Стрелы на ветру

Мацуока Такаси

Часть III

ДАЙМЁ

 

 

 

Глава 7

САТОРИ

– Дзимбо – не настоящее твое имя, – сказал Гэндзи.

– А что такое – настоящее имя? – отозвался Дзимбо.

Гэндзи расхохотался:

– Ты – чужеземец. Однако же ты обрил голову, надел залатанную рясу дзэнского монаха и разговариваешь загадками, в точности как говорил старый настоятель Дзэнгэн. Это он научил тебя говорить по-японски?

– Нет, мой господин. Настоятель Дзэнгэн спас меня во время эпидемии холеры. А деревенские дети, ухаживавшие за мной, пока я выздоравливал, научили меня слушать и говорить.

– Как неожиданно! Я уверен, что никто из них не знает ни единого иероглифа.

– И я не знаю, мой господин.

– В таком случае твои способности к языкам выглядят еще более поразительными. Никто из нас, прожив год в американской деревне, среди неграмотных крестьян, не выучил бы ваш язык и вполовину так хорошо, как ты выучил наш.

– Благодарю вас, господин, от лица моих учителей. Это им по праву принадлежат все ваши похвалы.

Ткань шатра на миг затрепетала под легким порывом ветра. Гэндзи взглянул на бледное зимнее небо. Уже начало смеркаться. Прежде чем закончится час барана, они смогут выступить в обратный путь. Они доберутся к границе к тому моменту, как стемнеет, и пересекут враждебную им провинцию Ёсино ночью. В том имелось одно явное преимущество: ночью куда меньше шансов напороться на вражеский отряд. Хватит с него одной бессмысленной бойни.

– Когда ты приехал в Японию, – сказал Гэндзи, – ты был христианским миссионером. Теперь ты дзэнский монах. Тогда ты называл себя Джеймсом Боханноном. Теперь ты говоришь, что ты – Дзимбо. Скажи, а как ты называл себя до того, как стал Джеймсом Боханноном?

– Итан Круз, – ответил Дзимбо.

– А до того?

– До того я был просто Итан.

– Полагаю, эта смена имен никак не связана с христианской религией?

– Совершенно верно, мой господин.

– И с дзэном тоже.

– И это верно, мой господин.

– Тогда с чем же это связано?

Прежде чем ответить, Дзимбо опустил взгляд и сделал медленный глубокий вдох, прогоняя энергию через тандэн, центр сосредоточения. С выдохом он изгнал из себя страх, ненависть и страсти.

– Я бежал.

– От кого?

– От себя.

– Нелегкая затея, – сказал Гэндзи. – Многие пытались убежать от себя. Но никто из тех, кого я знал, не преуспел. А тебе это удалось?

– Да, мой господин, – ответил Дзимбо. – Удалось.

* * *

Он не в первый раз отправлялся в путь вместе с Томом, Пеком и Хэйлоу. Они были достаточно представительны на вид и никогда не создавали проблем. Но Итан не любил их, поскольку не доверял им. Он унаследовал эту привычку от старика. Привычка была хорошая, особенно для человека его ремесла. А промышлял Итан грабежами, кражами и угоном скота.

«Доверять нельзя никому и никогда, – говорил старый Круз. – Неважно, каким умником ты себя считаешь. Неважно, насколько тебе кто-то понравился. Никогда не забывай держать ухо востро. А то ведь во всех этих теплых чувствах есть что-то такое, отчего теряешь бдительность. Уж не знаю, в чем тут дело. Но только стоит тебе проникнуться теплыми чувствами к человеку, которому ты не доверяешь, и вскорости ты просыпаешься ночью оттого, что тебе раскроили череп топором. И тебе остается винить за все лишь собственное слюнтяйство».

Итан сильно подозревал, что Круз исходил из собственного опыта, поскольку у старика на затылке красовалась вмятина, оставленная топором, и поверх этого шрама волосы не росли.

«Это очень плохо – влюбляться в тех, кто не заслуживает доверия, – говорил Круз. – Да, парень, я о женщинах. И нечего мне тут кивать и соглашаться. Я точно знаю, что все равно ты в это вляпаешься. Все мы вляпываемся. А знаешь почему? Да потому, что нет на свете женщины, заслуживающей доверия. Все они, все до единой – лживые, вероломные шлюхи».

Несомненно, на эти воззрения повлияло еще и общество, в котором вращался Круз. В конце концов, сутенер проводит большую часть времени среди шлюх, а ложь, жульничество и вероломство – обычные уловки любой шлюхи. Так-то.

Итан так никогда и не узнал, кому Круз был обязан тем ударом топора, мужчине или женщине. Но он предполагал, что если в это дело и была замешана женщина, то без мужчины тоже не обошлось. Обычное дело. А Круз сваливал на рану свои приступы головокружения и дурноты, вспышки бешеной ярости, провалы в памяти и тягу к спиртному.

«Даже и не помню, как это вышло, – говорил Круз. – Голова зажила, но кость так и осталась вдавленной. Вот она теперь и давит мне на мозги. Напоминает, чтобы я больше никогда в жизни не привязывался к тому, кому нельзя доверять. Эй, малый, ты меня слышишь? Я по большей части имею в виду женщин, но за мужчинами тоже нужен глаз да глаз, особенно когда в дело замешаны женщины и деньги. И знаешь, что я тебе скажу? Они всегда замешаны, женщины и деньги. Именно потому мир превратился в юдоль воровских разборок. Из-за любви женщин к деньгам».

Но в конечном итоге Круза доконала не тяга женщин к деньгам и не топор. Это была шлюха по имени Мэри Энн. Ничем не примечательная шлюха, немолодая, с двумя дочками, которых нужно было кормить и одевать. Девчонки были слишком маленькие, чтобы торговать собой, поскольку Круз терпеть не мог педофилов. Он заявил, что в его заведении не будут трахать никого, кому еще не сравнялось двенадцати лет, – и твердо придерживался этой линии. В тот день, когда они познакомились с Итаном, Круз из-за этого застрелил двоих мужчин. Собственно, они как раз собирались трахнуть Итана. Они это делали не в заведении Круза, но Итану тогда еще не исполнилось двенадцати лет – точнее говоря, ему и десяти-то еще не было, – а Круз случайно проходил мимо конюшни, и крики привлекли его внимание. Круз заглянул в конюшню, увидел то, что увидел, распространил действие своего правила на этих двух педофилов и вывел их из строя – на веки вечные.

«Малый, родители не для того тебя растили, – сказал Круз. – Ты бы держался поосмотрительнее. Пожалуй, я поговорю с ними на эту тему».

Итан ответил, что как только он выяснит, кто же были его родители, так непременно ему сообщит.

«Э, так ты сирота?»

«А что такое сирота?»

Круз тоже был сиротой. Он забрал Итана в свой бордель, велел Бетси выкупать мальчишку и приставил его убирать комнаты, драить полы, наливать виски и кормить свиней. Круз утверждал, что есть в запахе свиней что-то такое, от чего мужчину так и тянет трахаться. Свиньи полезны для нашего бизнеса. Итан же на это сказал, что ему не нравится, как пахнут свиньи. «Э, малый, побудешь здесь немного – передумаешь. Что ж это у нас за мир, что мальчишке вроде тебя безопаснее работать в борделе, чем на конюшне?»

«Как тебя зовут, малый?»

«Итан».

«Итан, а дальше?»

«Просто Итан. А тебя?»

«Мануал Круз».

«Мануэль Круз».

«Нет, черт подери! Мануал, а не Мануэль! Я тебе что, какой-нибудь гребаный мексиканский батрак, подыхающий с голоду? Я что, похож на гребаного батрака? – Он указал на свою безукоризненно чистую одежду. – Или я похож на умирающего с голоду? – Круз похлопал себя по выпуклому брюшку. – Или, может, я похож на гребаного мексиканца?»

Ответить на последний вопрос было труднее всего, поскольку Круз действительно был мексиканцем. Но Итан решил придерживаться выбранной линии и снова покачал головой.

Круз расхохотался и весело хлопнул мальчишку по плечу: «Лучше уж я буду выглядеть как гребаный мексиканец, поскольку я и вправду мексиканец. Но зато я не голодаю и не ковыряю землю мотыгой. Мои родители здорово ради этого потрудились, да вот только умерли до срока».

Круз тоже умер до срока. Потому-то Итан Круз и сидел сейчас вместе с Томом и Пекому костра, в холмах севернее Остина, и ждал, пока вернется Хэйлоу, вернется и сообщит, что нашел нору Мэтью Старка. И Хэйлоу вернулся.

– Маленькое ранчо, милях в двадцати к северу отсюда. Может, в двадцати пяти. Только его там нету.

Хэйлоу соскочил с храпящей лошади. Придется ему в ближайшее время красть себе новую. У этого здоровяка весом в три сотни фунтов – и к тому же неважного наездника – лошади надолго не задерживались.

– Говорят, будто он побывал в Аризоне и получил от губернатора патент аризонского рейнджера. Чего у нас есть пожрать?

– Я думал, что рейнджеры бывают только техасские, – заметил Том.

– Я тоже так думал, – отозвался Хэйлоу, черпая бобы прямо из котелка и отправляя в рот. – Но так говорят в городе.

– Чего они там, в Аризоне, нанимают в рейнджеры убийц? – удивился Пек.

– А кого это в наше время волнует? – откликнулся Хэйлоу. С бобами он покончил и теперь полез в седельную сумку за вяленым мясом. – Им только одного надо: чтоб человек был опытный.

– Ну, тогда мы тоже можем съездить туда и выправить себе патенты, – сказал Том. – Мы же убийцы.

– Мы убивали только по случайности, – пояснил Хэй-лоу. – А там нужны профессионалы.

– Кто сейчас на ранчо? – спросил Итан.

– Никого, кроме шлюхи и двух ее сучонок, – ответил Хэйлоу.

Итан встал и оседлал коня. Остальные нагнали его перед рассветом, на холме у ранчо Старка.

– Ну чего, подождем его? – поинтересовался Пек. – Подкараулим, когда он будет возвращаться?

– А чего, неплохая идея, – согласился Хэйлоу. – В городе говорили, что он вроде должен вот-вот вернуться.

– Он любит эту шлюху? – спросил Итан.

– Он пришел и забрал ее, – сказал Хэйлоу. – Должно быть, чего-то она для него значит.

– Он ее любит? – повторил Итан.

– Да кто ж это знает, кроме него самого? – отозвался Хэйлоу.

Над трубой поднялась первая струйка дыма. На ранчо кто-то проснулся. Итан пришпорил коня и поскакал вниз по склону.

Когда все было закончено, Итан уже не чувствовал желания дожидаться Старка. Он вообще ничего не чувствовал, кроме подступающей к горлу тошноты. Возвращаться в Эль-Пасо смысла не было. Бордель, конечно, остался, но теперь, со смертью Круза, он превратился в обычный бордель, а Итан так и не научился любить запах свиней.

Они перегнали небольшое стадо Старка через границу и продали в Хуаресе за полцены. Они не знали наверняка, погонится ли Старк за ними, но подозревали, что все-таки погонится.

– Я так точно в этом уверен, – сказал Пек.

– А я нет, – возразил Том. – Из-за какой-то шлюхи?

– А как насчет тех двух сучек? – поинтересовался Хэйлоу.

После того как они побывали на ранчо Старка, Хэйлоу стал есть еще больше. Теперь его вес приближался к четырем сотням фунтов. Новая лошадь Хэйлоу, купленная в Хуаресе, уже начала хрипеть.

Том и Пек ничего на это не сказали, но оглянулись, а это уже само по себе было достаточно красноречивым ответом.

В конце концов они удостоверились в том, что Старк и вправду за ними гонится. Несколько раз они приезжали в какой-нибудь городишко через день-другой после того, как Старк покидал его. И Старк, и сами они петляли, вместо того чтобы ехать по прямой.

– Хватит с меня этого дерьма! – заявил Хэйлоу. – Я отправляюсь домой.

– Какого хрена? – поинтересовался Пек. – Ты что, думаешь, что он тебя не отыщет в Эль-Пасо?

– Не в Эль-Пасо. На Гавайи.

Настоящее имя Хэйлоу начиналось с «Хэелоа» и продолжалось бог весть на какую длину.

– И чего ты там забыл? – спросил Том. – Ты ж говорил, что вся твоя семья, весь город, вообще весь народ перемер от оспы.

– Горы остались. Реки остались. Океан остался. Я скучаю по ним.

Они продолжали держаться вместе, пока не добрались до ла сиудад де лос Анджелес. Там Пек заявил: «Да пошло все на хрен! Если он хочет меня найти, пускай ищет здесь». Том остался в Сакраменто. Его дядя держал там бар и предложил Тому присматривать за шлюхами. «Я же ничего особенно плохого не сделал, – сказал Том. – Я извинюсь, Старк даст мне в морду, и на том мы разойдемся».

Хэйлоу добрался с Итаном до Сан-Франциско. Он надеялся отыскать там корабль, идущий на Гавайи, но, увидев океан, передумал. Здоровяк – теперь Хэйлоу весил около пятисот фунтов и передвигался уже не верхом, а в двуконной повозке – уселся и расплакался, заслышав, как волны плещут о причал. «Слишком много могил там осталось», – сказал он.

Итан тоже застрял в Сан-Франциско. Но однажды, направляясь в бар, он услышал уличного проповедника. «Я пришел призвать не праведников, – сказал проповедник, – но грешников к покаянию». Кто-то сказал «аминь». Невидимые тиски, сжимавшие сердце Итана, внезапно разжались. Он упал на колени и расплакался. Тем же вечером он переступил порог миссии Света Истинного слова пророков Господа нашего Иисуса Христа. Месяц спустя новый миссионер Джеймс Боханнон уже плыл в Японию.

Итан взял новое имя потому, что чувствовал себя переродившимся до полной неузнаваемости. Но истинное перерождение произошло лишь после того, как он вместе с дюжиной других миссионеров добрался в деревню Кобаяси в провинции Ямакава, где им надлежало создать новую миссию.

В день их прибытия в тех краях вспыхнула эпидемия холеры. Через месяц из всех миссионеров в живых остался один лишь Итан. Среди крестьян тоже было много умерших, и местные жители винили во всем чужаков. Итан выжил лишь благодаря тому, что старик-настоятель монастыря Мусиндо, Дзэнгэн, забрал его в монастырь и выходил. Должно быть, настоятель пользовался в этих краях определенным авторитетом: отношение крестьян к Итану изменилось. Они начали приносить ему еду, менять на нем одежду, мыть его. Особенно часто его навещали дети; им было интересно лишний раз взглянуть на Итана, ведь они никогда прежде не видели чужеземцев.

Как-то так случилось, что, пока Итан валялся в бреду, барьеры рухнули. Когда жар спал, Итан обнаружил, что понимает многое из того, что говорят дети, и сам может произнести несколько слов. К тому времени, когда он начал подниматься на ноги, он уже мало-помалу беседовал с Дзэнгэном.

Однажды Дзэнгэн спросил его:

– Каким было твое лицо до того, как родились твои родители?

Итан уже готов был сказать Дзэнгэну, что никогда не знал своих родителей, но внезапно все обыденные понятия потеряли смысл.

С тех пор Дзимбо стал носить вместо костюма христианского миссионера рясу буддийского монаха. Это было скорее данью уважения Дзэнгэну. Одежды подобны именам. Они ничего не значат.

Дзимбо был прежде Джеймсом Боханноном и Итаном Крузом и до сих пор оставался ими. И в то же время он больше не был ими.

* * *

Дзимбо не стал рассказывать этого Гэндзи. Он уже было совсем собрался начать, но тут князь улыбнулся и спросил:

– В самом деле? Тебе и вправду удалось убежать от себя? Тогда ты, должно быть, разделил просветление с самим Буддой Гаутамой!

– Я не знаю, что означает слово «просветление», – сказал Дзимбо. – С каждым вздохом я перестаю понимать смысл все новых и новых слов. Вскоре я буду знать лишь то, что ничего не знаю.

Гэндзи рассмеялся и повернулся к Сохаку:

– Из него получился куда более подходящий преемник Дзэнгэна, чем из тебя. Хорошо, что вы уходите, а он остается.

– Это не он – тот чужеземец, которого вы ждали, господин?

– Думаю, нет. Тот сейчас находится во дворце «Тихий журавль».

Сохаку, не сдержавшись, недовольно нахмурился.

– Покойный князь Киёри предложил покровительство миссионерам Истинного слова. Я лишь продолжаю то, что начал он. – Гэндзи вновь повернулся к Дзимбо. – Ведь именно потому ты очутился здесь, верно?

– Да, мой господин.

– Вскоре ты встретишься с ними, – сказал Гэндзи. – Они приехали, чтобы помочь построить дом миссии. Это будет нелегкая задача. Все твои товарищи умерли, а из трех новоприбывших, похоже, вскорости в живых останутся лишь двое.

– А что с третьим, мой господин? Он болен?

– К сожалению своему должен сообщить, что в него попала пуля убийцы, предназначенная для меня. Возможно, ты знаешь этого человека. Его зовут Цефания Кромвель.

– Нет, мой господин, не знаю. Должно быть, он приехал в Сан-Франциско уже после того, как я уплыл оттуда.

– Как это досадно – приехать в такую даль лишь затем, чтобы встретить столь бессмысленную смерть. Тебе что-нибудь нужно, Дзимбо?

– Нет, мой господин. Настоятель Сохаку обеспечил храм всем необходимым.

– Что ты будешь делать, когда сюда прибудут твои бывшие собратья по вере?

– Помогу им построить миссию, – сказал Дзимбо. – Быть может, те, кто не в силах услышать слово Будды, сумеют услышать слово Христа и тоже обретут спасение.

– Здравый подход. Что ж, Дзимбо, желаю тебе всего наилучшего. Или ты предпочитаешь, чтоб тебя звали Джеймсом? А может, Итаном?

– Имя – это всего лишь имя. Сойдет любое. Или никакое.

Гэндзи опять рассмеялся:

– Если бы среди нас было побольше тех, кто думает так, как ты, история Японии была бы куда менее кровавой.

Гэндзи встал. Самураи поклонились и застыли в поклоне; выпрямились они лишь после того, как князь покинул шатер. Его сопровождал Сигеру.

– Ты не против остаться здесь один? – спросил Сохаку.

– Нет, настоятель, – ответил Дзимбо. – И я не всегда буду один. Куда же я дену детей?

– Я больше не настоятель, – сказал Сохаку. – Теперь настоятель – ты. Исполняй ритуалы. Придерживайся расписания медитаций. Заботься о духовных нуждах крестьян, проводи свадебные и похоронные обряды. Сможешь?

– Да, господин. Смогу.

– Тогда это воистину большая удача, что ты появился среди нас, Дзимбо, и стал тем, кем стал. Иначе после смерти Дзэнгэна и моего отъезда храм оказался бы заброшенным. А оставлять храм в запустении нехорошо. Это порождает плохую карму.

Сохаку и Дзимбо поклонились друг другу, и командир кавалерии поднялся.

– Читай сутры и за меня. Для меня начинается опасное время, и возможность преуспеть невелика, а возможность потерпеть поражение и погибнуть огромна.

– И тем, кто преуспевает, и тем, кто терпит поражение, равно предназначено умереть, – сказал Дзимбо. – Но раз ты так хочешь, я каждый день буду читать сутры за тебя.

– Благодарю тебя за эти мудрые слова, – сказал Сохаку. Он поклонился еще раз и вышел.

Дзимбо остался сидеть. Должно быть, он, сам того не заметив, погрузился в медитацию, поскольку, когда его посетила следующая осознанная мысль, он был один и вокруг расстилалась темнота. Где-то вдали вскрикнула одинокая ночная птица.

В небе зимние звезды двигались по извечным своим путям.

* * *

Хотя все двери были открыты настежь, в комнате невозможно было дышать из-за зловония. Две служанки, Ханако и Юкико, бесстрастно сидели в углу. Два дня назад они попросили дозволения закрывать лица надушенными шарфами, но Сэйки не разрешил:

– Если чужеземная женщина может это выдержать, значит, можете и вы. Вы опозорите нас, если покажете, что слабее ее.

– Да, господин.

Интересно, когда сам Сэйки в последний раз навещал этот живой труп?

Ханако и Юкико смотрели, как чужеземка разговаривает с раненым, лежащим без сознания. Она сидела совсем рядом с источником зловония, но ничем не выказывала, что испытывает тошноту. Служанки не знали, то ли восхищаться ее самообладанием, то ли жалеть ее за столь глубокое отчаяние. У нее такая отталкивающая внешность! Должно быть, она боится, что никогда теперь не найдет себе мужа. И кто скажет, что ее страхи не имеют под собой основания? Должно быть, потому она и цепляется столь жалобно за этого человека, который уже все равно что мертв.

– А как насчет второго? – поинтересовалась Ханако. – Может, он заменит покойного?

– Нет, – возразила Юкико. – Он не смотрит на женщин.

– Он предпочитает мужчин?

– На мужчин он тоже не смотрит. То есть смотрит, но не так. Думаю, он настоящий монах. Он ищет лишь спасения души, а не телесного удовольствия.

Чужеземец, о котором они говорили, заглянул в комнату и посмотрел на женщину и умирающего. Ханако поняла, что действительно ни разу не замечала в его взгляде никаких чувств. Да, Юкико права. Он всецело устремлен к некой цели. Постояв несколько мгновений, чужеземец удалился – должно быть, пошел молиться или изучать священные тексты.

Хэйко присела рядом со служанками.

– Ох! Этот запах – истинное испытание решимости, верно?

– Да, госпожа Хэйко, – призналась Ханако. – Он ужасен!

– Я бы сказала, что некоторым из наших отважных самураев не помешало бы посидеть тут, чтобы укрепить силу воли, – заметила Хэйко. – Однако же тут сидим лишь мы, слабые женщины.

Служанки, прикрыв лица рукавами, захихикали.

– Вот уж точно! – согласилась Юкико.

– Вы можете пока что идти, – сказала Хэйко. – Вернетесь в конце часа.

– Господин Сэйки велел нам сидеть здесь, – неохотно произнесла Ханако.

– Если он попробует возмутиться, скажите, что я попросила вас уйти, дабы мне легче было выполнять приказ князя Гэндзи и изучать чужеземцев.

– Да, госпожа Хэйко!

Служанки с признательностью поклонились и выскользнули из комнаты.

Усилием воли Хэйко заставила себя перестать пользоваться обонянием. Она способна была это сделать, поскольку ее с раннего детства учили владеть своими чувствами. Но как это все выдерживает Эмилия? Хэйко поклонилась девушке и уселась на соседний стул. Даже если она устраивалась на самом краешке, то и тогда лишь с трудом доставала до пола кончиками пальцев.

– Как он? – спросила Хэйко.

– Брат Мэтью уверен, что сегодня Цефания уснет и больше не проснется.

– Мне очень жаль.

– Спасибо, – отозвалась Эмилия. – Мне тоже очень жаль.

Внезапно Кромвель распахнул глаза. Он смотрел куда-то мимо Эмилии, дальше потолка – куда-то вдаль. Проповедник глубоко вздохнул и привстал.

– Грядут ангелы воскрешения и осуждения! – воскликнул он, и лицо его озарила блаженная улыбка. – «К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?»

– Аминь.

Эмилия подалась вперед, чтобы помочь раненому.

И тут комнату озарила ослепительная вспышка, а вслед за нею раздался грохот.

Взрывная волна подняла Кромвеля с кровати и швырнула ввысь сквозь разваливающуюся крышу.

Как и предрекал Кромвель, он не умер от этой раны.

* * *

– Он выглядит совершенно нормальным, – сказал Таро.

– Три дня покоя еще ничего не доказывают, – возразил настоятель Сохаку. – Даже безумец способен сдерживаться три дня.

Небольшая группа людей гуськом двигалась через Эдо, направляясь ко дворцу «Тихий журавль». Таро и Сохаку были замыкающими. Хидё и Симода возглавляли отряд, а Гэндзи и Сигеру ехали в середине. У них не было ни гербов, ни знамен, и они, чтобы спрятать лица, надвинули пониже большие плетеные шляпы. Согласно принятым традициям путешествий инкогнито это означало, что они неузнаваемы, а значит, прохожие не обязаны бросать все свои дела и падать ниц, как полагалось поступать в присутствии князя.

– Я никогда прежде не видел, чтобы он был так спокоен, – сказал Таро. – Возможно, присутствие князя Гэндзи воздействует на него благотворно.

– Но ты не веришь в эти россказни? – поинтересовался Сохаку.

– В которые? – уточнил Таро. – Россказней много.

Сохаку фыркнул:

– Насчет того, что наш князь якобы владеет волшебными силами. Что он способен управлять помыслами других людей.

– Может, не всех, – сказал Таро, – но вы только посмотрите на Сигеру. Не станете же вы отрицать, что он изменился, очутившись рядом с князем Гэндзи?

– Три дня покоя еще ничего не доказывают, – повторил Сохаку. Он посмотрел вперед.

Гэндзи и Сигеру ехали рядом на некотором расстоянии от своих спутников, и о чем-то беседовали. Можно подумать, в их беседе есть какой-то толк! «Пустая болтовня, – подумал Сохаку, – пустая и бесполезная болтовня!»

– Как ты и предсказывал, Хидё выбрал своим заместителем Симоду, – сказал Сигеру. – Кто будет следующим? Таро?

– Это не та разновидность предсказаний, – пояснил Гэндзи. – Хидё целиком и полностью лишен воображения. Для телохранителя это не является недостатком. Я просто предположил, что он поступит наиболее естественным образом, то есть выберет своих лучших друзей.

– Не позволяй ему выбрать Таро. Таро – вассал Сохаку. Во время крестьянских бунтов его отец сражался с Сохаку плечом к плечу. Да и сам он почти все свои воинские умения получил из рук Сохаку. Ты не сможешь ему доверять.

– Если Хидё доверится ему, то и я доверюсь, – сказал Гэндзи. – Нужно уметь вовремя передоверить полномочия.

– Это ошибка – чересчур сильно полагаться на твое первое пророчество, – произнес Сигеру. – Ты вполне можешь пролежать без сознания десять лет в результате нападения Таро, а потом прийти в себя лишь затем, чтобы погибнуть в том месте, которое тебе привиделось.

– Я понимаю.

– В самом деле? Тогда почему ты так легко отказался от мысли, что Дзимбо может оказаться тем самым чужеземцем, о котором тебя предупреждал князь Киёри? Возможно, именно он должен спасти тебе жизнь.

– Чужеземец, которого я встретил в Новый год, уже это сделал.

– Только в том случае, если мишенью действительно был ты, – указал Сигеру. – И Новый год еще не настал.

– У чужеземцев – настал. Так ты сомневаешься, что намеченной жертвой был я?

– Уверен, что не ты.

– Да ну? Тебя же там не было – откуда же тебе знать? Может, тебе это было явлено в видениях?

– Нет, мой князь, – сказал Сигеру. Услышав раздраженный тон Гэндзи, он в ответ вновь принялся изъясняться церемонно. – Меня убедил в этом стиль нападения. Ты шел у всех на виду, однако же пуля ударила в паланкин, а не в кого-то из людей, шагавших рядом с тобой.

– Мы, японцы, пока еще недостаточно хорошо овладели огнестрельным оружием. И все же мы настаиваем на его использовании, даже там, где лук оказался бы гораздо эффективнее. Мы всегда были падки на иноземные диковинки.

– Стрелявший не просто скрылся от твоих людей – он скрылся никем не замеченным.

– Он стрелял с достаточно большого расстояния. К тому моменту, как мои люди добрались до дома, где он скрывался, он убежал. Не вижу в этом ничего необычного.

– Судя по всем признакам, тут действовал ниндзя, – сказал Сигеру. – Он выстрелил в того, в кого собирался стрелять. В главу миссионеров.

– Дабы возбудить беспокойство и подогреть подозрения?

– Именно.

– Не исключено. Хорошо, я подумаю над этим.

Тут со стороны залива раздался грохот – как будто раскололся надвое ствол огромного дерева. А потом берег словно взорвался.

– Обстрел! – воскликнул Сигеру, – Корабли стреляют по дворцам!

Гэндзи пришпорил коня и поскакал к «Тихому журавлю». Перепуганные прохожие шарахались в разные стороны.

– Подождите!

– Господин!

Гэндзи не обратил на крики спутников ни малейшего внимания. Сигеру, Хидё и Симода бросились следом за князем.

Таро взглянул на Сохаку, ожидая приказаний.

– Неужели это наилучшее, что мы можем сделать сейчас? – спросил Сохаку. – Броситься очертя голову под дула чужеземных пушек?

– Господин!

Таро с трудом сдерживал коня; тому не терпелось припустить следом за ускакавшими собратьями.

– Наши вожди движутся в неправильном направлении, – сказал Сохаку.

– Господин, прикажите!

Таро не терпелось броситься вперед. Шесть месяцев жизни в монастыре так и не сделали из него монаха.

Сохаку кивнул.

Таро немного ослабил поводья, и конь стрелой понесся по улице. Таро умчался – монах с двумя мечами за поясом, сидящий в седле как заправский кавалерист.

Сохаку остался в одиночестве. Местные жители попрятались по домам. Это было весьма разумно в те времена, когда война велась мечами и стрелами. Теперь же подобный образ действий губителен. Почти так же губителен, как скачка под обстрелом. Сохаку пришпорил коня и отправился догонять своего князя.

* * *

Старк не стрелял из револьвера около года. Присоединившись к сан-францисской миссии Истинного слова, он сказал Эмилии и Кромвелю, что выбросил свое оружие в океан. Это положило конец тренировкам. Раз стрелять было нельзя, Старк стал учиться как можно быстрее выхватывать револьвер. Он занимался этим в миссии, у себя в комнате, и во время плавания на «Вифлеемской звезде» – в своей каюте. Возможно, от его хваленой меткости уже ничего и не осталось. Есть лишь один способ сохранить ее – стрелять, и стрелять регулярно. Чувствовать, как дергается в руке пистолет, когда порох взрывается и из дула вылетает кусочек свинца. Не позволять, чтобы это движение – равно как грохот, вспышка, запах или дым – отвлекло тебя. Старк был уверен, что и сейчас сможет с десяти шагов попасть человеку ровно в середину груди. А с двадцати – уже неизвестно. Зато сейчас он стал куда проворнее, чем в те времена, когда слава его гремела по западному Техасу.

За пять дней пребывания во дворце князя Гэндзи Старк ни разу не прикоснулся к своим пистолетам. Половина здешних стен была сделана из бумаги. Вокруг постоянно кишели люди. Уединиться Старк мог лишь в одном-един-ственном месте – в собственном сознании. Там он и тренировался.

Достать револьвер.

Взвести курок.

Прицелиться в сердце.

Спустить курок.

При отдаче снова взвести курок.

Прицелиться в сердце.

Спустить курок.

В этом имелось определенное преимущество. Сознание Старка всегда было при нем, и он мог тренироваться где угодно и когда угодно.

Наблюдавшие за ним самураи думали, что он погружен в молитвы или в медитацию, общается с Богом или очищает разум от всех мыслей, повторяет про себя мантры, как последователи будды Амида, или пребывает в пустоте, как последователи дзэн-буддизма. Чем бы Старк ни занимался, он подолгу сохранял неподвижность. Самураи никогда прежде не видели настолько спокойного чужеземца. Когда он стоял среди них в дворцовом садике, то застывал, как скала.

Достать револьвер, взвести курок, прицелиться, выстрелить. Снова, снова и снова. Старк был всецело поглощен этим занятием, когда раздался пронзительный, все усиливающийся свист. Взрыва Старк не услышал.

Когда он открыл глаза, вокруг было тихо. Стояла ночь. Старк остановился у дверного проема и заглянул в спальню. Мэри Энн баюкала детей, прижав обеих девочек к груди. Бекки и Луиза были маленькими, но не настолько маленькими, какими их все привыкли считать. Девочкам пора отправляться в постель, чтобы взрослые тоже могли лечь. Сон их был столь безмятежен, что у Старка рука не поднялась будить малышек или мать. Все они были его прекрасными грезами.

Веки Мэри Энн дрогнули. Женщина открыла глаза, увидела Старка и улыбнулась.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она.

Прежде чем Старк успел ответить, следующий взрыв привел его в сознание. Оказалось, что он лежит навзничь. Свист и взрывы следовали один за другим. Во все стороны разлетались шрапнель и обломки.

Рядом со Старком на землю упала капля крови. Старк поднял взгляд. Среди ветвей ивы застряла верхняя половина тела; это был один из самураев, наблюдавших за Старком. Нижняя половина так и осталась лежать на полированном деревянном полу галереи.

Разумнее всего было бы забиться в укрытие и переждать там. Бежать никакого смысла не имело. Как поймешь, где сейчас безопасно? Впрочем, Старк об этом не думал. Он просто вскочил и бросился в ту сторону, где находилась комната Кромвеля. Именно там всего несколько минут назад он оставил Эмилию, и именно туда вошла Хэйко. Эмилия была единственным на свете человеком, кого он хотя бы с натяжкой мог причислить к знакомым. Если она погибнет, он останется совсем один. А почему Старк вдруг подумал о Хэйко, он и сам не знал.

Одно из четырех зданий, образовывавших стороны внутреннего дворика, исчезло, а второе в тот самый момент, когда Старк пробегал мимо, превратилось в охваченную пламенем груду обломков.

Он обнаружил, что гостевое крыло дворца лежит в руинах. Его опередили: какой-то дородный мужчина уже искал уцелевших среди развалин.

Кумэ – а это именно его заметил Старк – интересовали всего четыре человека. Хэйко – чтобы спасти ее, если удастся. И трое чужеземцев – чтобы прикончить их. Артобстрел дал ему возможность проникнуть во дворец, какой иначе не представилось бы.

Кумэ не знал, чьи пушки произвели подобное опустошение, но был уверен, что не сёгунские. Иначе Въедливый Глаз, Каваками, рассказал бы ему об этом обстреле заблаговременно. Но кто же тогда решился на столь дерзкий шаг без ведома и позволения сёгуна?

Кумэ размышлял об этом между делом, копаясь в развалинах. Возможно, это начало той самой внутренней войны, о которой так долго говорили. Хотя странно: с чего бы вдруг начинать ее с удара по княжеским дворцам в Эдо, вместо того чтобы начать с захвата замков, стратегически важных перевалов и двух главных дорог – Токайдо, идущей вдоль побережья, и Накасэндо, проходящей через центр страны?

Взрывы тем временем переместились восточнее, равно разнося дворцы и сторонников, и противников сёгуна. В какое же неспокойное время мы живем!

Кумэ приподнял упавшую балку. А, вот и она!

– Хэй-тян! – позвал Кумэ.

Хэйко открыла глаза и моргнула. Цвет лица у нее был хороший. Быстро осмотрев девушку, Кумэ удостоверился, что переломов и кровотечений нет. Возможно, она просто оглушена.

– С тобой все в порядке?

– Кажется, да, – отозвалась Хэйко.

Услышав эти слова, Кумэ расслабился и только тогда осознал, сколь сильное напряжение сковывало его тело. Он присматривал за Хэйко с тех самых пор, как ее в трехлетнем возрасте отправили в деревню. Сперва Кумэ делал это по приказу Въедливого Глаза. Это была работа. Но годы шли, и постепенно обязанность превратилась в нечто иное. Некоторое время назад Кумэ решил, что, если вдруг Въедливый Глаз прикажет ему убить Хэйко, он вместо этого уничтожит самого Въедливого Глаза. В действительности Кумэ готов был убить любого, кто стал бы угрожать девушке. Хоть Кудо, хоть Гэндзи, хоть самого сёгуна. Конечно, это не слишком профессиональный подход к делу. И не очень лояльный. Кумэ готов был признать это. Но что же поделаешь? Он любил эту юную женщину – орудие, которое он сам же и помог создать, – словно родную дочь.

– Это ты взорвал бомбу? – спросила Хэйко.

– Нет. Это пушки. По-моему, стреляли с моря.

– Почему? Что, началась война?

– Не знаю. Не двигайся. Сейчас я тебя освобожу.

Кумэ осторожно сдвинул тяжелую балку в сторону. Потом он заметил рядом с рукой Хэйко прядь странных светлых волос. Чужеземная женщина. Кумэ достал кинжал. Один неприметный разрез на шее – и она умрет.

Старк находился в двадцати шагах от неизвестного, когда увидел клинок. На первый взгляд можно было подумать, что мужчина хочет перерезать какую-то веревку, мешающую вытащить заваленного человека. Потом он повернулся к Старку, и глаза их встретились. Старк узнал этот взгляд. Так смотрит человек, прицеливающийся перед выстрелом.

Завидев Старка, Кумэ выпустил нож и потянулся за сюрикэном – спрятанной в поясе метательной звездочкой. Двадцать шагов – далековато. Но если он и промахнется в первый раз, то наверстает со второго броска. Кумэ метнулся поближе к Старку, сокращая дистанцию, и бросил сюрикэн.

Но в тот же самый миг Старк потянулся за своим револьвером, спрятанным под рубашкой. Постоянные воображаемые упражнения выработали определенную схему, и теперь тело действовало само, не отвлекаясь на размышления. Старк выстрелил за долю секунды до того, как с руки Кумэ сорвался сюрикэн. Старк промазал – сказалось отсутствие тренировок. Пуля ударилась о камень справа от Кумэ.

