Я будто разомлевшая кошка развалилась на полу в холле, с карандашами. Надо было соединить по порядку точки на странице, чтобы дорисовать рисунок. Я рассеянно прислушивалась к позвякиванию льда в папином вновь наполненном бокале и к хихиканью Энди за дверью, которого что-то развеселило. Внезапно эти звуки перекрыл капризный голосок мамы:

— Мне тоже налей. Устала, и очень жарко.

— Будет сделано, — «я-весел-хоть-мне-не-до-смеха», вот с какой интонацией произнес он.

— Поторопись. Я придумала, как уладить наши проблемы.

Я на животе подползла к двери в гостиную, чтобы все увидеть и услышать.

Папа поставил мамин стакан на кофейный столик и уселся в свое зеленое кресло.

— А что же у нас случилось?

Отпив большой глоток, мама плюхнулась на диван и прижала стакан ко лбу.

— Кручусь целыми днями, некогда подумать о себе.

— Опять тебя понесло.

— Это тебя вечно носит неизвестно где.

— Я всегда вовремя прихожу к ужину.

— Ура! Мой муж является домой покушать. Ой, я хотела сказать оту-у-ужинатъ. Не такая уж безнадежная деревенщина. — Она скосила глаза к переносице. — «И эх, дя-рё-вы-ня моя, За-па-ды-ная — и-эх, ма! — Вир-ды-жи-ния»

— Кэти… — Папа обеими руками потер голову, взъерошив волосы.

— Да, кручусь тут одна с троими детьми.

— А я целый день кручусь на работе.

— Веселиться мы тоже умеем. — Она резко сдвинула и развела колени, потом обмахнулась подолом юбки.

— А я-то что могу поделать? — спросил папа, глядя в стакан.

Мама рывком выпрямилась.

— Давай отправим Вирджинию Кейт и Мику к Руби. На лето. Ее парень сейчас в каком-то спецлагере для отсталых детей.

Меня обдало холодом, изнутри и снаружи.

— Всех она не возьмет, но со старшими может посидеть, а заартачится, напомню ей, что пасла ее обалдуя Путера, когда ей приспичило расслабиться.

Папа допил свой стакан и встал.

— Все зло в этой женщине.

Я сделала глубокий вдох, но перевести дух не спешила, ждала, что скажут дальше. Когда тетя Руби напивалась, то жутко свирепела, все ей было не так, заводилась с полоборота. Ругалась и орала на малыша Путера. А если очень бесилась, могла и треснуть.

Снова заговорила мама:

— Миссис Мендель обещала на недельку забрать Энди, сможем нормально отдохнуть. И пока лето, она готова иногда посидеть с ним час-другой, чтобы мы побыли вдвоем, пока нет старших.

— Зря ты это делаешь.

— Фредерик, необходимо укрепить наш брак. Ты больше не хочешь меня?

Мама подошла вплотную. Папа протянул к ней руку, но тут же опустил, помотав головой, развернулся.

— Мне пора.

— Только попробуй подойти к двери, Фредерик Хейл!

— Только попробуй меня остановить, Кэти Айвин.

Папа выскочил, едва успев увернуться от запущенного в него стакана.

Стакан брякнулся в коридоре, разлетевшись на мелкие осколки, которые, это я знала, постоянно будут теперь впиваться в ноги.

Отскочив от двери, я помчалась к себе, захлопнула дверь и улеглась со «Сказками братьев Гримм» под бабушкино одеяло. Что же теперь будет, гадала я.

Вернулся Мика, сразу потопал в свою комнату. Я слышала, как он восторженно рассказывал Энди про ручей, они там классно поиграли, и с Бастором, и с его псиной Мямликом. Хотелось пойти рассказать про мамин разговор с папой, но я не пошла.

На ужин был омлет и тосты с корицей, потом я приняла ванну, надела желтую ночную рубашку и легла. Вошла мама, в своем красивом красном пеньюаре, села на краешек кровати. От мамы вкусно пахло духами и свежестью. Она приподняла мой подбородок.

— Папа молодец, что прозвал тебя Букашкой. Здорово, правда?

Я вдыхала ее запах, надеясь, что она побудет со мной еще немного.

— Мам, а как ты меня прозвала?

— Никак. Ты Вирджиния Кейт. Такое у тебя имя, очень хорошее имя.

Взяв пасхальную открытку, она долго ее изучала.

