у меня есть свидетельство всех благочестивых людей Иерусалима, даже самих Апостолов, что в результате моих стараний было принято совершенно противоположное решение. Я не только отстоял свою позицию — что Титу следует оставаться необрезанным, — но Апостолы одобрили и утвердили ее. Таким образом, ваши лжеапостолы — лгуны. Они используют имя Апостолов, чтобы оклеветать меня и обмануть вас. Ибо Апостолы и все благочестивые люди на моей, а не на их стороне, и это подтверждается историей с Титом”.

В то же время Павел не осуждал обрезания. Так же, как он никого не принуждал совершать его. Ибо быть обрезанным или необрезанным — это не грех и не праведность, точно так же, как когда человек ест и пьет — это не является ни грехом, ни проявлением праведности, но является лишь физической необходимостью. Ибо неважно — едите вы или нет — от этого вы не становитесь ни лучше, ни хуже (1Кор.8:8). Но если бы кто-то стал связывать с этим грех или праведность и утверждать: “Если ты ешь, то грешишь, а если воздерживаешься от еды, то совершаешь праведное дело” — или же наоборот, то он был бы человеком глупым и порочным. Таким образом, это очень порочное дело — связывать грех или праведность с обрядами. Это то, что делает папа [римский]. В своей доктрине [формулировке] отлучения от церкви, римский первосвященник грозит наказанием душе всякого человека, который не повинуется его законам, возводя эти свои законы в ранг необходимых для спасения явлений. Таким образом, это сам дьявол говорит в лице папы и через все подобные папские декреталии. Ибо если спасение заключается в соблюдении папских законов, то зачем нам нужен еще и такой Оправдатель и Спаситель, как Христос?

4. А вкравшимся лжебратиям, скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас,

5. Мы ни на час не уступили и не покорились, дабы истина благовествования сохранилась у вас.

Здесь Павел объясняет — зачем он ходил в Иерусалим и совещался с другими Апостолами о своем Благовестии. Он также говорит, почему он не обрезал Тита. Он не нуждался в подтверждении своих взглядов со стороны Апостолов и не ставил перед собой цели еще более утвердиться в своем Евангелии, ибо он [и так] не сомневался в этом. Скорее это было совершено для того, чтобы евангельская истина могла пребывать среди галатов и во всех “языческих “ церквях. Таким образом, вы видите, что вопрос, поставленный на карту, отнюдь не был для Павла шуточным или пустячным.

Теперь, когда Павел говорит об “истине благовествования”, он показывает, что существуют два применения Евангелия— истинное и ложное, или [говоря другими словами, существуют] истинное и ложное благовествование. Он как бы говорит: “Лжеапостолы также провозглашают евангелие и веру, но их евангелие является ложным [благовествованием]. Отсюда проистекает мое упрямство и отказ уступить им. Я делал это для того, чтобы истина благовествования [евангельская истина] могла сохраниться среди вас”. Так в наши времена папа и сектанты бахвалятся, что они провозглашают Евангелие и веру во Христа. Да, они делают это, но только с тем же результатом, какого когда-то добились лжеапостолы, коих Павел (см. Гал.1:7) называет людьми, возмущающими церкви и извращающими Евангелие Христово. В противовес им он утверждает, что учит “истине благовествования”, чистому и истинному Евангелию, как бы говоря: “Все остальное является ложью, замаскированной под Евангелие”. Ибо все еретики прикрываются именем Бога, Христа, церкви и т. д. и претендуют на то, что учат не заблуждениям, но самой наивернейшей истине и чистейшему Евангелию.

Истина благовествования заключается в том, что наша праведность обретается одною лишь верою, безо всяких дел Закона. Фальсификация же, или искажение Евангелия, состоит в том, что мы оправдываемся верою, но не без дел Закона. Лжеапостолы проповедовали Евангелие, но они присовокупляли к нему это условие. В наши дни так же поступают схоласты. Они утверждают, что мы должны веровать во Христа и что вера является основанием для нашего спасения, но далее они говорят, что эта вера не оправдывает, если она не “создана [не сформирована] любовью”. Это не является истиной благовествования, это ложь и притворство. Истина же благовествования заключается в следующем: добрые дела или любовь не являются “украшением” [обрамлением] или совершением [совершенствованием] веры. Но вера сама по себе является даром Божиим, деянием Божиим в наших сердцах, оправдывающим нас потому, что “ухватывается” за Христа, как за Спасителя. Человеческий разум имеет своею целью Закон. Он говорит себе: “Это я сделал, а этого — не сделал”. Но истинная вера не имеет перед собою иной цели, кроме Иисуса Христа, Сына Божия, Который был распят за грехи этого мира. Вера не взирает на любовь и не говорит: “Что я сделал? Где я согрешил? Что я заслужил?” Но она говорит: “Что Христос совершил? Что Он заслужил?” И здесь истина благовествования дает вам ответ: “Он искупил вас от греха, от дьявола и от вечной смерти”. Таким образом, вера признает, что в одной этой Личности, во Иисусе Христе, она имеет прощение грехов и вечную жизнь. Всякий, кто отводит свой взгляд от этой цели, не имеет истинной веры. Он имеет тщетные фантазии и заблуждения. Он взирает не на обетования, а на Закон, который устрашает его и повергает его в отчаяние.

Таким образом, все, чему учат схоласты об оправдывающей вере, “сформированной любовью”, — это пустые грезы. Ибо вовсе не та вера, которая включает в себя любовь, но та вера, которая “ухватывается” за Христа, Сына Божия, и украшается Им, воистину оправдывает. Ибо вера, чтобы быть прочной и твердой, должна держаться за одного лишь Христа. И в терзаниях и муках совести, она не должна полагаться ни на что, кроме этой драгоценной жемчужины (Мат.13:45–46). Таким образом, всякий, кто ухватывается за Христа верою, независимо от того, насколько он устрашен Законом, подавлен и обременен своими грехами, имеет право хвалиться тем, что он — праведник. Откуда он имеет такое право? Оно дано ему тем “драгоценным камнем”, Христом, Которым он обладает верою. Наши оппоненты не понимают этого. Поэтому они отвергают Христа, это сокровище. И на Его место они ставят свою любовь, которую называют сокровищем. Но если они не знают, что такое вера, то они не могут иметь этой веры, а тем более учить ей других. Что же касается того, что они имеют, — так это не что иное, как грезы, мнения [рассуждения] и естественные обоснования, исходящие от разума, но никак не вера.

Я говорю все это для того, чтобы вы могли знать, что, когда Павел многозначительно и настойчиво говорит об “истине благовествования”, он [при этом] яростно нападает на противоположное. Он хотел показать, что они [лжеапостолы] оскверняли Евангелие и злоупотребляли им. Этими словами он осуждает лжеапостолов за преподавание ложного благовестия, [что имело место] когда они требовали соблюдения обрезания. Вдобавок к этому, они использовали хитроумные уловки и замыслы, чтобы поймать Павла “в ловушку” и поставить в неловкое положение. Они пристально следили за ним — подвергнет ли он Тита обрезанию и посмеет ли он противостоять [возражать] им в присутствии Апостолов. По этой причине он сурово осуждает их. “Они скрытно приходили, — говорит он, — подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас”. Лжеапостолы самым тщательным образом готовились к нападкам на Павла, чтобы обрушить на него свои обвинения в присутствии всей церкви. Они пытались также злоупотреблять авторитетом Апостолов, говоря: “Павел привел этого необрезанного Тита и представил его всей церкви. Он отрицает и осуждает Закон в вашем присутствии, пред лицом самих Апостолов! Если у него хватает дерзости совершать это в вашем присутствии, то что он захочет делать среди язычников, когда вас не будет рядом?”

Когда Павел увидел, что подвергается столь изощренным нападкам, он решительно противостал лжеапостолам и возгласил: “Мы не позволяли подвергать опасности ту свободу, которую имеем во Христе Иисусе, несмотря на то что лжебратья пытались уловить нас самыми различными способами и навлечь на нас немалые бедствия. Но мы преодолели их, используя суждение самих Апостолов, и мы не уступили им [оппонентам] ни на секунду. (Ибо они несомненно говорили: ‘Павел отказывался от этой свободы, по крайней мере на некоторое время!’) Поскольку мы видели [понимали], что они требуют соблюдения Закона, как чего-то такого, что необходимо для спасения”. Если бы все, к чему они побуждали, сводилось к милосердному терпению по отношению к братьям, то Павел уступил бы им. Но они отстаивали нечто совершенно иное, а именно — они стремились повергнуть Павла и всех сторонников его учения в рабство. И это было причиной того, почему Павел отказывался уступить им даже на миг.

Так и мы желаем уступить папистам во всем, в чем только можно, фактически — в большем, чем следовало бы. Но мы не откажемся от свободы совести, которую имеем во Христе Иисусе. Мы не позволим принуждать нас или нашу совесть, к каким-либо делам так, будто мы могли бы быть праведными, совершая то или иное, или так, будто мы можем подвергнуться осуждению за то, что не делаем этого. Мы желаем есть ту же пищу, что и они, и придерживаться тех же празднований и постов, при условии, что они позволят нам совершать это добровольно [“со свободной волей”] и воздержатся от угроз, которыми они устрашают и подчиняют себе весь мир, например говоря: “Мы заповедуем, мы требуем, мы еще раз требуем, мы отлучаем от церкви, и т. д.” Но мы не можем позволить себе большей уступки в этой свободе, чем мог допустить Павел. Таким образом, мы поступаем так, как он [Павел] поступал. Когда он не мог добиться этой свободы, он отказался от всяких уступок лжеапостолам и не уступил им ни на йоту.

Как наши оппонеты отказываются уступить нам в свободном праве полагать, что одна лишь вера во Христа оправдывает, так и мы, в свою очередь, отказываемся уступить им в том, что оправдывает вера, созданная любовью. Здесь мы намерены и обязаны упрямо противостоять им, ибо в противном случае мы утратили бы истину благовествования. Мы потеряли бы свободу, которую имеем не в императоре, не в царях и князьях, не в папе, не в мире и не в плоти, но во Христе Иисусе. Мы потеряли бы веру во Христа, которая, как я уже говорил, держится лишь на Христе, Который есть наше Сокровище. Если бы наши противники позволили нам сохранять эту веру, веру, которою мы рождены свыше, оправданы и соединены со Христом, то мы согласны были бы совершить для них все что угодно, все, что не противоречит этой вере. Однако так как мы не можем получить от них этой уступки, то со своей стороны мы и мизинцем не пошевелим. Ибо проблема, которую мы обсуждаем, является серьезной и жизненно важной. Она включает в себя смерть Сына Божия, Который по воле и заповеди Отца стал плотью, был распят и умер за грехи мира сего. Отказ от веры в этот постулат приводит к выводу, что смерть Сына Божия была бесполезной и напрасной. А тогда весть о том, что Христос является Спасителем мира — всего лишь какая-то небылица. Тогда вообще Бог — лжец, ибо Он не исполнил Своих обетований. Поэтому наше упрямство в данном вопросе является благочестивым и святым делом, ибо так мы пытаемся удержать свободу, которую имеем во Иисусе Христе, и стремимся сохранить истину благовествования. Если мы утрачиваем это — мы теряем Бога, Христа, все обетования, веру, праведность и вечную жизнь.

Однако здесь кто-нибудь скажет: “Но ведь Закон божественен и свят”. Мы не посягаем на славу Закона, пусть он имеет ее. Но никакой Закон, сколь бы божественным и святым он ни был, не имеет права говорить мне, что я обретаю оправдание и жизнь его посредством. Я согласен допустить еще, что он может учить меня тому, что я должен любить Бога и ближнего своего, а также жить в целомудрии, терпении и т. п. Однако он не в состоянии показать мне — как избавиться от греха, дьявола, смерти и ада. Чтобы узнать это, я должен обратиться к Евангелию и слушать Благовестие, которое учит меня не о том, что мне следует делать, ибо это, собственно, функция Закона, но о том, что кто-то другой уже сделал за меня, а именно — что Иисус Христос, Сын Божий, пострадал и умер для того, чтобы избавить меня от греха и смерти. Евангелие заповедует мне принять это и веровать в это, и именно это как раз и названо “истиной благовествования”. Это является также основным учением Христианства, в котором заключается знание обо всем благочестии. Таким образом, чрезвычайно необходимо, чтобы мы стремились к основательному познанию этого учения и постоянно прививали его. Ибо оно является хрупким, чувствительным и легко ранимым, как учил Павел и нередко испытывали все святые.

Короче говоря, Павел не хотел подвергать Тита обрезанию, и это, как он сам говорит, только лишь потому, что некоторые лжебратья скрытно приходили к ним, чтобы подсмотреть за их свободою, и хотели принудить Павла обрезать Тита. Увидев это насилие и принуждение, Павел не пожелал уступить им ни на йоту, но противостал им самым решительным образом. Поэтому он говорит (Гал.2:3): “Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться”. Если бы они требовали этого как милосердного деяния, или акта, совершаемого из братской почтительности, то Павел не стал бы противиться. Но они требовали этого как чего-то необходимого, причем использовали принуждение. Таким образом, они подавали дурной пример другим, что грозило повергнуть сердца [совесть] людей в рабство и опрокинуть Евангелие. Поэтому Павел твердо противостал им и добился того, чтобы Тита не подвергали обрезанию.

Может показаться несущественным вопросом — обрезан человек или нет. Однако если сюда присовокупляется такое условие, что это является основанием для нашего страха или уверенности, то это становится смертью и адом. Тогда Бог, Христос, благодать и все обетования Божии отвергаются напрочь. Если бы речь шла об обрезании самом по себе и если бы к нему не присовокуплялось такое условие, то в этом явлении не было бы ничего опасного. Так, если бы папа просто требовал, чтобы мы соблюдали обряды просто как определенные церемонии, то и в этом тоже не было бы ничего опасного. Ибо разве трудно носить [монашеский] капюшон или выбривать тонзуру — ведь мы соблюдаем другие церемонии. Однако добавлять сюда столь беззаконное условие, что этот пустяк, эта сущая безделица определяет жизнь или вечную смерть — является сатанинским и богохульным делом. Если вы молчите об этом, то кто бы вы ни были, будьте прокляты! Я готов есть или пить, носить капюшон или все, что папе угодно, до тех пор, пока он считает это делом добровольным. Однако поскольку он требует всего этого, как чего-то такого, что необходимо для спасения, связывая этим совесть людей и считая это деянием служения, то мы должны отказываться от этого любой ценою. Если бы кто-то просто решил создать статую из дерева или камня, то в этом не было бы ничего вредного. Но если эту статую устанавливают для поклонения и приписывают божественность дереву, камню или самой статуе, то это уже — служение идолу вместо Бога. Таким образом, нам следует внимательно рассматривать и обдумывать все, что Павел имеет в виду, а иначе — мы неизбежно будем изрекать глупости, как делал Иероним, когда думал, что спорным вопросом является практика [обрезания] сама по себе. В этом он ошибался. Ибо дело не в том, является ли дерево деревом, а камень — камнем, но в том, что приписывается им, то есть в том, как они используются, является ли это дерево богом и обитает ли божественность в этом камне. На это мы отвечаем, что дерево — это дерево, подобно тому, как Павел говорит, что “Обрезание ничто и необрезание ничто…” (1Кор.7:19). Но связывать праведность, благоговение, уверенность в спасении и страх смерти с такими вещами— значит приписывать божественность обрядам. Таким образом, мы не должны ни на йоту уступать нашим оппонентам, точно так же, как Павел не уступал лжеапостолам. Ибо ни обрезание, ни необрезание, ни тонзура, ни монашеский капюшон не имеют никакого отношения к праведности. Но благодать и только благодать позволяет обрести ее. И в этом заключается “истина благовествования”.

6. И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного…

Павел использует “эллиптический” речевой оборот [прием изложения], ибо слова “я ничего не принял” в его выражении отсутствуют. Но чуточку погрешить против правил грамматики — простительно для Павла, ведь Святой Дух говорит через него. Павел говорит с великим рвением и пылом, и никакой человек, говоря с таким рвением, не может в точности следовать всем правилам грамматики и принципам риторики. Августин свидетельствует об этом в своей работе “О христианском учении”. “Я полагаю, — говорит он, — что сами ораторы не могли следовать собственным правилам”.

Это весьма сильное и гордое опровержение. Ибо Павел не называет даже самих истинных Апостолов никакими почетными титулами. Он как будто хочет чуть ли ни принизить их положение. Он говорит о “знаменитых чем-либо”, то есть о тех, кто пользовался авторитетом и репутацией и от согласия или отказа которых зависело все. Но тем не менее Апостолы действительно пользовались огромным авторитетом во всех церквях, и Павел вовсе не покушается на принадлежащую им честь и славу. Просто таким образом он дает резкий и дерзкий ответ лжеапостолам, которые стремились ослабить авторитет Павла и бросить тень на все его служение, противопоставляя авторитет Апостолов и их учеников Павлу во всех церквях. Этого Павел потерпеть не мог. Чтобы гарантировать дальнейшее распространение истины благовествования и свободы совести во Христе среди галатов и во всех языческих церквях, Павел дает очень высокомерный ответ лжеапостолам. Он не взирал на то, сколь велики были Апостолы или кем они некогда были. И если бы лжеапостолы прикрывали авторитетом и именем [истинных] Апостолов свои злобные выпады против него, это не возымело бы на него действия. Он признает, что Апостолы действительно знамениты “в чем-то” и что их авторитет заслуживает того, чтобы с ним считаться. Тем не менее его Евангелие и служение не должны подвергаться опасности только потому, что это основывается на чьем-то имени или звании, сколь бы велик он ни был — даже если он является Апостолом или Ангелом с небес (Гал.1:8).

Это был один из сильнейших аргументов, используемых лжеапостолами. Апостолы, — говорили они, — имели тесное общение со Христом на протяжении трех лет. Они слышали все Его проповеди и видели все Его чудеса. Кроме того, они сами проповедовали и совершали чудеса во времена земного служения Христа, задолго до Павла, который никогда не видел Христа и был обращен лишь несколькими годами позже. Таким образом, галатам теперь предлагалось выбирать, кому больше верить — Павлу, который, разумеется, тоже был учеником, но лишь одним из них, да к тому же еще и последним, или же выдающимся и превосходным Апостолам, которые были посланы и утверждены Самим Христом задолго до Павла. Павел отвечает на это: “Ну и что? Этот аргумент ничего не доказывает. Пусть Апостолы обладают огромным величием и авторитетом, да пусть они будут хоть Ангелами небесными — мне это безразлично. Сущность данной полемики заключается в Слове Божием и истине Евангелия. Это должно быть удержано любой ценою. Это должно быть превыше всего. Поэтому мне безразлично, насколько велик Петр и другие Апостолы или сколько чудес они совершили. Я борюсь за то, чтобы истина благовествования была сохранена и пребывала среди вас”. Когда Павел говорит с некоторым пренебрежением об Апостолах и об их делах, которые лжеапостолы приводили в качестве аргумента против него, и противопоставляет их мощному аргументу [не что иное, как] утверждение: “Мне безразлично”— это кажется довольно слабым опровержением. И он подкрепляет свое опровержение.

Бог не взирает на лице человека.

Павел цитирует данный фрагмент из Моисея, который неоднократно говорит: “Не делайте неправды на суде; не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого…” (Лев.19:15). И это????? или принцип богословия: “Бог не взирает на лице человека”. Этим утверждением он заставляет замолчать лжеучителей. Он как бы говорит: “Вы выставляете против меня тех, кто знаменит чем-то, но Богу нет никакого дела до таких вещей. На Него не производит впечатления [не влияет, не оказывает ‘давления’] служение Апостола, епископа или князя. Он не взирает на ту честь [авторитет] или власть, которыми обладают люди”. Чтобы показать это, Бог допускает вероотступничество и проклятие Иуды, одного из наиболее значительных апостолов, а также Саула — первого царя [Израиля], и одного из величайших среди них. Он отверг как Измаила, так и Исава, хотя оба они были первенцами. Таким образом, в Писаниях вы можете наблюдать очень часто, как Бог отвергает тех самых людей, которые по своему внешнему виду казались лучшими и святейшими. Иногда в таких случаях Бог кажется жестоким, однако эти устрашающие деяния должны были быть явлены и описаны. Ибо по природе своей мы склонны к?????????????. У нас имеется врожденный порок, заключающийся в том, что мы проявляем огромное уважение к положению [рангу, должности] людей и уделяем этому большее внимание, чем ко Слову [Божию]. Бог, однако, хочет, чтобы мы льнули только к Слову Его. Он хочет, чтобы мы выбирали ядро, а не скорлупу и заботились более о домовладельце [о том, кто живет в доме и содержит его], чем о доме. Он хочет, чтобы мы восхищались апостольским служением и превозносили его не в личностях Петра и Павла, но во Христе, Который говорит через них, и в Слове Божием, которое изрекается их устами.

Мирскому и невозрожденному человеку этого не дано понять, лишь духовный человек может это видеть. Только он может различать положения и ранги с позиции Слова и отличать божественную “маску” от Самого Бога и деяния Божия. До сих пор мы имели дело только с Богом, прикрытым завесою, ибо в этой жизни мы не можем иметь дела с Богом лицом к лицу. И теперь все творение является личиной, или маской Божией. Но здесь нам нужна мудрость, чтобы отличить Бога от Его маски. Мир не имеет этой мудрости. И поэтому он не может отличить Бога от Его маски. Когда скупой человек, который служит своему чреву, слышит, что “…не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих” (Мат.4:4), он ест хлеб, но не видит Бога в этом хлебе. Ибо он видит только маску, восхищается только ею и превозносит только ее. И точно так же он поступает с золотом и с другими творениями. Он уповает на них до тех пор, пока обладает ими. Когда же они уходят от него, он впадает в отчаянье.

Я говорю это для того, чтобы никто не думал, будто Павел просто осуждает эти внешние маски, или общественные положения. Он не говорит, что этих общественных рангов быть не должно, но лишь утверждает, что Бог не взирает на ранги. Маски и общественные положения должны существовать, ибо они даны Богом и являются Его творениями. Дело заключается в том, что мы не должны служить и поклоняться им. Как я уже говорил ранее, дело здесь не в самих явлениях, но в том, как мы используем их. Нет ничего плохого ни в обрезании, ни в его отсутствии, ибо “обрезание ничто и необрезание ничто…” (1Кор.7:19), но все дело в том, каким образом оно используется. Служение и поклонение обрезанию, приписывание ему праведности, а греха — необрезанию — это его применение, достойное всяческого осуждения, и оно должно быть уничтожено. После искоренения этого, как обрезание, так и необрезание опять становятся вполне благопотребным делом.

Так судья [член городского совета], император, царь, князь, совет, учитель, проповедник, ученик, отец, мать, дети, господин, слуга — все это общественные положения [ранги], или внешние маски. Бог хочет, чтобы мы признавали и уважали их, как то, что создано Им, и как то, что необходимо нам в этой жизни. Но Он не хочет, чтобы мы приписывали им божественность, то есть чтобы мы стали бояться и уважать их настолько, что возложили бы свое упование на них, забыв о Нем. И, таким образом, Бог делает так, что люди, занимающие общественные положения, совершают проступки и грехи, фактически — огромные грехи, и это нужно для того, чтобы побудить нас видеть различие между каким-то общественным положением и Самим Богом. Так Давиду, очень хорошему царю, суждено было впасть в ужасные грехи — прелюбодеяние и убийство, — чтобы он не казался людям человеком, на которого следует возложить свое упование. Таким же образом и Петр отрекался от Христа. Эти и подобные примеры, которых в Писаниях имеется множество, предупреждают нас не возлагать упования на общественное положение и не думать, что, обладая положением, мы имеем все. Это отношение свойственно папству, где обо всем судят на основании внешних проявлений. Таким образом, все папство — это не что иное, как полнейшее?????????????. Таким образом, Бог дал нам все Свои творения для того, чтобы они могли служить нам и мы могли использовать их, а не для того, чтобы мы могли служить и поклоняться им. Поэтому давайте использовать хлеб, вино, одежду, имущество и т. д., но не будем полагаться на них или славить их. Ибо мы должны уповать только на Бога и славить только Его. Его одного мы должны любить, бояться и почитать.

Павел использует термин “положение” [личность, лицо] человека для определения апостольства, то есть служения Апостолов, которые совершили множество великих чудес, научили и обратили многих в веру и которые лично знали Христа. Другими словами говоря, термин “положение” охватывает все внешнее поведение Апостолов, которое было свято, так же, как и их авторитет, который был огромен. И тем не менее Павел говорит, что Бог беспристрастно взирает на это — не то чтобы Он не замечает этого вообще, но там, где речь идет об оправдании, Он с этим не считается. Мы должны уделить этому различию особое внимание — о богословских вопросах мы должны говорить совершенно иначе, нежели о социальных. Когда речь идет о социальных вопросах, как я уже говорил, Бог хочет, чтобы мы относились с уважением и почтением к этим “положениям”, как Его “маскам”, или “орудиям”, посредством которых Он содержит мир и управляет им. Однако когда речь идет о религии, о совести, о страхе Божием, о вере и о служении Богу, тогда мы не должны страшиться каких-то общественных рангов или уповать на них, равно как не должны искать в них утешения и избавления, как физического, так и духовного. Вот почему Бог не хочет лицеприятия “на суде”, ибо суд есть нечто божественное. Я не должен бояться судью или любить его, но бояться я должен чего-то совершенно иного и уповать также на что-то совершенно другое, а именно — я должен бояться и уповать на Бога, Который является истинным Судьею. Мне следует проявлять уважение и почтение к мирскому [гражданскому] судье, который является “маской” Бога, и я должен делать это ради Бога. Но моя совесть [мое сердце] не смеет возлагать своего упования на правосудие мирского судьи, равно как не смеет впадать в трепет от его тирании. Ибо если такое происходит, я могу впасть в грех против Бога и оскорбить Его своей ложью, лжесвидетельством или отрицанием истины. В остальных случаях, когда речь не идет о Боге, я, конечно же, должен с почтением относиться к судье.

Так, скажем, мне следует с почтением относиться к папе и любить его [общественное] положение, при условии, что он оставляет мою совесть свободной и не требует, чтобы я грешил против Бога. Но ведь он хочет, чтобы ему поклонялись и чтобы его боялись таким образом, что при этом наносится оскорбление Божественному Величию, ранится совесть, а мне возвращается рабство греха. Поскольку мы должны отказаться здесь либо от одного, либо от другого, давайте отвергнем общественное положение и прильнем к Богу. Мы могли бы быть вполне удовлетворены, пребывая под властью папы, но он злоупотребляет своим авторитетом и своей властью. Он пытается заставить нас отвергнуть Бога и богохульствовать, признавая своим богом только его, папу. Он стремится связать и ограничить нашу совесть [наши сердца] и забрать [присвоить] тот страх и то упование, которое мы должны воздавать одному лишь Богу. Поэтому нам следует против нашей воли воспротивиться папе. Ибо написано (Деян.5:29): “Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам”. Поэтому мы со спокойной совестью отвергаем власть папы, и это является для нас особым утешением. В противном случае, вина за призыв к неповиновению, согласно папе, и особенно — согласно Его Величеству императору, которым по заповеди Божией мы должны оказывать всяческое почтение, — несомненно, легла бы тяжким бременем на нашу совесть. Мюнцер и другие сектанты противились папе, но лишь ради своего общественного положения, а не ради Бога. Мы были бы счастливы проявить почтение к Чудовищу и его размерам, то есть папе и его епископам со всеми постами и положениями, которые они занимают, если бы они позволили нам сохранить Христа. Однако, так как нам не удается добиться от них этой уступки, мы отвергаем [их] общественное положение и смело повторяем вслед за Павлом: “Бог не взирает на лице человека”.

Соответственно, [здесь] имеет место определенное ударение на слове “Бог”. Там, где речь идет о религии и о Слове Божием, не должно быть лицеприятия. В стороне же от религии и в стороне от Бога должны быть????????????? и лицеприятие. Ибо в противном случае возникла бы путаница и всякое почтение и порядок исчезли бы. В этом мире Бог хочет, чтобы соблюдался порядок, а также чтобы существовали уважение [почтительное отношение] и различия между общественными положениями. А иначе — малое дитя или ученик, подчиненный или слуга могли бы сказать: “Я являюсь таким же христианином, как и мой отец, или учитель, или князь, или господин! Так почему же я должен уважать его?” Таким образом, Бог хочет, чтобы среди нас соблюдались различия в общественном положении — но не в глазах Божиих, где все различия исчезают. Перед Ним нет ни язычника, ни иудея [“ни грека, ни еврея”], но все едины во Христе (см. Гал.3:28).

Таким образом, Павел опровергает аргумент, который лжеапостолы основывали на авторитете Апостолов. Он говорит, что аргумент этот является из ряда вон выходящим и не имеет никакого отношения к вопросу. Ибо суть рассматриваемого вопроса сводится вовсе не к различиям в общественном положении, вопрос намного важнее. Это божественное дело, к которому имеет отношение Бог и Его Слово. Это вопрос о том, должно ли Слово Божие иметь приоритет над апостольским служением или же наоборот. И на этот вопрос Павел отвечает: “Для сохранения истины благовествования и поддержания Слова Божия и праведности веры в чистом и неоскверненном виде давайте не станем считаться с апостольским служением! Будь то Ангел с небес, Петр или Павел — пропади они все пропадом [если на карту ставится Слово Божие]!”

