Я все ждала, когда же листья начнут желтеть, краснеть, золотиться, осень ведь, но в Луизиане почти все неодолимо зеленело. Тут и снега не бывает, сказал Мика, как в преисподней. Еще он сказал, что все боятся урагана «Бетси». Мы, сказал, поимели тут ветрюгу и ливни, когда она завывала у берега Миссисипи, но этим и обошлось. А вот по Новому Орлеану она шарахнула здорово.

Мою теперешнюю учительницу звали мисс Шерри Мелон. У нее были прозрачные голубые глаза и пышные каштановые волосы. Сильно хромая, она бродила по классу, громко постукивал грубый ортопедический ботинок с высоким черным каблуком. Над мисс постоянно подшучивали. Возможно, именно поэтому мне она нравилась. В школьной библиотеке я выискивала в энциклопедии все, что было написано о Западной Вирджинии, притворяясь перед собой, что это совершенно незнакомый мне штат.

И чего я только не вычитала. В 1926 году от грибковой инфекции там погибли почти все каштановые деревья, там родилась знаменитая писательница Перл Бак. Комик Дон Ноттс, сыгравший всеобщего любимца, помощника шерифа Барни Пятого, тоже родился у нас. Самая высокая точка — гора Спрус-Ноб. Самая низкая — на уровне реки Потомак. Я читала и о том, что уже знала, а теперь уже точно запоминала навсегда.

Наступил футбольный сезон, напротив нашего дома парковались машины, хотя он был довольно далеко от стадиона. Папа брал за стоянку по два доллара. Говорил, что это деньги на пополнение пивных запасов мистера Кэмпинелла. Некоторые приезжали просто покутить, они тоже пополняли «пивную корзину» Эми Кэмпинелл готовила порции, раскладывая джамбалайю на бумажные тарелки, к ней прилагался ломоть французского чесночного хлеба и кусочек масла. И как только болельщики эту джамбалайю не называли, и джумба-лги-ей, и джем-бах-лией. А я так просто звала ее мешаниной с рисом.

Мистер Кэмпинелл обожал, когда его величали Главой Семьи. Он был огромным, как горилла, обожал жареных цыплят с аппетитным соусом. Чтобы их сфотографировать, в смысле, Эми Кэмпинелл и Главу Семьи, мне пришлось отойти чуть ли не на середину улицы. Я их обожала даже больше кокосового торта.

Глава Семьи добавлял в рис кусочки колбасы, ветчины и курятины, все это тушилось в железной сковороде, огромной, как задница носорога. В левой руке мистер Кэмпинелл сжимал банку с пивом, а в правой держал громадную, с лодочное весло, лопатку, которой помешивал в сковородке.

— Иди к нам сюда, милая. Какая же ты худышка, на-ка поешь.

Мне очень нравилось, что меня называют худышкой.

Глава Семьи написал на газоне кремом для бритья «Тигры, вперьотт» и посыпал этот призыв кружочками конфетти и блестками.

— Вперь-отт, — прочла я, — а что значит это слово?

— Это значит «вперед», малышка. До сих пор не научилась говорить по-нашенски?

Получив полную тарелку, я вернулась домой и уселась на ступеньку. Выудила из риса несколько кусков колбасы, для бездомных псов, остальное съела сама. Вырядилась я тогда в старые бриджи Мики и сунула в карман шоколадные сигареты, которые иногда «курила».

Один лысый дядька в полосатой пижаме (под тигра), нетвердо стоявший на ногах, вручил мне банку пива:

— Держи, детка, угощаю кокой.

Его приятель отобрал у меня банку.

— Эй, ты, пьяный придурок! По-твоему, это кока? Разуй глаза!

Я сфотографировала обоих, пока они, пошатываясь, тащились по улице и орали «Йай-уи-и-и!» Мика сказал, что луизианские каджуны так переиначили нормальное «Йахууу».

Мимо брела компания вроде как бравых парней, они отрывались по полной: размахивали кулаками, отвешивали друг другу тумаки, истошно орали. Я небрежно вскинула голову и поднесла к губам шоколадную сигарету, надеясь, что выгляжу волнующе-загадочной, как мама.

Из дома вышел папа, с тщательно подбритыми тоненькими усиками, но волосы он не тронул, оставил длинными. Через руку была перекинута куртка, в левой папа держал термос.

