Спускаться с горы под ярким полуденным солнцем по тропинке, протоптанной между то и дело скатывающимися вниз камнями, на виду всей деревни, сознавая в то же время необходимость пройти незамеченным, – дело далеко не легкое. Мне казалось, что на меня обращены все взоры. К счастью, это было время послеобеденного отдыха, и большинство обитателей деревни спало сладким сном, что давало мне хоть небольшую надежду избегнуть зоркого взгляда Саргасса. Тем не менее я не только не боялся с ним встретиться, но даже жаждал этой встречи, твердо решив, как говорится, взять быка за рога… Это было рискованно, нет слов, но что же делать? Кто хочет быть сыщиком, не должен ничего бояться. Но прежде чем сжечь свои корабли и встретиться лицом к лицу с чудовищем, надо было произвести маленькую рекогносцировку. Прежде чем дать сражение, надо ознакомиться с местностью. Для меня таковой был небольшой домик, к которому я шел. Что-то подсказывало мне, что там таилась, по крайней мере, часть оберегаемой Саргассом тайны. Я знал, что бывший извозчик избрал этот дом своей новой резиденцией.

Почему он так неожиданно решил расстаться со своим прежним местожительством? Человек его лет дорожит обыкновенно своими привычками. Очевидно, его заставило изменить им что-нибудь серьезное.

Конечно, это можно было объяснить смертью зятя, желанием развлечь и утешить дочь. Но было бы гораздо в таком случае проще перевезти молодую вдову к себе в Сен-Пьер, не говоря уже о том, что подобная неожиданная нежность с его стороны недопустима. Более вероятно, что его отъезд являлся прямым следствием убийства господина Монпарно.

Убийца, или только сообщник, безразлично, Саргасс хотел заставить забыть о себе и в то же время, может быть, желал быть ближе к сокровищу, запрятанному им где-нибудь в Сен-Пьере. Потому что не надо забывать, что чемодан пробыл в Сен-Пьере целые сутки. Конечно, Саргасса должны были стеснять бывшие на похоронах родные. Но он мог воспользоваться временем обеда или их сна. Это предположение я и хотел проверить. Поэтому мне и необходимо было подойти как можно ближе к логову, не спугнув зверя.

Вместо того, чтобы подойти к дому с переднего фасада, я обошел стороной и приблизился к нему сзади.

Владения покойного Титэна состояли из двух отдельных строений, стоявших перпендикулярно одно к другому, окруженных грудами утоптанной земли, наподобие площадки, с которой шла вниз к дороге узкая тропинка. Одно из этих строений имело вид дома с двумя дверями и тремя окнами, другое, насколько я мог разглядеть, служило сараем, в котором стояли тележка и шарабан, и конюшней, над которой находился чердак.

Я решил пройти со стороны конюшни, откуда, за отсутствием окон, меня никто не мог увидеть. Пробравшись к ограде, я стал осторожно двигаться вперед между домом и конюшней. Вокруг царила безмолвная тишина жаркого, почти летнего дня. Только слышно было, как жужжали мухи, да где-то близко, среди камней, трещали кузнечики. Собравшись с духом, я повернул за угол дома; передо мной был залитый солнцем фасад дома. Двери были раскрыты и занавешены сшитыми вместе полотняными мешками, ставни были заперты. Внутри дома было все тихо и вокруг не было видно ни души.

При первом взгляде на окружавшую меня местность я понял, что здесь ничего не могло быть спрятано. Земля была настолько суха, что мало отличалась от камней, и закопать в ней что бы то ни было не представлялось никакой возможности.

Это сразу бросилось бы в глаза. Оставались конюшня и дом, так как половина сарая была тоже земляной и по окаменелости видно было, что до него не дотрагивались месяцами. Кроме того, стоявшие в углу земледельческие принадлежности были покрыты ржавчиной и, видимо, давно уже не прикасались к земле. Я решил заняться домом. Но был ли там кто-нибудь? Или, может быть, все спали? Благодаря закрытым ставням я не мог заглянуть внутрь дома, и меня томило желание отдернуть одну из дверных занавесок. Стоя около нее, на пороге двери, я внимательно прислушивался к малейшему шороху, не решаясь удовлетворить свое любопытство. Чего же я, наконец, боюсь? Разве я сам не жаждал встречи с Саргассом? Решительным, чересчур нервным для сыщика, жестом я отдернул занавеску и заглянул в комнату. Никого не было видно. Передо мной была большая комната, с неровным земляным полом, какие обыкновенно служат крестьянам одновременно и столовой и кухней и даже иногда спальней. На полу виднелись лужи воды и валялись объедки. Посреди комнаты стоял почерневший от времени деревянный стол, по обеим сторонам его деревянные скамьи, в очаге тлели остатки углей. На всем лежал отпечаток бедности и неряшливости.

