Парк замка Армуаз, по слухам, не имел себе равных во всей Лотарингской провинции и даже мог потягаться с парками парижских окрестностей. Там росли деревья, которые веками не знали, что такое топор. На этих роскошных плантациях обычно и строились замки, окруженные быстрыми водами и живописными пейзажами.

Парк Армуаза оберегали с эпохи царствования Людовика ХV, но с отъездом семейства маркиза ни одна веселая компания не блуждала по этим забившимся терном и дикой крапивой аллеям, под этими вековыми деревьями, стволы которых обвивали лианы. Фонтаны перестали посылать к зеленому своду свои прозрачные серебристые струйки, искусственные реки — катить свои воды под арками легких мостов в китайском или рустикальном стиле; смолк ропот водопадов и тихий шепот ручьев.

Однако в это утро, когда мы проследовали за Денизой Готье в уединение парка, он представлял собой волшебное зрелище. Солнце пробуждало изумрудные луга лучезарным светом; роса блестела драгоценными алмазами на трепещущих листьях; синеватая пелена тумана оседала в колючих кустарниках; в воздухе витал живительный аромат, и раздавалось щебетание птиц…

Увы! Радость природы чудовищно контрастировала с унынием девушки, опустившейся на скамью неподалеку от павильона. Лицо молодой кружевницы запечатлело следы ужасных волнений, которые она перенесла за прошедшую неделю. Ее печальный взгляд оставался неподвижным и отрешенным, словно девушка пребывала где-то далеко отсюда.

Да, она провела бессонную ночь в мучительной лихорадке, страшных грезах и угрожающих видениях. В фантастическом мире слились воедино события и лица, превращавшие ее жизнь в череду несчастий. Но среди этих лиц и событий два образа вставали перед несчастной Денизой особенно часто: записка, полученная во время обедни, и физиономия сына Агнессы Шассар. Девушка достала из корсажа платья измятый клочок бумаги. Без сомнения, Дениза уже не раз перечитала это послание, но глаза ее вновь обратились к этим загадочным строкам, которые вонзались ей в сердце как лезвие ножа. Кто-то знал ее тайну. И этот кто-то был Жозеф Арну.

До этой минуты дочь сторожа не особенно интересовалась семьей трактирщиков. Флоранс никогда не говорила ей о своих родных, не хвалила их, но и не жаловалась. Молчание девочки могло бы заставить Денизу предположить, что ребенок не был особенно счастлив в этой среде невежества, вульгарных привычек и грубых инстинктов…

Конечно, она слышала, что старший сын Агнессы Шассар был еще более жадным, чем его мать, известная своей скупостью, более свирепым, чем Марианна, и более развратным, чем его братья, к тому же куда искуснее скрывал свои недостатки и пороки под маской непроницаемого притворства и лицемерия.

Но что ей было за дело до этих толков и сплетен? Трактирщики оказали услугу хозяевам павильона, и мы помним, как Дениза защищала Жозефа Арну и его семью от воспоминаний Филиппа. Впрочем, могла ли она знать, что этот посторонний человек когда-нибудь вмешается в дело, касающееся ее девической чести, и нарушит спокойствие ее внутреннего мира? Однако этот день наступил, и вот, словно призрак прошлого, перед ней внезапно появился трактирщик со злобным и страшным лицом, с его беспокойным взглядом, низким лбом и коварной улыбкой. Заявив о себе многозначительным письмом, эта личность внушала Денизе мрачный ужас, которым ослепляют и гипнотизируют птиц известные пресмыкающиеся, и потому мысль не прийти на свидание ни на минуту не посетила девушку.

Филипп с рассветом уехал из дома. «По делам службы, — объяснил он Жервезе, приказав не тревожить сестру. — Вернусь только вечером». Проснувшись, Дениза послала маленькую служанку в Виттель справиться о Флоранс, а сама вышла в парк. Девушка долго там просидела, подпирая рукой свое бледное личико. Мысли ее хаотично блуждали, как вдруг ветки деревьев раздвинулись, и песок опустевших аллей заскрипел под тяжелыми шагами.

Дениза подняла голову и слабо вскрикнула: перед ней предстал Жозеф Арну. На первый взгляд, однако, трактирщик «Кок-ан-Пат» казался не таким уж и страшным. Его круглое лицо, мясистые румяные щеки и толстый короткий нос делали из него скорее комичного персонажа, нежели отъявленного злодея, если бы не его взгляд. Маленькие глазки Жозефа постоянно бегали по сторонам и то разгорались, то потухали с поразительной быстротой. Если бы не глаза, Жозеф Арну был бы обыкновенным крестьянином, немного жадным, немного лукавым, как и прочие, но, в конце концов, преисполненным уважения к собственности соседа, раз она охраняется законом, правосудием и жандармами. Но взгляд трактирщика выдавал в нем отчаянного шарлатана, бессовестного плута и хитрого бандита.

