Среди вопросов права нет труднее тех, которые лежат в плоскости общей теории права, ибо здесь скрещиваются решающие пути, по которым движутся специальные науки права – гражданское и уголовное, государственное и международное, и от решения вопросов общей теории права зависит в огромной степени правильный путь этих специальных наук. Разрешить все эти вопросы не в силах ни один индивидуальный ум, и только коллективная работа целого поколения юристов, стоящих перед созданием новой системы права, может разрешить эту задачу. Для отдельного же теоретика огромным достижением является сделать хотя бы один шаг вперед в общей работе. Но и этот шаг должен пройти через коллективную проверку его товарищей по специальности, чтобы быть плодотворным и дать толчок новому движению вперед в данной области. Вот почему, подвергая окончательной обработке написанную мной книгу «Элементы права на основе советского законодательства», я чувствую потребность проверить некоторые ее выводы, в особенности по следующим коренным вопросам: 1) о существе объективного и субъективного права и 2) о существе правоотношения и его элементах. Решая эти вопросы, я пришел к выводам, глубоко расходящимся с господствующим учением о праве. Если эти выводы спорны, они дадут новый толчок работе в этой области и приведут к выяснению вопроса, веками поставленного на решение юристов и до сих пор ими не решенного.

 

§ 1. Объективное право

Для правильного построения понятия объективного права необходимо иметь в виду, что право предоставляет, умножает или создает не только положительные блата, но и блага отрицательные, т. е. борется с многочисленными опасностями, которые этим благам угрожают. Поэтому наряду с возможностью блага, т. е. интересом, необходимо выдвинуть и изучить понятие возможности зла, т. е. риска. Возможность эта, возросшая до степени вероятности зла, становится опасностью, а дойдя до грани неизбежности, т. е. необходимости зла, отвердевает, как реальность зла.

Против всех этих видов и степеней зла общество борется прежде всего путем их предупреждения. Отсюда вырастает техника: промышленная, строительная, транспортная, пожарная, военная, медицинская и т. д. Техника дает могущественные средства предупреждения, устранения и уменьшения всех видов риска, которому подвержен человек и его общество, и та же техника дает бесчисленные средства накопления и усовершенствования положительных благ. Но этого мало: при самой совершенной технике остается достаточно места для возможности, вероятности и необходимости зла. Для борьбы со всеми этими степенями зла и для распределения положительных благ в обществе необходим особый, сознательно организованный аппарат, который предупреждал и ослаблял бы все эти степени риска и целесоответственно перераспределял среди членов общества не только интересы, но и стихийно падающие на них риски, – в соответствии с интересами господствующих классов общества. Этой цели и служит право.

Исторически и логически исходной точкой права являются не столько возможности блага, предоставляемые правом, сколько те бесчисленные возможности зла, с которыми борется право. Поэтому наряду с техникой, которая борется по преимуществу с внешними источниками зла, право борется в первую голову с внутренними возможностями зла, исходящими не от природы, а от человека, ибо при наличии классовых противоречий, т. е. противоречивых, несогласимых интересов в обществе, неизбежна борьба между людьми из-за этих интересов, а где борьба – там опасность, т. е. возможность зла. Так как эти возможности зла наполняют всю жизнь классового общества и ничем не могут быть из нее устранены, пока сохраняется ее классовое строение, то возникает стремление господствующих классов уменьшить риск их осуществления, т. е. возможность возникновения зла, которым они угрожают. Чем меньше эта возможность, т. е. чем меньше этот риск, тем увереннее действуют господствующие классы и тем безопаснее они себя чувствуют.

Отсюда задача права в классовом обществе – свести к минимуму риск потерять известные блага, т. е. возможность их утраты; следовательно – максимальное обеспечение известных благ (государственное и гражданское право) и устранение особенно вредных способов их нарушения (уголовное право). Право стремится застраховать эти блага от известных поступков, им угрожающих, сделать невозможными или минимально возможными эти поступки; нравственность стремится сделать характер и внутреннее настроение человека не допускающими этих поступков.