И знаменитые не возложили на меня ничего более.

Он имеет в виду следующее: “Я общался и беседовал с Апостолами вовсе не таким образом, что они научили меня чему-то. Ибо чему еще они могли научить меня, если Христос Своим откровением уже научил меня всему, если я проповедовал Евангелие язычникам в течение восемнадцати лет и если для того, чтобы подтвердить мое учение, Христос совершил столь многочисленные чудеса через меня? Таким образом, это была не полемика, а просто совещание, на котором я рассказал о том, что совершил. Язычникам я проповедовал одну лишь веру во Христа, безо всякого Закона. И в результате этого провозглашения веры Святой Дух сошел на язычников, и они сразу же стали говорить на иных языках. Поэтому лжеапостолы напрасно взывают к авторитету Апостолов, как будто они наставили меня. Ибо я ничему не научился у них и не защищал перед ними свою позицию, но просто рассказал им, как я проповедовал Евангелие среди язычников. Когда Апостолы услышали это, они засвидетельствовали, что я проповедовал правильно”.

Теперь, когда Павел говорит, что другие Апостолы ничему не научили его, эта гордость является уже не грехом, но чем-то весьма необходимым. Ибо если бы он уступил и подчинился бы здесь [своим противникам], то истина благовествования погибла бы. Но если Павел отказался уступить лжеапостолам, надменно противопоставлявшим ему авторитет истинных Апостолов, то тем более мы не должны уступать беззаконным папистам, которые бахвалятся авторитетом своего идола, папы римского. Я знаю, что благочестивые люди должны быть смиренны. Но в своем противостоянии папе я хочу и я обязан наполняться святой гордостью и говорить: “Я отказываюсь повиноваться тебе, папа. Я отказываюсь считать тебя своим господином, ибо я уверен, что мое учение является истинным и благочестивым. Я располагаю весомыми аргументами и могу доказать это!” Но папа не желает и слушать этого. Фактически, он пытается заставить меня слушать его. Если я отказываюсь, то он отлучает меня от церкви и проклинает меня как еретика и вероотступника. Таким образом, эта наша гордость чрезвычайно необходима для того, чтобы противостоять папе. Если бы мы не были столь тверды и если бы, с помощью Святого Духа, мы не осудили бы целиком и полностью его вместе со всем его учением, равно как и его отца, дьявола, то мы никогда не смогли бы защитить учение о праведности верою. Все это не потому, что мы стремимся к верховенству над папой, равно как мы не имеем намерения превознестись над всякою учрежденною властью, ибо очевидно, что мы учим всех людей смиренно повиноваться правителям и властям. Все, к чему мы стремимся, — так это к сохранению славы Божией и к тому, чтобы праведность веры [учение о праведности по вере] оставалась чистою и здравою. Если бы это было принято, а именно — что один лишь Бог оправдывает нас, и исключительно по благодати Своей, через Христа, то мы готовы были бы не только носить папу на руках, но даже целовать его ноги. Однако, не имея возможности получить такую уступку, мы, в свою очередь, становимся чрезвычайно горды в Боге. И мы отказываемся уступить хоть в чем-то кому бы то ни было, будь то все Ангелы небесные, или Петр, или Павел, или сотня императоров, или тысяча пап, или хоть весь мир! Ни в коем случае нам не следует смирять себя в этом. Ибо они хотят лишить нас нашей славы, а именно — Бога, Который сотворил нас и даровал нам все, а также [лишить нас] Христа, Который искупил нас Своею кровью. Короче говоря, мы можем пережить утрату имущества, имени, жизни и чего угодно, но мы не позволим лишать себя Евангелия, веры и Иисуса Христа. И ничего не поделаешь. Да будет предано анафеме всякое смирение, которое уступает в этом вопросе! Лучше пусть все будут горды и упрямы в этом, если они не хотят отвергнуть Христа. Итак, с помощью Божией, я буду самым “твердолобым”. Я хочу быть упрямым и прославиться своим упрямством. В этом вопросе я ношу “табличку” с надписью: “Не уступаю никому”. И я радуюсь сверх всякой меры, если меня называют бунтарем и упрямцем. Я открыто признаю здесь, что я стою и буду стоять непоколебимо и не уступлю никому ни на волосок. Любовь “все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит” (1Кор.13:7), таким образом, она уступает. Но не такова вера. Она не потерпит ничего подобного. Как гласит популярная поговорка: “Доброе имя, вера и глаз человека не терпят, когда ими играют “. Поэтому когда речь заходит о вере, христианин становится таким гордым и непоколебимым, каким он только может быть. И он не должен расслабляться или уступать здесь ни на йоту. Потому что здесь вера делает человека причастником Божественного естества (2Пет.1:4). Но Бог ничего не терпит и никому не уступает, ибо Он неизменен. Поэтому и вера неизменна. Таким образом, она ничего не должна терпеть и никому не должна уступать. Но если речь идет о любви, то христианин должен всему уступать и все терпеть. Ибо здесь он — всего лишь человек.

7. Напротив того, увидев, что мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных

8. [Ибо Содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных содействовал и мне у язычников],

9. И, узнав о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным.

Это очень сильное опровержение и свидетельство против лжеапостолов. Здесь Павел претендует и присваивает себе ту же власть [тот же авторитет], о котором упоминали лжеапостолы, говоря об истинных Апостолах. Тактический прием, которым он воспользовался здесь, называется “риторической инверсией”. “Лжеапостолы, — говорит он, — приводят в качестве аргумента против меня и в поддержку своих нападок авторитет великих Апостолов. Но я ссылаюсь на ту же власть [на тот же авторитет] в свою защиту, приводя ее в качестве довода против них, ибо Апостолы на моей стороне. Таким образом, мои дорогие галаты, не верьте тем, кто хвастливо противопоставляет мне авторитет Апостолов. Ибо когда Апостолы увидели, что мне было вверено проповедовать Евангелие необрезанным, и узнали о данной мне благодати, они подали Варнаве и мне руку общения. Они одобрили мое служение и воздали благодарение Богу за те дары, которые я принял”. Таким необычным образом он оборачивает аргументы оппонентов против них же самих. Эти слова преисполнены пыла и в них заключено больше страсти, чем можно вместить в простые слова. В этом также заключается причина, почему Павел забывает здесь о грамматике и использует столь мудреную структуру предложения.

Когда Павел говорит (см. 9-й стих), что Иаков, Кифа и Иоанн почитались “столпами”, это не пустые слова, ибо их и в самом деле почитали столпами. Апостолов почитали и уважали во всей церкви. Они имели власть одобрять и провозглашать истинное учение, а также порицать противоположные [ложные] доктрины.

Это замечательный фрагмент. Павел говорит, что ему была вверена проповедь Евангелия для необрезанных, благовестие же обрезанным было дано Петру. Ибо, в конце концов, ситуация была такова, что Павел проповедовал иудеям в их синагогах почти повсеместно и Петр также проповедовал язычникам. В Книге Деяний имеются свидетельства и примеры как того, так и другого. Петр обратил в веру римского сотника и его семью, а они были язычниками (Деян.10:1 и далее). Он также обращался к язычникам в письмах, о чем свидетельствуют его Послания (1Пет.2:10). Хотя Павел проповедовал Христа среди язычников, он все же посещал иудейские синагоги и проповедовал там Евангелие. И в Евангелии от Марка (16:15), и в Евангелии от Матфея (28:19) Христос заповедует всем Апостолам: “Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари”. Павел также говорит в Послании к Колоссянам (1:23), что Евангелие “возвещено [им] всей твари поднебесной”. Но тогда почему же он называет себя только Апостолом язычников, а Петра и других — Апостолами обрезанных?

На этот вопрос ответить нетрудно. Все, что Павел имеет в виду, так это — что другие Апостолы оставались в Иудее и в Иерусалиме до тех пор, пока Бог не призвал их куда-то в другое место. Некоторое время, до тех пор пока существовало иудейское государство и сохранялось священство, Апостолы оставались в Иудее. Когда же приблизилось время разрушения, они рассеялись по всему миру. Но, как сказано в Книге Деяний (13:2), Павел был отделен особым призванием, как Апостол язычников, и был послан из Иудеи в поход по языческим землям. И хотя он также заходил и в иудейские синагоги, он проповедовал повсюду язычникам — на площадях, в домах, на берегах рек. Затем язычники приходили в иудейские синагоги, послушать весть, возвещаемую Павлом. Поэтому Павел действительно был, главным образом, “Апостолом язычников”. Следовательно, рассматриваемые слова содержат хронологическую синекдоху, потому что после разрушения Иудаизма появилась одна церковь, в которую входили как иудеи, так и язычники.

Павел использует еврейский риторический прием, говоря о “благовестии необрезания” и “благовестии обрезания”. Потому что в иврите родительный падеж используется различным образом — иногда в активном, а иногда в пассивном смысле. И это часто приводит к туманности и неясности смысла выражения. Существует множество примеров этого во всех Посланиях Павла, да и вообще в Писаниях. Например, существует выражение: “Слава Божия”, которое звучит довольно туманно, поскольку оно может быть истолковано либо в активном, либо в пассивном смысле. В активном смысле слава Божия — это слава, которую Бог имеет Сам по Себе. В пассивном же смысле — это та слава, которую мы воздаем Богу. Другой пример — выражение: “Вера Христова”. Обычно мы истолковываем это выражение в пассивном смысле. Но “вера Христова” — это также вера, которою верует Христос. Таким же образом “благовестие Божие” следует понимать в активном смысле, как то, что один лишь Бог дает и посылает в мир. Но “благовестие обрезания или необрезания” должно пониматься в пассивном смысле — как то, что послано язычникам или иудеям и принято ими. Итак, весьма типичным для Священного Писания риторическим приемом, которым часто пользуется Павел, является синекдоха, т. е. когда называется часть, но подразумевается целое, и Павел говорит “необрезание”, подразумевая язычников, и “обрезание”, подразумевая иудеев. Таким образом, он имеет в виду, что “благовестие необрезания”, а именно — то, что должно было быть послано язычникам, было вверено ему так же, как “благовестие обрезания” было вверено Петру.

Из этого определенно можно заключить, что Петр, Иаков и Иоанн, которые почитались столпами [христианского учения], ничему не учили Павла и не поручали ему евангельского служения, будучи вроде бы выше его по положению. Ибо они не имели власти учить его, заповедовать ему или посылать его. Таким образом, он не признает их своими наставниками и руководителями. “Но они сами, — говорит он, — увидели, что мне, несомненно, вверено Евангелие, однако не Петром. Ибо как я не принял и не познал Евангелие ни от кого из людей, так я не получал заповеди проповедовать ни от кого из людей. Как евангельское знание, так и заповедь проповедовать среди язычников я получил непосредственно от Бога — так же, как Петру Евангелие было вверено Богом вместе с поручением проповедовать его среди иудеев”.

Это является убедительным и четким доказательством того, что все Апостолы имели одно и то же призвание, одно и то же поручение и одно и то же Евангелие. Петр не провозглашал какого-то иного евангелия, отличного от других [Апостолов]. Равно как он не поручал [не передавал] другим своего служения. Но между ними существовало равенство во всем. Ибо они все были научены и призваны Богом, то есть каждый из Апостолов непосредственно от Бога принял как свое призвание, так и поручение проповедовать Евангелие. Таким образом, никто из Апостолов не был больше остальных, и никто не имел никаких привилегий и преимуществ перед другими. И поэтому когда папа пытается сохранить и поддержать свое верховенство, утверждая, что Петр был главным из Апостолов, это — наглая ложь.

…Ибо Содействовавший Петру в апостольстве… и т. д.

Здесь Павел опровергает еще один аргумент. “Почему лжеапостолы бахвалятся, — как бы говорит он, — что Евангелие проявлялось весьма могущественным образом через Петра, что он обратил многих в веру, что он совершил множество великих чудес, что он воскрешал мертвых и исцелял больных даже одною своею тенью (Деян.5:15)? Я признаю, что все это действительно так. Но Петр принял свою власть с небес. Бог наделил голос Петра силою, которая побуждала многих верить ему и которая совершила множество чудес через него. Но я обладаю такою же силою. Я принял ее не от Петра, но тот же самый Бог и тот же Дух, Которые действовали через Петра, также действовали и через меня. Я обрел ту же благодать. Я научил многих. Я совершил множество чудес. И я также исцелял больных одною своею тенью”. Лука свидетельствует об этом в Книге Деяний (19:11–12), когда говорит: “Бог же творил немало чудес руками Павла, так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них”. Прочтите тринадцатую, шестнадцатую и двадцать восьмую главы Книги Деяний Апостолов.

Короче говоря, Павел не соглашается с тем, чтобы его считали хоть в чем-то подчиненным [более низким по положению] относительно остальных Апостолов, чем и гордится благочестивою и святою гордостью. Напрасно Юлиан и Порфирий обвиняют Павла в дерзости по отношению к “главе Апостолов”. Он должен был по необходимости, причем необходимости святой и божественной, занять тщеславную и горделивую позицию относительно Петра. Ибо усердная ревность о славе Божией побуждала его поступать так. Его клеветники не видели этого. Таким образом, они полагали, что Павел руководствовался бездуховной надменностью, подобно тому, как поступают папа и его епископы в наше время. Павел же имеет здесь дело вовсе не с личным вопросом, но с вопросом веры. Там, где речь идет о вере, мы должны стоять твердо, несгибаемо, упрямо и непреклонно, насколько это только возможно. Но там, где речь идет о любви, мы должны проявлять мягкость и гибкость, как камыши или листочки, будучи готовы уступить во всем. Таким образом, суть полемики здесь заключается не в гордости, славе или привилегиях, что мы видим среди папистов. Но борьба идет за славу Божию, за Слово Божие, за истинное служение Богу, за истинную религию и праведность по вере — все это должно сохраняться в чистоте и непорочности.

9. И, узнав о благодати…

То есть он как бы говорит: “Когда они услышали, что я принял от Бога свое призвание и поручение проповедовать Евангелие среди язычников, что Бог совершил многие чудеса через меня, что столь многие язычники пришли к познанию Христа через мое служение и что язычники принимали Святого Духа без Закона или обрезания, но исключительно посредством слышания о вере, — когда они услышали все это, они прославили Бога за благодать, дарованную мне”. Слово “благодать” здесь включает в себя все, что Павел принял от Бога. Здесь Павел подчеркивает, что Петр подтвердил о нем то, что он является истинным Апостолом, который был научен и послан не Петром и не другими Апостолами, но одним лишь Богом. Таким образом, Петр смиренно признал и одобрил служение Павла не как стоящий выше его “по рангу” и имеющий над ним власть, но как свидетель, подтверждающий служение Павла, его власть и все другие его дары. И теперь Петр с ним заодно [на его стороне].

…Руку общения…

Имеется в виду духовное общение и рукопожатие, как принятый в обществе знак [одобрения]. Они [как бы] сказали: “Павел, мы с тобою проповедуем Евангелие в полном согласии. Мы товарищи по учению и имеем полное содружество в нем. То есть у нас одно и то же учение. Ибо мы проповедуем одно Евангелие, одно Крещение, одного Христа и одну веру. Таким образом, мы не можем учить тебя чему-то или заповедовать тебе что-то, потому что мы полностью согласны во всем. Ибо мы не учим ничему иному по сравнению с тем, чему ты учишь, равно как мы не учим лучше или глубже. Мы видим, что тот же дар, которым обладаем мы, присутствует также и в тебе, за исключением того, что тебе было вверено благовествование необрезанным, в то время как благовествование обрезанным было вверено нам. Но мы заключаем, что ни обрезание, ни необрезание не должны стоять на пути нашего содружества, ибо Евангелие, которое проповедуешь ты, и Евангелие, проповедуемое нами, одинаковы”.

Это явное доказательство того, что существует единое Евангелие — для язычников и иудеев, для монахов и мирян, для молодых и старых, для мужчин и женщин, и т. д. Нет никаких различий, но Слово и его учение одинаковы для всех людей, независимо от того, насколько различны их “маски”, или общественные положения. Апостолы подвергали людей обрезанию, а Павел — нет. Но как Павел, так и остальные Апостолы оставляли обрезание на усмотрение тех, для кого этот обряд был связан с обрядами родного народа, ибо Апостолы умели мудро и правильно отличать Евангелие от Закона. Я также полагаю, что если бы верующие из иудеев в те времена соблюдали Закон и обрезание на тех условиях, которые допускались [позволялись] Апостолами, то Иудаизм сохранялся бы до сих пор и весь мир принял бы обряды иудеев. Но так как они настаивали на Законе и обрезании, как на чем-то, необходимом для спасения, и превратили это в какой-то акт поклонения и некое божество, то Бог не мог этого потерпеть. Поэтому Он разрушил Храм, Закон, служение и святой город Иерусалим, так что от всего этого не осталось и камня на камне (Мат.24:2).

До сих пор Павел доказывал то, что он правильно и искренне [старательно, посвященно] проповедовал Евангелие, а также — что он обладает подлинным и истинным Евангелием. Это он делал не только на основе божественного свидетельства, но также и на основе свидетельства людей, а именно — опираясь на свидетельства самих Апостолов, на которых более всего полагались лжеапостолы. Таким образом, все, что они цитировали против Павла, обернулось, напротив, в его поддержку. Однако поскольку Павел рассказывает все это один [без свидетелей], он приносит клятву и призывает Бога в свидетели того, что все повествуемое им не является ложью.

10. Только чтобы мы помнили нищих, что и старался я исполнять в точности.

Задача, которая стоит перед добрым пастырем на втором месте после проповеди Евангелия, — это забота о бедных людях. Ибо везде, где есть церковь, должны быть бедные. В большинстве случаев они являются единственными истинными учениками Евангелия, как говорит Христос (Мат.11:5): “…Нищие благовествуют “. Ибо как люди, так и дьявол преследуют церковь, навлекая нищету на многих, и они [нищие] затем становятся брошенными и никому не нужными людьми, которым никто ничего не хочет давать. Вдобавок, никто не дает на проповедь Евангелия, и никто теперь не заботится о поддержке служителей и строительстве школ. На созидание же и учреждение лжеслужений и поддержку всяческих предрассудков, напротив, все жертвуют очень обильно и никто не жалеет средств. Как раз таким образом, на такие пожертвования и вклады во времена папства были воздвигнуты столь многочисленные монастыри, соборы и епископские престолы, где царило полнейшее беззаконие. Но теперь целый город полагает, что содержать одного или двух служителей Евангелия — слишком обременительно для него, хотя в прежние времена, когда царило беззаконие, этот город запросто содержал целые монастыри и бесчисленное множество священников, читавших мессы, не говоря уже обо всяких “терминариях” и “станционариях”. То есть повсюду ощущается нехватка истинной религии, и Христос сетует на то, что Он алкал, жаждал, был странником [не имел приюта], был наг и болен (Мат.25:35). С другой стороны, ложные религии и беззакония процветают вовсю и изобилуют всевозможными материальными благами. Таким образом, истинный епископ должен печься также о бедных, и Павел в рассматриваемом фрагменте утверждает, что он делал это.

11. Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию.

Павел продолжает опровержение [аргументов лжеапостолов] и говорит не только о том, что имеет свидетельства Петра и других иерусалимских Апостолов в свою пользу, но также что он противостал Петру в этом вопросе пред всей Антиохийской церковью. Он говорит, что это происходило в присутствии всей церкви, а не где-то “в темном уголке”. Это изумительное утверждение, и оно дало многим — таким, как Порфирий, Цельс, Юлиан и другие — возможность обвинить Павла в гордыне, потому что он, дескать, подверг нападкам главного из Апостолов, да еще в присутствии всей церкви. Этим, — говорят они, — он выходит за рамки христианской благопристойности и смирения. Нет ничего удивительного в том, что эти люди, не понимающие сути полемики, в которую вступил Павел, думают и говорят таким образом.

Ибо данный вопрос для Павла отнюдь не является пустячным. Но это основная доктрина Христианства. Когда человек признает это и постоянно имеет это в виду, все остальное кажется отвратительным и ничего не стоящим. Ибо что есть Петр? Что Павел? Что есть Ангел с небес? Что есть все творение по сравнению с учением об оправдании? Поэтому, если вы видите, что это учение подвергается опасности или угрозам, не бойтесь противостать Петру или Ангелу с небес. Ибо оно столь велико и славно, что никакое прославление не может быть для него достаточным. Но эти люди [лжеапостолы, противники Павла] взирают на высокий авторитет [престиж] Петра. Они восхищаются его общественным положением и забывают о величии учения об оправдании. Павел же поступает наоборот. Он не нападает на Петра слишком резко, он относится к нему с должным почтением. Однако, поскольку он видит, что авторитет Петра угрожает учению об оправдании, он игнорирует этот авторитет, чтобы сохранить учение чистым и неоскверненным. И мы поступаем так же, ибо написано (Мат.10:37): “Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня”.

Таким образом, когда встает вопрос о защите истины благовествования, мы нисколько не смущаемся тем, что лицемеры обвиняют нас в надменности и упрямстве, в том, что мы полагаем, что лишь мы одни придерживаемся истины, и в том, что мы отказываемся прислушиваться к чему-либо или уступить кому-то. Мы должны быть упрямы и непреклонны в этом деле. Вопрос о том, ради кого мы грешим против людей, то есть топчем ногами величие общественного положения какого-то человека или мира, столь велик, что те грехи, которые кажутся наихудшими в глазах мира сего, являются высшими добродетелями в глазах Божиих. Хорошо, когда мы любим наших родителей, уважаем судей, почтительно относимся к Петру и к другим служителям Слова. Но речь здесь идет не о Петре, не о наших родителях, не об императоре и не о мире или какой-то твари. Это вопрос, затрагивающий самого Бога. Если я отказываюсь уступить в этом вопросе своим родителям, своему императору или Ангелу с небес, то я поступаю должным образом. Почему? Да просто сравните творение с Творцом! Фактически, что есть все творения в сравнении с Ним? Капля по сравнению с целым океаном! Так почему же тогда я должен уступить Петру, который как малая капля, и не замечать Бога, Который как целый океан? Так что пусть капля уступит океану, и пусть Петр уступит Богу.

Я говорю все это для того, чтобы вы могли видеть, с чем имеет дело Павел. Ибо он имеет дело со Словом Божиим, которое никто не может прославить в должной мере. Августин подошел к этому вопросу глубже, чем Иероним, который взирал только на положение и авторитет Петра, придерживаясь такой позиции: Петр, дескать, был главным Апостолом. Поэтому со стороны Павла было неприлично и неправильно призывать его [Петра] к ответу. И если Павел требовал от Петра каких-то объяснений, то все это, мол, было притворством. Таким образом, он приписывает Павлу неискренность и притворство. Петру же он приписывает истину и всячески оправдывает его. Это совершенно неуместное искажение библейского текста — утверждать, что Павел, дескать, лишь притворялся, будто Петр заслуживал упрека, чтобы возвыситься самому, поднять “ранг” своего Апостольского звания и защитить язычников. Напротив, в тексте ясно утверждается, что Петр уклонился от истины и заслуживал упрека, а также — что другие иудеи лицемерили вместе с ним, так что даже Варнава был введен в заблуждение этим их лицемерием. Иероним не замечает столь ясных и определенных слов, потому что он увлечен лишь одною мыслью: Петр был Апостолом, поэтому он был выше всякой критики и не мог грешить. На это Августин правильно отвечает: “Не выдерживает никакой критики утверждение о том, что Павел лицемерил или притворялся, ибо он клятвенно присягает в том, что говорит истину”.

Таким образом, Иероним и Эразм несправедливо поступают по отношению к Павлу, утверждая, будто слова: “Лично противостал [пред его лицом противостал]” — означают, дескать, что он противостал ему лишь “внешне и формально”. Они утверждают, что Павел не искренне противостоял Петру, но делал это “с любезным притворством”, поскольку остальные могли бы обидеться, если бы он совсем промолчал. Но: “Пред его лицом” — значит: “В его присутствии”. Ибо он противостал Петру открыто, не где-то в дальнем углу, но в присутствии Петра и пред всею церковью. Когда он говорит: “Пред его лицом”, это направлено особенно против тех отравляющих духов, которые клевещут на людей за их спиною, но не смеют и рта открыть в их присутствии. Это подобно тому, что делали лжеапостолы. Он косвенно упоминает их здесь, потому что они не смели клеветать на него в его присутствии, но делали это только когда его не было рядом. “Я не говорил ничего порочного про Петра, — как бы говорит он, — таким образом [то есть “за его спиной”]. Но я противостал ему беспристрастно и открыто, не из-за притворства, не из-за амбиций или других каких-то человеческих пристрастий и умственных расстройств, но просто потому, что он заслуживал этих упреков”.

Пусть другие оспаривают здесь утверждение о том, что Апостол может грешить. Нам же не следует смягчать и умалять греха Петра. Даже пророки иногда ошибаются и впадают в заблуждения. Так, например, Нафан сам по себе [не имея откровения свыше] изрек, что Давиду следует построить дом Господень (Цар.7:3). Но это пророчество вскоре было исправлено откровением от Бога о том, что дом Господень должен быть построен, но не Давидом, который был человеком воинственным и пролил много крови, а его сыном Соломоном. Аналогичным образом может ошибаться даже и Апостол. Здесь, однако, Петр не ошибался, но совершил тяжкий грех. Поэтому нам не следует приписывать Апостолам такого совершенства, будто они вообще не могут грешить.

Лука свидетельствует в Деян.(15:39), что между Павлом и Варнавою, которые были посланы для евангельского служения среди язычников и посетили вместе многие области и регионы, возвещая там Евангелие, возникли настолько острые разногласия, что они даже расстались друг с другом. Значит, кто-то из них— либо Павел, либо Варнава— ошибался. Вероятно эти разногласия были очень сильными, если они привели к разделению столь близких компаньонов, и это подтверждается в том библейском фрагменте. Такие примеры приводятся [в Библии] для нашего утешения. Ибо огромное утешение для нас — слышать, что даже такие великие святые согрешают — это утешение, которое у нас пытаются отнять те, кто утверждают, что святые не могут грешить.

Самсон, Давид и многие другие прославленные мужи, исполненные Святого Духа, впадали в ужасные грехи. Иов (3:3) и Иеремия (20:14) прокляли тот день, когда они родились. Илия (3Цар.19:4) и Иона (4:8) устали от жизни и молились о смерти. Эти заблуждения и грехи святых описываются для того, чтобы те, кто находятся в тяжелом положении и в отчаянии, могли найти в этом себе утешение, а надменные — убоялись. Ни один человек еще не падал так [не совершал такого греха], что у него не было бы возможности снова встать [получить прощение]. С другой стороны, ни один не обладает столь прочным положением, что не может упасть. Если Петр падал [согрешал], то и я тоже могу впасть во грех. Если он вновь поднялся, то и я могу сделать это.

Для тех, чьи сердца слабы и чувствительны, эти примеры имеют огромное значение. Они необходимы, чтобы эти люди могли лучше понимать, о чем они молятся словами: “…И прости нам долги наши…” и т. д., или: “Верую… в отпущение грехов”,— во что веровали Апостолы и все святые. Они читали молитву “Отче наш” так же, как это делаем мы. Апостолы не были выше нас ни в чем, кроме своего апостольского служения. Мы имеем те же дары, что и они имели, а именно — того же Христа, то же Крещение, то же Слово и то же прощение грехов. Они нуждались во всем этом не меньше нас. Они освящались и спасались всем этим точно так же, как и мы.

Я говорю это в противовес той чудовищной лести и тому восхвалению, которыми безумные схоласты и монахи обильно покрывают святых. Они утверждают, будто церковь свята в том смысле, что она совершенно безгрешна. Церковь действительно свята, но в то же время она грешит. Поэтому она верует в прощение грехов и молится: “…Прости нам долги наши” (Мат.6:12) и: “За то помолится Тебе каждый праведник…” (Пс.31:6). Поэтому нам не сказано, что мы должны быть святыми “формально” [по сути], как о стене говорят, что она бела потому, что ей присуща белизна [потому, что белизна является ее собственным свойством]. Той святости, которая присуща нам, недостаточно. Потому Христос — вот вся наша святость. Где недостаточно святости, присущей нам самим, там довольно Христа. Поэтому у меня нет сомнений, что Петр в рассматриваемом случае совершил тяжкий грех. Если бы Павел не противостал ему, то все пришедшие к вере — как иудеи, так и язычники — неизбежно вернулись бы к Иудаизму и погибли бы. И причиной этого был бы Петр и его лицемерие.

12. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками…

Обращенные язычники ели пищу, запрещенную Законом. Когда Петр общался с новообращенными из язычников, он также ел с ними эту пищу и пил запрещенное вино. Делая это, он знал, что поступает правильно, и смело нарушал Закон вместе с язычниками. Павел говорит, что он поступал точно так же (1Кор.9:20–22): “Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона — как чуждый закона, — не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, — чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых”. Итак, когда Петр поступал аналогичным образом, он не совершал никакого греха, но правильно делал, и он знал, что это позволено. Ибо этим своим прегрешением он показывал, с одной стороны, что Закон не является необходимым для обретения праведности, а с другой стороны— он избавлял язычников от соблюдения Закона. Ибо если Петру было позволительно нарушать Закон в чем-то, то и всем также позволительно нарушать его во всем. Павел критикует Петра не за это нарушение Закона. Он критикует его за лицемерие, что очевидно из следующего далее текста:

…А когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных.

