Небо первое — ромашки.
Небо второе — прах земной.
Небо третье — текущая вода.
Небо четвертое — орхидеи.
* * *
Вдыхая густой, сладкий и целебный запах, не похожий ни на что иное, Лиль вступил в круг четвертый. Над его головой заложила вираж хищная птица, в его голове поселились молнии.
«Ничего, — подумал Лиль. — Это еще ничего… Вот в круге седьмом…»
В круге седьмом, возможно, даже седьмого неба будет мало.
* * *
Все началось с того, что после утреннего обхода Тако ввалилась в штаб особенно грязная и подозрительно довольная собой.
— Держи, командир, — сказала она, бросая на стол грязную тряпку. — Отбила у зеленых, с риском для жизни.
Чихуа, который при этом присутствовал — картошку чистил, — заржал, как конь.
— Ну, — сказал Лиль мрачно, откладывая ложку. Он не любил, когда его отвлекали от утренней овсянки. — Че за хрень ты притащила?
— Это карта, — довольно сказала Тако. — Я ее, считай, в крови младенцев искупала. Так что по всем законам должно быть верно.
Лиль дернул углом рта и вернулся к еде.
— По законам ей… проверь, а потом говори.
Тако закатила глаза и выпростала из-под куртки микрочип на длинной цепочке. Ее сначала называли Чип — как раз из-за этой цацки. Потом переименовали, когда она отбила у «зеленых» две консервные банки с кукурузной мукой и испекла лепешек на всех.
Еда — это важно. Самое важное здесь.
Тако покачала микрочипом над «картой». Цацка слабенько засветилась, показывая — да, что-то там есть.
Лиль подвинул тряпицу к себе и посмотрел на нее правым, видящим, глазом. Тряпка. Старая. На ней чем-то коричневым, — раствором йода, подсказал глаз левый, зрячий — нанесена была простейшая план-схема. Лиль узнал острог «зеленых», бункер Змея Горыныча и левый край Заповедного леса, который выходит к заливу. Все понятно.
— Опупеть, — резюмировал Чихуа. — Е-е-е, братья и сестры, мы таки захватим цацку!
— Буди Кида, — распорядился Лиль. — И толковище собирай, что ли. Побазарим и пойдем.
— Сейчас? — поразилась Тако.
— Нет, после дождичка в четверг.
— Ты хоть позавтракать дай, монстр хренов!
Лиль пожал плечами и подвинул к ней тарелку со своей недоеденной овсянкой. Еды в лагере было мало.
* * *
Нет, все началось раньше. Когда какой-то умный человек сказал: «А почему бы нам не замутить вызов инфернальной сущности? Ну, просто по приколу…»
Значение слова «прикол» умник познал буквально через пару часов: когда выхаркивал кровь из орущего рта. Длинная сарисса, пронзившая ему грудь, заодно прикалывала юношу к стене — как бабочку к листу альбома.
Демон, вылезший из пентаграммы к вящему удивлению участников вечеринки, тоже был не прочь повеселиться. Увы, почему-то никто из гостей не воспринял его юмора.
Говорят, что парня, который все это затеял, звали Артемий Иванов и был он по профессии веб-дизайнером.
А вот как он выжил, Лиль не помнит до сих пор.
* * *
Толковище затянулось.
Найти артефакт Разлома мира, конечно, очень заманчиво — тогда из тьмы, авось, удастся выдернуть новую территорию. Лишний шанс пережить зиму. Но и охотников никто не хотел отпускать на это дело в преддверии холодов: а ну как не вернутся? А если в их отсутствие нападут соседи? Особенно через месяц, когда придет пора собирать урожай.
Например, те же зеленые. Смешно звучит, но вдруг…
Профессор на толковище отсутствовал: они с учениками охраняли посевы. Само по себе это хорошо, полезное дело. Но вот что Профессора нет — плохо. Он бы сказал веское слово, и его бы послушали. Особенно Аргус. Аргус всегда слушает Профессора: вроде бы, он тоже у него учился когда-то. А все остальные слушают Аргуса. Считается, что Аргус видит будущее.
