Гуситское революционное движение — наиболее резкое проявление классовой борьбы в эпоху феодализма вплоть до XV века — Гуситское движение согласно характеристике, данной ему Марксом и Энгельсом, является крестьянской войной. — Фридрих Энгельс о крестьянской войне в Германии как ранней стадии буржуазной революции. — Гуситское революционное движение как ранняя стадия буржуазной революции. — Гуситское революционное движение — могучее патриотическое движение. — Международный отзвук гуситства (Пикардия, Бамберг, Рейнская область, Магдебург, Словакия, Венгрия, Польша). — Мартин Лютер, Томас Мюнцер и Ульрих фон Гуттен о гуситстве. — Расцвет культуры в период гуситского революционного движения. — Распространение чешского языка. — Наступление бюргерства, крестьянства и бедноты Чехии на позиции немецкого патрициата и церковной знати. — Положение женщины в период гуситского революционного движения. — Захват панами церковного имущества как предпосылка роста панских латифундий. — Экономическое и политическое усиление низшего дворянства. — Приобретения городов оказались недостаточны для того, чтобы укрепить их позиции в будущей борьбе с феодалами. — Улучшение материального положения крепостных.

Гуситское революционное движение было самым мощным проявлением классовой борьбы в эпоху феодализма вплоть до XV века. Если мы сравним гуситское движение с классовыми боями в итальянских городах и во Фландрии, с Жакерией, с английской крестьянской войной и с цеховой борьбой в немецких городах, мы придем к выводу, что наиболее сильный удар нанесло феодальному строю гуситское революционное движение. Стоит вспомнить хотя бы таборитскую хилиастическую общность имущества — впервые в мировой истории табориты сделали попытку создать бесклассовое общество. Беднота в Таборе предприняла этот шаг, будучи политически еще очень незрелой и неорганизованной. И как бы ни были туманны их представления о бесклассовом обществе — это мечты о новом, более справедливом общественном строе, осуществить который в силу закономерностей общественного развития может только пролетариат. Введение общности имущества, хилиистическая программа таборитских священников подрывали основы «вечного» феодального строя и рвали путы феодальной эксплуатации. Пражская беднота под руководством Яна Желивского, руководствуясь евангельскими текстами, также сделала попытку установить и упрочить власть народа, уничтожить прежние феодальные права и привилегии.

Гуситское революционное движение нанесло серьезный удар феодальному строю еще и потому, что результатом его была широкая секуляризация церковного имущества. Энгельс писал о задачах борьбы против церкви: «Прежде чем вступить в борьбу со светским феодализмом в каждой стране в отдельности, необходимо было разрушить эту его центральную священную организацию». И гуситы впервые в мировой истории выполнили эту историческую задачу. Они нанесли сокрушительный удар церкви, крупнейшему феодалу и опоре феодального строя. Гуситское революционное движение порвало золотые цепи, которыми Чехия была прикована к папской курии с ее ненасытными сборщиками и казначеями. Если в XV веке Чехия, в отличие от других стран, и прежде всего в отличие от Германии, не платила Риму всякого рода налогов и поборов, то это результат успешной борьбы гуситов против церковной иерархии. Господство церкви, господство папы в Чехии было сломлено. Это было сделано не только потому, что была проведена последовательная секуляризация церковного имущества, но и потому, что была пробита брешь в застывшей и неизменной, «вечной» католической догматике. Табориты и последователи Желивского в Праге исходили только из библии и отвергали позднейшие авторитеты и догматы, что фактически означало призыв к индивидуальному толкованию «Священного писания» и обсуждению всех основных богословских проблем. Так называемое «Хебское суждение» — результат борьбы Прокопа Великого — пробило широкую брешь в системе церковных установлений, а тем самым и нанесло удар идеологии господствующего класса. Впервые в истории церковь устами церковных сановников согласилась на свободное обсуждение ряда важных вопросов. Если до сих пор все споры решались ссылкой на догмат, то теперь церковь была вынуждена разрешить гуситам индивидуальное, свободное толкование самого «Священного писания». Так гуситское революционное движение подорвало самые корни феодальной идеологии.

