Мифы и сказки Древнего Египта

Мачинцев Г. A.

СКАЗКИ

 

 

ФАРАОН И ВОЛШЕБНИКИ

В сказках, как и в мифах, говорится об Осирисе, Горе и других богах. Но сказка и миф — совсем не одно и то же. Мифы — это сказания о богах. Мифы сложили люди, которые сами верили в то, что рассказывалось в них. Рождение и смерть богов, их чудесное возвращение к жизни, битвы и подвиги богов все это, как верили люди, происходило в действительности. Никто не смел усомниться в существовании грозных и могучих богов. И рассказы об их жизни и волшебных деяниях считались подлинной, настоящей правдой.

Иное дело — сказка. Она — вымысел, выдумка. И те, кто ее рассказывал, и те, кто, затаив дыхание, слушали необыкновенную повесть о чудесных приключениях героев, знали, что многое из этого — неправда, фантазия. Египтяне чтили богов Осириса, Исиду и Гора, трепетали перед злобным Сетом, но знали, что никогда не было на свете ни Баты, ни Анупа, ни Правды и Кривды.

Как и в мифе, всегда в сказке действуют волшебные силы; с героями происходят удивительные, чудесные приключения. В сказке совершаются смелые подвиги, сбываются предсказания по воле могучих богов. Но в сказке часто, почти всегда, народ выражал веру в добро и правду в лучшее будущее, в победу справедливого дела.

В других странах царей называли царями. В одном лишь Египте называли их фараонами. А все оттого, что жили египетские цари в огромном дворце. Другого такого в те времена не было в целом мире. Каменных статуй стояло там больше, чем в войске иного царя числилось лучников. Среди колонн, как в пальмовой роще, нетрудно было заблудиться.

Хозяевам честь воздается по дому. Как же таких величать, чей дом в три дня ногами не обойдешь, на колеснице за день не объедешь? Вот и стали хозяев дворца называть фараонами. «Фараон» то же самое означает, что и «большой дом». А чтобы не спутать одно с другим, говоря о его величестве, добавляли почтительно: «Да будет он здрав, силен и могуч!»

Когда умирал бедняк, его зарывали в яму. Для вельможи в скале вырубали гробницу. Когда умирал фараон, саркофаг с его мумией помещали в пирамиду, огромную, словно гора.

Выходило, что снова владыка оказывался в «большом доме».

Пирамиды такие огромные, что за вершинами вечером прячется солнце. Птицам приходится огибать каменные громады. Но ни одна пирамида не сравнялась по высоте с пирамидой фараона Хуфу (Хеопса). Двадцать лет строители громоздили камни, укладывали над рядом ряд, пока не поднялась пирамида под стать фараоновой славе и не коснулась вершиной лазуритовой синевы небес.

«Владыкой, великим мощью», «яростным львом» и «могучим быком» называли фараона Хуфу. Люди, земля и вода были ему подвластны. По его слову скалы сдвигались с места. По его велению Нил выходил из берегов и вновь возвращался. Только с одним не умел совладать фараон — с собственным сердцем.

Запала однажды в сердце его тоска и невыносимая скука.

Мрачный, без цели бродил Хуфу по дворцу. И там, где звучала поступь тяжелых шагов, становилось так тихо, что делался слышен звон золотой змеи на короне владыки.

— Звезда, предвестница бури, появилась на небосводе, — шепотом говорили придворные и в страхе прятались за колонны и статуи.

— Жди стрелу, коли лук натянут, — говорили другие, жавшиеся вдоль стен.

Пока они так шептались, Хуфу наскучило ходить из одного зала в другой. Он опустился в кресло и, положив ладони на соколиные головы золотых подлокотников, вымолвил властно:

— Царевичей сюда.

Придворные отделились от стен и бросились исполнять приказание. Они побежали с такой поспешностью, словно хотели обогнать собственные тени.

Царевичи прийти не замедлили.

Первым вошел старший царевич Хефрен. Был он рослый и сильный. Пробить стрелой с костяным оперением бронзовый щит толщиной в три пальца для него не составляло труда.

Вторым явился средний царевич, по имени Бауфрен. О его красоте и статности шла молва по всему Египту.

Вслед за старшими братьями явился и третий сын фараона, ласковый и приветливый Дедефгор. Крепким сложением младший царевич не отличался, зато говорили, что не найти такого папируса, который бы не прочитал Дедефгор.

Вошли царевичи в зал, и показалось, что ярче полился свет из окон под потолком. Это лица у всех просветлели. Один фараон оставался по-прежнему мрачным: лоб рассекли глубокие складки, глаза недобро смотрели из-под сведенных бровей.

— Скучно мне, — промолвил Хуфу, и змея на короне отозвалась тревожным звоном. — Позади меня вечность и впереди меня вечность. Воздвигли для меня пирамиду под стать моему могуществу. Слава о моей силе вышла за пределы Египта. Не обращал я спину к врагам, но встречал их лицом к лицу, как подобает воину. Стойко сердце мое в миг схватки, тверже скалы — в миг опасности. Но вот запала в него тоска и невыносимая скука. Потешьте меня, царевичи, рассказами о чудесах, случавшихся в старину.

Царевичи ослушаться не посмели, начали вспоминать.

Первым предстояло вести речь старшему из сыновей.

— В давние времена, когда царствовали твои предки, — начал Хефрен, жил чародей по имени Убаоне. Он сотворил немало чудес, но одно прославило его навеки. Вот как это случилось…

Повадился в дом Убаоне похаживать злой человек, а попросту говоря, вор.

Только хозяин из дома — вор в дом. То платье новое унесет, то в беседку у пруда заберется и самые вкусные яства прихватит.

Убаоне такое бесчинство долго терпеть не стал, кликнул слугу:

— Эй, малый! Подай мне ларец из черного дерева, окованный золотом, да принеси кусок самого чистого воска.

Слуга исполнил, что велено.

— Вот, господин, черный ларец в оковке, вот и воск. Поутру взяли его из улья.

— Положи все, а сам ступай.

Оставшись один, Убаоне принялся разминать светлый воск. Он мял его и давил, вытягивал и сворачивал, пока не вылепил крокодила. Словно живой получился Хозяин воды: зубастая пасть приоткрыта, длинный хвост струной вытянут, глаза круглые, злые. Только крокодил был не зеленый, а желтый и совсем небольшой — всего семь ладоней.

Но Убаоне знал, как делу помочь. Он поместил восковую фигурку в большую чашу с водой, достал из ларчика свиток папируса и принялся читать заклинания:

— Спустись яд скорпиона Тетет, всплыви яд скорпиона Четет. Схватите вора, схватите вора!

Много страшных слов произнес чародей. Вслух их лучше не повторять.

Вода замутилась, вскипела, пошла пузырями. Потом успокоилась. Убаоне склонился над чашей и видит: на дне, словно в маленьком озере, лежит крокодил. Вылепил он его желтым, стал крокодил, как в жизни, зеленым. Даже черные пятна на спине обозначились.

Чародею другого и не нужно было. Он снова кликнул слугу:

— Эй, малый! Возьми восковую фигурку из чаши, а когда появится вор, забрось ее далеко в пруд.

Слуга исполнил, что велено. Только вор прокрался к беседке, он бросил фигурку в пруд. Что началось тут! Вода замутилась, вскипела, пошла пузырями. Волны вздыбились, словно ожившие скалы, с силой забили о берег. На гребне самой большой волны всплыл на поверхность Хозяин. Был он из воска — стал настоящим. Был размером в семь ладоней — стал длиной в семь локтей. Увидел он вора, раскрыл зубастую пасть, хвостом по воде ударил.

— Страшный, уйди! Заглатывающий живое, скройся! — завопил не своим голосом вор.

Да не тут-то было. Крокодил схватил его и уволок на дно.

Вскоре пришел к пруду сам Убаоне. Сотворил он заклинание, позвал крокодила:

— Крокодил, вернись! Принеси вора!..

Вода вновь замутилась, вскипела, и выплыл на поверхность крокодил. Вид его был ужасен. В пасти он держал человека.

Пожалел Убаоне человека и приказал крокодилу отпустить вора. Чародей нагнулся, прошептал какие-то слова, и вот стал крокодил снова в его руках маленьким и восковым.

Вот что за чудо сотворил Убаоне, живший в давние времена, когда царствовали твои предки. Подобное до него не свершалось.

Царевич Хефрен закончил рассказ, поклонился отцу и встал по правую сторону кресла.

— Воистину Убаоне был мудр, и никто не сумел превзойти его в знании тайного. Пусть принесут в память о нем жертву из тысячи хлебов, ста кувшинов пива и двух лепешек ладана, — промолвил Хуфу. Но взгляд владыки не прояснился, морщины на лбу не разгладились. Золотая змея продолжала звенеть невесело.

Видя такое, заговорил средний царевич, Бауфрен.

— Я расскажу твоему величеству, — да будешь ты здрав, силен и могуч! о чуде, которое сотворил мудрец Джаджаеманх, живший во времена, когда правил отец твой Снефру. Вот как это случилось.

Решил как-то отец твой фараон Снефру — да будет он невредим и благополучен — устроить катание на лодках по реке. Приказал он привести к нему двадцать самых красивых девушек с крепкими телами и прекрасными волосами, заплетенными в косы.

— Оденьте девушек в красивые одежды, посадите в ладью, куда я сам сяду. Пусть они дружно гребут веслами и поют веселые песни.

И вот поплыла по озеру золоченая ладья с лотосом на корме. Сидели в ней двадцать красавиц, разодетые, словно на пир. Платья из тонкого белого льна расцветали блестками и узорами. Ожерелья радугой переливались. Золотые браслеты вились, словно быстрые змейки. Но особенно удивительными казались подвески из самоцветных камней. Камни сверкали в пышных прическах, напоминая нарядных бабочек или блестящих жуков.

Красавицы пели и поднимали в лад песне маленькие весла с золочеными рукоятями:

Ветер затеял игру В пышных ветвях сикомора. Путнику весело слушать Шелест зеленой листвы.

Тихая заводь воды расступалась. Деревья — акации и сикоморы склонялись над водой. На корме ладьи сидел фараон, и сердце его величества было радостно, когда он любовался на красивых девушек и слушал их пение.

Вдруг одна из красавиц неосторожно задела свою косу. Тут же с ее прически сорвалась подвеска из бирюзы. Не успели опомниться, подвеска рыбкой скользнула в воду.

— Ой! — всплеснула руками красавица и перестала грести.

Лад сбился, песня замолкла. Пришлось и другим бросить весла. Ладья закачалась на месте.

Подружки стали предлагать красавице другие подвески.

— Возьми мою, малахитовую. Посмотри, она словно трава под чистой росой.

— Возьми мою, лазуритовую. Она точно синее небо в полуденный час.

— Вот эту — из красного сердолика.

— Вот эту — из крапчатой яшмы.

— Не хочу, не хочу, — твердила, плача, красавица. — Не нужна мне другая подвеска! Верните мне прежнюю.

Его величество фараон, — да будет он невредим и благополучен, — встал и спросил:

— Почему вы не гребете? Почему я не слышу звуков песни?

Отвечали девушки:

— Одна наша девушка молчит и не гребет. Она уронила в воду подвеску.

— Я дам тебе другую подвеску взамен старой, — сказал Снефру, обращаясь к девушке, потерявшей украшение.

— Моя вещь мне милее всякой другой.

Что было делать? Призадумался фараон, жалко ему было девушку.

— Надо позвать мудреца Джаджаеманха. Он может творить чудеса и найдет выход, — решил он, наконец. Сказано — сделано. Послали рабыню за Джаджаеманхом, а когда тот пришел, рассказали ему о случившемся.

— Хорошо, я знаю, как помочь несчастью, — сказал чародей.

И вот Джаджаеманх встал над озером, голову запрокинул, глазами в небо уставился, ладони к воде обратил. Что он при этом шептал, разобрать никто не сумел, да и опасно вникать в смысл заклинаний. Только расслышали, что чародей повторял то и дело:

— Пади на дно яд скорпиона Тетет, всплыви на поверхность яд скорпиона Четет. Вода, расступись, дно, откройся…

Вдруг озеро разошлось на две половины, словно воду ножом рассекли. Страшно всем стало. Дальше и того чудесней озеро себя повело.

В одной стороне воды оказалось в два раза больше, чем обычно, а было там посередине двенадцать локтей глубины. В другой стороне воды не стало совсем. Тут все увидали подвеску. Она лежала на самом дне, словно светящаяся голубая рыбка.

— Вот моя подвеска! — закричала красавица, и слезы высохли на ее щеках.

— Бери же ее быстрей, — сказал Джаджаеманх.

Потом он снова руки вытянул, ладони к воде обратил и зашептал тайные слова. Вода не стала противиться заклинаниям, тут же вернулась на место. Озеро сделалось ровным, как прежде. Красавицы сели в ладью, взмахнули веслами и запели:

Гладкие листья на солнце Дух источают медовый. Веток сплетенных узор Дарит прохладу и тень.

Вот какое чудо сотворил Джаджаеманх. Подобное до него не случалось, такими словами закончил царевич Бауфрен и, поклонившись отцу, встал по левую сторону кресла.

— Воистину Джаджаеманх был мудр и никто не сумел превзойти его в знании тайного. Пусть принесут в память о нем жертву из тысячи хлебов, ста кувшинов пива, одного быка и двух лепешек ладана, — промолвил, выслушав все, Хуфу. Но взгляд исподлобья при этом не прояснился. Змея на короне продолжала качаться печально.

Понял младший царевич Дедефгор, что наступил его черед. Он вышел вперед и сказал:

— Твое величество, — да будешь ты здрав, силен и могуч! довольствуется историями, случившимися в давние времена. Что в них правда, что — ложь, уже не проверить. Не лучше ли вспомнить о чародее, живущем в наши дни.

— О ком говоришь, царевич?

— О чародее Джеди. Ему минуло сто десять лет, он за один присест съедает пять сотен хлебов, половину туши быка и выпивает сто глиняных кружек виноградного сусла. Джеди может приставить на место отрубленную голову, и мертвец оживет. Повести за собой без всяких пут льва или быка такой для него пустяк, что об этом и говорить не стоит. А кроме того, этот мудрец знает, где хранятся тайные папирусы Тота.

— Где проживает этот мудрец? Должно быть, за краем Египта, за Великой Зеленью моря?

— Не за краем Египта, не за Великой Зеленью — в твоей стовратной столице, на берегу Нила живет чародей.

— Сын мой, я хочу видеть Джеди немедленно. Ты сам приведи его ко мне.

Сказано — сделано. Дедефгор сел в носилки из черного дерева с лазуритовыми узорами. Рабы подхватили золоченые ручки, и носилки поплыли по городу. Вот миновали дворец, вот позади остались дома богачей в листве сикоморов и акаций. Вот кончились мощеные улицы. Пошли пустыри да свалки, жалкие, крытые пальмовыми листьями лачуги медников и гончаров. Старый Джеди жил на самом краю стовратной столицы.

Вот поравнялись носилки с покосившимся глиняным домиком. Вот и сам чародей развалился на рваной циновке возле порога.

Царевич поздоровался с Джеди почтительно, словно с наставником, и сказал:

— Я приехал за тобой, почтенный Джеди, по повелению моего отца, фараона, — да будет он здрав, силен и могуч! Его величество хочет видеть тебя. Отправляйся со мной во дворец. Там ты будешь жить припеваючи, а еду получать со стола самого Хуфу.

Такое предложение пришлось Джеди по душе. Он сказал:

— Счастья тебе, царевич. Пусть возвеличит тебя отец, пусть возвысит над всеми вельможами. Я готов идти с тобой.