Но это значит, что весь риск переносится на обязанного, ибо тот, кто обязался к чему-либо, тот принял на себя весь риск от исполнения, т. е. все те препятствия, которые он может встретить на пути исполнения. Особенно велики опасности, угрожающие коллективу (будь то общество, класс или партия), и он перелагает этот риск на своих членов и их объединения. Отсюда – права принудительно организованного общества, т. е. государства, представляют собой перенесенный на его членов риск от всякого рода опасностей, угрожающих государству. Только так можно построить налоговую и воинскую повинности, подчинение законам и приказам государства, терпение его наказаний и взысканий и т. д., ибо во всех этих случаях государство, чтобы ослабить или устранить риск, которому оно подвергнется, если не будут обеспечены его задачи, – государство переносит угрозу зла на своих отдельных членов и под этой угрозой заставляет их исполнить то, без чего само государство оказалось бы под угрозой, но исполнение чего, спасая коллективные блата, ставит под угрозу индивидуальные блага и подвергает личность всем видам ответственности: уголовной, гражданской, административной и дисциплинарной.

Поэтому, например, воинская повинность есть распыление риска государства как целого; ответственность государства перед своими гражданами за убытки от войны есть, наоборот, консолидация, сосредоточение в лице государства риска для отдельных лиц от войны. Государственное страхование есть одновременно и сосредоточение риска, поскольку все государство берет на себя риск от несчастья с его гражданами, и распыление риска, поскольку все страхователи платят взносы, чтобы можно было помочь одному из них в случае несчастия, и т. д.

 

§ 2. Субъективное право

Резюмируя изложенные замечания, мы можем определить объективное официальное право как систему норм, признанных общественной властью и закрепляющих за определенными социальными группами и лицами исторически необходимое распределение общественных благ и возникающих в обществе рисков. Право как система распределения рисков есть социальная поправка в интересах господствующих классов к тому естественному распределению рисков, которое создается стихийным действием природы, экономики и социального быта вообще.

С этой точки зрения субъективное право есть та открытая для личности возможность действовать, которая вытекает из устраненного, ослабленного на других риска. Эта возможность беспрепятственно действовать при устраненном или ослабленном риске является огромной социальной силой в руках у того, кто освобожден от этого риска (т. е. у управомоченного), и вместе с тем одновременно невозможность беспрепятственно действовать в силу возложенного или существующего риска составляет источник огромной социальной слабости (у обязанного), т. е. если право есть свобода от риска, то обязанность есть несение риска.

Возможность действовать, вытекающая из парализованного риска встретить к тому препятствие, составляет ядро субъективного права. Эта возможность действовать существует тогда, когда чужие действия так направлены, что не могут быть препятствием для этой возможности или даже обеспечивают эту возможность, т. е. когда эти чужие действия причинно обусловлены необходимостью соблюдать эту возможность. С этой точки зрения субъективное право как юридически защищенная сила есть юридическая возможность быть причиной чужих действий,

В этом определении важны три момента. Во-первых, право не есть сфера своей собственной свободы (Е. Н. Трубецкой), т. е. право на свои собственные действия; это есть всегда право на чужие действия, т. е. возможность быть причиной чужих действий. Во-вторых, возможность эта заключается в устраненном, ослабленном или перенесенном на другого риске, который мог бы грозить данному лицу при осуществлении его интересов или вообще при всякого рода проявлении его социальной силы. В-третьих, сила есть возможность быть причиной чужих действий: это значит, что чужие действия предопределены тем обязательным результатом, который обеспечивается управомоченному его правом, т. е. теми возможностями, которые ему открыты его субъективным правом.

