Боль никогда не отпускает по-настоящему. Но она может ослабнуть и перестать мучить тебя каждую минуту. Жизнь моя снова вошла в привычное приятное русло. Джордж опять выдвинул свою кандидатуру на должность шерифа и, поскольку никто не выступил против, победил. Все любили Джорджа.

Теперь, когда его матери не стало и некому было вести хозяйство, вся эта груда обязанностей обрушилась на меня, и шить стало совершенно некогда — разве только подлатать иногда. Пока я горевала по Лулу, дом зарос паутиной и пылью, и я, сгорая от стыда, вымыла его от пола до потолка. Я не оставляла Джорджа в покое, пока он наконец не занялся туалетом, и даже заставила выкопать новую яму и перенести его.

Я наслаждалась новообретенной властью. Джордж не всегда сразу исполнял мои желания, но если я подбирала нужный тон, он в конце концов прислушивался. Я обновила садики — свой и свекрови. Каждая минута светового дня уходила на готовку, уборку, ведение хозяйства, двора и уход за сыном.

Бад был повсюду, и я не спускала с него глаз. Попробуй только оставь его без присмотра в саду — тут же повыдергает всю рассаду. А на кухне? Содержимое сахарницы, банки с мукой и прочих сыпучих продуктов мигом оказывались в одной куче на полу.

И еще он постоянно падал с лестницы. Однажды я буквально спасла ему жизнь, поймав за шиворот, как раз когда он едва не вывалился из окна над лестничным пролетом.

В конце лета 1919-го я поняла, что снова беременна. На этот раз утренняя тошнота меня миновала. Я даже могла спокойно смотреть, как Джордж уплетает свой завтрак. Чувствовала себя прекрасно и была полна сил, и жизнь моя ничуть не изменилась, не считая того, что я постоянно хотела есть. Я готовила огромные кастрюли курицы с клецками, как учила меня в детстве мама, и ела втрое больше обычного. Пекла пироги и пирожные дважды в неделю и ела их каждый день. Джордж не любил сладкого, но ел, чтобы не оскорбить мои чувства, а вот Бад обожал выпечку и поедал ее почти наравне со мной.

К весне 1920-го, когда пришел срок рожать, я очень сильно прибавила в весе и влезала только в два платья. Одно я стирала, а второе носила. Я все ждала и ждала, но день, когда должен был родиться малыш, миновал, а я все росла и росла. Теперь я уже едва могла встать со стула и по сорок раз в день бегала в туалет.

Я знала, что с ребенком все в порядке — он довольно больно пинался каждый день, и я за него не беспокоилась. Однажды в воскресенье я подошла к врачу в церкви, и он сказал мне то же, что когда-то сказали Хелен:

— Ребенок — что яблоко, Мод. Созреет — сам упадет.

Однажды, когда я готовила ужин, у меня прямо на кухне отошли воды. Схваток не было вообще, поэтому я просто вымыла пол, переоделась и вернулась к домашним делам. Когда вернулся Джордж, и мы сели ужинать, я между делом сказала ему:

— Ребенок родится сегодня ночью.

— Как протекают схватки?

— Их пока нет, но недавно у меня отошли воды, значит, он родится ночью.

— Вызвать врача?

— Нет, просто позови Клару. Со мной ведь это не в первый раз.

Впервые за всю нашу супружескую жизнь я прочла во взгляде Джорджа что-то вроде восхищения.

— Ну, раз ты так считаешь, — сказал он и доел свой ужин.

Схватки начались, когда я мыла посуду. Я остановилась, схватилась за край стола, пока не отпустило, затем продолжила мыть. Ощущение было мне знакомо, и я знала, что времени у меня предостаточно. Вымыв кухню, я отправилась к Кларе и постучала.

Когда она открыла, я сказала:

— У меня после обеда воды отошли, так что ребенок родится сегодня ночью. Когда будет пора, я пришлю за тобой Джорджа.

