1. Сходство есть частичное тождество. У объектов сходных часть признаков тождественна, а остальная часть различна. Но аналогия есть особый случай сходства: может и не быть ни единого непосредственно воспринимаемого признака, общего у двух объектов, и, тем не менее, могут существовать между признаками одного объекта соотношения, тождественные с соотношениями, которые можно найти между признаками другого объекта. Джевонс [2] называет аналогию «более глубоко заложенным сходством»; можно ее также назвать абстрактным сходством. Могут быть такие условия непосредственного чувственного наблюдения, при которых аналогия остается совершенно скрытой и обнаруживается только при сравнении абстрактных соотношений, существующих между признаками одного объекта, с таковыми же соотношениями, существующими между признаками другого объекта. Максвелл [3] не столько дает определения аналогии, сколько выдвигает одно свойство ее, важное для естествоиспытателей, когда он говорит: «Под физической аналогией я подразумеваю то частичное сходство между законами одной области явлений и законами другой области, которое приводит к тому, что одна иллюстрирует другую». Ниже мы однако же увидим, что понимание Максвелла ничем не отличается от изложенного в настоящей книге. Норре [4] считает понятие «аналогии» совершенно ненужным, мотивируя это тем соображением, что в случае аналогии, как и в случае сходства вообще, все дело сводится только к логическому тождеству, к тождеству известных признаков, присущих приведенным в аналогию объектам. Соображение это вполне верно, но при всем том есть достаточно оснований выделять аналогию как особый случай сходства, как понятие частное в сравнении с более общим понятием сходства.

1 Статья эта перепечатана с некоторыми дополнениями из издаваемых Оствальдом «Annalen der Naturphilosophie», В. I.

2 Jevons, The principles of science. London, 1892, p. 627. (Есть русский перевод. Прим. пер.)

3 Maxwell, Transact, of the Cambridge Philos. Soc. Vol. X, p. 27, 1855 (Ostwalds Klassiker, Nr. 69).

4 Hoppe, Die Analogie. Berlin, 1873.

225

В особенности чувствует в этом потребность естествоиспытатель, которому констатирование аналогии приносит большую пользу. Впрочем следует еще заметить, что есть, разумеется, и объекты, сходство которых непосредственно усматривается чувственным наблюдением, и что у таких объектов может существовать такая аналогия, такое равенство между соотношениями признаков одного объекта и соотношениями признаков другого объекта, которое, представляя собой нечто, само собой разумеющееся, часто ускользает от внимания исследователя.

2. Чувственно наблюденное сходство обусловливает уже бессознательно и непроизвольно сходные действия, сходные двигательные реакции по отношению к сходным объектам. Пробудившийся интеллект тоже так относится к сходным объектам, как это подробно выяснил Stern [5] в отношении обычного, ненаучного мышления. Впрочем уже и в сочинениях Тэйлорa [6] можно найти множество доказательств этому. Потом, когда абстрактное мышление развивается, крепнет, то и намеренное, сознательное стремление освободиться от практических или интеллектуальных заминок тоже начинает руководствоваться сходствами, а вскоре и более глубоко лежащими аналогиями.

3. В одном своем сочинении, выпущенном раньше [7], я дал следующее определение аналогии: Аналогия есть такое соотношение между системами понятий, в котором выясняется как различие между двумя гомологичными понятиями, так и сходство логических соотношений в двух парах гомологичных понятий. Выясняющая, упрощающая, эвристическая функция аналогии впервые ясно обнаружилась, по-видимому, в области математики, где дело всего проще. Аристотель по крайней мере применяет аналогию там, где он говорит о ней, к соотношениям количественным (пропорциональным). Более простые аналогии должны были броситься в глаза уже античным исследователям. Так, Евклид называет (в 7-й книге своих элементов, определение 16) произведение двух чисел «поверхностью», а множители — «сторонами», или (определение 17) произведение из трех множителей называет «телом», а множители — «сторонами», произведение двух равных множителей — квадратом (определение 18), а произведение трех равных множителей — кубом (определение 19) [8].