— Моя юная принцесса, как только подадут экипаж, я отправлюсь на турнир, где наша команда жаждет одолеть Дракона! — Он отхлебнул из термоса. — Ах-х-х! Живительный эликсир.

Наклонившись, чмокнул меня в макушку. От него пахло чем-то незнакомым, приторно-сладким, я поморщилась.

— Сейчас нагрянет ватага диких студиозов. Впрочем, они уже тут!

Парень за рулем жал и жал на гудок, дурак какой-то. Машина была уже набита, и я не понимала, куда же сядет папа. Из окошка высунулась девица с жиденькими каштановыми патлами.

— Салют, ну что, едем?

— Шевели копытами, старичок! — крикнул кто-то из салона.

Сложив ладони рупором, папа тоже крикнул:

— Чтоб все быстренько нацепили рубашки! Но тебя, Джанет, это, само собой, не касается. — Он засмеялся и подмигнул мне. — Это я так, Букашка, ради хохмы.

Подкинул вверх термос, но поймать не смог. Термос покатился по полу веранды, папе пришлось за ним бежать. Подняв его, папа сказал:

— В общем, я уезжаю. Не забудь оставить свет включенным, ладно? «Свет, алча света, свет крадет у света».

Он вприпрыжку сбежал с крыльца и нырнул в машину. Джанет взгромоздилась к папе на колени. Когда машина тронулась, папа крикнул:

— Поглядывай, как там Ребекка, ладно? Она что-то расклеилась.

В машине все кому не лень гудели и гудели, совсем чокнутые. Я рада была, когда они наконец, свернули за угол. И вспомнила, что папа никогда даже не замечал, если я не здоровалась с ним или не говорила «до свидания».

От обиды на папу меня вскоре отвлек шум у соседей. И вот что я увидела. Миссис Макгрендер, в тесно облегающем свитере и узенькой юбке, танцующим шагом приблизилась к мистеру Портье и бухнулась к нему на колени. Мистер зачем-то ее обнял, она рассмеялась и задрыгала ногами в туфлях на высоком каблуке. Одна туфля соскочила и взмыла в воздух, а приземлилась прямо в сковороду с джамбалайей.

Глава Семьи, покачав головой, зашвырнул туфлю в кусты.

К парочке подбежала миссис Портье и плеснула на них из своего стакана.

— Может, это немного вас остудит! — крикнула она. — Глаза бы мои не смотрели!

Виновные, отфыркиваясь, вскочили на ноги. Я подумала, миссис Портье сейчас отвесит и ему и ей по оплеухе.

Миссис Макгрендер пошла в кусты искать туфлю. Каждый теперь мог полюбоваться ее задом. Я мысленно призывала миссис Портье подойти и двинуть ей по попе ногой.

Миссис Портье, по-видимому, уловила мои призывы. От мощного пинка миссис Макгрендер рухнула в кусты азалии. Но, тут же вскочив, провизжала:

— Ах ты, рыжая шлюха!

Подбежав к миссис Портье, она толкнула ее, после чего обе намертво вцепились друг в дружку. Я пересела на верхнюю ступеньку (оттуда удобнее было наблюдать за поединком), втайне болея за миссис Портье. Жаль, их не видел Мика. Ребекка тоже упустила этот спектакль, так как почти весь день пролежала в постели. (Я старалась не вредничать и делать все как полагается, на всякий случай: вдруг она разболелась из-за нас с Микой?)

Главе Семьи наконец удалось их разнять. Неправдоподобно светлые волосы миссис Макгрендер торчали во все стороны, а у миссис Портье прическа совсем не пострадала. Потом компания направилась к дому, галдели все ужасно.

Ушли, и стало совсем тихо, будто наступил конец жизни мира, даже собаки не лаяли. Напевая что-то себе под нос, я отправилась изучать все подряд цветы и травки, бубнила названия, удивляясь, что столько их знаю. Название помогает вникнуть, придает вещам весомость и реальность.

Я вполголоса перечисляла:

— Вот ирисы, вот каладиум, эти стебельки с цветочными метелками — обезьянья трава, здесь бегония, это бальзамины, а тот куст на соседнем участке — кизил.

Мне было интересно, слышит ли меня бабушка и гордится ли своей умницей внучкой. Да, я знала много названий, может, в этом и состоял мой талант.