Здесь вы видите, в чем состоял грех Петра. Павел описывает его очень тщательно. Он обвиняет Петра в слабости, а не в каких-то злых намерениях или невежестве. Петр боялся иудеев, которые пришли от Иакова, и из-за этого страха он согрешил. Потому что он не хотел шокировать их подобным образом. Отсюда видно, что он больше пекся об иудеях, чем о язычниках, поставив под угрозу христианскую свободу и истину благовествования. Уклоняясь, избегая и устраняясь от пищи, запрещенной Законом — пищи, которую до этого он ел, — Петр вселил сомнения в сердца верующих, которые из его действий могли сделать такой вывод: “Петр воздерживается от пищи, запрещенной Законом. Следовательно всякий, кто ест запрещенную Законом пищу, грешит и нарушает Закон, а кто воздерживается — тот праведен и соблюдает Закон. Иначе Петр не стал бы воздерживаться. Но так как он делает это и добровольно избегает пищи, которую ел раньше, то это — явный признак того, что вкушающие запрещенное Законом — грешат, а воздерживающиеся от пищи, запрещенной Законом, — оправданы”.

Такова суть обсуждаемого здесь. Однако Иероним не понял этого. Он видел только поступки, а не намерения, с которыми эти поступки совершались. Сами по себе поступки не были порочными, ибо есть и пить или не есть и не пить — это ничего не значит. Но намерения, с которыми совершаются поступки: “Если ты ешь, то, дескать, согрешаешь; а если воздерживаешься, то праведен” — вот что является порочным. Таким образом, обрезание само по себе — хорошее дело, но порочным является намерение: “Если ты не обрезан по Закону Моисееву, то ты не можешь быть спасен”. Именно такой пример и показывал всем Петр [своим поступком]: “Если вы не избегаете пищи, запрещенной Законом, то вы не можете быть спасены”. Здесь Павел просто не мог притворяться или лицемерить, потому что под угрозу ставилась истина благовествования. Чтобы сохранить эту истину, он открыто противостал Петру. Павел оговаривает здесь некоторые различия. Причина, по которой можно уклоняться от некоторых разновидностей пищи, — это милосердие [сострадание]. В этом нет никакой опасности, потому что всегда хорошо сослужить такую службу слабому брату своему. Это Павел и сам делал, и этому он учил. Другая же причина, заключающаяся в том, что вы избегаете этой пищи для того, чтобы быть праведным и обрести спасение, подразумевает, что если вы не избегаете этой пищи, то грешите и обрекаете себя на проклятие. Будь проклято такое “милосердие” и все деяния такого милосердия! Ибо уклоняться от запретной пищи таким образом — значит отрекаться от Христа, значит швырнуть Его Кровь под ноги, значит хулить Дух Святой, значит богохульствовать и восставать против всего святого. Таким образом, если кто-то стоит перед неизбежным выбором, то лучше для него потерять друга и брата, чем Бога Отца. Ибо если человек теряет Бога Отца, то ему не сохранить надолго и брата своего.

Поскольку Иероним не видел этого, он не мог понять ни данного фрагмента, ни всего Послания. Он полагает, что Павел занимается словоблудием, обсуждая что-то совершенно несущественное. Поэтому он “выгораживает” Петра, смягчает его грех и говорит, что он согрешил непроизвольно [сам того не ведая]. Но Петр согрешил не по неведению, ибо он знал, что ему позволено есть все, но по лицемерию и притворству, которое могло бы повлечь за собою суждение о необходимости Закона. Этим он побудил бы как язычников, так и иудеев уклониться от истины благовествования и в немалой степени содействовал бы тому, чтобы они отказались от Христа, отвергли благодать, вернулись к Иудаизму и приняли на себя все бремя Закона. Вот что могло бы произойти, если бы Павел не упрекнул Петра и тем самым не призвал бы язычников и иудеев, соблазненных примером Петра, обратно — к свободе во Христе и истине благовествования. Таким образом, если бы кто-то хотел осудить и преувеличить грех Петра, то этот грех мог бы казаться огромным. И все же Петр согрешил не по злому умыслу и не по невежеству, но лишь потому, что так сложились обстоятельства — и из страха. Ошибка или грех одного человека легко может вызвать ужасные разрушения, если ее не исправить. Таким образом, учение об оправдании — дело не шуточное, и у нас есть серьезные причины, по которым мы прививаем это учение, настаивая на нем столь усердно.

Поразительно, что Петр, столь выдающийся Апостол, совершил это. До того, на совещании в Иерусалиме он, будучи почти в полном одиночестве, отстоял свое мнение о том, что верующие обретают праведность верою, без дел Закона (Деян.15:7-11). Тот, кто так упорно защищал истину и свободу благовестия, теперь избегает пищи, запрещенной Законом, и грешит в этом, не только становясь причиною великого соблазна, но противореча собственному утверждению. “Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть” (1Кор.10:12). Никто не думает о том, сколь опасны традиции и обряды, и все же мы не можем без них. Что в этом мире является более необходимым, чем Закон и его дела? И все же всегда есть опасность, что это породит отрицание Христа. Ибо Закон часто порождает упование на дела, а там, где присутствует это, не может быть упования на Христа. Поэтому Христа вскоре отвергают и теряют, что мы видим в случае с Петром. Он знал учение об оправдании лучше нас. И все же как легко он мог попасть в такую ситуацию, когда ему пришлось бы нести ответственность за тяжкие последствия своих дел и своего примера, если бы ему не противостал Павел! Все язычники отвернулись бы от проповеди Павла и в результате — утратили бы Евангелие и Самого Христа. И все это происходило бы под видом чего-то святого. Ибо они могли бы сказать: “Павел, до сих пор ты учил нас, что мы должны обрести оправдание по одной лишь благодати, без Закона. Теперь же, как видишь, Петр делает прямо противоположное, ибо он воздерживается от пищи, запрещенной Законом. Таким образом, он учит нас, что мы не можем быть спасены, если не подвергнемся обрезанию и не будем соблюдать Закон”.

13. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием.

Здесь вы явственно видите, что Павел обвиняет Петра в лицемерии, то есть как раз в том, в чем Иероним обвиняет Павла. Если Петр притворялся, то он, несомненно, знал — что было истиною, а что нет. Тот, кто притворяется, грешит не по неведению, но [преднамеренно] вводит людей в заблуждение, прикрывая ложь, которую он сам знает. “Вместе с ним, — говорит он, — лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава (являвшийся сотрудником Павла на протяжении долгого времени, когда они проповедовали язычникам веру во Христа, без дел Закона) был увлечен их лицемерием”. Здесь вы видите ясное описание сущности греха Петра — это было лицемерие, которое могло повлечь за собою гибель Евангелия в том виде, в каком оно было принято, если бы Павел не противостал ему.

Как это чудесно, что Бог сохранил только что учрежденную в то время церковь и само Евангелие посредством лишь одного человека. Павел один отстаивает истину. Потому что он потерял Варнаву, своего спутника, и Петр был против него. Иногда один человек в совете может сделать больше, чем весь совет, о чем свидетельствуют даже сами паписты. Они цитируют, например, Пафнутия, который противостал всему Никейскому собору (лучшему из когда-либо собиравшихся со времен апостольского собора в Иерусалиме) и настоял на своем.

Я говорю это для того, чтобы мы познавали учение об оправдании с величайшим усердием и явственно различали Закон и Евангелие. В этом вопросе мы ничего не должны делать из лицемерия и не должны уступать никому, если мы хотим сохранить истину благовествования и веру чистыми и неоскверненными. Ибо, как я уже говорил, они очень уязвимы. И здесь пусть убирается подальше здравый смысл [разум], этот враг веры, который в искушениях греха и смерти полагается не на праведность веры, или христианскую праведность — о которой он и знать ничего не знает, — но на собственную праведность или, в крайнем случае, на праведность Закона. Как только разум и Закон сходятся вместе, вера сразу же теряет свою чистоту. Ибо у веры нет бoльших врагов, чем Закон и разум. Этих двух врагов невозможно одолеть без огромного старания и труда, и вы должны одолеть их для того, чтобы спастись. Таким образом, когда ваша совесть устрашается Законом и борется с судом Божиим, не ищите совета у разума или Закона, но полагайтесь только на благодать и Слово утешения. Стойте на этом так, будто вы никогда и ничего не слышали о Законе. Войдите во тьму, где не сияют ни Закон, ни разум, но присутствует только тусклый свет веры (1Кор.13:12), который дает нам уверенность в том, что мы спасены одним лишь Христом, безо всякого Закона. Таким образом, Евангелие ведет нас за пределы и выше света Закона и разума, во тьму веры, где Закону и разуму нечего делать. Закон тоже заслуживает того, чтобы его слышали, но в надлежащем месте и в свое время. Когда Моисей на горе говорил с Богом лицом к лицу, он не имел, не учреждал и не отправлял Закона. Но теперь, когда он спустился вниз с горы, он стал законодателем и правит народом посредством Закона. Итак, совесть должна быть свободна от Закона, но тело должно ему повиноваться.

Из этого совершенно ясно, что Павел упрекал Петра не по пустякам, но ради важнейшей доктрины Христианства, которая была поставлена под угрозу лицемерием Петра. Ибо остальные иудеи и сам Варнава лицемерили с ним заодно. Конечно, они все грешили не по неведению и не по злому умыслу, но из страха перед иудеями, и этот страх так ослепил их сердца, что они не признали своего греха. Воистину удивительно, что такие великие мужи, как Петр, Варнава и другие столь быстро и легко впали во грех, да еще в том вопросе, в котором они были хорошо осведомлены и даже учили других. Поэтому, как доктор Штаупиц предупреждал нас, весьма опасно полагаться на собственные силы, независимо от того, насколько святы, широки и тверды наши знания. Ибо в том, что мы знаем лучше, мы можем заблуждаться и грешить, подвергая опасности не только самих себя, но и других, как это делал Петр.

Таким образом, мы — ничто, даже со всеми своими величайшими дарами, если не присутствует [в нас] Бог. Стоит Ему отойти, оставив нас на собственное попечение, вся наша мудрость и все наши знания превращаются в ничто. Если Он не поддерживает нас постоянно, высшее знание и даже теология тщетны. Ибо в час искушения вдруг получается так, что посредством дьявольской уловки все утешительные библейские фрагменты исчезают из нашего поля зрения и мы видим одни лишь угрозы, которые захлестывают нас. Поэтому давайте признаем тот факт, что, если Бог лишит нас Своей поддержки, мы можем легко быть опрокинуты и повержены. Поэтому пусть никто не хвалится и не славится своею собственной праведностью, мудростью и другими дарами, но пусть он смирится и молится Богу вместе с Апостолами (Лук.17:5): “Умножь в нас веру”.

Я подчеркиваю все это для того, чтобы удержать любого человека от мысли, что учение о вере — это простое дело. В самом деле, об этом легко говорить, но это трудно ухватить и легко упустить из виду и потерять. Поэтому давайте со всем усердием и смирением посвятим себя изучению Священного Писания и серьезной молитве, дабы нам не утратить истины благовествования.

14. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской…

Эта чудная история о великих мужах и столпах Церкви заслуживает того, чтобы ее рассказать. Павел — единственный человек, чьи глаза открыты и кто видит грех Петра, Варнавы и других иудеев, поступавших неискренне вместе с Петром. В то же время, они сами не видят своего греха. Фактически, они полагают, что поступают хорошо, проявляя “милосердие” и уступая немощным в вере иудеям. И Павел не покрывает их грех. Он недвусмысленно обвиняет Петра, Варнаву и других Апостолов в том, что они не поступают по истине Евангельской, то есть уклоняются от Евангельской истины. Это было нешуточным делом для Петра — подвергнуться обвинению со стороны Павла в отпадении и уклонении от Евангельской истины. Более тяжкого упрека для него и быть не могло. Тем не менее он терпеливо переносит этот упрек и, несомненно, принимает его с истинной благодарностью. Я уже отмечал ранее, что многие имеют Евангелие, но не истину благовествования. И Павел говорит здесь, что Петр, Варнава и остальные иудеи не поступали по истине Евангельской. То есть они имели Евангелие, но не поступали по нему так, как это надлежит делать. Ибо хотя они проповедовали Евангелие, все же своим притворством, несовместимым с Евангельской истиной, они учреждали Закон. Но установление Закона — это упразднение и ниспровержение Евангелия.

Поэтому всякий, кто хорошо знает, как отличать Евангелие от Закона, должен воздать благодарение Богу и может быть уверен, что он — настоящий богослов. Я полагаю, что во времена искушений я и сам не знаю, как делать это надлежащим образом. Отличить одно от другого можно, расположив Евангелие на небесах, а Закон — на земле, называя праведность Евангелия небесною и божественною, а праведность Закона — земною и человеческою, и различая праведность Евангелия и праведность Закона так же, как различаются небо и земля, свет и тьма, или день и ночь. Пусть одна из них будет как свет и как день, а вторая — как тьма и как ночь. О, если бы мы могли отделить их еще дальше друг от друга! Итак, если речь идет о вере, о небесной праведности и совести, то давайте оставим Закон и не станем вообще принимать его во внимание — пусть он остается на земле. Если же речь идет о делах, то давайте затеплим “лампу дел” и праведности Закона в ночи. Итак, пусть солнце и нескончаемый свет Евангелия и благодати сияет днем, и пусть лампа Закона светит в ночи. Эти два понятия должны различаться в вашем сознании так, чтобы, когда ваша совесть совершенно и полностью устрашена чувством греха, вы думали бы о себе: “Сейчас ты трудишься на земле. Здесь пусть осел работает, пусть он выполняет свои обязанности и тащит возложенную на него ношу. То есть пусть тело всеми своими членами будет подчинено Закону”. Но когда вы возноситесь на небеса, оставьте осла вместе с его ношею на земле. Ибо совесть не имеет отношения к Закону, или к делам земной праведности. Поэтому пусть осел остается в долине, а совесть взойдет на гору вместе с Исааком, не зная ровным счетом ничего о Законе и о его делах, но взирая только на прощение грехов и полную праведность, предложенную и дарованную нам во Христе”.

С другой стороны, в обществе должно строго требоваться соблюдение Закона. Здесь ничего не должно быть известно о Евангелии, о совести, о благодати, о прощении грехов, о небесной праведности или о Самом Христе. Пусть здесь будет известно только о Моисее, о Законе и о его делах. Когда эти два явления — Закон и Евангелие — разделяются подобным образом, оба они остаются в своих пределах. Закон остается за пределами небес, то есть вне сердца и совести. И, с другой стороны, свобода Евангелия остается за пределами земли, то есть вне тела и его членов. И как только Закон и грех вторгаются на небеса, то есть в сознание [совесть], они должны сразу же изгоняться прочь. И тогда совесть ничего не будет знать о Законе и грехе, но будет знать только о Христе. С другой стороны, когда благодать и свобода приходят на землю, то есть в тело, вы должны говорить: “Вам нечего делать здесь, посреди грязи и непристойностей физической жизни. Вы принадлежите небесам!”

Петр запутался в этом различии между Законом и Евангелием и потому стал убеждать верующих, что им должно оправдываться Евангелием и Законом вместе взятыми. Этого Павел не потерпел. И в этом состояла причина, по которой он упрекнул Петра. Он не хотел его стыдить или позорить, цель его заключалась лишь в том, чтобы вновь отчетливо и точно разделить два этих элемента [Закон и Евангелие], а именно — Закон оправдывает на земле, а Евангелие — на небесах. Папа же римский не только перепутал Закон с Евангелием, но превратил Благовестие в самый настоящий свод законов и обрядовых правил к этим законам. Он перепутал также светские дела с церковными, и это воистину адская и сатанинская путаница.

Знание о различии между Законом и Евангелием в высшей мере необходимо, ибо в нем заключается своего рода “резюме” [краткое изложение сути] всего христианского учения. Поэтому пусть все с усердием учатся отличать Закон от Евангелия не только на словах, но в чувствах и на деле. То есть пусть человек хорошо различает два этих явления в сердце своем и в совести своей. Ибо на словах такое различение выглядит простым. Когда же дело доходит до практики, вы обнаруживаете, что Евангелие оказывается “редким гостем” вашей совести, зато Закон “захаживает” туда очень часто, и совесть ваша приучена к Закону и чувству греха. Да и разум также поддерживает это чувство.

Поэтому, когда Закон устрашает вас, когда грех обвиняет вас и совесть ваша сокрушена, вы должны говорить: “Есть время для того, чтобы умирать, и время для того, чтобы жить (см. Еккл.3:2). Есть время, чтобы слышать Закон, и время, чтобы пренебрегать Законом. Есть время, чтобы слышать Евангелие, и время, чтобы ничего о Евангелии не знать. Пусть сейчас Закон уходит прочь, и пусть придет Евангелие. Ибо сейчас время слышать Евангелие, а не Закон. Во мне нет ничего хорошего, фактически, я совершил тяжкий грех. Допустим. Но тем не менее я имею избавление от грехов через Христа, благодаря Которому все мои грехи прощены”. Но в вопросах, не относящихся к совести, когда речь идет о том, что вы должны исполнять внешние обязанности — будь вы проповедником, судьей, мужем, учителем, учеником или кем угодно, — не время слышать Евангелие. Вы должны подчиняться Закону и исполнять свои обязанности. Таким образом, Закон остается “в долине, вместе с ослом”, а Евангелие остается “с Исааком на горе”.

(Но когда я увидел)… то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?

Это значит: “Ты — иудей и обязан жить, как иудей, то есть воздерживаться от пищи, запрещенной Законом. Однако же ты, иудей, живешь, как язычник, то есть добровольно поступаешь вопреки Закону, нарушаешь его и попираешь его ногами. Ибо ты ешь нечистую пищу, как это делает всякий язычник, свободный от Закона. И ты поступаешь правильно. Но, соблюдая Закон, ты заставляешь язычников поступать так, как поступают иудеи, то есть ты принуждаешь их соблюдать Закон. Ибо своим примером воздержания от оскверненной пищи ты побуждаешь язычников думать: ‘Сейчас Петр воздерживается от языческой пищи, которую он раньше ел. Следовательно, мы также должны от нее воздерживаться и жить как иудеи. В противном случае мы не будем праведными и не обретем спасения’”. Вы видите теперь, что Павел упрекает Петра не в невежестве [неведении], ибо тот знал о своей свободе, о том, что он может есть любую пищу вместе с язычниками, но [он упрекает его] в притворстве, посредством которого Петр принуждал язычников жить по-иудейски.

Здесь я напоминаю вам еще раз — в том факте, что человек живет как иудей, нет ничего плохого, ибо нет никакой разницы, едите ли вы свинину или какое-то другое мясо. Но если вы живете по-иудейски в том смысле, что воздерживаетесь от какой-то пищи ради своей совести, то этим вы отвергаете Христа и разрушаете Евангелие. Поэтому, когда Павел увидел, что поведение Петра имеет указанную тенденцию, он противостал ему, и суть его слов заключается в следующем: “Ты знаешь, что соблюдение Закона не является необходимым для обретения праведности и что праведность приходит только через Христа. Потому ты не соблюдаешь Закон, но нарушаешь его, принимая всякую пищу. Тем не менее своим примером ты побуждаешь язычников оставить Христа и возвратиться Закону. Ибо ты подталкиваешь их к такой мысли: ‘Одной веры недостаточно для обретения праведности, для этого требуются также Закон и [добрые] дела. Петр показывает нам это собственным примером. Таким образом, если мы хотим получить оправдание, то должны соблюдать Закон, а не только веровать во Христа’”. Итак, своим поведением Петр не только наносит ущерб чистоте учения, но и грешит против истинной веры и христианской праведности. Ибо язычники на этом основании приходят к выводу, что Закон необходим для обретения праведности. Если это заблуждение не пресечь, то Христос станет бесполезен.

Из сказанного видна общая картина разлада и противоречий, возникших между Петром и Павлом. Павел поступает серьезно и добросовестно — он не стремится [просто] упрекать Петра. Но из библейского текста очевидно, что Петр притворялся и что именно в этом Павел укорял его. В поведении Павла нет притворства, [в нем] лишь чистая христианская строгость и “святая гордость”, которая была бы грехом, если бы Петр совершил какой-то пустячный проступок, а не согрешил бы против главной доктрины всего христианства. Но так как порочным поведением Петра под угрозу была поставлена истина благовествования, Павел не желает, да и просто не может не выступить в ее защиту. Ради нее он не пощадит [даже] Петра, и он не считается ни с Варнавою, ни с остальными [Апостолами].

Таким образом, упрекая Петра, Павел поступил правильно. Порфирий и Юлиан несправедливы, обвиняя его в том, что он, дескать, упрекал Петра в простом неведении. В самом деле, даже если рассматривать с позиции разума вопросы, с которыми имеет дело Павел, то придется признать, что лучше отделить [устранить, отставить прочь] Петра, чем нанести урон Божиему Величию [заставлять уступить Божие Величие] или подвергнуть опасности веру. Ибо вопрос ставится так: cледует либо подвергнутm резкой критике Петра, либо полностью отбросить Христа. Так пусть уж лучше Петр погибнет и, если это понадобится, отправится в ад, чем Христос будет потерян [для нас]. Порфирий и все остальные должны согласиться с этим утверждением, и никто не может отрицать, что Павел поступал в этом случае правильно и благочестиво.

Если бы этот конфликт затрагивал какой-то несущественный вопрос — как, например, несогласие между Павлом и Варнавою, упомянутое в Книге Деяний (15:39), которое было сущим пустяком, — то Павел мог бы уступить. Но в данном случае, когда дело касается наиважнейшего вопроса, он не должен уступать нисколько. Поэтому пусть каждый христианин, следуя примеру Павла, исполняется той павловой “гордостью”, которую мы видели здесь. Пусть любовь все переносит, всему верит, на все надеется (1Кор.13:7). Вера же, напротив, пусть ничего не переносит, но правит, повелевает, торжествует и совершает все. Ибо любовь и вера по своим намерениям, целям и по своей значимости [ценности] являются полными противоположностями. Любовь уступает даже в мелочах, говоря: “Я все переношу и всему уступаю”. Но вера заявляет: “Я никому не уступаю, но все должны уступать мне — люди, народы, цари, князья и судьи всей земли”. Как сказано в Пс.(2:10–11): “Итак вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь [пред Ним] с трепетом… чтобы вам не погибнуть в пути вашем”.

Таким образом, основное содержание рассматриваемого фрагмента заключается в словах: “Язычников принуждаешь жить по-иудейски”. То есть: “Ты принуждаешь их отпасть от благодати и веры — к Закону и делам, и [этим ты ведешь их] к отрицанию Христа, словно Он напрасно пострадал и умер”. Слово “принуждаешь” заключает в себе все опасности и грехи, которые Павел выделяет и обсуждает на протяжении всего Послания. Ибо если это принуждение не пресечь, то всю веру придется просто упразднить. А где упраздняется вера, там теряют значимость все обетования Божии, и все дары Святого Духа попираются ногами, и все просто должны погибнуть и быть прокляты. На протяжении этого Послания Павел много раз описывает это свойство праведности Закона.

Итак, если столь опасно иметь дело с Законом и если это впадение [Петра] во грех произошло столь просто и оказалось таким глубоким, как падение с небес в преисподнюю, то пусть каждый христианин усердно учится различать Закон и Евангелие. Пусть он позволяет Закону править своим телом и всеми его членами, но не своею совестью. Ибо нельзя допустить, чтобы эта царица и невеста была осквернена Законом — она должна соблюдаться в чистоте для Христа, ее единственного мужа, на что Павел указывает повсюду (2Кор.11:2): “Я обручил вас единому мужу”. Итак, пусть совесть войдет в свою “горницу невесты”, расположенную не в глубокой долине, но высоко на горе. И пусть только Христос возлежит и царствует здесь — Христос, Который не устрашает и не огорчает грешников, но утешает их, прощает им грехи и спасает их. Поэтому пусть устрашенная совесть не думает ни о чем, не знает ничего и ничего не противопоставляет гневу и суду Божию, кроме Слова Христова, которое является Словом благодати, прощения грехов, спасения и жизни вечной. Но сделать это действительно трудно. Ибо человеческая природа и человеческий разум не ухватываются за Христа прочно и всецело, но быстро скатываются назад, к помыслам о Законе и грехе. Таким образом, человек по природе своей всегда стремится быть свободным во плоти, но рабом и пленником в совести.

Короче говоря, Павел пересказывает Петру в краткой форме все учение об оправдании, начиная со слов: “Если ты, будучи Иудеем…”— и до фрагмента (стих 16): “Ибо делами закона…” — где он снова обращается к галатам. Однако он сказал эти слова Петру в присутствии всей церкви не для того, чтобы его научить, но для того, чтобы его укрепить. Потому он говорит Петру:

15. Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники.

То есть: “Мы являемся иудеями по природе, будучи рождены в праведности Закона, в Моисее и в обрезании. Мы несем на себе [с собой] Закон с самого своего рождения. Не потому что мы выбрали его [Закон], как делают язычники, но по самой нашей природе мы имеем праведность Закона. (Как Павел говорит о себе в первой главе [Гал.1:14], он был ‘неумеренным ревнителем отеческих моих преданий’.) Таким образом, по сравнению с язычниками мы не являемся грешниками, не имеющими Закона и добрых дел. Мы были рождены иудеями, рождены в праведности и воспитаны в праведности. То есть наша праведность начинается с самого нашего рождения, ибо Иудаизм — это что-то родное для нас. Потому что в семнадцатой главе Книги Бытие Бог заповедовал Аврааму обрезать каждого младенца мужского пола на восьмой день (Быт.17:10 и далее). Затем Моисей подтвердил этот закон обрезания, пришедший от праотцов. То, что мы являемся иудеями по природе, — замечательно. Но тем не менее хотя мы и обладаем привилегией праведности по природе, рождены для Закона и его дел и не являемся грешниками, как язычники, — все же ничто из названного не делает нас праведными в глазах Божиих.

И поэтому, если вы представите мне какого-то добропорядочного человека, являющегося иудеем, родившегося праведным и полностью соблюдающего Закон с самого своего рождения, то все равно вышеперечисленное не делает его праведным. Мы действительно обрезаны, но обрезанием мы не оправданы, ибо это [лишь] “печать праведности” (Рим.4:11). Мальчики, обрезанные по вере Авраама, спасены, но не за счет обрезания, а за счет своей веры. Как бы ни были мы святы и близки к иудейскому народу по происхождению и как бы мы ни хвастались перед язычниками, что имеем, дескать, оправдание Закона, служение [поклонение], обетования и отцов — все это, конечно, великолепно, но все же это не делает нас праведными в глазах Божиих и не дает нам никаких преимуществ перед язычниками”.

Этими словами Павел совершенно однозначно дает понять, что он говорит здесь не о каких-то обрядах и не о том, что со времени явления Христова они обречены, как полагают Ориген и Иероним. Он говорит о чем-то намного более важном, а именно — о первородстве Иудеев. Он отрицает их праведность, несмотря на то, что они были рождены в святости, обрезаны, соблюдают Закон, имеют усыновление, славу, заветы, отцов, служение, Бога и Христа, несмотря на то, что они имеют обетования, живут в них и хвалятся ими, как они говорят в Иоан.(8:33): “Мы семя Авраамово”, и еще (стих 41): “Одного Отца имеем, Бога”, и в Рим.(2:17): “Ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом”. Таким образом, хотя Петр, Павел и другие Апостолы действительно были чадами Божиими, праведными по Закону и, в конце концов, даже служителями Христовыми, все это не приносило им праведности в глазах Божиих. Ибо если вы даже свяжете все это в один узел — Закон, его дела и праведность, обрезание, усыновление, заветы, обетования, апостольство и т. д. — все равно христианская праведность не приходит через это. Ибо ничто из перечисленного не является Христом.

Это значит, что Павел хочет рассматривать, восхвалять и защищать веру, потому что не Закон, а лишь она одна оправдывает. Не то чтобы Закон порочен или достоин осуждения. Ибо Закон, обрезание, служение и т. п. не осуждаются за свою неспособность оправдывать. Но Павел выступает против них потому, что лжеапостолы утверждали, будто одним лишь исполнением этих деяний, без веры, люди получают оправдание и спасение. Такого Павел не мог потерпеть, ибо без веры все это погибельно— Закон, обрезание, усыновление, храм, служение, обетования, даже Бог и Христос бесполезны без веры. Поэтому слова Павла направлены против всего, что противоречит вере, а не только против обрядов.

16. Однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа…

Эти слова: “делами закона”, очень выразительны, и их следует, насколько это только возможно, принимать в самом широком смысле. Я говорю это из-за самодовольных и праздных схоластов и монахов, затуманивающих эти слова— да, фактически, и все остальные высказывания Павла — своими глупыми и бездарными толкованиями. Таким образом, если понимать “дела закона” вообще, в широком смысле, то под этим подразумевается все, что противостоит благодати: все, что не благодать, — это Закон, будь то закон гражданский, закон церемониальный или Декалог. Таким образом, даже если вы вынуждены были исполнять дела Закона, согласующиеся с заповедью: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим” (Мат.22:37), вы все равно не можете быть оправданы в глазах Божиих. Ибо человек не оправдывается делами Закона. Но подробнее об этом позже.

