1

Сэцуко Асимура сошла с электрички на станции Нисиноке.

Прошло немало лет с тех пор, как она приезжала сюда в последний раз. С радостным чувством смотрела она на трехэтажные пагоды храма Якусидзи, которые были видны даже с железнодорожной платформы. Нежаркое осеннее солнце уже заходило за сосны, росшие вокруг пагод. Станцию с храмом соединяла прямая дорога. По пути Сэцуко зашла в закусочную, где заодно торговали старинной утварью. На полках, как и восемь лет назад, лежали образцы старинной черепицы.

Небо начали заволакивать тучи, подул пронизывающий холодный ветер, но на душе у Сэцуко было приятно и легко. Давно она не ходила по этой дороге, давно не посещала храм, куда сейчас шла.

До Киото она ехала вместе с мужем, которому весь день предстояло провести на заседании научного конгресса. Уже несколько лет они никуда не выезжали вместе и еще в Токио договорились, что Сэцуко съездит в Нару в те часы, когда муж будет занят на конгрессе.

Миновав ворота, Сэцуко остановилась перед храмом. Она вспомнила, как была огорчена в прошлый приезд, когда пагоды ремонтировали. Теперь они стояли во всей красе, и это обрадовало Сэцуко.

Сегодня, как обычно, посетителей в храме почти не было. Приезжавшие в Нару туристы сюда не добирались.

Когда Сэцуко, вдоволь налюбовавшись искусной резьбой в главном храме, вышла наружу, было уже за полдень.

Дорога, соединявшая храм Якусидзи с храмом Тоседайдзи, была у Сэцуко одной из самых любимых. Восемь лет назад она приезжала сюда в конце весны, когда ярко светило солнце и за глинобитной оградой, тянувшейся вдоль дороги, цвели магнолии.

Сейчас дорога была безлюдна, с полуразрушенной ограды свисали плети дикого плюща.

Подойдя к храму Тоседайдзи, Сэцуко заметила, что ворота храма основательно подновлены. В прошлый приезд ей сразу бросилось в глаза, что воротные столбы растрескались, их нижняя часть подгнила, а опирающаяся на столбы крыша ворот, крытая старой черепицей, — поросла мхом и угрожающе накренилась. Еще ей тогда запомнилось удивительное сочетание цветов росшей здесь дикой вишни и блекло-красной краски, сохранившейся на столбах и вызывавшей ощущение чего-то очень древнего.

Длинная дорожка, по обе стороны которой росли высокие деревья, привела ее к храму. Она заглянула в маленький киоск у входа в храм, где были разложены цветные открытки и сувениры. В киоске сидел тот же старый привратник, который был здесь и в прошлый ее приезд.

Сэцуко остановилась перед храмом и долго любовалась его неповторимой архитектурой. Любовь к древним храмам привил ей покойный дядя, Кэнъитиро Ногами, младший брат матери. Он был дипломатом, во время войны занимал пост первого секретаря в японском представительстве в одной нейтральной стране и перед самым концом войны внезапно там заболел и умер.

Сэцуко помнила, что мать страшно горевала и удивлялась, как это могло случиться — ведь Кэнъитиро был такой здоровый мужчина. И теперь, как только она вспоминала дядю, в ее памяти всплывали эти слова матери.

В самом деле, Ногами был удивительно здоровым человеком, занимался дзю-до еще в средней школе, а в университете уже имел третий дан. Он выехал из Японии к месту назначения, когда война была в самом разгаре. Сэцуко с матерью приехали проводить его на токийский вокзал. Вокзал был едва освещен: власти ввели правила светомаскировки.

В ту пору в Европу можно было попасть только через Сибирь. Америка вела маневренную войну и наносила Японии чувствительные удары. В Европе Германия и Италия терпели одно поражение за другим. Сэцуко думала, что за дядю можно не беспокоиться, только бы добрался до места службы — до нейтральной страны. Но нежданно-негаданно именно там его и настигла смерть.

С каждым днем положение Японии, Германии и Италии становилось все более угрожающим, и на своем дипломатическом посту дядя не знал ни сна, ни отдыха. Организм у него ослаб, болезнь поразила легкие и вскоре довела его до могилы.

Сэцуко до сих пор помнила сообщение в газете о его смерти: «Находясь в нейтральной стране, в условиях сложной политической обстановки в Европе, Кэнъитиро Ногами отдавал все силы осуществлению японской внешней политики военного времени и скончался на боевом посту».

Понимать красоту древних храмов научил ее именно дядя. Еще в студенческие годы он нередко посещал старинные храмы в Наре и продолжал увлекаться этим и после того, как поступил на службу в министерство иностранных дел. Возвращаясь на родину из Тяньцзиня, куда его впервые направили вице-консулом, а затем из различных европейских стран, где он служил впоследствии, Ногами прежде всего отправлялся осматривать древние памятники Японии.

Дядя не раз обещал Сэцуко взять ее с собой в такие поездки, но ему так и не удалось выполнить свое обещание.

Присылая Сэцуко из-за границы красивые открытки, он никогда не описывал тамошние красоты, а всегда интересовался, ездила ли Сэцуко в Нару, выражал сожаление, что не мог вместе с ней побывать там, и всячески внушал ей любовь к седой старине Японии.

Осмотрев храм, Сэцуко направилась к выходу. Она заглянула в киоск с намерением купить что-нибудь в подарок своей двоюродной сестре, Кумико, дочери дяди. Пока старый привратник заворачивал выбранные ею сувениры, Сэцуко обратила внимание на лежавшую на прилавке книгу посетителей, в которой расписывались побывавшие в храме гости. Книга была довольно объемистая. Сэцуко пробежала глазами раскрытую страницу и сразу узнала несколько фамилий известных искусствоведов и профессоров. По-видимому, именно такого рода люди, а не простые туристы посещали этот храм. Она взглянула еще на одну страницу, предыдущую. Страница вся была испещрена неразборчивыми подписями — к сожалению, в последнее время мало кто серьезно занимался каллиграфией.

Но одна подпись невольно привлекла к себе внимание Сэцуко: Коити Танака. Фамилия ей была неизвестна, но почерк был удивительно знаком. Где она видела такие иероглифы?

— Извините, что заставил вас ждать. — Старик с поклоном передал Сэцуко завернутые в бумаги сувениры и, заметив, что она внимательно разглядывает книгу, сказал: — Не желает ли госпожа занести свое имя?

Сэцуко взяла кисточку, расписалась, потом снова стала внимательно разглядывать привлекшую ее внимание фамилию. Нет, не столько фамилию, сколько почерк.

Да-да, думала она, очень похоже на почерк покойного дяди. Дядя еще в молодости увлекался каллиграфией и прекрасно писал. Написание иероглифа «ити» в его имени очень походило на «ти» в имени неизвестного, линия, как и у дяди, чуть-чуть поднималась вправо, и утолщение на конце при остановке кисти было удивительно похоже. А дядя учился по образцам знаменитого китайского каллиграфа эпохи Сун — Ми Фэя.

Сэцуко решила, что это галлюцинация, и вызвана она пребыванием в храме, где так любил бывать ее дядя. По-видимому, сегодня она слишком много думала о нем. Правда, в этом мире немало найдется людей с одинаковыми почерками, и все же ей было приятно это случайное совпадение: посетила храм, о котором часто рассказывал дядя, и увидела почерк, столь похожий на его. Кто же этот человек, расписавшийся в книге посетителей? Откуда он?

На всякий случай Сэцуко спросила у привратника:

— Должно быть, этот господин приехал сюда издалека?

Старик безразлично взглянул на подпись.

— Не могу знать, — ответил он.

— Не скажете ли, когда сделаны эти записи? — спросила Сэцуко, указывая на интересующую ее страницу.

— Хм-м, — промычал старик, разглядывая фамилии. — Пожалуй, дней десять назад.

В таком случае привратник должен был бы помнить внешность посетителя. Ведь сюда не так уж часто заглядывают туристы.

Однако в ответ на ее вопрос старик сказал:

— В последние дни как раз было много народу, разве всех упомнишь.

Сэцуко поблагодарила привратника и прежней дорогой отправилась на станцию. Почему-то именно сегодня мысли о дяде не давали ей покоя. Слов нет, это он привил ей любовь к неповторимой красоте старых храмов, и мысли о нем были вполне естественны, но… А может, это осенний пейзаж навеял на нее грустные воспоминания?

Сэцуко договорилась встретиться с мужем в гостинице. Он должен был после конгресса в Киото приехать в Нару к восьми часам вечера.

Она пришла на станцию и собиралась уже было вернуться в Нару, но неожиданно переменила свои планы, отказавшись от первоначального намерения пройти по старинной дороге Саходзи. У нее не выходила из головы подпись Коити Танаки, сделанная таким знакомым почерком.

Глубоко задумавшись, стояла Сэцуко на платформе. Подошла электричка на Нару, но она ее пропустила. Потом, решительно тряхнув головой, перешла на другую сторону и села в поезд, идущий в противоположном направлении.

Она вышла на станции Касиварадзингумаэ и взяла такси.

Эти места были ей знакомы. По обе стороны дороги тянулись поля, среди которых то тут, то там виднелись крестьянские домики. Вскоре показалась белая ограда храма Татибанадэра. Сэцуко попросила шофера подождать и стала подниматься к храму по высоким каменным ступеням.

Сэцуко нравилось, как звучит название этого небольшого храма. Она сразу подошла к киоску, где привратник продавал открытки и сувениры. Купив несколько открыток, она поискала глазами книгу посетителей, но ее нигде не было видно.

— Я бы хотела расписаться в книге посетителей, — набравшись смелости, обратилась Сэцуко к привратнику, который внимательно изучал древние прописи.

Привратник мельком взглянул на Сэцуко и подал спрятанную в ящике стола книгу.

Сэцуко быстро перелистала последние заполненные страницы, но фамилии Коити Танака не нашла.

— Благодарю вас, — сказала она и поспешила к машине.

— К храму Ангоин, — бросила она шоферу.

Дорога пролегала среди скошенных рисовых полей. Вскоре они въехали в небольшую рощу и остановились перед воротами с надписью «Ангоин».

Храм этот славился статуей будды Асука, изваянной, как говорили, мастером Торибуцу. В любой книге по истории искусства Японии можно всегда видеть фотографию этой статуи. На этот раз Сэцуко не спешила замереть в молитвенной позе перед «Улыбающимся буддой». Ее прежде всего интересовала книга посетителей. В привратницкой было пусто, но Сэцуко, должно быть, заметили, потому что вскоре появился пожилой монах в белом одеянии.

— Желаете осмотреть храм? — спросил он.

Сэцуко покачала головой. Она сразу увидела книгу посетителей, но сначала приобрела несколько сувениров и лишь после этого обратилась к монаху:

— Видите ли, я приехала издалека, из Токио, поэтому мне хотелось бы расписаться в книге посетителей.

— Пожалуйста, — улыбнулся монах и стал растирать в тушечнице тушь.

Пока он этим занимался, Сэцуко быстро перелистала книгу и чуть не вскрикнула: на предпоследней странице стояла фамилия Коити Танака, написанная тем же самым чеканным почерком. Указывая на эту фамилию, Сэцуко, сдерживая волнение, спросила монаха:

— Не припомните ли, когда этот господин посетил ваш храм?

Монах наклонился, внимательно посмотрел на подпись и, задумчиво покачав головой, ответил:

— Точно не припомню. В последнее время было много посетителей. По-видимому, дней десять назад.

— Может быть, вы запомнили его внешность?

— Нет, не помню, — ответил монах. — А вы что, с ним знакомы?

— Да, и очень хорошо, — неожиданно для себя ответила Сэцуко. — Я посмотрела на подпись и вспомнила человека, с которым давно не виделась.

— Очень сожалею, но ничем не могу вам помочь.

Сэцуко еще раз взглянула на подпись. Невероятно, но почерк прямо-таки дядин.

Сэцуко хранила дома несколько образцов его каллиграфии, подаренных ей еще в детстве. Как жаль, что у нее с собой нет ни одного образца — можно было бы сейчас на месте сличить.

В Нару Сэцуко возвратилась вечером, когда в городе зажглись огни. Реити — так звали ее мужа — уже принял ванну и дожидался жену в номере. Он сидел, закутавшись в теплый халат, и читал газету.

— Извини, что задержалась, — сказала Сэцуко.

— Ничего. Ванну примешь?

— Попозже.

— Тогда давай ужинать. Я зверски проголодался. — Реити по-ребячьи постукал себя ладонью по животу.

Сэцуко заказала ужин.

— Ты покончил с делами раньше, чем предполагал? — спросила она.

— Да, заседание кончилось в первой половине дня. Друзья пригласили отметить это событие в ресторане, но ты же знаешь, к спиртному я равнодушен, да и не хотелось заставлять тебя дожидаться. Поэтому я отказался и сразу выехал в Нару.

Сэцуко почувствовала раскаяние.

— Еще раз прости, что заставила тебя ждать, — сказала она.

— Ничего страшного. Лучше расскажи, как прошло твое паломничество. — Реити несколько иронически относился к увлечению жены.

Принесли ужин, и Реити стал поспешно уничтожать одно блюдо за другим.

— Ты в самом деле сильно проголодался, — сказала Сэцуко, с улыбкой глядя на мужа.

— Днем не удалось даже перекусить, и, пока ехал в Нару, почувствовал такую пустоту в желудке, что решил: еще немного, и отправлюсь от голода к праотцам. — Муж Сэцуко был доцентом на кафедре патологии в университете Т. — Ну так как же, удалось тебе выполнить намеченную программу? — повторил он.

— В общем, да, — неопределенно ответила Сэцуко. Ведь она посетила не совсем те места, где намеревалась побывать сначала.

— Ну и как Саходзи?

Реити спросил именно о Саходзи, поскольку ему нравилось само название старинной дороги. Кроме того, он гордился тем, что наизусть помнил стихотворение из «Манъесю», посвященное этой дороге:

В юности Реити зачитывался литературными памятниками.

— Туда я не добралась, — ответила Сэцуко.

— Почему? — спросил Реити, удивленно глядя на жену. — Ведь ты мечтала побывать именно там.

— Верно. Но по пути планы мои изменились. Зато я посетила Ангоин и Татибанадэра.

— В странные места тебя потянуло.

Сэцуко решила рассказать мужу все без утайки.

— Дело в том, что в книге посетителей храма Тоседайдзи мне бросилась в глаза фамилия, написанная почерком, очень похожим на почерк дяди. И что-то меня толкнуло проверить, нет ли такой же подписи и в других храмах.

— Почерк дяди?! — Реити удивленно поднял брови.

— Почерк был очень похож на дядин, и мне почему-то взгрустнулось.

— Ну, это объяснимо, ведь Ногами был в некотором смысле твоим наставником. Это он привил тебе любовь к старинным храмам, — улыбнулся Реити. — Итак, ты решила взглянуть на книги посетителей в других храмах… Но почему ты выбрала храмы близ Асука?

— Дяде они особенно нравились, он часто упоминал о них в письмах, будучи за границей.

— Ну и ну? — воскликнул Реити. — Но ты, надеюсь, объездила эти храмы не в поисках самого дяди?

— Конечно, нет. Ведь дядя умер семнадцать лет назад. И все же в храме Ангоин я нашла ту же фамилию, написанную тем же почерком.

— Н-да, — протянул Реити. — Женская интуиция — страшная штука! А как фамилия того человека, который присвоил себе почерк покойного Ногами?

— Коити Танака. Нет, в самом деле, почерк удивительно похож, а ведь почерк у дяди особый, свойственный лишь образцам знаменитого китайского каллиграфа.

— Если господин Коити Танака учился по образцам того же каллиграфа, то он, прямо скажем, нехорошо поступил по отношению к тебе: заставил переменить планы и уклониться далеко в сторону, — усмехнулся Реити. — Думаю, своим усердием ты угодила покойному дяде.

Отель окутала ночная тишина. По козырьку над окном застучали капли дождя.

Хотя Реити и высмеял ее предположения, подпись Коити Танаки так и стояла перед глазами Сэцуко. В тот день, как никогда прежде, ее охватили воспоминания о дяде, умершем в Европе много лет назад.

 

2

На второй день по возвращении в Токио Сэцуко отправилась в гости к тетке, вдове Ногами.

Дом, куда она шла, находился в районе Сугинами, где местами еще сохранились небольшие рощи японского дуба, а соседний особняк, принадлежавший старинной аристократической фамилии, был окружен настоящим лесом.

Сэцуко нравилась эта дорога. Правда, в последнее время тут появилось много новых домов и деревьев стало меньше, но по-прежнему вокруг аристократического особняка высились могучие дубы и пихты.

Осенью здесь было особенно красиво. Путь пролегал по узкой тропинке, которая причудливо извивалась между живыми бамбуковыми изгородями.

Сэцуко остановилась у входа в небольшой дом и позвонила. Дверь сразу же открыли, и на пороге появилась тетушка Такако.

— Заходи, рада тебя видеть, — сказала она. — Спасибо за открытку из Нары.

Сэцуко вдруг вспомнила день бракосочетания тетки и дяди. Кажется, это было накануне назначения-дяди вице-консулом в Таньцзинь. А спустя год ее мать получила от них первое письмо. Сэцуко и сама получала потом чудесные открытки, написанные красивым почерком тетки, с изображением различных китайских пейзажей.

Дядя, который с юношеских лет увлекался каллиграфией, не раз говорил матери Сэцуко: «Презираю женщин, не умеющих писать, и уж если женюсь, то только на девушке, обладающей красивым почерком».

Так оно и вышло.

— Сколько дней ты провела в Наре? — спросила Такако, наливая племяннице чай.

— Один день, — ответила Сэцуко, доставая подарки.

— Жаль, что так мало.

— У Реити ведь занятия в университете, поэтому побыть там подольше не было возможности.

— Ах, так…

— Приехали в Нару рано утром, собиралась осмотреть храмы вдоль Саходзи, но по странному стечению обстоятельств отправилась в другую сторону, в Асука.

— Почему? — недоуменно спросила тетка.

Сэцуко колебалась: стоит ли сейчас рассказывать о сделанном ею открытии? При других обстоятельствах ей нетрудно было бы с улыбкой поведать тетке об этом, но подпись Коити Танаки вдруг снова всплыла у нее перед глазами, и ее предположение показалось настолько реальным, что она испугалась… Нет, она не сумеет в шутливой форме сказать об этом Такако, которая в последние годы уже успокоилась, храня в памяти образ мужа, умершего давно на чужбине.

— В храме Тоседайдзи, — вдруг решилась Сэцуко, — я обнаружила в книге посетителей фамилию, написанную почерком, очень похожим на почерк дяди.

— Да? — В возгласе Такако не почувствовалось волнения, только в глазах мелькнуло любопытство. — Странно, я думала, что такого почерка, пожалуй, ни у кого теперь нет.

— Похож как две капли воды! Я ведь прекрасно помню почерк дяди, и, хотя фамилия была другая, я чуть не вскрикнула от удивления.

Такако продолжала спокойно улыбаться.

— Тогда я решила отправиться в Асука в надежде отыскать хотя бы еще одну подпись этого Танаки. Дядя часто говорил мне, что ему особенно нравятся древние храмы в Асука.

— И что же? — заинтересовалась наконец Такако.

— И нашла еще! В книге посетителей храма Ангоин.

— Так-так, — усмехнулась Такако. — По-видимому, ты слишком много думала о дяде, вот тебе и показался почерк знакомым.

— Может быть, — решила не возражать Сэцуко. — Но когда я глядела на те иероглифы, мне невольно захотелось сравнить их.

— Узнаю тебя.

— Не смейтесь, тетя. Будь эти храмы поближе, я готова была бы хоть сейчас вновь отправиться туда вместе с вами.

— Это невозможно! Да я и не стала бы смотреть. Мой Кэнъитиро давно умер. Вот если бы он был жив… По-видимому, привидение водило рукой человека, что оставил в книгах посетителей свою подпись.

— Рейхи говорит то же самое. Когда мы встретились с ним в Наре в гостинице, он сказал: «Тебя целый день водил дух покойного дяди».

— Он, безусловно, прав, и давай больше не будем об этом говорить, — отрезала Такако.

— Ну, а как поживает Кумико? — переменила разговор Сэцуко. — Здорова ли, как у нее дела на службе?

— Спасибо, хорошо, — улыбнулась Такако.

— Немало, тетя, вы положили на нее сил. Но теперь все позади. Должно быть, скоро и жених объявится. Сколько ей сейчас?

— Двадцать три исполнилось.

— Есть кто-либо на примете?

— Я как раз хотела с тобой посоветоваться. Понимаешь, у Кумико появился новый знакомый, она его даже раза два приглашала в гости.

— Вот как! А что он за человек?

— Работает в газете. Мне он показался положительным юношей. Хорошо бы и тебе на него взглянуть.

— Обязательно. В следующий раз, когда он придет, пригласите и меня. Ну, а что вы думаете?

— Не знаю, что и сказать, — ответила Такако, но по выражению ее лица было видно, что она уже согласна на этот брак.

— Как время летит, — задумчиво сказала Сэцуко. — Сколько Кумико было лет, когда умер дядя?

— Шесть.

— Как бы он радовался, если бы дожил до ее свадьбы. — Сэцуко расчувствовалась. Вот и Кумико стала взрослой, видимо, и замуж скоро выйдет. А ведь совсем недавно… Сэцуко часто вспоминала свою сестренку, когда та была маленькой.

Кумико было всего четыре года, когда они вместе однажды отправились в Эносима на морское побережье. Девочка так увлеклась игрой в песочек, что никак не хотела возвращаться Домой. И сейчас, будто все было только вчера, перед глазами Сэцуко стояла крошечная девчушка в красном платьице, присевшая на корточки на песчаном берегу у самой воды.

— Муж безумно любил дочь, — тихо сказала Такако, — и в письмах из-за границы только о ней и спрашивал, в последнем письме тоже. Кажется, я тебе его показывала?

— Да, но я совсем забыла, что он тогда писал. Хотелось бы взглянуть на письмо еще раз? — сказала Сэцуко.

Конечно, ей было приятно снова почитать письмо дяди, но, помимо этого, она хотела воспользоваться случаем и взглянуть на его почерк.

Такако с готовностью встала и вышла из комнаты. Воспоминания о муже ее всегда как-то будоражили — она оживлялась и словно сбрасывала с себя груз своих лет. Вскоре она вернулась, прижимая к груди письмо.

— Вот оно! — Такако протянула конверт.

На конверте была наклеена иностранная марка. На штемпеле можно было разглядеть дату: 3 июня 1944 года. Плотный конверт был изрядно потрепан — по-видимому, его уже много раз держали в руках, Сэцуко вытащила из конверта листок почтовой бумаги, потертый на сгибах.

Письмо было отправлено из швейцарской больницы, где лежал заболевший дядя.

Сэцуко быстро пробежала глазами письмо:

«Вдали от родины сильнее ощущаешь беду, нависшую над ней. Человек чувствительнее воспринимает реальность, когда находится в отдалении и не вовлечен непосредственно в водоворот событий. Точно так же, как свидетели харакири испытывают больший страх, чем человек, его совершающий. Сейчас я нахожусь в Швейцарии, в больнице, и все время думаю и беспокоюсь о вас. Никогда я так сильно не волновался за вашу судьбу. В газетах чуть не ежедневно сообщают о бомбардировках, которым подвергается Япония. Всякий раз, когда я читаю об этом, меня охватывает страшное беспокойство за Кумико, хотя в такой момент, может быть, и нехорошо думать исключительно о своей семье…

Надо что-то предпринять, чтобы вернуть Японию к мирной жизни. Я с содроганием думаю о том, что, пока лежу здесь, на больничной койке, каждое мгновение сотни, тысячи жизней уходят в небытие. В окно палаты светит яркое веселое солнце. Должно быть, у вас сейчас такого мирного солнца нет и в помине. Вы, наверно, прячетесь в бомбоубежищах и со страхом ожидаете очередного налета американских бомбардировщиков.

Я понимаю, что на тебя, жена, легло тяжкое бремя ответственности за нашу Кумико. Будь же терпелива, и да хранит вас обеих моя любовь.

Молюсь о том, чтобы скорее в Японию пришел мир и ничего не случилось с Кумико».

Зная о жесткой военной цензуре, надо отдать должное смелости дяди, который написал такое письмо. Должно быть, эту смелость придавала ему любовь к жене и дочери и беспокойство за их судьбу, подумала Сэцуко и принялась разглядывать почерк. Безусловно, иероглифы, написанные пером, отличались от написанных кистью, но и здесь явно прослеживались индивидуальные особенности почерка Ногами.

— Прочитала письмо, и сразу захотелось зажечь поминальную палочку, — сказала Сэцуко, возвращая Такако письмо.

— Спасибо тебе, — поблагодарила Такако и провела ее в комнату, где находился домашний алтарь. На алтаре стояла фотография Ногами того времени, когда ему присвоили звание первого секретаря. На его губах застыла легкая улыбка, сквозь узкие веки смотрели живые глаза.

— Кто доставил останки дяди в Японию? — спросила Сэцуко.

— Господин Мурао. Он служил в том же представительстве, что и муж. Теперь он начальник отдела в департаменте стран Европы и Азии.

— Вы встречались с ним с тех пор?

— По приезде в Японию он дважды заходил, зажигал поминальные палочки.

По-видимому, этот Мурао навестил семью своего сослуживца по обязанности, а потом, вероятно, закрутился на работе и забыл о них, подумала Сэцуко.

Такако в свое время рассказывала Сэцуко, о чем тогда говорил господин Мурао, передавая ей урну с прахом покойного мужа.

В последние месяцы, когда поражение Японии становилось все более очевидным, Ногами, по его словам, развил в нейтральной стране активную дипломатическую деятельность. Одна из стран оси — Италия — уже капитулировала перед армией англичан и американцев, Советский Союз наносил один за другим мощные удары по германской армии. Ситуация складывалась так, что при всем желании нельзя было и предположить, будто у Японии оставались какие-либо шансы на победу. И задача Ногами состояла в том, чтобы действуя через нейтральную страну, постараться добиться выгодных для Японии условий мира. Предполагалось достигнуть этой цели путем переговоров с союзными державами.

Однако почти все, с кем вел переговоры Ногами, были на стороне противника и не сочувствовали Японии. Отсюда можно понять, какие трудности испытывал японский дипломат. И он не выдержал. Болезнь поразила легкие, и, когда Ногами поместили в больницу, от этого еще недавно цветущего человека остались лишь кожа да кости.

Извещение о его кончине было передано японскому представительству через министерство иностранных дел Швейцарии. Господин Мурао, специально отправился туда за останками Ногами, но шла война, и на дорогу потребовалось немало времени. Когда он прибыл в Швейцарию, Ногами уже кремировали, и Мурао передали только его прах.

В больнице Мурао сказали, что умер Ногами спокойно, но в последние дни очень тревожился за судьбу своей страны.

Вместе с прахом ему вручили и завещание покойного, адресованное жене. В завещании главным образом говорилось о воспитании Кумико, однако покойный давал в нем совет и жене — выйти замуж вторично. Сама Сэцуко этого завещания не читала, но ее мать, видевшая его, подробно пересказала ей его содержание.

Спустя несколько дней после того, как Сэцуко навестила тетку, ей позвонила Кумико.

Она поблагодарила за подарки и спросила, правда ли, что Сэцуко видела в книге посетителей фамилию, написанную почерком отца.

— Правда, — ответила Сэцуко и улыбнулась: Кумико, должно быть, хочет все узнать из первых рук.

— Расскажи мне все подробно, — попросила Кумико.

— К моему сожалению, больше того, что я говорила твоей маме, я ничего не знаю, — как можно мягче ответила Сэцуко, боясь разочаровать девушку, безумно любившую отца.

— Тогда разреши прийти к тебе завтра, если я, конечно, не помешаю твоему мужу.

— Завтра его не будет, у него какие-то дела в университете.

— Вот и прекрасно, это даже лучше, что его не будет. Есть одно дело, о котором мне неудобно при нем говорить.

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет! Просто я хотела зайти вместе со своим другом. Он работает в газете и очень заинтересовался тем, что ты обнаружила в Наре.

— Он работает в газете?

— Противная! Мама ведь тебе уже все сказала! — воскликнула Кумико.

Повесив трубку, Сэцуко встревожилась: почему это газетный репортер вдруг проявил интерес к ее открытию?

Когда она вечером поделилась своим беспокойством с Реити, тот, развязывая галстук, недовольно поморщился:

— Вот что бывает, когда начинают болтать глупости. Нынешних газетчиков хлебом не корми — только подавай сенсацию.

Но Сэцуко не считала, что подобное происшествие может послужить темой для сенсации.

— Так-так, значит, у Кумико появился возлюбленный. — Реити заинтересовался именно этой новостью.

 

3

— Сегодня, кажется, придет Кумико со своим репортером, — вспомнил Реити, собираясь в университет.

— Постарайся пораньше вернуться, чтобы их застать, — попросила Сэцуко.

— Очень жаль, но как раз сегодня мне придется задержаться. Ты извинись за меня, — сказал Реити и, взяв свой старый портфель, ушел.

Соэда оказался совсем не таким, каким Сэцуко рисовала в своем воображении газетного репортера. На первый взгляд он смахивал на обычного служащего какой-нибудь фирмы. Отличали его лишь косматые, небрежно причесанные волосы. Держал он себя учтиво, с достоинством и довольно сдержанно.

Соэда подал свою визитную карточку, из которой Сэцуко узнала, что зовут его Сеити и служит он в солидной газете. Одет он был скромно, но со вкусом. Высокий рост и мужественное лицо создавали впечатление определенной надежности. Он вовсе не был похож на тип газетчика, готового погнаться за любой сенсацией.

После того как хозяйка и гости перекинулись несколькими словами о погоде и обменялись последними новостями, Кумико заговорила о цели их визита:

— Сестрица, я тебе уже говорила, что Соэда заинтересовался тем, что тебя поразило в Наре. Тебе не трудно все это повторить?

— А вам мое открытие не показалось странным? — спросила Сэцуко у Соэды.

— Нет, просто меня оно очень заинтересовало, — серьезно ответил юноша.

Сэцуко взглянула на Соэду, большие глаза юноши излучали доброжелательность.

— Кое-что о судьбе господина Ногами мне удалось выяснить, — продолжал Соэда. — Нашел я и официальное сообщение о его кончине, и, полагаю, это сомнения не вызывает. Тем не менее рассказ Кумико о том, что вы обнаружили в нарских храмах, вызвал у меня странное чувство.

— Почему? — удивленно спросила Сэцуко.

— В общем-то, серьезной причины нет, — спокойно ответил Соэда, — но меня удивило совпадение: фамилия, написанная почерком Ногами, обнаружена именно там, где он любил бывать при жизни. И мне захотелось услышать от вас подробности вашего посещения Нары.

Почему этот юный репортер заинтересовался Ногами, соображала Сэцуко. Может, он просто хочет больше узнать об отце своей невесты? Но тогда зачем ему было искать встречи с ней? Обо всем, что он хотел узнать, он мог бы спросить у Кумико и ее матери.

— Но все-таки, почему вас это заинтересовало? — спросила Сэцуко.

— Для меня важно все, что касается людских судеб, — ответил Соэда.

Сэцуко эти слова не показались высокопарными, может потому, что гоноша держался удивительно скромно, а может благодаря серьезному тону, каким они были сказаны.

В самом деле, задача газетчика, видимо, в том и состоит, чтобы изучать человеческие судьбы. И Сэцуко показалось, что этот юноша испытывает то же самое странное чувство, какое охватило ее, когда она увидела так поразивший ее почерк. Правда, чувство это, вероятно, возникло у него по другой причине, в результате хладнокровного анализа фактов. И хотя у Сэцуко не было каких-то особых оснований для такого предположения, она поверила в это инстинктивно, приглядываясь к Соэде.

В общих чертах Соэда уже кое-что знал со слов Кумико, но только в общих чертах, и Сэцуко ничего не оставалось, как подробно рассказать о своем путешествии в Нару. Соэда слушал внимательно, делая иногда короткие заметки в блокноте.

— Любопытно, что фамилия, написанная почерком, столь похожим на почерк господина Ногами, обнаружена в тех храмах, какие он больше всего любил. Я, конечно, не думаю, что отец Кумико жив. И все же у меня возникло желание более подробно узнать о его последних днях, — сказал Соэда, выслушав рассказ Сэцуко. — Дело в том, что я уже давно хочу заняться исследованием деятельности японских дипломатов во время войны и ваш рассказ вновь возбудил профессиональное любопытство репортера к этой теме.

Из этих слов Сэцуко сделала вывод, что Соэду в первую очередь интересует не лично Ногами, а связанные с ним проблемы внешней политики того периода.

— Пока о работе, которую вели японские дипломаты в нейтральных странах, еще ничего не написано, — продолжал Соэда. — После окончания войны прошло уже шестнадцать лет, и было бы интересно послушать тех, кто еще жив, а затем написать об этом.

— Прекрасная мысль, — сказала Сэцуко, — и вам, несомненно, удастся написать увлекательную книгу.

— Это не так просто, — покачал головой Соэда.

— Нет-нет, я уверена, у вас получится замечательная книга! — горячо воскликнула Сэцуко.

— Я решил начать с господина Мурао из министерства иностранных дел, — сказал Соэда. — По словам мамы Кумико, он больше чем кто-либо осведомлен о последних днях господина Ногами. Ведь они работали вместе, и именно Мурао привез его прах в Японию. Жаль, конечно, что только прах. Уж если господину Ногами было суждено умереть, то лучше, чтобы это произошло в Японии, а не на чужбине.

Соэда как будто подслушал мысли Сэцуко. Ведь и она часто так думала. Кумико не вмешивалась в разговор сестры с Соэдой, она только слушала, печально опустив голову.

Было уже три часа, когда Соэда и Кумико простились с хозяйкой дома. Освещенные осенним солнцем деревья отбрасывали длинные тени. Сэцуко долго глядела юноше и девушке вслед, пока они не скрылись за поворотом изгороди, увитой красным амарантусом…

На следующий день Соэда попытался добиться приема у господина Мурао. К телефону подошел секретарь и спросил, по какому делу ему нужен Мурао. Соэда ответил, что хотел бы встретиться по личному вопросу.

— Господин Мурао сейчас очень занят, поэтому прошу изложить суть дела мне. Тогда я смогу выяснить, когда он сможет вас принять, — настаивал секретарь.

— О цели встречи я хотел бы сообщить самому господину Мурао, — упорствовал Соэда.

Секретарь, по-видимому, переключил аппарат, потому что в трубке раздался другой голос:

— Мурао слушает. По какому делу вы хотите со мной встретиться?

— Я хотел бы получить у вас кое-какую информацию, — сказал Соэда, назвав себя и газету, которую он представлял.

— Навряд ли я смогу быть вам полезен. По сложным вопросам внешней политики вам лучше обратиться к более высокому начальству.

— На мой вопрос можете ответить только вы, — настаивал Соэда.

— Что же это за вопрос? — Голос Мурао звучал не слишком дружелюбно, таким тоном говорят обычно чиновники — вежливо, но холодно.

— Я собираю, — заторопился Соэда, — материалы для книги о дипломатах военных лет. Вы, господин Мурао, в те годы тоже были на дипломатической работе в нейтральной стране.

— Был.

— По этому делу мне и хотелось бы с вами встретиться.

— Н-да, — протянул Мурао, должно быть обдумывая ответ. — Не уверен, что сумею сообщить вам что-либо интересное. — Тон его несколько смягчился. — Но если вы настаиваете, прошу вас зайти сегодня в три. К сожалению, могу уделить вам не более десяти минут, — сказал он после паузы, потребовавшейся, наверно, чтобы взглянуть на расписание дня.

— Благодарю, — ответил Соэда и повесил трубку.

В условленное время Соэда вошел в здание министерства иностранных дел. И в лифте, и в коридорах четвертого этажа, куда он поднялся, было много иностранцев. Несколько человек, пришедших с какой-то петицией, слонялись по коридору.

Девушка провела его в приемную и попросила подождать. Соэда подошел к окну и поглядел вниз. По улице нескончаемым потоком мчались машины. Красиво выделялись резные листья каштанов в лучах осеннего солнца.

Вскоре послышались торопливые шаги и в приемную вошел довольно полный мужчина в отлично сшитом костюме. У него был холеный вид, редкие волосы были аккуратно зачесаны.

— Мурао, — представился он, принимая от Соэды визитную карточку. — Прошу.

— Извините за беспокойство, — сказал Соэда, усаживаясь напротив Мурао.

Бесшумно вошла девушка, поставила чашечки с чаем и так же бесшумно удалилась.

— Итак, что вас интересует?

— Вы, кажется, находились в нейтральной стране до конца войны?

— Да, — подтвердил Мурао.

— Как раз в то время посланник вернулся в Японию и его функции были возложены на первого секретаря представительства Кэньитиро Ногами?

— Совершенно верно.

— Господин Ногами скончался за границей?

— Да, к сожалению, — тихо произнес Мурао.

— Ему приходилось много работать?

— Очень. — Мурао закурил сигарету. — Именно непосильная работа сократила ему жизнь. Я в ту пору служил под его началом, и нам пришлось потратить немало сил на осуществление целей дипломатии военного времени.

— Кажется, именно вы привезли прах господина Ногами на родину?

— Вы, я вижу, прекрасно осведомлены. — Мурао пристально посмотрел на Соэду, и взгляд его стал жестче.

— Об этом сообщалось в свое время в газетах.

— Да, это верно, — согласился Мурао.

— Господин Ногами еще в студенческие годы увлекался спортом, особенно дзю-до…

— Да, у него был даже третий дан.

— Я слышал, он обладал весьма крепким здоровьем.

— Чрезмерное увлечение спортом в юности сказывается впоследствии на легких.

— Значит, Ногами умер от туберкулеза?

— Да. В сорок четвертом году. Ногами серьезно заболел. Врачи обнаружили у него туберкулез и предложили сменить климат. При такой болезни работать на износ, как работал он, было нельзя. Это угрожало уже самой жизни. Однако Ногами упорствовал. Тогда мы все, чуть не насильно, отправили его в Швейцарию.

Мурао говорил медленно, прикрыв глаза, словно припоминал подробности тех давних дней.

— И там, в Швейцарии, Ногами скончался?

— Да. Когда нас известили об этом, я поехал за его останками. В ту пору добраться до Женевы стоило большого труда.

— Вам удалось встретиться с врачами и узнать подробности?

На мгновение с лица Мурао исчезла улыбка и доброжелательное выражение сменилось почти враждебным. Но он постарался сразу же взять себя в руки, понимая, что Соэда внимательно за ним наблюдает.

— Безусловно, я расспросил их, — сказал Мурао после довольно длительной паузы. — Ногами пролежал в больнице три месяца. Как ни печально, но отправлять его в Японию в том состоянии не представлялось возможным. Тем более что у нас не нашлось бы даже необходимых лекарств, а в Швейцарии их было больше чем достаточно, — добавил Мурао, опустив глаза.

— Вы прибыли в больницу уже после кремации?

— Да, Ногами скончался за две недели до моего приезда, и его, естественно, кремировали. Прах передал мне главный врач больницы. Имени его сейчас не припомню.

Наступила пауза. Соэда некоторое время разглядывал висевшую на стене картину с изображением Фудзиямы.

— Как чувствовал себя Ногами в последние дни? — спросил он, оторвав взгляд от картины и внимательно наблюдая за Мурао.

— Мне сказали, что он был спокоен и лишь сожалел, что выбыл из строя в столь ответственный момент. Оно и понятно — Япония находилась на грани катастрофы.

— В сообщении, опубликованном в газетах, говорилось, что господин Ногами, замещая посланника, отдавал все силы осуществлению целей японской дипломатии военного времени в условиях сложной политической ситуации на Европейском континенте. Не можете ли вы более конкретно рассказать, в чем заключалась его работа?

— Н-да, — произнес Мурао, и на его лице появилась та неопределенная улыбка, какая бывает, когда человеку не хочется отвечать на вопрос. — О его конкретной работе мне, собственно, ничего не известно.

— Но ведь вы работали вместе!

— Это верно, но Ногами действовал самостоятельно, не посвящая меня в свои дела. Учтите, тогда работа отличалась от дипломатии мирных дней. Связь с Японией из-за препятствий, чинимых противником, была нерегулярной, и Ногами, как, впрочем, и всем остальным сотрудникам, приходилось подчас действовать на свой страх и риск, полагаясь исключительно на собственное разумение.

— И все же, — упорствовал Соэда, — вы работали под непосредственным руководством Ногами и в целом должны были представлять, в чем заключалась его дипломатическая деятельность. Я не спрашиваю вас о подробностях, скажите хотя бы в общих чертах.

— Затрудняюсь вам что-либо ответить, — на этот раз без обиняков сказал Мурао. — Еще не время раскрывать перед всеми нашу деятельность.

— Но ведь речь идет о событиях шестнадцатилетней давности.

— И все же не время. Ведь еще живы участники тех событий, и мы поставили бы их в крайне затруднительное положение. — Мурао вдруг прикусил язык, сообразив, что сказал лишнее. Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

— Есть люди, которые оказались бы в затруднительном положении? — ухватился за эти слова Соэда. Возникла та самая ситуация, когда один старается поскорее захлопнуть дверь, а другой, просунув в щель ногу, не дает этого сделать. — Что это за люди? Разве им теперь еще что-то грозит? Или до сих пор существуют какие-то тайны?

Мурао вроде бы и не рассердился. Он просто поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Как раз в этот момент вошла секретарша.

— Время истекло, извините, — сказал Мурао, демонстративно глядя на часы.

— Господин Мурао, — остановил его Соэда. — И все же кого конкретно поставила бы в затруднительное положение публикация материалов о дипломатической деятельности, которую в то время вел Ногами?

— Если я назову имя человека, вы ведь сразу же отправитесь к нему? — насмешливо улыбаясь, спросил Мурао.

— Конечно. Если обстоятельства позволят.

— В таком случае назову, а уж вы постарайтесь сами взять у него интервью, если он, конечно, согласится.

— Постараюсь.

— Тогда обратитесь к Уинстону Черчиллю.

Соэда ошалело глядел вслед Мурао, пока тот не скрылся за дверью. Перед его глазами все еще стояла презрительная ухмылка, искривившая тонкие губы чиновника.

 

4

Соэда покидал здание министерства иностранных дел, не на шутку разозлившись.

«Каков нахал, — возмущался он. — „Обратитесь к Уинстону Черчиллю“! За дурака меня, что ли, считает! И еще эта чиновничья ухмылка».

Соэда завернул за угол. К нему подъехала Машина с флажком его газеты.

— Куда поедем? — спросил шофер.

— К парку Уэно, — на минуту задумавшись, ответил Соэда.

В газету возвращаться не хотелось. Возникло желание пройтись, побыть в одиночестве, но шоферу он об этом не сказал: в транспортном отделе машин не хватало.

— Высадите меня у Библиотечной улицы и возвращайтесь, — сказал Соэда.

Он задумчиво постоял у входа в библиотеку. Собственно, в библиотеке у него никаких дел не было. Он просто решил пройтись по этой, знакомой еще со студенческих лет улице, освободиться от неприятного чувства, которое оставила встреча с Мурао. Соэда собирался уже было двинуться вдоль улицы, как вдруг неожиданная мысль заставила его изменить свое намерение, и он вошел в библиотеку.

Получив разовый пропуск, он направился в отдел каталогов, перебрал несколько карточек, заказал список государственных служащих за тысяча девятьсот сорок четвертый год и пошел в читальный зал.

Вскоре ему принесли нужную книгу. Полистав довольно увесистый том, он нашел список сотрудников представительства Японии в нейтральной стране, где служил Кэньитиро Ногами.

В ту пору Япония имела свои представительства в Европе всего лишь в пяти странах. В интересовавшем его представительстве тогда работало только пять человек. Соэда аккуратно переписал фамилии себе в блокнот:

Посланник: Ясумаса Тэрадзима.

Первый секретарь: Кэнъитиро Ногами.

Помощник секретаря: Есио Мурао.

Стажер: Гэньитиро Кадота.

Военный атташе: подполковник Тадасукэ Ито.

Из перечисленных лиц Тэрадзима и Ногами умерли, у Мурао он был, значит, только Кадота и Ито могли пролить свет на интересовавшие его события.

«Обратитесь к Уинстону Черчиллю» — эти насмешливо брошенные слова не только разозлили Соэду, но и подстегнули его в стремлении докопаться до истины.

Выйдя из полутемного зала библиотеки, Соэда невольно зажмурился. Постояв немного, он пошел вдоль длинной, кое-где обвалившейся ограды. Постепенно он успокоился и стал обдумывать, что следует предпринять дальше. Отыскать Кадоту он сумеет через министерство иностранных дел, а вот найти бывшего военного атташе Ито явно будет нелегко.

На следующий день Соэда выяснил, что бывшего стажера Кадоты уже нет в живых.

— Кадота умер. После окончания войны он вернулся в Японию и вскоре скончался у себя на родине, в городе Сага, — сообщил Соэде сотрудник министерства иностранных дел.

Оставался военный атташе Ито, но пока что-нибудь определенное узнать о нем не удалось. Было даже неизвестно, жив ли он. Кстати, оказалось вообще не просто получить какие-либо сведения о судьбе бывших военных. Соэда выяснил только, что Ито — выходец из города Фусэ Осакской префектуры. Он связался с осакским отделением газеты и попросил навести справки в муниципалитете города Фусэ. Оттуда ответили, что никаких сведений об Ито у них нет и, где он находится в настоящее время, неизвестно. Розыски Соэды зашли в тупик; Мурао не хотел внести ясность в обстоятельства смерти Ногами; военный атташе Ито — последняя надежда — исчез в неизвестном направлении; безрезультатно окончилась и попытка навести справки через знакомого корреспондента, у которого были обширные связи среди бывших военных.

Однажды приятель Соэды обратил внимание на его озабоченный вид.

— Что с тобой? — спросил он. — Чем это ты так озабочен?

Приятель был надежный, и Соэда поведал ему обо всем, не упомянув только фамилии Ногами.

— Послушай, у меня есть идея, — сказал он. — Ты все время ограничиваешься розысками среди служащих представительства. А не попробовать ли найти кого-либо из японцев, находившихся в то время в нейтральной стране?

Однако Соэда отверг эту мысль: навряд ли с деятельностью такого правительственного органа, как дипломатическое представительство, знакомили японцев, проживавших тогда в этой стране. Тем более они ничего не могли знать о Ногами.

— Вот если бы можно было отыскать человека, близко стоявшего к представительству, — сказал Соэда.

— Есть такой человек! — воскликнул находчивый приятель.

— Кто же это?

— Корреспондент. Хотя корреспондент и не дипломатический работник, он по своей должности обязан часто бывать в представительстве, получать там информацию. Такой человек, безусловно, должен быть в курсе дела.

Разве газеты имели своих спецкоров в Европе в сорок четвертом году? — выразил сомнение Соэда.

— Был такой. И довольно известная личность.

— Кто же?

— Господин Таки. Ресей Таки.

— Неужели? — удивился Соэда.

Таки в свое время занимал пост главного редактора газеты, в которой работал Соэда. Пять лет назад он ушел в отставку и занял пост директора-распорядителя Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами.

— Пожалуй, Таки располагает нужной информацией и тебе не откажет — все же вы в некотором роде бывшие сослуживцы.

— Ты подал мне хорошую мысль, — сказал Соэда. — Постараюсь как можно скорее с ним встретиться.

Соэда лично не был знаком с Таки. К тому же он был обыкновенным репортером, а Таки в те времена — газетным асом, главным редактором! Поэтому он счел не лишним запастись подходящей рекомендацией и обратился за ней к заведующему справочным отделом, который прежде работал в непосредственном контакте с Таки. Тот написал рекомендательное письмо прямо на обороте своей визитной карточки и посоветовал пойти к Таки на службу — в Дом зарубежной культуры, где Таки бывал ежедневно.

Дом зарубежной культуры находился в тихом районе Токио, поблизости от посольств и консульств иностранных государств. Вымощенная камнем дорога, повторяя мягкие очертания холмов, постепенно поднималась вверх. Большие участки были обнесены увитыми вьющимися растениями оградами, за которыми среди деревьев виднелись европейского типа дома с развевающимися на них иностранными флагами. Экзотическое зрелище!

Дом зарубежной культуры был обставлен тоже на европейский лад. Сюда приезжали в основном иностранцы, причем, как правило, высокопоставленные. Прежде это здание принадлежало одному из старых концернов дзайбацу.

Соэда толкнул вертящуюся дверь и вошел в приемную, полную посетителей. Ему пришлось подождать, пока один из служащих наконец подошел к нему.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил он.

— Мне хотелось бы встретиться с господином Таки, — сказал Соэда, протягивая ему визитные карточки — свою и начальника справочного отдела.

— Прошу вас пройти в холл, наверх, — сказал служащий, предварительно позвонив куда-то по телефону.

Соэда поднялся на второй этаж. Внизу за окном виднелся ухоженный японский сад с большими, удивительной красоты декоративными камнями. По-видимому, прежний владелец дома приобрел их за большие деньги.

В холле находились одни иностранцы.

Таки заставил себя ждать не менее получаса. Он появился, когда у Соэды от нечего делать возникло странное желание поскользить по гладкому мраморному полу холла.

Таки был высокого роста и крепкого телосложения. Его лицо прорезали глубокие морщины, волосы с проседью были аккуратно зачесаны. Весь его облик, дополненный очками без оправы, напоминал скорее иностранца, нежели японца. В общем, внешность господина Таки была столь внушительной, что смутила Соэду.

Он держится с таким достоинством, что, пожалуй, ни в чем не уступит иностранцам, среди которых вращается, подумал Соэда.

— Таки, — представился директор-распорядитель, беря визитную карточку Соэды. — Прошу вас. — Он указал на кресло исполненным достоинства жестом. — Чем могу быть вам полезен? — спросил он, минуя всякие церемонии. Кстати, в этом тоже проявился подход к делу, характерный для иностранцев.

— Хотел бы спросить вас о некоторых событиях, имевших место в пору вашего пребывания в Женеве, — сказал Соэда, глядя Таки прямо в глаза.

— Неужели вас интересует такая давняя история? — Вокруг глаз Таки за сверкающими стеклами очков собрались добродушные морщинки.

— Меня интересует первый секретарь представительства Кэнъитиро Ногами, который, как известно всем, в сорок четвертом году скончался в женевской больнице.

Соэде показалось, что глаза Таки за очками без оправы холодно блеснули — холодно и настороженно.

Он не спешил с ответом. Его рука медленно потянулась к карману, из которого он вынул сигару.

— Вы ведь находились в то время там и были знакомы с Ногами?

Таки слегка наклонил голову и, щелкнув зажигалкой, закурил.

— Фамилию Ногами слышал, но непосредственно с ним знаком не был, — сказал он наконец, выпустив струйку дыма.

— Но вы, вероятно, знали о том, что Ногами скончался в швейцарской больнице?

— Да, я слышал об этом.

— Что вы можете сказать о последних днях Ногами? Он, кажется, очень много работал и заболел от переутомления?

— Видимо, так.

— Будучи специальным корреспондентом, вы были достаточно информированы о внешней политике Японии в то время. Ногами, который вынужден был замещать уехавшего по болезни в Японию посланника, приходилось нелегко. Ведь он должен был проводить внешнюю политику Японии, находясь между двумя лагерями: союзными державами и странами оси.

— Совершенно верно. Он умер как раз в самое тяжелое время — за год до окончания войны. — В голосе Таки звучало едва скрываемое безразличие.

— Чем занимался господин Ногами в последние дни перед своей кончиной?

— Не знаю, — поспешно ответил Таки, — да и не должен был знать. Я был спецкором, в мои обязанности входила исключительно информация о ходе войны, которую я передавал газете через нейтральную страну. Меня абсолютно не интересовали последние дни одного из дипломатов, да и в представительстве никто меня не информировал об этом.

Соэда понял, что здесь, как и при встрече с Мурао, он натолкнулся на глухую стену, от которой все его вопросы отскакивают, словно горошины. Таки сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и глядел на Соэду так, будто едва удостаивал его своим присутствием.

С первой минуты встречи Соэде стало ясно, что все его надежды развеялись в прах. А он-то думал, что бывший сослуживец, старший по положению, с пониманием отнесется к корреспонденту той же газеты, где работал и он.

На деле же Таки отнесся к нему, мягко говоря, безразлично. Мало того, Таки не проявил никакого желания хоть в чем-то ему помочь. Теперь Соэда даже сожалел, что пошел на свидание с этим человеком, и сунул вытащенный было блокнот в карман.

— Извините за беспокойство, — сказал он таким тоном, каким корреспондент обычно благодарит за официальное интервью.

— Послушай, — вдруг обратился к нему Таки, вставая, — для чего тебе это нужно? Затеял статью написать? — В голосе Таки появились мягкие нотки.

Соэда хотел ответить, что это его не касается, но потом решил повести себя, как Таки: по-чиновничьи — вежливо, но холодно.

— Хочу собрать и исследовать материал, а если он окажется интересным — опубликовать.

— Но что именно? — спросил Таки, внимательно глядя на Соэду.

— Что-нибудь вроде ретроспективного взгляда на внешнюю политику Японии военных лет.

Таки сжал сигару зубами и закрыл глаза. На короткий момент Соэде показалось, что он увидел перед собой своего главного редактора газеты.

— Извини, но это пустая затея.

— Почему?

— Во-первых, неинтересно. Во-вторых, в наши дни не имеет значения. Получится никому не нужный, покрытый плесенью опус.

Соэда не на шутку рассердился. Если бы перед ним сидел не Таки, не старший по возрасту коллега, он, пожалуй, полез бы на него с кулаками.

— Ваше мнение я приму во внимание, — холодно сказал Соэда и резко поднялся.

Осторожно ступая по начищенному до блеска полу, Соэда вышел на улицу и сел в ожидавшую его машину. Он едва сдерживал охватившее его негодование. Таки вел себя благопристойно, но отчужденно. Именно такой благопристойностью и отчужденностью веяло от особняков иностранных посольств, мимо которых Соэда сейчас проезжал. Даже не верилось, что Таки когда-то был главным редактором их газеты. Если бы Соэда заранее знал, что встретиться с холодным чиновником, он отнесся бы к этому спокойнее. Но ведь он рассчитывал на понимание. И так ошибся!

В машине Соэде вдруг пришло в голову, что и Мурао, и Таки, словно сговорившись, ничего не хотели рассказывать о смерти Ногами. Мурао отделался шуткой, так больно уколовшей Соэду, а Таки, по существу, отказался с ним разговаривать, причем сделал это с ледяной вежливостью.

Почему они оба так старательно избегают разговора о смерти Ногами? Соэда вдруг с особой силой почувствовал необходимость докопаться по истины.

 

5

Соэда позвонил Кумико. Трубку взяла ее мать.

— Что-то вы давно у нас не появлялись, — сказала она. — Я уже начала беспокоиться, не случилось ли чего.

— Много работы в газете. А Кумико дома?

— К сожалению, нет. Ее пригласили в гости. Сказала, что вернется не поздно. У вас к ней что-нибудь срочное?

— Нет, просто хотел узнать, как у нее дела.

— Может быть, заглянете к нам вечером? К тому времени и Кумико возвратится.

— Спасибо, — поблагодарил Соэда. Он действительно рад был бы повидать Кумико. Теперь, когда он окончательно решил узнать все связанное со смертью ее отца, ему особенно хотелось почаще с ней встречаться, хотя он и понимал, что ничего нового она об отце не скажет.

Когда он подъехал к дому Ногами, уже было темно. У дверей его встретила Такако.

— Входите, я вас давно поджидаю, — приветливо сказала она, провожая его в дом.

Соэда снял ботинки и вошел в гостиную.

— К сожалению, Кумико еще не пришла, — сказала Такако, ставя на столик чайные чашки.

Соэда уже бывал в этом доме, но вечером пришел впервые, и, поскольку Кумико все еще не было, чувствовал себя неловко.

— Располагайтесь поудобней, думаю, она скоро придет, — сказала Такако, догадавшись о его состоянии.

— Откровенно говоря, я сегодня нарушил ваш покой не только из-за Кумико. У меня и к вам есть дело, — сказал Соэда, отхлебнув из чашки.

— Интересно, что это за дело? — улыбаясь, спросила Такако, ставя чашку перед собой.

— Может быть, моя просьба покажется вам странной, но мне хотелось бы взглянуть на почерк вашего мужа. С тех пор как я узнал об открытии Сэцуко в Наре, мне это не дает покоя…

— Пожалуйста, — с готовностью сказала Такако. — Муж любил писать кистью. Обычно он клал красный коврик, расстилал на нем бумагу и писал, а я растирала тушь.

Она вышла из гостиной и вскоре вернулась, неся свернутую в трубку бумагу.

— Вот, это написано еще не так красиво, но тоже выразительно, — сказала она, осторожно расстилая перед Соэдой полоски бумаги. Тщательность и осторожность, с которой она это делала, свидетельствовали о почтительных чувствах, какие она испытывала к покойному мужу. Она радовалась лишней возможности прикоснуться к тому, что составляло частичку ее воспоминаний о дорогом человеке.

Соэда взглянул на исписанные листки. В самом деле, своеобразный почерк, ни с каким другим не спутаешь, подумал он.

Каллиграфия была любимым увлечением мужа, — сказала Такако. — Вам, кажется, не понравилось?

— Нет, что вы! Просто необычна форма иероглифов. Чем-то они привлекают, но в то же время не вызывают чувства сопереживания, что ли, — уж слишком четко они выведены.

— Вины мужа здесь нет. Просто он следовал образцам китайского каллиграфа. Муж не раз говорил, что ему нравится подражать этому каллиграфу, в его иероглифах, мол, отражается суть религии дзэн. Я же, сколько ни глядела, ничего такого в них не находила, за что меня муж даже поругивал… Но объясните все же, господин Соэда, почему вы принимаете близко к сердцу все, что касается моего мужа? — спросила Такако.

— В конце войны ему пришлось усиленно работать на дипломатическом поприще в нейтральной стране. А меня это интересует. Если бы он в полном здравии вернулся на родину, представляете, как много интересного он мог бы рассказать.

— Верно. А знаете, муж очень любил посещать древние наши храмы. Да и к литературе у него было влечение. Он рассказывал, что в юности принимал участие в издании студенческого журнала. Как видите, и перо и кисть были ему не чужды, и если бы он вернулся в Японию, возможно, и описал бы свою жизнь за границей.

— Уверен, что была бы интереснейшая книга. И очень нужная! — подхватил Соэда.

В самом деле, до сих пор не опубликовано ни одной книги о деятельности японских дипломатов накануне поражения, которую написал бы очевидец, находившийся в тот период в нейтральной стране, подумал Соэда.

— Судьба вашего мужа, — продолжал он, — натолкнула меня на мысль попытаться изучить деятельность японских дипломатов в конце войны. Мне кажется, что их работа заслуживает внимания.

Отчего же и Мурао, и Таки всячески старались избегать разговора о деятельности Ногами, думал Соэда. Стоило мне завести о нем разговор, как лица их каменели. Вот передо мной сидит его вдова, мы говорим о ее муже, но лицо у нее какое-то просветленное. Наверно, это различие в выражении лиц проистекает из того, что те двое знают всю правду о смерти Ногами, а Такако остается в неведении.

— Странно, Кумико все еще нет — забеспокоилась Такако, глядя на часы. — Вы уж извините нас, ведь вы специально приехали с ней повидаться.

— Ничего страшного — сказал Соэда. — С Кумико я смогу встретиться в другой раз, а вас позвольте поблагодарить за доставленное удовольствие увидеть каллиграфию вашего мужа.

Когда-нибудь я обязательно доберусь до истины, думал Соэда, но об этом пока ничего не надо говорить Такако. Что-то со смертью Ногами не так, что-то не так…

— Конечно, у вас с Кумико будет еще немало возможностей повидаться. Кстати, господин Соэда, любите ли вы театр?

— Какой?

— Например, Кабуки. Нам прислали два билета. Может быть, пойдете с Кумико послезавтра вечером?

Мать проявляет естественную заботу о дочери, решил Соэда. Такако и впрямь, думая о будущем дочери, была довольна таким женихом, как Соэда.

— Дня два назад эти билеты неожиданно прислали из министерства иностранных дел. До сих пор ничего подобного не случалось, и я очень удивилась, получив билеты. А Кумико обрадовалась и настаивает, чтобы я пошла. Но я не особенно люблю Кабуки и хотела бы предложить вам пойти с Кумико.

— Благодарю вас, — ответил Соэда и, слегка помедлив, спросил: — Вы сказали, что билеты в театр вам прислали впервые?

— Да.

— А не помните ли фамилию того, кто послал вам эти билеты?

— На конверте стояла фамилия, но человек этот мне незнаком. По-видимому, кто-то из бывших подчиненных мужа. Время от времени какие-то люди вдруг оказывают нам знаки внимания. Когда я интересуюсь, кто они такие, мне отвечают, что, мол, мой муж в свое время оказал им услугу. Вот я и думаю, что все они бывшие сослуживцы мужа.

— Извините за нескромный вопрос: как зовут господина, приславшего вам билеты?

— Одну минуту. — Такако вышла в другую комнату и вскоре вернулась с конвертом. — Вот. — Она протянула конверт Соэде.

Соэда взглянул на конверт. На нем красивым почерком было выведено: «Министерство иностранных дел. Сабуро Иноуэ».

— А письма не было? — спросил Соэда.

— Нет, в конверте были только билеты.

— Странно, в таких случаях полагается написать хотя бы несколько слов.

— А то вдруг кто-то присылает ценный подарок и даже обратного адреса не пишет. По-видимому, и имени и адреса не сообщают из скромности, а может, не хотят обременять меня необходимостью писать благодарственные письма.

Довольно странный способ дарить подарки, подумал Соэда. Не исключено, конечно, что это делают бывшие Подчиненные Ногами, кому последний в свое время оказывал услуги, но вряд ли можно усматривать скромность в нежелании написать хотя бы короткое письмо при этом. Впрочем, всякое бывает.

Тем не менее эти два билета в театр заинтересовали Соэду.