Но внезапно грохнувший выстрел отвлек Кумэ; рука его дрогнула, и он тоже не попал в цель. Первый сюрикэн просвистел над левым плечом Старка. Продолжая двигаться к противнику, Кумэ потянулся за вторым.

В своем искусстве Кумэ был куда опытнее, чем Старк в своем. Но ему понадобилась целая секунда, чтобы опустить руку после первого броска, извлечь из пояса второй сюрикэн и метнуть его в Старка. А Старку потребовалось всего полсекунды, чтобы снова взвести курок, прицелиться и выстрелить во второй раз.

Пуля ударила Кумэ в грудь и опрокинула его. Сюрикэн взмыл вверх и упал где-то в саду, не причинив никому вреда.

Старк подошел к упавшему, держа оружие наизготовку. Но, посмотрев на незнакомца, Старк понял, что еще одна пуля не понадобится. Он спрятал револьвер и принялся откапывать женщин.

Обстрел прекратился. И в наступившей тишине Старк услышал приближающиеся шаги. Он едва не набросился на двух самураев, прежде чем понял, кто это.

* * *

Гэндзи проскакал через то место, где прежде стояли главные ворота. Он спрыгнул с коня и бросился к развалинам, образовавшимся в центре дворца. Преподобный Кромвель лежал в комнате рядом с центральным садиком. Хэйко наверняка находилась где-нибудь поблизости.

Гэндзи сам удивился тому, что первая его мысль была о Хэйко. Ему надлежало бы заботиться об обороне или эвакуации. Подобный обстрел вполне мог служить предвестником высадки иноземных войск. А может, ему следовало бы беспокоиться о судьбе чужеземцев, в особенности – о судьбе Мэтью Старка. Гэндзи сказал Сохаку, что умирающий проповедник, Цефания Кромвель, и оказался тем самым чужеземцем, чье появление предрек его дед; но, конечно же, сам он считал иначе. Едва лишь взглянув на Старка, Гэндзи понял, что никакой он не миссионер. Так что это именно о нем предупреждал покойный князь. Но сейчас, обыскивая развалины «Тихого журавля», Гэндзи не мог думать ни о чем, кроме Хэйко.

Какой же унылой станет его жизнь без нее! Все, кто его окружал, были до ужаса предсказуемы – и пророчества деда или его собственный, еще не подтвердившийся дар предвидения были тут ни при чем. Взять хоть трех советников, доставшихся ему по наследству, Сэйки, Кудо и Сохаку. Они всегда будут выступать за наименее активный образ действий. Сэйки, старшему из них, еще не исполнилось и сорока, но все трое ведут себя как старики.

А если судить о человеке не только по его друзьям, но и по его врагам, то какой же бестолочью можно счесть его, Гэндзи, коль скоро ему достался в главные недруги такой несообразительный противник, как Въедливый Глаз Каваками, глава сёгунской тайной службы! Неужели Каваками вправду считает, что Хэйко могла взойти на ложе Гэндзи, не возбудив наряду со страстью немалых подозрений? Гэндзи не потребовалось устанавливать слежку за Хэйко, чтобы узнать, на кого она работает. Это и так было ясно. Любовь? Самая красивая гейша Эдо вряд ли влюбилась бы в него, не будь у нее неких тайных мотивов. Из шестидесяти князей как минимум пятьдесят были богаче и влиятельнее Гэндзи.

И вот теперь у него перехватило дыхание, сердце его застыло, а тело онемело, стоило лишь ему представить самое ужасное – мир без Хэйко. Когда же это произошло? Гэндзи и сам этого не заметил. Но самым важным для него человеком сделалась женщина, которая наверняка была шпионкой, а помимо этого, скорее всего, еще и убийцей.

– Господин! – Из полуразрушенной комнаты появился Сэйки. Лицо его было залито кровью, текущей из небольшой раны на лбу. – Вам нельзя здесь находиться! Враги могут в любую минуту возобновить обстрел!

– Где Хэйко? – спросил вместо ответа Гэндзи.

Грохот крови в ушах казался ему громче пушечных выстрелов. Он бросился к разрушенному гостевому крылу и перебрался через останки рухнувшей галереи как раз вовремя, чтобы увидеть, как какой-то незнакомый ему толстяк швырнул в Старка две метательные звездочки. Старк выхватил спрятанный пистолет. Он стрелял быстрее, чем ниндзя бросал свои сюрикэны, – и со второй пули уложил толстяка.

– Кто стрелял? – спросил Сэйки, взобравшись следом за Гэндзи на груду обломков.

– Пойдем, – велел Гэндзи. – Кажется, Старк нашел ее.

* * *

– Хэй-тян!

Услышав, что кто-то ее зовет, Хэйко открыла глаза. Над ней склонился Кумэ. За ним виднелось небо.

– С тобой все в порядке?

– Кажется, да, – отозвалась Хэйко.

Кумэ улыбнулся и начал убирать завалившие ее обломки.

– Это ты взорвал бомбу? – спросила Хэйко.

Взгляд Кумэ сделался жестким. Улыбка исчезла с его лица, и он извлек кинжал.

Хэйко правильно поняла его намерения. Она чувствовала рядом со своим плечом голову Эмилии.

– Нет, Кумэ! Не надо!

Вдруг Кумэ оглянулся, бросил кинжал и вскочил, исчезнув из поля зрения Хэйко. Один за другим грохнули два выстрела, и наступила тишина. Потом вместо Кумэ появился Мэтью Старк. Не сказав ни единого слова, он начал откапывать Хэйко. Внезапно он остановился, и рука его метнулась к левому боку. Так значит, это он стрелял, поняла Хэйко. А револьвер спрятан у него под рубашкой. Должно быть, Старк узнал появившихся людей, поскольку не стал извлекать револьвер, а продолжил возиться с обломками.

– Не трогай ее, – сказал Гэндзи. – Вдруг она ранена? Подожди, пока прибудет доктор Одзава.

Хэйко села.

– Я думаю, господин, у меня нет ничего серьезнее ушибов. Когда доктор прибудет, он понадобится другим.

Она слышала крики боли. Они доносились отовсюду. Должно быть, Кумэ поставил несколько бомб. Почему он ее не предупредил? Это совсем не похоже на него. Впрочем, раз это настолько не похоже на Кумэ, значит, это дело рук кого-то другого. Кумэ никогда бы не стал рисковать ее жизнью. Возможно, и вправду стреляли пушки – как ни странно. Кумэ не стеснялся врать, но ей он врать бы не стал. Хэйко встала и сделала для пробы несколько шагов.

– Пожалуйста, осторожнее! – Гэндзи обнял ее за талию. – Ты могла серьезно пострадать и сама не заметить этого.

На лице князя, обычно столь невозмутимом, сейчас читалось живейшее беспокойство: брови сдвинуты, на лбу проступили морщины. Даже легкая надменная улыбка – и та исчезла.

Неприкрытое волнение Гэндзи поразило Хэйко сильнее, чем взрыв, разнесший их комнату. Внезапно сердце девушки исполнилось такой радости, что Хэйко улыбнулась, позабыв обо всем. А потом Гэндзи удивил ее еще сильнее. Он обнял ее и крепко прижал к себе.

Столь вопиющее проявление чувств со стороны князя потрясло Сэйки. Смутившись, он отвел взгляд от Гэндзи и Хэйко и увидел, что Хидё и Симода глазеют, разинув рот.

– Что вы стоите, как два идиота?! – прикрикнул на них Сэйки. – Проверьте границы владения! Приготовьтесь к нападению!

– Корабли уплывают, – сказал Хидё. – Они не высадили никаких войск.

– Корабли?

– Да, господин. Корабли в заливе. Три военных корабля под трехцветными флагами: красное, белое и синее. Они разрушили весь район Цукидзи.

– Это сделали чужеземцы?! – Голос Сэйки дрогнул от негодования.

– Да, господин, – ответил Хидё.

– Какой был рисунок на флаге? Эти три цвета есть у всех – и у голландцев, и у французов, и у англичан, и у американцев.

– Кажется, там было что-то посложнее трех полос, да? – спросил Хидё.

– Может, и так… – уклончиво отозвался Симода.

– Редкостная наблюдательность! – съязвил Сэйки. – Значит, все, что нам известно, – что русские и немцы в этом не замешаны. На голландцев тоже не очень похоже. Значит, это либо французы, либо англичане, либо американцы.

– Либо и те, и другие, и третьи, – сказал Симода. – Там могли быть и разные флаги.

– Помогите! – попросил Старк.

Хидё и Симода без перевода поняли, что ему нужно. Они поклонились Сэйки и отправились на помощь чужеземцу.

– Осторожно! – сказал Старк.

Вместе с двумя самураями он сдвинул тяжелую балку, придавившую спину Эмилии. Большая часть веса балки приходилась на полуразрушенную стену. Должно быть, балка сперва рухнула на стену, а потом уже на Эмилию, так что вряд ли девушка сильно пострадала. Но точно Старк сказать не мог, поскольку Эмилия лежала ничком и до сих пор оставалась без сознания.

Старк опустился на колени и медленно провел рукой по спине Эмилии, проверяя, нет ли переломов. Когда он уже добрался почти до самой поясницы, глаза девушки внезапно распахнулись. Эмилия судорожно вздохнула, развернулась и пнула Старка в живот, да так, что он упал на спину. Девушка же вскочила; она с безумным видом озиралась по сторонам, явно выискивая, куда бы убежать.

– Эмилия, нам ничего не грозит! – Хэйко выскользнула из объятий Гэндзи и медленно приблизилась к перепуганной девушке. – Князь Гэндзи и его самураи уже здесь. Никто не сделает нам ничего плохого.

– Хэйко!

Взгляд Эмилии сделался осмысленным. Напряжение покинуло ее. Она упала в объятия Хэйко и разрыдалась.

– Я думала…

Она не договорила, но Хэйко и так все поняла. Эмилию терзало прошлое. Такое случается со многими женщинами. Прошлое, вечно это прошлое! То, что случилось и чего уже не исправишь.

– Должно быть, все будды и все боги спасли нас, – пробормотал Сэйки. Он отвернулся, чтобы только не видеть еще одного неподобающе открытого проявления чувств.

Поведение чужеземной женщины значения не имело. Все чужеземцы – варвары. Но уж Хэйко следовало бы понимать, как надлежит вести себя! Безукоризненное выражение уместных чувств – вот в чем сущность гейши! Теперь Сэйки окончательно осознал то, о чем прежде лишь смутно догадывался: чужеземцы смертельно опасны. Они извращают все, к чему прикасаются. Их следует изгнать, и чем быстрее, тем лучше. Само их присутствие с ужасающей скоростью разрушает древние обычаи. Он, Сэйки, видел это собственными глазами. Его князь, наследник достойнейшего клана, хватает женщину, словно какой-нибудь пьяный мужлан в веселом квартале Ёсивары! Самая известная в Эдо гейша обнимает чужеземную женщину, словно они состоят в противоестественной любовной связи!

«Возможно, даже все будды и все боги не смогут нас спасти, – подумал Сэйки. – Нам полагалось быть нацией воинов. А мы обленились и ослабели. Чужеземцы превращают княжеские дворцы в сёгунской столице в груды обломков, а мы даже не пытаемся защищаться». Сэйки в бессильной ярости потянулся к мечу. Но не стал извлекать его из ножен. Против кого здесь его применишь?

– Вот не знал, что вы, Эмилия, можете так здорово врезать! – с улыбкой произнес Старк.

– Простите, пожалуйста, Мэтью. Я была не в себе.

– Ничего страшного.

Он наклонился и подобрал брошенный Кумэ кинжал.

Сэйки мгновенно выхватил меч.

– Это излишне, – сказал ему Гэндзи и поинтересовался у Старка: – Кого он собирался убить? Хэйко или Эмилию?

Оба посмотрели на труп. Старк пожал плечами:

– Вы его знали?

– Нет, – отозвался Гэндзи. Он повернулся к Хэйко: – А ты?

Услышав два выстрела, и ничего больше, Хэйко предположила, что Кумэ скрылся. Он всегда так делал. Всегда, сколько она его знала. И теперь при виде его мертвого тела Хэйко лишилась самообладания. Она упала бы, если б не объятия Гэндзи. Хэйко зажмурилась и прижалась к князю, пытаясь за меньшей слабостью скрыть большую. Кумэ мертв!

– Нет, мой господин, – сказала Хэйко.

– Несомненно, даже советники сёгуна, сколь бы слабы они ни были, не оставят подобное оскорбление безнаказанным, – заметил Сэйки.

Гэндзи оглядел руины дворца «Тихий журавль».

– Здесь нет никакого оскорбления. Мы спали три столетия и видели сны о древней воинской доблести. Теперь мы проснулись. Только и всего.

 

Глава 8

МАККЁ

– Преподобный настоятель, – сказал Сэй-ки, – вы совершили оплошность, не привезя с собой вашего чужеземца. Согласно пророчеству, на Новый год некий чужеземец спасет жизнь князю. И мы до сих пор не знаем, кто именно это будет.

Сохаку предпочел пропустить мимо ушей сарказм, с которым Сэйки произнес его прежний духовный титул.

– Я настойчиво предлагал князю Гэндзи именно так и поступить. Он отказался, сказав, что чужеземец, о котором шла речь в пророчестве, найден и жизнь князя уже спасена.

– Покойный князь Киёри доверил нам троим оберегать его внука, – сказал Кудо. – Это означает, что в некоторых случаях мы должны быть непреклонны и даже идти против воли молодого князя. Сохранить его жизнь важнее, чем приобрести или потерять его благосклонность.

– Я прекрасно это осознаю, – отозвался Сохаку. – Но я не мог действовать вопреки прямому приказу князя.

– Слабый довод, – возразил Сэйки. – Вы могли устроить так, чтобы чужеземец прибыл в Эдо самостоятельно – возможно, в результате «недоразумения». Князю пришлось бы тогда принять все как есть.

– Благодарю вас за ценное наставление, – молвил Сохаку. Чувствуя, что начинает злиться, он поклонился с преувеличенной почтительностью. – Прошу вас, объясните мне, каким «недоразумением» я должен был воспользоваться, чтобы помешать князю назначить господина Сигеру на прежнюю должность?

– Благодарю вас за то, что подняли еще один важный вопрос, – проговорил Сэйки, поклонившись Сохаку с не меньшим раздражением. – Не будете ли вы столь добры поведать нам во всех подробностях, что же именно случилось? В моем ничтожном разуме не укладывается, как же могли произойти столь опасные и абсурдные события.

– Я бы предложил всем нам говорить потише, – вмешался Кудо. – Наши голоса разносятся далеко.

На самом деле и Сэйки, и Сохаку говорили приглушенно. Однако подчеркнутая, почти гротескная вежливость была опасным признаком. Так начинался не один внезапный поединок. И Кудо вмешался лишь затем, чтобы снять напряжение.

Трое самураев сидели среди развалин, на месте одной из комнат, прежде смотревших в центральный садик. Что любопытно, садик нимало не пострадал от обстрела. Даже узоры, прочерченные на песчаных дорожках, остались целы. Чего нельзя было сказать о комнате. Крыша, стена и большая часть пола исчезли. Сэйки, Сохаку и Кудо устроились в единственном уцелевшем углу. Их спутники остались на страже в коридоре – точнее, в том месте, где был когда-то коридор. Окружающая обстановка никак не отразилась ни на позах, ни на манерах, ни на церемонности самураев.

– Здесь царят замешательство, страх и домыслы, – произнес Кудо. – Никому не ведомо, кто совершил это нападение и почему. Мы – командиры. Все будут смотреть на нас, ожидая объяснений. Не лучше ли нам заняться поиском ответов, вместо того чтобы обмениваться упреками?

– Ответы не имеют значения, – сказал Сэйки. – Важно лишь то, как мы себя ведем. Если мы спокойны и уверенны, наши подчиненные тоже будут спокойными и уверенными, вне зависимости от того, знают они – или мы, если уж на то пошло, – что-нибудь или нет.

Сохаку подался вперед:

– Нам не следует отвлекаться от сути и говорить о таких незначительных подробностях, как чужеземец и Сигеру. Истинный вопрос заключается совсем в другом.

– Согласен, – кивнул Кудо. – Нам следует принять решение по главному вопросу.

– Я не думаю, что ответ очевиден, – сказал Сэйки.

Сохаку и Кудо удивленно переглянулись.

– Неужто я что-то упустил? – осведомился Сохаку. – Когда мы виделись в последний раз, вы настойчивее всех нас размышляли, не ввести ли пост регента, который будет реально править княжеством. Если память мне не изменяет, вы утверждали, что молодой князь ни на что не годен и приведет наш клан к гибели.

– Возможно, мне следовало сказать не «ни на что не годен», а «несколько чрезмерно утончен».

– А его безрассудное увлечение чужеземцами-христианами? – поинтересовался Кудо. – Неужели и по этому вопросу ваше мнение изменилось?

– Нет, я продолжаю считать это опасным, – сказал Сэйки. Ему вспомнилось то неприкрытое проявление чувств, которому он стал свидетелем совсем недавно. – Я бы даже сказал, что опасность усилилась. Против чужеземцев можно будет предпринять определенные действия в будущем, если придется – втайне, без дозволения молодого князя.

Успокоенный Кудо кивнул:

– Вкупе со всем прочим, его поведение в отношении дяди может служит решающим доводом.

– Вот в этом я бы усомнился, – возразил Сэйки. – Согласен, на первый взгляд оно выглядит очень спорным. Однако же, если вспомнить о пророческих видениях, может оказаться, что это был чрезвычайно мудрый шаг.

– О пророческих видениях?!. – Сохаку был взбешен. – С каких это пор вы верите в подобные сказочки? Я ни разу не видел ни единого доказательства того, что князь Киёри мог предсказывать будущее, а я служил ему двадцать лет! Что же касается князя Гэндзи, единственное, что из будущего его интересует, так это с какой гейшей он будет спать сегодня ночью и какое сакэ он приобретет для следующей своей вечеринки под луной.

– Сигеру – законченный безумец, – сказал Кудо. – Я находился среди тех, кто брал его под стражу. Если бы вы были там, вы бы не говорили сейчас так снисходительно. Он сидел и смеялся, а с головы до ног его покрывала кровь родичей, и рядом с ним лежали бездыханные тела его жены, дочерей и единственного сына. Хотел бы я когда-нибудь забыть эту картину!

– Слышу и понимаю, – сказал Сэйки.

Сохаку и Кудо вновь переглянулись; на этот раз на их лицах читалась покорность судьбе. Это было одно из любимых выражений Сэйки, и означало оно, что Сэйки принял решение и его не переубедить.

Сэйки тем временем продолжал:

– Несомненно, ваши доказательства неоспоримы. Однако же мое отношение к молодому князю несколько измени л ось. Хотя я и не уверен до конца в его провидческом даре, теперь я допускаю такую возможность.

Он указал на восточную часть сада, туда, где прежде располагались внутренние покои дворца.

Сохаку взглянул в указанном направлении:

– Я не вижу ничего, кроме руин. Несомненный довод в пользу решительных перемен.

– И я тоже вижу руины, – согласился Сэйки. – Но я замечаю также нечто такое, чего вы не видите.

– И что же это?

– Развалины личных покоев князя Гэндзи.

– Однако что это означает?

– Если б он не настоял на поездке в монастырь Мусиндо, во время обстрела он находился бы там.

Сэйки был вознагражден: на лицах его товарищей проступило понимание.

– Он не мог этого знать! – воскликнул Кудо. Но голос самурая дрогнул.

– Однако, похоже, знал, – сказал Сэйки.

– Ничего не доказано, – сказал Сохаку.

– Но и не опровергнуто, – сказал Сэйки.

– Если он знал, то почему же не предупредил нас? – спросил Сохаку.

– Я не утверждаю, что понимаю, каким образом действует волшебное предвидение, – проговорил Сэйки. – Ясно одно: нам следует на некоторое время отложить решение этого вопроса. А пока что приготовьтесь к путешествию. Оставаться здесь небезопасно.

– Вы хотите сказать, что рекомендуете отступить в «Воробьиную тучу»? – уточнил Сохаку.

– Да.

– Эту рекомендацию чрезвычайно трудно исполнить, – сказал Сохаку. – Большинство провинций, лежащих между Эдо и Акаокой, враждебны нам. Внутреннее море не представляет особого препятствия. Но его патрулируют корабли сёгуна. В таких условиях дорога на наш родной остров делается весьма опасной.

– Я предпочитаю опасность смертельной угрозе, – сказал Сэйки. – Мы не можем задерживаться здесь.

– Есть и еще одно соображение, – вмешался Кудо. – Сёгун никому не давал дозволения покинуть Эдо.

– Моя верность принадлежит Окумити-но-ками Гэндзи, князю Акаоки, – отрезал Сэйки, – а не узурпатору, присвоившему титул сёгуна и захватившему сёгунский дворец.

Он поклонился собеседникам и встал.

– Если мой князь прикажет мне повиноваться этому человеку, я буду повиноваться. Если он прикажет мне убить этого человека, лишь смерть помешает мне выполнить приказ. Я знаю, кто я. Уверен, что и вы знаете.

И, не дожидаясь ответа, Сэйки развернулся и зашагал к развалинам княжеских покоев.

– Старый упрямец! – бросил Кудо.

Сохаку фыркнул:

– Он и в молодости был упрямцем. С чего бы годам лишить его этого примечательного свойства?

– Совершенно ясно, что теперь он не согласится на введение регентства. Он убедил себя в том, что Гэндзи видит будущее.

На том беседа и завершилась. После продолжительного молчания Сохаку и Кудо взглянули друг другу в глаза, поклонились и встали.

* * *

– Мне очень жаль, Эмилия, – сказал Старк. – Я не нашел никаких останков мистера Кромвеля.

– Быть может, ангелы и вправду вознесли его на небо, как ему казалось, – отозвалась Эмилия, но печальная улыбка показывала, что сама девушка в это не верит.

– И что вы теперь будете делать? – спросил Старк.

– Соберу вещи, какие смогу найти, и буду ждать корабля в Америку.

При одной лишь мысли об этом у Эмилии противно заныло под ложечкой, и на глаза навернулись слезы. Она уселась прямо на землю, рядом с развалинами своей комнаты, и разрыдалась, не стыдясь слез. Она нашла убежище, в которое не смела верить, рай, в котором она скрылась от своей красоты. Нашла – и потеряла, из-за одного-единствен-ного выстрела. Этого Эмилия вынести не могла. Конечно, она была сильной – но не настолько.

Старк опустился на колени рядом с девушкой, обнял ее и прижал к груди. Он неверно понял, в чем источник ее печали.

– Дома вам станет получше, – сказал он, пытаясь утешить девушку, и лишь причинил ей этим лишнюю боль.

Старк держал Эмилию в объятиях, не зная, чем тут можно помочь, а она, уцепившись за него, безутешно плакала.

– Вы молоды, Эмилия, – говорил Старк. – Ваша жизнь только начинается. Небеса еще улыбнутся вам. Вы встретите новую любовь. Я в этом уверен.

Эмилия хотела было сказать Старку, что жаждет обрести не любовь, а покой. Но печаль ее была столь глубока и сокрушительна, что девушка не нашла нужных слов.

* * *

Как только обстрел прекратился, Сигеру отправился обходить границы дворца и расставлять стражу вдоль обрушенных стен. Внутри никакой опасности не было. Но если бы кто-нибудь пожелал покуситься на жизнь Гэндзи, для этого настало самое удобное время. Сигеру был уверен: Сохаку еще не готов перейти к действиям. Сперва он должен выслушать, что скажут Кудо и Сэйки. Так что сейчас единственной заботой были внешние враги. Сигеру надеялся на их появление. Это было бы неплохой разминкой. О Сохаку он позаботится потом, равно как и о Сэйки с Кудо, – если придется. Какая, однако, досада: момент и без того тяжелый, опасность грозит отовсюду, а тут еще, возможно, придется убить трех старших военачальников клана. Даже если Кудо и Сэйки останутся верны князю, потеря Сохаку нанесет клану серьезный ущерб. Сохаку – их лучший стратег и лучший после самого Сигеру боец.

Тут внимание Сигеру привлек приближающийся цокот копыт. Две лошади. И сорок—пятьдесят пеших. По ровному, размеренному ритму шагов ясно было, что это самураи. Сигеру расслабился и замедлил дыхание. Он был готов.

Мгновение спустя на улицу перед дворцом выехал на вороном коне Въедливый Глаз Каваками, глава сёгунской тайной полиции. Рядом с ним его помощник, Мукаи, – на серой кобыле, как и подобает подчиненному. За ними двигался отряд из сорока самураев. Каваками натянул поводья, останавливая коня. На лице его промелькнуло удивление. Он узнал Сигеру.

– Господин Сигеру! Я и не знал, что вы в Эдо.

– Я только что прибыл, господин Каваками, и еще не имел возможности сообщить вам о моем местонахождении.

– Откровенно говоря, где вы находились до этого, мне также совершенно неизвестно.

– В самом деле? Чудовищный промах со стороны моих подчиненных. – Сигеру поклонился, не спуская глаз с Каваками. – Я прослежу, чтоб виновные понесли наказание.

– Не сомневаюсь, – отозвался Каваками. – А пока что будьте так добры, пропустите нас во дворец – для инспекции.

– Нам не сообщали о готовящейся инспекции. А потому я вынужден с сожалением отклонить ваше предложение.

– Я ничего вам не предлагаю! – Каваками послал коня вперед, и его самураи двинулись следом. – По приказу сёгуна я должен осмотреть все разрушенные дворцы и побеседовать с каждым из уцелевших князей. Так что отойдите, пожалуйста, с дороги, господин Сигеру.

Мечи Сигеру выпорхнули из ножен одним изящным, плавным движением – так журавль расправляет крылья. Только что руки Сигеру были пусты, а в следующее мгновение в правой его руке возник катана, а в левой – вакидзаси. Он держал оружие опущенным; стойку его нельзя было назвать защитной, да и на готовность к атаке она тоже не указывала. Неопытный наблюдатель решил бы, что Сигеру собрался сдаваться – настолько не готовым к бою он выглядел.

Но Каваками знал, что думать так было бы ошибкой. Как и всякий самурай, Каваками изучал в свое время «Горин-но-сё», «Книгу пяти колец», классический трактат Миямото Мусаси, посвященный искусству фехтования. Стойка Сигеру была основной, предшествующей бою, – му, пустота. Это никак нельзя было счесть неготовностью. Сигеру был открыт всему, ничего не предугадывая и все принимая. В былые времена лишь один человек осмеливался использовать эту стойку – сам Мусаси. После него на такое отваживался один-единственный человек. И это был Сигеру.

Каваками подал сигнал, и сорок клинков покинули ножны. Его самураи быстро перестроились, приготовившись напасть на Сигеру с трех сторон. Зайти ему за спину они не решились. Для этого потребовалось бы пересечь границу, разделяющую улицу Эдо и территорию дворца, принадлежащую клану Окумити. А такого приказа они пока что не получили.

Сам Каваками не стал браться за оружие. Наоборот, он заставил коня отступить на расстояние, которое счел безопасным.

– Неужели вы настолько оторвались от реальности, что смеете препятствовать исполнению приказов сёгуна?

– Как вам известно, я не имею чести служить сёгуну, – ответил Сигеру. – До тех пор, пока эти приказы не подтвердил мой князь, для меня они ничего не значат.

По тому, как Каваками держался в седле, Сигеру понял, что главу тайной полиции нельзя назвать искусным наездником. А значит, он сможет добраться до Каваками раньше, чем тот успеет развернуть коня и сбежать. По оценке Сигеру, их разделяло расстояние протяженностью в пять ударов сердца. Правда, придется прорубиться через десяток самураев, но с этим особых трудностей не будет. Все его вероятные противники напряжены от страха. Они уже все равно что покойники.

– Господин Каваками! Какая неожиданность!

К недвижно застывшим противникам небрежным шагом приблизился Сэйки. Он словно бы не заметил обнаженных мечей.

– Мне бы следовало пригласить вас выпить чего-нибудь освежающего. Но сейчас, как вы сами видите, мы не вполне готовы принимать гостей. Может, в другой раз?

– Сэйки, приведите господина Сигеру в чувство, – если можете, конечно. – Каваками похлопал нервничающего скакуна по шее. – Мы исполняем приказ сёгуна, а он мешает нам войти.

– Прошу прощения за дерзость, господин Каваками, – сказал Сэйки, вступив в полукруг, очерченный сверкающими клинками, – но я считаю, что господин Сигеру совершенно прав.

– Что?!

– Осакское соглашение гласит, что сёгун должен извещать князя о готовящейся инспекции по меньшей мере за две недели. Как главный распорядитель княжества Акаока, я вынужден сообщить вам, что мой господин не получал такого сообщения.

– Осакскому соглашению двести пятьдесят лет!

– И тем не менее оно по-прежнему действует, – возразил Сэйки, низко поклонившись.

Судя по выражению лица Каваками, ему в голову пришла какая-то удачная мысль.

– Насколько я помню, на время войны действие этого соглашения приостанавливается.

– Совершенно верно. Но мы не находимся в состоянии войны.

За спиной у Каваками обрушился горящий дом, и конь, испугавшись, поднялся на дыбы. Каваками потребовалось несколько секунд, чтобы вновь обуздать жеребца.

– Если это не война, то как же тогда выглядит война? – поинтересовался Каваками.

– В соглашении указывается, что война должна быть объявлена официально, – сказал Сэйки. – Сёгун объявлял кому-нибудь войну?

Каваками нахмурился:

– Нет.

Он развернул коня и ускакал, оставив Мукаи разбираться с неловкой ситуацией. Тот приказал самураям вложить мечи в ножны и увел их.

– Дипломатичен, как всегда, – фыркнул Сигеру, пряча оружие.

– Благодарю вас, – сказал Сэйки, хотя и знал, что в устах Сигеру это не похвала. – Кажется, господин Сигеру, вы снова пришли в себя. Очень, очень своевременно.

* * *

– Господин, – сказал Хидё, – Старк тайком носит при себе огнестрельное оружие.

– Да, я знаю, – отозвался Гэндзи. – Можешь не беспокоиться. Он для меня не опасен.

– Господин, вы уверены?

– Да.

Хидё расслабился. Раз дело касается предвидения, то оно выходит за пределы его должностных обязанностей.

Гэндзи улыбнулся. Как это удобно – иметь в качестве командира телохранителей человека, чьи мысли так легко читать, словно они и вправду написаны у него на лице.

– С Ханако все в порядке? – поинтересовался он.

– Не знаю, господин.

– Ты что, не нашел ее?

– Я ее не искал.

– Почему же?

– Я обязан обеспечить вашу безопасность. Я не могу отвлекаться ради личных дел.

– Хидё, речь идет о твоей невесте, будущей матери твоего сына и наследника, твоей подруге жизни.

– Да, господин.

– Ну так иди и разыщи ее. В твое отсутствие меня будет охранять Симода. Я верно говорю, Симода?

– Да, господин.

Хидё низко поклонился:

– Я скоро вернусь, господин.

– Ты вернешься завтра утром, – сказал Гэндзи, – после завтрака. И еще. Не кланяйся больше так низко. Как глава телохранителей, ты ничего не должен упускать из виду, даже на мгновение.

– Слушаю и повинуюсь, господин.

– Отлично. Желаю тебе поскорее отыскать невесту.

Хэйко подождала, пока Хидё уйдет, а Симода отступит на некоторое расстояние. Они сидели на подушках, в большом шатре, установленном возле единственной уцелевшей стены. Легкий ветерок приносил с собою запах моря.

– Как вы изменились за столь краткое время, – сказала Хэйко.

Она потрогала фляжку с сакэ. Убедившись, что напиток имеет нужную температуру, Хэйко наполнила чашку Гэндзи.

– О чем это ты?

– Всего неделю назад вы были всего лишь номинальным главой клана. Ничтожеством, которое едва терпят собственные вассалы. Теперь вы – на самом деле их господин. Чрезвычайно примечательное преображение.

– Критические моменты меняют людей, – сказал Гэндзи, наполняя, в свою очередь, чашку Хэйко. – Если им везет, то в такие моменты они узнают, чего стоят на самом деле.

Хэйко отвернулась. Открытый взгляд Гэндзи вызвал смятение в ее душе. Как же это было трудно – любить его! И насколько труднее это стало теперь, когда он ответил любовью на любовь… О, если бы они были крестьянами, или торговцами, или рыбаками – они могли бы без оглядки отдаться своим чувствам, не думая о тайной подоплеке и возможных последствиях!

– Вас сейчас переполняют чувства, порожденные необычностью происходящего, – сказала Хэйко. – Я забуду все, что вы мне сегодня говорили.

– Ты никогда об этом не забудешь, – возразил Гэндзи. – И я тоже. Мои чувства вызваны не необычностью момента. Они принадлежат тебе, Хэйко. Тебе одной.

– Вы не должны расточать мне любезности, – сказала Хэйко. По щекам ее текли слезы, но на губах играла нежная улыбка, и дыхание оставалось ровным. – Я люблю вас. Я полюбила вас в тот самый миг, когда впервые увидела. Я буду любить вас до последнего вздоха. А вы вовсе не обязаны любить меня.

Гэндзи улыбнулся; при виде этой беззаботной улыбки сердце Хэйко таяло.

– Я понимаю: если я буду любить тебя столь же страстно, это может показаться надоедливо симметричным. Возможно, со временем я научусь любить тебя меньше. Это тебя устроит?

Рассмеявшись, Хэйко упала в объятия князя.

– С моим-то очарованием? Боюсь, вы обречены со временем полюбить меня еще сильнее!

– Так ты уверена в себе?

– Нет, Гэнтян, – отозвалась Хэйко. – Я ни в чем не уверена. Любовь – слабость женщины, а не ее сила. Какой бы прекрасной ни была женщина, час ее расцвета краток. Я не жду, что вы будете любить меня вечно. Но пожалуйста, если только можете, будьте добры ко мне. Пожалуйста!

Гэндзи захотелось запустить руку в широкий рукав кимоно Хэйко и приласкать ее. День выдался морозным, и руки у него были холодными. Гэндзи решил, что ей это вряд ли будет приятно, и отказался от своего намерения. Но в тот же миг Хэйко придвинулась к нему, и каким-то непостижимым образом ее руки оказались у него под одеждой, а руки Гэндзи – под одеждой у нее. Гэндзи ощутил тепло ее тела и одновременно с этим – обжигающий холод от прикосновения ее пальцев. Тепло и холод слились воедино. «Ну и кто же здесь на самом деле читает мысли?» – подумал Гэндзи.

– Как я могу не быть добрым? Стоит мне увидеть тебя или даже просто подумать о тебе, и вся жестокость этого мира исчезает, и мое сердце, и само мое существо делается нежным.

– Нет, не все ваше существо.

– Ну хорошо, не все.

Им и в голову не пришло раздеться. Даже если б они находились в покоях Гэндзи, они и то бы на это не решились – во всяком случае, во время дневного свидания. Слишком уж сложно им было бы потом одеваться, особенно Хэйко.

Ее кимоно омэси было шелковым. Под ним – теплое зимнее хаори. Кимоно перехватывал широкий вышитый пояс оби, завязанный узлом «фукура судзумэ»; из-под верхнего его края выглядывал пояс оби-агэ.

Существовало триста различных способов завязывать оби, и Хэйко каждый день тратила немалое время, размышляя, что же ей выбрать на сегодня. Она выбрала узел «фукура судзумэ» – «сливовый воробей», потому что предположила, что Гэндзи вернется именно сегодня, и ей захотелось отметить этот день тонким намеком на тотем клана. Получилось так, что Хэйко верно угадала день возвращения князя. Но если б она ошиблась, она не стала бы снова завязывать узел «фукура судзумэ». Это было бы признаком дурного вкуса. Пришлось бы просто признать, что она упустила хорошую возможность, и смириться с этим фактом.

Шнурок оби-дзимэ удерживал оби в должном положении. Между кимоно и оби был надет корсет оби-ита, чтобы кимоно вдоль линии оби не шло морщинами. Под узел пояса подкладывалась специальная подушечка, макура, дабы он сохранял форму. Переднюю часть оби украшала брошь оби-домё; к ней пристегивался специальный шнур, чуть тоньше шнура оби-дзимэ.

Под кимоно, оби, макура, оби-агэ, оби-дзимэ и оби-домэ у Хэйко было надето длинное нижнее кимоно, нагадзюбан, тоже шелковое. Шнурки, пришитые к концам воротника, проходили сквозь петли воротника тикара нуно и завязывались так, чтобы образовать у затылка отверстие подобающего размера. Нагадзюбан подпоясывалось нижним поясом, датэ-маки.

Под нагадзюбан надевалась нижняя рубашка хададзю-бан и нижняя юбка сусоёкэ. Под ними располагались специальные мягкие прокладки, накладывавшиеся на ключицы, живот и талию. Поскольку кимоно кроилось по прямой линии, эти прокладки требовались, чтобы придать телу нужную форму, дабы одеяние ложилось красиво и естественно. Обычно Хэйко носила также специальную ленту, стягивающую грудь и скрывающую ее очертания. Но сегодня утром девушка не воспользовалась ею, поскольку ожидала возвращения Гэндзи.