Царевич помог Джеди взобраться на носилки и во время пути заботливо поддерживал старика. Когда же носилки прибыли во дворец, царевич немедля доложил о Джеди его величеству фараону.

— Отец, вот доставил я чародея, как ты велел.

— Пусть войдет.

Тогда Джеди вошел и склонился перед фараоном. Хуфу долго разглядывал старика и наконец задал ему вопрос:

— Как же это случилось, Джеди, что я не видел тебя раньше?

— Не приходят к владыке без зова. Но вот ты позвал — и я тут.

— Встань с колен. Говорят, ты можешь приставить на место отрубленную голову. Так ли это?

— Да, владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч! — почтительно отвечал маг.

— Приведите преступника, осужденного на смертную казнь.

— Нет, твое величество фараон, — да будешь ты здрав, силен и могуч! хоть меня самого казни, а чародействовать над человеком не буду. Запрещается делать подобное с людьми. Вели принести птицу или доставить сюда кого-нибудь из домашней скотины.

По слову фараона принесли гуся. На глазах у всех ему отрезали голову. Голову положили у стены, где стояли гранитные статуи. Тело отнесли к противоположной стене. Там в жаровнях курились благовонные смолы. Джеди встал посередине, голову запрокинул, руки вытянул ладонями от себя и зашептал заклинания. Смысл тайных слов понять никто не сумел, зато все увидели, что тело гусиное ожило, поднялось и заковыляло на перепончатых лапах в сторону статуй. Соединились тело и голова, гусь встрепенулся и загоготал, как ни в чем не бывало.

— Га-га-га!..

Все заулыбались.

Никогда во дворце до сих пор не звучали подобные звуки. У самого фараона просветлел взор. Заметив это, вельможи поспешили послать рабов за уткой. Когда утку принесли, чародей проделал с ней то же, что с гусем: сначала ее обезглавил, потом оживил. Утка почесала перышки клювом и пошла вперевалку.

— Кря-кря-кря, — раздалось за колоннами.

Трудно было удержаться от смеха. У самого фараона разгладились складки на лбу.

Тогда привели быка, такого свирепого, что два раба с трудом удерживали его на веревке. Быку отрубили голову и положили на стол. Но Джеди произнес заклинания, и голова вернулась на место.

— Му-у-у, — замычал бык и, взбрыкнув, словно теленок, подбежал к Джеди и стал лизать ему руку.

Все, кто присутствовал в зале, расхохотались в голос. Рассмеялся и сам фараон. Он смеялся так громко, что золотая змея на его короне закачалась и залилась радостным звоном.

— Хорошо! — воскликнул фараон. — Я вижу, что люди говорили правду. Поселите почтенного Джеди в доме моего младшего сына, царевича Дедефгора, сказал Хуфу, насмеявшись вволю. — И давайте почтенному Джеди ежедневно тысячу хлебов, тушу быка и двести глиняных кружек виноградного сусла.

Так и сделали, как приказал фараон.

Прошло некоторое время, и однажды царь приказал позвать к себе старого чародея.

— Ты доказал, что ты действительно великий маг. А скажи: можешь ты раздобыть и принести мне папирусы Тота, великого бога мудрости?

— Нет, — отвечал Джеди. — Судьбе угодно, чтобы их принес твоему величеству, — да будешь ты жив, здоров и могуч! — старший сын жрицы Раджедет. Но это будет не скоро. Сыновья Раджедет еще даже не родились на свет.

— Что ж, я, конечно, доволен, что папирусы Тота будут у меня, — сказал фараон Хуфу. — Но кто она такая, эта жрица Раджедет?

Старый маг поклонился.

— Она жрица бога солнца Ра. Маат предсказала ей, что ее дети станут владыками Та-Кемет.

Лицо фараона сделалось мрачнее тучи. Джеди поспешил добавить:

— Не печалься, великий властелин! Мне известно, что сначала будешь царствовать ты, потом — твой сын, следом сын твоего сына, и лишь после этого престол достанется одному из сыновей Раджедет.

— Где живет эта жрица?

— В священном городе Иуну.

— А скоро ли родятся у нее сыновья?

— Это случится в пятнадцатый день последнего месяца Всходов.

— В это время пересыхают каналы, — задумчиво произнес фараон. Значит, я не смогу приплыть к Раджедет на корабле.

— Не беспокойся, о владыка, — да будешь ты здрав, силен и могуч! Если ты прикажешь, я сделаю так, что каналы наполнятся водой.

На этом Хуфу и чародей расстались.

И замыслил в сердце своем фараон недоброе, решил он убить сыновей жрицы Раджедет и изменить предначертанное судьбой. Когда наступил пятнадцатый день четвертого месяца Всходов, Хуфу вновь призвал к себе старого волшебника и молвил:

— Я собираюсь плыть на корабле в Иуну. Ты должен отправиться со мной. Ведь ты говорил, что можешь наполнить водой пересохшие каналы.

Джеди поклонился. Вместе с фараоном он взошел на корабль. Корабельщики подняли паруса, судно отчалило и стремительно понеслось вниз по течению.

Вскоре Хуфу увидел пересохший канал. Владыка Та-Кемет обратился к старому волшебнику:

— Исполни обещанное!

— Да будет так, как угодно твоему величеству!

Джеди подошел к борту судна и зашептал заклинания. Никто не слышал, что он произносил. Но в тот же миг канал доверху наполнился водой.

Гребцы развернули корабль, дружно взмахнули веслами, но, едва судно миновало устье канала, вся вода внезапно ушла под землю. Корабль фараона сел на дно.

— Что это значит, Джеди? — в гневе воскликнул фараон Хуфу. — Не ты ли мне клялся, что наполнишь каналы водой?

— О владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч! — ответил старый маг. — Я открыл тебе тайну будущего, а ты захотел его изменить. Но никто не силах противиться воле великой Маат. Она наблюдает за порядком в мире, следит, чтобы все дела шли своим чередом и чтобы свершилось то, чему суждено быть судьбой. Богиня говорит тебе: «Вернись, не посягай на жизнь сыновей Раджедет!»

— Да свершится воля богов! — воскликнул благоразумный фараон. И едва он произнес эти слова, канал тотчас наполнился водой, и судно Хуфу поплыло обратно в Мемфис.

Его величество фараон Хуфу прожил до старости. А когда он умер, престол унаследовал старший царевич Хефрен. Став фараоном, Хефрен приказал возвести для себя пирамиду рядом с отцовской. Двадцать лет громоздили строители камень на камень. Поднялась пирамида Хефрена выше самой высокой горы. Но не коснулась она лазуритовой сини небес, не сравнялась с пирамидой Хуфу — Хеопса, а стала по высоте второй среди пирамид.

А когда прошло много лет, уже после правления Хефрена, свершилось то, чему суждено было свершиться, что было предсказано старым чародеем, и престол царей Египта перешел к сыновьям жрицы Раджедет.

 

СКАЗКА О ПОТЕРПЕВШЕМ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

Спокойна Великая Зелень. Чист лазурит небес. Небо смотрится в море, как в ясное зеркало.

По бирюзовым волнам птицей несется корабль. Весла с его бортов взлетают, подобно крыльям. Бьется на крепких реях ветром наполненный парус.

Полотнище паруса так велико, что им управляют четверо. Два рулевых поворачивают руль-кормило. А всего на борту сто двадцать один человек: посланец фараона, — да будет он здрав, силен и благополучен, — и моряки. Все они люди бывалые и отважные — отборные матросы. Видали они землю, видали они и небо, храбры были их сердца более чем у львов. Встретиться с бурей им нипочем. И корабль также крепок и велик. Длина его сто двадцать локтей, а ширина сорок.

— А ну, торопись, а ну, торопись! — кричит на корме надсмотрщик, и ременная треххвостая плеть рассекает прозрачный воздух.

Гребцы все вместе откидываются назад. Весла взлетают и падают в воду. Соленые брызги бьются о волнорез.

Куда несется быстрый корабль? В какую даль смотрят два глаза, нарисованные на борту?

Есть за краем Египта угрюмые скалы. Ни трава, ни кусты не растут по обрывистым склонам. Птицы там не щебечут, звери голоса не подают. Лишь лязг цепей да грохот кувалд разносит гулкое эхо. Это рабы в цепях и колодках бьют и дробят породу, добывая для фараона золото.

Вот уже скрылась из виду земля. Вышел корабль в открытое море. Моряки посмотрели на небо: чист лазурит небес. Посмотрели они на воду: спокойно Великое Зеленое море.

— Бури не должно быть, — сказали все как один.

Но только успели вымолвить, как стало хмуриться небо, рев прокатился по морю. Примчался ветер, завыл, засвистал. Поднялись огромные волны, стеной пошли на корабль. Первая волна ударила с носа, и на бортах не стало обшивки. Вторая волна упала на палубу, и мачта переломилась словно тростник. Третья волна поднялась на восемь локтей и накрыла корабль. И вот самого корабля не стало. Он был разбит и затонул.

Все моряки погибли в бушующем море. Спасся один фараонов посланец. Ухватился он из последних сил за проплывавшее бревно — волна понесла и выбросила его на берег пустынного острова.

Ветер скоро утих. Великая Зелень свернула волны. Бури словно и не бывало.

Три дня провел мореплаватель на берегу в одиночестве. Собственное сердце было ему вместо товарища. Тень сикомора заменяла дом. На четвертый день силы к нему вернулись, он встал и пошел вглубь острова поискать для себя еды.

Нашел он там смоквы и виноград, чеснок, прекрасные плоды кау и некут, огурцы какие только бывают, разных рыб и птиц. И было на острове все, что только можно себе представить.

Насытился человек и положил еще на землю, ибо слишком много было на его руках.

«Чудо дивное, диво дивное этот остров», — подумал про себя мореплаватель, однако долго дивиться чуду не стал, изготовил огниво и принялся разводить костер.

Вдруг загудело вокруг, загромыхало. Дрожь прошла по Великой Зелени. Забились волны о берег. Затряслась, как в лихорадке, земля. Задрожали цветы, закачались деревья. Расступились по обе стороны, и появился огромный чешуйчатый Змей. Борода длинная, брови торчком. Каждая чешуйка золотом переливается, брови и борода лазуритом сверкают. Случалось кому-нибудь видеть подобное?

И было в том змее тридцать локтей длины, а его борода больше двух локтей.

Понял фараонов посланец, что перед ним сам владыка острова.

Вышел Змей из рощи, повел глазами по сторонам, зашипел, засвистал страшным свистом и двинулся на незваного гостя. Он двигался, как человек на ногах. Золотые ступни тяжело проминали траву. Золотое тело вилось огромными кольцами.

Помертвел от страха мореплаватель. Рухнул на землю ни жив ни мертв. Руки лишились силы, ноги утратили крепость. Глаза открыть — и то мочи не стало. Один слух сохранился. Слышит мореплаватель — разнесся по острову голос, подобный раскатам грома.

— Кто принес тебя сюда, кто принес тебя, человечек? — грозно спрашивал Змей. — Кто доставил тебя на пустынный остров, спрятанный в водах Великой Зелени?

У мореплавателя со страху язык отнялся. Он жизнь от смерти не отличает. Где ему Змею ответить?

Разгневался Змей, раскрыл свою пасть, схватил мореплавателя, но умерщвлять передумал. Поставил его невредимым на землю и снова стал вопрошать:

— Кто принес тебя, маленький человечек? Если будешь молчать и не скажешь, как попал ты на остров, спрятанный в волнах, я уничтожу тебя, сожгу, как траву. От тебя останется только горсть пепла, и станешь ты невидим в этом мире.

Понял мореплаватель, что дело идет о жизни и смерти. Собрался он с духом и заговорил:

— Послали меня проверить работу на рудниках фараона, — да будет он здоров и благополучен. Спустился я к морю, сел на корабль со ста двадцатью гребцами. Один отважней другого были все моряки. Такие пройдут сквозь землю и небо. Справиться с бурей им нипочем. И был корабль большой и крепкий сто двадцать локтей в длину и сорок в ширину. Но буря пришла, о какой и не слыхивали. Вздыбились волны и стеной пошли на корабль. Рухнула мачта, слетела с бортов обшивка. И была волна восьми локтей высоты. И вот корабль разбился и затонул. Все погибли в бушующем море. Спасся лишь я. Схватил я бревно, подхватила меня большая волна, понесла и выбросила на берег. Вот кто принес меня на этот остров, со всех сторон окруженный волнами, вот кто доставил меня.

Выслушал мореплавателя Змей, покачал головой, потом сказал:

— Не бойся меня, человечек, прогони из сердца страх. Ничего дурного с тобой не случится. Ты потерпел кораблекрушение, но чудом спасся и пребываешь на острове, где вдоволь всего, чего душа пожелает. Ты проживешь здесь месяц за месяцем, не зная ни бед, ни забот. И вот на исходе четвертого месяца приплывет по морю корабль. Приведут его моряки, тебе хорошо знакомые. Вместе с ними отправишься ты в Египет и будешь жить-поживать в благоденствии, пользуясь милостью самого фараона, — да будет он здрав, силен и могуч! О своих теперешних злоключениях ты и не вспомнишь. Со мной же случилась беда, которую мне не забыть вовеки.

Змей вздохнул — и с деревьев посыпались листья, второй раз вздохнул и облетели лепестки у цветов.

— Жил я здесь не один, а с дружной семьей, — заговорил он снова. Было нас семьдесят пять Змеев и еще одна Змейка, моя младшая дочь. Она была такая ласковая и веселая, что ее я любил больше других. И вот, когда я уплыл в открытое море, с неба сорвалась звезда и рухнула прямо на остров. Загорелись деревья, запылали кусты. Весь остров стал огромным костром, и спрятаться было некуда. Никто не вышел живым из огня. Резвая Змейка сгорела вместе со всеми.

Из Змеевых глаз выкатились две большие слезы. Они упали на землю и превратились в два золотых самородка.

— Что твое горе рядом с моей бедой? У меня чуть сердце не разорвалось, когда я вернулся на остров и никого там не нашел. Ты обнимешь своих детей и поцелуешь свою жену и увидишь ты свой дом, а это лучше всех вещей.

Плохие дни пройдут, словно сон. Ты достигнешь столицы и будешь жить в ней до конца своих дней среди своих братьев. Ради этого стоит быть мужественным и перенести выпавшие невзгоды.

Мореплаватель упал на колени, поцеловал землю между ладонями и сказал:

— Я расскажу его величеству фараону, — да будет он здрав, силен и могуч! — о твоей доброте, поведаю ему о твоем могуществе. Он прикажет доставить тебе благовония, прекраснее которых нет в целом мире. Я прославлю твою силу перед вельможами, и они повелят заколоть для тебя быков и забить птиц. Поплывут к твоему острову корабли, груженные всем, чем богат Египет.

Змей в ответ рассмеялся. Гулко и звонко понесся смех, словно бронзовые кувшины раскатились среди камней.

— Много ль благовоний у тебя, человечек, что ты хочешь со мной поделиться? На моем же острове душистых смол больше, чем во всем мире. Выходит, ты собираешься меня одарить тем, чем я владею) с избытком. Поистине, это смешно. Не нужно мне смол, не нуждаюсь я в золоте, не испытываю нехватки лазурита и малахита. Да и острова больше никто не увидит. Как только скроется твой корабль, я опущу остров под воду.

— Ты оказал столько милостей потерпевшему кораблекрушение вдали от родных берегов. Чем отплатить тебе за твою доброту?

— Расскажи обо мне сыну и дочери, расскажи всем людям твоей страны: пусть обо мне узнает и стар, и млад. Расскажи его величеству фараону, — да будет он здрав, силен и могуч! Вот что ты можешь для меня сделать. И не для этого ли большая волна принесла тебя на мой остров?