— Благодарю вас за приглашение, но позвольте мне им не воспользоваться.

— Почему же? — Такако удивленно взглянула на Соэду.

— Думаю, приславший вам билеты надеется, что именно вы и Кумико пойдете в театр. Это будет воспринято им как благодарность за оказанный вам знак внимания.

— Может быть, вы правы, — сказала Такако после некоторого раздумья. — Пожалуй, я схожу в театр с Кумико.

— Вот и прекрасно, а я в любое время смогу достать себе билет, если понадобиться вас сопровождать. Разрешите взглянуть на билеты. Так, партер, сектор пятый, места двадцать четвертое и двадцать пятое… Хорошие места, почти в самой середине.

— Что же это случилось с Кумико, почему ее до сих пор нет? — снова забеспокоилась Такако. Она виновато поглядела на Соэду, словно извиняясь за то, что заставила его напрасно дожидаться дочь.

Как раз в этот момент раздался телефонный звонок. Звонила Кумико.

— Откуда ты? — спросила Такако. — От Сэцуко? Но ты могла бы пораньше сообщить об этом. У нас в гостях Соэда, он тебя весь вечер ждет… Хорошо, хорошо, сейчас передам трубку.

— Извините, господин Соэда, — послышался приглушенный голос Кумико. — Меня пригласил на ужин муж Сэцуко.

— Ничего страшного. Я ведь пришел к вам без предупреждения. Да и время позднее, мне пора уходить. Передайте сердечный привет госпоже Сэцуко.

— Обязательно, до свидания.

В тот вечер Соэда пораньше закончил работу в газете и отправился в театр. Ему с трудом удалось достать билет в последнем ряду поблизости от бокового выхода. Но зато отсюда хорошо были видны места, на которых сидели Такако и Кумико. На Кумико был элегантный красный костюм, который очень ей шел. Такако была одета в темной расцветки хаори. Он лишь жалел, что в этот вечер не может к ним подойти и, напротив, будет вынужден всячески избегать встреч с ними.

Со своего места Соэда мог видеть всех зрителей первого яруса. Когда занавес поднялся, все, естественно, повернули головы к сцене. Со своего наблюдательного пункта Соэда рассчитывал заметить, что кто-то из зрителей вместо сцены станет глядеть на Кумико и Такако.

Накануне он потратил целый день на изучение списка сотрудников министерства иностранных дел, но не обнаружил в нем никого по имени Сабуро Иноуэ. Поинтересовался о нем и у знакомых корреспондентов, связанных с министерством, но никто из них тоже не знал такого. Соэду это нисколько не удивило, этого он и ожидал. Он рассчитывал, что кто-нибудь наверняка будет наблюдать за Кумико и Такако, и даже не исключено, что заговорит с ними. Поэтому он должен быть начеку и смотреть в оба.

Однако пока никто в их сторону не глядел. Правда, со своего места Соэда не видел всех зрителей, особенно сидевших в задних рядах и над ним.

Первое действие окончилось без происшествий. Кумико и Такако с увлечением следили за развитием сюжета, время от времени заглядывая в программу и о чем-то перешептываясь. Пьеса, по-видимому, им нравилась.

Последовал десятиминутный перерыв. Большая часть зрителей покинула свои места и вышла в фойе. Кумико и Такако тоже встали и направились к боковому выходу, где сидел Соэда. Он поспешно поднялся с места и юркнул в дверь.

Такако и Кумико уселись в фойе на диван и весь перерыв просидели там. Соэда следил за ними издали, но никто из проходивших мимо к ним не подходил и не заговаривал с ними. Соэда равнодушно разглядывал публику. Посетители театра Кабуки всегда создают в нем своеобразный колорит. Вот прошла группа девушек в ярких кимоно с длинными рукавами, вот вслед за ними идут какие-то важные гости в сопровождении изысканно одетых гейш. Некоторые пришли в театр всей семьей, в отделении стояла группа людей с красивыми лентами через плечо — должно быть, служащие фирм, получившие от начальства билеты в благодарность за службу…

Прозвенел звонок, перерыв кончился, и все вновь заняли свои места в зале.

Подходило к концу второе действие. Соэда то обводил взглядом ярусы, то снова смотрел на красный костюм Кумико и темное хаори Такако, и, разумеется, у него не хватало времени на то, чтобы следить за развитием событий на сцене.

Но может быть, человек которого он ищет, сидит как раз над ним, во втором или третьем ярусе? Соэда тут же хотел вскочить и мчаться наверх, но спохватился: во время действия его бы туда все равно не пустили.

Окончилось второе действие, а Соэде так ничего и не удалось заметить. Ему вновь пришлось спрятаться, чтоб Такако и Кумико его не заметили. На этот раз мать и дочь пошли в буфет выпить чаю. Соэда с удовольствием последовал бы за ними, но подавил в себе это желание и, остановившись у входа в буфет, наблюдал за ними издали. Фойе снова заполнилось разодетыми женщинами, напыщенными франтоватыми мужчинами, служащими, пришедшими коллективно смотреть спектакль.

Соэда закурил и присел на диван, откуда можно было наблюдать за буфетом.

Спустя минут пять в дверях появилась Кумико, и Соэда едва успел спрятаться.

— Вот так встреча, — неожиданно услышал он чей-то голос за спиной.

Соэда обернулся. Рядом стоял знакомый сотрудник, и ему ничего не оставалось, как ответить на приветствие сослуживца.

К несчастью, знакомый был из болтливых. Соэда часто отвечал ему невпопад, так как одновременно старался не упустить из виду красный костюм Кумико и хаори ее матери. Внезапно они куда-то исчезли. Торопливо простившись со знакомым, Соэда кинулся их разыскивать, но женщины как сквозь землю провалились. В смятении он поспешил в зал, но их места были свободны. Не было их и среди публики в фойе.

Соэда прошел в коридор и вдруг остановился как вкопанный: в конце коридора стояла Кумико, рядом с ней — Такако, но был с ними еще кто-то третий, с кем они беседовали. Соэда вгляделся… и узнал Мурао.

Соэда переменил позицию и спрятался за большой красной колонной. Мурао был оживлен, он, видимо, рассказывал женщинам что-то веселое. Куда девалась его холодная усмешка, которая не сходила с его лица во время встречи с Соэдой! А собственно, как же иначе он мог себя вести с близкими Ногами, у которого он некогда был в подчинении и чей прах привез в Японию. Вероятно, Мурао один пришел в театр. А может быть, не один.

Такако однажды сказала Соэде, что давно не виделась с Мурао. Выходит, они встретились впервые за последние годы. Насколько Соэда мог заключить, Такако была рада этой неожиданной встрече. Кумико скромно стояла рядом с матерью и с приветливой улыбкой слушала Мурао.

Прозвенел звонок, и Мурао вежливо поклонился женщинам.

Коридор быстро пустел, и Соэда поспешил ретироваться: женщины, простившись с Мурао, шли в его сторону. На их лицах еще не угасли улыбки от радостной встречи со старым другом отца и мужа.

Началось последнее действие. Соэда продолжал то внимательно глядеть в сторону Кумико, то обводить взглядом зал, однако его ожидания были напрасны — ничего не произошло.

Случайно ли Мурао оказался в театре, думал Соэда, и не он ли прислал билеты, подписавшись другим именем? Навряд ли. Уж кто-кто, а Мурао поставил бы свою подпись. И связывать эти билеты с его появлением в театре было бы несколько опрометчиво. Кстати, его нигде не было видно. Наверно, он сидел все-таки где-то наверху.

Соэда осторожно встал и, хотя во время действия хождение запрещалось, вышел, затем поднялся на второй ярус и потихоньку отворил дверь центрального входа. Отсюда прекрасно просматривался весь ярус. Соэда прислонился к двери и обвел взглядом зал. Все зрители, увлеченные пьесой, смотрели только на сцену.

Наконец он нашел Мурао, занимавшего место в первом ряду. Слева от него сидела молодая женщина, которая время от времени переговаривалась с соседом, невидимому с мужем, справа сидела гейша, держа за руку своего спутника. Они, несомненно, никакого отношения к Мурао не имели. Значит, в театр он пришел один.

К Соэде подошла женщина в униформе и попросила его сесть.

— Я разыскиваю одного человека, разрешите побыть здесь еще немного, — извинился Соэда.

Женщина посветила фонариком и сказала:

— Простите, но во время действия вставать со своих мест запрещается.

Соэде пришлось покинуть свой наблюдательный пункт. Возвращаться в зал не хотелось, и он спустился в фойе. Спектакль должен был окончиться минут через десять-пятнадцать, тогда ему некоторое время еще придется понаблюдать за Кумико и ее матерью, а пока он решил отдохнуть. Соэда закурил, разглядывая висевшие на стене фотографии известных актеров.

 

6

Хотя население Токио возросло и город раздался вширь, в этой части района Сэтагая кое-где еще сохранились сады и небольшие поля, а в одном месте темнела густая роща, рядом с которой пролегало шоссе, соединявшее Рокакоэн и Сосигаяокура — две станции, расположенные на разных железнодорожных линиях.

Тринадцатого октября около восьми часов утра местный крестьянин обнаружил здесь труп мужчины. Труп лежал ничком на тропинке, примерно в пятистах метрах от шоссейной дороги. На нем было черное недорогое пальто. В коротко постриженных волосах проглядывала седина. Смерть наступила от удушения. По-видимому, его задушили пеньковым шнурком, оставившим на шее довольно глубокий след.

Сотрудники следственного отдела полицейского управления, обследовав труп, пришли к выводу, что смерть наступила часов десять назад, то есть между девятью и десятью вечера двенадцатого октября. Убитому на вид было лет пятьдесят. Роста он был выше среднего, одежда на нем выглядела довольно поношенной, сорочка несвежая, галстук залоснившийся. Судя по всему, человек этот не имел особого достатка.

Во внутреннем кармане пиджака у него нашли бумажник с тринадцатью тысячами иен. Значит, версия об убийстве с целью ограбления отпадала. Было выдвинуто предположение, что его убили из мести.

Тщательный осмотр одежды для того, чтобы установить имя убитого, ничего не дал; по всей вероятности, она была сшита не на заказ, а куплена в магазине готового платья, причем, судя по устаревшему покрою, лет десять назад. У убитого не нашли ни визитных карточек, ни каких-либо других документов.

Вскрытие подтвердило предварительное заключение: убийство произошло за десять-одиннадцать часов до обнаружения трупа. В полицейском управлении была создана группа розыска, которая сразу же приступила к делу.

Место, где нашли труп, окружали небольшие поля и мелколесье. Тут было безлюдно и в вечернее время редко встречались прохожие.

По шоссе, правда, непрерывно проезжали машины, но тропинка на меже, где лежал убитый, находилась от шоссе на значительном расстоянии, кроме того, поле зрения резко ограничивали заросли мелкого леса. Отсюда можно было предположить, что очевидцев убийства быть не могло.

Группа розыска прежде всего приступила к выяснению личности убитого. С этой целью полицейское управление обратилось за помощью к органам информации. Бывает, правда, что газеты в погоне за сенсацией становятся помехой для расследования, но иногда, как это произошло в данном случае, они оказывают существенную помощь.

Сообщение было помещено в вечерних выпусках, и на следующее утро это уже дало результаты. Владелец небольшой гостиницы у станции Синагава, Кэндзабуро Цуцуй, сообщил полиции, что описание убитого, опубликованное в газетах, совпадает с внешностью постояльца его гостиницы. Цуцуи пригласили в морг, где он опознал убитого. По словам Цуцуи, убитый снял комнату в гостинице за день до убийства, то есть одиннадцатого октября, и провел там одну ночь.

Был сразу же проверен регистрационный бланк, заполненный самим постояльцем. Там значилось: «Префектура Нара, город Корияма, владелец галантерейного магазина Тадасукэ Ито, 51 год».

Итак, личность убитого была установлена. Окрыленная первым успехом, группа розыска немедленно связалась с полицейским отделением города Корияма.

Спустя час оттуда сообщили, что в Корияме действительно проживает владелец галантерейного магазина Тадасукэ Ито, пятидесяти одного года, вдовец. Вместе с ним живут его приемный сын с женой. Они заявили, что Тадасукэ Ито вечером десятого октября неожиданно выехал в Токио, сказав, что ему «надо повидаться в Токио с одним человеком».

Затем группа розыска попросила отделение в Корияме выяснить личность приемного сына и его жены, а также опросить друзей и знакомых убитого, если такие найдутся. На следующий день газеты напечатали сообщение полиции, что личность убитого установлена.

В тот день Соэда проснулся позже обычного и еще в постели начал просматривать, утренние газеты. Вечер накануне он провел в театре. Посещение театра его разочаровало, но, с другой стороны, успокоило. И все же остался неприятный осадок: нехорошо, что он действовал втайне от Кумико и ее матери. Потом он хотел было рассказать им, ради чего приходил в театр, но так и не решился.

Он принялся за газету, и прежде всего за политические статьи. Потом стал просматривать другие колонки и наткнулся на заголовок: «Личность убитого в Сэтагая установлена».

Сообщение об убийстве он прочитал еще вчера вечером, но оно не привлекло его внимания, и сейчас он лишь подумал: ага, значит, личность убитого установлена.

Он собрался уже было встать с постели, как вдруг подумал, что где-то уже встречал имя убитого: «Тадасукэ Ито», — повторил он про себя.

По работе Соэде приходилось встречаться с множеством людей, и вряд ли стойло запоминать их имена. Должно быть, это имя ему встретилось на какой-либо визитной карточке, решил Соэда и отправился в ванную. Однако почему оно продолжает вертеться у него в голове? Это начинало его уже злить.

Соэда умылся и, вытирая лицо, вдруг вспомнил. Ну конечно же! Тадасукэ Ито — подполковник, бывший военный атташе в той стране, где первым секретарем был Ногами! Он чуть не вскрикнул, обрадовавшись своей находке.

Соэда выехал к месту преступления на машине. Был ясный осенний день. Белая лента шоссе пересекла участок, заросший мелколесьем, чуть поодаль остались небольшие поля и отдельные крестьянские домики.

Соэде сразу же показали место, где произошло убийство. Это было в полукилометре от дороги, поблизости от парка Рока.

Начиналась золотая осень, и листья на деревьях кое-где уже отливали багрянцем.

Соэда задумался. С какой стороны сюда явился Тадасукэ Ито? Он мог либо выйти на станции Рокакоэн и сесть в автобус, либо добраться сюда пешком с противоположной стороны, от станции Сосигаяокура. Это в том случае, если он пользовался электричкой. Но ведь он мог приехать и на машине.

Далее вставал вопрос: почему его убили именно тут? То ли это было задумано заранее, то ли произошло случайно в этом безлюдном месте?

Если он приехал сюда специально, значит, хотел кого-то навестить. Не исключено, что и преступник жил здесь поблизости. Преступление было совершено вечером. Соэда остановился и попытался представить себе место преступления в вечерние часы: темно и безлюдно… Едва ли Ито по своей воле согласился бы прийти в это мрачное место вместе с преступником. Трудно также поверить, что его завлекли сюда силой. Остается одно: как убийцу, так и Ито привели сюда какие-то их общие связи.

Не исключена и другая версия: Ито убили не здесь, а сюда труп привезли на машине и тащили его от шоссе на руках, так как тропинка, идущая от шоссе, не проезжая.

Соэда склонялся к второй версии: ведь ночью тут можно было совершенно незаметно бросить труп.

Соэда вернулся на шоссе, к машине.

— Куда теперь? — спросил шофер.

— В Синагаву, — ответил Соэда.

Глядя в окно на дорогу, Соэда невольно подумал о том, что, может быть, именно этим путем ехал сюда Тадасукэ Ито.

«Цуцуия» оказалась небольшой дешевой гостиницей, стояла она неподалеку от станции, в глухом, мало приметном переулке.

Владелец гостиницы — худощавый мужчина лет пятидесяти в дешевом джемпере — вежливо поздоровался с Соэдой.

В гостинице неожиданно оказался довольно большой холл, куда хозяин и провел Соэду. Полная служанка принесла чай и тут же вышла.

Хозяин выслушал просьбу Соэды.

— Ко мне уже несколько раз приходили из полиции, расспрашивали о постояльце, — натянуто улыбаясь, сказал он.

— Сколько дней жил у вас господин Ито? — спросил Соэда.

— Два дня.

— А вы не заметили чего-нибудь необычного в его поведении?

— Нет. Он лишь часто повторял, что ему надо повидать в Токио одного человека. Для этого, мол, он и приехал сюда. Накануне ушел из гостиницы утром и возвратился только к вечеру.

— Вы не знаете, кого он разыскивал?

— Нет, у нас не принято расспрашивать постояльцев. Да мы его почти и не видели. В первый день он вернулся в гостиницу около десяти вечера. Вид у него был очень усталый.

— А куда он ездил?

— Говорил, что был в Аояме.

— В Аояме? — Соэда сделал пометку в блокноте. — Только там? Ведь его не было до позднего вечера.

— В первый вечер он вернулся расстроенный, сказал, что завтра выйдет пораньше, иначе нужный ему человек уйдет на службу.

Это была новая деталь. Значит, тот, кого хотел повидать Ито, где-то служит.

— Вы случайно не поинтересовались, где он живет? — спросил Соэда.

— Нет. Правда, господин Ито спрашивал прислугу, как лучше доехать до Дэнэнтефу, но это ведь не значит, что тот человек обязательно живет в этом районе.

Итак, Аояма и Дэнэнтефу!

Кто же интересовал Ито в Аояме и Дэнэнтефу? Кто тот служащий? Было над чем поломать голову.

Соэда взял двухдневный отпуск.

Экспресс отправлялся из Токио в Осаку в двадцать два часа. Перед отъездом Соэда вновь посетил место происшествия в Сэтагая. Было семь часов вечера.

Он специально приехал вечером, чтобы посмотреть, как выглядит это место в часы, когда примерно было совершено убийство. Соэда оставил машину на шоссе и пошел по узкой тропинке к роще.

Как он и предполагал, все здесь казалось иным, чем в дневное время: роща черной полосой нависала над равниной, вокруг были поля, и лишь кое-где вдалеке мерцали огоньки. Вечером расстояние до ближайших домов казалось значительно большим.

Вряд ли кто решился бы в одиночку идти по этой тропинке в темноте. Тем более сомнительно, что Ито, приехавший в чужой город, сам пришел сюда в такие часы. Место было безлюдное, а в крестьянских домах, где рано закрывают ставни, едва ли кто-нибудь услышал бы даже громкие крики о помощи. Да, без особой причины Ито никогда не пришел бы сюда по своей воле, подумал Соэда.

Экспресс прибыл в Осаку чуть раньше девяти, и Соэда сразу же пересел на электричку, идущую в Нару. Он давно не был в западной части Японии и с удовольствием глядел на поля со снопами сжатого риса. Осень уже вступила в свои права. Во всей красе стояли багряные клены.

Соэда сделал пересадку на станции Сайдайдзи и вскоре прибыл в Корияму. Со станции он пошел к торговым рядам. Мимо промчались на Нару несколько экскурсионных автобусов. Как хорошо было бы отправиться с ними, подумал Соэда, представив себе это путешествие.

Дом с вывеской «Магазин Ито» представлял собой небольшую галантерейную лавку, которую, судя по всему, покупатели не особенно жаловали своим посещением. У окна сидела молодая женщина лет тридцати, с бледным, нездоровым лицом и бездумно глядела на дорогу. Соэда сразу догадался, что это жена приемного сына Ито.

Когда он вручил ей свою визитную карточку и изложил цель визита, у женщины от удивления округлились глаза.

— Неужто из самого Токио приехали?

Она никак не могла поверить, что корреспондент газеты специально прибыл из столицы сюда, в захолустный городишко, только для того, чтобы с ней побеседовать.

— Навряд ли я смогу рассказать что-нибудь интересующее вас. Лучше бы вам поговорить с мужем, но он сразу же выехал в Токио, как только его известили о смерти отца, — ответила женщина на вопрос Соэды. — Я уже говорила тем, из полиции, что отец был в тот день чем-то взволнован и очень спешил. Только и сказал, что ему нужно повидаться в Токио с одним человеком. Мы спросили: кто этот человек? Он ответил, что один его знакомый, больше, сказал, ничего пока не могу говорить. Вот вернусь, тогда все узнаете. Отец наш добрый человек, но он ведь бывший военный и потому страшно упрямый.

— Он внезапно решил ехать в столицу?

— Да, сразу поднялся, словно птица, и полетел.

— Не приходит ли вам в голову, что заставило его вдруг отправиться в Токио?

Женщина задумалась.

— Право, не знаю, что сказать… Дня за два до отъезда он побывал в соседних храмах.

— В храмах, говорите?

— Да. Отец вообще любил посещать храмы вокруг Нары и время от времени обходил их один за другим. А в последние дни он бывал там особенно часто. Накануне отъезда он вернулся из Нары поздно вечером, заперся у себя в комнате и долго не показывался. Потом вышел и говорит: еду в Токио!

— Какие храмы он посещал?

— Разные, ему особенно по душе были древние храмы, а какие — точно назвать не могу.

— Вы сказали, будто господин Ито был военным. Вы знали, что он служил за границей?

— Слышала, но отец не любил рассказывать о своем прошлом. Мы ведь не кровные родственники ему. Мужа он взял в приемыши, а я и вообще десятая вода на киселе. Чего уж ему было говорить нам про свою службу, а нам тоже вроде бы неудобно расспрашивать.

— Так-так, понятно, — протянул Соэда, обдумывая слова женщины.

На чашке с чаем, к которой он даже не притронулся, отражались тусклые лучи осеннего солнца.

— А вы сами не догадываетесь, кто мог совершить это убийство?

— Люди из полиции тоже не раз меня об этом спрашивали, — ответила женщина. — Только ничего я сказать не могу. Отец был очень добрый человек, и даже не верится, что к нему могли питать злобу. И смерть его для нас как гром среди ясного неба.

Соэда поехал на такси к храму Тоседайдзи. Дорога была пустынной. Безлюдны были и тропинки, уходившие в глубь леса. Соэда вышел из машины. У входа в храм стоял киоск, где можно было приобрести сувениры и цветные открытки. Соэда заглянул в киоск, но там никого не оказалось. Видимо, посетителей было мало, и привратник куда-то отлучился.

В поисках привратника Соэда направился к главному храму. В окруженном деревьями внутреннем дворе царила тишина. Красные колонны расположенного рядом храма проповедей мягко отражали лучи осеннего солнца. На каменных ступенях сидел юноша, по-видимому начинающий художник, и делал зарисовки.

Соэда в задумчивости обошел весь внутренний двор, тишину которого время от времени нарушал грохот проходящих электричек. Мысли Соэды вернулись к Тадасукэ Ито. К кому он поехал в Токио? Где служит тот, кто живет в районе, названном ему владельцем гостиницы в Синагаве?

Ито ничего не сказал своим о причине, побудившей его поехать в столицу. Женщина сообщила, что он поехал в Токио после того, как двумя днями раньше побывал в нарских храмах. Есть ли тут какая-либо связь? Соэде казалось, что есть. Может быть, в Наре Ито кого-то встретил? Не исключено, что с этим человеком он решил встретиться вновь и потому отправился в Токио. Кто бы это мог быть?

Соэда вернулся к киоску. Старик привратник был уже там.

Соэда приобрел у него несколько цветных открыток.

— Простите за нескромность, — сказал Соэда, оглядывая киоск и не видя книги посетителей. — Уж раз я приехал сюда, позвольте мне расписаться в книге посетителей.

— Пожалуйста. — Старик вытащил откуда-то из-за спины толстую книгу и подал ее Соэде.

Соэда полистал несколько страниц, нашел фамилию Сэцуко Асимуры. Его охватило такое чувство, будто он повидался с ней самой.

Сдерживая волнение, Соэда снова стал листать книгу в надежде встретить фамилию Коити Танаки, о которой говорила Сэцуко. Но такой фамилии нигде не было. Тогда, не обращая внимания на удивленный взгляд привратника, Соэда стал внимательно, страницу за страницей, листать книгу.

Вдруг он чуть не вскрикнул от удивления. Одна страница была аккуратно вырезана. Судя по едва заметному следу, ее отрезали лезвием бритвы. Сомнений не было: кто-то изъял именно ту страницу, на которой стояла подпись Коити Танаки.

Соэда оторвался от книги и бросил взгляд на привратника. Нет, не стоит его расспрашивать. Тем более что, скорее всего, он ничего об этом, и не знает. Вопрос Соэды мог причинить старику излишнее беспокойство.

Расписавшись, Соэда поблагодарил привратника и пошел к машине.

— Куда теперь? — спросил шофер.

Машина помчалась в южном направлении. Шоссе большей частью шло параллельно железной дороге. Миновали храм Хорюдзи, расположенный посреди сосновой рощи. Вскоре машина свернула с главного шоссе и по узкой дороге въехала в деревню, через которую протекала небольшая речушка. Перед зданием сельского управления была прибита доска с надписью: «Деревня Асука».

Миновав деревню, машина выехала на дорогу, которая заканчивалась у старых ворот, на крыше которых сквозь черепицу пробивалась трава. От ворот тянулась полуразвалившаяся ограда храма Ангоин.

Соэда вернулся в Осаку и ночным экспрессом выехал в Токио. Он занял сидячее место в первом классе и, задумавшись, глядел на убегающие огни Осаки.

Результаты осмотра книги посетителей в храме Ангоин его не удивили. Как он и ожидал, страница с фамилией Коити Танаки, как и в храме Тоседайдзи, была аккуратно вырезана.

Кто это сделал? — размышлял Соэда. Это сделал, видимо, тот, кого нашли убитым на окраине Сэтагая. Значит, бывший военный атташе, владелец галантерейной лавки Тадасукэ Ито несколько дней назад, во время посещения храма, случайно обнаружил в книге посетителей фамилию Коити Танаки, написанную почерком, удивительно похожим на почерк Ногами. Более того, не исключено, что еще до отъезда в Токио ему где-то удалось повстречаться с человеком, расписавшимся в книге посетителей. По-видимому, какие-то обстоятельства помешали им побеседовать. Во всяком случае, ясно одно: Ито его видел. Далее, у Ито возникло намерение с ним увидеться вновь, причем это настолько было необходимо, что он не поленился отправиться в Токио. По прибытии в Токио Ито сразу же направился туда, где предположительно мог остановиться этот человек. По словам владельца гостиницы, Ито интересовался двумя районами: Аояма и Дэнэнтефу. Кого он там разыскивал?

И еще: зачем понадобилось Ито вырезать из книги посетителей именно те страницы, где стояла фамилия Коити Танаки? Очевидно, он взял их с собой. Но с какой целью?

Экспресс миновал Киото. За окном промелькнули огни Оцу. Соэда задремал. Он проснулся, когда экспресс подъезжал к Нумадзу. Было чуть больше семи утра. Море, вдоль которого пролегала железная дорога, было затянуто утренней дымкой.

Соэда не спеша умылся и закурил сигарету. Через два часа — Токио, подумал он. В половине восьмого экспресс остановился у станции Атами. В утренних лучах сверкали крыши домов. В вагон вошло несколько пассажиров с принадлежностями для игры в гольф. Соэда посмотрел в окно, и тут кто-то сел рядом с ним. Соэда повернул голову.

— Вот так встреча! — воскликнул он. Рядом с ним сидел бывший главный редактор его газеты Таки.

— Доброе утро, вот уж не ожидал здесь встретить вас, — пробурчал Таки, видимо чувствуя неловкость из-за холодного приема, какой он на днях оказал Соэде. В следующую минуту на его прорезанном глубокими морщинами лице появилась ироническая улыбка. — Извините, что нарушил ваш покой, — сказал он и отвернулся.

— Рановато вам пришлось сегодня подняться, — сказал Соэда, глядя на холеное лицо Таки.

— Так уж получилось.

— В Кавану ездили? — Соэда попытался завязать с Таки разговор в надежде нащупать почву для возможной встречи в будущем.

— Да, — коротко ответил Таки и вытащил из кармана сигару.

Соэда поспешил щелкнуть зажигалкой.

— Благодарю. — Таки нехотя прикурил.

— После гольфа по-настоящему и не отдохнешь, коль приходится вставать в такую рань. Но что поделаешь, вы ведь человек занятой, — продолжал Соэда.

— Вы правы, — ответил Таки. Он оглянулся в поисках свободного места. Всем своим видом он давал понять, что дальнейший разговор ему неприятен. Однако свободных мест не было, и он, дымя сигарой, демонстративно уткнулся в какую-то иностранную книгу. И все же, чувствуя себя, очевидно, неспокойно рядом с Соэдой, он через несколько минут захлопнул книгу и, коротко извинившись перед Соэдой, направился к своим друзьям, присел на подлокотник крайнего кресла и непринужденно включился в общую беседу.

По прибытии в Токио Соэда в тот же день решил навестить Кумико.

— Заходите, заходите, — радостно улыбаясь, встретила его девушка.

Когда Соэда стал-снимать в прихожей ботинки, вышла Такако. Она прошла с ним в гостиную, а Кумико юркнула на кухню.

— Разве сегодня Кумико не была на службе? — спросил Соэда.

— Она взяла отгул за воскресную работу, — ответила Такако.

Соэда хотел сначала рассказать о своей поездке в Нару, но потом решил, что это было бы преждевременным.

Кумико принесла кофе.

— А мы с дочерью тогда все же пошли в театр. Помните? Пьеса нам очень понравилась, и места были прекрасные.

— Мама, — обратилась к матери Кумико. — Вам так и не удалось узнать, кто прислал билеты?

— Нет, — ответила Такако.

— Не понимаю, — с недовольной миной сказала Кумико. — Зачем скрывать свое имя? Тем более если это кто-то из старых знакомых отца.

— Наверно, кто-то из его знакомых. И все же приятно, когда люди не забывают добра.

— А мне неприятно получать подношения от анонимов, — стояла на своем Кумико.

В какой-то мере Соэда разделял недовольство Кумико. Но сейчас его занимала другая мысль — знают ли они о смерти Такасукэ Ито, хотя имя это им, конечно, ничего не говорит, даже если они и прочли об убийстве в газетах.

— Простите, пожалуйста, за нескромный вопрос; знакомо ли вам имя Тадасукэ Ито? — спросил он.

— Тадасукэ Ито? — переспросила Такако.

— Да, этот человек был военным атташе в представительстве, где служил ваш муж.

— Нет, этого имени я не знаю. Муж в своих письмах никогда не писал ни о работе, ни о сослуживцах. А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Ничего особенного, просто хотел узнать, были ли вы с ним знакомы.

 

7

На следующий день из общего отдела принесли список сотрудников газеты на первое октября. Список этот обновлялся ежегодно, и каждый мог из него узнать о различных передвижениях по службе, увольнениях и уходах На пенсию.

Соэда рассеянно стал листать список. В конце числились фамилии почетных служащих — это звание присваивалось сотрудникам, ушедшим на пенсию и занимавшим должность не ниже начальника отдела. Там значилась и фамилия Таки. «Ресэй Таки, в настоящее время директор-распорядитель Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами. Проживает по адресу: Токио, Ода-ку, Дэнэнтефу, 3—571», — прочитал Соэда.

Значит, он живет в районе Дэнэнтефу, подумал Соэда и в следующий момент буквально привскочил на стуле. Да ведь это один из районов, которыми интересовался Тадасукэ Ито! Владелец гостиницы так и сказал: «Господин Ито спрашивал, как проехать в Дэнэнтефу».

Было бы, безусловно, преждевременным связывать Таки с Ито, исходя лишь из такого совпадения, но Соэду не оставляла мысль, что Ито по приезде в Токио в первую очередь посетил именно Таки. На это были определенные основания. Оба они — и спецкор газеты, и военный атташе — в конце войны находились в одной и той же нейтральной стране, и их связывало не просто шапочное знакомство.

И Соэда в конце концов утвердился в мысли, что Ито на следующий день по приезде в Токио сразу же направился к Таки.

Если бы в этом районе проживали его родственники или друзья, он, во-первых, перед отъездом сказал бы об этом приемному сыну, а во-вторых, остановился бы у них, а не снимал номер в гостинице. Напрашивался и следующий вывод: человек, которого Ито посетил в Дэнэнтефу, не настолько был ему близок, чтобы он мог остановиться у него в доме, а дело было настолько важным и не терпящим отлагательства, что по приезде Ито сразу пошел по этому адресу.

Обнаружив в книге посетителей подпись Коити Танаки, чей почерк был поразительно похож на почерк Ногами, а может, и столкнувшись случайно с этим человеком, Ито решил, обязательно повидать его в Токио. Но он не знал, где тот мог остановиться, и, вполне естественно, решил навести справки у их общего знакомого — Таки.

Этот ход мыслей привел Соэду в сильное возбуждение. Попробуем отыскать еще одно доказательство, подумал он и направился в информационный отдел.

— Покажите мне последние должностные списки государственных служащих, — попросил он.

Соэда присел в уголке и начал листать довольно объемистый том, который принес ему работник отдела. Отыскав департамент стран Европы и Азии министерства иностранных дел Японии, он прочитал: «Есио Мурао, домашний адрес: Минато-ку, Акасака, квартал Аояма, 6—741».

Итак, его догадка подтвердилась — это был второй адрес, где побывал Ито. Значит, после Таки он отправился к Мурао.

Мурао был помощником первого секретаря представительства. После отъезда посланника все трое — Мурао, Ито и Таки — работали под руководством Ногами. Значит, можно предположить, что Ито, не получив у Таки нужных сведений, пошел к Мурао.

В сильном волнении Соэда покинул информационный отдел. Его буквально подмывало тотчас же встретиться с Таки у Мурао и задать им один и тот же вопрос: «Чем закончилась ваша недавняя встреча с бывшим военным атташе Тадасукэ Ито?»

Он представил при этом их физиономии. В то же время он понимал, что желаемого ответа не получит и, следовательно, встреча с Таки и Мурао сейчас преждевременна, она только насторожила бы их! Следует подождать более подходящего момента.

Безусловно, и тот и другой прочитали в газетах об убийстве Ито, но, по-видимому, сознательно не захотели помочь группе розыска в выяснении обстоятельств убийства.

Итак, факт встречи Ито с Таки и Мурао следует считать доказанным. Затруднительно, конечно, в точности представить себе, о чем они говорили, но именно после этой встречи в районе Сэтагая был обнаружен труп Ито; пока неясно одно — непосредственно ли связана их встреча с последовавшим за ней убийством. Не исключено, что подобная связь существует. Во всяком случае, приезд Ито в Токио привел его к трагической гибели.

Соэда зашел в отдел социальных проблем.

— Меня интересуют отели, где обычно останавливаются иностранцы.

— В Токио их наберется чуть больше десятка. Для чего это вам? — спросил сотрудник отдела.

— Хочу отыскать фамилию одного постояльца, а для этого надо просмотреть регистрационные карточки в отелях с десятого по пятнадцатое октября.

— Задача не из легких. Ведь владельцы отелей, соблюдая коммерческую тайну, даже корреспондентам газет не показывают регистрационных карточек.

— Мне это очень нужно. Подскажите какой-нибудь способ, — попросил Соэда.

— Если придете просто с улицы, ничего не добьетесь. Надо действовать через полицию.

— Не годится, — нахмурился Соэда.

— Тогда через Ассоциацию владельцев отелей. Если заручиться рекомендательным письмом от кого-нибудь из членов правления, все будет в порядке. У вас есть среди них знакомые?

— К сожалению, нет, — покачал головой Соэда.

— В таком случае лучше всего обратиться к А. в отдел зарубежной информации. Он ведь не пропускает ни одного именитого иностранца, приезжающего в Японию, без того, чтобы не взять у него интервью. Само собой, его должны знать и владельцы отелей, где останавливаются иностранцы.

Соэда тут же поднялся на четвертый этаж в отдел зарубежной информации и изложил А. свою просьбу.

— Фамилия иностранца вам известна? — спросил тот.

— Нет. Знаю только, что это японец, приехавший из за границы.

— Каким образом, объясните, вы отыщете в регистрационных карточках фамилию, которую не знаете? — удивился А.

— Затрудняюсь сказать, но надеюсь, — отыщу, — ответил Соэда, а сам подумал, что, наверно, интересующий его человек приехал под другой фамилией.

— Во всяком случае, советую в первую очередь сходить к господину Ямакаве. — А. дал Соэде свою визитную карточку, на которой написал несколько слов.

Похожий на пожилого франта господин Ямакава не заставил себя ждать — должно быть, подействовала визитная карточка сотрудника отдела зарубежной информации.

— Мы обычно посторонним не показываем регистрационные карточки, — начал Ямакава. — Во-первых, мы соблюдаем интересы постояльцев, кроме того, это составляет, так сказать, нашу коммерческую тайну. Другое дело, если бы вы назвали фамилию. А отдавать на просмотр все регистрационные карточки…

Соэда и сам понимал безнадежность своей затеи, но все же уповал на доброжелательное отношение владельца отеля.

— К сожалению, фамилия японца, прибывшего из-за границы, мне неизвестна. Знаю только, что ему лет шестьдесят.

— Он прибыл из Америки?

— Не знаю, может быть, из Англии, но не исключено, что и из Бельгии…

— Так-так, значит, японец шестидесяти лет, прибыл из-за границы, — повторил Ямакава, постукивая пальцами по столу. — Он приехал с семьей?

— Точно не знаю. Думаю, что один.

— Полагаю, просмотр регистрационных карточек ничего не даст. Попробуем узнать у обслуживающего персонала.

Однако и опрос персонала не дал результатов.

Соэда обошел все лучшие отели, в которых останавливаются иностранцы, но нужного ему человека нигде не обнаружил, хотя в конце концов и вынужден был назвать обе фамилии: Коити Танаки и Кэнъитиро Ногами.

На объезд семи отелей понадобилось больше четырех часов. Когда уставший до изнеможения Соэда сел в машину и направился в редакцию, уже начало смеркаться и на магазинах зажглись неоновые рекламы. Наступил час пик, и машина ползла черепашьим шагом. На перекрестке пришлось довольно долго ожидать зеленый свет. Соэда бездумно глядел сквозь ветровое стекло на поток людей, переходивших улицу. Внезапно он заметил знакомое лицо. Ну конечно же, это Сэцуко Асимура! Женщина миновала перекресток и пошла в том же направлении, куда должен был ехать и он. Соэда хотел было выскочить из машины, но вспомнил о правилах уличного движения и отказался от своего намерения. Машина медленно двинулась. Соэда не отрывал глаз от Сэцуко, стараясь не потерять ее из виду.

— Останови здесь, — сказал он шоферу, когда они обогнали женщину. Он вышел из машины и зашагал в обратном направлении, внимательно разглядывая прохожих. Но Сэцуко как сквозь землю провалилась. Соэда стал беспокойно оглядываться по сторонам: ведь только что она была здесь!

Он увидел ее, когда уже совершенно отчаялся и собирался вернуться к машине. Сэцуко была в магазине, торгующем фруктами и фарфоровой посудой. По-видимому, она зашла туда в тот момент, когда Соэда вылезал из машины.

Он остановился у входа, закурил и стал ждать. Сэцуко появилась минут через двадцать.

— Какая неожиданность! — воскликнула она, увидев Соэду. — Никогда бы не подумала, что встречу вас здесь.

— Извините, Сэцуко, не могли бы вы уделить мне полчаса? — сказал Соэда.

— Пожалуйста! Но может быть, нам будет удобней поговорить в кафе?

Они прошлись немного пешком и вскоре зашли в уютное кафе. На полках из красного кирпича стояли изящные вазы с хризантемами, которые яркими цветовыми пятнами оживляли царивший здесь полумрак и под тихую музыку, казалось, перебирали свои лепестки.

— Так вы утверждаете, будто страницы из книг посетителей… — Сэцуко, не моргая, во все глаза глядела на Соэду.

— Совершенно верно, — кивнул Соэда. — Были аккуратно вырезаны именно те страницы, где стояла фамилия Коити Танаки. И в Ангоине, и в храме Тоседайдзи. Причем привратники ничего не заметили. Да и могло ли им прийти в голову, что кому-то понадобится вырезать страницы из книги посетителей?! А вы что думаете по этому поводу?

— Абсолютно ничего. Просто все кажется таким загадочным.

— Мало того, невероятным. Можно было бы считать случайностью, если бы страницу вырезали лишь в одном храме либо в двух этих храмах — разные страницы. А то ведь вырезаны страницы именно с фамилией Коити Танаки, значит, это не случайно. Кого-то она заинтересовала, — сказал Соэда.

Сэцуко испуганно посмотрела на собеседника.

— Господин Соэда, вы специально были в Наре, чтобы самому взглянуть на эти книги?

— Честно говоря, да. Узнав от Кумико о вашем открытии, я решил увидеть все своими глазами, ну, а что из этого вышло, вы только что слышали.

— Но все-таки, почему вы вообще этим заинтересовались?

Соэда на минуту задумался.

— Меня удивила поразительная идентичность почерков Коити Танаки и господина Ногами, — ответил он. — Но теперь я убежден, что это заинтересовало еще кого-то, кроме меня. И этот человек, опередив меня, вырезал в книгах посетителей интересующие нас обоих страницы. Вам не кажется все это странным?

На этот раз задумалась Сэцуко. Ее взгляд, остановившийся было на Соэде, устремился в сторону, где молоденькая миловидная официантка разносила посетителям кофе.

— Господин Соэда, — тихо сказала она, не отрывая взгляда от девушки. — Вы думаете, мой дядя жив?

— Именно так, — без промедления ответил Соэда. — Помните, ваш муж говорил, будто вас водил дух господина Ногами. А я думаю, дело здесь вовсе не в духе, просто сам господин Ногами находится в Японии.

— Ну, а как же быть с официальным сообщением о смерти дяди? Если бы сообщение касалось погибшего на поле боя солдата, в его достоверности можно было бы еще сомневаться — такие случаи известны. Но дядя был не солдатом, а первым секретарем нашего представительства, в нейтральной стране. К тому же сообщалось, что он сперва заболел и был помещен в больницу. Просто трудно поверить, что официальное сообщение могло быть ложным. Ведь оно касалось дипломата, занимающего видный пост. Неужели могли при таких обстоятельствах дать ошибочную телеграмму?

— В этом все и дело. — Соэда утвердительно кивнул головой. — Мне тоже трудно не верить в правдивость официального сообщения. Вы совершенно правы, говоря, что господин Ногами был не солдатом и погиб не на войне. Это не тот случай, когда кто-то, кого считали убитым на фронте, вернулся домой. И, все же меня почему-то не оставляет мысль, что господин Ногами жив и сейчас находится в Японии.

— Этого не может быть, господин Соэда, — сказала Сэцуко, и, хотя на губах ее появилась улыбка, взгляд ее был строг. — Мы не можем подвергать сомнению официальное сообщение правительства. Дядя был дипломатом, он представлял японское государство, он умер в нейтральной стране. Всякая ошибка в сообщении абсолютно исключена. И я прошу вас: оставьте, пожалуйста, все ваши сомнения на этот счет.

— Я и сам неоднократно хотел это сделать, — ответил Соэда. — В тех условиях, когда война уже вступила в решающую стадию, трудно предположить, чтобы нейтральная страна и японское правительство в чьих-либо интересах опубликовали заведомо неверную телеграмму о кончине господина Ногами.

— И что же? — Сэцуко резко изменилась в лице.

— Поэтому, поверьте, я всеми силами старался отбросить в сторону свои предположения, ведь нельзя же, в самом деле, не доверять этим сообщениям. И тем не менее сколько странных совпадений! В нарских храмах обнаруживаются подписи человека, обладающего почерком господина Ногами, а как известно, господин Ногами издавна любил посещать именно эти храмы. Потом кто-то вырезает как раз те страницы в книгах посетителей, на которых расписался этот человек. Может быть, это только мое предположение, но, возможно, Коити Танака был не только в Тоседайдзи и Ангоине. Не исключено, что он побывал еще в каких-либо храмах, расписался и там и что страницы с его подписью там тоже исчезли…

— Но почему в мире не может быть человека, почерк которого похож на почерк Ногами? — перебила его Сэцуко. — Простите за резкость, но на этом основании строить версию о том, что мой дядя жив, по меньшей мере глупо.

— Вполне возможно, что в своих предположениях я зашел слишком далеко. И все же они не так фантастичны, как могут показаться. Позвольте сообщить вам, что несколько дней назад на глухой окраине Сэтагая был убит человек, который во время войны служил в качестве военного атташе в том же представительстве, что и господин Ногами…

Лицо Сэцуко покрыла мертвенная бледность.

 

8

— Позировать? — спросила Кумико, удивленно глядя на мать.

Кумико, во-первых, неприятно поразила неожиданность предложения, а во-вторых, все это было так непохоже на ее мать, которая всегда отличалась большой рассудительностью.

Не успела она вернуться с работы, как мать сообщила ей, что один художник желает пригласить Кумико позировать.

— Пусть тебя это не пугает, — успокаивала ее мать. — Он лишь просит, чтобы ты несколько сеансов позировала ему в своей обычной одежде. — Такако назвала фамилию довольно известного художника: Кедзо Сасадзима.

— Но почему он решил выбрать именно меня? — спросила Кумико.

— Говорит, что где-то тебя увидел.

— Мне это не нравится.

— Художник задумал написать крупное полотно, для которого ему понадобился образ девушки. Он долго искал подходящий типаж и все никак не мог найти. Однажды он увидел тебя и сразу решил, что именно ты отвечаешь его замыслам. Так по крайней мере мне объяснил господин Таки.

— Господин Таки?!

— Он самый. В свое время господин Таки был специальным корреспондентом в той же стране, где последние годы служил твой отец. Я с ним очень давно не встречалась. И вот неожиданно сегодня он пришел к нам и рассказал о предложении художника. Меня это посещение удивило: ведь мы не встречались лет семь или восемь.

— И вы, мама, сразу согласились? — спросила Кумико, поразившись легкомыслию матери.

— Что мне оставалось делать? Ведь он столько лет работал с отцом бок о бок. Я не решилась отказать. Но если тебе это предложение неприятно, забудем о нем. Я предупредила господина Таки, что прежде всего нужно твое согласие. И все же дело идет всего лишь о трех сеансах. К тому же господин Таки очень настойчиво просил об этом.

— А откуда господин Таки знаком с художником Сасадзимой?

— Они давнишние друзья. Оказывается, художник обратил на меня внимание в электричке. Он даже специально сошел не на своей остановке, незаметно проводил-тебя до дома и узнал, кому этот дом принадлежит.

— Честно говоря, мне все это очень не нравится. Что за привычка — выслеживать человека? — сердито сказала Кумико.

— Художники — они такие. Если увидят подходящий для себя типаж, обо веем забывают. Но ведь пришел сам господин Таки, именно он просил за своего друга. Как же мне было ему отказать, тем более что речь шла всего лишь о трех сеансах.

— Но разве трех дней хватит? — с сомнением спросила Кумико.

— Художник сказал, что вполне достаточно. Ему надо сделать всего лишь набросок твоего лица.

— Ах так?

В общем, Кумико понимала, почему мама дала согласие. Все, что было связано с отцом, она принимала близко к сердцу и, конечно, не могла-отказать его старому другу.

— Я подумаю, — умерив свою непримиримость, сказала Кумико. При других обстоятельствах она рассердилась бы на мать и наотрез отказалась, но сейчас не хотела ей особенно перечить. — Мне что же, придется ходить к нему по вечерам? — спросила Кумико.

Поскольку днем Кумико работала, а вечером посещать незнакомого мужчину девушке неприлично, она рассчитывала, что это убедит мать в неприемлемости предложения художника.

Но Такако, по-видимому, обдумала все заранее.

— В этом году ты ни разу не брала отпуск, — сказала она.

— Да, но ведь я хотела использовать его, чтобы зимой покататься на лыжах.

— А ты возьми отпуск только на два дня, да воскресенье прихвати — вот три и получится. Надо пойти навстречу не художнику, нет, господину Таки.

— Как вы настойчиво уговариваете меня, мама!

— Но ведь господин Таки был другом отца.

— Хорошо, — согласилась Кумико, — но, наверно, мне придется позировать не весь день?

— Господин Таки сказал, не более двух часов.

Кумико согласилась, и Такако успокоилась. Ей казалось, что она исполнила свой долг перед покойным мужем.

— А ты знаешь художника Сасадзиму? — спросила она.

— Только слышала о нем, — ответила Кумико.

— Говорят, он очень талантлив, специалисты высоко ценят его картины, — с улыбкой сказала мать, повторяя, вероятно, слова господина Таки.

Кумико действительно приходилось читать о Сасадзиме хвалебные отзывы, в которых за ним признавали большой талант и отмечали необычное увлечение темными тонами. Особенно он пользовался популярностью среди американцев, которые с удовольствием приобретали его картины.

Внезапно Кумико вспомнила, что она где-то читала, будто Сасадзима холост.

— Мама, — на лице Кумико снова появилось недовольное выражение, — этот Сасадзима ведь не женат.

— Да, господин Таки сказал мне об этом, — без всякого смущения ответила Такако. — И заверил, что художник исключительно порядочный человек, ничего лишнего себе не позволит, да и речь-то идет всего о трех днях.

— Ну что ж, если вы так считаете, я согласна. И все же сама мысль о позировании мне неприятна, — сказала Кумико.

Сасадзима жил сравнительно близко — в том же районе Сугинами, возле станции Митакадай.

От станции к его дому вела дорога, постепенно поднимавшаяся в гору. В этом районе большинство домов стояло на обширных участках, где еще с прежних времен сохранились целые рощи.

Дом Сасадзимы находился в пяти минутах ходьбы от станции. Участок был необычно велик, а сам дом казался небольшим. Позади дома виднелось еще одно строение, по-видимому мастерская художника.

Была суббота, поэтому Кумико смогла прийти к Сасадзиме пораньше. Накануне ее мать сообщила господину Таки по телефону о согласии дочери и о часе первого визита, с тем чтобы он предупредил художника.

Миновав ворота и пройдя по дорожке, обсаженной бамбуком, Кумико остановилась перед слегка покосившимся порогом. Она обратила внимание на обилие цветов на участке. Особенно много было роз. Очевидно, Сасадзима любил цветы.

Кумико позвонила. Дверь отворил сам художник. Он ласково приветствовал Кумико и извинился за небрежность в костюме.

— Проходите, госпожа Ногами. — Художник улыбнулся, прищурив глаза, под ними собрались многочисленные морщинки. Его длинные волосы ниспадали на лоб и закрывали впалые щеки. Он, наверно, был заядлый курильщик: зубы у него уже потемнели от никотина, но это не вызывало неприятного ощущения.

Не дав Кумико ответить на приветствие, он проводил девушку в гостиную.

— У нас гости, — громко крикнул он куда-то в глубину дома. Когда спустя несколько минут пожилая женщина, по-видимому служанка, внесла чай, Кумико поняла, что именно к ней обращался Сасадзима.

Стены гостиной, словно картинная галерея, были увешаны работами художника. Кое в каких мелочах чувствовался тот самый беспорядок, который присущ лишь холостякам. Но может, Кумико это показалось, поскольку она знала, что Сасадзима не женат.

— Прошу простить меня за то, что вынудил вас посетить мой дом, — сказал Сасадзима. — Причину вам, вероятно, господин Таки объяснил.

— Да, — коротко ответила Кумико и слегка покраснела под пристальным взглядом художника.

— Позвольте искренне поблагодарить вас за согласие позировать мне. Я хотел бы сделать лишь несколько набросков вашего лица. Прошу вас чувствовать себя совершенно свободно, сядьте вот здесь, возьмите книгу и почитайте, — сказал художник, успокаивающе улыбаясь.

Кумико в самом деле успокоилась. Это спокойствие возникло из уважения и пока еще смутного доверия, какое она начала испытывать к художнику.

— Когда мы начнем? — спросил Сасадзима.

Кумико сказала, что хорошо бы с завтрашнего дня, с воскресенья.

— Откровенно говоря, я не был уверен, что вы согласитесь позировать, — добавил он.

Вошла служанка, она поздоровалась с Кумико, расставила чашки, налила чай и сразу же вышла.

— У меня нет жены, — смущенно улыбаясь, сказал художник, — поэтому в доме беспорядок. Вам придется потерпеть, тем более что с завтрашнего дня прислуги не будет.

Кумико испуганно взглянула на Сасадзиму. Его слова вновь возбудили в ней беспокойство: ведь ей придется в течение трех дней находиться наедине с художником в этой огромной мастерской со стеклянной крышей.

— Не люблю, когда во время работы по дому бродят посторонние люди, — объяснил художник. — Некому, правда, будет меня обслуживать, но я к этому привык. Ну, а кофе я вам сам сварю.

Протестовать бессмысленно, подумала Кумико, уж раз дала согласие, надо терпеть. Теперь художник мог воспринять ее отказ как оскорбление. Уж два-то часа она как-нибудь выдержит. К тому же Кумико не хотелось так просто потерять то чувство доверия, которое она начала испытывать к художнику.

— В какое время вам будет удобнее приходить? — спросил Сасадзима.

— Я бы хотела в первой половине дня…

— Прекрасно. В эти часы наиболее подходящее освещение. Жду вас завтра в одиннадцать, — сказал художник, не отрывая взгляда от Кумико.

Пустых разговоров художник, должно быть, не любил. Поэтому, договорившись о встрече, он сразу умолк, тем самым намекая, что ей пора уходить. Подобная невежливость, как ни странно, еще более успокоила Кумико.

Сасадзима проводил девушку до порога и с легким поклоном простился с ней.

Кумико той же дорогой направилась к станции. Она никак не могла разобраться в своих впечатлениях. В ожидании электрички Кумико глядела в ту сторону, где она только что была. Там, на холме, среди деревьев, виднелась сверкающая на солнце стеклянная крыша мастерской Сасадзимы.

Кумико охватило странное чувство: ей казалось, что не она, а кто-то другой будет завтра позировать в этой мастерской.

Кумико предполагала, что художник будет рисовать ее в мастерской, но Сасадзима сделал иначе. Он усадил ее в плетеное кресло на террасе и сказал:

— Начнем с эскизов.

Ему хотелось уловить ряд естественных выражений лица, естественных поз, и здесь, на террасе, этого было легче добиться, чем в мастерской, где обстановка принуждала к официальности, объяснил он. Кумико тоже чувствовала себя на террасе более свободно.

С террасы открывался вид на обширный, хорошо ухоженный сад с многочисленными клумбами, обрамленными бордюром из красного кирпича. На каждой клумбе были высажены цветы определенного сорта. Кумико особенно понравились хризантемы, которые были в самом цвету. Человек, который так любит цветы, должен быть добрым, подумала она.

На этот раз на Сасадзиме был модный свитер в клетку, в котором, как казалось Кумико, он больше походил на художника. Он сел напротив в плетеное кресло, разложил на коленях этюдник и взял в руки карандаш. Лицо его, как и вчера, озаряла легкая улыбка.

Половину лица и плечо художника мягко освещали лучи утреннего солнца. Те же лучи освещают и меня, подумала Кумико, и ей стало понятно, почему Сасадзима вчера обрадованно сказал, что в этот час освещение особенно хорошее.

Вначале Кумико ощущала некоторую скованность: ведь она впервые позировала, да еще известному художнику. Сасадзима это сразу уловил и, продолжая держать в руке карандаш и посасывая трубку, завел непринужденную беседу.

Сасадзима был человеком широко образованным. Он сперва показался Кумико молчуном и нелюдимом. Но вскоре она убедилась, что он очень интересный собеседник. Говорил он тихо и проникновенно, так, что его слова невольно запоминались. Его негромкий голос удивительно гармонировал с окружающей тишиной и прозрачным воздухом.

Во время беседы глаза художника неотступно следили за выражением лица Кумико.

— Вам нравится ваша служба? — спросил Сасадзима, делая набросок. Он брался за карандаш только тогда, когда лицо Кумико обретало естественность.

— Ничего особенного, обыкновенная работа, каждый день утром — на службу, вечером — домой.

— И все же работать лучше, чем сидеть дома сложа руки.

Такой, совершенно обыденный, разговор успокаивающе действовал на Кумико, снимал напряженность, чего художник и добивался.

Кумико вначале думала, что ей придется по приказанию художника принимать различные позы, но Сасадзима просто беседовал с ней, а когда схватывал понравившийся ему ракурс, мгновенно наносил на бумагу несколько штрихов.

— Скажите, пожалуйста, почему вы до сих пор не женаты? — осмелилась спросить Кумико, когда основательно освоилась с обстановкой.

Бесцеремонность подобного вопроса смягчалась девической непосредственностью, с которой он был задан.

Художник улыбнулся.

— Я в молодости интересовался только живописью. Вот и упустил время. А теперь поздно, да и привык уже к одиночеству, думаю, что сейчас жена только стесняла бы меня.

Нынешним утром лицо художника было каким-то просветленным. Когда накануне, неряшливо одетый, он появился перед Кумико, она подумала: что за неопрятный старый холостяк. Теперь же, особенно когда Сасадзима работал, он казался ей подтянутым и моложавым, хотя его волосы уже посеребрила седина. Ну что ж, подумала Кумико, может, вполне естественно, что он не женат. Такова, должно быть, судьба всех, кто посвятил себя искусству. А может, в молодости он испытал безответную любовь и с тех пор дал обет безбрачия. Но спросить его об этом Кумико пока еще не осмеливалась. И все же сами эти мысли были лишним доказательством того, что девушка уже освоилась и не дичилась сидевшего напротив художника.

Внезапно Кумико заметила какого-то человека, бродившего по саду. По-видимому, садовник, решила она. Чтобы не мешать художнику, он не глядел в их сторону и бесшумно переходил от одной клумбы к другой, что-то срезая садовыми ножницами. На нем была старая широкополая шляпа и защитного цвета рубашка.

Художник действительно любит цветы, если нанимает человека специально ухаживать за садом, подумала Кумико.

Сасадзима работал быстро. Закончив один набросок, он тут же принимался за следующий. Кумико было интересно узнать, как она выглядит на рисунках, но сама взглянуть на наброски не решалась, надеясь, что потом художник ей их покажет.

В течение часа он сделал четыре или пять эскизов.

— Я хочу сделать их как можно больше, — сказал Сасадзима, — с тем чтобы потом выбрать наиболее удачный.

Он взглянул на часы и отложил карандаш в сторону.

— Время обеда, пора и нам перекусить, — сказал он, поднимаясь с кресла.

— Благодарю вас, я совсем не голодна, — запротестовала Кумико.

— Не говорите так, сейчас я приготовлю что-нибудь вкусненькое, — сказал художник и отправился на кухню.

— Может быть, вам помочь?

— Нет-нет, вы гостья! — замахал руками художник. — Я давно привык все делать сам. А вы посидите здесь, отдохните.

Сасадзима ушел на кухню, а Кумико осталась, на террасе. На кресле лежал оставленный художником этюдник. Кумико нерешительно подошла к креслу, открыла этюдник и стала разглядывать наброски. Карандашные зарисовки свидетельствовали о большом таланте художника. Кумико поразили точно схваченные особенности ее лица.

На некоторых рисунках она была удивительно похожа, на других лицо ей казалось чужим. По-видимому, в последних художник стремился отобразить свое видение натуры. Далее следовали отдельные фрагменты: лоб, брови, нос, глаза, губы.

Пока Кумико перебирала рисунки, из сада время от времени доносилось характерное полязгивание ножниц. Она поглядела в сад. Там бродил старик в широкополой шляпе. Тени от высоких кустов падали ему на спину.

Зря я отказывалась идти сюда, подумала Кумико, хотя ей по-прежнему было неприятно, что ее лицо будет изображено на какой-то картине. Она ощутила некую неповторимость момента и подумала, что в жизни ей редко приходилось чувствовать подобное умиротворение.

— Очень рада, — сказала мать, выслушав Кумико. — Вот, оказывается, он какой, этот знаменитый художник.

— Сначала я подумала, что у него, наверно, скверный характер, но он оказался удивительно приятным человеком. А какие сандвичи он приготовил — объедение. Не хуже настоящего повара, — весело рассказывала Кумико.

— Выходит, на все руки мастер!

— Волей-неволей ему пришлось всему научиться, ведь он живет один.

— Да, ты права. Но говорят, мужчины вообще умеют готовить лучше женщин. Кстати, ты не чувствовала неудобства от того, что тебе пришлось так долго позировать?

— Нисколько! Сасадзима был очень любезен, развлекал меня интересной беседой. Только я никак не могу понять, почему такой хороший человек до сих пор не женат. Я даже осмелилась спросить у него об этом. Он ответил, что не хочет на себя брать лишнюю обузу.

— Среди художников иногда попадаются такие люди. Но как ты решилась задать ему этот неприличный вопрос?

— Он не обиделся. Он вообще очень искренний и доброжелательный человек.

— Я очень рада, что он тебе понравился. Сначала, когда я дала согласие господину Таки, меня, откровенно говоря, беспокоило, как ты к этому отнесешься. Значит, завтра опять пойдешь?

— Пойду.

На лице у Такако появилось довольное выражение. И не потому, что Кумико пошла ей навстречу, а потому, что дочь исполнила просьбу Таки — друга своего отца.

На следующий день, в понедельник, Кумико, как было условлено, в одиннадцать часов приехала к Сасадзиме. Она сейчас совсем не жалела, что ей пришлось для этих сеансов пожертвовать два дня своего отпуска.

Как и накануне, дверь открыл ей сам художник.

— Заходите, — сказал он со своей доброжелательной улыбкой. — Я уже вас жду.

Сегодня предполагалась работа в мастерской художника, но Сасадзима, по-видимому, изменил свои планы и вновь провел ее к плетеному креслу на террасе.

— Я решил, что здесь нам будет уютней, чем в мастерской, хотя и просторной, но неприветливой. На террасе и позировать будет вам не так утомительно: можно любоваться и цветами, и дальней рощей.

Кумико охотно согласилась.

Погода стояла хорошая, осеннее солнце еще ярко освещало цветочные клумбы. Как и в прошлый раз, по саду бродил старик в широкополой шляпе и орудовал садовыми ножницами.

— Должно быть, ваша матушка вчера беспокоилась? — улыбаясь, спросил художник.