В лице гуситов против католической церкви, против крупнейших феодалов и патрициата выступила самая широкая по тому времени классовая коалиция. Ленинское положение о том, что революция невозможна без общенационального кризиса (захватывающего эксплуатируемых и эксплуататоров), блестяще подтверждается анализом гуситского революционного движения. Тот факт, что в стане гуситов оказалось панство и низшее дворянство, показывает, что источником революционного движения был тот всеобщий, общенациональный кризис, который переживало чешское общество в конце XIV и в начале XV веков. Этот кризис и вызвал к жизни движение, к которому присоединились как эксплуатируемые, так и часть эксплуататоров. Сплочению этих сил в единый блок — а наличие такого блока и сделало возможным широкий размах гуситского движения — помог тот факт, что у всех этих сил был общий враг — церковь, Сигизмунд, крестоносные войска и патрициат. Однако наличие опасности извне не могло ослабить надолго классовых противоречий; гуситское дворянство и богатое бюргерство вступили в движение неохотно, легко шли на компромисс и в конце концов изменили революции. Однако по отношению к тому периоду, когда под знаменами с чашей шла широкая коалиция классов, можно говорить об общенациональных интересах, об общенациональной борьбе.

Все это позволяет ответить на вопрос, почему гуситское революционное движение было, по тому времени, самой длительной и самой упорной схваткой с феодалами. Движение широких революционных масс, направленное против самих устоев феодального строя и привлекшее на свою сторону большинство чешской нации, обусловливало длительность и упорный характер борьбы, которую внутренняя и международная реакция лишь с громадным напряжением сил, только после пятнадцатилетних боев смогла подавить.

Уже эти совершенно неопровержимые факты должны поставить перед нами вопрос о том, каково место гуситского революционного движения в развитии всего человеческого общества, в истории революции. К. Маркс в своей статье «Революционная борьба в Венгрии» определил гуситское движение как национально-чешскую крестьянскую войну религиозного характера против немецкого дворянства и верховной власти германского императора. Энгельс назвал гуситское революционное движение «крестьянской войной». «Революция 1525 г. была местным делом Германии, — пишет он о крестьянской войне в Германии. — Англичане, французы, чехи, венгры уже успели проделать свои крестьянские войны к тому моменту, когда немцы стали совершать свою». Однако следует уяснить себе, что понимали Маркс и Энгельс под «крестьянской войной». Означает ли «крестьянская война» — крестьянское восстание, возмущение крестьян? В своей работе «Крестьянская война в Германии» Ф. Энгельс несколько раз называет немецкую крестьянскую войну «революцией». В более поздней работе — во введении к английскому изданию работы «Развитие социализма от утопии к науке» (Лондон, 1892 год) — он указал, что немецкая крестьянская война стоит в одном ряду с английской и французской буржуазными революциями. «Великая борьба европейской буржуазии против феодализма дошла до высшего напряжения в трех крупных решающих битвах» — первой битвой была крестьянская война в Германии, второй — английская и третьей— французская буржуазные революции. Следовательно, Энгельс рассматривал немецкую крестьянскую войну как раннюю форму буржуазной революции, ее первую ступень. «Оригинальное явление: во всех трех великих буржуазных революциях [то есть в крестьянской войне в Германии, английской и французской революциях. — Й. М.] боевой армией являются крестьяне. И именно крестьяне оказываются тем классом, который после завоеванной победы неизбежно разоряется в результате экономических последствий этой победы».

Судя по этим высказываниям, Энгельс рассматривал крестьянскую войну в Германии не просто как крестьянское восстание, но как раннюю стадию, первую фазу буржуазной революции, когда крестьянство сражалось за интересы бюргерства, которое в конечном счете предало своего союзника. На протяжении всей работы «Крестьянская война в Германии» Энгельс приравнивает крестьянскую войну в Германии к буржуазным революциям (исходя из ее характера, а не из размаха движения). Он приравнивает крестьянскую войну к буржуазным революциям еще и потому, что в ходе этой войны в борьбу вступила беднота, предшественник пролетариата. «И в то время как горожане и дворянство еще продолжали между собою драку, немецкая крестьянская война пророчески указала на грядущие классовые битвы, ибо в ней на арену выступили не только восставшие крестьяне, — в этом уже не было ничего нового, — но за ними показались предшественники современного пролетариата с красным знаменем в руках и с требованием общности имущества на устах».

Можно ли в таком случае гуситское революционное движение рассматривать подобно крестьянской войне в духе гениальных характеристик Маркса и Энгельса — как раннюю стадию буржуазной революции — или же, может быть, его следует рассматривать просто как крестьянское восстание? Посмотрим, что было движущей силой гуситского революционного движения и что было его ведущей силой. Нет сомнений в том, что движущей силой были наиболее эксплуатируемые элементы чешского общества XV века — крестьянство и городская беднота. Уход в горы, деятельность Желивского в Праге, основание Табора — в целом все это результат вступления в борьбу крестьянства и городской бедноты. Это они начали гуситское революционное движение. Походные войска, объединявшие бедноту и крестьянство, на всем протяжении революционного движения высоко держали боевое знамя с красной чашей, именно они проливали кровь за четыре пражские статьи, за программу бюргерской оппозиции. В битве у Липан именно из рук «божьих бойцов», то есть из рук крестьян и городских бедняков, вырвали знамя революции. Хотя в результате революционной борьбы был устранен крупнейший эксплуататор — церковь, ее место заняли паны, рыцари и бюргеры, которые скоро в деле угнетения народа пошли по стопам своего предшественника — церкви.