— Сделаю все, как ты велишь.

Побежали дни один за другим. Незаметно промчались три месяца. Вот уж четвертый спешит к концу. Вдруг вдали показался корабль. Весла с его бортов взлетали, подобно крыльям.

Мореплаватель бросился к сикомору, росшему на берегу. Как кошка вскарабкался он на вершину и глазам своим не поверил.

Тот самый корабль, что вез его к рудникам, несется по бирюзовой воде. Цел он и невредим. И мачта на месте, и парус не сорван, а бьется на крепких реях. Глаза, нарисованные на борту, смотрят на берег острова.

Случалось ли в мире большее чудо?

А кто на корме поворачивает кормило, кто управляет парусом, поднимает и опускает весла? Живы отважные мореплаватели! Недаром шла о них слава, что пройдут они небо и землю, что справиться с бурей им нипочем.

Не помня себя от радости, мореплаватель бросился к Змею. Но тот лишь рассмеялся в ответ:

— Разве я не сказал, что корабль придет с моряками, тебе хорошо знакомыми?

— Все так и вышло, о великий Змей!

— Возвращайся на берег, человечек, встречай моряков и отправляйся в путь. Через два месяца окажешься ты на родине, обнимешь жену и детей и будешь с ними жить-поживать во дворце самого фараона, — да будет он здрав, силен и могуч!

На прощание Змей приказал загрузить корабельные трюмы пахучими смолами и благовонными травами, привести на палубу обезьян и доставить быстрых собак для фараоновой охоты. К этим дарам он прибавил много других.

— Спасибо тебе, владыка острова, — кланялся мореплаватель.

— Пусть будет жизнь твоя вечна, как небо, — кланялись Змею все моряки.

Потом пришло время, и корабль отплыл на север. Фараонов посланец стоял на корме и смотрел на удалявшийся берег. Над островом плыли золотые тучи. То ли солнце сияло с особой силой, то ли светился владыка острова — Змей. Вдруг все исчезло. И сколько ни вглядывался фараонов посланец, он видел одно безбрежное море.

Плавание длилось ровно два месяца. И все это время Великая Зелень пребывала в покое. Ни единое облако не затемняло лазурита небес. Небо смотрелось в воду, как в ясное зеркало.

Наконец показалась родная земля. Был брошен канат и обмотан вокруг причала. На пристань сбежались люди. Радостно приветствовали они тех, кого считали погибшими. Мореплаватель обнял жену и детей и поспешил во дворец. Мог ли он медлить, выполняя наказ, данный Змеем?

— Прекрасен пустынный остров, — сказал он, когда провели его к фараону. — Благороден его владыка великий Змей.

Рассказав обо всем, мореплаватель сложил возле трона благовония и другие дары. От себя он прибавил два золотых самородка, каждый величиной с кулак. Змей разрешил мореплавателю взять их с собой.

Фараон немало дивился приключениям своего посланца. Потом сказал:

— Этот человек ни разу не потерял мужества: ни в бурю, ни на пустынном острове. Повелеваю назначить его в нашу свиту и поселить в нашем дворце. Повелеваю также наградить его золотыми кольцами без числа.

Все так и вышло, как сказал Змей. Много бед пережил мореплаватель, зато к земле причалил он счастливо. И похвалу заслужил, и награду. И жить-поживать вместе с женой и детьми стал не где-нибудь, а во дворце фараона.

 

СКАЗКА О ПРАВДЕ И КРИВДЕ

Эта сказка возникла под влиянием мифов об Осирисе и Горе. Так же как в мифе, младший брат ненавидит старшего и старается его извести, но ему не удается осуществить это до конца. Мстителем за старшего брата выступает его сын, который в суде богов добивается истины и наказания младшего брата злодея.

Сказка написана на свитке папируса, начало ее оборвано, но по дальнейшему содержанию сказки можно догадаться, как она начинается.

Вот что произошло.

Были два брата от одного отца и от одной матери. Правда было имя старшего брата, Кривда — младшего.

Старший брат был добрым и красивым юношей. Не было случая, чтоб Правда кого-нибудь обманул, обидел или поступил не по справедливости.

Все любили Правду. Один только младший брат — уродливый карлик ненавидел старшего, потому что ему завидовал, и старался его погубить.

И вот однажды Кривда заказал у ремесленника дорогой кинжал с ножнами. Когда заказ был готов, карлик взял хлеба в котомку и посох и сделал вид, что отправляется в дальний путь.

Он пришел к дому Правды и дал на сохранение старшему брату этот кинжал. Правда пригласил брата в дом и положил кинжал в сундук.

— Не волнуйся, дорогой брат, отправляйся в дорогу со спокойным сердцем. Я сохраню кинжал до твоего возвращения.

А Кривда далеко не стал уходить. Подговорил коварный карлик служанку Правды, и она тайно вынула кинжал из сундука и отдала его Кривде.

Обрадовался Кривда, ибо посчитал, что настало время для начала злого дела против Правды.

Прибежал Кривда к дому брата и стал требовать свой кинжал обратно. Пошел Правда к сундуку, а кинжала нет.

— Кинжал исчез, и я не знаю, кто его взял. Но не огорчайся. В моей кладовой есть разные драгоценные кинжалы. Выбирай любой. Можешь взять даже два или три кинжала взамен потерянного.

— Как! Ты потерял мой кинжал? О, злодей! — закричал Кривда. — Я тебе не верю. Ты не потерял, ты украл мой кинжал, и это зло должно быть наказано! Где найдется другой такой кинжал? Мой кинжал был очень дорогой. У него лезвие было такое широкое, как Нил во время половодья, рукоятка, как дерево из Колтоса, а рубины на рукоятке были величиной с гору.

— Разве может быть кинжал таким большим? — удивился добрый Правда. Возьми в моей кладовой любые драгоценности и сделай себе кинжал, какой тебе нравится.

Отказался Кривда, не стал слушать Правду.

— Ты украл мой кинжал, зло должно быть наказано! — сказал он и повел брата к судьям.

Он рассказал судьям о том, что он доверил брату драгоценный кинжал, а брат его потерял.

— А кинжал тот был необыкновенный! Такого кинжала не было на свете и его невозможно возместить. Лезвие у него было, как Нил во время половодья, а рубин в рукоятке был величиной с гору…

— Ответь, Правда, — спросили судьи, — верно ли то, что говорит твой брат? Брал ли ты драгоценный кинжал у своего брата, а теперь не возвращаешь?

— Да, это так, — ответил простодушно Правда, — я брал у Кривды кинжал и не знаю, куда он пропал. Пусть возьмет взамен чего хочет.

Признали судьи Правду виновным и спросили Кривду:

— Какого же ты требуешь приговора?

Обрадовался Кривда, что получилось так, как он и замышлял, и сказал:

— Пусть накажут Правду за это, ослепив его на оба глаза, и пусть Правда станет рабом-привратником в моем доме.

Так закончил Кривда свою речь.

Судьи согласились со всем, что сказал Кривда, и свершили над Правдой приговор, и слепой юноша стал рабом-привратником в доме у своего младшего брата.

Но и тут не оставил в покое Кривда своего брата. Увидел Кривда, как кроток и красив остался Правда, хоть и был незрячим, и решил совсем избавиться от него. Позвал он двух слуг и велел им отвести Правду в пустыню и оставить его там.

— Возьмите Правду — моего раба, — приказал он слугам, — и отведите его в пустыню, в то место, где живет злой лев и львица, и убейте его там, пусть люди думают, что звери растерзали его.

Поднялись слуги вместе с Правдой вверх на холмы, где пустыня, и Правда догадался обо всем. Он стал просить слуг не выполнять приказания брата:

— Не поступайте со мной, как сказал брат, отпустите меня, и я уйду далеко от дома брата. Кривду же можно обмануть, сказав, что все было сделано, как он велел.

Пожалели слуги Правду, так как знали его доброту, и сделали, как он просил. Отпустили они Правду, а Кривде сказали, что выполнили приказание.

— Боги вознаградят вас! — сказал Правда и пошел один бродить по свету, не видя дороги и не ведая куда.

Так ходил он по пустыне три дня и обессилел от жары и жажды. На четвертый день дошел он до некоего дома. Устал он от ходьбы и лег отдохнуть в тени у подножия холма, недалеко от усадьбы. А в доме том жил знатный человек со своей дочерью.

Вышли из дому девушки, прислужницы дочери хозяина. Они заметили отдыхающего Правду и увидали красоту его, равной которой не было во всей стране. Прибежали девушки домой и рассказали о прекрасном юноше. Дочь хозяина велела привести в дом юношу и, увидев его красоту, сразу же в него влюбилась.

И так понравился Правда девушке с первого взгляда, что она подошла к нему и сказала:

— Войди в мой дом, прекрасный незнакомец. Будь моим супругом.

Так Правда поселился в богатом доме и стал там хозяином.

Но недолго оставался Правда во дворце. Скоро он надоел жене, и она отправила его опять к воротам, сделав привратником.

А тем временем у жены Правды родился сын. Мальчик был так красив, что не было никого подобного ему во всей стране, он был похож на молодого бога.

Когда мальчик вырос, его отдали в школу писцов, и он стал хорошо учиться. Он научился прекрасно писать, выучился всем искусствам и превзошел во всем своих старших товарищей.

Тогда товарищи стали спрашивать его:

— Чей ты сын? Где твой отец?

Они смеялись над ним и дразнили его, говоря:

— На самом деле у тебя нет отца!

Пришел мальчик домой и спросил у матери:

— Как зовут моего отца? Я должен сказать его имя моим товарищам, так как они смеются надо мной, спрашивая: «Где твой отец?», Так они говорят мне и дразнят меня.

Тогда мать ответила:

— Видишь ты слепого человека, который сидит у ворот? Это отец твой.

Мальчик страшно рассердился на мать.

— Надо было созвать всех людей, чтобы они привели крокодила и кинули тебя ему! — в сердцах гневно сказал он.

И пошел он к отцу, привел его в дом, усадил его в кресло около себя, поставил ему под ноги скамеечку, положил перед ним хлеб и заставил отца есть и пить.

Потом мальчик спросил отца:

— Скажи, отец мой, кто ослепил тебя, чтобы я мог отомстить твоему обидчику?

Тогда Правда ответил:

— Это сделал мой младший брат.

И рассказал Правда сыну все, что с ним случилось.

— Я сделаю так, что злодей понесет наказание! Знай, отец: ты будешь отомщен! — воскликнул сын Правды.

И вот отправился мальчик искать Кривду, чтобы отомстить за отца.

Он взял с собой десять хлебцев, посох, пару сандалий, бурдюк и меч. Он поймал быка, красивого и сильного, и отправился туда, где пастух стерег стадо Кривды.

Сказал мальчик пастуху:

— Возьми у меня десять хлебцев, посох, меч и пару сандалий и сбереги моего быка в твоем стаде, пока я не вернусь из города.

Много дней находился бык в стаде Кривды. Однажды пришел Кривда посмотреть на свое стадо. И увидел он красавца-быка своего племянника. И был бык тот очень хорош, он очень понравился Кривде.

— Заколи для меня этого быка, — сказал он пастуху, — я хочу отведать его мяса.

— Это не мой бык, — ответил пастух. — Я не могу этого сделать. Что я верну настоящему хозяину?

— Весь мой скот у тебя. Отдай владельцу быка любого другого взамен.

И пастух послушался хозяина.

Когда мальчик услышал, что Кривда забрал его быка, он пошел к пастуху Кривды и спросил:

— Где мой бык? Я не вижу его в твоем стаде.

— Все стадо перед тобой, — ответил пастух, — выбирай любого!

— Здесь нет ни одного быка, равного моему. Когда он стоит в Пайсмуне (в центре Египта), то конец хвоста достигает зарослей папируса (дельты Нила). Когда один его рог лежит на горах востока, то второй рог лежит на горах запада, и Великая река — место его отдыха.

— Разве бывают такие быки? — ответил пастух.

Но мальчик не слушал его. Он взял с собой пастуха туда, где был Кривда, и потом вместе с Кривдой пошел в суд, где сидели те же судьи, которые когда-то судили спор обоих братьев. Мальчик повторил судьям все, что он сказал пастуху о быке.

— Клянусь именем Pa, этот человек убил моего быка, чтобы насытить свое брюхо! А равного этому быку не было в целом мире. Когда мой бык стоял в центре Египта, то конец его хвоста достигал зарослей папируса в дельте Нила. Когда один его рог лежал на горах востока, то второй рог был на горах запада.

Судьи сказали мальчику:

— Ты лжешь. Мы никогда не видели такого большого быка, как ты рассказываешь.

И тогда мальчик ответил:

— А разве бывает такой кинжал, у которого лезвие, как Нил, рукоятка, как дерево из Коптоса, а рубин в рукоятке величиной с гору? Рассудите же справедливо Правду и Кривду, — прибавил он, — так как я сын Правды.

Тогда выступил Кривда и сказал перед судом:

— Как жив бог Амон и как жив фараон, — да будет он здоров и благополучен, — если кто найдет Правду живым, пусть ослепят меня на оба глаза и сделают привратником в доме Правды!

Тогда вышел мальчик и обратился к судьям:

— Как жив бог Амон и как жив фараон, — да будет он здоров и благополучен, — если Правда будет найден живым, пусть Кривде дадут сто палочных ударов и ослепят его на оба глаза, и сделают его привратником в доме Правды! Я — сын Правды!

И мальчик привел своего ослепленного отца, и Кривда был наказан так, как он сам назначил себе в своей клятве.

Так отомстил сын за оскорбление своего отца. Кончился спор Правды и Кривды, и справедливость восторжествовала.

 

СКАЗКА О ДВУХ БРАТЬЯХ

Главный герой сказки Бата, его имя значит Душа Хлеба («Ба» по-египетски душа, «та» — хлеб), и это указывает на то, что он связан с растительностью, с земледелием, как Осирис. Брат носит имя Ануп, это имя бога Анубиса — бога-бальзамировщика, помогавшего Исиде оживить Осириса. И в сказке Ануп находит мертвого Бату и оживляет его. Как и Осирис, Бата умирает, потом воскресает и в конце концов становится царем.

На связь с растительным миром указывает и рассказ о смерти Баты. Сердце Баты лежит на кедре (вспомним про гроб Осириса, вросший в кедр), когда дерево срублено, наступает смерть. Бата воскресает, когда сухая горошина — его сердце — набухает от воды, и Бата проглатывает ее. Осирис воскресает, когда он проглатывает жертву своего сына, его глаз.

Но сказка о двух братьях — это народная сказка.

Вот что произошло.

Жили два брата от одной матери и от одного отца. Старшего брата звали Ануп, Бата было имя младшего.

У Анупа был дом, была жена. Бата жил у Анупа как сын и помогал ему работать в поле и дома. Он ухаживал за скотом и пахал землю, выполнял все, что ему поручали. Бата был хорошим работником, и не было равного ему во всем крае.

Вставал Бата рано утром, пек хлеб, клал его перед старшим братом и выгонял стадо на пастбище. Коровы говорили ему:

— Сегодня хороша трава на лугу, у реки.

Он понимал язык животных и гнал коров туда, где была прекрасная трава. И коровы, которых он пас, делались тучными, давали много молока, и телят у них становилось все больше и больше.

Вечером возвращался Бата с поля, пригонял скот, приносил с собой молоко, полевые травы. Он относил все это в дом и отдавал брату, который сидел со своей женой.

После этого Бата ужинал, а потом уходил в хлев к скоту и ложился там спать. Он никогда не расставался со своим стадом.

