Языковое развитие наших детей, к сожалению или счастью, не было стопроцентно направляемым. По многим причинам.

Мы довольно поздно начали относиться к нему с должным вниманием: нужно было, чтобы заботы переросли некую критическую точку (достигли критической массы). Но и после того как прояснились корни проблем и направления работы, мы уделяли многоязычному воспитанию далеко не всё свободное время. Что мешало? Наша занятость, но не только. Нам достался на удивление независимый и своевольный сын: чуть только он замечал, что игры нацелены на обучение, сразу же отказывался в них участвовать! Он едва ли не сам выбрал линию своего развития. И довольно последовательно её придерживался… Впрочем, мы и не хотели пестовать многоязычие, как тепличное растение.

Кажется, именно таким, каким получился, наш семейный опыт и интересен. Многоязычие наших детей – не «элитарное». (Хотя и не исключительно «натуральное», то есть неуправляемое…)

 

Наши успехи – наши проблемы и ошибки

Главное наше достижение: активное многоязычие. Наши дети в разговорах с нами без сопротивления используют наши родные языки. Не только понимают все три языка, но и действительно изъясняются на них.

Говорят не всегда правильно (дочь правильнее, чем сын), но прогресс в каждом языке заметен, над ошибками мы работаем – поэтому есть основания для оптимизма.

Немецкий у наших детей – быстрее русского или английского. Но и самый неправильный (у Алека)… Может быть, не такой выразительный и сложный, как у немецких девочек и мальчиков, выросших в семьях, где родители за языком следят; но с языком большинства детей вполне сравним (у Ани, во всяком случае).

Русский – лексически богатый, синтаксически сложный, литературный. Правильный у Ани; у Алека всё, что связано с категорией рода, кажется неодолимым, небезупречно склонение. Алековы ошибки (в роде) необычны для русских детей, впрочем, у Алека в запасе ещё по меньшей мере пара лет (до той поры, когда, по меркам русских педагогов, завершается формирование языковой системы).

Английский сильно выправился после последней поездки в Америку, беглый и в основном правильный. В английском дети (особенно Аня) используют слова и обороты, не всем взрослым известные, причём употребляют их верно.

«Переключение кода» (ситуативно оправданный переход с языка на язык), конечно, присутствует в речевой практике наших малышей. Но по-разному. Как уже отмечалось, Аню «переключает» в основном тема или сильная ассоциация (если заговорит о садике, то, скорее всего, на немецком, подумает о папе – переходит на английский). Алек, в противоположность Ане, раз выбранного им в разговоре с постоянным собеседником языка не меняет, если трудно находить слова, сообщает об этом. Если собеседник меняет язык, оба – и Алек, и Аня – реагируют гибко: следуют чужим курсом.

Алек и Аня пишут и читают по-русски; Аня овладела английской грамотой.

Мы были (да и сейчас остаёмся) убеждены: нужно, чтобы у ребёнка был хотя бы один хорошо развитый язык, за состоянием которого мама или папа, воспитатели или учителя могут и хотят следить; лучше всего, если это будет «родной» язык. Этому соответствует известное «крылатое» выражение: хочешь знать второй язык – учи родной. Фактически к тому же призывает и «пороговая гипотеза» Джеймса Камминза; она ведь связана с утверждением языковых прав «меньшинств» и вполне допускает такую формулировку: если родной язык формируется своевременно и правильно, двуязычие не повредит интеллектуальному развитию ребёнка…

Можно ли сказать, что у наших детей есть «родные» языки («родные» не формально, а по существу)? Я бы отважилась сказать: да, у наших детей два родных языка (наши, родителей), а ещё есть (тут лучше выразиться осторожно) один «первый».

Всё это – благодаря проверенному десятилетиями принципу «один родитель – один язык» (или его варианту «с каждым родителем – на его языке» – если сформулировать «правило языкового поведения» не для родителей, а для детей).

В чём мы не сильны?

Наши дети почти не знают русских песенок (причиной тому – исключительно мамины вкусы и пристрастия). Редко используют идиомы – задача основательно знакомиться с ними стоит «в повестке дня». Нетвёрдо знают дни недели и иногда путают названия времён года, не назовут точное (до минут) время по часам. Путаются в терминах родства. Однако всё это не редкость и у одноязычных детей того же возраста… Единственное, что действительно связано с многоязычием (и, очень может быть, не только с ним!) – проблемы с родом и затруднения в склонении у Алека, надеемся, преходящие.