Увидя, что в комнате никого нет, я решился войти. У одной из стен стоял покосившийся на бок шкаф, очевидно, служащий буфетом. Я подошел к нему и раскрыл дверцу. Ничего подозрительного, он был наполовину пуст.

Тогда я решился подойти к двери в соседнюю комнату и, несмотря на царившую в ней темноту, сразу увидел, что и там никого не было. Вся меблировка этой комнаты состояла из кровати, двух соломенных стульев и развешанных по стенам столярных инструментов: клещей, пилы, молотка, отвертки и целого ассортимента гвоздей. За этой комнатой находилась еще одна, в которой не было уже ничего, кроме кровати.

Я был окончательно разочарован. Саргасс прав, говоря, что не боится обыска. Сколько бы ни искали вокруг и около дома, как бы ни шарили по стенам и буфету, он мог быть спокоен, никто ничего не найдет.

Меня начинало раздражать отсутствие самого Саргасса, и, снова выйдя на воздух, на этот раз уже без всяких предосторожностей, я стал пробираться к сараю, намереваясь пройти в деревню. Вдруг я остановился. Прямо передо мной на камне сидела женщина, вся в черном, с покрасневшими от слез глазами и усталым бледным лицом. Проследив за направлением ее взгляда, я понял, что она глядела в сторону видневшегося кладбища. Горе этой женщины тронуло меня, и я не решался прервать ее раздумье.

Но она сама заметила меня и взглянула на меня полными слез глазами.

– Я хотел бы видеть господина Саргасса, – сказал я.

– Он в деревне! – ответила она слабым голосом.

– Вы, вероятно, его дочь? – спросил я, чтобы завязать разговор.

Она утвердительно кивнула головой.

– Не можете ли вы дать мне напиться. Само собой разумеется, я заплачу.

– Отец не позволил! – сказала она, качая головой.

– То есть как? не позволил утолить жажду утомившегося туриста, который честно заплатит вам за эту услугу?

– Не в этом дело, – объяснила она. – Он не хочет, чтобы кто-нибудь входил в дом. Он теперь такой странный!

Что за история? Во мне проснулись все прежние подозрения. Вероятно, я не все осмотрел. Во всяком случае, значит, я находился вблизи заповедного места. Значит, я во что бы то ни стало должен остаться здесь.

– Я не думал, что господин Саргасс так нелюдим, – заметил я.

– Он всегда сторонился людей, – ответила молодая женщина. – Но никогда не был таким, как теперь. Не понимаю, что с ним. За малейшее слово он готов вас растерзать.

– Это, вероятно, от огорчения. – Я сделал сочувственное лицо. – Ведь у вас такое несчастье.

Она разрыдалась.

Несмотря на то, что это было с моей стороны жестоко, я продолжал говорить на эту тему, надеясь снова навести разговор на Саргасса.

– Вы, кажется, потеряли мужа? – спросил я. Фин Саргасс указала рукой на кладбище.

– Его унесли туда! – продолжала она рыдать. – Он умер в субботу. Бедный Титэн! Боже мой! Боже мой!

– Эта смерть, вероятно, очень огорчила господина Саргасса?

– Вы думаете? – в голосе ее послышались злобные нотки! – Какое ему было дело до несчастного Титэна! В день его смерти мой отец не нашел ничего лучшего, как привезти сюда одного приезжего. Надо было накормить его, отвести комнату и скрыть от него, что в доме покойник, чтобы он не отнес своих денег кому-нибудь другому. Мне было стыдно от соседей.

– Этот проезжий был, вероятно, господин Монпарно?

– Да, сударь, – вздохнула она, вытирая глаза.

– Он не дурной человек.

Я понял по этим словам, что Саргасс скрыл от нее убийство.

– Он не знал, что у нас такое горе. Но отец! Разве он должен был так поступать в день смерти своего зятя?

Что касается меня, то поведение Саргасса меня нисколько не удивило. Он остался верен самому себе, тем более, что в то время у него уже, вероятно, мелькала мысль заняться чемоданом.

– Господин Монпарно был у вас в воскресенье? – спросил я.