И когда наступило время пахоты, Ануп позвал брата и сказал:

— Приготовь быков для работы в поле. Земля вышла из воды после разлива Нила и как раз теперь время пахать. Поди ты в поле и отнеси туда зерно, так как выйдем мы завтра на работу рано утром.

Так сказал старший брат, и младший исполнил все, что ему было велено.

Утром, чуть рассвело, братья отправились в поле, ведя за собой скот. Начали они пахать, работа спорилась и радостно было у них на сердце.

Так прошло несколько дней. Они поднимались с рассветом, пахали землю, сеяли хлеб и, когда становилось темно, ложились спать в поле. Наступил день, когда у них вышло все зерно, и нечем было сеять. Тогда Ануп послал Бату за зерном и сказал ему такие слова:

— Поторопись, принеси зерно из деревни.

Бата застал жену брата в доме, когда она причесывалась.

Он сказал ей:

— Встань и дай мне зерно. Поторопись. Мне нужно скорее возвращаться в поле. Ануп велел мне не задерживаться.

Жена Анупа не любила Бату. Ей всегда казалось, что муж любит брата больше, чем ее. Она всегда искала случая навлечь на Бату гнев мужа.

И ответила она Бате:

— Поди сам, открой амбар и возьми там, что тебе нужно. А я не могу идти, пока не окончу свою прическу. Я боюсь, как бы мне не обронить на дорогу хоть один волосок.

Бата пошел в амбар, взял большой глиняный сосуд, чтобы унести много зерна в поле. Он насыпал ячмень и пшеницу и вышел из амбара с тяжелой ношей на плече.

Жена, увидев его, спросила:

— Сколько зерна у тебя на плече?

Бата ответил ей:

— Ячменя три меры, пшеницы две, всего — пять. Вот сколько я несу на плече.

Так отвечал он ей. Она же заговорила с ним злым голосом и сказала ему такие слова:

— Не много же ты несешь. Боишься, что плечи будут болеть! И зерно ты просыпал на землю. Вот я расскажу мужу, что ты сам залез в амбар, а меня вытолкал оттуда, чтобы я не видела, как ты разбросал зерно, и не пожаловалась мужу.

— Зачем ты говоришь неправду? Ты хочешь поссорить меня с братом! Ведь он для меня все равно как отец. А тебя я всегда почитал, как родную мать.

И Бата взвалил на плечи свою ношу и отправился в поле. Там он вместе с братом продолжал пахоту. Когда же наступил вечер, они окончили работу и собрались идти домой. Ануп пошел вперед, а Бата нагрузил себя полевыми травами и погнал стадо на ночлег в хлев.

Между тем жена Анупа взяла сало и тряпки и вымазала свое лицо и руки. И лицо сделалось покрытым синяками, как будто ее избили. Она легла в постель и решила сказать мужу, что ее избил Бата.

И вот, когда Ануп вернулся домой, он увидел, что в доме темно, свет не горит, жена не вышла к нему, как всегда, навстречу, не полила ему воды на руки.

Ануп вошел в дом. В полном мраке лежала жена на постели и громко стонала.

Что с тобой, кто был тут? — испуганно спросил Ануп.

Вот что отвечала она ему:

— Никого не было здесь, кроме твоего младшего брата. Когда он пошел в амбар, я сказала ему: «Подожди, я насыплю тебе зерно, чтобы ты не рассыпал его на землю». Но он оттолкнул меня и сказал: «Я сам все сделаю». И вот он рассыпал зерно в амбаре. Я сказала ему: «Зачем ты не послушал меня? Теперь зерно на земле, и твой брат будет недоволен». Так сказала я ему. Тогда он испугался и побил меня, сказав: «Смотри, если ты пожалуешься на меня брату, я побью тебя так сильно, что ты не сможешь встать!» И вот, если ты его не накажешь, я умру. Он придет домой вечером, оправдается перед тобой, узнав, что я на него пожаловалась, а потом будет мне мстить.

Поверил Ануп словам жены и сделался он гневен, как южная пантера. Он достал свой нож, наточил его и пошел в хлев. Там стал он за дверью с ножом в руках ожидать, когда придет брат.

И вот, когда зашло солнце и стало совсем темно, Бата, как всегда, подошел со стадом к дому. Когда он подходил к хлеву, то корова, идущая впереди, повернулась к Бате и сказала своему пастуху:

— Смотри, твой старший брат стоит за дверью с ножом, чтобы убить тебя. Беги же скорее отсюда!

Услыхал Бата слова коровы и усомнился. Но тут вторая корова вошла в хлев и повторила те же слова.

Заглянул Бата за дверь, увидел своего брата с ножом в руке, бросил свою ношу на землю и кинулся бежать со всех ног. Ануп погнался за ним. Долго бежали братья. И выбился из сил Бата, вот-вот уже настигнет его Ануп с ножом.

Тогда взмолился младший брат богу Ра:

— О мой владыка! Ты тот, кто видит истину! Ты осуждаешь злодея и спасаешь праведного! Помоги мне!

Ра услышал его молитву. И сделал Ра реку между обоими братьями и наполнил ее воду крокодилами. И оказался один брат по одну сторону реки, другой — по другую.

Рассердился Ануп, что не догнать ему брата, и со злости дважды ударил себя по руке.

А Бата закричал с другого берега:

— Подожди до рассвета. Когда взойдет солнце, будем судиться с тобой. Ра рассудит, кто из нас прав, кто виновен.

И когда наступил другой день и засияло солнце, бог Ра и братья увидели друг друга, обратился юноша к старшему брату со словами:

— Зачем ты гнался за мной и за что ты хотел убить меня? Ты не выслушал того, что хотели сказать уста мои, ты поверил только словам твоей жены. Ведь я твой младший брат, ты для меня все равно что отец, а жена твоя все равно что мать. Как мог я поднять руку на нее? Когда я пришел за зерном и попросил ее дать мне его, она послала меня одного в амбар. И вот смотри, теперь во всем обвинила меня.

И поклялся Бата, что злая жена оговорила его перед своим мужем.

И поверил ему Ануп. Он стоял на берегу и рыдал; хотел Ануп подойти к брату, но не мог этого сделать из-за крокодилов, наполнявших реку. Он молил Бату вернуться домой.

Но Бата сказал

— Ты хотел убить меня. Ты позабыл все хорошее, что я для тебя делал. Иди домой и сам теперь ухаживай за своим скотом. А я не останусь жить там, где находишься ты. Я уйду в долину Кедра и буду там жить. Сердце свое я выну из груди и положу его на цветок кедра. Знай же, если срежут кедр, сердце упадет на землю, и я умру. Вот тогда ты приходи в долину Кедра, ищи мое сердце и не ропщи, если даже ты будешь искать его семь лет. А когда ты найдешь мое сердце, положи его в чашу с водой, я оживу и отомщу моему убийце.

И вот как ты узнаешь, что со мной случилась беда: тебе дадут кружку пива, и оно вспенится. Вот тогда не оставайся дома, немедленно иди выручать меня.

И братья расстались. Бата пошел в долину Кедра. Ануп вернулся домой. Он прогнал свою злую жену и стал жить один, не переставая грустить о своем младшем брате.

А Бата жил один в долине Кедра. Весь день охотился он на зверей в пустыне, а вечером приходил в долину и ложился спать под кедром, на цветке которого лежало его сердце.

Так прошло много дней. И вот построил Бата высокий дом в долине Кедра и украсил его всякими хорошими вещами.

Жена Анупа блуждала по дорогам и плакала. Взмолилась она злому богу пустыни Сету:

— О Сет, могучий владыка пустыни! Помоги мне отомстить, помоги погубить Бату!

Услыхал Сет мольбу ее и приказал он сотворить для Баты жену, которая станет причиной его гибели. И была эта девушка прекраснее любой другой женщины во всей земле. Звали ее Шепсет.

И вот однажды Бата встретил Шепсет. Он полюбил ее и привел в свой дом. И стала она женой Баты.

Бата по-прежнему охотился на зверей пустыни, а жена оставалась дома. Вечером Бата приходил к жене и клал перед ней пойманную за день добычу.

Только об одном просил Бата жену:

— Не выходи из дому, так как море может увлечь тебя, и ты не сможешь спастись от него, так как ты только женщина.

И Шепсет сначала слушалась мужа. Однажды рассказал ей Бата все, что с ним случилось, как он попал в долину Кедра. И открыл ей Бата свою тайну что сердце его лежит на цветке кедра, и если кедр будет срублен, то сердце упадет, и он, Бата, умрет.

И вот однажды, спустя много дней, когда Бата, как обычно, отправился на охоту, жена его пошла гулять на берег моря, туда, где рос большой кедр. Вдруг поднялись на море волны и погнались за Шепсет. Она испугалась и побежала домой.

Тогда море крикнуло кедру:

— Как бы мне завладеть этой женщиной?

Дерево опустило ветку, захватило прядь волос Шепсет и кинуло этот локон в море. Упала эта прядь в море, и волны понесли ее в страну Кеми-Египта и прибили ее к берегу, где прачечники стирали белье фараона.

И стало царское белье благоухать запахом волос женщины.

Недовольны остались прачечники:

— Что за запах притираний и душистых мазей в белье фараона, — да будет он жив, здоров и благополучен!

Но и на другой день повторилось то же самое, ведь прядь волос оставалась у берега и никто ее не видел.

Никто не знал, откуда этот запах. Не было ли тут злого колдовства? Все были этим обеспокоены и недовольны прачечниками.

Не знали прачечники, что им делать. Начальник прачечников пришел на берег, чтобы посмотреть, что там произошло. И тяжело у него было на сердце, так как царь гневался на него.

И вдруг он заметил прядь волос и велел принести ее. Принесли ему эту прядь, и запах ее был необыкновенно приятен. Отдал начальник прачечников эту прядь царю.

Захотел фараон узнать, чьи это волосы и как они попали к берегам Египта. Были приведены к фараону мудрецы, которые сказали ему следующие слова:

— Волосы эти принадлежат дочери Pa — Гор-Ахути, самой прекрасной женщине во всей земле. Она этой прядью прислала тебе как бы привет из другой страны. Пошли во все страны разведчиков, чтобы найти ее.

Тогда сказал фараон, — да будет он жив, здоров и благополучен:

— Это очень хорошо, то, что сказали мудрецы. Я хочу видеть эту женщину.

Послал царь быстроногих гонцов в чужеземные страны.

Прошло много времени. Все гонцы вернулись домой. Только из долины Кедра не пришли люди, они остались там. Они встретились с Батой и сразились с ним. Всех поразил Бата и только одного оставил в живых, чтобы мог он вернуться к фараону и рассказать об этом.

И рассказал оставшийся в живых, что жена Баты и есть та женщина, которую они ищут.

Послал тогда фараон конное и пешее войско в долину Кедра, чтобы привести к нему эту женщину. И была с войском одна женщина. Она везла с собой прекрасные одежды и украшения.

Достигли воины долины Кедра в то время, как Бата был на охоте. Шепсет была дома одна. Разложила перед ней царская служанка нарядные одежды и красивые украшения. Обрадовалась Шепсет, увидев их, и сказала ей служанка:

— Идем с нами в Египет, и все это будет принадлежать тебе. И еще много других сокровищ подарит тебе его величество, — да будет он жив, здоров и благополучен.

Согласилась Шепсет пойти в Египет. Привели ее во дворец, и обрадовались все ее приходу, и сделал фараон ее своей женой.

Стали расспрашивать Шепсет о Бате, и сказала она фараону:

— Пошли людей в долину и прикажи им срубить кедр, и тогда Бата умрет.

Послал царь вооруженных людей в долину Кедра. Они нашли кедр Баты и срезали цветок, на котором лежало его сердце. И в то же мгновенье упал мертвым Бата.

И вот, на другой день после смерти Баты, пришел Ануп домой, вымыл руки и сел ужинать. Дали ему кружку пива, и пиво вспенилось. Дали ему кружку с вином, и вино помутнело.

Тогда вскочил Ануп со своего места, надел сандалии, взял свой посох и оружие и пустился в дорогу. Пришел он в долину Кедра и вошел в дом своего младшего брата. И увидел Ануп, что на постели лежит неподвижный Бата.

Зарыдал Ануп над телом своего любимого брата и пошел он искать сердце Баты.

Три года искал Ануп сердце и не мог его найти. Каждое утро приходил Ануп к кедру и до поздней ночи искал сердце своего брата. И еще четыре года прошло, а Ануп все искал сердце Баты.

Устал Ануп искать, и захотелось ему вернуться в Египет. Собрался он уже идти и решил в последний раз пойти к кедру. Весь день с утра искал он сердце. И вечером опять пришел он продолжать поиски, и вдруг он нашел горошину — это и было сердце брата.

Ануп положил горошину в чашу со свежей водой и сел у изголовья Баты. Ночью горошина-сердце напилось водою, и тогда Бата вздрогнул и посмотрел на брата. Тогда Ануп схватил чашу с водой, где было сердце, и дал Бате выпить. Выпил Бата все, что было в чаше, и сердце его встало на свое место. Ожил Бата, и стал он таким, как был прежде.

Обняли братья друг друга и стали беседовать. Бата сказал старшему брату:

— Я превращусь в быка с красивой шерстью. Ты сядь на меня верхом, и мы отправимся в то место, где живет моя жена. Ты пойдешь к фараону и тебя наградят серебром и золотом за то, что ты привел меня.

На другой день, когда рассвело, Бата превратился в быка, и Ануп сел к нему на спину.

Прибыли братья в Египет и достигли того места, где жил фараон. И привел Ануп быка царю. Взглянул царь на быка, и обрадовался он быку:

— Великое чудо этот прекрасный бык!

И дал царь Анупе золото и серебро, дал ему людей и много хороших вещей. Вернулся Ануп к себе в селение. И любил его царь больше, чем кого бы то ни было во всей земле.

А бык остался во дворце у царя.

И вот однажды, спустя много дней, бык вошел в комнату, где находилась жена царя. Он подошел к ней и сказал:

— Вот смотри, я жив!

— Кто ты? — удивилась Шепсет.

— Я Бата! Ты знала, что я умру, когда ты велела срубить кедр. Но видишь, я жив. Я стал быком!

Царская жена страшно испугалась. Она пошла к царю и, когда они вместе сидели за столом, сказала:

— Если ты любишь меня, то обещай мне, что исполнишь мою просьбу!

И фараон поклялся, что он сделает все, что ей будет угодно.

Тогда Шепсет сказала:

— Пусть мне дадут поесть печени быка. Ведь все равно бык никуда больше не годен.

Огорчила фараона ее просьба, и сердце царя очень болело за быка. Но он дал клятву и не мог нарушить своего слова.

И вот, когда земля озарилась солнцем и наступил следующий день, был устроен праздник жертвоприношения быка. Царь приказал главному жрецу заколоть быка.

И слуги понесли на плечах убитого быка. Когда они поравнялись с большими воротами дворца, с шеи быка скатились две капли крови, одна капля по одну сторону ворот, вторая — по другую. И тотчас же из крови выросли два прекрасных дерева, две смоковницы, одна лучше другой.

Прибежали к царю слуги и доложили ему:

— Свершилось чудо. Две прекрасные смоковницы выросли у ворот твоего дворца.

Обрадовался фараон и захотел посмотреть на эти деревья.

Он выехал на своей золоченой колеснице из дворца. На нем была корона из лазурита и венок из красивых цветов на шее. Сзади царя на колеснице ехала Шепсет. Сел фараон под одним деревом, жена села под другим. И наклонилась к ней смоковница и сказала:

— О, злодейка! Я — Бата! Я — жив! Ты велела срубить кедр, чтобы погубить меня. Я превратился в быка, и ты заставила меня убить!

Задрожала Шепсет от этих слов.