От усердного рысканья по кустам и клумбам руки и коленки вскоре почернели от грязи. Внезапно раздался многоголосый рев, будто разом закричали сорок миллионов глоток, рев доносился со стороны футбольного стадиона.

Я зашла в дом, подойдя к двери Ребекки, прислушалась. Тишина. Пошла налила в раковину воды, намылив мочалку, оттерла коленки и ладони, после чего отправилась к себе читать «Невероятное путешествие» Шейлы Бернфорд. Классная книжка, про то, как кошка и двое псов решили самостоятельно вернуться к хозяевам, не побоялись долгого опасного пути. На фразе «бродяжничать кошке понравилось» (пятьдесят вторая страница) в комнату вошел Мика.

— Салют.

— Салют, — ответила я.

— Угадай, что мы с Денни сегодня сделали?

— Не знаю.

— А ты напряги мозги.

— Съели лягушку?

— Мимо, Тухлая Башка. — Бухнувшись на кровать, выхватил у меня книжку. — Опять читаешь. И раньше все время читала.

— Сейчас тоже.

— Сейчас меньше.

Он взял Траляляя, ткнул кулаком в полосатую мордочку.

— Это Тигр Энди?

Я молча пожала плечами.

— Ладно, раз ничего не спрашиваешь, сам расскажу.

Он подскочил к двери и украдкой выглянул, тут же вспомнилось, как он проделывал это дома. Плотно затворив дверь, сел на самый краешек кровати.

— Только чтоб никому.

Я помотала головой. Никогда его не выдавала.

— Мы курили сигарету, не шоколадную, как у тебя. Настоящую.

Я снова раскрыла книжку и испуганно в нее уставилась, черные строчки резали глаза, совершенно непонятные.

— Да не дергайся ты. Я больше не буду, жуткая гадость.

— Я не дергаюсь.

— А то я не вижу. — Он встал и прошелся по комнате, рассматривая и перебирая всякие мелочи. — Почему тут все розовое?

— Не знаю. Ей нравится.

— А ты говорила ей, что это дерьмовый цвет? Как у жирных червяков.

— Не говорила.

— Зря. Она не кусается. Скажи, что не любишь розовый.

Я посмотрела на него, как на зарвавшегося вояку.

— Угадай, что мы еще делали?

— Да ну тебя.

— Кидались яйцами в дом старушки Ходжес. — Он хлопнул себя по коленке и довольно загоготал.

— А зачем вы ими кидались?

— Весело ведь. Ох и зануда ты, будто тебе сто лет. — Он пошел к двери.

Я схватила ненавистную розовую подушку и швырнула в него. Потом вторую, потом Траляляя.

— Муа-уа-ха-ха-ха, — рассмеялся Мика и кинул все назад, в меня, как следует размахнувшись.

— Отстань! — завопила я, хотя мне очень нравилось все это безобразие.

— Сама напросилась, сестре-е-енка!

Надо было его как-то остановить.

— А тебе никогда не хочется домой?

— Нет. — Он показал мне язык, дважды прихлопнул, как в рок-н-ролле, коленями и распахнул дверь. — Ждите-ждите, аллигатор, а сейчас слиняет братер!

Так, танцуя, и слинял.

А я сидела посреди постели, радуясь, что она вся мятая, что розовенькие подушки валяются на полу. Чуть погодя я услышала, как в конце коридора хлопнула дверь у Мики. Мне захотелось молока, но по пути на кухню я услышала шум воды в ванной. И даже сквозь этот шум было слышно, что Ребекку рвет. Я испугалась. Тихонечко подошла к двери и прислушалась. Когда Ребекка спустила воду, я развернулась и побрела назад в приторно-розовую спальню.

Плюхнувшись в кресло, стала смотреть, как качаются на ветру ветки акации, а на самом деле ждала, когда раздадутся в коридоре шаги Ребекки. Потом вскочила, начала хватать всякие безделушки и теребить их в руках, как это только что проделывал Мика. Из своей дорожной холщовой сумки я достала мамину щетку для волос, красную помаду, пудру «Шалимар» Разложив все это на комоде, посмотрелась в зеркало. Волосы нечесаные, свалялись, в них застрял обломанный листик. Лицо в земле, под ногтями черно, я же копалась в клумбах. Карман оттопырился, набитый семенами и листочками, найденными в саду. Я хотела посмотреть в своей специальной книжке, что это за растения. Хотела узнать, как их зовут и чем они знамениты. В общем, внедрить их в реальность.