Итак, для Павла “дела закона” — это дела всего Закона. Поэтому не следует различать здесь Декалог и церемониальные [обрядовые] правила. И если дела Десяти Заповедей не оправдывают, то тем более не оправдывает обрезание, относящееся к делам обрядовых установлений, то есть церемониального закона. Когда Павел говорит, как он часто делает, что человек не оправдывается Законом, или делами Закона, что у Павла одно и то же, он имеет в виду весь Закон целиком. Он противопоставляет праведность веры праведности всего Закона, со всеми делами, которые могут быть совершены на основании Закона, будь то дела, совершенные божественными или человеческими силами. “Ибо праведностью Закона, — говорит он, — человек не провозглашается праведным в глазах Божиих. Но Бог вменяет праведность веры обильно по милости Своей, ради Христа”. Поэтому Павел так подчеркивает: “Не делами закона”. Ибо несомненно, что Закон свят, праведен и благ. И дела Закона святы, праведны и благи. Но все же человек не оправдывается ими в глазах Божиих.

Следовательно, мнение Иеронима и другие тому подобные суждения, а именно — когда полагают, будто Павел говорит о делах церемониального [обрядового] Закона, а не о делах Декалога, должны быть отвергнуты. Если я уступаю этим суждениям, то я вынужден признать также и то, что церемониальный закон не был благ и свят. Несомненно, обрезание и другие законы, касающиеся обрядов и храма, были праведны и святы, ибо они были заповеданы Богом в той же мере, что и моральные законы. Но далее они [оппоненты] говорят: “После прихода Христа церемониальные законы стали губительными”. Они изобрели это сами, ибо в Писании об этом нигде ничего не сказано. Кроме того, Павел говорит здесь не о язычниках, для которых обряды могли бы быть губительными, но об иудеях, для которых они были благими. Действительно, ведь он и сам соблюдал их. Таким образом, даже в те времена, когда церемониальные законы были святыми, праведными и благими, они не могли оправдывать.

Поэтому Павел говорит не только о той части Закона, которая по-прежнему является благой и святой, но обо всем Законе в целом. Он имеет в виду, что [никакое] дело, совершенное в соответствии со всем Законом, не оправдывает. И он говорит здесь не о грехе против Закона и не о каком-то плотском деянии, но о “деле Закона”, то есть о том, что совершается в соответствии с Законом. Таким образом, воздержание от убийства или прелюбодеяния — будь то воздержание, произошедшее естественным образом или человеческими силами, по доброй воле или в результате обретения дара и силы от Бога — все равно не оправдывает.

Дела Закона [не связаны с оправданием и] могут совершаться либо до оправдания, либо после оправдания. До оправдания многие добропорядочные люди, и даже среди язычников — такие, как Ксенофонт, Аристид, Фабий, Цицерон, Помпоний, Аттик и др. — творили дела Закона и совершали великие деяния. Цицерон бесстрашно принял смерть за праведное дело. Помпоний был человеком честным и правдивым. Он сам никогда не лгал и не выносил, когда это делали другие. Честность и правдивость, конечно, являются замечательными добродетелями и прекрасными делами Закона, но те люди не получили оправдания этими делами. Многие же другие люди — такие, как Петр, Павел и другие христиане — после своего оправдания совершали, и по сей день совершают дела Закона. Хотя они также не оправдываются этими делами. “Ибо хотя я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь” (1Кор.4:4), — говорит Павел. То есть: “Никто из людей не может обвинить меня в чем-то, но этим я не получаю оправдания”. Итак, мы видим, что Павел говорит обо всем Законе и обо всех его делах, а не о грехах против Закона.

Поэтому опасное и порочное представление папистов должно быть осуждено. Они приписывают добродетель благодати и прощения грехов только лишь совершению добрых дел. Ибо они говорят, что доброе дело, совершенное до того, как была явлена благодать, якобы может заслужить “надлежащую”, или “половинчатую” добродетель (meritum de congruo), но доброе дело, совершенное после того, как пришла благодать, может заслужить добродетель “полную” (meritum de condigno). Если человек, не находящийся под благодатью и пребывающий в смертном грехе, по собственной и естественной наклонности совершает доброе дело — такое, например, как чтение или слушание мессы, даяние милостыни, и т. п., — то этот человек, дескать, заслуживает некоторую “надлежащую” [полагающуюся ему за совершенное] благодать. Когда же он получает таким путем благодать, он продолжает совершать добрые дела, которые уже заслуживают вечную жизнь de condigno. Итак, в первом случае Бог никому ничем не обязан. Но поскольку Он благ и праведен, Ему свойственно одобрять такое доброе дело, даже несмотря на то, что оно совершается [человеком, пребывающим] в смертном грехе, и даровать благодать за такое деяние. Ну, а когда человек обретает благодать, Бог, дескать, становится “должником” и просто “обязан” по справедливости даровать этому человеку вечную жизнь. Ибо теперь это уже не только дело свободной воли, совершаемое внешне, но это дело, совершаемое в благодати, что делает человека угодным Богу, то есть [делом, совершаемым] в любви.

Такова теология царства антихристова. Я упоминаю здесь все это, чтобы сделать аргумент Павла более понятным. Ибо когда две противоположности ставятся друг напротив друга, их различия становятся более очевидными. Вдобавок, я хочу, чтобы все видели, как далеко зашли эти “слепые вожди слепых” (Мат.15:14). Этим порочным и богохульным учением они не только затушевали и затмили Евангелие — они просто отбросили его и полностью закопали Христа. Ибо если в состоянии смертного греха я могу совершить хоть какое-то крошечное дельце, которое не только угодно Богу само по себе, внешне, но даже может заслужить благодать, “причитающуюся” за его совершение, и если, заслужив [эту] благодать, я способен совершать дела по благодати, то есть по любви, и по праву принимать вечную жизнь, то зачем же мне нужны благодать Божия, прощение грехов, обетование, крестная смерть и победа Христа? Тогда Христос становится для меня совершенно бесполезным. Ибо я обладаю доброй волей и силой совершать добрые дела, и посредством этого я заслуживаю благодать “причитающуюся” [положенную мне], и, в конце концов, я получаю вечную жизнь de condigno.

Такие чудовищные и омерзительные богохульства следовало бы предлагать мусульманам и иудеям, а не Церкви Христовой. Все это ясно показывает, что папа со своими епископами, теологами, монахами и всем остальным окружением не знает и знать не хочет ни о чем святом. Равно как им нет никакого дела до того, здорово ли их совершенно покинутое и рассеянное стадо. Ибо если бы они хотя бы туманно понимали, что Павел называет грехом и что он называет благодатью, то они никогда не стали бы навязывать таких мерзостей и такой порочной лжи христианскому народу. Они считают смертный грех — такой, как убийство, прелюбодеяние и т. п. — единственным внешним деянием, совершенным против Закона. Они не видят, что сокрытые в сердце невежество, ненависть и неуважение к Богу, неблагодарность, ропот против Бога и противление воле Божией— это тоже смертные грехи, и [они не видят] что плоть не может помышлять, говорить и совершать ничего, кроме того, что от дьявола и что противно Богу. Если бы они видели, что все эти страшнейшие язвы коренятся в природе человека, то отбросили бы свои порочные грезы о “половинчатой” и “полной” добродетелях.

Поэтому должно существовать надлежащее и ясное определение того, что такое порочный человек, или “смертный грешник”. Он является “святым лицемером” и “святым убийцею”, каким был и Павел, следовавший по дороге в Дамаск, чтобы гнать Иисуса из Назарета, чтобы искоренять учение Христа, убивать правоверных людей и разрушать всю Церковь Христову. Все эти поступки, несомненно, были величайшими и ужаснейшими грехами против Бога, но Павел не мог признать их таковыми. Ибо он был столь ослеплен порочным усердием и стремлением действовать во имя Бога, что считал все эти неописуемые преступления деяниями, относящимися к своей исключительной праведности, чрезвычайно угодными Богу деяниями служения и покорности Ему. Могут ли заслужить благодать святые, защищающие, как дела высшей праведности, столь ужасные грехи?

Поэтому мы вместе с Павлом полностью отвергаем “надлежащую”, или “половинчатую”, добродетель и с твердой уверенностью провозглашаем, что эти спекулятивные размышления— всего лишь сатанинские уловки, никогда не исполненные и не подтвержденные никакими примерами. Ибо Бог никогда никому не даровал благодать и вечную жизнь ни за “надлежащую”, ни за “соответствующую” добродетель. Таким образом, эти дискуссии схоластов о “половинчатой” и “полной” добродетелях — не что иное, как пустые вымыслы, мечты праздных людей. Однако все папство основывается на этих не существующих вещах и полагается на них по сей день. Ибо каждый монах думает про себя так: “Соблюдая свой святой устав, я способен заслужить “надлежащую” благодать. И делами, совершаемыми после обретения этой благодати, я могу накопить такое сокровище добродетели, что его не только хватит для того, чтобы мне самому получить вечную жизнь, но и еще останется, чтобы давать или продавать его другим”. Вот как все монахи учили и жили. Паписты пойдут на все, защищая эту ужасную хулу на Христа, они используют против нас все средства, какие только можно себе представить. Чем более святым и “самоправедным” является лицемер среди них, тем более злобным врагом Евангелия Христова он является.

Итак, истинное значение Христианства таково — сначала человек признает посредством Закона, что он грешник, не способный совершать никаких добрых дел. Ибо Закон говорит: “Ты— порочное дерево. Поэтому все, что ты думаешь, говоришь или делаешь, противно Богу. Следовательно, ты не можешь заслужить благодать своими делами. Но если ты пытаешься сделать это, то делаешь плохое еще худшим. Ибо поскольку ты — порочное дерево, ты не можешь производить ничего, кроме порочных плодов, то есть грехов, ‘потому что [ты все делаешь] не по вере; а все, что не по вере, грех’ (Рим.14:23)”. Пытаться заслужить благодать какими-то “предварительными”, или “предшествующими”, делами — значит пытаться умиротворить Бога грехами, то есть, по сути дела, наваливать грехи на грехи, издеваясь над Богом и провоцируя Его гнев. Когда Закон наставляет человека таким образом, он впадает в страх и обретает смирение. Тогда он действительно видит безграничность своего греха и не находит в себе ни одной искорки любви к Богу. Таким образом, он признает праведность Бога в Слове Его и исповедует, что он заслуживает только смерти и вечного проклятия. Итак, первый шаг в Христианстве — это проповедь покаяния и распознания себя [своей греховной сути].

Второй шаг состоит в следующем — если вы хотите быть спасенными, то ваше спасение не приходит от ваших дел. Но Бог послал Своего единственного Сына в этот мир, чтобы мы могли жить через Него. Он был распят и умер за вас и принял ваши грехи телом Своим (1Пет.2:24). Не существует никакой “добродетели соответствия”, или “половинчатой добродетели”, или добрых дел, совершаемых до обретения благодати, но лишь гнев, грех, ужас и смерть. То есть Закон лишь являет грех, устрашает и смиряет. Этим он подготавливает нас к оправданию и направляет нас ко Христу. Ибо Словом Своим Бог явил, что Он хочет быть по отношению к нам Милосердным Отцом. Безо всякой добродетели с нашей стороны — потому что мы, по существу, не можем сами заслужить ничего — Он хочет ради Христа дать нам прощение грехов, праведность и вечную жизнь. Ибо Бог распределяет Свои дары безвозмездно всем, и этим превозносится и восхваляется Его божественность. Однако Он не может защищать эту Свою божественность от “самоправедных” людей, которые не желают принимать благодать и вечную жизнь от Него даром, но хотят заслужить это своими собственными делами. Они просто посягают этим на славу Его божественности. Чтобы сохранить ее, Он вынужден посылать Закон, устрашающий и сокрушающий эти “твердые камни” как гром и молния.

Таково вкратце основное содержание нашего учения о христианской праведности, отличающее его от мерзостей и чудовищных искажений софистов о “половинчатой” и “полной” добродетелях, или о делах, предшествующих благодати, и делах, за благодатью следующих. Изобретателями этих пустых грез были самодовольные люди, которые никогда не боролись ни с какими искушениями и никогда не сталкивались с истинными ужасами греха и смерти. Поэтому они не понимают того, что говорят, ибо они не могут привести ни одного примера, когда эти дела были бы совершены до обретения благодати, а когда после. Следовательно, все это никчемные небылицы, которыми паписты вводят в заблуждение как себя самих, так и окружающих.

Обоснование этого [утверждения], ясно излагаемое здесь Павлом, заключается в том, что человек не оправдывается делами Закона — будь то дела, предшествующие оправданию (о которых он говорит здесь), или же следующие за ним. Таким образом, вы видите, что христианская праведность не является “присущим”, или “врожденным” состоянием, как они говорят о ней. Ибо они утверждают: “Когда человек совершает доброе дело, Бог принимает его. И за это дело Он вселяет в него милосердие [добродетельность]. Эта ‘всел?нная добродетельность’, — заявляют они, — является качеством, которое присоединяется к сердцу.” Они называют это “формальной [внешней] праведностью”. (Вам весьма полезно познакомиться с их манерой выражаться.) Нет ничего более невыносимого для них, чем слышать, что это качество, придающее сердцу такое же свойство, как белизна — стене, не является праведностью. Они не могут подняться выше такого размышления человеческого разума: “Человек праведен посредством своей формальной праведности, которая является благодатью, делающей его угодным Богу, то есть [является] любовью.” Таким образом, они приписывают формальную праведность отношению и “форме” [состоянию], которые свойственны душе [которые являются врожденным качеством души], а именно — любви, являющейся делом и даром Закона. Ибо Закон гласит: “Возлюби Господа Бога твоего” (Мат.22:37). И они утверждают, что эта праведность достойна вечной жизни, что тот, кто обладает ею, — “формально праведен”. И, наконец, что он [обладающий такой праведностью] праведен фактически, потому что теперь он совершает добрые дела, за которые ему причитается вечная жизнь. Такова позиция софистов — причем лучших из них.

Другие же — такие, например, как Скот и Оккам — еще хуже. Они утверждают, что эта даруемая Богом любовь не является необходимой для обретения благодати Божией, но что даже своими собственными естественными силами человек способен породить в себе любовь к Богу и возлюбить Его превыше всего. Скот размышляет следующим образом: “Если человек способен любить какое-то творение — ведь, например, юноша любит девушку, и скаредный человек любит деньги, причем все перечисленное является благом меньшим [чем Бог],— то он также может любить и Бога, Который является благом бoльшим. Если по своему естеству он [человек] имеет любовь к творению, то тем более он имеет любовь к Творцу”. Этот аргумент покорил всех софистов, никто из них не смог опровергнуть его. Вместе с тем, вот что они говорят:

“Писание вынуждает нас признать, что, кроме нашей естественной любви, которою Бог не удовлетворен, Он также требует от нас любви, которую Он Сам дарует нам”. Итак, они обвиняют Бога в том, что Он будто бы является “жестоким тираном” и суровым “надсмотрщиком”, который не удовлетворяется тем, что я соблюдаю и исполняю Его Закон, но требует также, чтобы, помимо Закона, который мне [будто бы] исполнить нетрудно, я еще чем-то “приукрашивал” свою покорность и придавал ей какие-то дополнительные качества. Это можно сравнить с тем, как если бы хозяйка дома не удовлетворялась тем, что ее кухарка готовит очень вкусную пищу, но бранила бы ее за то, что та в процессе приготовления пищи не надевает на себя драгоценные платья и золотую корону. И что это была бы за хозяйка дома, если бы после того, как ее кухарка исполнила все, что от нее требуется, — причем исполнила великолепно, — она стала бы требовать, чтобы та, помимо прочего, носила еще и золотую корону, которой у нее и быть-то не может? Точно так же — что это был бы за Бог, Который требовал бы от нас исполнения Его Закона, который сам по себе мы могли бы исполнить, но при этом требовал бы от нас облачения, которым мы обладать не можем?

Дабы никому не казалось, что они противоречат самим себе, они вводят здесь различие, говоря, что Закон может исполняться двумя путями: во-первых — согласно содержанию поступка, во-вторых — согласно намерению Того, Кто дал заповедь. По содержанию поступка, то есть если рассматривать само деяние, мы можем просто исполнить все, что заповедует Закон. Но мы не можем сделать этого согласно намерению Того, Кто заповедал это. Ибо это значит, что Бог не удовлетворен тем, что вы совершили и исполнили все, заповеданное в Законе (хотя ничего кроме этого Он от вас не требовал), но вдобавок Он настаивает на том, чтобы вы соблюдали Закон в любви — причем не в естественной любви, которою вы обладаете, но в сверхъестественной и божественной любви, которую дарует [присуждает] Он Сам. Что это еще, если не объявление Бога тираном и мучителем, требующим от нас того, чего мы не в состоянии исполнить? В определенном смысле, они как бы говорят, что если мы прокляты, то вина за это ложится не столько на нас, сколько на Бога, требующего, чтобы мы соблюдали Его Закон таким [невыполнимым] образом.

Я говорю здесь обо всем этом, чтобы вы могли видеть — как далеко они отошли от Писания в своем утверждении, что нашими собственными силами мы способны любить Бога превыше всего или что, по крайней мере, лишь совершая дела [Закона] мы способны заслужить благодать и вечную жизнь. И так как Бог не удовлетворен, когда мы исполняем Закон по содержанию деяний, но хочет, чтобы мы также исполняли его согласно намерениям Того, Кто заповедал это, Священное Писание требует, чтобы мы имели сверхъестественное качество, всел?нное в нас с небес, а именно — любовь, которую они называют “формальной праведностью” и которая наполняет и украшает веру, делая ее способной оправдывать нас. Таким образом, вера — это “тело”, “скорлупа” [оболочка], или “цвет”, а любовь — это “жизнь”, “ядро”, или “форма”.

Таковы грезы схоластов. Но там, где они говорят о любви, мы говорим о вере. И хотя они говорят, что вера — это только “очертание” [контур, набросок], а любовь — живые цвета и завершение этого [эскиза], мы говорим, что, напротив, вера ухватывается за Христа и что Он является той “формой”, которая украшает веру и наполняет ее, как цвет украшает и наполняет стену. Таким образом, христианская вера — это не бесполезное качество, не пустая скорлупа в сердце, пребывающем в состоянии смертного греха до тех пор, пока не придет любовь, чтобы оживить его. Но если это истинная вера, то она является верным упованием и твердым принятием [одобрением] в сердце. Она ухватывается за Христа так, что Христос является объектом веры, или, скорее, не объектом, но Тем, Кто присутствует, так сказать, в самой вере. Таким образом, вера — это весьма специфическая разновидность “знания”, или тьма, ничего не понимающая [или не видящая]. И все же Христос, за Которого ухватывается вера, сидит в этой тьме, как Бог восседал во тьме на Синае и в Храме. Таким образом, наша “формальная праведность” не является любовью, наполняющей веру. Но вера существует сама по себе, как “туман” в наших сердцах, то есть упование на то, чего мы не видим, на Христа, который реально присутствует, особенно когда Он невидим.

Таким образом, вера оправдывает потому, что она ухватывается за это сокровище, за присутствующего Христа, и обладает этим сокровищем. Но то, как Он присутствует, — выше нашего понимания, ибо вокруг нас — тьма, как я уже говорил. Итак, везде, где присутствует уверенность в сердце, присутствует и Христос — в этой самой мгле и вере. Это и есть [та] формальная праведность, за счет которой оправдывается человек. Он оправдывается не за счет любви, как утверждают софисты. Короче говоря, если софисты говорят о том, что любовь формирует и приводит в движение веру, то мы говорим, что это Христос формирует веру и приводит в движение ее, или что Он — является “формой” веры. Таким образом, Христос, за Которого “ухватилась” вера и Который живет в сердце, является истинною христианскою праведностью, за счет которой Бог вменяет нам праведность и дарует вечную жизнь. Здесь нет ни дел Закона, ни любви, но речь идет здесь о совершенно иной разновидности праведности, о новом мире, существующем свыше и помимо Закона. Ибо Христос и вера — это не Закон и не дела Закона. Впоследствии мы намерены более подробно рассмотреть этот вопрос, который софисты не понимают и о котором они не пишут. Но сейчас достаточно показать, что Павел говорит здесь не только о церемониальном законе, но о Законе вообще.

Мимоходом я предупредил об ужасном заблуждении теологов-схоластов, утверждающих, будто человек обретает прощение грехов и оправдание следующим образом: своими делами, предшествующими благодати, которые они называют “половинчатой добродетелью” [meritum de congruo], он якобы заслуживает благодать, которая, как они говорят, является качеством, присущим воле, дарованной Богом сверх и превыше той любви, которую мы имеем сами по себе. Они заявляют, что когда человек имеет это качество, он “формально праведен” и является истинным христианином. Я же утверждаю, что это порочное и опасное мнение, не делающее человека христианином, но скорее превращающее его в мусульманина, иудея, анабаптиста или фанатика. Ибо кто может совершать добрые дела своими собственными силами, без благодати, и этим заслуживать благодать? Таким образом эти мечтатели превратили веру в пустое [бесплодное] качество души, которое само по себе, без любви, бесполезно, но якобы становится действенным и оправдывает, когда к нему добавляется любовь.

Они идут дальше, и говорят, что дела, которые следуют [после обретения благодати], позволяют заслужить вечную жизнь “de condigno” [как нечто причитающееся], потому что Бог, дескать, принимает все последующие дела и прилагает их к вечной жизни благодаря той любви, которую Он вселил в человеческую волю. Таким образом, они говорят, что Бог “засчитывает” добрые дела в счет вечной жизни, а порочные деяния — в счет проклятия и вечного наказания. Они слышали что-то во сне о “принятии” [засчитывании] и приписали это делам. Все это ложь и хула на Христа. Тем не менее кое-кто из них утверждают нечто еще худшее и учат, будто мы можем любить Бога превыше всего исключительно своими естественными силами. Все это полезно знать, чтобы лучше понимать аргументацию Павла.

В противовес этим ничтожным и пустым иллюзиям, как мы уже кратко отмечали выше, мы преподаем веру и истинное значение [содержание] Христианства. Во-первых, человек должен быть научен Законом, чтобы он мог познать себя и провозгласить: “Все согрешили и лишены славы Божией…” (Рим.3:23). И еще: “Нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути…” (Рим.3:10–12). И еще: “Тебе, Тебе единому согрешил я…” (Пс.50:6). Этим противопоставлением мы гоним людей прочь от “половинчатой” и “полной” добродетелей. Теперь, когда человек таким образом смирился перед Законом и приведен к познанию себя, он воистину раскаивается. Ибо истинное покаяние начинается со страха и с суда Божия. Он видит [теперь], что является таким страшным грешником, что сам, своими силами, устремлениями или делами не может сделать ничего, избавляющего его от греха. Теперь он понимает правильно, что имеет в виду Павел, говоря, что человек раб и пленник греха, что Бог предал всех людей греху и что весь мир виноват в глазах Божиих. Тогда человек начинает понимать, что учение софистов о добродетели “половинчатой” и добродетели “полной”— это лишь??????????? (1Тим.1:6) и что от всего папства камня на камне не осталось.

Теперь он начинает воздыхать: “Кто же тогда придет мне на помощь?” Устрашенный Законом, он впадает в отчаяние и не надеется более на свои собственные силы. Он озирается по сторонам и молит о помощи, о Посреднике и Спасителе. И вот тогда, в надлежащее время, приходит спасительное Слово Евангелия и говорит: “‘Дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои’ (Мат.9:2). Уверуй во Иисуса Христа, распятого за твои грехи. Если ты осознаешь свои грехи, не считай их своими, но помни, что ты был привит ко Христу, ‘и ранами Его мы исцелились’ (Ис.53:5)”.

Это — начало спасения. Этим мы избавляемся от греха и получаем оправдание. И нам даруется вечная жизнь — не за наши собственные добродетели и добрые дела, но по нашей вере, которою мы “ухватываемся” за Христа. Итак, мы тоже признаем достоинство и формальную праведность сердца, но мы подразумеваем под этим не любовь, как делают софисты, а веру, потому что сердце не должно видеть ничего, кроме Христа Спасителя, и держаться только за Него одного. Здесь необходимо знать истинное определение [истинную функцию] Христа. Игнорируя это целиком и полностью, софисты сделали из Него судью и палача и изобрели эту безумную концепцию о “половинчатой” и “полной” добродетелях.

Однако на самом деле Христос вовсе не является законодателем. Он — Умилостивитель и Спаситель. Вера ухватывается за это и верует, ничуть не сомневаясь, что Он совершил все дела и обладает всеми добродетелями, как de congruo, так и de condigno. Он мог бы расплатиться за грехи всего мира одной каплей Своей Крови, но сейчас Он уже совершил все, чтобы принести полное искупление [за все грехи]. Евр.(9:12): “Со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление”. И Рим.(3:24–25): “Получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его…” Таким образом, это великое дело — ухватиться верою за Христа, Который несет на Себе грехи мира (Иоан.1:29). И только такая вера вменяется в праведность (Рим.3–4).

Здесь следует отметить, что эти три вещи соединены вместе — вера, Христос и принятие, или вменение [праведности]. Вера ухватывается за Христа и делает реальным Его присутствие, “обрамляет” Его, как кольцо обрамляет драгоценный камень. И всякого, кто имеет в сердце эту веру во Христа, Бог называет праведным. Это те средства и та добродетель, которыми мы получаем прощение грехов и праведность. “Так как ты веруешь в Меня, — говорит Бог, — и твоя вера ‘держится’ за Христа, Которого Я даровал тебе, как твоего Оправдателя и Спасителя, да будешь ты праведен”. Таким образом, Бог принимает вас, или провозглашает вас праведным только за счет Христа, в Которого вы веруете.

Итак, принятие, или вменение, чрезвычайно необходимо, во-первых — потому, что мы еще не совершенно праведны, но грех по-прежнему живет в нашей плоти на протяжении всей жизни. Бог очищает нашу плоть от этого остатка греха. Вдобавок, иногда Святой Дух покидает нас, и мы впадаем во грехи, как это было с Петром, с Давидом и другими святыми. Тем не менее мы всегда прибегаем за помощью назад к этому учению о том, что наши грехи покрыты и что Бог не хочет, чтобы на нас лежала ответственность за них (Рим.4). Это не значит, что в нас нет греха, как учат софисты, говоря, что мы должны продолжать творить добро до тех пор, пока мы не перестанем чувствовать в себе греха, но грех присутствует всегда, и благочестивые [люди] чувствуют это. Однако он игнорируется и покрывается Богом, потому что Христос, Посредник, стоит между нами. Так как мы держимся за Него своею верою, все наши грехи не являются более грехами. Но где Христос и вера не присутствуют более, там нет прощения грехов, или их покрытия. Наоборот, здесь одно только обвинение и вменение грехов и вины. Таким образом, Бог хочет прославить Своего Сына, и Он Сам хочет быть прославлен в нас через Него.

Когда мы учим вере во Христа таким образом, тогда мы также учим о добрых делах. Раз вы держитесь верою за Христа, через Которого вы стали праведны, вам следует теперь идти и любить Бога и ближнего своего. [Вам следует] Взывать к Богу, воздавать Ему благодарения, проповедовать Его, прославлять Его, исповедовать свою веру в Него. Творить добро ближнему своему и служить ему. Исполнять свои обязанности. Это — воистину добрые дела, которые происходят от этой веры и радости, зародившейся в сердце, потому что мы имеем прощение грехов даром, через Христа.

Тогда мы легко несем и крест свой или страдания. Ибо бремя, которое возлагает на нас Христос, сладко, и ноша Его легка (Мат.11:30). Когда грех прощен и совесть освобождена от тяжкой ноши и жала греха, тогда христианин может все сносить с легкостью. Так как все это сладко и приятно, он охотно переносит все страдания. Но когда человек пребывает в своей собственной “праведности”, все, что он делает, и все, от чего страдает, болезненно и утомительно для него, потому что он делает это неохотно.

Итак, мы определяем христианина следующим образом: христианин — это не тот, кто не имеет или не чувствует греха. Это тот, кому Бог, по его вере во Христа, не вменяет его греха. Данное учение приносит твердое утешение душам, потревоженным грехом, пребывающим в истинных терзаниях. Поэтому не напрасно мы столь часто и старательно прививаем учение о прощении грехов и о вменении праведности ради Христа, так же, как учение о том, что христианин не имеет ничего общего с Законом и грехом. Ибо, покуда он христианин [в той мере, в какой он является христианином], он выше Закона и греха, потому что сердце его имеет Христа, Господа Закона, подобно тому, как кольцо обрамляет драгоценный камень. И когда Закон обвиняет его и грех досаждает ему, он взирает на Христа. И когда Он ухватывается за Него верою, он пребывает с Ним, с Победителем над Законом, грехом, смертью и дьяволом — Победителем, Который правит всем этим и не позволяет вредить ему.

Таким образом, если дать христианину надлежащее определение — это тот, кто свободен от всех законов и ничему не подчиняется ни внутренне, ни внешне. Но я преднамеренно сказал: “Покуда он христианин” [в той мере, в какой он является христианином] (а не: “В той мере, в какой он является мужчиной или женщиной”). То есть покуда его совесть наставляема, украшаема и обогащаема этою верою, этим великим и бесценным сокровищем, или, как Павел называет ее, “неизреченным даром” (2Кор.9:15), который невозможно превознести и прославить в достаточной мере, потому что он делает людей детьми и наследниками Божиими. Итак, христианин больше, чем весь мир. Ибо в сердце своем он имеет дар, который кажется небольшим, но, несмотря на это, он больше неба и земли, потому что Христос, Который является этим даром, больше неба и земли.