Напротив, организатором, гегемоном, ведущей силой гуситского революционного движения была бюргерская оппозиция (то есть бюргерство и низшее дворянство), если не считать 1420 года, когда ведущую роль в Таборе играла беднота, которая начала проводить в жизнь принцип общности имуществ. Программа бюргерской оппозиции, изложенная в четырех пражских статьях, была направлена против феодализма, тем не менее бюргерство не ставило своей целью ликвидацию феодализма, ему нужно было только реформировать феодальный строй, заняв в нем более прочные позиции. Тем не менее, не следует забывать, что четыре статьи (в особенности третья и четвертая) были направлены против церкви, то есть против самого крупного феодала. Реформаторская программа бюргерской оппозиции приобретала революционный характер, поскольку движущей силой гуситского революционного движения были городская беднота и крестьянство, имевшие все основания быть недовольными феодальным порядком, который, согласно учению церкви, был установлен самим богом. Энгельс в «Крестьянской войне в Германии» с едкой иронией характеризует политическую концепцию склонной к компромиссу и утилитаризму бюргерской оппозиции: «Мы ниже увидим, что эта «умеренная», «стоящая на почве закона», «весьма обеспеченная» и «интеллигентная» оппозиция играла в движении XVI века точно такую же роль и с точно таким же успехом, как и ее наследница, конституционная партия, в движении 1848 и 1849 годов». Таким образом, Энгельс проводит прямую аналогию между бюргерской оппозицией периода крестьянской войны в Германии и немецкой буржуазией, указывая, что стремление к компромиссу, политической спекуляции и двурушничеству является отличительной чертой бюргерства с первых его шагов на исторической сцене. Отношение буржуазии к революции носило тот же характер. «Буржуазии выгодно, чтобы буржуазная революция не смела слишком решительно все остатки старины, а оставила некоторые из них, т. е. чтобы эта революция была не вполне последовательна, не дошла до конца, ее была решительна и беспощадна». Стоит проследить позицию гуситской бюргерской оппозиции по отношению к революционным силам, которые в конечном счете отстаивали ее же требования, чтобы понять, что эта позиция совершенно идентична позиции буржуазии. Вспомним все попытки создания панского союза, в котором бюргерство играло ведущую роль — с начала революционного движения до самых Липан, когда пражские бюргеры открыто встали во главе контрреволюционных сил. Политическая позиция бюргерства, этой ведущей силы гуситского революционного движения, во многих отношениях тождественна позиции буржуазии во время буржуазных революций. Несмотря на то, что с самого начала бюргерство выступало в качестве организатора революционного движения (сосредоточение движения в пяти городах, городские союзы!), оно не хотело предоставить «божьим бойцам» полную свободу в борьбе с феодалами, намереваясь использовать революционную энергию широких народных масс для осуществления своих ограниченных и половинчатых классовых требований. Мера революционности этих требований зависела от экономической зрелости бюргерства. Конечно, нельзя говорить о существовании в тот период капиталистических отношений. Самое большее, о чем можно говорить, это о создании предпосылок для этих отношений в виде производства товаров для пражского рынка, развития денежного обращения и накопления торгового капитала. Для развития ремесла, не выходившего за рамки цеховых ограничений, феодальный строй не был препятствием, которое во что бы то ни стало нужно ликвидировать, — он нуждался только в исправлении. Поэтому и программа горожан в гуситском революционном движении значительно уступает программе буржуазных революций (английской и французской) и довольно близка программе бюргерской оппозиции в Германии в период крестьянской войны. Впрочем, эти требования вырастают из одного общего корня — революционного сопротивления феодализму.