Таким образом, с точки зрения управомоченного, право есть возможность быть причиной действий обязанного, причем возможность действовать для управомоченного есть следствие того, что он может быть причиной действий обязанного, т. е. что обязанный совершает, не совершает или терпит известные действия. С точки зрения обязанного, чужое право есть предопределенность действий обязанного теми возможностями, которые заключаются в чужом субъективном праве. Таково отражение объективного права в фигурах управомоченного и обязанного.

Наивысшее напряжение понятие субъективного права получает в понятии власти, в которой субъективное право доведено до своего логического конца.

 

§ 3. Правоотношение и его элементы

Из всего изложенного вытекает понятие правоотношения. Правоотношение есть установленная объективным правом взаимозависимость между людьми, открывающая возможности одним и закрывающая эти возможности другим. Все дело в тех действиях, которые позволены одним или предписаны другим. Действие и составляет то основное и единственное, очевидное и реальное содержание правоотношения, в котором оно проявляется вовне, в то время как само правоотношение есть только порядок взаимообусловленности между этими действиями, т. е. обусловленность одних действий – другими, так что одни действия влекут за собой другие и одни действия должны иметь своей причиной другие.

Характерное отличие правового отношения от всякого другого определяется природой субъективного права как закрепленной за данным лицом возможности действовать. Эта возможность есть следствие чужой связанности, т. е. возможность действовать вытекает из такой предопределенности чужих действий, которая создает, сохраняет или защищает эту возможность. Предопределенность действия одного возможностью действий другого есть не что иное, как обязанность.

Возможность же для одного быть причиной предопределенных действий другого есть субъективное право. Соединение субъективного права с субъективной обязанностью есть правоотношение, т. е. такая взаимозависимость людей, в которой за одним из них закреплена как должная возможность быть причиной действий другого. Лицо, способное обладать этой возможностью, т. е. способное быть причиною действий другого, называется правоспособным, т. е. способным быть участником правоотношения. Если право есть сила, то правоспособность есть правовая энергия в потенциальном состоянии, а дееспособность – та же энергия в кинетическом состоянии.

На какие элементы может быть разложено правоотношение? По господствующему учению, в состав правоотношения входят три элемента: 1) субъект права, активный субъект, т. е. лицо, управомоченное требовать известных действий от обязанного, 2) субъект обязанности, пассивный субъект, т. е. лицо, обязанное к известным действиям, и 3) объект права, т. е. то, на что активный субъект имеет право. Правильно ли это расчленение? Нет ли в нем некоторых органических недостатков, которые его обесценивают? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо иметь прежде всего в виду, что та же господствующая доктрина считает обычным субъектом права человека как физическое лицо, а объектом права – вещь как материальную часть видимого мира (например, Дернбург). Но если бы элементами, т. е. составными частями, правоотношения, являлись материальные части видимого мира, то это значило бы, что и само правоотношение есть нечто материальное, ибо из материальных элементов не может создаться нечто нематериальное, – либо надо допустить, что субъект и объект права – вовсе не материальные элементы, а такого же порядка нематериальные явления, как и то правоотношение, элементами которого они являются. Но этого последнего вывода господствующее учение не делает, ибо он опрокинул бы все учение об элементах правоотношения как о материальных явлениях.

Следовательно, остается вывод, что ни субъект, ни объект вовсе не являются элементами правоотношения, а действительными элементами правоотношения являются право и обязанность как две стороны одного и того же понятия правоотношения. Возможность для управомоченного и необходимость для обязанного составляют такие же два основных элемента правоотношения, как положительное и отрицательное электричество суть необходимые и достаточные элементы явления электричества. Люди же и вещи так же не являются «элементами» правоотношения, как не являются элементами электричества эбонитовая палочка и кожа, трением которых создается электричество. Как можно изучать свойства эбонита и кожи в качестве проводников электричества, не принимая их за «элементы» электричества, так можно изучать юридические свойства людей и вещей как субъектов и объектов правоотношения, считая их, однако, не элементами этого правоотношения, а только его условиями, предпосылками или факторами.