Одежда старшего Арну, напротив, ничуть не походила на облачение разбойника, каким его рисует воображение — опоэтизированного дерзостью, оригинальностью и разного рода зверствами. Трактирщик был одет в суконное платье с высоким воротником и огромными медными пуговицами, просторный жилет, широкие панталоны и серые чулки. Наряд дополняли холщовые штиблеты.

Итак, Жозеф Арну был обычным деревенским буржуа с мирным, скромным, довольным лицом и ироничной улыбкой, и шел он ровным и размеренным шагом, запустив руки в карманы. Гордая Дениза немного смягчилась: она пришла на свидание, она принимала бой. Сейчас она чувствовала себя готовой выдержать натиск врага, которого видела в трактирщике. Она не надеялась победить, но она была дочерью солдата и унаследовала от старого гусара умение принимать решения и исполнять их. Девушка оставалась сама собой в самых сложных ситуациях и действовала без колебаний, без ложного стыда — одним словом, она поступала так, как диктовала ей совесть и ее великодушная натура. Вот почему она вдруг вся выпрямилась; вот почему ее прекрасные губы сжались, чтобы, не дай бог, не обронить невольную жалобу; вот почему, наконец, в ее лице и осанке сквозили теперь только гордость, тихая печаль и героическая покорность Провидению.

Приближаясь к Денизе, Жозеф Арну приподнял шляпу в знак почтения: молчаливое горе вызывает уважение даже у самых презренных личностей. Перед лицом мужества натуры низкие и развращенные испытывают беспокойство совы, захваченной врасплох светом зари. Дениза холодно ответила ему легким поклоном. Трактирщик смутился, но после минутного молчания заговорил:

– Я очень рад, гражданка Готье, что вижу вас здоровой… Но давайте приступим к делу. Говорят, время — деньги, а у нас нет возможности терять ни то, ни другое…

Сестра поручика кивнула в знак согласия.

– Во-первых, кто начнет, вы или я? — спросил Жозеф.

– Как вам угодно, гражданин Арну, — спокойно ответила Дениза.

Его смущение удвоилось. Чтобы оправиться от него, он поклонился и поднял лежавшую у ножки скамьи маленькую бумажку, которая минуту назад выпала из рук его собеседницы. Девушка пристально посмотрела на клочок бумаги и сказала:

– Это записка, которую вы передали мне в церкви. Не угодно ли вам объяснить мне ее содержание?

Жозеф Арну усилием воли вернул себе твердость, желая поскорее ринуться в атаку.

– Эта записка, гражданка, — сказал он грубо, — означает, что мне многое известно…

– И это касается меня, не так ли? — спросила с горькой улыбкой Дениза.

– Какая догадливость! Разве бы я позволил себе побеспокоить вас, если это было бы не так? Разве бы вы пришли сюда, не будь у вас на то причин?

– Скажите мне, что вам известно, — решительно произнесла дочь сторожа, и на лбу у нее пролегла глубокая складка.

– Вы действительно этого хотите?

Девушка встала. Глаза ее горели, в них читалась угроза.

– Мне надо услышать то, что вы знаете, чтобы измерить степень того, чего вы в итоге потребуете.

Сын Агнессы Шассар посмотрел на собеседницу с прекрасно разыгранным добродушием и проговорил:

– Да кто же вам сказал, что от вас будут что-то требовать? Разве я похож на человека, который хочет приставить вам нож к горлу? Что с того, если я случайно узнал, что между вами и нашим молодым господином — сыном покойного маркиза — существовала взаимная, так сказать, симпатия, вследствие которой на свет появился младенец. О его рождении, правда, нет записи в книгах у мэра, как нет и благословения церкви!

Дениза не обратила ко всемогущему небу того взора, что кидают актрисы к высокому потолку, словно призывая люстру в свидетели своей детской невинности, и не закрыла руками чела, «покрытого краской стыда и отчаяния».