Я наклонилась близко-близко к зеркалу, нос почти упирался в стекло.

— Меня зовут Вирджиния Кейт Кэри, — сообщила я зеркалу, глядя, как шевелятся мои губы, — казалось, что мое имя произнес кто-то другой.

Я сняла колпачок с помады и покрутила донышко, высвобождая кончик. Провела им по верхней губе, слева, потом справа. Сжала губы, чтобы кровавая алость проступила и на нижней. Помада была липкой и мягкой. Я почему-то думала, что она гораздо тверже.

— Я Вирджиния Кейт Кэри, — повторила я.

Вскоре я услышала шаги Ребекки и вернулась на кухню.

Она стояла у раковины, смоченные волосы прилипли к голове.

— Вирджиния Кейт, что это у тебя с губами?

— Ничего, — сказала я, попятившись назад. — Мне просто захотелось молока.

— Ясно. Это «ничего» рассчитано на дам постарше, но цвет мне нравится. — Она еле заметно улыбнулась. — Может, больше подойдет моя светло-розовая? Только на улицу в таком виде не ходи.

— Да, мэм.

Она вздохнула.

— Сегодня у меня жуткая слабость. Я не пропустила ничего интересного у Кэмпинеллов?

— Миссис Портье побила миссис Макгрендер.

— Да ну! — Тут же забыв про слабость, она расхохоталась, откинув назад голову. — И как же я могла такое пропустить?

— Миссис Макгрендер села на колени к мистеру Портье. А он почему-то ее не спихнул.

— Могла бы для разнообразия посидеть на коленях собственного мужа. — Она взъерошила обеими пятернями волосы, нахмурилась, потом снова улыбнулась. — Думаю, это было роскошное зрелище.

— Да, мэм.

Ребекка достала из холодильника пакет молока и поставила на стол. Я открыла шкафчик, взять стакан.

— Хотите немного, мэм?

— Да, пожалуйста. Немного можно.

Я вытащила второй стакан и сначала налила ей. Протянула, пальцы у Ребекки были ледяными. Я развернулась, чтобы налить себе. И, стоя к ней спиной, пробормотала:

— Жалко, что вы заболели.

— Спасибо, мне уже лучше.

Выпив молоко, она предложила:

— Давай посмотрим телевизор? Хочешь, сделаю нам попкорна?

Она улыбнулась, я увидела, что на левой щеке у нее ямочка. Раньше не замечала.

— А можно добавить в кукурузу масла, соли и сахару?

— Запросто, кто нам может запретить?

Она вытащила бутыль с растительным маслом и отколупнула кусок сливочного. Достала большую тяжелую кастрюлю с широким дном и кастрюльку. Обе безупречно сияли и были снабжены удобными огнеупорными ручками, которые не жгутся. В кастрюльке она растопила сливочное масло, в большую налила растительного.

— Сможешь достать вон с той полки бумажный пакет?

Я смогла. А Ребекка насыпала в большую кастрюлю кукурузных зерен и стала ждать, когда они начнут лопаться. Услышав первый хлопок, она накрыла кастрюлю крышкой и немного ее потрясла, водя кругами. Снова поставила на огонь, раздались хлопки, редкие, потом чаще и чаще. Это было смешно и весело.

Теперь Ребекка стояла ко мне спиной, тогда она и сказала:

— Мне тут рассказали кое-что про миссис Макгрендер, но тебе рано про такое слушать. — Она смущенно покашляла. — Вообще-то сплетничать очень нехорошо. Сама не пойму, зачем я это тебе сказала.

Я старательно распрямила плечи, чтобы выглядеть повыше.

Когда хлопки снова стали редкими, Ребекка выключила конфорку и опять потрясла кастрюлю. Потом пересыпала зерна в бумажный пакет. Вылила туда же растопленное масло, встряхнула, добавила щепотку соли, снова встряхнула.

— Сколько класть сахара?

— А можно я?

— Действуй.

Зачерпнув ложкой песок, я осторожно сыпанула его в пакет и еще разок встряхнула. Теперь можно было высыпать попкорн в глубокую стеклянную миску. Я так и сделала.

