Когда Штернхайм вышел из ресторана, было уже темно. Его слегка пошатывало, ибо одной рюмкой дело не ограничилось. Однако горе заглушить не удалось. Ликёр только опьянил аптекаря.

Штернхайм шёл по улице, время от времени отхлебывая из наполовину опустошённой бутылки и отчаянно ругая шедшего по другой стороне улицы пса.

— Что ты на меня рычал, я тебе, так и быть, прощаю! — кричал Штернхайм. — Но то, что ты, выходя из ресторана, попытался укусить меня за ногу и порвал мне брюки, это уж чересчур! Однозначно! Разве я виноват, что она тебя не любит?

Белло отвечал ему с противоположной стороны улицы рычанием.

Штернхайм наступил на что-то мягкое, понял, что это брюки, которые Белло сбросил во время превращения в собаку, и поднял их. Вслед за брюками он нашёл и рубашку, и пиджак.

— А мою одежду ты раскидал на тротуаре! Считаешь, что поступил хорошо? — кричал он через улицу.

Вдали тявкнула какая-то собака, ей ответила другая.

— Ага, теперь повторится твой коронный номер, — предположил Штернхайм. — Собаки лают, и Белло удирает, потом раскаивается и наутро возвращается.

Белло трусил по тротуару, грустно повесив голову, и был так удручён, что даже призывы соплеменников не могли его соблазнить. Он ни разу не тявкнул в ответ.

Они одновременно подошли к аптеке.

Штернхайм хотел отпереть дверь и подняться в свою квартиру, но Белло остановился перед домом, с тоской глядя вверх. На третьем этаже светилось одно окно: окно в гостиной фрау Лихтблау.

Белло поднял морду и тоскливо завыл.

Штернхайм встал рядом с собакой, посмотрел вверх и позвал, сначала тихо, потом громче и громче:

— Фрау Лихтблау! Пожалуйста, фрау Лихтблау!

Свет погас. Дом погрузился во тьму.

Когда Штернхайм с Белло вошёл в квартиру, он небрежно бросил в прихожей одежду, которую подобрал на улице. Потом направился в детскую. Макс, одетый, лежал на кровати. Он спал. Раскрытая книжка валялась рядом.

Вероятно, весь долгий вечер он ждал отца и господина Белло, потом лёг на кровать, немного почитал и в конце концов уснул.

Штернхайм поставил на пол бутылку с ликёром и осторожно, стараясь не разбудить, укрыл сына.

— Завтра ты здорово удивишься, обнаружив, что господин Белло вновь превратился в собаку, — пробормотал он, поднял бутылку, погасил свет и отправился на поиски Белло.

Он нашёл его в спальне. Белло отыгрался на одежде Штернхайма: от злости одну рубашку он уже разорвал в клочья и как раз принялся за лучшие брюки хозяина.

— Ты что, взбесился? — заорал Штернхайм и потянул брюки к себе, но Белло не разжимал зубов, и брюки разорвались пополам.

Это до того разозлило Штернхайма, что он накинулся на Белло, перевернул его на спину и прижал к полу.

Хрипя от натуги, он крикнул:

— Прекрати вымещать на мне свою злость! Разве я виноват, что она влюбилась в меня? Всё равно с этим покончено.

Ты сам слышал. Она больше не хочет меня видеть! Так что нам обоим ничего не светит.

Белло проворчал что-то в ответ. Только тут Штернхайм понял, что разговаривает с собакой так, словно перед ним господин Белло. Или, вернее, под ним. Потому что он всё ещё крепко прижимал пса к полу.

— Ты хотя бы понимаешь, что тебе говорят? — спросил он.

Пёс дёрнул головой.

— Ага, значит, с тобой происходит то же, что и с животными господина Эдгара: пребывание в образе человека накладывает отпечаток, — сделал вывод Штернхайм. А потом спросил: — И мы с тобой сможем нормально общаться? Как мужчина с мужчиной?

Белло тявкнул в знак согласия.

— Ну, значит, договорились, — заключил Штернхайм и разжал руки. — Тогда пошли в гостиную.

Поздно ночью Макс проснулся: за стеной громко разговаривал его отец. Макс прислушался. Ему показалось странным, что Штернхайм-старший говорил один, и ему никто не отвечал. Кроме того, говорил он как-то странно, растягивая слова. Может, он пьян? Не может быть! Макс никогда в жизни не видел отца пьяным. Но когда актёры по телевидению изображали пьяных, они разговаривали именно так.

Макс встал, вышел в прихожую и остановился за дверью гостиной.

— Ты женщин понимаешь, Белло? Я — нет! Она хочет знать правду, а когда я говорю ей правду, она считает, что я лгу. Может, лучше было бы соврать? — сказал Штернхайм, с трудом ворочая языком. — Радуйся, что ты опять стал собакой. Это так, это так, Белло, не возражай! У собак наверняка не такие привередливые…

— Опять стал собакой? Как это? — Макс вошёл в комнату и остановился, ничего не понимая.

Штернхайм и Белло уютно расположились на тахте. Перед ними на столе стояли: бутылка ликёра, полбанки огурчиков, упаковка собачьих галет и две открытые банки собачьих консервов.

— Ещё глоточек? — спрашивал Штернхайм, наклоняясь над собакой и давая ей глотнуть из бутылки.

Потом он глубокомысленно заглянул в горлышко, немного подумал и тоже глотнул.

— Папа! — закричал Макс. — Что ты делаешь! И… и Белло… почему… что случилось? Почему господин Белло опять стал собакой?

Белло спрыгнул с тахты, пошатываясь, подошел к Максу, встал на задние лапы, положил передние ему на плечи и попытался облизать лицо.

— Прекрати, господин Белло! То есть я хотел сказать, Белло! — воскликнул Макс. — Как это ты опять стал собакой?

— Макс, садись рядом со мной. Не огорчайся. Случилось то, что должно было случиться, — сказал отец. — Действие эликсира, видимо, со временем ослабевает.

— Бедняга Белло! — Макс погладил пса.

Тот положил голову на колени мальчика и грустно поглядел ему в глаза.

Макс спросил:

— А нельзя снова превратить его в человека?

Штернхайм пожал плечами.

— Как? Ведь голубого сока не осталось. Ни капельки.

При слове «ни капельки» аптекарь, очевидно, вспомнил про бутылку. Сделав большой глоток, он попытался поставить бутылку вертикально.

— Папа, прекрати! Ты совершенно пьян! — крикнул Макс и отобрал у отца бутылку.

— Да. Пьян. Впервые в жизни. И на то есть причины, — пробормотал Штернхайм, завалился набок и мгновенно заснул.

Собака вскочила на тахту, немного покрутилась на месте и улеглась рядом. Раздавшийся вскоре громкий храп возвестил о том, что она тоже заснула.

Макс принёс из спальни одеяло, накрыл отца и собаку, вернулся в свою комнату и забрался в постель.

До его слуха донёсся бой башенных часов: сначала четыре удара дискантом, потом ещё четыре — басом.

— Четыре часа, — пробормотал Макс.

Вскоре заснул и он.