Я был окончательно уничтожен. Возвращение Падди Вельгона было последней каплей, переполнившей чашу моих страданий. Мне так и казалось, что он вот-вот войдет в мою комнату и потребует от меня отчета в моих поступках.

Единственное спасение было бежать, но ноги отказывались мне повиноваться, я чувствовал себя совсем разбитым.

– От судьбы не уйдешь! – подумал я с каким-то стоическим отчаянием в душе.

Разве действительно сама судьба не была против меня?

В моей памяти воскресли все пережитые мной события, начиная с того памятного вечера, когда мне пришла в голову мысль перевесить карточку моего соседа на мою дверь. Как все сложилось против меня!

Я не могу теперь отдать себе отчет, сколько времени я просидел в таком угнетенном состоянии. Может быть, час, может быть, больше. Меня вывел из него легкий стук в дверь. Мое сердце взволнованно забилось, как и в тот вечер, когда меня посетил Кристини.

В первую минуту мне пришло в голову сделать вид, что меня нет дома. К тому же дверь была заперта на ключ. Но стук снова повторился, и вместе с ним послышался сдержанный шепот:

– Антонин! Это я, Софи Перанди. Откройте! Я поспешно распахнул дверь.

– Дорогая моя Софи! – радостно воскликнул я.

Ее появление сразу вернуло мне силы. Я не чувствовал себя таким одиноким. Кроме того, Софи была почти моей сообщницей. Я смогу, наконец, облегчить свою душу, рассказать ей свою неудачу, поделиться опасениями. Она была энергична и никогда не падала духом. Она даст мне совет, как выйти из моего ужасного положения.

Я был так обрадован, что забыл не только всякую осторожность, но даже присутствие за стеной моего соседа.

Я между тем приход Софи должен был бы вызвать во мне беспокойство. Молодая девушка никогда не переступала порога моей комнаты. Для того, чтобы прийти теперь, рискуя своей репутацией, у нее должны были быть серьезные причины.

Она вошла и сама заперла за собой дверь. Ее лицо было совершенно спокойно. Она пристально посмотрела на меня.

– Как вы бледны! – удивилась она.

– Еще бы! – почти прошептал я. – Я так взволнован. Состояние, в котором я находился, не помешало мне заметить, что Софи, отправляясь ко мне, не приняла никакой меры предосторожности, чтобы не быть узнанной. Между тем ее поступок принадлежал к разряду тех поступков, которые если и совершаются молодыми девушками, то, во всяком случае, держатся ими в тайне. Ницца не Париж, здесь на каждом шагу можно встретить знакомых.

На ней же было одно из ее элегантных светлых платьев, невольно бросающихся в глаза, так же, как ее лицо, которое она даже не потрудилась прикрыть более или менее густой вуалью.

Она положила на стол свой белый зонтик и села около него на стул.

– Мне было очень трудно вырваться, – сказала она, – но я непременно хотела видеть вас. Я уже была у вас два раза.

– Меня не было в Ницце, – ответил я. – Я только что вернулся.

– Дольчепиано? – спросила она.

– Дольчепиано! – ответил я с тяжелым вздохом. Она поспешно вынула из кармана конверт.

– Я получила ваше письмо.

– Ах, да, – рассеянно ответил я, – с почтовыми марками. Я почти забыл об этом инциденте, представлявшемся мне теперь таким ничтожным в сравнении с последними событиями. Но Софи, видимо, относилась к нему не так легко. Ее лицо приняло озабоченное выражение.

– Вот именно с марками, – повторила она. – Я, собственно говоря, потому и хотела вас видеть. Эта история меня очень встревожила.

– Почему? – удивленно воскликнул я.

– Потому что я не хочу, чтобы между нами было какое-нибудь недоразумение, – взволнованно произнесла она. – Я уверена, что вы Бог знает что подумали.

Я попробовал улыбнуться.

– Вы преувеличиваете.

– Нет, нет! – заторопилась она. – Я вас отлично знаю. На вас лица нет!.. Вы так взволнованы.

Я хотел было сказать, что марки тут решительно ни при чем. Но она перебила меня на первом слове:

– Не говорите, не говорите. Я отлично знаю, что вы вообразили массу глупостей. Это даже смешно. Во всей этой истории нет ничего ужасного.

– Я в этом уверен! – произнес я.