Итак, гуситское революционное движение нужно считать крестьянской войной в том смысле, как ее понимают Маркс и Энгельс, — ранней ступенью буржуазной революции. Гуситское революционное движение впервые в истории человечества осуществило требование полной секуляризации церковного имущества, нанесло решительный удар церкви и тем самым облегчило последующему революционному движению успешный штурм феодализма. Таким образом, в нем имеются основные предпосылки для развития в дальнейшем буржуазных революций. Организатором, ведущей силой гуситского революционного движения была бюргерская оппозиция. Бюргерство совершенно ясно предъявило свои требования к существующему общественному строю и старалось использовать революционное движение масс для осуществления этих требований. И хотя четыре пражские статьи нельзя квалифицировать как революционную программу, однако в ходе движения они превратились в революционные лозунги и сыграли революционную роль. В гуситском революционном движении бюргерство занимало ту же политическую позицию, что и буржуазия в период буржуазных революций, возглавив борьбу крестьянства и городской бедноты. К той роли, которую играло в гуситском движении крестьянство, применимо высказывание Энгельса относительно роли крестьян в буржуазной революции: они сражались до последней капли крови, и именно на них обрушилась вся тяжесть удара, потому что в решающий момент их оставили ни с чем. В гуситском революционном движении беднота выступает как предшественница пролетариата, она борется за полную ликвидацию всех форм эксплуатации, за установление бесклассового общества. Все эти факты позволяют утверждать, что гуситское революционное движение было крестьянской войной, то есть ранней ступенью буржуазной революции.

В ходе настоящего изложения я сознательно употреблял термин «революционное движение», а не «революция», чтобы яснее показать отличие этих терминов, определяющих различные этапы в развитии буржуазной революции. Обычно употребляемый термин «гуситская революция», безусловно, правилен, поскольку он расценивает гуситство как раннюю ступень буржуазной революции, но неправильно было бы считать «гуситскую революцию» революцией буржуазной. Итак, гуситское революционное движение стоит в одном ряду с крестьянской войной в Германии и является одним из важных звеньев в цепи развития буржуазных революций. В этом и состоит главное значение гуситского революционного движения.

Именно потому, что гуситское революционное движение как ранняя ступень буржуазной революции было жестокой классовой схваткой эксплуатируемых и эксплуататоров, оно стало великим чешским патриотическим движением. Именно в период крестовых походов борьба чешского народа против иноземцев приняла патриотическую форму освободительной борьбы. Клемент Готвальд в радиопередаче из Москвы в 1942 году особо подчеркнул эту сторону гуситского революционного движения, сравнивая его с героическим сопротивлением чехословацкого народа нацистским оккупантам. «Сегодня мы уделяем особое внимание движению гуситов, носителей славных национальных традиций, участников победоносной национально-освободительной войны. Эта сторона гуситского движения так актуальна потому, что чешский народ снова стоит перед исторической необходимостью с оружием в руках подняться на национально-освободительную борьбу. Немецкие империалисты, предпринявшие новую попытку уничтожить чешскую нацию, — это потомки тех же немецких крестоносцев, которые в XV веке почувствовали силу чешского оружия». Во время собирания революционных сил весной 1419 года и затем в 1420 году фактически впервые в истории Чехии в осажденной Праге с разных концов нашей страны собрался народ для общей борьбы ради общей цели. Несомненно, что в ходе концентрации революционных сил росло национальное самосознание чешского народа. Со времени гуситского революционного движения вплоть до XIX века Чехия не знала подобной сплоченности народных масс. Чешский патриотизм нашел животворную почву в рядах бойцов за справедливое устройство общества. Это чувство породило пламенные патриотические призывы к пражанам в то время, когда на Чехию в первый раз двигались крестоносцы, оно заставило Жижку говорить о патриотическом значении борьбы против иноземцев, оно же вызвало в чехах гордую уверенность, что на них почиет особая милость божья, которая позволила Чехии ранее других стран узнать четыре статьи. Однако этому патриотическому чувству, тесно переплетавшемуся с чувством протеста против эксплуатации, были совершенно чужды какая-либо предвзятость или представление о национальной исключительности. Уже Ян Гус торжественно заявлял, что для него гораздо дороже справедливый чужеземец, чем исполненный пороков чех. Любовь к справедливости — то есть к справедливому общественному устройству — была для гуситов решающим критерием для суждения о друзьях и врагах. Поэтому, например, Ян Желивский, изгонявший из Праги немецких патрициев, вместе с тем позаботился о том, чтобы один пражский костел был оставлен для проповедей немецкого священника, толковавшего «Священное писание» немцам — мелким ремесленникам и бедноте. И в Таборе среди чешских «божьих бойцов» мы встречаем немецких батраков, слуг и челядь, ушедших от своих господ, чтобы вместе с гуситами сражаться против общего врага.