Когда это учение, умиротворяющее сердца, пребывает чистым и неповрежденным, христиане могут судить обо всех учениях и быть господами над всеми законами во всем мире. Тогда они могут свободно судить, что мусульманин со своим Кораном проклят, потому что он не следует правильным путем. То есть он не признает, что он ничтожный и проклятый грешник, и он не держится верою за Христа, ради Которого, как он должен веровать, его грехи прощены. С той же уверенностью они могут объявить приговор папе. Он проклят со всем своим царством, потому что он, как и все его монахи и университеты, поступает так, будто мы приходим к благодати через “половинчатую” добродетель и как будто затем нас принимают на небеса добродетелью полною, de condigno. Здесь христианин говорит: “Этот путь не оправдывает. Так не идут к звездам. Ибо посредством своих дел, предшествующих благодати, я не могу заслужить ‘половинчатой’ благодати (de congruo), равно как я не могу заслужить вечной жизни полною добродетелью (de condigno) и своими добрыми делами, следующими после обретения благодати. Но грех прощается, и праведность вменяется тому, кто верует во Христа. Эта вера делает его чадом Божьим, Его наследником, в надежде обладающим обетованием вечной жизни. Таким образом, через веру во Христа, а не через “половинчатую” и “полную” добродетели, нам даруется все — благодать, мир, прощение грехов, спасение и жизнь вечная”.

Посему это учение сентенциариев о “половинчатой” и “полной” добродетелях, со всеми их обрядами, мессами и бесконечными установлениями папского царства — все это отвратительное богохульство, святотатство и отрицание Христа. Петр предсказывает это в 2Пет.(2:1): “И у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель”. Этим он как бы говорит: “Господь искупил нас собственною кровью, чтобы оправдать и спасти нас. Это путь праведности и спасения. Но придут лжеучителя, которые будут отвергать Господа и поносить путь истины, праведности и спасения. Они изобретут новые пути — пути лжи и погибели, и многие последуют за ними на погибель”. В этой главе Петр рисует лучший портрет папства, которое пренебрегло Евангелием и верою во Христа, учит человеческим делам и традициям, таким, как “половинчатая” и “полная” добродетели, различение дней, пищи и людей, обеты, молитвенные взывания к святым, паломничества, чистилище и т. п. Паписты до такой степени пропитаны этими фанатическими представлениями о традициях и делах, что не могут понять ни одного звука о Евангелии, о вере или о Христе.

Это достаточно очевидно проявляется в рассматриваемом случае. Ибо они узурпировали то право, которое принадлежит одному лишь Христу. Только Он избавляет от греха и дарует праведность и вечную жизнь. И все же они утверждают, что могут обрести эти вещи своими собственными добродетелями, de congruo и de condigno, без Христа. Петр и другие Апостолы называют это введением “пагубных ересей”, отрицанием Христа, попранием Его Крови и хулою против Святого Духа и благодати Божией. Таким образом, никто не понимает достаточно хорошо — сколь ужасно и отвратительно идолопоклонничество папистов. Сколь неоценимым является дар, предлагаемый нам во Христе, столь же отвратительны и мерзки эти папистские пошлости. Поэтому от них нельзя просто отмахиваться или предать их забвению, их следует иметь в виду и изучать самым тщательным образом. И вот это уже служит умножению славы Божией и благословений Христовых. Ибо чем больше я распознаю мерзость папистской мессы, тем большее отвращение я к ней питаю. Папа предал забвению истинное значение и содержание мессы, превратив ее просто в товар, который любой человек может купить для другого человека. Священник на папской мессе превратился в вероотступника, стоящего у Алтаря и отрицающего Христа, хулящего Святого Духа. И он совершает дела не только за себя, но и за других — как за живых, так и за мертвых, и даже за всю церковь — причем все это является просто [механическими] манипуляциями.

И даже из этого очевидно, что терпение Божие огромно, потому что Он не уничтожил всего папства [что мог бы сделать] давным давно и не поверг его в огонь и серу, как он поступил с Содомом и Гоморрою. Но теперь эти люди хотят прикрыть и приукрасить свои пороки и мерзости. Мы не можем этого вынести. Мы должны вытащить их на свет из тьмы и ночи их лицемерия, чтобы учение об оправдании могло воссиять как солнце, открыв их гнусность и позор. Вот почему мы с радостью даем точное и заостренное определение праведности веры — чтобы паписты и все сектанты были поставлены в тупик, а данное учение могло учреждаться и укрепляться в наших сердцах. И это чрезвычайно необходимо. Ибо стоит нам потерять это солнце, как мы вновь впадем в ту тьму, в которой когда-то пребывали. И в высшей степени ужасно, что папа успешно внедрял все это в церкви, что Христа отвергали, попирали ногами, оплевывали и хулили — причем все это делалось средствами Евангелия и Таинств, которые папа затмил и исказил настолько, что поставил на службу себе, против Христа, для учреждения и поддержки своих дьявольских мерзостей. Какая тьма! И сколь бесконечен гнев Божий!

…И мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона.

В этом заключается истинное содержание Христианства, то есть в том, что мы оправдываемся верою во Христа, а не делами Закона. Не позволяйте убеждать себя превратными истолкованиями софистов, говорящих, что вера оправдывает только тогда, когда к ней, дескать, добавляются любовь и добрые дела. Этими пагубными толкованиями они затмевают и искажают самые лучшие библейские фрагменты. Когда человек слышит, что он должен веровать во Христа, но вера не оправдывает, пока ей не придается эта “форма”, то есть любовь, он сразу же отпадает от веры и думает про себя: “Если вера не оправдывает без любви, то она тщетна и бесполезна, и значит одна любовь оправдывает. То есть ‘бесполезная’ вера, ‘обрамленная’ и украшенная любовью, — это ничто”.

В поддержку своих порочных и разрушительных толкований оппоненты приводят следующий фрагмент из 1Кор.(13:1–2): “Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто”. Они полагают, что этот фрагмент для них — как медная стена. Но они — люди неразумные, и поэтому они ничего не могут понять или увидеть в Посланиях Павла. Этим ложным истолкованием они не только исковеркали слова Павла, но отвергли Христа и погребли все Его благословения. Такого истолкования следует избегать, как адского яда, и мы должны вместе с Павлом придти к заключению: “Одной лишь верою, а не верою, обрамленной любовью, мы получаем оправдание. Мы не должны приписывать силу оправдания какой-то “форме”, делающей человека угодным Богу. Мы должны приписывать ее вере, держащейся за Христа, за Самого Спасителя и носящей Его в сердце. Эта вера оправдывает без любви и до любви.

Мы можем согласиться с тем, что следует учить также добрым делам и любви. Но это должно совершаться в надлежащее время и в надлежащем месте, то есть когда речь заходит просто о добрых делах, отдельно и вне всякой связи с этим главным учением. Но здесь мы рассматриваем вопрос, каким образом мы оправдываемся и обретаем вечную жизнь. На это мы отвечаем вместе с Павлом: “Мы провозглашаемся праведными исключительно верою во Христа, а не делами Закона, равно как и не любовью. И это не потому, что мы отвергаем дела или любовь, в чем нас обвиняют наши противники, но потому, что мы не позволяем отвлечь нас от главного вопроса, что пытается сделать сатана. Итак, поскольку сейчас мы имеем дело с вопросом об оправдании, мы отвергаем и осуждаем дела. Ибо этот вопрос не допускает никаких рассуждений о добрых делах. Таким образом, в этом вопросе мы просто отсекаем и отбрасываем все законы и все дела Закона”.

“Но Закон благ, праведен и свят”. И очень хорошо! Однако, когда мы дискутируем об оправдании, не время говорить о Законе. Вопрос тогда стоит о том, Кто таков Христос и какие благословения Он принес нам. Христос — это не Закон. Он не является моими делами или делами Закона. Он не является моею любовью или любовью Закона. Он не является моим целомудрием, моею покорностью или моею бедностью. Но Он — Господь жизни и смерти, Посредник и Спаситель грешников, Искупитель тех, кто находится под властью Закона. Верою мы находимся в Нем, и Он — в нас (Иоан.6:56). Этот Жених, Христос, должен находиться один со своею невестою в комнате, а все домашние и слуги должны удалиться оттуда. Но позже, когда Жених открывает дверь и выходит, тогда пусть слуги возвращаются, чтобы служить, кормить и поить их. Тогда пусть начинаются добрые дела и любовь.

Итак, мы должны учиться отделять все законы, и даже законы Божии, и все дела от веры и от Христа, если мы хотим дать Христу точное и верное определение. Христос — не Закон, и поэтому Он не “надсмотрщик” за Законом и за делами. Но Он — Агнец Божий, Который берет на Себя грех этого мира (Иоан.1:29). Это постигается только верою, а не любовью, которая тем не менее должна следовать за верою, как своего рода благодарность. Таким образом, победа над грехом и смертью, спасение и вечная жизнь не приходят от Закона или от дел Закона, и не приходят по нашей воле, но только через Христа. Следовательно, одна лишь вера оправдывает, что становится очевидным из следующего разделения и индуктивного вывода — победа над грехом и смертью не приходит через дела Закона или по нашей воле. Таким образом, она приходит только через Иисуса Христа. Здесь мы охотно согласимся с тем, что оппоненты, ничего не понимающие в аргументации Павла, называют нас “солафидеистами “. Вам же, тем, кто должен утешать огорченные сердца, следует усердно преподавать это учение, изучать его непрестанно и защищать его решительно от различных мерзостей папистов, иудеев, мусульман и всех прочих.

…Чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона…

Все эти слова должны читаться с чувством и расстановкой. Как я предупреждал раньше, Павел говорит здесь не только об обрядовом законе, но обо всем Законе вообще. Ибо обрядовый закон был столь же божественным, сколь божественными были законы моральные. Так обрезание, учреждение священства, служение и ритуалы (обряды) были заповеданы Богом в той же мере, что и Декалог. Кроме того, когда Аврааму было велено принести в жертву своего сына Исаака, это [тоже] было Законом. Это дело Авраама было угодно Богу в той же мере, что и остальные церемониальные дела. И все же он не оправдался этим делом. Он оправдался верою. Ибо Писание гласит (Рим.4:3): “Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность”.

“Но после явления Христа, — говорят они, — обрядовые законы стали губительными”. Да и весь Закон, включая Закон Декалога, также губителен без веры во Христа. Более того, никакой Закон не должен царствовать в сердце, кроме Закона Духа жизни, которым мы приводимся ко Христу от Закона буквы и смерти, от его дел, и от грехов. Это не значит, что Закон порочен, но это значит, что он никак не может способствовать оправданию. Иметь милосердного Бога — это что-то грандиозное и величественное, и для этого нам нужен иной Посредник, отличный от Моисея или Закона, отличный от нашей собственной воли и даже отличный от той благодати, которую они называют “любовью Божией”. Здесь мы не обязаны делать ничего вообще. Единственное, что необходимо, — это чтобы мы приняли сокровище, то есть Христа, ухватились за Него верою в наших сердцах, даже если мы чувствуем, что полностью погрязли в своих грехах. Поэтому слова: “Верою во Христа”— весьма выразительны. Это не тщетные и не пустые слова, как полагают софисты, перепрыгивающие [игнорирующие] их столь смело.

…Ибо делами закона не оправдается никакая плоть.

До сих пор описывались слова, которые Павел сказал Петру. В них он в краткой форме изложил главное учение Христианства, делающее людей истинными христианами. Теперь же Павел вновь обращается к галатам, которым, собственно, и адресовано Послание, и как бы заключает: “Поскольку ситуация такова, что мы оправдываемся верою во Христа, то отсюда следует, что ‘делами закона не оправдается никакая плоть’”.

Фраза, используемая здесь в древнееврейском оригинале, при дословном переводе звучит: “Не всякая плоть”, и является характерным образцом еврейского способа выражения мысли, хотя и грамматически некорректным. Так в Быт.(4:15) сказано: “Чтобы никто [не всякий], встретившись с ним, не убил его”. По-гречески и по-латыни так не говорят. “Не всякий” означает “никто” [ни один], и “не всякая плоть” означает “никакая плоть”. Но по-латыни “Не всякая плоть” звучит так, как будто здесь сказано “какая-то плоть”. Однако Святой Дух не соблюдает этого строгого правила грамматики.

Слово “плоть” у Павла не означает, как полагают софисты, тяжких грехов. Ибо их он обычно называет точно по именам, например: “Прелюбодеяние, блуд, нечистота…” и т. д. (Гал.5:19 и далее). Но под “плотью” Павел подразумевает здесь то, о чем Христос говорит в Иоан.(3:6): “Рожденное от плоти есть плоть”. Таким образом, “плоть” означает всю природу человека, с его разумом и всеми его силами. “Эта плоть, — говорит он, — не оправдывается делами, даже если это дела Закона”. Он не говорит: “Плоть не оправдывается делами, совершенными в нарушение Закона, такими, как дела разврата, пьянство и т. п.” Но он говорит: “Она не оправдывается делами, совершенными по Закону, делами благими и добрыми”. Таким образом, у Павла “плоть” означает наивысшую праведность, мудрость, служение, религию, понимание и волю, которыми может обладать мир. Следовательно, монах не оправдывается своим званием [принадлежностью к своему ордену], равно как священник не оправдывается мессой и каноническими часами, философ не оправдывается мудростью, богослов — теологией, мусульманин — Кораном, иудей — Моисеем. Иными словами говоря, неважно, насколько мудрыми и праведными могут быть люди, согласно разуму и божественному Закону; все же своими делами, добродетелями, мессами, праведностью и делами поклонения они не оправдываются.

Паписты не верят этому. Слепо и упрямо они защищают свои мерзости, направленные против собственной же совести. Они упорно пребывают в этом богохульстве и хвалятся такими святотатственными словами: “Всякий, кто совершает то или иное, заслуживает прощение грехов. Всякому, кто служит в том или ином святом ордене, мы даем твердое обещание вечной жизни”. Брать то, что Павел, Апостол Христов, отказывается приписывать божественному Закону и его делам, и присваивать это бесовским учениям (1Тим.4:1), статуям [святых] и человеческим правилам, порочным традициям папы и монашеским делам — ужасное и неописуемое богохульство! Ибо если, согласно свидетельству Апостола, никто не оправдывается делами божественного Закона, то тем более никто не оправдывается правилами Бенедикта, Франциска и т. д., в которых нет ни звука о вере во Христа, но лишь настойчивое утверждение, что всякий, соблюдающий это, якобы имеет жизнь вечную.

Поэтому я немало удивляюсь тому, что, несмотря на все эти разрушительные ереси, существовавшие в церкви на протяжении многих веков, среди всей этой тьмы и заблуждений, церковь до сих пор еще существует. В ней были люди, которых Бог призывал простым Евангелием, звучавшим с кафедры и продолжавшимся в Крещении вопреки всему. Они ходили в простоте и смирении сердца. Они думали, что монахи и те, кто рукоположены епископами, — единственные религиозные и святые люди, в то время как сами они — простые и непосвященные миряне, не идущие с ними ни в какое сравнение. Не видя в себе никаких добрых дел или заслуг, которые можно было бы противопоставить гневу и суду Божию, они находили убежище в страданиях и смерти Христа. И в этой простоте они обретали спасение. Гнев Божий ужасен и бесконечен, потому на протяжении многих веков Он наказывал неблагодарное и презрительное отношение к Евангелию и ко Христу со стороны папистов, лишая их разума (Рим.1:24). Полностью отвергая Христа и возводя хулу на Него и на Его спасительные деяния, они принимали вместо Евангелия мерзкие правила и человеческие традиции. К ним они относились с особым почтением и предпочитали их Слову Божию, пока, наконец, им не запретили вступление в брак и не принудили их к кровосмесительному целибату, в котором они оскверняли себя всевозможными отвратительными пороками — прелюбодеянием, проституцией, нечистотой, мужеложством и т. п. Все это — плоды того дьявольского целибата. В праведности своей Бог предал их извращенному уму — и внутренне и внешне. Он позволил им впасть в столь великие грехи, потому что они возводили хулу на единородного Сына Божия, в Котором Отец хочет быть прославлен и Которого Он предал на смерть, чтобы всякий, кто верует в Сына, мог быть спасен Им, а не их [монашескими] орденами. “Я прославлю, — говорит Он, — прославляющих Меня” (1Цар.2:30). Сейчас же Бог прославляется в Сыне (Иоан.5:23). Таким образом, всякий, верующий, что Сын является нашим Посредником и Спасителем, прославляет Отца, и Бог, со своей стороны, прославляет его, то есть украшает его Своими дарами прощения грехов, праведности, Святого Духа и вечной жизни. Но, с другой стороны, мы читаем: “Бесславящие Меня будут посрамлены” (1Цар.2:30).

Таким образом, это всеобщий принцип: “Делами закона не оправдается никакая плоть”. Распространите это на все жизненные сферы: “Таким образом, монах не оправдается своим званием [принадлежностью к ордену], монахиня — своим целомудрием, гражданин — своей честностью, князь — своим великодушием и т. д.” Закон Божий больше, чем весь мир, следовательно он охватывает всех людей. И дела Закона намного превосходнее дел “самоправедных” людей. И все же Павел говорит, что ни Закон, ни дела Закона не оправдывают. Таким образом, оправдывает одна лишь вера. Высказав этот постулат, он продолжает укреплять его дальнейшими аргументами. Первый аргумент — “от обратного [от ‘отрицания заключения’]”:

17. Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха? Никак.

Это не латинские, но древнееврейские богословские изречения. “Если это правда, — говорит он, — что мы оправдываемся во Христе, то мы не можем быть грешниками или оправдываться Законом. С другой стороны, если это не правда и мы должны оправдываться Законом и его делами, то мы не можем быть оправданными через Христа. Одно из приведенных высказываний должно быть ложью, то есть — либо мы не оправдываемся во Христе, либо мы не оправдываемся Законом. Но мы оправданы во Христе. Значит, мы не оправдываемся Законом”. Итак, он аргументирует это таким образом: “Если же, ища оправдания… и т. д.” То есть он как бы говорит: “Если мы пытаемся оправдаться верою во Христа, и, оправдываясь так, все еще остаемся грешниками, нуждающимися в Законе для своего оправдания, потому что мы грешники; если, говорю я вам, нам нужно соблюдать Закон для своего оправдания, и те, кто праведны во Христе, не являются на самом деле праведными, но нуждаются в Законе для оправдания; или же если тот, кто оправдывается Христом, все же должен оправдываться еще и Законом — тогда Христос — не кто иной, как ‘законодатель’ и ‘посредник греха’. Тогда тот, кто оправдан и свят во Христе, на самом деле не является ни оправданным, ни святым, но по-прежнему нуждается в праведности и святости Закона.

Но мы, несомненно, оправданы и праведны во Христе, потому что истина благовествования учит, что человек не оправдывается Законом, но оправдывается во Христе. Но если те, кто оправданы во Христе, все еще оказываются грешниками, то есть если они все еще принадлежат Закону и находятся под властью Закона, как учат эти лжеапостолы, то тогда они еще не оправданы. Ибо Закон обвиняет их, показывает им, что они все еще грешники, и требует, чтобы они соблюдали дела Закона для обретения оправдания. То есть те, кто оправданы во Христе, не оправданы, и отсюда следует неизбежный вывод, что Христос — не Оправдатель, но ‘посредник греха’”.

Здесь Павел обвиняет лжеапостолов и “самоправедных” людей в серьезнейших искажениях всего, что только можно себе представить: они превратили Закон в благодать, Моисея — во Христа, а Христа — в Моисея. Ибо они учат, что после Христа и [явления] всей праведности Христовой человеку необходимо соблюдение Закона для оправдания. В результате этого невыносимого извращения Закон становится Христом. Ибо они приписывают Закону то, что на самом деле принадлежит Христу. “Если вы творите дела Закона, — говорят они, — вы будете оправданы. Но если вы не делаете их, то не будете оправданы, как бы вы ни веровали во Христа”. Итак, если это правда, что Христос не оправдывает, но является “посредником греха”, что неизбежно вытекает из их учения, то Христос — это Закон. Ибо, поскольку Он учит, что мы грешники, мы не получаем от Него ничего, кроме того, что мы имеем от Закона. Таким образом, Христос, “учитель греха”, направляет нас к Закону и к Моисею, оправдателю!

Поэтому паписты, сторонники Цвингли, анабаптисты и все, кто либо не знает о праведности Христовой, либо не верует надлежащим образом в нее, неизбежно превращают Христа в Моисея и в Закон, а Закон — в Христа. Ибо это то, чему они учат: “Вера во Христа, в самом деле, оправдывает, но в то же время соблюдение Заповедей Божьих необходимо. Ибо написано (Мат.19:17): ‘Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди’”. Здесь сразу же Христос отрицается и вера упраздняется, так как то, что принадлежит одному лишь Христу, приписывается Заповедям Божьим, или Закону. Ибо Христос, по определению, является Оправдателем и Искупителем от грехов. Если я приписываю это Закону, тогда Закон — мой оправдатель, избавляющий меня от грехов до того, как я совершаю его дела. И значит Закон теперь становится Христом, а Христос полностью утрачивает Свое имя, Свои дела и Свою славу, становясь не кем иным, как ‘посредником Закона’, который обвиняет, устрашает, направляет и посылает грешника к кому-то другому для оправдания. Это действительно дело Закона.

Дело же Христово, собственно говоря, заключается в следующем: принять того, кого Закон сделал грешником и объявил виновным, и отпустить ему его грехи, если он верует в Евангелие. “Потому что конец закона — Христос, к праведности всякого верующего” (Рим.10:4). Он — “Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира” (Иоан.1:29). Но паписты и фанатики переворачивают все это вверх дном. И это неизбежно, поскольку они неправильно представляют себе учение об оправдании и учат обратному, а именно — что Моисей есть Христос, а Христос — Моисей. Таково их главное утверждение. После этого они высмеивают нас за то, что мы прививаем и насаждаем веру с таким усердием: “Ха-ха! Вера, вера! Сидите и ждите, пока вы не отправитесь на небеса верой! Нет, вы должны бороться за что-то более величественное и возвышенное. Вы должны исполнять Закон Божий, согласно утверждению (Лук.10:28): ‘Так поступай, и будешь жить’. Вы должны много пострадать, пролить свою кровь, покинуть свой дом, жену и детей, и подражать Христу [следовать Его примеру]. Эта ваша вера делает людей самодовольными, ленивыми и сонными”. Итак, они стали просто законниками и сторонниками Моисея, отступившись от Христа и примкнув к Моисею, и призывая людей назад от Крещения, веры и обетований Христовых — к Закону и делам, превращая благодать в Закон, а Закон — в благодать.

Кто и когда поверил бы, что эти вещи могут быть смешаны столь просто? Нет ни одного человека, глупого настолько, что он не знает, насколько определенно это различие между Законом и благодатью. Это различие проступает и на словах и на деле, ибо всякий понимает, что эти слова — “Закон” и “благодать” различны во всех отношениях. Таким образом, это чудовищно, когда это совершенно ясное различие сатанинским образом извращается папистами и фанатиками, приводя к смешению Закона и благодати и превращению Христа в Моисея. Вот почему я часто говорю, что на словах это учение о вере кажется легким и простым, и всякий может легко понять различие между Законом и благодатью. Но как только дело доходит до практики, до жизни и применения, это учение сразу становится самым трудным на свете.

Папа и его теологи-схоласты ясно говорят, что Закон и благодать — это разные вещи, но на практике они учат совершенно обратному. “Вера во Христа, — говорит папа, — будь она обретена человеческими естественными силами, поступками и качествами, или дарована Богом, все равно мертва, если за ней не следует любовь”. Что же случилось с различием между Законом и благодатью? Он различает их на словах, “по названию”, но на практике он называет благодатью любовь. Поэтому сектанты требуют дела вдобавок к вере. Таким образом, всякий, кто не имеет правильного понимания учения об оправдании, неизбежно смешивает и путает Закон и благодать.

Итак, пусть всякий, кто благочестив, учится тщательно различать Закон и благодать, как в чувствах, так и на практике, [то есть] не только на словах, как это делают папа и фанатики. На словах они признают, что два этих явления различны. Но фактически, как я уже говорил, они смешивают их, потому что они не соглашаются с тем, что вера оправдывает без дел. Если это правда, то Христос бесполезен для меня. Ибо тогда, имей я настолько истинную веру, насколько это только возможно, все же, по их мнению, я не оправдан, если эта моя вера без любви; и сколько бы я ни имел этой любви, ее никогда не бывает достаточно. Тогда Христос, за Которого держится вера, не является Оправдателем, благодать бесполезна и вера не может быть истинной без любви, или — как говорят анабаптисты — без креста, без страданий и кровопролития. Но если присутствуют любовь, дела и крест, тогда, мол, вера истинна и тогда она оправдывает.

Этим своим учением фанатики затмевают сегодня благословения Христовы. Они лишают Его причитающейся Ему чести и славы Оправдателя и делают из него ‘посредника греха’. Они ничему у нас не научились, разве что повторять слова, не принимая содержания. Они хотят создать впечатление, что они также преподают Евангелие и учат вере во Христа настолько же чисто, как это делаем мы. Но когда дело доходит до практики, они оказываются учителями Закона, точно также, как лжеапостолы. Лжеапостолы во всех церквях требовали, вдобавок к вере во Христа, обрезание и соблюдение Закона, утверждая, что без всего этого вера не может оправдывать. “Если не обрежетесь по обряду Моисееву, — говорили они, — не можете спастись” (Деян.15:1). Таким же образом в наши дни сектанты требуют помимо праведности веры, соблюдения Заповедей Божьих. Они цитируют такие библейские фрагменты: “Так поступай, и будешь жить” (Лук.10:28) и “Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди” (Мат.19:17). Таким образом, среди них нет ни одного, какими бы мудрыми они ни казались, кто понимает различие между Законом и благодатью. Ибо факты свидетельствуют об этом и их изобличают дела, которые они творят.

Но мы проводим здесь четкую грань и говорим, что обсуждаем сейчас вопрос не о том, должны ли совершаться добрые дела. Равно как мы не вопрошаем — благ ли Закон, свят ли он и праведен ли он, или должен ли он соблюдаться? Это — совершенно другая тема для обсуждения. Наша же дискуссия и наш вопрос, который мы обсуждаем, касается оправдания и того, оправдывает ли Закон. Наши оппоненты не слушают этого. Они не отвечают на этот вопрос, и не смотрят, как мы это делаем. Они лишь визжат о том, что добрые дела должны совершаться и что Закон должен исполняться. Хорошо, мы знаем это. Но так как это совершенно различные темы, мы не позволим валить их в одну кучу. Придет время, и мы обсудим учение о том, что нужно соблюдать Закон и совершать добрые дела. Но поскольку сейчас мы имеем дело с вопросом об оправдании, мы отвергаем добрые дела, на которых наши оппоненты настаивают столь упорно, что даже приписывают им оправдание, лишая при этом Христа славы и отдавая ее делам.

Таким образом, это очень веский аргумент, который я часто использовал для утешения себя: “Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками…” и т. д. Этим Павел как бы говорит: “Если мы, оправданные во Христе, все еще считаемся неоправданными, но грешниками, нуждающимися оправдания Законом, тогда мы не можем искать оправдания во Христе. Тогда мы ищем его в Законе. Но если оправдание происходит через Закон, то этого не происходит по благодати. Это доказывается методом разделения. Итак, если оправдание происходит не по благодати, но Законом, то чего же тогда достиг Христос Своими страданиями, Своей проповедью, Своей победой над грехом и смертью и ниспосланием Святого Духа? Либо мы оправдываемся через Христа, либо мы делаемся грешными и виновными через Него. Но если Закон оправдывает, то отсюда неизбежно следует, что мы делаемся грешными через Христа, и поэтому Христос — ‘посредник’ греха. Так что давайте сформулируем это окончательно: всякий, кто верует в Господа Иисуса Христа, является грешником и достоин вечной смерти. И если он не ищет прибежища в Законе и в его делах, то он не будет спасен”.

Святое Писание, и особенно — Новый Завет, постоянно прививает веру во Христа и провозглашает Его во всем великолепии. Там сказано, что “всякий верующий в Него”, спасен, не погибнет, не судится, не будет постыжен и имеет жизнь вечную (Иоан.3:16). Но они говорят, наоборот: “Всякий верующий в Него осужден, и т. д., потому что он имеет веру без дел, которая осуждает”. Вот как они извращают все, превращая Христа в сурового судью, а Моисея — в спасителя. Разве это не является потрясающим богохульством — учить так: “Исполняя Закон и совершая его дела, вы удостоитесь жизни вечной, но веруя во Христа вы удостоитесь вечной смерти. Когда Закон соблюдается — он спасает, а вера и Христос ведут к осуждению”?