Для понимания правоотношения необходимо внимательно рассмотреть то отношение, которое существует между действиями, на которые управомочены одни и к которым обязаны другие. Основной вопрос здесь заключается в том, можно ли утверждать, что одно и то же действие составляет и предмет права, и предмет обязанности. С нашей точки зрения, на этот вопрос надо ответить утвердительно: то самое, к чему один обязан, составляет право для другого.

Но этот взгляд резко противоречит доктрине, которая держится со времен римских юристов до настоящего времени и с большой силой на новом основании защищена Л. И. Петражицким, а за ним Ф. В. Тарановским. Последний исходит из приведенного выше деления всех вообще действий, юридически обязательных, на три группы: я обязан 1) что-либо сделать (facere), или 2) чего-либо не сделать (non facere) или 3) что-либо терпеть (pati). Например, я обязан: 1) передать купленную у меня вещь (facere), 2) не оскорблять чужой чести (non facere) и 3) терпеть законное наказание (pati). Это все – мои обязанности. Каждой из них соответствует чужое право: 1) если я обязан передать купленную у меня вещь (facere – сделать), то покупатель имеет право ее получить (accipere); 2) если я обязан не оскорблять чужой чести (non facere – не делать), то всякий вправе не терпеть оскорбления (non pati); 3) если я обязан терпеть наказание (pati), то наказывающий вправе наказывать (facere). Таким образом, получаем три пары действий, соответствующих одно другому: 1) facere-accipere, 2) non facere – non pati, и 3) pati – facere; т. е. 1) делать – получить, 2) не делать – не терпеть и 3) терпеть – делать.

Эти три формулы вызывают существенные сомнения. Если право и обязанность суть две стороны одного отношения, то одно и то же должно быть и содержание этого единственного отношения, простейшего и не разложимого на части. Между тем оказывается, что обязанности дать соответствует право получить, т. е. возникает право совсем не на то самое действие, которое составляет содержание обязанности: обязанности передать должно соответствовать право на передачу, т. е. право на то самое действие, которое обязан совершить другой. Между тем здесь откуда-то берется «получение», о котором ничего не говорится в обязанности «дать»: я обязан только дать (известным, обязательным для меня способом, так что следствием этой передачи явится потом получение) и в этой передаче все содержание моей обязанности. Будет ли получено то, что я даю, и соответствует ли сейчас моей передаче желание получить ее и возможность получить ее – это не входит в содержание моей обязанности, ибо получение есть половина совсем другого, нового отношения: праву получить соответствует обязанность не мешать получению. Самое же получение надо считать видом положительного действия (facere), и этому положительному действию, получению, соответствует отрицательное действие, не препятствование этому получению, т. е. действию соответствует бездействие, воздержание от действия: деланию соответствует неделание (иногда терпение). Получение есть последствие передачи, но не оборотная ее сторона: обязанность передачи имеет оборотную сторону в праве на передачу, а последствием исполнения обязанности передачи является право на получение. Потому-то и нельзя самовольно получать то, чего обязанный не передает, хотя бы он и был к тому обязан – удержать чужую вещь или взять чужие деньги по праву нельзя, хотя бы таким путем выполнялась только чужая обязанность. Самовольный зачет чужого долга из сумм должника, причитающихся ему с кредитора, возможен только потому, что деньги, попавшие в распоряжение его кредитора, им уже таким образом получены от должника и право получения этих денег (делание) есть обратная сторона соответствующей обязанности должника не мешать этому получению, если оно произошло, и даже иногда терпеть это получение. Если бы, однако, обязанность дать соответствовала всегда как нераздельная его часть, как обратная сторона праву получить, то невозможно было бы ни объяснить, ни обосновать запрещение одному получить то, что другой обязан дать. Но если считать право получить последствием исполнения обязанности передачи, то ясно, что это право наступает только тогда, когда исполнена эта обязанность как ее автоматическое последствие (ср. ст. 106 проекта Торгового свода СССР и ст. 895 ZGB).