Наверное, все папы и мамы невольно опасаются того, что выбранная ими линия воспитания нанесёт ущерб развитию детей (и не только языковому). Каждый пишущий о многоязычии автор поневоле вспоминает старые прогнозы-предрассудки – и любой из родителей многоязычных детей рано или поздно сталкивается с ними и примеряет к своему опыту.

Заикание? Нам незнакомо. Запинки, замедленность речи? появляются после длительного погружения в «язык окружения» (например, после немецкого летнего лагеря) – при возвращении в лоно других языков темп речи ускоряется, беглость восстанавливается. Отставание в речевом развитии? если и было, то к 6 годам дети наши практически догнали ровесников. Недоразвитие каждого из языков? Трудно согласиться (если не принимать во внимание некоторые Алековы проблемы; но у нас ведь, как уже говорилось, есть ещё время в запасе; посчитаем цыплят по осени). Недостаток креативности в языке? да нет, они обычные дети, разве что мастерят свои словесные поделки из материала трёх языков. Перенапряжение? ну, это точно вряд ли. Близнецы с удовольствием ходили в изостудию, в танцевальную школу, в бассейн (Алек уже научился плавать). Что ещё? Социальные и психологические проблемы? наши малыши обожают детские площадки, умеют себя вести в детском обществе и заводят всё новых друзей.

Старые предрассудки о многоязычии в нашем случае не выдерживают критики (а ведь нашим детям и нам, в силу многих причин, особенно трудно пришлось…).

А как с современными научными гипотезами и прогнозами о последствиях многоязычия? Считается (такова «гипотеза порога» Камминза), что преимущества многоязычия (позитивные интеллектуальные последствия) должны быть ощутимы тогда, когда языки ребёнка (его коммуникативная и познавательная способности) развиты в равной степени (надо бы уточнить выражение «в равной степени хорошо»; но как измерить это «хорошо»?). Я не беру на себя смелость (особенно в случае Алека) без тестов и сравнений оценивать, в какой именно степени развитие наших малышей соответствует возрастным ожиданиям. По первому впечатлению (впрочем, подтверждаемому предшкольными тестами), наши дети – во всяком случае, интеллектуально – не проигрывают одноязычным ровесникам.

Что касается выигрыша… Когнитивные преимущества многоязычия для многих желанны. Правда, если пройтись по списку потенциальных перспектив (см., например, в работах Колина Бейкера), заметим, что они не так уж и заманчивы. Одни объявляются вре́менными (например, «металингвистическое сознание» – размышления о языке, об устройстве языка – является превосходством мультилингва лишь в возрасте 4–6 лет, потом обычные дети его догоняют). Другие хороши, но как бы необязательны («настрой на эффективность коммуникации», то есть умение учитывать потребности и уровень слушателя). Третьи легко развиваются и на иных путях (как, например, аналитичность, способность концентрироваться на части проблемы и отсекать несущественное, или лёгкость усвоения языков – учить всё новые и новые языки легко не только мультилингвам, но и вообще всем, кто хотя бы один язык знает)…

Мне из всего перечня интереснее креативное, как говорят в Северной Америке, или дивергентное, как это называют в Англии, мышление (успешность в ответах на вопросы открытого типа, где не может быть «правильного» или «неправильного» результата). Фантазия наших детей не раз доставляла нам приятные сюрпризы – но не буду ли я, как любая мама, пристрастна в предположениях, что наши дети в этом отношении являют собой нечто особенное?

Скорее всего, они просто обычные (разве что говорящие на трёх языках) дети. Впрочем, мы ведь и не ждали от них ничего особенного. Не собирались растить юных гениев…

Значит ли всё это, что мы полностью довольны развитием наших детей, что мы ничего не упустили из виду – и рекомендуем наш опыт для подражания?

Это не так.

Мы не стали бы пропагандировать многоязычное (трёхъязычное) воспитание как занятие лёгкое, беспроблемное и обещающее многие заманчивые плоды. Нам было очень трудно, сын наш доводил нас порой до отчаяния, мы снижали планку ожиданий, результаты начали нас удовлетворять лишь годам к пяти… С другой стороны, мы, конечно, не стали бы отговаривать родителей от попыток привить детям, кроме языка среды, родные языки, да и от более смелой цели – сбалансированного многоязычия.