Конечно, наши оппоненты не говорят все именно этими словами, но это то, чему они фактически учат. Ибо они говорят, что “приданная [поселенная] вера”, как они называют веру во Христа, не освобождает от греха, но что только “вера сформированная любовью” делает это. Из этого следует, что вера во Христа, сама по себе, без Закона и дел, не спасает. Конечно, это не что иное, как провозглашать, что Христос оставляет нас в наших грехах и в гневе Божьем и делает нас достойными вечной смерти. С другой стороны, если вы соблюдаете Закон и исполняете дела, тогда вера оправдывает потому, что она имеет дела, без которых вера бесполезна. Таким образом, дела оправдывают, а не вера. То, из-за чего что-то является тем, чем оно является, тем более является этим само по себе. Ибо если вера оправдывает благодаря делам, то дела оправдывают больше, чем вера. Какое мерзкое и богохульное учение!

Поэтому Павел в своей полемике исходит от невозможного и от “достаточного разделения”. Если мы, оправданные во Христе, все еще являемся грешниками, которые должны оправдываться как-то иначе, чем через Христа, а именно — через Закон, тогда Христос не может оправдывать нас, но лишь обвиняет и осуждает нас. Тогда Христос умер напрасно, а такие библейские фрагменты, как: “Вот Агнец Божий…” (Иоан.1:29), “Верующий в Сына имеет жизнь вечную…”, и им подобные — все это тогда ложь и заблуждения. Тогда все Писание ложно, когда оно свидетельствует, что Христос является Оправдателем и Спасителем. Ибо если мы, оправдавшись Христом, все же остаемся грешниками, то отсюда неизбежно следует, что те, кто исполняют Закон без Христа, оправданы. Если это правда, тогда мы — мусульмане, или иудеи, или татары, использующие Слово Божье и имя Христово лишь для вида, но фактически, на практике, полностью отрицающие Христа и Слово Его. Но Павел хочет, чтобы вера была????????????(1Тим.1:5). Таким образом, утверждение о том, что всел?нная [данная Богом] вера не оправдывает, ложно и порочно. Но если наши оппоненты считают, что они обязаны защищать это учение, то почему они не отвергают веру во Христа полностью, тем более что они превратили ее [веру] в не что иное, как пустое качество души, которое бесполезно без любви? Почему они не называют лопату лопатой? Иначе говоря, почему они не говорят открыто, что [по их мнению] дела, а не вера оправдывает? Почему они не отрицают публично всего Евангелия и Павла — что они делают фактически, — которые приписывают праведность одной лишь вере, а не делам? Ибо если вера оправдывает только с любовью, тогда довод Павла совершенно ошибочен. Ибо он говорит ясно, что человек не оправдывается делами Закона, но только верой в Иисуса Христа.

Неужели Христос есть служитель греха?

“Служитель греха “ — это опять еврейская фраза, которую Павел использует также в 2Кор.(3:7), обсуждая два эти служения великолепно и ясно, а именно — служение букве и служение духу, служение Закону и служение благодати, служение смерти и служение жизни. И он говорит, что Моисей, служитель Закона, имеет служение Закона, которое он называет служением греха, гнева, смерти и проклятия. Ибо Павел обычно использует подобные упреки для Закона Божьего. Он является единственным из апостолов, кто использует эту фразу, другие не выражаются подобным образом. Изучающим Священное Писание важно понимать это выражение Павла.

Итак, “служитель греха” — это не кто иной, как законодатель, учитель Закона, или “надсмотрщик”, преподающий добрые дела и любовь. Он учит, что человек должен нести крест и испытывать страдания и что он должен подражать Христу и святым. Всякий, кто учит и утверждает это, является служителем Закона, равно как и греха, гнева и смерти, потому что все, что он делает своим учением, является устрашением сердец и вселением в них тревоги и обеспокоенности грехом. Ибо человек не может исполнить Закона. Фактически в тех, кто оправданы и имеют Святого Духа, Закон, живущий в их членах, борется с законом их ума (Рим.7:23). Так чего же он тогда не может делать в порочных людях, не имеющих Святого Духа? Таким образом, всякий, кто учит, что праведность приходит через Закон, не понимает — что он говорит, или что он выдвигает на обсуждение. Тем более он не соблюдает Закона. Вместо этого он дурачит себя и других, возлагая невыносимую ношу на них, предписывая им и требуя от них чего-то невозможного и, в конце концов, повергая себя и других в отчаянье.

Таким образом, надлежащее использование Закона и его цель заключаются в том, чтобы обвинить [заставить почувствовать себя виноватыми] тех, кто самодоволен и ни о чем не тревожится, чтобы они могли видеть, что находятся под угрозой греха, гнева и смерти, так чтобы они могли устрашиться и отчаяться, бледнея и дрожа от одного шуршания листа (Лев.26:36). До тех пор пока они являются таковыми, они под Законом. Ибо Закон требует совершенного подчинения Богу и проклинает всякого, кто не проявляет такой покорности. Итак, нет никаких сомнений, что ни один человек не проявляет такой покорности, да и не может. Тем не менее это то, чего хочет Бог. Таким образом, Закон не оправдывает. Он осуждает. Ибо он говорит (Гал.3:10): “Проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего…” и т. д. Поэтому тот, кто учит Закону, является “служителем греха”.

Во 2Кор.(3:7), таким образом, Павел правильно называет служение Закона — служением “смертоносным буквам “. Ибо Закон не совершает ничего, кроме обвинения совести человека и выявления греха, который мертв без Закона. Знание о грехе — я не говорю о том спекулятивном знании лицемеров, но об истинном знании, в котором постигается гнев Божий по отношению ко греху и ощущается истинный вкус смерти — это знание устрашает сердца, повергает их в отчаянье и убивает их (Рим.7:11). Писание называет этих учителей Закона и эти дела надсмотрщиками и тиранами. Надсмотрщики в Египте притесняли детей Израилевых, повергая их в физическое рабство. Точно так же своим учением о Законе и делах эти люди повергают души в ничтожное состояние и духовное рабство, а в конце концов — они толкают их к отчаянью и уничтожают. Также они не могут обрести внутренний мир в своих муках и в агонии смерти, несмотря на то, что они соблюли свое монашеское установление [монашеский обряд], любили других, совершали множество добрых дел и страдали от всякого зла. Ибо Закон всегда устрашает и обвиняет, говоря: “Но ты сделал недостаточно!” Таким образом, эти ужасы все остаются и становятся все хуже и хуже. Если эти учителя Закона не поднимаются верой и праведностью Христовой, они подталкиваются к отчаянью.

В “Житиях Отцов” содержится превосходная иллюстрация этого утверждения. Некий отшельник, незадолго до своей смерти, три дня в глубокой печали стоял, не двигаясь и подняв глаза к небу. Когда его спросили, почему он это делает, он ответил, что боится смерти. Когда ученики пытались утешить его, говоря, что у него нет причин бояться смерти, поскольку он прожил очень святую жизнь, ответ его был таков: “Я действительно жил святою жизнью и соблюдал заповеди Божии, но суды Божии сильно отличаются от судов человеческих!” Когда этот человек увидел, что смерть близка, он потерял покой, несмотря на то что жил непорочною жизнью и соблюдал Закон Божий. Ибо ему в голову пришла мысль, что Бог судит совсем не так, как это делают люди. Итак, он утратил уверенность во всех своих добрых делах и добродетелях и пребывал в отчаянии до тех пор, пока не был пробужден и укреплен обетованием Христовым. Таким образом, все, что может сделать Закон, — это заставить нас почувствовать себя беззащитными и виновными. Тогда нет помощи или совета, но все потеряно. Здесь жития и мученичество всех святых ничем не помогают нам.

В самой истории установления Закона (Исх.19–20) видно прекрасное предзнаменование [предвестие вышесказанного]. Моисей вывел людей за пределы стана, чтобы встретить Господа и слушать, как Он говорит из густого облака над горою. Незадолго до этого люди обещали делать все, что заповедал Господь. Теперь они боялись и трепетали — поэтому они отступили назад и стали вдали. Стоя на почтительном расстоянии, они сказали Моисею (Исх.20:19): “Говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть”. Таким образом, цель Закона, по существу, сводится к тому, чтобы вывести нас из наших “ковчегов”, то есть из нашего благодушия и самоуверенности, поставить нас перед Богом и явить нам гнев Божий. Тогда наше сердце [наша совесть] чувствует, что не может исполнить Закона и не может вынести гнева Божия, являемого нам Законом, который выставляет нас пред Богом соответствующим образом, то есть устрашая нас, уличая нас и показывая нам наши грехи. Здесь мы не можем устоять. Перепуганные, мы “отступаем и становимся вдали”, восклицая вместе с израильским народом: “Мы умрем, умрем! Не надо, чтобы Господь говорил, но ты говори с нами”.

Потому всякий, кто учит, что вера во Христа не оправдывает до тех пор, пока не будет соблюден Закон, делает Христа “служителем греха”, то есть учителем Закона, который учит тому же, чему и Моисей. Тогда Христос — не Спаситель и не Даятель благодати, но жестокий тиран, который, подобно Моисею, требует невозможного, чего-то такого, что ни один человек не может сделать. Так Эразм и паписты полагают, будто Христос является только “новым законодателем”. И фанатики ничего не принимают от Евангелия, они считают Евангелие лишь книгой, содержащей новые законы о добрых делах, подобно тому, как думают мусульмане о своем Коране. Но у Моисея предостаточно законов. Евангелие же провозглашает о Христе — о том, что Он прощает грехи, дарует благодать, оправдывает и спасает грешников. Хотя в Евангелии встречаются заповеди, они не являются Евангелием. Они представляют собою лишь разъяснения Закона и его “приложения” к Евангелию [Благовестию].

Итак, если Закон [служение Закона] является служением греха, то отсюда следует, что он является также служением гнева и смерти. Ибо как Закон открывает грех, так же он поражает человека гневом Божиим и угрожает ему смертью. И совесть человека сразу же делает вывод: “Ты не исполнил Заповеди, поэтому Бог оскорблен и гневается на тебя”. Эта логика неопровержима: “Я согрешил, поэтому я умру”. Таким образом, служение греха неизбежно является служением гнева Божия и смерти. Ибо где грех, там сердце вскоре провозглашает: “Ты согрешил, поэтому Бог гневается на тебя. Если же Он гневается, Он уничтожит тебя и проклянет навечно”. И в этом заключается причина, почему многие из тех, кто не могут выносить гнева и суда Божия, совершают самоубийства, вешаясь или топясь.

Никак.

Этим Павел как бы говорит: “Христос не является служителем греха. Он — Даятель праведности и вечной жизни”. Таким образом, Павел отделяет Христа от Моисея столь далеко, сколь это только возможно. Пусть Моисей остается на земле. Пусть он будет учителем буквы, надзирателем Закона, пусть он распинает грешников. Но верующие, — говорит он, — имеют другого Учителя в сердце своем — не Моисея, а Христа, Который отменил Закон, одолел и победил грех, гнев и смерть. Он заповедует нам взирать на Себя и веровать. Тогда Закону приходит время убраться прочь, а Моисею — умереть так, чтобы никто даже не знал места его погребения (Втор.34:6). Ни грех, ни смерть больше не могут повредить нам. Ибо Христос, наш Учитель, является Господом Закона, греха и смерти. Таким образом, всякий, верующий в Него, освобождается от всего этого. То есть задача Христа, по существу, заключается в освобождении от смерти и греха, о чем учит и что постоянно внушает Павел.

Итак, Законом мы осуждаемы и умерщвляемы. Христом же мы оправдываемы и оживотворяемы. Закон устрашает и уводит нас прочь от Бога. Христос же примиряет нас с Богом, открывая нам доступ к Нему. Ибо Христос есть “Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира” (Иоан.1:29). Таким образом, верующий во Христа имеет Того, Кто забирает прочь грехи мира сего. Если грех мира отведен прочь, то он отведен также и от меня, как от одного из верующих в Него. И если грех отведен прочь, то и гнев отведен прочь, а если гнев отведен, то отведены также смерть и проклятие. Грех сменяется Праведностью. Гнев сменяется примирением и благодатью. Смерть сменяется жизнью. И проклятие сменяется вечным спасением. Давайте учиться применять это различие не только на словах, но также и в нашей жизни, и в наших переживаниях. Ибо где Христос, там должны присутствовать также добрая совесть и радость. Сам Христос является нашим Примирителем, нашей Праведностью, нашим Миром, нашей Жизнью и нашим Спасением. Все, чего ищет угнетенная и огорченная совесть, она находит во Христе. Далее Павел продолжает убедительно аргументировать:

18. Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником.

Этим он как бы говорит: “Я не проповедовал, как бы созидая то, что было разрушено. Ибо если бы я делал так, то я не только трудился бы напрасно, но делал бы себя преступником, опрокидывая все, подобно тому, как поступают лжеапостолы. То есть я превращал бы благодать и Христа обратно в Закон и в Моисея — и наоборот, превращал бы Закон и Моисея в благодать и во Христа. Евангелием я разрушил грех, скорбь, гнев и смерть. Ибо вот чему я учил: ‘Совесть твоя, о человек, порабощена Законом, грехом и смертью. Но вот приходит Евангелие, которое проповедует тебе прощение грехов во Христе, отменившем Закон и уничтожившем грех и смерть. Уверуй в Него, и ты будешь свободен от проклятия Закона. Ты будешь праведен и обретешь жизнь вечную’.

Итак, проповедуя Евангелие, я разрушил Закон, чтобы он не правил более в сердце [в совести]. Ибо Моисей, живший в сердце до этого, должен отступить и переселиться куда-то в другое место, когда Христос, новый “обитатель” приходит в дом, чтобы полностью его занять. И где пребывает Он — там нет места Закону, греху, гневу и смерти. Вместо них теперь нет ничего, кроме благодати, праведности, радости, жизни и сыновней уверенности в Отце, Который теперь умиротворен, милосерден и примирен. И неужели после этого я должен изгнать Христа, разрушив Его царство, которое я насадил через Евангелие, и вновь учредить Закон? Что произошло бы, если бы я, подобно этим лжеапостолам, стал учить, что обрезание и соблюдение Закона необходимы для спасения? Таким образом я восстановил бы грех и смерть на месте праведности и жизни. Ибо Закон лишь являет грех, порождает гнев и убивает”.

Кем, спрашиваю я вас, даже в лице самых лучших своих представителей являются паписты, если не разрушителями царства Христова и не строителями царства дьявола, греха, гнева Божия и вечной смерти? Они уничтожают строение Божие, церковь, не проповедью Закона Моисеева, как это делали лжеапостолы, а человеческими традициями и учениями бесовскими (1Тим.4:1). Таким образом, духовные фанатики наших дней и последующих времен разрушают и будут разрушать то, что мы воздвигли, и [они] возводят и будут возводить то, что мы разрушили.

Но мы, по благодати Божией принимающие учение об оправдании, знаем наверняка, что [можем быть] оправданы исключительно по вере во Христа. Таким образом, мы не смешиваем Закон и благодать, или веру и дела, но разделяем их настолько, насколько это только возможно. Пусть всякий, кто стремится к добру, старательно соблюдает это различие между Законом и благодатью. Пусть для него это будет важнейшим трудом не на словах, но на деле. Тогда, слыша о необходимости совершения добрых дел, или о подражании Христу, он может рассудить правильно, сказав: “Прекрасно, я с радостью исполню все это, и что дальше?” “Тогда ты будешь спасен!” “Нет! Я допускаю, что все благие дела должны совершаться, и всякое зло должно переноситься [с терпением], и что, если это необходимо, даже кровь должна быть пролита ради Христа. Но я не обретаю оправдания или спасения ничем из этого”.

Таким образом, молитвенное усердие и перенесение телесных страданий не должны примешиваться к вопросу об оправдании. Так поступали монахи. Утешая приговоренных к казни преступников, они говорили: “Ты должен принять эту позорную смерть охотно и с радостью. И если ты сделаешь это, то заслужишь прощение грехов и вечную жизнь”. До чего это ужасно, когда отъявленный вор, убийца или грабитель, испытывающий высшие муки, обольщается подобным образом! В смертный час, в тот самый момент, когда человеку предстоит быть повешенным или обезглавленным, его лишают благовестия о Христе, Который лишь один может принести ему утешение и затем — спасение. Его уверяют, будто он может надеяться на прощение грехов, если с готовностью и радостью примет ту позорную смерть, которую он навлек на себя своими же преступлениями. И это лишь усиливает проклятие и еще ближе подталкивает к погибели того, кто и так уже предельно удручен, показывая ему прямой путь в ад через ложное представление о собственной смерти и через [безосновательное и порочное] упование на собственную смерть.

Таким образом, эти лицемеры ясно показали, что они никогда не понимали ни одного звука о благодати, Евангелии, Христе и никогда не учили этому. Они используют термин “Евангелие” и имя Христово только внешне [для прикрытия], чтобы легче произвести впечатление на простых людей. Фактически, отрицая Христа и попирая Его ногами, они приписывают больше человеческим традициям, чем Евангелию Христову. Можно найти немало тому доказательств во многих формах служения, в различных предписаниях, церемониях и делах, учрежденных так, будто они позволяют заслужить благодать и т. п. В их исповедании не упоминается о вере или о добродетели Христовой. Все, что они насаждали, — это человеческие дела искупления и добродетели, о чем любой может судить (не говоря уже ни о чем другом) хотя бы по той форме отпущения грехов, которую монахи — фактически, самые религиозные из них — использовали между собою. Для того чтобы наши потомки могли осознать, сколь бесконечными и невыразимыми были мерзости папского царства, полезно даже привести это в письменном виде:

Форма монашеского отпущения грехов

“Да хранит тебя Бог, брат. Да будет добродетель страданий нашего Господа Иисуса Христа, Блаженной и Вечной Девы Марии и всех святых, добродетель твоего ордена и бремя его, смиренность твоего исповедания, сокрушение твоего сердца, добрые дела, которые ты совершил и совершишь ради любви нашего Господа Иисуса Христа, — да будет все это даровано тебе для прощения твоих грехов, для возрастания в добродетели и благодати и для обретения вечной жизни. Аминь”.

Здесь сказано о “добродетели Христа”. Но если вы более тщательно проанализируете эти слова, то поймете, что Христос упоминается в них совершенно праздным и тщетным образом и что эти слова лишают Его славы и имени Оправдателя и Спасителя, приписывая все это монашеским делам. Разве это не является тщетным использованием имени Божия? Разве это не является исповеданием Христа на словах, но отрицанием Его власти [на деле] и хулою на Него? Я и сам когда-то пребывал в этой трясине. Даже исповедуя своими устами, что Христос пострадал и умер для искупления рода человеческого, я полагал, что Он является судьею, Которого мне надлежало умиротворять соблюдением своих монашеских установлений. Потому всякий раз, молясь или отправляя мессу, я неизменно добавлял в конце такие слова: “Господь Иисус, я прихожу к Тебе и молю Тебя о том, чтобы бремя моего ордена могло стать компенсацией за мои грехи”. Но теперь я благодарю милосердного Отца, призвавшего меня из тьмы к свету Евангелия и наделившего меня обильным знанием о Христе Иисусе, моем Господе. Ибо ради Него, как говорит Павел (Филип.3:8–9), я “все почитаю тщетою”, все считаю??????? [ради того], “чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью, которая от закона”, то есть которая основывается на правиле Августина, “но с тою, которая через веру во Христа”, Который вместе с Отцом и Святым Духом да будет прославлен и восхвален вовеки. Аминь.

Таким образом, вместе с Павлом мы приходим к заключению, что можем получить оправдание только верою во Христа, без Закона и дел. Однако тогда, когда человек оправдан верою, когда он верою имеет Христа и знает, что Христос является его праведностью и жизнью, он, конечно же, не останется тщетным и бесплодным, но, как здоровое дерево, принесет добрый плод (Мат.7:17). Ибо верующий имеет Святого Духа, а там, где присутствует Святой Дух, Он не позволяет человеку быть тщетным, но привлекает его к молитвенным размышлениям, порождает в нем любовь к Богу, терпение в скорбях, благодарение, любовь ко всем людям.

Посему мы также заявляем, что вера без дел бесполезна и тщетна. Паписты и фанатики [говоря это] подразумевают, что вера без дел не оправдывает или что, если вера не имеет дел, она якобы бесполезна — независимо от того, насколько она истинна. Это не так. Но вера без дел — то есть некая фантастическая теория, тщеславие, суета и мечтания сердца — является ложною верою, которая не оправдывает.

До сих пор мы обсуждали первый аргумент, в котором Павел утверждает следующее: либо мы не можем быть оправданы Законом, либо Христос неизбежно является “посредником греха”. Но последнее невозможно. Поэтому мы никак не можем согласиться с тем, что мы оправдываемся Законом. Мы детально и тщательно обсудили эту тему, чего она, собственно, и заслуживает, хотя сколько ее ни изучай — это никогда не будет лишним или чрезмерным.

19. Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога.

Это удивительный язык и неслыханная речь, которую человеческий разум просто не может постичь. Сказано кратко, но решительно. Кажется, что Павел говорит от пылкого и страстного духа, с великим рвением, словно негодуя. Он как бы говорит: “Зачем вы так хвалитесь Законом, о котором я не хочу ничего знать? Зачем вы вдалбливаете мне это так часто? Но если должен быть Закон, то я имею свой Закон”. Словно понуждаемый Духом Святым, он называет саму благодать Законом. Он выражает сущность благодати новым именем, высказывая презрение к Закону Моисея и ко лжеапостолам, утверждавшим, будто Закон необходим для спасения. Он противопоставляет Закон— Закону. Это самые приятные слова. В Писании, особенно в Посланиях Павла, Закон часто противопоставляется Закону, грех — греху, смерть — смерти, плен — плену, дьявол — дьяволу, ад — аду, алтарь — алтарю, агнец — агнцу, Пасха — Пасхе.

Рим. 8:3: “За грех и осудил грех во плоти”; Пс. 67:19 и Еф.4:8: “[Он] пленил плен”; Ос. 13:14: “От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?” Поэтому он [Апостол] заявляет здесь, что Законом он умер для Закона. Он как бы говорит: “Закон Моисеев обвиняет и проклинает меня. Но против этого обвиняющего и проклинающего Закона я имею другой Закон, который есть благодать и свобода. Этот Закон обвиняет обвиняющий Закон и проклинает проклинающий Закон”. Так смерть убила смерть, но смерть, убившая смерть, есть сама жизнь. Смертью смерти он называет кипучее негодование духа против смерти. Также и праведность принимает название “грех”, потому что проклинает грех, и это проклятие греха есть истинная праведность.

Павел здесь — еретик из еретиков. Его ересь неслыханна, ибо он говорит, что, умерев для Закона, он живет для Бога. Лжеапостолы учили: “Пока ты не начнешь жить для Закона, ты не будешь жить для Бога. То есть, пока ты не будешь исполнять Закон, ты будешь мертв в глазах Бога”. Однако Павел учит совсем другому: “Пока не умрешь для Закона, не будешь жить для Бога”. Учение сегодняшних фанатиков такое же, что было у лжеапостолов в те времена. “Если хочешь жить для Бога, — говорят они, — т. е. быть живым в глазах Бога, живи для Закона, исполняй Закон”. Но мы говорим напротив: “Если хочешь жить для Бога, ты должен полностью умереть для Закона”. Человеческий разум и мудрость не принимают этого учения. Поэтому они всегда учат противоположному: “Если хочешь жить для Бога, соблюдай Закон, так как написано (Мф. 19:17): ‘Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди’”. Главный принцип всех богословов: “Живущий для Закона живет для Бога”. Павел говорит совершенно противоположное, а именно — что мы не можем жить для Бога, пока не умрем для Закона. Поэтому мы должны взобраться на такую заоблачную высоту, чтобы иметь уверенность, что находимся много выше Закона, что полностью умерли для Закона. А если мы умерли для Закона, то Закон не имеет над нами власти так же, как он не имеет власти над Христом, освободившим нас от Закона, чтобы мы могли жить для Бога. Этим подтверждается заявление, что не Закон оправдывает, а только вера во Христа.

Павел говорит не об обрядовом Законе. Он приносил жертвы в храме, обрезал Тимофея, остриг голову в Кенхреях. Он не делал бы этого, если бы умер для обрядового Закона. Но он говорит обо всем Законе. Для христианина Закон полностью аннулирован, будь то обрядовый Закон или Десять Заповедей, так как христианин умер для него. Это не значит, что Закон уничтожен, потому что он живет и правит среди злых. Но Божий человек умер для Закона, как он умер для греха, дьявола, смерти, ада и всего остального, что не исчезает и что унаследуют злые. Поэтому, когда софист приписывает Павлу слова об отмене только обрядового Закона, следует понимать, что для Павла и каждого христианина отменен весь Закон, но все-таки Закон остается.

Так, когда Христос воскресает из мертвых, Он освобождается от гробницы, однако гробница остается. Петр освобождается из темницы, расслабленный — от своих носилок, юноша — от гроба, девочка — от постели. Тем не менее темница, носилки, гроб и постель остаются. Так и Закон отменяется, когда я освобождаюсь от него — Закон умирает, когда я умираю для него, однако Закон не исчезает. Но поскольку я умираю для него, он тоже умирает для меня. Гробница Христа, темница Петра, кровать девочки — все это остается. Но, воскресая, Христос умирает для гробницы; освобождаясь, Петр умирает для тюрьмы; возвращаясь к жизни, девочка избавляется от кровати.

Следовательно, слова: “Я умер для Закона” — очень категоричны. Павел не говорит: “Я свободен” или “Я освобожден от Закона на какое-то время” или “Я господин Закона”. Он говорит только: “Я умер для Закона”, что значит: “У меня нет никакой связи с Законом”. Никто не выразился бы лучше против оправдания Законом, чем Павел словами: “Я умер для Закона”, то есть: “Меня абсолютно не заботит Закон, потому что я оправдываюсь не им”.

Умереть для Закона — значит не быть связанным Законом, быть свободным от Закона и не знать Закона. Поэтому пусть каждый, кто хочет быть живым в глазах Божиих, стремится находиться вне Закона, пусть выходит из гробницы вместе со Христом. Солдаты были изумлены, когда Христос восстал из гроба. Точно так же поразились и видевшие, как воскресла девочка. Разум и мудрость человека бывают поражены и ошеломлены, когда слышат, что мы не оправданы, пока не умерли для Закона, потому что разум не может этого понять.

Но давайте учить, что, сознательно верою прибегая ко Христу, мы входим в новый Закон, поглощающий державший нас в плену старый. Подобно тому, как гробница, где лежало тело Христа, открылась и опустела после Его воскресения, а Христос исчез, так и я, веруя во Христа, воскресаю с Ним и умираю для гроба, т. е. для Закона, державшего меня в плену. Закон теперь пуст, я вышел из темницы и гроба, т. е. из Закона. И Закон не имеет больше права обвинять и удерживать меня, потому что я воскрес.

Следует очень тщательно учить пониманию и различению праведности Закона и праведности благодати. Праведность благодати не относится к плоти, потому что плоть не должна быть свободна, она остается в могиле, темнице, на постели. Она должна быть подчинена Закону и наказуема Египтянами. Но христианское сознание должно умереть для Закона, т. е. освободиться от Закона, не иметь с ним ничего общего. Это насущное и основополагающее учение приносит утешение находящейся в смятении совести. Потому, когда вы видите человека, устрашенного и огорченного осознанием греха, говорите: “Брат, ты заблуждаешься. Ты помещаешь в свое сознание Закон, относящийся к плоти. Проснись и помни, что ты веруешь во Христа, Победителя Закона и греха. С помощью этой веры ты преодолеешь Закон и войдешь в благодать, где нет ни Закона, ни греха. И хотя Закон и смерть все еще существуют, они не имеют к тебе отношения, потому что ты умер для Закона и для смерти”.

Легко об этом говорить. Но блажен человек, помнящий это в скорбях, который, когда грех нападает на него и Закон обвиняет и устрашает его, может сказать: “Закон, что мне до того, что ты обвиняешь меня в совершении многих грехов? Я действительно совершаю множество грехов каждый день. Я глух к тебе, ты говоришь с глухим человеком. Но если ты действительно хочешь поспорить со мною насчет грехов, тогда иди к моей плоти и к моим членам, которые служат мне. Учи их, наказывай и распинай их. Но не трогай мою совесть, господина и царя, потому что я не имею к тебе никакого отношения. Ибо я мертв для тебя, я теперь живу для Христа и нахожусь под другим Законом”. Каким образом? Через веру во Христа, как Павел объясняет ниже.

Жить для Закона — значит умереть для Бога, а умереть для Закона — значит жить для Бога. Странное и неслыханное определение. Эти два высказывания полностью противоречат разуму, и потому ни один софист и Законник не понимает их. Но вы должны научиться понимать их правильно. Любой, кто стремится жить для Закона, т. е. хочет действовать так, чтобы оправдаться Законом, является и остается грешником, он мертв и проклят. Потому что Закон не может оправдать и спасти человека, но, справедливо обвиняя, убивает его. Поэтому жить для Закона — значит умереть для Бога. С другой стороны, умереть для Закона — значит жить для Бога. А жить для Бога — значит быть оправданным ради Христа благодатью через веру, без Закона и дел. Поэтому если хочешь жить для Бога, ты должен умереть для Закона. Но если ты желаешь жить для Закона, ты мертв для Бога.

