Вечернее гуляние подходило к концу, да и погода не располагала к долгим прогулкам. Уже с утра хмурилось, дул пронизывающий ветер, а потом, несмотря на апрель, вернее, просто проигнорировав данное обстоятельство, с неба вообще повалил снег, да такой, что сам январь бы позавидовал! «Опять сейчас заставят лапы в ванне мыть», – с безнадёжной тоской подумала Маша, брезгливо шлёпая по грязной жиже, в которую за день превратилась тропинка в парке. Для хозяев Маши непогода действительно составляла целую проблему: попробуйте-ка заставить тридцать килограммов живого веса залезть в скользкую ванну, а потом отмывать там заляпанную глиной шерсть, густотой соперничающую с медвежьей.

Кстати, медведь, как считала сама Маша, имел к ней самое прямое отношение. Она принадлежала к древнему и славному роду чау-чау, которые, как всем известно, происходят не от каких-то там облезлых волков, а от гордых и могучих медведей! Что, не известно? Известно, но не всем? Версия, мягко говоря, подвергаемая сомнению? Пусть сомневаются всякие завистники, а чау-чау поистине отмечены богами: они «собаки, которые лизнули небо». Есть ещё у кого-нибудь такие синие языки? Нет? Вот то-то! Тогда сидите и молчите!

Правда, когда-то давно, когда хозяева Маши только мечтали о щенке чау-чау (в выборе породы сомнений не было ни минуты), они хотели взять мальчика и назвать его Мишей: Миша-медведь, ведь это так логично! Вот только по приезде в питомник всякая логика отступила перед женской красотой и зовом сердца. Едва будущая Маша взглянула прямо в душу своим будущим хозяевам, никаких «Миш» они уже больше не смотрели. Кстати, логика особо не пострадала – получив имя, огненно-рыжая красавица стала «Машей и медведем в одном флаконе»!

Росла Маша в атмосфере любви и ласки, и росла, надо сказать, очень быстро. Так, например, любимая плетёная лежаночка (как было здорово в нежном щенячьем возрасте самозабвенно точить зубки, грызя по краям мягкое дерево!) с мягким матрасиком вскоре перестала вмещать «могучую медведицу». Но по-прежнему оставалась неприкосновенным священным местом, куда можно было при желании приклонить голову. А самое главное – под матрасиком находился «схрон» недогрызенных косточек и недоеденных «вкусняшек», припрятанных, как говорят люди, «на чёрный день» (На ночь что ли? Что ж, неплохая идея!). Будь её воля, к своим сокровищам Маша не подпускала бы вообще никого. Особенно мерзкое и периодически угрожающе рычащее чудовище без головы, но с длинным хоботом, называемое хозяевами «Пыльным Сосом». Зачем они держали этого урода в доме, Маше было совершенно непонятно. А ведь коварный «Пыльный Сос» покушался именно на Машин «схрон», со свистом извиваясь и вырываясь из рук хозяйки в непосредственной близости от заветного матрасика. В ответ Маша тоже начинала рычать, чтобы подлое чудище знало свое место и не больно-то распоясывалось. «Пыльный Сос» всегда пугался Машиного медвежьего рыка и быстро отползал от лежаночки. Пожалуй, лишь эти непродолжительные стычки слегка нарушали покой и безмятежность в доме. Но в целом Маша ни разу не пожалела о своём давнем «взгляде прямо в душу». Ни разу – до того злополучного вечера…

Уже при выходе из парка Маше вдруг показалось, что её кто-то зовёт. Но зовёт не по имени, а тихо и жалобно поскуливает: «Чау-чау-чау». Причём настолько слабо, что получается, скорее, «ау-ау-ау». Отбежав к ближайшим кустам, она раздвинула носом нижние ветки – звук явно шёл оттуда – и увидела кого-то маленького, трясущегося, мокрого и абсолютно несчастного. Любимая хозяйка тоже подошла и заглянула под куст. «Э-э, бедолага, да как же ты здесь оказался? Ты ведь замёрзнешь и пропадёшь. Что ж, выбора у нас нет. А ну, иди сюда. Маша, ты должна стать этому сиротке родной матерью. Я на тебя надеюсь», – с этими словами хозяйка подняла и спрятала найдёныша за пазухой. Маша заволновалась: с одной стороны, хозяйка надеется на неё, да она и сама ни за что не обидит маленького, но с другой – ведь его несут домой, к ней домой, на её территорию, которую она охраняет, а кто знает, что взбредёт в голову этому «сиротке», когда он согреется, отъестся и освоится? Но, как сказала хозяйка, выбора всё равно не было…

Дома, отмытый в ванне и накормленный молоком, бесформенный грязный комочек превратился в огненно-рыжего пушистого котёнка, которому было от силы месяц от роду. «Судя по расцветке, он явно твой родственник, Маша, – смеялись хозяева. – А звать его мы будем Кузькой. Это Кузьма значит!» (Рыжий кот Кузьма – логично, не правда ли?)