На самом деле ни хрена не видит, он как-то признался Лилю, когда в очередной раз их с Кидом перевязывал. Просто у Аргуса много глаз, и все считают, что это должно что-нибудь означать.
Люди боялись: еще опять придется кидать жребий. Особенно, если злаки не уродятся.
Потом кто-то напомнил, что мясо охотников все равно не пригодно в пищу — в жеребьевке они не участвуют.
Лиль стоял под хмурым, теплым дождем и молча слушал все это. Горстка грязных, одетых в лохмотья людей между покосившимися землянками хмуро решала, как жить и выживать.
Наконец Аргус, староста, хлопнул Лиля по плечу и сказал:
— Дерзайте, ребята.
* * *
…Возможно, все началось раньше.
…когда забыли о силе слова.
…когда была вырублена первая священная роща, чтобы освободить место под пастбище.
…когда перестали соблюдать простые правила: не здороваться через порог, не говорить плохого, оглядываться через левое плечо, менять дорогу, если вдруг увидишь черную кошку.
…когда стали держать в домах зеркала.
Наверное, все было именно так.
Если это не чушь собачья и не пропаганда.
Когда мир обрушился — посыпались амальгамы серебряными осколками, явились откуда ни возьмись дикие сущности, а темнота за порогом ожила и посмотрела на человека сотнями недобрых глаз — брошюры подобного содержания ходили повсюду. Но это ведь ничего не значит. Кто-то делал деньги на этой макулатуре.
Когда мир осыпался еще больше, печатать и распространять брошюры стало некому.
Лиль плохо помнил то время: он тогда отлеживался в избушке у матушки До. «Был бы ты девицей, — говорила матушка До, умиленно взирая на Лиля, уплетающего доширак из пластикового подноса, — ей-ей, обучила бы! А может, пол-то поменяешь, а? Символическая кастрация — и всего делов».
На кастрацию Лиль не согласился. Но, как ему казалось, матушка До втихую что-то намутила с этим делом: во сне с тех пор он частенько видел себя женщиной. Да и подозрительно звучащее имя «Лиль» откопала именно она: оберег, мол. Имя тоже может быть оберегом.
С другой стороны, какая разница? Все равно до сих пор у Лиля не было повода кого-нибудь трахнуть… да и желания, если уж на то пошло.
А когда он набрался сил настолько, чтобы выбраться за порог, первым делом пришлось драться с лернейской гидрой. Так эту тварь окрестил Профессор.
Профессор раньше увлекался мифологией. А так по специальности был ботаником.
Прозвище «Энкиду» для Кида тоже он придумал. Раньше Кида называли Стенкой — за габариты.
* * *
В прошлой жизни Тако была бухгалтером, работала в маленькой фирме. Так она рассказывала Лилю. Еще она слушала старый рок и фанатела по Тому Крузу. «Ты на него похож, Лиль». Лиль не помнил, как выглядел Том Круз. Если на то пошло, он не помнил, как выглядел он сам, а зеркал в их поселении, естественно, не осталось — не проверишь. Поэтому он с Тако соглашался. Тем более, что она не заигрывала.
А Кид был примерно тем же, кем сейчас: любил холодное оружие, имел удостоверение охранника шестой категории и работал в банке. По вечерам читал Лермонтова и Бунина, смотрел старые советские фильмы. Бывает такое.
Кид был Лилю весьма по душе — кажется, взаимно. Во всяком случае, когда Лиль вызывал его в рейд, тот никогда не отказывался. С Чихуа Кид ходил не так охотно.
И хорошо, что сейчас он рядом. Разлом реальности — штука серьезная.
Чихуа, правда, тоже здесь. Но он в охранении — вот пусть и не суется.
Два года назад Лиль с Кидом — Тако до них тогда еще не добралась — уже брали одну цацку. Та оказалась плевой, пустышка — генерировала только три полных круга ада и четвертый, остаточный. Но хотя бы лишний луг в угодьях племени укрепили, как раз тот, где сейчас Профессор пытается заново вывести пшеницу.
Первый круг они тогда прошли на адреналине.
Как потом оказалось, это была ошибка. С другой стороны, из всякой ошибки можно выгрести хорошее. Лиль, например, обзавелся костяной рукой, которой очень удобно душить нежить. Ну или снимать с огня горячие котелки.