Если христианин правильно устанавливает различия, то он дитя благодати и прощения грехов. Он не имеет Закона вообще, потому что он выше Закона, греха, смерти и ада. Как Христос свободен от гроба и Петр свободен от темницы, так и христианин свободен от Закона. Отношение между воскресшим из гроба Христом и гробом, отношение между освобожденным из темницы Петром и темницей — это отношение между оправданною совестью и Законом. И как Христос Своею смертью и воскресением умирает для гробницы, которая не имеет над Ним власти и не может удержать Его — Он воскресает и уходит, камень отвален, печати сломаны, стражники испуганы, — и как Петр умирает для своей гробницы через освобождение и идет куда хочет, так благодатью совесть освобождается от Закона. “Так бывает со всяким, рожденным от Духа” (Ин. 3:8). Но плоть не знает, откуда это приходит и куда идет, потому что она может судить, только согласуясь с Законом. Дух же говорит: “Пусть Закон обвиняет меня, пусть грех и смерть устрашают меня. Я не отчаиваюсь, потому что у меня есть Закон против Закона, грех против греха, смерть против смерти”.

Всякий раз, чувствуя угрызения совести от греха, я смотрю на медного змея — Христа на кресте (Ин. 3:14–15). Против греха, обвиняющего и поглощающего меня, я нахожу другой грех. Но это грех, который во плоти Христа уничтожает грех мира. Он всемогущ, он проклинает и поглощает мой грех. Чтобы мой грех не обвинял и не проклинал меня, его самого обвиняет грех, т. е. Христос распятый. “Ибо не знавшего греха Он сделал для нас грехом, чтобы мы в Нем стали праведностью Бога”. Так в моей плоти я нахожу смерть, которая сокрушает и убивает меня, но я имею и другую смерть, которая является смертью моей смерти и которая распинает и поглощает мою смерть.

Все это происходит не благодаря Закону или делам, а через Христа распятого, на чьих плечах лежит все зло человечества — Закон, грех, смерть, дьявол и ад — все, что умирает в Нем, потому что Он убивает все это Своей смертью. Однако мы должны принимать это благословение Христово с твердою верою. Потому что нам предлагается не Закон и не дела Закона, а только Христос, от нас же требуется одна только вера, которая прибегает ко Христу, вера в то, что наши грех и смерть прокляты и уничтожены во грехе и смерти Христа.

У нас всегда есть твердое основание, из которого мы видим, что оправдывает одна только вера. Чтo могут Закон и дела совершить для оправдания, когда Павел борется против Закона и дел, говоря, что мы должны умереть для Закона, если хотим жить для Бога? Но если мы мертвы для Закона и он мертв для нас, то он не имеет к нам отношения. Как же он может повлиять на оправдание? Поэтому необходимо сказать, что мы оправдываемся одною благодатью, или через веру во Христа, без Закона и дел.

Слепые софисты этого не понимают. Им кажется, что вера не оправдывает, пока не совершает дел любви. Таким образом, вера во Христа становится бездейственной и бесполезной, не имея оправдывающей силы до тех пор, пока не будет “оформлена любовью”. Но вы отложите Закон и любовь для другого места и времени, направьте свое внимание на Иисуса Христа, Сына Божия, умершего на кресте и понесшего все грехи, Закон, смерть, дьявола и ад в Своем теле. Эти враги и непобедимые тираны угнетают меня и создают мне проблемы. Потому я стремлюсь избавиться от них, оправдаться и спастись. Ни Закон, ни дела, никакая любовь не избавят меня от них. Только Христос уничтожает Закон, убивает мой грех, разрушает мою смерть в Своем теле, опустошает ад, судит дьявола, распинает его и ввергает в преисподнюю. Другими словами, все, что когда-то мучило и подавляло меня, Христос удалил, разоружил и выставил напоказ, восторжествовав над ним Собою (Кол. 2:14–15), так что оно не может больше господствовать надо мною, а вынуждено служить мне.

Отсюда совершенно ясно, что [мне] не надо делать ничего, кроме как слышать, что все произошло именно так, и, не сомневаясь, веровать. Это и будет “совершенная вера”. Потом, когда я постигну Христа через веру и умру для Закона, оправданный от греха и избавленный от смерти, дьявола и ада через Христа, — тогда я буду совершать добрые дела, любить и благодарить Бога, служить своему ближнему любовью. Однако эта любовь, или дела, следующие за верою, не создают и не украшают веру. Верою формируется и украшается любовь.

Таково наше богословие. И когда говорится, что я не только слеп, глух к Закону и свободен от него, но и полностью мертв для него, эти слова кажутся нашему разуму странными и абсурдными. Утверждение Павла, что “Законом я умер для Закона”, полно утешения. Если бы оно могло приходить в человеческое сознание в нужное время и, правильно понятое, укореняться там, человек смело противостоял бы всем опасностям смерти, всем мукам совести и греха, как бы они ни нападали на него, как бы ни обвиняли и ни пытались ввергнуть в отчаяние. Конечно, каждый испытывает искушения, если не в течение жизни, то при приближении смерти. Тогда, когда Закон обвиняет и выявляет грехи, совесть человека сразу говорит: “Ты согрешил”. Если мы вспомним, чему учит Павел, Апостол Христов, мы ответим: “Это правда. Я согрешил”. — “Тогда Бог накажет и проклянет тебя”. — “Нет”. — “Но так говорит Закон Божий”. — “Я не имею ничего общего с Законом”. — “Почему?” — “Потому что у меня есть другой Закон, который лишает голоса этот Закон. Я обращаюсь к свободе”. — “Какой свободе?” — “К свободе во Христе, потому что Христом я освобождаюсь от Закона”. Поэтому Закон, который был и будет Законом для злых, для меня — свобода, связывающая Закон, который проклинает меня. Закон, некогда державший меня связанным и плененным, теперь связан и пленен благодатью, или свободою, которая теперь мой Закон. Этот Закон говорит обвиняющему Закону: “Не связывай этого человека, не держи его в плену и не обвиняй его. Я возьму тебя в плен и свяжу тебе руки, чтобы ты не повредил тому, кто теперь живет для Христа и мертв для тебя”.

Все это выбивает зубы Закону, притупляет его жало и все его оружие, полностью лишает его силы. Однако Закон остается Законом для злых и неверующих; остается он и для нас, слабых, пока мы не уверуем. Тут он вновь проявляет всю свою остроту, все зубы. Но если я верую во Христа, то сколько бы грех ни подталкивал меня к краю отчаяния, я буду полагаться на свободу, которую имею во Христе, говоря: “Я признаю, что согрешил. Но мой грех (грех, на котором проклятие) — во Христе (грехе проклинающем). Во грехе, проклинающем сильнее проклинаемого, потому что он есть оправдывающая благодать, жизнь и спасение”. И теперь, чувствуя ужас перед смертью, я говорю: “Смерть, ты мне ничего не сделаешь. Потому что у меня есть другая смерть, убивающая тебя. Смерть же, убивающая сильнее смерти, которую она убивает”.

Верующий может подняться с помощью веры и получить надежное утешение. Ему не надо бледнеть при виде греха, смерти, дьявола и любого зла. Чем больше дьявол нападает и пытается сокрушить человека ужасами мира, тем большую надежду тот приобретает и говорит: “Господин дьявол, не бесись, успокойся. Потому что есть Тот, Чье имя Христос. В Него я верую. Он отменил Закон, проклял грех, победил смерть и разрушил ад. Он твой дьявол, твой дьявол, потому что Он пленил и победил тебя, так что ты не можешь больше вредить ни мне, ни любому, кто верует в Него”. Дьявол не может преодолеть эту веру, но сам преодолевается ею. Потому что, как говорит Иоанн в 1Ин.(5:4–5): “И сия есть победа, победившая мир, вера наша. Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий?”

Поэтому Павел в великом рвении и возмущении духа называет саму благодать Законом, хотя в действительности это не что иное, как великая и безграничная свобода благодати, которую мы имеем во Христе Иисусе. Потом, для нашего утешения, он дает Закону самое постыдное имя, чтобы мы знали, что он [Закон] теперь крещен новым именем, потому что умер и проклят. Приятно видеть, что Павел обращается с Законом, как с вором или разбойником, проклятым и приговоренным к смерти. Персонифицируя Закон, он показывает его находящимся в плену, со связанными руками и ногами, лишенным всей силы — так, что тот не может больше мучить, обвиняя и проклиная. Эта приятнейшая картина заставляет сознание презирать Закон. Верующий во Христа теперь имеет смелость оскорблять Закон святою гордостью, говоря: “Я грешник. Если ты, Закон, можешь сделать что-то со мной, тогда попробуй!” Вот насколько верующий перестает бояться Закона.

Христос воскрес из гроба, зачем Ему теперь бояться гроба? Петр был освобожден из темницы, зачем ему бояться ее? Когда девочка была при смерти, постель страшила ее. Но теперь она выздоровела, так почему она должна бояться постели? Должен ли и христианин, истинно имеющий Христа через веру, бояться Закона? Он, конечно, чувствует ужасы Закона, но он не побеждается ими. Полагаясь на свободу, которую имеет во Христе, он [верующий] говорит: “Закон, я слышу, что ты бормочешь. Ты хочешь обвинить и проклясть меня. Но меня это нисколько не трогает. Для меня ты то же, что для Христа пустая гробница. Ведь я вижу, что ты пленен и связан по рукам и ногам. И это сделал с тобою мой Закон”. — “Что это за Закон?” — “Свобода, называемая Законом — не потому, что она связывает меня, а потому, что связывает мой Закон”. Закон Десяти Заповедей связывал меня прежде, но против него у меня есть теперь другой Закон, Закон благодати. Этот Закон не для меня. Он не связывает меня, а освобождает. Этот Закон противостоит Закону проклинающему. Он связывает последний так, что тот не может больше связывать меня. И против смерти, связывающей меня, у меня есть другая смерть — жизнь, делающая меня живым во Христе. Она освобождает меня от уз смерти и связывает саму смерть этими узами. Смерть, связывавшая меня, теперь сама связана. Смерть, убивавшая меня, теперь сама убита смертью, то есть самой жизнью.

Христос называется самыми прекрасными именами — моим Законом, моим грехом, моей смертью — в противоположность Закону, греху и смерти, будучи Сам не чем иным, как чистою свободою, праведностью, жизнью и вечным спасением. Он ради того стал Законом для Закона, грехом для греха, смертью для смерти, чтобы искупить меня от проклятия смерти, оправдать и оживить. Там, где Христос — Закон, Он — свобода; где Он — грех, там Он — праведность; где смерть, там Он — жизнь. Потому что, позволив Закону обвинить Себя, греху — Себя проклясть, а смерти — поглотить Себя, Он уничтожил Закон, проклял грех, разрушил смерть, оправдал и спас меня. Поэтому Христос — яд для Закона, греха и смерти, и одновременно — средство получения свободы, праведности и вечной жизни.

Свойственные Павлу образ мышления и манера говорить очень приятны и утешительны. Павел противопоставляет Закон Духа Закону в своих членах. Благодаря новизне и необычности, его слова легче проникают в сердце и более прочно оседают в памяти. Кроме того, приятнее слышать, когда он говорит: “Законом я умер для Закона”, чем: “Свободой я умер для Закона”. Он рисует картину, где Закон сражается против Закона. Он как бы говорит: “Закон, если ты можешь уязвить меня, связать и наказать, я поставлю над тобою другой Закон, другого тирана и палача, который, в свою очередь, обвинит, свяжет и будет угнетать тебя. Ты действительно мой палач. Но у меня есть другой палач, Христос. Он будет мучить тебя постоянно, а я буду свободен”. Таким же образом, если дьявол ударит меня, у меня найдется сильнейший дьявол, который, в свою очередь, ударит его. Когда сильнейший дьявол сразится и победит сильного, я буду освобожден. Так благодать — это Закон не для меня, потому что не связывает меня, но для моего Закона. Благодать связывает его, потому он не может больше связывать меня.

Павел хочет полностью отвлечь наше внимание от Закона, греха, смерти, другого зла и перевести его на Христа, чтобы мы увидели прекрасный поединок — Закон, сражающийся с Законом, чтобы стать для меня свободой; грех, сражающийся с грехом, чтобы стать для меня праведностью; смерть, сражающаяся со смертью, чтобы я имел жизнь. Христос стал моим дьяволом против дьявола, чтобы я был сыном Божиим. Он разрушает ад, чтобы я получил Царство Небесное.

…чтобы жить для Бога.

То есть “чтобы быть живым в глазах Бога”. Вы видите, что нет жизни, пока вы не освободитесь от Закона, пока вы полностью не умрете для Закона в своей совести. В то же время, пока живо тело, следует воспитывать плоть Законом, досаждая ей требованиями и наказаниями, как я часто учил. Но внутренний человек, который не должен ничего Закону, свободен от него, он живая, праведная и святая личность — не сам по себе, не по своей сути, но во Христе, потому что верует в Него, как сказано:

Я сораспялся Христу…

Павел добавляет это, желая сказать, что Закон поглощает Закон. “Я не только умер для Закона через Закон, чтобы жить для Бога, — говорит он, — но и распят со Христом. Христос есть господин Закона, потому что был распят и умер для Закона. Я тоже господин Закона, потому что тоже распялся и умер для Закона, распявшись и умерев со Христом”. Как? Через благодать и веру. Когда верою я распинаюсь и умираю для Закона, Закон теряет свою власть надо мною, как потерял ее над Христом. Как Христос Сам был распят для Закона, греха, смерти и дьявола, и потому они больше не имеют над ним власти, так и я через веру распялся со Христом в духе, распялся и умер для Закона, греха, и т. д., так что они больше не властны надо мною, а распяты и умерли для меня.

Здесь Павел говорит о распятии в подражание Христу. Подражать примеру Христа — тоже значит распинаться с Ним, и это распятие относится к плоти. 1Пет.(2:21) говорит об этом: “Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его”. Здесь идет речь о великом распятии, которым грех, дьявол и смерть распинаются во Христе, а не во мне. Христос действует один. Но я, как верующий, распинаюсь со Христом через веру, чтобы все это умерло и было распято также и для меня.

20. И уже не я живу…

Павел выражается ясно и точно: “Я говорю не о своих смерти и распятии. Я жив, потому что оживлен теми самыми смертью и распятием, которыми умираю. Поскольку я освобожден от Закона, греха и смерти благодатью и верою, я истинно живу. Распятие и смерть, которыми я распинаюсь и умираю для Закона, греха, смерти и всякого зла, — для меня воскресение и жизнь, потому что Христос распинает дьявола, убивает смерть, проклинает грех и связывает Закон. Веруя в это, я освобождаюсь от Закона и всего остального. Закон теперь глух, связан, мертв и распят для меня, и я, в свою очередь, глух, связан, мертв и распят для него. Я живу через смерть и распятие, т. е. через благодать и свободу”. Здесь, как я уже предупреждал, следует учитывать слог Павла. Он говорит, что мы умираем и распинаемся для Закона, хотя скорее сам Закон умирает и распинается для нас. Говоря, что мы умираем и распинаемся для Закона, он делает это намеренно, чтобы сделать свой язык понятным. Хотя Закон остается, живет и правит во всем мире, обвиняя и проклиная всех [остальных] людей, для верующих во Христа он распинается и умирает. Только они имеют славу распятия и смерти для Закона, греха и пр.

…уже не я…

То есть “не моя личность, или существо”. Здесь Павел ясно показывает, каким образом он живет. Он утверждает, что христианская праведность — такая праведность, когда в нас живет Христос, а не наша собственная праведность. Поэтому при обсуждении христианской праведности следует совершенно отказаться от личности. Ибо если я обращаю внимание на личность или говорю о личности, я, намеренно или случайно, приписываю личности совершение дел и подчиняю ее Закону. Однако Христос и моя совесть должны слиться воедино, чтобы в поле моего зрения не осталось ничего, кроме распятого и воскресшего Христа. Но если Христос отодвигается в сторону и я смотрю только на себя, то мне конец. Потому что на ум сразу приходит мысль: “Христос на небе, а ты на земле. Как ты собираешься достать до Него?” — “Я буду вести святую жизнь и делать, что требует Закон, и таким образом войду в вечную жизнь”. Обращая внимание на себя и определяя, в каком состоянии я нахожусь и что я должен делать, я теряю из виду Христа, Который один есть Праведность и Жизнь. Без Него нет ни помощи, ни совета, а только отчаяние и погибель.

Это зло встречается очень часто, ибо такова человеческая слабость, что в искушениях или при смерти мы сразу оставляем Христа и обращаемся к делам. И пока мы не воспрянем верою, нас ждет погибель. Поэтому мы должны воспитать в себе привычку в трудное время отвергать себя, Закон и все дела, заставляющие нас обращаться к себе. Мы должны обратить свой взгляд на бронзового змея — Христа, пригвожденного ко кресту (Ин. 3:14). Крепко прикованные к Нему взором, мы должны быть уверены в том, что Он — наша Праведность и Жизнь, и не заботиться об угрозах и ужасах Закона, греха, смерти, гнева и суда Божия. Потому что Христос, к Которому прикован наш взор, в Котором мы существуем и Который также живет в нас, есть Победитель и Господин над Законом, грехом, смертью и всяким злом. В Нем нам даруется твердое утешение и победа.

И уже не я живу, но живет во мне Христос.

Когда Павел говорит: “Тем не менее я живу”, это звучит довольно лично, как будто он говорит о себе самом. Поэтому он быстро поправляется: “Но уже не я”. То есть: “Живет не моя личность, но живет во мне Христос”. Личность действительно живет, но не в себе и не для себя. Кто же это “я”, о котором говорится: “Уже не я”? Это то “я”, имеющее Закон и обязанное совершать дела — человек, отделенный от Христа. Павел отвергает это “я”, как человека, чужого Христу, принадлежащего смерти и аду. Вот почему он говорит: “Не я живу, но живет во мне Христос”. Христос — это моя “форма”, украшающая веру, как цвет или свет украшает стену. (Этот факт следует растолковывать в столь грубой форме, потому что нам невозможно духовным путем понять, что Христос живет с нами так тесно, как свет или белизна прилегает к стене.) “Христос, — говорит он, — крепко спаян со мною и обитает во мне. Жизнь, которою я теперь живу, это Его жизнь. Таким образом — Христос и я одно”.

Живя во мне, Христос отменяет Закон, проклинает грех и убивает смерть, потому что в Его присутствии они не могут не исчезать. Христос есть вечный Мир, Утешение, Праведность и Жизнь, перед которыми отступают ужас Закона, печаль разума, грех, ад и смерть. Обитая во мне, Христос поглощает все зло, которое мучит и угнетает меня. Такое соединение с Ним заставляет меня освободиться от ужасов Закона и от греха, сбросить кожу, преобразиться во Христа и в Его Царство, которое есть царство благодати, праведности, мира, радости, жизни, спасения и вечной славы. Когда я в Нем, зло не может повредить мне.

Тем временем мой ветхий человек (Еф. 4:22) остается вне и подчинен Закону. Но что касается оправдания, Христос и я должны быть тесно слиты, чтобы Он жил во мне, а я — в Нем. Что за чудесные слова! Поскольку Он живет во мне, вся благодать, праведность, жизнь, мир и спасение, присутствующие во мне, принадлежат Ему, но также и мне — благодаря нашему слиянию через веру, с помощью которой мы сливаемся воедино в Духе. Христос живет во мне, и благодать, праведность, жизнь и вечное спасение присутствуют вместе с Ним; Закон же, грех и смерть отсутствуют. Действительно, Закон должен быть распят, поглощен и отменен Законом, грех — грехом, смерть — смертью, дьявол — дьяволом. Так Павел хочет заставить нас полностью отказаться от себя, от Закона, от дел и переселить нас во Христа и веру во Христа, чтобы в вопросе оправдания мы смотрели только на благодать и далеко отвели ее от Закона и дел.

У Павла своеобразный язык — не человеческий, а божественный и небесный. Евангелисты и другие Апостолы не пользуются им, только Иоанн использует его время от времени. Если бы Павел не говорил так и не предписал бы нам этого в недвусмысленных выражениях, никто, даже среди святых, не осмелился бы пользоваться этим языком. Небывалая дерзость говорить: “Я живу, я не живу; я мертв, я не мертв; я грешник, я не грешник; я имею Закон, я не имею Закона”. Но такой язык правилен во Христе и через Христа. Если вы, стремясь к оправданию, отделились от Христа, то вы под Законом, остаетесь в нем и живете в себе, а значит, мертвы для Бога и прокляты Законом. Потому что вы имеете веру, которая, как представляют софисты, “сформирована любовью”. Я говорю так ради иллюстрации, потому что нет человека, который имел бы подобную веру. Все, что говорили софисты о вере, “сформированной любовью”,— простая уловка сатаны. Допустим, что нашелся бы человек с такою верою. Но он был бы мертв, потому что имел бы только историческую веру во Христа — то, что имеют даже дьявол и бесы (Иак. 2:19).

Необходимо учить вере правильно, т. е. что ею вы так прилепляетесь ко Христу, что становитесь с Ним одним человеком, которого нельзя разделить, вы остаетесь прикрепленным к Нему навсегда и заявляете: “Я подобен Христу”. И Христос, в Свою очередь, говорит: “Я подобен тому грешнику, который прикрепился ко мне и к которому Я прикрепился. Потому что верою мы соединены в одну плоть и кости”. Еф.(5:30) говорит: “Потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его”, так что вера соединяет Христа со мною более интимно, чем муж соединяется с женою. Такая вера — не пустое качество, а дело настолько великое, что затмевает и полностью уничтожает глупые мечты софистского учения о “сформированной вере”, любви, заслугах, достоинстве и т. д.

Мы показали, что первым пунктом в Послании Павла является утверждение, что либо Христос — служитель греха, либо Закон не оправдывает. Закончив с этим, Павел приводит в пример себя. Он говорит, что мертв для старого Закона на основе какого-то нового Закона. Теперь он дает два ответа на существующие или возможные возражения своих оппонентов. Первый касается клеветы гордых и обиды слабых людей. Когда проповедуется прощение грехов, злые скоро начинают порочить эту проповедь, (Рим.3:8): “Не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?” Как только такие люди слышат, что мы не оправдываемся Законом, они сразу делают вывод: “Тогда давайте забудем о Законе”. Или: “Если благодать преизобилует там, где изобилует грех, давайте будем изобильно грешить, чтобы оправдаться и чтобы благодать была преизобильной”. Это злобные и высокомерные люди, сознательно искажающие Писания и слова Духа Святого, как они искажали слова Павла во времена Апостолов, “к собственной своей погибели”, как говорится в 2Пет.(3:16).

С другой стороны, слабые— не злобные и не клеветники— обижаются, когда слышат, что Закон и добрые дела не нужны для оправдания. Им надлежит помочь, объяснив, почему дела не оправдывают, как следует и как не следует творить дела. Дела должны совершаться, как плоды праведности, а не для того, чтобы достичь праведности. Сделавшись праведными, мы должны совершать дела, а не наоборот — будучи неправедными, через дела становиться праведными. Дерево производит плод, а не плод дерево.

Павел выше говорил: “Я умер… и т. д”. Злой человек может здесь придраться: “Что ты говоришь, Павел? Ты мертв? Тогда каким образом ты говоришь и пишешь?” Также и слабый может оскорбиться: “Тогда кто же ты? Разве я не вижу тебя живым и действующим?” Он отвечает: “Я действительно живу, и все же не я живу, а Христос живет во мне. Я живу двойной жизнью — моею собственною, природною, или животною, и жизнью Христа. Что касается моей животной жизни, я мертв и живу чужою жизнью. Я живу теперь не как Павел, потому что Павел мертв”.— “Кто же тогда живет?” — “Христианин”. Павел, живущий в себе, полностью мертв через Закон, но жив во Христе, или, точнее, со Христом, живущим в нем. Христос говорит и действует в нем, и дела эти не Павловы, а Христовы. “Вы, злые, не порочьте меня за слова о том, что я мертв. И вы, слабые, не оскорбляйтесь, но учитесь видеть различие. Существует двойная жизнь — моя и чужая. Своею собственною жизнью я не живу. Потому что, если бы я жил ею, Закон господствовал бы надо мною и держал бы меня в плену. Чтобы помешать ему, я умираю для него другим Законом. И этою смертью я приобретаю другую жизнь, жизнь Христа, которую не имею сам в себе, но получаю даром, по вере, через Христа”.

Ответ на второе возражение. Это возражение тоже могло быть выдвинуто против Павла: “Что ты говоришь? Ты не живешь собственною жизнью в собственной плоти, ты живешь во Христе? Я же вижу твою плоть, а Христа не вижу. Ты что, пытаешься обмануть нас, будто мы не видим, что ты во плоти, живешь привычной жизнью, имеешь пять чувств и делаешь то же, что любой другой человек?” Он отвечает:

А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия…

Это означает: “Я действительно живу во плоти. Но эту жизнь, какова бы она ни была, я не считаю жизнью. Потому что на самом деле это не настоящая жизнь, а лишь маска, под которой живет Другой, а именно — Христос, Который и есть моя настоящая жизнь. Вы эту жизнь не видите, вы только слышите ее; как ‘Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит’ (Ин. 3:8), так и вы видите, что я говорю, ем, сплю и пр., и все же не видите моей жизни. Потому что я действительно живу во плоти, но не по плоти, не в согласии с плотью, а по вере и согласно вере”. Он не отрицает, что живет во плоти, потому что делает то же, что и любой живой человек. Кроме того, он также использует материальные вещи — пищу, одежду и т. д. Но он говорит, что это не его жизнь, что он не живет этим. Он действительно пользуется материальными вещами, но не живет ими, как мир живет на основе плоти и в соответствии с плотью, потому что не знает другой жизни, кроме физической.

“Поэтому, — говорит Павел, — какова бы ни была та жизнь, которую я веду во плоти, я живу верою в Сына Божия”. То есть Слово, произносимое мною физически, — не от плоти, им управляет не моя плоть, а Дух Святой. И слышание приходит не от плоти, хотя и через плоть — оно также от Духа Святого. Христианин не говорит ничего, кроме целомудренного, здравого и божественного, относящегося ко Христу, славе Божией и спасению ближнего. Это исходит не от плоти, но тем не менее совершается во плоти. Я не могу учить, проповедовать, писать, молиться или благодарить ничем другим, кроме физических инструментов, необходимых для выполнения этих действий. Тем не менее эти действия берут начало не во плоти. Они изливаются божественным образом с небес. Поэтому я смотрю на женщину своими глазами, но целомудренным взглядом, и не желаю ее. Такое видение не от плоти, хотя и находится во плоти. Глаза — это физические инструменты зрения, но целомудренное видение дается свыше.

Христианин пользуется миром и всеми его тварями так же, как и безбожник. Их пища и одежда одинаковы. Они видят, слышат и говорят одинаково. У них одинаковые жесты, внешность и формы. Павел говорит о Христе: “Сделавшись подобным человекам и по виду став как человек” (Флп. 2:7). Тем не менее между ними огромнейшая разница. Я действительно живу во плоти, но я живу не сам по себе. Жизнью, которою я живу во плоти, я живу по вере в Сына Божия. То, что вы от меня слышите, исходит из иного источника, чем раньше. До своего обращения Павел говорил тем же голосом и на том же языке. Но его голос и язык были богохульны. Поэтому он не мог высказывать ничего, кроме богохульства и ненависти к Богу. После обращения его плоть, язык и голос остались теми же, что раньше, ничего не изменилось. Но теперь они произносили не богохульства, а духовные слова благодарения, они прославляли Бога, и это исходило от веры и Духа Святого. Вот как я живу во плоти, но не по плоти, а по вере в Сына Божия.

Из всего этого видно, откуда происходит духовная жизнь. Недуховный человек не понимает этого, потому что не знает, что это за жизнь. “Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит” (Ин. 3:8). Он слышит голос духовного человека, узнает его лицо, его привычки и жесты. Но откуда исходят слова не святотатственные и кощунственные, но святые и божественные, откуда приходят побуждения и действия, он не видит. Потому что эта жизнь возникает в сердце через веру. Желания плоти подавляются, Христос правит там со Своим Духом Святым. Теперь Он видит, слышит, говорит, действует, страдает и делает абсолютно все в человеке, хотя плоть еще сопротивляется. Короче говоря, эта жизнь — не жизнь плоти, хотя это жизнь во плоти, но это жизнь Христа, Сына Божия, Которого христианин получает верою.

…возлюбившего меня и предавшего Себя за меня.

Здесь описано истинное значение оправдания вместе с примером твердой веры. “Я живу верою в Сына Божия, Который возлюбил меня и отдал Себя за меня” — любой, кто может повторить эти слова вместе с Павлом в твердой и неизменной вере, будет истинно благословен. Этими самыми словами Павел полностью отвергает и отменяет праведность Закона и дел, о чем мы поговорим позже. Поэтому следует хорошо поразмыслить над ними: “Сын Божий возлюбил меня и отдал Себя за меня”. Не я возлюбил Сына Божия и отдал себя за Него, как софисты притворяются, будто любят Сына Божия и отдают себя за Него. Они учат, что человек с помощью только своих природных способностей может достичь “надлежащей добродетели” (meritum congrui) и любить Бога и Христа превыше всего. Они ожидают любви Бога и Христа, делая то, что в их силах. Они уходят в монахи, соблюдают бедность, целомудрие, послушание и воображают, будто отдают себя за Христа. Они переворачивают слова Павла с ног на голову и читают их так: “Мы возлюбили Христа и отдали себя за Него”. Но эти злые люди, живущие плотским умом, воображающие, будто делают все возможное, любят Бога и отдают себя за Христа — в действительности отвергают Евангелие, насмехаются над Христом, отрекаются от Него, богохульствуют, плюют на Христа и попирают Его. Устами они исповедуют, что Он Оправдатель и Спаситель, а на деле лишают Его силы оправдывать и спасать, приписывая ее [эту силу] выдуманным ими самими церемониям. Эта жизнь — не жизнь верою в Сына Божия, это жизнь своею собственною праведностью и делами.