5 W. Stern, Die Analogie im volkstumlichen Denken. Berlin, 1893.

6 Tylor, Die Anfange der Kultur. Deutsch. Leipzig, 1873.

7 Popular-wissenschaftliche Vorlesungen. 3 изд., 1903, стр. 277. (Готовится рус. пер. Прим. пер.).

8 Euklids, Elemente. Ausgabe von J. F. Lorenz. Halle, 1798.

226

И Платон прибегает к подобному же языку, когда касается области геометрии. Изобретение алгебры основано на том, что была усмотрена аналогия между операциями над числами при всем различии этих последних. Алгебра сразу и навсегда разрешает соотношения логически равные. Там, где величины аналогичным образом входят в вычисления, достаточно рассчитать только одну величину, чтобы потом одной подстановкой чисел по аналогии получить остальные. В геометрии Декарта находит в широких пределах применение аналогия между алгеброй и геометрией, в механике Гроссмана (Учение о протяжении) — аналогия между линиями и силами, между поверхностями и моментами и т. д. В основе всякого применения математики в области физики лежит усмотрение аналогии между фактами природы с одной стороны и операциями над числами — с другой.

4. Ясное сознание того важного значения, которое имеет аналогия для нашего познания, мы находим уже у Кеплера [9]. Обсуждая оптические свойства конических сечений, он говорит: «Focus igitur in circulo unus est A, isque idem qui est centrum: in ellipsi foci duo sunt A, B, aequaliter a centro figurae remoti et plus in acutiore. In parabola unus D est intra sectionem, alter vel extra vel intra sectionem in axe fingendus est infinito intervallo a priore remotus, adeo ut educta HG vel IG ex iffo caeco foco in quodcunque punctum sectionis G sit axi parallelos. In hyperbola focus externus F interno E tanto est propior, quanto est hyperbola obtusior. Et qui externus est alteri sectionum oppositarum, is alteri est internus et contra».

9 Kepler, Opera, edidit Frisch. Vol. II, p. 186. — Соответствующие цитате фигуры выпущены как нечто, само собой понятное.

«Sequitur ergo per analogiam, ut in recta linea uterque focus (ita loquimur de recta, sine usu, tantum ad analogiam complendam) coin-cidat in ipsam rectam: sitque unus ut in circulo. In circulo igitur focus in ipso centro est, longissime recedens a circumferentia proxima, in ellipsi jam minus recedit, et in parabola multo minus, tandem in recta focus minimum ab ipsa recedit, hoc est, in ipsam incidit. Sic itaque in terminis, circulo et recta, coeunt foci, illic longissime distat, hic plane incidit focus in lineam. In media parabole infinito intervallo distant, in ellipsi et hyperbole lateralibus bini actu foci spatio dimenso distant; in ellipsi alter etiam intra est, in hyperbole alter extra. Undique sunt rationes oppositae»...

«Oportet enim nobis servire voces geometricas analogiae; plurimum namque amo analogias fidelissimos meos magistros, omnium naturae arcanorum conscios: in geometria praecipue suspiciendos, dum infinitos casus interjectos intra sua extrema mediumque quantumvis absurdis locutionibus concludunt, totamque rei alicujus essentiam luculenter po-

227

nunt ob oculos». [Итак, в круге есть один фокус А, он же и центр; в эллипсе два фокуса, А и В, равно отстоящие от центра фигуры и находящиеся ближе к ее вершинам; в параболе один D внутри конического сечения, а другой надо вообразить себе расположенным на оси в бесконечном расстоянии от первого и притом или внутри, или вне сечения, так что прямая HG или JG, проведенная из этого невидимого фокуса к любой точке сечения будет параллельна оси. В гиперболе внешний фокус тем ближе к внутреннему, чем гипербола тупее. И тот из фокусов, который вне одной из противоположных ветвей гиперболы, находится внутри другой, и наоборот.

Итак, по аналогии следует, что для прямой линии оба фокуса (говорим так о прямой не обычно, но ради полноты аналогии) совпадают с прямой и совпадают в одной точке, как в круге. В круге фокус помещен в самом фокусе и наиболее удален от ближайшей точки кривой; в эллипсе уже менее удален, в параболе еще менее, наконец, в прямой фокус наименее отстоит от нее, т. е. лежит на самой линии. Итак, в крайних случаях, круге и прямой, фокусы совпадают, в круге фокус наиболее отстоит от линии, в прямой непосредственно лежит на линии. В среднем случае, т. е. параболе, фокусы отстоят друг от друга бесконечно далеко; в случаях же промежуточных есть, действительно, по два фокуса, отстоящих друг от друга на конечном расстоянии, притом в эллипсе другой фокус внутри сечения, в гиперболе — вне.