— Да я хоть сейчас приду, — ответила Клара.

— Не стоит. У тебя и так дел полно. Ты мне понадобишься еще нескоро.

Я приготовила тряпки и натаскала воды из колодца, чтобы нагреть к родам. Проверила огонь в печи — пусть вода нагревается, но не выкипает. Весенняя ночь была прохладной, и я сказала Джорджу развести огонь в камине на веранде. Он не спускал с меня глаз и все спрашивал, в порядке ли я, а я лишь отмахивалась:

— Все нормально!

Потом он уложил Бада в постель и подоткнул одеяло.

Мы с Джорджем отправились спать в привычное время. Он тут же заснул, а я не могла сомкнуть глаз. Но вот боль достигла того предела, когда я поняла, что без помощи мне не обойтись, я разбудила Джорджа и послала его за Кларой. Хотя уже миновала полночь, Клара пришла всего через несколько минут, полностью одетая. Она пододвинула стул к кровати. Джордж спустился на кухню заварить себе кофе и принялся ждать.

Я обрадовалась Кларе:

— Как тебе удалось так быстро собраться? Ночь глубокая на дворе!

— Я не раздевалась и легла спать на диване, на веранде. Не хотела терять ни минуты, когда ты меня позовешь.

Превозмогая боль, я сквозь зубы рассмеялась.

— Время пока есть, но немного. Он может появиться с минуты на минуту. Я чувствую.

Я села и потужилась, потом расслабилась, затем через минуту потужилась снова. Но даже и через полчаса этой процедуры ничего не изменилось.

— Клара, посмотри-ка, что там происходит.

Она отвернула покрывала, и я увидела, как сморщился ее лоб.

— Что там, Клара?

— Мод, я вижу пяточку. Похоже, идет ножками.

— Скажи Джорджу, пусть вызовет доктора, и поскорее.

Клара сбегала вниз, и через несколько минут мы услышали, как Пауни проскакал по двору. Схватки продолжались, и Клара с надеждой смотрела на меня. Но ничего не происходило. Живот мой сжался, и ножка, высовывавшаяся из меня, исчезла внутри. Я почувствовала, будто бы все мое тело сейчас разорвется от боли.

Казалось, прошла целая вечность, но вот наконец в комнату ворвался врач. Клара рассказала ему, как все было до сих пор. Он бегло осмотрел меня, нажал тут и там на живот и сказал:

— Я сейчас попробую его повернуть, чтобы он вышел правильно. Но у тебя очень крупный малыш, Мод. Возможно, придется делать кесарево.

Я слышала о таком, но ни одна из моих знакомых женщин не рожала подобным образом.

Доктор снова нажал мне на живот, на сей раз гораздо сильнее, в разных местах. Через несколько минут он покачал головой.

— Нет, не получится.

Он сдернул покрывало и достал свой чемодан. Тут на меня снова нахлынула волна боли, и я поневоле снова потужилась.

— Смотрите! — закричала Клара. — Появилась пяточка!

Доктор ухватил за нее и слегка потянул.

— Держись, Мод, — подбодрила меня Клара. — Уже вышла ножка, и я вижу попку! Одна ножка вышла, а вторая пока внутри.

Врач старался вытащить ребенка, и вскоре ему это удалось. Это был мальчик. Он потер его и шлепнул по попке, но малыш не кричал. Доктор поднял его и шлепнул еще, но и тогда крика не последовало. Мы с Кларой заплакали.

Он вручил ребенка Кларе.

— Унеси его куда-нибудь. Мы ему помочь уже не сможем. Мод в ужасном состоянии, вся в крови, ей наша помощь нужнее.

Клара завернула младенца в тряпицу и положила под кровать. Доктор помассировал мой живот и принял послед. Кровотечение прекратилось, он наложил швы, удовлетворенно упаковал свои принадлежности и собрался уходить.

— Прости, Мод. Мне жаль, что я не смог тебе помочь.