* * *
Теперь они лежали в кустах бересклета, который вдруг не по сезону вздумал цвести — с другой стороны, сейчас всяческие девиации стали нормой — и оглядывали строение. Крыша кое-где обвалилась, стены затянуло вьюном или бородами мха. И не скажешь, что с Разлома прошло только три года. С другой стороны, кто рискнет предположить, как теперь идет время?
Раньше тут был детский сад.
— Компьютерная игра, елы-палы, — буркнула Тако, выплюнув изо рта мелкий белый цветочек.
— Нечто жуткое мерещится мне в этой архитектуре, — раздумчиво произнес Кид. — Низкие потолки, темные коридоры, узкие лестницы… Складывается ощущение, что с самого начала они строили не жилье, а декорации для постапокалиптических разборок.
Выражался Кид всегда очень правильно, интеллигентно. Кроме экстремальных ситуаций.
— Кто «они»? — Тако, кажется, удивилась.
— Советские архитекторы.
Первый архитектор-зомби встретился им на подходе.
* * *
— Всем слушать меня, — сказал Лиль, когда они проверяли снаряжение в комнате штаба. Тако и Кид тотчас повернулись к нему, хотя говорил он тихо. — Что такое круги ада, вам обоим известно. Про Кида я знаю. Тако, ты до какого доходила?
Тако раньше жила где-то на западе и перебралась к ним после того, как все ее племя перебили во время разборок. Но она тоже через круги ходила, понятно сразу — достаточно посмотреть на нее левым, зрячим глазом.
…Когда ты проходишь ад неправильно, ад дает выбор. Можно выбрать тело, можно — дух. Лиль выбрал внешнее. Кид — тоже, тогда и шерстью покрылся. А Тако, видно, испугалась уродства. Лиль четко видел ее стальные заплаты везде, где у нормального человека чувства.
Не могла она с ним заигрывать.
— До третьего, — неохотно призналась Тако.
— Много, — кивнул Лиль. — Значит, знаешь, что на первом бывает?
— Пропадает надежда, — Тако пожала плечами.
* * *
Да, на первом круге пропадает надежда. Воцаряется уныние. Круги Сансары без надежды на перерождение. Повторение самого себя. Серая равнина от горизонта до горизонта и по ней унылой толпой движется бесконечный человеческий рой; пустые глаза, серые лица.
Поколения рабов наследуют землю. Пороки людские становятся страшнее, справедливость пьет горькую, радость приходит все реже, чистота помыслов прячется от побоев.
Таков мир, в котором мы живем. Как ни живи, ничего хорошего дальше быть не может.
Первая точка бифуркации.
Можно выбрать гнев. Как они с Кидом в прошлый раз. Как выбрала Тако. Тогда серый песок провалится под тобой, небо расколется криком. И ты попадешь на второй круг. Но боль будет только нарастать, и где-то кругу к четвертому станет невыносимой.
Они бы не прошли и третий, если бы Кид не выпихнул Лиля. А Лиль один не прошел бы на пятый. Хорошо, что четвертый круг был совсем дохлый.
В тот раз Лиль обезвредил артефакт и вытащил Кида. Был бы сам по себе — не вышел бы. А Кида нужно было тащить, так что Лиль матерился, тянул, толкал, прорывался сквозь пожар и оплывающий кошмар, в который превратилась реальность.
Тогда-то ему впервые явилось небо.
* * *
— Значит, гнев — не выход? — Тако нахмурила брови. — Тогда как?
— Старая-старая техника, — сказал Лиль и вонзил нож в столешницу. — Идешь безоружным, это во-первых. Ничего не боишься — это во-вторых. И сохраняешь спокойствие.
— Спокойствие?
— Можно придумать символ, — пояснил Кид. — Или вспомнить. То, что для тебя олицетворяет первую стадию покоя. Самое лучшее — некий значимый образ из детства. Возможно, для тебя это будет какая-нибудь кукла или красивое платье…
— Шовинист, — Тако сплюнула на земляной пол и засмеялась.
* * *
«Ромашки, — думает Лиль. — Небо первое — ромашки. Тако бы смеялась».