— Никогда так раньше его не готовила, — сказала Ребекка.

Я протянула ей три штучки.

Она пожевала, проглотила.

— Ммм. Вот это я понимаю. Пальчики оближешь. — Она достала из холодильника две бутылочки апельсиновой шипучки «Орандж краш». — Пойдем в гостиную.

— А как же правило «В гостиной никто не ест»?

— Иногда можно, по крайней мере сегодня вечером. Пусть это будет нашим секретом, договорились?

— Договорились.

Мы расположились на диване, чашу с попкорном поставили посерединке. Ребекка пристально на меня посмотрела, и я вспомнила про помаду. Может, с красными губами я казалась достаточно взрослой для взрослых сплетен? Ребекка опасливо огляделась и, хотя мы были одни, почти прошептала:

— Это мне сказала мисс Эми, а она все про всех знает. — Ребекка пихнула в рот горсть зерен. — Оч-чень вкусно, правда.

Я же в предвкушении страшной тайны так взволнованно хрустела попкорном, будто мне показывали захватывающий детектив.

— Господи, что же я такое творю. — Ребекка отхлебнула немного шипучки и брезгливо поморщилась. — Как щиплет язык. Ну ладно, раз решила… — Она снова осмотрелась. — Миссис Макгрендер была танцовщицей. И называла себя «ослепительная мисс Стриптиз-наоборот».

Выпалив это, Ребекка густо порозовела и заправила волосы за уши.

— А что такое стриптиз?

— Да, про стриптиз точно не стоило… понятно же, что ты еще совсем ребенок.

Я надула свои завлекательно-алые губы.

Ребекка прожевала кукурузину.

— В общем… гм… это когда женщины танцуют и одновременно раздеваются, и на них смотрят зрители. Мужчины.

— Миссис Макгрендер тоже так делала? — Я вспомнила, как она пританцовывала. — Но танцует она не очень.

Ребекка хихикнула и торопливо прижала к губам пальцы.

— Мне кажется, для мужчин не это главное.

Я отхлебнула немного шипучки, запить попкорн, на горлышке остался след от помады.

Ребекка продолжила объяснение:

— Она делала это немного иначе, чем другие стриптизерши. Она выходила на сцену уже раздетой, танцевала, а потом постепенно натягивала на себя одежду, медленно, не спеша. Сначала чулки, потом туфли, ну и все остальное. В клуб, он там, за рекой, мужчины валили толпами, ни одного свободного места.

Ребекка снова откашлялась и добавила:

— Это было давно, очень давно. — Она протянула мне салфетку. — Сейчас же сотри.

Я беспрекословно стерла с губ помаду.

— Надо же, все-таки проговорилась тебе, ужас. Мисс Эми заставила меня поклясться на мизинцах, что я никому ни слова. Теперь и нам с тобой придется клясться на мизинцах.

— А это как?

Ребекка посмотрела на меня как на экзотического зверя в клетке зоопарка:

— Ты никогда не давала клятву на мизинцах?

— Нет, мэм.

Она оттопырила и распрямила мизинец.

— И ты теперь, — распорядилась она.

Я тоже оттопырила мизинец, и Ребекка обхватила его своим, будто крючком.

— Это серьезная клятва, ты теперь никому на свете не должна говорить, что я из-за своей минутной слабости и сладости попкорна выдала чужую тайну.

— Да, мэм.

— Нет, ты должна сказать «клянусь мизинцем».

— Клянусь мизинцем.

Мы несколько раз качнули сцепленными мизинчиками.

— Все, теперь наша клятва скреплена навеки.

Она встала и включила телик. Потом снова опустилась на диван и тяжко вздохнула, так вздыхают старые собаки. В Луизиане было цветное телевидение, но некоторые сериалы показывали в старом черно-белом варианте. «Флиппер», например. Флиппер очень умный, как Лэсси, только он дельфин, поэтому истории с ним в основном про океан. На фильме «Я мечтаю о Джинни» Ребекка уснула. Там девушка-джинн исполняла любое желание, сложит на груди руки, кивнет разок — и готово. Вот бы и мне так уметь, мечтала я, и еще мне хотелось жить в такой же восточной роскоши. Потом показывали комедию «Напряги извилины», про глуповатого шпиона, но шпиона я уже не осилила, выключила телик. Ребекка спала на диване, а я поплелась в свою розовую берлогу. Я не сказала Ребекке, почему меня так интересовала миссис Макгрендер. Я не сказала ей, что однажды видела эту миссис в папином дурацком авто.