Итак, желательно подчинять геометрические рассуждения аналогии; я особенно люблю эти аналогии, моих вернейших учителей, участников тайн природы; преимущественно же в геометрии должно им следовать, ибо они странными своими терминами охватывают бесчисленные случаи в своих пределах и любое содержание и ясно обнаруживают перед нашими глазами сущность любой вещи.]

5. В этих классических словах Кеплера не только указано значение аналогии, но и — совершенно справедливо — выдвинут принцип непрерывности; только руководствуясь этим принципом, Кеплер мог достичь той степени абстракции, которая открыла ему столь глубокие аналогии. О процессе работы античного исследования мы знаем очень мало. До нас едва дошли важнейшие результаты исследований. Но, как это наглядно показывает пример Евклида, форма изложения этих результатов часто как будто приспособлена к тому, чтобы затушевать пути исследования. В интересах ложно понятой точности, но против интересов науки, этот античный пример слишком часто, к сожалению, находил подражание в новейшее время. Между тем всего полнее и точнее какая-нибудь мысль обоснована тогда, когда ясно изложены все мотивы и

228

пути, которые к ней привели и ее укрепили. И логическая связь с более старыми, более привычными, неоспоримыми мыслями есть только часть этой основы. Мысль, мотивы происхождения которой вполне выяснены, не может исчезнуть, покуда сохраняют свое значение эти мотивы, и, с другой стороны, может быть сейчас же оставлена, раз только вскрыта неправильность этих мотивов.

6. Чтение классиков эпохи возрождения естествознания именно потому и доставляет нам столь несравнимое наслаждение, именно потому столь плодотворно, столь незаменимо, столь чрезвычайно поучительно, что эти великие наивные люди, без всякой таинственности цеховых ученых, объятые радостью ставить и разрешать задачи, сообщают нам подробно, что и как им стало ясно. Так, у Коперника, Stevin'a, Галилея, Gilbert'а, Кеплера мы знакомимся с основными руководящими мотивами исследования без всякой помпы, на примерах величайших достигнутых ими результатов. Мы здесь в наиболее простой форме учимся методам физического и умственного эксперимента [10], методу аналогии, принципу простоты и непрерывности и т. д.

10 См. стр. 188 и след.

7. Кроме этой космополитической черты — отсутствия таинственности — наука того времени отличается еще необычайным расцветом абстракции. Наука вырастает из отдельных частных познаний и античные же исследования по большей части от этих отдельных познаний еще не были оторваны. Но кто получает уже в наследие богатый запас таких отдельных познаний, находится в положении более благоприятном. Он может делать частые, разнообразные и быстрые сравнения этих ставших для него привычными отдельных познаний. При этом он открывает в далеко отстоящем общее, где для начального исследователя или для новичка это общее отступало на задний план перед различием. В частности изменение изучаемых объектов, происходящее непрерывно или, по крайней мере, весьма постепенно, дает ему почувствовать родственность членов одного ряда, далеко отстоящих друг от друга, и доводит до сознания то, что остается равным, несмотря на все изменения. Так, две пересекающиеся прямые могут рассматриваться как гипербола; одна прямая — как две совпадающие ветви гиперболы; ограниченная прямая — как эллипс и т. д. Между линиями параллельными и пересекающимися Кеплер видит только одно различие — различие в величине расстояния точки пересечения. Для более молодого его современника Desargues'a [11] прямая есть круг с бесконечно далеким

