Саббатианское учение об эрев рав

Ниже я публикую мой примерный перевод первой части введения из книги "The Mixed Multitude: Jacob Frank and the Frankist Movement, 1755-1816" ("Смешанное множество (эрев рав): Яков Франк и франкистское движение, 1755-1816") , автор - Павел Мачейко (Pawel Maciejko). Сноски опущены. Оригинал -

--

Введение

Обращения в христианство были одними из наиболее травматичных событий в истории еврейских общин средневековья и нового времени. Евреи расценивали крещение как «предательство общих ценностей, отвержение еврейской судьбы, подчинение иллюзорному приговору истории». На добровольных отступников смотрели как на наихудших предателей и ренегатов, принудительные обращения расценивались как наивысшая форма гонений на Израиль со стороны неевреев, и, в соответствии с общим идеалом, лучше было выбрать мученическую смерть, нежели подчиниться власти Церкви. Каждую душу, которую Израиль терял, оплакивали. Доминирующий нарратив даже не принимал во внимание возможность того, что еврей может принять христианство без какой-либо угрозы или скрытого мотива. Сами христиане, официально чествуя отступников и высказывая надежду на будущее признание «слепой синагогой» «очевидной» истины христианства, частным образом высказывали сомнения относительно искренности новообращенных и самой способности евреев действительно принять Христа.

В Польско-Литовской федерации (Речи Посполитой), крупнейшей католической стране Европы и, в то же время, доме наиболее многочисленной еврейской общины предсовременного периода, крещения евреев были редки. Ни местная церковь, ни государство не проводили систематические миссионерские кампании в отношении евреев. Принудительные обращения были запрещены законом и их было немного. Массовых апостасий, подобно происходившим в Западной Европе, не случалось, за исключением одной, и весьма значительной. В конце лета — начале осени 1759 года значительная группа евреев – тысячи, по мнению большинства – во главе с неким Яковом Франком перешли в римо-католичество в городе Львове. Это обращение было уникальным не только по своим огромным масштабам. Оно было – или, по крайней мере, выглядело таким – добровольным: что бы ни заставило Франка и его последователей приступить ко крещальной купели, они не стояли перед выбором или креститься, или быть изгнанными, либо принять насильственную смерть, как это было с их братьями в средневековье, в Германских землях или в Португалии. Но наиболее необычным, однако, было то, как отреагировало на это большинство еврейских современников. В отличие от типичной реакции: печали, гнева или отчаяния, многие евреи смотрели на обращение Франка и его группы как на данное Богом чудо и величайшую победу иудаизма. Все общины праздновали.

Среди ранних еврейских сообщений об обращении 1759 года, только одно отличается от преобладающего триумфального настроения, и выражает радикально иные чувства. Исраэль Баал Шем Тов, известный как БеШТ (1698-1760), основатель хасидизма – наиболее важного духовного течения в иудаизме того периода, как говорили, оплакивал массовое отступничество во Львове, или даже умер от боли, причиненной этими событиями. По свидетельству записанному в агиографическом сборнике Шивне ха-БеШТ, Баал Шем Тов возложил вину за возникновение всей этого истории на еврейский истеблишмент; он был «очень зол на раввинов и говорил, что это всё из-за них, так как они изобрели собственную ложь». Лидер хасидизма смотрел на Франка и его группу как на часть мистического тела Израиля, и представлял их крещение как ампутацию конечности Шехины, Божественного Присутствия на земле: «Я слышал от рабби нашей общины, относительно тех, кто обратился [во Львове], Бешт говорил: Пока член связан [с телом], есть небольшая надежда, что он исцелится, но когда член отсечен, уже нет возможности для восстановления. Каждый индивид Израиля является членом Шехины».

Баал Шем Тов умер в 1760 году, через год после Львовской апостасии. Около 150 лет спустя, в Берлине, Шмуэль Йосеф Агнон, начинающий писатель, ставший позднее наиболее знаменитым автором в государстве Израиль, а также лауреатом нобелевской премии по литературе, написал короткое эссе о Франке. Он сопоставил различные сообщения об обращении 1759 года, окончив свою часть свидетельством относительно слов БеШТа. Он заключил:

Мы лишь пыль под ногами этого святого человека, и всё же мы осмеливаемся быть другого мнения. Франк и его шайка не были частью тела Израиля; скорее, они были [патологическим] наростом. Честь и благодарность нашим врачам, которые вовремя отсекли их, до того, как они укоренились в организме!. . . Без сомнения, Франк и его группа были потомками инородного сброда, который прицепился к Израилю во время Исхода из Египта, и затем следовал за ним. В пустыне, в стране Израиля, и позже, в Изгнании, это множество оскверняло чистоту Израиля и оскверняло его святость. Да будем же свободны от них навсегда!