Что мы сейчас сделали бы иначе?

Мы и сейчас всё ещё только собираемся ввести «индивидуальный подход» в воспитании. Больше заняты тем, что подтягиваем сына, в итоге дочь развивается, наверное, не так интенсивно, как могла бы, будь она одним ребёнком в семье.

Мы, к сожалению, недостаточно времени уделяли языку и не очень активно влияли на речь детей; опыт приобретался медленно, воспитатели отставали в развитии от воспитанников…

Наверное, мы всё-таки попозже отдали бы детей в садик с третьим, чужим (для нас, родителей) языком. На год (или даже на два) позже. Двухлетний возраст – далеко не самый лучший временной пункт для введения нового языка. Всё же, пожалуй, отвели бы малышей в сад в возрасте где-то между 3–4 годами. Детсадовские воспитатели в один голос уверяют: детям старше трёх много труднее вписаться в группу…

Если бы мы могли вернуться на несколько лет назад, мы, наверное, использовали бы специфическую берлинскую возможность: поместили бы детей в двуязычный садик. Нам когда-то казалось, что такой садик неизбежно нарушит баланс в пользу одного и в ущерб другому из наших семейных языков. Теперь, когда решено, что дети пойдут в немецко-английскую школу, я иногда жалею об утраченном шансе усилить русский в одном из двуязычных русско-немецких садиков. Жаль, что я узнала о них слишком поздно, – в итоге взвалила на себя почти непосильную ношу.

Впрочем, размышления на тему «А что было бы, если бы…» / «Можно было бы сделать ещё и то, и это» – дело праздное. Не бессмысленны ли сожаления «задним числом»? Да и в качестве советов тем, кто идёт за нами, они мало пригодны: давать советы имеет право лишь тот, кто накопил некий реальный опыт. Фантазии же о несбывшемся легко могут оказаться иллюзиями…

 

Аксиомы и советы «от нас»

Детское многоязычие в семьях, проживающих вне родины, – элементарная жизненная необходимость. Лишь родной язык даёт родителям максимальную лёгкость и свободу самовыражения.

Но многоязычие возможно в разных формах, в разной степени. И прежде всего: пассивное, активное… Что, соответственно, требует разных родительских усилий. Поэтому родителям очень важно с самого начала решить, какого именно многоязычия они хотят для своих детей. Если говорить о нас… Нам хотелось (бы) максимально близких отношений с нашими детьми, когда они подрастут (прежде всего, когда войдут в переходный возраст). Глубины в общении. По нашему мнению, кратчайший путь к этой цели обеспечивают родные языки родителей. Потому мы и пытались прививать детям наши языки, насколько хватало времени и сил. Мы решили, что сбалансированное многоязычие будет если не нашей задачей, то идеалом, ориентиром, маяком в пути.

Принцип «Один родитель – один язык» подтвердил себя и в практике нашей семьи. Мы проводили его последовательно, добиваясь того, чтобы и дети говорили с нами на наших языках. Это оказалось легче, чем думалось: «фазы отказа» мы практически не пережили. Была, правда, «фаза молчания» у нашего сына: пойдя в садик, он некоторое время сопротивлялся попыткам «разговорить» его на каком-либо языке. Как только Алек эту стадию миновал, преодолевать нам оставалось разве смешение языков и речевые неправильности.

На вопрос «Поправлять или нет» мы ответили однозначным «Да» и проводили линию последовательно (мама последовательнее папы). Правда, в большинстве своём наши поправки были неочевидные, «щадящие» детское самолюбие: мы повторяли в правильной форме сказанное детьми. Или играли с ошибками, применяли тактику «провоцирующего квазипонимания»: «понимали» ошибки буквально, доводили до абсурда, интерпретировали обращённые к нам слова и фразы на чужом языке как высказывания на нашем – «непонятные» или странные… Постепенно нам стало ясно: если поправки малоэффективны, надо заменять их короткими упражнениями-играми. Мы использовали для таких речевых тренировок время в пути, на автобусной остановке и т. п.

Как много времени теряется зря – например, в дороге… Мы старались использовать любой повод, любую возможность разговаривать и учиться. Называли и обсуждали птиц, деревья, считали встречные и «попутные» машины – красные, чёрные; сочиняли сказки «на скорую ногу»… Сейчас я жалею о том, что поздно додумалась занять это время общением.