И именно потому, что гуситское революционное движение, нанесшее тяжелый удар феодальному строю, подняло чешский народ также на патриотическую борьбу, оно нашло широкий отзвук за границей. Резонанс пражских манифестов, борьба Жиля Мерсо в Пикардии, воздействие «прекрасных походов», восстание бедноты в Бамберге, волнения крестьян Рейнской области, восстание бедноты в Магдебурге, отзвуки гуситского революционного движения в Словакии, борьба против феодалов венгерского, румынского и немецкого крестьянства, выступившего под знаменем гуситов на горе Бобыльне в 1437 году, успехи гуситов в Великой Польше — все это свидетельствует о громадном международном значении гуситского революционного движения. Не только для нашего трудового народа, но и для эксплуатируемых далеко за пределами Чехии красная гуситская чаша была символом борьбы. Не случайно немецкая реформация, первая решающая битва буржуазии против феодализма, была связана с традициями гуситского революционного движения. Общеизвестно, что в первый — радикальный — период своей деятельности Мартин Лютер публично объявил себя приверженцем Яна Гуса и выступил в защиту чешских гуситов: «Сейчас самая пора нам выступить со всей серьезностью и справедливостью в защиту чехов и помириться с ними, чтобы наконец прекратились страшные обвинения и ненависть с обеих сторон». Глава революционной партии в немецкой крестьянской войне Томас Мюнцер в 1521 году посетил Прагу, место деятельности Гуса, желая разыскать потомков гуситов, чтобы вместе с ними вести революционную борьбу. В знаменитом пражском заявлении, в котором Мюнцер обращался к городу «дорогого hi святого бойца» Яна Гуса, он предсказал, что Прага снова встанет во главе всего мира: «Как только тут будет введена новая церковь, этот народ станет зеркалом всего мира». Из Чехии, этого источника революции, она должна будет распространиться на окружающие страны: «…потому что в вашей стране наступит новая апостольская церковь, а затем — повсюду». Благодаря монографии советского ученого М. М. Смирина мы знаем, что революционное учение Мюнцера опиралось на таборитские хилиастические идеи. Даже «теоретический представитель немецкого дворянства», выступившего в 1522 году против имперских князей и церковной иерархии, Ульрих фон Гуттен, поднял голос в защиту гуситов. Гуттен особенно высоко ценил Жижку, несгибаемого борца против церковной знати. «А чтобы ты видел, что не все противники священников были неудачниками, я назову тебе одного из многих, чеха Жижку, непобедимого вождя жестокой и долгой войны против священников. Чего нехватает ему для славы величайшего полководца? Разве он не прославился тем, что освободил родину от тирании, что выгнал из всей Чехии никчемных людей, праздных священников и ленивых монахов? Что возвратил их имения либо наследникам тех, которые их подарили, либо в общественное имущество? Что закрыл страну для злоупотреблений Рима и папского грабежа? Что доблестно отомстил за мученическую смерть святого мужа Гуса? И что, делая все это, не искал наживы и не обогащался? И тем не менее ему постоянно сопутствовало счастье, пока он не окончил жизнь свою к великому горю соотечественников, которым перед смертью он дал спасительные наставления».

Тесная связь немецкой реформации и крестьянской войны с гуситством не только является свидетельством международного значения гуситского революционного движения, но и дает новое подтверждение того, что гуситское революционное движение носит тот же классовый характер, что и крестьянская война в Германии.

Гуситское движение имело громадное значение и в том отношении, что в ходе его чешская культура приняла народный характер. Если до сих пор искусство и его произведения были доступны только церковным и светским феодалам, гуситское революционное движение широко распахнуло двери к искусству перед всем народом. Это сказывается, в частности, в том, что широкие народные массы получили возможность познакомиться со «Священным писанием». Вплоть до XIV века латинская библия была практически недоступна простому народу, не знакомому вообще с грамотой, а не только с латынью. Первые чешские переводы библии в начале XV века вызвали массовое распространение этой книги. Таборитские священники не только читали и толковали «Священное писание» простому народу, но и обучали мирян — простых ремесленников, делая из них проповедников. В одной из многочисленных католических сатир, направленных против гуситов, эта деятельность расценивается как еретическая дерзость.

Люди, до того обреченные на невежество, научились читать и писать, равно как понимать и толковать «Священное писание». Эней Сильвий Пикколомини, будущий Пий II, закоренелый враг гуситов, был вынужден написать в 1451 году, когда он посетил Табор: «С ними пришли ученики и многие горожане, знающие латинский язык; ибо это вероломное человеческое племя имеет то единственное хорошее свойство, что оно любит образование». Высокая оценка культуры гуситов в устах Пикколомини — ясное свидетельство громадных культурных достижений чешского народа. Впрочем, богатая гуситская литература (главным образом сатира и стихи), по тематике столь близкая простому читателю, уже сама по себе является убедительнейшим свидетельством того, насколько высока была гуситская культура.