Маша ошарашенно смотрела на мохнатый комочек, сыто жмурящийся от света люстры. И ей никак – ну совсем! – не хотелось становиться «Кузькиной матерью»! А выбора по-прежнему не было…

Ночью Маша испытала первое разочарование. Хозяйская кровать – эта святая святых, почти такая же священная, как Машин матрасик, – была нагло оккупирована уже немного осмелевшим котёнком. Справедливости ради нужно отметить, что не им самим, – это хозяйка взяла его к себе на подушку. Хозяин не возражал. И всё это при том, что самой Маше влезать на кровать категорически запрещалось! Ну и где, скажите, справедливость? Если тебя, без роду без племени, нашли грязным и голодным в парке, а не вырастили с отличной родословной в приличном питомнике, значит, уже всё позволено? «Кто был ничем, тот станет всем»? Маша тяжело вздохнула и уронила голову на любимый матрасик.

Но это было только начало. Наутро, вернувшись с прогулки, Маша обнаружила вконец обнаглевшего Кузю возле своей миски. Причём котёнок не просто находился около законной Машиной собственности, а поднявшись на задние лапки, передней пытался выудить самый лакомый кусочек! Да что же это такое происходит, люди и собаки добрые?! Уже из дому выйти нельзя! Сразу на твою еду покушаются! Маша утробно зарычала, и Кузька, неуклюже подпрыгнув, огненным шариком мгновенно укатился прочь, подальше от миски.

Весь день Кузьма, наученный уму-разуму, старался не показываться Маше на глаза. Она немного успокоилась. А вечером даже была вознаграждена зрелищем первой стычки котёнка с «Пыльным Сосом». Чудовище, по своему обыкновению, свистело, шипело, ползало по комнате и грозно жужжало.

А маленький Кузька вдруг выгнул спину – рыжая шёрстка вздыбилась – и, зажмурившись, сам зашипел не хуже своего врага. И откуда взялась в этом тщедушном тельце такая голосовая мощь? В сердце Маши впервые шевельнулось что-то похожее на жалость. «Ну, куда ты без меня, глупыш? – подумала она с некоторым снисхождением. – Но раз у нас с тобой один общий враг, я тебя в обиду не дам!» Громко, напоказ, зарычав, Маша с удовлетворением отметила, что чудовище убралось жужжать в другую комнату.

Прошло два дня. Присутствие в доме котёнка всё ещё продолжало немного нервировать собаку. И кто знает, как долго продолжалось бы их негласное соперничество (слово «ревность» по отношению к столь маленькому существу было бы слишком пафосным), если бы не один случай.

Итак, ровно два дня потребовалось любознательному и в меру осторожному Кузьке, чтобы приблизиться… к заветному Машиному «схрону». И не только приблизиться, но и удобно устроиться на мягком матрасике, не подозревая, на беду свою, о тех сокровищах, что таились в недрах тайника. Когда Маша застигла негодника на месте преступления, то от негодования она, как говорится, «потеряла дар речи». Иначе, ослеплённая гневом, она только и могла бы воскликнуть сакраментальное: «Кто лежал на моем матрасике и помял его?!»

Словно огромная рыжая гора, собака с рычанием надвинулась на сжавшегося в комок и ставшего ещё меньше котёнка. Он и не пытался никуда убежать, а, непроизвольно напрудив от страха лужу (непосредственно на матрасик!), зажмурился и жалобно заплакал: «Мяу-мяу-мяу» («Чау-чау-чау» – послышалось Маше). При этом он отчаянно уткнулся мордочкой в Машину лапу… И женское собачье сердце дрогнуло. Маша и сама не ожидала, что волна нежности (именно волна, которая накатывает, накрывает и топит) вдруг поднимется откуда-то изнутри. Она вспомнила, как малыш бесстрашно вступил в единоборство с противным «Сосом», а тут, перед ней, бедняга совсем потерял голову от страха. И, вместо того чтобы проглотить обидчика на месте, Маша начала… осторожно и ласково вылизывать сначала рыжую спинку… потом мордашку… и вот уже всего котёнка целиком – вылизывать исступлённо и неистово, как вылизывала бы собственных щенков, которых у неё никогда не было…

Войдя через некоторое время в комнату, хозяева Маши (и Кузи!) обнаружили трогательную картину: Маша, по обыкновению, лежала головой на своём матрасике, а у неё на загривке уютно устроился наглый Кузька. Котёнка почти не было видно в густой огненно-рыжей медвежьей шерсти собаки: его нежная шубка была практически такого же цвета, как и у его приёмной «кузькиной» матери. Оба безмятежно спали.

Отныне они так и жили вдвоём, как кошка с собакой, – ДОЛГО И СЧАСТЛИВО!