— Напротив. Когда я рассказала ей о своем визите к вам, она совсем успокоилась.

— Вот как! Это очень приятно. Теперь и я спокоен.

Художник раскрыл этюдник и взял карандаш. Но опять-таки он не сразу приступил к работе.

— Мне сказали, будто вы случайно обратили на меня внимание. Где же мы могли с вами встретиться? — полюбопытствовала Кумико.

— Значит, Таки все же проговорился. — Художник досадливо поморщился. — Я увидел вас в электричке. Погодите, где же это было? Что-то не припомню. — Художник поднял глаза к потолку, как бы пытаясь вспомнить эту встречу.

— По-видимому, на центральной линии. Я обычно выхожу на станции Огикубо.

— Верно, верно! Я увидал вас на станции Ееги, — сказал художник.

Странно, подумала Кумико, именно на Ееги он не мог меня встретить, я ведь еду от Касумигасэки до Синдзюку, а там пересаживаюсь на центральную линию и никак не могу оказаться на Ееги. Наверно, что-то перепутал, решила Кумико, но ничего не сказала.

— Вы не скучаете вдвоем с матушкой? — переменил тему Сасадзима.

— Иногда бывает скучно, даже очень.

— Ваш отец, я слышал, умер за границей?

— Да, за год до окончания войны он заболел там и умер. Сюда привезли только его прах.

— У меня нет подходящих слов, чтобы выразить вам свое сочувствие. И все же ваша матушка должна быть довольна, имея такую прекрасную дочь.

— К сожалению, я у нее одна. Будь у меня братья, ей было бы веселее. А так вы все вдвоем да вдвоем.

Разговаривая, художник не забывал о деле: внимательно глядел на Кумико, делал несколько быстрых штрихов, снова глядел и снова пускал в ход карандаш. Кумико привыкла к его быстрым взглядам, они ее уже не тревожили.

Когда Кумико вернулась домой, мать снова встретила ее вопросом:

— Ну, как сегодня?

— Очень хорошо, — ответила Кумико.

— А как подвигается его работа над картиной?

— Не знаю. Почему-то он все рисует меня в разных позах.

— Интересно, как все получится? Мне бы тоже хотелось взглянуть.

— Пока еще нельзя. Когда Сасадзима на минуту вышел, я потихоньку заглянула в этюдник и удивилась, как это он, непрерывно болтая, так много сделал рисунков, и, знаешь, на некоторых, я очень похожа.

— На то он и художник, да еще такой известный. А нельзя ли будет у него потом попросить несколько рисунков?

— Что вы, мама!

— А что тут дурного? Не все же они ему понадобятся для картины. И потом, я все же хочу нанести господину Сасадзиме визит вежливости, хотя его просьба исходила от господина Таки, а не от него лично. Кстати, Таки сегодня звонил. Он сказал, что Сасадзима несказанно рад, что рисует тебя, и о тебе он самого лучшего мнения.

Если всем доставляют такую радость эти сеансы, подумала Кумико, то она готова ходить к художнику не три дня, а больше.

— Господин Сасадзима прекрасный человек и непосредственный, как ребенок, — сказала она.

— Чем он угощал тебя сегодня? — поинтересовалась мать.

— Рисом с карри. Причем все так вкусно было приготовлено, лучше, чем у нас.

— В самом деле?

— И нисколько не хуже, чем в самом дорогом ресторане. Такому человеку и жена не нужна. Откровенно говоря, мне нравится не столько позировать, сколько лакомиться его угощениями. Интересно, чем завтра он будет меня потчевать? — мечтательно сказала Кумико.

На следующее утро Кумико вышла из дому в начале одиннадцатого. Стоявшая несколько дней хорошая погода начала портиться. По небу плыли тяжелые тучи, и от этого все вокруг стало серым. Тучи приглушили яркие краски осени. Кумико забеспокоилась, сможет ли художник в такую погоду работать. Накануне он предупредил, что сегодня начнет писать акварелью.

В одиннадцать часов Кумико подошла к знакомому дому и позвонила. Обычно художник не заставлял себя ждать и сразу же открывал дверь. Сегодня он что-то не спешил. Кумико позвонила еще раз.

Внутри дома было тихо.

Кумико подождала минут десять и вновь нажала кнопку звонка. И снова никто не вышел. Кумико вспомнила о старике, который ухаживал за садом. Она подошла к ограде. Ограда была довольно низкая и позволяла заглянуть в сад. Но и в саду никого не было. Тогда Кумико вернулась к входной двери и долго звонила. Но и на-эти звонки никто не отзывался. Может быть, он куда-то ушел? Но она сразу отбросила эту мысль. Ведь он же знал, что она придет ровно в одиннадцать. Может, он работал допоздна, очень устал и все еще спит? Но ведь звонок звонит очень громко, его невозможно не услышать.

Кумико не знала, как ей поступить: то ли подождать еще немного, то ли вернуться домой и прийти на следующий день. Во всяком случае, звонить она больше не решилась.

В полной растерянности Кумико вернулась домой.

Труп Сасадзимы обнаружили на следующий день. Его обнаружила прислуга, пришедшая прибрать дом после трехдневного отпуска. Художник лежал на кровати под одеялом в небольшой комнатушке, которая служила ему спальней. На ночном столике у изголовья стоял пустой пузырек из-под снотворного, а рядом — чашка, Он, видно, пользовался ею, запивая лекарство.

Экспертиза, произведенная полицией, установила, что художник умер накануне ночью, вероятно приняв чересчур большую дозу снотворного. Вскрытие подтвердило это предположение.

Художник не оставил ни письма, ни записки, и полиция решила, что он либо покончил жизнь самоубийством, либо непреднамеренно принял слишком много снотворного.

Сасадзима был одинок, родственников не имел, и было трудно ухватить какую-либо нить, чтобы выяснить, что же произошло в действительности. Приходящая прислуга появлялась обычно утром, а вечером уходила. Короче говоря, ночью, в момент смерти, он был абсолютна один. Во время допроса прислуга заявила, что в последние дни у Сасадзимы было прекрасное настроение, так что версия о самоубийстве отпадала. Оставалось предположение о чрезмерной дозе снотворного. Прислуга подтвердила, что художник имел привычку принимать его на ночь.

Детектив Судзуки тщательно обследовал место происшествия. На столе в спальне его внимание привлек этюдник. В этюднике лежал незаконченный рисунок лица молодой женщины.

Кто бы это мог быть? У него невольно возникло подозрение, что смерть Сасадзимы как-то связана с женщиной, лицо которой художник запечатлел на бумаге.

 

9

Похороны художника Сасадзимы состоялись на другой день вечером.

Сасадзима был одинок, и заботы, связанные с похоронами, взяли на себя его друзья-художники. О смерти Сасадзимы сообщили газеты, и проститься с ним пришло довольно много народа, в том числе и незнакомые почитатели его таланта.

Пришел на похороны и детектив Судзуки. Незаметно он наблюдал за присутствующими.

Вскоре он обратил внимание на девушку, лицо которой как две капли воды походило на лицо, изображенное на рисунке, обнаруженном им в этюднике.

— Прошу прощения, — подойдя к ней, вполголоса произнес Судзуки и показал ей свою визитную карточку. — Я из полиции. Хотел бы задать вам несколько вопросов. Пройдемте, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Девушка взглянула на визитную карточку и молча последовала за детективом. В отличие от просторной мастерской, где прощались с покойником, сюда никто не заходил, и они могли спокойно побеседовать.

— Вы давно были знакомы с господином Сасадзимой? — приветливо улыбаясь, спросил Судзуки.

— Нет, я познакомилась с ним несколько дней назад, — ответила девушка.

Глаза у нее были красные. По-видимому, она только что плакала.

— Как вас зовут?

— Кумико Ногами, — сказала она, затем назвала также свой адрес и место работы.

— Значит, вы служите?

— Да. Сегодня я отпросилась пораньше, чтобы попасть на похороны.

— Вы сказали, что познакомились с ним недавно. Вероятно, ваше знакомство связано с его профессией?

— Да, он обратился ко мне с просьбой позировать ему.

Судзуки и не ожидал другого ответа.

— Почему он обратился именно к вам? — спросил детектив.

— Один его знакомый попросил об этом мою мать. И вот четыре дня назад я впервые пришла сюда.

— Значит, прежде вы никогда с ним не встречались?

— Нет.

— Вас не удивило, почему он избрал именно вас?

— Удивило, — сказала Кумико.

— Сасадзима не оставил ничего, что могло бы пролить свет на причину его смерти, и мы пока не можем составить на этот счет определенного мнения. Положение усугубляется тем, что он был одинок. Мы, конечно, допросили прислугу, но она ничего не знает. Может, вы могли бы что-либо сообщить по поводу этого происшествия? Ведь именно вы бывали у него в последние дни.

— К сожалению, я не могу вам ничем помочь, — сказала Кумико, и Судзуки понял, что девушка говорит правду.

— С какой целью просил он вас позировать?

— Точно не знаю. Кажется, он задумал большую картину. Для этого ему надо было сделать наброски нескольких лиц, и я попала в их число.

— Об этом вам сообщила ваша матушка?

— Да.

— Работа продвигалась успешно?

— Да, каждый день он делал несколько набросков.

— А сколько же всего?

— Точно не помню, но, думаю, не меньше восьми.

— Восьми?! Он что, собирался кому-нибудь их подарить или продать? — спросил Судзуки.

— Не думаю. Он лишь сказал, что ему для будущей картины необходимо сделать несколько набросков.

— Дело в том, — помедлив, сказал Судзуки, — что все наброски исчезли. В этюднике сохранился лишь один. А вы говорите, что их было не менее восьми. Если он их не порвал и не сжег, значит, кто-то их взял.

Кумико эта новость крайне удивила. Сасадзима с таким подъемом рисовал. Нет-нет, он небезразлично относился к этим рисункам. Куда же они могли исчезнуть? Если, как подозревает детектив, они попали в чужие руки, это ужасно неприятно. Ведь Сасадзима с ней не договаривался, что он их может кому-нибудь передать, речь шла исключительно о набросках для него, для его картины. Но если они действительно исчезли, это произошло только незадолго до его смерти. Ибо позднее уже никто не мог незамеченным зайти в дом и взять их.

— Прислуга тоже ничего не смогла сказать, — продолжал Судзуки. — Обычно она приходила к нему утром и уходила вечером. Работала она у него около пяти лет и должна бы знать все, что касается его личности? Но о набросках ей ничего не известно. Дело в том, что художник отпустил почему-то ее домой как раз на те три дня, когда вы должны были ему позировать.

Действительно, это было так, вспомнила Кумико. Когда она была у художника в первый раз, он сам отворил ей дверь, но вскоре появилась пожилая женщина, которая принесла им чай. И тут художник предупредил Кумико, что отпускает прислугу на три дня, ибо не любит, чтобы кто-либо мешал его работе.

— Значит, вы ходили позировать в те дни, когда прислуги уже не было, — заключил Судзуки. — И вы в эти дни ничего необычного не заметили?

Кумико задумалась, затем сказала, что в первый день они только договорились о времени сеансов, потом она посещала Сасадзиму дважды. На третий день никто ей дверь не отворил, и она вернулась домой. Но тогда художника уже не было в живых. Накануне он был весел, шутил, и ничто в его поведении не говорило, что он намерен покончить жизнь самоубийством. Напротив, в тот день он рисовал с большим подъемом и, прощаясь с Кумико, сказал, что ждет ее завтра, в условленное время. Просто невозможно было представить такой неожиданный, такой трагический конец.

Внимательно выслушав Кумико, детектив спросил:

— Во время сеансов вы были только вдвоем?

— Да, — ответила Кумико. — И он сам готовил еду и чай, когда мы устраивали перерыв.

Внезапно Кумико вспомнила про старика, который работал в саду. В доме действительно они были вдвоем, но, пока художник рисовал, в саду все время мелькала защитного цвета рубашка садовника.

Детектива чрезвычайно заинтересовало это сообщение.

— Как он выглядел? Сколько, на ваш взгляд, ему лет? — спросил он.

— Трудно сказать, мне он показался довольно пожилым.

— А внешность?

На этот вопрос Кумико ответить не могла. Она видела только спину садовника, да и о преклонном возрасте могла судить лишь по медлительности, с которой тот управлялся с садовыми ножницами. Помимо всего, его лицо все время находилось в тени из-за широкополой шляпы, которую он ни разу, пока находился в саду, не снимал.

— Не разговаривал ли с этим мужчиной Сасадзима?

— При мне — нет. Мужчина все время работал в саду.

— Значит, он находился от вас на довольно значительном расстоянии и в дом не заходил?

— Мне кажется, не заходил.

Детектив попросил Кумико немного подождать и вышел из комнаты.

Вернулся он минут через двадцать.

— Я только что беседовал с прислугой, — сказал Судзуки, извинившись за долгое отсутствие. — Она ничего Об этом человеке не знает. Мало того, он ни разу в ее присутствии в доме не появлялся. А вы увидели его в первый же день, когда пришли позировать?

— Да, в первый же день.

— Получается, что Сасадзима нанял его как раз на те три дня, когда прислуга была в отпуске, — продолжал рассуждать Судзуки.

Кумико удивляла дотошность детектива. Значит, он сомневается в версии самоубийства, подумала она.

— Позвольте вас спросить, — обратилась к нему Кумико. — По-вашему, остается, что-то неясное в причине смерти господина Сасадзимы?

— Видите ли, — после некоторого колебания сказал Судзуки, — причина смерти художника установлена достаточно ясно — он принял слишком большую дозу снотворного. Это подтвердило и вскрытие. Значит, Сасадзима покончил с собой, тем более что на пузырьке, где было снотворное, и на чашке, из которой он, очевидно, запивал лекарство, обнаружены только его отпечатки пальцев. Это установила тщательная экспертиза. Если бы кто-то другой хотел его напоить чрезмерной дозой снотворного, он мог бы это сделать лишь обманным путем: смешать лекарство с пивом или фруктовым соком. Однако в желудке покойного оказалось лишь небольшое количество воды, которой, по-видимому, было запито лекарство. Отсюда напрашивается вывод, что художник добровольно принял снотворное.

— Может быть, он по ошибке принял больше, чем было нужно?

— Подобные случаи встречаются довольно часто. Обычно те, кто регулярно пользуется снотворным, постепенно увеличивают дозу. По словам прислуги, художник принимал по восемь-девять таблеток. Однако вскрытие установило, что на этот раз он принял их около ста. Так что версия о случайности в данном случае отпадает. Правда, вызывает сомнение сам факт: сто таблеток. Принять сразу такую дозу довольно сложно.

Кумико страшно расстроилась. Ведь она почти ничего не знала о Сасадзиме. Сидела напротив Да глазела, как он то посматривает на нее, то делает быстрые штрихи карандашом на бумаге. Судзуки, видимо, понял ее состояние и переменил тему.

— Итак, вы не можете ничего сказать о внешности этого садовника?

— К сожалению, ничего, — ответила Кумико.

Странно. Прислуга говорит, что художник никогда не нанимал садовника, а тут вдруг садовник понадобился как раз на те три дня, когда ее не было.

Кумико возвратилась домой вечером, когда в городе уже зажглись огни.

Услышав звук открываемой двери, навстречу ей вышла мать и сказала:

— Погоди минуту у порога.

Потом она вынесла соль и, следуя старинному обычаю, посыпала ею плечи девушки.

— Теперь входи, — сказала она. — У нас в гостях Сэцуко. Я ведь говорила ей, что ты ходишь позировать. И вот она прочитала в газетах о смерти художника и сразу же примчалась к нам.

Обычно, собираясь вместе, они весело проводили время, радуясь таким встречам, но сегодня все сидели опечаленные.

— Ну, как там было? — спросила Такако.

— Проститься с покойным пришло много народа, — ответила Кумико и коротко рассказала о похоронах.

— Неужели никто из друзей господина Сасадзимы не знает о причине его самоубийства?

— Об этом никто не говорил, а вот меня допрашивал полицейский.

— Полицейский?! — разом воскликнули сестра и мать.

— По-видимому, в полиции узнали, что в последние дни я позировала покойному, и детектив, господин Судзуки, интересовался, не располагаю ли я какими-либо фактами, проливающими свет на причину смерти художника.

Такако и Сэцуко, затаив дыхание, слушали рассказ Кумико о ее разговоре с детективом.

— Значит, в полиции считают, что это, может быть, вовсе и не самоубийство, — заключила Такако, глядя то на Сэцуко, то на дочь.

— Во всяком случае, господин Судзуки сказал, что в версии о самоубийстве не все сходится. Забыла еще сказать вам, что все наброски моего лица, сделанные художником, исчезли. Остался лишь один незаконченный рисунок. Полицию это крайне озадачило.

— Куда же они могли деться? — Такако была явно расстроена этим сообщением.

— Неизвестно. Мне было, бы неприятно узнать, что художник их отдал кому-нибудь, — все же там изображено мое лицо. И потом, это ведь его последняя работа. Жаль, если она окажется в чужих руках.

— К кому бы они могли попасть? — Такако задумалась, вопросительно глядя на Сэцуко. — А ты не запомнила мужчину, который работал в, саду? — обратилась она к Кумико.

— Нет. Об этом меня тоже спрашивали. На садовнике была шляпа с широкими полями, и, кроме того, он все время находился ко мне спиной.

— Значит, этот человек был там в те дни, когда прислуга отсутствовала.

— Прислуга сказала полицейскому, что ни разу не видела у Сасадзимы садовника.

Мать и Сэцуко переглянулись.

— Тетушка, — вступила в разговор Сэцуко. — Вы говорили, что просьбу художника передал вам господин Таки?

— Да, он.

— Вы сообщили ему о смерти художника?

— Я сразу же позвонила ему по телефону, но мне ответили, что он вчера утром отправился в путешествие.

— Значит, он уехал, когда труп художника уже обнаружили, но газеты об этом еще сообщить не успели.

— Видимо, так.

— Не исключено, что он даже не знает о его смерти.

— Вполне возможно.

Сообщение о смерти художника появилось лишь вчера в вечерних выпусках, и Таки, уезжая, мог, конечно, не знать об этом, если кто-то ему специально не сообщил. Но теперь, должно быть, он уже прочитал газеты. Сообщение о смерти столь известного художника, безусловно, перепечатала и местная, пресса, подумала Сэцуко.

— Вам не сказали, куда именно он уехал? — спросила она.

— Я пыталась это выяснить у его жены, но она ответила, что не знает.

— Странно. Неужели он даже жене не сообщил куда едет?

— Мне показалось, что она знает, но почему-то не хочет сказать, и я, не желая быть назойливой, решила не донимать ее расспросами.

— Не исключено, что он поехал отдохнуть. А может быть, и по делам своей ассоциации, что нетрудно выяснить — достаточно позвонить к ним в правление, — сказала Сэцуко.

— Прости меня, Сэцуко, за нескромный вопрос, но почему тебя так заинтересовала поездка Таки? — спросила Такако.

— Чего же тут непонятного? Ведь это он познакомил Кумико с Сасадзимой, и, если ему уже известно о смерти художника, правила приличия обязывают его телеграфировать или, на худой конец, позвонить вам по междугородному телефону. Все же он должен испытывать какую-то ответственность перед Кумико в связи со случившимся.

Рассуждения Сэцуко были вполне логичны.

— Наверно, господин Таки еще не знает о его смерти, — пробормотала Такако, сдаваясь перед доводами племянницы.

Кумико показалось, будто Сэцуко чересчур раздраженно говорит о Таки. Она взглянула на двоюродную сестру и удивилась бледности ее лица.

Письмо от Таки прибыло тридцатого октября, через четыре дня после состоявшегося между женщинами разговора.

Кумико была на службе, и мать сразу же ей позвонила.

— Только что получила письмо от господина Таки, — сообщила она дочери. — Сначала думала подождать тебя, а потом решила позвонить сразу же.

— Что он пишет?

— Слушай: «Извините за долгое молчание. Из местной газеты узнал о самоубийстве Сасадзимы. Никогда бы не подумал, что такое может случиться. Не могу успокоиться, что доставил Кумико неприятности: ведь именно по моей рекомендации она согласилась позировать художнику. Разумеется, эта смерть никакого отношения к вам не имеет, и убедительно прошу вас не беспокоиться». Письмо отправлено из Синсю, с горячих источников Асама, — добавила Такако.

— Из Синсю? — переспросила Кумико.

— Да. Более подробного адреса и названия гостиницы не указано.

— Так, — неопределенно протянула Кумико, не зная, как ей реагировать на это сообщение. — Спасибо, мама.

— Ты сегодня когда придешь?

— Постараюсь пораньше. Правда, по дороге мне надо кое-куда зайти, — ответила Кумико, решив, что ей необходимо встретиться с Соэдой.

После этого разговора у Кумико до конца дня все валилось из рук. Она все время думала о письме Таки и о том, что по этому поводу говорила Сэцуко. В каком-то смятении она набрала номер телефона Соэды. Журналист оказался на месте.

Они не виделись более двух недель, и Соэда ничего не знал о том, что Кумико позировала художнику.

— Мне нужно с вами срочно поговорить. С двенадцати до часу у нас обеденный перерыв. Если вам удобно, мы могли бы встретиться в кафе неподалеку от моего учреждения.

— Договорились, — сразу же согласился Соэда. — У меня как раз в том районе есть дело. Думаю, что полчаса сумею выкроить.

Кумико назвала кафе, куда она придет, и повесила трубку.

Как хорошо, что не надо дожидаться вечера, подумала она.

В двенадцать часов Кумико уже подходила к кафе. Неподалеку стояла машина, принадлежащая газете, где служил Соэда.

Соэда сидел почти у самого входа и пил сок.

— Зачем это я вам так срочно понадобился? — спросил он улыбаясь, но, увидев расстроенное лицо Кумико, сразу погасил улыбку.

— Вы знаете о самоубийстве художника Сасадзимы? — спросила Кумико.

— Да, где-то читал.

— Извините, я не говорила вам, что в течение двух дней позировала этому художнику — как раз накануне его смерти.

— Что вы говорите?! — Соэда выпустил изо рта соломинку и изумленно уставился на девушку.

Кумико подробно рассказала о своих посещениях художника. Соэда слушал внимательно, изредка перебивая ее рассказ вопросами. Он очень серьезно отнесся и к ее сообщению о письме Таки.

— Вы утверждаете, что художник сделал восемь набросков и все они исчезли? Остался лишь один незаконченный рисунок? — переспросил он, ероша на голове волосы.

— Да, о пропаже мне сообщил детектив, он не верит, что художник сам уничтожил наброски.

— Я тоже не верю. Скорее всего, они попали в чьи-то руки, и это надо непременно выяснить.

— Выяснить? — удивилась Кумико. — Мне просто неприятно, что мое изображение находится в руках незнакомого мне человека, и только. Но с какой стати надо выяснять, у кого они?

— Считайте, что это мое дело. Я сам попытаюсь все разузнать, — перебил девушку Соэда. — Скажите, Кумико, а наброски были очень похожи на оригинал?

— Да, — ответила Кумико. — Его наброски настолько точно передавали разные выражения моего лица, что мне почему-то было даже неловко.

— Вот как? После ваших слов мне особенно хочется взглянуть хотя бы на один из них.

Расставшись с Кумико, Соэда поехал в Дом зарубежной культуры. Оставив машину у подъезда, он вошел в вестибюле, пересек просторный холл и подошел к справочному бюро. За столом сидел мужчина в белой сорочке, с галстуком-бабочкой.

— Я хотел бы кое-что выяснить относительно господина Таки, — сказал Соэда, вручая ему свою визитную карточку.

Мужчина сразу же поднялся и стал ее внимательно изучать.

— Я слышал, господин Таки находится на отдыхе? — спросил Соэда.

— Да.

— Мне как раз и хотелось кое-что узнать в этой связи.

— Как быстро, как быстро… — вдруг не к месту пробормотал мужчина.

Его слова заставили Соэду насторожиться. Интуиция газетчика сразу подсказала ему, что за этим что-то кроется. Но по профессиональной привычке он постарался скрыть свою настороженность.

— Итак, смогу ли я поговорить с вами на интересующую меня тему?

Мужчина еще раз взглянул на визитную карточку. На ней стояло название солидной газеты. Он был явно в затруднительном положении, и это откровенно отразилось на его лице.

— Извините, что отнимаю у вас время, но мне необходимо с вами переговорить, — настаивал Соэда, видя, что мужчина медлит с ответом. — Мне известно, что господин Таки в настоящее время находится на горячих источниках Асама, но на поездку туда пришлось бы потратить много времени, поэтому я хотел бы кое-что выяснить здесь, на месте.

По-видимому, осведомленность Соэды сыграла свою роль, и мужчина сказал:

— Здесь нам будет не слишком удобно беседовать, пройдемте в холл.

Соэда удовлетворенно кивнул.

Из холла открывался вид на обширный японский сад. В протекавшем через сад ручейке играли солнечные блики. В холле было пусто. Лишь несколько иностранцев сидели за дальним столиком.

— Прошу вас, — сказал мужчина, указывая на кресло. — До чего же быстро узнали, — повторил он, удивленно глядя на Соэду.

Соэда мгновенно решил, что в этих словах кроется что-то имеющее отношение к Таки, и спросил наобум:

— Почему господин Таки решил выйти в отставку?

Собеседник сразу же попался на крючок.

— Мы и сами теряемся в догадках, — в замешательстве признался он. — Господин Таки прислал письмо с просьбой об отставке уже с курорта.

— Вот оно что. Какую же он выдвигает причину?

— Ссылается на плохое состояние здоровья, по его словам, ему необходим длительный отдых. Больше нам ничего не известно.

— Извините, — перебил его Соэда, — а какой пост занимаете здесь вы?

— Я начальник канцелярии.

— Так. Значит, вы видели письмо господина Таки и, вероятно, направили ему телеграмму или заказали телефонный разговор с ним? Ведь надо же выяснить истинные причины столь неожиданной отставки.

— Пытались связаться, но безуспешно, — замялся начальник канцелярии. — В письме нет даже адреса отеля, на конверте стоит: «Синсю, горячие источники Асама». Так что мы даже телеграфировать не смогли.

Соэда вспомнил, что Таки и в письме госпоже Ногами не указал отеля, в котором остановился.

— В последнее время господин Таки хоть раз намекал, что собирается в отставку? — спросил Соэда.

— Откровенно говоря, об этом не было и речи, и его просьба об отставке застала нас врасплох.

— Как у него было со здоровьем?

— Он был вполне здоров. До сих пор вообще ни разу не болел, и ссылка на здоровье, по-видимому, неосновательна.

— Может быть, вы лично знаете истинную причину отставки?

— Абсолютно ничего не знаю. С тех пор как господин Таки пришел к нам, деятельность ассоциации значительно активизировалась, и у всех нас было одно желание, чтобы господин Таки работал здесь как можно дольше. Его просьба об отставке была для нас как гром среди ясного неба.

Соэда узнал все, что ему было нужно, и стал прощаться.

— Простите… господин Соэда, — остановил его начальник канцелярии. — Крайне нежелательно, чтобы информация об отставке господина Таки просочилась в прессу прежде, чем отставка будет официально принята. Преждевременное сообщение в газете поставило бы нас в затруднительное положение, и я просил бы вас несколько повременить.

— Я вас понимаю, — улыбнулся Соэда. — Не беспокойтесь, сейчас я ничего сообщать не буду.

Внезапно перед глазами Соэды всплыло враждебно-холодное лицо господина Таки.

 

10

По пути в редакцию Соэда окончательно решил пока ничего не сообщать в газету об отставке Таки с поста директора-распорядителя Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами, тем более что ассоциация это особого веса в общественной жизни страны не имела. Правда, сам Таки прежде занимал пост главного редактора их газеты, и в этом смысле сообщение о нем представляло бы некоторый интерес. И все же Соэда не намеревался сообщать о случившемся.

Прежде всего надо было выяснить, в каком отеле в Асама остановился Таки.

Соэда зашел в отдел связи и попросил вызвать на провод отделение газеты в городе Мацумото.

Через несколько минут зазвонил телефон и отчетливый голос сообщил, что Курода из отделения в Мацумото слушает.

— Прошу извинить, что навязываю вам лишнюю работу, — сказал Соэда. — Мне необходимо отыскать одного человека, который находится на курорте Асама.

— Это несложно! — ответил Курода. — Асама недалеко от нас, мы имеем с ними постоянную связь. В каком отеле он остановился?

— Названия отеля я не знаю. Буду вам крайне обязан, если вы сумеете это установить. Кстати, сколько там отелей?

— Думаю, не меньше тридцати. Правда, первоклассных значительно меньше. По-видимому, интересующий вас человек остановился в приличном отеле?

При обычных обстоятельствах, подумал Соэда, это было бы именно так. Но Таки фактически сбежал из Токио и мог специально остановиться в самом захудалом отеле — лишь бы его не отыскали.

— На этот вопрос ответить затрудняюсь, — сказал Соэда.

— Назовите хотя бы его фамилию.

У Соэды чуть не сорвалось с языка: Таки! Но в последний момент он удержался. Не исключено, что молодой сотрудник отделения слышал о бывшем главном редакторе, поэтому называть его фамилию было бы неудобно. К тому же у Соэды не вызывало сомнений, что Таки остановился в отеле под чужой фамилией.

— Думаю, он зарегистрировался не под своей фамилией, а под какой — не знаю. Может быть, вам удастся найти его по описанию.

На том конце провода наступило молчание.

— Алло, алло, я вас не слышу! — повысил голос Соэда.

— Попытаюсь найти, но, чтобы отыскать человека, не зная ни отеля, где он остановился, ни его фамилии, нужно хотя бы время.

— Сейчас я вам его опишу. — Соэда сообщил возраст Таки и подробно описал его внешность.

— Все понял. Скажите, если мне удастся найти этого человека, сообщить об этом непосредственно вам или что-нибудь передать ему?

— Прошу сразу же связаться со мной. Тот человек не должен даже подозревать, что его разыскивают.

— Понятно. Сделаю все, как вы сказали. О результате сразу же сообщу, — ответил Курода и повесил трубку.

Соэда возвратился к себе и стал с нетерпением ожидать звонка из Мацумото. Здесь же в комнате начальник отдела политической информации беседовал с посетителем. В свое время он был одним из любимых подчиненных Таки. Поэтому Соэда решил ему ничего не говорить. Он и звонил-то в Мацумото не по своему телефону, а из отдела связи, и не только потому, что оттуда было легче дозвониться, — он не хотел, чтобы начальник отдела услышал его просьбу.

Недавно начальник сделал ему замечание: мол, до него дошли слухи, будто Соэда собирает какие-то секретные материалы о дипломатии военного времени, и он, начальник, рекомендует Соэде прекратить это занятие. Замечание начальника последовало вскоре после встречи Соэды с Таки, и Соэда вполне резонно решил, что совет этот исходит от Таки.

Таки явно отказывался во время их встречи касаться подробностей смерти Кэнъитиро Ногами и совершенно недвусмысленно даже предостерег Соэду. Но видимо, этого ему показалось мало, он связался со своим бывшим подчиненным и попросил воздействовать на Соэду.

Через некоторое время в комнату поспешно вошел молодой сотрудник из отдела связи.

— У нас на проводе отделение в Мацумото, — сказал он.

Поднимаясь со стула, Соэда почувствовал на себе пристальный взгляд своего начальника.

Соэда взял трубку и сразу же услышал голос Куроды:

— Мне удалось найти отель, где остановился человек, внешность которого схожа с той, что описывали вы, хотя утверждать ничего не могу. Он снял номер шесть дней назад и живет в нем один.

Сердце Соэды радостно забилось. Безусловно, это Таки!

— Как называется отель?

— «Сугиною». Это приличный отель, хотя и не высшего класса.

— Под какой фамилией он зарегистрировался?

— Сэйити Ямасиро, пятидесяти пяти лет, служащий компании, постоянно проживает по адресу: город Иокогама, район Цуруми, квартал Н.

Соэда прибыл в Мацумото в половине первого.

Не заходя в отделение газеты, он сел на станции в такси и поехал прямо в Асама.

На фоне безоблачного осеннего неба четко выделялась горная цепь так называемых северных японских Альп, на многих вершинах сверкали снежные шапки. А внизу зеленели яблоневые сады, ветви деревьев сгибались под тяжестью зрелых плодов.

Горячие источники находились на склоне пологой горы, а сам городок вытянулся узкой полосой по обе стороны шоссе. Отель «Сугиною» был расположен в самой отдаленной части курорта, за ним сразу начинались горы.

Соэда остановил машину у подъезда и вошел в отель. К нему тут же кинулась служанка, предполагая, что он собирается снять номер, но Соэда направился к портье.

— У вас остановился господин Сэйити Ямасиро? — спросил он.

— Господин Ямасиро? Он уехал сегодня утром.

Какая неудача, огорчился Соэда. Во время вчерашнего разговора, когда он узнал, что Таки уже шесть дней живет в этой гостинице, у него мелькнула мысль на всякий случай попросить Куроду проследить, в каком направлении отправится Таки, если тот внезапно покинет отель. Теперь он сожалел, что этого не сделал.

— Он вернулся в Токио? — спросил Соэда.

— Господин Ямасиро не сказал, куда он направляется.

— В котором часу он выехал?

— Что-то около семи утра.

— Так рано? — Соэда взглянул на расписание поездов. В восемь часов тридцать минут из Мацумото на Синдзюку отправлялась электричка. По-видимому, Таки решил ехать на ней. — Видите ли, я корреспондент газеты, — сказал Соэда, вручая свою визитную карточку.

— Что-нибудь случилось? — спросил портье, и у него в глазах мелькнуло любопытство.

— Ничего особенного. Просто я разыскиваю этого человека. Скажите, во время пребывания у вас он не отправлял куда-нибудь писем?

— Как же, отправлял. Помню, ко мне приходила служанка за почтовыми марками для него.

Ошибки нет, решил Соэда, человек, зарегистрировавшийся под фамилией Сэйити Ямасиро, был не кто иной, как Таки. А письмо, которое он отправил, было адресовано Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами и содержало в себе просьбу об отставке.

Соэда вынул из портмоне фотографию Таки и показал ее портье.

— Взгляните, это он? Фотография, правда, сделана давно, на ней он выглядит гораздо моложе, — сказал Соэда.

Портье взял в руки фотографию и стал внимательно ее разглядывать.

— Это он, — сказал портье, возвращая фотографию. — На всякий случай спросим еще у служанки, которая убирала его комнату.

— Да, тот самый господин. Только здесь он моложе, — подтвердила служанка.

— Скажите, он не звонил из отеля по телефону?

— Нет, и сам не звонил, и ему не звонили.

— И никто к нему не приходил?

— Гости как раз были.

— Гости? — заинтересовался Соэда.

— Да, прошлым вечером в отель зашли двое мужчин и сказали, что хотят видеть этого господина.

— Расскажите об этом подробней.

Почувствовав, что разговор затягивается, портье предложил Соэде пройти в небольшую комнату, расположенную сбоку от входа. Здесь, очевидно, происходила регистрация постояльцев. В углу стоял телевизор, стены были увешаны рекламными фотографиями.

— Простите, что доставляю вам беспокойство, — извинился Соэда.

Служанка присела на краешек стула и продолжала:

— Было около восьми вечера. Я как раз расставляла у входа гэта, когда появились двое мужчин. Оба рослые, стройные. Описав внешность господина, они спросили, не останавливался ли такой человек у нас.

— Как? Описали внешность, говорите? А фамилию не назвали?

— Нет. Сказали, будто он их друг, а в отеле, должно быть, остановился под чужой фамилией. Я сначала было засомневалась, но, раз люди специально пришли повидать знакомого, решила, что отказывать неприлично, и поднялась в его комнату.

— Так-так, — пробормотал Соэда.

— Господин очень удивился и некоторое время стоял в раздумье. Потом, видно на что-то решившись, сказал, что он сам к ним спустится. И тут же сошел вниз.

— Они встретились как знакомые?

— Нет. У нашего господина было такое лицо, словно он видит их впервые. А те повели себя так, будто они с ним знакомы, — вежливо поклонились и сказали, что хотели бы с ним поговорить у него в номере. Наш господин повел их к себе.

— Ну, а что было потом?

— Потом я принесла им чай, но в номер вошла не сразу, остановилась у дверей, потому что из номера доносились резкие голоса.

— ?

— Не знаю, удобно ли говорить об этом, но мне показалось, что они о чем-то спорили. Вот я и остановилась, но потом все же, постучав, открыла дверь. Все сразу же замолчали и, пока я разливала чай, только и ждали, когда я уберусь из номера.

— Вы не слышали, о чем они спорили, когда стояли в коридоре?

— Говорили все больше гости. Но я ведь недолго пробыла за дверью. В общем, они ругали нашего господина за то, что он, мол, не имел права по своей воле бежать сюда.

Соэда слушал внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Странно, думал он, почему эти двое назвали приезд сюда Таки бегством. Значит, они связаны с ним какими-то особыми отношениями. И в то же время у Таки, по словам служанки, было такое лицо, будто он видит их впервые.

— Что было дальше? — спросил Соэда.

— Не знаю. Я только поняла, что мне надо побыстрее убираться из комнаты, и я ушла.

— А как долго эти двое оставались у вашего постояльца?

— Думаю, не больше получаса. Потом они спустились вниз и ушли.

— Ваш постоялец спустился вместе с ними?

— Да, он проводил их до выхода.

— Как он себя вел?

— Обыкновенно. Как-все люди, провожающие гостей. Только они все время молчали. И когда прощались, ничего не сказали друг другу. Да, — будто что-то вспомнив, добавила служанка, — у нашего постояльца, когда он их провожал, было все-таки какое-то странное лицо…

— Как это понять?

— Оно было бледное-бледное. Должно быть, его что-то очень расстроило, и, проводив гостей, он сразу же поднялся к себе.

— После этого вы его не видели?

— Видела, когда пошла прибрать комнату и приготовить постель.

— Что он делал?

— Сидел в кресле, глядел в окно и о чем-то думал.

Из рассказа служанки можно было понять, что посещение незваных гостей расстроило Таки. Кто же это был? Соэда терялся в догадках. Они тоже, выходит, не знали, что Таки остановился в гостинице под фамилией Сэйити Ямасиро. Однако все же они дознались, что Таки находится в Асама.

— Через некоторое время, — добавила служанка, — постоялец позвонил вниз и сообщил, что завтра утром уезжает.

— До этого он не упоминал об отъезде?

— Нет, мы рассчитывали, что он пробудет еще несколько дней. Ведь он говорил, что собирается некоторое время здесь отдохнуть. Сегодня утром, когда я подала ему завтрак, он все так же был молчалив, о чем-то думал и едва притронулся к еде.

— У него все время было такое настроение?

— Нет, он был спокоен, много, правда, читал, но всегда, когда я заходила в номер, заговаривал со мной, расспрашивал о здешних местах, о нашем отеле. Вот я сразу и заметила, что у него после прихода гостей вдруг испортилось настроение.

— Перед отъездом он не просил вас принести ему расписание поездов?

— Нет, может быть, у него было свое.

— Пожалуй. Но если он покинул отель в семь тридцать, значит, хотел успеть на поезд, уходящий из Мацумото в восемь тридцать. Скажите, тот, кто уезжает отсюда в Токио, пользуется этим поездом?

— Нет. Это поезд почтовый, он идет медленно. Обычно все едут экспрессом, который уходит в девять тридцать.

Соэда поблагодарил служанку и, решив, что здесь ему больше делать нечего, вернулся на станцию.

Вначале он хотел описать кассиру внешность Таки я спросить, не запомнил ли он, куда тот взял билет. Но потом отказался от своего намерения: вряд ли кассир ему что-либо скажет, слишком оживленно в то утро было на станции.

Соэда стал разглядывать расписание поездов, и неожиданно ему пришла в голову мысль, что Таки мог и не поехать в Токио. В десять часов пять минут отходил поезд в Нагано. Правда, для того чтобы попасть на него, незачем было в семь тридцать уезжать из отеля, но, с другой стороны, он мог выехать пораньше из опасения нового визита тех двоих. Кроме того, дорога на Нагано пересекается с другой на Хокурику. Не исключено, что Таки мог там сделать пересадку и поехать в другом направлении. Это тем более вероятно, что он и из Токио пытался ускользнуть незаметно.

По-видимому, именно здесь, на станции, он раздумывал, какое направление ему избрать.

Соэда окинул взглядом станцию и, заметив поблизости туристское бюро, направился туда. В туристском бюро, стены которого украшали рекламные фотографии гор, сидели двое.

— Не приходил ли к вам сегодня часов около восьми-девяти этот господин? — обратился к ним Соэда, показывая фотографию Таки. — Правда, теперь он выглядит старше.

— Заходил, заходил! — воскликнул один, разглядывая фотографию.

Соэда удовлетворенно подумал, что ход мыслей у него оказался правильный.

— Он с вами советовался насчет маршрута?

— Да, интересовался каким-нибудь тихим курортом с горячими источниками.

— Здесь же, в провинции Синсю?

— Да. Мы показали ему карту и порекомендовали несколько мест.

— На каком же он остановился?

— На Татэсине.

— Татэсине? — Соэде был знаком этот высокогорный курорт. — Он и отель выбрал?

— Нет. Да там всего-то четыре отеля — выбор небольшой.

Соэда поблагодарил и вышел.

Значит, Таки выехал все же поездом восемь тридцать. В десять пятнадцать, он уже был на станции Тино и, наверно, сейчас отдыхает в одном из тихих отелей курорта Татэсины.

Соэда направился к кассе и не колеблясь взял билет до Тино.

Он сел в, поезд, отправлявшийся в тринадцать сорок.

Кто же те двое, высокие и стройные мужчины? Соэда и в вагоне не переставал думать о них. Почему они спорили с Таки? Наверно, как и я, они не знали, где и под каким именем он остановился, и, вероятно, обошли не один отель, прежде чем его найти. Таки их видел впервые, и их визит явился для него полной неожиданностью. Независимо от предмета их спора можно предположить, что для Таки это были нежеланные гости, даже служанка это заметила.

Отсюда напрашивался вывод, что неожиданное бегство Таки в Асама и визит к нему двух незнакомцев имеют определенную связь. Причем Таки сразу после их визита улизнул из Асама. Но не в Токио, а на глухой курорт Татэсину.

По-видимому, он почувствовал нависшую над ним опасность. Пожалуй, и из Токио он скрылся в страхе перед той же опасностью. Не исключено, что опасность эта возникла в связи с его просьбой к Кумико позировать художнику Сасадзиме. Но тогда получается, что и смерть Сасадзимы, и бегство Таки каким-то образом связаны с Кумико. Конечно, не непосредственно с ней, а, скорее, с ее отцом. Значит, кто-то угрожает Таки… Но почему? Вот какая цепочка различных предположений возникла в голове у Соэды, пока он ехал в поезде.

Поезд прибыл на станцию Каэсунэ. Здесь садилось много пассажиров, возвращавшихся с горячих источников. До Тино оставалось десять минут езды. Поезд тронулся, дорога круто пошла вверх.

 

11

На площади перед станцией Тино стояло несколько автобусов, но все они совершали рейсы на Камисуву. Соэда спросил о времени отправления автобуса на Татэсину, ему ответили, что этот автобус отходит через час. Соэда решил не дожидаться автобуса и взял такси.

Машина миновала Тино и помчались в сторону гор. Они проехали несколько поселков, и везде шоссе было в прекрасном состоянии. Дело в том, что в летние месяцы сюда, спасаясь от жары, приезжает на отдых много жителей больших городов.

Через час машина миновала отметку тысяча двести метров над уровнем моря. Тут березы и другие лиственные деревья уже сбросили листву, хотя внизу золотая осень еще была в самом разгаре.

Справа блеснуло озеро, затем машина въехали в рощу, среди которой местами проглядывали красные и синие черепичные крыши. Отсюда долина внизу казалась игрушечной.

Ближайшим и наиболее посещаемым курортом здесь был Такиною, и Соэда решил в первую очередь заглянуть туда. Если это ничего не даст, он намеревался тут переночевать, а утром продолжить поиски. Еще выше в горах виднелись, частные дачи и пансионаты различных компаний.

Соэда остановил машину перед солидным трехэтажным отелем. Предполагая, что и здесь Таки снял номер на вымышленное имя, Соэда сразу же показал служанке его фотокарточку.

— Да, этот господин живет в нашем отеле, — ответила она, испуганно глядя на Соэду — служанка, очевидно, решила, что он из полиции.

— Я из газеты, — успокоил ее Соэда, протягивая визитную карточку. — Хотел бы повидаться с этим господином.

— К сожалению, его сейчас нет в номере. Он пошел прогуляться.

Соэда поглядел в окно. Высокогорное плато, насколько хватал глаз, было безлюдным.

— В каком направлении он пошел? — спросил Соэда.

— Должно быть, повыше, туда, к частным дачам. Вот по этой дороге. — Служанка указала пальцем на узкую тропинку.

— В таком случае я тоже прогуляюсь, — сказал Соэда. — Если встречусь с ним, мы вернемся вместе.

Он сдал на хранение свой чемодан и вышел.

За перекинутым через реку мостом тропинка поворачивала в сторону и сразу же круто уходила вверх. Трава уже пожелтела, и жухлые стебли горных цветов колыхались на ветру. Вскоре Соэда вышел на обширную площадь, где расположилось несколько закусочных и была оборудована спортивная площадка. По-видимому, все это действовало только в летний сезон, а сейчас закусочные были закрыты и площадка пустовала.

По пути Соэде пока встретился лишь один мужчина, вероятно хозяин одной из дач, да двое туристов с рюкзаками. Соэда время от времени оглядывался вокруг, надеясь увидеть Таки. Он дошел до чайной, расположенной уже довольно высоко. Отсюда тропинка раздваивалась. Соэда заглянул в чайную, посетителей там не было.

— Куда ведет эта дорожка? — спросил Соэда у хозяйки чайной, указывая на тропинку, уходящую вправо.

— Через гору Татэсина к станции Такано, — ответила хозяйка.

— К Такано?

— Да, прямо к станции, где можно сесть на поезд, который идет на Коморо.

— Путь неблизкий.

— Еще бы! Даже если рано утром выйти, туда только к вечеру доберешься. Ведь через гору надо перевалить.

Соэда решил, что вряд ли Таки избрал этот путь, и пошел налево. Тропинка привела его к частным дачам. Вдалеке просматривались уже контуры горы Киригаминэ, а далеко внизу еще были видны дома города Тино.

Здесь было уже холодно, под ногами шуршали опавшие листья, и с треском лопались коробочки с созревшими семенами. Соэда полной грудью вдыхал бодрящий холодный воздух.

Нигде ни звука, ни человеческого голоса. На частных дачах, и на пансионатах висели замки. Озеро казалось отсюда маленьким белым кружочком. Признаки приближающейся зимы окрасили лесистые горы в желтый и коричневый тона.

Соэда поднялся на перевал и увидел, что снизу ему навстречу идет мужчина — очевидно, местный житель: он был в широких рабочих шароварах и тащил на спине большую корзину.

— С хорошей погодой вас, — приветствовал он Соэду, решив, что тот из дачников.

Соэда остановился и спросил, не встречался ли ему на пути мужчина, и он описал внешность Таки.

— Он идет по этой дороге, я его встретил недавно.

Соэда ускорил шаг.

Вскоре он нагнал шедшего впереди Таки. Таки не обращал на него внимания, пока Соэда не приблизился к нему вплотную. Увидев наконец Соэду, он буквально оторопел.

— Здравствуйте, господин Таки. — Соэда приветливо улыбнулся.

Таки не сразу ответил на приветствие — настолько неожиданной для него была эта встреча.

— А ведь непросто было вас найти, — сказал Соэда.

— Ты меня разыскивал? — В первую минуту Таки еще надеялся, что встреча произошла случайно, теперь он на это уже не рассчитывал.

— Я думал, что вы отправились в Айама, но там вас не оказалось, и я вынужден был приехать сюда.

Таки молча двинулся вперед. Его лицо слегка побледнело. Соэда последовал за ним. Вскоре они добрались до белее широкой дороги и пошли рядом.

— Что привело тебя ко мне? — Таки пришел в себя и спрашивал уже своим обычным голосом. На его лице появилось то самое выражение, которое смутило Соэду еще во время их первой встречи в Токио. Таки сразу же дал понять, что его совершенно не интересует, как Соэде удалось его найти.

— Говорят, вы отказались от своего поста в ассоциации? — Соэда без лишних слов, приступил к делу, понимая, что Таки некуда от него скрыться — не то что в Токио, где он просто мог сказать: извините, я занят!

— Да, я подал в отставку, — признался Таки.

— Не согласитесь ли вы объяснить причины, побудившие вас к столь неожиданному решению?

— Послушай, — возвысил голос Таки. — Ты что, собираешься из этого сделать сенсацию? Неужели отказ такой персоны, как я, работать в ассоциации — столь важное событие, что оно заставило корреспондента солидной газеты повсюду меня разыскивать? — Таки перешел в наступление. В его словах, как и во взгляде, появилась та самая откровенная ирония, которая запомнилась Соэде еще с прошлой их встречи в Токио.

— Представьте, заставило, — ответил Соэда.

— Ну что же, тогда послушаем.

— Вы, господин Таки, с самого начала с большим энтузиазмом взялись за работу в ассоциации и много сделали для расширения ее деятельности. И вдруг без всякого предупреждения, не посоветовавшись с другими руководителями ассоциации, подаете в отставку. И как! Просто пишете письмо с какого-то курорта. Разве это не сенсация?! Могу сказать, что руководство газеты разделяет это недоумение, иначе зачем же ему было посылать меня в такую даль.

Тут Соэда явно покривил душой. Никто его не посылал — он просто взял отпуск. Пусть этот обман вскроется в дальнейшем, все равно! Он чувствовал, что в данной ситуации иначе поступить нельзя.

Таки продолжал молча идти вперед.

— Никакой особенной важной причины для отставки нет, — наконец глухо выдавил он из себя. — Просто устал и решил немного отдохнуть. Только и всего.

— Но, господин Таки, — поспешил возразить Соэда. — В этом случае вы должны были посоветоваться с членами правления. Не в вашем характере решать такие вопросы единолично. Это воспринято так, будто заявление об отставке вы швырнули в лицо ассоциации.

На лице Таки появилось выражение беспокойства.

— Послушай, неужели все так считают? — спросил он.

— Все не все, но многие. Объясните по крайней мере, что заставило вас подать в отставку.

— Просто устал — и ничего более, — упорствовал Таки. — Что касается способа… Ну, это, если понадобится, я смогу объяснить руководству ассоциации.

— Значит, господин Таки, вы почувствовали себя уставшим?

— Да, я уже сказал об этом.

— И других причин нет?

— Нет.

— И никаких разногласий у вас с руководством ассоциации не было?

— Не было и не могло быть, — твердо заявил Таки.

— Что ж, так и запишем.

— Пожалуйста, прошу вас.

Удивительно, Таки впервые говорит с ним таким вежливым тоном. Более того, в выражении его лица появилась какая-то беззащитность. Видимо, здесь в отличие от Токио нас сблизила сама обстановка, подумал Соэда.

— Благодарю вас, господин Таки. Покончим с этим. Позвольте теперь спросить вас о другом.

— Что еще?

— Вы были знакомы с художником Сасадзимой? — Соэда сбоку взглянул на Таки. Выражение лица у Таки стало напряженным.

— Конечно, — глухо сказал Таки.

— А вам известно, что он умер? Это случилось вскоре после вашего отъезда.

Дорога сделала поворот. Они начали спускаться вниз.

— Известно. Еще в Асама я прочитал об этом в газете, — тихо сказал Таки.

— Вас это огорчило?

— Еще бы, ведь он был моим другом.

— Предполагают, что он покончил жизнь самоубийством. В полиции еще не сложилось окончательное мнения по этому делу. Нет ли у вас каких-либо предположений или догадок на этот счет, ведь вы были близким другом Сасадзимы?

Таки резким движением сунул руку в карман в поисках сигарет и, вытащив одну, долго щелкал зажигалкой, хотя погода была совершенно безветренная.

— Никаких, — резко ответил Таки. — Да и откуда я мог что-либо знать? Я ведь давно не встречался с Сасадзимой.

На лице Таки появилось холодное, неприступное выражение. Вопросы Соэды, по-видимому, были ему неприятны.

— В обстоятельствах смерти художника есть много странного, — сказал Соэда.

— Странного? Что именно? — насторожился Таки.

— Сасадзима замышлял создать большое полотно. В связи с этим он обратился к одной девушке с просьбой позировать ему в течение трех дней. И вот что странно: как раз на эти дни он отпустил домой прислугу. А казалось бы, напротив, она особенно была бы ему нужна в дни сеансов — приготовить обед или подать чай. Почему он специально попросил ее не приходить?

Они подошли к чайной, от которой дорога уже вела прямо к отелю.

— Но это не все. Случилось и вовсе необъяснимое, — продолжал Соэда. — Художник сделал восемь набросков лица этой девушки. После его смерти выяснилось, что все наброски исчезли. Остался лишь один. Можно предположить, что художник их уничтожил, но я лично думаю, что он не решился бы на такой шаг, поскольку сразу проникся симпатией к позировавшей ему девушке и работал с большим увлечением. Но если художник наброски не уничтожил, значит, их кто-то украл. Странно, не правда ли? Кому понадобилось их красть?

Соэда специально не назвал имени Кумико Ногами.

— Эта девушка позировала по моей рекомендации. Но неужели все рисунки исчезли? — удивился Таки.

— Да… Простите, вы сказали, что эту девушку рекомендовали вы?

— Она из знакомой мне семьи. Сасадзима как-то мне позвонил и попросил найти ему кого-нибудь для позирования. Я порекомендовал ему эту девушку, — сказал Таки.

Тем временем они миновали лиственничную рощу. Над широким плато плыли облака, отбрасывая на землю причудливые тени.

— Вот, значит, как все произошло, — протянул Соэда, делая вид, будто слышит об этом впервые. — Простите, а эта девушка знакома вам по службе?

— Нет, она дочь моего старого друга.

— Значит, Сасадзима тоже был с ним знаком?

— Он давно умер, и Сасадзима его не знал.

— Ах, умер?

— Послушай, какое все это имеет отношение к смерти Сасадзимы? — возмутился Таки, повысив голос.

— Очевидно, никакого, но мне почему-то не нравится эта история с исчезновением рисунков.

— Не советую тебе влезать в это дело, — сердито сказал Таки. — Не стоит копаться в том, что тебя не касается. Сасадзима был моим другом, и я не потерплю, чтобы он стал объектом твоего профессионального любопытства. Тем более нет необходимости доискиваться чего-либо в личных делах человека, которого уже нет на свете. Это, на-конец, неприлично. — Впервые за время разговора в словах Таки отчетливо зазвучали нотки протеста.

— Газета всегда стремится установить истину. Безусловно, за рамки приличия не следует выходить, однако наша работа заключается именно в том, чтобы не оставлять чего-либо невыясненным. Впрочем, я, кажется, объясняю азбучные истины человеку, сведущему в газетном деле во сто крат больше.

— Мог бы и не объяснять! Видишь ли, — начал Таки более мягко, — в жизни каждого человека бывают такие обстоятельства, о которых ему не хотелось бы ставить в известность других. Живой человек еще может оправдаться, а мертвый лишается и этой возможности.

— Что вы хотите этим сказать? — не отступал Соэда.

— Послушай, Соэда. — Таки впервые за время их вынужденной прогулки взглянул ему в лицо. — В этом мире немало бывает сложных положений, когда человек совершает такое, в чем он не склонен признаться даже перед смертью… В моей жизни тоже случалось многое, о чем не каждому расскажешь — по крайней мере в данный момент.

— Значит… когда-нибудь…

— Когда-нибудь… — Таки не мог сдержать тяжелого вздоха. — Может быть, перед смертью.

— Перед смертью?.. — Соэда невольно посмотрел на Таки. Лицо его спутника освещала странная улыбка.

— Не беспокойся, пока я не думаю умирать. И еще. — Таки поднял кверху палец. — Я сейчас гуляю по удивительно красивой местности, каждой клеточкой ощущаю прелесть жизни и, поверь, пика на тот свет не собираюсь. Жаль, что ты потерял столько времени на меня, но разговора у нас не получилось. И забудь обо всем, что я здесь говорил.

Они остановились у входа в отель. Соэда понял, что Таки не намерен больше ему отвечать, какие бы вопросы он ни задавал. Он вошел в отель и взял из камеры хранения свой чемодан.

— Простите за доставленное беспокойство, — сказал Соэда.

— Теперь в Токио? — спросил Таки.

— Да, в Токио.

— Извини, что не мог быть тебе полезен. — Таки печально улыбнулся.

— Что вы! Это я должен принести вам свои извинения за назойливость… Господин Таки, а здесь вы собираетесь долго пробыть?

— Очевидно, какое-то время еще поживу.

— В этом же отеле?

— Не знаю. — Таки посмотрел куда-то вдаль. — Если появится охота, может быть, переберусь на другой курорт. Пока не знаю.

Если он переедет, подумал Соэда, то, наверно, еще дальше в горы, куда-нибудь в совсем безлюдное место.

— Сегодня я буду в Токио, — сказал Соэда, — и, если вы хотите что-нибудь передать семье, я готов исполнить ваше поручение.

— Благодарю, не надо, — покачал головой Таки.

Пришла пора прощаться. Таки проводил Соэду до выхода. От гостиницы до остановки автобуса надо было довольно долго подниматься в гору. Когда, миновав водопад и приблизившись к автобусной станции, Соэда оглянулся, отель уже казался совсем игрушечным. И игрушечным казался Таки, все еще стоявший у входа.

Вскоре, натяжно урча мотором, показался поднимавшийся в гору автобус.

По-видимому, Таки что-то знает о причине смерти Сасадзимы, подумал Соэда, сидя в автобусе. Когда заговорили о смерти художника, в его глазах мелькнул испуг, но тут же сменился другим выражением — будто он предполагал такой конец. Да, Таки явно что-то знает.

Один вопрос Соэда все же не решился ему задать: почему он с такой поспешностью покинул горячие источники Асама и переехал сюда? Ведь накануне вечером к нему приходили те двое, и, даже по словам служанки, их приход был ему неприятен. Надо полагать, существует какая-то связь между этим посещением и его поспешным отъездом.

Соэде очень хотелось узнать у Таки, кто были эти двое, и вопрос чуть не сорвался у него с языка, но в последний момент он сдержался, решив, что это будет слишком жестоко по отношению к Таки. У Соэды вообще начало меняться прежнее мнение о Таки, особенно после того, как он неожиданно заметил в выражении его лица ту беззащитность…

Автобус въехал в поселок, затем миновал школу, украшенную флагами по случаю спортивного праздника. Вскоре показалась большая машина, ехавшая навстречу. Дорога была узкая, и автобусу и машине пришлось резко сбавить скорость, чтобы разминуться. Соэда видел машину сверху, поэтому не смог разглядеть лиц пассажиров. Он заметил лишь, что их было трое: двое в черных костюмах, а один в темно-коричневом. По этой дороге едут в Татэсину, подумал Соэде. Неужели в такое время, когда сезон давно кончился, еще есть желающие там отдыхать?

Пропустив машину, автобус стал набирать скорость. Было уже пять часов вечера.

Соэда неожиданно почувствовал беспокойство. Оно почему-то возникло после встречи с машиной, что шла в сторону Татэсины, где отдыхал Таки. Правда, в Асама его посетили двое, а в машине совершенно отчетливо он видел троих. Нет, надо иметь чрезмерное воображение, чтобы предположить, будто они направляются к Таки. И все же эта мысль не оставляла Соэду, и он начал испытывать все большее беспокойство. Теперь он почему-то был почти уверен, что трое мужчин едут именно к Таки. Он оглянулся. Машина уже скрылась из глаз, оставив за собой быстро рассеивавшееся облачко пыли. У Соэды мелькнула мысль вернуться назад.

А если это лишь игра воображения, подумал он. Представляю, как меня встретит Таки. Нет, хватит!

Автобус въехал в город Тино.

«Может быть, скажу перед смертью», — вспомнил Соэда слова Таки.

 

12

На следующий день, придя в редакцию, Соэда первым делом отправился в отдел уголовной хроники — выяснить, на какой из версий о причине смерти Сасадзимы остановилась полиция.

— Вас интересует этот художник? — спросил хроникер. — Полиция пришла к выводу, что он умер от несчастного случая.

— От несчастного случая? — удивился Соэда. — То есть ненамеренно принял слишком большую дозу снотворного?

— Да.

— Странно. Смертельная доза превышает сто таблеток. А в пузырьке из-под снотворного, который стоял на столике, их оставалось, по словам приходящей служанки, не более тридцати. Даже если бы художник принял их все, он бы не умер.

— Это обсуждалось и в полиции, — сказал хроникер. — Действительно, вскрытие показало, что художник принял примерно сотню таблеток. Однако надо сперва доказать, что его заставили силой принять эти таблетки, а пока…

Соэда вернулся к себе.

— Послушай, где это ты вчера весь день пропадал? — обратился к нему его приятель, тоже репортер.

— Решил проветриться, съездил на день в Синсю.

— А вчера тебе несколько раз звонили по телефону.

— Кто?

— Сначала спрашивала тебя молодая девушка, а во второй раз — похоже, пожилая женщина. Обе очень расстроились, узнав, что тебя не будет весь день.

— Они не назвали себя?

— Назвали, фамилия у них одна и та же — Ногами. Просили, чтобы по возвращении ты сразу же позвонил.

Соэда поначалу собирался предупредить Кумико о своем отъезде в Синсю, но потом раздумал. И ни она, ни ее мать ничего о его поездке не знали. Неужели у них что-нибудь в его отсутствие стряслось, забеспокоился Соэда.

Он не стал звонить из редакции, а спустился вниз, где был автомат. Здесь он мог говорить свободно, не опасаясь, что его кто-то подслушает.

Сначала он позвонил Кумико на службу.

— Ногами взяла вчера на три дня отпуск, — ответили ему.

— Она собиралась куда-нибудь поехать?

— Сказала, что у нее есть какое-то неотложное дело.