– Да, он приехал в воскресенье утром, около одиннадцати часов, а Титэн умер в субботу утром. Я посылала сказать об этом отцу, но он приехал только в воскресенье, когда мой бедный муж лежал уже в гробу. И тогда он и заставил меня угощать господина Монпарно. Я была совсем одна, соседки, пользуясь присутствием отца, разошлись по домам. И он заставил меня бегать в деревню за провизией, как будто мне было тогда до этого.

Как ни трогательны были эти подробности, я постарался навести разговор на более интересующий меня предмет.

– Скажите, при господине Монпарно не было чемодана?

– Как же, большой красный чемодан, наполненный материями. Он открывал его при мне, чтобы достать образчики, которые должен был отвезти клиентам. От них он и узнал о моем горе и, конечно, после этого не захотел оставаться. Он даже подарил мне черной материи на платье. Отцу должно было быть стыдно.

– И он уехал вместе с вашим отцом? – спросил я.

– Нет, сударь. Отец должен был остаться на похороны. Он так и сказал господину Монпарно, обещая доставить ему чемодан на другой день прямо на вокзал. Господин Монпарно согласился, и они вместе вернулись в маленькую комнату уложить чемодан, после чего господин Монпарно ушел пешком в Пюже.

– Чемодан, вероятно, был уже не так тяжел, если господин Монпарно продал много материй.

– Нет, он продал совсем пустяки. Он на этот раз главным образом приезжал за деньгами. Я видела, как он, сидя с отцом, считал деньги. У него был полный бумажник.

Это свидетельство подтверждало существование исчезнувших ассигнаций и в то же время доказывало, что Саргасс знал, какая сумма денег находилась при убитом.

Больше спрашивать по этому поводу молодую женщину не стоило. У Саргасса после ухода господина Монпарно было достаточно времени, чтобы спокойно очистить чемодан. Меня больше занимал вопрос о сообщнике. Знала ли его Фин? Могла ли она навести меня на его след? Но как я ее ни расспрашивал, как ни наводил на эту тему, все было напрасно. Она абсолютно не знала ни жизни своего отца в Пюже, ни его друзей, ни знакомых. Он был слишком подозрителен, чтобы кого бы то ни было посвящать в тайны своей жизни.

– Вы не знаете, когда вернется господин Саргасс? – спросил я наконец.

– Не знаю, сударь. Он ушел за табаком и когда вернется, неизвестно. Я лучше пойду домой, а то он рассердится, если увидит, что я разговариваю с посторонними; он мне это строго-настрого запретил.

Я не стал ее удерживать, и она пошла в дом.

Теперь оставалось только подождать возвращения Саргасса. Я сел, в свою очередь, на камень и стал комбинировать все, что я только что слышал, обдумывая, каким способом я бы мог вырвать у Саргасса признание. Его виновность была настолько вне сомнений, что мне пришло в голову захватить его врасплох, как делают многие сыщики, притворяющиеся, будто они уже раскрыли преступление, и этим самым вырывающие у преступников признание.

Не знаю, почему я вдруг вспомнил, что не осмотрел еще ни конюшни, ни чердака, и решил, для очистки совести, сделать это сейчас же. Результат получился отрицательный, но зато, проходя назад мимо дома, я вдруг услышал доносившиеся с кухни голоса.

Я подошел и прислушался. К моему большому удивлению, я узнал голос Дольчепиано. Он говорил с Фин. О чем? Что он мог тут делать, когда между нами было условлено, что он будет ожидать меня на дороге? Или он тоже хотел допросить молодую женщину? Но тогда проще было отправиться вместе со мной.

Я затаил дыхание. Он не задавал вопросов. Его голос звучал спокойно, без перерывов, но показался мне теперь каким-то новым, властным. И Фин слушала его молча, вероятно, дрожащая, испуганная его неожиданным появлением. Он старался не повышать голоса, но до меня все-таки долетали отдельные фразы, в особенности, когда он несколько напирал на них, видимо, желая придать им особенное значение.

– Не бойтесь вашего отца! – говорил он. – Если он запретил вам говорить с кем бы то ни было, значит, он имел на это свои причины, и вы должны его слушать. Но я не молодой человек, который с вами только что разговаривал, я не буду задавать вам вопросов. Вы должны меня только выслушать. Я хочу оказать услугу вашему отцу.

Оказать услугу Саргассу? Я не верил собственным ушам. Страшное подозрение внезапно прокралось мне в душу. Мне хотелось отдернуть занавеску и взглянуть на говоривших. Но я понимал, что прежде всего надо было дослушать до конца.