Прошло несколько дней, и жена опять заставила царя дать ей клятву, что он выполнит ее просьбу.

И тогда она попросила царя:

— Прикажи срубить обе смоковницы, пусть из них сделают хорошую мебель.

Опять очень огорчился фараон, но он не мог нарушить клятву. Он послал искусных мастеров-дровосеков, и были срублены обе смоковницы.

А Шепсет стояла и смотрела на то, как рубят деревья. И вдруг одна щепка отлетела и попала ей в рот.

После этого прошло некоторое время и от этой щепки родился у Шепсет мальчик. Это был все тот же Бата.

Обрадовался фараон, — да будет он жив, здоров и благополучен, рождению мальчика и велел приставить к ребенку кормилицу и нянек.

А спустя много времени, когда мальчик вырос и превратился в юношу, царь назначил его своим наследником и дал ему титул «царский сын страны Куш».

И вот, через много лет, когда фараон окончил дни своей жизни и поднялся на небо (то есть умер), царевич вступил на престол и стал править Египтом.

Тогда Бата сказал:

— Пусть приведут ко мне всех вельмож, и я расскажу им все, что со мной случилось.

Собрались все вельможи. Привели туда и Шепсет. И Бата рассказал все, что с ним было, всю правду о том, как она велела срубить кедр, как заставила убить быка и срезать смоковницы. Судили ее вельможи, и признали они Шепсет виновной и покарали ее.

А Бата, когда стал фараоном, — да будет он жив, здоров и благополучен, — позвал к себе старшего брата Анупа и стал жить с ним во дворце.

Тридцать лет был Бата царем Кеми, и все люди любили его. А когда он покинул жизнь, его старший брат стал царем Кеми вместо него.

 

СКАЗКА ОБ ОБРЕЧЕННОМ ЦАРЕВИЧЕ

В этой сказке проявилась вера людей в то, что их судьба находится в руках всесильных богов, и никто никогда не может уйти от предначертаний небесных сил. Беспомощность человека перед грозными явлениями природы и вековой несправедливостью на земле породила мысль о том, что воля богов определяет всю жизнь людей.

Жил некогда в Египте царь, и не было у него сыновей. Царь был очень опечален этим и постоянно молился богам, чтобы они подарили ему наследника. И вот однажды боги предсказали царю, что у него родится сын.

Прошло некоторое время, и сбылась воля богов — у жены царя родился мальчик.

Пришли во дворец семь богинь судьбы — Семь Хатхор — посмотрели на младенца и сказали:

— Он погибнет от крокодила, или от змеи, или от собаки.

Услышали это слуги, бывшие у колыбели ребенка, побежали они к царю и рассказали ему о предсказании богов.

Опечалился царь. Задумчиво смотрел он в окно вдаль — туда, где за рекой, в городе мертвецов, как неприступные скалы, высились пирамиды. Много столетий назад были они построены, и казалось, время и рок не властны над ними. И захотел фараон избежать предсказаний богинь судьбы. Он приказал построить на высокой горе в пустынном месте большой каменный дворец, богато обставил красивыми вещами из своего дворца, наполнил слугами и поселил в нем своего маленького сына. Дворец был окружен высокой стеной, и никогда не должен был выходить царевич из своего дома, верные слуги охраняли его жизнь.

Прошло много времени, мальчик рос в заточении. Он превратился в сильного и красивого юношу. Ни разу за все время не довелось ему выйти за ограду. Сколько не упрашивал он стражников открыть ворота, те оставались глухи к его просьбам.

Но вот однажды он поднялся на плоскую крышу своего дворца и увидел, что по дороге идет человек, а за ним бежит собака.

— Что это? Кто бежит за человеком, который идет по дороге? — спросил юноша у слуги, который стоял рядом с ним.

— Это собака, — ответил слуга.

— Она мне очень нравится. Принеси мне такую же собаку! — попросил юноша.

Что было делать? Пошел слуга во дворец к царю и рассказал ему обо всем.

Сильно огорчился царь и произнес:

— Что ж, от судьбы не уйти. Дайте ему маленького щенка, пусть не огорчается царевич!

И принесли юноше щенка.

Прошло еще немного времени. Щенок превратился во взрослого пса. Это был верный, преданный пес, самый надежный друг юного царевича. Послал царевич своего слугу к отцу и повелел передать ему такие слова:

— Зачем мне сидеть у себя во дворце? Мне предсказаны три судьбы. И что бы я ни делал по своему желанию, боги все равно сделают со мной то, что задумали! Так если мне суждено, лучше я умру на воле! Пусть мне будет дозволено остаток дней провести так, как я хочу. А я хочу отправиться в путешествие.

Сердце царя разрывалось от горя, но противиться воле сына он не стал. Он согласился с ним и разрешил ему путешествовать.

Юношу снарядили в путешествие. И дали юноше колесницу, запряженную лучшими лошадьми, боевое оружие и послали с ним верного слугу.

Переправили царевича на восточный берег Нила и сказали ему:

— Иди куда хочешь!

И захотелось царевичу отправиться на север, через пустыню, и собака его бежала за ним. Так шли они много дней и питались дичью, которую ловили в пустыне.

И добрался, наконец, царевич до царства Нахарины (в северной Сирии).

У царя Нахарина была единственная дочь. Он построил для нее дом и повелел сделать в нем окна на высоте семидесяти локтей от земли. И созвал царь сыновей всех правителей страны Хуру (в северной Сирии) и сказал им:

— Кто взберется в окно к моей дочери, тот станет ее мужем!

Прошло некоторое время. Ежедневно пробовали созванные юноши прыгнуть в окно, но никто не смог достигнуть царевны.

И вот пришел египетский царевич в этот город. Увидели его юноши и позвали его к себе, дали ему искупаться, накормили лошадей, дали хлеб его слуге. Они натерли тело царевича душистым маслом, перевязали раны на его ногах и наконец спросили его:

— Откуда ты, прекрасный юноша?

Царевич не захотел рассказывать им о своей судьбе и потому решил скрыть от них, кто он такой:

— Я сын военачальника из Египта, — сказал он. — Мать моя умерла, отец мой женился на другой женщине. Мачеха возненавидела меня, и я убежал от нее.

Тогда юноши обняли царевича и расцеловали его.

Когда прошло несколько дней, он спросил у юношей:

— Что делаете вы здесь в этом городе?

Они ответили ему:

— Мы пытаемся влезть в окно к царской дочери. Кто это сделает, тот станет ее мужем.

— И я хотел бы попробовать, — сказал царевич. — Когда отдохнут мои ноги, я попытаюсь это сделать.

Пошли юноши, как обычно, к дому царевны, и царевич отправился с ними и стоял в стороне, и смотрел, как они прыгают в окно. Вдруг царевна повернула голову и увидела египетского царевича. И был царевич так прекрасен собой, что царевна сразу полюбила его.

Через несколько дней пошел царевич с юношами, подошел к дому царевны, прыгнул высоко и вскочил через окно в комнату, где сидела дочь нахаринского царя. Она поцеловала и обняла царевича.

Побежал слуга к царю, чтобы обрадовать его этим известием:

— Один человек достиг окна твоей дочери!

Спросил царь:

— Чей он сын? Какой правитель его отец?

— Он сын египетского военачальника, он убежал из Египта от злой мачехи.

— Разве я отдам свою дочь замуж за беглеца из Египта? Пусть он возвращается обратно, пока я не приказал его обезглавить!

Пришли слуги к царевичу и передали ему повеление царя:

— Уходи туда, откуда ты пришел!

Но царевна воскликнула:

— Если его отнимут у меня, то, клянусь богом Ра, я перестану пить, есть и сразу умру!

Доложили об этом царю, и он приказал к вечеру убить юношу. Но царевна узнала об этом и сказала слугам:

— Клянусь богом Ра, как только солнце зайдет, я умру. Я не проживу ни часу дольше, чем юноша!

Опять передали царю ее слова, и приказал царь привести к нему юношу и свою дочь.

Испугался царевич и задрожал всем телом, когда увидел царя. Но царь, увидев, как он прекрасен, обнял его, расцеловал и сказал:

— Расскажи мне все о себе, юноша, ведь ты теперь для меня сделался родным сыном.

Ответил юноша царю:

— Я сын египетского военачальника. Моя мать умерла, а мой отец женился на другой женщине; она возненавидела меня, и я от нее убежал.

Тогда царь отдал ему в жены свою дочь и подарил им дом, и слуг, и поле, и скот, и много всякого добра. Юноша и его молодая жена поселились там и жили беззаботно.

И вот однажды, когда прошло уже много дней после того, как они поженились, рассказал царевич жене о своей судьбе, на которую он обречен:

— Мне предсказаны три судьбы: я погибну от крокодила, от змеи или от собаки!

— Так прикажи убить твою собаку, которая бегает за тобой! воскликнула молодая женщина.

— Я не могу поступить так, — ответил царевич. — Я взял ее маленьким щенком и сам вырастил ее! Этот пес — самое преданное мне существо. Если я его теперь убью, я стану предателем.

Царевна очень боялась за жизнь своего мужа, она оберегала его и никогда не позволяла ему выходить одному.

Захотелось однажды царевичу посетить Египет, и он отправился в дорогу вместе со своей женой.

Оба они не знали, что уже в тот день, когда они покинули Нахарину, крокодил, предназначенный судьбой царевичу, вылез из реки и последовал за ними. Остановился царевич со своей женой в одном городе, чтобы отдохнуть от путешествия. И крокодил остался неподалеку в водоеме.

В том водоеме обитал водяной дух. Этот дух решил спасти сына царя и не давал крокодилу выходить на сушу.

Запер он крокодила в особое помещение и приставил к нему слугу-великана, который не давал крокодилу выходить оттуда. Только ночью, когда крокодил засыпал, шел великан на улицу, чтобы подышать воздухом, но как только всходило солнце, великан снова был на своем месте и сторожил отвратительное чудовище. И так продолжалось ежедневно в течение двух месяцев.

И вот однажды царевич весь день сидел дома. Когда наступила ночь, он лег на свою кровать и крепко уснул. Жена его наполнила чашу пивом и поставила ее на пол, а сама села около мужа и охраняла его сон. Вдруг из норы в полу вылезла огромная змея, чтобы укусить спящего юношу. Но царевна поставила перед змеей чашу с пивом. Змея напилась пивом, опьянела и заснула тут же на полу. Тогда царевна взяла топор, разрубила змею на части и после этого разбудила мужа.

— Смотри, бог отдал тебе в руки одну из твоих трех судеб! Он отдаст тебе и другие!

Царевич принес благодарность богу Ра и каждый день славил его в своих молитвах.

Через несколько дней пошел царевич погулять недалеко от дома, и, так как он никогда не выходил один, собака бежала за ним.

— Мой самый верный друг! Разве можешь ты меня убить? Нет. Судьба пошлет мне на погибель другую собаку.

— Нет! Я — твоя судьба! — вдруг прорычал пес человеческим голосом.

Пес оскалил зубы и прыгнул, норовя вцепиться в горло. Юноша едва увернулся от клыков и в ужасе бросился бежать, призывая на помощь.

Но пес бежал быстрей. Он уже готов был схватить юношу. Сын царя в страхе прыгнул в пруд.

И вдруг вылез крокодил, схватил царевича и потащил его. Крокодил утащил юношу на дно и принес в пещеру, где обитал водяной дух. Здесь он разжал челюсти и выпустил свою жертву.

— Я — твоя судьба! — проговорило водное чудовище. — Знай: я бы давно тебя убил, если бы не водяной дух. Я пощажу тебя, если ты мне поможешь убить водяного духа. Поблагодари его за то, что он оберегал твою жизнь, а сам исподтишка ударь его ножом.

— Нет! — гордо ответил сын фараона. — Пусть лучше я погибну, чем предам того, кто меня бескорыстно защищал.

— Тогда я убью тебя! Пусть свершится твоя судьба! Я убью и съем тебя завтра, — сказал крокодил и запер юношу в пещере.

И вот, когда наступил следующий день и лучи солнца озарили землю…

На этом месте оборван папирус, и мы не знаем конца сказки. Но его легко угадать. В таких сказках предсказание судьбы всегда исполняется. Царевич избежал смерти от змеи, собаки и, видимо, избежит ее от крокодила. Но скорей всего, царевич обязательно погибнет по другой причине, с которой собака, змея и крокодил связаны каким-нибудь неожиданным образом.

Возможно, мы так никогда и не узнаем, что же произошло с царевичем, если не найдут папирус, где будет окончание этой сказки.

 

ХИТРЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ ДЖХУТИ

Однажды в столицу Та-Кемет въехала колесница. Она с грохотом пронеслась по улицам, взвихривая пыль и отгоняя прохожих к заборам и обочинам.

Конями правил гонец войска фараона. И колесница, и конские крупы, и тело возничего — все было облеплено грязью. Видно было, что гонец проделал неблизкий путь.

Колесница остановилась у дворца фараона. Гонец спрыгнул на землю и сразу побежал в зал приемов.

Фараон в это время совещался со своими визирями и военачальниками. Сидя на троне, он выслушивал их доклады и отдавал приказы. Придворные стояли, затаив дыхание и боясь пошевелиться. И в этот момент вбежал гонец.

Фараон прервал свою речь, удивленно оглядел его с ног до головы и спросил:

— Откуда ты? Кто и зачем тебя прислал?

— О владыка, да живешь ты вечно! — сказал гонец. — О великий, могучий и несравненный сын богов! В городе Яффе, завоеванном тобой, вспыхнуло восстание. Правитель Яффы изменил тебе. Он собрал злоумышленников и возглавил их. Они перебили всех воинов твоего величества. Они разгромили все войска, которые пытались подавить мятеж.

Фараон молчал. Лицо его побледнело от гнева.

— Владыка! Прикажи послать в Яффу как можно больше войск, — взмолился гонец. — Только силой можно усмирить бунтовщиков.

— Клянусь жизнью и любовью ко мне бога Ра, я так и сделаю! воскликнул фараон.

Придворные закивали, спеша выразить свое горячее одобрение, и перебивая друг друга, стали расхваливать мудрость великого владыки, принявшего такое разумное решение. Каждый из придворных нет-нет да и поглядывал на фараона: слышит ли он его льстивые речи? Хорошо бы, чтоб услышал и наградил за верную службу.

И вдруг один из приближенных фараона, полководец Джхути, решительно шагнул вперед.

— О великий, которому весь мир воздает почести! — сказал он, смело глядя фараону в лицо. — Не надо посылать целые полчища против Яффы. Дай мне всего пятьсот воинов, и я разобью бунтовщиков в прах. Тем более что негде нам набрать большую армию для подавления мятежа, разве что вывести войска из какого-нибудь другого города и отправить в Яффу. Но тогда этот город останется незащищенным.

— Ты прав, верный мой Джхути! — воскликнул фараон. — Ты единственный служишь мне честно, а не выслуживаешься ради награды. Но скажи: как ты собираешься идти в бой с таким малым войском?

Джхути смиренно поклонился.

— Этот гонец сказал, что только силой можно усмирить бунтовщиков, ответил он. — Но гонец ошибается. Моя сила — это хитрость. Я одолею их хитростью.

— Что ж, — сказал фараон. — Я тебе верю. Отправляйся в доход.

Через несколько дней Джхути со своим отрядом прибыл в Сирию. Отряд встал лагерем неподалеку от Яффы, и Джхути послал в город гонца.