Наверное, ему нравится ходить с Кидом, потому что у того первое небо — мята, он сознался. Хорошее сочетание.
* * *
Итак, первого архитектора-зомби они встретили на подходе. Существо поднялось из земли наполовину и швырнуло в них три бетонные тумбы: по штуке на каждую руку. Увернуться от них труда не составило, а одну Кид даже разрубил в полете. Катаной. У Кида была такая катана, которая рубила бетон. Как он рассказывал, до Разлома не получалось; а после того, как отражения восстали против своих создателей, еще и не то стало получаться.
Выглядел архитектор на редкость неприятно: сероватая кожа, сочащаяся слизью, одежда из старых газет. Причинное место прикрывал фартук — план эвакуации при пожаре.
— Ты был прав, Сергей, — сказала Тако и переступила через ошметки зомби, которые остались после полного залпа ее любимой пушечки. — Живые люди такое бы не придумали.
Она одна звала Кида по имени.
Пушка у Тако была ненастоящая, страйкбольная. Но если Профессор или Аргус освящали шарики, то ничего, работало. Главное было их находить потом. Те же лернейские гидры распадаются после попадания, остается одна вонючая вода. А вот из зомби приходится выковыривать.
— Не трать время, — сказал Лиль. — На обратном пути заберешь.
— А если утащит кто? — с сомнением спросила Тако. Она уже подступала к зомби с ножом.
— Чихуа сторожит.
— Так точно, кэп.
— Когда дойдем до первого круга, оружие все равно придется оставить, — сказал Кид.
Лиль кивнул.
* * *
Двор прошли чисто: гидр тут не было — для них слишком сухо. А вот на первый круг наткнулись сразу за порогом. Дверь старая, обитая дерматином; обивка висела кусками. Решетка перед порогом, о которую полагалось скоблить подошвы, проржавела. Удивительно, как еще никто не спер: металл все-таки.
Лиль почему-то ожидал, что почувствует Ад заранее, — прошлые разы получалось. Но сейчас не вышло. Может быть, дом сэкранировал. Может быть, еще что.
А еще там стерег дракон: пристроился над притолокой, зараза, ну и дыхнул огнем, едва только Лиль вошел в длинную прихожую.
В то же время безнадежность навалилась на Лиля — каменной плитой, бесконечностью без выхода; попробуй тут не примени оружия. Попробуй вспомни про небо.
Лиля спасло то, что у него оружия с собой не было вообще. Только щит: — несерьезная плетенка из тонких веточек.
Щит он вскинул над головой, отталкивая от себя пламя, и оно послушно растеклось тонкими ручейками лавы. Щит обуглился, но выдержал — сделан на совесть, Лиль его несколько вечеров плел. А то, что прозрачный, так это хорошо — сквозь него можно смотреть.
Левый глаз, зрячий, встретился с правым, выпученным глазом дракона. Эффект был предсказуем.
— Прямо Маугли, — сказала Тако с нервным смешком, переступая останки дракона. Она так и не привыкла к этой особенности. — Или ты у нас наследник Слизерина?
— Брось оружие! — взревел Лиль.
Тако послушно разжала руки. Шедшего за ней Кида уже не нужно было просить.
А Лиля корежило.
* * *
В аду мы остаемся наедине с самим собой.
Зеркало отразит самое страшное — тебя.
Огонь там, где был левый глаз. Пустота там, где был правый.
Кость вместо руки.
И наконечник копья, обломок сариссы, сочащийся ядом, до сих пор загнан в твою грудь — тоже слева, там, где сердце.
* * *
Первое небо — ромашки.
Незамысловатые белые лепестки, простой и целебный запах.
Все неправда. Безнадежность — самый главный миф. Лживый ночной кошмар. Безнадежности нет, пока мы живы. Он, Лиль, раньше думал, что мир катится в пропасть. А когда мир докатился, выяснилось: не так все плохо. В пропасти оказалась теория Профессора о сакрализации многомерного пространства чувственным опытом. И растрепанная книжка стихов без титульного листа, которую он нашел у матушки До. И Кид, в конце концов.