11 Oeuvres de Desargues. Ed. Poudra. Paris, 1864.

229

центром; касательная к кругу есть секущая, точки пересечения которой совпадают, асимптота есть касательная в бесконечно далекой точке и т. д. Все эти шаги, представляющие для нас нечто само собой разумеющееся, представляли еще для геометра античной эпохи непреодолимые затруднения. Вместе с высокой ступенью абстракции, достигнутой при руководстве принципом непрерывности, растет, естественно, способность к постижению аналогии. Аналогии между непрерывными изменениями величин и более наглядными отношениями геометрическими привели к исчислению бесконечно малых величин как в форме Ньютона, так и в форме Лейбница. Сравнение алгебраического языка знаков с языком обыденной жизни пробуждает у Лейбница мысль об общей характеристике или языке понятий и приводит его к логическим открытиям, которые ныне вновь оживают [12]. Высокая ступень абстракции, усвоенная Лагранжем, дает ему возможность усмотреть аналогию между малыми изменениями через приращения независимых переменных с одной стороны, и малыми изменениями через изменения формы функции — с другой. Так зарождается удивительное творение — вариационное исчисление. 8. Когда какой-нибудь объект исследования М обнаруживает признаки а, b, с, d, e, а другой объект N обнаруживает признаки а, b, с, мы очень склонны предположить, что второй объект обнаружит и признаки d, e, обнаружит тождественность с первым объектом и в этих двух признаках. Это наше ожидание логически не основательно. В самом деле логическая точка зрения обеспечивает только согласие с чем-нибудь, раз навсегда установленным, сохранение этого установленного, она исключает противоречие с ним. Наша же склонность ожидать упомянутое выше тождество основывается на нашей психологически-физиологической организации. Умозаключения по сходству и аналогии представляют, строго говоря, не предмет логики, по крайней мере не формальной логики, а только психологии. Если в приведенном выше примере а, b, с, d, e суть признаки, непосредственно воспринимаемые, то мы говорим о сходстве. Но если они обозначают логические отношения признаков объекта М и также объекта N, то термин «аналогия» более соответствует смыслу, который обычно вкладывают в это слово. Если объект с комбинацией своих признаков а, b, с, d, e нам хорошо знаком и привычен, то при рассмотрении объекта N у нас рядом с признаками а, b, с появляются в памяти по ассоциации и признаки d, e. Если эти два признака не имеют никакого значения, то этим процесс заканчивается. Другое дело, когда они, полезные или вредные,

12 Ср. Couturat, La logique de Leibnitz, Paris, 1901.

230

представляют сильный биологический интерес или имеют какое-нибудь особое значение для той или другой технической или чисто научно-интеллектуальной цели. Мы тогда чувствуем потребность в отыскании признаков d, e; мы с напряженным вниманием ожидаем результатов наших исканий. Получаются эти результаты или простым чувственным наблюдением, или при посредстве более сложных технических или научно-логических реакций. Каковы бы ни оказались результаты наших исследований, находим ли мы признаки d, e в объекте N или нет, в обоих случаях наше знание этого объекта стало шире, так как мы констатируем новое сходство этого объекта с объектом М или новое отличие от него. Оба случая имеют равно важное значение, оба они представляют собою открытие. Но первый случай — случай сходства — имеет еще, кроме того, значение в смысле экономии мышления, распространяя известный взгляд на большую, чем раньше, область, вследствие чего мы с особой любовью отыскиваем именно такие случаи. Таким образом в сказанном заключается простое биологическое и теоретико-познавательное обоснование оценки умозаключения по сходству и аналогии.

9. Руководящий мотив сходства и аналогии оказывается плодотворным для расширения нашего познания во многих отношениях. Допустим, что в какой-нибудь области фактов N, нам мало еще знакомой, тем или другим образом обнаруживается аналогия с областью М, более нам знакомой и более доступной непосредственному воззрению. Это открытие дает толчок нашим мыслям, и мы чувствуем потребность при помощи наблюдения и опыта отыскать к знакомым признакам или отношениям признаков области М гомологичные признаки или отношения в области N. Среди этих гомологов обыкновенно оказываются факты области N, до тех пор нам неизвестные, и мы их таким путем открываем. Если же наше ожидание и не оправдывается, — если мы находим различия N от М, которых не предполагали, наше стремление к исканию все же проявилось не напрасно: мы точнее познакомились с областью фактов N, наше понятие об этой области стало богаче. Мы начинаем оперировать гипотезами, будучи увлечены мыслью о сходстве и аналогии. Гипотеза оживляет воззрение, фантазию и через их посредство возбуждает физическую деятельность реакции. В общем функция гипотезы сводится к тому, что она отчасти самоё себя укрепляет, углубляет, а отчасти самоё себя разрушает, но в том и другом случае обогащает наше познание [13].

13 Mach, Bemerkungen fiber die historische Entwicklung der Optik. Poskes Zeitschrift f. physik. u. chem. Unterricht, XI (1898).

231

10. Могут вступать в аналогию друг к другу или парами, или в большем еще числе, и многие области фактов М, N, О, Р, равно хорошо нам знакомые. Само собой разумеется, что кроме сходных признаков эти области фактов имеют еще и различные, так как не будь этого, они были бы не аналогичными, а тождественными. Отсюда следует, что когда мы проводим аналогии, мы можем сосредоточивать свое внимание то на одном, то на другом, исходить то из одного, то из другого, в результате чего будут получаться различные аналогии. Ясно, что в результате этого процесса должно обнаружиться, что в наших воззрениях случайно и произвольно и какие из них могут быть в однородной форме распространены на самую широкую область, т. е. какие воззрения наиболее соответствуют идеалу науки.