– Вам не надо будет даже говорить о моем посещении, – продолжал итальянец. – Достаточно будет только спрятать вот это, то, что я принес…

Я услышал, как он положил что-то на стол. И в эту же минуту раздался крик молодой женщины.

– Боже! Боже! – голос ее прервался.

– Узнаете? Не правда ли? – произнес Дольчепиано. – Это «его».

Он прошептал несколько слов, которых я не расслышал.

– Да… – пробормотала она. – Да… узнаю… Но каким образом?

– Тише! – сурово произнес он.

Тут я не выдержал и, отодвинув часть занавески, заглянул в комнату. Я еле-еле удержался, чтобы, в свою очередь, не вскрикнуть от изумления. Дольчепиано – это действительно был он – стоял перед сидевшей на скамье Фин и, сняв очки, точно гипнотизировал ее взглядом. На лице молодой женщины застыло выражение ужаса. Но меня поразило не это. Перед ними на столе стояла пара старых, пыльных сапог, тех самых, которые мы нашли в туннеле и взяли с собой по предложению Дольчепиано. На них-то и смотрела с таким ужасом вдова Титэна.

Я был уверен, что итальянец не заметил легкого движения занавески, тем более что его глаза были все время устремлены на молодую женщину, как вдруг внезапно раздавшийся голос заставил меня вздрогнуть.

– Входите, входите, мистер Вельгон, вы здесь не лишний. Я нервно отдернул занавеску и вошел в комнату.

– Я не думал, что вы здесь, – пробормотал я. Он небрежно пожал плечами.

– Интересное дело. Не желая навязывать вам своих советов, я пробую свои силы самостоятельно.

В его голосе прозвучала насмешка. Он прошел взад и вперед по комнате, окидывая ее внимательным взглядом.

– Да, это всего-навсего пара старых, грязных сапог, – сказал он на ходу, – но они наводят на глубокое размышление. Не правда ли, мистер Вельгон?

Я еле сдерживал свое раздражение.

– Конечно! – ответил я многозначительным тоном. – И если бы я сказал вам все, о чем думаю, вы были бы весьма удивлены.

– Вы ведь меня уже один раз удивили, мистер Вельгон! – усмехнулся он.

Настало молчание. Фин смотрела на нас с недоумением.

Я тщательно искал объяснение всему происходившему и не мог придумать, как доказать наглому автомобилисту свою прозорливость и его неуместную бесцеремонность. Но, прежде чем я успел остановиться на том или другом способе, чья-то тяжелая рука ударила меня по плечу и у самого моего уха раздался громовый голос:

– Что вы тут делаете?

Я обернулся и очутился лицом к лицу с еле переводившим от ярости дыхание Саргассом. Он сразу узнал меня.

– А! Да это мой молодой человек. Ну, что ж? Сам виноват!

В голосе его прозвучала угроза.

В одно мгновение я был на другом конце комнаты, защищенный столом, и, опустив руку в карман, нащупал револьвер.

В то же время я взглянул в сторону Дольчепиано, заинтересованный, как он поступит. Но итальянец бесследно исчез, вероятно, успел проскользнуть в раскрытую дверь.

– Тем лучше, – подумал я. – Ну-ка, кто сильнее, господин Саргасс, вы или я?

Я не спускал с него насмешливого, почти вызывающего взгляда. Он сделал несколько шагов вперед и очутился около стола, на котором стояли сапоги. Сначала он их как будто не заметил, но мало-помалу в его сознании, видимо, начала происходить какая-то работа и лицо его стало постепенно принимать все более и более ужасное выражение. Я понял, что он узнавал эти сапоги, и их вид, по той или другой причине, приводил его в ярость. Наконец, он не выдержал.

– Это вы принесли? Это вы? – закричал он не своим голосом.

Я хотел ответить, но Фин меня перебила.

– Это сапоги… – начала она.

– Молчать! – замахнулся на нее отец.

Но это было слишком поздно. Я понял, в чем дело. Фин узнала сапоги. Они, очевидно, принадлежали ее отцу, который одолжил их своему сообщнику. Или, наоборот, тот взял их без спроса, чтобы подозрение пало на Саргасса.

Состояние возбуждения, в котором он находился, видимо, пробудило в нем непривычную деятельность мозга, так как он вдруг словно прочел мою мысль.