Соэда повесил трубку. Это сообщение не на шутку его встревожило. Затем он позвонил Кумико домой. К телефону подошла Такако.

— Простите за беспокойство, — сказал Соэда. — Я вчера выезжал по делам в Синсю. Мне передали, что вы искали меня.

— Да, и я, и Кумико вчера звонили вам в редакцию. Кумико перед отъездом обязательно хотела повидаться с вами и очень сожалела, что вас нет.

— Перед отъездом? Разве Кумико куда-то уехала?

— Вчера она уехала в Киото.

— Что-нибудь случилось?

— По телефону не слишком удобно об этом рассказывать. Буду очень признательна, если вы заглянете ко мне вечером.

— Я приеду немедленно, — сказал Соэда и опустил трубку. Его крайне обеспокоил неожиданный отъезд Кумико, и ему не терпелось выяснить, чем он был вызван.

Он вышел из редакции, вскочил в такси и помчался к Ногами.

Сорок минут пути Соэде показались бесконечными. В его воображении рисовались самые разнообразные картины. Неизвестность пугала и усиливала страх за Кумико. Теперь он корил себя за то, что так не вовремя поехал в Синсю.

Соэда прошел вдоль живой изгороди, пересек тщательно подметенный дворик и позвонил. Дверь сразу же отворилась, и Такако провела его в комнату.

— Кумико уехала в Киото? — сразу же после традиционных приветствий спросил Соэда.

— Да, ей понадобилось срочно туда поехать.

— По какому делу?

— Она как раз хотела о нем с вами посоветоваться, но…

— Прошу извинить меня, я даже не сообщил вам о своей поездке в Синсю…

— Это как раз не страшно. Жаль только, что Кумико не смогла встретиться с вами и нам пришлось самим решиться на ее поездку в Киото.

— Объясните мне, пожалуйста, что случилось.

— Дело в том, что Кумико получила вот это письмо, — сказала Такако и передала конверт Соэде. — Прочитайте.

Соэда взглянул на конверт: адрес был написан хотя и пером, но довольно красивым почерком. На оборотной стороне конверта стояла фамилия отправительницы: Тиеко Ямамото.

Соэда вытащил из конверта два листочка почтовой бумаги. Письмо было отпечатано на машинке:

«Госпоже Кумико Ногами от Тиеко Ямамото.

Это письмо может показаться Вам странным. У меня находятся наброски, сделанные с Вас художником Сасадзимой. Они оказались у меня благодаря стечению обстоятельств, о которых я не имею возможности Вам сообщить. Но прошу Вас поверить, что они попали в мои руки честным путем.

Мне хотелось бы встретиться с Вами и вручить эти рисунки Вам. Теперь, когда господин Сасадзима отошел в мир иной, они по праву принадлежат Вам. Понимаю, что мое письмо может вызвать у Вас недоумение, но прошу верить мне и приехать в Киото. Конечно, рисунки можно было бы переслать по почте, но, откровенно говоря, мне хотелось бы воспользоваться этим случаем, чтобы повидаться с Вами. Прошу извинить меня за то, что вынуждаю Вас совершить такую длительную поездку, но я должна сегодня вечером обязательно выехать в Киото и поэтому лишена возможности передать Вам наброски здесь, в Токио. Прошу Вас принять и деньги на билет — они вложены в конверт. Уверяю Вас, ничего плохого с Вами не случится. Причины, по которым я хотела бы повидаться с Вами лично, сообщу при встрече.

Позвольте сказать Вам, что наброски, которые находятся сейчас у меня, я сохранила, питая к Вам искреннее расположение.

Если Вы сочтете возможным приехать, буду рада с Вами встретиться первого ноября, в среду, с одиннадцати до часу у храмовых ворот Нандзэндзи в Киото. Если мы не увидимся в назначенное время, значит, какие-то обстоятельства помешали нам встретиться. Надеюсь, что Вы будете одна, без провожатых.

P.S. Разумеется, я не смею возражать, если кто-либо будет Вас сопровождать до Киото, однако позвольте надеяться, что к месту встречи Вы придете одна. И еще: если у Вас возникнет какое-то недоверие ко мне, прошу Вас не обращаться в полицию. Льщу себя надеждой, что у Вас не возникло сомнений относительно моего доброжелательного к Вам отношения».

По мере того как Соэда читал письмо, он все больше волновался.

— Странное письмо, не правда ли? — сказала Такако, глядя на взволнованного журналиста и стараясь успокоить его мягкой улыбкой. — Среди наших знакомых нет ни одной женщины по фамилии Ямамото. А что вы думаете по этому поводу?

Соэда колебался. У него на этот счет уже сложилось свое мнение, но он пока не решался сообщить его Такако.

— Откровенно говоря, у меня нет еще определенного мнения, — сказал он. — А что вы сами думаете об отправительнице письма?

— Полагаю, что наброски, сделанные Сасадзимой, действительно находятся у нее, — спокойно ответила Такако.

Соэда кивнул в знак согласия.

— Скорее всего, — продолжала Такако, она в самом деле намерена передать их Кумико, причем непосредственно из рук в руки. Поэтому она отказалась переслать их по почте. Нет причин не верить и тому, что она действительно должна была срочно выехать из Токио.

— Но почему она ничего не сообщает в письме о себе?

— Это нам всем показалось странным. По-видимому, на то есть свои причины.

— Какие, например?

— Не знаю, — ответила Такако. — Не исключено, что это связано со смертью художника. Видимо, какие-то обстоятельства вынудили ее избрать тот способ, который она предложила.

— Эта женщина, по всей вероятности, заранее знала, что среди ваших знакомых нет никого по имени Тиеко Ямамото. Что же заставило ее в таком случае печатать письмо на машинке? Другое дело, если бы письмо было деловое, но печатать сугубо личное письмо на машинке… Не кажется ли вам это странным?

— Мне это тоже показалось необычным, но, думаю, здесь опять-таки следует принять во внимание некие особые обстоятельства. Знаете, господин Соэда, у меня предчувствие, будто эта встреча сулит Кумико что-то хорошее.

Соэда озадаченно взглянул на Такако.

— Что вы подразумеваете под словами «сулит что-то хорошее»? — спросил он.

— Не знаю. Это предчувствие возникло у меня непроизвольно. Уж такое существо человек — всегда на что-то надеется.

— Вы отправили Кумико в Киото одну? — тихо спросил Соэда.

На лице Такако отразилось замешательство.

— Мы все же обратились в полицию, ознакомили с письмом одного детектива. И он предложил свои услуги — ехать в Киото вместе с Кумико.

— Значит, он будет ее сопровождать?

— Да. Откровенно говоря, мы не хотели вмешивать в это дело полицию, но Реити, муж Сэцуко, настоял, считая, что так будет для Кумико безопасней.

— Нет, так поступать не следовало, — твердо заявил Соэда. — Кумико не должна была ехать вместе с детективом.

— Может быть, вы правы, но, повторяю, Реити настоял на том.

— Думаю, что отправительница письма никакой угрозы для Кумико не представляет и ваша дочь спокойно могла поехать одна.

— Ничего не поделаешь, в Киото ее теперь сопровождает детектив.

— Что это за человек?

— Зовут его Судзуки. Он занимается расследованием обстоятельств смерти Сасадзимы. Кстати, он сомневается в достоверности официальной версии.

— Разве не установлено, что смерть наступила от несчастного случая?

— Судзуки имеет на этот счет собственное мнение. Поскольку Кумико уже встречалась с ним, мы решили именно ему показать письмо. Господин Судзуки сам предложил сопровождать Кумико в Киото. Отказывать ему было как-то неудобно. Причем он обещал сопровождать Кумико лишь до Киото и ни в коем случае не идти с ней к месту свидания. Ведь в письме не возражали, если кто-либо будет сопровождать Кумико до Киото, вот мы и дали свое согласие.

Сдержит ли Судзуки свое обещание, думал Соэда. Скорее всего, он обязательно пойдет следом за Кумико, хотя бы для того, чтобы выяснять личность отправительницы письма. Именно поэтому он вызвался сопровождать ее. Безусловно, Судзуки постарается пробраться к месту встречи незамеченным, но где гарантия, что его присутствие не будет обнаружено?

Соэда опять с огорчением подумал о том, что в такой момент его не оказалось в Токио. Он взглянул на часы: ровно час. Это было крайнее время встречи, назначенной в письме.

Соэда вернулся в редакцию, но никак не мог приняться за работу. Наконец он выжал из себя несколько коротких информации, но его мысли были в Киото.

— Соэда, — обратился к нему начальник отдела, — ты не смог бы съездить в аэропорт Ханэда?

— Что-нибудь срочное? — спросил Соэда, подумав, что шеф заметил его состояние и решил подкинуть ему работу.

— В четыре прибывает самолет международной авиакомпании SAS. Возвращается Ямагути — наш представитель на международной конференции. Уверен, ничего путного он не скажет, но все же попытайся взять интервью.

— Ясно. Фоторепортера прихватить?

— Пожалуй да. Пригласи кого-нибудь на свой выбор. — По-видимому, начальник отдела особого значения этому интервью не придавал.

Соэда тут же вызвал фоторепортера, и они отправились в аэропорт.

Самолет авиакомпании SAS опаздывал на час.

— Ничего не поделаешь, пойдем хоть чайку выпьем, — предложил Соэда.

Они отправились в зал, где обслуживали пассажиров международных авиалиний. Здесь царило оживление, было много иностранцев.

— Такое впечатление, будто глядишь в окно на широкий мир, не правда ли? — сказал фоторепортер.

Но Соэда был занят своими мыслями и ничего не ответил.

Удалось ли Кумико встретиться с этой загадочной женщиной? — думал он.

— Черт возьми, еще целый час ждать, — ныл фоторепортер.

— На дальних международных линиях самолеты часто опаздывают, — ответил Соэда и взглянул сквозь стеклянную дверь в соседний зал. Внезапно он обратил внимание на знакомое лицо.

В группе хорошо одетых мужчин стоял не кто иной, как Есио Мурао из департамента стран Европы и Азии министерства иностранных дел. Похоже, чиновники из министерства тоже приехали встречать Ямагути, подумал Соэда. Он глядел на оживленное лицо Мурао, болтавшего с каким-то сослуживцем, и вспоминал свой недавний визит к нему.

Наконец самолет приземлился. На трапе, приветственно помахивая рукой, появился седовласый, полный мужчина. Бывший посол, он впоследствии оказался не у дел, но принимая во внимание прежние заслуги, его время от времени посылали на малозначащие международные конференции.

Мидовские чиновники дружной толпой двинулись ему навстречу. Когда дошла очередь до Мурао, он вежливо поклонился Ямагути и отошел в сторону.

Судя по всему, чиновная братия прибыла в аэропорт лишь из долга вежливости, поскольку и делегат не был важной персоной, и конференции особого значения не придавалось.

Соэда взял у Ямагути короткое интервью, не переставая думать о том, как бы заговорить с Мурао. Тогда, во время их первой встречи, Мурао обошелся с ним весьма холодно. Тем не менее Соэде захотелось еще раз поговорить с ним, выяснить его отношение к некоторым вопросам. Ведь Мурао был одним из тех — в этом Соэда был убежден, — кто знал правду о смерти Кэнъитиро Ногами.

Соэда более или менее утвердился в своих предположениях относительно смерти Ногами. Сейчас он думал над тем, какие вопросы ему бы задать Мурао. Он, конечно, понимал, что Мурао правду не скажет, но так или иначе на многие вопросы он должен как-то прореагировать, и по его реакции можно будет сделать определенные выводы. Мурао, разумеется, будет уходить от существа дела, давать совсем не те ответы, какие хотел бы от него услышать Соэда. Задавая Мурао вопросы и наблюдая одновременно за выражением его лица, Соэда в общих чертах рассчитывал уяснить ту правду, которую Мурао пытается замалчивать. И, глядя на оживленно беседовавших дипломатов, он рисовал себе в уме тактическую модель своей беседы с Мурао.

Взаимные приветствия закончились. Началась небольшая пресс-конференция, к которой газетные репортеры — их собралось человек пять-шесть — особого интереса не проявили, но все же от нее увильнуть не смогли.

Пресс-конференция открылась в специально предназначенной для таких случаев комнате рядом с большим залом.

Соэда почти не слушал, о чем говорил Ямагути. Он мучительно думал лишь о том, как бы ему поговорить с Мурао, а Ямагути, видимо, с удовольствием начал подробно излагать ход конференции. Соэда время от времени делал короткие записи в блокноте, понимая, что подробности не нужны: все равно в газете это сообщение займет не более пяти-шести строк.

Однако Ямагути вошел во вкус и стал даже рассказывать некоторые пикантные подробности. Пресс-конференция затягивалась.

Соэда собрался было уйти, но потом раздумал. Мидовские сотрудники, в том числе и Мурао, находились в большом зале, поэтому уход Соэды с пресс-конференции и его намерение заговорить с Мурао у всех на глазах вызвали бы по меньшей мере недоумение.

Наконец пресс-конференция кончилась, и корреспонденты разошлись по своим машинам.

— Я здесь задержусь по одному делу и приеду на такси, а ты возвращайся в редакцию, — оказал Соэда фоторепортеру.

Окруженный толпой встречающих, Ямагути с самодовольным видом спускался вниз по широкой лестнице.

Соэда стал разыскивать среди них Мурао, но его нигде не было.

— Вы не видели Мурао? — обратился Соэда к знакомому чиновнику.

— Странно, действительно его нигде нет, — удивился тот, оглядываясь. — Несколько минут назад я его своими глазами здесь видел.

Наконец, когда почти все уже расселись по машинам один из чиновников сказал:

— Видимо, господин Мурао потребовался по срочному делу, и он уехал раньше.

И надо же было задержаться на этой пресс-конференции, слушать болтовню Ямагути! Такой случай упустил, корил себя Соэда.

Он сошел, вниз, в зал ожидания для пассажиров внутренних авиалиний. В громкоговорителе прозвучал голос, сообщавший о начале посадки на самолет, вылетающий в Осаку.

Многие пассажиры поднялись со своих мест и плотной толпой направились к выходу на летное поле. У выхода началась проверка билетов. Что-то заставило Соэду поглядеть в ту сторону, и он буквально обомлел: в толпе пассажиров шагал не кто иной, как Мурао. Соэда глядел ему вслед, пока фигура Мурао не скрылась за прожекторами, ярко освещавшими взлетное поле.

Итак, Мурао вместо возвращения на службу по срочному делу вылетал в Осаку. Правда, в том, что он вылетал туда самолетом, а не ехал поездом, ничего необычного не было. И все же Соэде показалась странной такая поспешность, тем более что Мурао никому из сослуживцев даже не заикнулся, что улетает в Осаку.

 

13

Кумико остановилась в отеле на сравнительно тихой улице, невдалеке от храма Кодайдзи.

Отель был довольно большой, с непропорционально узкой входной дверью. Эта особенность, как и крашенные охрой деревянные колонны, была характерна для многих гостиниц в Киото.

Утром Кумико разбудил звон храмового колокола. Здание храма было видно из ее комнаты. За ним простирались горы.

Время встречи в письме, было назначено на полдень, хотя оговаривалось, что Кумико будет ждать с одиннадцати до часу.

Кумико решила прийти пораньше — ровно в одиннадцать.

— До храма Нандзэндзи на машине десять минут езды, — объяснила ей служанка.

Странное все же письмо, думала Кумико, эта женщина пишет, что рисунки у нее, но не говорит, как они к ней попали, хотя подчеркивает, что попали они к ней честным путем. И почему она пожелала передать их только из рук в руки?

Кумико никогда не знала женщину по имени Тиеко Ямамото. Вначале она решила, что эта женщина была в каких-то особых отношениях с Сасадзимой и именно поэтому рисунки оказались у нее. Теперь же, когда художник умер, и они потеряли свою ценность как эскизы для будущей картины, женщина решила отдать их Кумико.

Но даже такой примитивный ход размышлений наталкивался на ряд несоответствий: отправительница письма, по-видимому, живет в Токио, а в Киото ее заставила отправиться какая-то необходимость. Зачем же ей понадобилось так срочно вызывать Кумико в Киото? И еще: Сасадзима скончался скоропостижно, когда же он мог передать ей рисунки? Ведь невозможно предположить, что художник при жизни мог отдать кому-то эскизы для своей будущей картины, если картина не закончена. Тем более что эскизы ему нравились и он намеревался еще работать над ними. И совершенно непонятно, почему эта женщина отказалась отправить рисунки почтой, если хотела вернуть их Кумико. Наконец, почему она свое письмо отпечатала на машинке? Будь это деловым уведомлением из учреждения или фирмы — куда ни шло, но ведь это было сугубо личное письмо. Зачем же понадобилось его печатать на машинке? Или она привыкла это делать в любых случаях? В общем, здесь есть над чем задуматься.

И все же, невзирая ни на что, Кумико решила ехать в Киото, и не только потому, что ей хотелось получить рисунки, — она рассчитывала также выяснить, каким образом они исчезли из дома Сасадзимы. Ей также хотелось узнать, как они попали к этой женщине. Кумико не верилось, что Сасадзима скончался от несчастного случая, она подсознательно чувствовала что-то неестественное в неожиданной смерти художника.

И мать, и Сэцуко согласились, с тем, чтобы Кумико поехала в Киото. Но не одна. Правда, в письме говорилось, что до Киото она может ехать с кем угодно, но к храму Нандзэндзи ей следует прийти без провожатых. Здраво рассуждая, в этом условии тоже была какая-то непоследовательность.

Недаром Реити, мужа Сэцуко, обеспокоило желание этой женщины встретиться только с одной Кумико. Он настоял на том, чтобы Такако посоветовалась в полиции, убедил в этом Сэцуко, а та в свою очередь уговорила мать Кумико. И теперь помимо желания Кумико в том же отеле, где сняла номер она, остановился и детектив Судзуки.

Правда, Судзуки старался не попадаться ей на глаза, понимая, что стесняет девушку. И все же Кумико было неприятно, что в том же отеле живет приставленный к ней человек из полиции. Разумеется, она понимала, что, охраняя ее от опасности, он Выполняет свой служебный долг, но одновременно она видела в этом и ограничение своей свободы. С Судзуки она познакомилась на похоронах Сасадзимы. У Кумико тогда сложилось о нем благоприятное впечатление. Кстати, он продолжал-упорно заниматься расследованием и после того, как была принята официальная версия о смерти художника. И все же, несмотря на советы родственников и доброжелательное отношение к ней самого Судзуки, Кумико было не по себе от подобного «эскорта».

Судзуки уже дважды с утра посылал к Кумико служанку справиться, в котором часу она намерена выехать из гостиницы, но в то же время подтвердил, что не поедет вслед за ней к храму, а будет дожидаться ее возвращения в отеле. Со своей стороны и Кумико хотела придерживаться условий, изложенных в письме, и настоятельно просила Судзуки ждать ее в отеле.

В половине одиннадцатого она вызвала такси. Ей не терпелось поскорее повидать эту Тиеко Ямамото, узнать, зачем ей понадобилось вызывать ее в Киото.

— Такси прибыло, — сообщила ей служанка.

Когда Кумико проходила мимо номера Судзуки на первом этаже, дверь отворилась и в коридор вышел в домашнем кимоно сам хозяин.

— Уже отправляетесь? — спросил Судзуки.

— Да, всего хорошего, — ответила Кумико, слегка поклонившись.

Кумико успокоил вид Судзуки: детектив был в домашнем кимоно и, видимо, не собирался следовать за ней.

— Счастливой встречи, — сказал он, улыбаясь.

Такси обогнуло парк Маруяма и помчалось в сторону Кэагэ. Они миновали многие известные храмы, потом переехали через небольшой мост и очутились на территории храма Нандзэндзи. Дорога от отеля до храма заняла не более десяти минут.

— Приехали, — сообщил шофер, остановив машину у храмовых ворот.

Кумико опустила машину.

Прямо напротив белела наполовину скрытая деревьями высокая стена, за которой находились монашеские кельи. Слева среди сосен высились старые храмовые ворота. У ворот и была назначена встреча.

Кумико взглянула на часы. Ровно одиннадцать. Она подошла вплотную к воротам.

Была осень, и даже полуденное солнце не грело. Солнечные лучи, проникая сквозь кроны деревьев, создавали на траве и посыпанной белым песком земле затейливую, мозаику из светлых и темных пятен. И крыша над воротами, и все сооружение поражали своей величественностью. Ворота почернели и вблизи казались даже грязными. Деревянные колонны сильно потрескались.

Вокруг — никого, почти мертвая тишина, и Кумико невольно на какое-то мгновение замерла в тревожном ожидании.

Прямо напротив ворот находился храм проповедей. Вскоре Кумико наскучило ждать на одном месте, и она пошла к храму. Поднявшись по небольшой каменной лестнице, она вошла в храм и остановилась перед позолоченной статуей будды, которая таинственно сверкала в полумраке. По обе стороны статуи на мощных колоннах были видны дзэнские изречения. Здесь от всего веяло вызывающей трепет величественностью.

Кумико вышла из храма. Вдруг со стороны сосновой рощи показалась женщина. Кумико вздрогнула и поглядела на часы. Без пяти двенадцать. Женщина была молода, и Кумико замерла в ожидании встречи. Но оказалось что это не Ямамото: вслед за ней из-за сосен вышел мужчина, догнал ее и пошел рядом. Кумико разочарованно вздохнула.

Солнце ярко светило. Оно поднялось выше, укорачивая тени, отбрасываемые соснами. Стрелки на часах Кумико показывали начало первого.

Девушке наскучило ожидание. Она вернулась к тому месту, где выходила из машины. Отсюда храмовые ворота в обрамлении сосен казались удивительно красивыми.

Послышался шум мотора. Вскоре к храму одна за другой подкатили три машины с иностранными туристами. В последней машине Кумико заметила женщину с очень красивыми золотистыми волосами.

По-видимому, прибывшие в Киото туристы решили осмотреть храм. Машины остановились, у белой стены.

Кумико вновь поглядела в сторону ворот. Там опять никого не было. Она взглянула на часы: без двадцати час! Истекал крайний срок встречи, указанный в письме.

Если бы Кумико не была привязана к определенному месту, она могла бы вволю налюбоваться и прекрасным древним храмом, и неповторимым пейзажем на фоне сосен в лучах весеннего солнца.

Кумико считала, что отправившая письмо женщина должна прийти обязательно. Не исключено, что она уже где-то здесь, почему же она заставляет себя ждать? Кумико начала испытывать беспокойство. На свидание с ней никто не приходил.

Иностранные туристы с интересом разглядывали мощные деревянные колонны, на которых покоилась массивная крыша. Колонны в течение многих лет подвергались действию дождя и ветра, и теперь сквозь краску можно было разглядеть тонкую, словно паутина, текстуру древесины.

Переводчица давала пояснения то по-английски, то по-французски.

Иностранцы в своем большинстве были пожилого возраста, но только один — совершенно седой, да и ростом он был намного ниже других. Вся эта группа, видимо, достигнув определенного возраста и достатка, наслаждалась путешествиями по экзотическим странам. Их окружала атмосфера спокойствия и уверенности. Слушая объяснения переводчицы, они, гладили деревянные колонны и подолгу разглядывали ворота, словно хотели удостовериться в правдивости ее слов.

По-видимому, Кумико обратила на себя внимание иностранцев: они стали поглядывать на нее и о чем-то шептаться, Кумико покраснела и отошла. Она направилась к длинному зданию, которое, судя по толпе монахов, стоявших у входа, служило молельней. Храмовые ворота оставались в ее поле зрения, и Кумико сразу же заметила бы Тиеко Ямамото, если бы та появилась.

Пошел второй час.

Теперь уже она не придет, решила Кумико. Вероятно, что-то ей помешало. Хорошо еще, что она указала время, позже которого ее не стоит ждать.

И все же Кумико не уходила. Ей казалось, что стоит ей уйти, как сразу появится Ямамото, которую задержали непредвиденные обстоятельства.

Один и тот же пейзаж, как бы он ни был прекрасен, начал утомлять Кумико. Она вспомнила, что сад храма Нандзэндзи славится своей красотой. Решив, что далее ожидать Ямамото бессмысленно, она купила входной билет и направилась в сад. Следуя стрелкам указателей, она пошла по длинному темноватому коридору. Коридор вывел ее в освещенный солнцем внутренний сад — гордость этого храма.

У глинобитной стены, которую венчала узкая черепичная кровля, лежали в определенном порядке большие декоративные камни. В отличие от Сада камней и храма Рюандзи здесь в промежутках между камнями росли деревья и зеленела трава. Сад представлял собой прямоугольник, как бы разделенный в длину надвое. Одна половина его была посыпана белым песком, которому с помощью грабель придали волнообразную форму.

Кумико сразу заметила группу иностранцев, пришедших сюда полюбоваться садом. Они щелкали затворами фотоаппаратов и тихо переговаривались. Переводчица рассказывала туристам историю сада.

Кумико стояла поодаль. Она глядела на камни, и ей они напоминали скалы, выступающие из морской пучины.

От группы туристов отделились мужчина и женщина. Они подошли к самым перилам и сели прямо на дощатый пол открытой галереи, любуясь садом.

Женщине на вид можно было дать лет сорок пять. Ее золотистые волосы и правильный профиль лица отличались необычайной красотой. Она была одета скромно, но со вкусом — в отличие от остальных женщин, нарядившихся в чересчур яркие платья.

Мужчина, по-видимому ее муж, был совершенно седой. Он носил большие темные очки — наверно, чтобы предохранить глаза от слепящего блеска освещенного солнцем белого песка. У него был восточный тип лица и смуглая кожа. С какой-то особой сосредоточенностью он глядел на сад, словно вбирал в себя это произведение восточного искусства. Стараясь ступать как можно тише, Кумико покинула сад и поспешила к воротам. Она подумала: вдруг во время, ее короткого отсутствия приходила Ямамото, — но у храмовых ворот по-прежнему никого не было.

Стрелки часов показывали два. Итак, Тиеко Яма-мото не пришла. Ожидать дальше было бессмысленно, но что-то опять мешало Кумико уйти.

Неожиданно она обратила внимание, что у входа в ведущий к саду коридор стояли те двое иностранцев — мужчина в темных очках и его жена — и глядели на нее. Кумико решила, что они разглядывают храмовые ворота, и она стала спускаться вниз по каменным ступеням. Близ рощи она заметила гуляющего мужчину. Приглядевшись, она узнала Судзуки. Значит, все же он пришел и, спрятавшись в тени деревьев, потихоньку наблюдал за ней. Скорее всего, даже не за ней: он ожидал появления отправительницы письма.

Судзуки нарушил данное обещание. Он специально вышел из номера в домашнем кимоно, чтобы усыпить ее бдительность, а потом быстро переоделся и примчался сюда.

Судзуки виновато улыбался, глядя на подходившую к нему Кумико. Чувствовалось, что ему не по себе.

Кумико не на шутку рассердилась. Ведь ей поставили условие, чтобы она пришла сюда одна. Судзуки знал об этом и обещал дожидаться ее в отеле.

— Вы давно уже здесь, господин Судзуки? — спросила Кумико, глядя на него с укором.

— Видите ли, после того как вы уехали, мне тоже захотелось взглянуть на храм. Удивительно красивое место.

— Скажите честно, вы беспокоились за меня и потому поехали вслед?

— И это тоже, — виновато глядя на Кумико, ответил Судзуки. — Но с другой стороны, я подумал: уж если приехал в Киото, жаль не посмотреть такую красоту.

— Мы договорились иначе, — резко сказала Кумико. — Давно вы здесь?

— Нет, только что приехал.

Врешь, врешь, глядя на него, думала Кумико, ты приехал вслед да мной и аде-то таился, стараясь не попадаться на глаза, пока я дожидалась Ямамото.

— Простите, — сдался наконец Судзуки под строгим взглядом девушки. — Я нарушил обещание.

Гнев Кумико испарился. В конце концов, Судзуки всего лишь выполнял просьбу, Реити — мужа Сэцуко. И вообще во время их недолгого общения Кумико убедилась, что детектив вполне порядочный человек.

И все же Кумико сильно расстроилась. Видимо, Ямамото каким-то образом установила, что Кумико дожидается ее не одна. Поэтому она и не подошла…

— Вам удалось встретиться? — как ни в чем не бывало спросил Судзуки.

Этот вопрос вновь рассердил успокоившуюся было Кумико.

— Я не смогла встретиться, — подчеркивая каждое слово, ответила Кумико. Природная воспитанность не позволяла ей ответить более резко.

— Почему же? — с ноткой удивления спросил Судзуки. — У меня создалось впечатление, что письмо было написано серьезным человеком.

Кумико ничего не ответила и направилась к выходу с территории храма. Судзуки пошел рядом.

— Что вы намерены делать дальше? — спросил он, глядя на Кумико.

— Вернуться в Токио, — ни секунды не колеблясь, ответила Кумико. Хотя бы так она хотела расквитаться с Судзуки за допущенную им бестактность.

— Неужели так и уедете? — сказал Судзуки, с сожалением оглядываясь на храм Нандзэндзи.

Да, к сожалению, поездка в Киото окончилась ничем, думала Кумико, и надежды, которые она возлагала на встречу, развеялись как дым.

Возбуждение прошло, и она ощутила страшную усталость: почти три часа пришлось ей провести на территории храма. Опередив Судзуки, Кумико первой подняла руку и остановила проезжавшее такси.

Они ехали тем же путем в обратном направлении. Только дорога казалась теперь Кумико безрадостной.

— Каким поездом вы собираетесь выехать в Токио? — спросил Судзуки, когда они прощались в коридоре отеля.

— Вечерним. Завтра утром надеюсь быть дома.

Кумико с ужасом подумала о том, что этот не имеющий к ней никакого отношения человек, по-видимому, будет сопровождать ее до Токио, и удивилась его толстокожести, непониманию ее состояния.

— Я посмотрю расписание и сообщу вам о наиболее удобном поезде, — вежливо сказал Судзуки.

— Благодарю вас, — холодно ответила Кумико и поднялась на второй этаж.

Войдя в номер, она растворила окно. Над храмом порхали голуби, со стоянки туристских автобусов доносился усиленный микрофоном голос, извещавший туристов об очередном маршруте.

Кумико вытащила из чемодана листок почтовой бумаги и написала:

«Господину Судзуки от Кумико.

Благодарю Вас за заботы. А теперь я хочу сама осмотреть Киото. Прошу Вас обо мне не беспокоиться, и извините за то, что поступаю так, как мне хочется. Еще раз благодарю за все. Выеду в Токио завтра утренним поездом».

Кумико вложила листок в конверт и позвала служанку.

— Когда я уеду, передайте это письмо господину Судзуки, — сказала она.

— Вы уезжаете одна? — спросила служанка, удивленно глядя на поспешные сборы девушки.

 

14

Кумико представила себе физиономию Судзуки, когда он узнает об ее исчезновении, к в то же время ощутила радость от того, что к ней вернулась свобода. Отныне она была одна и вплоть до возвращения в Токио могла поступать по своему усмотрению. Невозможно в полной мере насладиться путешествием, не чувствуя себя свободной, думала она.

Предвкушая прогулку по Киото без провожатых, Кумико вышла из отеля. Она проходила мимо небольших домиков с низкими оградами и старыми воротами. Время от времени ей встречались лавки, над которыми развевались транспаранты с надписями: «Сладкое сакэ».

Кумико доставляло удовольствие идти куда глаза, глядят, без определенной цели, Прохожих встречалось мало, и лишь у парка Маруяма она увидела группу туристов.

Кумико пошла по тихой, безлюдной улице, соединявшей храмы Тионъин и Серэнъин. За каменной оградой возвышалась окружавшая территорию храмов длинная белая стена, из-за которой выглядывали макушки сосен, а над ними, высоко в небе, плыли белые облака.

Постепенно Кумико начала забывать о неприятном осадке, который оставило бесцельное ожидание у храма Нандзэндзи.

Легкая авантюра, на которую рискнула Кумико, уйдя из-под бдительного ока Судзуки, и завоеванная ею маленькая свобода наполняли ее радостью.

Кумико намеревалась провести еще одну ночь в Киото, но ей не хотелось останавливаться где-нибудь поблизости от ее отеля. Она была уверена, что Судзуки сейчас с ног сбился, ее разыскивая. Конечно, она поступила нехорошо по отношению к нему, но ей так хотелось хотя бы этот вечер провести в Киото одной.

Дорога полого спускалась вниз и упиралась в огромные тории, выкрашенные в красный цвет. За ними виднелась гора, по очертаниям которой Кумико догадалась, что именно у ее подножия находится храм Нандзэндзи, который она посетила сегодня утром.

Мимо проехал трамвай, и Кумико повернула вслед за ним на другую улицу. Она шла без определенной цели, не имея представления, куда ее дорога выведет. Ее охватило радостное чувство: вот здорово, я иду неведомо куда, но я в Киото, в Киото!

Прохожие здесь не торопились — не то что в Токио. Да и машин в Киото было намного меньше, чем в столице. Здесь царила атмосфера покоя и благодушия.

Кумико подошла к громадному отелю М., расположенному на холме. Внезапно ей пришла в голову мысль остановиться именно в этом отеле. Уж тут Судзуки не будет ее искать. В отличие от гостиницы, где она оставила Судзуки, это был отель люкс, останавливаться в нем могли себе позволить лишь богатые люди.

Здесь номера запирались на ключ, и можно было спокойно провести ночь, не опасаясь непрошеных гостей. Денег у Кумико было немного, но все же она хотела хоть на один вечер перенестись в сказочный мир фешенебельного отеля.

Вход в отель подавлял своими размерами, поблизости от него стояли в ряд роскошные машины. Кумико толкнула дверь-вертушку и, разминувшись с элегантно одетым иностранцем, вошла внутрь и направилась к окошку регистрации.

— Вы изволили заказать номер заранее? — вежливо спросил ее портье.

— Нет.

— Прошу вас подождать минутку. — Портье стал быстро листать регистрационную книгу. — К счастью, есть номер, заказ на который на сегодня аннулирован. Вы одна?

— Да.

— К сожалению, номер свободен только на одни сутки. Вас это устраивает?

— Вполне.

— Номер на третьем этаже. Из окна открывается прекрасный вид на окрестности Киото. — Портье протянул Кумико ручку.

Кумико на мгновение задумалась, потом записала в регистрационной карточке свою фамилию и адрес.

Портье подозвал боя, тот подхватил чемодан Кумико и направился к лифту. Выйдя из лифта на третьем этаже, Кумико последовала за боем в предназначенный ей номер.

Ей не понравилось, что в номере стояла двуспальная кровать, но она промолчала. Спасибо, хоть номер достался, подумала она, благодаря в душе того человека, который аннулировал свой заказ.

Из окна действительно открывался чудесный вид на гору Хигасияма. Вдали пролегала широкая улица, полого спускавшаяся вниз, к горе. Подножие горы было покрыто лесом, среди деревьев виднелись широкие крыши — по-видимому, храмовых строений.

Кумико, раскинув руки, вздохнула полной грудью.

Я здесь одна, подумала она, мне никто не мешает, и никому не известно, что я остановилась в этом отеле. Как приятно побыть без опеки этого детектива Судзуки. Даже близкие не знают, где я нахожусь. Кумико казалось, что она впервые может вволю надышаться настоящим воздухом свободы.

Она вспомнила о Соэде. Сейчас он в редакции, наверно, пишет срочную статью, а может быть, куда-нибудь отправился собирать материал. Она взялась за телефонную трубку и хотела было заказать разговор с Токио. Отсюда, вероятно, ее сразу же могли связать с редакцией газеты, где работает Соэда. Но Кумико подавила в себе это желание. Нет-нет! Сегодня и завтра она будет совершенно одна. С Соэдой она поговорит, когда завершится эта маленькая авантюра.

На стене висела схема достопримечательностей Киото. Для удобства иностранцев все названия на ней были сделаны на английском языке. На схеме были отмечены храм Нандзэндзи, где она была утром, Золотой и Серебряный павильоны, храм Хэйан Дзингу и многие другие. Разглядывая схему, Кумико подумала: хорошо бы сегодня вечером погулять близ какого-нибудь тихого храма, причем не в самом Киото, а в его окрестностях. Это создаст впечатление еще одного маленького путешествия.

Судя по схеме, на север от Киото простирались местности Охара и Ясэ, и Кумико вспомнила о храме Дзяккоин, известном ей еще со школьных времен, когда она изучала «Хэйкэ моногатари» Но ей хотелось отправиться и на юг. Она взглянула на южную часть схемы, и ее внимание привлекли слова «Moss Temple». В скобках стояло японское название: Кокэдэра.

Храм Кокэдэра, о котором Кумико слышала раньше, славился своим Садом мхов. Бой, которого она вызвала, сообщил, что на машине до храма Кокэдэра можно добраться за полчаса.

— Говорят, правда, туда сейчас вход ограничен, — добавил он.

— Почему же?

— В последнее время школьники, приезжающие на экскурсии, безжалостно рвут мох, кидают где попало жевательные резинки, поэтому монахи решили ради сохранения сада ограничить посещение территорий храма.

— Значит, надо заранее просить разрешение?

— Думаю, что да. Я слышал, что для посещения храма Сюгакуин теперь требуется разрешение. Не исключено, что и для Кокэдэра тоже. Сейчас узнаю.

Бой позвонил вниз.

— Все в порядке, — сказал он. — Посещение разрешается.

Машина выехала за пределы Киото. Шофер предложил Кумико остановиться по пути у Золотого павильона, но ей хотелось не спеша полюбоваться Садом мхов, и она отказалась. У моста Тогэцуке собралась большая группа туристов, любовавшихся горой Арасияма, но Кумико велела шоферу ехать дальше.

По обе стороны шоссе тянулись обширные поля. Вскоре машина обогнала грузовик, нагруженный лодками. Шофер объяснил, что лодки везут к верховьям реки Хадзугава, откуда любители водного туризма спускаются на них вниз по течению.

Машина свернула с шоссе на узкую дорогу, вьющуюся среди гор, и вскоре остановилась. Здесь было много закусочных и лавочек, торговавших сувенирами. Стоянка была забита машинами, и шофер с трудом нашел свободное место. Вслед за группой туристов Кумико направилась к храму. Вход в Сад мхов находился по правую сторону от главного храма.

Посетителей здесь было больше, чем она предполагала, и они то и дело обгоняли медленно идущую Кумико. В саду царила полутьма. Вдоль узкой тропинки тянулась низкая ограда, за которой простиралось бархатное царство мхов. Ближе к деревьям мох был настолько густ и мягок, что возникало желание погрузить в него руки. Сад был украшен декоративными камнями — не округлыми, а острыми, угловатыми. Камни тоже заросли мхом, и казалось, будто на них накинули зеленые мохеровые одеяла.

Тропинка, то поднимаясь, то опускаясь, пролегала вдоль берега пруда, который все время оставался в поле зрения. В зависимости от густоты зарослей местами то становилось темно, как вечером, то слегка светлело. Дополнительный эффект создавали солнечные лучи, когда солнце выглядывало из-за облаков.

Мох здесь был такой мягкий и ласковый, что к нему невольно хотелось прильнуть щекой. На освещенных солнцем местах он казался бледно-зеленым, в тени же обретал сочность и глубину темно-зеленых оттенков.

На территории сада были разбросаны небольшие чайные домики, где уставшие посетители могли передохнуть, не переставая любоваться красотами сада. В низине протекала маленькая речушка, берега которой поросли бамбуком. Ходить там запрещалось, о чем предупреждал протянутый, вдоль зарослей бамбука шнур. Светлая зелень бамбука удивительно сочеталась с бархатным ковром мха. Через реку был перекинут красивый мост.

Кумико шла по тропинке, чувствуя, как тихая радость наполняет все ее существо. Она остановилась у моста и некоторое время любовалась прозрачной водой протекавшей внизу речушки.

Мимо медленно прошла группа туристов. Кумико обратила внимание на иностранку, которую сопровождал японец. Ей показалось, что где-то она уже видела эту блондинку в скромном для европейских женщин костюме. Конечно же! Это она была среди туристов, когда Кумико в храме Нандзэндзи поджидала Ямамото. Только тогда ее сопровождал другой мужчина. Блондинка, по-видимому, тоже обратила внимание на Кумико, потому что обернулась в ее сторону и стала внимательно ее разглядывать. Правда, выражение ее глаз нельзя было понять, поскольку они были скрыты темными стеклами очков. Да, это она, та самая женщина, только в Нандзэндзи она была без очков.

Навряд ли она запомнила меня, подумала Кумико, просто ей показалась экзотичной фигура японской девушки в кимоно на фоне светло-зеленых зарослей бамбука.

Низенький японец, шедший рядом с блондинкой — по всей вероятности, переводчик, — что-то ей говорил, указывая рукой на сад. Мужчина, сопровождавший ее во время посещения храма Нандзэндзи, был значительно выше ростом, и по тому, как он держал себя, было ясно, что он ее муж.

Подошла новая группа посетителей, оттеснившая блондинку от Кумико. Ее высокая фигура некоторое время еще виднелась на поднимавшейся вверх тропинке, потом исчезла за деревьями.

Присоединившись к очередной группе экскурсантов, Кумико стала подниматься по крутому склону, носившему название Коиндзан. Тропинку специально проложили так, чтобы можно было сверху любоваться широкой крышей главного храма. Отсюда открывался вид и на пруд в обрамлении различных мхов.

В одном месте собралась целая толпа экскурсантов. Они любовались Садом камней, который тоже считался одной из достопримечательностей этого храма. Здесь были собраны камни с острыми гранями, вызывавшие ощущение суровости, свойственной драму секты дзэн.

Кумико пошла дальше и вскоре оказалась у старинного чайного домика. Разглядывая его архитектуру, она увидала опять ту блондинку и японца, присевших отдохнуть на веранде.

Кумико слегка склонила голову, приветствуя иностранку, хотя они и не были знакомы. Может быть, она поступила так потому, что ощутила невольную симпатию к этой женщине.

Блондинка приветливо улыбнулась. У нее оказались очень красивые зубы. Потом она что-то сказала японцу. Тот поднялся и подошел к Кумико.

— Прошу прощения, — сказал он. — Эта дама просит разрешения сфотографировать вас.

Кумико смущенно улыбнулась.

— Она француженка, — продолжал японец. — Вы случайно не говорите по-французски?

Кумико ответила, что знает французский, но очень слабо. Японец передал это иностранке, та несколько раз кивнула головой, потом приблизилась к Кумико и протянула ей руку.

Они заговорили по-французски.

— Благодарю вас, мадемуазель, — сказала француженка.

— Добрый день, мадам, — поздоровалась Кумико.

Женщина крепко сжала руку Кумико.

— Не знаю, смогу ли я быть вам полезной, — краснея, пролепетала Кумико.

Женщина сняла темные очки и внимательно поглядела на Кумико голубыми, как небо, глазами.

— Благодарю вас, что вы согласились исполнить мою просьбу. Мне давно хотелось сфотографировать японскую девушку на фоне японского сада.

Женщина сняла крышку с объектива фотоаппарата и начала своими длинными, красивой формы пальцами наводить на резкость. Потом присела на корточки и, не переставая улыбаться, сделала семь или восемь снимков. Время от времени она просила Кумико изменить позу.

— Спасибо вам, — оторвав наконец глаза от видоискателя и счастливо улыбаясь, сказала француженка. — Наверно, получится очень хорошо. Простите за нескромный вопрос: вы из Киото?

— Нет, я живу в Токио.

— А-а, в Токио. Значит, в Киото вы приехали на экскурсию?

— Я приехала по делам, но заодно решила поглядеть на достопримечательности.

— И правильно сделали. Вы хорошо говорите по-французски. Должно быть, изучали язык в университете?

— Да, но говорю, к сожалению, плохо.

— Что вы! У вас прекрасное произношение, — похвалила ее француженка, но, заметив, что Кумико смутилась, сказала: — Простите, что отняла у вас столько времени. — Она протянула Кумико руку, и девушка вновь ощутила силу ее рукопожатия.

— До свидания, — сказала Кумико, кланяясь.

— Саенара, — ответила женщина.

Кумико обратила внимание на то, что француженка произнесла это слово совсем не так, как произносят обычно иностранцы. Видимо, она довольно долго жила в Японии, решила Кумико.

Почувствовав легкую усталость, какую обычно ощущаешь после осмотра первоклассной картинной галереи, Кумико покинула территорию храма и вышла на площадь, где рядами стояли закусочные и лавчонки с сувенирами. Обычно здесь у каждого экскурсанта появляется желание обернуться, чтобы бросить последний взгляд на храм, который только что он посетил.

На стоянке скопилось еще больше машин, и Кумико медленно пошла вперед, отыскивая глазами своего шофера. Он появился откуда-то сбоку и сказал:

— Пойдемте, машину я оставил чуть-чуть впереди.

Они возвращались той же дорогой. Было уже поздно, и лишь вершина горы еще освещалась солнцем.

Когда они въехали в город, Кумико попросила отвезти ее в торговые ряды, где она хотела купить своим кое-какие подарки. Шофер доставил ее в район Кавара. Здесь было так же многолюдно, как в Токио. Кумико расплатилась с шофером и занялась покупками. На это ушло не меньше часа, и, когда она вернулась в отель, на улицах уже зажглись огни.

Бой встретил ее поклоном. Поклонился ей и портье, вручая ключ от номера. Все было как обычно, и, значит, Судзуки пока не разнюхал ее местонахождение. Не исключено, что обеспокоенный Судзуки уже позвонил к ним домой в Токио, подумала Кумико. Ведь муж Сэцуко специально просил Судзуки сопровождать ее, и тот, вполне естественно, чувствовал себя ответственным за нее.

Но Кумико решила пока не звонить домой. Ведь мать сразу сообщит Судзуки о ее местонахождении, и тогда — прощай свобода!

Пока она ожидала лифт, сзади подошел кто-то еще, и она слышала знакомый голос. Кумико обернулась, и ее встретил удивленный взгляд той самой француженки, которая фотографировала ее в Саду мхов. Рядом с ней был японец-переводчик.

— Вы тоже остановились в этом отеле? — спросила она по-французски.

— Да, — ответила Кумико, удивившись такому совпадению, хотя ничего необычного в том, что иностранка остановилась именно в этом фешенебельном отеле, не было.

— Четвертый этаж, — сказал японец мальчику-лифтеру.

— А мне третий, пожалуйста, — попросила Кумико.

— Третий? — обратилась женщина к Кумико, заметив, что лифтер нажал кнопку третьего этажа.

Кумико, улыбаясь, кивнула.

Выйдя из лифта, она слегка поклонилась француженке.

В отсутствие Кумико бой прибрал комнату, приготовил постель, задернул на окне занавески и включил торшер.

Кумико раздвинула занавески и отворила окно.

На улице уже стемнело, лишь небо еще сохраняло синий оттенок, на фоне которого черным силуэтом выделялась гора. У ее подножия виднелись огоньки домов. Внизу под окном бежали красные огни проносившихся мимо автомашин.

Кумико села на диван. Тишина, царившая в отеле, убаюкивала. Кумико почувствовала голод. Она встала и подошла к столику, где лежало меню гостиничного ресторана. Блюда все были европейские, и она решила не идти в здешний ресторан.

Уж раз приехала в Киото, надо заказать что-нибудь такое, чего в Токио не поешь, решила она.

Пока Кумико, глядя на уличные огни, обдумывала, где бы поужинать, раздался тихий стук в дверь, и в комнату в сопровождении боя вошел тот самый японец-переводчик.

— Простите великодушно за беспокойство, — вежливо начал он. — По-видимому, вы очень понравились мадам, и она просит вас, если вы не возражаете, сегодня вечером с ней отужинать. Она очень надеется, что вы примете ее приглашение.

Предложение смутило Кумико. Эта иностранка оставила приятное впечатление, но приглашение вместе поужинать показалось ей чересчур неожиданным.

— Простите, а кто она и чем занимается? — спросила Кумико, подавляя смущение.

— Ее муж — французский коммерсант.

Кумико вспомнила седого мужчину, который вместе с этой женщиной любовался внутренним садом в храме Нандзэндзи.

— Дело в том, что сегодня ее муж был занят, поэтому сопровождать ее пришлось мне. Мадам рассказала мужу о вашей встрече в Саду мхов. Они необычайно-обрадовались, что вы случайно оказались в этом же отеле, и очень просят вас принять приглашение.

— Не знаю, что и сказать, — пробормотала в замешательстве Кумико.

— Не беспокойтесь, они очень благовоспитанные люди и просто хотели бы после прогулки немного отдохнуть и провести с вами вечер.

— Извините, но, к сожалению, я не могу принять приглашение, — решительно сказала наконец Кумико.

— Мадам будет крайне огорчена вашим отказом, — разочарованно сказал японец.

Кумико хотелось узнать фамилию этих иностранцев, но она не решилась спросить об этом японца, поскольку сама тоже не представилась.

— Очень, очень жаль, — повторил японец с такой миной, будто сам получил отказ. — Скажите, вы надолго остановились в этом отеле?

— Нет, — быстро ответила Кумико, опасаясь, что ее пригласят на следующий день пообедать. — Завтра утром я возвращаюсь в Токио.

— Это еще больше огорчит мадам, — сказал переводчик и откланялся.

— Передайте, пожалуйста, мои извинения, — пробормотала ему вслед Кумико.

— Передам обязательно, — ответил японец, тихо прикрывая за собою дверь.

Кумико осталась одна.

Теперь, когда она отказалась, воображение стало рисовать ей картину их совместного ужина. Какие красивые у нее волосы, подумала Кумико. Она с удивлением вспоминала, какой благожелательностью светился взгляд иностранки. Видно, она из очень хорошей и обеспеченной семьи. Может позволить себе ездить по свету, сопровождая мужа в его деловых поездках. А муж ее, безусловно, тот самый седой господин, которого она видела в храме Нандзэндзи.

Кумико почувствовала легкое угрызение совести и сожаление — может, зря она отказалась поужинать с этими, вероятно, славными людьми, да и ужин в отеле с незнакомыми иностранцами стал бы интересным продолжением ее короткого путешествия в сказочный мир, и жаль, что она его оборвала.

Но хотя Кумико родилась в семье дипломата, часто бывавшего за границей, она была воспитана в старых традициях, которые не позволяли так быстро сходиться с незнакомыми людьми.

Кумико захотелось поесть чего-нибудь чисто японского. Может быть, чтобы как-то оправдать свой отказ поужинать с иностранцами. В этом отеле ее желание было неосуществимо. Где-то она слышала, что Киото славится блюдом имобо. Она быстро переоделась и вышла из номера.

Отдавая ключ, Кумико спросила у портье, где можно съесть имобо. Портье сообщил, что его готовят в ресторане парка Маруяма.

До Маруяма Кумико добралась на такси за пять минут. Ресторан, построенный в чисто японском стиле, находился в самом Центре парка. Кумико провели в небольшой зал, разделенный на несколько кабин. Имобо она пробовала впервые. Еда была легкая и проголодавшейся Кумико показалась очень вкусной.

Официантки изъяснялись на киотоском диалекте, так же как и мужчины, ужинавшие в соседней кабине. Кумико ела местное блюдо, прислушивалась к местному говору, и эта атмосфера усиливала в ней ощущение того, что она находится в необычной обстановке.

В это время мама тоже ужинает, подумала Кумико, и ее слегка кольнула совесть; наверно, ей скучно дома одной, но, может быть, к ней пришла Сэцуко.

Кумико вспомнила о Судзуки. Он, видимо, уже потерял надежду ее разыскать и вернулся в Токио, предварительно дав знать о случившемся домой. Если бы там была Сэцуко, она постаралась бы успокоить мать. Ведь она, Кумико, не просто сбежала, а оставила Судзуки письмо, в котором сообщила, что утренним поездом выедет в Токио.

Поужинав, Кумико решила немного прогуляться по парку. Фонари светили ярко, отгоняя темноту в отдаленные уголки. Кумико прошла в направлении храма Ясака. Ярко светились, окна встречавшихся по дороге чайных домиков. Дальше она идти не решилась: все же было тревожно бродить вечером по незнакомому городу.

Кумико вышла в район Кавара, где ее привлекла реклама незнакомого фильма. Она купила билет и вошла в кинотеатр. Кумико впервые смотрела фильм в чужом городе и почувствовала себя очень одинокой в полупустом зале. Здесь даже сам фильм воспринимался по-иному — не так, как в Токио.

Когда она вышла из кинотеатра, время приближалось к десяти. Она поспешно села в такси и вернулась в отель.

Толкнув вертящуюся дверь, Кумико направилась к лифту. У лифта она увидела человека, стоявшего к ней спиной. Рядом с ним стоял бой, держа в руке небольшой чемодан, к ручке которого была привязана бирка авиакомпании. Кумико остановилась на полпути. Как странно встретить в такой час и в таком месте знакомого человека. Но тут двери лифта отворились, и мужчина вместе с боем вошел в кабину. Лифт стал подниматься.

Кумико подошла к портье.

— Скажите, фамилия только что прибывшего господина не Мурао? — спросила она.

Портье взял с конторки только что заполненную регистрационную карточку.

— Нет, вы ошиблись, его фамилия Есиока.

— Есиока? — удивленно повторила Кумико. — Простите, должно быть, я обозналась. Этот господин очень похож на моего знакомого.

У лифта Кумико задумалась: нет, она не могла ошибиться, в отель только что прибыл не кто иной, как господин Мурао из департамента стран Европы и Азии министерства иностранных дел, который в свое время служил под началом ее отца. Совсем недавно они встречались в театре Кабуки.

Собственно, нет ничего странного в том, что господин Мурао появился в этом отеле, но почему он зарегистрировался под вымышленной фамилией, подумала Кумико, поднимаясь на лифте на третий этаж.

 

15

— Добрый вечер, — сказал бой, внося в комнату поднос с чаем. — Не нужно ли вам чего-нибудь еще?

— Благодарю вас, больше ничего не нужно, — ответила Кумико.

— Спокойной ночи, — сказал бой и закрыл за собой дверь.

Постель была приготовлена, уголок одеяла аккуратно загнут, как бы демонстрируя белизну простыни. Мягкий свет торшера падал на изголовье.

Кумико приоткрыла плотную штору, раздвинула занавески и посмотрела в окно. Ее не оставляли мысли о Мурао. Она была уверена, что встретила именно его, хотя и видела его только со спины. Но почему он зарегистрировался под чужой фамилией?

Может быть, государственные чиновники при определенных обстоятельствах вынуждены скрывать свое настоящее имя? На чемодане, который нес бой, была круглая бирка. Теперь Кумико вспомнила, что такие бирки дают на внутренних авиалиниях. Значит, Мурао прилетел самолетом.

Кумико задернула занавески и опустила штору.

Чего, собственно, меня так интересует Мурао, ко мне он никакого отношения не имеет. В конце концов, почему бы ему не приехать в Киото? Правда, он работал под руководством отца, но этого недостаточно, чтобы зайти к нему в номер и поздороваться. Если завтра увижу его в холле, поклонюсь — вот и все, решила Кумико.

Она допила чай. В отеле стояла ничем не нарушаемая тишина. Кумико поднялась со стула, подошла к двери и заперла ее на ключ. Поворот ключа надежно отделил ее комнату от коридора. Спать ей еще не хотелось. Она села в кресло и задумалась. Авантюра в которую она пустилась, оказалась не столь увлекательной, как она представляла. До рассвета она поспит, утром отправится на вокзал, день проведет в поезде, а к вечеру будет уже дома. Только и всего. А она так мечтала о свободе!

Теперь ее даже терзали укоры совести — зачем она доставила Судзуки столько неприятностей? Можно себе представить, как он беспокоился, узнав, что она улизнула из-под его неусыпного надзора. В общем-то, он вполне порядочный человек, и по возвращении в Токио надо будет обязательно перед ним извиниться, подумала Кумико.

Она взглянула на телефонный аппарат, стоявший на столике у изголовья, и ей вдруг захотелось услышать чей-нибудь знакомый голос.

Позвоню-ка Соэде, решила она, не исключено, что он еще в редакции. Во время ночных дежурств, по его словам, приходится работать чуть ли не до рассвета.

Она сняла трубку. В трубке сразу же послышался голос телефонистки. Было приятно услышать чей-то голос, хотя бы телефонистки.

— Прошу заказать Токио, — сказала она и назвала номер редакции.

В этот момент в коридоре послышались шаги. Кто-то приближался к ее комнате — и не один. Шаги замерли у соседнего номера, послышался звук поворачиваемого в замке ключа. До Кумико донесся мужской голос, но слов она не разобрала. Потом шаги удалились. Это, должно быть, ушел бой, который нес вещи, решила Кумико.

Интересно, в каком номере остановился Мурао? В отеле пять этажей, значит, номеров не меньше пятидесяти-шестидесяти: если бы он зарегистрировался под своей фамилией, я могла бы зайти к нему в номер или по крайней мере позвонить ему по телефону… Он приехал один и, наверно, тоже скучает… Можно представить его удивление, когда он вдруг услышал бы по телефону мой голос… Нет, придется ограничиться легким поклоном, если завтра встречусь с ним в холле.

Зазвонил телефон.

Когда в комнате ночью звонит телефон, то звонок буквально оглушает. Кумико даже вздрогнула от неожиданности.

— Токио на проводе, — раздался в трубке голос телефонистки.

Кумико попросила к телефону Соэду.

— К сожалению, он уже ушел, — ответили из редакции.

— Очень жаль, — вздохнула Кумико.

— Может быть, вы хотите что-нибудь ему передать?

— Благодарю вас, не надо. И извините за беспокойство, — сказала Кумико и повесила трубку.

Теперь ей захотелось позвонить матери. Странно, подумала она, отчего это я сначала позвонила Соэде? И, желая искупить свою вину, она снова сняла трубку и заказала Токио.

Неожиданно послышался легкий стук в дверь. Кумико насторожилась, но в следующий момент поняла, что стучат в соседнюю комнату.

До чего же слабая здесь звукоизоляция, подумала Кумико, услышав хрипловатый голос соседа. По-видимому, бой приносил чай; ибо вскоре послышались удаляющиеся по коридору шаги.

Кумико невольно окинула взглядом комнату. Она понимала, что за запертой дверью находится в безопасности, но присутствие в соседнем номере мужчины все же вызывало беспокойство.

Зазвонил телефон, Кумико сняла трубку.

— Алло, алло, Кумико? — послышался взволнованный голос Такако. Она, наверно, сразу поняла, что звонит дочь, поскольку с телефонной станции сообщили, что ее вызывает Киото.

— Это я, Кумико.

— Ты все еще в Киото? Ты просто несносная девчонка. Спряталась от Судзуки!

Кумико передернула плечами и показала в трубку телефона язык.

— Господин Судзуки что-нибудь наговорил? — тихо спросила она.

— Наговорил? Он поднял шум на весь отель после того, как ты исчезла. Почему ты от него сбежала?

— Мне надоела его охрана. Буквально шагу одной не давал ступить.

— Но ведь тебе об этом было известно с самого начала. Только на этих условиях тебя и отпустили в Киото, а ты нарушила обещание.

— Извини, мама. А что же Судзуки?

— Сказал, что Киото — город большой, искать тебя бесполезно, поэтому ночным поездом он возвращается в Токио.

— Наверно, он очень беспокоился.

— Еще бы! Разве можно оставаться спокойным при таких обстоятельствах!

Голос Такако звучал не осуждающе, скорее, даже радостно, поскольку звонок Кумико ее успокоил.

— Когда вернусь в Токио, обязательно попрошу у него прощения, — сказала Кумико.

— Объясни все же, что заставило тебя так поступить?

— Я решила одна побродить по Киото. Осматривать его под неусыпным оком детектива не очень приятно. Раз я сюда приехала, мне захотелось ощутить радость путешествия без посторонних.

— Ты отправилась в Киото не для того, чтобы его осматривать, а с другой целью. Кстати, тебе так и не удалось встретиться с отправительницей письма?

— Я три часа ожидала ее у храма Нандзэндзи, но она не пришла.

Кумико хотелось добавить, что всему виной Судзуки. Ведь именно он, пусть из лучших побуждений, нарушил обещание и пришел к храму. Именно это заставило Ямамото отказаться от встречи. Но своими предположениями Кумико не решилась делиться с матерью по телефону.

— Почему же она не пришла?

— Очевидно, не позволили какие-то обстоятельства, — ответила Кумико, невольно пытаясь оправдать незнакомую ей женщину.

— Страшно, ведь она сама настаивала на встрече. — Такако не удовлетворило объяснение дочери. И ее можно было понять. Она согласилась на поездку Кумико сразу же, как только дочь получила письмо с предложением передать ей наброски Сасадзимы, и, хотя содержание письма было обычным, Такако все же решила отпустить Кумико в Киото, рассчитывая кое-что выяснить. И она очень расстроилась, узнав, что Кумико не удалось встретиться с Ямамото.

— Алло, алло, у меня в гостях Сэцуко, передаю ей трубку.

— Кумико, как ты там? — послышался голос Сэцуко. — Очень беспокоюсь за тебя, жаль, что встреча не удалась.

— Мне тоже.

— Но оставим это. Как тебе понравился Киото?

— Чудесный город! Сегодня я побывала в храмах Нандзэндзи и Кокэдэра. Они произвели на меня удивительно сильное впечатление, может, потому, что я видела их впервые.

— Очень рада за тебя. И ты повсюду бродила одна? — В тоне Сэцуко почувствовался упрек: ведь Кумико убежала от Сидзуки, а его приставили к ней по совету ее мужа.

— Не сердитесь на меня и простите, — сказала Кумико, рассчитывая, что ее слова Сэцуко передаст мужу.

— Ничего страшного, я прекрасно понимаю тебя, — успокоила ее Сэцуко. — Я ведь тоже недавно побывала в Наре. Хорошо бы нам вместе туда съездить. И в Киото тоже.

— Это было бы чудесно. Ведь вы, сестрица, так хорошо знаете старинные храмы.

— Ну, мои знания очень поверхностны, но я с радостью поделюсь ими с тобой. Поскорее возвращайся.

— Завтра вечером буду дома.

— Тебе там не скучно одной?

— Скучновато, конечно, но иногда приятно провести вечер в одиночестве.