Жозеф продолжал с веселой откровенностью:

– Я вам не ставлю этого в вину, что вы! Я вас не упрекаю. Такое каждый день случается: двадцать лет от роду, сошлись, полюбились… Злые языки, пожалуй, стали бы трепать, что вы просто были любовницей молодого господина и прижили от него незаконного сына, которого тайно воспитывали вдали от себя, в Валенкуре, в Шомонском округе. Я же, не имея никакого намерения вас оскорбить или сделать вам что-то неприятное, клянусь, что не скажу никому ни слова, если вы, конечно, будете благоразумны.

– Гражданин Арну, — колко заметила Дениза, — не назовут ли честные люди другим словом то, что вы называете случаем?

– О чем это вы?

– Минуту назад вы сказали: «Я случайно узнал…»

– И что же?!

– Да вы шпионили!

Трактирщик, уже совершенно овладевший собой, проглотил это обвинение, не поморщившись.

– Что ж, — проговорил он спокойно, — владелец имеет право, как я полагаю, обходить по ночам свою собственность. Парк мой. Я был здесь тем самым вечером, когда вернулся Филипп, и подстерегал одного браконьера, который бьет моих кроликов. На обратном пути я проходил мимо вашего павильона: окно было открыто, и вы говорили достаточно громко. Кто виноват, что я все услышал?

– Вы хотели сказать «подслушал».

– Слышал или подслушал — не все ли равно, если итог один? Удивительнее всего другое — не слышав и не подслушав, я узнал подробности поинтереснее…

– Какие?..

– Например, что вы убедили своего брата в том, будто ваш ребенок умер при рождении… А этот ребенок жил и живет у одного фермера, к которому его отнесла ваша пожилая родственница, в то время как вы наслаждались всеми преимуществами, дарованными добродетельным людям: почетом, похвалами, симпатиями и прочими привилегиями.

– Гражданин!

– Отдавая вам должное, гражданка, я хочу заметить, что вы — особа с умом и характером. Но вернемся к нашему делу. Вашего ребенка зовут Жоржем, и ему почти десять лет от роду. Случай или шпионство — как вам больше нравится — позволили вашему покорному слуге получить достаточно сведений, но это еще не все. Итак, вы решили призвать милого мальчика в Армуаз. Вы получили письмо от маркиза, где он писал о скором приезде, и были далеки от мысли, что ваш брат поручик свалится вам как снег на голову! Любовник остался вам верен. Он женился бы на вас и признал бы ребенка — в этом нет сомнений. Имение, перекупленное у настоящих хозяев, могло бы в будущем иметь превосходную госпожу…

– Милостивый государь… — начала Дениза, намереваясь опротестовать намек на интерес или расчет с ее стороны.

Но Жозеф остановил ее жестом и продолжил свой монолог:

– К несчастью, вы обманулись в своих надеждах. Едва вернувшись во Францию, бывший маркиз куда-то испарился. Где же он может быть? Никто этого не знает. Ваш брат, которого власти прислали в наши края, чтобы он выяснил, куда подевался маркиз, знает не больше меня. Однако вы приказали валенкурскому фермеру доставить к вам сына, и он поспешил исполнить ваше желание. Письмо, которое вы получили две недели назад и разорвали в ночь объяснения с братом, сообщает о том, что мальчик оставил накануне семью своих кормильцев и отправился в Армуаз вместе с неким торговцем по имени Антим Жовар. Он возвращался домой, во Франш-Конте, и по пути обязался доставить к вам Жоржа. Они действительно вышли из Валенкура в назначенный день, но так и не добрались до Армуаза. Вы ждете и еще долго будете ждать, если настоящий друг, такой, как я, например, не придет и не скажет вам: «Дениза Готье, не хотите ли вы узнать, что стало с вашим ребенком?»

Сестра поручика слушала красноречивого трактирщика, ни разу не изменившись в лице, но, как только дело коснулось ее ребенка, маска равнодушия уступила место воодушевлению и надежде. От самоуверенной гордячки не осталось и следа, и теперь перед Жозефом стояла мать, которая дрожащим голосом спросила его:

– Вы знаете, что стало с моим Жоржем? Мой Жорж! Боже мой!

– Да, я знаю, — холодно ответил Жозеф Арну.

Тогда Дениза произнесла с мольбой:

– О, вы же скажете мне, где он, не правда ли, гражданин? Ради самого Неба, ради тех, кого вы любите! Не сердитесь на меня за мой холодный прием. Я, кажется, грубо отнеслась к вам. Я была несправедлива, глупа, я раскаиваюсь! Простите меня! Вы не злы, ваш отец был другом моего отца. Мой брат Филипп — ваш товарищ с детства. Флоранс была мне как младшая сестра… Вы же отдадите мне маленького Жоржа?.. Вы отдадите мне его завтра или позже, когда сочтете возможным? Вы отдадите его мне — хотя бы на один день — на один час, чтобы я могла обнять его, прижать к груди!..

