На следующее утро (это была пятница) я, как обычно, собрался в школу, закинул за спину сумку, сказал папе «Пока!» и ушёл.

Но в школу я не пошёл, а остановился на углу подождать.

Минут через десять из дома вышел господин Белло, огляделся и подошёл ко мне, как мы и договорились. Если бы мы с господином Белло вышли из дому вместе, получилось бы слишком заметно. Папа обязательно спросил бы, давно ли господин Белло заинтересовался школой, уроками и тому подобным. А собаки ведь не умеют врать! Бывшие собаки тоже, как выяснилось. Во всяком случае, я ещё ни разу не ловил господина Белло на вранье.

Мы не двинулись прямым ходом на Кленовую.

— Ещё очень рано, так рано к людям в гости не ходят, — объяснил я господину Белло. — Сначала немножко прогуляемся.

— Прогуляемся? — переспросил господин Белло и состроил недовольную физиономию. У него не хватало терпения. Он хотел как можно скорее бежать к дому на Кленовой аллее.

Мне надо было следить, чтобы не встретить никого из моего класса. А то бы они обязательно захотели дойти до школы вместе со мной. Так что мы с господином Белло углубились в узкие переулочки старого города, подальше от школы.

Но как мы ни ходили кругами, в конце концов всё равно вышли к началу аллеи.

— Не беги ты так! — сказал я господину Белло. Он обогнал меня на несколько метров и шагал впереди. — У нас полно времени. Дядя Астор наверняка встаёт не раньше десяти часов. У нас в учебнике французского есть текст про мсье Дюпона, он просыпается как раз в десять часов. Там у него, правда, воскресенье. Но, может быть, французы и по будням так встают.

— А твой дядюшка вовсе не француз, — заметил господин Белло.

С этим, конечно, не поспоришь.

— Всё равно невежливо звонить в дверь в такую рань, — сказал я.

— Тогда Макс может постучать, — предложил господин Белло.

— Будет точно так же невежливо, — ответил я. — Пошли лучше на речку, погуляем ещё немного.

Кленовая аллея переходила в кленовую рощу, а вдоль рощи текла маленькая речка — такой неторопливый ручеёк.

Мы стали бросать в воду ветки и смотреть, как их подхватывает и уносит течением.

— Дяде Астору я скажу правду, — сказал я господину Белло. — На этот раз не буду рассказывать, что, мол, ты наш дальний родственник. Придётся честно признаться, что ты собака.

— Господин Белло — чевекк! — поправил меня господин Белло.

— Да, конечно. Я имею в виду — бывшая собака. Как бы это сказать?.. В сущности, в тебе кроется собака, и она скоро проявится, если мы не найдём записки прадедушки Эдмунда.

Последние слова прозвучали для господина Белло как сигнал: он уже не мог удержаться и почти бегом направился на аллею, к дому с колоннами.

Я пошёл за ним.

— Макс может это прочесть? — спросил господин Белло и показал на табличку у звонка.

Я наклонился к самой калитке, потому что написано было мелко и неразборчиво.

— Гастон Про-вер-виль, — разобрал я.

Я не успел договорить, а господин Белло уже позвонил в звонок и долго не отпускал кнопку. Из дома слышался пронзительный дребезжащий звук.

Мы ждали. Ничего не происходило. Теперь кнопку нажал я, опять раздался звонок. И опять в доме ничто не шевельнулось. Ни звука, ни шороха, и дверь не открывали. Мы попытали счастья в третий раз — с тем же успехом. Точнее сказать, с тем же провалом.

— Похоже, его нет дома, — сказал я господину Белло. Но господин Белло не слушал, он уже куда-то смылся — наверное, решил обойти вокруг дома.

Я тоже завернул за угол и там увидел его: он уже открывал железную дверь в задней стене дома.

— Открыто! — сообщил он и скрылся за дверью.

— Эй, господин Белло, нельзя же везде входить просто так! — крикнул я.

Но господин Белло уже вошёл и останавливаться не собирался. За дверью оказались ступеньки, круто уходящие вниз.

— Пресенью пахнет, — отметил господин Белло и двинулся по лестнице.

— Стой, господин Белло! — закричал я.

Но господин Белло и не думал слушаться. Он сказал, что хочет просто посмотреть, что там внизу, и продолжал спускаться. Что тут оставалось делать? Я пошёл за ним.

Я спустился, наверно, уже до середины лестницы, как вдруг стало темно. Железная дверь тихонько щёлкнув, захлопнулась — скорее всего, от ветра. Я побежал её открывать, но, как я ни толкал и ни тряс, дверь не поддавалась. Я медленно спустился обратно. Теперь, когда глаза немного привыкли к темноте, я увидел, что в верхней части стены имелось маленькое окошко с решёткой, пропускавшее в наше подземелье немного серого света.

Здесь было сыро и холодно. Пахло тоже неприятно: давно не проветривали. На потолке собирались крупные капли воды и шлёпались на каменный пол.

— А всё из-за твоего любопытства, — сказал я господину Белло. — Теперь будем тут сидеть неизвестно сколько.

— Господин Белло тут не сидит, а стоит, — поправил он меня. Наверное, ему понравилось, что и он иногда может меня поправить — для разнообразия.

Я посмотрел вверх, на потолок. Полукруглый свод, каменная кладка — из крупных камней. Рядом с нами из стены торчало несколько ржавых железных крюков. На такие крюки раньше вешали фонари. Но сейчас-то фонарей не было, тем более горящих. Тут по-прежнему царила почти полная темнота.

— Всё выглядит прямо как в фильме ужасов, — сказал я.