— Я слуга Джхути, полководца из Та-Кемет, — сказал гонец правителю Яффы. — Мой господин служил фараону верой и правдой, одержал во славу его величества много побед, выиграл пять кровопролитных сражений, — и вот благодарность: фараон назначил главным военачальником не Джхути, а вельможу, который заработал эту почетную должность ничего не делая, одним только своим сладкоречивым языком. Он не участвовал в боях, зато умело льстил фараону. Другой вельможа получил должность верховного советника. Третьего одарили богатыми подарками. А моему господину Джхути не досталось от фараона ничего! Вот как жестоко и несправедливо обидел фараон моего господина. Теперь он послал его воевать против тебя. Но Джхути затаил злобу на фараона, он хочет ему отомстить и перейти на сторону мятежников. Все это он велел тебе передать и ждет меня с ответом.

— Хвала богам! — вскричал правитель Яффы. — Как мне благодарить великого Ра за то, что Джхути, доблестный полководец, стал моим союзником!.. Но скажи, велик ли его отряд и хорошо ли он вооружен?

— Джхути привел сто человек на боевых колесницах, — сказал гонец. Теперь это все принадлежит тебе. Но отряд пришел издалека, люди и лошади устали. Прикажи открыть городские ворота и впустить нас в город, чтобы мы смогли отдохнуть и задать корм лошадям.

— Воистину, я так и сделаю! — правитель Яффы торжествующе, зло расхохотался. — Я открою ворота перед отрядом Джхути, чтоб вооруженные воины спокойно въехали в город на боевых колесницах, застали мой гарнизон врасплох и перебили его на месте! Взять город без боя! Ловко придумано. Послушай, неужели вы все надеялись, что я поверю в эту выдумку? — и правитель Яффы, гордый тем, что так легко разгадал вражескую хитрость, засмеялся еще громче.

— Ты не веришь моему господину? Ты думаешь, что он тебя обманывает? спросил гонец.

Правитель Яффы неожиданно рассвирепел:

— Убирайся прочь, не то я велю повесить тебя вниз головой на площади!

Но гонец не уходил:

— А если воины Джхути отдадут тебе все сто колесниц и бросят к твоим ногам все оружие, — тогда ты поверишь, что мы не замышляем никакого зла против тебя?

Правитель Яффы задумался.

«Значит, это все-таки правда, — сказал он про себя. — Доблестный Джхути в самом деле хочет перейти на мою сторону и воевать против фараона. Но если это так, мне очень повезло! Выходит, боги во главе с всемогущим Ра тоже на моей стороне! Теперь я сумею отразить любое войско».

— Скажи, — обратился он к гонцу, — почему Джхути выступил в поход с таким маленьким отрядом? Неужели фараон думал, что сто человек смогут захватить город? — и он подозрительно прищурился, глядя на гонца.

— Нет, фараон дал Джхути очень много воинов. Но все они разбежались, когда узнали, что Джхути намерен совершить измену. Остались только те, которые сами не любили фараона: те, кого фараон обделил землей или у кого сборщики налогов отобрали все имущество, так что он, дабы не помереть с голоду, был вынужден продать в рабство собственных детей, бросить дом и уйти служить в войско.

Услыхав такой ответ, правитель Яффы окончательно успокоился.

— Пусть доблестный Джхути сдастся мне, — сказал он. — Я буду ждать его в пустыне, к югу от города. Со мной будет отряд в сто двадцать человек. Пусть сперва придет Джхути и с ним не больше чем двадцать воинов. Пусть они принесут луки, мечи и копья всего отряда и бросят их к моим ногам. И только после этого могут прийти остальные воины — без оружия, пешком.

— Я передам моему господину Джхути твой приказ, — поклонился гонец. Все будет так, как ты хочешь. Воины придут без оружия, ведя под уздцы коней, а колесницы будут нагружены богатыми дарами.

Два часа спустя правитель Яффы, сидя в шатре, ждал прихода Джхути. Неподалеку от шатра отдыхали сто двадцать сирийских конников.

Но вот вдали заклубилась пыль. Это возвращались дозорные, которых правитель Яффы выслал на разведку. На полном скаку всадники влетели в лагерь и осадили коней.

— Они идут, — доложили всадники правителю Яффы.

— Сколько их? — спросил тот.

— Двадцать безоружных воинов и сто колесниц, на которых они везут корзины с дарами. А впереди — Джхути.

— Хвала великому Ра! — вскричал правитель.

Когда Джхути пришел в лагерь, египетские воины сразу же бросили на землю оружие — копья, мечи, луки и колчаны со стрелами — и встали в стороне.

— Я привез тебе также богатые подарки: золото, серебро, драгоценные ожерелья и ларцы из черного дерева, — сказал Джхути, идя навстречу правителю Яффы. — Взгляни на эти корзины. Все они твои. А в руках у меня видишь? — жезл фараона Та-Кемет.

Приосанившись, с торжествующим видом правитель Яффы сделал Джхути знак, чтоб он положил жезл к его ногам. Джхути поклонился и, держа жезл в вытянутой руке, как бы нечаянно постучал им о камень. И, едва раздался стук, в тот же миг открылись корзины, и оттуда стали выскакивать вооруженные воины. Весь отряд Джхути — все пятьсот человек — был здесь! Размахивая копьями, с грозным боевым кличем ринулись они на сирийских конников, безмятежно отдыхавших у костра. Запели стрелы в воздухе, понеслись вперед боевые колесницы. Ни один из сирийцев не успел вскочить на своего коня или выхватить меч из ножен. Многие из них сразу упали замертво, сраженные стрелами, а те, кто остался жив, в ужасе обратились в бегство.

— Взгляни на меня, побежденный злодей! — воскликнул Джхути, потрясая жезлом. — Вот жезл фараона! Великий владыка Та-Кемет, — да будет он жив, здоров и благополучен, — сразил тебя им!

Правителя Яффы связали, надели ему на шею деревянную колодку, а ноги заковали в кандалы. После этого Джхути сказал воинам:

— Полезайте опять в корзины и отравляйтесь к воротам Яффы. Привратникам скажите: Джхути захвачен в плен с остатками его войска, все воины обращены в рабов, и вот они везут во дворец трофеи. Стража вас пропустит. Когда въедете в город, сразу выскакивайте из корзин, хватайте всех жителей и вяжите их.

И вот сто боевых колесниц фараонова войска въехали в мятежную Яффу. Едва миновав городские ворота, воины тотчас открыли корзины, и спустя час все было кончено.

Поздно вечером Джхути отправил в Фивы гонца, велев ему передать фараону:

«Пусть возрадуется твое сердце, несравненный владыка Та-Кемет, — да будешь ты жив, здоров и могуч! Великий бог Ра, твой отец, покарал злодеев и отдал в твои руки изменника. Пришли нам людей, чтоб отвести в Та-Кемет пленных сирийских воинов, которые склоняются перед тобой в прах отныне и навсегда».

Так хитроумный Джхути с малым числом воинов усмирил мятежников.

 

ФАРАОН И ВОР

Фараон Рампсенит воевал очень много. Его сердце не знало страха, рука не ведала поражения. Недаром про него сложили такую песню:

Стреляет из лука он вправо, Мечет копье он влево. Сильнее один Рампсенит, Чем сотни сотен отрядов.

Все соседние страны выплачивали фараону дань. Правители горных земель посылали окованные золотом колесницы. Страны, расположенные в низинах, отправляли узорные ткани с золотой бахромой. С островов поступали благовония и самоцветы.

Вскоре у Рампсенита скопилось так много богатств, что во дворце сделалось тесно.

Торопились на зов фараона вельможи и набивали себе синяки и шишки об углы сундуков. Прозрачные в блестках платья придворных красавиц цеплялись за ножки кресел. Слуги то и дело опрокидывали в тесноте ларцы. Крышки открывались, содержимое вываливалось на каменные плиты пола. Браслеты и кольца со звоном раскатывались в стороны — попробуй потом разыщи. Ожерелья из нежных фаянсовых бусин превращались в груды цветных осколков.

Рампсенит не раз высказывал недовольство. А когда оказалось, что дань, привезенную по Великой Зелени на трех кораблях, негде разместить, его величество, — да будет он здрав, силен и могуч! — приказал немедля позвать строителя.

Строитель явился, упал перед креслом владыки, поцеловал пол между ладонями.

— Я пришел по твоему приказу, о владыка, — да будешь ты здрав, могуч и благополучен!

— Поручаю тебе, — сказал Рампсенит, — возвести надежное здание рядом с моим дворцом.

— Прикажи — и скалы сдвинутся с места. Вымолви слово — и Нил выйдет из берегов. Но с какой целью строится здание? Сколько должно быть в нем окон, сколько дверей? — спросил, не поднимаясь, строитель.

— Стены должны быть толстыми, двери из прочного дерева, окон вовсе не нужно. А для чего предназначено здание, знать тебе не положено.

Строитель был человек догадливый. Он мигом смекнул, что к чему. Однако работу исполнил на славу: стены глухие — тараном не разломать, двери медью обитые — топором не разбить. Ворам ни силой, ни ловкостью внутрь не проникнуть.

Рампсенит остался доволен и велел перенести в новое здание большую часть своих богатств. Строителю только того и нужно было. Сам он сокровищем не воспользовался, а перед смертью позвал двух своих сыновей и сказал:

— Оставляю вам не усадьбу с садом, не стада на лугу, а сокровищницу фараона. Можете ею распоряжаться как собственным сундуком.

— Что ты говоришь, отец?

— Дети мои, слушайте меня внимательно. Я вам расскажу то, что в страхе скрывал от людей всю жизнь. Твердо запомните каждое мое слово, а уж потом, когда я умру, действуйте так, как сочтете нужным. Один из камней в наружной стене не скреплен с остальными. Вынуть его ничего не стоит. Запомните: третий ряд снизу, пятый по счету камень от северного угла. Третий снизу, пятый от угла.

Сказав так, строитель глубоко вздохнул, закрыл глаза и умер.

Спустя некоторое время после похорон зодчего его сыновья решили, что пора браться за дело. Темной ночью они вышли из дома и пробрались к сокровищнице. Без труда им удалось отыскать камень, что указал отец; они проникли внутрь и унесли столько золота, сколько могли поднять. Уходя, они не забыли задвинуть камень на место.

А стражники стояли, охраняя опечатанные двери сокровищницы, и ни один из них не слышал, что творится внутри.

Утром в сокровищницу наведался Рампсенит. Он сразу увидел, что золота стало меньше, и закричал на стражей:

— Бездельники, воры! Куда подевалось золото?

Стражи от страха чуть на пол не попадали, забегали, заметались, вместо дверей в стены толкаться начали. Наконец осмотрели все и докладывают:

— Двери не сломаны, запоры не сорваны, печати висят на месте.

— Как же проникли грабители?

— Знать не знаем, ведать не ведаем.

На следующий день Рампсенит снова проверил сокровищницу — золота вновь поубавилось. Проверил он на третий день — снова нехватка. Разгневался фараон.

— Расставьте повсюду капканы, — сказал он со злостью.

Так и сделали, как приказал фараон.

Братья ничего дурного не подозревали. Дождались они ночи и поспешили на тайный промысел. Но только проникли в сокровищницу, старший тут же попался в ловушку. Капкан с лязгом захлопнулся. Младший брат все руки в кровь изодрал, пытаясь вызволить старшего, но ничего не вышло. Крепким оказался фараонов капкан.

— Уходи! — твердо сказал старший брат. — Мне спастись не удастся.

— Что ты, — плача, воскликнул младший, — разве брошу тебя в беде?

— Меня все равно казнят. И ты погибнешь, если останешься. Зачем нам гибнуть обоим? Уходи, не медли. Я старший в роду, и ты не смеешь ослушаться.

Младшему брату ничего другого не оставалось, как выполнить волю старшего.

Утром явился в сокровищницу Рампсенит. Видит: запоры не тронуты, двери не взломаны. А в капкан угодил вор.

Разгневался Рампсенит, кликнул стражу:

— Эй, стража! Отведите вора в темницу, допросите с пристрастием и казните у городской стены!

Младший брат узнал, когда старшего поведут на казнь. Стал он думать, как изловчиться и брата отбить.

Думал-думал и вот что надумал. Хранился у него заветный сосуд с настоем дурман-травы. С виду — простая водица, а на деле — капля настоя буйвола вгонит в сон. От двух капель — гиппопотам задремлет. Разлил младший брат настой по бурдюкам с красным соком, давленным из спелого винограда, навьючил осла и погнал к городской стене. Видит: стражи ведут старшего брата. Поравнялся он с ними и незаметно вынул затычки из трех бурдюков. Сладкие струи с силой забили по сторонам.

— Ох! — закричал хитрец. — Помогите, спасите! Пропал мой сок, в землю уходит!

— Не ори, деревенщина, простофиля. Такому горю мигом поможем, расхохотались стражи и давай подставлять под струи ладони, а то и просто раскрытые рты. — Видишь, ни капли на землю не льется.

— Пропал мой сок! — заорал хитрец громче прежнего, а сам незаметно открыл еще три бурдюка.

Хлынул сок в разные стороны. Стражи от смеха за животы схватились.

Через малое время все было кончено. Стражи повалились на землю и захрапели с присвистом. Хитрец только того и ждал. Он развязал старшего брата и помог ему сесть на осла. Но прежде чем тронуться в путь, он обрезал у каждого стража по правому усу. Пусть запомнят, как лакомиться чужим добром.

Когда во дворце стало известно, что вор бежал, а стражи навек опозорены, его величество фараон призадумался. Во что бы то ни стало захотел он узнать, кто этот отважный хитрец. Но как изловчиться поймать неуловимого? Рампсенит думал-думал и вот что надумал.

Во все стороны стовратной столицы помчались вестники с царским указом.

— Его величество фараон, — да будет он здрав, силен и могуч! — отдаст свою дочь в жены тому, кто окажется самым хитрым во всем Египте! прокричали вестники на базарной площади.

— Царевна достанется самому ловкому из пройдох! — возгласили они у переправы.

— Хитрецы и обманщики, спешите во дворец. Самого ловкого там ожидает счастье, — раздавалось всюду, где собирался народ.

Пока вестники объявляли жителям стовратной столицы фараонову волю, сам фараон позвал к себе дочь и сказал:

— Каждого, кто придет к тебе свататься, спрашивай о его самой хитрой проделке. И того, кто скажет: «Я одурачил стражей», немедля вели хватать.

Царевна ослушаться не посмела. Каждому, кто приходил к ней свататься, она говорила:

— Расскажи о самой хитрой твоей проделке.

— Я обманом оттягал половину соседской земли.

— Я золочу браслеты из меди и сбываю как золотые.

— Я надул заезжего торговца, подсунул вместо зерна сто мешков с песком.

Нет, не могли эти мелкие плутни сравниться с проделками хитреца. А тому не терпелось вновь провести фараона. Он запасся рукой от высохшей мумии, спрятал под складчатый плащ и смело отправился во дворец.

— Кто ты, как прозываешься и зачем пожаловал? — спросили его привратники.

— Я — плут. Хитрецом прозываюсь, а пожаловал одурачить его величество фараона, — да будет он здрав, силен и могуч!

— Проходи, не задерживайся в воротах.

Юноша вступил во дворцовый зал с сорока цветными колоннами, а навстречу царевна выходит. Платье в золотых блестках колышется от мелких шажков. Плащ, перекинутый через руку, шуршит золотой бахромой.

Первый раз в жизни юноша растерялся. Никогда он не видел подобной красавицы. Глаза у царевны синевой отливают, тонкие брови взметнулись, как два крыла, пухлые губки бутон лотоса напоминают. Глаз отвести невозможно. А царевна подошла совсем близко и спрашивает:

— Ты так молод, какую же хитрость ты успел совершить, что пришел ко мне свататься?

— Правда твоя, царевна, хитрость моя невеликая. Я лишь стражей побрил да брата отбил. А что мы с братом сокровищницу твоего отца слегка разгрузили, так о таком пустяке и говорить не стоит.