— А мне было бы не по себе одной, без близкого человека.

Кумико чуть не проговорилась, что в отеле остановился Мурао, но в последний момент сдержалась: ведь он, по-видимому, не зря зарегистрировался под чужой фамилией, и раскрывать его инкогнито было бы неприлично.

— Спокойной ночи, поскорее приезжай, — сказала Сэцуко.

— Спокойной ночи.

Кумико взглянула на часы. Было около одиннадцати, но спать не хотелось. Она вытащила из чемодана книгу и стала читать. Чтение перед сном вошло у нее в привычку, но здесь, на новом месте, не читалось. Через две-три страницы иероглифы стали расплываться перед глазами, и она отложила книгу в сторону.

В отеле по-прежнему было тихо.

Интересно, что делает сейчас ее сосед. Сквозь стену не доносится ни единого звука. Наверно, уже спит, подумала Кумико.

Сон не шел, и Кумико пожалела, что не захватила с собой снотворное. Уж лучше было принять приглашение француженки и вместе поужинать. Скорее всего, и разговор получился бы интересный, и еда была бы разнообразная. Да и усталость после общения с незнакомыми людьми, вероятно, помогла бы ей быстрее уснуть.

Но сидеть просто так тоже было бессмысленно. Она решила лечь — авось все-таки сон придет — и, открыв чемодан, вытащила пижаму, сразу напомнившую ей об уюте родного дома.

Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

Она не сразу протянула руку к трубке. Во-первых время было позднее, да и звонка она ни от кого не ожидала.

Телефон продолжал звонить. Кумико-сняла наконец трубку.

— Алло, алло, — послышался низкий приятный голос, принадлежавший, очевидно, довольно пожилому человеку.

— Слушаю, — нерешительно ответила Кумико, ожидая продолжения разговора, но звонивший мужчина молчал, хотя трубку не бросал.

Звонят по внутреннему телефону, подумала Кумико, поскольку все звонки извне идут через коммутатор.

— Я слушаю, — вновь повторила Кумико, не выдержав молчания.

В ответ послышался короткий звук положенной на аппарат трубки.

Кумико ощутила некоторое беспокойство. Может быть, этот человек ошибся номером, но почему он тогда не уточнил, куда попал? Может быть, он ожидал услышать мужской голос, и то, что к телефону подошла женщина, оказалось для него столь неожиданным, что он растерялся и сразу не смог ответить. Во всяком случае, он поступил невежливо, следовало хотя бы извиниться, подумала Кумико. Но беспокойство не проходило.

Она не стала гасить свет в торшере и снова принялась за чтение. Торшер освещал лишь изголовье постели, остальная часть комнаты тонула во мраке. Сейчас темнота пугала Кумико, она со страхом поглядывала в неосвещенные углы комнаты.

Снова раздался телефонный звонок. В ночной тишине он прозвенел так громко, что Кумико показалось, будто даже задрожала телефонная трубка.

— Я слушаю, — громко сказала Кумико, готовая наброситься с упреками на неизвестного нарушителя покоя.

— Алло, алло, — послышался в трубке тот же голос. — Это госпожа Михара?

— Нет, вы ошиблись. — Кумико окончательно удостоверилась, что к ней попадают по ошибке, и хотела было положить трубку, но тут мужчина вежливо спросил:

— Простите, ваш номер не триста двенадцатый?

— Нет, — коротко ответила Кумико, решив не называть своего номера.

Но странно, мужчина не спешил класть трубку.

Кумико решила сделать это сама; и, когда она уже отняла трубку от уха, в ней послышалось:

— Прошу извинить.

Долго же он собирался, подумала Кумико.

Она погасила свет и закрыла глаза, мечтая поскорее уснуть.

Кумико приснился сон.

Она шла по дороге на окраине Токио. Солнце освещало только одну сторону дороги, другая сторона оставалась в тени. Вдали виднелся лес. Вдоль домов тянулась бесконечно длинная изгородь. Вокруг — ни души.

Куда она шла, зачем? Неизвестно. Просто шла по дороге вдоль изгороди.

Навстречу приближалась машина. Она ехала по дороге, усыпанной камнями. Кумико это показалось странным. Ведь дорога, по которой она только что шла, была гладкой. Она едва успела подумать, что так и шика может лопнуть, как раздался сильный хлопок.

Но этот хлопок раздался уже не во сне, а наяву. Кумико открыла глаза. В комнате было темно.

Часто бывает, что, проснувшись, человек в первые мгновения не может понять, где кончается мир сновидений и начинается мир реального. То же произошло и с Кумико — она не сразу поняла, во сне ли она видела машину. А этот хлопок, похожий на звук лопнувшей шины? Возможно, он тоже был во сне?

Кумико прислушалась. Она никак не могла отделаться от впечатления, будто хлопок она слышала в реальном мире. И все же, видимо, это было во сне, потому что вокруг царила тишина.

Кумико выпростала руку, из-под одеяла и включила торшер. Все вещи находились на своих местах: та же книжка у изголовья, тот же стул, слегка отодвинутый ею перед сном от постели.

Кумико взглянула на часы. Было только десять минут второго, хотя ей казалось, что на проспала довольно долго. Она протянула руку, чтобы погасить свет, и в этот момент услышала глухой звук, словно какой-то предмет упал на землю. Потом все стихло. Позже ей показалось странным, что она могла услышать этот звук, ведь номер ее находился на третьем этаже, окно было заперто и закрыто плотными шторами.

Кумико решила, что в этом отеле есть ночные дежурства — видно, дежурный случайно что-нибудь уронил. Она успокоилась и погасила свет. Но не прошло и минуты, как в коридоре раздались чьи-то поспешные шаги и звук открываемой двери.

Затем послышались возбужденные голоса. Слов она не разобрала, но поняла: что-то случилось.

Кумико ощутила непонятное беспокойство. Она сжалась в комок под одеялом, но продолжала прислушиваться. Голоса раздавались все громче. Даже толстые ковровые дорожки не скрадывали шума торопливых шагов.

Звукоизоляция в отеле была неважная; Кумико ясно услышала, как в соседнем номере постоялец вызывал по телефону портье. Через некоторое время в дверь соседнего номера постучали.

— Вам что-нибудь нужно? — услышала она голос боя.

— Что там случилось? — громко спросил сосед.

Ответа Кумико не разобрала, бой старался говорить тихо.

— А врача вызвали? — спросил сосед.

Последняя фраза заставила Кумико вздрогнуть. Кажется, кто-то серьезно заболел, подумала она, но вдруг вспомнила тот хлопок, а потом глухой звук от чего-то упавшего на землю.

Продолжая разговаривать, сосед и бой вышли в коридор.

Кажется, действительно что-то случилось. Кумико включила свет, встала с постели и сунула ноги в шлепанцы. Что делать дальше, она не знала. Села в кресло, но беспокойство не проходило.

Голоса в коридоре и топот ног постепенно удалялись в сторону лестницы. Кумико подошла к двери, но ей не хватило храбрости открыть ее и выйти в коридор.

Нет, из-за больного не поднялся бы такой переполох, вероятно, случилось что-то серьезное, решила она. То, что ей показалось звуком лопнувшей шины, могло быть и выстрелом из пистолета. От этой догадки у Кумико замерло сердце.

Вскоре открылась дверь в номере напротив, и кто-то поспешно прошел в сторону лестницы.

Кумико быстро сбросила пижаму и надела костюм.

Когда она была совсем еще маленькой, однажды поблизости от них дома случился пожар. Мать подняла ее, сонную, с постели и на всякий случай заставила одеться. Она вспомнила, как тогда дрожала от страха. Сейчас с ней происходило то же самое.

Выйти в коридор — страшно, но почему бы не позвонить и не выяснить, что там случилось? Она подняла трубку, но услышала частые гудки: занято, кто-то из постояльцев, наверно, тоже пытается узнать о случившемся.

Кумико решительно повернула ключ, взялась за ручку и чуть-чуть приоткрыла дверь в коридор. Шум от голосов мгновенно усилился. Он доносился со стороны лифта и лестницы. Комната Кумико третья от лестницы, и ей отчетливо были слышны шаги людей, поднимавшихся на четвертый этаж. В коридоре горел свет. Кумико выглянула. Несколько постояльцев в спальных кимоно шли к лестнице. Она пошла вслед за ними.

Поднявшись на четвертый этаж, Кумико присоединилась к группе людей, столпившихся у дверей номера четыреста пять.

Выстрел слышали многие. Глядя на дверь четыреста пятого номера, все потихоньку переговаривались:

— Представляете, выстрел прогремел так громко, что я испугался.

— Вы уверены, что стреляли?

— Безусловно.

— Неужели произошло убийство? А где же преступник?

Лица собравшихся выражали беспокойство и в то же время любопытство.

Дверь четыреста пятого номера была плотно закрыта, оттуда не доносилось ни единого звука, и это вызывало у всех тягостное чувство.

Почти все постояльцы четвертого этажа вышли в коридор и, поеживаясь, стояли у своих номеров. Из полуоткрытых дверей четыреста четвертого испуганно выглядывала женщина, но четыреста шестой, находившийся рядом со злополучным номером, был закрыт, и никто оттуда не выходил.

Неожиданно дверь четыреста пятого отворилась, и в коридор вышел бой, держа в руках таз для умывания. Все взгляды устремились на таз, и в следующее мгновение толпа ахнула. В нем была кровь.

Вид крови подтверждал, что случилось что-то серьезное.

— Объясните наконец, что произошло? — требовали постояльцы, окружив боя.

— Пропустите, пожалуйста, — умолял бой, стараясь быть вежливым.

— Там что, в человека стреляли?

Бой молча кивнул головой.

— Он убит?

Окруженный толпой бой не мог сделать ни шагу.

— Про… Прошу вас, не поднимайте панику, — запинаясь умолял бой.

— Послушай, парень! Ты нас не успокаивай, а расскажи, в чем дело. Тут любому станет не по себе, когда в отеле, где ты остановился, принимаются ночью стрелять. Где преступник?

— Не извольте беспокоиться, стрелявший исчез.

— Убежал?

— Да.

— Ты его видел?

— Нет.

Узнав, что преступник скрылся, все немного успокоились.

— Что с пострадавшим?

— Пока жив.

— А кто пострадавший: мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Откуда он?

— Из Токио, — нетерпеливо ответил бой и попытался прорваться сквозь кольцо обступивших его людей.

— Пропустите, пожалуйста, — взмолился он, выставив перед собой таз.

Вид крови заставил наконец всех расступиться, и бой по лестнице стал спускаться вниз. Ему навстречу поспешно поднимались еще два боя и служащий отеля в черном костюме.

— Позвольте, позвольте, — повторял служащий, направляясь к двери четыреста пятого.

Они вошли в номер и плотно затворили за собой дверь. Вскоре служащий вышел. На лбу у него выступила испарина, а аккуратно причесанные до того волосы были растрепаны.

— Послушайте, что с ним? — накинулись на него постояльцы.

— Тише, пожалуйста, тише! Ведь ночь. Прошу вас возвратиться в свои комнаты, — обратился он к постояльцам, утирая пот с побледневшего лица.

— Мы требуем объяснений, — возмутился один мужчина. — Это ведь не шутка, когда по ночам в отеле стреляют, и наше беспокойство вполне закономерно.

— Кто-то ранил постояльца из четыреста пятого номера. Стреляли с наружной стороны окна. Преступник скрылся.

— А где ж полиция?

— Скоро будет, мы сразу же связались с ней по телефону.

— Как себя чувствует пострадавший? Рана не смертельна?

— Полагаю, что нет. Первая помощь ему уже оказана.

— Почему в него стреляли?

— Это пока неизвестно.

— Послушайте, — обратился к служащему мужчина. — Как фамилия пострадавшего? Может быть, я его знаю.

— Господин Есиока. Под этой фамилией он записан в регистрационной книге.

Кумико переменилась в лице.

Есиока! Ведь под этой фамилией зарегистрировался в гостинице. Мурао! Она это выяснила у портье. Как сейчас она видит его входящим в лифт и боя, несущего чемодан с биркой авиакомпании.

— К сожалению, большего вам сообщить не могу и прошу всех соблюдать тишину. В соседнем номере живут гости из Франции. Неудобно мешать их отдыху, — сказал служащий.

Кумико чуть не вскрикнула от удивления: значит, в четыреста шестом номере, дверь которого во время всего происшествия оставалась закрытой, остановилась та самая дама, с которой она познакомилась в Саду мхов.

Наконец все стали расходиться. Кумико в растерянности последовала в свой номер. В этот момент послышался звук сирены: прибыла полиция и карета «скорой помощи».

Так, значит, стреляли в Мурао. Но почему? Кумико почувствовала, как у нее задрожали колени.

Высокий человек в пижаме, шедший впереди нее, остановился у номера напротив ее комнаты и отворил дверь. Кумико мельком взглянула на него и обмерла. В неярком освещении коридора она узнала знакомый профиль Таки.

Значит, это Таки прибыл в отель вчера вечером!

 

16

Пострадавший лежал на постели. Молодой врач, приехавший в машине «скорой помощи», внимательно осмотрел рану, повернулся к стоявшему позади него полицейскому инспектору и сказал:

— Пулевое ранение навылет, задета правая лопатка.

Инспектор кивнул головой и спросил:

— Жизнь в опасности?

— Полагаю, что нет.

Пострадавший лежал, закрыв глаза, и тихо стонал. Стекавшая на простыню кровь окрашивала ее в буро-красный цвет. Инспектор заметил кровь еще в одном месте: она капала на пол со стула, стоявшего почти в центре комнаты.

Один из полицейских изучал пулевое отверстие в оконном стекле.

— Врач говорит, что рана не смертельна. Крепитесь, — сказал инспектор, глядя на бледное лицо пострадавшего. — Ваша фамилия? — спросил он.

— Есиока, — слабым голосом ответил пострадавший, открыв глаза и бросив взгляд на инспектора.

— Имя?

— Масао.

Полицейский передал инспектору листок бумаги с выпиской из регистрационной книги.

— Итак, Масао Есиока, проживаете в Токио, Минатоку, Сиба, Нихонэноки, 2—4. Правильно?

Пострадавший утвердительно кивнул головой.

— Более подробно расспрошу вас после того, как вы будете помещены в больницу.

— А разве обязательно нужна больница? — спросил раненый.

Полицейский инспектор улыбнулся. Как легкомысленно человек относится к своему здоровью, наверно, не нужно было ему говорить, что рана несмертельна, подумал он.

— Рана серьезная, и, пока вас не подлечат, об отъезде не может быть и речи.

— Но первую помощь мне уже оказали, на самолете до Токио лететь всего три часа, а уж там бы меня поместили в больницу, — превозмогая боль, сказал пострадавший.

— Это невозможно.

Пострадавший хотел было возразить, но, крепко сжав губы, промолчал. Видимо, боль мешала ему говорить?

— Где вы находились, когда раздался выстрел? — спросил инспектор.

Пострадавший указал подбородком на стул.

— Вы сидели спиной к окну?

— Да.

— Стреляли из пистолета через оконное стекло. Рядом с вами стоял торшер. Вы что, читали?

— Да, газету.

— Не слышали ли вы каких-либо звуков перед тем, как раздался выстрел?

— Не обратил внимания.

— Есть ли у вас какие-нибудь предположения относительно личности преступника?

Пострадавший некоторое время молча лежал с закрытыми глазами.

— Нет, — сказал он наконец, открывая глаза.

— Нападение совершено не с целью ограбления. Преступник намеревался вас убить. Прошу ничего от меня не скрывать. Вы кого-нибудь подозреваете?

— Абсолютно никого.

К инспектору подошел полицейский, осматривавший комнату, и протянул ему пулю.

— Вошла в нижнюю часть противоположной от окна стены, вот сюда, — сказал он.

Инспектор мысленно провел линию от отверстия в оконном стекле к стулу, на котором сидел пострадавший, и к стеле, где была найдена пуля. Получалась прямая линия. Значит, пуля, пробив плечо пострадавшего, врезалась в стену.

Инспектор снова повернулся к постели.

— Ваша специальность? В регистрационной книге записано, что вы служащий компании. Какой?

— У меня собственная компания.

— Как она называется?

— Я занимаюсь внешней торговлей.

— Я спрашиваю о названии.

— «Есиока секай».

— Где она находится?

— Контора — в доме, где я живу.

— Понятно. У вас есть семья?

У пострадавшего скривилось лицо — по-видимому, от нового приступа боли.

— Жена и двое детей.

— Как зовут супругу?

— Итоко, — ответил пострадавший.

— Известно ли ей, что вы остановились в этом отеле?

— Нет, — покачал головой пострадавший. — Она знает лишь, что я отправился в Киото по делам, но я не сообщил ей, в каком отеле собираюсь остановиться.

— Я могу связаться с Токио и поставить ее в известность о случившемся.

— Прошу вас… не делать этого, — сказал пострадавший, чуть-чуть повысив голос.

— Почему? Ведь у вас серьезное ранение.

— Не сообщайте ей ничего!

Инспектор изучающе разглядывал пострадавшего. Странно, ложиться в больницу отказывается, сообщать жене о случившемся не хочет; по-видимому, у него есть на то серьезные причины. Не исключено, что он знает преступника, но отказывается почему-то назвать его имя.

— Сейчас вас отвезут в больницу, — сказал инспектор.

Есио молча кивнул. Должно быть, он понял, что упорствовать бесполезно. Его бережно положили на носилки и отнесли к машине. Тем временем полицейские торопливо занялись составлением протокола и описанием места происшествия: очерчивали мелом следы крови, фотографировали комнату в разных ракурсах, измеряли расстояние от окна до стула, на которой сидел пострадавший, и до стены, куда угодила пуля.

Специальная группа, пользуясь карманными фонарями, занялась изучением следов под окном в надежде определить, в каком направлении скрылся преступник.

Один из полицейских подошел к инспектору и с помощью наспех составленной схемы стал давать пояснения.

— Преступник подобрался с задней стороны отеля, — сказал он, указывая на верхнюю часть схемы. — Отель расположен на возвышении. Позади к нему довольно близко подступает гора, и с этой стороны он не огорожен. Поэтому именно отсюда преступник мог незаметно, по ступенчатой крыше соседнего здания, подобраться к отелю. Но для того, чтобы долезть до окна четыреста пятого номера, нужна большая сноровка. Примерно на метр ниже окна проходит карниз соседнего дома, настолько узкий, что по нему мог пройти лишь специально натренированный человек. Все это, кстати, лишний раз доказывает, что преступник, решившийся на столь опасное путешествие, имел целью только убийство Есиоки. Судя по отверстию в стекле, выстрел был произведен с очень близкого расстояния, вероятнее всего — с карниза соседнего дома. Сразу после выстрела преступник перешел по карнизу на соседнюю крышу, спрыгнул на землю и скрылся, очевидно, тем же путем, каким пробирался к отелю.

— Неужели никто ничего не слышал? Ведь невозможно взобраться наверх и тем более пройти по крыше совершенно бесшумно, — сказал инспектор.

Он вызвал старшего боя, дежурившего этой ночью.

— Кто проживает в Соседнем номере? — спросил он.

Соседним был четыреста шестой. Как раз под ним начинался карниз дома, по которому пробирался преступник.

— В четыреста шестом остановились иностранцы, — ответил бой.

— Иностранцы?

— Да, французы, муж и жена.

Инспектор смутился. Японца он мог бы разбудить среди ночи, однако расспрашивать в столь позднее время иностранцев не решился.

— На какой срок они остановились в отеле? — спросил инспектор, рассчитывая, очевидно, поговорить с ним на следующий день.

— Завтра вечером уезжают.

— По-японски они, конечно, не говорит.

— Нет. У них есть переводчик.

— Вот оно что.

— Он, правда, живет не у нас, но ежедневно сопровождает их на экскурсии. Каждое утро он приходит в отель и проводит с ними весь день.

— Значит, и завтра придет?

— Думаю, придет.

— А кто живет по соседству с другой стороны, в четыреста четвертом?

— Этот номер занимает женщина.

— Японка?

— Да.

Инспектор взглянул на часы: была около трех утра. В такое время не слишком удобно нарушать покой одинокой женщины, решил он.

— Пострадавший Есиока только вчера поселился у вас?

— Да.

— Номер был заказан заранее?

— Два дня назад заказан по телефону из Токио.

— Два дня назад?! — удивленно переспросил инспектор.

А Есиока утверждал, будто его семье неизвестно, в каком отеле он остановился. Выходило, что, выезжая из Токио, он не знал, где остановится. Но раз номер был забронирован заранее, значит, ему это было известно…

У инспектора зародилось сомнение относительно правдивости показаний пострадавшего. Подозрительным было и его нежелание сообщать семье о случившемся.

— Придется сегодня же съездить в больницу и более подробно расспросить этого Есиоку, — пробормотал инспектор.

Обследование места происшествия близилось к концу, когда к инспектору подошел криминалист и доложил:

— К сожалению, пока отпечатков пальцев мы не обнаружили, хотя посыпали специальным порошком весь подоконник и карниз соседнего дома. Придется повторить это утром — сейчас слишком темно.

Один из полицейских отворил платяной шкаф. Там висели костюм и пальто пострадавшего.

— Отвезите это в больницу, — приказал инспектор.

Полицейский стал аккуратно складывать костюм.

— Погоди минутку, — остановил его инспектор, увидав метку, пришитую к подкладке пиджака.

Инспектор взглянул на нее. Там была четко выведена фамилия: Мурао. Несколько секунд инспектор не отрывал от нее взгляда.

— Послушай, — обратился он к старшему бою. — Этот человек зарегистрирован под фамилией Есиока?

— Да.

Инспектор вернул пиджак полицейскому.

— Раньше он никогда не останавливался в вашем отеле?

— Вроде нет.

— Может быть, он звонил отсюда по телефону или звонили ему?

— Ничего не могу сказать, пока не проверю.

— Проверьте. У вас ведь можно узнать, кому он звонил?

— Да, телефонные разговоры у нас платные, поэтому обязательно регистрируется и номер того, кому звонят.

— Это его вещи? — спросил инспектор, указывая на чемодан, стоявший в одном из отделений шкафа. — Я хотел бы в твоем присутствии осмотреть его костюм, — сказал инспектор.

— Пожалуйста, — покорно ответил старший бой.

Инспектор сунул руку в боковой карман и вытащил, маленький бумажник с пачкой визитных карточек. Он взял одну из них, внимательно прочитал и положил обратно.

— Чемодан и одежду аккуратно доставь в больницу, — приказал он полицейскому.

Полицейские вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице. К этому времени все любопытные постояльцы уже разошлись по своим номерам.

Ночной дежурный вызвал боев и приказал им заняться уборкой: очистить ковер от следов крови, заново застелить постель, подмести — в общем, ликвидировать все следы происшествия.

— Старайтесь не шуметь, — постояльцы в соседних номерах спят, — предупредил он.

Неожиданно в комнату вошел пожилой человек высокого роста в гостиничной пижаме.

— Ну и ночка, — сказал он, обращаясь к дежурному.

Дежурный нахмурился. Ему вовсе не хотелось, чтобы этот разгром видели постояльцы. К тому же он устал отвечать на вопросы.

Однако человек не собирался уходить.

— Как себя чувствует пострадавший? — спросил он.

— Его жизнь, по-видимому, вне опасности, — неохотно ответил дежурный.

— Это хорошо. Тут, кажется, была полиция. Что-нибудь выяснили насчет преступника?

— Пока нет, — холодно ответил дежурный, думая о том, как бы поскорее спровадить назойливого постояльца.

— Если, не ошибаюсь, фамилия пострадавшего Есиока?

— Да.

— А семье сообщили о случившемся?

Постоялец был чересчур любопытен, но положение служащего отеля не позволяло дежурному быть нелюбезным.

— Он просил ничего семье не сообщать.

— Наверно, у него имелись на то причины, — пробормотал постоялец. А постоялец был не кто иной, как недавно подавший в отставку директор-распорядитель Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами господин Таки. Глубокие морщины, прорезавшие его лоб, свидетельствовали не столько о любопытстве, сколько о серьезном беспокойстве, которое вызвало у него это происшествие. — Послушайте, — снова обратился он к дежурному. — Говорят, пострадавший прибыл в отель накануне вечером?

— Да.

— Он никуда не выходил из номера?

На этот вопрос дежурный имел полное право не отвечать, но внешность пожилого господина внушала почтение, и он, сдерживая раздражение, сказал:

— Думаю, что нет.

— А к нему никто не приходил?

Один из боев, в обязанность которого входила уборка этого номера, без разрешения дежурного вступил в разговор:

— Гостей у него не было.

Дежурный недовольно поглядел на боя, и тот сразу умолк.

— Вот как? — пробормотал Таки, наблюдая за тем, как бои завершали уборку. — А по телефону ему кто-нибудь звонил?

Аналогичный вопрос только что задавал дежурному и полицейский инспектор.

— Трудно сказать, сначала надо проверить.

— Это, видимо, можно выяснить у телефонистки, но придется ждать утра, — как бы самому себе сказал Таки.

Дежурный неприязненно поглядел на назойливого постояльца, давая понять, что он им мешает. Но тот не обратил на это внимания и продолжал стоять посреди комнаты, что-то обдумывая.

— Знают ли постояльцы из соседнего номера о происшествии? — спросил он.

— Затрудняюсь ответить на этот вопрос. Сейчас ведь ночь и спросить у них невозможно, — ответил дежурный, не пытаясь скрыть раздражение.

— Странно, ведь была такая суматоха. Я и то проснулся, хотя мой номер находится на третьем этаже. Трудно поверить, что они не слышали. Может быть, они жаловались на шум?

— Нет, не жаловались.

— А здесь по соседству, кажется, живут супруги из Франции? — спросил Таки, указывая подбородком на стену.

— Да. — Дежурный удивился. Что за человек? Все ему известно.

— Неужели они не выходили?

— Нет. Не выходили.

Кумико проснулась около половины седьмого. Сквозь узкую щель между шторами проникал слабый свет.

Вернувшись ночью к себе в номер, она легла в постель и сразу уснула. Но сон был тревожный и неглубокий, она даже слышала, как ее сосед вскоре вышел из своего номера и захлопнул дверь. Кумико обратила на него внимание еще вчера. Неужели все же это Таки? Впрочем, почему бы ему не остановиться в этом отеле? Но слишком уж много совпадений, в том числе и то, что Таки поселился в соседнем с нею номере.

Но что заставило Таки посреди ночи вновь покинуть комнату, когда все любопытные уже успокоились и разошлись по своим номерам?

Собственно, и в этом нем ничего странного. Если под фамилией Есиоко скрывался Мурао, Таки беспокоило его состояние — ведь они были давнишними друзьями, их многое связывало. Не исключено, что именно поэтому Таки не мог спокойно усидеть в своей комнате и захотел выяснить подробности.

Поведение Таки лишний раз убеждало Кумико, что под фамилией Есиоки скрывался Мурао. Причем Мурао знал, что за ним охотятся, потому и зарегистрировался в отеле под чужой фамилией.

Кумико прислушалась. В соседнем номере было тихо. Она раздвинула шторы и настежь отворила окно. Прохладный воздух заполнил комнату.

Утренний туман еще окутывал Киото. Лишь кое-где проступали темные крыши храмов. На улице было пусто — ни прохожих, ни автомашин, ни трамваев. То, что случилось в отеле, никак не вязалось с мирным, похожим на картину пейзажем, которым Кумико невольно залюбовалась.

Она подумала было о чашке кофе, которая бы ее взбодрила, но вспомнила, что еще слишком рано: ресторан в отеле открывался только в восемь часов.

Кумико подняла просунутую под дверь газету и быстро пробежала ее. Никаких чрезвычайных сообщений не было. Колонки политических и общественных новостей дышали тем же спокойствием, что и пейзаж за окном.

Зазвонил телефон. От неожиданности Кумико вздрогнула, словно ее ударило током. Кому могло прийти в голову звонить так рано?

Телефон продолжал звонить, и Кумико, опасаясь, что он разбудит соседей, подняла трубку.

— Алло, алло, — сразу послышался чуть хриплый голос — тот самый, какой она слышала по телефону накануне вечером.

— Слушаю, — ответила Кумико.

— Алло, алло.

— Я слушаю, — громче повторила Кумико.

В трубке снова молчали. Молчание длилось несколько секунд, потом трубку опустили. Все происходило, точно так же, как и вчера вечером. Разница была лишь в том, что сейчас комнату заливали яркие лучи утреннего солнца. Но и на этот раз телефонный звонок оставил какой-то неприятный осадок, не мог же человек трижды ошибочно набрать номер.

Кумико задумалась. События прошедшей ночи утомили ее, захотелось пойти на улицу, проветриться. Она вышла из номера и тщательно заперла дверь.

— Доброе утро, — приветствовал ее у выхода бой, поеживаясь от утреннего холода.

Кумико пошла по улице, где ходил трамвай. В этот ранний час прохожих было еще мало. Мимо проехал грузовик с овощами. Это напомнило ей о доме. Мать, наверно, сейчас начала готовить завтрак.

Погуляв около получаса, Кумико вернулась к отелю, который, казалось, мирно дремал на холме. Трудно было представить, что минувшей ночью в нем разыгрались столь трагические события.

Когда Кумико подходила к отелю, от него отъехала машина иностранной марки. Видимо, уезжали иностранцы. Их провожало несколько служащих отеля. Когда машина поравнялась с Кумико, она заметила в ней ту самую француженку-блондинку, с которой она встретилась в Саду мхов. Машина набрала скорость, и француженка, наверно, не увидела Кумико. За стеклом промелькнуло лицо ее мужа — человека с восточным типом лица, который так сосредоточенно любовался внутренним садом храма Нандзэндзи.

Кумико удивилась столь раннему отъезду иностранцев. Возможно, он был намечен заранее, но она почему-то связывала их отъезд с событиями последней ночи. Ведь они находились в соседнем номере; и, безусловно, на них, иностранцев, путешествующих по чужой стране, подействовало это ночное происшествие. Вероятно, именно это заставило их изменить планы, и они предпочли поскорее убраться из отеля.

Вернувшись в свой номер, Кумико заказала овсяную кашу, но едва притронулась к еде.

Пора и мне возвращаться, подумала она, попросила счет и стала собирать вещи.

Ее беспокоило состояние Мурао. Ночной выстрел, проживание Мурао в отеле под чужой фамилией — все это казалось Кумико странным и настораживающим. Тем более что дело касалось знакомого человека, бывшего в свое время в подчинении у ее отца. И лишь мысль о том, что по какой-то причине Мурао скрывался под чужой фамилией, заставила ее отказаться от намерения посетить больницу и выразить ему свое соболезнование.

В дверь постучали. Вошел бой в белой униформе, держа в руке серебряный поднос со счетом.

— Прошлая ночь была ужасной, — сказала Кумико.

— Извините за доставленное вам беспокойство, — смущенно пробормотал бой.

— Что ж, всякое бывает! А как чувствует себя пострадавший?

— Ночью его увезли в больницу. Говорят, что он скоро поправится.

— Это хорошо, — облегченно вздохнула Кумико. — Вы не помните его фамилию?

— Господин Есиока.

— А преступника поймали?

— Еще нет. Но поиски продолжаются.

— В него стреляли через окно?

— Да. Полиция считает, что преступник забрался сперва на крышу соседнего дома. Предполагают, что он был не один.

— Разве?

— Судя по следам, их было по крайней мере двое.

Бой, видимо, сам интересовался ходом расследования, потому с готовностью отвечал на вопросы Кумико.

— Знаете, госпожа, а ведь полиция сделала странное открытие, — зашептал он.

— Какое?

— Под окном обнаружили свернутую в трубочку бумажку. Наверно, ее хотели просунуть в пулевое отверстие в оконном стекле, но впопыхах уронили. Так считает полиция.

— Что же там было написано?

— Одно слово: «предатель».

— Предатель? — У Кумико перехватило дыхание: почему они назвали Мурао предателем?

— Да, но полиция не уверена, что это сделал преступник.

На этом разговор закончился. Кумико положила на поднос причитающуюся с нее сумму и последовала за боем, взявшим ее чемодан.

В дверях она еще раз оглядела комнату, чтобы удостовериться, не забыла ли она что-нибудь из вещей. Ее взгляд остановился на телефонном аппарате.

В течение последних нескольких часов ей трижды звонил незнакомый человек и тем же, чуть хрипловатым голосом, в одной и той же манере говорил «алло, алло», а потом умолкал. Кумико не могла понять: специально ли он это делал или попадал к ней по ошибке?

Выйдя из номера, Кумико обратила внимание, что дверь напротив открыта и служанка в фартуке орудует в комнате пылесосом.

Кумико приблизилась к двери и заглянула внутрь. Уборку комнат всегда производили в отсутствие постояльцев. Значит, человека, столь похожего на Таки, в номере не было: наверно, спустился в ресторан позавтракать, заметив стоявшую в дверях Кумико, служанка вопросительно взглянула на нее.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась к ней Кумико, — где господин, занимающий этот номер?

— Выехал из отеля.

— Когда? — удивилась Кумико.

— Примерно час назад.

Час назад Кумико гуляла по городу. Ей и в голову не могло прийти, что Таки мог уехать так рано.

— Простите, вы не запомнили его фамилию? Он очень похож на одного моего знакомого.

— Если не ошибаюсь, он назвался Кавадой.

— Господин Кавада? — повторила Кумико.

Фамилия была другая, но эти не поколебало ее уверенности, что она видела именно Таки. Кумико решила, что и он зарегистрировался под чужой фамилией, как это сделал Мурао.

Но что заставило их обоих остановиться в этом отеле под чужими фамилиями? Причем Таки во время событий прошлой ночи вел себя слишком нервозно и вот теперь со странной поспешностью покинул отель. Почему?

 

17

Когда начальник сыскного отдела вошел в палату, пострадавший лежал на койке, слегка повернувшись лицом к двери. Выражение его лица свидетельствовало не столько об испытываемой физической боли, сколько о растерянности.

Вслед, за начальником отдела вошли старший полицейский инспектор и детектив.

Палата была светлая, проникавшие сквозь окно лучи солнца освещали постель, на которой лежал пострадавший.

Сиделка внесла стулья и расставила их у изголовья.

— Ну, как самочувствие? — спросил начальник отдела. Он предварительно встречался с врачом и удостоверился, что разговор не повредит состоянию раненого.

Из-под одеяла выглядывало забинтованное и казавшееся из-за этого несоразмерно большим плечо пострадавшего. Его редкие волосы были спутаны, и, должно быть, поэтому сквозь них заметнее проступала кожа на голове.

— Благодарю вас, — ответил он.

— Досталось же вам прошлой ночью.

Пострадавший улыбнулся. В его глазах по-прежнему сохранялась растерянность, и зрачки беспокойно бегали.

Старший инспектор отодвинул свой стул и сел несколько поодаль. Он подозвал к себе сиделку и что-то шепнул ей. Та кивнула головой и вышла из палаты, плотно прикрыв за собою дверь. Это был тот самый инспектор, который с группой полицейских приезжал ночью в отель.

— Главврач сообщил мне, что ваше состояние не внушает опасений и дело быстро пойдет на поправку, — сказал начальник отдела.

— Простите за доставленное беспокойство, — пробормотал пострадавший.

— Вы назвались Есиокой, но нам известно и ваше настоящее имя, — мягко сказал начальник отдела и улыбнулся.

Мурао, по-видимому, ожидал этого, но все ж лице его побледнело.

Он промолчал, и тогда в разговор вступил старший инспектор:

— После того что вы нам о себе сообщили, мы провели небольшое расследование и выяснили, что по указанному вами адресу господин Есиока не проживает и торговой компаний «Есиока секай» не существует. В кармане вашего пиджака мы обнаружили визитные карточки…

На лице Мурао выступили капельки пота, и он отвернулся от говорившего.

— На них значилась фамилия Мурао.

Мурао это предвидел, но его веки дрогнули, когда он услышал свою фамилию.

— Ваша нынешняя поездка носила частный характер? — вежливо спросил начальник отдела, учитывая ответственный пост, который Мурао занимал в министерстве иностранных дел.

— Да, частный, — тихо ответил Мурао.

— Заранее прошу прощения за вопрос, но обстоятельства дела заставляют меня задать его: какова была цель вашей частной поездки? Если не хотите, можете не отвечать.

— Разрешите воздержаться от ответа на этот вопрос.

— Понимаю. Вы остановились в отеле под чужим именем, исходя из интересов вашей поездки?

— Буду рад, если вы расцените мои действия именно так.

— Преступник, — продолжал начальник отдела, беря у старшего инспектора материалы расследования, — после совершения преступления, по всей видимости, бежал в сторону храма Тионъин. Во всяком случае, оставленные им следы привели к территории этого храма.

Мурао это сообщение как будто нисколько не заинтересовало.

— Нами обнаружена в стене вашего номера пуля. Она американского производства. А выстрел произведен из пистолета типа кольт. Преступник, стрелявший в вас сквозь оконное стекло, увидел, что вы свалились со стула, и бежал, решив, что цель достигнута. Есть ли у вас какие-либо предположения относительно личности преступника?

— Никаких, — поспешно ответил Мурао.

— Вот как! Преступление было совершено не ради ограбления. По опыту могу сказать, что метод, которым действовал преступник, чаще всего используется в целях мести. Поэтому мы и решили, что у вас может возникнуть предположение о том, кто бы мог вам по какой-то причине мстить.

— Никаких предположений у меня нет.

Ответ был настолько сухой и категоричный, что рассердил начальника отдела.

— Я не требую, чтобы вы сообщали о целях вашей поездки, но я хотел бы выяснить: не считаете ли вы, что эта поездка и покушение на вашу жизнь имеют определенную связь — хотя бы косвенную?

— Я никакой связи не вижу.

Начальник отдела и старший инспектор переглянулись: Мурао наотрез отказывается дать показания, но он наверняка что-то знает.

Но их смущало одно обстоятельство: будучи начальником отдела в министерстве иностранных дел, он возможно, выполнял какое-нибудь секретное задание, о котором не имеет права говорить. И хотя Мурао утверждал, что его поездка носила частный характер, начальник сыскного отдела подозревал, что долг службы заставляет Мурао не давать никаких показаний. Ведь нередки случаи, когда человек, занимающий официальный пост, вынужден скрывать правду.

— Господин Мурао, — все так же вежливо обратился к нему начальник отдела, — объективно говоря, в данном случае совершено преступление. Причем в качестве оружия был использован пистолет. Должностные обязанности требуют от нас проведения расследования, и, обнаружив преступника, мы его арестуем. Пострадавшим являетесь вы, господин Мурао. И на данной стадии, пока преступник не найден, вполне естественно, мы вынуждены выяснить обстоятельства преступления у пострадавшего. Вот почему мы обращаемся к вам за содействием — разумеется, в рамках возможного.

— Право, не знаю, что вам сказать, — ответил Мурао, кривя губы. — Мне самому невдомек, с какой целью в меня стреляли. И сколько бы вы меня не спрашивали, ничего более вразумительного ответить я не смогу. И даже когда вы арестуете преступника, допросите его, выясните истинные обстоятельства дела и расскажете о них мне, я лишь скажу: вон оно что! Лишь тогда и я смогу узнать правду, почему в меня стреляли. Вот как обстоит дело.

Полицейским стало ясно, что от Мурао они ничего не добьются.

— Понимаю, — улыбаясь, ответил начальник отдела. — В таком случае прекратим разговор. Может быть, есть необходимость связаться с вашим министерством?

— Благодарю вас, в этом нет необходимости.

— Сообщить семье??

— Умоляю вас, не беспокойтесь. Жене ничего сообщать не надо. — Впервые на лице Мурао появилось просительное выражение.

— Вы хотите сказать, что поездка в Киото носила секретный характер, и, если это будет разглашено, вас ожидают неприятности?

Мурао ничего не ответил.

После визита полицейских Мурао минут двадцать, закрыв глаза, отдыхал. Солнечные лучи добрались до его лица, и сиделка подошла к окну, намереваясь опустить шторы, но Мурао остановил ее. Ему не хотелось, чтобы исчез пейзаж за окном.

Повернув к окну голову, он глядел на крыши домов, над которыми в отдалении возвышалась пятиэтажная пагода Восточного храма. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, но в глазах таилось беспокойство.

— Понимаю, сегодня это еще невозможно, но завтра я смогу выехать в Токио?..

Уже трижды он обращался к сиделке с этим вопросом. Она не знала, что ответить, поскольку главврач был непреклонен и наотрез отказался пойти навстречу просьбе Мурао.

Главврач подозревал, что Мурао человек непростой: он занимает ответственный пост в министерстве и просит разрешения выехать в Токио не из каприза, а потому что его ждут срочные дела. Но он знал также, что в течение ближайших двух-трех дней Мурао двигаться нельзя.

Иногда Мурао успокаивался, но потом снова приходил в сильное возбуждение, начинал нервничать.

Как раз в один из таких моментов, когда Мурао проявлял нервозность, свидания с ним попросил один человек. Он был упорен, хотя ему сказали, что свидания с раненым категорически запрещены.

Высокий, седой господин вежливо, но настойчиво продолжал требовать свидания.

Дежурная медсестра не решалась взять на себя ответственность и, поскольку он предъявил свою, визитную карточку, позвала главврача. На визитной карточке значилось: «Ресэй Таки, директор-распорядитель Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами».

— Позвольте встретиться всего на пять минут, — обратился он к главврачу. — Он мой давнишний друг, и мне обязательно надо с ним переговорить.

— Не знаю, что вам и сказать, — колебался главврач.

— Мы остановились в одном и том же отеле. Я знал о случившемся, но не мот и представить, что пострадавший — господин Мурао. Когда мне сообщили об этом, я сразу же помчался сюда.

Таки просительно улыбался, но главврач почувствовал, что, несмотря на просительный тон, с ним разговаривает человек, привыкший приказывать.

— О том, что пострадавший — Мурао, мне сообщили в полиции, — добавил Таки. — Поверьте, я надолго не задержусь. Мне достаточно пяти минут.

Наконец главврач сдался, и Таки провели в палату.

— Здравствуй, — сказал Таки, закрывая дверь, и не спеша подошел к койке.

Мурао без тени удивления глядел на приближавшегося к нему Таки, словно ожидал его визита.

Сиделка предложила Таки тот самый стул, на котором недавно сидел начальник сыскного отдела.

— Досталось же тебе, — сочувственно произнес Таки, усаживаясь на стул. — Как настроение? Выглядишь ты неплохо.

Мурао выразительно поглядел на сиделку.

— Извините, — обратился к ней Таки. — Не могли бы вы оставить нас вдвоем минут на пять-семь, не больше.

Сиделка поправила одеяло на постели Мурао и вышла.

— Здесь курить разрешается? — спросил Таки.

— Кури. Пепельницы, правда, нет, но найди сам что-нибудь подходящее.

Таки вынул из кармана серебряный портсигар, вытащил сигарету, закурил и выпустил длинную струю дыма.

— Ну и дела! — сказал Таки, глядя на Мурао. — Все произошло вскоре после того, как я приехал в отель. Хорошо еще, что так кончилось. Но я не мог успокоиться, пока тебя не увидел.

Мурао слегка повернул голову. Забинтованное плечо было недвижимо и казалось прикованным к койке.

— Удалось встретиться? — тихо спросил Таки, заглядывая Мурао в глаза.

— Нет. Я только поговорил по телефону. А тебе?

— Я лишь поздно ночью приехал. Не было подходящего поезда.

— Значит, ты ехал не из Токио?

— Из Синсю. Провел там в горах неделю. Получив известие, я сел в поезд, но он шел так медленно… И потом, трудно было сюда добраться из Нагои.

— А как он? — спросил Мурао.

— Сразу же выехал из отеля.

— Куда?

— Неизвестно.

— Значит, он оставил все и уехал.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, ради чего он вызывал дочь.

— Вызывал? Куда?

— Они договорились встретиться близ храма Нандзэндзи. Он написал дочери письмо, подписавшись женским именем. И дочь приехала в Киото.

— Ну и что же, они встретились?

— Не удалось! Какой-то человек, очевидно детектив, повсюду следовал за ней, и он счел за лучшее отказаться от встречи. Так по крайней мере он объяснил мне по телефону.

— Жаль.

— Наверно, к ней приставили детектива в целях безопасности.

— Это все, что ты можешь сообщить?

— Есть кое-что еще. Случайно она остановилась в том же отеле.

— Ты имеешь в виду девушку? Вот так неожиданность!

— Она, наверно, знает о случившемся. Правда, я зарегистрировался под вымышленным именем, и она навряд ли предполагает, что пострадавший — Мурао.

— В каком номере она остановилась?

— Мадам мне сообщила по телефону, что в триста двадцать пятом.

— Так ведь это по соседству с моим! — воскликнул Таки.

— С твоим? — На лице Мурао отразилось удивление. — Этого я не знал. Значит, она была совсем близко от…

Оба умолкли.

В небе Киото, над морем крыш, поблескивая крыльями, плыл самолет.

Соэда сидел в редакции и внимательно просматривал киотоский выпуск газеты.

Киотоский выпуск находился в ведении осакского отделения и поступал в Токио с опозданием на день. Соэда начал просматривать этот выпуск с того дня, как Кумико отправилась в Киото, и, читая его, втайне надеялся на отсутствие сообщений о происшествиях и несчастных случаях.

Прошло только два дня со времени отъезда Кумико в Киото, и его опасения, что за этот период что-то может произойти, были явно преувеличенными. И все же он каждый раз с опаской брал в руки очередной номер газеты.

В номере от первого ноября он ничего не обнаружил.

На следующий день, просмотрев киотоский выпуск и ничего не найдя, он собирался было отложить газету в сторону, как вдруг наткнулся на набранное мелким шрифтом сообщение под заголовком: «Происшествие в отеле М. Выстрелом из пистолета ранен один из постояльцев».

В нем говорилось, что на президента компании, некоего Есиоку, остановившегося в отеле, ночью было совершено нападение. Преступник стрелял из револьвера через оконное стекло и, ранив Есиоку, скрылся, Жизнь пострадавшего вне опасности. В настоящее время ведутся розыски преступника.

Отель М. считался лучшим туристским отелем в Киото, где обычно останавливались почти все иностранцы, приезжавшие полюбоваться достопримечательностями этого древнего города. Соэда хотя и не останавливался в этом отеле, но видел его неоднократно. Он запомнил это красивое здание в европейском стиле, возвышавшееся на холме-среди деревьев.

Прочитав сообщение, Соэда решил, что к Кумико оно не может иметь отношения.

И все же что-то мешало Соэде выбросить этот случай из головы после того, как он отложил газету в сторону. Видимо, беспокойство за Кумико постоянно держало его в состоянии повышенной нервозности. Конечно, в Киото происходит немало происшествий, и было бы смешно связывать каждое из них с Кумико. Тем более сомнительно, что Кумико находилась где-то в районе этого отеля, когда было совершено нападение на одного из постояльцев.

Во-первых, по словам ее матери, Кумико сопровождал специально нанятый в полиции детектив, который обеспечивал ее безопасность. Во-вторых, Кумико, безусловно, выбрала японскую гостиницу, а не этот дорогой отель. Так, логически рассуждая, Соэда пытался убедить себя в беспочвенности своих опасений, но что-то все же мешало ему успокоиться.

Это «что-то» ассоциировалось с поездкой Мурао в Осаку, с тем, что его самолет приземлился в Итами, когда поблизости, в Киото, находилась Кумико, а в отеле М. той же ночью раздался пистолетный выстрел. Мысли Соэды шли дальше: если Мурао с аэродрома Итами направился в Киото, есть основания предполагать, что он, учитывая занимаемый в министерстве иностранных дел пост, остановился именно в отеле М.

Конечно, с аэродрома Мурао мог отправиться не обязательно в Киото, а в Осаку либо в Кобэ. Все это так, но целый ряд совпадений невольно заставлял предполагать, что он выехал именно в Киото: совместная служба Мурао с отцом Кумико, пребывание Кумико в Киото и приезд туда в тот же день Мурао, происшествие в отеле.

Все это заставило Соэду сесть в редакционную машину и отправиться по адресу, где, по сообщению газеты, жил пострадавший Масао Есиока и находилась возглавляемая им Компания.

Но оказалось, что по этому адресу Есиока не проживает, а дом под указанным номером вот уже двадцать лет занимает велосипедная мастерская. В соседних домах Соэде сообщили, что поблизости не было и нет никакой компании «Есиока секай» и Есиока Масао не проживает.

Соэда нечто, подобное предвидел. Он вернулся в редакцию и сразу же связался с осакским отделением, где у него был знакомый журналист:

— У меня к тебе просьба: надо-подробно узнать обстоятельства одного дела. — Соэда кратко изложил ему события в отеле М. — Я узнал, — продолжал Соэда, — что ни Масао Есиоки, ни его компании «Есиока секай» не существует. Не исключено, что в информацию, которую дала полиция, вкралась ошибка. Прошу тебя, уточни все на месте.

— Это дело имеет к тебе отношение? — спросил журналист.

— Не то чтобы непосредственное, но кое-что в нем меня беспокоит.

— Хорошо. Я позвоню в киотоское отделение и попрошу все выяснить.

— Мне кажется, пострадавший скрывает свое настоящее имя, поэтому пусть они свяжутся с полицией и узнают, так ли это.

— Ты меня заинтриговал. У тебя-то самого есть какие-нибудь предположения?

— Определенных нет, так, имеются кое-какие сомнения. Подробнее расскажу как-нибудь при встрече.

— Хорошо, попытаюсь исполнить твою просьбу.

Через некоторое время знакомый журналист из Осаки уже телефонировал:

— Из Киото сообщили, что публикация в газете дана со слов полиции. Полиция утверждает, что фамилия пострадавшего — Есиока.

— Но ведь по указанному адресу Есиока не проживает!

— Когда об этом сказали сотрудникам полиции, они продолжали упорно стоять на своем.

— Странно. — Соэда удивился, что отделение в Киото не проявило должной настойчивости. Обычно, когда газета проявляет интерес к какому-либо делу, она обязательно доводит его до конца.

 

18

Соэда позвонил Кумико. К телефону подошла Такако.

— Извините за вчерашний поздний визит, — сказал Соэда. — Кумико еще не вернулась?

— Только что собиралась сообщить вам, что дочь приехала.

— Когда? — Соэда рассчитывал, что по возвращении она обязательно ему позвонит.

— Вчера вечером. Сказала, что страшно устала, и сразу же легла спать. Проснулась лишь час назад.

У Соэды отлегло от сердца: Кумико жива и здорова. Теперь надо узнать о результатах поездки. Как бы угадав его желание, Такако сказала:

— К сожалению, ей не удалось встретиться с отправительницей письма. Кумико три часа ждали ее у храма, но эта женщина так и не пришла.

— Очень жаль, ведь Кумико только ради этой встречи ездила в Киото.

— Да. Сейчас она у Сэцуко. Вам она не звонила?

— Нет.

— А ведь она все время собиралась вам звонить.

— Как ее самочувствие?

— В общем, ничего. Она на вид вполне здорова, но ведет себя немного странно.

— Как это странно? — спросил Соэда и вспомнил почему-то сообщение в газете о событиях в отеле М.

— Ничего особенного. Просто стала какая-то замкнутая, будто что-то ее угнетает.

— Ее можно понять, ведь поездка оказалась неудачной.

— Может быть, и так.

— А что говорит этот Судзуки?

— На следующий день по прибытии в Киото господин Судзуки позвонил мне и сообщил, что Кумико без предупреждения покинула гостиницу и куда-то скрылась.

— Странно! Это на нее непохоже.

— Я тоже удивилась. Господин Судзуки очень волновался. Ведь его специально отправили сопровождать ее в Киото. Но вчера вечером Кумико позвонила сама и сказала, что переехала в отель М.

— Что?! В отель М.? — Соэду охватило беспокойство. Оказывается, Кумико находилась в отеле в ту ночь, когда там стреляли в этого Есиоку. Не исключено, что именно это происшествие повлияло на ее настроение. — Позвольте мне вечером приехать к вам. Надеюсь, Кумико будет дома, — сказал Соэда.

— Безусловно. Я сейчас позвоню Сюцуко.

— Благодарю вас, я приеду часов в шесть.

Соэда повесил трубку и, стараясь унять волнение, закурил.

Внезапно на память пришла его встреча с Таки в Татэсине. Там ли он еще? Он заглянул в записную книжку и набрал номер домашнего телефона Таки. К телефону подошла жена.

— Муж еще не вернулся, когда приедет — неизвестно, — ответила она.

Соэда заказал срочный разговор с Татэсиной.

Спустя час его связали с отелем, где останавливался Таки.

— Скажите, пожалуйста, у вас снимал номер господин… — Соэда вовремя вспомнил, что Таки зарегистрировался под чужой фамилией, и стал быстро листать записную книжку, — господин Ямасиро?

— Если вы имеете в виду господина Сэйити Ямасиро, он выехал два дня назад.

— Два дня назад?

— Да, утром.

— Не знаете куда?

— К сожалению, он этого не сообщил.

— Простите, с вами говорит тот самый корреспондент, который приезжал к нему из Токио.

— Ах, это вы.

— Скажите, кто-нибудь после меня посещал господина Ямасиро?

— Да. Вскоре после того, как вы уехали, к нему пришли три господина. Сказали, что они из Токио.

Соэда сразу же вспомнил ту машину, что попалась ему навстречу, когда он ехал из Татэсины к станции. В машине как раз сидели трое мужчин.

Значит, Таки выехал из Татэсины два дня назад, но в Токио не вернулся. Если предположить, что Таки отправился в Киото, он вполне мог оказаться в отеле М. в то время, когда там произошли известные события, подумал Соэда.

В шесть вечера Соэда был уже у дома Ногами. Дверь ему отворила Кумико.

— Добрый вечер, — сказал Соэда, увидя знакомый силуэт.

— Заходите. Мама говорила, что вы звонили. Очень жаль, что меня не было дома.

— Как съездили в Киото?

— Благодарю вас, хорошо. — На лице Кумико появилась слабая улыбка.

Соэда прошел в гостиную. Поспешно вытирая руки полотенцем, появилась Такако.

— Проходите, садитесь. — Ее лицо выражало радость.

Кумико пошла на кухню приготовить чай.

— Как настроение у Кумико? — спросил Соэда.

— Получше, но все же не такое, как перед отъездом.

— Не надо беспокоиться, надеюсь, скоро все войдет в норму. — Соэда успокаивающе посмотрел на Такако и добавил: — Понимаете, относительно этой поездки мне нужно поговорить с Кумико наедине. Не уверен, что при вас она сможет говорить вполне откровенно — не потому, что она сделала что-то дурное, нет, тут другая причина. Вы не будете возражать, если я приглашу Кумико пройтись тут, неподалеку?

— Нисколько, — согласно закивала головой Такако. — Пожалуй, после прогулки с вами у нее и настроение улучшится.

— Не знаю, в моих ли это силах. — Соэда немного даже сконфузился. — Просто мне надо подробно расспросить Кумико о ее поездке.

— Понимаю, понимаю.

— Никакого особого угощения нет, — сказала Кумико, внося чай. — Вот только кекс — я его купила в здешнем магазине, но ведь тут окраина, деревня, можно сказать, и, наверно, он не придется вам по вкусу.

— Благодарю, прекрасный кекс. Расскажите, как вы проводили время в Киото?

— Осматривала храмы, — ответила Кумико, слегка потупившись.

— Какие?

— Нандзэндзи и Кокэдэра.

— Замечательные храмы! Да и сам Киото в эту пору красив, не правда ли?

— Да, — коротко ответила Кумико.

— Вы так неожиданно уехали. Меня это даже испугало, но, узнав, что вы отправляетесь в Киото, я успокоился. В самом деле, осматривать старинные храмы лучше всего в одиночестве.

— Да, — согласилась Кумико.

— Пока шел к вам со станции, не переставал наслаждаться здешней природой. Особенно хороши тут дзельквы с их прямыми стволами, уходящими в небо, и голыми ветвями без листьев… И все это в легкой дымке… Откровенно говоря, мне даже не хотелось заходить в дом.

— А почему бы в самом деле вам не прогуляться, — вступила в разговор Такако, помня о просьбе Соэды.

— С удовольствием, если Кумико согласится, — подхватил Соэда.

— Пойдешь, Кумико?

— Пойду, — ответила дочь.

— Мы ненадолго, — сказал Соэда, обращаясь к Такако.

— Пожалуйста, гуляйте, сколько душе угодно.

Вечер был удивительно теплый. Смутно белевшая в темноте дорога, причудливо изгибаясь, вела их вдоль заросших деревьями и кустарником участков.

Там, где дорога начала полого спускаться вниз, стоял большой особняк, едва видный за огромными деревьями. Кумико шла молча, опустив голову. Обычно оживленная и веселая, она казалась сейчас задумчивой и грустной.

— Так чем же завершилась ваша поездка в Киото? — прервал молчание Соэда, с наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух. Этим вопросом Соэда давал Кумико понять, что ему стала известна цель ее путешествия в Киото.

— Вам мама рассказала? — тихо спросила Кумико.

— Да, после того как вы выехали в Киото. А что же встреча, состоялась?

— Нет, — ответила Кумико.

— Странно, ведь вас специально просили приехать в Киото. Не думаю, что над вами решили подшутить.

— Наверно, что-то ей помешало.

Они подошли к реке. Вода была темная, лишь у перекатов вокруг камней белела пена. Они перешли через небольшой мост.

— Расскажите мне все, о чем вы не решились поделиться с мамой, — просительно сказал Соэда.

Они шли по дороге между темных строений. Дорога постепенно поднималась вверх, пока не уперлась в здание начальной школы.

— Хорошо, я вам все расскажу, — решительно сказала Кумико. Вероятно, она это решила сделать уже в гот момент, когда Соэда пригласил ее прогуляться. — Женщина не пришла на свидание, потому что меня сопровождал детектив.

— Тот самый, что поехал с вами из Токио?

— Да. Он обещал не идти за мной в храм, но нарушил свое обещание, очевидно беспокоясь за мою безопасность. Женщина, должно быть, заметила его и не пришла. Ведь она в письме специально оговорила, чтобы в указанное место я пришла одна, без провожатых.

— И после этого вы отправились в храм Кокэдэра любоваться Садом мхов?

— Да, свидание не состоялось, и я решила развеяться, посетить другие Храмы, чтобы поездка не пропала даром.

— Как вам понравился Кокэдэра?

— Очень красивый храм. Кстати, я там познакомилась с одной француженкой.

— С француженкой? Как это произошло?

— Случайно. В Саду мхов она попросила разрешения меня сфотографировать и сделала несколько снимков. Правда потом эта встреча имела неожиданное продолжение.

Кумико было трудно держать в себе то, что с ней произошло в Киото, и она решила рассказать Соэде все без утайки, рассчитывая, помимо всего прочего, на его совет.

— В тот вечер я остановилась в отеле М.

— Это который стоит на холме? Прекрасный отель.

— Конечно, я поступила нехорошо по отношению к детективу, который меня сопровождал, но мне хотелось побыть одной, спокойно побродить по Киото.

— Я вас понимаю, — улыбнулся Соэда.

Дорога повернула влево. В неясном вечернем освещений виднелись поля, перемежавшиеся небольшими рощами. В далеких домах светились огоньки.

Соэда молча ждал продолжения рассказа. Все произошло именно так, как он предполагал: Кумико оказалась в отеле М. как раз в ту ночь, когда там случилось происшествие, сообщение о котором было опубликовано в газете. Он пока молчал, ему хотелось выслушать Кумико до конца.

— В тот вечер француженка пригласила меня на ужин, — продолжала Кумико и, собравшись с духом, рассказала о том, что произошло в отеле.

— Кое-что мне уже известно из газет, сказал Соэда. — Там сообщалось, что покушение совершено на некоего Есиоку.

— Фамилия пострадавшего мне неизвестна, — опустив голову, тихо сказала девушка.

— Вы видели этого Есиоку?

— Там поднялась такая суматоха и мне было так страшно, что я не решилась поглядеть на раненого. Я лишь мельком видела его со спины, когда он приехал в отель и шел к лифту.

— Примерно в котором часу?

— Думаю, в начале одиннадцатого.

Соэда быстро прикинул, что Мурао, вылетевший из аэропорта Ханэда шестичасовым самолетом, как раз к этому времени мог добраться до отеля, и еще более утвердился в своих догадках.

— А не показался ли вам этот человек знакомым?

Девушка промолчала, но не сказала «нет». Это прибавило Соэде уверенности.

— Не был ли он похож на господина Мурао из министерства иностранных дел? — без обиняков спросил он, замедляя шаг.

Некоторое время Кумико молчала, потом нерешительно ответила:

— Откровенно говоря, он был очень похож на Мурао.

— Значит, это действительно был он, — пробормотал Соэда.

— В отеле находился еще один знакомый вам человек, — сказала Кумико.

— В том же отеле?

— Да, он занимал соседний с моим номер.

— Кто же это?

— Господин Таки — тот самый, который рекомендовал меня для позирования художнику Сасадзиме.

— Таки? — Соэда даже вздрогнул. Уж слишком точно совпадали с действительностью его предположения. Еще до встречи с Кумико он не исключал, возможность встречи Мурао и Таки в этом отеле. Теперь девушка подтверждала правильность его догадок.

— Вы разговаривали с Таки?

— Нет, я только видела его ночью среди постояльцев, собравшихся у номера Мурао после этого ужасного выстрела.

— Таки вас видел?

— Думаю, что нет.

— Номер Мурао был на том же этаже, что и ваш?

— Нет, его номер был на четвертом этаже, а мой и Таки — на третьем. Рядом с Мурао занимала номер та самая мадам из Франции, которая приглашала меня на ужин.

— Вы сказали «мадам»? Значит, она замужняя? — оживился Соэда.

— Да.

— Но вы сказали, что в Саду мхов вы встретились только с ней.

— Да, и тот раз ее мужа не было, ее сопровождал японец-переводчик, но вечером, узнав, что я остановилась в том же отеле, она прислала ко мне переводчика передать приглашение на ужин от себя и от имени мужа.

— Сколько, на ваш взгляд, лет этой француженке?

— Думаю, около пятидесяти. Интересная женщина с очень красивыми светлыми волосами.