Проснувшись утром, я услышала предгрозовые раскаты на небе и учуяла запах бекона на кухне. Поморщившись, вышла в коридор и сунулась к Мике. Брат еще дрыхнул. Хотела чем-нибудь в него запулить, но тут услышала, как папа и Ребекка громким шепотом о чем-то спорят. Я подкралась к кухонной двери и прижалась спиной к стенке.

— …Ты уже староват для подобных загулов, — сказала Ребекка.

— А ты как старушка с самого рождения, вот в чем твоя беда. Бекон, между прочим, сейчас пережарится.

— Старушка, значит. Вот спасибо. А за бекон не беспокойся, я слежу.

— Кстати, ты на два года старше меня.

— Явился, когда уже рассвело. Я же волновалась.

В кухне открыли холодильник, видимо, что-то там искали, шумно переставляя банки и прочие склянки.

— Ну и что тебя не устраивает?

— Ты совершенно не занимаешься детьми, вот что. А им требуется отец, кстати. Если ищешь апельсиновый сок, зря, кончился.

— По-твоему, я должен засесть в кресло-качалку и строить из себя мудрого наставника?

Хлопнула дверца холодильника.

— Ч-черт, в доме ни капли апельсинового сока?

— По-моему, тебе стоило бы больше бывать дома и как-то мне помогать, ведь это твои дети.

Чем-то здорово брякнули об стол.

Резко опустив голову, я стала пристально изучать свои ноги.

— Хочешь, чтобы тут не было моих детей, так и скажи.

— Я не имела в виду ничего такого. Я просто не знаю, как себя с ними вести.

— Они такие же, как взрослые. Только рост у них поменьше, а глаза побольше, и еще они умеют иногда отчебучить что-нибудь непредсказуемое. — Я услышала позвякивание кубиков льда, падающих в стакан. — Что поделаешь…

— Ты опять взялся за свое? Боже, ведь сейчас только восемь часов. В такую рань…

— Это для тебя рань. А я вернулся четыре часа назад, стало быть, для меня пока не кончилось вчера, и уже очень-очень поздно. — Папа рассмеялся. Но весело было только ему одному. Открылась и закрылась дверца шкафчика, потом отворили второй шкафчик. — Ах, вот они где.

— Что у нас с тобой происходит, Фредерик?

— Ничего особенного. Тебе вечно что-то мерещится.

Из своей комнаты вышел в коридор Мика.

— Подслушиваешь? Снова лезешь не в свое дело?

Я взглядом умоляла его не шуметь. Он двинулся в ванную, по пути нарочно дыхнув на меня ночным несвежим дыханием, театрально рассмеялся и захлопнул дверь.

Тут раздался сильный удар грома, и я не услышала, что сказала Ребекка, но ответ отца был таким:

— Я думал, ты этого хочешь. Иметь семью. Ты говорила, что всегда больше всего хотела иметь настоящую семью. И теперь ты ее получила.

— Да. В общем, тут такое дело… я беременна.

Секунд пять я слышала только шкварчание бекона на сковородке и дробное постукиванье дождя по крыше. Потом бабахнул стакан о столешницу.

— Ты беременна? — переспросил папа.

— Боюсь, что так оно и есть. Я совсем не собиралась, но…

— У нас будет ребенок! Это же чудо!

— Рано еще говорить, мало ли что может слу…

Но папа не позволил ей докончить фразу:

— Давай скажем детям. — Голос его звенел от счастья. — Они обрадуются. Я сейчас их позову.

Я отлепилась от стены и на цыпочках поковыляла в сторону своей спальни.

— Постой! — крикнула Ребекка. — Я хочу обсудить с тобой ситуа… в смысле, ребенка. Это очень важно.

— А что тут обсуждать-то?

— Поговорим после завтрака.

Мика вышел из ванной и крикнул мне вслед:

— И чего это ты шляешься по коридору? Нет, правда? — и пулей влетел в комнату, я так и не успела его стукнуть.