Дениза сделала два шага вперед, сложив руки в мольбе; Жозеф отступил назад, проговорив:

– Хорошо. Не нужно так много нежностей. Вам отдадут вашего Жоржа.

– Когда? — спросила с волнением Дениза Готье.

– Когда мы переговорим об условиях, моя красавица.

– Об условиях?..

– Ну да, разумеется! Во всякой сделке есть две стороны. Главное — обо всем договориться.

Сердце Денизы было возмущено тем, что ей, матери, требовавшей назад своего ребенка, ставили какие-то условия, и она холодно спросила:

– Чего вы хотите?

– Вам это позже объяснят, когда вы немного успокоитесь, — ответил Жозеф.

Девушка задумалась. Ужас овладел ее существом, и через минуту она спросила:

– Однако, гражданин Арну, что будет, если я не смогу выполнить условия, которые вы поставите?

– Тем хуже для вас, красавица, — ответил Жозеф Арну.

– Если бы это касалось только меня одной…

– Да, — сказал крестьянин, — но тут замешан и ваш ребенок. Если вы откажетесь выполнить условия, вы наденете траур. Вы никогда больше не увидите своего сына.

– Никогда?

– Никогда!

Дениза сделала шаг вперед и, словно не веря своим ушам, повторила:

– Вы говорите, что я никогда не увижу сына?

– Никогда, — равнодушно ответил Жозеф.

Взгляды их встретились. Дениза Готье, нахмурившись, проговорила:

– Берегитесь!

Арну, ухмыляясь, спросил:

– И чего же?

– Есть законы, есть судьи! Они отнимут у вас ребенка, которого вы украли.

– Обратитесь к ним, если осмелитесь.

Дениза опустила голову, а Жозеф продолжал:

– Обратитесь, если хотите, к гражданину Тувенелю — близкому приятелю жандармского поручика, или лучше к нему самому — к Филиппу Готье, вашему брату. Заявите им: «Я солгала, сказав вам, что незаконнорожденный сын Гастона дез Армуаза умер. Он жив, и я — его мать. Его похитили, и я требую его назад. Мне нет дела до публичного позора! Что мне имя, которое я ношу, имя честного, храброго солдата? Мне нипочем скандалы и сплетни, шум и свист вслед. Один гражданин прячет моего сына у себя. Я требую, чтобы вы арестовали его, судили по закону и посадили в тюрьму».

Жозеф замолк и принялся пожирать взглядом Денизу, подавленную горем…

– Разве не так вы хотите поступить? — спросил он.

Сестра Филиппа отрицательно покачала головой, и Арну вновь заговорил:

– Если таково ваше намерение, то я не буду вас удерживать. Учтите, что я легко оправдаюсь, ведь ваш ребенок записан в книгах прихода селения Валенкур под рубрикой «От неизвестных матери и отца». Ничто не доказывает, что этот ребенок ваш, а не другой женщины. Так я и заявлю в суде. Но вот что я скажу вам, коротко и ясно, запомните мои слова: мальчик надежно спрятан. Я и мысли не допускаю, что вы откроете этот потайной ящик, в котором хранится клад. Чтобы открыть ящик, нужен ключ, а он у меня. Со мной же справиться нелегко. Если вы перепробуете все возможные способы, если вы поднимете все власти, всю полицию и их сыщиков на ноги, вы и тогда ничего не добьетесь. Тем не менее я не ирод и говорю вам, что ребенок жив, здоров и весел — пока. Мальчик такой худенький и бледненький — настоящий отпрыск аристократа! Его нужно окружать особым уходом и вниманием! Кажется, что его жизнь висит на волоске. К тому же дети подвержены стольким болезням… Сегодня ребенок совершенно здоров, а завтра смотришь — его уже и нет! Если вы вздумаете кому-нибудь передать то, о чем мы с вами говорили сегодня, если вы предпримете попытку разнюхать, где я прячу вашего сына, — одним словом, если вы что-нибудь против меня затеете — одна, или с братом, или с кем другим, то тогда я вам скажу: «Берегитесь!» Ваш сын слишком тихо появился на свет, чтобы я не упрятал его еще тише и незаметнее.

Дениза все поняла. Полумертвая, она опустилась на дерновую скамейку, которая стояла позади нее, и тихо произнесла:

– Скажите, сударь, чего вы от меня хотите?