11. В примерах, иллюстрирующих значение аналогии, недостатка нет. В области естествознания трудно переоценить ее значение. Уже в эпоху античного мира непосредственно видимые водяные волны иллюстрировали и выясняли процесс распространения звука [14]. Представления о распространении света образовались по образцу представлений о распространении звука [15]. Открытие Галилеем спутников Юпитера укрепило при посредстве аналогии систему Коперника, оказавшись для того более мощной опорой, чем все другие аргументы. Система Юпитера представляет в уменьшенных размерах модель планетной системы. Мы видим, как высоко Гюйгенс ценил эту опору.

12. В 1845 году Фарадею удалось доказать вращение плоскости поляризации света электрическим током. Это — один из по-разительнейших примеров великого открытия при посредстве аналогии. J. F. W. Herschel предполагал это отношение между светом и электричеством еще за 20 лет раньше и в своих экспериментах руководился правильной идеей, хотя эти опыты и дали у него отрицательный результат вследствие того, что он пользовался слишком малыми силами. Мы знаем это из письма Герше-ля к Фарадею от 9 ноября 1845 года [16]. Гершель, пропуская световой луч через некоторые твердые и жидкие среды, получал, благодаря вращению плоскости поляризации света, зрительный образ винта. Он стал искать структуры винта (helicoidal dissimmetry) в кварце. И действительно эта структура наблюдается в этом сильно вращающем теле в плагиэдрических плоскостях, хотя в остальном кристаллы кварца производят впечатление

14 Vitruvius, De architecture. V. Cap. III, 6.

15 Huygens, Traite de la lumiere. Leiden, 1690.

16 Bence Jones, The life of Faradey. Vol. II, p. 205. London, 1870.

232

симметрии. Таким образом оптическая геликоидальная диссим-метрия зависит от такой же диссимметрии среды. Если, с другой стороны, рассматривать прямолинейный электрический ток, отклоняющий северный полюс магнитной стрелки влево от пловца Ампера (где бы магнитная стрелка ни находилась в сфере действия этого тока), вращающий, значит, всегда этот полюс влево, то можно признать геликоидальную диссимметрию и магнитного поля. Итак, Гершель предположил, что магнитное поле должно влиять на поляризованный свет так, как влияет на него кварц. Исходя из этого, он пустил световой луч вдоль оси катушки, по проволокам которой проходил электрический ток, а в другом опыте — вдоль двух параллельных проволок, по которым проходил электрический ток в противоположных направлениях, но положительного результата не получил. Первая форма опыта соответствует, как известно, форме того же опыта у Фарадея.

13. Приведем еще один пример для иллюстрации преимуществ аналогий между многими известными уже областями фактов. Теория теплового тока Фурье развилась, по-видимому, на основании аналогии с током воды. С другой стороны, теория теплопроводности Фурье послужила образцом, в подражание которому развились другие теории, как то теории электрического и диффузионного тока. Независимо от них и рядом с ними возникла сходная с ними теория сил, действующих на расстоянии, — теория притяжения. И вот, когда сравнивают эти различные теории, обобщающим образом изображающие нам огромные области фактов, то обнаруживаются многообразные аналогии. У. Томсон [17] (лорд Кельвин) сначала сравнил теорию теплопроводности с теорией притяжения и нашел, что формулы первой области сводятся к формулам второй при замене понятия температуры понятием потенциала и понятия изменения температуры понятием силы. Это близкое родство весьма знаменательно, если принять во внимание, что основные представления, из которых исходят в обеих областях, как будто совершенно различны, так как теплопроводность сводится к действиям вблизи (действиям при прикосновении), а явления притяжения — к действиям на расстоянии. Эти идеи дали сильный толчок мышлению Максвелла. Таким путем он пришел к убеждению, что теория близкого действия (Nahewirkungstheorie) Фарадея в такой же мере правильно объясняет явление электричества и магнетизма, как и теория действия на расстоянии, которая до тех пор одна только признавалась физиками-математиками, и в конце концов посвятил все свое внимание великим преимуществам

17 W. Thomson, Cambridge mathemat. Journal. III, February, 1842.

233

первой [18]. Другой великий труд этого рода, познание аналогий между уравнениями движения света и уравнениями электрических колебаний, обоснование электромагнитной теории света Максвеллом [19] и связанное с этим открытие новой области экспериментального исследования Герцем [20] столь общеизвестны, что достаточно только упомянуть о них.