Догадалась царевна, кто к ней пожаловал, но виду не подала. Сказала приветливо:

— Воистину ты самый ловкий человек во всем Египте. Дай твою руку и пойдем к отцу.

Хитрец протянул руку, да не свою, а мумии. В полумраке царевна не разглядела, вцепилась и как закричит:

— Стражи, сюда!

Стражи ворвались, думали вора схватить. А вместо того увидели царевну, едва живую от страха, с костлявой кистью в руках.

Где же ловкач? Того уж и след простыл.

Рассказала царевна фараону о том, что произошло. Рампсениту по нраву пришлись ум и отвага юноши. Он снова послал своих вестников огласить во всех уголках стовратной столицы новый фараонов указ.

— Даруется прощение ограбившему сокровищницу! Все проделки забыты. Пусть похитивший брата явится во дворец! — возглашали вестники на площади и у переправы.

Юноша поверил и отправился во дворец. На этот раз он явился без всякого плутовства. Рампсенит тоже хитрить на стал. Увидев, как молод обманщик, фараон рассмеялся и сказал:

— Поистине нет никого умнее тебя.

— Слову владыки не возражают, — нашелся и тут хитрец.

— Хочешь взять в жены царевну?

— Не было бы никого глупее меня, если бы я отказался.

— Отдаю за тебя свою дочь. Живите в любви и согласии.

Семь дней, семь ночей длился веселый пир. Рампсенит на свадьбу золота не пожалел. Столы ломились от яств. Плясали и пели во всех городах до самых краев страны.

 

КОРШУН И КОШКА

Когда-то в давние времена жил на вершине дерева коршун. В пышной лиственной кроне он свил гнездо и выращивал птенцов. Но редко ему удавалось досыта накормить своих маленьких, пушистых, еще не оперившихся коршунят. Бедные птенцы жили почти впроголодь: коршун боялся улетать из гнезда за кормом для детей, поскольку у подножия дерева жила кошка с котятами. В отсутствие коршуна она могла вскарабкаться по стволу к гнезду и передушить коршунят. Но и кошка не осмеливалась покидать свое логово: ведь ее котят мог унести голодный коршун.

Так продолжалось довольно долго, и вот как-то раз коршун слетел вниз и обратился к кошке:

— От того, что мы не доверяем друг другу, и тебе и мне только тяжелей живется, — сказал он. — Что проку во вражде? Лучше будем добрыми соседями! Поклянемся перед лицом великого бога Ра, что если один из нас отправится за кормом для своих детей, другой не причинит им никакого зла.

Кошка с радостью согласилась. Призвав в свидетели солнечного бога, соседи принесли священную клятву: жить отныне в мире и согласии.

И началась для коршуна и кошки новая жизнь — спокойная, сытая, без прежних волнений и тревог. Каждый смело покидал свой дом, отправляясь за кормом для детей. Котята и коршунята больше не голодали.

Но недолго суждено было длиться дружбе и согласию.

Вернувшись однажды домой, кошка увидела своего котенка плачущим. Коршун отобрал у него кусок мяса и отдал одному из своих птенцов.

Разгневалась кошка.

— Это ему даром не пройдет! — воскликнула она. — Я отомщу коварному предателю!

Она притаилась под деревом, дождалась, пока коршун улетит из гнезда, вскарабкалась на ствол и вонзила в коршуненка свои когти.

— Откуда у тебя это мясо? — зловеще прошипела она, вздыбив шерсть на загривке. — Я его добыла и принесла для своих детей, а не для тебя!

— Я ни в чем не виноват! — воскликнул перепуганный коршуненок. — Я не летал к твоим котятам! Если ты расправишься со мной или с моими братьями, великий Ра жестоко накажет тебя за клятвопреступление!

Вспомнив про клятву, кошка устыдилась и разжала когти. Но едва коршуненок почувствовал, что его больше не держат, он, все еще объятый страхом, рванулся, не рассчитал своих сил — и выпал из гнезда. Он не умел летать, даже крылышки его еще не успели обрасти перьями. Беспомощно трепыхаясь, он упал к подножию дерева и остался лежать на земле.

Когда коршун вернулся к гнезду и узнал, что случилось во время его отсутствия, он пришел в неописуемую ярость.

— Я отомщу! — воскликнул он. — Я отомщу этой предательнице кошке убью ее котят!

И он стал следить за кошкой, лелея в сердце мечту о кровавой расправе над ни в чем не повинными котятами. И вот однажды, когда кошка покинула ненадолго свое логово, коршун издал воинственный клич, слетел с дерева, похватал котят в когти и унес в свое гнездо. Там он убил их всех до одного, разорвал на кусочки и скормил птенцам.

Вернувшись и обнаружив, что котят нет, кошка едва не обезумела от горя. В отчаянии воззвала она к солнечному Ра:

— О великий владыка! Мы поклялись тебе священной, нерушимой клятвой, и ты видел, как злодей нарушил ее. Рассуди же нас!

И бог солнца услыхал мольбу несчастной кошки. Он призвал к себе богиню Возмездия и велел обрушить на голову клятвопреступника самую чудовищную кару.

Через несколько дней коршун, паря в небе и высматривая сверху добычу, увидел охотника, который жарил на костре дичь. Голодный коршун подлетел к костру, схватил кусок мяса и понес его в гнездо, не заметив, что к мясу прилип раскаленный уголек.

И вот от этого уголька гнездо коршуна вспыхнуло и занялось ярким пламенем! Тщетно молили птенцы о помощи, тщетно метался коршун вокруг огня. Гнездо, а следом за ним и дерево сгорели дотла.

Когда пламя погасло, к дымящемуся пепелищу подошла кошка.

— Клянусь именем Ра, — сказал она, — ты долго вынашивал свой подлый замысел. А я даже теперь не трону твоих птенцов, хотя они так аппетитно поджарились!

Так кончилась вражда коршуна и кошки. Так же может кончиться и спор любых людей, у которых не хватает разума договориться обо всем честно и сполна.

 

СКАЗКИ О САТНИ-ХЕМУАСЕ И ЕГО СЫНЕ СА-ОСИРИСЕ

Много времени тому назад у одного фараона был взрослый сын. Звали его Сатни-Хемуас. Этот Сатни-Хемуас слыл великим мудрецом. Он был самым лучшим лекарем в стране Та-Кемет, самым искусным магом и звездочетом, знал даже те заклинания, которые не были известны верховному жрецу бога мудрости Тота.

Молва о Сатни-Хемуасе облетела мир. Во всех городах, на всех языках люди повторяли его имя, передавали его из уст в уста, рассказывали о великом маге детям. Иноземные мудрецы приезжали за советом к Сатни-Хемуасу.

Дом Сатни-Хемуаса стоял в живописном месте на горе. Это был высокий просторный дом с увитой плющом террасой, где можно было наслаждаться прохладой в знойные дни, встречать восход Ладьи Вечности поутру и любоваться закатами по вечерам. Ни в чем не знал Сатни-Хемуас недостатка. Амбары его ломились, сокровищница была полна, его окружали верные слуги, готовые выполнить любое желание своего господина. И была у него красавица жена по имени Мехитуасехет. Только детей не дали боги Сатни-Хемуасу и его жене. Это их очень печалило. День и ночь просили супруги богов даровать им детей, приносили жертвы и воскуряли благовония.

И вот однажды Мехитуасехет пришла в храм великого Птаха и обратилась к богу с молитвой.

— О великий Птах! — взывала она, стоя на коленях и воздев руки. Услышь мою мольбу. Пошли мне сына или дочь!

Но каменная статуя безмолвствовала. Вновь и вновь Мехитуасехет оглашала храм мольбой; много часов простояла она на коленях перед жертвенником, пока наконец ее не сморил сон. Женщина склонила голову на каменный постамент и задремала.

И вот во сне услышала она голос, который говорил:

— Слушай меня внимательно, Мехитуасехет! Пробудись, встань и иди домой. Завтра утром в твоем доме вырастет стебель дыни. Свари из него питье и выпей.

Мехитуасехет проснулась. Она поняла, что это был вещий сон. Возблагодарила женщина Птаха и бегом устремилась к дому.

На пороге ее встретил Сатни-Хемуас. Завидев бегущую Мехитуасехет, он воскликнул:

— Радуйся, жена! Мне только что снился вещий сон! У нас родится сын! Боги повелели дать ему имя Са-Осирис и предсказали, что он совершит множество чудесных подвигов.

Мехитуасехет решила не говорить мужу про то, что с ней случилось в храме Птаха. Она прошла в дом. Всю ночь она не могла уснуть от волнения и, едва забрезжил рассвет, побежала осматривать комнаты.

В самой маленькой комнате вырос тонкий стебелек. Это и был предсказанный во сне стебель дыни. Женщина сделала все так, как повелел Птах в вещем сне: сорвала стебелек, сварила зелье и выпила.

И вот год спустя у нее родился сын. Мальчика назвали Са-Осирисом.

Маленький Са-Осирис рос так быстро, что не только лекари и знахари в недоумении разводили руками, но даже сам мудрый Сатни-Хемуас — и тот не переставал удивляться. Когда Са-Осирису исполнился год, все, кто видел его, говорили: «Ему два года», а когда он достиг двухлетнего возраста, всем уже казалось, что это пятилетний мальчик. Сатни-Хемуас очень любил своего сына и каждый день подолгу с ним играл в саду.

Когда Са-Осирис подрос и окреп, его отдали на обучение в школу при храме. Прошло совсем немного времени, и он уже знал столько же, сколько и его учителя. Прошло еще время, и Сатни-Хемуас стал знать гораздо больше, чем все его наставники. Еще через год мальчик состязался в знаниях с лучшими чародеями страны. Сам фараон, — да будет он здрав, могуч и благополучен, — присутствовал на этом состязании! И умудренные старцы вынуждены были признать полное превосходство Са-Осириса.

Тогда Сатни-Хемуас, слывший величайшим из мудрецов, сам стал обучать Са-Осириса. Однако и Сатни-Хемуас вскоре понял, что мальчика попросту нечему учить — он уже знает все.

 

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЗАГРОБНОЕ ЦАРСТВО

Однажды Сатни-Хемуас и его сын Са-Осирис отдыхали на террасе дома. Солнце уже клонилось к западу. Был приятный, тихий вечер.

Вдруг воздух наполнился криками, горестными стонами и плачем. Сатни-Хемуас вгляделся вдаль.

Хоронили богатого горожанина. Кедровая ладья везла через Нил роскошный гроб, украшенный золотом и драгоценностями. Подле гроба надрывались плакальщицы. А позади погребальной ладьи плыло великое множество лодок. Это друзья и родственники провожали богача в его вечное жилище.

— Посмотри теперь туда, отец, — тронул его за плечо Са-Осирис.

Сатни-Хемуас повернулся и посмотрел туда, куда показывал его сын.

Неподалеку от грузовой пристани, в утлой тростниковой лодчонке везли на запад умершего бедняка. Тело его было завернуто в грубую циновку. И никто не пришел проводить умершего в последний путь. Только лодочник устало греб веслом, да плачущая вдова сидела рядом.

— О Осирис! — воскликнул Сатни-Хемуас, отводя взгляд от этого тягостного зрелища. — Великий бог Дуата! Сделай так, чтоб мне воздали в твоем Царстве, как воздают тому богачу, и да не постигнет меня участь бедняка!

— Нет, отец, — возразил Са-Осирис. — Ты получишь в Дуате то, что получит бедняк.

Сатни-Хемуас удивился. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова.

— Не ослышался ли я?! — воскликнул наконец он. — Неужели это слова сына, который любит своего отца?

— Прости меня, отец, но это будет именно так, — промолвил Са-Осирис. Пойдем, я покажу тебе то, что не дано видеть живым.

Он взял отца за руку и потянул его за собой. Удивленный Сатни-Хемуас пошел следом за сыном.

Они переправились через Нил и очутились в городе мертвых, среди жертвенников и заупокойных молелен. Са-Осирис приблизился к подножию скалы, остановился и прошептал заклинание.

В тот же миг раздался страшный грохот. Земля разверзлась, и Сатни-Хемуас увидел огромную пещеру.

— Эта пещера ведет в Преисподнюю, — сказал Са-Осирис и взял отца за руку.

Они вошли в огромный полутемный зал. Здесь, при колеблющемся свете факелов, сгорбившись, сидели какие-то люди. Их было так много, что невозможно было сосчитать. Люди сидели на полу, теснились вдоль стен, их ряды терялись в полумраке подземелья.

Все были очень заняты. Они сучили веревки из волокна, их пальцы были содраны в кровь, но позади людей стояли ослы и пожирали эти только что сделанные веревки.

Как зачарованный смотрел на это Сатни-Хемуас, пока Са-Осирис опять не потянул его за собой.

— Пойдем дальше, отец, — шепотом промолвил он.

Они подошли к двери, которая вела в следующий зал. Сатни-Хемуас толкнул ее плечом. Дверь стала медленно открываться, и вдруг подземелье огласил душераздирающий крик.

Сатни-Хемуас замер, холод пробежал по его телу. В желтом свете горящих факелов он увидел, что на полу перед ним лежит человек. Нижний шип двери был воткнут в его глаз. Дверь медленно открывалась, и шип так же медленно, с хрустом поворачивался в его окровавленной глазнице.

Сатни-Хемуас содрогнулся от ужаса и попятился. Весь бледный, он вошел в следующий зал.

У самых дверей стояла на коленях целая толпа народу. Все с плачем молили о прощении. Вдали же, на почетных местах, сидели праведники.

Вдруг позади опять раздался истошный крик.

— Что это? — спросил Сатни-Хемуас. — От этого крика кровь стынет в жилах.

— Это еще один умерший открыл двери и вошел в Дуат, — ответил Са-Осирис. — Всякий раз, когда открывается дверь, шип поворачивается в глазу того человека… А сейчас мы войдем в Великий Чертог Двух Истин!

И они вошли в зал Загробного Суда.

Здесь посреди зала на троне царственно восседал сам владыка Преисподней. У Трона стояли Тот, Маат и Хатхор. Они следили за тем, как Анубис взвешивает сердце умершего на весах. А в темной пещере, в самом углу зала, хищно пылали два глаза. Это чудовищная Аммат затаилась там в нетерпеливом ожидании, готовая, как только бог мудрости огласит обвинительный приговор, броситься на жертву и растерзать ее.

И еще Сатни-Хемуас заметил возле трона Осириса какого-то человека, облаченного в одежды из тончайшего полотна. Запястья его рук украшали драгоценные браслеты с изображениями богов, а на груди блестел лазуритовый амулет в виде жука-скарабея.

— Отец мой Сатни, — тихо проговорил Са-Осирис. — Видишь ли ты благородного человека, который стоит на почетном месте около владыки умерших? Это и есть тот самый бедняк, которого хоронили безо всяких почестей и везли на запад в убогой лодчонке, завернутого в грубую циновку. Это он! Его привели на Суд, взвесили его сердце и нашли, что содеянное им добро перевешивает зло. Но в земной жизни на его долю выпало слишком мало радостей. Поэтому боги велели отдать бедняку погребальное убранство богача, которого хоронили с роскошью и почестями. Ты видишь, отец: бедняка поместили среди чистых душ умерших.

— А где же богач, что сталось с ним?

— Ты видел и богача, отец мой Сатни! Дверной шип торчит в его глазу. Вот почему я сказал тебе: «С тобой поступят так же, как с бедняком, и да минует тебя доля богача».

— Сын мой Са-Осирис! — воскликнул Сатни-Хемуас. — Немало чудес видел я в Дуате! Но объясни мне: кто те люди, которые беспрерывно вьют веревки, и почему эти веревки пожирают ослы?