– Надеюсь, вы никому не показывали этих марок? – озабоченно спросила она.

Видя, какое важное значение она придает этому инциденту, я не решился даже упомянуть имени Дольчепиано. К тому же, узнав, что мысль о тайной переписке пришла в голову не мне, а совершенно постороннему человеку, она не преминула бы лишний раз обвинить меня в склонности подпадать под чье угодно влияние и оскорбилась бы поспешностью, с которой я готов был обвинить ее только на основании нареканий третьего лица.

Поэтому я постарался успокоить ее.

– Кому же я мог бы их показать?

– Как я могу знать? – пожала она плечами. – Вы так доверчивы.

– Я никому не показывал, будьте спокойны, – сказал я.

– Конечно, это пустяки, – произнесла она уже более спокойным голосом. – Но некоторые люди обладают особенной способностью воображать Бог знает какие вещи… Вы, например, что подумали?

– О чем? – спросил я.

– О словах, которые были написаны на оборотной стороне марок.

– Это меня, конечно, немного заинтриговало, – ответил я уклончиво. – Но я решил, что вы мне объясните, в чем дело.

– Конечно, и вы сразу увидите, что вся эта история не стоит того, чтобы волноваться.

– Я и не волновался, дорогая Софи.

– Неужели? – она посмотрела мне прямо в глаза. – Во всяком случае, вы подумали, что я веду шифрованную переписку.

– Этого нельзя отрицать, – улыбнулся я. – Мне только показалось странным, с кем вы могли вести подобного рода переписку.

– Это простое ребячество! – произнесла Софи. – Но вы угадали.

Мое сердце забилось сильнее.

– Значит, написанные на оборотной стороне марок слова были адресованы действительно вам? – спросил я дрожащим голосом.

– Нет. Я их писала сама.

Я бросил на нее полный ужаса взгляд. Это объяснение было хуже всего, что я мог ожидать.

– Не волнуйтесь напрасно, – продолжала Софи. – Я писала просто-напросто своей подруге по пансиону Сесилии Томази, которая живет теперь в Генуе.

Я вздохнул свободнее.

– Понимаете, мне она может писать все, что ей вздумается, так как моих писем никто не читает. Но у Сесилии очень строгая мать, и, чтобы иметь возможность свободно обмениваться мыслями, мы придумали этот способ переписки. Я пишу ей самые бессодержательные письма и вкладываю в конверт марки, якобы для ее коллекции.

– Это очень остроумно! – согласился я.

– Не правда ли? Это идея Сесилии.

Она замолчала и посмотрела на меня. Объяснение рассеяло часть моих подозрений, но далеко не все. Я дорого бы дал, чтобы иметь возможность задать ей вопрос, о чем именно писала она своей подруге и что означали два терзавшие меня слова: «раскаяние» и «преступный».

Она как будто прочла мои мысли.

– Вас, вероятно, интересует, о чем я могла писать Сесилии? – сказала она.

– Это меня не касается, – смущенно ответил я.

– Даже очень касается. Так как я писала именно о вас.

– Обо мне? – удивился я.

– Ну, конечно. Неужели вы не видели ваших инициалов?

– Тел… А. Б… – невольно повторил я написанное на марках.

– Ну, вот видите! Это должно было означать: телеграфируйте на имя госпожи Антонин Бонассу. Ага! теперь вы начинаете понимать.

Действительно, моя физиономия прояснилась. Для этого достаточно было одного сочетания слов «госпожа Антонин Бонассу».

– Слушайте дальше, – продолжала Софи. – Я сообщила Сесилии о нашей будущей свадьбе и посвятила ее в наш план – обвенчаться за границей. Кроме того, я подумала, что лучше всего будет избрать для этого Геную, и просила Сесилию помочь нам привести в исполнение этот замысел. Вы понимаете сами, что мне было нелегко написать ей об этом, так как многие отнесутся к моему поступку с совершенно справедливым неодобрением. Ведь в конце концов могут сказать, что я бежала с вами из дому. Это более чем легкомысленно. Кроме того, я должна бросить на произвол судьбы женщину, которой я все-таки многим обязана. Иногда я даже раскаиваюсь.

– Раскаиваетесь! – радостно воскликнул я.

– Постойте, – сказала вдруг молодая девушка, – я просто-напросто покажу вам черновик этого письма. Это будет лучше всего и избавит вас от необходимости ломать голову над каждым словом.