— Боже… церковь — это полная чушь. А проповедник их тот еще трепач. — Она скроила скорбную мину, которая, впрочем, тут же исчезла. — Ну что? Вот и настало лето. Больше никаких уроков.

У меня свело от страха живот.

— Мы с папой хотим по-человечески отдохнуть. — Она погладила одеяло. — Надеюсь, это поможет разобраться с матримониальными проблемами.

Я недоуменно на нее посмотрела.

— Ну-у… с нашими личными трудностями. — Она поцеловала меня в лоб, ее волосы накрыли меня, черный водопад. Щекотно дыша, спросила: — Ты ведь поняла?

Я пожала плечами.

— Это точно подействует! Взрослым нужно иногда побыть вдвоем. После такого отпуска — вдвоем — взрослые меньше ссорятся. Значит, договорились? — Она кивнула и подождала, когда я кивну в ответ. — Вот видишь, мы с тобой понял и друг друга. Ты добрая девочка. Никогда меня не огорчаешь.

— Ма-а-ам?

— Ш-ш-ш. Пора спать. — Она заботливо меня укутала и встала. — Ты самая лучшая дочка на свете.

У двери она обернулась и послала мне воздушный поцелуй, потом, выключив свет, вышла в коридор и отправилась уговаривать мальчиков. Спустя несколько минут она была в кухне, серебристо затренькали кубики льда. Чуть погодя ласкающая музыка вплыла в мою комнату, глубокий хрипловатый женский голос, полный летней неги.

Я подкралась к двери и, спрятавшись за косяком, стала смотреть. Мама кружилась, раскинув руки, кружился и ее легкий пеньюар. Свет падал сзади, и поэтому слегка просвечивало тело. Мама совсем не походила на маму троих детей. Она походила на маму, у которой как будто вообще не было детей. Мама танцевала, поднявшись на цыпочки и слегка отведя плечи назад. Мне хотелось стать такой же, как она, взрослой и прекрасной, и так же танцевать. Я тогда подумала, что у мамы все получается необычным, загадочным как луна и ярким как солнце. Почти все. Я снова легла, свернулась калачиком под бабушкиным одеялом и под звуки музыки незаметно уснула.

Меня разбудило постукивание папиных ботинок. Я не сомневалась, что сейчас начнется скандал. Но нет, голос у мамы был ласковый, потом из кухни донеслось позвякивание льда, потом заскрипел наш диван из искусственной кожи. Я улыбнулась и почти совсем уснула, но проснулась от приглушенного папиного рычания. Еле слышные шаги в сторону их спальни, взвизгнули кроватные пружины, мама рассмеялась. Потом я услышала крик: «Ради бога, Кэти, еще, еще!» Тут я накрыла голову подушкой, только тогда удалось уснуть по-настоящему.

Утром мама, мурлыча себе под нос, приготовила папе яичницу, жареную картошку, поставила тарелку с печеньем. Вид у мамы был такой, будто она вылакала целую тарелку сливок. Она взъерошила пальцами папину шевелюру, он закрыл глаза. Жуя, я исподтишка наблюдала за мамой. Мика подергивал ноздрями. Энди все это ужасно веселило, он все утро хохотал.

А через неделю нас выпроводили к тете Руби. Мама отвезла нас, пока папа был на работе. Мама затормозила у самого дома и помахала рукой, тетя уже стояла на крыльце. Волосы у тети Руби были апельсиновой рыжины. Верх головы в плотных мелких кудряшках, остальные волосы, слегка подвитые, неряшливо свисали по бокам до самых плеч. Бордовое с розовым платье вздернулось на ее крутых боках, слишком короткое, но колени у нее действительно были красивые.

Она помахала маме в ответ, обвисшая на предплечье кожа подрагивала в такт помахиванию. На маму она походила только ртом, кончики губ всегда были подняты вверх, поэтому никто не мог догадаться, что у сестер на уме, то ли они сердятся, то ли сейчас расхохочутся.

Мы выбрались из машины со своими чемоданчиками, а потом стояли и смотрели, как мама уезжает, даже не поцеловав нас на прощание. Я так надеялась, что она обернется, но нет, только помахала нам в окошко рукой. А может, это была не рука, а пряди распущенных волос, вырвавшиеся наружу от ветерка. Пыль от колес поднялась такая, что машины почти не было видно.