— Значит, вам не удалось повидать ее мужа?

— Я его видела.

— Видели?! Где?

— В храме Нандзэндзи.

— Расскажите подробнее.

— Я решила там взглянуть на знаменитый внутренний сад. Одновременно со мной туда зашла группа иностранцев, и среди них была эта француженка с мужем. Правда, это случилось еще до моего с ней знакомства в храме Кокэдэра. Я сразу обратила на них внимание, потому что они, как настоящие японцы, сели, поджав ноги, на самый край открытой галереи и долго и сосредоточенно любовались садом.

— Как выглядел ее муж? Он француз?

— Как вам сказать, он, скорее, похож на итальянца или испанца.

— А там, в саду, эти супруги не обратили на вас внимания? — каким-то сдавленным голосом спросил Соэда.

— В тот момент в саду была лишь одна я — японка, поэтому не только они, но и все туристы буквально пялили на меня глаза.

— Скажите, а эта француженка не проявила тогда к вам особого интереса? Может быть, пыталась с вами заговорить?

— Мне этого не показалось. Заговорила же она со мною впервые в Саду мхов.

— Не подходила ли близко к вам эта группа туристов, пока вы ждали ту женщину у храмовых ворот?

— Дайте вспомнить, — задумалась Кумико. — Да-да. Когда я стояла у ворот, эти туристы, осмотрев монашеские кельи, подошли к храмовым воротам и фотографировали их.

— Француженка тоже была среди них?

— Возможно. Но я не обращала на них внимания, ведь я ждала Ямамото и не отрывала глаз от входа на территорию храма.

Соэда и Кумико некоторое время шли молча. Редкие фонари отбрасывали на дорогу яркие пятна света. В воздухе стоял слабый запах прелой листвы.

— Значит, вы не приняли приглашение поужинать вместе с этой французской четой? — прервал молчание Соэда.

— Да. Мне показалось неловко принимать приглашение от незнакомых людей. Кроме того, в тот вечер мне захотелось попробовать знаменитое местное блюдо имобо.

— И все же жаль, что вы отказались.

— Я посчитала неприличным принимать благодарность за столь мелкую услугу: ведь я всего лишь постояла две-три минуты перед фотоаппаратом.

— Думаю, для француженки эти фотографии будут дорогой памятью о Киото, — сказал Соэда. Он внимательно посмотрел на Кумико — не вызовут ли его слова у девушки повышенный интерес. Но Кумико оставалась совершенно спокойной.

— Вы не спросили, как зовут француженку?

— Нет, не спросила. Японец-переводчик, когда пришел приглашать меня на ужин, назвал ее просто госпожа. Он сказал, что она приехала в Японию в качестве туриста и что муж ее — коммерсант.

— Откровенно говоря, жалко, что вы отказались. За ужином вы могли бы узнать много интересного, — сказал Соэда, особенно подчеркнув последние слова.

— Вы так считаете? Я в этом не уверена.

— Почему?

— Чего, собственно, можно ожидать от случайной встречи?

— Иногда случайная встреча может изменить течение всей жизни.

— Я и не знала, господин Соэда, что вы такой фаталист.

— Бывают моменты, когда начинаешь верить в судьбу.

— В ту ночь судьба сыграла свою роль не в моей жизни, а, скорее, в жизни этих иностранцев. Ведь стреляли в человека, который жил в соседнем с ними номере.

— Кстати, какой номер занимал пострадавший?

— Четыреста пятый, на четвертом этаже.

— А француженка с мужем, значит, занимали четыреста четвертый или четыреста шестой?

— Четыреста шестой.

— Как они вели себя во время ночной суматохи?

— Вероятно, очень испугались: на следующее же утро они покинули отель.

— Их можно понять. А вы не узнавали, куда, они уехали?

— Нет. Да и с какой, стати я должна была этим интересоваться? Ведь все это не имеет ко мне никакого отношения.

— Конечно, конечно.

Дорога, описав дугу, поворачивала к дому Кумико.

— Ну, а что делал Таки?

— Господин Таки ранним утром тоже уехал.

— И Таки уехал? — Соэда задумчиво поглядел на небо, где стали появляться первые звезды. — В ту ночь с вами лично ничего не случилось?

— А что, собственно, должно было случиться? — удивилась Кумико, но тут же вспомнила: — Одно мне показалось странным: кто-то звонил по телефону, по ошибке набирая мой номер.

— По ошибке?

— Я так думаю. Звонили из нашего же отеля. Кто-то из постояльцев по ошибке набирал мой номер.

— Он что-нибудь говорил? — спросил. Соэда дрогнувшим голосом.

— Нет. В первый раз я сказала: «Вы ошиблись номером». Он ответил: «Извините» — и повесил трубку.

— Значит, он звонил несколько раз?

— Трижды. Я брала трубку, говорила: «Слушаю». А он повторял: «Алло, алло», потом вешал трубку.

— Может быть, ему хотелось услышать ваш голос?

Кумико не поняла скрытого смысла этих слов Соэды.

— Господин Соэда, — прошептала Кумико, когда они уже подходили к дому. — Я нахожусь в полной растерянности, я не понимаю, что происходит вокруг меня.

Соэда почувствовал в ее словах нескрываемую тревогу. Ему захотелось поделиться с Кумико своими догадками. Но дело представлялось слишком серьезным, и неосмотрительность была бы здесь недопустима. Выскажи он их вслух, они могли бы привести к сильному душевному потрясению не только Кумико, но в еще большей степени ее мать, Такако.

Дорога перешла в тропинку, по обе стороны которой тянулась живая изгородь.

— Господин Соэда, я нуждаюсь в вашем совете, — продолжала Кумико. — Вокруг меня все время происходит что-то непонятное. Мне кажется, будто я попала в водоворот загадочных происшествий: неожиданно умирает художник Сасадзима, к которому я ходила позировать; поехала в Киото — там стреляют из пистолета в Мурао; в том же отеле оказывается господин Таки. Создается впечатление, будто все эти люди и события связаны между собой невидимыми нитями. Теперь я жалею, что поехала в Киото, согласившись на свидание с отправительницей письма.

Соэда прекрасно понимал состояние Кумико, ее страхи и беспокойство.

— Ничего определенного пока сказать вам не могу, — ответил Соэда. — Но думаю, что оснований для беспокойства нет. Все это просто случайное стечение обстоятельств.

— Когда случайности повторяются, они становятся закономерностью. У меня по крайней мере складывается такое впечатление.

— Думаю, что в данном случае — это игра вашего воображения. Вы не должны расстраиваться. Стоит человеку начать принимать все близко к сердцу, тревогам конца не будет. По любому пустяку он будет нервничать. Ведь именно это происходит с неврастеником — его выводит из равновесия то, на что обыкновенный человек просто внимания не обратит.

Но Кумико сейчас сама находится в состоянии, близком к неврастении, подумал Соэда. Обычно оживленная и непосредственная, она теперь была чем-то удручена и упорно замыкалась в себе.

— Ночью вы спите нормально? — спросил Соэда.

— В общем, да, — ответила Кумико, — хотя сон и не очень крепкий.

— Вам следовало бы развеяться, постараться отдохнуть и ни о чем серьезном не думать. Сходите на концерт, на художественную выставку. Кстати, в Японию Прибывает всемирно известный бас, в зале Хибия он даст несколько концертов. Билеты я достану. Сходите вместе с мамой. Если мне удастся выкроить время, я присоединюсь к вам.

— Спасибо, с удовольствием пойду. — Кумико, впервые за весь вечер оживилась.

— Позвольте здесь проститься с вами, — сказал Соэда, заметив, что они уже подходят к дому.

— Разве вы не зайдете? Мама обидится, — удивилась Кумико.

— Уже поздно, я пойду. Извинитесь за меня перед мамой, — сказал Соэда, пожимая девушке руку. — И не надо так волноваться и переживать.

Лицо Кумико белело совсем рядом. Он заметил, как по ее щекам скатились две слезинки, прочертив на них влажные дорожки.

— Простите за беспокойство, — прошептала Кумико, крепко сжав руку Соэды. Ее дыхание коснулось его лица.

— До свидания, идите, я подожду, пока вы войдете в дом.

— Спокойной ночи. — Кумико склонилась в поклоне, повернулась и пошла к дому.

Ее удалявшаяся фигура на дорожке среди деревьев казалась до боли одинокой и беззащитной.

Соэда позвонил своему коллеге в осакское отделение газеты и попросил выяснить фамилию супружеской пары из Франции, проживавшей до второго ноября в отеле М. в Киото.

Конечно, он мог бы и сам связаться по телефону с отелем М., но он знал, что администрация отеля неохотно сообщает незнакомым лицам такого рода сведения. Поэтому Соэда попросил своего коллегу найти журналиста, который часто бывает по делам в отеле М.

К вечеру из Осаки пришел ответ: французы были зарегистрированы под фамилией Бернард — Робер и Эллен Бернард, соответственно пятидесяти пяти и пятидесяти двух лет, специальность мужа — коммерция.

«Бернард, Бернард», — несколько раз повторил про себя Соэда, словно заклинание. Однако у него сразу же возникло сомнение в том, что эта фамилия настоящая. Скорее всего, они остановились в отеле под вымышленной фамилией, решил Соэда, на что у него имелись свои веские основания.

Прежде всего надо найти этих французов. Должно быть, супруги Бернард возвратились из Киото в Токио, а может быть, выехали в Осаку. Не исключено, что они могли отправиться на остров Миядзиму или в Бэппу. Так или иначе, Соэда решил начать с Токио.

Он взял телефонную книжку, выписал номера телефонов всех первоклассных отелей, где обычно останавливаются иностранцы, и стал их обзванивать.

— Не останавливалась ли у вас супружеская пара из Франции по фамилии Бернард? — обращался он с одним и тем же вопросом.

Ответ был один:

— В регистрационной книге таких нет.

Тогда Соэда спрашивал:

— Может быть, они проживали у вас раньше или забронировали номер на ближайшие дни?

И на эти вопросы ответы были отрицательными.

Соэда расстроился, хотя был почти уверен, что ничего путного он не добьется. Очевидно, супруги Бернард остановились в одном из токийских отелей под другой фамилией, либо их в Токио нет вообще. Поскольку выяснилось, что супруги Бернард нигде в отелях не зарегистрированы, версия о вымышленная фамилии казалась правдоподобной.

Но могут ли иностранцы, подобно японцам, снимать комнату в отеле под вымышленной фамилией? Ведь они обязаны вписать в регистрационную карточку номер своего паспорта. Соэда обратился к одному знакомому с просьбой уточнить процедуру регистрации иностранцев в отелях.

Ответ был следующий:

— Иностранец, решивший остановиться в отеле под чужой фамилией, вполне может вписать в регистрационную карточку вымышленные сведения. Как правило, сотрудники отелей, ведающие регистрацией, не сличают данные паспорта с записью в карточке. Поэтому с определенной степенью риска можно зарегистрироваться под вымышленной фамилией. Особенно легко это осуществить в провинции.

Значит, не исключена возможность, что супруги Бернард — Эллен и Робер — остановились в отеле под чужой фамилией, подумал Соэда.

Он решил обратиться в Общество Япония — Франция, авось там удастся получить нужную ему информацию. Но оттуда тоже сообщили, что о супругах Бернард им ничего не известно.

— Простите, французы, приезжающие в Японию, заходят к вам? — спросил Соэда.

— Большей частью — да. Кстати, чем занимаются господа, которых вы разыскиваете?

— Торговлей.

— Они приехали по делам?

— Нет, по-видимому, как туристы. У супруга, хотя он и француз, тип лица восточный, возраст — пятьдесят пять лет.

— Попытаемся выяснить, — пообещали в Обществе.

Соэда хотел было выстроить последние события в один логический ряд, но ему пока не хватало данных. Поэтому прежде всего он решил позвонить Мурао и Таки.

По его расчетам, Таки уже должен, был возвратиться из Киото в Токио, но, когда он позвонил, ему сообщили, что Таки еще путешествует и неизвестно, когда вернется.

Соэда набрал номер телефона Мурао. Прислуга ответила, что господина Мурао в Токио нет, где он сейчас находится и когда приедет — неизвестно. Соэда попросил к телефону жену Мурао, но ее не оказалось дома.

Он трижды звонил на квартиры Таки и Мурао, и всякий раз ему отвечали одно и то же.

Позвонили из Общества Япония — Франция:

— Мы спрашивали местных французов. К сожалению, супругов Бернард никто не знает.

Итак, местонахождение Таки неизвестно, а Мурао, наверно, до сих пор в киотоской больнице, скрывается под чужим именем. Соэду не оставляло предчувствие, будто в ближайшие дни что-то должно произойти. И ему снова вспомнились последние слова. Мурао во время их встречи: «Об этом попробуйте спросить у Уинстона Черчилля». Должно быть, это было сказано не в шутку.

 

19

Такси мчалось по пыльной дороге, которая пролегала вдоль небольшой речушки с удивительно прозрачной водой. Вокруг простирались скошенные рисовые поля.

В машине сидел человек лет шестидесяти, в надвинутой на лоб, давно вышедшей из моды шапке с козырьком. Он неотрывно глядел на проносившийся мимо пейзаж. В просветах между гор виднелись сосновые рощи, сверкали на солнце крыши сбившихся в кучки домов.

— Простите, господин, какое место в Цуядзаки вам нужно? — не оборачиваясь, спросил шофер.

— Разве уже Цуядзаки? — спросил мужчина, и стало ясно, что здесь он впервые.

— Да, мы подъезжаем к городу.

— Мне нужно к храму Фукурюдзи. Узнайте у кого-нибудь, как туда проехать.

Шофер, все так же не оборачиваясь, кивнул головой.

Солнце уже низко склонилось к западу, удлинившиеся тени деревьев пересекали дорогу.

— Господин приехал из Токио? — спросил шофер.

— Да… из Токио…

— Здесь, должно быть, впервые?

— Да.

Пассажир, кажется, попался не из разговорчивых, подумал шофер.

Кончились рисовые поля, и машина въехала в город. По обе стороны дороги тянулись старые дома.

Шофер остановил машину у рисового склада и, приоткрыв дверцу, крикнул:

— Есть здесь кто-нибудь? Как проехать к храму Фукурюдзи?

В дверях появился мужчина, державший в руках мешок из-под риса, и громким голосом стал объяснять дорогу.

Шофер захлопнул дверцу, машина поехала дальше.

— Остановитесь у магазина, где я мог бы купить курительные палочки и цветы, — попросил пассажир.

Купив то и другое, они выехали из города. Машина вскоре свернула на дорогу, круто забиравшую вверх. Спустя несколько минут она остановилась у каменной лестницы, которая вела к храму.

Шофер выскочил из машины и отворил дверцу.

С цветами в руке мужчина вылез из машины и, велев шоферу ждать, стал подниматься по каменным ступеням. По обе стороны лестницы росли сосны и криптомерии. Вскоре показались храмовые ворота, увенчанные высокой крышей.

Мужчина медленно поднимался вверх. В конце лестницы он остановился передохнуть. Затем вошел в ворота, на которых было выведено иероглифами «Фукурюдзи», и, миновав главное здание храма, направился к жилому помещению.

Увидав молодого послушника, убиравшего опавшие листья, он сказал, что хотел бы повидаться с настоятелем.

В ожидании настоятеля он стал бродить по двору, разглядывая высокие деревья гинкго. Их голые стволы и лишенные листьев ветви четко вырисовывались на фоне предвечернего неба.

Подошел настоятель, одетый в белое кимоно. Его длинная борода достигала груди.

— Господин Оспе? — спросил мужчина, снимая головной убор. Его волосы с сильной проседью были аккуратно расчесаны на пробор. Выражение лица было спокойное и чуть грустное. — В этом храме должна находиться могила господина Тэрадзимы…

— Вы не ошиблись, его прах захоронен здесь.

— Некогда я был близко знаком с господином Тэрадзимой. Приехав на Кюсю, я счел своим долгом посетить могилу покойного. Вам не трудно проводить меня туда?

— Пожалуйста. — Настоятель приказал послушнику принести ведерко с водой.

— Значит, вы были с ним знакомы? — обратился настоятель к следовавшему за ним мужчине. — Давненько никто из друзей не посещал его могилу. Покойный будет доволен.

Они подошли к невысокой ограде из бамбука и через сплетенную из прутьев калитку вступили на территорию обширного храмового кладбища. Настоятель шел впереди по тропинке, проложенной между могил. Вдалеке виднелось море, на которое ложились длинные полосы света, когда солнце выходило из-за туч.

— Здесь, — сказал настоятель, оборачиваясь к шедшему за ним мужчине.

За невысокой каменной оградой виднелся большой дикий камень, на котором была высечена надпись: «Здесь покоится благородный и благочестивый мирянин, коему посмертно присвоено имя Тэйкоин».

Мужчина поднялся к надгробию по небольшой каменной лестнице и поставил в вазу цветы. Когда настоятель опустил рядом с ним ведерко с водой, мужчина склонился над могилой, зажег свечи и поминальные курительные палочки и начал молиться.

Молитва была долгой. Он вытащил черные четки, которые, по-видимому, взял с собой для этого случая, и стал их медленно перебирать.

Настоятель склонился рядом с ним и прочитал поминальную молитву. Мужчина оставался на коленях, склонив голову и закрыв глаза, и после того, как настоятель завершил молитву. На его узкие плечи упал луч вышедшего из-за тучи солнца. Наконец он поднялся, зачерпнул из ведерка воды и, окропив ею могильное надгробие, снова прошептал короткие слова молитвы.

Поминальная церемония длилась долго. Так истово можно молиться лишь о родителях, думал настоятель, Удивленно разглядывая незнакомца.

Мужчина поглядел на море, потом снова перевел взгляд на могилу, словно хотел удостовериться, сколь гармонично она сочетается с окружающей природой.

— Хорошие вид, — тихо произнес мужчина, и его худое лицо просветлело. — Господин Тэрадзима, должно быть, счастлив, что покоится в таком месте.

Он продолжал глядеть в морскую даль, где, словно нарисованный, виднелся остров.

— И правда, — подхватил настоятель, — ведь это его родина. Поистине, человек должен покоиться там, где родился.

— Мне известно, что Тэрадзима родился в этих местах, но где точно — не знаю. Может быть, в самом городе?

— Нет, невдалеке от него, но семья, покойного перебралась теперь в город и занимается торговлей.

— Значит, его семья здесь?

— Да, они из помещиков. После войны, во время земельной реформы, у них отобрали половину угодий. Тогда они продали остальное, переселились в город и открыли торговлю галантереей. В день поминовения они обязательно приходят сюда.

— Жена покойного здорова?

— Да, в полном здравии.

— Ей, должно быть, уже за шестьдесят?

— Пожалуй, побольше, все семьдесят.

— Неужели? — удивленно воскликнул мужчина и снова стал глядеть на море. — А как поживает остальное его семейство?

— Все здоровы. Сын женился на хорошей девушке — порадовал старую мать.

Услышав это, мужчина тихонько вздохнул.

— Очень хорошо. Теперь я спокоен, — пробормотал он.

— По-видимому, вы были близким другом покойного? — спросил настоятель, внимательно разглядывая незнакомца.

— Я многим ему обязан.

— Хотите, я приглашу сюда его семью?

— Благодарю вас, не надо. На обратном пути я к ним загляну.

— Тогда я вам скажу, как лучше их найти; отсюда доедете до главной улицы, а там повернете в направлении Хакаты и сразу по левую сторону увидите вывеску: «Магазин Тэрадзимы». Это и есть их галантерейная лавка.

— Благодарю вас.

— Господин Тэрадзима дослужился до посланника, и очень жаль, что он умер так рано, ведь его ожидала блестящая карьера. Я слышал, будто он умер сразу по окончании войны. Должно быть, не перенес поражения Японии.

— Может быть, может быть, — пробормотал мужчина.

— Жаль, говорят, он был очень способный дипломат. Навряд ли тут появится еще когда-нибудь такой выдающийся человек.

Мужчина согласно кивнул головой.

Они покинули кладбище и направились к храму. Под ногами шуршали сухие листья.

— Первое время сюда приезжали из министерства иностранных дел, потом перестали. За последние годы вы — единственный, кто приехал издалека поклониться его праху.

— Вот как?

Мужчина старался идти в ногу с медленно шагавшим настоятелем.

— Прошу вас сюда, — сказал настоятель, когда они миновали калитку. — Позвольте предложить вам чашечку чая.

— Благодарю вас, я очень спешу. Разрешите проститься с вами здесь.

Мужчина вытащил из кармана небольшой сверток.

— Возьмите эти деньги и помолитесь за упокой его души.

— Что вы, что вы! — воскликнул настоятель, выставив ладони, вперед, словно отказываясь, но все же деньги принял.

Он взглянул на сверток, где черной тушью было выведено: «Коити Танака».

— Ваша фамилия Танака? — спросил он, поднимая глаза на мужчину.

— Да.

— Постараюсь незамедлительно сообщить семье усопшего о вашем подношении.

— Прошу вас не делать этого. Моя фамилия им неизвестна. Я ведь был знаком только с господином Тэрадзимой.

Настоятель снова взглянул на иероглифы, написанные на свертке.

— Удивительно красивый почерк, — сказал он, поднимая глаза. — Если не ошибаюсь, это стиль школы Ми Фея.

— Благодарю, но не смею принять такую похвалу.

— Видите ли, я и сам одно время увлекался каллиграфией и кое-что в этом смыслю. Так что уж вы мне поверьте — почерк прекрасный. Сейчас так почти никто не пишет.

Настоятель проводил мужчину до самой лестницы и не уходил, пока далеко внизу не тронулась с места машина.

— Поезжайте по этой улице, потом сверните направо, там будет галантерейная лавка с вывеской «Магазин Тэрадзимы». Остановитесь около нее, — сказал мужчина шоферу.

По обе стороны главной улицы тянулись многочисленные магазины и лавки. Здания прочные, солидные, чем-то напоминающие амбары, как и подобает старинному портовому городу, каким был Цуядзаки. Когда машина повернула направо, мужчина стал внимательно разглядывать дома по левую сторону.

— Остановитесь здесь, — сказал он, первым заметив вывеску «Магазин Тэрадзимы». — Я выйду купить сигарет.

— Зачем же? Я схожу, — удивился шофер.

— Не надо, я сам, — ответил мужчина.

Он подошел к лавке с характерным для провинции широким фасадом. Внутри лавки, рядом с входной дверью, в застекленном ящике были выставлены сигареты, чуть поодаль сидела девушка лет семнадцати-восемнадцати и вязала. Как только мужчина вошел и его тень упала на девушку, она сразу подняла на него глаза. У нее было белое, не тронутое загаром лицо.

— Три пачки сигарет «Peace».

Пока девушка, просунув руку в застекленный ящик, вынимала сигареты, мужчина внимательно ее разглядывал.

— Благодарю вас. — Девушка слегка поклонилась, протягивая мужчине сигареты.

— А спички есть?

— Есть, пожалуйста.

Мужчина открыл пачку сигарет и закурил. Он не спешил уходить и, с удовольствием затягиваясь, медленно выпускал дым.

— Вы дочь хозяина? — наконец решившись, спросил он.

— Да, — ответила девушка.

— Сколько же вам лет? Простите, мой вопрос может показаться бестактным, но вы очень похожи на одного знакомого мне человека.

Девушка смущенно улыбнулась.

— Будьте здоровы, — сказал мужчина и вышел из магазина.

Девушка удивленно проводила взглядом странного покупателя.

А мужчина еще долго глядел через заднее стекло на магазин, пока он не скрылся из виду. На лице его появилось выражение удовлетворенности.

Странный пассажир, думал в это время шофер, все время молчит.

Когда они проезжали мимо небольшой станции, мужчина неожиданно обратился к шоферу:

— Купите, пожалуйста, вечерний выпуск газеты.

Шофер принес ему газету, выходящую в Фукуоке.

Мужчина, надев очки, сразу же углубился в чтение, несмотря на то что машину сильно встряхивало — дорога тут была не слишком хорошая.

Внимание мужчины привлекло краткое извещение:

«На медицинский конгресс, открывающийся в университете (г. Фукуока), съехались-ученые из. Токио, Киото и других городов Японии. Работа конгресса будет продолжаться в течение нескольких дней, ожидаются острые дискуссии. Сегодня выступают: профессор университета К.Есио Куратоми с докладом „Предраковое состояние и язва желудка“, профессор университета Т.Рент и Асимура с докладом „Патолого-гистологические наблюдения при лейкемии“.

Мужчина оторвал взгляд от газеты и поглядел в окно. На его лице отразилась нерешительность. Он снова обратился к газете и еще раз прочитал то же самое извещение.

Реити Асимура после окончания заседания отправился в ресторан на банкет. Когда он вернулся, служанка подала ему записку от телефонистки гостиничного коммутатора:

«Завтра в одиннадцать утра буду Вас ждать в восточном парке у памятника императору Камэяме. Если из-за занятости Вы не придете, другого случая повидаться не представится. Буду ждать до одиннадцати тридцати.

Ямагути».

У Асимуры было много знакомых по фамилии Ямагути, но он не имел представления, кто из них мог передать по телефону столь странное послание.

Он позвонил на коммутатор и спросил, действительно ли записка адресована ему.

— Ошибки быть не может, ее просили передать именно вам, — ответила телефонистка.

— Он больше ничего о себе не сообщил?

— Сказал, что фамилии достаточно — вы, мол, поймете.

— Странно.

— Это незнакомый вам человек?

— Совершенно.

— Простите, пожалуйста, но он сказал, что вы его хорошо знаете.

— Ну ничего.

— Мужчина, судя по голосу, пожилой.

— О не обещал позволить еще?

— Нет.

Асимура задумался. Он выкурил одну за другой несколько сигарет, прислушиваясь к шуму проезжавших за окном трамваев и автомашин. Спустя полчаса он позвонил на коммутатор и заказал Токио, назвав свой домашний номер телефона.

В ожидании звонка он, не меняя позы, некоторое время сосредоточенно глядел в, одну точку. Наконец дали Токио.

— Сэцуко?

— Ах, это ты? Ну, как там конгресс?

— Все идет нормально.

— Осталось еще два дня?

— Да.

— Приедешь, как обещал?

— Да.

— Странно как-то ты отвечаешь. Что-нибудь случилось?

— Все в порядке. А у нас ничего необычного в мое отсутствие не произошло?

— Нет. А что, собственно, могло произойти?

— Да так.

— Объясни, пожалуйста, что с тобой?

— Все в порядке, просто хотел узнать, как дома.

— Ничего не понимаю, ты ни разу еще так со мной не разговаривал.

Асимура колебался: сказать жене о своих предположениях или не надо? Ведь именно для этого он и позвонил домой.

— Алло, алло, — послышалось в трубке. — Ты меня слышишь?

— Слышу, слышу.

— Ты почему-то замолчал, я решила, что нас прервали.

— Знаешь, — скороговоркой начал Асимура, — я ведь впервые в Фукуоке. Мне здесь все очень понравилось. Чудесный город. Ты здесь, кажется, не бывала?

— Нет. Я на Кюсю вообще не ездила.

— При случае обязательно привезу тебя сюда.

— Спасибо, поеду с удовольствием. Благодаря тебе я повидала Нару, когда, ты ездил на конгресс в Киото… Ты специально позвонил, чтобы сделать мне это приятное предложение? — Голос Сэцуко зазвучал слегка иронически.

— И Кумико, должно быть, не видала Фукуоку, — как ни в чем не бывало продолжал Асимура.

— Не знаю, может, и ездила на каникулы со школой.

— А Такако?

— Не знаю, не спрашивала. А ты что, всю родню собираешься свозить на Кюсю? — засмеялась Сэцуко.

— А почему бы и нет? Думаю, все будут этому очень рады. В следующий раз, когда к нам придет Кумико, я обязательно ее приглашу.

— Хватит, прекрати! — начала сердиться Сэцуко.

— Ладно, молчу. Просто хотел поделиться с тобой этой внезапно пришедшей в голову идеей.

— Послушай-ка, а с тобой там в самом деле ничего не случилось?

— Да нет же! Все в порядке. Ну, пока.

— Тогда продолжай трудиться на своем конгрессе. Через два дня увидимся.

— До свидания, ложись спать пораньше.

— Очень приятно было неожиданно услышать твой голос. Спокойной ночи.

Асимура повесил трубку. Лицо его помрачнело. Он так и не решился сказать Сэцуко о своих подозрениях.

Ровно в одиннадцать Асимура подъехал на машине к Восточному парку.

Он шел по парку, ориентируясь на видный отовсюду памятник императору Камэяме, стоявший на возвышении. Вокруг памятника были высажены рододендроны, и в пору их цветения темный памятник среди алых рододендронов представлял собой удивительное зрелище. Об этом сказали Асимуре еще в гостинице, когда он сообщил, что хочет посетить Восточный парк.

В этот день конгресс еще продолжал свою работу, но Асимура предупредил своих коллег, что не сможет присутствовать на дневном заседании. Он почему-то подумал, будто отказ от свидания может привести к непоправимым последствиям.

Поеживаясь от холодного ветра, Асимура, свернул на тропинку, которая вела к памятнику. Здесь было много гуляющих, сюда часто приходили отдохнуть целыми семьями. По пожелтевшим клумбам бегала детвора. Среди деревьев то тут, то там виднелись красные крыши чайных домиков.

Асимура поднялся по каменным ступеням на площадку, где стоял памятник. Отсюда весь парк виднелся как на ладони. Он сел на скамью и закурил, задерживая взгляд на каждом человеке, подходившем к памятнику.

Здесь было тихо, тишину нарушали лишь звонки проезжавших невдалеке трамваев.

Неожиданно позади себя он услышал чьи-то легкие шаги, замершие у скамьи. Асимура обернулся. У края скамьи стоял высокого роста человек в старомодном головном уборе с козырьком и в пальто с поднятым воротником. Он глядел не на Асимуру, а на простиравшийся внизу парк.

Асимура бросил взгляд на его профиль. Он все еще сомневался, и это сомнение подкреплялось тем, что незнакомец хранил молчание.

Вдруг какой-то шепот слетел с губ мужчины, но из-за ветра Асимура слов не расслышал. Человек стоял прямо, не шелохнувшись, словно часовой на посту, и глядел вниз.

Неведомая пружина подбросила Асимуру со скамейки, когда он услышал наконец-свое имя:

— Реити.

Человек назвал его по имени, но не обернулся. Козырек шапки и поднятый воротник наполовину скрывали его лицо. Но голос…

Асимура подошел к нему вплотную, не отрывая взгляда от его лица.

— Значит, это все-таки вы! — выдавил он из себя.

— Да, это я. Давно не видались, не правда ли? — сказал он, все еще не меняя позы. Голос был у него чуть хриплый, но такой знакомый. А ведь Асимура не слышал его почти двадцать лет. — Поздравляю, Реити, ты уже профессор. Прочитал об этом в газете… Молодец!

— Дядя Ногами… — дрожащим голосом произнес Асимура и умолк, не будучи в силах продолжать из-за охватившего его волнения.

— Сядем здесь и сделаем вид, будто болтаем о пустяках. Понял? — Он вытащил носовой платок и смахнул им пыль со скамейки. — Оп-ля, — неожиданно весело воскликнул он и бухнулся на скамейку. Видимо, ему хотелось этим снять напряжение с ошеломленно глядевшего на него Асимуры.

Он не спеша вытащил из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой. Асимура неотрывно следил за каждым его движением. Он заметил выбившуюся из-под шапки прядь седых волос, и у него словно комок застрял в горле.

Ногами спокойно курил, пуская кольца голубого дыма.

— Как видишь, призрак наконец появился.

— Но… — Асимура не знал, что ответить, он все еще не мог поверить в реальность происходящего.

— Ты сразу догадался, когда получил записку?

— Да, я понял…

— Как же так? Ведь для всех вас я давно умер.

— У меня уже давно появилось предчувствие…

— Но Кумико, я надеюсь, не догадывается? — Голос Ногами задрожал.

— Думаю, что нет. Кроме меня, пожалуй, только Сэцуко наполовину верит, наполовину сомневается.

— Вот как? Она здорова?

— Спасибо, все в порядке. Тетушка Ногами тоже здорова.

— Знаю, — после некоторого молчания произнес Ногами, глядя себе под ноги.

— Вам кто-нибудь о ней рассказывал?

— Я видел ее.

— Где?

— В театре Кабуки. Я и Кумико там видел.

Асимура понял, что говорить о своей жене Ногами избегает.

— Я слышал, что Кумико служит.

— Совершенно верно.

— Даже трудно это представить — ведь, когда я покидал Японию, она только пошла в детский сад… Помню, у нее был маленький ранец, который она носила на спине. А на ранце картинка — красный заяц. Она еще носила брючки, мать перешила ей из своих.

— Вы случайно увидели Такако и Кумико в театре?

— Будем считать, что случайно, — ответил Ногами после некоторой паузы. — Вот не думал, что Кумико уже такая взрослая.

— А как вы нашли свою супругу?

— Ничего, — коротко ответил Ногами. — Кстати, мы тут с тобой болтаем, а ведь ты, наверно, очень занят на конгрессе…

— Не стоит об этом беспокоиться.

— И все же извини.

Асимура неотрывно глядел на Ногами. Прямо наваждение какое-то: он сидит рядом с человеком, о смерти которого было официально объявлено в прессе. Асимура до сих пор помнил содержание некролога с фотографией Ногами.

Ногами усмехнулся.

— Не гляди на меня с таким недоверием, Реити. Это я — живой и здоровый, смотри, и ноги целые. — И он шутливо топнул ногами о землю.

— Но почему же тогда…

— Хочешь спросить, почему было опубликовано сообщение о смерти?

— Да, ведь это было официальное правительственное сообщение, а не корреспонденция газетного репортера.

— Совершенно верно. Следовательно, Кэнъитиро Ногами в этом мире больше не существует. — Он устало откинулся на спинку скамьи и устремил свой взор на проплывавшие в небе облака. — Я, как человек, существую и, видишь, сижу с тобой рядом, дипломата же Кэнъитиро Ногами нет, он умер, о чем вполне официально и сообщило японское правительство.

Лицо Асимуры стало мрачным.

 

20

Здесь, на холме, небо казалось бескрайним. Отороченные светлой каймой серые облака плыли на запад.

Кэнъитиро Ногами сидел не шевелясь. Козырек бросал тень на его лицо, изборожденное глубокими морщинами. Под подбородком, на шее, залегли складки — следы прожитых лет.

Асимура глядел на Ногами и думал: дядя совсем перестал быть японцем — и по одежде, и по гражданству.

— Что-то я не понимаю, — наконец вымолвил он. — Вы по своей воле отказались от японского гражданства?

— Конечно, — не задумываясь, ответил Ногами. — Никто меня не заставлял этого делать.

— Но должна же быть какая-то причина. Мне непонятно, почему ваша «официальная смерть» заставила вас отказаться от японского гражданства.

— Это было неизбежно.

— Почему?

— Видишь ли, Реити, условия, вероятно, могут чрезвычайно сильно воздействовать на поведение человека. И то, что прежде казалось весьма устойчивым, как ни странно, начинает претерпевать изменения. Условия господствуют над волей человека… Но я, кажется, заговорил в стиле примитивного материализма.

— Какие же условия изменили ваше поведение?

— Война, — коротко ответил Ногами. — Только война. О подробностях же ничего сказать не могу.

— Неужели и теперь, когда война давно окончилась, необходимо что-то держать в секрете?

— Что касается меня — да!

— Но ведь и Черчилль, и Идеи обнародовали свои военные мемуары. И только вы…

— Учти, я не столь видная фигура. Я был всего лишь секретарем в скромном представительстве за границей. Большие люди могут позволить себе обнародовать такое, что маленьким людям вроде меня делать запрещается.

— Значит, вы отказались от японского гражданства ради блага Японии?

— Прекратим этот разговор. Я же нахожусь не на исповеди. Не будем больше говорить обо мне. Достаточно того, что я тебе сказал, вот ты и делай свои заключения, исходя из этого.

Ногами поглядел в сторону гор, где вдали, среди сосен, чернел памятник Нитирэну.

— А тебя я сюда позвал совсем не для этого, — добавил он, повернувшись к Асимуре.

— Понятно, — сказал Асимура, — я больше не буду приставать к вам с расспросами.

— Вот и чудесно.

— И все же, что вы намерены сейчас делать?

— Хочу немного пожить в Японии.

— Это было бы замечательно.

— Да, если б обстоятельства позволили, я бы остался в Японии. Здесь так хорошо, так красиво. Поэтому я и явился сюда, словно призрак.

— Может показаться, что вы приехали, чтобы только полюбоваться японскими пейзажами… А с вашей супругой вы не намерены увидеться?

— Не говори глупостей. — Ногами грустно усмехнулся. — Она ведь уверена, что я умер и в этом мире ей осталось одиночество. И вдруг перед ней явится привидение в моем облике.

— Значит, вы решили встретиться только со мной?

— Да, поскольку ни с женой, ни с дочерью видеться не имею права.

— Но с Кумико вы все же виделись?

— Я-то ее видел, но она даже не знала об этом, — тихо ответил Ногами.

— Я догадывался о вашем приезде еще до того, как вы увидели Такако и Кумико.

— Вот как! — удивился Ногами. — Кто же тебя натолкнул на такие догадки?

— Сэцуко.

— Каким образом?

— В нарском храме Тоседайдзи в книге посетителей она обнаружила запись, сделанную вашим почерком.

— Вот оно что! — Ногами забарабанил пальцами по колену. — Кажется, я поступил неосмотрительно. Понимаешь, когда я приехал в Нару, у меня возникло неодолимое желание где-нибудь оставить по себе память. И вот, совершил непростительную глупость: расписался в книге посетителей, словно школьник, который вырезает ножом свои инициалы на дереве… Значит, Сэцуко догадалась?

— У вас слишком специфический почерк, с другим не спутаешь.

— Сам виноват. Я ей еще в детстве не раз показывал образцы моей каллиграфии, да и вкус к посещению древних храмов ей привил. Значит, она догадалась по почерку?

— Ну, тогда она еще сомневалась. Да и кто бы мог в это поверить после официального сообщения министерства иностранных дел о вашей смерти.

— Это так.

— Сэцуко поделилась своим открытием с Кумико. И тогда еще один человек отправился в Нару, чтобы выяснить все до конца.

— Кто же? Надеюсь, не Такако?

— Газетный репортер Соэда.

— Кто? — Ногами презрительно скривил губы.

— Дело не в том, что он репортер. Соэда, по-видимому, будущий муж Кумико.

Ногами постарался подавить раздражение, вызванное этим сообщением. Он стал судорожно шарить по карманам в поисках сигарет, наконец нашел их, предложил Асимуре, сам взял одну и щелкнул зажигалкой. Его пальцы слегка дрожали.

— Значит, будущий муж Кумико? Что же он из себя представляет?

— Я несколько раз с ним встречался. Положительный юноша. Думаю, у Кумико будет хороший муж.

— Ты так считаешь?

— Не только я, Сэцуко тоже. Он ей очень понравился.

— Сэцуко можно верить, — произнес Ногами, затягиваясь сигаретой.

Он снова поглядел вдаль, туда, где темнели в горах сосны, и Асимура заметил, что его глаза увлажнились.

Асимура почувствовал себя неловко и отвел взгляд в сторону. Некоторое время оба молчали. Со стороны могло показаться, что двое мужчин присели рядышком на скамью передохнуть после прогулки по парку.

— Прошу тебя и Сэцуко позаботиться о дочери, — сказал Ногами, прервав молчание.

— Об этом не надо просить. Мы сделаем все, что будет необходимо. Да и ее мать пока вполне здорова. Кстати, вы сказали, что видели ее?

— Да, это устроил Мурао.

— Не по его ли просьбе вы приехали в Японию?

— Я приехал сюда по своей воле. Мурао к этому никакого отношения не имеет.

— Вот как? Впрочем, это меня не касается. Как вы нашли свою супругу?

— Конечно, ей немало пришлось пережить, — тихо ответил Ногами.

— На ваш взгляд, она очень постарела?

— Еще бы! С тех пор как мы расстались, прошло восемнадцать лет. У меня самого вся голова седая.

— С той минуты, как мы с вами встретились, меня не покидает желание хотя бы насильно привести вас к вашей жене.

— Не говори глупостей, — хрипло рассмеялся Ногами. — Если ты это сделаешь, мне действительно придется умереть.

— Главное, чтобы вы согласились с ней встретиться, а остальное я беру на себя.

— Благодарю, — сухо ответил Ногами. — Я прекрасно понимаю, какие чувства тобой движут, Реити. Но все это не так просто, как тебе кажется. Пойми: если бы я мог спокойно повидаться с родными, зачем мне, словно преступнику, скрытно пробираться в Японию? Я ступил бы на родную землю открыто. Но к сожалению, это невозможно. В сорок четвертом году я принял подданство другой страны.

— А что в этом особенного? — горячился Асимура. — Разве мало военных, которые один за другим возвращаются на родину, хотя в свое время было объявлено, что они пали в бою?

— Это другое дело, — перебил его Ногами. — Мой случай иной. О моей смерти были официально извещены все. Нет, мне вернуться к жизни не так просто.

— Но ведь вы вернулись в Японию?

— Наш разговор теряет смысл. Я, кажется, уже начинаю сожалеть о нашей встрече. Мне думалось, что ты мужчина и поймешь меня.

Аси-мура опешил. Последние слова Ногами больно его кольнули, но они означали и другое — Ногами видит в нем человека чужого. С Такако, Кумико и Сэцуко его связывали кровные узы, а его он не считал родственником по крови и, значит, думал, что Асимура отнесется к встрече более хладнокровно.

— Я считал, что именно ты поймешь меня, — продолжал Ногами, видя, что Асимура молчит. — По правде говоря, мне и с тобой не следовало бы встречаться. Собираясь приехать в Японию, я заранее решил ни с кем из близких не видеться, но здесь моя решимость ослабела. Как бы тебе это объяснить? На какое-то время я потерял над собой контроль, мне неудержимо захотелось сообщить кому-нибудь из своих близких, что я жив… Это, пожалуй, свойственно человеку. В самом деле, бывает очень грустно, когда не с кем поделиться… Вот я и подумал, что мог бы повидать тебя, что ты сможешь, я уверен, сохранить в тайне нашу встречу.

— У меня, — Асимура тяжело вздохнул, — к сожалению, такой уверенности нет.

— Неужели ты кому-нибудь расскажешь, что виделся со мной?

— Может случиться. В общем, я за себя не ручаюсь.

— А я в тебе уверен. Думаю, что о нашей встрече ты не скажешь ни Такако, ни Кумико. И жене тоже.

— …

— Ты понимаешь, почему я настаиваю на этом?

— Ну вы, видимо, способны при любых обстоятельствах себя контролировать.

— В том случае я навряд ли встретился бы с тобой. Как видишь, я оказался не таким и, покидая Японию, наверно, буду сожалеть о нашей встрече. И все же я повидался с тобой. Вот какой я на самом деле.

— Может быть, мы еще встретимся?

— Нет, и одного раза достаточно. При новых встречах исчезнет таинственность, окружающая призрак.

— В таком случае я глубоко сочувствую и Такако, и Кумико.

— Ты говоришь о само собой разумеющихся вещах. Я от тебя этого не ожидал. Ведь ты врач, ученый. Тебе не к лицу идти на поводу у чувств. Я же, откровенно говоря, человек настроения.

— А ведь и Сэцуко, и Кумико начинают верить, что вы в Японии.

— Вот как? — На мгновение на лице Ногами отразился испуг. — По правде говоря, я не исключал такой возможности.

— Конечно, Кумико ничего не говорит, но девушка она умная и о чем-то догадывается.

— С каких пор? — спросил Ногами.

— Видите ли, по просьбе художника Сасадзимы она ему несколько раз позировала, — начал Асимура, выдерживая пристальный взгляд Ногами. — После скоропостижной смерти художника рисунки исчезли. А потом вдруг от незнакомой женщины пришло письмо с предложением приехать в Киото, где она, мол, передаст Кумико эти рисунки. Свидание было назначено у храма Нандзэндзи. Кумико поехала в Киото, в назначенное время была у храма, но женщина не появилась, и Кумико пришлось вернуться в Токио ни с чем… С этого времени она стала что-то подозревать…

— Так, — пробормотал Ногами, — значит, она решила, что это странное письмо имеет отношение ко мне?

— Что-то в этом роде, хотя никакой уверенности у нее не было.

— Кумико одна была в Киото?

— Нет, беспокоясь за нее, я обратился в полицейское управление, чтобы ей дали провожатого.

— Так я и думал.

— Вы так думали?! — удивился Асимура. — Значит, это вы написали письмо?

Ногами потупился. Между бровей у него залегла страдальческая складка.

— Нет, письмо писал не я, — выдавил он наконец из себя — Это сделал человек, пожелавший, чтобы мы встретились. Но я с себя вины не снимаю.

— Видимо, Мурао или Таки?

— Я не буду называть имени.

— …

— Насколько мне известно, к месту встречи Кумико просили прийти без провожатых. Человек, отправивший письмо, старался обеспечить сохранность тайны, не желая, чтобы кто-либо еще узнал об этой встрече. Вот почему было поставлено условие прийти ей на свидание одной. Однако поблизости от Кумико все время мельтешил какой-то тип. Так, оказывается, это был человек из полиции, которого ты любезно позаботился приставить к Кумико.

— А этого делать не следовало?

— Думаю, что не следовало. Ведь Кумико просили приехать в Киото на определенных условиях.

— Что ж, принимаю вину на себя, — сказал Асимура. — Выходит, перестарался.

— Хорошо, Реити, не будем больше об этом. Напротив, мне даже приятно, что ты проявил заботу о Кумико. Прошу тебя и впредь не забывай о ней. Ты сказал, что ее ожидает счастливый брак?

— …

— Странно, до сих пор я не питал симпатий к газетчикам, а теперь начинаю думать о них иначе. Я и в глаза еще не видел этого пария, а он мне кажется уже близким. Вот что значит отцовские чувства.

— В Японии многие приняли бы вас с распростертыми объятиями и сохранили бы в любых случаях необходимую секретность. Вас можно спрятать так, что никто и не найдет. Не хотите ли вы поменять свою жизнь призраки на спокойную жизнь здесь, на родине? Мы готовы ради этого сделать все возможное.

— Реити, повторяю: считай, что по этому поводу разговора между нами не было. Надо исходить из реального положения вещей. К прошлому возврата нет.

— Сколько времени вы намерены пробыть в Японии? — переменив тему, спросил Асимура.

— Недолго. Я приехал как турист. Естественно, что я скоро должен покинуть Японию.

— Когда примерно?

— Точно не знаю, но, очевидно, в ближайшие дни.

— Вы приехали один?

— Что? — Ногами смутился. — Что ты сказал?

— Я спросил: вы приехали в Японию один?

— Один, — решительно сказал Ногами, — конечно, один. Однако учти, день своего отъезда тебе не сообщу. Здесь мы встретились, здесь и простимся. Теперь я уеду отсюда так, что ни одна живая душа не узнает. А если я останусь здесь еще на какое-то время, могут произойти неприятности.

— Неприятности? Какие? — допытывался Асимура.

— Конкретно какие — сказать не могу, просто у меня такое предчувствие.

— Послушайте, — начал Асимура, глядя в упор на рогами. — Художник Сасадзима, которому позировала Кумико, неожиданно скончался, причина смерти — неизвестна. Далее, когда Кумико находилась в Киото, в отеле стреляли в одного из постояльцев и тяжело его ранили…

— А какое отношение все это имеет ко мне? — спокойно спросил Ногами. — Художника Сасадзиму я и в глаза не видел.

— Но ведь с просьбой позировать обратился к Кумико господин Таки?

— Таки я знаю, но в Японии с ним не встречался. Виделся с ним лишь на службе в Европе.

— И еще. Только что вы сказали, будто Кумико поехала в Киото благодаря содействию знакомого вам человека. В то же время в Киото чуть не убили одного постояльца как раз в том отеле, где остановилась Кумико. В общем, слишком много странных совпадений, которые так или иначе связаны с Кумико. Нет, все это считать случайностью нельзя.

— Ты-сейчас говоришь о другом. Я же имел в виду свое присутствие в Японии. Оно может доставить неприятности различным людям. Ведь официальное учреждение — министерство иностранных дел — известило о моей смерти. Кстати, я приехал в Японию еще и потому, что хотел посетить могилу посланника Тэрадзимы. Вчера мое желание исполнилось. Тэрадзима покоится близ Хакаты, там прекрасный вид на море. Я зажег поминальные палочки и долго молился. Кажется, только умерший человек никому не доставляет беспокойства.

Асимура слушал, не перебивая собеседника.

— Я многим обязан Тэрадзиме, — продолжал Ногами. — Даже ради одного того, чтобы помолиться на его могиле, стоило приехать в Японию. Я выполнил свой долг, и тут мне больше незачем задерживаться.

— И все же…

— Что еще?

— Тэрадзима болел за границей, но умер на родине, в окружении родных и друзей…

— …

— Вы же, согласно официальному сообщению, скончались в швейцарской больнице. Об этом, естественно, должны были знать лечившие вас врачи и медицинские сестры. Как же они согласились удостоверить вашу смерть? Может, вся история с этой больницей тоже была придумана?

— Ответа ты не получишь, — коротко сказал Ногами.

— Тогда позвольте задать еще один вопрос. В ту пору вместе с вами служили Мурао и другие работники представительства. Кроме того, в Швейцарии работал в качестве специального корреспондента Таки. Мурао и Таки знают о вашем приезде в Японию. По крайней мере вы не можете отрицать, что это известно Мурао — ведь это он дал вам возможность повидать жену и Кумико, пригласив их в театр. Судя по всему, Таки тоже знает, что вы в Японии. Значит, им обоим с самого начала было известно, что вы живы. Как все это можно объяснить?

— Ты проявляешь чрезмерное любопытство, без конца, словно ребенок, задаешь вопросы: почему да почему? Я же все равно тебе ничего не скажу.

— Но это же чрезвычайно важно знать.

— Довольно! Я начинаю жалеть, что пошел на свидание с тобой. Видимо, я поступил легкомысленно.

— Но ведь я никому не расскажу о нашем разговоре. И все же, раз вы мне доверились и встретились со мной, вы должны дать всему разумное объяснение. В конце концов, вы обязаны это сделать.

— У призраков обязанностей не существует, — отрезал Ногами. — Ведь они же весьма своевольны: появляются там, где хотят, и исчезают тогда, когда им заблагорассудится. Моя привилегия в том и состоит, что я свободен от того, что ты называешь обязанностью. — Ногами поднялся. — Как красив тут пейзаж — чисто японский. Просто не верится, что я нахожусь в Японии и беседую с тобой. Когда я ехал сюда, я не мог даже представить, что все так будет. Я покину Японию, но всегда сохраню — в памяти и этот пейзаж, и твой голос, Реити.

Асимура тоже поднялся.

— Вам, должно быть, хотелось повидаться не со мной, а с Кумико, — сказал он. — Я приведу ее, только дайте свое согласие. Сделаю так, что она и не догадается.

— …

— Поручите это мне, я все сохраню в тайне, даже вашей жене и Сэцуко ничего не скажу. Я унесу с собой в могилу нашу встречу, и то, что Кумико повидалась со своим живым отцом, не зная об этом. Скажите только, как с вами связаться. Ведь вы очень недолго видели Кумико в театре, да и то просто издали глядели на нее. Правда, у вас есть рисунки художника Сасадзимы, но с живой Кумико вы не обмолвились и полусловом. Думаю, вы и сами не успокоитесь, пока не поговорите с ней, не услышите ее голос. Я же готов всячески помочь вам.

— Спасибо, Реити, — ответил Ногами, не оборачиваясь. — Я несказанно тебе благодарен. Ты растрогал меня до слез, но будет лучше, если я не приму твое предложение. Прошу, не думай обо мне плохо и не считай меня черствым — просто у меня нет выхода.

— Но ведь вы, вероятно, больше в Японию не приедете?

— Да. Вернее, не смогу приехать.

— Значит, это для вас единственная и последняя возможность повидаться с дочерью.

— Понимаю, и, если обстоятельства позволят, я приму твое предложение. Кумико я очень люблю. Там, на чужбине, я часто вижу ее во сне. И не взрослую, а в пору ее детства, когда она часто взбиралась ко мне на колени. Однажды утром, когда я проснулся, Кумико сидела у меня на груди. Ей тогда было всего два годика. Этот образ настолько живо сохранился у меня в памяти, что и во сне я часто вижу ее сидящей у меня на груди…

— Тем более вам нужно…

— Поговорить с ней теперь, ты хочешь сказать? — перебил его Ногами. — Встреча доставила бы мне счастливые мгновения, но потом они обернулись бы новыми страданиями. Даже тем, кто привык к страданиям, они невыносимы, если связаны с потерей детей. — Ногами закурил, затянулся и выпустил голубую струйку дыма. — Странный у нас получился разговор, — продолжал он. — Извини, что я тебя побеспокоил. Ты специально приехал по моей просьбе, а я поступаю не так, как тебе хочется.

— Не стоит извиняться. Мне-то вы никакого беспокойства не доставили, — сказал Асимура и тоже встал. — Мне просто очень жаль, что вы покинете Японию, не повидавшись с близкими. Вы будете жалеть об этом и печалиться во сто крат сильнее, чем они.

— Естественно! Ведь им-то ничего не известно. Конечно, мне тяжелее, но встреча заставила бы меня страдать еще сильнее.

— Куда вы намерены отправиться после того, как покинете Японию?

— Еще не знаю.

— Если не секрет, подданство какой страны вы приняли?

— Это я мог бы сказать, но боюсь, что родственные чувства заставят вас потом разыскивать меня в этой стране. Поэтому, прости меня, я не отвечу на твой вопрос.

Асимура глядел на Ногами, и ему показалось, что за время их беседы у него в волосах прибавилось седины. Но может быть, виной тому была игра света.

— Вы скончались в Швейцарии в сорок четвертом году, — сказал Асимура. — Тогда уже было ясно, что Япония проиграла войну. Следовательно, вы не могли принять подданство одной из стран оси. Значит, это была одна из-союзнических стран, причем их круг весьма ограничен. Это: Америка, Англия, Франция или Бельгия. Навряд ли вы приняли советское подданство. Итак, вы стали гражданином одной из упомянутых стран. Полагаю, что это произошло сразу же после сообщения о кончине дипломата Кэнъитиро Ногами.

Ногами бросил окурок и сунул руки в карманы. Его плечи приподнялись, словно он съежился от внезапного порыва ветра.

— Вы скрылись в одной из этих стран не по своей воле. Ведь министерство иностранных дел Японии опубликовало сообщение о вашей кончине. Значит, надо полагать, вы поступили так с ведома и согласия японского правительства, и в первую очередь министерства иностранных дел. Следовательно, ваша смерть явилась не вашим личным делом, а была связана с судьбой тогдашней Японии…

— Реити, хватит об этом. Все это уже история.

— Позвольте мне все же закончить. Я по специальности врач и мало знаком с политикой. Однако, сопоставив ваши поступки с сообщением министерства иностранных дел о вашей смерти, волей-неволей пришел к выводу…

— К какому же?

— Япония принесла вас в жертву. Правда, это лишь мое предположение.

— Слишком высоко ты меня поставил. Не такой уж значительной я был фигурой.

— Не будем сейчас касаться вашей собственной оценки, — продолжал Асимура. — Скажем просто, что в интересах тогдашней Японии было необходимо, чтобы кто-нибудь из находившихся за границей дипломатов согласился умереть. Потсдамская декларация была опубликована в июле сорок пятого года, то есть спустя год после вашей смерти, но думаю, что ее текст был подготовлен значительно раньше…

— Не понимаю, куда ты клонишь, — раздраженно перебил его Ногами. — Я тебя сюда позвал не для того, чтобы выслушивать твои предположения. Я уже предупреждал тебя: не будем возвращаться к пришлому, ограничим разговор сегодняшним днем.

— И все же…

— Довольно, я могу не на шутку разозлиться, если ты будешь продолжать свои настойчивые расспросы.

Асимура замолчал.

— Извини за резкий тон, — смягчился Ногами. — Сейчас мы с тобой простимся, Реити.

— Извините, но я хотел бы еще сказать…

— Не будем больше разговаривать на эту тему.

— А я все же скажу, — запальчиво воскликнул Асимура. — Да, Япония тогда принесла вас в жертву. Но меня беспокоит сейчас другое: почему та самая Япония отказывается теперь вас принять; убив вас, делает вид, будто ничего не произошло… Высшие государственные чиновники, ответственные за войну, наказаны как военные преступники, но не все. Есть и такие, которые после войны вновь вернулись на руководящие посты. Они не могут не знать о вашей судьбе, но даже пальцем не желают шевельнуть, чтобы ее изменить: мол, жертва принесена, и возвращать ее к жизни не надо.

— Иначе они поступить не могут, — пробормотал Ногами и сразу же спохватился, почувствовав, что сказал лишнее. — Я это говорю на тот случай, если бы твоя версия совпала с действительностью, но, даже если бы она была верна, те люди никогда не признали бы, что совершили ошибку. Ведь тогдашняя великая японская империя официально заявила о моей смерти. Дело-то касалось не какого-то пропавшего без вести солдата, а официального дипломата.

— А я все же думаю, что при желании они могли бы признать свою ошибку. Нет и не может быть оправданий для столь жестокого поступка.

— Ну, это дешевый сентиментализм! Наш разговор напоминает академический спор, а я тебе, кажется, ясно сказал: повернуть время вспять невозможно.

— Вы опять за свое. Опасаетесь, что ваше возвращение к жизни может кое-кому сейчас повредить? Если вами движет лишь это чувство, вы не правы. Япония потерпела поражение в войне. Все у нас стало иначе, и что же может случиться, если один умерший дипломат окажется живым и вернется на родину?!

— Верно, в твоих доводах есть логика. Вот ты только что сказал, что Япония потерпела поражение в войне, но… — На мгновение Ногами замялся, потом продолжал: — Но представляешь, что будет, если выяснится, что этот дипломат был причастен к поражению Японии? Его же все сочтут подколодной змеей, затаившейся на груди родины, — сказал Ногами, понижая голос до шепота.

— Но ведь…

— Довольно, больше ни слова! И вообще уже поздно. Извини, что сорвал тебя с заседания конгресса.

— Это меня нисколько не волнует.

— Ты не прав, к науке следует относиться с уважением. Да и зачем нам с тобой без конца толочь воду в ступе? — Ногами сделал несколько шагов вперед. — Прощай, Реити, — сказал он.

Асимура поспешил за ним, он был очень взволнован.

— Будь здоров, еще раз прошу, позаботься о Кумико. Такако уже в годах, ей одной трудно. Ее тоже не забывай.

— Значит, мы больше не увидимся?

— Наверно. Хотелось бы, чтобы ты передал привет Сэцуко, но, к сожалению, этого делать нельзя. Постарайся хранить мои чувства в своем сердце.

— И все же… И все же дайте ваше согласие на встречу с женой и Кумико. Я сделаю так, что они ни о чем не догадаются.

— Благодарю тебя. Может быть, я извещу тебя письмом, если появится такая возможность. Но сейчас я этого делать не смею.

Ногами поднял руку, давая Асимуре понять, что дальше провожать его не следует.

— Дальше я пойду один, ты оставайся пока здесь.

Он спустился по каменным ступеням вниз и, не оглядываясь, пошел через парк. Его чуть ссутулившаяся фигура вскоре смешалась с гуляющими и растаяла вдали.

 

21

Возвратившись с конгресса домой, Асимура, не успев переодеться с дороги, сразу позвонил Такако.

— Удивительно! — воскликнула Сэцуко, видя, как муж набирает знакомый номер.

Бывало и прежде, что Асимура по возвращении из очередной поездки звонил Такако, но такая поспешность за ним наблюдалась впервые.

— Здравствуйте, тетушка! Я только что вернулся из Фукуоки. Как ваше здоровье? Ничего в мое отсутствие не стряслось?

Со стороны можно было подумать, что Асимура отсутствовал по меньшей мере год, и в тоне его чувствовалась не просто вежливость, с какой обычно задают подобные вопросы, а искренняя сердечность.

— Так, значит, все в порядке, а как себя чувствует Кумико?

— Противный, — проворчала Сэцуко. Она решила, что муж просто подтрунивает над теткой.

— Знаешь, — тихо сказал Асимура, обернувшись к Сэцуко и одновременно слушая ответ Такако, — у меня появилась идея.

— Что еще?

— Давай пригласим Такако и Кумико в ресторан. Давно мы не ели мясо на вертеле.

— Я не против, но…

Предложение было неожиданным, оно привело Сэцуко даже в замешательство. Муж так скоропалительно никогда ничего не решал.

— Алло, — заговорил в трубку Асимура. — Вы завтра вечером свободны? Мы хотели бы пригласить вас с Кумико в ресторан. — Очевидно, Такако дала согласие, и Асимура добавил: — В таком случае встречаемся в половине седьмого.

— Тетя, здравствуйте, это я! — Сэцуко отобрала у мужа трубку. — Реити ведет себя не слишком вежливо. Не успел приехать — и сразу в ресторан.

— Но это очень приятно, хотя и неожиданно, — ответила Такако.

— Для меня тоже, — со смехом сказала Сэцуко. — Только переступил порог — и сразу звонить! Похоже, в Фукуоке случилось что-то необычайное.

Последние слова жены заставили Асимуру перемениться в лице.

— Тетя, мы в самом деле не нарушаем ваших планов?

— Что вы! Вот только Кумико нет дома, но, думаю, она тоже с удовольствием пойдет.

— Вот и прекрасно! Раз Реити так настойчиво приглашает, надо пойти ему навстречу.

— Значит, завтра в половине седьмого?

— Предупреди, что мы пошлем за ними машину, — сказал жене Асимура.

— Тетя очень удивилась, — сказала Сэцуко, повесив трубку.

— Чему тут удивляться? Обыкновенное приглашение на ужин.

— Это так неожиданно, на тебя совсем непохоже.

— Но ведь могут и у меня появляться иногда неожиданные желания.