Так, уже можно идти. Главное, удерживать в себе этот запах, ясный, четкий. Переставляешь ноги, одну, вторую, третью…
— Кид, — язык слушался с трудом. — Сколько у меня ног?
— Две, — ответил тот. — А что?
— Да так.
Тако выматерилась.
— Иди назад, — велел ей Лиль.
— Да чего? — взметнулась она. — Давай, вперед, еще дохрена всего.
— Тебя переехало. Давай назад, пока не поздно. Шарик достанешь. И еще решетку прихвати, у входа лежит.
— А не пошел бы ты…
Кид аккуратно схватил Тако поперек туловища и переставил ее за порог. Оказавшись в тускло-сером дневном свете, она сразу как-то растерялась, беспомощно открыла и закрыла рот. Но ничего не сказала.
Лиль вдруг увидел, что лет Тако еще очень мало. Наверное, и тридцати нет.
А ему-то сколько?
Он не помнил. Кажется, тоже немного.
— Спасибо, — сказал Лиль.
Кид дернул плечом:
— Благодарности излишни.
Очень жаль, что Тако срезалась так быстро. Ну да с Кидом вдвоем они доходили по новой методике, с небесами, до пятого круга. Правда, артефакт в тот раз им не достался: отбила банда Морских, пока они отлеживались, — куда этих тварей занесло так далеко от залива?
Так что до пятого круга дойдут. А что если теперь кругов больше? Да наверняка больше.
Никогда раньше Лиля так сильно не накрывало на первом круге.
— Пойдем, — сказал он, отбрасывая остатки щита.
* * *
На втором круге пропадает любовь.
Это ничего страшного.
Вторая точка бифуркации: можно идти на ненависти. Ненависть и гнев — хорошие товарищи. Они дают огненные крылья и острые когти.
Второе небо — прах земной. Высокие, прозрачные в холодном воздухе горные вершины. Пустынные пески. Массивное, нерассуждающее притяжение огромных каменных громад. Пыль, несомая ветром.
Небесная твердь панцирем укрывает мою душу; я не один.
* * *
— Держишься? — спросил Лиль.
Они медленно шли вперед. Странно: коридор казался шире и выше, чем должен быть. Видно, цацка влияла на пространство. По стенам ползали зеленоватые светящиеся жуки с ладонь величиной — поэтому Лиль и Кид старались держаться подальше от стен. К тому же им приходилось обходить разномастные обломки и прочие предметы, невесть как сюда занесенные.
Птичья клетка. Огромная книга. Разноцветные детальки от детского конструктора. Венский стул с изогнутой спинкой. Старый вентилятор. Счеты. Огромная ваза с греческой росписью.
На удивление мало компьютерного мусора: ни одного сломанного монитора, отжившего свое винчестера или бухты кабеля. Всю цифровую технику сожрали гремлины в первые же несколько недель после Разлома. Значит, и сюда добрались.
Лестница на второй этаж.
— Я вперед, — сказал Кид.
— Нет.
— Изволь объясниться, — Кид смотрел жестко.
— Я тебя в прошлый раз еле допер, — сказал Лиль правду. — Если ты вырубишься первым, второй раз я этот подвиг не повторю.
* * *
На третьем круге пропадают желания. Тело становится невесомым, тяжело даже переставлять ноги. Когда пропадает надежда, идти дальше кажется бессмысленным. Теперь же — просто нельзя. Зачем — и главное, как? Лучше просто остаться здесь и пустить корни.
Небо третье — текущая вода.
Вода вверху и внизу, несет безо всяких усилий. Не нужно двигать ни руками, ни ногами. Достаточно просто двигаться вместе с ней.
Вода течет вверх по лестнице.
* * *
Второй этаж полуобвалился. Стены здесь кончались на уровне груди, потолка и вовсе не было. Лиль, поднявшись на лестничную площадку, первым делом увидел внизу во дворе Тако. Она лежала за тем же цветущим кустом бересклета, который они облюбовали, и держала вход под прицелом. Молодец, так и надо.
Лиль зачем-то даже помахал ей, левой, костяной рукой.
* * *
На четвертом круге все время тянет хохотать.
Там покидает здравый смысл.