Она открыла висевшую у нее на руке сумочку и достала из нее клочок бумаги.

– Это совершенно лишнее, – запротестовал я из вежливости…

– Нет, нет, прочтите! – настойчиво произнесла Софи, передавая мне бумагу.

Мне пришлось уступить, и я прочел следующее: «У меня прекрасный план. Я не так глупа, чтобы пожертвовать собой ради госпожи Монпарно. Я буду венчаться в Марселе или в Генуе, если ты не откажешься мне помочь. Телеграфируй госпоже Антонин Бонассу. Иногда меня охватывает раскаяние. Успокой меня и скажи, что не считаешь мое поведение преступным».

Глубокое возмущение самим собой наполнило мою душу. Бедная Софи! Она только и думала о нашем будущем счастье, а я осмелился оскорбить ее самыми недостойными подозрениями.

– Теперь вы знаете все, – продолжала она, – и я могу быть спокойна. Поговорим о другом. Что с вами было за это время? Где вы пропадали? Да… Могу сообщить вам приятную новость. Страховое общество после многих отсрочек решило, наконец, выполнить свое обязательство. Я получила извещение, что на мое имя заготовлен чек, по предъявлению которого я могу получить двести тысяч франков в любом из городов, где мне будет угодно. Конечно, я выберу тот город, где мы поселимся после свадьбы, так как весь наш план остается без изменений, не правда ли?

– Конечно! – ответил я. – К сожалению, все, что я должен сообщить вам, далеко не так приятно.

– Неужели? – внезапно побледнела Софи.

– Судите сами. Мое положение становится все более и более тяжелым. Проклятый Дольчепиано устроил мне такую ловушку, что я окончательно потерял возможность выпутаться из этой ужасной истории.

– Что вы хотите сказать? Ради Бога, говорите скорей! – взмолилась Софи.

– События, несмотря на кажущийся застой, пошли необычайно быстрым ходом. Прежде всего, арестован Саргасс.

– Саргасс арестован! – воскликнула она.

– Да, вследствие протокола, подписанного мной, то есть Падди Вельгоном. Понимаете?

– Как вы могли сделать такую неосторожность? – взволнованно воскликнула Софи.

– Увы, ее сделали за меня, – печально произнес я. – Я подозреваю, что тут не обошлось без Дольчепиано.

– Но под каким же предлогом арестован Саргасс?

– Во-первых, как обвиняемый в покушении на мою жизнь. Он действительно хотел меня убить. А во-вторых, по делу об убийстве господина Монпарно.

– Его подозревают?

– В грабеже и сообщничестве. Удалось найти деньги и товар, бывший в красном чемодане.

– Неужели?

Молодая девушка была заметно взволнована. Я рассказал ей все, что произошло со времени нашего последнего свидания. Она слушала меня с глубоким интересом.

– Чего же, собственно, добивается этот Дольчепиано? – спросила она, когда я кончил свой рассказ.

– Кто знает? – пожал я плечами. – Может быть, он надеется воспользоваться арестом Саргасса и бежать. Другого объяснения нет. Но если у него такой расчет, он ошибется: Саргасс не будет молчать.

– Конечно, – согласилась Софи.

– Если ему только что-нибудь известно, – добавил я. – Но, вероятно, он в курсе дела. Итак, не сегодня завтра убийца господина Монпарно будет известен.

– Да, это неизбежно, – задумчиво произнесла Софи.

– Но, простите мне этот эгоизм, меня беспокоит другой вопрос. Что будет со мной? Меня, конечно, вызовут на очную ставку с Саргассом. Ведь главный его обвинитель – я. И тогда моя тайна раскроется. Подумайте, какой это будет скандал!

– Ужасный скандал! – как эхо, повторила она.

Я видел, что эта перспектива волновала ее не менее меня.

– Я не могу без ужаса подумать, что меня ожидает. Разве я смогу отрицать свое самозванство? Наконец, если бы даже я решился на что-нибудь подобное, достаточно будет вызвать подлинного Пади Вельгона, и моя ложь будет доказана. Падди Вельгон вернулся.

– Вернулся?! – воскликнула Софи.

– Это было для меня последним ударом. Он, конечно, не преминет заинтересоваться этой историей и быстро поймет, в чем дело. Кристини был у меня и сейчас же укажет ему, кто воспользовался его именем. С минуты на минуту он может явиться сюда.