14. Максвелл [21] сознательно развил применение аналогии в очень ясный физический метод. Он находит, что мы слишком «теряем из виду» явления, когда выражаем результаты исследования только в математических формулах. Когда же мы пользуемся гипотезами, мы смотрим «как бы сквозь цветные очки», и объяснение с какой-нибудь односторонней точки зрения делает нас «слепыми к фактам». В явлениях равновесия электричества, магнетизма, тока электричества и т. д. Максвелл находит общие черты, которые все напоминают явления течения некоторой жидкости. Чтобы сделать аналогию совершенно полной, Максвелл эту жидкость идеализирует. Он представляет себе ее без инерции (без массы), несжимаемой, принимает, что она течет через среду, сопротивление которой принимается пропорциональным скорости течения. Он пользуется, следовательно, образом мнимым, созданным по аналогии, но при всем том не менее наглядным. Мы не видим в этой жидкости ничего действительного и прекрасно знаем, в чем этот образ абстрактно тождествен с тем, что он должен изображать. Давление этой жидкости соответствует различным потенциалам, направление, в котором она течет, — направлениям сил и тока, изменения давления — силам и т. д. Не нанося ущерба наглядности, Максвеллу удается таким образом сохранить в своем изложении и беспристрастие, и чистоту понятий. Он соединяет преимущества гипотезы с преимуществами математической формулы [22]. Видоизменяя немного выражение Герца, можно сказать, что образ, которым Максвелл пользуется, таков, что его психические последствия оказываются опять-таки образами последствий, вытекающих из фактов. Максвелл в весьма сильной степени приближается к идеальному методу испытания природы, и отсюда его необычайные успехи!

18 Maxwell, A Treatise on Electricity and Magnetism. Vol. I, p. 99, Oxford, 1873. (Есть русск. перев. Примеч. перев.).

19 Maxwell, Dynamical Theory of the electromagn. field. London, Trans. 1865. 20 Hertz, Untersuchungen uber die Ausbreitung der electrischen Kraft, Leipzig, 1892.

21 Maxwell, Transact, of the Cambridge Phil. Society. Vol. X, 1855. — В подобном же смысли я сам излагал эти аналогии в пражском журнале «Lotos» (в № за февраль 1871 г.) и в статье «Сохранение работы» (Erhaltung der Arbeit. Prag, 1872), когда работы Томсона и Максвелла были мне еще незнакомы и недоступны. С. Карно первый, кажется, сознательно стал на эту точку зрения.

22 См. упомянутую уже выше статью Маха в Zeitschr. f. physik. u. chem. Unterricht. X (1897).

234

15. Заканчивая настоящую главу, не мешает еще раз указать на то, что не только отыскивание полных аналогий, ведущих к познанию новых сходств, но и констатирование неполных аналогий, вскрывающих различия, существующие между сравниваемыми областями фактов, тоже может принести большую пользу научному исследованию. Так, если бы было обращено внимание только на общие черты различных видов энергии, учение об энергии было бы ограничено знанием одного только первого принципа термодинамики, между тем как именно внимание к различиям, существующим между ними, привело к важному знанию рассеяния энергии [23]. Весьма поучительный и исторически важный пример преждевременного оставления плодотворной аналогии мы находим у такого научного исследователя, как Ньютон. В 28-м вопросе его Оптики идет речь о теории давления Декарта и о теории волнообразного распространения света Гюй-генса [24]. Отвергнув первую теорию, Ньютон высказывается также против второй. Делает он это потому, что от его внимания ускользает дифракция света в области тени. Он знал, правда, что водяные волны сильнее отклоняются, чем звуковые, но, так как он производил только такие опыты, при которых еще более слабая дифракция света в область тени легко могла ускользнуть от его внимания и только противоположная дифракция была заметна, он предпочитает сводить эту последнюю к отклоняющей силе, исходящей от тела, около которого свет проходит. Эта раз принятая точка зрения становится непреодолимой помехой для понимания Ньютоном работ Гюйгенса, и он остается при своей теории истечения. Он объясняет все «ex congenitis et immutabilibus radiorum proprietatibus» [«из природных и неизменных свойств лучей»], что и без того было довольно трудно.

23 Ср. Mach, Prinzipien der Warmelehre. 2 изд. 1900. (Готовится рус. пер. Прим. пер.)

24 Optice. Ed. Clarke. Londini, 1719, стр. 366.

235