Хотя ни Гэндзи, ни Хэйко раздеваться не стали, в их одеяниях нашлось достаточно отверстий, чтобы доставить друг другу наслаждение. На самом деле, как тепло и холод – единое целое, так и состояние наготы сливается с состоянием одетого человека.

– Если любовь – твоя слабость, то я и думать боюсь, какова же твоя сила, – тяжело дыша, промолвил Гэндзи.

Хэйко, с трудом сдерживаясь, чтобы не дышать учащенно, отозвалась:

– Я думаю, мой господин, что вас ничем не испугать.

Вежливо отведя взгляд, Симода бесшумно опустил полог шатра. Он все-таки не удержался и улыбнулся.

* * *

Лишь начав разыскивать Ханако, Хидё до конца осознал объем разрушений – и был поражен. Ему вспомнилось ужасное землетрясение, опустошившее Эдо в годы его детства; тогда вслед за землетрясением вспыхнул пожар и истребил половину города: дымящиеся развалины, валяющиеся повсюду изуродованные тела, витающий в воздухе запах горелой человеческой плоти… Хидё сообразил, что может означать этот запах, и его замутило. Он даже не мог бы сказать, что ему труднее сдержать, тошноту или слезы.

Среди обломков комнаты, отведенной чужеземцам, он увидел яркий лоскут от женского кимоно, придавленный упавшей балкой. Опустившись на колени, Хидё осторожно подобрал этот лоскут. Кому он принадлежал? Уж не Ханако ли? Когда они виделись в последний раз, на Ханако вроде было кимоно из такой ткани. Ну почему, почему он столь ненаблюдателен? Как он может исполнять обязанности главы телохранителей, если даже не в состоянии узнать кимоно будущей жены?

Но Хидё изгнал эту мысль, едва лишь она пришла ему на ум. Он больше не имеет права прятаться за подобными сомнениями. Князь назначил его на эту должность. Сомневаться в своих способностях – означает сомневаться в своем князе. Верность требовала, чтобы Хидё верил в себя, поскольку в него князь верил. И значит, размышляя о своих многочисленных недостатках, он, Хидё, должен стараться их исправить, чтобы стать тем человеком, которого узрел в нем его князь. Таков его долг. Хидё встал. Он держался прямо и уверенно.

Но он по-прежнему сжимал в руке шелковый лоскут, и по лицу его текли слезы. Какой смысл в высоком положении и почестях, если не с кем это разделить? Кто придаст сладость победе, утешит в поражении, оплачет гибель?

Хидё было шестнадцать лет, когда он впервые встретил Ханако; он как раз только что получил свой первый взрослый катана. А Ханако была девятилетней девочкой-сироткой; ее взяли во дворец князя Киёри по рекомендации старого настоятеля Дзэнгэна. Хидё вспомнил их первый разговор и покраснел.

* * *

– Эй, ты! Принеси мне чаю!

Девочка в выцветшем хлопчатобумажном кимоно вздернула подбородок и дерзко отозвалась:

– Сам принеси!

– А я говорю, ты принесешь мне чай, девчонка!

– Не принесу!

– Ты – служанка. А я – самурай. Ты будешь делать, как я велю!

Девочка расхохоталась.

– Князь Киёри – самурай, – сказала она. – Господин Сигеру, господин Сэйки, господин Кудо, господин Танака – самураи. А ты – всего-навсего мальчишка с мечом, не знающим крови.

Разозленный Хидё вскочил на ноги и схватился за рукоять катана.

– Я – самурай! Я могу зарубить тебя прямо тут, на месте!

– Нет, не можешь.

– Что?! – Столь наглый и неожиданный ответ потряс Хидё. – Самурай властен над жизнь и смертью любого крестьянина.

– А ты – нет.

– Это почему еще?

– Потому что я – служанка, в твоем клане. И ты обязан меня защищать. Если придется – даже ценой жизни.

И выпалив это, девочка удалилась, а онемевший, пристыженный Хидё так и остался стоять, разинув рот.

* * *

Хидё оглядел развалины дворца. Уж не на этом ли самом месте состоялся тот давний разговор? Хидё потупил взор, как и тогда. Ханако была ребенком и все же напомнила ему о том, о чем он не имел права забывать. Самурай – защитник, а не заносчивый задира.

Та дерзкая девочка выросла и превратилась в достойную, добродетельную женщину; неудивительно, что все эти годы, пока он пьянствовал и впустую прожигал жизнь, она старалась держаться от него подальше.

Какую замечательную жену выбрал для него князь Гэндзи! И вот она потеряна…

– Хидё! – донесся откуда-то изумленный голос Ханако. Хидё обернулся.

Ханако стояла в коридоре – то есть в том, что осталось от коридора, – и держала в руках чайный поднос.

Переполненный внезапно обрушившимся счастьем Хидё бросился было, чтобы обнять ее, но вовремя спохватился. Вместо этого он учтиво поклонился:

– Я искренне рад видеть вас целой и невредимой.

Ханако поклонилась в ответ:

– Ваша забота о столь незначительной особе – большая честь для меня.

– Для меня вы значите очень много, – сказал Хидё.

Трудно было решить, кого эти слова поразили больше, Ханако или самого Хидё. Ханако отреагировала на них более живо. Ошеломленная их прямотой, девушка пошатнулась и едва не уронила поднос. Хидё ринулся на помощь, подхватил поднос и при этом, сам того не заметив, коснулся руки девушки. И неожиданно Ханако почувствовала, как от этого прикосновения что-то смягчилось в ее душе.

– Князь Гэндзи велел, чтобы я вернулся только завтра утром, – сказал Хидё. – После завтрака.

Ханако, поняв, что кроется за этими словами, зарделась.

– Наш господин очень великодушен, – ответила она, скромно отведя взгляд.

Хидё так много нужно было сказать, что он не мог больше сдерживаться.

– Ханако, по дороге в монастырь Мусиндо у нас произошла схватка с отрядом князя Гэйхо. И после нее князь Гэндзи назначил меня главой своих телохранителей.

– Я очень рада за вас, – молвила Ханако. – Я уверена, что вы проявите себя на этом посту с наилучшей стороны. – И она снова поклонилась. – Прошу простить меня. Сейчас я должна прислуживать господину Сигеру и господину Сэйки. Я вернусь к вам, мой господин, сразу же, как только смогу.

И лишь глядя ей вслед – Ханако шла не кратчайшим путем среди развалин, а в точности там, где прежде находились коридоры, как будто ничего и не изменилось, – Хидё понял, что девушка назвала его «мой господин» и что теперь именно так к нему и положено обращаться. Ведь главе телохранителей полагался земельный надел. Правда, князь Гэндзи ничего не сказал по этому поводу, но наверняка скажет на Новый год, во время официального назначения Хидё на должность.

Хидё вспомнил тепло руки, до которой он дотронулся несколько мгновений назад. Это было их первое прикосновение. Он осознал, что давно уже полюбил Ханако, хотя и сам не понимал этого. А князю Гэндзи это было внятно. И снова на глаза Хидё навернулись слезы благодарности. Какое же ему – и всем им – выпало счастье: служить господину, наделенному даром предвидения!

Он отправился взглянуть, осталось ли что-нибудь от его комнаты. Он очень надеялся, что хоть одна стена уцелела и он с невестой обретет ночью подобие уединения.

* * *

Ханако изо всех сил старалась сосредоточиться на том, куда она ступает. В этих развалинах так легко споткнуться! Не хватало еще оступиться и упасть на глазах у будущего мужа накануне их первой близости, – что может быть унизительнее! Но все ее попытки пропали впустую. Она вернулась мыслями на двенадцать лет назад и вновь услышала голос князя Киёри.

* * *

– Ханако.

– Мой господин.

Девочка опустилась на колени и прижалась лбом к земле, трепеща от страха. Она была так довольна тем, что уела этого самоуверенного красивого мальчишку, так горделиво вышагивала, так задирала нос, что не заметила самого князя.

– Пойдем со мной.

Светило нежное весеннее солнышко, но девочку била дрожь. Ханако шла, опустив глаза. Она была уверена, что идет навстречу гибели. Иначе зачем бы сам князь снизошел до разговора с ней, сиротой, попавшей в этот чудный дворец лишь благодаря доброте старого Дзэнгэна, их деревенского священника…

Может, этот мальчишка – родственник князя, любимый племянник? Неужто она по глупости сразу после появления во дворце оскорбила того, кого нельзя было оскорблять? Слезы навернулись на глаза Ханако и потекли по щекам. Подумать только, какой позор она навлечет на Дзэнгэна! Он сошел со своего пути, чтобы после смерти родителей помочь Ханако, а она упустила такой волшебный случай! И все из-за своей гордости! А ведь Дзэнгэн не раз ей говорил: «Не будь о себе столь высокого мнения, Ханако. Человеческое „я“ – не более чем иллюзия». И она каждый раз послушно отвечала: «Да, настоятель Дзэнгэн». Но не принимала его наставления близко к сердцу. А теперь уже поздно.

Ханако услышала лязг оружия. Они приближались к площадке, на которой тренировались самураи. Сомнений не было. Ее казнят. Как она посмотрит в глаза своим родителям, когда встретится с ними в Чистой земле? Хотя нет, об этом можно не беспокоиться. Она не заслужила, чтобы будда Амида ее спасал. Она попадет в какую-нибудь преисподнюю, и ее там будут мучать ведьма Кити, насильник Гонбэ и прокаженный Исо. Ее даже могут сделать рабыней Кити или женой Исо.

Яростные боевые вопли внушали девочке такой страх, что она не смела поднять глаз и потому налетела на князя Киёри, который не стал входить на площадку, а остановился у ее края. Ханако поспешно отступила, но Киёри, казалось, вообще этого не заметил.

– Мой господин!

Самурай, первым увидевший князя, опустился на одно колено и согнулся в неполном поклоне – так принято кланяться на поле боя. Прочие поспешно последовали его примеру.

– Продолжайте, – велел князь Киёри.

Самураи поднялись и вновь вступили в учебную схватку. Поначалу Ханако никак не могла понять, почему никто из них не падает мертвым. Лишь потом она разглядела, что мечи в руках у самураев сделаны не из стали, а из тяжелого черного дуба.

– Другие кланы используют для тренировок бамбуковые синаи, – пояснил князь Киёри. – Синаи не причиняет никакого вреда. Черный дуб в руках опытного фехтовальщика может сломать кость, а иногда и убить, даже если удар придется по доспеху. Мы тренируемся так, чтобы чувствовать дыхание опасности. Тренировка, не сопряженная с опасностью, бесполезна.

Он взглянул на девочку сверху вниз.

– Почему мы это делаем?

– Потому что вы – самураи, мой господин.

– Что такое самурай?

Ханако была искренне удивлена тем, что князь разговаривает с ней, вместо того чтобы приказать тут же убить ее. Она была признательна князю за эту отсрочку. Стоило ей представить, как прокаженный Исо потащит ее к себе в постель, и девочку начинало мутить.

– Воин, мой господин.

– А когда произошла последняя война?

– Больше двух сотен лет назад, мой господин.

– Зачем же тогда изучать столь жестокое искусство? Мы живем в мирное время.

– Потому что война может начаться в любой момент, мой господин. Самураи должны быть готовы.

– Готовы к чему?

Вот. Момент настал. Ритуал завершился. Сейчас она умрет.

Склонив голову, Ханако произнесла:

– Готовы убивать, мой господин.

Вот сейчас ее голова покатится с плеч…

Но князь Киёри снова удивил ее. Он сказал:

– Нет, Ханако. Это неверно. Чтобы убивать, не нужно так много тренироваться. Посмотри повнимательнее.

Девочка подняла взгляд. Мужчины били друг друга изо всех сил. Вот все, что она смогла разглядеть. Во всяком случае, сперва. Но чем дольше она смотрела, тем заметнее становилось, что самураи ведут себя в схватке по-разному. Одни двигались с сосредоточенной решимостью, даже если на них градом сыпались удары. Другие уворачивались и отпрыгивали, силясь уберечься, – и все равно получали удар. Площадка была такой маленькой, а людей – так много, что полностью избежать ударов не мог никто, как бы он ни старался. Будь эта схватка настоящей, а мечи – стальными, мало кто остался бы в живых. И когда Ханако поняла это, ответ пришел к ней сам собой:

– Они должны быть готовы умереть, мой господин.

Князь Киёри улыбнулся девочке:

– Такова участь самурая, Ханако. Это нелегко – жить в постоянном страхе.

– Но ведь настоящий самурай не чувствует страха! Разве не так, мой господин?

У Ханако просто в голове не укладывалось, чтобы сам князь мог чего-то бояться.

– Отсутствие страха – не признак храбрости. Это – признак идиотизма. Храбрец тот, кто боится, но превозмогает страх. – Князь Киёри погладил Ханако по голове.– Иногда – особенно если он молод – самурай прячет свой страх за высокомерием. Добродетельная женщина не будет ставить это ему в вину. Она сделает все, что сможет, чтобы он стал сильнее. Она не станет делать ничего такого, что ослабит его. Ты поняла меня?

– Да, мой господин.

– Тогда иди.

И Ханако поспешила на кухню. А оттуда вновь направилась в тот дворик, где произошла ее перебранка с заносчивым юношей. К огромному ее облегчению, Ханако увидела, что он по-прежнему там, сидит все на том же месте. Показалось ей или вправду плечи его поникли? Щеки Ханако залил жаркий румянец стыда.

Ханако подошла к юноше, поклонилась и опустилась на колени.

– Ваш чай, господин самурай.

У молодого самурая вырвался удивленный возглас. Но он тут же взял себя в руки и сказал:

– Спасибо.

Ханако показалось, что, когда юноша принял чашку, плечи его распрямились. Она была рада. Очень, очень рада.

* * *

Сигеру и Сэйки устроились на плетеных циновках, постеленных там, где некогда находилась комната Сэйки. Татами, прежде устилавшие эту комнату, канули в небытие во время обстрела. Эти же уцелели, хотя и были слегка опалены. Сигеру сидел недвижно, опустив веки. Когда Ханако опустилась на колени у дверного проема, поклонилась и вошла, Сигеру даже не шелохнулся.

– Я рад видеть тебя живой и невредимой, Ханако, – вежливо сказал Сэйки.

– Спасибо, господин.

Девушка приблизилась к Сигеру, чтобы налить ему чаю. Ей было не по себе – до нее ведь тоже доходили ужасные слухи, – но Ханако заставила себя держаться со спокойной учтивостью.

– Ты уже успела поговорить с Хидё? – спросил Сэйки.

– Да, господин.

– Тогда ты знаешь, что у него хорошие новости. Несомненно, он скоро добьется успеха.

Ханако низко поклонилась.

– Лишь благодаря доброте князя Гэндзи, – сказала она. – Хидё не заслужил такой великой чести.

Раз жених ее отсутствовал, проявить скромность следовало ей самой.

– Доброта нашего князя несомненна. Но раз он верит в Хидё, то и я в него верю. – Сэйки не смотрел на Сигеру, но слова эти предназначались скорее ему, нежели Ханако. – Вы уже решили, где будете устраивать дом?

– Нет, господин. Я узнала о его назначении совсем недавно.

На самом деле Ханако уже успела представить себе пустующие покои в западном крыле дворца, обставленные скромно, но со вкусом. Там даже хватит места для детской. Конечно, поскольку это крыло всего несколько часов назад превратилось в руины, с переездом придется подождать, пока дворец не отстроят заново. Есть и более важное дело, не терпящее отлагательств. Раз Хидё теперь – ее муж и глава телохранителей князя, она должна как можно быстрее подарить ему наследника.

– Тогда обсуди это с Хидё. Можешь нам не прислуживать. Иди к мужу. Он явно обрадуется тебе куда больше, чем мы.

– Благодарю вас, господин.

И Ханако удалилась.

Сэйки улыбнулся. Как прекрасна жизнь, когда ты молод и влюблен! Даже трагические события не умаляют ее сладости. Возможно, они придают дополнительную остроту чувствам. И Сэйки, терпеливо ожидавший, пока Сигеру вернется к беседе, ненадолго погрузился в грезы, вспоминая свою давно минувшую юность.

– Если он верит Хидё, то и я ему верю, – сказал Сигеру, повторив слова Сэйки.

Сэйки поклонился.

– Я думал, вы слишком глубоко погрузились в медитацию и не слышали меня.

– Я пребывал в медитации, Сэйки, а не в обмороке.

– Рад это слышать, господин Сигеру. Сейчас не время для обмороков.

– Согласен. – Сигеру пригубил чай. – Близится последний этап сражения под Сэкигахарой.

Сэйки задумался над глубинным смыслом этих слов. Двести шестьдесят один год проигравшие отказывались признать свое поражение. Отказывались, невзирая на падение Западного регентства, полное уничтожение правившего там клана Тоётоми, на гибель ста тысяч воинов и на возвышение дома Токугава, казавшееся вечным. Отказывались, поскольку самурай не в силах смириться с поражением, пока он жив. Что же было несомненным? Одна лишь смерть. Вся эта ситуация, если взглянуть на нее бесстрастно, выглядела безумной. Однако же Сэйки всецело разделял взгляды побежденных, невзирая на всю их нелепость. В конце концов, он – тоже самурай, и он жив.

– Я бесконечно счастлив, что это происходит при моей жизни, – сказал Сэйки.

Глаза его увлажнились от избытка чувств. Сколь благосклонна судьба, пославшая ему войну! Его отец и дед, куда более достойные воины, чем он сам, жили и умерли в мирное время. А вот ему выпала возможность восстановить честь предков.

– Я тоже, – отозвался Сигеру.

Некоторое время они молчали. Сэйки налил чаю Сигеру, Сигеру – Сэйки.

День выдался необычайно теплым для зимы. Сэйки поднял глаза. По бледно-синему небу бежали белоснежные облака, и на мгновение Сэйки с особой остротой ощутил полноту бытия.

Сигеру тем временем погрузился в воспоминания; он вызывал к жизни ощущения, испытанные в тот момент, когда в руках у него оказались древние мечи. Несвоевременное вмешательство Сэйки помешало Сигеру испробовать их остроту на этом идиоте Каваками. Но даже просто извлечь их из ножен – это уже было неповторимым ощущением, ведущим к просветлению. В тот самый миг, когда он выхватил мечи, Сигеру осознал, что станет последним Окумити, который сражался этими мечами. Он не знал, когда это произойдет. Не видел он также ни лица своего последнего противника, ни исхода этой схватки. Единственное, что знал Сигеру, – что он будет последним, и это наполняло его сердце скорбью.

В годы изнурительного мира, последовавшего за Сэки-гахарой, сёгун Токугава велел составить список самых прославленных мечей, именуемых мэйто, записав, кому они принадлежат и в каком состоянии находятся. «Воробьиные когти», ныне принадлежащие Сигеру, не были занесены в этот список, поскольку тогдашний князь Акаоки, Уэномацу, отказался участвовать в любой затее Токугавы, затрагивающей мечи, душу самурая. Воробьи не имеют когтей, достойных упоминания, потому это имя было ироническим и одновременно указывало на то, что у воробьев Акаоки, вопреки всему, имеются когти – мечи его воинов. Каждый Окумити знал, что сказал по этому поводу Уэномацу: его слова были должным образом занесены в тайные свитки клана.

«Пусть те, кто предпочитает схватке чаепитие, – сказал князь, – составят список знаменитых чайных чашечек».

Хотя ничего существенного так и не прозвучало, главный вопрос этой встречи уже был решен. Сигеру и Сэйки дали друг другу понять, что признают Гэндзи истинным князем Акаоки и что готовы помочь ему ниспровергнуть сёгуна Токутаву, даже если это будет стоить им жизни. Они согласились отложить на время возможные разногласия – скажем, вопрос об отношении к миссионерам, – до тех пор, пока не будут решены более важные дела. Они не говорили об этом впрямую. Все и так ясно.

– Положение дел в монастыре Мусиндо было не таким, каким ему надлежало быть, – сказал Сигеру.

Сэйки знал, что Сигеру говорит не о своем недавнем содержании под стражей, а о надежности Сохаку, одного из самых значительных вассалов князя Гэндзи.

– Равно как и в «Тихом журавле».

Сигеру кивнул. Значит, помимо Сохаку, придется устранить еще и Кудо. Вопрос не требовал дальнейшего обсуждения. Но время действовать еще не настало. Обстоятельства должны созреть, а тогда уже все произойдет своим чередом. Если Сохаку и Кудо попытаются убить Гэндзи исподтишка, то собственные вассалы покинут их. Подобному позору нет прощения. Они могут восторжествовать лишь одним способом: поднять открытый мятеж и одержать победу на поле битвы. Конечно же, они постараются выбрать наиболее выгодный для себя момент. И один из таких моментов настанет в самом скором времени.

– Вы посоветуете отступить из Эдо?

– Иного выхода нет, – сказал Сэйки.

Сигеру принялся обдумывать возможные маршруты. Отправиться морем невозможно. Раз чужеземная эскадра обстреляла Эдо, она с тем же успехом может без предупреждения потопить любое японское судно. А кроме этого, не следует забывать о сёгунском флоте. По сравнению с кораблями чужеземцев он не так уж силен, но его хватит, чтобы уничтожить все морские силы Акаоки. Ближайший наземный путь пролегал по побережью Внутреннего моря. К несчастью, расположенные по пути княжества верны сёгуну. Значит, остаются лишь горные тропы.

– Дорога домой длинна и полна опасностей, – сказал Сигеру.

– Через час после обстрела я отправил гонца в «Воробьиную тучу», – сообщил Сэйки. – Через две недели пять тысяч человек выдвинутся к восточной границе княжества и будут готовы при необходимости нанести удар, чтобы помочь нам прорваться.

– Это будет означать начало войны.

– Да.

Сигеру кивнул:

– Прекрасно. Думаю, мы начнем завтра утром.

– С разрешения нашего князя.

* * *

Хэйко говорила, что миссионеры Истинного слова год назад отправились в некий монастырь Мусиндо, находящийся севернее столицы, уже в другой провинции. Вскоре после их приезда по тем местам прокатился мор. Хэйко не знала, уцелел ли кто-то из чужеземцев, и если да, то кто именно.

«Среди них были ваши друзья?»

«Один человек, с которым мне нужно повидаться».

«Тогда я надеюсь, что этот человек по-прежнему пребывает в мире живых».

«Я тоже».

«А если нет, что об этом говорит ваша религия?»

«Не понимаю, о чем вы».

«Если дорогой вам человек умирает, есть ли у вас надежда свидеться с ним? Что говорит ваша религия?»

«Христиане верят, что жизнь после смерти есть жизнь вечная. Хорошие люди отправляются на небеса, плохие – в ад. Куда вы попадете, тех и увидите».

Старк даже прикидывал, не украсть ли ему лошадь и не поехать ли в Мусиндо в одиночку.

Но по словам Хэйко, князю Гэндзи понадобилось три дня, чтобы добраться туда. И это при том, что он находился в своей стране, знал дорогу и был князем. Несмотря на все эти преимущества, ему пришлось пробиваться с боем. Старк понял, что вряд ли достигнет цели.

Он долго ждал – подождет и еще чуть-чуть. Правда, может получиться так, что из-за этого обстрела сёгун прикажет выслать всех иностранцев. Тогда придется рискнуть и все-таки отправиться одному. Эх, надо было слушать внимательнее, когда Кромвель во время плавания рассказывал про Японию! Старк помнил, что Япония состоит из четырех больших островов, и самый большой, тот, на котором они сейчас находятся, называется Хонсю. И именно на Хонсю планировалось построить миссию Истинного слова. По крайней мере, он на нужном острове. Что ж, для начала неплохо.

Хэйко извинилась и ушла к князю, так что Старку предоставилась возможность порыться в развалинах и поискать свое имущество. Он как раз извлекал свой револьвер сорок четвертого калибра из-под груды Библий – к счастью, тот был целехонек, – когда внезапное появление Эмилии застало его врасплох. Старк поспешно сунул револьвер обратно. Он боялся, что Эмилия заметила оружие, но девушка ничего не сказала.

– Мэтью, можем мы поговорить начистоту?

– Конечно.

Старк огляделся по сторонам, но здесь не было стула, чтобы предложить Эмилии присесть.

– Спасибо, я постою. – Эмилия умолкла и опустила взгляд. Она стояла, крепко сцепив руки и сжав губы. Потом девушка глубоко вздохнула и заговорила – словно ринулась с обрыва. – Я обязана остаться в Японии. Я должна закончить постройку миссии, как мы планировали. Но для этого мне необходима ваша помощь.

Горячность Эмилии поразила Старка. Эта девушка была такой же одержимой, как и он сам. Но ее решимость основывалась на вере, а его – на отсутствии веры.

– Я с радостью помогу вам, Эмилия, – всем, чем смогу. Но может получиться так, что ваша просьба окажется невыполнима. Этот обстрел наверняка навлечет на нас гнев японцев, ведь мы тоже иностранцы. В таком случае нам угрожает опасность. А может, у нас вообще не будет выбора. Возможно, японское правительство прикажет нам уехать.

– И вы подчинитесь?

– Нет, – признал Старк. – Я прибыл в Японию с определенным намерением. И не уеду, пока не добьюсь своего.

– Тогда вы должны меня понять, поскольку я испытываю те же самые чувства.

Старк покачал головой. Ну как ей это объяснить? Он не знал. И сказал первое, что пришло в голову:

– Думаю, я умру здесь.

– Я готова поступить точно так же.

«Нет, – хотел сказать ей Старк, – не так. Вы пришли, чтобы нести слово Божье. Я пришел, чтобы отнять жизнь у человека».

* * *

На последнем привале Старк достал и приколол к куртке блестящую оловянную звездочку с вычеканенными в центре словами «Аризонский рейнджер». В седельной сумке у него лежали подписанный губернатором патент и десять золотых монет, которые губернатор назвал вознаграждением добровольца. Старк не понимал, с чего вдруг губернатору вздумалось платить ему авансом, но спорить он не стал. Он просто забрал деньги вместе со звездочкой и патентом и сказал «спасибо». Возможно, проблем с апачами, бандитами и всяческими нарушителями спокойствия у штата было даже больше, чем он слыхал, – а слыхал он немало. Возможно, кстати, что большую часть этих проблем он сам же и создал.

Старк решил надеть звездочку прямо сейчас, потому что иногда, особенно когда выдавалась такая славная погодка, Бекки с Луизой выбирались поиграть на лужайке, а Старку хотелось, чтобы они сразу же увидели звездочку. Когда он собирался в дорогу, у девочек только и разговоров было о том, что их приемный отец станет рейнджером. Конечно, аризонские рейнджеры не так знамениты, как техасские, но все равно, рейнджер есть рейнджер.

Девочкам нужны общество сверстников и школа, а в Тусконе найдется и то, и другое. Им хорошо на этом ранчо – ему, Мэри Энн и девочкам. Да чего там хорошо – замечательно! Хороший выдался год. Ну ничего. В Аризоне будет еще лучше.

Старк сам не знал, что заставило его остановиться на середине холма. Так, царапнуло что-то. Он извлек из тюка карабин и прислушался. Тишина. Ничего не слышно. Ничего! Стадо у них было маленькое, не то что потоки скота, текущие по просторам Далласа или Хьюстона. Но все равно его можно было услышать с довольно значительного расстояния – негромкое бурчание, которое издают множество животов, не обремененных мозгами. Старк знал, что эта тишина может означать лишь одно: скот угнали. А потому он не удивился, когда поднялся на гребень холма и не увидел своего стада.

Кровь отхлынула от его лица. Там не было вообще ничего, кроме пыли, кустов и качающихся под ветром деревьев. А из хижины не доносилось ни звука.

Старк пришпорил коня и галопом поскакал вниз по склону. Его переполняло пугающее ощущение пустоты. С середины склона он заметил у ограды раздувшиеся трупы двух своих псов. Стервятники их не тронули. Тому могло быть лишь одно объяснение: где-то поблизости нашлась более привлекательная добыча.

Старк соскочил с коня, перебросил карабин в левую руку, а правой извлек из кобуры револьвер. Прежде чем двинуться к дому, он долго стоял на месте и слушал, держа оружие наизготовку. Он знал: против того, с чем ему предстоит встретиться, оружие бесполезно. Но Старк просто не мог вести себя иначе.

До хижины оставалось еще с дюжину шагов, когда ветер изменился и до Старка донеслось зловоние. Сознание Старка было сейчас полностью сосредоточено на одном: держать оружие и целиться в надлежащую сторону. Он почти не заметил спазма, скрутившего внутренности, и горечи, заполнившей рот; он даже не понял, что ноги у него, начали подгибаться.

– Мэри Энн!

Старк вообразил, что тут есть кто-то еще и этот кто-то и позвал Мэри Энн, – и лишь потом узнал собственный голос.

Он подошел к двери, перешагнул через порог и сперва не осознал, что именно предстало его глазам. Они живы. Они должны быть живы, ведь они шевелятся. Точнее, шевелятся одеяла, которыми они укрыты. Должно быть, Мэри Энн купила их у торговцев-мексиканцев уже после его отъезда. Одеяла были украшены геометрическим узором – такие любят в Мексике. Но зачем в теплый весенний день столько одеял? Может, они простудились?

Даже услышав этот звук, Старк определил, что же он слышит, лишь тогда, когда едва не стало слишком поздно. Впоследствии этот звук долго мерещился ему, такой же отчетливый, как и в первый раз, и всякий раз Старк жалел о том, что не умер там, среди гремучих змей. Он никогда не видел столько змей сразу и никогда не слышал такого потрескивания – как будто мертвые гремели костями.

Змеи приползли на пир и так обожрались разложившейся плотью, что уже не сумели свиться в кольцо.

Они могли сжечь хижину. Большинство бандитов так бы и поступило. Но они ее не сожгли, и на то имелась только одна причина. Они хотели, чтобы он, Старк, это увидел. Но этого не произошло – спасибо змеям. Старку пришлось самому домыслить, что же случилось с Мэри Энн и девочками – единственными людьми, которых он любил в своей жизни.

Старк медленно попятился. Возбудившись от грохота собственных трещоток, змеи принялись атаковать друг друга. Старк запер дверь и разбил окна. Сперва он поджег крышу. Когда крыша рухнула, Старк швырнул факел в тюки сена, которые он навалил под стены. Остаток дня и всю ночь он бродил вокруг пожарища с лопатой в руках, готовый разрубить надвое любую змею, какая попадется ему на глаза. Но ни одной не удалось выбраться из огня.

К следующему утру на месте хижины осталась лишь груда камней и обуглившихся бревен.

И в этой груде ничего не двигалось.

Старк сел на коня и отправился в Эль-Пасо – за Итаном Крузом.

* * *

Эмилия видела, как Мэтью спрятал револьвер под грудой Библий. Большой – в точности как тот, который был при нем, когда Старк впервые перешагнул порог миссии Истинного слова. Судя по всему, тот же самый, хотя Старк и сказал тогда, что выбросил его в море. Однако Эмилия промолчала. Не ей судить Старка. О таких вещах должен был заботиться Цефания, но он умер. А у нее сейчас лишь одна забота: она должна остаться в Японии. Любой ценой.

– А кроме того, – сказал Мэтью, – я не знаю, чем могу помочь. Я не обладаю никакой властью.

Эмилия поняла, что придется говорить напрямик. И сказала:

– Одинокая женщина, у которой ни мужа, ни семьи, не может жить в чужой стране. Я сумею обосноваться здесь лишь в том случае, если вы станете моей семьей.

– Мне стать вашей семьей?

– Да. Моим женихом.

Эмилия думала, что ее предложение потрясет Мэтью. Что ж, если он и поразился, то никак этого не выказал.

– Сестра Эмилия, а вам не рано думать об этом?

Эмилия почувствовала, что краснеет.

– Нам нужно лишь объявить об этом. Жениться вовсе не обязательно.

Мэтью улыбнулся:

– Вы предлагаете мне солгать нашим гостеприимным хозяевам?

Эмилия вскинула голову:

– Да.

Теперь он спросит ее: «Почему?» И что она ему ответит? Правду? Что из-за своей проклятой красоты не может вернуться в родную страну? Что здесь ее считают редкостной уродиной, и потому она никогда, никогда не покинет Японию? Нет. Если сказать так, Мэтью сочтет ее самой тщеславной женщиной на свете. Или самой безумной. Вера. Надо сказать ему, что вера велит ей пойти на маленькую ложь, чтобы обрести возможность нести великую правду, правду о вечном спасении именем Христовым. Да, это богохульство – но сейчас ей все равно. Она не вернется в Америку. Ни за что. Даже если Мэтью не захочет ей помочь, она все равно что-нибудь придумает и останется здесь.

– Это покажется им странным, – сказал Мэтью. – Только что вы плакали о Цефании – и вдруг собираетесь замуж за меня. Хотя, может и сойдет. Они считают нас странными – такими же странными, как мы их. Так что они поверят любому объяснению.

Теперь уже Эмилия была потрясена:

– Так вы согласны?

– Да. – Старк извлек из-под Библий свой револьвер и посмотрел Эмилии в глаза. Она не отвела взгляда. – Но, боюсь, мне тоже недолго ходить по земле. Скоро вы действительно окажетесь совсем одна в этой чужой, опасной стране. Вы к этому готовы?

– Да.

Эмилия молча смотрела, как Старк завернул револьвер и какую-то коробку, должно быть с патронами, в свой свитер.

– Хорошо, я согласен, – повторил он. – Но объяснять это вы будете сами.

Он передвинул обломок стены и вытащил свой огромный нож.

– Я скажу им, что этот брак будет основан на вере, так же как и с Цефанией, а не на земной любви, – проговорила Эмилия. – У японцев тоже есть религия, хоть она и отличается от нашей. Так что они поймут.

– Хорошо. Значит, мы – партнеры, – сказал Старк.

– Спасибо, Мэтью.

Он не стал ни о чем спрашивать. Она не стала упоминать о револьвере. Да, они действительно партнеры.

* * *

Гэндзи, Сигеру, Сэйки, Сохаку, Кудо и Хидё расселись квадратом в главной комнате покоев прислуги. Это была единственная часть дворца, не пострадавшая от обстрела. Хэйко и Ханако подали чай. Все ждали, что скажет Сэйки. В конце концов, он был главным управляющим. И, согласно этикету, именно ему надлежало обрисовать ситуацию, исходя из которой следовало принять решение.

Сэйки предпочел бы, чтобы женщины не присутствовали при обсуждении тайных дел. Но Гэндзи отверг его возражение, заметив, что, если они не могут доверять жене Хидё и его собственной возлюбленной, они заранее обречены. Сэйки сдержался и не стал указывать, что еще не поздно предать ненадежных лиц мечу. Гэндзи явно не беспокоили неясности, связанные с Хэйко. Что ж, если понадобится, Сэйки примет меры сам, без дозволения молодого князя. Нужно будет заняться этим по пути из Эдо, если возникнут благоприятные условия.

– Дворец князя Сэнрю не пострадал, – сообщил Сэйки. – Он согласен оставить у себя наших тяжелораненых до тех пор, пока не появится возможность вывезти их. О сожжении покойников уже позаботились. Легкораненые поедут с главным отрядом.

– Это подтолкнет сёгуна к ответным действиям, – возразил Кудо. – Даже при том, что его положение неустойчиво – а точнее, именно в силу этого, – он не потерпит столь вопиющего неповиновения.

– Согласен, – кивнул Сэйки. – Но у нас нет выбора. Что чужеземцы станут делать дальше? Мы не знаем. Они могут вернуться и снова обстрелять город. Они могут высадить армию. Возможно, это был канун вторжения. Помимо предполагаемых опасностей есть и одна несомненная. Теперь, когда стены дворца разрушены, мы чрезвычайно уязвимы, а врагов у нас хватает и в Японии. Два покушения уже состоялись: одно – на нашего князя, еще до обстрела, и второе – на госпожу Хэйко или, быть может, на чужеземную женщину, сразу после обстрела. Нападавший убит. Кто он такой и кто его послал – неизвестно. В наше смутное время трудно понять, что движет людьми и к какой цели они стремятся. А это увеличивает опасность.

– Я согласен: отъезд необходим, – сказал Сохаку. – И я тоже считаю, что сёгун предпримет ответные действия. И нам необходимо подготовиться к этому. Следует немедленно раздать воинам огнестрельное оружие. Проверить все пути, ведущие от Эдо к Акаоке. Особое внимание надлежит уделить местам, где нас может поджидать засада. Поскольку мы отказались впустить Каваками во дворец, за нами наверняка следят, а это означает, что многочисленный вражеский отряд может поджидать нас прямо на выезде из Эдо.

– Здесь пригодится отвлекающий маневр, – сказал Кудо. – Если десяток добровольцев нападут на замок Эдо, они отвлекут внимание на себя.

– Десяток человек против цитадели сёгуна? – переспросил Сэйки. – Их перебьют за несколько секунд.