– Вы правы. Бедный Антонин! – прошептала Софи. – И все это случилось из-за меня!

– Не обвиняйте себя, – нежно произнес я. – Мне первому пришла в голову мысль разыграть из себя сыщика. Вы только посоветовали продолжать.

– Но это-то и погубило вас. Я не могу допустить, чтобы вы пострадали из-за меня, Антонин.

– Может быть, вся эта история кончится благополучнее, чем мы думаем, – попробовал я улыбнуться. – Мне сделают выговор, и только. Самое неприятное это приезд самого сыщика. Он, конечно, не погладит меня по головке.

– Подождите, дайте мне немного собраться с мыслями, – сказала Софи.

Я послушно замолчал.

– Да, это единственный выход, – прошептала она после нескольких минут молчания. – Надо уехать.

– Уехать?!

– Да. Мы уже когда-то говорили об этом. Помните? Это для вас единственный способ избежать последствий нашего легкомыслия.

– Вы думаете? – неуверенно произнес я.

– Непременно. Иначе вас ждут большие неприятности. Вам необходимо скрыться.

– Все равно, рано или поздно, меня найдут, – сказал я.

– Если вы поселитесь за границей – никогда. Ваше преступление не настолько велико, чтобы подымать на ноги всю полицию. В сущности говоря, это не более, как мистификация. Пройдет немного времени и все о ней позабудут. Кроме того, есть средство избежать какого бы то ни было допроса.

– А именно?

– Ответить на все вопросы заранее.

– Каким образом?

– Письменно. Сейчас я вам объясню. Мой план уже готов. Я давно об этом думала, обстоятельства только ускорили мое решение.

– Я вас слушаю.

– Да, вот еще что. Вы приготовили все необходимые для нашего венчания бумаги?

– Приготовил, – ответил я, вставая со стула и направляясь к шкафу, где лежали все мои вещи.

– Вот, – протянул я ей толстый конверт. – Здесь мое метрическое свидетельство и свидетельства о смерти моих родителей. Все в полном порядке.

Она внимательно пробежала глазами все три документа.

– Хорошо, – проговорила, наконец, она, кладя конверт с бумагами на стол, – теперь вот что я хочу предложить вам: уедем вместе.

– Дорогая Софи! – воскликнул я. – Неужели вы хотите принести такую жертву?

– Вы думаете, это будет жертва? – лукаво улыбнулась она. – Напрасно. Жить под одной кровлей с госпожой Монпарно становится невыносимо. У нее всегда был неприятный характер, но теперь он становится все ужаснее. Узнай она – а это случится рано или поздно – о вашей истории, она способна будет восстать против нашего брака.

– У нее нет никаких прав на вас! – возмутился я.

– Самое лучшее избежать каких бы то ни было осложнений. Я совершенно независима, так как два дня назад исполнилось мое совершеннолетие.

Это известие привело меня в восторг, так как разрушало серьезное препятствие.

– Итак, вот что я надумала, – продолжала Софи. – Вы отправитесь в Геную…

– На самом деле или как в первый раз?

– На самом деле! И не позже завтрашнего утра. Там вы будете ожидать меня. Я приеду, как только мне удастся собрать все необходимые для нашего брака документы, и мы обвенчаемся.

– Как мне благодарить вас! – воскликнул я.

– Будьте послушны. Мы должны быть очень осторожны, так как за нами могут следить. Запомните, что я вам скажу.

Я слушал ее с глубоким вниманием, не позволяя себе ни одного противоречия. Да у меня и не было ни малейшего желания противоречить, так как я ничего не понимал во всех этих необходимых формальностях брачной церемонии и, слушая Софи, был уверен, что она обо всем справилась, и мы не встретим в Италии ни малейшего затруднения.

– Само собой разумеется, – наставляла она меня, – ваш отъезд должен произойти на этот раз на глазах у всех, и вы уедете под вашим собственным именем.

– Должен я сказать, куда еду?

– Конечно.

– В Геную?

– Нет, в Марсель. Надо сбить с толку любопытных и избежать преследования. Поэтому вы возьмете билет в Марсель и доедете только до Канна.

– Зачем же напрасно тратить деньги, – заметил я.