Что, по нашему мнению, наилучшим образом усиливает языки меньшинств, что лучше всего стимулирует многоязычие? Мы думаем, что родительское отношение к собственному языку и к многоязычию очень важно. Поэтому мы не стеснялись публично говорить на наших родных языках (но если замечали, что это стесняет или задевает невольных свидетелей, то объяснялись с ними). И не стыдились признать, что не знаем наши вторые языки в совершенстве. Дети видели: если у папы или мамы что-то не получается, они готовы учиться и тренироваться. Кажется, это хороший способ пробить защитную броню самолюбивых детей, которые стесняются показать, что чего-то не умеют, и потому уходят в себя. Мы надеялись, что наше поведение в языке окажется авторитетным образцом для детей… В конце концов, мы с детьми начали «обмениваться уроками»: дети поправляли моё немецкое произношение, я – их русский.

Мы довольно рано начали убеждать детей в том, что владеть несколькими языками лучше, чем одним!

Абсолютно правилен, судя по нашему опыту, совет всячески увеличивать инпут, «ввод» языковой информации на ослабленном языке. Мы это делали разными способами.

Всячески старались создать у наших малышей представление, что и на «слабых» языках общаются многие люди. Искали для детей приятелей-ровесников, говорящих на «языках меньшинств». Например, водили близнецов в «русскую» игровую группу, в «русскую» изостудию. Общим языком наших детей остался немецкий. И всё же есть несколько сверстников, с которыми Алек и Аня говорят по-русски или по-английски.

Ездили к родственникам. Видимо, родители мультилингвов должны быть готовы к тому, что эта «мера» приносит заметный эффект лишь при поездках длительностью больше месяца, и к тому, что по возвращении кое-что из усвоенного может быть потеряно. У нас сложилось впечатление, что такие поездки – нарушающие баланс языков, выводящие многоязычную систему из состояния стабильности – нередко сказываются не на одном, но на всех языках. Кого-то возникающий в итоге «хаос» наверняка обеспокоит; нам всё же кажется, эта «встряска» – творческий момент в языковом развитии, помогающий ему.

Читали книги и показывали видео на наших языках. Иногда даже переводили «синхронно» с немецкого на русский или английский! (Боюсь, некоторые наши «ноу-хау» не всем семьям подойдут.)

Учили детей английской и русской грамоте.

И при этом не забывали о том, что настоящий мультилингв – «мультикультурен»: некоторые книги предлагали детям не только в оригинале, но и в переводах (переложениях), знакомили с разными экранизациями одной и той же книжки; не упускали случая отметить разницу правил общения и поведения в наших странах…

И вот главное. Мы убеждены, что языки (как и стоящие за ними культуры) для многоязычных малышей не просто набор текстов и правил. Языки воплощаются в родных и близких людях! Если языки «оживают» в людях, которыми ребёнок дорожит, шансы достигнуть сбалансированного многоязычия резко возрастают…

Можно только согласиться с советом: если родители хотят, чтобы ребёнок не отказывался от их языков, они должны входить в его интересы, почаще расспрашивать его, сопереживать ему. Наш собственный опыт убеждает: если отношения родителей с ребёнком близкие, у него будет потребность общаться – будет и желание говорить на языках родителей.

Мы пытались незаметно «втянуть», «заманить» в языки, старались, чтобы детям было интересно и весело внутри наших языков.

С нашим сыном иначе и не получалось; «учиться» (как и вообще подчиняться какому-либо «непонятному» требованию с нашей стороны) он категорически не хотел. Потому лозунг «учить играя» стал для нас единственно подходящим.

Надо расставить точки над i: наш сын соглашался считать «игрой» не всякое «развивающее» занятие, из тех, что обычно выдумывают для дошкольников педагоги-методисты. В нашем случае речь шла о том, чтобы подключаться к играм детей – и видоизменять их течение, привнося обучающие моменты. Короче, нам пришлось научиться играть – и творчески подходить к игре. Секрет «всего лишь» в том, чтобы выяснить, что именно ребёнку интересно и близко; понятно, что для этого нужно хорошо знать своё чадо, внимательно наблюдать за ним.