В прошлые разы неконтролируемая истерика сжимала мышцы горла, не способные больше смеяться, сорванные криком ярости второго круга и отчаянным хрипом третьего. Диафрагму скручивало рывками; воздуху бы! Никуда не деться от всесокрушающей, всепоглощающей тупости.
Сейчас немного легче. Все-таки метод дает себя знать.
Четвертое небо — орхидеи.
Сиренево-фиолетовые, прозрачные, с росой на листьях. Густой теплый запах плывет в воздухе.
После Разлома Лиль стал очень любить цветы. Намудрила, ох намудрила что-то матушка До…
Матушка До говорила: у нее была сестра, тетушка После, но увы, не выдержала — сдулась. Не исполнила своего жизненного предназначения.
* * *
— Ты в порядке? — спросил Кид.
Лиль привел в порядок прыгающие мысли. Это передышка. Артефакт разлома играет с ними, как кошка с глупыми мышами.
— Штатовских боевиков насмотрелся? — хмыкнул он.
— У этих господ были фразы на все случаи жизни, — возразил Кид и взял его за локоть правой руки, облеченной плотью.
«Неужели мне так худо?» — поразился Лиль, но прогнал эту мысль. Нужно думать о небе. Иначе им не добраться.
Почему-то изменился свет. Его вдруг стало много. До этого день был серый, пасмурный, а теперь вдруг тучи разошлись, и заодно пошел теплый дождь. То ли весна, то ли осень; хрен поймешь эту погоду.
Нет, на самом деле, сейчас куда легче, чем бывало раньше.
— Туда, — сказал Лиль и махнул рукой вдоль полуобвалившегося коридора.
Кажется, проще некуда — дойти и взять.
* * *
Пятый круг наплывает незаметно, как сон. Отзывается дурнотой в голове. Пятое небо — тишина — почти не требует концентрации. Если бы они как-то выдержали до сих пор на гневе и ненависти, то, конечно, теперь бы упали, как марионетки с перерезанными нитями, ибо на шестом круге гнев пропадает.
* * *
Шестое небо — огонь.
Тихий треск, легкий запах гари и дыма, тепло в усталом теле. Все это есть. Все это было. Вечное пламя, гудящий огонь, мощь вулкана в разломе земной коры. Поддерживает планету и двигает континенты. Огонь животворящий. Огонь уничтожающий.
Шестое небо — это уже опасно.
У Кида огонь был раньше, его шестое небо — вода. И вот тут он не выдерживает, плывет. На шестом круге вместе с остальными желаниями духа пропадает любопытство: бывший охранник, любитель классической литературы, теряет свою главную опору.
* * *
Кид осел на колени. Он по-прежнему хватал Лиля за локоть, но теперь уже сам держался за него, а не помогал. Это тяжело, когда за тебя держится такая туша.
— Давай к выходу, — сквозь зубы произнес Лиль.
— Здесь подожду, — Кид был неправ и сам понимал это: дойти до артефакта он уже не сможет и помочь Лилю в случае чего — тоже. Но зато сможет не сложиться сам, если Лиль напортачит.
Лиль выругался.
— Сударь, обсценная лексика мифическому персонажу не к лицу, — проворчал Кид. Он сел на пол и обхватил мохнатыми лапами лысую голову. — Почему ты Лиль? Почему не Кащей?
— Потому что Нинлиль, — бросил Лиль. — Ладно. Тогда жди.
* * *
Небо пятое — тишина.
Небо шестое — огонь.
Небо седьмое…
* * *
Седьмой круг — исчезает все, что осталось от сердца. Безжалостный холод охватывает мир. Ледяные равнины; снег течет в реках вместо воды. Земля моя пустыня.
Кто сказал «я мыслю, следовательно, я существую»?.. Дурак он был, вот что. Когда от тебя остается одна мысль…
Тогда распускается седьмое небо: лотос.
Гладкие, вощеные лепестки. Спокойствие и отрешенность. Нирвана. Да, тебя нет; тебя нет и не было. Но значит ли это, что не было ничего?
Может быть, все наоборот. Ты был всем. Ты был во всем.
Седьмой круг и седьмое небо сливаются воедино.