— В фильме ужасов, правда? — переспросил господин Белло.

Кажется, он решил, что это специальное выражение, которым называют душные, сырые подвалы с паутиной, свисающей с потолка. Конечно, откуда он мог знать это слово, он же ещё ни разу не был в кино.

Он посмотрел по сторонам, задрал нос, повертел головой и принюхался. А потом сказал:

— Тут ужасы пахнут пресенью, а там ужасы пахнут сухо, — и показал в самую тёмную часть подвала, до которой не доходил свет.

— Тогда давай перейдём в сухую половину, — предложил я. Сухая часть длинного подвала находилась чуть выше, чем зал со сводчатым потолком, и там оказалось ещё темнее. Мы поднялись по трём широким ступенькам и дальше двигались медленно, на ощупь. Пол, кажется, был гладкий. В зале он был грубым, каменным. А здесь я не чувствовал под ногами ни одной неровности. Я вытянул руки вперёд и так и шёл, пока не наткнулся на препятствие — противоположную стену.

Господин Белло, наверно, тоже дошёл до стены, потому что рядом послышалось громкое «ой-ой-ой!».

Я провёл по стенке пальцем: в этом месте она оказалась не такая шершавая и была сделана как будто из целой доски, а не сложена из камней.

— Как глупо, что мы не прихватили фонарь, — посетовал я, продвигаясь вдоль стены.

— Да, глу-у-упо, — подтвердил в темноте совсем рядом господин Белло.

Я услышал, как он засопел: должно быть, опять принюхивался.

— Там воздух хороший! — огласил он результат своей нюхательной работы.

— Там — это где? — спросил я.

— Вон там! — ответил он. Наверное, показывал рукой в нужную сторону и не мог понять, что в темноте мне не видно. Потом сообразил, схватил меня за руку и потянул влево.

Теперь и я почувствовал свежий воздух: он шёл из узкой вертикальной щели в гладкой стенке. Ещё через несколько секунд я понял, что, скорее всего, это приоткрытая дверь. Так вот чем была гладкая стенка! Я радостно начал ощупывать её и действительно нашёл ручку. Нажал — и дверь открылась!

— Ого! — выдохнул позади меня господин Белло.

Перед нами оказалась узкая деревянная лестница, ведущая наверх. И белые стены по бокам. А рядом с дверью я даже нашёл выключатель. Но свет включать не понадобилось, потому что хватало света с верхнего конца лестницы.

— Значит, в подвал можно попасть не только снаружи, но и изнутри, из дома. В домах обычно так и бывает, — шепнул я господину Белло. — Слушай. Сейчас мы тихо поднимемся и выйдем на улицу через входную дверь.

Лестница выходила в большой квадратный холл. В нём были двери с трёх сторон: две внутренние вели в комнаты, а третья — прямо напротив нас — на улицу. С четвёртой стороны холла широкая лестница поднималась на второй этаж.

Мы как можно быстрее прокрались к входной двери. К моему ужасу, она не открывалась. Заперта. Ключ торчал в замке, и я попробовал его повернуть. Но замок, наверное, был старый, не смазанный. Ключ поворачивался с трудом, пришлось крутить двумя руками и со всей силы. И только я повернул его, как сзади раздался голос:

— Стоять! Ни с места! Вы кто такие и как сюда вошли?

Я обернулся. Сзади из комнаты вышел человек и грозно замахнулся на нас тросточкой. Говорил он с лёгким французским акцентом. Например, его «вы кто такие» больше походило на «викто такий». Сомнений не оставалось: это мой двоюродный дед. За огромными тёмными очками я не видел его глаз. А волосы у него оказались длинные, прямые и совершенно чёрные, ни следа седины, и они как-то не подходили к морщинистому лицу.

— Мы просто хотели тебя н-навестить… ну то есть вас, — заикаясь, пробормотал я. — Меня зовут Макс.

— Как вы вообще попали в дом? — Опросил он.

— Через фильм ужасов, — объяснил господин Белло, показывая на лестницу в подвал.

— Кто вы? — спросил он господина Белло. — Из полиции?

— Нет, — ответил я.

— Да, — одновременно со мной ответил господин Белло.

— Так всё-таки да или нет? — не унимался дядя Астор.

— Да, потому что господин Белло ходил в полицию, — признался господин Белло. От смущения у него горели уши. — Потому что господин Белло немножко прихватил чужую курицу.

— Ах вот что ты имеешь в виду, — сказал я. И объяснил дяде Астору: — Однажды он украл курицу, и пришлось нам с папой выручать его из полиции.

— Украл курицу? — дядя Астор подмигнул господину Белло. — Уважаю! — он больше не грозил нам тросточкой и уже выглядел не так страшно. Потом он обратился ко мне: — А кто твой отец?

Я задумался. Папа мне сто раз повторил, что нельзя говорить, кто я такой. Но теперь, когда напротив меня стоял двоюродный дед, мне показалось, что это как-то неправильно. И я сказал:

— Моего папу зовут Пипин Штернхайм, он провизор и владелец «Аптеки Штернхайма» в Львином переулке.

— Штернхайм? — переспросил он. — Твой отец Пипин Штернхайм?! Значит, мне ты приходишься… ты мой…

Конечно, я мог бы ему помочь и подсказать «внучатый племянник», но эти слова больше похожи на какой-то научный термин. Так что я сказал:

— Ну просто ты мой дядя. Дядя Астор!

— Твой дядя, — повторил он. — Невероятно! Ну тогда проходи, и пойдём в большую комнату. Твой похититель кур пусть тоже заходит.