В период столь мощного роста творческой инициативы масс значительное развитие получил чешский язык, который обогатился новыми выражениями и оказался прекрасно приспособленным для развития гуситского искусства и науки. Вспомним в этой связи чешский язык Томаша Штитного, о котором К. Маркс говорит: «Чешский народный язык был в то время более развитым, чем немецкий, как это явствует из писаний Фомы Штитного и др.». В сочинениях Гуса, проведшего реформу правописания, чешский язык достиг вершин своего развития. В Таборе чешский язык широко употреблялся при богослужении, при чтении и толковании библии, также переведенной на чешский язык. Таборитские трактаты об евхаристии, то есть о «таинстве причащения», написанные по-чешски, свидетельствуют о том, что этот язык был уже прекрасно приспособлен к тому, чтобы выражать самые сложные теологические понятия. Значение чешского языка, столь обогатившегося и развившегося в период гуситского движения, выходило за пределы Чехии. Известны, например, письма литовского князя Свидригайло Сигизмунду Корибутовичу, написанные на чешском языке (они относятся к 1431 году); в Польше в XV веке чешский язык стал языком дипломатическим. Могущественный венгерский король Матвей Корвин во второй половине XV века в переписке с немецким патрициатом Иглавы прибегал к чешскому языку. Городские книги до-гуситского периода, написанные по-латыни или по-немецки, утратили свой ненациональный характер и писались по-чешски. На чешском языке можно было выражать самые сложные правовые понятия. Если в догуситский период чешский язык редко употреблялся в документах и в письмах, то в период гуситского революционного движения он в этой области вытеснил латынь. Распространение чешского языка во всех областях культурной, политической и правовой жизни Чехии говорит о наступлении чешского бюргерства, крестьянства и бедноты на позиции немецкого патрициата и церкви. В ходе движения главные города стали чешскими, в ратуше стали заседать представители чешского большинства, до того подчиненного немецкому патрициату. Не случайно, — что те города, где у власти находились гуситы, дольше всего оставались твердыней гуситского движения, а те города, в которых позиции патрициата не были ослаблены, сохранили сильное немецкое меньшинство (например, Ческе Будеёвице, Иглава, Оломоуц, Брно).

Современные католические противники гуситов, а вслед за ними и реакционные историки (и прежде всего Йосеф Пекарж) неустанно твердят о «культурном варварстве» гуситов, которые, сжигая церкви и монастыри, уничтожали культурные ценности — статуи, иконы, книги и т. д. Правда, табориты совершенно сознательно уничтожали все, что было связано с феодалами и напоминало о них. Совершенно очевидно, что гуситы, стремившиеся окончательно ликвидировать старый строй, не могли оставить в неприкосновенности то, что прямо служило целям эксплуатации. Уничтожение икон и статуй, разрушение церквей и монастырей — все это было выражением борьбы за возврат к бедной раннехристианской церкви. Однако, разрушая культуру, служащую феодалам, гуситы хотели на ее месте создать культуру, служащую всему народу и близкую ему. Гуситы не вели борьбы против искусства вообще, они отвергали только феодальное искусство, называя его языческим; свидетельством тому библия Филиппа из Падержова. Филипп из Падержова, один из таборитских гетманов, крестьянин по происхождению, в тридцатых годах XV века велел пышно украсить чешскую библию, его неизменную спутницу во всех походах. Эта библия — драгоценный образец изобразительного искусства, свидетельство любви и уважения к нему простых таборитов. До нас дошли сведения о начитанности участников чешской делегации в Базеле, об их любви к чтению, что, как мы знаем, произвело столь сильное впечатление на собравшихся в Базеле богословов. Даже слуги, сопровождавшие чешскую делегацию в Базель, получая у крестьян фураж, объясняли им основы гуситской программы, давая таким образом новое свидетельство высокого культурного уровня гуситов, впервые в истории Чехии сделавших культуру достоянием широких народных масс. Особенно высоко стояло у гуситов искусство пения, в высшей степени распространенное в этот период, — широкие массы верующих принимали прямое участие в богослужении, а не были, как раньше, лишь пассивными свидетелями таинственных и непонятных для них обрядов. Высокого развития достигла у гуситов и светская песня, как это показал Зденек Неедлы. Изучаемый период был переломным в развитии музыкального искусства Чехии. Основная тема гуситских песен — это стремление к более нравственной, прекрасной и справедливой жизни всего народа.