– Мы богаты, – рассмеялась Софи. – Да и наконец, чего не пожалеешь ради приобретения спокойствия. В Канне вы сядете на экспресс, идущий через Вентимилль в Геную.

– Где и буду вас ждать?

– Где и будете меня ждать! – улыбнулась она. – К тому времени, я думаю, все будет готово для того, чтобы я преобразилась в мадам Бонассу.

– Это, вероятно, будет не так скоро.

– Сесилия нам все узнает и постарается, чтобы все было как можно лучше. Да, кстати, Антонин, я возьму ваши бумаги. Их надо будет теперь же отослать Сесилии.

Софи спрятала конверт в сумочку. Это напомнило мне о забытом мною у нее бумажнике.

– Да, я совсем забыл, – сказал я. – Вы еще не отдали мне моего бумажника. Помните? Вы взяли его, когда мы играли в фанты. В нем были мои визитные карточки, свидетельство об отбывании воинской повинности, одним словом, все удостоверяющее мою личность. Это мне необходимо иметь при себе.

– Ваш бумажник? – повторила Софи, как будто стараясь припомнить. – Позвольте… Да, да, я его, кажется, спрятала. Он вам действительно необходим в дороге?

– Не столько в дороге, сколько по приезде в Геную.

– В таком случае, я вам вышлю ваши бумаги сегодня же вечером прямо туда, в гостиницу «Франция»… Вы там и остановитесь. Пакет будет вас уже ждать на месте.

– Хорошо.

– А теперь садитесь к столу. Я продиктую вам несколько писем.

Я послушно исполнил ее приказание.

– Прежде всего Падди Вельгону, – сказала она, указывая мне на конверт. – Лучший выход из вашего положения – откровенность. Не все ли вам равно, вы его никогда больше не увидите.

Эта мысль показалась мне гениальной. Какое бы то ни было письменное признание всегда легче личного объяснения, в особенности, подобного тому, какое должно было произойти между мной и сыщиком. Поэтому я с радостью взялся за перо и написал под диктовку Софи всю историю моих приключений, прибавив в заключение, что я очень извиняюсь, что не могу покаяться перед ним лично, так как уезжаю с моей невестой, мадемуазель Перанди, в Марсель.

– Но не скомпрометирует ли вас эта последняя фраза? – встревожился я.

– Наоборот, – пояснила Софи. – Я хочу, что все видели, что наш отъезд не какой-нибудь сумасбродный побег и мы действуем по заранее обдуманному, серьезному плану.

Я ничего не мог возразить, это было правильно.

– Так! – сказала она, перечитав письмо. – Теперь надо написать прошение об отставке.

– Как! Об отставке?

– Конечно, раз вы уходите со службы.

Исполнение этой задачи стоило мне уже больших усилий. Я с трудом добился занимаемого мною скромного служебного положения и расстаться с ним мне было нелегко. Тем не менее я и тут покорился желанию Софи. И в этом письме, адресованном на имя моего начальника-инженера, я должен был прибавить постскриптум, сообщающий ему о моем отъезде в Марсель и будущей женитьбе.

– Это станет известно всей Ницце, – заметил я.

– Так и надо! – серьезно ответила Софи.

Третье письмо было адресовано господину Кристини. Оно было составлено приблизительно в тех же выражениях, как письмо к Падди Вельгону, с той разницей, что я упоминал в нем о возвращении восьмисот франков и прилагал оставшиеся у меня две стофранковые бумажки.

– Меня смущает вопрос об этих восьмистах франках, – заметил я. – У меня есть основание подозревать, не присвоил ли их себе Дольчепиано, и я очень жалею, что не успел выяснить этого обстоятельства во время моего последнего свидания с Кристини. Если итальянец не воспользовался этими деньгами, тогда я окончательно не понимаю, каким образом та же самая сумма могла очутиться у меня в кармане на другой день после происшествия в Сен-Пьере.

– В то же время, если он их оставил у себя, что за смысл был их возвращать, – логично заметила Софи. – Вообще, это очень странно. Но если вас беспокоит эта неизвестность, напишите откровенно Кристини, как было дело, и прибавьте, что в случае, если он не получил посланной вами суммы, вы готовы выслать ее ему сполна.

– Куда же он мне ответит? – спросил я.

– До востребования, в Марсель. По приезде в Геную вы напишете туда, чтобы вам переслали все пришедшие на ваше имя письма.