Не стала бы предлагать наш девиз «учить играя» ЛЮБОЙ многоязычной семье. И не только потому, что тут требуется особое состояние: желание разделять детские занятия, раскрепощённость – и «творческое» напряжение сил. (Усталой и обременённой заботами маме лучше и не браться за дело…) Дело ещё и в том, что… не всякому ребёнку всё это необходимо. Если, скажем, девочка с удовольствием учится (речь не о любопытстве, не о желании «всё знать» – об усидчивости и готовности выполнять раз за разом задания отвлечённого порядка), нет, наверное, никакой нужды усложнять простое. Не нужно искать в тридевятом царстве «то – не знаю – что», если ребёнок сам изъявляет желание заниматься по обычной «развивающей книге для малышей» или даже по учебнику…

Фактически за лозунгом «учить играя» стоит другой: учитывать личность ребёнка, его психофизиологические особенности. Пол, темперамент, характер, способности и пристрастия и т. п.

Так, детям-«кинестетикам» прекрасно подойдут самостоятельные операции с веществами (Алек в возрасте 4+4 сам попросил нас об объяснениях после того, как ему дали возможность взвешивать песок, измерять длину ботинка или определять объём жидкости).

Ещё пример. «Неусидчивые» мальчики, у которых энергии слишком много для «книжных» игр, в состоянии выполнить любое задание, если включить его в какую-нибудь подвижную игру. Можно, например, предложить подобраться к жилью Бабки Ёжки, дразнить её, удирать от неё, зная: если поймает, если оказался в её власти, придётся выполнить по её приказанию некую трудную задачу – иначе не отпустит! Мальчики-непоседы не против побыть и джиннами, выполняя самые разные приказы папы-Аладдина…

Понятно, что родителям маленьких мультилингвов не стоит пренебрегать ни одним советом для одноязычных детей.

Мы использовали всё, что развивает мелкую моторику: пальчиковые игры, шнуровку, паззлы, «квадраты Никитина»…

Мы не упускали случая хвалить – и, думаю, именно это помогло проявить и развить способности нашего сына. Когда он в первый раз пришёл в изостудию, он едва умел держать карандаш, требовал, чтобы мама водила его рукой. Руководитель студии всерьёз относилась к «маленьким художникам», хвалила и награждала тех, кто «хорошо поработал», – через некоторое время и Алек, выйдя с занятия, серьёзно сообщал: «Мама, я сегодня хорошо поработал». И в самом деле хорошо! Сын подбирал глубокие и выразительные сочетания цветов, а однажды мы обнаружили, что он по памяти передаёт контуры предмета лучше, чем сестра (которая всегда рисовала с охотой и помногу).

В остальном… Я написала о том, что нет принципиальной необходимости изобретать собственные «развивающие» игры, если у родителей нет к тому особой склонности и если ребёнок не являет собой «трудный случай». Но если родители всё же настроятся на эту волну, они, думаю, обеспечат развитию малышей наилучшую почву. Кто ж будет спорить, что дети, занятые игрой, открыты новым знаниям: внимательны, сосредоточены; что интересное и близкое откладывается в памяти легче и глубже…

Кажется, все дети любят:

• небылицы-небывальщины, превращения, путаницу (зайцу досталась на обед кость, а собаке – морковка, белке – курочка, а лисе – орешки…),

• прятки, тайны, лабиринты, клады, поиск сокровищ, «тайный язык»,

• легенды о прошлом («как я был маленьким») и фантазии о будущем (кем будешь, когда вырастешь), обсуждение тайн взрослой жизни, а также участие в ней уже сейчас (покупки, приготовление еды…),

• смешное,

• театр…

Если папа и мама найдут хотя бы иногда время и силы удовлетворить эти – элементарные – детские потребности, они откроют для себя удовольствие настоящего, полного общения. Дети же наверняка будут счастливы – и развитие языка пойдёт лучше!

Конечно, даже этот минимум предполагает известный труд родителей. Что ж, овладение несколькими языками одновременно – нелёгкое занятие. Процесс не пойдёт сам собой, просто потому, что ребёнок с этими языками сталкивается.

Многоязычие детей требует силы воли и терпения со стороны родителей. Требует постоянной заботы и работы. Знаний и умений.

 

Станет ли легче?

Прежде всего: представления о том, что «легче», у каждого свои.

Будет легче, когда детям исполнится 3 года, пообещал нам когда-то мой отец. Он имел в виду: не нужно будет носить близнецов на руках… Физически легче и правда стало – но только ли этого мы ждали?..