* * *
На миг Лиль видит все вместе: спираль из земли в зенит и из земли в глубины ада; гигантский волчок, который вращается, набирая скорость. Лиль видит и мысли Кида — яркие, беспокойные, похожие на встревоженный рой. Мысли Тако — низкие, гудящие, будто туго натянутые над землей провода. Мысли Чихуа — острые, будто направленные в спину ножи.
Как мы все похожи.
Какие мы все разные.
А потом он переступает порог и видит артефакт Разлома — небольшой светящийся бубен, лежащий на груде обломков и мусора в углу полуразрушенного здания. Такая кроха — и генерирует столько реальности…
Если его взять в руки, сияние пропадет. Впрочем, оно и сейчас есть только для левого глаза Лиля.
* * *
Лиль едва успел пригнуться — нож пролетел над головой и ударился в стену. «Хорошо, что у него нет ружья», — подумал Лиль, оборачиваясь. Ружья имелись только у Тако и у Профессора.
Чихуа стоял позади Лиля, сжимая второй нож. Лицо застыло, глаз за темными очками не разглядишь.
— Как ты прошел? — спросил Лиль. Впрочем, ответ он уже знал. Если ад пропускает сквозь себя, он предоставляет выбор.
— Да уж так, — Чихуа обнажил мелкие острые зубы. — Отдай цацку, костлявый.
— Что с Кидом?
— Жив твой зверь, не бойся. Цацку отдай, говорю тебе. По-хорошему. Оружия у тебя все равно нет.
— Ты ошибаешься, — сказал Лиль и потянул из груди наконечник сариссы — все еще дымящийся от яда.
Он даже не кричал от боли. Его словно бы не стало.
* * *
…В круге восьмом, говорила матушка До, пропадает понятие о долге. Это ловушка для тех, кто шел по небесам. Понимаешь? Небес всего семь; кругов ада же — девять.
Девятый круг для тех, кто и восьмой каким-то чудом прошел — там ты теряешь представление о себе самом.
«Седьмое небо, — шепчет Лиль, доставая копье демона из трупа Чихуа. — Седьмого неба… на всех не хватит…»
* * *
— Эй! — Кид схватил его за запястье левой, костлявой руки. Дернулся, — кому приятно трогать скелет? — но не отпустил. — Лиль, мать твою! Что ты делаешь?
Лиль бессмысленно посмотрел на него, потом сфокусировал глаза.
Они оба стояли на коленях перед наполовину разделанным телом бывшего соратника. Кид держал Лиля за руки. По-прежнему шел дождь; теплые капли падали на пыльный бетон — дробные удары — и в мусор — легкие шлепки. Где-то вдали глухо зарокотало. То ли гром, то ли в Невидимых горах лавина сходит.
— Жертву приношу, — ответил Лиль заплетающимся языком.
— Вижу, что не крестиком вышиваешь… Линять пора. Цацку я взял.
— Как? — Лиль вцепился в густую шерсть на предплечьях Кида. — Как, черт тебя дери?!
— Увидел, как Чихуа мимо прошел, за тобой следом. Его внешний вид не оставлял сомнений: совсем крыша поехала. Тебя надо было спасать. В критических же ситуациях человек… — Кид запнулся, посмотрел в левый, зрячий глаз Лиля, вздохнул и достал из кармана маленькое карманное зеркальце. — Вот.
Теперь оно уже, конечно, разбилось. Но все равно Лиль смотрел на осколки стекла в маленькой раме, как зачарованной. Похоже на крошечные зубы. Маленькая пасть, которая поглотить, если зазеваешься.
— Откуда это у тебя?
— Заначка, — пожал плечами Кид.
* * *
Племя Аргуса занимает небольшие угодья в треугольнике, очерченном Заповедным лесом, барханами подле Залива и Невидимыми горами. Там, где сейчас горы, раньше стоял город — с небоскребами и автострадами, все как положено. Там, где сейчас Залив, раньше текла одна большая река с множеством притоков. А Заповедный лес всегда оставался заповедным лесом, при любой власти. Не всегда туда можно было попасть, что да то да.