В силу изложенного правоотношение, субъект которого обязан передать (сделать), означает право субъекта управомоченного на передачу, т. е. обязанности передать соответствует право на передачу: следовательно, содержание правоотношения есть одно и то же действие (facere). То же, что сказано о действии (facere), надо признать относительно обязанности не делать (non facere), т. е. о воздержании. В самом деле, моя обязанность не совершать известного действия имеет свою оборотную сторону в праве другого на не совершение мною такого действия, т. е. если я обязан не оскорблять чести другого, то этот другой имеет право на мое воздержание от оскорбления; следовательно, моя обязанность воздержания означает чужое право на воздержание. Содержание правоотношения и здесь одно и то же на активной и пассивной стороне. Действительно, с традиционной точки зрения обязанности воздержания соответствует право не терпеть – действий, которыми нарушается эта обязанность, т. е. не терпеть уже происшедшего нарушения этой обязанности. Но это два совершенно различных момента во времени. Если право есть оборотная сторона обязанности, то как составляющие разные стороны одного и того же явления, т. е. как совпадающие в существе, они должны совпадать во времени и, следовательно, обязанности воздержания может соответствовать только право на то же воздержание. Если же мы говорим о праве не терпеть оскорбления, то оно может возникнуть вместе с возникновением соответствующей ему одновременной обязанности, например, если я имею право не терпеть чужого оскорбления, а реагировать на него, то оскорбитель обязан переносить это мое нетерпение. Кроме того, нет смысла создавать особую категорию «нетерпения»: право не терпеть оскорбления означает право что-то сделать или не сделать в случае оскорбления, т. е. реагировать на оскорбление, например, бороться с оскорблением или уйти от него (facere или non facere). Таким образом, право реагировать на оскорбление, очевидно, возникает уже после оскорбления, т. е. в случае нарушения обязанности воздерживаться от оскорбления; следовательно, во-первых, право не терпеть оскорбления есть следствие оскорбления, а вовсе не право, соответствующее одновременной обязанности не оскорблять; во-вторых, оказывается, что право не терпеть оскорбления «соответствует» вовсе не обязанности воздержания, а нарушению этой обязанности, т. е. «нетерпение» оскорбления соответствует «невоздержанию» от оскорбления.

Естественнее и прямее строить для моей обязанности воздержания (non facere) чужое право на это же самое воздержание. Если обязанность эта выполнена, т. е. ни о каком оскорблении нет речи, то нет речи и о «соответствующем» праве не терпеть оскорбления. Если же обязанность эта нарушена, то из нарушения ее возникает новое правоотношение, где оскорбленный вправе не терпеть, т. е. реагировать на оскорбление, а оскорбитель обязан переносить эту реакцию.

Третий вид обязанности – терпеть (pati) – также строится неправильно. Если я обязан терпеть наказание, то наказывающий имеет право не на какие-то свои собственные действия, а на мое терпение наказания, т. е. он имеет право не на свое действие (facere), а на мое терпение (pati). И здесь одно и то же терпение есть содержание моей обязанности и чужого права. Право же наказывать (делать) означает не что иное, как обязанность другого не мешать наказанию (не делать). Здесь содержанием правоотношения является обязанность воздержания, т. е. непрепятствования наказанию, а этой обязанности соответствует право на то же самое воздержание (других от препятствования наказанию). Следствием исполнения этой обязанности воздержания является терпение наказания, ибо без него не могло бы осуществиться самое наказание, и в тот момент, когда прекращается это воздержание, прекращается и терпение, за ним следующее.