Излагая реакцию БеШТа на обращение Франка, Агнон ссылается на символизм «смешанного сброда» или «смешанного множества», эрев рав. Это понятие появляется в еврейской Библии, в повествовании об Исходе (Исх. 12:37-38): «И народ Израиля шествовал из Раамсеса в Сокхоф до шестисот тысяч пеших мужчин, кроме детей. И смешанное множество [эрев рав] вышли с ними, и мелкий и крупный скот, и очень большое стадо». Еврейская традиция интерпретировала фразу эрев рав как обозначение группы инородцев, которые присоединились к израильтянам следуя за Моисеем из Египта. Хотя некоторые мидрашим понимали ее как ссылку на «праведников среди египтян, которые праздновали Пасху вместе с Израилем», прообразующих будущих иудейских прозелитов, большинство раввинских экзегетов видели в смешанном множестве источник коррупции, греха, и раздора: привыкшие к идолопоклонству эрев рав соблазнили израильтян изготовить Золотого Тельца и разгневали Бога, требуя отмены запрета инцеста. Таким образом, символ эрев рав появился, чтобы создать образ нежелательных чужаков, присутствующих в самой гуще святого народа; смешанное множество были не истинными «сынами Авраама», а египетским сбродом, который смешался с израильтянами, осквернил их чистоту, подстрекал их ко греху, и заставил их сбиться с верного пути в пустыне. Именно благодаря им поколение Исхода потеряло верный путь в пустыне, и Моисей не вошел в Землю Израиля .

В средние века символизм, установленный древним мидрашом, был использован и развит каббалой, в частности, книгой Зогар. Зогар универсализовал образ мидраша, устранив его с первоначального места в последовательности библейского повествования: присутствие и активность смешанного множества не было ограничено лишь поколением Исхода, но распространилось на всю историю человечества. Эрев рав были нечистотой, которую змей внедрил в Еву; они были потомками Каина; Нефилимами, «сынами Божьими», которые размножались с дочерьми человеческими (Быт. 6:2-4); злодеями, пережившими потоп. Они были порождением правителей демонов, Самаэля и Лилит. Они способствовали построению Вавилонской башни и стали причиной разрушения Иерусалимского Храма. Они практиковали инцест, идолопоклонничество и колдовство. Они были причиной заключения Божественного Присутствия в демонической области «отбросов» (келиппот) и, также, рассеяния Израиля среди народов.

В зогарическом нарративе активность смешанного множества не было ограничено лишь прошлым. Напротив, эрев рав представляли собой присносущую силу разрушения, чьей целью было вернуть мир обратно в библейское состояние «безвидности и пустоты», т.е. в первобытный хаос (тоху ва-воху). И, следует отметить, эта сила находилась внутри еврейского народа. С тех пор как смешанное множество смешалось с израильтянами в пустыне, их потомки стали неотличимы от остальных евреев и существововали в каждом поколении: в соответствии со своей обширной мифологией метемпсихоза, Зогар изображал современных ему еврейских грешников как евреев, «корни душ которых» порождены среди эрев рав.

Топос смешанного множества, таким образом, стал образом главного внутреннего врага, в отличие от нееврейских ненавистников Израиля. Как показал Ицхак Баер, в своей первоначальной зогарической установке этот мотив уже употреблялся как средство выражения мощной социальной критики, направленной против современного еврейского истеблишмента, который, как говорили, угнетал ученых и оскорблял бедных. Раввины и парнассим (неформальные лидеры), которые «учили Тору не ради неё самой», «возводили синагоги не ради славы Бога, а, скорее, чтобы сделать себе имя», и превратившиеся в «лжепастырей Израиля», были, конечно, не «истинными сынами Израиля», но потомками египетских прихлебателей, которые присоединились к Моисею в пустыне. Таким образом, богатые, влиятельные, материалистические раввинские и светские власти противопоставлялись святым спиритуалистам, чуждым богатства или высокого социального статуса, и превозносящим бедность ради Бога. В глазах каббалистов только последние формируют истинную общину Израиля.

Евреи, отступившие от иудейства в 1759 году во Львове, были саббатианцами — последователями религиозного движения, вызванного мессианскими претензиями османского еврея Саббатая Цеви (1626-76). Саббатай впервые озвучил свои претензии на мессианский статус в 1646 году, но само движение, сформировавшееся вокруг него, начало набирать обороты лишь в 1665 году, когда юный каббалист, Натан из Газы (1643-80), «распознал» истинность его мессианских полномочий в мистическом видении. Вскоре после объявления Саббатая мессией, Натан – который быстро стал «одновременно Иоанном Крестителем и Павлом нового мессии» – составил комментарий на древний апокалиптический текст, который он, якобы, обнаружил в хранилище одной старой синагоги. Для того, чтобы противостоять раввинской оппозиции к многообещающему мессианскому перевороту, он обратился к символизму смешанного множества: современники мессии «должны восстать против него с упреками и хулениями – они есть “смешанное множество”, сыны Лилит, “сальник на печени“ [Лев. 3:4], лидеры и раввины поколения».