Посему истинный путь оправдания не в том, чтобы “делать, что в твоих силах”. “Если человек, — говорят они, — делает то, что в его силах, Бог обязательно даст ему благодать”. Это утверждение исключительно важно. Фактически, это догмат веры софистов. Они, однако, смягчают положение, говоря, что следует воспринимать его не в простом арифметическом смысле, а в физическом. То есть для человека достаточно делать то, что должен делать хороший человек. Это следует оценивать не по единой мерке, так как подобной мерки не существует, но достаточно приблизительного представления. Другими словами, достаточно, чтобы кто-либо действовал, постился и пр. так, чтобы соответствовать представлениям о хорошем человеке. Тогда благодать несомненно последует — не в результате самой “надлежащей добродетели” (meritum congrui), а от святости Бога, Который так благ и справедлив, что не может не дарить благодать за что-то хорошее. Так возник маленький стишок:

Ultra posse viri

Non vult Deus ulla requiri

Вообще-то хорошая мысль, но в соответствующем месте, т. е. в политических, семейных и естественных делах. Например, если я, живущий в царстве разума, забочусь о семье, строю дом, занимаю государственный пост и делаю все, что в моих силах, я прощен. Потому что этот мир имеет границы, и в нем утверждения типа: “Делай все, что в твоих силах”, или: “Делай, пока хватает сил”, применимы. Но софисты перетаскивают их в область духовного, где человек не может творить ничего, кроме греха, так как он “продан греху” (Рим. 7:14). Во внешних же вопросах, то есть в политических и семейных делах, человек не раб, а господин этих материальных вещей. Поэтому софисты совершают зло, перенося политические и семейные принципы в церковь. Ведь мир человеческого разума следует как можно дальше отделять от духовного.

Они также учили, что человеческая природа искажена, но имеет здоровые задатки. Последнее они приписывали и демонам. Если природные задатки хороши, то и ум чист, воля добра и чиста, а значит — все отлично. Эти вещи необходимо знать, чтобы сохранить чистоту учения. Когда софисты говорят, что природные способности человека хороши, я могу это допустить. Но если они делают из этого вывод, что человек может исполнить Закон, любить Бога и т. д., я отвергаю их заключение. Я различаю природные и духовные задатки и утверждаю, что духовные задатки не здоровы, но искажены, фактически полностью угашены грехом в человеке и в дьяволе. Нет ничего, кроме порочного интеллекта и воли, враждебной и противоречащей [воле] Божьей, воли, которая хочет только противного Богу. Природные задатки действительно здоровы, но какие задатки? Человек, утопающий во зле, раб дьявола, имеет волю, разум, свободу выбора, может строить дом, занимать государственный пост, управлять кораблем и производить другие действия — эти возможности, данные человеку в соответствии с Быт.(1:28), не были у него отняты. Деторождение, управление и дом не отменяются, а наоборот подтверждаются. Но софисты перетащили их в область духовного. Возможно, они научились этому от отцов. Но, плохо понимая, они исказили смысл этого, применяя к духовным вещам. Они смешали светское и церковное. Наша задача — очистить церковь. Мы допускаем, что вышеупомянутые утверждения верны, но только на своем месте, т. е. в материальном мире. Но мы полностью отвергаем их в духовной области, перед глазами Божиими. Мы утонули во грехах. В божественных вопросах любая наша воля — зло, любая [наша] мысль — ошибка. Человек не имеет ничего, кроме тьмы, заблуждений, злобы, порочной воли и ума. Как может он делать доброе, любить Бога и т. д.?

Поэтому Павел говорит, что не мы действуем, а христианин. “Он возлюбил меня, и отдал Себя за меня”. Павел как бы говорит: “Он не нашел во мне доброй воли и верного мышления, но Сам сжалился надо мною. Он увидел, что я безбожник, заблудший, отвернувшийся от Бога, сопротивляющийся и борющийся против Бога, что я пленен, направляем и ведом дьяволом. Милостью, превосходящей мое понимание и волю, Он возлюбил меня, возлюбил так, что отдал Себя за меня, чтобы избавить от Закона, греха, дьявола и смерти”.

Эти слова: “Сын Божий”; “возлюбил меня”; “отдал Себя за меня” — гром и небесный огонь для праведности Закона и учения о делах. Мои воля и разум погрязли в таком великом зле, такой великой ошибке, такой тьме и невежестве, что я мог быть освобожден только этою неизмеримою ценою. Так станем ли мы хвалиться господством разума, здоровыми природными талантами, способностью разума решать, что для нас лучше, или тем, что “делаем все возможное”? Почему я предлагаю разгневанному Богу, Который, по словам Моисея, есть “огонь поядающий” (Втор. 4:24), горсть соломы, а в действительности — мои ужасные грехи, и требую от Него взамен благодать и вечную жизнь? Ведь в данном фрагменте я вижу, что во мне так много зла, что мира и всего творения было бы недостаточно, чтобы умилостивить Бога, и что Сам Сын Божий был принесен в жертву.

Хорошенько поразмыслите над этою ценою, взгляните на пленника, Сына Божия. Вы увидите, что Он больше и совершеннее, чем все творение. Что вы будете делать, когда услышите от Павла, какою ценою были искуплены наши грехи? Что значат твои ряса, тонзура, целомудрие, послушание, бедность? Что значат Закон Моисея и дела Закона? Что значат дела всех людей и страдания мучеников? Что такое все послушание святых Ангелов по сравнению с Сыном Божиим, “преданным” — и преданным на самую позорную смерть, смерть на кресте (Фил. 2:9), так что пролилась Его драгоценнейшая кровь — за твои грехи? Посмотрев на эту цену, вы возьмете все свои рясы, тонзуры, обеты, дела, надлежащие и совершенные добродетели и проклянете их, оплюете, и пошлете в ад! Потому что недопустимое и ужасное богохульство выдумывать дела, которыми можно было бы умилостивить Бога, если видишь, что Его нельзя умилостивить ничем, кроме неизмеримой, бесконечной цены — смерти и крови Сына Божия, одна капля которой драгоценнее всей твари.

…за меня.

За какого “меня”? Меня, проклятого грешника, которого возлюбил Сын Божий так, что отдал Себя. Если бы я мог любить Сына Божия и придти к Нему через дела или надлежащие и совершенные добродетели, зачем было бы Ему отдавать Себя за меня? Отсюда очевидно, как равнодушно паписты обошлись со Святым Писанием и учением о вере, как они фактически полностью пренебрегли ими. Если бы они только взглянули на слова, что Сын Божий был предан за меня, не возникло бы ни одного ордена и ни одной секты, потому что вера сразу бы ответила: “Зачем избираешь этот образ жизни, этот орден, эти дела? Чтобы умилостивить Бога или оправдаться? Негодяй, разве ты не слышал, что Сын Божий был отдан и пролил Свою кровь за тебя?” Так вера во Христа могла бы очень легко противостоять любым сектам.

Поэтому я говорю, что нет иной силы, способной противостоять сектам, и нет средства от них, кроме учения о христианской праведности. Если это учение пропадет, мы не сможем противостоять заблуждениям и сектам. Сегодня мы видим это у фанатиков, анабаптистов, сакраментариев. Отпав от учения о христианской праведности, они никогда не перестанут падать, заблуждаться и обольщать других. Они обязательно породят бесчисленные секты и выдумают новые дела. Хотя внешне все это может выглядеть очень хорошим и святым, но что оно в сравнении со смертью и кровью Сына Божия, отдавшего Себя за меня? Кто этот Сын Божий? Что есть небеса и земля в сравнении с Ним? Скорее все фанатики и паписты, даже если весь мир будет на их стороне, пойдут в ад со всей своей праведностью, делами и заслугами, чем затмится истина Писания и пропадет слава Христа. Зачем они хвалятся делами и добродетелями? Если бы я, проклятый грешник, мог быть искуплен какою-либо другою ценою, то для чего бы тогда был отдан Сын Божий? Но поскольку на небе и на земле не было другого искупления, кроме Христа, Сына Божия, Он отдал Себя за меня. Он сделал это также и ради Своей великой любви, как говорит Павел: “Который возлюбил меня”.

Слова “Который возлюбил меня” исполнены веры. Любой, кто произносит это короткое местоимение “меня”, в вере относя его к себе, как это делал Павел, будет, как Павел, лучшим противником Закона. Потому что Он отдал за меня не овцу и не быка, не золото или серебро. Он, Который весь был Богом, отдал все, чем был, отдал Себя за меня, повторяю, за меня, презренного и проклятого грешника. Я возвращен к жизни, потому что Сын Божий был “отдан” на смерть, и я применяю это к себе. Применять это к себе — [такова] настоящая сила веры. Тот, кто делает дела, не говорит: “Христос возлюбил меня, и т. д”.

Павел противопоставляет эти слова, являющиеся чистейшей проповедью благодати и христианской праведности — праведности Закона. Он как бы говорит: “Хорошо, пусть Закон — божественное учение и имеет свою славу. И все же он не возлюбил меня и не отдал себя за меня, но обвиняет и пугает меня. Теперь у меня есть Другой, Тот, Кто освободил меня от ужасов Закона, от греха, смерти и Кто привел меня к свободе, праведности Божией и вечной жизни. Он зовется Сыном Божиим, Который возлюбил меня и отдал Себя за меня”.

Как я уже говорил, вера постигает и принимает Христа, Сына Божия, отданного за нас. Постигнув Его, мы получаем праведность и жизнь. Потому что Христос есть Сын Божий, из чистой любви отдавший Себя ради моего искупления. В этих словах Павел дает прекрасное описание пастырства и деяния Христа, умилостивившего Бога, вступающегося и молящегося за грешников, отдавшего Себя в жертву за их грехи и искупившего их. Поэтому вы должны научиться правильно понимать сущность Христа — не как софисты и фанатики, делающие из Него нового Законодателя, Который, отменив старый Закон, установил новый. Для них Христос — надсмотрщик и тиран. Но вы должны, как Павел, видеть в Нем Сына Божия, Который не благодаря нашей заслуге или праведности, но исключительно из милости и любви отдал Себя в жертву Богу за нас, презренных грешников, чтобы навсегда освятить нас. Поэтому Христос — не Моисей, не надсмотрщик и не Законодатель. Он — Источник благодати, Спаситель и Сострадающий нам. Другими словами, Он — чистая, бесконечная милость, Дающий и Отданный. Таково верное изображение Христа. Если изображать Его по-другому, можно впасть в искушение. Высочайшее и труднейшее искусство для христианина — уметь видеть Христа таким. Мне очень трудно, даже имея великий свет Евангелия, огромный опыт и обширную практику его изучения, видеть Христа так, как видит Его Павел. Вот насколько это [ложное] учение и пагубная идея о Христе, как о Законодателе, проникли в мои кости. В этом смысле вы, молодые, счастливее нас, стариков. Вас не заразили теми вредными идеями, которыми заражен я с детства, так что при одном упоминании имени Христа я пугался и бледнел, поскольку был убежден, что Он — Судья. Поэтому я должен прилагать двойное усилие: во-первых, чтобы переучиться и противостоять представлению о Христе, как о Законодателе и Судье, постоянно тянущему меня назад; во-вторых, чтобы приобрести новое понимание, а именно— веру во Христа, как в Оправдателя и Спасителя. Имея желание, гораздо проще научиться веровать во Христа правильно. Поэтому, когда печаль и волнения смущают ваше сердце, приписывайте это не Христу, даже если они приходят под именем Христа, а дьяволу, который часто приходит под именем Христа и принимает вид Ангела света (2 Кор. 11:14).

Давайте учиться отличать Христа от Законодателя не только на словах, но и на деле. Тогда при виде дьявола, притворившегося Христом и изводящего нас под Его именем, мы будем знать, что это не Христос, а дьявол. Потому что Христос — это радость трепещущего и волнующегося сердца. Так учит нас Павел, награждающий Христа чудеснейшими именами, говорящий, что “Он возлюбил меня и отдал Себя за меня”. Поэтому Христос— Любовь для находящихся в скорби, грехе и смерти; Любящий, Который отдает Себя за нас и становится нашим Первосвященником, Который становится Посредником между Богом и несчастными грешниками. Что, спрашиваю я вас, может принести больше радости и счастья? Если все это правда — а это должно быть правдой, иначе все Евангелие ложно, — тогда мы, без сомнения, не оправдываемся праведностью Закона, и еще меньше — нашей собственной праведностью.

Читайте же слова “меня” и “за меня” в их истинном значении и привыкайте с верою принимать это “меня” на свой счет. Не сомневайтесь, что принадлежите к множеству людей, говорящих “меня”. Христос возлюбил и отдал Себя не только за Петра и Павла — та же благодать принадлежит нам и приходит к нам, как и к ним, мы тоже входим в это “меня”. Ибо как мы не можем отрицать, что все являемся грешниками и что своим грехом Адам разрушил нас и сделал врагами Богу, заслуживающими Божия гнева и суда и достойными вечной смерти, потому что все устрашенные сердца чувствуют и признают это, так мы не можем отрицать, что Христос умер за наши грехи, чтобы оправдать нас. Ибо Он умер не для того, чтобы сделать праведными праведных — Он умер, чтобы сделать грешников праведными, друзьями и сынами Бога, наследниками всех небесных даров. И поэтому отчего, чувствуя и признавая себя грешником из-за греха Адама, я не могу сказать при этом, что праведен благодаря праведности Христа, особенно когда слышу, что Он возлюбил меня и отдал Себя за меня? Павел очень крепко веровал в это и поэтому говорил с такой **********.

21. Не отвергаю благодати Божией…

Это второй аргумент данного Послания. Особое внимание обратите здесь на тот факт, что желание обрести оправдание делами Закона приравнивается к отвержению благодати Божией. Я спрашиваю вас — что может быть более порочным и греховным, чем отвержение благодати Божией и отказ от оправдания верою во Христа? То, что мы порочны и преступили Заповеди Божии, — весьма скверно, и даже более чем скверно. Однако, кроме этого, мы совершаем самый тяжкий из всех грехов, когда самодовольно отвергаем благодать Божию и прощение грехов, предлагаемое нам через Христа. Поверьте мне, это богохульство просто неописуемо, оно хуже и ужаснее, чем что бы то ни было. Никакой иной грех Павел и другие Апостолы не порицают столь яростно, как пренебрежительное отношение к благодати и отвержение Христа. И все же мы очень легко совершаем этот грех. Потому Павел столь резко выступает против антихриста — ведь он уничтожает благословение Христа, нашего Первосвященника, предавшего Себя в жертву за наши грехи. Отрицать Христа таким образом — значит плевать на Него, попирать Его ногами, помещать себя самого на Его место и говорить: “Я оправдаю и спасу вас.”— “Как?”— “Мессами, паломничествами, индульгенциями, соблюдением установлений и т. п.” Посему антихрист воспротивился Богу и вознес себя выше Бога (2Фессал.2:4), поставил себя на место Христа, отверг благодать и отказался от веры. Ибо он учит так: “Вера не совершает ничего благого, если она не имеет дел”. Этим ложным представлением он совершенно исказил и сокрыл [затмил и закопал] благословение Христово. А на месте благодати, Христа и Его царства он учредил доктрину о делах и царство обрядов, закрепив это своими легкомысленными и пустыми деяниями. Таким образом он вырвал весь мир из рук Христа, Который лишь один должен править в сердце, и насильно низверг этот мир в преисподнюю.

Из этого очевидно, к чему ведет отречение от благодати Божией, выражающееся в стремлении к получению оправдания через Закон. Но кто и когда слышал о том [где это слыхано], что, исполняя Закон, мы отвергаем благодать? Разве мы грешим, исполняя Закон? Нет. Но мы отвергаем благодать, когда исполняем Закон, полагая при этом, будто через это можем оправдаться. Закон добр (1Тит.1:8), свят и благотворен. Но он не оправдывает. Посему тот, кто исполняет Закон, имея намерение таким путем оправдаться, аннулирует благодать, отвергает Христа и Его жертву, отказывается получить спасение, как бесценный дар, но вместо этого пытается искупить свои грехи праведностью Закона, заслужить благодать собственною праведностью. Такой человек, несомненно, богохульствует и отвергает благодать Божию. Ужасно и прискорбно говорить, что человек может быть столь извращен и порочен, что он даже отвергает милосердие Божие и благодать Его. Тем не менее весь мир поступает подобным образом, хотя он и не хочет, чтобы все выглядело так [будто он поступает подобным образом], но делает вид, будто воздает [этим] Богу высочайшую честь. Далее следует второй аргумент:

А если законом оправдание, то Христос напрасно умер.

Здесь я вновь предупреждаю, что Павел говорит не о церемониальном законе, как все время полагают софисты. Начало данному заблуждению положили Ориген и Иероним. Их учения на этот счет были особенно опасны. За ними последовали все схоласты, и в наши дни Эразм одобряет и подтверждает их заблуждения. Но благочестивые люди должны просто избегать безумия этих учителей [людей], столь сильно извративших суждения Павла своими глупыми и превратными истолкованиями. Они говорят о том, чего не познали и не испытали. Словно церемонии и обряды не были также благими и святыми! Конечно же, рукоположение священников, обрезание, жертвоприношение, прославление, богослужение и тому подобные святые дела также относились к церемониям. Поэтому Павел говорит обо всем Законе.

Эти слова Павла следует обдумать и тщательно взвесить со следующих позиций: является или не является истиною то, что Христос умер? Опять же, умер ли Он просто так, без цели, ни за что? Если мы не относимся к явно умалишенным, то нам придется ответить, что Он умер, и умер не просто так и не бесцельно, но что Он умер за нас, а не за Себя. Но если Он умер не бесцельно [не безрезультатно], то праведность [дается] не через Закон.

Итак, здесь имеются в виду оба Закона — Закон церемониальный [обрядовый] и Закон моральный, или Декалог. Представьте себе, что посредством “надлежащей” [половинчатой] добродетели вы добились такого продвижения, что вам был дарован Дух, и что вы имеете любовь. Конечно, все это было бы уродством и, по природе вещей, никогда не могло бы произойти. Но вообразите, говорю я вам, что, совершенствуя то, что находится внутри вас, вы обретаете благодать, становитесь праведными и получаете Духа. На каком основании? На основании половинчатой добродетели? Тогда вы не нуждаетесь во Христе, Он становится для вас бесполезным, Он умер напрасно и бесцельно.

Тогда возьмите даже сам Декалог. Он заповедует высшую форму поклонения, а именно — страх Божий, веру, любовь к Богу, а также любовь к ближнему своему. Если вы можете показать мне кого-то, кто был оправдан на основании Закона Декалога, то воистину, Христос умер напрасно. Ибо всякий, кто оправдан на основании Закона Декалога, имеет внутри себя силу для обретения праведности. Ибо, исполняя естественным образом то, что свойственно ему [что “лежит внутри него”], он наверняка заслуживает благодать, и Святой Дух вселяется в него, и потому он способен любить Бога и ближнего своего. Если это правда, то отсюда неизбежно следует вывод, что Христос умер напрасно. Ибо зачем бы человеку понадобился любящий его и предающий Себя за него Христос, когда и без Христа, посредством половинчатой добродетели, он способен обрести благодать и, в конце концов, совершая добрые дела, заслужить вечную жизнь посредством “полной” добродетели, или воистину оправдаться посредством исполнения Закона? Тогда давайте полностью удалим Христа со всеми Его благословениями, потому что [в таком случае] Он совершенно бесполезен. Но зачем же Христос родился, был распят и умер? Зачем Он стал моим Первосвященником, любящим меня и принесшим за меня неоценимую жертву — Себя самого? Зачем Он совершил все это? Да просто так, безо всякой надобности, если то, что софисты говорят о смысле оправдания, — правда. Потому что [в таком случае] я нахожу праведность в Законе, или в себе самом, помимо благодати и без Христа.

Но разве можно сносить и покрывать такое богохульство, [когда кто-то говорит], что когда Великий Бог не пощадил Собственного Сына, предав Его за всех нас (Рим.8:32), Он делал это несерьезно, просто ради забавы? Да скорее я соглашусь с тем, что святость не только папистов и фанатиков, но даже Ангелов небесных навеки отвергнута и осуждена вместе с дьяволом, чем допущу подобную мысль! Я не желаю видеть никого, кроме этого Христа. Он должен быть для меня таким сокровищем, чтобы по сравнению с Ним все остальное являлось грязными отбросами. Он должен быть для меня таким светом, чтобы, когда я ухватываюсь за Него верою, я не знал — существуют ли вообще в этом мире такие явления, как Закон, грех или неправедность. Ибо что есть все сущее на небе и на земле по сравнению с Сыном Божиим?

Таким образом, отвержение благодати Божией — это великий и широко распространенный грех. Это грех, совершаемый всеми “самоправедными” людьми. Ибо, стремясь оправдаться посредством половинчатой добродетели, или своими собственными делами и скорбями, или посредством Закона, они, как мы уже говорили выше, отвергают благодать Бога и Христа. И папа был учредителем всех этих мерзостей. Затмив, а фактически — полностью похоронив Благовестие Христово, он наполнил и обременил мир своими порочными традициями. Доказательством этого, помимо прочего, являются его индульгенции и буллы, в которых он отпускает грехи не тем, кто верует, но тем, кто раскаивается, кто исповедуется и протягивает руку в нужде. Это является достаточным свидетельством того, что [по их мнению] Христос умер напрасно и бесцельно и что благодать — тщетна и бесполезна. Таким образом, мерзости и богохульства папства бесчисленны. И все же даже сейчас, в ярком свете истины, софисты отстаивают свои порочные и тщетные суждения. Они по-прежнему утверждают, что естественные наклонности человека являются здравыми и что своими собственными добрыми делами и добродетелями люди способны подготовить себя к [принятию] благодати. Они столь далеки от признания своей порочности и своих заблуждений, что защищают их даже против собственной совести.

Мы же постоянно утверждаем вслед за Ап. Павлом — ибо мы не хотим отвергать благодати Божией, — что либо Христос умер напрасно, либо Закон не оправдывает. Но Христос умер не напрасно, поэтому Закон не оправдывает. Христос, Сын Божий, оправдал нас Своею чистою благодатью и Своим милосердием. Следовательно, Закон не мог бы достичь этого. Ибо если бы Закон сделал это, то Христос, предавая Себя за наши грехи, чтобы мы могли быть оправданы, действовал бы тогда безумно. Таким образом мы заключаем, что мы оправдываемся не “половинчатою” добродетелью, не своим крестом или своими скорбями и не самим Законом, но целиком и полностью верою во Христа.

Но если мое спасение стоило так дорого Христу, что Он вынужден был даже умереть за мои грехи, то мои дела и праведность Закона представляют собою что-то низкое — фактически, просто ничто по сравнению с бесценною жертвою [платою] Христа. Ибо я не могу купить на свое ничтожное жалованье того, что стоит многих тысяч золотых талантов. Итак, не говоря уже о меньших вещах, Закон, со всеми его делами и всею его праведностью, — это лишь ничтожное жалованье, подачка, в сравнении со Христом, чьими смертью и воскресением была побеждена моя смерть, а праведность и вечная жизнь были дарованы мне. Следует ли мне пренебрегать этою несравненною ценою и отвергать ее или стремиться посредством закона и дел “половинчатой” и “полной” добродетели — этих грязных отбросов, как Павел называет их, особенно если сравнить их со Христом — к обретению праведности, которую, как Павел удостоверяет здесь, Христос уже даровал мне по милости и исключительно из любви, [приобретя ее] за такую цену, что должен был предать Себя за меня? Как я говорил выше, мир совершает это, и особенно [люди] желающие казаться самыми лучшими и самыми святыми во всем мире. Итак, они ясно свидетельствуют [своими поступками], независимо от того, что они исповедуют устами, что [по их мнению] Христос умер напрасно и бесцельно. Этим они выше всякой меры хулят Христа, плюют Ему в лицо, попирают Сына Божия ногами, оскверняют Кровь завета и т. д.

Следует особо заметить, что, говоря здесь о праведности, Павел рассматривает величественную и возвышенную, а не политическую или внутреннюю доктрину. То есть он обсуждает вопрос вовсе не о гражданской праведности. Бог действительно одобряет ее, требует ее осуществления и вознаграждает ее, и разум до некоторой степени способен к совершению [созданию] такой праведности. Но Павел рассматривает праведность пред Богом, праведность, которою мы освобождаемся от Закона, греха, смерти и всякого порока, которою мы становимся причастны благодати, праведности и жизни, и которою, в конце концов, человек провозглашается господином неба, земли и всех тварей. Эту праведность не может создать ни человек, ни божественный Закон.

Закон добавлен к разуму, чтобы просвещать и помогать человеку, показывая ему — чтo он должен делать, а чего избегать. Тем не менее, стараясь изо всех своих сил и всего своего разума, и даже с добавлением к этому великого света и божественного благословения Закона, человек все же не может быть оправдан. Итак, если самое лучшее, что мир имеет на этой земле, — Закон, который, как солнце, добавляется к немощному разуму, земному свету, свету человеческого пламени, чтобы освещать и направлять его — не может оправдывать, то что может делать разум без Закона? Что? То же самое, что сделал папа со своими университетами и монахами. Своими человеческими традициями они затмили даже свет Первой Заповеди. Никто из них не может правильно понять ни одной буквы Закона, но все они ходят во тьме разума. Это намного более ужасное заблуждение, чем то, что происходит из доктрины о делах Закона.

Посему это очень могущественные слова: “А если законом оправдание…” и т. д. Он ничего не говорит о могуществе, разуме и мудрости человека, как бы велики они ни были. Ибо чем они больше, тем проще и быстрее они вводят человека в заблуждение. Он просто говорит: “А если законом оправдание…” и т. д. Таким образом, человеческий разум с помощью законов, даже божественных законов, не может достичь праведности, уводит человека прочь от праведности и отвергает Христа. Но если бы он мог достичь праведности, то Христос умер напрасно. Итак, противопоставляйте смерть Христа любому Закону. И вместе с Павлом не знайте ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого (1Кор.2:2), — так, чтобы ничто кроме Него не могло сиять. Тогда вы будете просвещенными, праведными и святыми. И тогда вы примете Святого Духа, Который сохранит вас в чистоте Слова и в вере. Но как только Христос теряется из виду, все становится бесцельно.

Здесь снова мы видим, что восхваление праведности Закона или собственной праведности человека, согласно Павлу, является неуважением и отвержением благодати Божией, а также отрицанием и принижением значения смерти Христовой. Павел не является великим оратором, но взгляните на те красноречивые аргументы, которые он приводит в свою защиту. Где, спрашиваю я вас, еще встречается такое красноречие, которое можно поставить рядом со словами: “Отвержение благодати” или “Благодать Христова” или “Христос напрасно умер”? Этими словами выражается столь великое негодование, что красноречия всего мира не хватило бы, чтобы выразить его. “Умер напрасно” — немногословное изречение. Но сказать, что Христос умер напрасно — значит полностью избавиться от Него. Всякий, желающий поупражняться в красноречии, имеет здесь достаточно материала, чтобы развить и углубить мысль о том, каким отвратительным богохульством является учение о праведности Закона и дел. Что может быть более ужасным или более богохульным, чем слова о том, что я делаю смерть Христа ненужной и бесполезной, соблюдая Закон так, чтобы оправдаться им? Но объявлять бесполезною смерть Христову — значит объявлять бесполезным Его воскресение, Его победу, Его славу, Его царство, небеса, землю, Самого Бога, короче говоря — все сущее. Разве это пустяки? Если бы вы сказали, что владения короля Франции или правителя Римской империи были учреждены напрасно, то вас посчитали бы полнейшим безумцем. Но ведь это даже ни в какое сравнение не идет со словами о том, что Христос умер напрасно.

Сии небесные громы и молнии, обращенные против праведности Закона и собственной праведности человека, должны предостеречь нас от этого. Сей гром повергает и осуждает всякую монашескую жизнь, религию или праведность, заключающуюся в деяниях служения, заповеданных Законом или придуманных [избранных] самостоятельно. Ибо кто не наплюет на свои обеты, на свою тонзуру, на свои капюшон и мантию, на человеческие традиции, и даже на Закон Моисеев, если он услышит, что ради всего этого он отвергает благодать Божию и делает бесполезною и ненужною смерть Христову? Когда мир слышит это, он не верит, что все это правда. Ибо он не думает, что в сердце человеческое может войти такая порочность и извращенность, чтобы оно отвергло благодать Божию и считало смерть Христову бесполезной. И все же этот ужасный грех является весьма и весьма распространенным. Ибо всякий, кто ищет праведности в стороне от веры во Христа — будь то через дела удовлетворения [искупления] или через скорби Закона Божия, — отвергает благодать Божию и пренебрегает смертью Христовой, даже если устами своими он говорит совершенно об ином.

Название книги

Лекции по посланию к Галатам

Лютер Мартин

Глава 2