– Нет, если они будут атаковать поодиночке и в разных местах, – ответил Кудо, – в разное время и с разных сторон. Гарнизон крепости некоторое время вынужден будет держаться настороже. Дадим нашим людям флажки с надписями, осуждающими бездействие сёгуна, не принимающего никаких мер против чужеземцев. Это усилит неразбериху.

Гэндзи повернулся к Сигеру.

– А вы что думаете?

Сигеру не прислушивался к разговору. Он размышлял о древних мечах, ныне принадлежащих ему. Точнее, он размышлял о своем последнем видении, согласно которому он будет последним Окумити, сражавшимся этими мечами. Видение было ясным и понятным и не сопровождалось никакими невразумительными картинами. Такого с Сигеру еще не случалось. Что это – признак неких изменений в нем самом или еще одно последствие пребывания рядом с Гэндзи? Или очередная разновидность маккё – иллюзий, насылаемых демонами? Поскольку точно Сигеру не знал, то и не видел смысла что-либо рассказывать племяннику.

– Эти планы обладают множеством достоинств, – сказал Сигеру.

Он и не слушая знал, что участники совещания предложили самые очевидные варианты. Открытый отъезд всех слуг и домочадцев. Отвлекающая атака – и бегство молодого князя в сопровождении лучших кавалеристов. Раздача огнестрельного оружия.

– Дабы обеспечить нашему господину безопасный отъезд, следует подойти к вопросу неординарно. Так мы получим больше преимуществ и уменьшим риск. Где будет происходить сожжение наших покойников?

– В храме Накауми, – сказал Сэйки.

– Продолжайте перевозить тела.

Сэйки нетерпеливо заерзал на месте:

– Эта работа продолжается и без дополнительных указаний, господин Сигеру. Она уже почти завершена.

– Продолжайте перевозить тела, – повторил Сигеру. – Живые носили мертвых. Теперь пусть живые носят живых. Продолжайте до тех пор, пока половина наших людей не окажется в храме. А тем временем князь Гэндзи в сопровождении нескольких спутников поедет в восточные болота, полюбоваться на журавлей в зимнем оперении. Это поможет ему восстановить душевный покой, нарушенный недавним обстрелом. Добравшись до болот, он свернет в горы и нехожеными тропами отправится в княжество Акаока. Те, кто останется во дворце, подождут наступления темноты. Затем лучшие наши разведчики уничтожат шпионов сёгуна и втайне выведут наших людей.

По мере того как Сигеру излагал свое предложение, Сэйки хмурился все сильнее и сильнее.

– Да, наш князь и вправду пользуется репутацией утонченного аристократа. Но любоваться на журавлей? После того, как его дворец был превращен в развалины? Когда десятки его вассалов погибли или получили раны? Это нестерпимо!

– Но я буду в действительности любоваться на журавлей, – мягко заметил Гэндзи.

– Нет, мой господин. Конечно же, нет, – сказал Сэйки. – Однако в это поверят, пусть даже и ненадолго, и это нанесет ущерб вашему достоинству. Вы – двадцать шестой князь Акаоки. Ваши предки свергали сёгунов и возводили их на этот пост, и то же самое будете делать вы и ваши потомки. Вам даже в голову не может прийти отправиться любоваться на журавлей в такой момент!

– Однако же меня вдруг охватило неудержимое желание сделать именно это, – заявил Гэндзи и улыбнулся Хэйко. – Говорят, некоторые журавли даже спариваются зимой.

Сэйки на миг прикрыл глаза. А когда открыл, обнаружил, что ничего так и не изменилось.

– Господин, прошу вас, подумайте! Этот план таит в себе непредсказуемые опасности!

– Насколько велика вероятность вооруженных столкновений, если мы им не воспользуемся?

– Весьма высока.

– Если любование журавлями пройдет успешно, мой отъезд не будет сопровождаться стычками. Не так ли?

– Только если все пройдет успешно, мой господин.

– Когда дело касается птиц, моей семье всегда сопутствует счастье, – заявил Гэндзи.

– В этом замысле имеются и другие сомнительные моменты, – вмешался Сохаку. – Вы предлагаете нам разделиться на три группы?

– Совершенно верно, – кивнул Сигеру.

– Но нас и так немного. Если мы разделимся, то станем еще более уязвимы. И вы предлагаете отправить наименьшее число людей, почти безоружных, с нашим князем, дабы они добирались домой по самому длинному и самому опасному пути.

– Да, – подтвердил Сигеру. – Более того, я полагаю, что миссионеры должны отправиться именно с этим отрядом.

– Что?! – вырвалось одновременно у Сэйки, Кудо и Сохаку.

– Наш господин пожелает показать своим гостям красоты нашей страны – это вполне понятно. Иначе трудно будет объяснить, почему чужеземцы покидают дворец.

– Зачем нам взваливать на себя еще и эту обузу? – спросил Кудо. – Пускай просят защиты у Гарриса, американского консула.

– Вам известно пророчество, – сказал Сигеру. – Чужеземец спасет жизнь князю Гэндзи. Мы не знаем, кто именно это будет. Потому, ради блага нашего господина, мы должны защищать этих чужеземцев столь же ревностно, как защищали бы самого князя.

– Чужеземец уже послужил исполнению этого пророчества. Он получил пулю и умер. Остальные для нас бесполезны, – произнес Кудо.

Сэйки вздохнул.

– Мы не можем утверждать этого наверняка. – Как ни тяжело ему было это признать, Сэйки теперь все более склонялся к мнению Сигеру: пуля досталась именно тому, кому и предназначалась, – предводителю миссионеров. – Я согласен с господином Сигеру. Чужеземцев следует оберегать.

Кудо взглянул на Сохаку. Тот притворился, будто не заметил этого взгляда. Мысленно он проклинал суеверность своего соучастника. Неизвестно, сумеют они убить Гэндзи или потерпят неудачу, но в любом случае это будет зависеть от их собственной судьбы, а не от какого-то дурацкого пророчества о чужеземцах!

– Кто возглавит три отряда? – спросил Сохаку. По ответу Сигеру он надеялся понять, заподозрил тот что-либо или нет.

– Вы – командир кавалерии, – ответил Сигеру. – Очевидным образом, вам надлежит командовать главным отрядом. Можете вступать в мелкие стычки, если придется, но не позволяйте втянуть себя в серьезное сражение. До отъезда мы с вами еще посовещаемся и наметим места, в которых мы, быть может, присоединимся к вам.

– Хорошо, господин Сигеру, – с поклоном отозвался Сохаку. Значит, ему все еще доверяют, иначе не поставили бы командовать главным отрядом.

– Кудо, лучшие убийцы нашего клана входят в число ваших вассалов. – Сигеру ненадолго умолк. Выражение его лица не изменилось, но внимательный наблюдатель мог бы заметить, как сузились зрачки Сигеру, когда он перевел взгляд на Кудо. – Следовательно, именно вам надлежит заняться людьми, которые останутся здесь. Первым делом – обезвредить приставленных к нам соглядатаев. Затем как можно быстрее присоединяйтесь к Сохаку.

– Да, господин.

Кудо, получив важное поручение, тоже вздохнул с облегчением. Когда Сигеру заговорил об убийцах, Кудо сделалось несколько не по себе. Но, похоже, Сигеру не имел в виду ничего дурного. Если бы он хоть что-то заподозрил, они с Сохаку не были бы назначены на эти посты – и уж конечно, им не велели бы соединить свои силы.

Сэйки слушал этот разговор в полнейшем ужасе. Сигеру отдал все имеющиеся у них под рукой силы двум людям, которые замыслили заговор против князя! Нет, он точно безумец, хотя и выглядит нормальным! Сохаку и Кудо понадобится всего несколько дней, чтобы разыскать Гэндзи в горах и убить его! Разум Сэйки лихорадочно трудился в поисках приемлемого выхода, но безуспешно.

– Господин управляющий, – сказал Сигеру, – сегодня же ночью вы как можно быстрее выедете в Акаоку. С вами отправятся Таро и Симода. Как только доберетесь домой, сразу же начинайте готовить нашу армию к войне. Через три недели она должна быть готова к выступлению.

– Да, господин, – поклонился Сэйки.

В этот миг он понял план Сигеру. Пока Сохаку и Кудо будут прикованы к своим отрядам, он, Сэйки, без помех домчится до Акаоки и соберет верные войска, безжалостно очистив их от всех, кто внушает сомнение. Сигеру же тем временем поведет Гэндзи по самым тайным, самым глухим тропам, чтобы оторваться от погони, которую наверняка снарядят сёгун и эти два предателя. Это было бы форменным самоубийством – для всякого, кроме Сигеру. С ним князю Гэндзи наверняка удастся спастись.

– Сколько человек возьмет с собой князь Гэндзи? – спросил Сохаку.

– Меня, – сказал Сигеру, – и Хидё. Конечно князю Гэндзи никогда и в голову не придет любоваться на журавлей без госпожи Хэйко. И два миссионера. Этого довольно.

– Мой господин! – Новость была великолепна. Но Кудо решил возразить, дабы продемонстрировать, как он заботится о безопасности князя. – Ваша доблесть бесспорна, и Хидё тоже показал, что на него можно положиться. Но – всего два человека? Чтобы защищать нашего князя в поездке через княжества, принадлежащие его исконным врагам? Вам необходимо взять с собой отряд! Если на вас нападут, эти люди ценой своей жизни дадут нашему князю возможность уцелеть.

– Наша единственная надежда заключается в уклонении от стычек, – отозвался Сигеру. – Стоит нам ввязаться хоть в одну, и мы обречены, сколько бы воинов мы с собою ни взяли.

– Я тоже полагаю, что риск слишком велик, – вмешался Сохаку. – Не разумнее ли будет князю поехать со мной или Кудо? У нас достанет сил, чтобы защитить князя от чего угодно, кроме разве что большой армии, – а большая армия не в состоянии передвигаться со скоростью кавалерийского отряда.

Тут к Сохаку пришла новая идея, обещающая значительно облегчить исполнение их планов, и Сохаку поспешил ее высказать:

– Князь может ехать с нами инкогнито. А вы тем временем отправитесь в горы, как и собирались, – но с поддельным князем Гэндзи, дабы отвлечь внимание врагов. Тем самым мы вдвойне обеспечим безопасность князя.

Если удастся заполучить Гэндзи в свои руки и убрать Сигеру с дороги, победа обеспечена.

– Чрезвычайно интересное предложение, – сказал Сигеру, – и обладающее множеством достоинств. Как вы думаете, мой господин?

Сигеру обратился к Гэндзи не для того, чтобы узнать мнение князя, но пытаясь скрыть обуревающие его чувства. Он едва удержался, чтобы не зарубить Сохаку и Кудо на месте. Заносчивые вероломные глупцы! Но если он убьет их сейчас, все усилия его племянника доказать, что он, Сигеру, не безумец, пойдут прахом. И клан расколется. Спокойствие. Он должен отыскать уголок спокойствия в своей душе. Если оно еще существует.

– Великолепная мысль, преподобный настоятель, – сказал Гэндзи. – Двойная хитрость, которую вы предлагаете, просто великолепна.

Еще до совещания Гэндзи и Сигеру решили, как будут действовать. И теперь, притворяясь, будто всерьез обдумывает предложение Сохаку, Сигеру лишь демонстрировал племяннику свое уважение. Раз дядя способен быть вежливым по расчету, то, возможно, безумие и вправду оставило его. Чем не повод для радости? Гэндзи одарил Хэйко улыбкой.

– Чем больше я об этом думаю, тем забавнее мне кажется идея все-таки покинуть Эдо. Что скажешь, Хэйко?

– Может, она и забавна.

Хэйко искренне надеялась, что Сигеру не собирается и вправду отдать Гэндзи в руки Сохаку. Сегодня утром, в час зайца, еще до рассвета, служанка Хэйко, Сатико, заметила, как из дворца тайком выскользнул гонец. И вышел он из покоев Сохаку. Сатико следила за ним достаточно долго, чтобы понять, куда он направляется. А направлялся он в замок Эдо.

– Но что она влечет с собою одиночество – это бесспорно, – добавила гейша.

– Одиночество? Неужто нам не хватит общества друг друга?

– Хватило бы, будь мы вместе, – отозвалась Хэйко. – Но ведь мне необходимо будет сопровождать поддельного князя Гэндзи. Иначе обман раскроется сразу же.

Гэндзи рассмеялся:

– Чепуха! Мы оба замаскируемся, а с поддельным Гэндзи поедет поддельная Хэйко. Как это будет потешно! – Он искренне наслаждался, играя с этим нелепым предложением. Все равно через некоторое время Сэйки или Сигеру не выдержат и отвергнут его, так что можно не бояться, что этот план будет претворен в жизнь. – Ты замечательно изображала крестьянку. А уж служанку изобразишь и подавно.

– Благодарю вас, господин. – При напоминании о том случае в душе Хэйко вспыхнуло прежнее раздражение. – Прошу меня извинить. Я начну с того, что обрежу волосы.

Она поклонилась и попятилась к выходу. Хэйко надеялась, что Гэндзи все-таки опомнится раньше, чем она успеет срезать первую прядь.

– Госпожа Хэйко, прошу вас, останьтесь с нами, – вмешался Сэйки. Благодаря словам Хэйко он увидел бесспорный недочет плана, предложенного Сохаку. – Это непростительный грех – ради столь нелепого плана портить вашу красоту.

– В наше трудное время, – сказал Сохаку, – ради успеха мы должны отринуть страх и не бояться нарушать границы обыденного. Не следует честить «нелепым» всякий план, не позаимствованный непосредственно из «Искусства войны».

Успех готов был вот-вот упасть ему в руки. Нужно лишь убрать с дороги этого упрямого старого дурня.

– Должен признаться, я не вижу изъянов в плане преподобного настоятеля, – молвил Гэндзи. – А вы?

– Ни малейших, – ответил Сэйки. – Если, конечно, лжетГэндзи действительно будет сопровождать сама госпожа Хэйко.

– Нет, это недопустимо, – произнес Гэндзи. – Здесь весь интерес в том, чтоб мы выдавали себя за других людей. Ведь в обыденной жизни для нас это немыслимо. – Несмотря на очевидную иронию его слов, никто из присутствующих никак не выказал, что понял ее. Да, у самураев воистину железная выдержка. – Мы можем подыскать замену и для Хэйко.

– Мой господин, – сказал Сэйки, – возможно, вы сумеете выдать себя за самурая низкого ранга. Возможно, и госпожа Хэйко сможет при помощи своего искусства скрыть свою неповторимую внешность и сыграть роль служанки. Возможно, кто-нибудь из наших людей сумеет притвориться вами. Но кому под силу изобразить госпожу Хэйко?

Все мужчины посмотрели в сторону гейши. Хэйко скромно поклонилась:

– Я уверена, что найти замену не составит труда.

Сохаку взглянул на нее. Удлиненные глаза, мечтательные и в то же время живые. Безукоризненная линия носа и подбородка. Соблазнительные очертания маленьких губ. Нежные, изящные руки. Струящиеся складки кимоно обрисовывают тело. Сердце его упало. Да, правда. Подделать Хэйко невозможно.

– Сэйки прав, – признал Сохаку. – Хватит одного взгляда, даже издалека, чтобы обнаружить правду. Если госпожа Хэйко не будет сопровождать лже-Гэндзи, план не сработает.

– Госпожа Хэйко не будет сопровождать никого, кроме меня самого, – решительно заявил Гэндзи. – Я не собираюсь провести три недели в глуши без нее. Что мне там делать? Охотиться, что ли?

– Нет, мой господин, – сказал Сэйки. Он был счастлив: ему удалось предотвратить беду. – Всем нам известно, что охота не входит в число ваших любимых занятий.

– Итак, решено? – спросил Сигеру.

Присутствующие поклонились в знак согласия.

Гнев Сигеру утих. «Воробьиные когти» останутся в ножнах до более подобающего случая. Да пошлют ему боги этот случай, и поскорее!

* * *

Каваками, Въедливый Глаз сёгуна, пребывал в прекрасном настроении – как и всегда, когда ему удавалось разузнать нечто такое, чего не знал больше никто. А поскольку в силу самой природы своей деятельности Каваками всегда знал больше других, можно сказать, что он постоянно находился в состоянии блаженства. Но сегодня утром он был особенно счастлив. Еще и солнце не встало, а он уже переговорил со вторым за сегодня гонцом. Сохаку, настоятель монастыря Мусиндо и бывший командир кавалерии клана Окумити, просил о срочной встрече. «С наибольшей осторожностью», как выразился посланец. Это могло означать лишь одно: Сохаку готов предать своего князя. Каваками пока не знал, участвуют ли в заговоре Кудо и Сэйки, еще двое из трех главных военачальников клана. Но это неважно. Сохаку не стал бы ничего предпринимать, не приняв их в расчет. Либо Кудо и Сэйки на его стороне, либо Сохаку уже обдумал, как их обезвредить.

– Мой господин…

В дверях показался помощник Каваками, Мукаи.

– Входи.

– Гонец по-прежнему не отвечает на вопросы.

Мукаи имел в виду не посланца Сохаку, а первого гонца. Этот находился сейчас в камере пыток, откуда ему предстояло перейти в безымянную могилу. Его перехватили вскорости после обстрела, когда он пытался покинуть Эдо. Каваками знал, что этот человек из числа подчиненных Сэйки.

– Возможно, вы спрашиваете недостаточно настойчиво, – сказал Каваками.

– Мы сломали ему руки и ноги, мой господин, и отрезали…

– Хорошо, – прервал его Каваками, вовсе не желавший выслушивать подробный отчет. – Я поговорю с ним еще раз. Быть может, теперь он окажется посговорчивее. Приведи его в пристойный вид.

– Уже исполнено, мой господин.

Каваками кивнул. Во многих отношениях Мукаи являлся идеальным помощником. Он был достаточно умен, чтобы предугадывать желания Каваками, но не настолько умен, чтобы плести интриги против своего господина. Достаточно высокороден, чтобы соответствовать статусу Каваками, но не настолько, чтобы стремиться занять его место: Мукаи приходился Каваками родней – жена Мукаи была дочерью тетки мужа сестры Каваками. Кроме того, предки Мукаи на протяжении почти трех сотен лет были наследственными вассалами клана Каваками. Играли определенную роль и более тонкие факторы личного характера. Мукаи был физически силен, но его никак нельзя было назвать яркой индивидуальностью. Он всегда одевался соответственно случаю, но наряд, который на другом человеке выглядел бы мужественно и в меру традиционно, на Мукаи делался тусклым и невыразительным. Возможно, причиной тому было его лицо, на редкость невзрачное: большой круглый нос, крохотные, слишком близко посаженные глазки, большой рот с очень тонкими губами и скошенный подбородок.

Именно внешность Мукаи, больше, чем что-либо иное, убеждала Каваками в его верности. Человеку наподобие Мукаи просто необходим человек наподобие Каваками – самурай, наделенный прекрасной внешностью, утонченностью и обаянием, – чтобы наслаждаться духовным светом, которого сам он лишен.

– Спасибо, Мукаи. Ты, как всегда, действуешь безукоризненно.

Доброе слово стоит недорого, а ответные чувства себя оправдывают.

Мукаи низко поклонился:

– Я недостоин таких похвал, мой господин.

До камеры пыток они дошли в молчании. Как обычно, Каваками сосредоточенно размышлял о собственных достоинствах. Кто упрекнул бы его за это? Его виды на будущее казались столь блестящими, что превосходили даже самые смелые мечты самого Каваками. Каваками вдруг стало любопытно: а о чем сейчас думает Мукаи? Если, конечно, он вообще о чем-нибудь думает… Не то чтобы Каваками это и вправду интересовало. Ему часто – как и сейчас – казалось, будто Мукаи просто присутствует где-то, бездумно и бездеятельно. Одним лишь богам и буддам ведомо, что творится у него в голове, – если, конечно, они дают себе труд заглянуть туда. Какое же это несчастье – быть таким ничтожеством! Ну что ж, по крайней мере, Мукаи повезло с господином.

Все слишком явные следы насилия исчезли. Гонца, самурая средних лет – его звали Годзиро, – аккуратно одели в тот самый наряд, что был на нем, когда его схватили. Он сидел на полу в обычной позе. За спину ему подсунули деревянную подпорку, иначе он просто не смог бы держаться прямо, ведь ему сломали ноги. Лицо гонца было искажено от боли и усеяно капельками пота; дышал он хрипло и прерывисто. Каваками невольно скользнул взглядом по рукам самурая, ожидая увидеть недостающие пальцы. Однако все пальцы были на месте. Значит, ему отрубили что-то другое.

– Нет никакого смысла хранить молчание, – сказал Каваками. – Мы и так знаем, что тебе было поручено. Передать войску княжества Акаока приказ о переходе в боевую готовность. Мы спрашиваем тебя лишь ради подтверждения.

– Меня не волнует, что вы знаете, – отозвался Годзиро.

– А зря, – заметил Каваками. – Поскольку мое знание приведет к смерти твоего князя, к уничтожению его дома и к гибели всех твоих родных.

Тело Годзиро затряслось, лицо исказилось, и с губ сорвались странные сдавленные звуки. Каваками подумал было, что с пленником случился припадок, – и лишь потом понял, что на самом деле самурай смеялся.

– Ты – Въедливый Глаз, – сказал Годзиро. – Ты можешь выведать все про всех. Все, кроме самого важного.

– И что же это?

– Будущее, – ответил Годзиро. – Будущее открыто лишь одному человеку – князю Гэндзи.

– Дурак! – Хоть это было и нелегко, Каваками сумел сдержаться. Какой смысл бить искалеченного пленника? – Ты хочешь умереть в мучениях ради детских сказочек?

– Да, Въедливый Глаз, я умру здесь. Но мои сыновья будут жить и служить господину, наделенному даром предвидения. Они еще помочатся на твой гниющий труп. – Он снова рассмеялся, преодолевая боль. – Если кто из нас и обречен, так это ты.

Каваками встал и вышел, не произнеся более ни единого слова. Он был слишком взбешен. Мукаи поспешил следом за начальником.

– Следует ли мне предать его смерти, господин?

– Нет. Пока не надо. Продолжай допрос.

– Он не заговорит, господин. Я в этом уверен.

– И все-таки продолжай. Со всем тщанием, не упуская никаких способов.

Мукаи поклонился.

– Слушаюсь, мой господин.

Каваками отправился в чайный домик.

А Мукаи вернулся в камеру пыток. Как он и предсказал, Годзиро не выдал никаких сведений, хотя ему поочередно ломали, дробили или удаляли различные части тела, а затем стали поочередно демонстрировать его же внутренние органы. Он кричал и плакал. Никакой герой на его месте не смог бы удержаться от этого. Но он ничего не говорил.

Уже глубокой ночью, в час быка, сердце Годзиро содрогнулось в последний раз. Мукаи поклонился мертвому и мысленно попросил прощения. Он был уверен, что дух Годзиро простит его. Они оба – самураи. И каждый служил своему господину, как мог. Мукаи распорядился, чтобы тело захоронили с почестями, хотя и втайне.

Покинув камеру, Мукаи направился в сторону своих покоев, но не дошел до них. Убедившись, что за ним никто не следит, Мукаи скользнул в потайную дверь. Через несколько минут он уже очутился за стенами замка Эдо и быстро зашагал в сторону района Цукидзи, к княжеским дворцам.

 

Глава 9

БИТОКУ

Хэйко проснулась оттого, что кто-то крался в темноте. Кто бы это ни был, он старался идти как можно тише. Возможно, он имел право находиться здесь. Но ведь стен теперь нет. Так что разумнее предположить, что гость явился с недобрыми намерениями. В изголовье находилась подставка с двумя мечами Гэндзи. Хэйкогда Гэндзи потянулся к катана. Лишь тогда Хэйко поняла, что князь тоже проснулся.

– Господин! – донесся из-за двери голос Хидё.

– В чем дело?

– Прошу прощения за беспокойство, но некий человек настойчиво просит дозволения незамедлительно повидаться с вами.

– Что это за человек?

– Он не назвался, и лицо его скрыто. Но он дал мне знак и сказал, что вы его узнаете.

– Покажи мне знак.

Дверь скользнула в сторону, и Хидё вполз в комнату. Он поклонился, приблизился и вручил Гэндзи плоский круглый металлический предмет размером с крупную сливу. Это была старинная цуба – гарда меча – с изображением стаи воробьев, летящих над волнами.

– Я приму его. Через надлежащее время проведи его сюда.

Хидё заколебался.

– Не будет ли разумнее потребовать, чтобы он сперва открыл лицо?

– Разумно, но не обязательно.

– Да, господин.

Хидё, не вставая с колен, попятился, вышел и закрыл за собою дверь.

Хэйко натянула нижнее кимоно и встала с постели.

– Я выйду.

– Куда?

Хэйко опомнилась. Ну конечно! Это покои для слуг, единственная уцелевшая часть дворца. Они с Гэндзи заняли главную комнату. Во всех прочих устроилось по несколько человек. Свободной комнаты, куда она могла бы удалиться, просто нет.

– Я подожду снаружи.

– Сейчас слишком холодно. Кроме того, я предпочитаю, чтобы ты осталась.

– Мой господин, я сейчас не в том виде, чтобы показываться на глаза кому-то, кроме вас.

Распущенные волосы гейши струились по плечам и спускались до бедер. Хэйко была почти обнаженной. На лице – ни капли краски. В последнее время Гэндзи нравилось видеть ее ненакрашенной. Ей потребуется не меньше часа, чтобы привести себя хоть в сколько-нибудь приличный вид, да и то при условии, что ей будет помогать Сатико.

– Настали странные времена. Обычные правила к ним неприменимы. Приведи себя в порядок, насколько сумеешь.

Хэйко уложила волосы в подобие простой прически в хэйанском стиле: сделала пробор посередине и перехватила распущенные пряди лентой. Несколько кимоно, надетых одно поверх другого и красиво уложенных, изображали просторный наряд той эпохи. Гейша едва коснулась лица пуховкой, но, хотя пудра и румяна были совершенно незаметны, они подчеркнули блеск глаз Хэйко и очертания губ.

– Ты меня поражаешь, – сказал Гэндзи, когда Хэйко вернулась с чайным подносом в руках.

– А что такое, мой господин?

– Ты словно мгновение назад сошла с картины времен Блистательного Принца. – Он указал на свое наспех подпоясанное кимоно. – А я выгляжу в точности как тот, кем являюсь. Как человек, разбуженный посреди ночи.

Появление гостя избавило Хэйко от необходимости скромно возражать Гэндзи. Гость оказался рослым мужчиной, закутанным в длинный плащ. Неуклюжесть его движений показалась Хэйко смутно знакомой. Она уже где-то видела этого человека. Но где?

За спиной у гостя, вплотную к нему, стояли Хидё и Симода. Малейшее подозрительное движение стоило бы ему жизни. Судя по тому, как медленно и плавно двигался гость, он это прекрасно осознавал. Даже поклон его был неспешным и осторожным.

– Прошу прощения за вторжение в столь неурочный час, князь Гэндзи.

Лицо его тоже было скрыто плащом – выглядывали лишь глаза, маленькие, близко посаженные. И в глазах этих плеснулось удивление, когда гость заметил Хэйко.

– Мне нужно поговорить с вами наедине.

Гэндзи махнул рукой Хидё и Симоде. Самураи взглянули на него с еще большим беспокойством и не тронулись с места.

– Можете подождать снаружи, – велел Гэндзи.

– Да, господин.

Хидё и Симода поклонились, не спуская глаз с визитера, который мог оказаться убийцей, и, все так же не отрывая взгляда от его спины, пятясь вышли из комнаты.

И даже когда дверь закрылась, Гэндзи готов был поклясться, что видит своих самураев через дерево и бумагу. Вот они сидят по сторонам от входа, сжимая рукояти мечей и готовые в любое мгновение ворваться обратно…

Гость снова взглянул на Хэйко.

– Мы все еще не одни, мой господин.

– Если вы не можете доверять госпоже Хэйко, то я не могу доверять вам, – отозвался Гэндзи.

Он кивнул Хэйко. Гейша поклонилась и приблизилась, держа в руках поднос.

Мукаи столкнулся с неожиданной трудностью. Чтобы выпить чай, ему придется открыть лицо. Если же он откажется от чая, разговор не состоится. Поскольку Гэндзи уже знал, кто он такой, – это была их вторая встреча, – тому могло быть лишь одно объяснение: князь хотел, чтобы его увидела Хэйко. Хотел посмотреть, как они отреагируют друг на друга. Означает ли это, что Гэндзи подозревает ее? Или его? Или их обоих? Или просто затеял игру с гейшей, которую считает своей? Конечно, с этим сопряжена еще большая трудность. Если он откроет лицо, Хэйко, несомненно, сообщит о его визите Каваками. И тогда Мукаи окажется на месте Годзиро, в камере пыток, а потом, как и он, ляжет в безымянную яму. А может, разоблачить Хэйко, сказать, что она шпионка и убийца? Нет, не получится. Гэндзи не поверит ему на слово, а доказательств у Мукаи нет. Как он не подумал, что Хэйко может оказаться здесь?! Ему и в голову не пришло, что она останется в разрушенном дворце. Неисчислимое множество вариантов, промелькнувших в голове в мгновение ока, так измотали Мукаи, что он решил отказаться от всех. Он сбросил плащ и принял предложенный чай.

Хэйко не выказала ни малейшего удивления и ничем не дала понять, что знакома с Мукаи. На самом деле она узнала его мгновением раньше – по крохотным глазкам и носу, выступающему из-под плаща. Должно быть, Каваками прислал его сюда с какой-то хитростью. Странно только, что он выбрал для этого Мукаи. Второго такого тупицу еще поискать.

Насколько мог видеть Гэндзи, на лице Хэйко не отразилось никаких чувств. Но это еще ни о чем не говорило. Он знал, что Хэйко отличается редкостным самообладанием. Но забегавшие глаза Мукаи ответили по меньшей мере на один вопрос. Они почти наверняка свидетельствовали об измене. А вот кто и кому изменил, требовалось еще выяснить.

Мукаи низко поклонился Гэндзи:

– Вынужден с глубоким прискорбием сообщить, что люди сёгуна схватили вашего гонца, Годзиро, когда он пытался покинуть Эдо.

– Это воистину прискорбная весть, – произнес Гэндзи. – Он что-нибудь сказал?

– Нет, мой господин. Ничего.

– В честь его верности и мужества я дам всем трем его сыновьям звание самурая, – сказал Гэндзи. – Есть ли возможность получить его тело?

– Нет, мой господин, это невозможно.

Конечно, гибель доверенного вассала опечалила Гэндзи, но известие о том, что Годзиро не удалось выбраться из Эдо, не слишком его опечалило. Годзиро добровольно вызвался отнести это послание, зная, что его могут схватить и замучить. А Сэйки отправил одновременно с ним еще одного гонца, и он, возможно, уже добрался до Акаоки.

– Благодарю вас за эти ценные известия.

– Это еще не все. Второй ваш посланец тоже схвачен.

– Вы уверены? – поинтересовался Гэндзи, осторожно подбирая слова. Он не хотел давать Мукаи никаких подсказок. В конце концов, вполне возможно, что кажущееся предательство Мукаи задумано самим Въедливым Глазом.

– Во всех важнейших точках от Эдо до Акаоки расставлены охотники с обученными соколами. Господин Каваками знал о пристрастии вашего покойного дедушки к почтовым голубям и заподозрил, что вы тоже ими пользуетесь. Так что ваше войско не получило приказа перейти в боевую готовность.

– Тогда наше положение воистину мрачно.

Значит, никакой помощи не будет, пока Сэйки не доберется до Акаоки. Если он вообще сумеет туда добраться.

– А не может ли кто-либо из ваших военачальников по собственной инициативе отдать приказ о мобилизации?

– Мои военачальники – японцы, – сказал Гэндзи, – а не чужеземцы. Инициатива – это губительная иноземная привычка. Вы что, не знали? Они будут ожидать приказа, как им и было велено.

– И тем не менее, мой господин, вам необходимо покинуть Эдо. Даже если господин Каваками и не прикажет вас убить, весьма вероятно, что в дело захотят вмешаться ярые противники чужеземцев. Из-за обстрела общественные настроения опасно накалились. – Мукаи ненадолго умолк. Ему пришлось сделать глубокий вдох и набраться решимости, прежде чем он смог заговорить снова. – Хотя мое семейство – наследственные вассалы клана Каваками, наш замок расположен в довольно уединенном месте, в снежном краю, на высоком утесе, поднимающемся над Японским морем. Его никому еще не удавалось взять штурмом – даже сам Ода Нобунага вынужден был отступить. Никто не ожидает, что вы посмеете избрать это направление. Вот наилучший выход для вас. Вы получите отсрочку и сможете отправить в Акаоку других гонцов. В конце концов хотя бы один из них доберется. А до тех пор, думаю, я смогу обеспечить вашу безопасность.

– Вы поразительно великодушны, – сказал Гэндзи. Он и вправду был изумлен. – Ведь подобный шаг превратит вас в мятежника – и не только по отношению к клану Каваками, но и по отношению к самому сёгуну.

– Я готов к последствиям, мой господин.

– Я принимаю ваше предложение, – произнес Гэндзи, хотя на самом деле вовсе не собирался следовать совету Мукаи. – Однако же я должен посоветовать вам действовать осторожнее, чтобы вы могли при необходимости восстановить прежние вассальные связи.

– Никогда! – с необычайной для него живостью отозвался Мукаи. – Как мои предки стояли рядом с вашими предками под Сэкигахарой, так и я встану рядом с вами.

– Даже если исход окажется в точности таким же?

– Этого не будет, – возразил Мукаи. – Все предзнаменования свидетельствуют о том, что боги благоволят к вам.

Мукаи был человеком серьезным и не понимал шуток, и потому Гэндзи не засмеялся, хотя его так и подмывало расхохотаться. Люди, верившие в его пророческий дар, усматривали знамения во всем. И только он сам мучился от неопределенности.

Гэндзи вернул гарду Мукаи, чтобы тот снова использовал ее в качестве условного знака, если возникнет такая нужда.

– Так значит, цуба все эти годы тайно хранилась в вашей семье?

– Да, мой господин. – Мукаи низко поклонился и почтительно принял изукрашенную металлическую пластинку. – Еще со времени битвы. Чтобы мы не забывали, кому на самом деле принадлежит наша верность.

Удастся ли им хоть когда-нибудь избавиться от Сэки-гахары? Даже если свергнуть клан Токугава – не примутся ли их родичи и сторонники, затаившись, ожидать теперь уже своей очереди вновь вступить в «решающее сражение»? А через сто лет, когда чужеземцы захватят Японию наряду со всем прочим миром, – забудем ли мы наконец о Сэкигахаре?

Когда Мукаи удалился, Гэндзи небрежно задал этот вопрос Хэйко.

– Не знаю, мой господин. Я знаю лишь, что привязанность этого господина к вам не имеет никакого отношения к Сэкигахаре.

– То есть как – никакого отношения? – удивился Гэндзи. – А чем же еще он может руководствоваться?

– Любовью, – ответила Хэйко.

– Любовью? – Гэндзи был изумлен. Насколько он мог видеть, Мукаи и Хэйко не обменялись ни единым словом или жестом. – Ты хочешь сказать, что он тоже влюблен в тебя?

– Нет, мой господин. – Не сдержавшись, Хэйко улыбнулась. – Не в меня.

* * *

Двадцать пять самураев двигались от старого, заброшенного охотничьего домика в холмах Канто в направлении Эдо. Ни один из них не был снаряжен для охоты. Один из двух мужчин, шагавших впереди, повернулся к своему спутнику:

– Встреча ничего не решила.

– Вы ожидали иного?

– Нет. Но надеялся на лучшее.

– Уже само то, что встреча состоялась, можно считать победой. – Обернувшись, он жестом указал на прочих. – Взгляните на нас. Двадцать пять человек с гербами доброго десятка князей. Не так давно немыслимо было даже представить, чтобы они вообще сошлись вместе. Мы перешагнули древние границы, друг мой. Наше поколение создаст новые идеалы. Благодаря нашей искренней решимости мы принесем японской нации возрождение добродетелей.

Первый самурай взглянул на своего товарища с нескрываемым восхищением. Праведность их дела наполняла его душу восторгом. Воистину, они – Люди Добродетели!

Тем временем прочие спутники лениво переговаривались между собой.

– Вы слыхали, какое кимоно надела Хэйко две недели назад?

– Я не просто слыхал – я его видел!

– Нет!

– Да. Ее наряд был расшит нелепыми и безвкусными изображениями чужеземных роз. Хуже того, это были розы того сорта, который некоторые глупцы именуют «Американской красавицей». Как будто такое возможно – ставить рядом понятия «американский» и «красота».

– Неужто мы выродились настолько, что даже в царстве роз должны восхищаться чужеземными цветами?

– Для этих предателей, поклоняющихся всему чужеземному, наши розы слишком ничтожны, чтобы обращать на них внимание.

– Все розы – чужеземные, – вмешался в беседу еще один самурай. – Их завезли в древние времена из Китая и Кореи.

– Когда у нас появится собственная наука, мы узнаем, какие цветы являются исконно японскими, и будем восхищаться только ими.

– Наука – это чужеземная гнусность.