В период гуситского революционного движения существенно изменилось и положение женщины. Если католические рифмоплеты и ученые говорили о женщинах как о неполноценных существах и «сосудах диавола», гуситы поставили женщину наравне с мужчиной. Таборитские и пражские женщины принимали участие в оборонных работах, сражались в войсках, выступали с кафедр и вели людей на борьбу. В выступлениях хилиастических проповедников совершенно ясно звучало требование предоставить женам право уходить от их мужей. «И также из супругов любой может без разрешения другого уйти в горы или бежать в указанные пять городов, бросив детей и все остальное». Не случайно таборитский епископ Микулаш Бискупец на Базельском соборе ожесточенно спорил с церковниками, по вопросу о проституции. Представитель собора, французский теолог Шарлье, защищал мнение святого Августина: «Убери блудницу из общины и ты всех ввергнешь в смятение страсти» и старался оправдать существование проституток. Однако Бискупец, исходя из гуситских воззрений, убедительно показывал, что проституция пагубна для нравственности.

Страница Библии, принадлежащей таборитскому гетману Филиппу из Падержова

Гуситы вели борьбу против любого проявления изнеженности, любви к роскоши, аморальности. Гуситские священники требовали, чтобы жизнь была основана на библейских образцах, отвергали азартные игры, пьянство и разврат. Они заявляли, что роскошь, драгоценности — все то великолепие, которое окружает эксплуататоров, является прямым источником зла. Во время сражений беднота уничтожала драгоценности панов, их украшения и т. п. (например, при взятии новоместской ратуши, крепости Седлец и замка Раби). Во всех таборитских призывах центральным мотивом был отказ от роскоши. Аскетизм гуситов связан с общими тенденциями бедноты, на которые указал Ф. Энгельс в «Крестьянской войне в Германии»: «Уже здесь, у этого первого предшественника движения, мы находим тот аскетизм, который мы обнаруживаем во всех средневековых восстаниях, носивших религиозную окраску, и в новейшее время на начальной стадии каждого пролетарского движения. Эта аскетическая строгость нравов, это требование отказа от всех удовольствий и радостей жизни, с одной стороны, означает выдвижение против господствующих классов принципа спартанского равенства, а с другой — является необходимой переходной ступенью, без которой низший слой общества никогда не может прийти в движение. Для того чтобы развить свою революционную энергию, чтобы самому осознать свое враждебное положение по отношению ко всем остальным общественным элементам, чтобы объединиться как класс, низший слой должен начать с отказа от всего того, что еще может примирить его с существующим общественным строем, отречься от тех немногих наслаждений, которые минутами еще делают сносным его угнетенное существование и которых не может лишить его даже самый суровый гнет». Все эти черты мы найдем как в проповедях таборитских священников, так и у других представителей подлинно революционного крыла движения.

Гуситская ограда из повозок (рисунок из немецкой рукописи около 1450 года)

Поражение революционной армии у Липан знаменовало кровавую расправу с движением. В результате гуситского революционного движения паны, захватив громадную добычу — церковное имущество, создали обширные территориально компактные латифундии, ставшие для них мощной опорой в их дальнейшей борьбе с бюргерством. Паны захватили церковные земли независимо от того, прикидывались ли они приверженцами гуситов или в качестве «верных сынов церкви» брали монастырские имения и драгоценности «под охрану». Сверх того, католическое панство получило многочисленные дары от императора Сигизмунда, для которого дарения были единственным средством добиться повиновения высшей шляхты. Долгое «беокоролевье» в период гуситского революционного движения благоприятствовало панам, стремившимся разорвать Чешское королевство на самостоятельные феодальные владения, где они могли бы стать полновластными государями. Усиление панства в ущерб не только церкви, но и королю имело своим результатом период долголетних ожесточенных феодальных усобиц (1439–1458 годы).

Низшее дворянство также укрепило свое положение путем захвата церковного имущества. Если до сих пор представители низшего дворянства имели доступ только в королевский совет (да и то против воли панства), то в ходе гуситского революционного движения оно получило право заседать вместе с панами в общечешском сейме ив земском суде. Экономическое и политическое усиление низшего дворянства было тем фактором, который на полстолетия задержал кризис, вызванный ростом панских доменов. Однако эта отсрочка не могла быть продолжительной, потому что мощь панства неуклонно росла; в конце XIV века и в XV веке паны уничтожили все те частичные завоевания, которых удалось добиться низшему дворянству.