— Все же странно, хотя и приятно. Давно ты нас не приглашал в ресторан. А как там было в Фукуоке?

— Ничего особенного, обычный конгресс, — спокойно ответил Асимура.

— Да, забыла тебя поблагодарить: очень приятно было услышать твой голос из Фукуоки по телефону, тем более что я не ждала твоего звонка. — Обычно Асимура, находясь в командировках, никогда не звонил домой. По-видимому, что-то экстраординарное заставило его отступить от правил, решила Сэцуко. — Ты с кем-нибудь там встретился? — спросила она.

— Кого ты имеешь в виду? — испуганно спросил Асимура.

— Ну, вас там собралось много, может, появился какой редкий гость, с кем ты давно не виделся.

— Верно, верно, — поспешно подхватил Асимура. — Я встретил там профессора Хасэбэ из университета Тохоку. Он в Киото тогда не приехал из-за болезни. А сейчас выглядит прекрасно. Даже не верится, что он так серьезно болел.

— Ты упомянул Киото, и мне вспомнилась наша поездка туда. Помнишь, мне удалось даже, пока ты заседал на конгрессе, съездить в Нару.

— Ванна готова? — прервал Асимура жену, опасаясь, что она снова вспомнит о своем открытии в нарском храме.

— Сейчас проверю, достаточно ли нагрелась вода. — Сэцуко удивилась резкой перемене в настроении мужа.

Асимура все еще не мог успокоиться, возбуждение от встречи в Фукуоке не проходило, более того, после разговора с женой даже усилилось. Сказать правду он не смел, но ему так хотелось хотя бы намеком сообщить о встрече с Ногами. Может быть, поэтому он сразу же по приезде позвонил Такако, чтобы дать выход переполнявшим его чувствам. О, как бы ему хотелось так повести разговор с ней да и с женой, и с Кумико тоже, чтобы они поверили в «воскресение» Ногами и в то же время не догадались бы, что он в Японии.

Но Асимура прекрасно понимал, что это неосуществимо.

Большинство посетителей ресторана в отеле Т. были иностранцы.

За столом напротив Асимуры села Такако, по левую руку — Кумико, справа — Сэцуко.

Тихо играл оркестр.

— Сегодня вечером вы поистине доставили нам большое удовольствие, — обратилась к Асимуре Такако, когда они расправились с закусками.

— Иногда на него находит, — смеясь, сказала Сэцуко.

— Почаще бы! — воскликнула Кумико. — Я приветствую такие причуды.

— Откровенно говоря, у меня возникла мысль поужинать вместе еще во время банкета в Фукуоке, который был устроен в честь участников конгресса, — сказал Асимура.

— И он сразу же вам позвонил, как только переступил порог дома, — добавила Сэцуко. — Правда, разговаривал как-то странно — будто год с вами не виделся.

Асимура внимательно посмотрел на Такако. Да, за последние годы она действительно сдала. Просто прежде они часто виделись и он не обращал на это внимания. А сейчас он сравнивал сидящую напротив Такако с той, какой она была в тридцать лет, когда он и Сэцуко поженились. Да, очень постарела.

И Кумико уже стала взрослой. Он вспомнил, как несколько лет назад они были в этом же ресторане и Кумико, сидя на стуле, болтала ножками, потому что не доставала до пола.

Как был бы рад Ногами, имей он возможность сейчас из укромного уголка поглядеть на нас, подумал Асимура и стал, насколько позволяли приличия, разглядывать посетителей. Ему начало казаться, что где-то среди прилизанных джентльменов и изрядных дам сидят за столиком Ногами и та француженка и наблюдают за ними.

— Как здесь много иностранцев, — сказала Кумико, вслед за Асимурой окидывая взглядом соседние столики.

Асимура обратил внимание на чересчур серьезное выражение лица девушки. Неужели Кумико о чем-нибудь догадывается? Впрочем, ничего удивительного в этом нет. После того что произошло в Киото, после встречи там с француженкой, после ночного происшествия в отеле у нее вполне могли возникнуть подозрения, пусть и неясные, если она сопоставила эти события с открытием Сэцуко в нарском храме.

Асимура перевел взгляд на казавшееся чересчур бледным лицо Такако. Оно излучало спокойствие и удовлетворенность. Она-то наверняка пребывает в неведении и ни о чем не догадывается. Как же я могу нарушить ее покой!

Но тут же Асимура с тревогой обнаружил, что с трудом сдерживает желание рассказать женщинам о своей встрече с Ногами.

Представляю, что произойдет, если я скажу об этом Такако и Кумико. Каким счастьем, какой радостью засветятся их глаза, подумал Асимура. Он начал бояться за себя, бояться, что помимо своей воли проговорится о встрече с Ногами, хотя он пригласил сюда Такако и Кумико именно для того, чтобы как-то иносказательно намекнуть о ней, сделать так, чтобы они без слов поняли: Ногами жив, здоров и находится в Японии.

Асимуре стало страшно принимать участие в беседе. Он боялся невольно проговориться. Поэтому он решил главные образом слушать, что говорят женщины. Но и это было нелегко, ибо он ловил себя на том, что, прислушиваясь к их словам, чересчур внимательно наблюдает за каждой и следит не столько за нитью беседы, сколько за выражением лиц своих собеседниц. Ему начало казаться, будто это не он, а Ногами прислушивается к непринужденной болтовне Такако и Кумико.

Он вспомнил один иностранный роман, который прочитал еще в студенческие годы. Кажется, он назывался «Болтающее сердце». Его суть заключалась в том, что человек неудержимо жаждет поделиться с другими тем, что у него на сердце, и никакая воля не способна подавить это желание.

Асимура в эти минуты представлял себя героем этого романа. Нет, его положение еще сложнее. Ведь ему не просто хотелось сказать о том, что у него на сердце. Он понимал: одно его слово может сразу изменить всю жизнь Такако и Кумико. В мгновение ока совершенно по-новому станет смотреть на жизнь Такако, которая в течение восемнадцати лет страдала во вдовьем одиночестве. Да и с лица Кумико исчезла бы тень печали, узнай она, что ее отец жив.

Асимура физически ощущал усилия, которые ему приходится прилагать для борьбы с обуревавшим его искушением. Внешне он вел с женщинами непринужденную беседу, но в глубине души ожесточенно боролся с желанием рассказать о встрече с Ногами. Ему приходилось вести сейчас такую игру, которая навряд ли была по плечу самому талантливому актеру.

— Какое упущение! — воскликнула вдруг Сэцуко. — Нам надо было пригласить сюда и Соэду — такой удобный случай.

Предложение Сэцуко отвлекло Асимуру от адских мук, которые он испытывал.

— А ведь верно! — решительно поддержал он жену. — Но видимо, это сделать и сейчас еще не поздно. Он, вероятно, в редакции. Через несколько минут он мог бы быть здесь.

— Но мы уже все съели, — смущенно сказала Кумико, слегка покраснев.

— Ну и что из того? К чаю как раз успеет, а поужинаем с ним как-нибудь в другой раз, — сказал Асимура.

— В самом деле, давайте его пригласим, — оживилась Сэцуко. — Пойди позвони ему, Кумико.

Кумико застенчиво поглядела на мать.

— Пойди позвони, — улыбнулась Такако.

Кумико направилась в холл и вскоре вернулась расстроенная.

— Сказали, что уже ушел.

Соэда был уверен, что Кэнъитиро Ногами жив.

Для чего же в таком случае тогдашнему правительству великой японской империи понадобилось сообщать о смерти своего дипломата? Соэда, кажется, начал догадываться. Однажды, когда он стал интересоваться судьбой первого секретаря, Мурао предложил ему об этом спросить Уинстона Черчилля. Похоже, что это было не просто шуткой. Мурао в раздражении, кажется, проговорился.

И Ногами вовсе не умер, а под фамилией Бернард приехал в Японию. Он и сейчас еще, видимо, здесь, но как его найти?

Прежде всего следует еще раз заново проанализировать все события.

Соэда пораньше ушел из редакции и отправился в одно тихое кафе в районе Юракуте. Посетителей здесь было мало, и он без помех мог привести свои мысли в порядок. Он занял столик в углу, вытянул ноги и задумался: итак, когда я был в доме Ито в Корияме, жена его приемного сына сказала: «Да-да, он любит посещать храмы, иногда бывает даже в Наре. А перед отъездом в Токио стал ходить в храмы особенно часто. Однажды вернулся домой вечером такой задумчивый и заперся в своей комнате. Потом вышел к нам и сказал: еду в Токио…»

Странное поведение Ито можно объяснить тем, что он обнаружил в книге посетителей фамилию, написанную почерком Ногами, и решил, что Ногами жив. Неожиданный отъезд в Токио был продиктован желанием разыскать Ногами. Безусловно, Ито был потрясен своим открытием: человек, которого он давно считал умершим, жив!

Но почему Ито убили? Если выводы расследования верны, значит, Ито приехал в район Сэтагая с кем-то вместе. Не исключено, что этот кто-то просто назначил ему свидание и он приехал сам. Трудно поверить, что туда можно было затащить бывшего военного атташе, обладателя четвертого дана по борьбе дзю-до, насильно. Значит, у Ито для посещения Сэтагая имелись свои причины. Наверно, он хотел повидаться с кем-то, кто жил в этом районе.

Соэда вытащил блокнот, перелистал его и нашел страничку, где был выписан состав японского представительства в нейтральной стране, дополненный его краткими пометками: посланник Тэрадзима (умер), Ногами (умер), Мурао, Кадота (стажер, умер), Ито.

Ничто не подсказывало ему причину поездки Ито в район Сэтагая. Жилища всех этих дипломатов находились далеко от Сэтагая. Что же интересовало Ито в этом районе?

Внезапное предположение чуть не заставило Соэду привскочить на стуле: стоп, а стажер Кадота! Действительно ли он умер? Сомнение это возникло по ассоциации: если Ногами оказался жив, почему то же самое не могло случиться с Кадотой?

Где и от кого он узнал о смерти Кадоты? Ага, ему сообщил об этом чиновник из министерства иностранных дел! Этого было достаточно, чтобы он решил, что Кадоты нет в живых. Но может быть, есть смысл это сообщение проверить? Если бывший стажер Кадота, подобно Ногами, жив, совсем в ином свете предстает поведение Ито в Токио.

Не исключено, что после войны Кадота поселился в районе Сэтагая, где-то неподалеку от того места, где был убит Ито.

Когда Соэда вернулся в редакцию, сосед по столу встретил его игривой улыбкой:

— Тебе опять не повезло.

— Что такое?

— Только что тебе звонили, очень приятный женский голосок. Назвалась Ногами.

— Что ты говоришь!

— Вижу, тебя это огорчило. Она тоже расстроилась, узнав, что ты уже ушел.

Значит, это была Кумико, Соэда взглянул на часы: половина девятого. Странно, никогда она так поздно не звонила в редакцию.

Он попросил телефонистку редакции связаться с домом Ногами.

— Звонила несколько раз — никто не отвечает, — ответила та через некоторое время.

— Значит, Кумико ушла куда-то с матерью и звонила не из дома, с сожалением подумал Соэда, но расстраиваться было некогда: у него появилось срочное дело.

Соэда позвонил в Сагу, в отделение их газеты. Трубку взял начальник отделения, и Соэда попросил его выяснить, чем занимается и где находится бывший сотрудник министерства иностранных дел Гэлъитиро Кадота, проживавший прежде в Саге.

— Точный адрес не знаете?

— К сожалению, нет. Во время войны он работал за границей стажером в нашем представительстве. Наведите справки в муниципальном управлении.

— Постараюсь выяснить, — ответил начальник отделения, — завтра или послезавтра пошлю ответ с ежедневной информацией.

— Благодарю, — ответил Соэда и в задумчивости повесил трубку.

Работа подошла к концу, пора было возвращаться домой, но прежде Соэда решил заехать еще раз в гостиницу «Цуцуия», где останавливался Ито по приезде в Токио.

Соэда уже был там и сегодня хотел лишь выяснить: не упоминал ли случайно Ито в разговоре фамилию Кадота?

Поскольку Ито плохо знал Токио, он, выясняя адреса, мог случайно упомянуть эту фамилию, если, конечно, принять версию, что Кадота живет в Сэтагая и Ито намеревался посетить именно его.

Правда, в прошлый раз хозяин гостиницы эту фамилию не упоминал, но, с другой стороны, Соэда и не спрашивал о ней. Теперь же Соэда специально решил спросить его о Кадоте, и, может быть, ответ владельца гостиницы что-то прояснит.

Когда Соэда вошел в гостиничный вестибюль, позади послышалось:

— Добро пожаловать!

Соэда обернулся. Ему вежливо кланялся высокого роста мужчина в рабочей куртке. Видимо, принял меня за человека, желающего снять номер, подумал Соэда и отрицательно махнул рукой.

— Мне нужно повидаться с хозяином, передайте, что его хочет видеть корреспондент Соэда.

— Слушаюсь, — ответил мужчина и исчез за дверью.

Соэду удивило, что его не встретила знакомая служанка. Со второго этажа спустилась девушка, неся поднос с грязной посудой. Эту девушку, как и того мужчину, в рабочей куртке, он прежде здесь не видел.

— Прошу вас сюда, — пригласил Соэду появившийся в дверях мужчина.

Соэда последовал за ним. Мужчина остановился у оклеенной бумагой раздвижной перегородки и, сделав рукой приглашающий жест, сказал:

— Пожалуйста!

Соэда раздвинул перегородку и оказался в той самой комнате, где хозяин гостиницы принимал его в прошлый раз.

Увидев Соэду, хозяин отложил газету в сторону и снял очки.

— Прошу, садитесь, — сказал он с деланной улыбкой.

— Вынужден снова вас побеспокоить, — сказал Соэда, усаживаясь.

— Всегда рад вас видеть. Что привело вас ко мне сегодня?

— Я опять по тому же делу. По поводу вашего бывшего постояльца Тадасукэ Ито.

— Так-так, — произнес хозяин, с некоторым усилием сохраняя улыбку. — Значит, расследование до сих пор не закончено?

— Похоже, что полиция за неимением улик поставила на этом деле крест.

— Видимо так, если судить по газетам. Я внимательно слежу за сообщениями по этому делу. Знаете, хотя господин Ито всего сутки жил в моей гостинице, я все время вспоминаю о нем: все же такой ужасный конец.

— Скажите, он никогда не говорил о своем намерении съездить в Сэтагая?

— Нет, и мне совершенно неизвестно, с какой целью он туда поехал.

— Кстати, в связи с этой поездкой он случайно не упоминал фамилии Кадота?

— Кадота? — владелец гостиницы как-то странно поглядел на Соэду. — Нет, не упоминал, — медленно произнес он. — А кто такой этот Кадота?

— Полагаю, приятель Ито. Не исключено, что Ито отправился в Сэтагая повидаться с ним. Правда, это всего лишь мое предположение.

— А-а, значит, доказательств нет?

— Доказательств нет. Я и приехал сюда, чтобы узнать, не упоминал ли он при вас эту фамилию.

— Нет, этой фамилии я от него ни разу не слышал.

Больше спрашивать было не о чем, и Соэда, поболтав еще несколько минут с владельцем гостиницы, распрощался.

Слабая надежда, которую питал Соэда, направляясь в гостиницу, рассеялась. Когда он уже был у самого выхода, откуда-то из полумрака появился мужчина в рабочей куртке и, слегка поклонившись, прошел мимо. Вслед за ним показалась уже знакомая служанка — та самая, которая убирала комнату Ито.

— Вот, снова вас побеспокоил, — сказал Соэда.

— Что привело вас к нам на этот раз? — с улыбкой спросила служанка.

— Так, кое-что хотел узнать у вашего хозяина. Кстати, уж раз мы повстречались: вы никогда не слышали от господина Ито фамилию Кадота?

— Кадота? — задумчиво повторила служанка. — Нет, что-то не припомню.

— То же самое сказал мне и ваш хозяин.

— При мне он такую фамилию не упоминал, — повторила служанка.

— Должно быть, у вас тут работы прибавилось, — сказал Соэда, глядя на объемистую сумку с покупками, которую служанка держала в руке.

— Да, в последнее время стало больше постояльцев.

— Это хорошо, значит, дело процветает. Кстати, кто этот мужчина в куртке, тот раз я его не видел.

— Новый служащий, хозяин нанял, рук-то стало не хватать. Правда, взял он его больше из жалости. Несколько дней назад жена от него сбежала, а ребенка ему оставила. Он пришел к нам и говорит: согласен на любую работу. Хозяин над ним и сжалился, тем более что черной работы по горло.

— Ну, извините, что задержал вас, как-нибудь опять наведаюсь.

— Будем рады, всего вам хорошего.

На следующий день Соэда позвонил Кумико.

— К сожалению, вчера вечером не застала вас в редакции, — сказала девушка. — Асимура пригласил нас с мамой в ресторан. Во время ужина он попросил меня позвонить вам, узнать, не составите ли вы нам компанию. Но в редакции ответили, что вы ушли домой.

— Жаль, что так получилось, — сказал Соэда. — Я ненадолго выходил по делу. Когда мне сообщили о вашем звонке, я сначала решил, что вы звонили из дома, и позвонил к вам. Но мне, разумеется, никто не ответил.

— Кстати, Асимура хотел о чем-то с вами поговорить.

— Вот как? Он, кажется, ездил на Кюсю?

— Да, в Фукуоку.

Какое совпадение, подумал Соэда, ведь Кадота тоже жил на Кюсю — правда, не в Фукуоке, а в Саге. Но зачем понадобился я Асимуре? До сих пор он мной не интересовался.

— Может быть, мне позвонить ему? — спросил Соэда.

— Пожалуй, сначала я ему позвоню, а потом скажу вам, — ответила Кумико после некоторого раздумья.

Соэда понял, что совершил ошибку: не так уж он близко знаком с Асимурой, чтобы звонить ему по телефону.

— В таком случае жду вашего звонка. Надеюсь в ближайшие дни побывать у вас.

— В самом деле, вы давно к нам не заходили, мама тоже будет рада вас видеть.

— Передайте ей от меня сердечный привет.

Соэда с нетерпением ждал ответа из отделения газеты в Саге. Но ответ от начальника отделения пришел только через два дня.

«В ответ на Вашу просьбу сообщаю следующее: по данным муниципального управления, интересующий вас Гэнъитиро Кадота проживал в городе Саге в районе Мидзугаэ. Я сразу же направил по этому адресу сотрудника, который выяснил, что точных данных о смерти Кадоты нет…»

Кажется, мои предположения подтверждаются, подумал Соэда, дочитав до этого места.

«…Но в настоящее время этот господин по указанному адресу не проживает.

Господин Гэнъитиро Кадота еще во время службы за границей потерял жену. Детей у него нет. Сейчас в его доме живет старший брат с семьей. Когда Кадота по окончании войны вернулся в Японию, он подал в отставку и поселился в Саге вместе с братом.

Но в 1946 году Кадота внезапно уехал в Кансай, и с тех пор брат никаких известий от него не получал. Однажды он даже подал прошение о его розыске, но до сих пор никаких сведений не имеет и не знает, жив Кадота или умер.

Брат сообщил также, что о смерти Кадоты он узнал от чиновника министерства иностранных дел вскоре после того, как тот уехал из Саги. Однако брат считает, что слух о смерти Кадоты возник в связи с его внезапным отъездом из города».

Что все это значит? Ясно одно: чиновник министерства, сообщивший ему о смерти Кадоты, сам стал жертвой непроверенных слухов. Но почему они возникли?

Полученные сведения значительно проясняли ситуацию: значит, Ито по приезде в Токио посетил Кадоту. Ошибки здесь быть не могло.

Но отсюда следовало, что Ито, вопреки общему мнению, должен был знать, что Кадота жив. И еще: Ито, торгуя своей галантереей в провинциальном городке, продолжал, по-видимому, внимательно следить за всеми, кто был ему знаком по работе в японском представительстве в нейтральной стране.

Тогда предположим, что Ито по подписи, оставленной в книге посетителей, понял, что Ногами жив и находится в Японии. Зная об увлечении Ногами стариной, Ито решил, что тот обязательно по приезде отправится любоваться древними храмами. Причем допускал, что Ногами остановился в Токио и время от времени, оттуда совершал поездки в места, известные старинными храмами.

Ито срочно выехал в Токио и отправился к Кадоте. И почему бы не предположить, что Кадота живет как раз в районе Сэтагая?

Ну хорошо, а почему Кадота скрывается? Кому было нужно распространять слух о его смерти? Ведь во время войны он занимал в представительстве более чем скромный пост стажера.

Мысли Соэды перекинулись на обстоятельства отправки первого секретаря Ногами в больницу и связанный с этим переезд из нейтральной страны, где находилось представительство, в Швейцарию. Навряд ли Ногами поехал туда один. Если же сообщение о его смерти было ложным, то для поездки в Швейцарию, очевидно, потребовалась какая-то маскировка. Прежде всего Ногами прикинулся больным. Тогда достаточно правомерным становится предположение, что к первому секретарю был приставлен стажер Кадота для сопровождения. Причем соблюдение тайны в данном случае было чрезвычайно важно.

Военный атташе Ито поверил в смерть Ногами, и, естественно, когда узнал, что Ногами жив, первой его мыслью было выяснить все обстоятельства его «смерти» именно у Кадоты, который, как ему, выходит, было известно, сопровождал Ногами в Швейцарию. Не это ли заставило Ито отправиться на окраину Сэтагая?

Почему же в таком случае Ито был убит? Не потому ли, что его пути скрестились с Кадотой?

Придя к такому выводу, Соэда решил, что его предположения все же пока крайне зыбки и требуют серьезных доказательств. Ведь, остановившись в гостинице «Цуцуия», Ито не сразу отправился в Сэтагая. Сначала он поехал к Таки и Мурао.

Соэда и раньше предполагал, что Ито побывал у Таки и Мурао, но тогда он видел цель визита в выяснении обстоятельств появления в Японии Ногами. Теперь же Соэда больше склонялся к мысли, что Ито посетил их, чтобы узнать местонахождение Кадоты. Другими словами, Ито, очевидно, надеялся, что Мурао и Таки, находившиеся за границей в той же стране, что и Кадота, могли знать и его нынешний адрес.

Короче, Ито, должно быть, рассчитывал хотя бы узнать адрес Кадоты, если ему у Мурао или Таки не удастся выяснить что-либо конкретное о Ногами.

Кто-то из них — Таки или Мурао — сообщил, видно, Ито, что Кадота живет в районе Сэтагая. Соэда решил, что, скорее всего, это сделал Таки. Доказательством тому служило довольно странное поведение последнего: он внезапно подал в отставку с поста директора-распорядителя Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами, потом вдруг скрылся на горном курорте, а вслед за этим неожиданно отправился в Киото. Видимо, он чего-то опасался.

Соэда припомнил, что, по его данным, фамилия Ито не значилась в списках бывших военных, поддерживающих друг с другом связи через свои организации. Следовательно, Ито, став владельцем провинциальной галантерейной лавки не порвал со своими прежними мечтами, и мог иметь тайные связи не с рядовыми военными, а с бывшими руководящими военными деятелями.

Теперь, думал Соэда, следует в первую очередь выяснить, где находится Кадота.

И он задумал вновь встретиться с Таки и Мурао.

 

22

Соэда позвонил Таки. Ему ответили, что хозяин в отъезде и, когда вернется, неизвестно. Домашние, вероятно, знали, где находится Таки, но Соэда решил не проявлять особой настойчивости. По всей вероятности, они были предупреждены и все равно ничего бы ему не сказали.

На всякий случай Соэда позвонил в министерство иностранных дел, хотя был уверен, что Мурао после той ночи в отеле еще находится на излечении. Так и вышло, ему ответили, что Мурао болен.

— Не скажете, когда примерно он может появиться на работе? — спросил Соэда.

— Недели через две.

— А где он сейчас находится?

— Точно неизвестно, кажется, где-то на горячих источниках в Идзу.

— Но вы ведь поддерживаете связь со своим начальником отдела?

— На этот вопрос мы посторонним отвечать не обязаны.

Итак, Соэде удалось лишь выяснить, что Мурао отдыхает где-то в Идзу.

Горячих источников в Идзу немало, и обзванивать все отели на курортах не было смысла. Тем более что Мурао, вне всякого сомнения, зарегистрировался под чужой фамилией.

Соэда решил зайти к Мурао домой. Авось там ему повезет и он что-либо выяснит.

Дом Мурао находился в южном квартале района Аояма, который населяли главным образом люди среднего достатка.

Отыскав нужный номер дома, Соэда постучал. На его стук вышла молоденькая служанка, вслед за которой появилась женщина лет тридцати пяти.

— Простите, вы не супруга господина Мурао? — спросил Соэда.

— Нет, я ее сестра. Госпожи Мурао нет дома.

— Извините за беспокойство. Я из газеты. В министерстве иностранных дел мне сообщили, что господин Мурао болен и сейчас отдыхает в Идзу. Госпожа Мурао поехала вместе с ним?

— Да, — нерешительно ответила женщина.

— А как себя чувствует господин Мурао?

— Видите ли, сестра неожиданно попросила меня побыть у них в ее отсутствие, я даже не успела толком ни о чем ее расспросить, — уклончиво ответила женщина.

— Дело в том, что мне необходимо срочно переговорить с господином Мурао. Вы не скажете, на каком он курорте в Идзу?

— Врачи строго-настрого запретили господину Мурао до полного выздоровления с кем-либо встречаться.

— Неужели он так плох? — Вначале Соэда подумал, что Мурао и впрямь плох, но по выражению лица женщины тут же догадался, кто это всего лишь уловка: просто ей запретили сообщать кому бы то ни было о местонахождении Мурао. — Мне достаточно будет нескольких минут. И если он в самом деле плохо себя чувствует, я сразу уйду. Скажите, где он остановился?

Женщина заколебалась. Сестра строго-настрого предупредила, чтобы она никому не сообщала, где находится Мурао, но, с другой стороны, она, видимо, не была уверена, распространяется ли запрет на представителя прессы.

Видя ее колебания, Соэда пошел на хитрость:

— Может быть, лучше сначала мне позвонить по телефону, — выяснить, позволяет ли здоровье господина Мурао меня принять?

Женщина сразу же попалась на эту хитрость.

— Да, так будет лучше, — сказала она, вынимая из кармана записную книжку. Ее успокоило, что репортер не собирается сразу ехать в Идзу, он сперва позвонит туда. — Фунабара, номер…

— Фунабара? Это недалеко от храма Сюдзэндзи?

— Кажется.

— А как называется отель?

— Тоже «Фунабара». Он там единственный.

— Благодарю вас, — сказал Соэда. — Кстати, господин Мурао остановился под своей фамилией?

— Нет, под фамилией Гиити Ямада.

На следующее утро Соэда выехал в Идзу.

Курорт Фунабара с горячими источниками расположился в тихом, сравнительно безлюдном месте у подножия горы. Соэда сразу заметил белое здание единственного здесь отеля и невольно вспомнил холодно-безразличное лицо Мурао во время их первой встречи. Кажется, ему предстояла нелегкая беседа. Еще до встречи Соэда уже представил, как раздражен будет Мурао: мало того, что после ранения он всячески избегает встреч с чужими людьми, а тут, как назло, из Токио специально еще приезжает этот неприятный ему корреспондент, который к тому же намерен с ним говорить на крайне нежелательную тему.

Отель был небольшой. По дороге к нему Соэда миновал несколько расположенных вдоль реки открытых павильонов, где готовили блюда из дичи, которым славились эти места.

— У вас остановился господин Ямада? — спросил Соэда у вышедшей ему навстречу простоватой служанки.

— Да, он отдыхает в нашем отеле, — сразу же ответила она.

— Вместе с супругой?

— Да.

— Моя фамилия Соэда, я приехал из Токио, мне нужно переговорить с госпожой Ямада.

Соэда нарочно не назвал свою газету, надеясь, что Мурао не сразу припомнит, кто такой Соэда. Кроме того, он решил сначала переговорить с его женой.

Вскоре появилась госпожа Мурао. На вид ей можно было дать лет сорок, не больше. Сестры были удивительно похожи друг на друга.

— Мне передали, что вы хотели меня видеть, — поклонившись и озадаченно глядя на Соэду, сказала она.

— Да, моя фамилия Соэда, я работаю в газете, однажды я уже встречался с вашим мужем, — выпалил единым духом Соэда, вручая свою визитную карточку.

На лице госпожи Мурао отразилась легкое беспокойство. Должно быть, она подумала, что муж будет недоволен встречей с назойливым посетителем, поскольку все газетчики представлялись ей назойливыми субъектами.

— Прошу извинить, — сказала она, улыбаясь, — но муж себя плохо чувствует, он приехал сюда отдохнуть, врачи запретили ему встречаться с кем бы то ни было.

— Мне это известно, заранее прошу прощения, что, несмотря на это, я все же решил его побеспокоить. Мне необходимо встретиться с ним всего лишь на пять-десять минут, не более.

— Я должна посоветоваться с мужем, — сказала женщина, не решаясь наотрез отказать человеку, специально приехавшему из Токио.

— Благодарю вас.

Женщина ушла, Соэда остался дожидаться ее в вестибюле. Сквозь окно виднелись освещенные солнцем горы, темными пятнами выделялись на них рощи криптомерии.

Вскоре госпожа Мурао вновь появилась, ее лицо выражало растерянность.

— Прошу прощения, — сказала она, сгибаясь в поклоне, — но муж не может вас принять.

Соэда ожидал отказа и заранее к нему подготовился.

— Я прекрасно понимаю, сколь неприлично докучать господину Мурао во время его отдыха. Но я специально приехал с ним повидаться, и мне достаточно было бы пяти минут… Правда, если ему прописан абсолютный покой, тогда ничего не поделаешь…

Соэда нарочно употребил эти слова, зная, что на курорте с горячими источниками не может быть «абсолютного покоя», поскольку здесь не больница, да и врач к Мурао навряд ли приставлен.

Госпожа Мурао колебалась, не зная, как поступить, и лишь тихо повторяла одно и то же. Но Соэда упорно стоял на своем.

— Прошу вас подождать, — наконец сказала женщина, и на ее лице появилось решительное выражение.

Ждать пришлось долго. Соэда представлял себе, как Мурао наставляет жену любым путем отвязаться от нежелательного посетителя, а жена в свою очередь убеждает его, что так поступать неприлично.

Группа отдыхающих в теплых кимоно вышла в сад, направляясь к реке. Их сопровождала служанка с объемистой корзинкой в руках. Вероятно, они шли в один из павильонов отведать знаменитое блюдо из дичи.

Наконец госпожа Мурао вернулась, на этот раз Соэда никакой растерянности у нее на лице не заметил.

— Прошу вас, пройдемте, — сказала она.

Служанка подала Соэде комнатные туфли, и он пошел вслед за женщиной.

— Господин Мурао согласился со мной встретиться? — спросил Соэда.

— Кажется, я его убедила, — приветливо улыбаясь, сказала женщина.

Соэда низко склонился в благодарном поклоне.

— Еще раз извините за доставленное беспокойство, я отниму у господина Мурао всего несколько минут.

— Муж сейчас в плохом настроении, поэтому прошу вас быть с ним помягче.

Они прошли по длинному коридору, несколько раз сворачивая то в одну, то в другую сторону.

— Сюда, пожалуйста, — сказала госпожа Мурао, обернувшись к Соэде и указывая на дверь, к которой они подошли.

— Благодарю. — Соэда инстинктивно одернул пиджак и вошел в комнату.

Мурао сидел в кресле спиной к двери, кутаясь в ватное кимоно. Раздвижная стена была сдвинута в сторону, открывая вид на тянувшийся вдали горный кряж.

Опередив Соэду, госпожа Мурао подошла к мужу и что-то ему шепнула.

— Прошу вас, — сказала она, обернувшись к Соэде, и поставила рядом с креслом, в котором сидел Мурао, стул.

— Добрый день, — поздоровался Соэда.

Мурао слегка кивнул головой, не удостоив его взглядом. Соэда был удивлен — как Мурао исхудал со времени их последней встречи!

— Прошу прощения, что нарушаю ваш отдых. Я отниму у вас всего несколько минут.

Мурао ответил не сразу. Слегка повернув голову, он искоса взглянул на Соэду. Толстое кимоно скрывало забинтованное плечо.

— А, это ты! — сказал он слабым голосом после некоторой паузы. В тоне Мурао чувствовалось, что он с трудом заставляет себя разговаривать с незваным гостем.

— Как ваше самочувствие? — спросил Соэда, ни словом не обмолвившись о ранении.

Соэда понимал, что Мурао скрывает истинную причину своей болезни, и посчитал за лучшее сделать вид, будто он ничего не знает.

— Благодарю, вполне приличное, — пробормотал Мурао. — Какое у тебя ко мне дело?

— Еще раз извините за неожиданное вторжение, — сказал Соэда, усаживаясь на стул, — и за то, что вынужден задать вам не совсем приятный вопрос. — Соэда решил говорить без обиняков, надеясь получить столь же прямой ответ.

— Выкладывай, — сердито сказал Мурао, не глядя на журналиста.

— Речь пойдет снова о том времени, когда вы работали в нашем представительстве за границей… — Соэда заметил, как при этих словах Мурао недовольно поморщился. — В ту пору в представительстве работал и стажер Кадота, не так ли?

Мурао молча кивнул головой.

— Вы, конечно, были с ним знакомы?

— Разумеется, ведь мы вместе служили. К тому же он был моим подчиненным.

— Скажите, какой у него был характер?

— Характер? Зачем тебе понадобилось спустя столько лет выяснять, какой у него характер? — удивился Мурао, с недоверием посмотрев на Соэду.

— Однажды я уже вам говорил, что собираю материал о японской дипломатии во время мировой войны. В связи с этим я хотел бы кое-что узнать и о Кадоте.

— Кадота был всего лишь стажер, ничего о дипломатической работе не знал, он выполнял наши распоряжения.

— Простите, я слышал, что Кадота сопровождал первого секретаря Ногами в Швейцарию, когда последнему порекомендовали лечь в больницу. И мне хотелось бы из его уст узнать о пребывании Ногами в Швейцарии.

Мурао как бы равнодушно глядел куда-то вдаль, но за деланным безразличием он явно пытался скрыть охватившее его беспокойство.

— Короче говоря, ты хочешь встретиться с Кадотой?

— Да, но прежде я хотел бы расспросить вас о нем.

— К сожалению, должен тебя разочаровать. Кадота умер. — На губах Мурао появилась чуть заметная усмешка. — Я слышал, что по окончании войны он вернулся в Японию, подал в отставку, поселился у себя на родине, на Кюсю, но вскоре заболел и умер, — ровным голосом добавил Мурао.

— Такие слухи дошли и до меня, — спокойно ответил Соэда, — но редакция через свое отделение в Саге выяснила, что Кадота вовсе не умер, а уехал из города в неизвестном направлении.

На лице Мурао появилось смятение. Соэде показалось, будто он услышал даже испуганное восклицание, которое Мурао с трудом удалось подавить.

— Не знаю, — нервно произнес наконец Мурао, — не знаю. Этого не может быть. Я слышал совершенно точно, что Кадота умер.

— Но его родной брат, который и сейчас живет в Саге, с удивлением говорил, что в Токио распространились слухи о смерти Кадоты, хотя он просто уехал в неизвестном направлении.

— Я вижу, вы значительно продвинулись в выяснении судьбы Кадоты, и вам нет необходимости о чем-либо спрашивать меня. Путь уж ваша газета его разыскивает, — с усмешкой сказал Мурао, всем своим видом давая понять, что его абсолютно не интересует какой-то там бывший стажер.

— Да, я и намерен разыскивать Кадоту, а вас прошу описать лишь его характер.

— Честный человек, добросовестно выполнял все поручения. Ничего к этому добавить не могу.

— Кадота, по-видимому, очень заботливо относился к господину Ногами, — сказал Соэда.

— Почему ты так думаешь?

— Но ведь именно он вызвался сопровождать Ногами в Швейцарию, когда тот заболел.

— Ничего удивительного. Просто Кадота был самый молодой и более свободный. Остальные же не могли позволить себе роскошь сопровождать Ногами, они буквально были завалены работой. В таких случаях используют самого молодого и незанятого, только и всего. Нет, Кадоту с Ногами не связывали какие-то особые отношения.

— Скажите, Ногами в самом деле умер от чахотки?

— Да.

— Умирая, он находился в полном сознании?

— В полном ли сознании? Этого я не знаю, — необдуманно ответил Мурао.

Мурао, проявлявший до сих пор удивительную осторожность, совершил непростительную ошибку, на которую и рассчитывал Соэда, задавая этот вопрос.

— Не знаете? Это как же понять?

— Что ты имеешь в виду? — ответил вопросом на вопрос Мурао, поняв, что попал впросак.

— Но как же, Кадота был в Швейцарии с Ногами до конца. А вы ездили туда за останками покойного, и Кадота, разумеется, должен был сообщить вам о последних минутах Ногами.

Мурао отвернулся, между его бровей залегла глубокая складка.

— Поэтому вы должны были знать о состоянии Ногами перед его кончиной.

— Мне сказали, что он был спокоен, — выдавил наконец из себя Мурао.

— Значит, Ногами находился в сознании. А вы сказали, будто не знаете.

— Запамятовал, но теперь припоминаю: Кадота в самом деле говорил, что Ногами умирал спокойно и в полном сознании.

Теперь наступила очередь задуматься Соэде. Интуиция подсказывала, что Кадота ничего Мурао не сообщал о последних минутах Ногами. Доказательством тому была внезапная растерянность Мурао и его совершенно необдуманный ответ.

Да, собственно, Кадота и не мог ему ничего сообщить, ведь Ногами же не умер.

— Кадота вернулся в Японию тем же пароходом, что и вы? — спросил Соэда.

— Нет, он отплыл позднее. Я, как дипломат, был отправлен на родину на английском судне. Кадоте же поручили привести в порядок дела, поэтому он отбыл на месяц позже остальных.

Мысленно Соэда «приведение в порядок дел» связал со «смертью» Ногами. Недаром Кадота по возвращении в Японию сразу же подал в отставку со своего поста в министерстве иностранных дел и скрылся настолько бесследно, что даже распространился слух о его смерти.

— Послушай, — обратился Мурао к Соэде, приходя наконец в себя, — почему ты так настойчиво расспрашиваешь о Ногами?

— Господин Мурао, говорят, что Ногами жив.

— Что?! — воскликнул Мурао, но удивление его было не вполне искренним. Вероятно, он ожидал этих слов от Соэды. — Странно, не знаю, кто распространяет подобные слухи. Разве недостаточно, что о его смерти официально сообщило министерство иностранных дел и информация об этом была опубликована в прессе?

— Мне это известно.

— Еще бы! Но сообщение о смерти дипломата не может быть ошибочным, ведь это было официальное правительственное сообщение.

— И все же есть основания утверждать, что сообщение министерства иностранных дел было ошибочным.

— Какие же это основания?

— Самые определенные: Ногами видели в Японии.

— Чепуха! Кто мог его видеть?

— Я не могу пока и не имею права назвать сейчас имя человека, который видел Ногами, но такой человек есть.

— Но верно ли это? Мало ли в мире встречается двойников. Впрочем, к чему эти разговоры. Послушай, Соэда, у меня нет никакого желания продолжать эту нелепую беседу. Ведь жена Ногами уверена в его смерти, останки дипломата доставлены в Японию. Прошу тебя ради спокойствия родных: прекрати это бессмысленное расследование.

— Вы так думаете? Тогда позвольте задать вам еще один вопрос.

— Не хватит ли? Я приехал сюда отдыхать и с самого начала не хотел с тобой встречаться, это жена настояла…

— Прошу прощения, но все же позвольте задать вам еще один вопрос. Речь идет об убитом Тадасукэ Ито, который тоже служил вместе с вами в представительстве в качестве военного атташе. Вы, должно быть, знаете из газет об этом убийстве.

— Да, знаю, — резко ответил Мурао.

— Скажите, а что он из себя представлял в ту пору, когда служил в представительстве?

— Что за странная любознательность? То говори ему о характере Кадоты, теперь об Ито. — Мурао иронически рассмеялся.

— Я хотел бы выяснить некоторые детали, связанные с деятельностью Ито.

— Ваша газета изучает обстоятельства его убийства?

— В некотором смысле, поскольку газету не могут не интересовать и такого рода события.

— Но ты ведь работаешь не в отделе уголовной хроники, а, если не ошибаюсь, в отделе политической информации.

— Верно, но иногда для более успешного изучения дела мы сотрудничаем с другими отделами. Убийство Ито — как раз такой случай. Убийца пока не найден, и нашу газету интересует Ито как человек — это облегчит розыск преступника.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Нет. Пытаемся лишь нащупать нити, ведущие к убийце.

— Что я могу об Ито сказать? Одним словом, типичный армейский офицер.

— Что это означает?

— Военный до мозга костей — другого слова не подберешь.

— Значит, он верил в победу Японии?

— Безусловно!

— И все же его взгляды должны были отличаться от взглядов тех военных, которые находились в самой Японии. Он служил за границей, причем в нейтральной стране, где особенно четко можно себе представить военную ситуацию. По своему положению он мог дать объективную оценку происходивших событий. Правда, в Японии существовала так называемая морская группировка, которая считала, что поражение Японии в войне неизбежно.

— Ито был не моряком, а армейским офицером.

— И поэтому верил в победу?

— В фанатичной вере в победу Японии как раз проявлялась его ограниченность, он служил в нейтральной стране, но вполне пришелся бы ко двору в нашем посольстве в Германии.

В голове Соэды что-то начало проясняться.

— Значит, в самом представительстве были противостоящие друг друг группировки?

— …

— Это так, господин Мурао?

— В точности я этого не знал. — Мурао попытался уклониться от прямого ответа.

— Неужели? В таком случае позвольте изложить свои соображения на этот счет. В ту пору в нейтральной стране активно действовали разведки как стран оси, так и союзных держав. Причем на морскую группировку в Японии рассчитывала Англия. Ведь японский военно-морской флот традиционно считался настроенным проанглийски… Будучи значительно ближе к морской группировке, чем к армейской, Ногами противостоял военному атташе Тадасукэ Ито. Верно ли мое предположение, господин Мурао?

Мурао вдруг повернулся спиной к Соэде.

— Я не вправе ограничивать твое воображение. Каждый волен предполагать все, что ему заблагорассудится. Но скажи мне все же, Соэда: почему ты так упорно копаешься в прошлом Ногами? Тебе кто-то это поручил? Если да, то кто?

— Господин Мурао, возможно, Кэнъитиро Ногами станет моим тестем.

— Что?! — Мурао даже приподнялся в кресле. — Как это понимать?

— У Ногами есть дочь по имени Кумико.

— Вот оно что! — воскликнул Мурао и растерянно умолк.

Соэда открыто встретил его взгляд. Мурао первым опустил глаза и откинулся на спинку кресла.

— Вот оно что, — повторил Мурао. — Я этого не знал, Соэда.

Тьма, скрывавшая подножия гор за окном, теперь окутала их до вершины.

— Послушай, если хочешь узнать что-нибудь о Ногами, поговори с Таки.

— С Таки? — Соэда поднялся со стула. — А где он сейчас находится?

— В Иокогаме, в Гранд-отеле.

— Вот как?

Почему-то Соэда сразу вспомнил о французах-супругах Бернард, которых он разыскивал по токийским гостиницам. Пожалуй, их следовало искать в Иокогаме, подумал он.

— Господин Мурао, а супруги Бернард тоже остановились в этом отеле?

Мурао вздрогнул, но голос его был неожиданно спокойным:

— Об иностранцах с такой фамилией я ничего не знаю… Спроси у Таки, может быть, он о них что-нибудь слышал.

В редакцию Соэда вернулся из поездки в Идзу вечером. Сотрудник отдела сразу же сообщил ему, что звонили по телефону от Асимуры. Должно быть, Сэцуко, решил Соэда.

— Просили, чтобы по возвращении ты позвонил — не позже шести часов.

Соэда взглянул на оставленный номер телефона. В скобках стояло: «Университет Т.» Значит, звонок был от самого Асимуры.

Это несколько удивило Соэду, поскольку до сих пор они, по существу, не общались.

За две или три короткие встречи у Соэды сложилось впечатление об Асимуре как о человеке серьезном, типичном ученом, который предпочитал скорее слушать других, чем активно участвовать в беседе. Впрочем, сухарем его назвать было нельзя.

Звонок Асимуры поверг Соэду в недоумение. Можно было еще понять, если бы Асимура попросил позвонить домой, но он ставил университетский номер телефона и, следовательно, не хотел, чтобы об их разговоре знала Сэцуко.

Соэда позвонил в университет.

Прошу извинить, что не предупредил вас заранее, не могли бы мы встретиться сегодня вечером? — спросил Асимура.

— Да, конечно, тем более что никаких особых дел у меня вечером нет, — ответил Соэда.

— Если вас не затруднит, приходите в ближайший к университету ресторан. Я буду вас там ждать.

— Хорошо, я сразу же выезжаю.

— Вы знаете, где он находится? Это напротив главного входа в университет.

— Более или менее представляю.

В такси Соэда никак не мог решить, зачем он понадобился Асимуре. Недавняя встреча с Мурао на курорте Фунабара подсказывала ему, что, видимо, речь пойдет о Ногами — никакую другую причину для столь неожиданного свидания Соэда представить себе не мог.

Асимура, конечно, проявил трогательную заботу о Кумико, ведь это он настоял, чтобы во время ее поездки в Киото у нее был сопровождающий. Конечно, ему и во сне не снилось, что Ногами жив и даже находится в Японии. И вот он решил со мной посоветоваться — все-таки какие-то странные события происходят в последнее время, и в них невольно оказалась вовлеченной Кумико. Ну и, кроме того, ему должно быть известно о наших отношениях с Кумико. Вероятно, об этом он узнал от Сэцуко, думал Соэда.

Он остановил такси около ресторана и поднялся на второй этаж. На первом этаже было много посетителей, в большинстве студентов.

Асимура сидел у окна и читал газету. Заметив Соэду, он отложил газету и поздоровался.

Соэда, ответив на приветствие, занял место напротив.

— Извините за неожиданное приглашение, — сказал Асимура. — Вы, должно быть, очень заняты?

— Нет, сейчас как раз не очень.

— В отличие от ученых газетчики всегда спешат — ведь каждый день что-нибудь обязательно происходит. А мы заняты все время одним и тем же. В этом смысле ваша работа более живая.

Продолжая распространяться на тему, не имевшую, то всей видимости, никакого отношения к делу, ради которого он пригласил Соэду, Асимура внимательно изучил меню и сделал официантке заказ.

Во время ужина Асимура несколько раз поблагодарил Соэду за заботу, которую тот проявляет о Кумико, подробно расспрашивал о его службе в газете.

Соэда понимал, что Асимуру вряд ли интересует светская болтовня, которую они вели. Просто он, очевидно, никак не решается приступить к главному, ради чего пригласил его сюда.

— Недавно на Кюсю происходил медицинский конгресс, — неожиданно переменил тему Асимура. — Конгресс открылся в Фукуоке. Честно говоря, меня удивило, что в провинции есть такой большой город.

— Я был там однажды в командировке, — сказал Соэда, удивляясь, почему вдруг Асимура заговорил об этом городе.

— Как, и вы там были? — удивился Асимура.

Чему тут удивляться, подумал Соэда, видимо, все ученые не от мира сего, они считают, что, кроме них, никто нигде не бывает и ничего не видит.

— Я ходил там на прогулку в Восточный парк, — добавил Асимура.

— Знаю, это рядом с университетом. Но все же Западный парк мне нравится больше. Оттуда открывается прекрасный вид на море и на острова.

— Да? А я и не знал о его существовании, но вот Восточный…

С чего это он заговорил о парках, подумал Соэда, машинально поддакивая Асимуре.

Асимура поначалу намеревался рассказать Соэде о своей встрече с Ногами — собственно, для этого он и позвал его.

Сразу по приезде из Фукуоки он пригласил Такако и Кумико в ресторан, чтобы как-то передать им свое состояние, как-то, пусть косвенно, поделиться с ними теми чувствами, которые охватили его после неожиданной встречи с Ногами. Но его никто, в том числе и жена, не понял, и его попытка в конечном счете ни к чему не привела.

Асимура чувствовал, что не сможет успокоиться, пока кому-нибудь не расскажет о встрече с Ногами. Но кому? Такако и Кумико исключались, жена тоже была не тем собеседником. Все они были слишком близкие родственники Ногами. Но еще в большей степени для подобного разговора не подходил совершенно посторонний человек. Поэтому Асимура остановил свой выбор на Соэде. С одной стороны, Соэду, как будущего мужа Кумико, нельзя было считать совершенно посторонним, с другой — он не являлся и близким родственником, а значит, мог проявить достаточную выдержку. В этом смысле Асимура посчитал Соэду подходящим собеседником и пригласил его в ресторан.

Но когда наступил момент для откровенной беседы, Асимура пошел на попятную. Он испугался, что Соэда проговорится Кумико, даже если даст слово молчать. А Кумико в свою очередь передаст его матери. Последствия этого представлялись Асимуре настолько серьезными, что заставили его отказаться от первоначального намерения.

Соэда переживал примерно то же самое. Он считал, что Ногами жив и приехал Японию под фамилией француза Бернарда. Его уверенность окрепла после поездки в Идзу к Мурао.

Но Соэду больше всего сдерживало то, что француженка оказалась женой Ногами. Иначе он давно уже набрался бы мужества и поделился бы с Такако и Кумико своими догадками. Но имел ли он право говорить им о том, что у Ногами есть другая жена? Он не посмел бы сказать об этом не только Такако, но даже сидевшему перед ним Асимуре.

Слов нет, Асимуре можно было бы открыться, думал Соэда, но все же опасно — а вдруг Асимура о его предположениях расскажет Сэцуко, уже не говоря о Такако и Кумико. Какое это будет для них потрясение!

Разумеется, Кумико и ее мать обрадуются, узнав, что Ногами жив. Но когда им станет известно о француженке — новой жене Ногами, — их радость мгновенно померкнет…

Итак, Асимура, желая поведать о своей встрече с Ногами, начал с прогулки в Восточный парк, но тут же остановился. Соэда тоже: сказал, что ездил в Идзу, и умолк, так и не осмелившись рассказать о цели своего визита.

— Вот как? Значит, вы побывали в Идзу? — Асимура сделал вид, будто эта новость его заинтересовала.

— Да, пришлось съездить по одному делу. Утром выехал и только что возвратился в Токио — вскоре после вашего звонка в редакцию.

— Похоже, у вас уйма работы, — посочувствовал Асимура. — И все-таки, раз вы были в Идзу, надо было хотя-бы денек провести на горячих источниках.

— К сожалению, не удалось.

— На каком же курорте в Идзу вы побывали?

— В Фунабара.

— Слышал, слышал, это, кажется, там изумительно готовят дичь. Мне об этом один знакомый рассказывал…

Ужин окончился, подали чай. После чая время на откровенную беседу едва ли останется, подумал Соэда.

— Извините, что я заставил вас приехать сюда, — сказал Асимура, испытывая неловкость из-за глупого положения, в которое сам себя поставил. — Особого дела у меня к вам не было. Просто захотелось повидаться.

Соэда молча посмотрел на Асимуру.

— Понимаете, я посчитал своим долгом поблагодарить вас за внимание, которое вы уделяете Кумико.

— О чем вы говорите! — воскликнул Соэда.

— Ну хорошо, тогда пойдемте, — сказал Асимура, взяв свой портфель. Он медленно направился к выходу. В этой медлительности Соэда усмотрел непонятную нерешительность, в которой все еще пребывал Асимура.

Но подходящий момент был упущен. Они спустились на первый этаж, здесь по-прежнему было много студентов, некоторые, завидев Асимуру, кланялись ему.

Выйдя на улицу, они молча дошли до трамвайной остановки, близ которой выстроились в ряд букинистические лавки.

— Вы где живете, господин Соэда? — спросил Асимура.

— В Сиба, квартал Атаго. Там наше общежитие для холостяков.

— А мне в другую сторону, но я вас подвезу.

Асимура поднял руку и остановил проезжавшее такси. В машине они молчали, а через несколько минут Соэде уже надо было выходить. Да и общей темы для разговора не находилось.

В странном настроении Соэда простился с Асимурой.

Он медленно шел по знакомой улице. Не верится, что Асимура пригласил его только для того, чтобы поблагодарить за заботу о Кумико. Наверняка он хотел поговорить о другом, но почему-то не решился.

Что же хотел сказать ему Асимура? И почему не сказал?

Ну а что, если Асимура, как и он, верит, что Ногами жив? Это настолько серьезно, что ни жене, ни Кумико, ни Такако сказать об этом нельзя. Но и молчать он не в силах. Может быть, поэтому он решил встретиться со мною?

— Да, именно так, Асимура находится в положении, сходном с его собственным.

Соэду охватило запоздалое сожаление: надо было ему первому сказать о своих предположениях, тогда Асимура, возможно, ответил бы откровенностью на откровенность. Соэде не терпелось узнать, насколько Асимура уверен, что Ногами жив, и откуда он это взял.

Его вывели из задумчивости огни станции Отяномидзу. Казалось, что платформа плыла в темноте, словно корабль.

И в этот момент Соэду осенило — он понял скрытый смысл того, что при прощании сказал ему Мурао: поезжай в Иокогаму, в Гранд-отель! Ну конечно же, надо ехать — и не одному, а вместе с Кумико.

 

23

Хозяин гостиницы «Цуцуия» шел по длинному коридору в свою комнату, находившуюся за кухней и спальней для обслуживающего персонала.

Сегодня к вечеру раньше, чем обычно, стали появляться желающие снять номера на ночь. Гостиница стояла на бойком месте, и постояльцев — хотя и не слишком высокого ранга — всегда было много.

Хозяин открыл дверь, вошел и остановился посреди комнаты. У стены стоял довольно старый стол. Эту комнату хозяин обычно убирал сам, никому не доверяя. Здесь царил идеальный порядок, который свидетельствовал не столько о прирожденной аккуратности, сколько о привычке, приобретенной в прошлом.

Хозяин, продолжая стоять посреди комнаты, прежде всего бросил внимательный взгляд на стол. Электрическая лампочка, свисавшая с потолка, освещала резко выдающиеся на его лице скулы и оставляла затемненными впадины на щеках.

На лице хозяина застыло напряженное выражение. Он внимательно оглядел комнату, куда посторонним вход был строго-настрого запрещен.

Ему казалось, будто в комнате что-то неуловимо изменилось после того, как он заходил сюда в последний раз. Словно кто-то здесь побывал и привел в движение заполнявший комнату воздух.

Один за другим он оглядел предметы, лежавшие на столе: конторские книги, чернильницу, ручку, пачку сигарет, карандаш, стопку почтовой бумаги. На каждом предмете у него были свои, хотя и примитивные метки. Конторские книги были сложены особым образом, в определенном положении оставлены чернильница и ручка, стопка почтовой бумаги положена чуть-чуть косо. Он с первого взгляда мог определить, дотрагивался ли кто-либо в его отсутствие до этих предметов.

Все оставалось на своих местах: и конторские книги, и ручка с чернильницей, и стопка почтовой бумаги. Вот только обложка, накрывавшая почтовую бумагу сверху, была слегка сдвинута: словно кто-то приподнимал обложку и перелистал несколько листков.

Хозяин открыл дверь, выглянул в коридор и окликнул служанку:

— Эй, Отанэ, пойди сюда!

Из комнат второго этажа доносились громкие голоса постояльцев. Хозяин хлопнул в ладоши и еще раз позвал служанку.

Где-то вдалеке откликнулся женский голос, и почти сразу же в конце коридора показалась круглолицая краснощекая девушка.

— Вы меня звали, хозяин?

— Зайди сюда. — Он пригласил ее в комнату.

— Кто-нибудь заходил в эту комнату в мое отсутствие? — спросил он, бросив на служанку пронзительный взгляд.

— Нет, — ответила служанка, встревоженно глядя на строгое лицо хозяина.

— Может быть, Офуса? — Хозяин назвал имя второй служанки.

— Не знаю, но, пока вы были в конторе, я и Офуса обслуживали гостей. Думаю, у нее не было ни одной свободной минутки, чтобы сюда заглянуть.

Хозяин задумался, потом спросил:

— Где сейчас Эйкити?

— Кажется, дежурит у входа.

— Так-так.

— Хозяин, у вас что-нибудь пропало?

— Нет, дело не в этом…

Служанка удивленно посмотрела на хозяина.

— Ну хорошо. Раз, говоришь, никто не заходил, значит, так оно и есть. Тебе ведь известно, что сюда я никому не разрешаю заходить?

— Я и не захожу.

— Знаю, знаю! Ладно, возвращайся наверх.

Выпроводив служанку, хозяин закрыл дверь и сел за стол. Он выдвинул один за другим все ящики и внимательно просмотрел их содержимое. Никаких признаков того, что кто-то в них копался, он не обнаружил.

Он вытащил из нагрудного кармана сигарету, чиркнул спичкой и затянулся. Курил он долго, пока не выкурил сигарету до конца.

Со второго этажа послышались громкие мужские голоса и смех. Потом кто-то стал спускаться вниз по лестнице.

Хозяин некоторое время прислушивался к этим звукам, потом, раздавив окурок в пепельнице, поднялся из-за стола, подошел к стенному шкафу и открыл дверцу. В шкафу высилась горка ватных одеял и матрасов, сложенных в идеальном порядке. Так аккуратно их мог уложить лишь солдат, не один год проведший в казарме.

Хозяин сунул руку между одеялами и вытащил узкую коробку для хранения носовых платков. Под тяжестью одеял крышка коробки продавилась.

Он поставил коробку на стол и снял крышку, в коробке лежала стопка почтовой бумаги — верхние четыре или пять листков были исписаны.

Хозяин начал читать написанное, попутно кое-что вычеркивая и исправляя. Потом стал быстро писать. Время от времени он останавливался, закуривал, а затем писал дальше. На его лице застыло суровое выражение, которое еще больше подчеркивали глубокие морщины, прорезавшие лоб.

Заслышав приближающиеся по коридору шаги, он поспешно накрыл написанное листком чистой бумаги.

— Хозяин! — донесся из-за двери голос служанки.

— Чего тебе? — недовольно спросил он, слегка приоткрыв дверь. — В чем дело, говори скорее.

Служанка вошла в комнату и испуганно замерла, увидев злое лицо хозяина.

— Постоялец, занявший Кленовую комнату, просит перевести его в большую. Эта ему мала.

— Большая комната уже занята, в десять часов туда приедут. Скажи, что других комнат нет.

— Я ему объяснила, но он требует.

— Скажи, что нет, — раздраженно сказал хозяин.

— Хорошо, пусть будет доволен тем, что есть.

— Нет! Скажи, что вообще ничего нет.

— Что?!

— Пусть убирается, и никакой платы не бери.

Служанка оторопела. Должно быть, хозяин сегодня перегрелся на солнце, решила она и поспешно вышла.

Хозяин снова взялся за перо, его лицо сохраняло мрачное выражение. Он писал еще около часа и всего исписал десять листков почтовой бумаги. Немало он потратил времени, чтобы столько написать! Но ведь это было не обычное письмо.

Хозяин достал из ящика стола конверт, тщательно написал на нем адрес, а на обратной стороне — свою фамилию: Цуцуи. Потом аккуратно сложил исписанные листки и собирался уже было вложить их в конверт, когда какой-то звук заставил его насторожиться. Он поспешно спрятал письмо под стопку конторских книг, поднялся и тихо отворил окно. Свет от электрической лампочки упал на ветки аралии, росшей под окном.

— Кто тут? — крикнул Цуцуи, вглядываясь в темноту.

— Это я, Эйкити, — ответил сидевший под окном на корточках мужчина, поднимая голову. Это был тот самый мужчина в рабочей куртке, которого встретил Соэда при последнем посещении гостиницы.

— Ты, Эйкити? Что ты тут делаешь?

— Сточная канава засорилась, я решил ее немного почистить, днем некогда было, вот я и занялся ею сейчас.

— Та-ак… И давно ты здесь?

— Нет, только пришел.

— Понятно, но сегодня много приезжих, иди-ка лучше в вестибюль, встречай их, а очисткой канавы займешься днем, когда виднее, — сказал Цуцуи и закрыл окно.

Он постоял некоторое время у окна, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов работника и к шелесту листьев аралии, которую он, должно быть, задел, уходя.

Цуцуи вернулся к столу, вытащил письмо и густо смазал конверт клеем. Потом достал из ящика две марки и наклеил их в углу конверта с такой точностью, будто они были отпечатаны на нем в типографии. Потом он встал из-за стола, сунул конверт в карман и похлопал по карману, как бы удостоверяясь, что конверт на месте.

Потом он прошел через вестибюль и у дверей сунул ноги в деревянные сандалии, которыми пользовались постояльцы, выходя на улицу.

— Вы куда, хозяин? — спросила проходившая мимо служанка.

— По делу, скоро вернусь, — буркнул Цуцуи и вышел на улицу.

Мимо гостиницы хозяин шел медленно, но, завернув за угол, ускорил шаги, а потом даже побежал. Сандалии громко стучали в вечерней тишине.

Но вот и почтовый ящик, он висит на малолюдной улице позади станции.

Цуцуи вытащил из кармана письмо и просунул его в щель почтового ящика. Несколько секунд он еще не колебался, потом разжал пальцы и услышал, как письмо упало на дно ящика.

Обратно он шел медленно, еле передвигая ноги, словно вся эта операция совершенно его обессилила. Про себя он повторял фразу за фразой содержание только что брошенного в ящик письма.

Внезапно позади зажглись фары автомашины, свет отбросил на дорогу его длинную черную тень. Цуцуи настолько был занят своими мыслями, что не обратил внимания на эту машину, хотя она стояла здесь с потушенными фарами, еще когда он торопился к станции.

Большая черная машина иностранной марки, поравнявшись с ним, замедлила ход.

— Послушайте, — обратился к нему водитель, — не знаете ли случайно, где здесь живет Ямаока?

Цуцуи обернулся. Внутри машины было темно. При слабом уличном освещении он разглядел лишь продолговатое лицо водителя, которому на вид можно было дать лет двадцать пять.