Я зашла в ванную, заперлась, воду спустила не сразу, подождала минуты две. Потом отправилась на кухню, делая вид, что еще толком не проснулась. Ребекка наливала в стаканы молоко. Она обернулась, глаза были припухшими и красными. Мне захотелось ее обнять, утешить. Я уже напрягла мускулы, чтобы шагнуть к ней. Но — не шагнула.

— Доброе утро, Вирджиния Кейт.

— Доброе утро, мэм. — Мне вспомнилось, какой она была вчера вечером. Беспечная и веселая, как девчонка, а сейчас несчастная. — Можно я помогу накрывать на стол?

— Это было бы очень кстати. Спасибо тебе.

Я помогла разложить на тарелки бекон, очень аккуратно, потом помогла расставить их на столе. Папа пил кофе, лица его не было видно из-за развернутой газеты. Вошел Мика, он зевал и почесывал голову. Увидев меня, скроил гримасу, означавшую «ну ты и ду-у-ура». Они с папой оба были сонными и лохматыми. Завтрак прошел в молчании, прозвучало слов пять, не больше, зато миллионы не произнесенных вслух повисли в воздухе, невнятные и темные. Когда все поели, Мика и папа тут же куда-то умчались. А нам с Ребеккой оставили все убирать.

Я сложила тарелки в раковину, добавила жидкого мыла и включила кран. Раковина наполнилась пенистой водой.

Ребекка опустила в раковину остальную посуду.

— Все, можешь идти играть.

Я помотала головой.

— Ты моешь, я вытираю? — спросила она.

Окунув руки в горячую мыльную воду, я взялась за дело. В окошко был виден соседний дом. Перед домом стояла старушка с собакой, и ее нисколько не смущал сильный дождь. Я почему-то никогда раньше ее не видела. Мне нравились ее длинные волосы, хотя они были тускло-седыми и намокшими. Нравилось, что она их не остригла. Похоже, она что-то напевала. Слышно мне не было, но рот ритмично открывался, и губы то сжимались в узкий кружок, то растягивались в широкий овал. Шерсть у ее крохотной собачонки была взъерошенной, и с бороды стекали струйки. На мордочке было написано страдание. Я решила, потом посмотрю в энциклопедии, что это за порода. И тут же начала грезить, что старушка — моя бабушка, и собака тоже моя.

Я передавала Ребекке отмытые тарелки, она их ополаскивала и вытирала.

— Вот закончим с посудой, и пойду лягу. — Она глянула в окно и увидела старушку. — Это мисс Дарла. Только что из Египта приехала. Никогда не была замужем. Возможно, поэтому она такая счастливая, поет даже под дождем.

Заканчивали мы с посудой уже в полном молчании, Ребекка сразу ушла к себе. А я залезла в один шкафчик, в другой, нашла две бутылки. Обе вылила в раковину, все-все, до последней капли. Противный резкий запах завис в воздухе и не исчезал, хотя я дважды промыла раковину. Я смотрела и смотрела на мисс Дарлу, в конце концов она обернулась и помахала рукой.

Я тоже ей помахала, а потом отправилась в комнату Мики, на разведку.

Кровать, кое-как накрытая, вся бугрилась, потому что Мика не расправил одеяло и простыни. Кругом валялись рисунки и склейки машин разных марок, но окрас их был весьма причудливым, далеким от фирменных стандартов. Модель «форда» Мика покрасил едко-лиловым. «Шевроле» вообще был в горошек. Рядом с кроватью валялись книжки с комиксами, «Супермен» и «Человек-паук».

На письменном столе лежал перевернутый рисунок. Я осторожно его приподняла. Это был карандашный набросок маминого лица, настолько истертый ластиком, что плотный ватман местами стал совсем тоненьким. Я положила его на место, аккуратно поправив. Потом надавила пальцами на ящичек сбоку под столешницей стола, видимо, очень сильно, он вдруг сам выдвинулся наружу. Там были кисти, краски, угольки. Я заглянула подальше, и мой взгляд уперся в жестяную коробку. В коробке лежали зажигалка, сигарета, наклейка от пивной бутылки и пластинка жвачки «Джуси фрут». Я сунула сигарету в рот, но, как только стиснула ее губами, к горлу подкатила тошнота. Быстренько положила сигарету обратно, закрыла коробку и поставила на место.

Оказывается, секреты имелись не только у папы и у Ребекки.