– Не обязательно. Пушка может стрелять в разные стороны. Наука станет орудием в наших руках, равно как и в руках чужеземцев. Ее можно использовать для усиления Японии, и потому я считаю своим долгом постигнуть науку. В этом нет ничего непатриотичного.

– Воистину, ваши намерения достойны хвалы. Вы готовы пожертвовать собой и даже рискнуть подвергнуть себя осквернению, лишь бы поддержать наше дело. Я с благодарностью склоняюсь перед вами.

– Но хризантема – уж точно японский цветок.

– Конечно! Сомнений быть не может!

Хризантема служила священным символом императорского рода. И сомневаться в ней было бы недобродетельно.

– Когда у нас будет наука, мы сможем доказать, что хризантема – истинно японский цветок.

Спустя несколько мгновений на тропе появился всадник. За ним показались еще пять человек – трое мужчин и две особы слабого пола.

* * *

Сигеру нахмурился.

– Разумно ли это – вести себя столь легкомысленно?

– Легкомыслие – наша единственная возможность бежать из Эдо, – возразил Гэндзи. – Стоит нам выказать хоть малейшее беспокойство, и нас тут же заподозрят. Мы ведь уже успели благополучно полюбоваться журавлями в зимнем оперении и спокойно добрались до холмов. И все благодаря легкомыслию.

Сигеру не понимал, зачем непременно нужно проехать через группу неизвестных самураев, явно старающихся остаться незамеченными, и при этом даже не приготовиться к схватке. Однако он знал, что с племянником спорить бессмысленно. Несмотря на всю его молодость, кажущиеся мягкость и податливость Гэндзи были сплошной видимостью. Гэндзи не менее упрям и неуступчив, чем покойный князь Киёри, хотя и на свой лад. Сигеру передвинулся в хвост отряда – самое опасное место. Он надеялся, что нападение, если оно все-таки произойдет, начнется именно отсюда.

– Прошу прощения, господин, – сказал Хидё, – но я вынужден согласиться с господином Сигеру. Я вижу два десятка человек, но их там может быть куда больше. А вдруг это посланные за вами убийцы?

– С тем же успехом это могут быть друзья, возвращающиеся с невинной вечерней прогулки. Едем. И, пожалуйста, не предпринимайте никаких действий, пока я не прикажу.

– Слушаюсь, господин.

И Хидё, так и не избавившийся от беспокойства, пришпорил коня и выехал вперед: Если это и вправду убийцы, возможно, они нападут сперва на него, а князь тем временем успеет отступить.

Эмилия вопросительно взглянула на князя Гэндзи. Князь улыбнулся:

– На тропе появились несколько человек. Но никаких причин для беспокойства нет.

И он послал коня вперед.

– Я уверена, что вы правы, господин, – проговорила Эмилия, стараясь держаться рядом с Гэндзи, – ибо мы едем с миром, без всяких дурных намерений, и, конечно, к нам никто не должен испытывать недобрьгх чувств.

– Это часть христианской веры? – поинтересовался Гэндзи. – Нечто вроде равновесия намерений?

– «Что посеешь, то и пожнешь». Думаю, да.

– А вы тоже так считаете? – спросила Хэйко у Старка.

– Опыт приучил меня думать иначе, – отозвался Старк и осторожно нащупал пистолет тридцать второго калибра, спрятанный под курткой.

Когда путники доехали до места, где тропа немного расширялась, самураи внезапно окружили их со всех сторон. Они не обнажили мечей, но чувствовалось, что они готовы перейти к действиям.

– Чужеземцам запрещено здесь появляться, – сказал один из самураев, стоявший чуть впереди прочих. – Эта часть Японии пока еще не заражена их гнусным присутствием.

– Прочь с дороги! – потребовал Хидё. – Князь удостоил вас чести, пожелав проехать мимо.

– Мы оценили бы эту честь, если бы князь сам ее заслуживал, – произнес второй самурай. Он тоже выступил вперед и остановился рядом с первым. – Но тот, о ком ты говоришь, опозорил себя, пресмыкаясь перед чужеземцами. Я не намерен уступать дорогу такому князю.

Хидё потянулся за катана. Но прежде чем он успел извлечь оружие, в разговор вмешался Гэндзи:

– Мы не настаиваем на церемониях. Уже вечереет. Всем нам хочется поскорее добраться туда, куда мы направляемся, разве не так? Ну так позвольте нам проехать. Никто не должен ничего уступать. Выберите себе часть тропы, а мы проедем по другой стороне.

– Вот речь тряпки! – воскликнул первый самурай. – Твой дед был воином, достойным уважения. А ты – вырождающийся потомок захиревшего рода.

– Хидё.

Дерзкий самурай сохранил голову на плечах лишь благодаря предостережению, прозвучавшему в голосе князя. Хидё медленно разжал пальцы, впившиеся в рукоять меча, и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– В таком случае, – молвил Гэндзи, – я, конечно же, недостоин внимания столь добродетельных людей, как вы. Ну так пропустите нас, и на том расстанемся.

– Возможно, нам так и следует поступить, – сказал первый самурай второму. – Было бы жестоко лишать его удовольствий, к которым он привык.

– Да, пожалуй, – согласился второй самурай. Он взглянул на Гэндзи и глумливо ухмыльнулся. – Говорят, ты каждую ночь визжишь от удовольствия, когда эти варвары суют тебе в задницу свои вонючие члены, раздирая ее в кровь.

– А днем чмокаешь, как младенец, когда сосешь их.

– Увы, вас ввели в заблуждение, – ответил Гэндзи. – Из всех чужеземцев я делил ложе лишь с той, что едет сейчас рядом со мной.

Несколько самураев издевательски рассмеялись.

– Она – сокровище удовольствий, каких вы даже представить себе не можете, – сказал Гэндзи.

– Ты либо дурак, либо безумец. А может, и то, и другое, – откликнулся первый самурай. – Посмотри на нее! Да твоя лошадь, и та больше похожа на женщину. Они, правда, почти одной величины, и нос у них одинаковой длины. Однако у лошади масть намного красивее, чем этот призрачный оттенок волос.

– А ее запах! Неописуемое зловоние!

Гэндзи кротко улыбнулся:

– Очевидно, вы стоите слишком далеко, чтобы почувствовать ее истинный запах. Когда она жаждет близости, то из ее сокровенных частей исходит благоухание, подобное аромату опиума, дарующее истинный восторг. Взгляните, какие у нее изящные руки! Какая кожа – почти прозрачная! Когда она возбуждена, в ней возникает сила, подобная молнии, и если прикоснуться к ней в этот момент, почувствуешь легкий удар. Вот почему у нее такой странный цвет волос. Сама ее суть преображена.

Пока Гэндзи отвлекал внимание противников, Хидё и Сигеру постепенно перемещались. Теперь, если столкновение окажется неизбежным, они смогут атаковать наиболее успешным образом. В первые же мгновения схватки половина противников поляжет под их мечами и копытами их коней. С теми же, кто останется, справиться будет нетрудно. Хидё припомнил одно из утверждений, считавшихся в их клане непререкаемой истиной: один кавалерист из клана Окумити равен десяти пешим самураям. Если согласиться со старым присловьем – а сомневаться у Хидё не было причин, – то преимущество на самом деле на их стороне, а вовсе не на стороне так называемых Людей Добродетели. Хидё и Сигеру быстро переглянулись, давая понять, что готовы перейти к действию.

– А видите ее груди? – продолжал тем временем Гэндзи. – Такие неестественно полные, такие выпуклые!

Под предлогом рассказа об Эмилии он продвинулся вперед на пару шагов, так чтобы оказаться между девушкой и враждебно настроенными самураями. Пожалуй, он сможет зарубить ближайших, прежде чем они успеют что-либо сделать.

– Каждый месяц ее груди созревают. Они зреют прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем. Они полнятся, словно молоком, огненной восхитительной росой. Прикоснуться к ней – все равно что прикоснуться ко льду, ибо весь ее внутренний жар сосредоточен в трех местах: груди, устах и влагалище.

Эмилии стало любопытно, о чем же Гэндзи беседует с новыми знакомыми. Похоже, он говорил о чем-то необычайно увлекательном: большинство японцев стояли, приоткрыв рты, а некоторые даже смотрели в ее сторону. Эмилия улыбнулась им, надеясь, что ее дружелюбие согласуется со словами Гэндзи.

Старк тоже не ведал, о чем толкует Гэндзи, но зато знал, что следует делать. Все три самурая Окумити передвигались так, чтобы занять наиболее выгодную для боя позицию. Очевидно, назревала схватка.

Старк пересчитал противников. Двадцать пять человек, все при мечах. Огнестрельного оружия ни у кого нет – по крайней мере, на виду. Двадцать пять фехтовальщиков – против Гэндзи, Хидё и Сигеру. Даже с учетом того, что они верхом, а их противники пешие, расклад неважный. У Старка под рукой был лишь его маленький револьвер тридцать второго калибра. Шесть пуль. Запасные патроны далеко. Был бы у него сейчас нож, он добавил бы к этим шести еще пару человек – но и нож упрятан. В самом лучшем случае им удастся справиться с половиной противников. А вторая половина прикончит их всех. Если не придумает чего похуже. Старк взглянул на Эмилию. Она находилась рядом с Гэндзи. А Хэйко – чуть позади. Пожалуй, ему следует убить Эмилию первым выстрелом, а Хэйко – вторым, чтобы избавить их от мучений. Потом он застрелит ближайших четверых противников и затопчет конем столько, сколько успеет, прежде чем его самого стащат с седла. Старк был готов. Он расслабился, и мысли покинули его.

К первому самураю, на мгновение опешившему от безумных россказней Гэндзи, наконец-то вернулся дар речи.

– Оставь свои извращенные фантазии при себе! – рявкнул он. – Хватит с нас и вашего зловония!

– Трудно понять, от кого так воняет: от ваших нечищенных лошадей, от этого животного, с которым ты спишь, или от тебя самого – настолько ты выродился!

– Довольно! – не выдержал Сигеру.

Он пришпорил коня и выехал вперед. Люди Добродетели выхватили мечи.

– А теперь просите прощения у ваших предков, ибо после того, как мы покончим с вами, мы разрушим их алтари, выкопаем их останки и выбросим в мусорные ямы неприкасаемых!

Кольцо сомкнулось – самураи шагнули к нему и тут же попятились.

– Сигеру!

– Не может быть! Он умер!

И после секундного оцепенения самураи пустились наутек, кто куда, не разбирая дороги. Лишь те двое, что вели разговор, не сдвинулись с места. Они рухнули на колени и уткнулись лбом в землю.

– Прошу, примите мои извинения, – сказал первый самурай, – и пощадите моих престарелых родителей.

– Мои дети – невинные младенцы. Пусть моя кровь очистит их, – сказал второй.

Они принялись действовать одновременно. Первый схватился руками за клинок своего катана – по мечу тут же заструилась кровь из рассеченных ладоней – и вонзил его себе в горло. Самурай свалился набок. Кровь хлынула толчками – из раны, изо рта, из ноздрей, а с нею тело покинула и жизнь. Второй самурай сунул клинок в рот и с силой подался вперед. Рукоять воткнулась в землю, а клинок на половину длины вышел из черепа. Меч помешал самураю упасть – катана и коленопреклоненный человек образовали чудовищный треугольник. Он умер в мучительных конвульсиях.

От этого зрелища Эмилия потеряла сознание и упала бы, не успей Гэндзи подхватить ее. Князь опасался, что сам рухнет с седла под ее тяжестью. Но, к его удивлению, девушка оказалась совсем не такой грузной, какой казалась на вид. Да и не такой уж крупной, если взглянуть на нее вблизи. Просто ее чрезмерно пышные формы и странная внешность искажали восприятие, потому он и оценил ее истинные пропорции неправильно.

Сигеру собрался спешиться.

– Не нужно, – сказал Гэндзи.

– Я должен опознать их, – отозвался Сигеру. Лицо его горело. Лишь кровь охладит его гнев.

– Оставь, – велел Гэндзи. – Сейчас для всех настало время испытаний. Эти люди ошибались, но искренность их несомненна. Давайте же почтим их искренность и забудем о прочем.

Сигеру поклонился. Но когда Гэндзи двинулся вперед, он все-таки соскочил с коня. Он изучил гербы на кимоно мертвецов и запомнил их лица. Гэндзи чересчур сострадателен. Существуют слова, которые нельзя ни забыть, ни простить.

Один из покойников упомянул родителей, второй – детей. Когда нынешний кризис минует, он разыщет их и сделает то, что надлежит.

Сигеру вновь вскочил в седло и пришпорил коня.

* * *

– Я не понимаю! – восклицала Эмилия. – Вот только что все разговаривали. Князь Гэндзи даже, кажется, шутил. А потом вдруг…

Девушку била дрожь, и она никак не могла совладать с собой. Эмилия прижалась к Старку, надеясь, что он тоже обнимет ее покрепче. Он обвил ее рукой. Но это не помогло. Эмилию все равно продолжало трясти. Ей никогда и в голову не приходило, что она может оказаться свидетельницей столь ужасного и столь бессмысленного насилия. А от того, что насилие это обернулось самоубийством, становилось еще страшнее. Люди стоят и беседуют – а в следующее мгновение вдруг лишают себя жизни и тем самым навлекают вечное проклятие на свои бессмертные души. Но ради чего? Эти ужасные раны, это бульканье крови! Сможет ли она когда-нибудь позабыть их?

– Они думают совсем не так, как мы, – сказал Старк. Впрочем, он и сам понимал, что подобные слова ничего не объясняют. У враждебно настроенных самураев имелся огромный перевес в численности. Однако же стоило Сигеру произнести несколько слов, и они разбежались кто куда. Почему? Этого Старк не знал. Двое из них убили себя, причем весьма мучительным способом. Раз уж они решились на такую смерть, значит, храбрости им было не занимать. Почему же они тогда не напали? Этого Старк тоже не мог взять в толк.

Князь сидел неподалеку и о чем-то совещался с дядей. Хэйко преспокойно трудилась вместе с Хидё: самурай рубил бамбук, а девушка сооружала шалаш. Хоть Хэйко и казалась хрупкой и утонченной, недавнее дикое происшествие явно не произвело на нее ни малейшего впечатления.

Старк понимал в произошедшем не больше Эмилии.

– Я вот думаю: может, мы для них – такая же загадка, как они для нас?

– Не может такого быть, – сказала Эмилия. – Наши поступки продиктованы разумом, как и предназначено Господом.

* * *

– Было бы разумнее не останавливаться на ночь, – сказал Сигеру. – Те, кто разбежались, уже вряд ли вернутся. Однако не исключено, что нас могут нагонять другие преследователи.

– Да, это было бы разумнее, – согласился Гэндзи. – Но это невозможно. Эмилия не в состоянии сейчас продолжить путь. Потрясение оказалось чересчур велико для нее.

– Потрясение? – Сигеру взглянул туда, где сидела чужеземная женщина. – С чего бы вдруг ей испытывать потрясение? Она должна радоваться. Ведь схватка представлялась совершенно неизбежной.

– Она не привыкла видеть, как люди лишают себя жизни, – пояснил Гэндзи. – Во всяком случае, при помощи мечей. Возможно, смерть от огнестрельного оружия не подействовала бы на нее так сильно.

У Сигеру не хватило терпения продолжать этот спор. Вместо этого он перешел к другому, более важному вопросу:

– Некоторые из этих самураев носили герб КНЯЗЯ Ёси-но. Это означает, что скоро он узнает о нашем местонахождении, а возможно, и о направлении, в котором мы движемся. А значит, в самое ближайшее время об этом станет известно и сегуну, поскольку Ёсино всегда были в союзе с родом Токугава.

– Не обязательно, – возразил Гэндзи. – Я очень сомневаюсь, что эти самураи встретились с ведома и согласия своих сеньоров. Они действовали по собственной воле. Тем самым они, формально говоря, совершили измену. А может, и не формально, а на самом деле. Они не станут рассказывать о встрече с нами, ведь тогда им придется также сознаться в преступлении, которое обернется смертью и для них самих, и для их семей. Так что нам ничего не грозит.

– И тем не менее, – настаивал Сигеру, – нам следует, хотя бы из предосторожности, сделать петлю: проехать дальше на север, а у монастыря Мусиндо свернуть на запад. Так нам придется провести в пути лишних два дня, но зато нас труднее будет перехватить.

Тут к ним подошли Хидё и Хэйко.

– Господин, шалаши готовы, – доложил Хидё.

– Спасибо. Я буду нести стражу первым, Сигеру – вторым, а ты – третьим.

– Но, мой господин, вам вовсе не требуется исполнять столь низкие поручения, – попытался возразить Хидё.

– Нас всего трое. Если я не возьму на себя часть обязанностей, вскорости вы с Сигеру устанете настолько, что будете ни к чему не пригодны. Я буду нести стражу первым.

– Да, мой господин.

Хэйко улыбнулась Гэндзи.

– Что тебя развеселило?

– Всего лишь праздная мысль, мой господин.

– И что это за праздная мысль?

– Мы ведь поедем дальше на север, верно?

– Да, на расстояние еще двух дней пути. И что?

– А не на севере ли расположен знаменитый неприступный замок семейства Мукаи?

Гэндзи попытался схватить Хэйко, но не сумел. Гейша со смехом увернулась.

– Вернись!

– Одну минутку, мой господин.

Хэйко подошла к чужеземцам и поклонилась.

– Эмилия, Мэтью. – Она указала на один из шалашей. – Мы остаемся здесь на ночь. Пожалуйста, постарайтесь отдохнуть. Не исключено, что нам не представится больше такой возможности до тех самых пор, пока мы не доберемся до замка князя Гэндзи.

– Спасибо, Хэйко, – отозвалась Эмилия.

Девушка улеглась и укрылась несколькими одеялами. Старк и Хэйко сидели рядом с ней до тех пор, пока она наконец не заснула. Когда же Хэйко поднялась, чтобы уйти, Старк остановил ее:

– Кто были эти люди?

Хэйко покопалась в памяти, выискивая подходящее слово:

– Преступники.

– Почему они убежали, вместо того чтобы наброситься на нас?

– Они узнали господина Сигеру.

– Но их было две дюжины, а у нас – всего четверо мужчин.

– Да, – кивнула Хэйко. – Их было слишком мало, и они об этом знали. Потому и разбежались.

Старк решил, что Хэйко не поняла его вопроса. Иначе почему ее ответы лишены всякого смысла? Не бывает такого, чтобы две дюжины человек удирали от четверых.

– А почему те двое покончили с собой?

– Они извинялись за свои грубые слова.

– Извинялись, значит. Проткнув себя собственными мечами?

– Да.

– А что они такого сказали, что им пришлось так извиняться?

– Непочтительные слова, – еще раз сказала Хэйко. – И с моей стороны было бы очень непочтительно повторять их. – Она поклонилась. – Спокойной ночи, Мэтью.

– Спокойной ночи, Хэйко.

Старк не спал почти всю ночь. Он слышал приглушенный смех Хэйко. Потом проснулся дядя князя и исчез в лесу. Несколько часов спустя он вернулся, и на стражу встал Хидё. Старк хотел было предложить свою помощь, но не стал. Не хватало еще случайно кого-нибудь оскорбить, а потом извиняться посредством самоубийства. Он должен жить – до тех пор, пока не умрет Итан Круз.

* * *

– Ты вправду веришь в то, что сказала? Насчет Мукаи?

– Верю. Вспомни, как он смотрел на тебя. Как произносил «мой господин». И как часто это повторял. «Мой господин». При каждой возможности – как будто, произнося эти слова, он обладал тобою.

– Предки Мукаи бились рядом с моими предками в сражении под Сэкигахарой. Этим и объясняется его верность.

– Если ты и вправду так считаешь, значит, ты наивен, как едва-едва созревшая девочка-крестьянка.

– Гарда с воробьями хранилась в его семье на протяжении поколений.

– Это он так сказал. Но он с тем же успехом мог купить ее в какой-нибудь лавке. Сэкигахара – повод, а не причина. Любовь всегда изыщет путь.

– Чушь. И ничего смешного тут нет! Прекрати хихикать.

– Ты прав. Я не должна смеяться. Мне следовало бы сердиться.

– Это почему еще?

– Да потому, что тебя считают более красивым, чем меня. По крайней мере, некоторые.

– Мукаи не влюблен в меня.

– Когда-нибудь, когда ты будешь жить в холе и неге в этом его замке, стоящем над бушующим северным морем, ты поймешь истину.

– Нет, мир настолько не выродится. Во всяком случае, не при моей жизни.

– Это пророчество, мой господин?

* * *

Ночью прошел сильный снег, и поутру равнину Канто укрыло толстое снежное одеяло. Сидя в своем кабинете в замке Эдо, Мукаи смотрел, как мир делается белым. Гэндзи был где-то там, среди этих равнин – преследуемый беглец. Мукаи представил, как молодой князь страдает от непогоды, и у него сжалось сердце.

Он пытался добиться, чтобы именно ему поручили перехватить Гэндзи, но Каваками взял это на себя. И вот теперь он заперт в Эдо и ничем не может помочь тому, кого любит больше жизни. Есть ли судьба ужаснее?

Мукаи взглянул на гарду, которую держал в руке. Воробьи, летящие над волнами. Некогда увидев в лавочке Сэами эту цубу, Мукаи осознал природу чувств, которые он испытывал к Гэндзи. До того момента он не понимал сути непрестанного беспокойства, терзавшего его с прошлой весны. Мукаи думал, что он, как и все вокруг, беспокоится из-за усиливающегося влияния чужеземцев в Японии. А на самом деле он той весной впервые увидел Гэндзи.

«А вот следующий князь Акаоки, – Каваками указал на группу людей, стоящих перед сёгуном. – Когда старик умрет, их род можно считать прервавшимся».

Мукаи увидел юношу, столь прекрасного, что эта красота лишила его дара речи. Он понимал, что должен что-то сказать, как-то дать понять, что разделяет мнение Каваками, но язык отказался повиноваться ему.

Вот так оно все и произошло. Казалось бы, ну что такого случилось? Но в тот вечер, пока Мукаи прислушивался к спору о пагубных ценностях чужеземцев, жизнь его впервые начала обретать смысл.

– Главная цель чужеземцев – счастье, – сказал Каваками.

– Трудно в это поверить, – заметил князь Нода. – Никакое общество, основанное на столь ограниченной, столь эгоистичной идее, не просуществует дольше нескольких поколений – да и то вряд ли.

– Мне неведомо, сколько они просуществуют, – сказал Каваками. – И тем не менее это правда.

– Конечно, чужеземцы странны, – сказал князь Кубота, – но не могут же они быть странными настолько!

– Так записано в их верховном законе, – сказал Каваками. – Счастье объявляется правом, обещанным каждому.

– Каждому лично? – спросил Мукаи.

Каваками раздраженно взглянул на своего помощника. Ему полагалось слушать и восхищаться, а не задавать вопросы. Мукаи виновато поклонился. Успокоившись, Каваками – тем вечером он чувствовал себя особенно великодушным – ответил:

– Да, каждому лично.

– Какое извращение! – заметил князь Нода.

Мукаи мысленно согласился с ним. Несомненно, иначе как извращением эту идею не назовешь. Цель существования общества – порядок, а единственный способ достичь его – подобающее социальное устройство. Без этого нет цивилизации. Каждый должен знать свое место, принимать его и вести себя в соответствии со своим положением. Счастье. Вот так идея! Мукаи охватило возбуждение – но тогда он счел его праведным негодованием, ибо именно такое чувство предписывалось его положением.

А потом он увидел эту гарду, и что-то в нем надломилось, что-то вырвалось на волю. И, не успев осознать, что же это было, Мукаи заплакал.

– Мой господин, – забеспокоился лавочник Сэами, – вам нехорошо?

Летящие воробьи. Филигранное изображение на стали. Эти воробьи были совершенно свободны – Мукаи за всю свою жизнь не изведал такой свободы.

Красота Гэндзи.

Его собственное уродство.

Бессмысленность порядка.

Счастье. Незамутненное, личное, эгоистическое счастье. Думать о себе и забыть обо всем остальном. Нет, даже лучше: раствориться в блаженстве необузданной любви. Если он будет вместе с Гэндзи, то попросту исчезнет, и останется один лишь Гэндзи, бесконечно прекрасный.

Мукаи плакал, а Сэами стоял рядом, беспомощно заламывая руки.

Мукаи спросил, сколько стоит цуба, и заплатил, не торгуясь. Он с радостью заплатил бы и вдвое больше. Цуба навела его на мысль. Он придумал себе предка, сражавшегося под Сэкигахарой вместе с кланом Окумити. Так у него появился повод встретиться с Гэндзи наедине.

И вот теперь, глядя на падающий снег и крепко сжимая в грубоватой ладони гарду с воробьями, Мукаи принял важнейшее в своей жизни решение.

Час спустя он покинул замок Эдо и направился в свои владения, лежавшие на берегу Японского моря. Род Мукаи не входил в число знатнейших, и у него было всего две сотни вооруженных вассалов. Но это неважно. Он соберет их всех и поднимет знамя клана Окумити, с воробьем и стрелами. Если молодой князь умрет, то и ему незачем жить.

Мукаи подумал, что они могли бы погибнуть вместе, и в сознании у него возникла картина, исполненная почти непереносимой красоты. Он не смел и надеяться на подобное счастье. И все же такая возможность существовала. Они умрут в объятиях друг друга, и кровь любви сделает их обоих прекрасными в возвышенный миг смерти.

Сердце Мукаи исполнилось радостного жара. Он даже позабыл о зиме.

Отринув стыд, Мукаи признал истину, которую ощущал теперь в самой глубине души.

Чужеземцы правы. На свете нет ничего важнее счастья.

* * *

Сохаку и Кудо ехали прямо по снежной целине.

– Вот они, – сказал Кудо.

Впереди показалась большая поляна; на ней встали лагерем две тысячи самураев. Посреди лагеря возвышался шатер командира. Примерно четвертая часть отряда помимо обычных мечей и копий была вооружена еще и мушкетами.

– Они не выставили часовых, – заметил Кудо. – Непростительная беспечность.

– Но сейчас нет войны, – возразил Сохаку. – И кроме того, кто посмеет напасть на войско сёгуна совсем рядом с Эдо?

Едва лишь они вошли в шатер, их бурно приветствовал Каваками, красовавшийся в полном доспехе.

– Господин Кудо, преподобный настоятель Сохаку, добро пожаловать!

– Благодарим вас за то, что вы согласились встретиться с нами при столь необычайных обстоятельствах, господин Каваками, – сказал Сохаку.

– Пустяки! Не хотите ли выпить сакэ, согреться?

– Спасибо, с удовольствием.

– Надеюсь, вам удалось покинуть Эдо без особых затруднений?

– Да, благодарю вас. – Сохаку осушил предложенную чашку. Слуга немедленно наполнил ее вновь. – К сожалению, мы вынуждены были убить тех, кого вы приставили следить за дворцом. Иначе наш отъезд прошел бы слишком гладко, и это неизбежно вызвало бы подозрения. Мы пока что не можем поручиться за верность всех наших людей.

– Понимаю, – кивнул Каваками. – Именно этого я и ожидал. И потому приставил к слежке наименее ценных своих подчиненных. Следовательно, можно сказать, что мы обменялись услугами. – Он поклонился, и Кудо с Сохаку поклонились в ответ, как равные равному. – Какими силами вы располагаете?

Это было второе испытание. Первое они прошли, явившись в лагерь к Каваками в одиночестве, без телохранителей. Теперь им предлагалось назвать численность и вооружение их отряда.

– Сто двадцать самураев, – без колебаний отозвался Сохаку. – Все верхом, все вооружены мушкетами, у каждого по двадцать зарядов.

– И все они – ваши наследственные вассалы?

– По большей части – да, мои или Кудо. Около дюжины – прямые вассалы клана Окумити.

Каваками нахмурился:

– Не будет ли разумнее устранить их без промедления?

– Видите ли, сложилась щекотливая ситуация, – пояснил Сохаку. – Наши люди – самураи старой закалки, приверженцы традиций. Если они заподозрят меня в трусости или тайных происках, это непоправимо подорвет их отношение ко мне. И в этом смысле убийство дюжины человек, преданных своему господину, отнюдь не пойдет на пользу.

– Но их присутствие в ваших рядах таит в себе огромную опасность, – настаивал Каваками.

– Совершенно с вами согласен. Сегодня днем я объявлю, что отныне моя верность принадлежит сёгуну. В качестве обоснования такого шага я выставлю необходимость объединить все силы страны против угрозы чужеземного вторжения. Я скажу, что мы должны позабыть о прежних распрях и союзах, как это сделали наши предки шесть веков назад, когда над Японией нависла угроза монгольского нашествия. Я скажу, что мы с господином Кудо, к глубокому нашему прискорбию, убедились, что князь Гэндзи никакой не пророк, а обычный безумец, как и его дядя, господин Сигеру, чьи чудовищные преступления прекрасно известны. Слепое подчинение этим князьям – не верность, а трусость. Истинная верность заключается в приверженности идеалам древности, воплощавшимся в нашем покойном князе, господине Киёри. Мы должны спасти честь дома Окумити, введя регентское правление. Необходимо взять князя Гэндзи под охрану и опеку и впредь действовать от его имени.

– Ваше красноречие неподражаемо, преподобный настоятель. Не покинь вы духовную стезю, вы, несомненно, привели бы многих своих прихожан к битоку.

– Вы слишком добры, господин Каваками. Я уверен, что вы, как истинный самурай, ничуть не хуже меня могли бы раскрыть суть наиглавнейших добродетелей.

– Что же будет с теми, чьи сомнения не рассеются, несмотря на ваши блестящие объяснения?

– Мы с почтением отнесемся к их преданности, хоть они и отдали ее недостойному князю. Им будет позволено отбыть в Акаоку. – Сохаку принял из рук слуги очередную чашечку сакэ. – Как вы думаете, удастся ли хоть кому-нибудь из них ускользнуть от ваших соратников?

– Глубоко в этом сомневаюсь.

– Вот и я тоже.

– Остается решить, что делать с господином Сигеру, – сказал Каваками.

– Он убил князя Киёри. Мы поступим с ним так, как надлежит поступать с убийцами.

Каваками кивнул:

– Великолепно. Однако же меня все-таки беспокоит одна из частей вашего плана.

– Пожалуйста, поделитесь со мной своим беспокойством.

– Живой князь Гэндзи будет представлять серьезную опасность, даже находясь под стражей. Его репутация провидца, какой бы обманчивой она ни была, глубоко укоренилась в общественном сознании.

Сохаку улыбнулся.

– К несчастью, хоть мы и будем пытаться спасти ему жизнь, князь Гэндзи погибнет в результате недоразумения. Мы отвезем его останки в «Воробьиную тучу», дабы захоронить там с почетом.

– А вскоре после этого, – сказал Каваками, – сёгун объявит о присвоении вашему дому княжеского достоинства и передаст вам власть над Акаокой. Господин Кудо, как самый доверенный ваш вассал, получит надлежащие земельные владения и денежное содержание.

– Благодарим вас, господин Каваками.

Они снова обменялись поклонами, но на этот раз Сохаку и Кудо поклонились значительно ниже.

– Отсюда мое войско двинется маршем по прибрежной дороге. Вероятно, князь Гэндзи попытается пересечь Внутреннее море где-нибудь западнее Кобэ. Я буду ждать его там.

– Он очутится там только в том случае, если сумеет ускользнуть от моих кавалеристов, – сказал Сохаку. – Я перехвачу его в горах, у деревни Яманака. Прежде чем отправиться любоваться журавлями, он сказал, что постарается присоединиться к нам у этой деревни.

– Я пущу двадцать лучших наших стрелков по следу князя Гэндзи, – сказал Кудо. – Мы сделаем все, что только сможем, чтобы застрелить господина Сигеру прежде, чем он покинет горы.

Каваками приподнял чашечку с сакэ.

– И пусть боги будут благосклонны к тем, кто воистину обладает добродетелью.

* * *

Не обращая внимания на подступающую к горлу тошноту, Таро и Симода решительно работали веслами. Они то рушились вниз с гребня волны, то смотрели, как водный вал нависает прямо у них над головой. Во всяком случае, так им казалось. Если крохотную лодчонку захлестнет – а похоже, что это может произойти в любое мгновение, – они обречены. Вокруг, насколько хватало взгляда, раскинулось бесконечное море.

Впрочем, если бы где-то на горизонте и имелась земля, они все равно не смогли бы ее разглядеть. Они почти ослепли от беспрестанно летящих в лицо соленых брызг.

Таро наклонился к Симоде:

– В какой стороне Акаока?

– Что? – переспросил Симода, не расслышав вопрос за неумолчным грохотом волн.

– Мы правильно плывем?

– Понятия не имею. Как ты думаешь, он сам это знает?

Сидящий за рулем Сэйки являл собою воплощение уверенности.

– Надеюсь, что да.

– Боги погоды, морей и бурь милостивы к нам, – сказал Сэйки.

Волна ударила в борт и окатила сидящих в лодке людей. Они уже промокли, несмотря на промасленные плащи поверх обычной одежды. Сэйки, не выпуская руля, принялся второй рукой вычерпывать воду. Время от времени он подтягивал парус.

Таро – промокший, замерзший, измученный морской болезнью – никак не мог совладать с терзавшей его дрожью.

– Значит, боги как-то очень странно выражают свою благосклонность. Похоже, мы на волосок от смерти.

– Но верно и другое, – сказал Сэйки. – В таком бурном море нас никто не заметит. Патрульные суда сёгуна не смогут нас найти.

Сэйки вырос на море. В беззаботные дни юности, когда он еще был всего лишь самураем низкого ранга, не отягченным особой ответственностью, он провел немало счастливых часов в бурных водах у мыса Мурото, охотясь на китов вместе с местными рыбаками, товарищами его детских игр. Когда гигантские животные огибали мыс, рыбаки подплывали на баркасах к какому-нибудь киту, запрыгивали к нему на спину и всаживали копье в мозг. Если удар был хорош, кит доставался им. Если плох – они доставались киту. Копейщик падал в океан и тонул, а раненый кит устремлялся в открытое море и увлекал баркас за собой. Обычно рыбакам удавалось обрезать веревку, привязанную к копью, и вернуться домой. Но некоторые исчезали навеки.

– Гребите сильнее, – велел Сэйки. – Держитесь под углом к волне.

Если им повезет и восточный ветер продержится еще некоторое время, не превращаясь в бурю, через три дня они доберутся до Акаоки. Пятьсот человек смогут выступить немедленно. А через две недели все войско будет готово к войне. Сэйки надеялся, что князь Гэндзи сумеет продержаться до этого момента.

Еще одна огромная волна ударила в борт лодки.

Сэйки выбросил из головы все мысли и принялся следить за морем.

 

Глава 10

ИАЙДО

Луг и воздвигнутый на нем невысокий помост очищены от снега. Вокруг помоста устроены небольшие навесы для зрителей. Все готово.

– Воздух сейчас бодрящий, но не холодный. Ветер достаточно силен, чтобы наши знамена красиво развевались. Благодаря пасмурному небу свет не слишком ярок. Превосходные условия, мой господин.

Хиромицу, князь Ямакавы, радостно кивнул:

– Да, пора начинать.

И занял место главного судьи под восточным навесом. Главный управляющий двора уселся на место второго судьи, под западным навесом, а командир кавалерии и командир пехоты расположились к северу и к югу от помоста.

Такова была одна из традиций княжества Ямакава: в начале каждого года князь, самые значительные его вассалы и лучшие фехтовальщики княжества покидали замок и на два дня отправлялись в расположенный неподалеку лес, чтобы провести состязания по иайдо. Женщины и дети на эти состязания не допускались. Это правило установлено давным-давно, чтобы избавить семьи самураев, принимающих участие в турнире, от ненужных страданий. В былые времена все состязания проводились на настоящих катана, с заточенными клинками. И хотя удар полагалось фиксировать, чуть-чуть не доводя до тела, возбуждение, старые обиды, стремление получить награду или показать себя с наилучшей стороны в присутствии князя зачастую приводили к кровопролитию, увечьям и даже смерти.

Конечно же, катана в этом состязании больше не использовались. Их давно сменили синаи, тренировочные мечи из расщепленного бамбука. Двести пятьдесят лет мира нанесли тяжкий урон боевому духу. Таково было одно из ныне принятых мнений. Другое, которого придерживался и Хиромицу, гласило, что мирные годы сохранили все ценное и отсеяли ненужное.

На этот раз в состязании собирались участвовать тридцать два самурая. Проигравший выбывал, а победитель переходил в следующий круг. Значит, до второго круга дойдут шестнадцать человек, до третьего – восемь, до четвертого – четыре, и в конце концов двое оставшихся определят, кто из них станет победителем и получит в награду боевого коня, великолепного жеребца-трехлетку.

Хиромицу уже совсем было собрался подать сигнал к началу состязаний, когда к нему подбежал один из часовых.

– Мой господин, – тяжело дыша, произнес он, – князь Гэндзи с отрядом просит у вас дозволения проследовать через ваши владения.

– Князь Гэндзи? Разве он не в своем дворце в Эдо?

– Очевидно, уже нет.