Все изложенное приводит нас к тому выводу, что содержанием правоотношения или, как говорят, объектом его, всегда является одно и то же действие, а не два разных действия (действие – получение, бездействие – нетерпение и терпение – действие), вследствие чего ошибочным представляется мнение, что объекту юридического отношения в целом необходимо приписывать «двойственный характер» (Ф. В. Тарановский, 157; Л. И. Петражицкий, 186 и 435). То, что представляется как единое, простое правоотношение с двумя объектами (объектом права и объектом обязанности), есть сложное, двойное правоотношение, т. е. два простых отношения, слитых в силу тесной связи между ними как бы в одно правоотношение. Но это мнимо единое правоотношение должно быть анализом расщеплено на свои две различные части, чтобы преодолеть мысль, будто одно (правоотношение) может иметь два разных объекта; в правоотношении может быть только один объект, простой или составной, но всегда однородный, а не двойственный. Этот объект правильно называть содержанием правоотношения в отличие от объекта правоотношения как определенного блага, по поводу которого возникло правоотношение, как например вещь или труд человека.

Но если содержание правоотношения всегда одно и то же и для субъекта права, и для субъекта обязанности, то как объяснить право на собственное действие, т. е. право на делание чего-либо (facere), которому как будто не соответствует чужая обязанность к тем же действиям? Говорят обычно: «я имею право получить» или «я имею право наказать» и т. п., и при этом объясняют: когда я имею право что-либо делать, т. е. имею право facere, то этому праву facere не соответствует обязанность к тому же самому действию со стороны обязанного, а, напротив, моему праву делать (праву facere) соответствует совсем иная чужая обязанность: не делать (non facere) или терпеть мои действия (pati), или так же делать что-либо (facere). Например, мое право получить свою вещь означает чужую обязанность не мешать мне получить ее (non facere) или мое право наказывать означает чужую обязанность терпеть наказание (pati), а мое право требовать чужого труда означает чужую обязанность дать этот труд (facere). Верно ли это? Верно ли то, что здесь мое право на что-либо имеет своим коррелатом, т. е. соотносительным понятием, совсем не то самое, на что я имею право?

Для ответа на этот вопрос необходимо решить, можно ли считать удачным и точным понятие права на собственные действия, т. е. право на свое собственное делание (facere)? Нет ли здесь такого же научно несовершенного, лишь практически достаточного обозначения, как «солнце всходит и заходит» или «луна плывет по облакам»? Возможно ли вообще говорить о праве на свое собственное действие? Нам думается, что нельзя, по той самой причине, которая делает негодным понятие права на свою собственную личность: ни свое тело, ни свои силы, ни свои действия не являются содержанием правоотношения. Право можно иметь только на чужое поведение, но не на свое собственное, ибо право означает возможность требования чего-либо от других, но не от себя, в правовых отношениях можно быть с другим, а не с самим собой. Право на свою собственную личность со времен Савиньи вызывает серьезные сомнения в науке права, но вполне допускается еще право на свои собственные действия: это несомненный остаток доктрины, осужденной на вымирание. Право на свое действие есть только сокращенное обозначение, условное и не выдерживающее научного анализа до конца. Считать его научно годным словесным обозначением существа дела невозможно, ибо оно противоречит существу права как возможности определять чужое поведение, но не свое. Право же на свое поведение есть обратная сторона чужой обязанности к определенному поведению.

Вместо того чтобы сказать: «я имею право требовать от других, чтобы они не мешали определенным моим действиям», т. е. что я имею право на воздержание других от помехи моим действиям, – мы коротко говорим: «я имею право на определенные мои действия»; но это не значит, что сокращение передает точно и во всех элементах сокращаемое содержание отношения. Например, «я имею право получить», значит, «я имею право на воздержание других от помехи моему получению», ибо в праве «получить» нет ничего, кроме права на воздержание от помехи получению (чужая обязанность «передать» имеет соответствием своим, как мы видели, не право «получить», а право на передачу).