Каждый советчик называл нам новые сроки «облегчения жизни». Когда малыши будут спать всю ночь напролёт, говорил один, то есть к концу первого года уж точно… После полутора лет, предсказывал другой знакомый: подойдёт к концу фаза, когда малыши непременно хотят всё делать сами, на деле не умея ничего… Третий заявлял: легче будет после того, как минует «первый переходный возраст». (А когда он минует?.. Мнения психологов разных стран о временных рамках этого периода разнятся: американцы пользуются выражением «terrible twos», немцы связывают «frühkindliche Pubertät», «Trotzphase» со вторым-третьим годом жизни, в русских же книжках границы ещё далее сдвинуты…)

В 7 лет «выйдет полный дембель», пророчила приятельница, а друг семьи уже пугал вторым переходным возрастом…

Я всё чаще вспоминала сентенцию папы детей, сразу после их рождения: теперь у нас своей жизни не будет лет 20. Надежды на то, что жить станет «легче и веселее», отодвигались всё далее, куда-то в необозримое будущее.

Наконец, одна знакомая напомнила народную мудрость: «Маленькие детки – маленькие бедки…»

И в самом деле: трудности воспитания просто меняют вид. Родители новорождённых страдают больше оттого, что невозможно выспаться и не хватает времени: младенцы, как говорят, требуют внимания 48 часов в сутки. Позднее мам мучает чувство изолированности от мира и абсолютной несвободы, невладения собственной жизнью, а также… ощущение деградации личности, съеденной бытом (драма многих молодых мам). Когда, наконец, в заполненном до предела быту мам образуются просветы и начинает казаться, что жизнь продолжается, выводит из себя иллюзорность надежд. Впечатление, что появились новые возможности, оказывается ложным: дети по-прежнему требуют полного маминого внимания. Как только малыши начинают ходить, начинается период опасностей (наш папа высказывал подозрение, что детки в это время запрограммированы подвергать риску своё здоровье, если не жизнь). А потом – годам к 3–4 – приходит черёд новым заботам. Мамы «спохватываются»: детей надо «развивать»! Начинаются поиски подходящих игровых групп, курсов и студий. У детей же как раз к этому времени окончательно прорезаются характер и собственные интересы…

Ко всему этому добавляются трудности и страхи, связанные с многоязычием (особенно, если речь о мальчике). В 2–2,5 года ребёнок «не говорит». Заговорил – но отчего-то замедленно, как бы косноязычно. Смешивает языки. Не строит полных предложений. Путает падежи, да и других ошибок полно – и нет ощущения, что речь становится правильнее. Не любит пересказывать, не хочет «заниматься»…

И вот родители задаются вопросами: не отстаёт ли ребёнок в языке, в общем развитии? Правильный ли выбран путь? Не вредит ли многоязычие развитию? Подходит ли нашему ребёнку избранный стиль воспитания? Какие идеи и методы стоит попробовать, какие «приёмы» эффективнее других?..

Для родителей, задающих себе такие вопросы, и написана эта книга…

Сейчас, когда наши дети превращаются из «старших дошкольников» в школьников, у нас появился повод для оптимизма. На всех своих трёх языках наши малыши говорят свободно. Многоязычие им определённо не повредило, их принимают на равных как двуязычные, так и одноязычные ровесники. А мы, родители, используем возможность разговаривать с детьми на родном языке, радуемся свободе и наполненности общения и пытаемся пошире распахнуть для детей окно в мир, который каждый из нас представляет.

Но что дальше? И – будет ли легче?

Наши дети пойдут в двуязычную – англо-немецкую – школу, созданную по инициативе родителей. (Последние более года собирались ночами, обсуждая «концепцию», учебный план, модели финансирования…) Школа – нового образца, с усиленной поддержкой английского (заведомо «слабого» в Германии) языка. Это значит: в начальных классах только математика и немецкий будут преподаваться на немецком (лишь позднее соотношение языков станет 1:1); ученики должны научиться читать и писать сначала по-английски. Концепция кажется многообещающей.

Мы уже заметили, что сейчас многие из будущих соучеников наших детей охотнее разговаривают по-немецки не только друг с другом, но даже с родителями… Им придётся общаться с ровесниками, приехавшими из Америки, Англии – с детьми, которые немецкого совсем не знают! Не только школьная концепция, но и состав учеников должен обеспечить равновесие языков.