– Пригласите князя сюда. Для меня он – всегда желанный гость.

Гэндзи покинул Эдо либо с дозволения сёгуна, либо без такового. Если он уехал без дозволения, Хиромицу выгоднее было не знать об этом, а потому он и спрашивать не стал. В любом случае о том, чтобы отказаться от встречи с Гэндзи или запретить ему проехать через свои владения, не могло быть и речи, ведь они были давними союзниками.

Не то чтобы они были так уж хорошо знакомы. Вовсе нет. Но их предки вместе сражались под Сэкигахарой. Во всяком случае, предки Хиромицу по отцовской линии оказались среди побежденных. А родственники со стороны матери входили в число победителей, самыми видными из которых были прародители нынешнего сёгуна. Тем самым Хиромицу, строго говоря, являлся также союзником семейства Токугава.

Такое положение вполне устраивало князя Ямакавы – мягкого, не страдающего излишним честолюбием. История его клана требовала от Хиромицу относиться с величайшим почтением к обеим сторонам и в то же самое время давала ему основания отказаться от участия в междоусобной войне, которая с каждым днем представлялась все более вероятной. К счастью, его княжество было небольшим, не обладало особыми богатствами, располагалось в стороне от вероятных полей сражения и не контролировало никаких важных доШироко улыбаясь, Хиромицу вежливо вышел навстречу гостям. И сразу увидел много такого, что его удивило. Отряд состоял всего из шести человек. Слишком маленькая свита для князя, отъехавшего так далеко от дома. Из этих шести человек лишь трое были самураями. Еще там находились два чужеземца, мужчина и женщина, нелепые на вид, – впрочем, в этом они ничем не отличались от прочих иностранцев. Но как они очутились здесь, в глубине страны, вдали от тех районов, где им разрешалось бывать? Пожалуй, они бы заинтересовали Хиромицу сильнее всего… если бы не последний член отряда – женщина такой невероятной красоты, что Хиромицу не мог поверить собственным глазам. Разве может существовать на этом свете подобное совершенство?

– Добро пожаловать, князь Гэндзи!

Хоть Хиромицу и не знал князя Акаоки в лицо, он без труда угадал, к кому следует обращаться. Гэндзи ехал первым, а по бокам от него следовали два самурая, и одним из этих самураев был Сигеру. Хиромицу недавно доложили, что сей непревзойденный боец убит собственными родичами при неких скандальных обстоятельствах, но, очевидно, доклад не соответствовал истине.

– Добро пожаловать, господин Сигеру. Вы прибыли как раз вовремя – прямо к началу нашего ежегодного состязания по иайдо.

– Мне очень жаль, что наше появление нарушило ваши планы, – сказал Гэндзи. – Но мы не станем вам мешать и сразу же отправимся дальше.

– О, прошу вас, не спешите так! Останьтесь и полюбуйтесь на состязания. Конечно, моим людям далеко до ваших прославленных воинов. Однако же они сделают все, что в их силах, а большего ни от кого и требовать нельзя.

– Благодарю вас, князь Хиромицу, – отозвался Гэндзи. – Мы с радостью воспользуемся вашим гостеприимством.

– Разумно ли это? – спросил Сигеру.

– Мы намного оторвались от погони, – ответил ему Гэндзи. – Некоторым из нас очень не помешает отдохнуть.

Он повернулся к женщине, остановившейся у него за спиной. Женщина низко поклонилась.

– Разрешите представить вам госпожу Майонака-но Хэйко.

– Знакомство с вами – честь для меня, госпожа Хэйко. – Вот уж целый год всякий, кто приезжал из Эдо, непременно рассказывал о новой знаменитой гейше. Но действительность превзошла все описания. – Ваша слава проникла даже в нашу глушь.

– Я недостойна подобной славы, мой господин.

Голос ее был мелодичен, словно перезвон колокольчиков. Хиромицу в онемении уставился на гейшу и лишь через пару секунд сообразил, что замер, разинув рот. Смутившись, князь повернулся к своему управляющему и увидел, что тот потрясен не меньше его самого.

– Этот чужеземный господин – Мэтью Старк, – продолжал между тем князь Гэндзи. – Госпожа – Эмилия Гибсон. Они приехали, чтобы помочь построить здание миссии неподалеку от монастыря Мусиндо.

Хиромицу вежливо поклонился и чужеземцам:

– Добро пожаловать. Приготовь места для наших гостей, – велел он управляющему.

– Слушаюсь, мой господин. И для чужеземцев тоже?

– Для всех спутников князя Гэндзи.

– Мой господин, но как же быть с правилом, запрещающим присутствие женщин?

– Считайте его временно отмененным, – сказал Хиромицу, помогая Хэйко сойти на землю. – Князь Гэндзи, прошу вас, станьте вместо меня главным судьей. А господина Сигеру я попрошу занять место западного судьи, взамен моего управляющего.

– Вы чрезвычайно любезны, князь Хиромицу, – молвил Гэндзи. – Но нам хотелось бы просто полюбоваться на состязания, не принимая на себя груз ответственности. Если я правильно понимаю, у вас принято биться об заклад в споре о том, кто станет победителем?

Хиромицу весело рассмеялся:

– Истинная правда! Но вы находитесь в чрезвычайно невыгодном положении. Вы же не знаете, кто из моих людей на что способен, а потому вряд ли сумеете угадать, на кого ставить.

Он и без того находился в превосходном расположении духа, а присутствие Хэйко привело князя в еще более приподнятое настроение. Хэйко взяла у слуги чайничек с сакэ и наполнила чашечку Хиромицу. Одного лишь изящества ее движений хватило бы, чтоб опьянеть без вина.

– Я хотел поставить на одного из моих спутников, – сказал Гэндзи, – если, конечно, вы разрешите ему участвовать. Думаю, это было бы чрезвычайно занятно.

Веселье мгновенно покинуло Хиромицу.

– Если господин Сигеру пожелает участвовать в состязаниях, я могу сразу объявлять победителя. Мои люди ему не соперники.

– Мой дядя терпеть не может бамбуковые мечи, – сказал Гэндзи. – Не думаю, чтобы он согласился воспользоваться ими.

– Совершенно верно, – кивнул Сигеру. – Лишь стальной клинок способен прорубиться к истине.

– Князь Гэндзи, я не могу этого допустить! – произнес Хиромицу, намеренно не стараясь скрывать свои чувства. – Я не хочу начинать новый год, развозя трупы вдовам и сиротам!

– Вам и не придется этого делать, – сказал Гэндзи. – Ибо я и не предлагаю вам ничего подобного. Несомненно, небеса сурово покарали бы нас за подобную жестокость. Я имел в виду вовсе не моего дядю, а этого чужеземца, Старка.

– Что? Вы, должно быть, шутите?

– Ничуть.

– Князь Гэндзи, мои люди сочтут это вопиющим оскорблением. Пусть они не так прославлены, как ваши самураи, но все же они самураи. Как я могу просить их испытывать свое искусство в поединке с подобным человеком?

– Я не стал бы обращаться к вам с таким предложением, если б не считал возможным поставить на чужеземца, – сказал Гэндзи. – Я обещаю сто рё золотом тому, кто победит Старка. Более того, я готов предложить вам любой заклад на ваше усмотрение. Я уверен, что Старк выиграет состязание.

Никогда прежде Хиромицу не испытывал подобного потрясения. Очевидно, в роду Окумити безумие сделалось наследственным. И что ему теперь делать? Нельзя же пользоваться тем, что Гэндзи сошел с ума! Ведь приз, который он предлагает, сто рё – это в десять раз больше годового жалования рядового вассала. Но если отказаться, Гэндзи может воспринять это как оскорбление, а Хиромицу вовсе не хотелось его оскорблять, особенно когда рядом с Гэндзи – мрачный, смертоносный и безумный Сигеру. Сложное положение!

– Если Старк не сумеет победить всех, кого вы против него выставите, то в следующий раз, когда вы приедете в Эдо, вы сможете провести неделю с госпожой Хэйко. За мой счет. Вы согласны, госпожа?

Хэйко улыбнулась Хиромицу, потом скромно потупилась и поклонилась:

– Получить плату за время, проведенное с князем Хиромицу – значит получить двойное вознаграждение.

– Э-э… Ну что ж… – протянул Хиромицу.

Неделя с Хэйко. Конечно, надеяться на то, что за столь короткое время между ними расцветет обоюдная привязанность, ведущая к более прочным узам, – слишком смело с его стороны. Слишком. Однако же и такое возможно.

– Если не возражаете, я хотел бы поговорить с моими людьми. Все равно нам не обойтись без их согласия.

– Конечно, конечно. А тем временем, поскольку я всегда уверен в лучшем и не сомневаюсь, что они согласятся, я займусь подготовкой моего бойца. Вы не одолжите мне пару синаи? И позвольте мне предложить дополнительное поощрение для ваших людей. Всякий, кто согласится состязаться со Старком, получит десять рё, вне зависимости от того, выиграет он или проиграет.

И Хиромицу, одолеваемый мечтами о Хэйко, отправился к своим самураям. Поначалу им совершенно не хотелось участвовать в столь нелепой, смехотворной затее, даже за небольшое состояние золотом. Но ставка, которую Гэндзи предложил их князю, заставила самураев заколебаться.

– Неделя с госпожой Хэйко?

– Да, – сказал Хиромицу. – Неделя в Эдо с госпожой Хэйко.

Его верные вассалы поклонились.

– Мы не можем лишить вас подобного приза, господин, даже если для этого нам придется поступиться достоинством.

– Верность и достоинство неразрывны, – сказал довольный Хиромицу.

– Мой господин! – Появился часовой, приставленный наблюдать за гостями. – Князь Гэндзи, господин Сигеру и чужеземец отправились в бамбуковую рощу. Тренироваться.

Среди людей Хиромицу прокатился сдавленный смех. Но часовой не смеялся.

– Чужеземец очень быстр, – сказал он.

– Он владеет мечом?

– Похоже, будто князь Гэндзи дает ему первый урок.

– Иайдо требует многих лет совершенствования! – не выдержал управляющий. – Если князь Гэндзи надеется обучить чужеземца этому искусству за несколько минут, то он – величайший безумец из всех Окумити.

– Ты сказал, что он очень быстр, – повернулся к часовому Хиромицу.

– Сперва он был не очень ловок, мой господин. Но, извлекая меч в пятый раз, он уже двигался проворно. Очень быстро. И очень точно.

Итиро, ты, случайно, не выпил лишнего? – поинтересовался один из самураев. – Как можно научиться пользоваться мечом с пяти попыток?

– Тихо! – одернул его князь Хиромицу. – Ты слышал их разговор?

– Да, мой господин, но князь Гэндзи и чужеземец разговаривали по-английски. Я разобрал только то, о чем они говорили с господином Сигеру.

– И о чем же?

* * *

Он вошел следом за двумя безумными князьями и чужеземцем в бамбуковую рощу, стараясь ступать как можно тише.

– Уверен, что у тебя имеется серьезная причина для того, чтобы поставить нас в столь дурацкое положение, – заявил Сигеру.

– Старк выиграет, – отозвался Гэндзи.

– Это пророчество?

Гэндзи рассмеялся и не ответил.

Чужеземец сказал что-то на своем варварском наречии. Гэндзи ответил на том же языке. Лишь одно слово было японским. «Иайдо». Чужеземец произнес еще что-то – судя по тону, вопрос. Он тоже произнес слово «иайдо». Гэндзи остановился в пяти шагах от растущего в стороне от других ствола бамбука в десять футов высотой и четыре дюйма толщиной. Внезапно рука его легла на рукоять меча, вспыхнула сталь, и лезвие рассекло бамбук. Мгновение спустя верхняя часть ствола покачнулась и упала на землю.

* * *

– Князь Гэндзи на удивление хорош, – заметил часовой.

– Значит, все эти годы его интересовали не только поэзия, женщины и сакэ, – сказал Хиромицу. – Это было лишь маскировкой. В конце концов, его деду, князю Киёри, хитрости было не занимать. Должно быть, он втайне тренировал внука.

* * *

Когда бамбук упал на снег, Гэндзи сказал еще что-то на языке чужеземцев. Чужеземец задал другой вопрос. На этот раз в нем прозвучало имя Сигеру. Гэндзи ответил.

– Что он говорит? – спросил Сигеру.

– Он спрашивает, почему бы тебе не поучаствовать в этом состязании. Я сказал, что ты не играешь в сражения.

Сигеру фыркнул и проворчал:

– Неплохой удар. Ствол простоял удар сердца, прежде чем упасть.

– Когда удар наносил дедушка, – сказал Гэндзи, – он рубил так чисто, что ствол стоял целых пять ударов сердца.

Тут заговорил чужеземец, и в речи его снова мелькнуло: «иайдо». Похоже было, будто он возражает. В ответ Гэндзи подошел к другому стволу. Рука князя метнулась к рукояти катана; меч опять вылетел из ножен и прошел сквозь ствол. На этот раз бамбук простоял два удара сердца, прежде чем упасть. Князь повернулся к чужеземцу и заговорил о чем-то, а потом сделал странное движение, как будто выдернул совсем короткий клинок.

– Между револьвером и мечом нет ничего общего, – сказал Старк.

– Нет, есть, – возразил Гэндзи. – И то, и другое – всего лишь продолжение человека, который их держит.

* * *

Гэндзи вынул мечи из-за пояса и вместо них сунул один из позаимствованных синаи. Второй синаи он отдал чужеземцу. Потом князь произнес еще несколько непонятных слов, и они с чужеземцем встали лицом друг к другу.

Как только чужеземец шевельнул рукой, Гэндзи выхватил синаи и нанес чужеземцу удар в правый висок.

И во второй раз Гэндзи начал первым. Прежде чем чужеземец смог ответить, он получил очередной удар, на этот раз – в правое плечо.

В третий раз противники начали двигаться почти одновременно, но результат оказался тем же самым. Синаи Гэндзи очутился у лба чужеземца раньше, чем синаи чужеземца – у шеи Гэндзи.

В четвертый раз чужеземец одержал первую победу, проведя чистый удар в висок.

В пятый раз он нанес удар Гэндзи прежде, чем князь успел полностью извлечь свой синаи из-за пояса.

* * *

– Это еще ничего не доказывает, – сказал один из самураев. – Много ли надо, чтоб одолеть такого бойца, KЈLK КНЯЗЬ Гэндзи?

– И кроме того, – добавил другой, – он мог поддаться нарочно, чтобы внушить чужеземцу уверенность в себе.

– Возможно, – согласился часовой. Но по его лицу и голосу ясно было, что на самом деле он думает иначе.

* * *

Они направились обратно к лугу, где стоял помост. Часовой поспешил ускользнуть. Но перед этим он успел услышать еще несколько слов.

– Он знает, зачем ты это делаешь? – поинтересовался Сигеру.

– Нет. Но он мне доверяет.

* * *

– Какая заносчивость! – возмутился один из самураев. – Похоже, он собрался унизить нас всех развлечения ради.

– Вряд ли, – возразил Хиромицу.

– Чем же еще он может руководствоваться? – спросил управляющий.

– Возможно, он исполняет пророчество.

– Мой господин, но это же полная чушь! – воскликнул управляющий. – Он такой же пророк, как мы с вами!

– Ты в этом уверен? – поинтересовался Хиромицу. – Нет. И я не уверен. Так что пусть все идет своим чередом. То-сё! Ты первым встретишься с чужеземцем. Будь внимателен.

– Слушаюсь, мой господин.

* * *

В иайдо обычно начинают действовать из положения сидя. Соперники опускаются на колени на противоположных концах помоста, кланяются друг другу и, не поднимаясь, неспешно движутся вперед. Когда разделяющее их расстояние сокращается до пяти—десяти шагов, они выхватывают мечи и одним плавным движением наносят удар. Эти удары не блокируются. И второй попытки не получает никто. Выигрывает тот, кому удается быстрее выхватить меч и точнее нанести удар.

Из уважения к чужеземцу, не умеющему правильно сидеть на коленях, правила изменили и разрешили состязающимся стоять. Кроме того, чтоб сохранить удобное число участников, одного из самураев – его выбрали по жребию – исключили.

Несмотря на рассказ часового, Тосё был целиком и полностью уверен в себе. Он с презрением уставился на Старка – и получил удар в шею прежде, чем извлек свой синаи из-за пояса.

Второй противник Старка держался более настороженно, но тоже не преуспел. Чужеземец ударил его по руке, когда тот только тянулся за оружием. Третьего сняли с состязаний за то, что он выхватил оружие слишком быстро и сделал выпад – вместо того, чтобы извлечь меч и нанести удар одним неразрывным движением, как того требуют правила.

Наказанный самурай долго извинялся.

– Я поддался порыву, – говорил он, прижимаясь лбом к помосту и не скрывая слез. – Я утратил всякую дисциплину. Мне нет прощения.

– Отнюдь, – возразил Хиромицу. – Ты просто был потрясен, как и все мы. Князь Гэндзи, давно ли этот чужеземец приехал в Японию?

– Три недели назад.

– Он овладел иайдо за три недели?

– За пять минут, – ответил Гэндзи. – Сегодня он впервые взял в руки меч.

– Не подумайте, пожалуйста, будто я сомневаюсь в ваших словах, но, право же, поверить в это трудно.

– У чужеземцев существует сходное искусство. Только вместо мечей они используют пистолеты. Старк – мастер этого искусства.

– А! Мы были неправы, когда решили не принимать его всерьез лишь потому, что он – чужеземец.

– Когда мы позволяем себе видеть лишь то, что желаем, – сказал Гэндзи, – нам доступны лишь образы, возникающие в нашем сознании. Мы упускаем то, что происходит на самом деле.

Уж не намекает ли Гэндзи на свою способность видеть будущее? Хиромицу показалось, что так оно и есть. Действительно, ведь Гэндзи почти в открытую признал это, когда объявил, что знает исход состязания еще до его начала. Если он способен узреть даже такие мелочи, не значит ли это, что ему открыт исход более важных дел, в том числе и наиважнейшего из всех, надвигающейся междоусобной войны? Непременно нужно будет при первой же возможности обсудить это с соседними князьями. Здесь происходит нечто весьма примечательное. Возможно, это куда важнее обычного состязания по иайдо.

– Поскольку вам не было известно о его способностях, нечестным было бы заставлять вас платить за проигрыш, – сказал Гэндзи. – Я снимаю Старка с состязаний.

– Нет-нет, князь Гэндзи! Давайте продолжим! Все это чрезвычайно увлекательно. Кроме того, рискуете здесь только вы. Я ведь не делал никакой ставки.

– Я тоже ничем не рискую, – сказал Гэндзи, – поскольку результат совершенно ясен.

Гэндзи определенно заявлял о своем даре предвидения. Ну что ж, вот и возможность испытать его.

– Если вы не против, – сказал Хиромицу, – я хотел бы заменить участников последних двух кругов.

– Как вам будет угодно.

Хиромицу решил выставить против чужеземца своего командира пехоты, Акети. Если чужеземец одолеет, ему придется встретиться с командиром кавалерии, Масаюки. Акети ударил своего противника в правый бок, точно и аккуратно – но лишь через мгновение после того, как Старк дотянулся до его шеи.

Масаюки был лучшим фехтовальщиком княжества Яма-кава. Он мог поспорить с любым бойцом страны, кроме одного лишь Сигеру. Если и ему не удастся превзойти чужеземца, значит, в дело точно замешаны какие-то сверхъестественные силы. Воистину, лишь прозрение могло подсказать подобный исход состязания.

Масаюки и чужеземец извлекли мечи в один и тот же миг. Оба удара были четкими и правильными. Масаюки ударил соперника в лоб, а тот его – в правый висок.

– Удары нанесены одновременно, – провозгласил управляющий, занимавший место главного судьи.

– Вот и мне тоже так показалось, – сказал Хиромицу. – Князь Гэндзи, господин Сигеру, каково ваше мнение?

– Удары нанесены одновременно, – подтвердил Сигеру.

– Значит, я проиграл заклад, – сказал Гэндзи.

– Никто из нас не проиграл. Это ничья.

– Я проиграл, поскольку сказал, что Старк победит, – возразил Гэндзи. – А он не победил.

Масаюки поклонился чужеземцу. Тот протянул руку.

– У них принято вместо поклонов пожимать друг другу руку, – пояснил Гэндзи. – Он признает вашу победу.

Американец и самурай обменялись рукопожатием.

– Прекрасный удар, Масаюки, – сказал Гэндзи. – Ты выиграл великолепного боевого коня и сто рё золотом для себя, а также незабываемую неделю для своего князя.

Масаюки низко склонился:

– Я не могу принять эти награды, князь Гэндзи. Чужеземец довел удар раньше меня. Победитель – он.

– Ты уверен? – спросил Хиромицу.

– Да, мой господин, – ответил Масаюки. Гордость не позволила ему присвоить незаслуженную победу. – Я глубоко сожалею о своей оплошности.

– Вы сделали все, что в ваших силах, и честно признали результат, – сказал Гэндзи, – а это никак нельзя назвать оплошностью.

– Сколь удивительный итог! – заметил Хиромицу. – Если не для вас, то для меня точно.

– Мой племянник редко бывает удивлен, – отозвался Сигеру.

– Да, я об этом слыхал, – кивнул Хиромицу.

– Куда нам следует доставить главный приз? – поинтересовался управляющий.

– А зачем его куда-то доставлять? – удивился Гэндзи. – Старк поедет на нем.

– Но, господин! – не удержался управляющий. – Это же боевой конь, а не обычный скакун! С ним справится лишь опытный воин, любого другого наездника он просто убьет!

Гэндзи улыбнулся:

– Может, вы хотите побиться об заклад?

Гости отклонили предложение Хиромицу заночевать у него в замке. Хиромицу не стал спрашивать ни о чем. Ни о том, почему они так торопятся вновь отправиться в путь, ни о том, куда направляются. Он был уверен, что Гэндзи, провидя будущее, сам знает, что ему делать.

* * *

– Ты искусно воспользовался своей репутацией, – сказал Сигеру.

– Ты о состязании и споре?

– О предвидении и таинственных силах. Хиромицу теперь уверен, что ты каким-то образом за несколько минут превратил чужеземца в мастера иайдо. И благодаря своему дару предвидения знал, что случится невозможное и чужеземец выиграет. Блестящая стратегия.

– Всего лишь обычный спор, – отмахнулся Гэндзи. – Я подумал, что умение Старка обращаться с револьвером можно применить и к мечу, по крайней мере в этой ограниченной области. Я предполагал, а не знал наверняка.

– Следовательно, в дополнение ко всему прочему, ты еще и удачлив. Мои поздравления! Если ты достаточно удачлив, то это свойство усилит прочие твои полезные качества.

– Так или иначе, на этот раз нам вправду повезло, – сказал Гэндзи. – Не думаю, чтобы Хиромицу захотел помогать тем, кто за нами гонится. А позднее, если вдруг сёгун попытается поднять против нас весь север, думаю, все князья из окружения Хиромицу будут действовать очень, очень неспешно.

Он огляделся по сторонам.

– Мне только кажется, или мы действительно уже неподалеку от монастыря Мусиндо?

* * *

Дзимбо с благодарностью поклонился горячему источнику, согревающему землю: именно благодаря ему растения здесь были не по-зимнему зелены. Он поклонился и старой сосне – за то, что та укрыла своей тенью грибы сиитакэ от солнечного света. Он кланялся каждому грибу, прежде чем сорвать его, и благодарил за то, что они отдают свою жизнь, дабы продлить жизнь людей. Здесь было достаточно сочных, мясистых фунги, чтобы устроить настоящее пиршество. Но Дзимбо взял ровно столько, сколько было нужно, чтобы приправить немудреную трапезу – он собирался угостить деревенских детей. Сиитакэ – очень вкусные грибы. Дети обрадуются. Дзимбо прошелся вокруг источника, собирая пряные травы и съедобные цветы. Дурачок Горо любит есть цветы.

Подумав о детях, Дзимбо остановился, и его затопили печаль и сожаление. Он поклонился, прося прощения у тех двоих детей, чью жизнь оборвал так жестоко. Он вспоминал о них ежедневно и всякий раз представлял их в раю или в Чистой земле, в объятьях Господа нашего Иисуса Христа или богини милосердия Каннон. Он молил Христа спасти его душу и просил Каннон омыть его своей всепрощающей любовью.

Возвращаясь в Мусиндо, Дзимбо встретил одну из деревенских девочек, Кими.

– Дзимбо, сюда кто-то едет! Чужеземцы!

Дзимбо взглянул туда, куда указывала Кими. И действительно, на противоположной стороне долины по узенькой горной тропке спускались шесть всадников. Они находились слишком далеко, чтобы их можно было рассмотреть хорошенько. Но среди них и вправду находились двое чужеземцев, мужчина и женщина. Быть может, это те самые два миссионера Истинного слова, о которых упоминал князь Гэндзи?

Кими вышла на поляну и завопила что есть мочи:

– Эй! Э-ге-гей! – И замахала ручонками, стараясь, чтобы ее заметили.

Третий по счету всадник помахал ей в ответ. Это движение напомнило Дзимбо о князе Гэндзи.

– Они нас увидели! Дзимбо, пойдем с ними поздороваемся!

– Они едут не сюда, Кими. Они просто проезжают мимо.

– Что, вправду? Как обидно! А я хотела посмотреть на чужеземцев.

– И ты, несомненно, на них посмотришь, – сказал Дзимбо. – В должный час.

Тут по долине эхом разнесся громкий голос Горо:

– Дзимбо! Дзимбо! Дзимбо!

– Горо, мы здесь! – Кими принялась выбираться на тропу. – Пожалуй, я лучше пойду разыщу его. А то он может заблудиться.

Дзимбо смотрел вслед всадникам, пока они не скрылись в долине.

* * *

Тропа разветвилась натрое.

– Здесь мы разделимся, – сказал Гэндзи. – Хэйко, ты поведешь Старка по тропам с наветренной стороны гряды. Я с Эмилией поеду через долины. Сигеру вернется назад и проредит ряды наших преследователей. Скорее всего, за нами движется Кудо со своими людьми. Он любит стрелков, так что будь осторожен. Хидё, ты останешься здесь. Подыщи несколько мест, пригодных для засады. Если они все-таки доберутся сюда, постарайся продержать их здесь как можно дольше.

– Пусть женщины останутся вместе, – предложил Сигеру. – Старку следует отправиться с вами.

– Я согласен, – поддержал его Хидё. – Пророчество гласит, что на Новый год некий чужеземец спасет вам жизнь. После того как Старк за несколько минут научился владеть синаи, сомнений быть не может: речь шла о нем. Но если его не будет рядом с вами, он никак не сумеет исполнить пророчество.

– В этих глухих местах полно разбойников и дезертиров, – возразил Гэндзи. – Две беззащитные женщины далеко не уедут.

– Я не так уж беспомощна, мой господин, – подала голос Хэйко. – Дайте мне ваш короткий меч, и я доеду туда, куда нужно. Обещаю.

– Ты доедешь туда, куда нужно, потому что тебя довезет Старк, – сказал Гэндзи. – Не спорьте. Я так решил. Новый год долог. Кто может сказать, где именно произойдет это спасение? И кто возьмется твердо назвать имя спасителя? Возможно, это будет Эмилия, а не Старк. Истолковать пророчества всегда нелегко.

– Сейчас не время для шуток, – произнес Хидё. – Старк будет хорошим помощником, если вам придется с кем-то столкнуться. Эмилия же превратится в обузу, и вам придется заботиться еще и о ней.

– Я – самурай, – отрезал Гэндзи. – И при мне – два меча и лук. Ты хочешь сказать, что я не в состоянии защитить себя и своего спутника?

– Конечно же, нет, мой господин. Просто разумнее рисковать как можно меньше.

– Несомненно. Итак, встретимся в Акаоке.

Гэндзи объяснил свой план Старку и Эмилии.

– Могу я поговорить с Эмилией наедине? – спросил Старк.

– Пожалуйста.

Старк и Эмилия отъехали немного в сторону. Старк достал из-под куртки свой небольшой револьвер тридцать второго калибра и протянул девушке.

– Вот, это может вам пригодиться.

– Но в ваших руках он будет куда полезнее. Или отдайте его князю Гэндзи.

– Может случиться так, что князь окажется не в состоянии вас защитить.

– Но если он не сможет спасти меня, то что же делать мне? Я никогда в жизни не стреляла из револьвера.

– Нужно взять его вот так, – показал Старк, – вот так взвести курок и вот так нажать. Это несложно.

– Но ведь нужно еще прицелиться!

– Прижмите его прямо к цели. – Старк поднес револьвер к собственному виску. – Вам не придется целиться.

Эмилия поняла, что он хотел сказать. Мэтью пытался подготовить ее к самому худшему. Он хотел предоставить ей возможность избежать судьбы, которая хуже смерти. Он не знал, что Эмилии уже пришлось это пережить. И ведь она – христианка. Не такая хорошая, как ее покойный жених, но все-таки христианка. Она не может собственными руками лишить себя жизни.

– Спасибо, что беспокоитесь обо мне, Мэтью. А как же госпожа Хэйко? Разве мы не должны думать сперва о других людях, особенно о тех, кому мы обязались нести слово Господне, а потом уже о себе? Как же вы сможете защитить ее, если отдадите мне свой револьвер?

Старк спешился и развязал седельную сумку. Он извлек из сумки свернутый свитер и, развернув его, вынул револьвер сорок четвертого калибра – тот самый, который выкопал тогда из-под руин дворца. Затем на свет Божий появилась кобура. Старк надел ее, затянул кожаные ремешки на бедре и вложил больший револьвер в кобуру. Потом он несколько раз медленно достал его и положил обратно, проверяя, как металл скользит по коже кобуры.

Меньший же револьвер Старк снова предложил Эмилии, и на этот раз девушка его приняла – не потому, что решилась им воспользоваться, а просто затем, чтоб Старку было спокойнее. Им обоим предстоял долгий путь. Если Мэтью в своем опасном путешествии будет беспокоиться еще и о ней, это не пойдет ему на пользу.

Увидев револьвер, Хидё сказал:

– Если у него два револьвера, нам следовало бы попросить его отдать второй князю Гэндзи.

– Никого, даже чужеземца, нельзя просить отдать свое оружие другому, – сказал Сигеру. – Если он захочет, то отдаст сам. Если же нет, не нам о том говорить.

Он поклонился Гэндзи, не сходя с седла:

– Да хранят тебя наши предки! Пусть сберегут они тебя и благополучно приведут домой!

Сигеру повернулся и пришпорил коня. Всего лишь несколько секунд – и он уже скрылся из глаз.

– Я обещал показать вам мой замок, госпожа Хэйко, и вскоре исполню свое обещание.

– Я буду с нетерпением ожидать этого, мой господин. Счастливого вам пути.

И Хэйко со Старком двинулись по тропе, уходящей на север.

– Никто не пройдет мимо меня, пока я жив, – сказал Хидё.

– Довольно будет, если ты просто задержишь их, не жертвуя своей жизнью. У меня не так уж много людей, которым я могу доверять безоговорочно. И ты – один из них. Постарайся присоединиться ко мне в «Воробьиной туче».

– Господин… – только и смог выговорить Хидё, тронутый до глубины души.

Гэндзи поскорее повез Эмилию прочь, чтоб не видеть слез, выступивших на глазах его чувствительного старшего телохранителя.

* * *

Буря бушевала куда дольше, чем рассчитывал Сэйки. Прошло уже пять дней, а их все еще носило по морю.

– Мы увидим землю часа через два, – сказал Сэйки.

– Вы это уже говорили два часа назад, – возразил Таро. Они с Симодой окончательно вымотались и стерли руки в кровь, ведь им приходилось непрестанно грести, дабы удержать лодку носом к волне.

Сэйки присмотрелся. Впереди бурлило что-то непонятное. Так далеко от берега водовороты встречались редко. Может, здесь риф, не нанесенный на карту.

– Возможно, там опасность, – заметил он. – Приготовьтесь. Нам придется резко свернуть в сторону.

Вода под лодкой начала двигаться вперед. И в тот самый миг, когда Сэйки уразумел, что происходит, в двадцати шагах от них показалась огромная туша.

– Морские чудовища! – вскрикнул Таро.

– Киты, – сказал Сэйки.

Еще двое китов всплыли неподалеку от лодки. Мать с детенышем. Сэйки никогда прежде не видел китов у Акаоки посреди зимы. Быть может, эта стая задержалась на севере из-за необычно теплой погоды. Сэйки приветственно поклонился китам. Когда-то он охотился на них. Теперь же ему остается лишь смотреть, как они проплывают мимо.

Внезапно вода под ними вскипела; лодка развалилась, и трое мужчин полетели в море. Мощный водоворот, поднятый проплывающим китом, затянул Сэйки глубоко под воду. Ему все-таки удалось прорваться к поверхности – в тот самый миг, когда горящие легкие уже вынудили его раскрыть рот. У воды был какой-то странный привкус. Сэйки осмотрел себя, проверяя, нет ли раны. Раны не было, но была кровь – целое море крови. Столько не нашлось бы во всем его теле. Она продолжала бить ключом откуда-то снизу. Темно-алый поток омыл Сэйки теплом, и в этот миг не более чем в десяти шагах от него вынырнул кит с гарпуном в спине. Его огромный мрачный глаз уставился на Сэйки.

Что это было: обычное животное или призрачное воплощение одного из тех китов, убитых им в давние годы? Быть может, его дух явился требовать возмездия? От кармы не уйдешь. Теперь ему предстоит расплатиться за преступления против равных ему разумных существ. Ведь Будда говорил, что все жизни суть одна. Он умрет, захлебнувшись призрачной кровью, и с ним умрут надежды его князя на спасение. Ему осталось жить каких-нибудь несколько минут. Больше он в этой ледяной воде не протянет.

Потом Сэйки увидел рассекающий волны спинной плавник. Акулы. Призраки убитых им китов могут быть довольны. Как он убивал и съедал их, так теперь он сам будет, в свою очередь, убит и съеден хищниками, которых привлекла разлившаяся в воде кровь.

– Вон! – раздался чей-то крик. – Вон еще один!

Сэйки повернулся в ту сторону, откуда донесся этот возглас, и увидел, что к нему быстро приближается баркас.

* * *

Баркас был из Кагэсимы, той самой деревни, в которой Сэйки так часто бывал в молодости. Раненый кит, разнесший лодку Сэйки, пытался скрыться от охотников. Так что карма тут была ни при чем.

– Симода сильно пострадал, – сказал Таро. Его вытащили из воды первым. – У него сломаны несколько ребер и левая нога.

– Он выздоровеет, – обещал один из рыбаков. – Моему двоюродному брату раздробило обе ноги, и ничего, выжил. Правда, ходит он теперь не очень хорошо, но что ж поделать.

– Что вы делали так далеко от берега в такой крохотной лодчонке? – спросил другой рыбак.

– Мы служим Гэндзи, князю Акаоки, – ответил Сэйки. – Нам необходимо как можно быстрее добраться до «Воробьиной тучи». Это вопрос жизни и смерти. Вы сможете доставить нас туда?

– По такой буре – нет, – отозвался человек, сидевший за рулем. – Если вы самураи, где же ваши мечи?

– Не дерзи, – одернул его Сэйки. – Как нетрудно догадаться, мы потеряли мечи, когда кит швырнул нас в море.

– Самураям не полагается терять свои мечи.

– Тихо! Веди себя, как подобает человеку твоего ранга! Рыбак поклонился, но не слишком низко. Сэйки решил, что разберется с ним, как только они доберутся до берега.

Один из рыбаков некоторое время присматривался к Таро, потом поинтересовался:

– Вы, случайно, не из людей настоятеля Сохаку?

– Откуда ты меня знаешь?

– Три месяца назад я привозил в монастырь сушеную рыбу. Вы работали на кухне.

– А, теперь припоминаю. Какое удивительное совпадение: на этот раз мы встретились посреди моря.

– Вы по прежнему остаетесь вассалом настоятеля? – спросил капитан.

– Конечно! Как и мой отец до меня.

– Какое рыбаку может быть дело до того, кого называет своим господином самурай? – спросил Сэйки.

– Взять его, – приказал капитан.

Несколько рыбаков навалились на Сэйки и быстро связали его веревкой от гарпуна. Таро они схватили, но связывать не стали.

Капитан сказал:

– Настоятель Сохаку объявил о введении регентского правления. Наш господин, Фумё, последовал за Сохаку. Ты сказал, что по-прежнему остаешься его вассалом. Это так?

Таро посмотрел на Сэйки.

– Мне очень жаль, господин управляющий, но я должен следовать своей клятве. Да, я по-прежнему остаюсь вассалом настоятеля Сохаку.

Рыбаки отпустили Таро.

Капитан кивком указал на Симоду:

– Свяжите и его тоже.

– Не стоит, – сказал Таро. – Он уже связан – своими ранами.

– И все-таки свяжите. С самураями ничего нельзя знать наверняка. Они опасны, даже когда находятся при смерти.

К берегу они добрались уже затемно. Таро позволили вымыться и переодеться. Сэйки и Симоду без всяких церемоний загнали в угол хижины; их сторожили два рыбака с гарпунами.