– Что же это доказывает? – закричал он, кидая на меня угрожающий взгляд. – Это просто-напросто старые сапоги.

– Это доказывает, – спокойно произнес я, – что не следовало их «ему» одолжать.

Я попал в цель. Он дико вскрикнул и, схватив висевший на стене топор, замахнулся на меня.

В ту же минуту я выхватил из кармана револьвер и навел на него. Между нами по-прежнему был стол.

– Бросьте эту игрушку, господин Саргасс, – спокойно сказал я. – Я сильнее вас.

Он не двинулся с места, едва переводя дыхание, как зверь, готовый броситься на свою добычу.

Молодая женщина решилась подойти к нему и взяла у него из рук топор.

– Вот и отлично! – сказал я. – Теперь мы можем спокойно поговорить. Вы напрасно сердитесь. Разве вы не свободны одолжить свои сапоги кому угодно и даже покупать для своих друзей билеты до Месклы…

Глаза Саргасса снова заметали молнии.

– Что это еще значит? – процедил он сквозь зубы.

– Ничего! – ответил я. – Просто вы очень услужливый человек. Но это никого не касается.

– В особенности вас! – проворчал он. – И я советовал бы вам не вмешиваться в мои дела.

Продолжая говорить, он незаметно двигался вокруг стола, стараясь уменьшить между нами расстояние, но я все время не спускал с него глаз и по-прежнему сохранял дистанцию, так что в конце концов мы только поменялись местами: я оказался между столом и дверью, а он спиной к очагу. Я по-прежнему держал револьвер в руках.

– Значит, – коротко заметил я, – вы не хотите сказать мне его имя?

– Чье имя? – пристально посмотрел он на меня.

– Имя того, кому вы одолжили эти сапоги и для кого брали билет на станции.

Он рассмеялся каким-то странным смехом.

– Ищите, сколько хотите, не найдете.

– Как знать! – возразил я. – Может быть, найду и не только это а еще что-нибудь.

В его глазах мелькнуло беспокойство.

– Например, материи, которые были в чемодане господина Монпарно. Я знаю, где они находятся.

Он сразу перестал смеяться.

– Знаете? – тревожно спросил он.

– Знаю, – уверенно повторил я. – И если вы мне не откроетесь сами, я возьму их без вашего согласия.

Он снова хотел броситься на меня, но дочь силой удержала его на месте.

– Попробуйте только! – зарычал он, угрожая мне кулаками. – Попробуйте. Я вас убью!

Я стоял у самой двери, касаясь спиной занавески. Вдруг я почувствовал, что меня кто-то дергает, и чей-то голос прошептал мне на ухо:

– Пойдемте. Довольно!

Действительно, Саргасс был теперь способен на все. Его последние слова были равносильны признанию. Я мог спокойно уйти. Поэтому я внял совету Дольчепиано и выскользнул за дверь.

Он схватил меня за руку.

– Бежим! Я потом вам все объясню!

Я, не отдавая себе отчета, покорился этому странному человеку и, сбегая с горы, слышал позади себя громовые раскаты голоса Саргассы и крики его дочери.

– Он ее бьет! – воскликнул я, останавливаясь.

– Этого надо было ожидать, – равнодушно ответил мой спутник. – Вы играете в опасную игру.

– А в какую игру играете вы сами? – ядовито произнес я.

– В ту же, в какую и вы, – улыбнулся итальянец, снова заставляя меня бежать. – Мне кажется, что мое вмешательство было не лишним и моя уловка удалась?

– Какая уловка!

– А сапоги! Не будь их, вам едва ли бы удалось добиться признания Саргасса. А теперь он у вас в руках! Его слова имеют огромное значение.

Я не знал, что и думать. Что это, мистификация или искренность? Имел я дело с врагом или с союзником? Не хотел ли он только усыпить проснувшиеся во мне подозрения?

Продолжая бежать, мы спустились наконец на дорогу и увидели ожидавший нас автомобиль. Сверху не доносилось ни одного звука.

– Пусть он немного успокоится, – снова сказал Дольчепиано. – Мы еще навестим его. Если позволите, я вам дам один совет… И на этот раз более ценный.

– Хорошо, – согласился я. – Но вы должны объяснить мне…

– Все, что хотите! Не сердитесь, мистер Вельгон. Ведь мы же с вами друзья!.. Искренние друзья, – повторил он, подсаживая меня в автомобиль, который тотчас же двинулся в путь.

Друзья! Мне как-то плохо верилось теперь в это.