Ничего особенного в этом вопросе не было: просто водитель решил, что Цуцуи — местный житель и может сообщить ему нужный адрес.

— Господин Ямаока? — переспросил Цуцуи, пытаясь вспомнить всех соседей.

— Погоди, дай-ка я сам расспрошу, — послышался другой голос из открывшейся дверцы салона.

В обычных машинах, когда открывают дверцу, всегда зажигается верхний свет. В этой же почему-то он не зажегся. Цуцуи на это не обратил внимания.

— Простите за беспокойство, — донесся голос изнутри машины, и Цуцуи увидел шевельнувшуюся там фигуру. — Мы никак не можем найти господина Ямаоку по имеющемуся у нас адресу. Может быть, вы его знаете, он служит в министерстве земли и леса.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь, — ответил Цуцуи, перебрав в памяти знакомые фамилии соседей.

И тогда из машины донесся еще один голос:

— Если не ошибаюсь, вы хозяин гостиницы «Цуцуия»?

Голос прозвучал дружески, даже чуть-чуть фамильярно.

— Да, а вы кто будете? — удивленно спросил Цуцуя, наклоняясь к открытой дверце. Голос был незнакомый, и Цуцуи решил, что это один из его прежних постояльцев.

— Неужели не узнаете?

Человек высунул голову из машины, но при слабом освещении Цуцуи не смог разглядеть лица.

— Простите, не узнаю.

— А вы подойдите ближе.

Цуцуи сделал шаг к машине и в то же мгновение получил сильный толчок в спину. Ударил его водитель, незаметно вышедший из машины и оказавшийся у него за спиной.

Падая, Цуцуи почувствовал, как сильные руки схватили его за плечи и втащили в машину. В следующий момент он оказался на полу машины между сиденьем водителя и ногами сидевших в салоне.

Машина рванулась вперед, быстро набирая скорость. Все произошло в течение считанных секунд.

Затем кто-то, схватив его за шиворот, потянул вверх. Он оказался на сиденье между двумя мужчинами.

— Что вам нужно! — закричал Цуцуи, но тут чьи-то железные пальцы сдавили ему горло.

Цуцуи решил, что его душат. Но пальцы на горле сильнее не сжимались, хотя дышать было тяжело. Он понял, что горло ему сжимают, чтобы он не мог кричать. Машина мчалась по темным улицам на большой скорости. Район был хорошо известен Цуцуи, но сейчас это не имело значения, ибо хозяин гостиницы был отрезан от внешнего мира. Светящиеся неоновыми вывесками магазины, медленно идущие пешеходы, мчащиеся навстречу автобусы, сидящие в них пассажиры — все это, как и полицейские-регулировщики, уже не имело никакого отношения к Цуцуи, жизни которого угрожала смертельная опасность.

— Еще немного терпения, — услышал он низкий, хрипловатый голос одного из мужчин. — Не очень комфортабельно, но ничего не поделаешь: вдруг вздумаешь звать на помощь.

Цуцуи попытался было жестами дать понять, что звать на помощь не собирается, но сидевшие рядом мужчины, словно в тиски, зажали его руки.

Шоссе сменилось широкой автострадой. Снова миновали несколько перекрестков. Всякий раз, когда машина останавливалась на красный свет, мужчины, сидевшие по бокам, широкими спинами загораживали боковые стекла.

Машина свернула в район Мэгуро. Миновали храм Юдендзи, и вскоре машина нырнула под эстакаду Восточного шоссе. Цуцуи по-настоящему испугался, когда машина помчалась в направлении Сангэндзяя: у него были на то основания — он вспомнил, с кем несколько дней назад уже проделал этот путь. Цуцуи застонал.

— Веди себя тихо, — словно ребенку, строго сказал сосед слева, — иначе сделаем больно.

Мужчины, сидевшие по обе стороны от него, обладали атлетическим телосложением, и эти слова были не пустой угрозой.

У оживленного перекрестка Сангэндзяя красный свет заставил машину остановиться. Цуцуи проводил взглядом ярко освещенную электричку. Рядом, спереди и сзади, ожидая зеленого света, стояли бесчисленные машины, но никто из сидевших в них не обратил внимания на ту машину, где сидел Цуцуи.

Вспыхнул зеленый свет светофора, машины ринулись вперед, и никому не было дела до владельца гостиницы «Цуцуия».

Шел одиннадцатый час, когда машина, миновав станцию Кедо и сделав крутой поворот, помчалась по узкой темной улице.

Вскоре дома кончились, и машина поехала по проселочной дороге, по обе стороны которой чернели поля и рощи. Затем она свернула на еще более узкую дорогу, похожую на обыкновенную тропинку. По крыше машины застучали ветки деревьев — значит, они въехали в рощу. Жилых домов тут же не было, и вскоре машина остановилась. Ночью в такое место вряд ли кто заглянул бы по своей воле. Здесь кричи не кричи — никто не услышит.

— Извини за доставленные неудобства, — сказал мужчина. Клещи, сжимавшие горло Цуцуи, ослабли. — Ты вел себя молодцом — ни разу за всю дорогу не крикнул.

— А что толку кричать? — сказал Цуцуи.

— Ты прав, Кадота, — сказал мужчина.

Владелец гостиницы замер от неожиданности, услышав свое настоящее имя.

— Когда вы узнали? — ровным голосом спросил он.

— Далеко не сразу после того, как здесь был убит Тадасукэ Ито, — в тон Кадоте, спокойно ответил мужчина. — Нам пришлось положить немало сил на розыски убийцы. Мы ведь понимали, что за этим убийством скрывается нечто более серьезное.

— Значит, с бывшим подполковником Ито вы продолжали быть в контакте и после окончания войны?

— Ты удивительно догадлив.

— Как называется ваша организация?

— Это к делу не относится, в данном случае нет необходимости ее называть. Скажу только, что нашу группу объединяли с бывшим подполковником Ито общие цели.

— Откуда вы узнали мое настоящее имя? Вам сообщил Ито?

— Нет, мы не от Ито узнали, что бывший стажер японского представительства в нейтральной стране Гэнъитиро Кадота и нынешний владелец гостиницы «Цуцуия» в Синагаве Гэндзабуро Цуцуи — одно и то же лицо. Правда, Ито однажды сказал нам, что стажер Кадота находится в Токио. Больше он не хотел ничего сообщать, все еще питая, очевидно, к тебе дружеские чувства.

— Когда же вы все-таки узнали?

— Когда выяснили, где останавливался Ито по приезде в Токио. Честно говоря, сначала мы ничего не подозревали. Что ж тут необычного, если человек, приехавший из провинции, остановился в гостинице «Цуцуия». Правда, нам поначалу было неясно, почему он поехал в район Сэтагая. Версию о том, что Ито привезли туда насильно, мы сразу же отбросили. Несмотря на солидный возраст, он все же имел третий дан по борьбе дзю-до. Такого человека силой не затащишь.

— И что же?

— Мы пришли к выводу, что кто-то обманным путем заманил его в это место. И этот кто-то и был его убийцей. Причем задушить такого сильного человека, как Ито, можно было, если накинуть ему шнурок на горло неожиданно. Но потерять бдительность настолько Ито мог лишь в том случае, если человек, шедший рядом с ним, был хорошо ему знаком.

— Так, — согласно кивнул головой Кадота. — И вы сразу стали подозревать меня?

— Нет, для этого потребовалось время. В самом деле, розыск длился очень долго. Дело в том, что оставалась неясной причина, побудившая Ито срочно приехать в Токио. До сих пор он всегда извещал нас заранее о своем приезде в столицу. И только на этот раз ничего не сообщил. Ведь мы узнали о том, что Ито находился в Токио, лишь из газеты, поместившей извещение о его убийстве… А ведь он был наш соратник. Он лишь для виду занялся в провинции галантерейной торговлей, на самом же деле продолжал оставаться активнейшим борцом, посвятившим себя патриотическому служению родине. Но для того, чтобы тщательно скрыть свою деятельность, он поселился в провинции, вел скромный образ жизни и даже не вступил в Лигу братства бывших военных, которая была создана после войны.

— А дальше? — спросил Кадота.

— Итак, оставалась неясной причина приезда Ито в Токио, хотя мы, безусловно, были уверены, что между его приездом и убийством существовала тесная связь. Поэтому вначале мы занялись выяснением причин, побудивших его приехать в Токио. Прежде всего мы послали письмо его приемному сыну, но тот ничего вразумительного нам ответить не смог. Нам удалось выяснить, что накануне убийства Ито ездил в Дэнэнтефу и Аояму. Мы проверили списки всех жителей этих районов и натолкнулись на интересный факт: оказалось, что в Дэнъэнтефу проживает Таки — бывший главный редактор известной газеты, а в Аояме — начальник отдела в департаменте стран Европы и Азии министерства иностранных дел Мурао. Это позволило нам сделать первый шаг к разгадке. Ведь Мурао находился на дипломатической работе в том самом представительстве в нейтральной стране, где ты был стажером, а Таки — спецкором газеты. Но ведь в том же представительстве служил и военный атташе Ито. Вот почему поездки к Таки и Мурао, да еще такие поспешные, невольно наводили на мысль о том, что стряслось нечто экстраординарное.

Пока один из мужчин говорил, другой крепко держал Кадоту за руки.

— И это действительно было так, ибо Ито встретился, можно сказать, с призраком. В книге посетителей одного из храмов он наткнулся на подпись, сделанную этим призраком… Дальше все было уже просто. Мы догадались, что посещение Таки и Мурао было связано с намерением Ито выяснить кое-что о дипломате, служившем одновременно с ними в представительстве. В сорок четвертом году там умер первый секретарь Кэнъитиро Ногами. Вроде бы в связи с болезнью его поместили в швейцарскую больницу, где он и скончался. По крайней мере так сообщалось в газетах. Вот мы и подумали, что, обнаружив в книге посетителей знакомый почерк, Ито помчался в Токио, чтобы выяснить у Таки и Мурао, действительно ли Ногами умер… Потребовалось немало времени, прежде чем мы пришли к этому выводу. Но и тогда мы еще не знали, что Кадота и владелец гостиницы «Цуцуия» — одно и то же лицо.

В ночной тишине послышался отчетливый шум проходившей электрички, хотя до нее было не меньше километра.

— Итак, мы предположили, что Ногами вовсе не умер. Ничем иным нельзя было объяснить поспешный приезд Ито в столицу и его визиты к Таки и Мурао. И все же твердой уверенности у нас не было: ведь о смерти Ногами в свое время было опубликовано официальное сообщение. На всякий случай мы решили проверить семью Ногами и выяснили, что у вдовы, по-видимому, нет и тени сомнения относительно кончины мужа. Отсюда следовало, что, даже если Ногами жив и приехал в Японию, он не сообщил об этом ни жене, ни другим родственникам. Возникает вопрос: почему? Нас это заинтересовало, и мы решили выяснить причину столь странного его поведения. Вначале мы попытались расспросить об этом Хаки, но после нашего первого к нему визита он быстренько уехал из Токио на горячие источники Асама. Мы отыскали его и там. Он встревожился, но ничего нам не сказал и сразу после нашей встречи скрылся на горном курорте в Татэсине. Одновременно он подал в отставку с поста директора-распорядителя Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами… Его поспешная отставка показалась нам подозрительной, и, когда мы встретились в Татэсине и спросили его напрямик, где находится Ногами, он ответил, что Ногами умер, но его побледневшее от страха лицо сказало нам больше всяческих слов.

— Да, он типичный интеллигент и слабый духом человек, — сказал Кадота.

— Правильно. И когда мы как следует на него нажали, он признался, что, хотя сам в точности ничего не знает, смерть Ногами далеко не достоверна, поскольку ни один японец не был свидетелем его последних минут в швейцарской больнице. Тогда мы спросили у Таки: если Ногами не умер, зачем понадобилось официальное сообщение о его кончине?..

— Что же ответил Таки?

— Сказал, что не знает. Тогда мы через наши каналы проверили деятельность Ногами в бытность его первым секретарем японского представительства и выяснили: японский дипломат Ногами работал в пользу врага. И это в тот момент, когда Япония вела ожесточенную войну!

Словами не передать наше возмущение и негодование. Ногами стремился добиться скорейшей капитуляции Японии и в этих целях вступил в контакт с находившимся в то время в Швейцарии руководителем американской стратегической разведки и с разведывательными органами Англии. Стало ясно, что официальное сообщение о смерти Ногами не что иное, как камуфляж, для того чтобы он мог принять гражданство другой страны. По-видимому, он сбежал из швейцарской больницы в Англию, где совместно с представителями союзных держав стал добиваться скорейшей капитуляции Японии. В то время Швейцария была центром разведывательной деятельности этих держав. Американскую разведку возглавлял чрезвычайно опытный человек, ставший впоследствии руководителем Центрального разведывательного управления и пользовавшийся абсолютным доверием Рузвельта. Английские разведчики имели прямой контакт с Уинстоном Черчиллем. Попав в сети этих матерых разведчиков, Кэнъитиро Ногами в конечном счете стал на путь предательства родины.

— И что же дальше? — тихо спросил Кадота.

— Безусловно, такие типы имелись и в японских правительственных кругах. Каким бы выдающимся человеком ни был Ногами, осуществление задуманной операции в одиночку было ему не под силу. Поэтому, вне всякого сомнения, он поддерживал секретную связь с проанглийской и проамериканской группировкой, окопавшейся в правительстве. И эта ядовитая змея, притаившаяся на груди у льва, своими действиями заставила Японию сдаться, хотя японская армия обладала достаточными силами и вооружением, чтобы продолжать длительное сопротивление.

— Но послушайте!..

— Подожди. Ты хочешь сказать, что один Ногами не мог добиться такого результата. Трудно, конечно, измерить, насколько его предательская деятельность способствовала столь огромному по значению событию, каким явилась капитуляция Японии. И все же… И все же не может быть прощения человеку, который, будучи японским дипломатом, вступил на путь сговора с вражеской стороной во время войны, отказался от своего гражданства и содействовал поражению в войне нашей Великой империи. Мы ему этого никогда не простим, — сказал мужчина, возвысив голос. — Наверно, Ито тоже верил, что Ногами умер, — продолжал он после некоторой паузы, — но потом понял, что это был камуфляж и Ногами — живой и здоровый — приехал теперь в Японию развлечься. Это возмутило бы не только Ито, но и любого гражданина Японии: допустимо ли, чтобы предатель родины тайно пробрался в Японию и преспокойно разгуливал по нашей земле?! Ито, несомненно, сразу по приезде в Токио направился к Таки и Мурао, сказал им, что Ногами, по-видимому, жив и в настоящий момент находится в Японии, и настойчиво стал их расспрашивать, где его можно найти. Однако оба они притворились, будто ничего не знают. Это, конечно, наше предположение, но, думаю, оно вполне обоснованно. Несмотря на их лживые заверения, Ито им не поверил. В то же время он начал догадываться об истинном лице Ногами. На эту мысль его навело присутствие в столице еще одного важного лица.

Во время войны Ногами был связан с морской группировкой. Ведь морской флот с самого начала был противником решительной позиции в войне. Поэтому и в представительстве Японии в нейтральной стране все время существовала вражда между представителями армии и военно-морского флота. Ногами, вступив в сговор с морской группировкой и пользуясь ее тайной поддержкой, бежал из швейцарской больницы — скорее всего, как мы уже говорили, в Англию. Причем этому непосредственно содействовал еще один человек. Этим человеком был… ты, Кадота. Именно тебе, стажеру Кадоте, поручили сопровождать Ногами в швейцарскую больницу.

Когда Ито узнал, что Ногами жив, он впервые почувствовал к тебе недоверие. Должно быть, он со всей настойчивостью стал тебя расспрашивать, и ты в конце концов не выдержал и во всем ему признался. Тогда Ито пришел в сильное возбуждение и потребовал, чтобы ты немедленно привел его к Ногами. Он принял решение убить предателя родины…

Издалека донесся какой-то шум. Мужчина высунулся из машины и прислушался. Убедившись, что ничего подозрительного нет, он продолжал:

— Да, Кадота, именно ты помог Ногами бежать. Теперь понятно, почему ты подал в отставку и ушел из министерства иностранных дел. После всего, что случилось, тебе нельзя было там оставаться… Я думаю, что и сейчас Ногами приехал в Японию не без твоей помощи. И ты, и Хаки с Мурао знаете, где он сейчас находится. Ведь так?

— Считайте, что так, — четко выговаривая слова, произнес Кадота.

— Далее ты подумал, что разгневанный Ито может, чего доброго, убить Ногами. Мало того, ты испугался, что, если Ито это сделает, вся ваша тогдашняя секретная деятельность всплывет на поверхность. И ты решил прикончить Ито.

Вдалеке темноту прорезал свет автомобильных фар.

— Вероятно, ты пообещал Ито проводить его к Ногами. И вот наступил тот самый вечер. Ты предупредил Ито, что вместе выходить из гостиницы не стоит, и вы, чтобы не привлекать к себе внимания, поодиночке покинули гостиницу и встретились в заранее условленном месте. Затем ты привел Ито на окраину Сэтагая. Возможно, сначала вы сели в такси и вышли довольно далеко от намеченного тобой места. Потом отправились туда пешком. Должно быть, ты опасался, что такси может навести на след, и к тому же рассчитывал, что, пока вы пешком дойдете до места, достаточно стемнеет. Ито полностью тебе доверял, спокойно шел рядом и поэтому оказался совершенно беззащитным, когда ты неожиданно набросился на него сзади, накинул на шею шнурок и начал душить. Взгляни, вон там ты его задушил. — Мужчина указал пальцем туда, где вдалеке виднелись редкие огоньки, а вокруг простирались поля и чернело мелколесье, окутанные кромешной тьмой. — Нам пришлось немало потрудиться, пока мы выяснили, что убийцей был именно ты. Сначала мы задались целью узнать, почему Ито оказался на окраине Сэтагая. В то время нам еще не было известно, что настоящее имя владельца гостиницы «Цуцуия» — Кадота, и мы терялись в догадках: что за человек сопровождал Ито в Сэтагая? Со слов Ито мы узнали о твоем пребывании в Токио и решили, что, по-видимому, его сопровождал ты, но разыскать тебя сразу не смогли… Мы специально отправили своего человека к тебе на родину. Ему удалось выяснить, что ты, подав в отставку, некоторое время слонялся без дела, а потом уехал в Токио, после чего вскоре прошел слух о твоей смерти. Не исключено, что к раздуванию этого слуха приложил руку Мурао. В чем-то это походило на операцию с Ногами, когда тому потребовалось освободиться от японского гражданства и бежать, Вначале мы думали, что Ито был в Токио лишь у Таки и Мурао, но вскоре нам показалось это странным. Вызывал подозрение и тот факт, что Ито остановился именно в гостинице «Цуцуия». К сожалению, мы не располагали ни одной фотографией бывшего стажера Кадоты, потому до последних дней не знали, что это он скрывается под личиной хозяина гостиницы «Цуцуия».

— Это вы стреляли в Мурао? — перебил Кадота.

— Да, мы.

— Зачем вам это понадобилось?

— А тебе разве не ясно? Мы были уверены, что Таки и Мурао кое-что известно. Но мы потеряли след Таки, когда он сбежал с курорта в Татэсине. Он ведь страшно боялся нашего преследования. Мурао в какой-то степени обезопасил себя, уйдя под защиту такой организации, как министерство иностранных дел. Однако мы должны были любым путем заставить Мурао расколоться и решили припугнуть его. Член нашей организации узнал накануне о том, что Мурао под чужой фамилией остановился в Киото в отеле М. Убить его было проще простого, но мы хотели лишь нагнать на него страху.

— Я так и думал.

— Вот как? Значит, ты был в курсе событий? Может, ты сообщишь нам сейчас и где находится Ногами?

— Этого я сделать не могу, — твердо заявил Кадота. — Вам ведь известно, что меня связывали с Ногами особые отношения. Это все верно, что Ногами, якобы заболев, уехал в Швейцарию, где установил контакт с разведывательными органами союзных держав. Однако это он делал лишь для того, чтобы добиться окончания войны и таким образом спасти японский народ от катастрофы… Он понимал: поражение Японии в войне неизбежно и оно неумолимо приближается. Но армейская группа, в которую входил и подполковник Ито, с тупым упорством настаивала на продолжении войны и ввергла в конечном счете японский народ в беду.

— Значит, как мы и думали, именно ты помог Ногами бежать?

— Считайте, как хотите. Я просто придерживался его взглядов. Мы установили тайные контакты с нашими зарубежными морскими атташе, а также с высокопоставленными чиновниками в правительстве, которых вы называете «ядовитой змеей, притаившейся на груди у льва». Несомненно, переход в противный лагерь Ногами не мог осуществить в одиночку.

В этот момент их осветил яркий свет фар незаметно подъехавшей машины.

Машина остановилась и сразу же потушила фары. Послышался звук открываемой дверцы, затем — шаги приближающегося человека. Кадоту удивило, что окружавшие его люди не проявили при этом никаких признаков беспокойства.

— Благодарю за труды, — заговорил подошедший. — Разговор закончен?

— В общих чертах да, — ответил мужчина, беседовавший с Кадотой. Другой, который все время держал Кадоту за руки, вышел из машины, уступая место вновь прибывшему.

Машина качнулась, сиденье под тяжестью этого человека заскрипело. В темноте Кадота не мог различить его лица, но сразу ощутил боль, когда тот, словно тисками, сжал кисть его руки.

— Извините, хозяин, за доставленное беспокойство, — сказал вновь пришедший.

— Так это ты?! — воскликнул Кадота.

— Вы, хозяин, кажется, в последнее время стали меня подозревать. Придется назвать вам свое настоящее имя, не все же время мне оставаться вашим работником Эйкити. Я Дзекю Такэи — руководитель общего отдела Лиги национального возрождения Японии, а это члены руководства лиги: председатель Синъити Окано и вице-председатель Тоедзо Сугисима. Запомни! Правда, не уверен, что это тебе понадобится.

— Я готов умереть. Когда-нибудь это должно было случиться.

— Тебе не откажешь в смелости… Узнали, где находится Ногами? — обратился он к своим друзьям.

— Пока молчит.

— Вот как? Ты, Кадота, — преступник, совершивший убийство. Здесь, на этом месте, ты убил нашего соратника Тадасукэ Ито. Но мы не передадим тебя в руки полиции…

— Сами убьете?

— Согласно закону, убийцу приговаривают к смертной казни. Поэтому умрешь и ты. И казнь совершим мы сами… Теперь, когда ты знаешь, что тебя ожидает, ты, конечно, не скажешь нам, где находится Ногами?

— Не могу.

— Мы не намерены обманывать тебя обещаниями, будто признание облегчит твою участь. Но и пытать мы тебя тоже не будем. Мы, как джентльмены, ждем твоего добровольного ответа.

Кадота молчал. В тишине было слышно лишь его прерывистое дыхание.

— Я ничего не скажу, — наконец прохрипел он.

— Не скажешь?

— Не скажу, — после продолжительного молчания ответил Кадота.

— Кадота, еще раз спрашиваю тебя: где находится Кэнъитиро Ногами? Разумеется, он прибыл в Японию под вымышленной фамилией, вполне возможно, он носит даже иностранную фамилию: ведь он не подданный Японии. Итак, под какой иностранной фамилией он приехал в Японию? Где он остановился?

— Не знаю! — крикнул Кадота.

— Прекрасно. Ты ведешь себя, как настоящий мужчина, но простить тебя мы не можем, потому что ты убил Ито.

— У меня не было иного выхода, — в отчаянии произнес Кадота.

— Значит, ты с самого начала понял, что тебе здесь будет конец? Ты прав, здесь навеки успокоилась душа Ито, здесь кончится и твоя жизнь.

В темном нутре машины слышалось лишь прерывистое дыхание Кадоты. Оно вырывалось натужно, с диким, почти нечеловеческим хрипом.

Потом послышался странный звук — будто несколько детишек одновременно взвизгнули, радуясь своей выходке. И воцарилось молчание — молчание смерти.

 

24

Машина въехала в Иокогаму. Погода стояла хорошая, и на тротуарах гуляло много народа.

— Уж не помню, когда я в последний раз была в Гранд-отеле, — сказала Кумико, сидевшая рядом с Соэдой.

Предложение Соэды поехать в воскресенье в Иокогаму и пообедать в Гранд-отеле было для Кумико неожиданным. Она вначале заколебалась, поскольку была ее очередь дежурить на работе, но всегда скромный Соэда проявил на этот раз необычную настойчивость.

— Считайте это капризом, но именно завтрашний день для меня удобен, и мне очень не хотелось бы эту поездку откладывать, — упорствовал он.

Такако засмеялась и стала тоже уговаривать Кумико:

— Поезжай, раз господин Соэда так настаивает.

— Но я ничего не сообщила на работе.

— Позвони завтра с утра и попроси тебя заменить, ведь ты еще не весь отпуск использовала.

— Да, еще осталось два дня.

— Вот и поезжай, — Такако улыбнулась. — Господин Соэда не так часто делает подобные предложения.

— Тогда пригласим и маму составить нам компанию, — сказала Кумико.

— Поезжайте сами, — сразу же отказалась Такако, — у меня на завтра есть срочное дело.

При других обстоятельствах Соэда стал бы уговаривать Такако, но на этот раз он промолчал. Ему, разумеется, хотелось, чтобы Такако поехала с ними, но по двум причинам это было невозможно. Во-первых, возникала опасность, что тот, ради кого была задумана поездка, увидев Такако, откажется от встречи. Во-вторых, даже если бы встреча состоялась, она явилась бы для Такако жестоким ударом.

Но сейчас, в машине, Соэду не оставляли сомнения: правильно ли он поступил, не настояв на поездке Такако вместе с ними? А Кумико тем временем, ничего не подозревая, с восторгом глядела на сверкающее море, вдоль которого мчалась машина.

— Однажды, лет пять тому назад, вместе с мамой и Сэцуко я побывала в Гранд-отеле, — сказала Кумико. — С тех пор, наверно, там все переменилось.

— Думаю, не особенно. По крайней мере здание то же самое.

— Помню, во время обеда там играла музыка, особенно понравился мне виолончелист — он играл бесподобно. Я до сих пор помню его игру.

— Музыканты в отеле регулярно меняются, и на этот раз, по всей вероятности, на виолончели будет играть другой.

— Все равно. Очень приятно тут снова побывать.

Машина миновала парк Ямасита. Здесь по одну сторону широкой дороги были высажены сосны, а по другую — возвышался Гранд-отель. Освещаемый лучами осеннего солнца, он отбрасывал огромную четкую тень на дорогу.

Соэда остановил машину у входа, к которому вели белые ступени парадной лестницы.

На Кумико было платье цвета блеклых листьев, шею украшало жемчужное ожерелье. Это ожерелье Соэда видел впервые.

Они вошли в отель, и солнечный свет сменился искусственным освещением холла, исходившим от подвешенной к потолку большой люстры.

— Подождите меня здесь, — после некоторых колебаний обратился Соэда к Кумико. — Мне нужно кое-что узнать у портье.

Кумико согласно кивнула и стала разглядывать холл.

Соэда подошел к портье.

— Скажите, остановился ли в вашем отеле француз по фамилии Бернард? — спросил он.

— Как о вас ему доложить? — спросил портье, внимательно разглядывая Соэду.

Соэда сразу не нашелся, что ответить. Назови он свое имя, тот мог бы уклониться от встречи, поскольку фамилия Соэда ему ничего не говорила. Тем более не стоило представляться корреспондентом газеты, так как в этом случае с ним наотрез отказались бы встретиться.

Соэда смущенно молчал.

И тут портье неожиданно спросил:

— Простите, вы не господин Соэда?

Соэда даже обомлел от удивления, потом утвердительно кивнул головой.

— В таком случае для вас есть записка, — сказал портье и протянул Соэде небольшой конверт.

Соэда взглянул на оборотную сторону конверта, чтобы узнать имя отправителя, но там было пусто. Он вскрыл конверт, вынул из него сложенный вдвое листок бумаги и прочитал:

«Если Вы намерены повидаться с господином Бернардом, прошу прежде переговорить со мной. Я нахожусь в четыреста шестнадцатом номере. Если Вас не затруднит, поднимитесь, пожалуйста, ко мне. Желательно, чтобы Вы были один.

Таки».

Значит, без Таки не обойтись, думал Соэда, глядя на четкие иероглифы записки, написанной авторучкой.

Соэда все понял. Таки не провидец, о его приезде ему сообщил Мурао. Перед глазами Соэды встала их встреча на горячих источниках Фунабара в Идзу. «Таки в Иокогаме, в Гранд-отеле», — сказал тогда при прощании Мурао. Конечно же, Мурао связался с Таки и сообщил ему о предполагаемом приезде Соэды.

— А господин Бернард остановился у вас? — спросил Соэда у портье, пряча записку в карман.

— Да, у нас, но час назад он вместе с супругой отправился на прогулку.

— Куда?

— Этого он не сообщил, а у нас не принято о таких вещах спрашивать…

В своей записке Таки просил прийти его одного. Значит, он хотел что-то сообщить ему без свидетелей. В то же время Таки, выходит, знал, что он будет здесь вместе с Кумико.

Соэда вернулся к ожидавшей его Кумико.

— Извините, здесь остановился один мой знакомый. Он оставил у портье записку с просьбой встретиться с ним. Не смогли бы вы подождать меня здесь, пока я с ним повидаюсь? — сказал Соэда.

Кумико согласилась и сказала:

— Хорошо. Я тем временем осмотрю здешние магазины.

В цокольном этаже отеля располагалось несколько магазинов, где можно было приобрести разнообразные сувениры. И Кумико уже предвкушала удовольствие, как она будет осматривать витрины с выставленными там товарами.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — сказал Соэда, проводив Кумико до выхода. Он пристально глядел вслед девушке, которая легкими шагами стала спускаться по лестнице.

Соэда поднялся на лифте на четвертый этаж и направился к четыреста шестнадцатому номеру. Подойдя к двери, он почувствовал, как часто забилось у него сердце. Он сделал глубокий вдох и постучал.

Изнутри негромко сказали «войдите», и Соэда отворил дверь.

Прямо перед ним стоял Таки.

— Извините за беспокойство, — сказал Соэда и с удивлением обнаружил, что Таки улыбается. Этого он не ожидал.

— Заходите, — приветливо произнес Таки. — Я ждал вас.

Он провел Соэду к окну и усадил в кресло.

— А где Кумико? — спросил Таки, будто бы осведомлен обо всем заранее. Предположение Соэды подтвердилось: Мурао предупредил Таки.

— Она приехала вместе со мной.

— Где же она теперь?

— Ожидает меня внизу.

Таки кивнул, потом, как бы спохватившись, сказал:

— Господина Бернарда сейчас нет.

Соэда молча несколько секунд глядел прямо в глаза Таки.

— Знаю, — наконец ответил он, — об этом мне сообщил портье. Куда он пошел?

— На прогулку.

— Куда?

Таки собирался уже ответить, но в это время раздался тихий стук в дверь и служанка внесла чай. По-видимому, она заранее была предупреждена о том, что ожидается гость. Мужчины молча наблюдали, как она разливала в чашки прозрачный желтый напиток. Маленькие чаинки, покачиваясь, медленно опускались на дно чашек.

Когда служанка закрыла за собой дверь, Таки поднял глаза на Соэду. В его взгляде сквозило дружелюбие.

— Соэда, — обратился к нему Таки, — тебе уже, должно быть, понятно, кто такой господин Бернард?

— Да.

— Ну что ж, теперь и мне незачем скрывать: Бернард — это он!

Когда Таки произнес «это он», его губы заметно дрогнули.

— Ведь ты немало сил приложил к тому, чтобы узнать правду, — продолжал Таки. — А я в свою очередь всячески старался тебе помешать. Но иначе я поступить не мог. Я и теперь стал бы у тебя на пути, если бы ты был просто газетчиком. Но недавно я узнал, что ты — будущий муж Кумико… И я открою тебе все, но не как репортеру, а как будущему члену семьи Ногами. Надеюсь, ты не сказал Такако о сегодняшней встрече?

— Нет, не сказал.

— А как ты объяснил все Кумико?

— Я просто пригласил ее на прогулку в Иокогаму, но о Бернарде у нас речи не было.

— Хорошо, — одобрил Таки и поднялся с кресла. — Он сейчас в Каннондзаки.

— В Каннондзаки?

— Да, это за Урага. Он поехал туда полчаса назад, и Кумико вполне успеет с ним встретиться, если выедет туда не откладывая.

— Зачем он туда поехал?

— Без определенной цели. Просто прогуляться. Наверно, последний день в Японии ему захотелось провести на природе, полюбоваться японским пейзажем.

— Я не ослышался, вы сказали «последний день»?

— Завтра он покидает Японию на самолете компании «Эр Франс».

— Господин Таки… — дрожащим голосом начал Соэда.

— Нет, Соэда, обо всем поговорим позже. А сейчас поскорее отправляйте Кумико в Каннондзаки. Времени в обрез. Не исключено, что сейчас он ожидает прихода дочери.

Соэда поднялся с кресла.

— С ним вместе его жена, — добавил Таки, пристально глядя на Соэду.

Когда Соэда спустился вниз, Кумико любовалась выставленным в витрине матовым жемчугом.

Услышав шаги, Кумико оторвалась от витрины и взглянула на Соэду. В ее взгляде было столько радости и доверия, что Соэда смутился. По-видимому, ей уже давно наскучило в одиночку бродить по магазину.

— Надеюсь, вы уже освободились? — улыбаясь, спросила она Соэду.

Соэда в смущении опустил глаза.

— К сожалению, нет. Я случайно повстречался в отеле с давнишним знакомым, и нам надо обязательно еще побеседовать.

— Ну что ж, тогда я подожду.

— Не стоит, разговор может затянуться не на один час.

— Так долго?

— Извините, но мне очень хотелось бы, чтобы вы дождались окончания нашей беседы. Правда, здесь ждать скучно, поэтому советую вам съездить в Каннондзаки. Это очень красивое место. Машина доставит вас туда за тридцать-сорок минут. Пока вы там погуляете, я закончу здесь разговор.

На лице Кумико отразилось беспокойство.

— Конечно, лучше бы отправиться вместе, — добавил Соэда, — но боюсь, разговор затянется. Сделаем так: сначала вы сами поедете туда, а я приеду за вами позже.

— Но как же я одна… — смущенно сказала Кумико.

— Не беспокойтесь, сегодня прекрасная погода, там будет много гуляющих, так что вы не почувствуете себя одинокой.

— Лучше я все же останусь и подожду вас здесь. А вы не стесняйтесь — беседуйте, сколько понадобится.

Кумико явно не хотелось ехать одной в незнакомое место.

— Но это невозможно. Разговор может затянуться, и я буду все время нервничать, думая, что заставляю вас ждать.

— Хорошо, — согласилась наконец Кумико. — Вы меня убедили. Как туда ехать?

— На такси. Любой таксист прекрасно знает дорогу в Каннондзаки.

— Какие там достопримечательности?

— Прежде всего маяк. Он расположен на восточной оконечности полуострова Миура, как раз напротив Абурацубо. Оттуда открывается чудесный вид на море… Откровенно говоря, я пригласил вам поехать в Иокогаму, чтобы вместе полюбоваться видом с маяка.

— Благодарю вас, но, пожалуйста, приезжайте поскорее.

— Обязательно, и еще раз извините, что все так получилось. Кстати, там мы сможем пообедать, а ужинать приедем в отель. Не возражаете?

— Хорошо.

Соэда не знал, следует ли сказать Кумико, что в этом отеле остановилась та самая супружеская пара из Франции, с которой она уже встречалась в Киото. Но как тогда объяснить ей, откуда ему стало это известно? И он решил промолчать. Оставалось только одно: уповать, чтобы супруги Бернард не покинули Каннондзаки до приезда Кумико.

Швейцар поднял руку и остановил проезжавшее мимо такси.

— До Каннондзаки, — сказал Соэда шоферу. — Знаете, как туда проехать?

— Не в первый раз, — ответил шофер.

— Туда ведет одна дорога?

— Да, одно-единственное шоссе.

— Госпожа не заблудится в Коннондзаки?

— Где же там заблудиться — море да небольшой пляж перед ним. Все приезжие крутятся на одном пятачке.

— Поезжайте, — сказал Соэда, успокоившись. — Постараюсь заехать за вами как можно скорее.

— Буду ждать, — слегка помахав рукой, ответила Кумико.

Машина тронулась. Соэда видел, как Кумико, обернувшись, глядела в его сторону.

Соэда поспешно вернулся в отель.

— Я смотрел из окна, пока машина с Кумико не скрылась за поворотом, — сказал Таки, впуская Соэду в номер.

— Успеет ли? — с беспокойством сказал Соэда.

— Успеет, — ответил Таки и стал медленно набивать табаком трубку. Его седые волосы блестели в лучах осеннего солнца, проникавших через окно. — Он ожидает встречи с ней и сразу заметит ее, когда она там появится.

Таки, слегка наклонившись, щелкнул зажигалкой. Его спокойствие передалось Соэде.

— Я ничего не сказал Кумико.

— Ну и хорошо, — ответил Таки. — Отец сам решит, что ей нужно сказать.

— Его жена, должно быть, сейчас вместе с ним? — спросил Соэда.

— Пусть тебя это не беспокоит, — ответил Таки. — Она хоть и француженка, но по характеру настоящая японка. Ну что же, в общих чертах тебе все уже объяснил Мурао, — продолжал Таки, раскуривая трубку. Голос его звучал спокойно и удовлетворенно, как после исполненного долга.

— Да, но он сказал не все.

— Ну и прекрасно. Остальное дополнит твое воображение.

— Но ведь я могу ошибиться.

— Вряд ли, — коротко возразил Таки.

— Конечно, я о многом стал догадываться, пока изучал все, что касалось смерти Ногами, — сказал Соэда. — Но не могу понять одного: зачем на безлюдной окраине Сэтагая был убит подполковник Ито? Мне хотелось бы знать, кто и по каким мотивам убил его. Поймите меня правильно: я не занимаюсь розыском преступника с позиций полицейского управления и меня абсолютно не касается, пойман ли убийца, или ему удалось бежать. Я хотел бы знать лишь имя поднявшего руку на Ито… На мой взгляд, есть по меньшей мере три человека, в интересах которых нужно было убрать подполковника. Это Мурао, Ногами, принявший фамилию Бернард, и вы. Однако никого из этих людей я не могу представить себе в роли убийцы. Значит, есть кто-то еще. Кто он? Господин Таки, вы должны это знать!

— Соэда, — Таки вынул изо рта трубку, — убийцы уже нет в живых.

Смысл этих слов не сразу дошел до Соэды.

— Что вы сказали?

— Человек, который убил подполковника Ито, в свою очередь уже убит другими, — отчетливо произнес Таки. — Его труп обнаружен сегодня на рассвете. В газетах пока еще ничего нет, по-видимому, будет в вечерних выпусках, но мне уже сообщили.

— Кто же это?

— Гэнъитиро Кадота. Имя тебе известное, раз ты изучал список сотрудников тогдашнего представительства Японии в нейтральной стране.

— Стажер?! — воскликнул Соэда.

— Да, стажер Кадота.

Соэда отупело глядел перед собой. Значит, тот самый Кадота, о котором пустили слух, будто он умер, а на самом деле, как выяснилось, исчез в неизвестном направлении.

— Он, правда, сменил фамилию на Гэндзабуро Цуцуи, став владельцем гостиницы «Цуцуия» близ станции Синагава.

Соэда совсем растерялся. Перед его глазами всплыло лицо человека с густыми бровями и резко выдающимися скулами, человека, с которым он не так давно беседовал.

— Не вдаваясь в ненужные подробности, — продолжал Таки, — скажу лишь, что Кадота был предан Ногами, это он содействовал его мнимой смерти… В те времена союзные державы имели в Швейцарии свой разведывательный центр. Ногами установил с этим центром контакт, чтобы способствовать прекращению войны прежде, чем Япония будет окончательно разгромлена. Правда, найдутся люди, которые станут утверждать, будто Ногами был завербован этим центром. Но я утверждаю и могу засвидетельствовать, что это не так.

— Понимаю. Значит, вы, выполняя волю Ногами, были тем человеком, который выступил посредником между ним и разведывательным центром, — сказал Соэда, зная, что Таки блестяще владел английским языком и проявил недюжинные способности на посту специального корреспондента во время длительного пребывания за рубежом.

— Мне нет нужды тебе возражать. Будучи в Швейцарии, я не раз играл в гольф с одним высокопоставленным лицом из американской разведки.

— С Алленом Даллесом?

Соэда машинально назвал имя руководителя Центрального разведывательного управления США, который подчинялся непосредственно американскому президенту. Ведь именно этот знаменитый мастер тайных дел и главный руководитель различных разведывательных операций находился во время войны в Швейцарии.

— Может быть. Имя сейчас не играет роли, будь даже им сам Уинстон Черчилль. Важно другое — Ногами готов был для спасения Японии от приближающейся катастрофы заплатить всем: и отказом от японского гражданства, и отказом от жены и дочери, и даже потерей родины. Правда, кое-кто может назвать его действия укусом «ядовитой змеи, притаившейся на груди у льва». Итак, союзные государства согласились вступить с Ногами в контакт, так как у них не было четкого представления о том, как долго Япония сможет еще сопротивляться, а они со своей стороны также хотели бы закончить войну с наименьшими для себя потерями. Действия Ногами невозможно понять, если исходить из прежнего представления о «японском духе», поэтому остается только ждать, когда они будут оценены будущими поколениями.

Таки устало откинулся на спинку кресла.

— Подполковник Ито, наткнувшись на подпись в книге посетителей, всячески пытался выяснить, действительно ли Ногами жив, — продолжал Таки, время от времени потирая пальцами лоб. — Он знал, что его бывший коллега по службе в представительстве — стажер Кадота — стал владельцем гостиницы «Цуцуия» близ станции Синагава. Поэтому Ито по приезде в Токио остановился у него и начал, по-видимому, настойчиво приставать к нему с расспросами о всех обстоятельствах, связанных со смертью Ногами: ведь он не знал, что Кадота сопровождал Ногами в швейцарскую больницу. Это не предположение. Кадота все это обстоятельно написал в письме, которое я вчера от него получил. Судя по всему, Кадота отправил его незадолго до того, как был убит… Подполковник Ито в свою бытность в представительстве был фанатичным поборником так называемого «японского духа». Мало того, он и после поражения до последнего дня уповал на возрождение японской армии. Нет, это не шутка. В Японии и теперь есть еще немало таких людей…

Когда Ито пришел ко мне и к Мурао, мы его дипломатично выпроводили и он от нас ничего не добился. Тогда с удвоенным упорством он стал домогаться истины у Кадоты. Судя по отправленному Кадотой письму, Ито предъявил ему вырванные из книг посетителей нарских храмов страницы с фамилией, которая была написана почерком Ногами. Оба они знали о специфических особенностях этого почерка, который практически невозможно было скопировать.

Целый вечер Ито и Кадота провели в горячем споре. В конце концов Ито припер Кадоту к стенке, и тогда впервые у Кадоты возникло намерение убить Ито. Страшно было подумать, писал он в письме, объясняя свой поступок, что может случиться, если Ито выяснит местонахождение Ногами.

— Значит, на окраину Сэтагая его привел Кадота?

— Да, под тем предлогом, что он покажет Ито дом, где скрывается Ногами. Кадота отправился с ним в этот район поздно вечером. Они несколько раз пересаживались с одного такси на другое. Кадота делал это намеренно, чтобы впоследствии было трудно напасть на их след. Из последнего такси они вышли довольно далеко от места убийства и долго еще шли пешком. К счастью, Ито плохо разбирался в токийских улицах и, будучи в сильном возбуждении, не испытывал ни малейшего сомнения в том, куда они следуют. Ничего не подозревая, он шел рядом с Кадотой до последнего шага.

— Понятно, — тихо произнес Соэда, чувствуя, как его охватывает непонятная слабость. — А кто же убил Кадоту?

— Люди, входящие в некую организацию. Более определенно сказать не могу. Фанатик Ито был тесно связан с этими людьми. Кадота уничтожил Ито из страха перед тем, что может случиться, если эти молодчики узнают правду. На этих людей никакая логика, никакие доводы и объяснения не действуют.

— К вам они тоже приходили?

— Да, — ответил Таки. — После того как подполковник Ито был убит, они стали усиленно вынюхивать, кто мог быть причастен к убийству. Я решил на время исчезнуть из Токио — особенно после того, как от несчастного случая умер художник Сасадзима, к которому ходила позировать Кумико.

— Он в самом деле умер от несчастного случая?

— Ну, скажем, от того, что принял слишком большую дозу снотворного. Но я в ту пору думал иначе, подозревая, что художника убили молодчики из той же организации. На то были веские причины: ведь пока художник рисовал Кумико, ее отец находился у него.

— У Сасадзимы?

— Я выразился, пожалуй, не совсем точно: под видом садовника он имел возможность видеть Кумико из сада, пока Сасадзима ее рисовал. Идея принадлежала Мурао, а я ее осуществил, поскольку хорошо был знаком с художником. Я уговорил Сасадзиму сделать несколько эскизов и на время сеансов отпустить прислугу домой. Таким образом, Ногами мог без помех видеть свою дочь. А эскизы Сасадзима передал Ногами, и тот хотел их увезти с собой. Однако неожиданная смерть художника спутала все планы.

Смерть Сасадзимы застала Ногами врасплох. Предполагая, что полиция начнет расследование, и не желая оказаться в роли допрашиваемого свидетеля, Ногами ушел от художника и захватил с собой эскизы.

— Кто написал письмо Кумико с приглашением приехать в Киото?

— Нынешняя супруга Ногами. Она прекрасно понимала настроение мужа, его отцовские чувства и решила устроить их встречу. Правда, Ногами удалось мельком повидать семью в театре, но там он ее видел издали, украдкой, и это не принесло ему удовлетворения. У художника он подолгу глядел на дочь, но это лишь усилило его желание поговорить с ней.

— Понимаю, — кивнул головой Соэда.

— Жена Ногами — француженка. Она прекрасный человек, хорошо воспитана и очень отзывчива. Она попросила переводчика перевести ее письмо на японский язык, отдала перепечатать его на машинке и отправила Кумико, подписавшись фамилией Ямамото. После этого оставалось только ждать приезда Кумико… Но Кумико приехала в Киото не одна. Неподалеку от нее все время маячил какой-то подозрительный субъект, который, очевидно, к ней был приставлен, и свидание отца с дочерью не состоялось.

— Вот, оказывается, почему никто не пришел в назначенное время, — вздохнул Соэда.

— Но был еще шанс с ней свидеться. Кумико отправилась в храм Кокэдэра. Расстроенный Ногами вернулся в отель, а его жена поехала любоваться Садом мхов и случайно встретилась с Кумико. Там жену Ногами ожидала удача: она несколько раз сфотографировала Кумико.

— Что произошло в отеле?

— В отеле развитие событий приняло совершенно неожиданный для нас оборот. Никто не предполагал, что Кумико остановится в том же отеле… Так получилось, что мы договорились после многих лет разлуки встретиться с Ногами именно в этом отеле. Мурао должен был скрытно прилететь туда из Токио, а я — приехать поездом из Татэсины. Бывает так, что люди встречаются при совершенно неожиданном стечении обстоятельств. Так случилось и с нами. О том, что Кумико остановилась в том же отеле, первой узнала супруга Ногами и сообщила об этом мужу. Тому захотелось хотя бы услышать голос дочери, и он несколько раз звонил ей по телефону.

— Кумико рассказывала мне, что какой-то человек по ошибке трижды набирал ее номер, извинялся и вешал трубку.

— А о чем он мог с ней разговаривать? Не о погоде же. Правда, через переводчика они приглашали Кумико на ужин, но, к счастью или к несчастью, Кумико отказалась. Может быть, это было и к лучшему, потому что в тот самый вечер стреляли в Мурао.

— Кто стрелял в него?

— Те же типы, из той организации. Они, по-видимому, напали на след Ногами.

— Но зачем им понадобилось стрелять в Мурао?

— Они пытались его запугать.

— Зачем? Ведь в соседнем номере находился Ногами. Почему они не пытались застрелить его?

— Просто не знали. Точнее, им не было известно, что Ногами и француз Бернард — одно и то же лицо. Может, они о чем-то и догадывались, ведь было ясно, что Мурао, а вслед за ним и я неспроста остановились в одном и том же отеле. Значит, где-то поблизости мог быть и Ногами. Тогда они решили припугнуть Мурао, рассчитывая, что возникнет переполох и Ногами может появиться, чтобы узнать, в чем дело. Но даже если этого не произойдет, инцидент в отеле все равно получит огласку, которая, возможно, заставит Ногами выйти из своего убежища, — таков был, видимо, их расчет.

— Какие сейчас намерения у Ногами? — спросил после некоторой паузы Соэда.

— По всей вероятности, он вернется во Францию, но прежде, по его словам, хочет съездить в Тунис, побродить по пустыне.

— Но зачем же по пустыне?

— Для него теперь и Париж — пустыня. Куда бы он сейчас ни поехал, везде он как бы в пустыне. Ведь он — человек без родины, человек, потерявший гражданство. Более того, семнадцать лет назад его лишили права на саму жизнь. И для него теперь вся земля — пустыня.

Соэда взглянул на часы. Прошло сорок минут с тех пор, как Кумико уехала в Каннондзаки.

 

25

Миновав туннель, такси въехало в густой смешанный лес. Белая лента шоссе постепенно поднималась вверх по горному склону. В осеннем лесу преобладали желтые краски. Красивая спортивная машина обогнала такси, в котором ехала Кумико, и скрылась за поворотом. Наконец показалось море.

Вдали виднелась белая шлюпка с американским флагом на корме. Воздух был настолько чист, что Кумико на какое-то мгновение смогла даже различить лица сидевших в ней моряков.

— Далеко ли еще до маяка? — спросила она у шофера.

— Вон за тем мыском, — ответил шофер.

Повсюду виднелись следы закончившегося купального сезона: покосившиеся купальни, собранные в кучи банки из-под фруктового сока.

Прочертив дугу по побережью, машина въехала на небольшую площадку, где впритык друг к другу теснились автобусы, частные автомашины и такси. Тут же находилась гостиница, где можно было отдохнуть и подкрепиться.

— Отсюда вы можете прогуляться пешком до маяка. Это займет минут десять-пятнадцать, — сказал шофер, открывая дверцу машины.

Кумико вышла из такси и попросила шофера ее ждать.

Дорога проходила вдоль берега. Хорошая погода привлекла сюда много туристов, особенно молодежи. Ветер доносил запахи моря.

Кумико миновала туристскую базу, за белой изгородью которой зеленела раскидистая родея. Красное кирпичное здание туристской базы красиво вписывалось в окружающий пейзаж. Красочная природа привела Кумико в восторженное настроение. Хорошо, что она сюда приехала, как приятно полной грудью вдыхать соленый морской воздух и не спеша идти вдоль берега по узкой тропинке, подумала она.

Маяк не был еще виден. Тропинка вилась вверх не круто. Там, наверху, виднелись высокие деревья, увитые лианами.

Кумико поднялась на высшую точку холма, и сразу же стал виден маяк. Он стоял на скале, выдававшейся в море. Его белая башня ярко отсвечивала в лучах солнца на фоне голубого неба. Скала открывала ветру и морю свои причудливые грани.

Кумико остановилась и несколько минут зачарованно глядела на простиравшийся перед нею пейзаж.

Повсюду на выдававшихся в море скалах стояли люди, задумчиво глядевшие вдаль.

Осторожно ступая, Кумико приблизилась к одной из прибрежных скал. Морские волны, с грохотом врывались в проходы между скалами, потом, образуя множество ручейков, возвращались обратно в море. Под водой ползали мелкие крабы. Сильно пахло морем.

Внезапно Кумико почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она оглянулась и обратила внимание на высокую женщину в темном платье, стоявшую поодаль. До сих пор Кумико не замечала ее, должно быть потому, что она пришла сюда несколько позже. Ее золотистые волосы, освещаемые солнцем, казались еще светлее.

Кумико чуть не вскрикнула от удивления. Это же та француженка, которую она встретила в Киото! Женщина, очевидно, тоже узнала Кумико, она приветливо помахала ей рукой.

— Добрый день, мадемуазель, — первой приветствовала ее француженка по-французски. Доброжелательная улыбка осветила ее лицо, а голубые глаза неотступно глядели на Кумико.

— Здравствуйте, мадам, — ответила Кумико тоже по-французски. — Когда вы приехали сюда из Киото?

— Несколько дней назад, — продолжая приветливо улыбаться, ответила француженка. — Вот уж не думала, что встречу вас здесь. Это просто замечательно.

— Для меня это тоже сюрприз, — ответила Кумико.

Она вспомнила, как эта женщина фотографировала ее в Саду мхов. Тогда она стояла на фоне зеленого клена, под которым расстилался мягкий ковер из мха.

— Тогда получились прекрасные фотографии, я увезу их с собой как самое дорогое воспоминание о Японии, — сказала француженка, будто угадав мысли Кумико.

— Очень приятно, что я смогла быть вам полезной, — вежливо ответила Кумико.

— Просто чудо, что мы встречаемся с вами: сначала в храме Нандзэндзи, потом в Саду мхов, в отеле в Киото и, наконец, здесь. Просто чудо! Вы приехали сюда одна?

— Да.

— Решили полюбоваться морем?

— Вы угадали. Мне сказали, что здесь удивительно красиво.

— В самом деле красиво. Как и в Киото.

Женщина поглядела на море, по которому медленно плыло большое грузовое судно.

— Я приехала сюда вместе с мужем, — сказала француженка, не отрывая взгляда от моря. — Сейчас я вас с ним познакомлю.

Не дожидаясь согласия Кумико, она сделала несколько шагов в сторону и помахала рукой.

В следующую минуту Кумико увидела пожилого господина в темных очках, медленно приближавшегося к ним. Лицо у него было типично японское. Кумико вспомнила, что видела его в саду храма Нандзэндзи. Там было много туристов, но лишь он один неподвижно сидел по-японски на краю широкой галереи, словно завороженный красотой сада. В тот раз Кумико показалось, что он похож на испанца, но сейчас, глядя на него, она все более убеждалась, что он, видимо, все-таки японец. Лишь у японца бывает такое спокойное и в то же время чуть печальное выражение лица.

Подойдя к Кумико, он ласково поглядел на нее из-за очков.

Француженка почему-то не представила ему Кумико, что сильно смутило девушку.

— Добрый день, — первой приветствовала Кумико подошедшего господина.

— Добрый день, мадемуазель, — ответил пожилой господин, приятно выговаривая французские слова. — Вы хорошо говорите по-французски. — Он остановился рядом — как раз на том месте, где только что стояла его жена.

Француженка, будто о чем-то вспомнив, тихо заговорила с мужем. Кумико поняла, что она, по-видимому, хочет подняться на маяк, а муж предупреждает, чтобы она была осторожна.

— Я не прощаюсь, — сказала женщина, приветливо помахав Кумико рукой.

Почему она ушла, оставив меня наедине со своим мужем? Поступок, пожалуй, не совсем приличный для столь воспитанной иностранки, подумала Кумико.

— Пойдемте поближе к морю. — Мужчина неожиданно заговорил по-японски. — Вон та скала особенно хороша.

У этой скалы увенчанные пенистыми шапками волны разбивались у самых ног, вздымая тучи брызг. Цвет их был иной — прозрачный, светло-зеленый. Внизу, на выступавшем в море огромном камне, стоял человек с удочкой.

— Устал, — произнес спутник Кумико. — Если вы не против, я присяду.

С характерным для японцев возгласом «доккойсе!» он непринужденно опустился на камень. Теперь во всем его поведении угадывался японец.

— Присаживайтесь рядом, — дружелюбно предложил он, обернувшись к Кумико и глядя на нее снизу вверх. — Вот здесь будет удобно. — Он вынул из кармана белоснежный носовой платок и расстелил его рядом с собой.

— Извините, что доставляю вам беспокойство, — сказала Кумико.

— Что вы! Все время стоять на ногах утомительно. Присаживайтесь.

Внезапно Кумико охватило странное чувство. Она ощутила невыразимое доверие к этому человеку, который и сказал-то ей всего несколько слов. Такого чувства она не испытывала даже к Асимуре — мужу Сэцуко. Должно быть, виной тому был возраст мужчины, изборожденное глубокими морщинами лицо, весь его облик.

Кумико без стеснения села рядом с мужчиной. Ветер временами доносил сюда морские брызги.

— Меня зовут Кумико Ногами, — сказала она, почувствовав необходимость представиться.

— Да? Хорошее имя, — кивнул он. Его глаза за черными очками глядели в сторону моря, но он, казалось, всем своим существом откликнулся на это имя. — По-видимому, настал черед представиться и мне. Моя фамилия Бернард.

Эта иностранная фамилия как-то не вязалась с обликом сидевшего рядом с ней господина. У Кумико было такое ощущение, будто он назвал не свою, а чужую фамилию, принадлежавшую совсем другому человеку.

Фамилия французская, думала Кумико, но вне всякого сомнения, либо отец, либо мать этого человека были японцами, и он долгое время, наверно, воспитывался в Японии. Да и не всякий японец мог бы похвастаться таким воспитанием, не исключено, что последующее пребывание во Франции, наложило на него свой отпечаток. Как бы то ни было, а у меня такое впечатление, будто рядом со мной сидит японец.

— Вам кажется странной моя фамилия? — улыбнулся мужчина, как бы угадав мысли девушки. — В самом деле, все считают меня японцем, и ничего в этом нет удивительного.

— Вы долго жили в Японии?

— Да. Я окончил японский университет, но и до этого долгое время жил в Японии.

Значит, моя догадка верна лишь отчасти, подумала Кумико. Но его японский язык, его токийское произношение? Ничего похожего на корявые фразы, какими изъясняются иностранцы. Такой язык можно впитать только с молоком матери.

Бернард сидел сгорбившись. Именно так сидят пожилые японцы где-нибудь на открытой веранде дома, подставив спину солнцу и любуясь, например, бонсаем.

Но в его профиле — может быть, тому виной были темные очки — была какая-то суровость. Нет, не такими глазами любуются бонсаем. Это была суровость одинокого, беспрестанно о чем-то думающего человека. От всей его обращенной к морю фигуры веяло безысходным одиночеством.

Горький комок подкатил у Кумико к горлу и не позволял ей продолжать разговор. Она вспомнила, что этот человек именно в такой же позе сидел тогда, в саду храма Нандзэндзи.

— Девочка, — вдруг тихо сказал мужчина, глядя на море. — Как здоровье вашей мамы? — Его голос прозвучал чуть хрипло.

— Благодарю вас, она здорова, — ответила Кумико.

— Это хорошо… Как должна быть счастлива она, имея такую прекрасную дочь.

Кумико молча поклонилась, но в следующий момент с удивлением подумала: почему он спрашивает только о матери? Обычно в таких случаях интересуются здоровьем обоих родителей.

— Вы где-нибудь служите?

— Да, — ответила Кумико и назвала место своей работы.

— Прекрасно. Наверно, не за горами и замужество?

Кумико усмехнулась. Для первой встречи этот господин позволял себе слишком большую фамильярность, но она почему-то нисколько на него не сердилась. Должно быть, потому, что от всего облика этого пожилого господина веяло необъяснимым дружелюбием.

— Это принесет вашей маме новую радость.

Разговор все более приобретал ту задушевность, которая возникает только между друзьями. И Кумико, как ни странно, не противилась этому. Мало того, она готова была с радостью продолжать этот разговор бесконечно.

Пожилой господин неожиданно, не снимая очков, стал вытирать глаза. Поймав на себе удивленный взгляд Кумико, он сказал:

— Должно быть, брызги на лицо попали… Завтра я покидаю Японию, — поспешно добавил он.

— Возвращаетесь на родину?

— Скажем так. Но я очень счастлив, что в последний день пребывания в Японии повстречал такую девушку, как вы.

— ?

— С тех пор как я приехал в Японию, мне все время хотелось встретиться именно с такой девушкой, как вы. И теперь я счастлив, что моя мечта сбылась.

Кумико не ощутила наигранности в его словах. Выражение радости и в самом деле все время не сходило с его лица, но оно было не таким откровенным, как у иностранцев, а спокойным и сдержанным, что тоже характерно для японца.

— Позвольте задать вам вопрос, — обратился он к Кумико.

— Пожалуйста.

— Что вы думаете обо мне?

Вопрос был неожиданный и застал Кумико врасплох. И все же она сочла за лучшее ответить откровенно.

— Мне кажется… вы очень, очень хороший человек. — И тут же Кумико подумала, что этими словами она не выразила полностью испытываемых ею чувств, и добавила: — У меня такое ощущение, будто я встретилась с очень близким, с очень дорогим мне человеком.

— Вот как? — Пожилой господин оторвал взгляд от моря и долго вглядывался в лицо Кумико. — Вы действительно так думаете?

— Да, хотя, может быть, так говорить неприлично.

— Нет-нет, почему же! Спасибо вам. Я несказанно счастлив, услышав от вас эти слова.

— Если бы мы познакомились раньше, мы с мамой были бы рады пригласить вас к себе.

— Жаль, что этого не случилось… У меня есть к вам одна просьба, она может показаться вам странной.

— Какая же?

— Завтра я покидаю Японию и в память о нашей встрече хочу, чтобы вы послушали одну песенку, которую я помню еще с детства. Правда, я вряд ли спою ее хорошо.

— Пожалуйста, спойте, — улыбнулась Кумико.

Пожилой господин вновь повернулся к морю и запел. Часть слов он уже забыл, и Кумико стала ему подпевать — она, конечно же, знала эту песню. Звуки песни летели в море.

Конъитиро Ногами пел тихим голосом и одновременно всем своим существом внимал голосу дочери:

Песня звучала все громче, чуть ли не заглушая шум волн.

Их голоса разносились окрест и тонули в морской пучине. Непонятное волнение охватило Кумико. Она вспомнила: эту песню она выучила, когда была совсем еще маленькой, и вместе с матерью пела ее своему покойному отцу.