– Княжество на грани междоусобной войны, – сказал капитан. Он был одним из старейшин деревни. – Треть вассалов до сих пор не решили, чью сторону им принять. Остальные разделились между Гэндзи и Сохаку.

– Может, позволим и этим двоим выкупаться? – спросил какой-то человек.

Сэйки узнал его. Двадцать пять лет назад он помог Сэйки добыть его первого кита.

– Зачем? – удивился старейшина. – Все равно они скоро умрут.

– Как вы могли выступить против князя, знающего о будущем больше, чем вы знаете о дне вчерашнем? – спросил Сэйки.

– Может, вы, господин самурай, и считаете нас, крестьян, глупцами, но все же мы не настолько глупы.

– Я собственными глазами видел, как исполняются его предсказания.

– Что, правда? Тогда скажите нам, что будет с вами дальше. Сэйки презрительно взглянул на собеседника.

– Даром предвидения наделен мой князь, а не я.

– И он никогда не рассказывал вам о вашем будущем?

– Я служу ему, а остальное меня не интересует.

– Очень удобная позиция.

– Он предсказал предательство Сохаку и Кудо и потому отправил меня сюда, собирать войско. А господин Сигеру тем временем разберется с предателями.

– Господин Сигеру мертв.

– Можешь так считать, если тебе это больше нравится. Мне надоело слушать глупости.

И Сэйки закрыл глаза, выражая всем видом безразличие к собственной судьбе.

Старейшина взглянул на Таро:

– Господин, это ведь неправда?

– Правда, – сказал Таро. – Я ехал вместе с господином Сигеру из монастыря Мусиндо в Эдо. Всего лишь пять дней назад он находился при князе Гэндзи.

Рыбаки принялись встревоженно переговариваться:

– Надо послать гонца к господину Фумё и спросить, что делать дальше. Если господин Сигеру жив, это очень опасно – сражаться с его племянником.

– А кого пошлем?

– Кого-нибудь из старейшин.

– Пойду я, – заявил Таро. – Это было бы непочтительно с вашей стороны: отправлять вашему господину столь важную весть с крестьянином, когда это может сделать самурай. А вы пока что присмотрите за пленниками и проследите, чтобы с ними ничего не случилось.

– Благодарим вас, господин. Мы не станем ничего предпринимать, пока вы не принесете приказ нашего господина.

Шесть часов спустя деревня уснула. Даже двое охранников, приставленные к пленным, задремали. Таро бесшумно проскользнул в хижину. Он свернул шею первому охраннику, взял его гарпун и всадил в сердце второму. Оба умерли, не успев даже вскрикнуть.

– Я давал клятву Сохаку, – сказал Таро, развязывая Сэйки и Симоду. – Но я также поклялся Хидё, что буду помогать ему охранять князя Гэндзи – даже ценой жизни. Вторая клятва важнее.

– Я не смогу идти, – сказал Симода. Он уже успел подобрать гарпун. – Но это ничего. Я еще многих прихвачу с собой, прежде чем умереть.

У кромки леса Сэйки на миг задержался и в последний раз взглянул на деревню. Он знал, что никогда больше не увидит ее такой. Когда мятеж будет подавлен, он вернется сюда с отрядом и лично уничтожит Кагэсиму. И с нею умрет часть его счастливой юности. Сэйки плакал, даже не стараясь сдержаться.

Воистину, киты будут отомщены сполна.

* * *

Вскоре после того, как они расстались с князем Гэндзи, Хэйко извинилась и сказала, что ей нужно переодеться. Она не стала спрашивать Старка ни о его револьвере, ни о том, как он умудрился победить пятерых опытных самураев при помощи оружия, которого никогда прежде не брал в руки. Впрочем, быть может, Старк и сам этого не знал. Это Гэндзи знал, что он выиграет. Гэндзи однажды увидел, как Старк выхватывает пистолет, и понял, что он может так же быстро выхватывать меч. Хотя с Гэндзи сталось бы рискнуть.

Новый конь Старка нетерпеливо рыл копытом снег; ему не нравилось стоять на месте. Старк похлопал жеребца по шее, пробормотал что-то ласковое, и конь успокоился.

Когда Хэйко вернулась, оказалось, что она преобразилась до неузнаваемости. Яркое кимоно куда-то исчезло, а с ним и причудливая прическа. Теперь на ней была простая куртка и свободные шаровары наподобие тех, что носили самураи, а из-за пояса торчал короткий меч. Волосы Хэйко заплела в косу и спрятала под круглую широкополую шляпу. Она не задавала Старку вопросов ни о его револьвере, ни об иайдо, а он не обмолвился ни о ее наряде, ни о мече.

– Этой тропой редко пользуются, – сказала Хэйко. – Вряд ли мы встретим разбойников. Они предпочитают сидеть там, где больше проезжих. А вот Сохаку опасен. Он тоже знает эти горы. Он может послать своих людей нам наперехват.

– Я готов.

Хэйко улыбнулась:

– Знаю, Мэтью. Потому я ничуть не сомневаюсь, что мы благополучно доберемся до конца пути.

Два дня они ехали без приключений. На третий день Хэйко остановила коня и поднесла палец к губам, призывая к молчанию. Она спешилась, вручила Старку поводья своего коня и исчезла среди деревьев. Вернулась она через час. Двигаясь все так же бесшумно, Хэйко жестом велела Старку оставить лошадей и идти за ней.

Они вышли на гребень следующей горы и увидели у поворота тропы три десятка самураев, вооруженных мушкетами. Тропа была перегорожена завалом из бревен, достигающим в высоту пяти футов. Убедившись, что Старк все как следует рассмотрел, Хэйко отвела его обратно к лошадям.

– Сохаку, – сказала она.

– Я его не видел.

– Он хочет, чтобы мы подумали, будто он увел остальных своих людей куда-то в другое место.

– А что, это не так?

– Увел, но недалеко. Если бы вы хотели миновать этот завал без боя, что бы вы стали делать?

– Вдоль склона есть узкая тропка. От завала ее не видать. Ночью я там пройду. – Старк на мгновение задумался. – Но лошадей нам придется оставить. Эта тропа не для всадника.

– Именно этого и добивается от нас Сохаку, – сказала Хэйко. – Вдоль этой тропки в лесу прячутся его люди. Даже если нам удастся проскользнуть мимо них, пешими мы далеко не уйдем. Они схватят нас, прежде чем мы успеем добраться до безопасного места.

Старк хорошенько припомнил все, что успел рассмотреть. Он не заметил, чтобы там кто-нибудь прятался, – что, впрочем, и неудивительно, если они спрятались хорошо.

– И что же нам в таком случае делать?

– Я видела, как вы держитесь в седле. Вы – отличный наездник.

– Спасибо. Вы тоже.

Хэйко учтиво поклонилась в ответ на похвалу.

– Хорошо ли вы управляетесь с ним? – поинтересовалась она, указав на револьвер.

– Хорошо.

Старк решил, что сейчас не время для ложной скромности. Если Хэйко спрашивает, значит, ей действительно нужно это знать.

– А метко ли вы стреляете на скаку?

– Не настолько метко, как тогда, когда стою на земле.

Старк не удержался от усмешки. Эта хрупкая маленькая женщина всерьез вознамерилась прорваться через заслон.

* * *

– Не спать! – приказал командир заслона. – Если они попытаются пройти здесь, то это произойдет ночью.

– Да никто сюда не сунется, – возразил один из самураев. – Они увидят завал и отправятся по другой тропе, как и говорил Сохаку.

– Если они увидят, что ты спишь, то могут и передумать. Так что давай-ка, поднимайся и смотри в оба.

Командир сердито взглянул на соседнего самурая.

– Ты что, оглох? Вставай!

И он отвесил соне подзатыльник. Тот повалился замертво. Командир взглянул на руку. Ладонь была в крови.

– Тревога! Враги! – завопил командир и принялся озираться по сторонам.

Кто же эти таинственные враги и где они?

Что-то покатилось вниз по склону. Командир вскинул мушкет к плечу. К его ногам свалилось мертвое тело. Это был еще один из их людей. Кто-то перерезал ему горло.

– Ниндзя! – раздался чей-то отчаянный вопль.

Что за придурок сеет панику?! Ну, пусть только все уляжется, уж он разберется с этим крикуном! Кстати, а кто кричал? У кого такой девчоночий голос?

Командир повернулся, чтобы отдать приказ, и обнаружил, что вплотную к нему стоит человек в плаще – видны были одни лишь глаза. Очень красивые глаза. Командир почувствовал, как по груди у него что-то течет. Он открыл было рот, но вместо слов изо рта хлынула кровь. Падая, командир услышал выстрел. Странно. Выстрел из мушкета звучит иначе. Когда командир уже лежал на земле, до него донесся стук копыт. Мгновением спустя две лошади перемахнули через завал неподалеку от командира. Первый всадник на скаку стрелял из большого пистолета.

Вторая лошадь была без седока. Это хорошо. Значит, хотя бы одного они уничтожили.

Но прежде чем командир успел прикинуть, кого же именно они обезвредили, кровь перестала поступать к его мозгу.

* * *

Старк ждал у ручья. Все прошло в точности так, как предсказала Хэйко. Когда Старк несся к завалу, ведя коня Хэйко в поводу, он ждал, что его встретит залп из мушкетов. И действительно, поднялась стрельба. Только вот стреляли люди Сохаку куда-то совсем в другую сторону. И когда Старк перемахнул через препятствие, несколько тел уже валялось на земле.

Из-за деревьев бесшумно выскользнула Хэйко. Как она умудрилась добраться сюда так быстро?

– С вами все в порядке? – спросила Хэйко.

– Да. А с вами?

– Пуля оцарапала руку. – Девушка присела у ручья, промыла рану и туго перебинтовала. – Пустяки.

Конь Хэйко заржал, и из груди животного вырвался странный булькающий звук. Он заржал снова, на этот раз потише, и рухнул на землю.

Старк и Хэйко поспешили к упавшему коню. Тот еще дышал, но ясно было, что скоро он затихнет навсегда. Пуля разорвала животному шейную артерию. Снег потемнел от крови.

– У вас сильный конь, – сказала Хэйко. – Он сможет везти нас обоих, пока мы не добудем еще одну лошадь.

И она устроилась на крупе коня, позади Старка. Хэйко была такой легкой, что вряд ли жеребец вообще заметил дополнительную ношу.

Интересно, кто убил больше врагов в засаде, он или Хэйко?

И все ли гейши обладают столь разнообразными талантами?

* * *

Едва лишь Сохаку услышал первые выстрелы, как тут же погнал свои основные силы к завалу. И обнаружил, что восемнадцать из тридцати оставленных там людей убиты или серьезно ранены.

– На нас напали ниндзя, – сказал один из уцелевших. – Они набросились со всех сторон одновременно.

– Сколько их было?

– Нам не удалось толком их рассмотреть. С ниндзя всегда так бывает.

– Князь Гэндзи был с ними?

– Я его не видел. Но он мог находиться среди тех всадников, которые перескочили через завал. Они промчались очень быстро. И стреляли на ходу.

– Стреляли?

Хидё и Сигеру, покидая Эдо вместе с Гэндзи, прихватили с собой мушкеты. Раз велась стрельба, значит, Гэндзи здесь. Если они и вправду разделились на две или три группы, как советовал им сам Сохаку, стрелки должны были отправиться сопровождать князя.

– Вы их сосчитали?

– Да, преподобный настоятель. Самое меньшее пять. А может, даже десять.

Сохаку нахмурился. Пять или десять стрелков. Плюс к этому неизвестное количество ниндзя. Это означало, что Гэндзи получил откуда-то подкрепление. Но откуда? От кого? Неужто его союзники уже отправились ему на помощь?

– Пошли гонца к Кудо. Пусть он присоединяется к нам.

– Слушаюсь, преподобный настоятель. Следует ли отправлять гонца немедленно?

Сохаку услышал в голосе самурая нерешительность и разозлился. Неужто его люди так слабы, что одна-единствен-ная стычка настолько подорвала их дух?

– Когда же, если не сейчас?

– Прошу прощения, господин, что высказываю непрошеные предположения, но не разумнее ли будет подождать до утра?

Сохаку взглянул на тропу. В небе висел молодой месяц, и его тусклого света хватало лишь на то, чтобы человеку начали мерещиться тени среди теней. Когда у человека разыгрывается воображение, он становится уязвим, а ниндзя умело пользуются этим. И некоторые из них поддерживают Гэндзи. Быть может, какой-нибудь ниндзя следит сейчас за ними – именно затем, чтобы помешать Сохаку связаться с союзниками?

Гнев Сохаку утих.

– Хорошо, отправьте его утром.

Но на рассвете к ним самим явился гонец.

* * *

Каваками ожидал, что Гэндзи спустится с гор к берегу Внутреннего моря. Интересно, удалось ли Кудо подстрелить Сигеру? Хотя на самом деле это не так уж и важно. Даже если Сигеру все еще цел, ему недолго оставаться в живых. В двухтысячном войске Каваками пятьсот стрелков с мушкетами. Ни один фехтовальщик не выстоит против пяти сотен мушкетов – даже Сигеру.

Гэндзи придется куда хуже. Да, он князь и пользуется множеством привилегий, но он покинул Эдо без дозволения сёгуна и поплатится за это. Столь вопиющее нарушение Закона о смене места пребывания уже само по себе заставляет заподозрить в Гэндзи мятежника. А сёгун не любит мятежников. Гэндзи ожидают арест, суд и суровый приговор. Ему придется ответить на множество вопросов. Немало тайн выплывет на поверхность. Предстоит разобраться, кто о чем знал, а кто не знал.

Прежде чем Гэндзи получит приказ совершить ритуальное самоубийство, он будет унижен и опозорен. Почти двадцать лет назад Каваками соорудил искусную ловушку – и теперь она готова захлопнуться. Тогда Каваками еще не знал, что его жертвой станет Гэндзи. Князем Акаоки в то время был дед Гэндзи, Киёри, и наследником его считался никчемный отец Гэндзи, Ёримаса. Именно его и держал на примете Каваками, когда его осенила столь блестящая идея. Она была столь великолепна, что замысел Каваками совершенно не пострадал, когда одна жертва сменилась другой. Осознание собственной мудрости доставляло Каваками истинное удовлетворение. Да и кто на его месте не гордился бы собою?

– Господин, прибыл гонец от сёгуна.

– Веди. Нет, погоди. Есть какие-нибудь известия от Мукаи?

– Нет, мой господин. Кажется, он покинул Эдо. Но никто не знает, куда и почему он уехал.

Столь тревожной новости Каваками не слышал уже давно. Сам Мукаи особого значения не имел. Но он всегда был таким флегматичным, таким скучным, таким предсказуемым… Это было его главным, а возможно, и единственным достоинством. И то, что Мукаи вдруг повел себя столь нехарактерным образом, внушало беспокойство – особенно сейчас, когда само время стало беспокойным. Каваками решил, что в следующий раз, когда увидит Мукаи, выразит ему свое глубокое неудовольствие.

– Господин Каваками. – Гонец опустился на одно колено и согнулся в поклоне, подобающем самураю во время военных действий. – Господин Ёсинобу шлет вам свои приветствия.

Ёсинобу был главой сёгунского Совета. Каваками забрал у гонца письмо и поспешно распечатал его. Возможно, обстановка в столице сделалась настолько напряженной, что Совет решил применить к Гэндзи более решительные меры.

Быть может, отдан приказ немедленно уничтожить клан Окумити. Если это и вправду так, войско сегуна должно без отлагательств двинуться к прославленной крепости княжества Акаока, замку «Воробьиная туча». Поскольку отряд Каваками и так уже находится на полпути к Акаоке, неудивительно будет, если выполнять этот приказ поручат именно ему.

Но все обернулось совсем иначе.

Разочарование, постигшее Каваками, оказалось так велико, что у него заныло в груди. Совет задним числом одобрил отъезд князей и их семейств из Эдо. А кроме того, действие Закона о смене места пребывания было временно приостановлено – до дальнейших распоряжений. Итак, Гэндзи больше не предатель. Он – законопослушный князь, подчиняющийся распоряжениям сегуна.

– Сёгун тоже покинул Эдо?

– Нет, мой господин.

Гонец вручил Каваками еще одно письмо.

Сёгунский Совет приказывал всем князьям – союзникам сегуна подготовить свои войска к выступлению на равнины Канто и Кансаи, на тот случай если придется останавливать чужеземное вторжение и предотвращать попытку захвата императорской столицы, Киото, или сёгунской столицы, Эдо. В Канто войска выступят от замка Эдо, и поведет их сам сёгун. Как писал Ёсинобу, сто тысяч самураев уже готовы сражаться с захватчиками не на жизнь, а на смерть.

Каваками едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Сто тысяч самураев с мечами, несколькими устаревшими мушкетами и древними пушками! В случае вторжения чужеземцев они очень быстро превратятся в сто тысяч трупов!

– Эскадра военных кораблей успешно обстреляла Эдо, – сказал Каваками, – и не понесла никаких потерь. Что, если чужеземцы и в дальнейшем будут придерживаться подобной тактики?

– Им не удастся завоевать Японию при помощи одних лишь военных кораблей, – ответил гонец. – Рано или поздно, но им придется сойти на берег. И тогда мы перебьем их, как наши предки перебили монголов хана Хубилая.

Гонец был всего лишь одним из множества ему подобных самураев, всецело полагающихся на меч и живущих прошлым. Осадные орудия чужеземцев швыряют снаряды ростом с человека на пять миль. Их новые многоствольные пушки выплевывают пулю за пулей, с перерывом в секунду. У одной такой пушки огневая мощь больше, чем у целого отряда стрелков с мушкетами, а таких пушек у чужеземцев множество. Их ружья и пистолеты заряжаются патронами – чужеземцам не нужно возиться с порохом и пулями по отдельности. И что самое важное, пока стараниями рода Токугава японские самураи двести пятьдесят лет пребывали в дремоте, чужеземцы воевали друг с другом.

– Мы противопоставим их боевым машинам наши мечи и наш воинский дух, – молвил Каваками, – и покажем чужеземцам, из чего мы сделаны.

Из плоти. Из костей. Из крови.

– Да, господин Каваками, – откликнулся гонец, гордо выпятив грудь, – мы им покажем!

* * *

Хидё хорошо подготовил свою засаду. Он разыскал вокруг перекрестка добрую дюжину подходящих мест. У него было два мушкета – его собственный и Сигеру. Он выстрелит с одного места, потом перебежит на другое и оттуда пустит стрелу. Потом он доберется до следующего, перезарядит мушкеты и выстрелит еще раз. Конечно, Сохаку и Кудо не дураки, но все-таки они засомневаются, и неуверенность заставит их двигаться медленнее.

Но пока что никто не шел. Три ночи назад Хидё послышалось, будто ветер донес до него звуки выстрелов. Стреляли в той стороне, куда уехали госпожа Хэйко и Старк. Хидё почему-то казалось, что они благополучно ускользнули от врагов. После турнира по иайдо Хидё был очень высокого мнения о Старке. Госпожа Хэйко сейчас под надежной защитой.

А вот о князе Гэндзи Хидё беспокоился. Конечно, знание будущего поможет ему уберечься от опасности. Однако же князь сам говорил, что пророчества не всегда легко понять. Хидё чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы Старк все-таки сопровождал князя.

Потом Хидё перестал размышлять о пророчествах и сосредоточил все свое внимание на том, что творится вокруг. Сзади кто-то приближался. Неужто он, Хидё, оказался столь глуп, что враг зашел ему в тыл, а он этого даже не заметил? Хидё поднял мушкет и приготовился стрелять. Но оказалось, что в его сторону движется один-единственный человек. Человек вел под уздцы коня, волокущего за собой самодельные сани. На санях лежало два тюка – судя по виду, тела, завернутые в одеяла.

Хидё опустил мушкет. Он узнал Сигеру.

И его пробрал холод.

Чьи тела лежали на санях?

 

Глава 11

ЮКИ-ТО-ТИ

Когда второй разведчик не вернулся, Кудо забеспокоился. Когда же и третий пропал бесследно, Кудо приказал отступать. Впоследствии он понял, что это было ошибкой. Отступающие самураи куда меньше уверены в себе, чем самураи, идущие вперед.

Кудо увидел, что в их сторону скачет один из воинов тылового охранения.

– Господин, остальные исчезли!

– Что значит «исчезли»?

– Вот только что они были, а мгновение спустя их не стало! – Самурай испуганно оглянулся через плечо. – Кто-то охотится на нас.

– Сигеру! – вырвалось у другого самурая.

– Возвращайся назад, – велел Кудо. – Ты, ты и ты – пойдете с ним. Люди так просто не исчезают. Найдите их.

Самураи, на которых указал Кудо, переглянулись. Никто из них не спешил выполнять приказ.

Кудо уже готов был строго наказать их, когда всадник, ехавший в голове колонны, вскрикнул и судорожно вцепился в древко стрелы, вошедшей ему в правую глазницу.

* * *

Сигеру предпочел бы, чтобы Кудо со своими людьми продолжали погоню – хотя бы еще недолго. Тогда он убил бы половину этих предателей, пока они наступают, и вторую половину – когда они начнут отступать. В этом содержалась некая приятная симметрия. К несчастью, он не имел сейчас возможности считаться с подобными эстетическими соображениями.

Сигеру посмотрел на огромную каменную постройку, видневшуюся среди деревьев. Огромные трубы извергали в небо потоки зловонного дыма. Темные хлопья пепла падали с неба, словно тени мертвых снежинок, укрывая все вокруг черным покровом. Жалкие, робкие люди в одинаковой бесформенной серой одежде, стриженные почти налысо, толкали самодвижущиеся повозки прочь от здания и выстраивали их аккуратными рядами. Земля дрожала – быть может, от смеха демонов?

Пока что видения оставались мимолетными и полупрозрачными, и потому их можно было терпеть. Но они быстро становились более живыми и более абсурдными. Они являлись все чаще и делались все более убедительными – вот что хуже всего. Пока что Сигеру еще способен был различать видения и реальность. Но это долго не протянется.

С того момента, как он расстался с Гэндзи, минуло всего два дня. Если все и дальше пойдет с такой скоростью, еще через два дня он снова превратится в законченного безумца – такого, каким был во время пребывания в монастыре Мусиндо. В подобных обстоятельствах следовало считать добродетелью не терпение, а поспешность.

Конь Сигеру почти бесшумно ступал по заснеженному лугу. Вчера Сигеру доверился инстинкту животного и проехал прямо сквозь огненную тюрьму, в которой сидели сломленные люди. Сегодня у Сигеру уже не хватало силы воли поступать так, и он объезжал возникающие перед ним видения.

У Кудо – шестнадцать человек. Должно быть, он взял с собой лучших стрелков, каких только сумел найти. Возможно, они бы и вправду неплохо стреляли, если бы успевали увидеть цель. Но они не обладали ни дисциплиной, ни мужеством. Стоило убить четверых, и остальные обратились в бегство, спасаясь от одного-единственного невидимого врага. Сигеру порадовался, что среди этих самураев нет его учеников. Ему было бы неприятно.

Сигеру пустил стрелу в горло очередному всаднику. Он не стал дожидаться и смотреть, достигла ли стрела цели. Сдавленный вскрик и пальба – достаточно красноречивый ответ. Пули били в стволы деревьев и со свистом проносились сквозь листву, но свистели они вдалеке. Никто не стрелял в ту сторону, куда на самом деле скрылся Сигеру. Жалкая картина. Возможно, чужеземцам на завоевание Японии понадобится куда меньше времени, чем он предполагал. И они ее, несомненно, завоюют, если нынешние самураи таковы.

Некоторое время Сигеру наблюдал, как Кудо пытается заставить своих людей занять оборону под прикрытием нескольких могучих сосен. А потом, пока предатели продолжали палить куда-то в белый свет, зашел им в тыл.

* * *

Кудо кипел от злости. Ситуация делалась все более нелепой. Пятнадцать человек с мушкетами окружены одним-единственным противником. То, что этот противник – Сигеру, роли не играло. Если бы дело решали мечи, это, конечно, было бы очень важно. Но ведь сейчас современные стрелки противостояли одному отжившему свое безумцу. Они вполне могли застрелить его, прежде чем он приблизится к кому-либо из них на расстояние удара мечом. Да, правда, Сигеру вдобавок ко всему мастерски владел луком. Пять трупов служили тому подтверждением. Если бы люди Кудо не забыли о дисциплине, они сумели бы по полету стрелы определить, где именно находится Сигеру.

Кудо почти час оставался на прежнем месте, хотя непосредственная угроза уже миновала. Он знал, что Сигеру давно ушел – возможно, для того, чтобы подготовить очередную засаду. Но он, не двигался с места, чтобы дать своим людям возможность успокоиться. Если они не преодолеют страха и не вспомнят, что превосходят врага и по численности, и по вооружению, то всем им действительно грозит серьезная опасность.

– Не следует ли нам сдаться? – спокойно поинтересовался Кудо. – Думаю, да. В конце концов, нас всего лишь в пятнадцать раз больше, у нас лишь мушкеты – против его лука, и мы окружены. По крайней мере, мне так кажется. Только вот я никак не пойму: как это один человек окружил пятнадцать? Прошу, поведайте мне эту тайну.

Самураи пристыженно переглянулись.

– Простите нас, господин Кудо. Мы допустили, чтобы слава Сигеру застила нам глаза. Вы, несомненно, правы. Нам вовсе незачем жаться друг к другу, словно перепуганные дети.

– Так что, вы готовы снова вести себя как самураи?

– Господин!

Все поклонились.

Кудо разбил своих людей на три пятерки. Они должны были ехать по отдельности, но в пределах видимости друг друга. Тогда расстояние будет достаточно велико, и Сигеру сможет обстреливать лишь одну группу, а другие тем временем вычислят, где он находится, и тогда в ход пойдут все пятнадцать мушкетов.

– Даже если мы не подстрелим его с первого раза, – сказал Кудо, – мы его засечем. И тогда три наши группы играючи догонят его, окружат и расстреляют.

– Да, господин.

Кудо повел одну из групп по левому склону горы – открытому пространству. Хоть бы Сигеру напал сперва на них! С каким удовольствием он всадит пулю в лоб этому сумасшедшему! Но поскольку Сигеру всегда действовал не так, как от него ожидают, то, скорее всего, сперва он нанесет удар по средней группе, где на него обрушится наиболее плотный огонь. Следовательно, он нападет сзади. Кудо смотрел вперед. Но внимание его было сосредоточено на том, что происходит сзади. Он мог себе позволить полагаться не на зрение, а на ощущения. Сигеру – не единственный истинный самурай в их клане.

Справа из-за деревьев стрелой вылетела лошадь без седока.

Ни один из людей Кудо не выстрелил.

Что произошло? Лошадь убежала или Сигеру намеренно отпустил ее, чтобы отвлечь их внимание? Неважно. Если такова была его тактика, то она не сработала. Никто не запаниковал. А Сигеру теперь без лошади. Кудо почувствовал себя значительно увереннее.

Неяркое зимнее солнце катилось по пологой дуге к краю небосклона, а нападения все не было. Сигеру дожидался темноты, чтобы уменьшить преимущество, которым обладал Кудо благодаря перевесу в численности. В темноте они, разбитые на три группы, станут легкой добычей. Но лишь в том случае, если они и дальше будут придерживаться той же тактики. А Кудо отнюдь не собирался так поступать.

Он внимательно огляделся по сторонам. Давно известно: кто выбирает поле боя, у того и ключ к победе. Долина расширялась. Посреди долины возвышался небольшой холм, заснеженный островок, над которым вздымались семь сосен. Если устроиться здесь на ночь, то они смогут беспрепятственно наблюдать за всеми подходами к стоянке. Даже при молодой луне нельзя не заметить человека на фоне недавно выпавшего снега. Прекрасно.

Именно идеальность условий и заставила Кудо насторожиться. Что видит он, то видит и Сигеру. Там наверняка ловушка.

– Будьте осторожны. Внимательно следите за кронами деревьев. Возможно, он прыгнет нам на головы.

Отряд двинулся вперед, держа мушкеты наизготовку. Когда они добрались до подножия холма, Кудо отправил наверх семерых, по одному на каждое дерево.

– Никого нет, господин.

Что-то здесь не так. Все инстинкты воина твердили Кудо об этом. Он медленно обошел вокруг холма. Тут негде спрятаться даже столь искусному человеку, как Сигеру. И все равно Кудо было не по себе.

– Господин?

Возможно, увидев, насколько это место удобно, как для засады, так и для обороны, Сигеру двинулся дальше. Впереди на тропе есть узкий проход – там один человек с легкостью задержит отряд. Быть может, Сигеру ждет их там. Быть может.

В конце концов, решив, что тянуть дальше смысла нет, Кудо сказал:

– Останавливаемся на ночь. Стражу будем нести поочередно, по пятеркам.

– Да, господин.

У подножия холма, где запах сосен усилился, Кудо вдруг остановился.

– Назад!

– Вы его видите, господин?

Кудо никого не видел. Но он совершил ошибку и уразумел это лишь сейчас. Он смотрел вверх. Вниз он не смотрел. С сосен опало множество игл, и три ложбинки были засыпаны этими иглами.

Кудо извлек меч из ножен.

– Прикройте меня.

Он приблизился к ближайшей ложбине и с размаху вонзил катана в мягкий хвойный покров. Ничего. Вторая и третья ложбинки тоже оказались пусты.

Сигеру не было наверху. Его не было внизу. Больше ему негде прятаться. Значит, он не стал устраивать здесь ловушку. Сигеру безумен, но все-таки по-своему очень, очень умен. И терпелив. Скрытность и терпение неразлучны.

– Привяжите лошадей. Ты – лезь на сосну. Будешь наблюдать.

Сигеру подстерегает их где-то в другом месте. Возможно, этой ночью им ничего не грозит. По крайней мере, так говорил здравый смысл.

Но Кудо не мог уснуть. Он еще раз сходил к ложбинкам и потыкал в них мечом.

Тут его окликнул часовой, сидевший на дереве:

– Господин, сюда движется лошадь. Всадника не видно.

Боевой конь Сигеру. Он приблизился на некоторое расстояние, заржал, потом отскочил в сторону, как будто хотел подойти поближе, но не решался.

– Он хочет присоединиться к нашим лошадям, – сказал часовой.

Поведение жеребца было вполне понятно. Боевых коней приучают не доверять никому, кроме хозяина.

Но вот почему он вообще сюда явился? Действительно ли он ищет общества себе подобных? Или что его гонит?

Тревога, снедавшая Кудо, усилилась. Тут явно крылась какая-то хитрость. Кудо выглянул из-за сосны.

– Ты уверен, что на лошади никого нет?

– В седле – никого, господин, и на боках тоже.

– А под животом?

Часовой присмотрелся повнимательнее.

– Не думаю, господин. Силуэт кажется совершенно нормальным.

– Ты готов поручиться за это жизнью?

– Нет, господин, – быстро откликнулся часовой.

– Застрели коня.

– Слушаюсь, господин.

Кудо отнял руку от ствола и обнаружил, что испачкал ладонь. Ствол сосны расщепился, и по коре протянулась необычно широкая и густая полоса смолы. Древняя сосна источена возрастом, болезнью, бурей, вот и растрескалась. Когда часовой наверху пошевелился, устраиваясь поудобнее, дерево угрожающе заскрипело. Этот звук породил отклик в душе Кудо. Все-таки деревья и люди похожи…

– Лучше спустись и залезь на другое дерево, – велел Кудо. Старый ствол может и не выдержать отдачи при выстреле из мушкета.

– Слушаюсь, господин.

Кудо повнимательнее присмотрелся к линии, по которой расщепилось дерево. Она образовывала необычный узор, как будто здесь была… дверь!

И внезапно сосновый ствол распахнулся.

Кудо узнал безумное, измазанное смолой лицо. В тот же миг клинок вошел ему в грудь, пронзил сердце и вышел из спины. Интуиция не подвела Кудо. Он был прав, подозревая что-то неладное, но уже не успел порадоваться своей прозорливости.

* * *

Сигеру, залитый кровью предателей, рубил одновременно и людей, и демонов. Он слышал крики и выстрелы, но они звучали приглушенно, словно доносились издалека. Все это перекрывал рев огромных металлических стрекоз, нависающих у него над головой.

Из глаз стрекоз били слепящие лучи света.

Круглые крылья стрекоз непостижимым образом вращались над спинами.

Детеныши стрекоз – уродливо вытянутые металлические червячки – с огромной скоростью проносились мимо Сигеру, словно шли по следу. И сквозь отверстия в них виднелись тела тысяч обреченных, сбившихся в груду.

Сверкающие клинки описывали дуги и окружности.

Кровь била фонтаном.

На снег падали тела и части тел.

Люди кричали и умирали, и в конце концов остался лишь один кричащий человек.

Сигеру кричал до тех пор, пока воздух в легких не закончился и сознание не покинуло его.

Лишь после этого стрекозы исчезли.

* * *

Он пробудился от видения бессчетных миллионов. Повсюду, насколько хватало глаз, кишели люди – словно насекомые. Столпы из камня, стекла и стали возносились к облакам. Внутри этих столпов было еще больше народу; люди набивались туда, словно трутни в улей. Множество гнезд располагалось под землей – толпы людей с безжизненным, тусклым взглядом проходили сквозь врата и исчезали под землей.

Он споткнулся и упал на труп лошади. Холм был усыпан телами. Его собственный конь стоял неподалеку и с подозрением наблюдал за ним.

Когда Сигеру поднял взгляд, видение развеялось. Надолго ли?

Он принялся осматривать мертвых. Кудо лежал лицом вниз рядом с расщепленным стволом упавшей сосны. Сигеру ухватил покойника за волосы и отсек ему голову. Когда он вернется в «Воробьиную тучу», то насадит эту голову на копье и оставит гнить у въезда в замок.

– Тебе не придется скучать в одиночестве, – сказал Сигеру, обращаясь к отрубленной голове. – К тебе скоро присоединятся твоя жена и дети.

Ему пришлось два часа улещивать коня, прежде чем жеребец вновь позволил сесть на себя. Сигеру поскакал на север. Только бы не опоздать!

* * *

Все вокруг было в огне. Он находился в Эдо, и Эдо горел. Небо было усеяно не облаками – крылатыми цилиндрами. Из этих цилиндров сыпались бочки; падая, они рассыпались на пышущие жаром угли, а те взрывались, поджигая все вокруг.

Вокруг бушевала огненная буря, и нечем было дышать.

Среди руин виднелись обгорелые останки людей, застигнутых в момент совокупления.

Сигеру сжал поводья и позволил коню самому выбирать путь.

Если он проведет еще сутки вдали от своего племянника, то станет поздно.

* * *

Увидев вдали всадников, семь человек в лохмотьях бросились в ближайшие кусты и затаились. Они были вооружены кто во что горазд: три пики, четыре копья, старинный длинный меч с обоюдоострой заточкой и два кремневых пистолета – без кремней, пороха и пуль. Это были мальчишки, но страх и лишения оставили жестокий след на их лицах и состарили их до срока. Семь пар запавших глаз, выступающие челюсти и обтянутые кожей губ зубы. Их лица превратились в черепа, едва покрытые плотью.

– Если мы убьем его, то сможем съесть его лошадь, – мечтательно сказал один.

Его сосед насмешливо фыркнул:

– Как мы съели тех двух лошадей?

– Откуда нам было знать, что у них пистолет?

– И какой пистолет! – вмешался в разговор третий. – Он выстрелил много раз подряд, и его ни разу не перезаряжали!

– Я уверен, что Итиро и Сансиро он тоже восхитил, только вот не знаю, где они теперь, в Чистой земле или в царстве демонов.

У первого вырвалось сдавленное рыдание:

– Мы были из одной деревни. Мы вместе выросли. Как я теперь посмотрю в глаза их родителям? Или родителям Синити?

– Синити уже месяц как мертв. С чего вдруг ты вспомнил о нем?

– Ему следовало вместе с нами кинуться в лес. А он, как дурак, побежал вдоль дороги.

– Ему отсекли руку.

– Ему развалили голову надвое.

Хотя с тех пор действительно миновал уже месяц, они помнили то происшествие в мельчайших подробностях. Ведь именно с него началось преследующее их сплошное невезение. Их забрали из родных деревень и вели к берегу Внутреннего моря, где расположились войска князя Гэйхо. И тут их отряд повстречался с самураями из другой провинции. Их было немного, но они были яростны и беспощадны. В короткой схватке десятеро из отряда погибли, а остальные разбежались. Все командиры погибли, и они не знали, что делать дальше. А потому пошли, куда глаза глядят. Они жили на подножном корму, подобно оленям и кроликам. Они были крестьянами, а не охотниками. Они пытались выследить какую-нибудь дичь, но у них ничего не получалось. Два дня назад, обезумев от голода, они напали на самурая, выглядевшего хрупким и изящным, словно девушка, и его спутницу-чужеземку, – а в результате Итиро и Сансиро пали под пулями.

Первый парень коснулся деревянных четок, висящих у него на шее.

– Наверное, мне следует вернуть эти четки его матери и попросить прощения за то, что он умер, а я жив.

– Да брось! Ты хочешь повидаться не с его матерью, а с его сестрой. Она такая красотка!