В своих последующих писаниях Натан разрабатывал учение о спасении, достигаемом одной лишь мессианской верой (в отличие от соблюдения заповедей), и расширил своё использование темы эрев рав, заявляя, что все евреи, полностью соблюдающие Закон, но отвергающие мессианские полномочия Саббатая, имеют души из смешанного множества. Как заметил Гершом Шолем, связывая символизм смешанного множества с эсхатологией и мессианскими таинствами, Натан объединил два различных мотива, которые функционируют отдельно в Зогаре. Для саббатианцев лакмусовой бумажкой для определения корня чьей-либо души стало не, как в Зогаре, благочестие и «соблюдение Торы ради неё самой», но вера в мессию Саббатая Цеви (или отсутствие таковой веры): сектанты «все более чувствовали себя истинным Израилем, гонимым смешанным множеством из-за их веры».

Радикальная дихотомия между мессианскими верующими и раввинскими скептиками получила дальнейшее развитие в Комментарии на Литургию Полуночного Бдения, составленную учеником Натана — рабби Исраэлем Хазаном из Кастории. Хаззан утверждал, что истинный мессия будет признан не еврейскими лидерами, которых он определял как потомство смешанного множества, а – простолюдинами. Отвержение Саббатая Цеви как мессии и непонимание намёков о нём в еврейских канонических книгах стали относить к своего рода метафизической слепоте, вырастающей из самого корня душ неверующих. Согласно мнению саббатианцев, «мнимые раввины» уже не могли утверждать о каких-либо правах на руководство еврейским народом, или претендовать на авторитетное истолкование еврейской традиции. Их учение было ложным, их мирская позиция основывалась на злоупотреблениях властью, их мнимое благочестие бесполезно и лишено глубокого смысла.

Когда Натан из Газы и Исраэль Хаззан составили свою полемику против раввинов, недоброжелатели нового мессии попытались побить саббатиан их же оружием. Рабби Яков Саспортас, выдающийся противник раннего саббатианства, слышал о тех заявлениях Натана. Возмущенный абсурдными утверждениями о том, что самые сливки из сливок раввинской элиты состоят из потомков смешанного множества, Саспортас провозгласил, что ими были не лидеры поколения, а сами саббатианцы, чьи души произошли из эрев рав. За короткое время символическое противостояние «смешанного множества» и «истинного Израиля» прочно вошло в лексикон споров между саббатианцами и их оппонентами. Это стало особенно заметно в восемнадцатом столетии и в документах, касающихся непостредственно Франка. В одном из первых сообщений о Львовском обращении Бер Биркенталь из Болешова сообщал, что «они называют нас [анти-саббатианцев] эрев рав, а свою фракцию они зовут махане [компанией, братством]». Наиболее значительный конкурент Франка за лидерство над всеми саббатианцами Восточной и Центральной Европы, Вольф Эйбешюц, так же определял конфликт между сектантами и раввинатом как борьбу между бне мехименута (детьми веры) и детьми эрев рав. По другую сторону баррикад, рабби Яков Эмден, наиболее ревностный анти-саббатианец того периода, интерпретировал крещение Франка как окончательное отделения эрев рав от избранного народа, так что очищенный Израиль может вкусить от Древа Жизни и достичь искупления. Вскоре после обращения франкистов, Эмден сочинил хвалебную поэму, прославляя Бога за «разделение между нечистым и чистым . . . между нами и смешанным множеством, которые пытались возвратить мир в допотопное состояние».

Вопрос был не только терминологический и выходил далеко за пределы взаимной клеветы. Дихотомия между истинным Израилем и смешанным множеством составляла основную концептуальную ось богословских споров, разрывавших иудаизм в восемнадцатом веке. Примерно через сто лет после появления Саббатая Цеви большинство дискуссий по поводу саббатианства (и вообще – еврейского инакомыслия) уже не вращались исключительно вокруг мессианства, не говоря уже о конкретных мессианских претензиях Саббатая. Напротив, споры сосредотачивались на пределах религии и условиях принадлежности к еврейскому народу. Каждая сторона рассматривала только свою версию иудаизма как легитимную и утверждала, что лишь она является истинным Израилем. Каждая партия клеймила другую как «потомство смешанного множества», безоговорочно отрицая её еврейство. Таким образом, дискурс смешанного множества пытался установить границы иудаизма и еврейского народа независимо от традиционных галахических критериев о том, кто считается евреем: в рамках этого дискурса определенные группы людей, возможно, были только «внешне» евреями для поколений, но, как говорили, оставались инородными в глубине своих душ. Очерчивая линию между теми, чьи души происходят от «детей Авраама» и теми, кто от эрев рав, саббатианский спор был нацелен на проведение различия между «настоящими» евреями и псевдо-евреями, «истинным» иудаизмом и ложной верой. Франкизм – движение, которое кристаллизовалось вокруг Якова Франка в 1750-х, было последним – и во многом наиболее драматичным – словом в этом споре.