Бюргерство в период гуситского революционного движения, несомненно, укрепило свои позиции прежде всего в городах. Была ликвидирована рента и проведена конфискация церковного имущества. Вместо немногочисленного патрициата у власти в городах стала «великая община», то есть совокупность имущих и полноправных жителей (беднота в их число, разумеется, не входила). Все эти завоевания, хотя они и удовлетворили бюргерство, не способствовали, однако, существенному укреплению его позиций по отношению к феодалам. Несмотря на то, что с 1421 года горожане заседали в сейме в качестве одного из сословий, несмотря на то, что в их руки перешли некоторые общечешские должности (например, должность подкомория королевских городов), их компромиссная, робкая политика, неспособность на решительную борьбу против феодализма в дальнейшем способствовали их поражению. В конце XV века города лишились своего союзника в борьбе с феодалами — крестьянства. В результате гуситского революционного движения города захватили большое количество земель; прибыли, получаемые горожанами в результате их предпринимательской деятельности, они помещали в «имения страны». Все это (и особенно последнее) превращало города в сеньеров, на земле которых работало множество крепостных (например, город Табор в начале XVI века имел больше 130 крепостных деревень, Лоуни в середине XV века — 25 деревень и т. д.). Эти города-сеньеры, разумеется, отнюдь не были склонны действовать в союзе с эксплуатируемыми.

«Все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, — писал Ф. Энгельс о роли королевской власти на этой ступени развития, — тяготели к королевской власти, точно так же как королевская власть тяготела к ним». Города, экономически недостаточно развитые (ремесло, в сущности, не выходило за рамки цеховых ограничений и местного рынка), не могли оказать достаточной поддержки королевской власти, что ослабляло позиции последней. Это, в свою очередь, позволяло панству усилить свой натиск на города. Начавшийся после Липан период феодальных раздоров и феодальной политической раздробленности, в которой было заинтересовано панство, ослабил города и способствовал их окончательному поражению. Следовательно, приобретения городов были только относительными и временными, а продолжающееся единоборство с панством вело не к уничтожению феодализма, а, наоборот, к его укреплению. В Чехии начинался процесс так называемого «вторичного закрепощения».

Крестьянство и городская беднота в результате гуситского революционного движения получили лишь самые незначительные материальные приобретения. Только благодаря уничтожению паразитического аппарата церкви простой верующий был частично освобожден от налогов, платежей десятин и податей — всех тех поборов, которые стекались в церковную казну. Однако вся тяжесть основных форм эксплуатации — оброка, барщины, различных видов повинностей, фиксированных «законом» после липанского поражения, — была снова взвалена на спину крепостного. Буржуазные историки, и прежде всего Пекарж, старались доказать, будто бы гуситское революционное движение ухудшило положение крепостных. Высказывались мнения, что не будь революции, положение крестьянства существенно улучшилось бы и что революция, следовательно, была шагом назад. Истинный смысл этого утверждения ясен. Оно имело целью доказать трудовому народу на «устрашающем» примере гуситского революционного движения, что каждая революция, каждое вооруженное выступление приводит к снижению жизненного уровня трудящихся. Однако в действительности только в конце гуситского революционного движения, после Липан, крестьянство и беднота были отброшены приблизительно в те же условия, в каких они жили в предгуситский период. Таким образом, положение народа ухудшилось вследствие победы реакции. Рост могущества панства после Липан привел к тому, что феодальные повинности были снова увеличены; богатства феодалов росли по мере все большего и большего обнищания угнетенных.

Утверждение о том, будто бы гуситское революционное движение, подобно смерчу, смело множество деревень и, подобно пожару, выжгло крестьянские поля, превратив в пустыню некогда цветущие области, не соответствует действительности. Детальные исследования причин исчезновения многих деревень свидетельствуют, что эти исчезновения произошли вовсе не по вине гуситов, а в результате первоначального накопления, жертвой которого в XV и XVI веках стали не только отдельные держатели наделов, но и целые деревни (при объединении и округлении латифундий, при расширении пастбищ для овец, при создании прудов для рыбной ловли). Но хотя крестьянство и городская беднота не добились существенного улучшения своего материального положения, они дали великий урок многим поколениям. Революционные массы, поднявшиеся на героическую борьбу, те великие революционеры, которые шли во главе гуситского революционного движения, показали всему народу, что только в результате неуклонной классовой борьбы с эксплуататорами может быть создано общество, основанное на справедливости. Гуситское революционное движение стало источником наших революционных традиций.