– Мы больше не увидим ничьих матерей и сестер. Вы что, забыли? Мы же дезертиры! Дурачье! Их казнят за наше преступление вместе с остальными нашими родичами или продадут в рабство. А то и уже продали или казнили.

– Ну, спасибо. Ты утешишь…

– Может, у этого самурая нет пистолета.

– Зато есть два меча. Тоже не порадуешься.

– Смотри! Он ранен.

И вправду, на одежде приближающегося путника темнели пятна крови. Лицо и волосы тоже были покрыты коркой засохшей крови. Внезапно он натянул поводья и заставил коня остановиться.

– Нет-нет, – сказал самурай. – Не сюда. Здесь их слишком много.

– Что он увидел?

– Что-то, чего нет. Он потерял много крови. Наверное, он умирает.

– В таком случае нам наконец-то повезло. Давайте нападем на него.

– Подожди. Он движется сюда. Мы захватим его врасплох.

– Вот сюда, за башни, – сказал самурай. – Мы прокрадемся за ними.

И заставил коня свернуть с тропы. Настороженно оглядываясь через плечо, он поехал к каменистому склону, на котором прятались семеро дезертиров.

– Я уже чувствую запах конины, – сказал один из дезертиров и облизнулся.

– Тише. Не шевелитесь. А теперь – все вместе. Давай!

* * *

Он был привязан к сиденью и не мог сбежать. Неведомая сила прижала его к спинке. Уши заполнил слабый непрерывный вой, какой бывает при очень сильном ветре, только этот ветер был не живым, а мертвым. Стены изгибались, образуя небольшую камеру высотой чуть больше человеческого роста. Узкую и очень длинную. Впереди, позади и справа стояли такие же сиденья, и в них тоже сидели привязанные пленники. Слева располагалось маленькое круглое окно. Сигеру не хотел смотреть в него, но чья-то воля, превосходящая его собственную, вынудила его повернуть голову.

Он увидел огромный город, сверкающий огнями. Город стремительно уходил куда-то вниз. То ли город проваливался в преисподнюю, то ли комната, в которой сидел Сигеру, отрывалась от земли. И то, и другое казалось равно невозможным.

Он пока еще не превратился в раба. Но вскоре превратится. Разум его находился в когтях у демонов, и эти когти сжимались.

* * *

Сигеру видел все вокруг через кровавую дымку. Он бросил поводья и выхватил мечи. Пусть конь делает, что хочет. А сам он будет убивать демонов, пока у него остаются силы. А потом умрет.

Сигеру больше не осознавал, где находится. Со всех сторон его окружали камень и сталь. Лишь изредка где-то виднелись деревья и кусты, чахлые, словно непрошеная поросль сорняков. В отдалении гигантские трубы извергали в небо дурно пахнущий дым. Улицы бескрайнего города заполняли печальные люди, сломленные рабы незримых господ. Во все стороны убегали дороги, вымощенные необыкновенно ровным камнем. По ним двигались бесчисленные металлические повозки. Они еле ползли, выплевывая из торчащих сзади трубок клубы вонючего газа. Люди здесь не жили, а медленно умирали. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь серый туман. Даже горящие трупы, и те так не воняют.

Казалось, будто никто ничего не замечает. Люди сидели в своих повозках или бродили по улицам, на каждом шагу вдыхая яд. Они выстраивались аккуратными рядами на помостах и терпеливо ожидали, пока их сожрут металлические черви.

* * *

Сигеру остановился. Он стоял по пояс в снегу. Рядом кто-то фыркнул. Сигеру стремительно развернулся, вскинув мечи и приготовившись отразить очередное нападение демонов. Но это был всего лишь его собственный конь. Он брел в снегу по проложенной Сигеру тропе. Сигеру огляделся по сторонам. Он выбирался из лощины. Вокруг были лишь сугробы и деревья. Неужто видения ушли? Он не смел надеяться на такое счастье.

Стоп!

Что-то свисало у него с плеча.

Человеческая голова. Нет, не одна. Восемь.

Сигеру с гневным возгласом отсек лишние головы, внезапно выросшие у него на теле. Одержимость демонами превратила его самого в чудовищную насмешку над человеческой жизнью. Оставался единственный путь к спасению – смерть. Сигеру бросил катана и повернул вакидзаси острием к себе, метя в сердце.

Последняя голова подкатилась к небольшой груде валежника, усыпанной снегом. Мертвое лицо смотрело прямо на Сигеру. Это был Кудо. Сигеру опустил меч. Он помнил, что, обезглавив Кудо, привязал голову к седлу. Когда же он успел перевесить ее на плечо?

Сигеру осмотрел себя. Несколько неглубоких ран, да и те он нанес сам, когда отсекал головы. Ничего серьезного. Значит, он не переродился. Сигеру поднял одну из голов за волосы. Узла волос на макушке не оказалось. Не самурай. Незнакомое истощенное лицо. Когда же он убил его? Прочие головы тоже ничего ему не подсказали.

Сигеру взглянул в небо. Оно сияло чистейшей голубизной. Такое небо бывает лишь зимой и только вдали от людских селений. Никаких чудовищных стрекоз. Он не слышал завывания демонов. Видения пропали. Впервые он самостоятельно пришел в себя после столь тяжкого приступа. Быть может, в последнее время он был вменяем вовсе не благодаря Гэндзи. Быть может, некий загадочный механизм временами избавляет его от мучений, если ему удается пережить следующий приступ безумия. Видения, засосавшие его сейчас, были подобны тем, что привели к заточению в монастыре Мусиндо. Возможно, вскоре они прекратятся сами собою.

Сигеру спустился вниз по склону, туда, где валялась голова Кудо.

Снежный холмик, возле которого остановилась голова, показался ему каким-то странным. Ветви лежали слишком правильно. Они не попадали сами – их кто-то уложил.

Сигеру отложил голову в сторону, извлек меч и подошел к подозрительному сугробу. Ветви образовывали треугольник. Такой шалаш мог бы соорудить стрелок, сидящий в засаде. Но почему именно здесь? Сигеру встал так, чтобы не оказаться на линии огня, и поскреб снег острием меча. Ком снега провалился внутрь.

Сугроб оказался полым.

Внутри лежали два тела.

 

Глава 12

«СУДЗУМЭ-нокумо»

Эмилия все тщательно продумала. Она готова была сказать князю Гэндзи, что теперь они с Мэтью помолвлены. Что таков обычай ее единоверцев: если один умирает, другой занимает его место. Что ее грядущий брак с Цефанией основывался на вере, а не на любви, – так же, как и брак с Мэтью.

Все это, конечно, было притянуто за уши, но Эмилия надеялась на разницу культур; авось ее объяснение все-таки покажется японцам правдоподобным! Ведь множество японских обычаев просто не укладывались у нее в голове. Должно быть справедливым и обратное. Тогда ее слова не вызовут подозрения.

Мэтью согласился подтвердить, что они и вправду жених и невеста. Это хорошо. А со временем она уж как-нибудь отыщет другую причину, которая позволила бы ей остаться в Японии, ведь на самом деле Мэтью не собирается жениться на ней, да и она не желает выходить за него замуж. Ничего. Настанет срок, и она что-нибудь придумает. Обязательно. Ведь у нее просто нет другого выхода. Она никогда не вернется в Америку. Никогда и ни за что.

К огромному облегчению Эмилии – она толком не умела врать, – ей не пришлось отстаивать свое право не покидать Японию. Когда князь Гэндзи объявил, что они переезжают из Эдо в Акаоку, его княжество, находящееся на острове Сикоку, он просто счел само собой разумеющимся, что Эмилия и Мэтью едут с ним.

И вот теперь она путешествовала вместе с утонченным молодым князем. Мэтью и госпожа Хэйко уехали в другую сторону. Дядя князя, Сигеру, вернулся по их следам. Хидё остался у перекрестья дорог. Хотя никто об этом не говорил, ясно было, что японцев беспокоит возможная погоня. А что означал обстрел с моря? Неужто кто-то из империй-преступников – Британия, или Франция, или даже Россия – напал на Японию, чтобы сделать ее своей колонией? Эмилия была уверена, что Соединенные Штаты не могут быть причастны к столь аморальным действиям. Америка сама некогда была колонией и ненавидела любые попытки подчинить независимые народы. Да, Америка одобрила политику открытых дверей, позволяющую всем народам беспрепятственно общаться меж собой, и не признавала притязаний империй на якобы законно принадлежащие им сферы влияния. Эмилия хорошо помнила, как это объяснял Цефания. Наверно, теперь ей следует снова называть его не Цефанией, а мистером Кромвелем. Царствие ему Небесное.

В долине было не так холодно, как наверху, в горах. Утром они свернули на юго-запад. Эмилия определила это по солнцу. Они ехали по тропе вдоль мелкого ручья; течение было таким быстрым, что ручей не замерзал до конца. Снег местами слежался в плотную корку, и теперь эта корка похрустывала под копытами лошадей.

– А как по-вашему будет снег? – поинтересовалась Эмилия.

– Юки.

– Юки. Красивое слово.

– Если нам придется задержаться здесь, оно перестанет казаться вам красивым, – сказал князь Гэндзи. – Здесь неподалеку есть небольшая хижина. Скромный приют, но все лучше ночевки под открытым небом.

– Я выросла на ферме; я привычна к скромности и простоте.

Гэндзи весело улыбнулся:

– Представляю себе! А что вы выращивали? Думаю, не рис!

– Мы выращивали яблоки.

Эмилия ненадолго умолкла, вспоминая счастливые годы детства, своего красивого отца, красавицу-мать, милых младших братьев… А больше она ничего не стала вспоминать, чтобы не позволить недавнему прошлому отравить ее былое счастье.

– Рисовые плантации и сад ничуть не схожи между собою. Однако же мне кажется, что самая суть работы земледельца повсюду одинакова, что бы он ни выращивал. Он всегда зависит от времен года и превратностей погоды, и это главное.

– Превратностей?

– Превратности – неожиданные изменения. Единственное число – превратность.

– Ага. Превратность. Спасибо.

Он запомнит это слово. Он запоминает каждое новое слово, которое сообщает ему Эмилия. Его способности произвели на девушку глубокое впечатление.

– Вы быстро учитесь, князь Гэндзи. За эти три недели ваше произношение заметно улучшилось и словарь расширился.

– Это всецело ваша заслуга, Эмилия. Вы – необыкновенно терпеливый наставник.

– С хорошим учеником всякий учитель покажется хорошим, – сказала Эмилия. – И конечно же, если превозносить наставника за достижения ученика, то следует отдать должное и Мэтью.

– За успехи госпожи Хэйко – несомненно. А своими я обязан исключительно вам. Мэтью я понимаю гораздо хуже. Мне показалось, или ваше произношение действительно несколько отличается?

– Вы совершенно правы.

– Вы произносите слова четко, без растягивания – это чем-то напоминает речь японцев. А он говорит – будто напевает, вот так…

И Гэндзи столь похоже воспроизвел ленивый, тягучий выговор Мэтью, что Эмилия расхохоталась.

– Прошу прощения, князь. Вы так похоже его передразнили!..

– Вам не за что извиняться. Однако же ваш смех вызвал у меня некоторое беспокойство.

– В самом деле?

– Да. В Японии мужчины и женщины говорят по-разному. Если какой-нибудь мужчина вдруг заговорит как женщина, то все станут насмехаться над ним. Надеюсь, я не совершил подобной ошибки с вашим языком.

– О нет, князь Гэндзи! Уверяю вас, вы говорите как настоящий мужчина! – выпалила Эмилия и покраснела. Она ведь совсем не то хотела сказать! – Мы с Мэтью выговариваем звуки по-разному вовсе не потому, что он – мужчина, а я – женщина. Просто он из Техаса – это на юге нашей страны. А я из Нью-Йорка. Это на севере. Английская речь в этих краях различается довольно сильно.

– Очень рад это слышать. В Японии насмешка – могущественное оружие. Многие умирали из-за нее, и многие убивали.

Да, Цефания упоминал о том, что японцы невысоко ценят жизнь. Они убивают и умирают по самым нелепым поводам. Если два самурая на улице вдруг случайно зацепятся друг за друга ножнами, тут же последует поединок. И прекратится он лишь со смертью одного из участников.

«Это наверняка преувеличение».

«Ты когда-нибудь слышала, чтобы я что-нибудь приукрашивал?»

«Нет, сэр».

«Не сэр, а Цефания. Не забывай: я теперь твой нареченный жених».

«Да, Цефания».

«Их обостренное чувство чести приводит к неслыханным крайностям. Если заговорить с самураем недостаточно вежливо, он воспримет это как оскорбление и решит, что собеседник насмехается над ним. Если обратиться к нему слишком вежливо, результат будет тот же самый. „Погибели предшествует гордость, и падению надменность“».

«Аминь», – сказала Эмилия.

«Мы должны на собственном примере научить их смирению и тем самым привести к спасению».

«Да, Цефания».

– Значит, когда в Японии заговорят по-английски, я могу быть уверен, что у меня правильное произношение? – спросил князь Гэндзи.

– Несомненно.

– Спасибо, Эмилия.

– Не за что, князь Гэндзи. Можно, я исправлю построение фразы?

– Пожалуйста.

– Вы сказали: «Когда в Японии заговорят по-английски». Слово «когда» предполагает, что речь идет о чем-то неизбежном. Здесь же уместнее употребить слово «если».

– Я и говорил о неизбежном, – откликнулся Гэндзи. – Мой дед предсказал, что так будет.

– Предсказал? Простите, князь, но в это трудно поверить. С чего бы вдруг вашим соотечественникам вздумалось учить наш язык?

– Он не сказал, почему так произойдет. Он предвидел лишь результат – не причину.

Эмилия решила, что князь неправильно выбрал слово.

– Предвидеть – это значит знать что-то заранее.

– Да.

– Но ведь не мог же он знать о чем-то прежде, чем это произойдет?

– Он это знал.

Эмилию пробрал озноб. Гэндзи утверждает, будто его дед обладал силой, даруемой лишь избранникам Божьим. Это богохульство. Надо попытаться уговорить его не совершать столь ужасного греха.

– Князь Гэндзи, лишь Иисусу Христу и пророкам Ветхого Завета открывалось грядущее. Мы же должны теперь стараться понять их слова. Иных пророчеств быть не может. Христианам не полагается верить в такое.

– Вера тут ни при чем. Если б это был вопрос веры, я мог бы решать, верить или нет. И мне было бы намного проще жить.

– Иногда люди строят предположения, и если предположения по какой-то случайности оправдываются, их называют пророчествами. Но сходство здесь лишь внешнее. Одни лишь пророки могли милостью Божьей прозревать будущее.

– Я бы не назвал это милостью. Это куда больше похоже на фамильное проклятие. У нас нет выбора – мы рождаемся такими. Только и всего.

Эмилия ничего не ответила. Что тут можно сказать? Гэндзи говорил так, будто на самом деле был убежден в том, что обладает подобным даром. Если он будет упорствовать в своем мнении, то не просто окажется проклят за богохульство, – он рискует лишиться рассудка. Иллюзии заставят его во всем находить несуществующие знаки и предзнаменования, а воображение дополнит остальное. Ей нужно быть терпеливой. Терпеливой и старательной. Заблуждения, укоренявшиеся столетиями, не изживешь ни за день, ни за неделю, ни за месяц.

От осознания собственной праведности у Эмилии потеплело на душе. Господь недаром направил ее сюда. И теперь она поняла, в чем заключается ее миссия. Эмилия мысленно дала обет Богу. Она спасет душу князя Гэндзи, даже если это будет стоить ей жизни. Быть может, Господь явит им обоим свое безграничное милосердие.

Некоторое время они ехали в молчании.

Когда тень гор наползла на долину, князь Гэндзи сказал:

– Если мы поедем по тропе, то не успеем добраться к хижине до наступления ночи. Давайте попробуем пройти здесь. Правда, нам придется вести лошадей, а не ехать на них. Как вы полагаете, вам это под силу? Здесь гораздо ближе.

– Да, я справлюсь.

Они свернули и вместо того, чтоб двигаться вдоль ручья, направились вверх по пологому склону. Неподалеку от вершины им встретилась небольшая заснеженная луговина. При ее виде Эмилию захлестнули воспоминания. У них в Яблоневой долине была очень похожая. И даже снег лежал так же. Действительно ли она по чистой случайности набрела на пейзаж, столь живо воскрешающий в ее памяти давно минувшие дни? Или просто ее тоска придала чужеземному пейзажу сходство с тем, родным и знакомым?

– Какое чудное место для снежных ангелов, – невольно вырвалось у девушки.

– Что такое снежные ангелы?

– А вы никогда их не делали?

– Никогда.

– Тогда давайте я вам покажу. Это быстро, буквально одна минутка.

Эмилия присела на снег, стараясь двигаться так, как подобает леди. Она легла на спину и раскинула руки и ноги, следя за тем, чтобы подол юбки не поднялся выше щиколоток, а потом энергично замахала конечностями. И рассмеялась, сообразив вдруг, как глупо она сейчас выглядит. Закончив, она поднялась, не смазав отпечатка на снегу.

– Вот, видите?

– Возможно, чтобы различить ангела в этом изображении, нужно сперва хорошенько представить его себе.

Эмилия искренне огорчилась. Ведь у нее и вправду получился замечательный снежный ангел!

– Возможно.

– Эмилия!

– Что?

– Могу я полюбопытствовать, сколько вам лет?

– Через месяц будет семнадцать.

– А! – произнес Гэндзи таким тоном, словно ему все стало ясно. Так говорят дети о взрослых.

– А вам сколько? – поинтересовалась Эмилия. Вообще-то она, конечно, поддалась раздражению. Иначе она никогда не стала бы вести себя так грубо.

Но князь Гэндзи не успел ответить на ее вопрос.

Из-за деревьев выскочили несколько человек. Издавая громкие боевые кличи, они накинулись на Гэндзи, метя в него копьями и пиками. Гэндзи успел выхватить меч и отразить удар первого нападающего, но в тот же миг две пики ударили его в спину. Круг нападавших сомкнулся.

Потрясенная Эмилия застыла, не в силах даже шелохнуться.

Гэндзи упал, и нападающие разразились победными воплями. Снег окрасился кровью.

– Гэндзи! – вскрикнула Эмилия.

Это имя заставило их остановиться. Неизвестные – их было девять человек – отскочили, и на лицах их отразился страх. Эмилия слышала, как они несколько раз со страхом повторили имя Гэндзи. А потом до нее донеслось еще одно знакомое имя.

* * *

– О нет! Это же племянник Сигеру!

– Какой ужас! Нам посчастливилось застать врасплох самурая – и это оказался князь Гэндзи!

– Лошадь князя на вкус ничуть не хуже любой другой.

– Сигеру явится по наши души. И он не станет убивать нас быстро. Я слыхал, он любит сперва помучить.

– Нам нужны эти лошади. Я не хочу больше голодать.

– Лучше я буду голодным, чем мертвым!

– Согласен. Давайте извинимся и уйдем.

– Смотрите!

Князь лежал неподвижно. Уродливая чужеземная женщина склонилась над ним и что-то бормотала на своем грубом наречии. Вокруг князя расплывалось алое пятно.

– Теперь мы не можем остановиться. Слишком поздно.

– Давайте сперва попользуемся женщиной, а потом убьем ее.

– Что ты такое говоришь? Мы же не преступники!

– Нет, преступники. Что нам мешает поступить так? Все равно больше одного раза нам головы не отрубят.

– Тебе что, не интересно посмотреть, какая она? Я слыхал, будто у чужеземцев тело покрыто шерстью, как у дикого кабана.

– А я слыхал, будто это больше похоже на мех норки, во всяком случае здесь, внизу.

Мужчины уставились на Эмилию.

– Погодите. Сперва надо убедиться, что князь вправду мертв. Самураи – странные существа. До тех пор, пока он дышит, он способен убивать.

– Да умер он! Видишь? Она разговаривает с ним, а он не отвечает.

– Не будем рисковать. Перережьте ему горло.

* * *

Эмилия не знала, что ей делать. Она чувствовала, как теплая кровь Гэндзи пропитывает его и ее одежду и мгновенно застывает. Князь был ранен в грудь и в спину. Нужно как можно быстрее остановить кровотечение, иначе он умрет. Сквозь одежду Эмилия не могла разобрать, куда именно он ранен и насколько серьезны эти раны. Прежде всего надо раздеть его. Но вдруг она потревожит раны и князь умрет еще быстрее? Положение было ужасное. Но если ничего не предпринять, он точно умрет!

Когда у нее вырвалось имя Гэндзи, бандиты на миг остановились и попятились.

Теперь они стояли и о чем-то спорили, время от времени поглядывая в сторону Гэндзи. Несколько раз в их речи проскользнуло имя Сигеру. Потом четверо вроде бы собрались уходить, но их главарь указал на Гэндзи и произнес несколько слов. Должно быть, он переубедил своих людей, поскольку все остались на месте.

– Быть может, они раскаялись в своих деяниях, – сказала Эмилия, – и теперь помогут нам, чтоб загладить свою вину.

Гэндзи дышал, но не отвечал.

– Все мы в воле Господней.

Тем временем разбойники прекратили спор и снова приблизились к ним. Эмилия подумала, что они хотят им помочь. В конце концов, они ведь остановились. И они упоминали имя Сигеру. Это внушало ей надежду. А потом Эмилия увидела у них в руках ножи.

Эмилия прижала Гэндзи к себе и закрыла его своим телом. Бандиты принялись громко кричать – то ли на нее, то ли друг на друга. Один из них схватил Эмилию за запястья. Остальные вырвали Гэндзи у нее из рук. Бандит, державший Эмилию, повалил ее на снег и попытался задрать ей юбку. Главарь прикрикнул на него. Тот обернулся и что-то проорал в ответ.

Тут Эмилия вспомнила о револьвере, который дал ей Мэтью.

Воспользовавшись тем, что державший ее насильник отвлекся, Эмилия достала револьвер из кармана, взвела курок, как показывал Мэтью, прижала дуло к груди бандита и спустила курок.

Громыхнул выстрел, и на убийц брызнули кровь и ошметки плоти их незадачливого сотоварища, Эмилия взвела курок, приставила дуло к груди второго нападавшего и снова нажала на спусковой крючок. Потом она еще дважды выстрелила в удирающих, но оба раза промахнулась.

Но что же ей делать дальше?

У нее на руках тяжело раненный человек, а все, что у нее есть, – это револьвер с двумя патронами и две лошади. А где-то поблизости бродят бандиты, и они могут вернуться, чтобы завершить начатое. Эмилия не знала ничего. Где она находится? В какой стороне хижина, о которой говорил Гэндзи? Она не сможет вернуться к перекрестку, у которого остался Хидё, ей не добраться до Акаоки. В любом случае Гэндзи не выдержит дороги. Но если она что-нибудь не придумает, за ночь они тут замерзнут насмерть.

Эмилия поволокла Гэндзи под деревья. Рощица была редкой и не могла защитить их от поднимающегося ветра и снега, который как раз начал падать с неба. Требуется что-нибудь получше.

Девушка отыскала в соседней лощине подходящее углубление. Ей едва хватило сил, чтобы перетащить Гэндзи туда. Эмилия поняла, что больше не сдвинет его с места. Придется сооружать укрытие прямо над ним. В первый вечер после того, как они покинули Эдо, Хэйко и Хидё соорудили из ветвей шалаши. Нужно и ей сделать что-нибудь в этом роде.

Когда-то под Рождество, когда маленькая Эмилия пожаловалась на холод, мама рассказала ей про эскимосов, живущих далеко на севере, в стране вечной зимы. Их дома построены изо льда, но внутри там тепло. Холодные стены не пропускают внутрь холодный воздух и удерживают внутри тепло. Так сказала мама и даже нарисовала картинку: круглый домик, построенный из ледяных кирпичиков, а рядом с ним довольные круглолицые эскимосики лепят снеговика. Что это было, правда или выдумки? Скоро она узнает это на собственном опыте.

Эмилия составила ветви так, как это делал Хидё. Самурай просто нарубил тогда жерди нужной длины. Эмилия попыталась подражать ему, но у нее ничего не вышло. Чтобы так рубить, нужно уметь обращаться с мечом. Потому Эмилия просто подыскала более-менее подходящие ветви среди валежника. Потом девушка накрыла шалаш своей шалью и засыпала ее снегом; получилась крыша. Оставшиеся внизу щели она просто залепила снегом. Хижина получилась не круглой, как у мамы на картинке, а довольно корявой. Но зато это был настоящий ледяной домик.

Эмилия забралась внутрь и завалила снегом вход, оставив лишь небольшое отверстие – чтобы было чем дышать. Стало ли внутри теплее, чем снаружи? Эмилии казалось, что да. Если хижина и не отличалась особым уютом, она, по крайней мере, защищала от снегопада.

* * *

Эмилия совершенно не разбиралась в ранах. Но раны Гэндзи выглядели ужасно. Сквозь ту, что на груди, виднелись ребра. Две на спине были глубокими, и с каждым ударом сердца из них толчками выходила кровь. Эмилия сняла нижнюю юбку, порвала ее на полосы и перебинтовала князя, как сумела. Когда она взялась за платье Гэндзи, чтобы снова одеть его, одежда захрустела от заледеневшей крови. Эмилия вспомнила, что в тюках, притороченных к седлам, остались одеяла. Она укрыла Гэндзи своим жакетом и выбралась наружу.

Лошади пропали. Эмилия заметила на снегу следы, похожие на отпечатки копыт. Но она не была в этом точно уверена: падающий снег уже наполовину занес их. И все-таки Эмилия, вознеся безмолвную молитву, двинулась по этим следам. Да. Вот и лошадь. Эмилия облегченно вздохнула, увидев, что это ее смирная кобылка, а не бешеный жеребец, на котором ездил Гэндзи.

– Корица, иди сюда.

Корицей звали ее лошадку, оставшуюся в Яблоневой долине. Она была рыжевато-коричневой, как и эта. Эмилия пощелкала языком и протянула ладонь. Лошадям это нравится.

Кобылка фыркнула и испуганно отскочила. Может, она чует кровь?

– Ну не бойся. Все хорошо. Все замечательно.

Ласково приговаривая, Эмилия медленно двинулась к лошади. Та продолжала пятиться. Но постепенно расстояние между ними стало сокращаться.

– Хорошая девочка… Корица – хорошая девочка…

Эмилия уже подошла к кобыле на расстояние вытянутой руки, когда сзади послышался какое-то странное рычание. Эмилия потянулась было за револьвером, но, увы, револьвер забыт в кармане жакета, а жакет – в хижине. Эмилия обернулась, думая, что сейчас увидит волка. Но это был жеребец Гэндзи. Он стоял, опустив голову, и бил копытом. Кобыла снова отскочила в сторону.

Эмилия медленно попятилась. Ей вовсе не хотелось, чтобы жеребец набросился на нее. Она даже не стала пытаться разговаривать с конем; ей не верилось, чтобы эта зверюга откликнулась на ласковое слово. Эмилия отошла на каких-нибудь десять ярдов, когда жеребец внезапно припустил с места в галоп – но, к счастью, не в ее сторону. Кобыла не спеша затрусила вниз по склону, а жеребец погнался за ней.

Эмилия облегченно вздохнула. Но радость ее была недолгой. Пока Эмилия шла за Корицей, она почти не глядела по сторонам. А теперь она огляделась и не увидела шалаша. Даже ложбина – и та скрылась. Эмилия заблудилась.

Снегопад делался все сильнее, как будто снежные тучи решили просто улечься на землю.

Снежинки опускались на Эмилию и таяли; ледяная вода текла под одежду. У девушки начали неметь руки и ноги. Скоро они с Гэндзи умрут. Слезы замерзли у нее на щеках. Нет, она не боялась смерти. Но у нее болело сердце за Гэндзи. Умереть вдали от дома, в глуши, в одиночестве, где некому его поддержать, некому сказать слова утешения… А душа его пойдет в чистилище – такова участь всех некрещеных. Она пообещала Богу, что спасет душу Гэндзи, и не исполнила обещания…

Эмилия села прямо в снег и расплакалась.

Нет, она этого не допустит!

Девушка подавила рыдания. Она поклялась Богу. Значит, пока она жива, она должна стараться сдержать слово. А то, что она сейчас чувствует, не скорбь, а жалость к себе – худшая сторона гордыни.

Думай!

Все вокруг скрывала пелена снегопада; видно не дальше, чем на несколько шагов. Но это и не важно, все равно она не помнит никаких примет. Надо сообразить, поднималась ли она, когда шла за кобылой, или спускалась, и тогда, быть может, ей удастся отыскать обратную дорогу.

Вниз.

Кажется, кобыла отступала вниз по склону. А значит, шалаш где-то выше. И близко. Она шла очень медленно и просто не успела бы уйти далеко. Эмилия осторожно ступила в глубокий снег. Потом сделала еще шаг. И еще. На четвертом шаге ее нога провалилась куда-то вниз. Под снегом оказался обрыв, и Эмилия туда полетела. Она прокатилась по склону и остановилась, лишь врезавшись во что-то твердое.

Это оказался навес.

Она избрала ошибочное направление. Если б она не сорвалась с обрыва, то так и шла бы куда-то сквозь метель, пока не уснула бы вечным сном. Метель успела покрыть шалаш новым слоем снега и скруглить его силуэт. Теперь шалаш куда больше походил на эскимосскую хижину с маминого рисунка. Эмилия прокопалась сквозь снег и забралась внутрь.

Гэндзи был жив. Точнее, еле жив. Дыхание его сделалось прерывистым и неглубоким. Холодная кожа приобрела синеватый оттенок. А укрыть его нечем – лошадь ускакала вместе с одеялами. И огонь не развести. Мама рассказывала, что индейцы добывали огонь трением – терли два куска дерева друг о друга. Но для этого наверняка нужно знать какую-нибудь хитрость. Нет, единственный источник тепла, которым она располагает, – это ее собственное тело.

Что будет большим грехом: лечь с мужчиной, который ей не муж, или сидеть и смотреть, как он умирает? Первая заповедь гласит: «Не убий». Значит, надо на нее и опираться. И кроме того, она же возляжет с ним вовсе не в том смысле, который подразумевается в Библии. Она хочет спасти его, а не предаться с ним прелюбодеянию.

Эмилия зажмурилась и принялась молиться. Она просила Бога заглянуть в ее сердце и убедиться в чистоте ее побуждений. Она просила Господа простить ее, если она всетаки ошибается. Если Господь может спасти лишь одного из них, пусть это будет Гэндзи. Ведь она крещена, а он – нет.

Эмилия быстро стянула с себя всю одежду, кроме панталон. Потом раздела Гэндзи, оставив лишь набедренную повязку. Она изо всех сил старалась не смотреть куда не следует. Девушка постелила окровавленную одежду Гэндзи поверх слоя сосновых иголок, накрыла ее своим жакетом и уложила Гэндзи на эту импровизированную подстилку. Затем улеглась сама, так чтобы укрывать раненого своим телом, но не придавливать его слишком сильно. Кровотечение вроде бы остановилось, но, если потревожить раны, они могут вновь начать кровоточить. А из оставшейся одежды ей удалось соорудить для них вполне приличный кокон.

Кожа Гэндзи утратила тепло и мягкость. Он даже не дрожал. Обнимать его было все равно что обнимать ледяную статую. Казалось, что скорее уж он заморозит Эмилию, чем она его отогреет. Но жар ее тела оказался сильнее холода.

Над губой Гэндзи выступила единственная капелька пота.

Постепенно князь стал дышать глубже.

Эмилия уснула со счастливой улыбкой на губах.

* * *

Очнувшись, Гэндзи обнаружил, что ничего не видит. Его лихорадило, спина и грудь болели. Он был связан каким-то таким образом, что не мог даже пошевельнуться. Кто-то лежал на нем, прижимая его к земле.

Гэндзи рванулся с громким воплем, извернулся и оказался сверху.

– Где мы?

Он – пленник. По крайней мере, это Гэндзи знал. Но чей?

В ответ послышался странный голос, бормочущий бессмысленные, неразборчивые слова. Голос был женским. Он уже где-то слыхал его. Наверное, во сне. Или в видении.

– Госпожа Сидзукэ?

Она что, тоже пленница?

Женщина заговорила снова. Она попыталась освободиться из захвата. Гэндзи покрепче сжал ее запястья, и она тут же прекратила вырываться. Голос ее звучал успокаивающе. Она пыталась что-то объяснить.

– Я вас не понимаю, – сказал Гэндзи.

Госпожа Сидзукэ, если, конечно, это и вправду была она, продолжала что-то бормотать на своем тайном языке.

Почему он ничего не видит? Его что, ослепили? Или держат в подземелье, куда не проникает ни лучика света? И кто эта женщина – орудие его мучений? Каваками. Въедливый Глаз сёгуна. Это в его духе – использовать женщину. Гэндзи подумал о Хэйко. Но эта женщина – не Хэйко. Или все-таки Хэйко? Нет. Хэйко он бы понял. Или нет?

– Хэйко!

Женщина заговорила опять, на этот раз более взволнованно, но все так же непонятно. В ее речи слышалось лишь два знакомых слова: «Гэндзи» и «Хэйко». Кто бы ни была эта женщина, она его знала. Голос ее был знакомым, а тело – нет. Оно крупнее, чем у Хэйко. Во всяком случае, так ему казалось. Сейчас Гэндзи ни в чем не был уверен.

Князь то терял сознание, то вновь приходил в себя. И с каждым разом видел чуть лучше. Стены начали источать мягкий рассеянный свет. Голову женщины вместо волос покрывали золотые нити. Глаза у нее были голубыми, словно небо. Что-то поблескивало у нее на шее. Эта вещь уже являлась ему прежде – в другом видении.

* * *

Юноша всадил меч в живот Гэндзи…

Гэндзи чувствовал, как кровь толчками вытекает у него из груди…

Невероятно прекрасная женщина сказала: «Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем».

Ее красота была не вполне японской. Гэндзи не узнал ее, но в глубине сердца чувствовал, что она ему очень дорога. Он знает ее. Или будет знать. Эта женщина – госпожа Сидзукэ.

Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:

– Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?

– Английский, – сказал Гэндзи.

Он хотел попросить, чтобы она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово. Но госпожа Сиздукэ поняла его.

– Хорошо, пусть будет английский… Она бы так нами гордилась!

Гэндзи хотелось спросить, кто будет ими гордиться и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело.

* * *

И вот теперь он разглядел ту же самую вещь на шее чужой женщины.

Маленький серебряный медальон, размером не больше ногтя большого пальца, с изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.

* * *

– Князь Гэндзи!

Но он снова провалился в забытье.

Эмилия осторожно спрятала его руку под покрывало и подоткнула кокон поплотнее. Ничего, снизу она может согревать его не хуже, чем сверху. Из раны на его груди сочилась кровь и капала на грудь Эмилии. Повязки на спине тоже пропитались кровью. От напряжения раны открылись. Если она сейчас попытается переложить Гэндзи, он может очнуться и снова начать сражаться с кем-то в горячечном бреду и еще больше повредит себе.

Однако в новом их положении заключалось нечто порождающее неловкость и смущение. Пока князь спал, все было нормально. Когда же Гэндзи очнулся, Эмилию охватило смятение. Оно не имело под собой никаких разумных оснований. Ни она сама, ни Гэндзи не делали ничего дурного и не проявляли никаких грешных намерений. И все-таки сам тот факт, что сейчас Гэндзи лежал на ней, очень беспокоил Эмилию. Теперь ситуация приобрела двусмысленность – хотя, конечно, за ними никто не наблюдал, а значит, и не мог сделать ошибочный вывод.

Нет, трогать раненого слишком рискованно. Уж лучше выглядеть дурно, чем дурно поступать. А доводить горячечного больного до того, чтобы он причинил себе вред, – это, несомненно, дурно.

Сквозь снежный покров пробивался рассвет, а Эмилию постепенно охватила дремота. Вскоре девушка тоже уснула.

Снег продолжал идти весь день.

* * *

– Еще час – и они бы умерли, – сказал Сигеру. – Она проделала отверстие для воздуха, но его занесло снегом. Они медленно задыхались.

Хидё взглянул в сторону костра, возле которого спали князь Гэндзи и Эмилия. Он уже перевязал князя и накормил их обоих. Они будут жить.

Сигеру показал Хидё маленький револьвер.

– В нем осталось всего две пули. Четыре выпущено. Думаю, она прогнала тех, кто напал на Гэндзи. Кто знает?

Возможно, где-нибудь там валялись трупы, но их занесло снегом.

Сигеру не стал рассказывать, в каком виде нашел их. Гэндзи и эта женщина были почти обнажены. Они лежали, прижимаясь друг к другу и укрываясь одеждой. Сигеру не знал, действительно ли женщина выстрелила в кого-то и тем самым спасла Гэндзи. Но он твердо знал, что она избавила князя от смерти теплом своего тела. С такими ранами, с такой потерей крови Гэндзи просто замерз бы насмерть.

– Господин Сигеру, – сказал Хидё. От удивления глаза его расширились. – Вы понимаете, что произошло?

– Да. Пророчество исполнилось. Чужеземец, встреченный под Новый год, спас князя Гэндзи от смерти.