Школа откроется как раз к началу первого для наших детей учебного года. До этих пор родители вместе с детьми приходят на «субботники», работают в саду и в помещениях: убирают, красят… Это наша школа, нашими руками созданная. Хочется верить, что в ней и стены помогут полностью раскрыть и развить потенциал детей.

А русский? Продолжит работу русская группа, будем искать кружки и студии – в соответствии с желаниями и наклонностями детей. И, конечно, неотменяемы мамины усилия. Маме, понятно, легче не станет (скорее труднее…). Да и не только маме. Наш папа ведь не из тех, кто считает, что достаточно организовать обучение-воспитание, отдать чад в руки профи – и спокойно ждать, пока пригласят получить готовое изделие…

Нам ясно, что воспитание детей-мультилингвов требует со стороны родителей немалых усилий не только на раннем этапе. Главное, может быть, в том, что необходима постоянная тренировка в многоязычии. Оно ведь не достигается раз и навсегда – его ещё нужно сохранить! Даже дети, многоязычные с рождения, могут подзабыть и даже потерять один из языков – если не будут использовать (и совершенствовать!) его постоянно…

Справедливо пишут о многоязычии: оно не есть нечто статичное, оно всегда в движении, всегда под угрозой исчезновения. Многоязычие не установленный чемпионом рекорд и не завоёванная раз и навсегда вершина – на эту гору приходится подниматься вновь и вновь. Ещё метафора – балансирование на шаре: остановишься – упадёшь…

Похоже, ни забот, ни работы у нас не убавится.

Всем нам трудно; но это не повод опускать руки. Наличие трудностей говорит только о том, что надо искать пути их преодоления.

Мне было бы приятно думать, что эта книга облегчила поиск путей родителям, взявшимся за эту нелёгкую задачу: воспитание многоязычных детей.

Я начала более или менее регулярно вести дневник, лишь когда детям исполнилось 2,5 года. Нашу языковую жизнь до этого времени «документируют» разрозненные заметки в записной книжке и письма друзьям и родным.

Так уж получилось, что «хроника» далеко не полностью восстанавливает языковое развитие наших маленьких мультилингвов.

В наши планы изначально не входило систематическое наблюдение за речью детей. Лишь когда нашим малышам исполнилось 2,5 года и речь их (особенно речь нашего сына) стала предметом наших растущих забот и тревог, проблемы детского многоязычия утвердились в поле нашего зрения.

Но и тогда вопросы «что» и «почему» интересовали нас не сами по себе, но в связи с главным для родителей вопросом: «Что делать?»… Мы не «отслеживали» с карандашом в руках появление новых форм и прихотливые повороты их созревания. Записи делались, как правило, когда нечто в речи казалось необычным или оказывалось заметным; когда форма использовалась впервые или неправильно. (Именно так воспринимает речь детей большинство родителей: радуются очевидному скачку вперёд, замечают неправильности, когда они режут слух, и тревожатся, когда ошибки назойливо повторяются.)

С другой стороны, может показаться, что в «хронике» много «лишнего». Наверняка встанет вопрос, какое отношение имеют некоторые заметки к «языковой биографии» детей.

Прежде всего, это записки о вехах физического развития, о том, как малыши осваивают мир, как налаживается их общение с ровесниками и взрослыми… Почему я их включила? Потому, что язык тесно связан с общим развитием ребёнка. Проблемы языкового воспитания – чаще всего комплексные. Прогресс в речи могут тормозить травмы, заболевания, нарушения в физическом формировании. А следствием речевой незрелости могут быть интеллектуальное отставание, отклонения в психике, проблемы в общении…

Но и просто описания трудностей воспитания, «подвигов» (шалостей) малышей или, с другой стороны, смешные эпизоды из нашей жизни тоже решено было оставить (хотя и отфильтровать, «разредить», сократить). И, соответственно, оставлены заметки о самочувствии мамы: «жалобы на жизнь» или, напротив, «разрядка напряжения». Причина отбора «лишних» бытовых – эпизодов не только в том, что вопрос «Будет ли легче?» – один из лейтмотивов книги. «Дневниковая» часть её задумана как живое свидетельство о быте мультилингвальной семьи; хочется, чтобы читатели живо представляли «кусок жизни», который побудил к размышлениям.

Короче, из «дневника мамы» выбрано то, что может оказаться интересным и полезным другим родителям многоязычных детей.