Я поспешил исполнить ее совет. Она с улыбкой смотрела, как я дописывал последние строки.

Наконец, когда я вложил в конверты все три письма, она окинула взглядом комнату.

– Надеюсь, мы ни о чем не забыли. Ликвидация кончена.

– И как нельзя более удачно! – воскликнул я восторженно. – Однако, вы мастерица, дорогая Софи, распутывать самые затруднительные положения.

– По крайней мере, делаю для этого все, что в моих силах, – серьезно ответила она, поднимаясь с места.

– Итак, все решено? – спросила она. – Я могу рассчитывать на вас, Антонин? Вы не откажетесь от своего решения в последнюю минуту? Это было бы для меня чересчур мучительным разочарованием.

– Это скорее я должен спросить у вас. Мое слово свято. Завтра утром меня уже не будет в Ницце.

– Верьте мне, как я верю вам, – серьезно произнесла Софи. – И взамен слепого доверия я прощу у вас доверия немого. Не пишите мне ни слова, иначе мы можем возбудить подозрения госпожи Монпарно.

– Это будет для меня большим лишением. Но что делать, повинуюсь. По крайней мере, не лишайте меня известий от вас!

– Нет, нет, хотя это будет нелегко, так как мне придется посылать вам письма кружным путем, чтобы кто-нибудь не узнал вашего настоящего местопребывания. Ну, да я это устрою. Кажется, мы обо все переговорили. Хотите, я помогу вам уложиться? Вам, наверно, предстоит много укладки, так как вы надолго покидаете Ниццу.

– Ничего, все уложится в два чемодана, – весело произнес я. – Из мебели у меня ничего нет, безделушек, как видите, мало. Остается только белье, платье и еще кое-какие вещи. Все это я быстро уложу, не утруждая вас.

– В таком случае, я ухожу, – сказала Софи. – Я уже и так сижу у вас больше часа, и госпожа Монпарно, наверное, выходит из себя. Вы проводите меня вниз?

– Конечно! – ответил я, открывая дверь и пропуская ее вперед.

Она стала спускаться по лестнице. Я шел сзади, не сводя с нее очарованных глаз. Я был глубоко растроган мыслью, что она приносила мне в жертву все, что имела: и семью и друзей. Что эта семья состояла из одной госпожи Монпарно я как-то упускал из виду, иначе моя благодарность была бы не так горяча.

Выйдя из подъезда, Софи, с очаровательной неосторожностью, за которую я все-таки мысленно пожурил ее, остановилась на улице, продолжая строить планы будущего и не обращая внимания на любопытные взгляды соседей, заметно прислушивавшихся к ее словам. Я тщетно старался умерить звук ее голоса; она, казалось, не понимала, чем она рискует.

Вдруг, в тот момент, когда мы уже окончательно простились, она неожиданно воскликнула:

– Ах! какая я глупая! Я чуть не забыла письма.

– Какие письма? – удивился я.

– Те, которые я заставила вас написать. Вы же не можете отправить их теперь, так как там говорится и о моем отъезде. Это должна сделать я.

– Вы правы.

– Принесите их, пожалуйста, хорошо?

Я быстро вбежал по лестнице и вошел в свою комнату, дверь которой оставалась открытой.

Письма по-прежнему лежали на столе. Взяв их в руки, я заметил, что они запечатаны. Мне помнилось, что я не успел этого сделать. Но, может быть, их запечатала Софи. Я не стал задумываться над этой, казалось мне, незначительной подробностью и поспешно спустился вниз, на этот раз заперев комнату.

– Благодарю вас, – сказала Софи, пряча все три конверта, – не бойтесь, я не забуду. Я – деловая женщина.

Я охотно согласился с последним.

Прощаясь со мной, она бросила взгляд на раскрывавшуюся перед нами панораму узких извилистых улиц.

– Эта старая Ницца – настоящий лабиринт, – сказала она с гримасой. – Того и гляди, можно заблудиться.

– Хотите, я вас провожу? – предложил я.

– Вы были бы очень милы.

Я довел ее до угла Пасторелли, почти до самого дома, под любопытными взглядами соседей, отлично знавших и ее и меня.

– До скорого свидания в Генуе, – шепнула она мне на прощание.

И я пошел домой, опьяненный счастьем, которое, как известно всем, обладает особенным свойством делать людей глупыми.