Где-то там спрятаны и бункер Змея-Горыныча, и избушка матушки До. Над бункером иногда поднимаются клубы пара: Змей кует оружие конца света. Говорят, когда он удовлетворится результатом, конец света — не путать с Разломом — все-таки наступит. Но Змей перфекционист: вот уже пару миллионов лет ему ничего не нравится.
Избушку матушки До найти труднее, она все время путешествует. Профессор, впрочем, как-то умудряется: они с матушкой До старые друзья еще с того времени, когда она его чуть не съела, а он ее — чуть не поджарил. Сейчас они рассказывают эту историю, как анекдот.
На том берегу Залива колышется вековечная тьма. Аргус, который в прошлой жизни был моряком, иногда мечтает вслух: когда-нибудь они построят корабль и поплывут туда…
Но никто из прибившихся к племени не умеет строить корабли. Среди них есть только водопроводчик, слесарь, работник автосервиса и два java-программиста. Еще был ювелир, но его съели в первую зиму. Остальные гуманитарии в основном, то есть люди абсолютно бесполезные.
Хотя из гуманитариев тоже могут получаться охотники. Седьмое небо открыто для всех.
* * *
— Удачно? — спросил Аргус, выходя на встречу. Он хромал, опирался на палку; расположенный на лбу третий глаз слезился и моргал; те же глаза, что щурились на его щеках и предплечьях, казались заспанными.
Аргус всегда ходил в просторном хитоне из старой простыни, иначе глаза раздражались. Все знали: у Аргуса они есть и на заднице. Неудобно, должно быть.
— Некоторым образом, — ответил Кид, доставая из-за пазухи бубен.
«Даже не шаманский», — подумал Лиль. Он мог бы поклясться, что раньше бубен выглядел древнее: овальной формы, из кожи, без бубенцов. Теперь же он стал круглым, пластиковым и на нем появилось слово «Админский». Светилась цацка, однако, по-прежнему.
Обычное дело. Артефактами Разлома могут становиться любые вещи, главное, чтобы люди сообщали им некоторую силу.
— Что значит «некоторым образом»?
— Чихуа, к сожалению, расстался с жизнью.
Два обычных, человеческих глаза Аргуса покосились на Лиля, а глаз с подбородка подмигнул ему.
— Бывает, — сказал Аргус. — Иногда реже, чем нужно. Остальные все целы?
— Я шарик потеряла, — сказала Тако. — Не успела оглянуться, как кто-то зомбяка утащил. Может, гремлины.
— Я зачарую, — кивнул Аргус. — Ну… хорошо, что здоровы.
* * *
Этой ночью праздновали. Пили профессорскую настойку на грибах, Панна играла на гитаре, а близнецов уговорили спеть. Ольга учила всех желающих танцевать фокстрот. Веселье кипело, жизнь била ключом.
Лиль не выдержал этого, выбрался из штабной землянки и сел снаружи на влажную землю, прислонился к стене.
Подумал, не проверить ли охрану: сегодня выставили молодняк. Тако, правда, за них ручалась, но Тако слишком доверчивая.
Кид тоже выбрался из землянки — бесшумная черная туша — и опустился на землю рядом с Лилем.
— Ты как? — спросил он.
— Плохо, — ответил Лиль. — Все думаю, как в следующий раз. Сегодня получилось еле-еле.
— У нас будет еще земля, — сказал Кид. — Я говорил с Профессором, он оптимистично настроен и обдумывает планы реконструкции долины, за лугом. Если получится воссоздать реку, это даст рыболовецкие угодья… К тому же можно будет завести коз. За ними не так сложно ухаживать, думаю, справимся.
— Да ты и в самом деле прямо Энкиду. Царь зверей…
— Человек должен быть разносторонним, — наставительно произнес Кид. — Кстати… в твои руки ведь случилось попасть книге стихов.
— Ну да.
— Идея про небеса была позаимствована оттуда?
— «Небо шестое — огонь, небо седьмое — лотос». Оттуда, да.
— И кто автор?
— Не знаю, она же без обложки.
— Одолжишь на пару дней?
— Да запросто.
— Идем сейчас?
— Пошли, — усмехнулся Лиль, поднимаясь.
Там было много хороших стихов, если поискать.