Равным образом право наказывать есть не что иное, как обозначение с активной стороны, с точки зрения управомоченного обязанности терпеть наказание; здесь нет двух разных содержаний; обязанность терпеть наказание (pati) имеет соответствие в праве наказывающего на то же самое терпение наказания (на pati). Но, кроме этого, право наказания есть не только правоотношение между наказываемым и наказывающим, но и правоотношение со всяким, кто должен не мешать наказанию, т. е. здесь не одно, а два правоотношения: 1) право на чужое терпение наказания (pati) и 2) право на чужое воздержание от помехи наказанию (non facere). Права же наказывающего на собственное свое действие, наказывание, не имеет никакого юридического содержания, ибо на пассивной стороне ему не соответствует какая-либо иная обязанность, кроме тех двух (терпения и воздержания), которым соответствует право на исполнение этих двух обязанностей (право на то же самое терпение и воздержание).

Таким образом, право на собственное действие есть сокращенное выражение для сложного, двойного правоотношения, а иногда и тройного. Например, право на наказание может заключать в себе три правоотношения: 1) право на терпение наказания (со стороны наказываемого), 2) право на воздержание от помехи наказанию (со стороны всякого члена общения) и 3) право на положительное действие (со стороны обязанных участвовать в наказании), т. е. право наказания заключает в себе терпение, воздержание и действие обязанных (т. е. pati, non facere и facere). Ошибочно поэтому говорить, что правоотношение, обозначенное как право наказания, имеет своим содержанием два разных «объекта», т. е. два содержания: будто бы объект права наказывающего есть собственное его действие (наказывание), а объект обязанности наказываемого есть его терпение наказания. Право наказания есть узел, в котором сокращенно выражены три возможных правоотношения: 1) с наказываемым, 2) со свидетелями наказания и 3) с его участниками.

Остается рассеять третье недоразумение, будто право требовать есть право на свое собственное обращение к обязанному, на побуждение его к исполнению его обязанности, и т. д., т. е. что праву делать одно (требовать) соответствует совсем иная обязанность (дать), и, следовательно, «объект» права не совпадает с «объектом» обязанности. Это тоже ошибочное построение. Праву требовать соответствует обязанность терпеть это же самое требование, т. е. обязанность терпеть требование, лежащая на обязанном, означает для управомоченного субъекта право на это терпение, а вовсе не отличное от него право на свое собственное требование. Обязанность же совершить какое-либо положительное действие в ответ на требование имеет своим соответствием право на это самое действие у управомоченного. Следовательно, и здесь содержание права совпадает с содержанием обязанности.

Итак, для анализа правоотношений необходимо и достаточно только три формы действия – действие, воздержание и терпение (facere, non facere, pati), и неправильно им противополагать понятия «получение», «нетерпение» и «действие» (accipere, non pati и facere), ибо это сокращенные выражения для двойных и тройных правоотношений, практически полезные, но научно негодные для расчленения и обособления их частей.

Право же может быть только на чужие, но не на свои действия, и пока мы не ответили, какие именно обязательные чужие действия входят в понятие данного права, сокращенно обозначенного как право на «свои» собственные действия, мы еще не осознали содержания данного права, ибо «право» представляет собой сложный клубок целого ряда правоотношений, обрастающих основное правоотношение и с ним переплетающихся, но не всегда мы имеем дело с парными сплетениями одного и того же содержания: что для одного право, то для другого обязанность. Правильно поэтому всегда исходить из права не на свое, а на чужое действие, воздержание, терпение (facere, non facere, pati) и искать ему коррелат, т. е. соотносительное ему понятие, в тождественной ему обязанности к действию, воздержанию и терпению.

Поэтому, не устраняя привычного сокращения в виде права действовать определенным образом, мы должны помнить его служебное терминологическое значение как приема юридической техники, не делая из словесного значка аналитически проводимого до конца научного понятия и не ставя перед собой проблемы существа там, где имеется только словесный прием юридической техники.