Клара вымыла меня и сменила белье на кровати. Все это время мы не прекращали рыдать, но уже не так сильно. Перед уходом Клара наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Завтра мы его похороним, Мод. А теперь, пожалуйста, постарайся заснуть. Силы тебе еще понадобятся. Я скажу Джорджу, чтобы сегодня поспал в другой комнате.

Я еще немного поплакала и наконец заснула. Не знаю, сколько проспала, но проснулась я от странного звука. Сначала решила, что это кошки на заднем дворе. Как вдруг ночной воздух разорвал крик голодного и замерзшего ребенка. Я резко села на кровати.

Должно быть, я сплю и вижу страшный сон, решила я, но крик все не утихал. Я сползла с постели и заглянула под кровать. Там, суча ножками, весь сморщившись, лежал мой ребенок, отчаянно требуя к себе внимания. Я взяла его на руки, завернула в покрывало и вернулась в постель. Затем приложила его к груди и принялась наблюдать за тем, как он впервые в жизни ест. Волна сильного чувства охватила меня. Оно уже было мне знакомо, и я возблагодарила Господа, ведь именно это чувство я испытала, когда впервые взяла на руки Лулу.

Войдя в мою комнату на другое утро, Джордж лишился дара речи. Я сидела на кровати, держа на руках ребенка, и пела ему колыбельную. У малыша были прямые, темно-каштановые волосы, как у меня и у моего папы, и это был самый крупный младенец, какого я когда-либо видела. Пухлые щечки доставали до плеч, а ручки и ножки были кругленькими и розовыми.

Я улыбнулась Джорджу.

— Это Чарльз Юджин Фоли. Я назвала его в честь моего папы, — сказала я ему. — Мы будем звать его Джин. Позови Клару, Джордж, мне не терпится показать его ей!

Джордж привел Клару. Узнав, что ребенок, которого мы думали, что потеряли, жив и здоров, она была вне себя от радости.

Я не хотела расставаться с ним ни на минуту, поэтому Клара положила его на полотенце прямо на кровать и обтерла. Затем она принесла мне Библию, и я вписала его имя под именем Уильяма.

Несколько дней я была слишком слаба, поэтому Клара заботилась о Баде и готовила нам еду, а Джордж ухаживал за мной ночью.

Маленький Джин постоянно хотел есть. Когда ему исполнился месяц, мы впервые отправились в церковь, а на обратном пути зашли в продуктовый магазин, чтобы взвесить его. В возрасте четырех недель он весил 18 фунтов.

Если Бад был любимчиком Джорджа, то Джин — моим. Я редко выходила из комнаты, не взяв его с собой. Сделала повязку из куска ткани и носила его повсюду, как индейцы. К счастью, Бад обожал маленького братика, я не видела никаких признаков ревности. Джордж проводил все свое время с Бадом и почти не обращал внимания на Джина, и это исключало любую возможность соперничества между братьями.

Бад рос настоящим разбойником, хоть я и шлепала его и сообщала о его провинностях отцу. Джордж никогда не наказывал сына и иногда даже смеялся, когда Бад затевал очередную шалость. Этим он лишь еще больше раззадоривал мальчика, который придумывал все новые способы рассмешить отца и успешно воплощал их в жизнь.

Чего он только не вытворял! Надевал мою шляпу на корову, засовывал себе в нос бобовые стручки и притворялся моржом, о котором читал в школьных учебниках. Гонял петуха по двору, пока тот наконец не клюнул его в спину. Пытался оседлать коз и только смеялся, когда те его сбрасывали. Привязывал к ногам собак бумажные пакеты и хохотал над тем, как те переваливались. Единственные животные, которых он никогда не трогал, были кошки и конь Джорджа. Отец слишком любил Пауни, и Бад знал, что измываться над конем — это та черта, которую нельзя переступать; а к кошкам он не приставал, потому что у них были когти.