— Знай, — ответил Са-Осирис. — Люди, которые вьют веревки, — это подобие тех, над кем на земле тяготеет проклятие богов. Они трудятся день и ночь, стараясь увеличить свое богатство, но золото утекает, как вода сквозь решето, и у них не хватает даже хлеба, чтоб досыта наесться. Когда они приходят в Дуат и выясняется, что их злодеяния многочисленнее добрых дел, боги обрекают их на то же, что было и на земле. Тем, кто на земле творил добро, здесь тоже воздается добром, а тем, кто совершал зло, воздается злом. Так было, так есть — и не изменится никогда!

С этими словами Са-Осирис взял отца за руку и вывел его из подземелья.

 

СА-ОСИРИС И ЧАРОДЕЙ ИЗ ЭФИОПИИ

Это удивительное событие произошло в последний год жизни Са-Осириса. Мальчику тогда исполнилось всего двенадцать лет.

Однажды к отцу Сатни-Хемуаса, к великому фараону Та-Кемет, прибыл чернокожий гонец из Эфиопии.

Войдя в зал приемов, гонец поклонился всем присутствующим, поклонился фараону и протянул ему свиток папируса.

— Кто может прочесть этот папирус, не разворачивая его и не повредив печати? — спросил он и насмешливо оглядел зал. — Даю вам десять дней. Через десять дней я снова буду здесь. Если окажется, что в Та-Кемет нет столь искусных мудрецов, которым это под силу, то пусть ваша страна будет посрамлена навеки и пусть признает она превосходство Эфиопии!

Сказав это, гонец поклонился, еще раз окинул насмешливым взглядом всех присутствующих и вышел.

Придворные мудрецы и маги стояли, словно окаменев. Никто не решался поднять глаза, ни у кого не хватало смелости заговорить первым.

Молчание нарушил сам фараон.

— Я жду вашего ответа, мудрецы, — проговорил он с тревогой в голосе. Неужели же ни один из вас не в силах тягаться с презренной страной варваров?

Мудрецы угрюмо потупили взгляды. Фараон посмотрел на сына. Но Сатни-Хемуасу тоже было нечего сказать.

— Сын мой Сатни! Что это? Или даже тебе не справиться с такой задачей? — воскликнул изумленный фараон.

— Да, владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч, — признал Сатни-Хемуас, — кто же может прочесть послание, не разворачивая папирус? Но эфиопский посланник дал нам десять дней сроку. Я сделаю все, что в моих силах, чтоб не пришлось Египту признать превосходство Эфиопии.

Фараон нахмурился. Сатни-Хемуас отвесил низкий поклон и ушел домой.

Близился вечер. Вот уже несколько часов Сатни-Хемуас сидел на террасе в кресле, в мрачной задумчивости уставившись в одну точку и ничего вокруг не замечая. Мехитуасехет не тревожила мужа, боясь прервать течение его мыслей.

Но вот стали загораться звезды. Пора было идти спать, а Сатни-Хемуас все так же неподвижно сидел. Тогда Са-Осирис подошел к отцу и спросил:

— Отец мой Сатни, скажи, чем ты так угнетен? Может быть, я сумею тебе помочь?

— Оставь меня, сын, — хмуро ответил Сатни-Хемуас. — Ты еще слишком мал, и незачем тебе знать, какая забота у меня на сердце.

Но Са-Осирис не оставил отца в покое. Он надоедал ему своими вопросами до тех пор, пока Сатни-Хемуас наконец не сдался и не рассказал про эфиопского чародея.

— И вот теперь я думаю, как прочесть этот папирус, — закончил свой рассказ Сатни-Хемуас, тяжело вздохнул и умолк.

Са-Осирис разразился смехом.

— И ты смущен из-за такого пустяка! — воскликнул он. — Встань, отец. Я прочту это эфиопское послание.

Сатни-Хемуас гневно посмотрел на сына. Но тот продолжал смеяться. Гнев Сатни-Хемуаса постепенно сменился удивлением. Немного подумав, он кликнул раба:

— Принеси мне из дома какой-нибудь папирус!

Когда раб вернулся и с поклоном подал свиток, Сатни-Хемуас сказал сыну:

— А ну-ка прочти, что здесь написано.

— Это «Книга Мертвых», — ответил Са-Осирис и, не развернув папируса, стал его читать. Он читал до тех пор, пока Сатни-Хемуас сам его не остановил.

— Достаточно! — закричал Сатни-Хемуас. — Сын мой! Завтра же мы идем к фараону, завтра же посрамим перед его величеством посланца варварской страны!

На другое утро все придворные мудрецы и маги во главе с Сатни-Хемуасом собрались в зале приемов. Фараон распорядился привести эфиопа.

Вскоре вошел эфиопский посланник. Бережно прижимая к груди, он нес свое загадочное послание. Не скрывая презрительной ухмылки, он оглядел всех и подал Сатни-Хемуасу папирус.

Сатни-Хемуас тут же передал свиток сыну.

Глаза эфиопа расширились от изумления, когда до него дошло, что папирус собирается читать двенадцатилетний мальчик.

— Читай же! — приказал фараон, и Са-Осирис стал читать то, что было написано в папирусе:

«Было это в давние времена. Однажды царь Эфиопии, отдыхая в беседке на берегу пруда, услыхал неподалеку голоса. Какие-то люди тихо разговаривали в зарослях. Царь прислушался.

— Если б меня не страшило возмездие, исходящее от великого Ра, молвил первый голос, — я бы напустил на жителей Та-Кемет свои чары и сделал так, что их поля на три года стали бы неплодородными.

— Им не страшен неурожай, — со знанием дела возразил второй голос. На случай голода в их амбарах хранятся богатые запасы зерна… Нет! Чтоб унизить Египет и доказать его ничтожество перед Эфиопией, надо сделать из их страны посмешище. Смех губительней всего на свете! Тот, с кем жестоко расправились, вызывает в людских сердцах сострадание и жалость. Но никогда не пожалеют того, кто смешон!.. Вот если бы ты мог, к примеру, сделать так, чтоб их владыку, фараона, высекли розгами на глазах у всего народа…

— Я могу это сделать! — воскликнул первый голос. Царь Эфиопии не стал слушать дальше. Он сразу же бегом устремился к зарослям, туда, где раздавались голоса. В кустах акации беседовали два молодых эфиопа.

— Который из вас сказал, что может высечь владыку Та-Кемет на глазах у рабов и черни? — нетерпеливо потребовал ответа царь, глядя то на одного, то на другого.

— Я это сказал, — не сразу последовал ответ. — Меня зовут Гор. Я сын негритянки.

Так соверши же свое волшебство, Гор, и я тебя щедро награжу!..»

Са-Осирис замолчал, поднял глаза и пристально посмотрел на эфиопа.

— Да покарает тебя великий Ра! — сказал он. — Это ли написано в твоем папирусе?

— Это, — тревожно озираясь, подтвердил эфиоп. Он упорно избегал взгляда мальчика. — Продолжай.

«Гор — сын негритянки слепил из воска носилки и четырех носильщиков, стал читать дальше Са-Осирис. — Затем Гop — сын негритянки произнес над восковыми фигурками заклинание, оживил их и приказал им:

— Отправляйтесь в Та-Кемет. Принесите сюда фараона, дайте ему здесь, при всем народе, пятьсот ударов розгами и унесите обратно. Все это вы должны сделать не больше чем за шесть часов.

И вот порождения эфиопского чародея ночью отправились в долину Нила. Они проникли в покои властителя, схватили его, связали, швырнули на носилки и бегом помчались в Эфиопию. Здесь они избили фараона розгами и гиппопотамовыми плетками и той же ночью унесли обратно в Та-Кемет.

Наутро фараон вызвал своих приближенных.

— Я велю казнить начальника дворцовой стражи и всех, кто стоял ночью в карауле! — воскликнул он в негодовании. — Как могло случиться, что в спальню моего величества беспрепятственно проникли враги?! Они унесли меня в Эфиопию и там избили плетками. Клянусь всемогущим богом Птахом, все было так, как я говорю!

Придворные изумленно переглянулись: не помутился ли у фараона разум?

— О владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч! О наше солнце! проговорил один из них. — Не печалься. Великая Исида исцелит твой недуг. Прикажи послать за лекарем.

— Вы думаете, я сошел с ума? Так поглядите же!

И фараон показал свою жестоко избитую спину. Вся спина была в синяках и кровоподтеках.

У всех, кто был в зале, невольно вырвался крик изумления.

Но тут к фараону подошел придворный мудрец, чародей и хранитель папирусов Гор — сын Па-Неше.

— Владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч, — сказал он. Начальник стражи невиновен. Это эфиопские чародейства. Но, клянусь жизнью, я проучу злодея!..»

Тут Са-Осирис снова прервал чтение:

— Верно ли я читаю то, что написано в папирусе, презренный эфиоп? Отвечай!

Эфиоп стоял сжавшись, склонив голову. Колени его дрожали.

— Каждое твое слово правда, мальчик, — еле слышно пролепетал он.

Са-Осирис стал читать дальше.

«Гор — сын Па-Неше дал фараону перстень с амулетом. Ночью скороходы Гора — сына негритянки опять проникли во дворец, чтобы унести фараона в Эфиопию и там избить плетями. Но они не смогли одолеть чудодейственной силы амулета и ушли ни с чем.

Зато эфиопский царь был похищен в ту ночь! Гор — сын Па-Неше тоже слепил из воска четырех носильщиков и повелел им принести царя Эфиопии в Та-Кемет, всыпать ему при всем народе пятьсот ударов плетью и унести обратно.

Утром царь Эфиопии призвал к себе Гора — сына негритянки, показал свою жестоко избитую спину и напустился на чародея с криком:

— Посмотри, что сделали со мной в Египте! Видишь?! Клянусь: если ты не сумеешь впредь уберечь меня от их волшебства, я тебя предам самой лютой казни!

Гор — сын негритянки изготовил свои талисманы и отдал их царю. Но едва наступила ночь, восковые скороходы Гора — сына Па-Неше вновь явились в Эфиопию, унесли царя и опять высекли его при всем народе.

И на следующую ночь повторилось то же самое.

Эфиопский царь пришел в отчаяние.

— Горе тебе, злодей! — визжал он, потрясая кулаками. — Из-за тебя я претерпел от египтян столько унижений! Клянусь всемогущими богами, завтра на рассвете тебя казнят! Эй, стража!

— Господин мой и повелитель! — в слезах воскликнул Гор — сын негритянки. — Если ты велишь меня казнить, кто другой спасет тебя от восковых скороходов? В Эфиопии нет больше мудрецов, кроме меня. Дозволь отправиться в Та-Кемет. Я должен увидеть и убить этого чародея.

Царь подумал и наконец произнес:

— Хорошо, ступай. Даю тебе полмесяца строку.

Гор — сын негритянки поклонился и, пятясь, вышел из покоев.

В тот же день он снарядился в путешествие и отправился в Та-Кемет. Путь ему предстоял далекий. Лишь через несколько дней он достиг фараонова дворца.

Стража угрожающе выставила копья ему навстречу. Но Гор — сын негритянки околдовал охранников и спокойно прошел в покои владыки.

— Эй! Кто здесь осмелился чародействовать против моего царя?! закричал он на весь дворец. — Выходи, презренный! Я бросаю тебе вызов: мы будем состязаться в искусстве колдовства!

На шум сбежались придворные, потом пришел и сам фараон. Увидев эфиопского колдуна, все испуганно притихли.

— Где же ты? Или ты боишься? Отзовись! — продолжал кричать Гор — сын негритянки, с презрительной усмешкой глядя в лицо то одному, то другому придворному из свиты фараона.

— Я здесь! — раздалось в ответ, и в тот же миг в зале невесть откуда возник Гор — сын Па-Неше.

— Значит, это ты чародействуешь против меня, шакал! — оскалясь, проговорил Гор — сын негритянки. — Прокляни же тот час, когда ты появился на свет.

Он произнес магическое заклинание, и вдруг посреди зала взвился огненный вихрь. Мгновение спустя уже весь дворец был охвачен пламенем. Каменные колонны горели точно сухая древесина.

Тогда Гор — сын Па-Неше сотворил свое заклинание. Едва он произнес его, с неба хлынул ливень и загасил огонь.

Эфиоп пришел в ярость. Он взмахнул рукой — и вся земля Та-Кемет погрузилась в темноту. Стало холодно.

Вопли ужаса огласили дворец. Но Гор — сын Па-Неше только усмехнулся. Он тронул рукой волшебный талисман — и над землей снова засверкало солнце.

Эфиоп даже засопел от гнева. На лбу его вздулись жилы, похожие на узловатые веревки. Он опять что-то пробормотал — и внезапно вокруг фараона выросла каменная стена.

— Вот гробница для вашего повелителя! Он жив, но навеки замурован!

Гор — сын негритянки торжествующе оглядел собравшихся. Но не прошло и минуты, как сложенная из гигантских глыб стена растаяла, словно туман.

И понял наконец эфиоп, что не под силу ему бороться с египетскими чародеями. В страхе он пролепетал заклятие, сделался невидимым и бросился из дворца вон.

Но Гор — сын Па-Неше успел схватить его за шею:

— Вот он, эфиопский злой колдун! Смотрите на него все!

И все вдруг увидели, что Гор — сын Па-Неше держит за шею, высоко подняв над головой, жалкого общипанного гусенка.

— Не губи меня, могучий чародей! — взмолился гусенок. — Преврати меня снова в человека. Я больше не причиню зла вашей стране!

Гор — сын Па-Неше глубоко задумался. Все ждали, замерев.

— Ты даешь священную клятву? — спросил наконец Гор.

— Да, да, господин! Именем Ра клянусь не возвращаться в Египет, пока не пройдет полторы тысячи лет!..»

— На этом кончается рассказ, что записан в папирусе, — объявил Са-Осирис. — Верно ли я его прочел? Отвечай, презренный эфиоп!

Эфиоп не ответил. Он стоял, весь дрожа и закрыв лицо руками.

— О владыка, — да живешь ты, да здравствуешь и да благоденствуешь! воскликнул Са-Осирис, обращаясь к фараону. — Смотри же на этого злодея! Клянусь богами, этот человек и есть тот самый Гор — сын негритянки, о котором я рассказал. Он не раскаялся в своих злодеяниях и, когда прошло полторы тысячи лет, вновь вернулся в нашу страну, чтобы чародействовать. Но клянусь, владыка, что и я не кто иной, как тот самый Гор — сын Па-Неше. Я узнал в царстве мертвых, что наш враг, эфиопский колдун, хочет вновь напустить чары на Та-Кемет. А среди твоих подданных нет столь искусного мудреца, чтобы с ним бороться. Я умолил великого Осириса, чтобы он позволил мне вновь появиться на свет и не допустить посрамления Египта. И вот я воплотился в стебель дыни, из которого Мехитуасехет, жена Сатни-Хемуаса, сварила напиток и выпила его.

Тут Са-Осирис произнес заклинание. Рухнул эфиоп на пол, корчась в страшных судорогах, и затих. Потом вспыхнуло пламя и превратило мертвого эфиопа в пепел.

От изумления все потеряли дар речи. Никто даже не успел сообразить, что произошло, как Са-Осирис вдруг стал бледнеть, таять — и навсегда исчез.

Сатни-Хемуас, сраженный горем, громко зарыдал.

Прошло много лет. У Сатни-Хемуаса подрастал уже второй сын — выдумщик и озорник по имени Уси-Мен-Гор.

Но до конца своих дней не переставал Сатни-Хемуас приносить жертвы в честь Са-Осириса, великого писца и мудреца.